Фонд содействия защите здоровья и социальной справедливости имени Андрея Рылькова

Отчет по результатам исследования реализации и интеграции пилотного проекта «Уличные юристы» в деятельность проекта

«Снижение вреда – Москва»

Александра Дмитриева, к.с.н., научный сотрудник

Центра независимых социологических исследований

Аня Саранг, президент Фонда содействия защите здоровья и социальной справедливости

имени Андрея Рылькова

Михаил Голиченко, адвокат, ведущий аналитик по правам человека Канадской правовой

сети против ВИЧ/СПИД

Аннотация В основе настоящего отчета лежат результаты исследования,

проведенного в течение 2014 г. в рамках реализации первого пилотного года проекта «Уличные юристы», инициированного Фондом содействия защите здоровья и социальной справедливости им. А. Рылькова. Помимо изучения и документирования результатов пилотного проекта, перед исследователем ставились два основных вопроса:

1. Способствует ли деятельность «уличных юристов» в рамках пилотного проекта облегчению доступа потребителей наркотиков к услугам снижения вреда, другим медицинским и социальным услугам, а также снижению уязвимости потребителей наркотиков к нарушениям их прав?

2. Каково влияние пилотного проекта на работу команды снижения вреда?

По результатам исследования были сделаны следующие выводы:

1. Одним из важнейших достижений проекта стало улучшение доступа потребителей наркотиков к медицинским услугам, как на уровне улучшение доступа к здравоохранению в целом, так и на уровне расширения услуг, предоставляемых в рамках проекта «СВ-Москва». Уменьшение ограничений доступа к государственному здравоохранению реализуется «уличными юристами» через создание адекватного сложившейся в России бюрократической системы слоя «уличной бюрократии» на том уровне общества, где такая форма взаимодействия фактически отсутствует.

2. Опыт, полученный в рамках проекта «Уличные юристы» позволяет говорить о несомненной актуальности не только самого проекта как автономной единицы, но и об актуальности той практики, которая была в нем апробирована и алгоритмизирована.

3. Юридический компонент, реализованный в проекте в сочетании с деятельностью в рамках снижения вреда, явно продемонстрировал существование спроса на подобное сопровождение и возможности эффективного взаимодействия между юристами, социальными работниками, аутрич-работниками и сообществом наркопотребителей.

4. Особенностью проекта и его бесспорным, хоть и осложняющим поначалу деятельность плюсом, является акцент на обучении на практике. Сформировавшийся в ходе работы алгоритм сопровождения участников не мог бы быть логически и эффективно выстроен, если бы в процессе его создания членами команды не было бы сделано определенное количество ошибок, рефлексия которых позволила впоследствии не допускать их. Также очевидно, что опыт, полученный

2

в проекте, может быть использован и передан другим, а необходимая квалификация для обучения уже есть у наиболее опытных членов сложившейся команды проекта.

5. «Уличные юристы» стали логическим дополнением «классического» снижения вреда. Наличие компонента «уличные юристы» внесло положительные изменения в работу команды проекта СВ-Москва, благодаря тому, что аутрич-работники и кейс-менеджеры получили дополнительные инструменты для работы с запросами участников. Опыт проекта «Уличные юристы» демонстрирует, что первичные/простые юридические навыки, необходимые для отстаивания и реализации прав, могут быть освоены и применяться людьми, не имеющими специального образования. А желание помогать другим, мотивируя на защиту, позволяет передавать эти навыки в еще более широкую аудиторию непрофессионалов. В свою очередь мотивация на защиту и осознание права действительно мобилизует и активизирует сообщество, столь активно принуждаемое «классическими» защитниками к повиновению и признанию вины при любых обстоятельствах. В процессе реализации проекта возникло порядка 19 кейсов, многие из

которых сопровождаются до сих пор. Тематически запросы, возникающие в ходе работы проекта «Уличные юристы» можно разделить следующим образом:

● запросы, связанные с угрозой лишения свободы, как правило, в уголовных делах по наркостатьям или сопутствующим, например, по кражам;

● запросы, связанные с использованием «неправовых методов», неэтичным поведением и пр. представителей правоохранительных органов в отношении потребителей наркотиков;

● запросы, связанные с недоступностью наркологической помощи и, в целом, медицинской помощи;

● запросы, связанные с непредоставлением медицинской помощи в местах лишения свободы;

● запросы, связанные с потребностью в улучшении повседневных условий жизни: бытовых, трудовых, жилищных и пр.;

● запросы, связанные с ограничениями доступа к антиретровирусной терапии (АРВТ);

● запросы, в целом касающиеся различных форм исключающих практик, с которыми сталкиваются потребители наркотиков.

Некоторые из запросов участников, как и предполагалось с учетом имеющегося опыта работы команды проекта, так и не выросли в полноценные кейсы, хотя первоначально участник выражал желание и имел

3

мотивацию для отстаивания своих прав. Сопровождение таких кейсов завершалось либо на этапе успешного разрешения конфликтной ситуации (т.е. медиацией), либо само по себе сходило на нет из-за отсутствия выраженной позиции и активности со стороны участника. Анализ системы профессиональной адвокатской помощи фактически продемонстрировал недееспособность сформировавшейся правовой системы действовать в интересах реализации активной защиты клиента. Описанные кейсы весьма ярко иллюстрируют процесс перераспределения сил адвокатов от помощи и защиты к поддержанию устойчивости сложившейся судебной системы.

Содержательно отчет разделен на две части. В первой описываются особенности реализации проекта глазами его команды: социальных работников, юристов, медицинских и психологических консультантов. Во второй части описываются задокументированные кейсы социального/медицинского/правового/психологического сопровождения, в которых максимально подробно отражены те проблемы, с которыми наркопотребители сталкиваются в своей повседневной жизни, и то, как команда «уличных юристов» поддерживает участников и вместе с ними сопротивляется несправедливости.

4

Содержание

Введение

Цель, задачи, объекты исследования

Методология и методика исследования

Структура отчета Описание проекта

Предпосылки возникновения проекта Актуальность и уникальность проекта

Миссия проекта

Члены команды и их роль в проекте

Особенности реализации проекта Основные сложности

Кейсы

Галя

Наташа

Саша

Эльдар

Коля

Марина

Лена

Георгий

Ирина Вика

Вася

Владимир

Галя

Олеся Талья, Макс, Михаил Олег

Заключение

Основные достижения и результаты Рекомендации

Приложения

Приложение 1. Полные описания кейсов Приложение 2. Краткое описание всех кейсов

Приложение 3. Этическое одобрение на проведение исследования Приложение 4. Гайд полуструктурированного интервью с

5

сотрудниками проекта «Уличные юристы» Приложение 5. Пример расшифровки интервью с сотрудником проекта

Приложение 6. Пример расшифровки интервью с участником проекта

Приложение 7. Пример расшифровки фрагмента фокус-группы

Приложение 8. Форма отчетности для заполнения аутрич-работниками после выходов (проект СВ-Москва)

6

ВВЕДЕНИЕ Анализ кейсов, сопровождением которых занимаются «уличные

юристы» дает весьма широкое представление о тех проблемах, с которыми сталкиваются потребители наркотиков в своей повседневной жизни. Рассматривая каждую из историй в отдельности или все, вместе взятые, можно с легкостью обнаружить тот невероятно высокий уровень стигматизации потребления (как феномена) и потребителей наркотиков (как причастных к нему), который существует в современном российском обществе. Каждый из кейсов является яркой иллюстрацией того, как реализуются механизмы социального исключения, актуализирующиеся как на уровне рутинных взаимодействий, так и на институциональном уровне. Деятельность, осуществляемая «уличными юристами» демонстрирует ограниченные, но все же работающие в реальности механизмы включения.

Главной коллизией в организации доступа потребителей наркотиков к системе здравоохранения остается институциональное противоречие, порожденное разделением медицинских услуг и наркологической помощи. Как правило, при необходимости госпитализироваться, потребители наркотиков сталкиваются с отказами, вызванными установкой медицинских работников на первичность прохождения наркологического лечения, а не на оказание помощи даже в экстренной ситуации. В то время как доступ к наркологической помощи также ограничен множеством бюрократических барьеров, преодолеть которые самостоятельно может быть проблематично даже для человека, не обремененного стигматизирующими статусами и отсутствием необходимых документов. Сложившаяся система отношений создает очевидные потребности, с одной стороны, к умению «мыслить и действовать бюрократически», с другой, в появлении третьего актора, способного при необходимости выполнять функцию информационно подкованного медиатора, способного, в том числе, оказывать банальную физическую поддержку, не говоря о более сложных формах заботы – социального и психологического сопровождения.

Другая сложность состоит в том, что единственно эффективным способом включения становится уверенное сопротивление, заряженное не на получение скорого и очевидного результата, а на длительную однообразную практику, в которой поражения, как правило, превалируют над победами. Такая ситуация связана в первую очередь с тем, что потребителям наркотиков приходится отстаивать не просто свои права, а само право на то, чтобы их иметь, т.е. быть человеком и быть достойным уважения.

Процесс исключения потребителей наркотиков из нормативного общества начинается задолго до того, как они сталкиваются с его последствиями в реальности. В российском обществе, этот процесс начинается с уровня государства и абстрактного решения вышестоящих инстанций о том, что наркотики – это зло, с которым необходимо бороться. В

7

реальности борьба обращается даже не против самих веществ, а против людей, которые их употребляют. Благодаря такому уровню абстракции возникают соответствующие законы и практики, сформулированные таким образом, чтобы человек самим фактом своей причастности к потреблению при необходимости оборачивался хранителем, распространителем, сбытчиком, организатором притона и пр. Потребление в этой ситуации де факто становится уголовно наказуемым преступлением, хотя по нормативным же документам оно является болезнью. Из-за этого раздвоения в отношении к феномену наркозависимости возникает огромное количество барьеров и сложностей, связанных с лечением, реабилитацией и профилактикой: получается, что система наркологической или другой медицинской и социальной помощи фактически не работает или работает минимально, т.к. лечить преступников никто не хочет. В то же время сажать больных кажется наиболее оптимальным вариантом, т.к. в логике государства изоляция противостоит распространению болезни и ограждает, хотя бы на время, общество и самого индивида от ее последствий.

Символом реализации такой логики становится система наркоучета, сочетающая в себе несочетаемое – функции медицины и органов правопорядка. Будучи поставленным на учет, человек, во-первых, автоматически ограничивается в возможности принимать участие в некоторых видах деятельности (от вождения автомобиля до возможности заниматься педагогической/образовательной деятельности). Во-вторых, принудительно встраивается в режим необходимости систематического «отмечания», при невыполнении которого наступают санкции. В-третьих, любой «подучетный» становится объектом внимания не только с формальной стороны для медицины, но и со стороны органов правопорядка, приобретая вместе с постановкой на учет как бы «маячок», свидетельствующий о связи человека с наркотиками - потенциальной возможности совершить правонарушение. При этом ни один «нормальный наркоман», понимая принципы работы этой «сцепки» на учет не встанет, а значит и не придет лечиться. В системе заложено и множество других противоречий, в связи с которыми наркозависимый человек попадает в замкнутый круг, когда для него практически невозможно получить медицинскую и социальную помощь, в том числе и лечение наркозависимости, не рискуя при этом с правовой точки зрения. В такой системе, в которой де-факто заблокированы другие опции, не доступна медицинская и социальная помощь, лечение и реабилитация, «тюрьма» рассматривается как приемлемый компромисс и жизненный сценарий, как властями, так и наркозависимыми людьми. Какие задачи решает система, единственной заботой которой является усиление механизмов социального контроля и физическое исключение многочисленной группы людей из жизни общества, содержание их в унижающих человеческое достоинство условиях, при этом на госбюджетные

8

средства, может стать темой отдельного анализа, вне рамок этого исследования. Однако ответ на этот вопрос мог бы подсказать нам направления для социальных, политических и экономических реформ общества, которые могли бы привести к улучшению социального статуса исключенных групп и снижению уровня наркотизации общества.

Как следствие реализуемой наркополитики возникает «моральная паника», конструируемая через прогосударственные СМИ, транслирующие волю государства на понятном обществу языке. В результате мы видим, как представители соответствующих институций, апеллируя к высоким ценностям, предстают в качестве «воспитателей морали», четко определяющих границу между добром и злом. Конструируется то, что Фуко называл «детским дискурсом» или «дискурсом страха», когда употреблять наркотики означает плохо себя вести, а тот, кто плохо себя ведет должен быть наказан и подвергнут позору. Мы боимся зайти в темную комнату, потому что боимся того, чего не знаем, и поэтому запираем дверь на тысячу замков. Возможно, стоит включить свет и перестать бояться детских страшилок?

Практическое применение закона полицией и судами превращается в то, что одни назвали бы «самовластием», а другие «эффективной организацией деятельности». Полицейская власть приобретает собственный потенциал неформального контроля, когда законодательство не стоит впереди, диктуя и предписывая действия полицейских. Напротив, деятельность полиции преобразует предписанные законом действия, а потом в силу постоянного повторения и отсутствия морального осуждения, приобретает нормативный характер. Правоприменительные практики в отношении потребителей наркотиков все больше реализуются в рамках договоренностей внутри этого профессионального сообщества, продиктованных системой количественной оценки качества их работы. Физическое насилие полиции конструируется как легитимное и способствующее эффективности судебного производства через принуждение к признанию вины и особому порядку, как бы способствующим смягчению наказания. Адвокаты присутствуют в наркоделах чаще всего как способ соблюдения формальностей и для того, чтобы напоминать подзащитному о прелестях признания вины. Суды, обладая высоким ресурсом символической власти, выстраивают систему безошибочного конвейерного производства уголовных дел по наркостатьям, способствуя укреплению власти полиции и моральному осуждению «осужденных».

Распространение стигмы на институциональном уровне симметрично воспроизводится на уровне межличностных связей. Уже со школьной скамьи дети знают, как выглядит «наркоман» и что все наркотики одинаковы опасны. С самого детства нас принуждают мыслить в тех категориях, которые были заранее сформулированы на бумаге, не учитывая того

9

разнообразия, которое присуще реальной жизни. Мы говорим и действуем как часть общей системы, подчеркивающей отсутствие индивидуальных черт и различий. Хуже того, мы готовы увидеть и обличить врага в своих собственных детях, потому что быть родителем наркомана – это стыдно, потому что сами мы больше всего боимся потерять статус «нормального», «нормативного», такого же, как и все.

Самым трагичным последствием всего описанного становится эффект самостигматизации, которому начинают подчиняться потребители наркотиков. Под воздействием постоянного осуждения они начинают оправдывать ожидания общества, приобретая те качества, которые им приписываются. Причем проблемой здесь становится не как таковая самопроблематизация (которую в некоторых случаях можно было бы списать на саморефлексию), а процесс потери контроля над собственной жизнью. Возникает ситуация, при которой становится очевидным, что такие люди не нужны обществу, а значит, и самому человеку не за что бороться, если его уже отовсюду вычеркнули.

Таким образом, в глаза бросается незрелость российского государства, его неспособность заниматься решением важных социальных проблем граждан. Более того, российская «война с наркотиками» уже сейчас выглядит все более нелепо на фоне роста числа государств, признающих неэффективность полицейских методов, развивающих систему наркологической помощи и механизмы профилактики наркозависимости. Наркополитика – еще один пункт, о котором стоит всерьез задуматься государству, развивающемуся в эпоху глобализации, когда принципы гуманной наркополитики распространяются, а «не душатся» стремлением сохранить устаревший миф о добре и зле. Только практика, основанная на информировании, включении и солидарности, подобная той, что осуществляется «уличными юристами», способна хоть как-то пошатнуть эту тяжеловесную, деструктивную конструкцию.

Цель, задачи, объекты исследования Основная цель исследования заключалась в том, чтобы

проанализировать процесс и особенности интеграции правового (юридического) компонента в проект снижения вреда.

Основные исследовательские вопросы: Группа вопросов № 1 (как воздействует проект на существующую

ситуацию?): 1. Способствует ли деятельность уличных юристов в рамках пилотного

проекта облегчению потребителей наркотиков к услугам снижения вреда, другим медицинским и социальным услугам, а также снижению уязвимости потребителей наркотиков к нарушениям их прав?

10

2. Каково влияние пилотного проекта на работу команды снижения вреда?

Группа вопросов № 2 (как реализуется проект?)

1. Какие барьеры возникают на пути решения правовых проблем у потребителей наркотиков / «уличных юристов»?

2. Как работают механизмы исключения в отношении потребителей наркотиков / деятельности «уличных юристов»? (от нормативной базы до конкретных действий)

3. Через какие механизмы происходит «включение» и обретение сил для управления собственной жизнью («empowerment»1) потребителями наркотиков?

Объект исследования: ● Сотрудники проекта = кейс-менеджеры + аутрич-работники +

соц. работники + психологи + юристы ● Потребители наркотиков = как правило, всесторонне

исключенные – мелкие (случайные) нарушители закона - бездомные – хронические больные – нарушители порядка

● Кейсы правовой помощи как результат взаимодействия сотрудников проекта и потребителей наркотиков

Задачи: ● Задача проекта – оказание правовой помощи потребителям

наркотиков/уменьшение барьеров доступа к медицинским, социальным и юридическим услугам в г. Москва

● Исследовательская задача – изучение и выявление возможных критериев эффективности проекта на основе определения и анализа работы механизмов социального исключения/включения (включая правовые, медицинские, бытовые и пр. аспекты)

● Повседневная задача – документирование кейсов правовой помощи

● Сверхзадача – фиксация процесса обретения «силы», веры в себя и способности управлять/менять собственную жизнь («empowerment»)

1 Подробнее о развитии концепции «empowerment» см., например: Henning C., Renblad K. Perspectives on Empowerment, Social Cohesion and Democracy: An International Anthology. School of Health Sciences, Jönköping University, 2009

11

Методология и методика исследования Исследование проводилось в рамках качественной методологии,

позволяющей «раскрыть скрытые субъективные смыслы, или механизмы функционирования социальной практики»2. После сбора данных применялась процедура множественной триангуляции (использование которой предложил классик качественной социологии Норманн Дензин)3, позволившей использовать разносторонние методы в анализе одних тех же эмпирических событий. В процессе анализа данных применялась методологическая триангуляция и триангуляция данных - когда разные методы и полученные в результате их использования данные, как бы «накладывались» друг на друга, создавая более плотное описание повседневности объектов исследования, раскрывая глубинные смыслы деятельности и практик. Для дополнения общей картины разворачивания кейса субъективными смыслами, вкладываемыми участниками в процессы реализации повседневных практик, в один из блоков интервью были включены вопросы, связанные с биографией информантов, задаваемые только с позволения информанта.

Перед началом интервьюирования участников проекта было получено этическое одобрение на проведение исследования от Этического комитета Санкт-Петербургской ассоциации социологов (см. в Приложении).

Сбор данных происходил в двух основных измерениях – дистанционно – через документирование переписки членов команды проекта, в гугл-группе и в поле – в процессе реализации проекта в Москве. Часть интервью были взяты по скайпу у тех партнеров проекта, которые не проживают в Москве. Средняя длительность интервью – 1 час 20 минут.

Постоянное исследовательское поле - переписка в гугл-группе. Максимально подробно кейсы правовой помощи документировались в процессе обработки ежедневной переписки участников проекта. Структура документирования подразумевала хронологическую и тематическую последовательности.

Поле, ограниченное по времени – полуструктурированные/глубинные интервью, фокус-группы, наблюдение за аутрич-работниками и потребителями наркотиков в Москве. По результатам полевого этапа исследования были собраны:

Интервью с сотрудниками проекта: Тимур Мадатов, юрист Арсений Левинсон, юрист Лена Г., кейс-менеджер

2 Семенова В. Качественные методы; введение в гуманистическую социологию. М.: Добросвет, 1998. 3 См. Denzin, Norman. The Research Act in Sociology. London, 1970.

12

Ася Соснина, кейс-менеджер Максим Малышев, координатор Арсений Павловский, психолог Михаил Голиченко, юрист Аня Саранг, президент Фонда Аня Кинчевская, юрист Соня Федорова, медицинский консультант проекта Интервью с участниками проекта: Галя Марина Коля Георгий Ангилина, мама Лены РВ, кейс «Лена РВ» Вася (в колонии, СПб) Состоялись 3 включенных наблюдения во время аутрич-выходов (м.

Первомайская и м. Выхино). Проведены 2 фокус-группы с сотрудниками проекта (длительностью

примерно в 2,5 часа). В фокус-группах приняли участие: Тимур Мадатов, Арсений Левинсон, Лена Г., Ася Соснина, Максим Малышев, Аня Саранг, Арсений Левинсон, Анна Кинчевская.

Всего было собрано: Полуструктурированных интервью: - с членами команды – 10 Слабоструктурирированных интервью: - с участниками – 6 (одно интервью (Галя) было взято Аней Саранг, но

его материалы были использованы в данном отчете) - проведено фокус-групп с членами проекта – 2 - включенных наблюдений – 3. Всего было задокументировано – 19 кейсов. Структура кейса включает в себя название кейса, отражающее

несколько характеристик, указывающих на социальное положение участника; длительность сопровождения кейса; краткое описание, идущее в самом начале (также краткие описания всех кейсов представлены в приложении 2); схематичное описание поступившего запроса от участника, последовавших действий и их результатов. Основное содержание кейса составляет максимально полно задокументированная последовательность действий, как со стороны самого участника, так и со стороны членов команды. Кроме того, в описаниях представлены все взаимодействия, которые осуществлялись участниками и членами команды за пределами

13

проекта. В тех случаях, когда участник был доступен для проведения интервью, их собственные «истории произошедшего» и рефлексия по этому поводу, даны максимально полно. Там, где это было возможно, описание кейсов дополнено биографическими данными, раскрывающими то, что невозможно зафиксировать в переписке членов команды. Окончанием описания служит аналитический комментарий, обобщающий ситуацию, отраженную в кейсе.

Структура отчета

Данный отчет состоит из двух содержательных частей, заключения и

приложений. Первая часть включает в себя описание проекта «Уличные юристы» (идея, цель и задачи, структура работы, механизмы рекрутирования сотрудников, механизмы привлечения участников проекта, описание полевой деятельности) и анализ первого года его деятельности (основные сложности в реализации проекта, достоинства и недостатки).

Во второй части представлена таблица, в которую занесены данные по всем кейсам, сопровождением которых занималась команда «уличных юристы». В таблице отражены запросы участников, предпринятые командой проекта действия для улучшения ситуации участника, и результаты, которые были достигнуты.

В заключении сделаны выводы по результатам реализации проекта «Уличные юристы». Описаны основные проблемы, с которыми сталкиваются потребители наркотиков, механизмы исключения, которые используются государственными институциями и механизмы включения, апробированные сотрудниками ФАР в процессе реализации проекта. Также даны рекомендации по поводу дальнейшего развития и усовершенствования проекта.

14

Описание проекта «Уличные юристы»

Предпосылки возникновения проекта Проект «Уличные юристы» возник как попытка интеграции успешно

существующего несколько лет проекта «Снижение вреда – Москва» и юридического сопровождения в деятельность Фонда содействия защите здоровья и социальной справедливости им. Андрея Рылькова (далее: ФАР): «…получилось так бодренько. Заряд энергии, какое-то новое начинание, новая дерзость появилась. И, мне кажется, сама по себе модель — она имеет смысл. То есть теперь уже ты вообще удивляешься, почему раньше мы до этого не додумались, потому что настолько гармонично все это сочетается с помощью здоровью. Много лет мы говорили о стигме, дискриминации, нарушении прав, но, а почему этим не занимались на уличном уровне? Непонятно. Так что теперь да, сошлось все в красивую картинку» (из интервью с президентом ФАР А. Саранг).

Основными задачами проекта «Снижение вреда – Москва» являются распространение информации о возможностях снижения вреда при инъекционном употреблении наркотиков, профилактика сопутствующих заболеваний (в том числе через раздачу необходимого одноразового инструментария, средств защиты и первой помощи), ежевечерняя аутрич-работа и медико-социальное сопровождение потребителей наркотиков. Еще до появления «Уличных юристов» правовой компонент присутствовал в «СВ-Москва» в форме помощи участникам в отстаивании права на здоровье и повышения доступа к лечению и медицинской помощи, но юридический аспект сопровождения оставался не развитым. В то же время было понятно, что необходимость в такой помощи в сообществе определенно существовала. Во-первых, в связи с особенностями российской наркополитики и правоприменения в целом, в рамках которых именно потребители наркотиков становятся основным объектом уголовного преследования. Во-вторых, в связи со спецификой российского правосудия, включенного в круговую поруку «палочной системы» и вынужденного сохранять устоявшееся упрощенное судопроизводство по делам, связанным с наркотиками. Особенно это касается дел, в которых на стороне защиты выступают адвокаты «по назначению», получающие зарплату из государственного бюджета. На практике задачей таких адвокатов является не защита подсудимого, а поддержание существующего порядка дел, при котором образ наркопотребителя всегда проблематизируется, а деятельность адвоката сводится к внушению подзащитному неизбежности признания вины: «…у меня сформировалась такая классификация юристов, две категории: одна категория — юристы применяют право для того, чтобы

15

создать проблемы, а другая категория — ты юрист, который, наоборот, применяет право, чтобы проблемы решить» (из интервью с юристом М. Голиченко).

Актуальность проекта Современное российское общество и наркополитика, которая

реализуется государством, устроены таким образом, что потребители инъекционных наркотиков оказываются одной из самых стигматизируемых групп, подвергающихся исключению на самых разных уровнях общества и в самых разнообразных формах. В процессах взаимодействия потребителей наркотиков, представителей государственных институтов и других социальных групп «запускаются» различные механизмы исключения, которые работают как на «выталкивание» индивида из нормативных практик и сфер жизни, так и на приобретение им новых и новых стигматизирующих статусов. В результате конструируется группа «всесторонне исключенных», для которых противостояние давлению общества и его институтов существенно затруднено.

При этом ни для кого уже не секрет, что российское общество является одним из самых пассивных в вопросах реализации и отстаивания собственных гражданских прав и свобод. Это касается как нормативного большинства, так и «компактных» меньшинств, вытесняемых на «обочину» социальной жизни. Причиной такого положения во многом является затянувшийся период советской власти, когда подчинение воле государства и всемогущего правителя, а также детерминированность индивидуальных жизненных историй одинаковыми для всех правилами и ценностями, не просто поощрялись, а были общепринятой нормой, сопротивление которой пресекалось достаточно жестко для того, чтобы не возникало новых сопротивляющихся. «Уравнительный» период советской власти сменился недолгим периодом открытости и резко нахлынувшего социального разнообразия в 1990-е годы. К сожалению, он довольно быстро трансформировался в новый тип режима «Путинской России» в начале 2000-х годов. Примечательно, что за все перечисленные периоды российское общество так и не успело приобрести адекватный уровень правовой грамотности, т.к. большинство его представителей до сих пор ожидает безусловной заботы государства без всякого активного участия со своей стороны. В то время как неучастие самого общества в создании гуманной правовой системы, ее регулировании и использовании тех гарантий, которые предоставляет государство, приводит к чрезмерному использованию власти со стороны государства и его институтов. Особенно это касается процессов «подчистки» общества от «загрязняющих» его групп, к коим, очевидно, относят потребителей наркотиков в целом, и инъекционных в особенности.

16

Несмотря на попытки реформ законодательства, судебной системы и полиции, произошедшие между 2005 и началом 2010-х гг., традиционный правоохранительный аппарат остается, в первую очередь направлен на подавление мотивации и инструментария граждан для сопротивления несправедливости в пользу упрощения делопроизводства и поддержания существующего порядка. Это, в свою очередь, приводит к тому, что не только «маргиналы», но и любой человек, попавший в эту структуру в силу обстоятельств, рискует остаться без защиты и надежды на восстановление справедливости. Тотальная криминализация бедных слоев населения и особенно людей с дополнительной стигмой наркозависимости, привели к тому, что они стали воспринимать подобное положение дел как само собой разумеющееся, что еще больше снижает их возможность и желание сопротивляться системе и бороться за восстановления своего достоинства и справедливости.

В России уже проводились попытки интеграции юридической помощи в деятельность программ снижения вреда. Чаще всего они заключались в предоставлении консультаций профессионального юриста, которому выделялся отдельный кабинет, или в проведении отдельных образовательных мероприятий на правовые темы. Однако подобные формы интеграции юридической помощи не приобретали системный характер, зачастую даже бесплатные консультации юристов не пользовались достаточной популярностью у наркопотребителей. В основном это было связано с тем, что невозможность выхода юриста «в поле» очень ограничивала спектр вероятной помощи. Анализ предыдущих практик демонстрирует, что юридическая помощь должна быть еще более мобильной и низкопороговой, должна встраиваться в систему сопровождения, а не разовых отдельных услуг и консультаций. Кроме того, правовое знание и практики не должны быть привилегией специалистов, получивших юридическое образование – в определенном объеме они могут и должны входить в ежедневный инструментарий как социальных работников, работающих с маргинализированными группами, так и самих представителей этих групп.

Основная ценность нового подхода заключается в том, что в соответствии с требованиями повседневности потребителей наркотиков, работникам снижения вреда фактически самостоятельно приходится осваивать элементарные юридические навыки для расширения спектра оказываемой им помощи. «Уличные юристы» становятся своеобразными агентами социального включения, обладающими/приобретающими в процессе работы в проекте знания и навыки для помощи потребителям наркотиков в сопротивлении разным формам исключения: «[идея], что право может быть использовано людьми, которые вообще не являются юристами, но при помощи юристов, которые не выставляют себя на первый план... как-то она мне была близка. «Уличные юристы» показались мне очень

17

хорошим в этом смысле проектом, который мог бы в Москве осуществляться не юристами, а аутричами, потому что аутричи в какой-то степени юристов превосходят, потому что они знают свою группу: они знают потребности, они знают специфику, знают все проблемы жизненные, с которыми сталкивается группа. И им-то право нужно в качестве инструмента, право здесь не самоцель, а инструмент. И юрист, если он один или два, который может быть где угодно, хоть на Луне, он может помогать этим людям. Но основную работу они будут делать сами. Так родилась идея «уличных юристов»» (из интервью с юристом М. Голиченко). В процессе взаимодействия потребителей наркотиков и «уличных юристов», «уличные юристы» не только помогают конкретными действиями выходить из проблемных ситуаций, но и передают свои знания и навыки, которые потребители наркотиков могут впоследствии использовать самостоятельно, обретая веру в собственные силы и активную социальную позицию.

Таким образом, при создании проекта «Уличные юристы» была придумана абсолютно новая формула взаимодействия. Юристы, взаимодействуя с кейс-менеджерами (как правило, социальными работниками, которые также раз в неделю выходят на аутрич) передают им свои юридические знания. Кейс-менеджеры, взаимодействуя с участниками, с одной стороны, демонстрируют доступность знания, с другой – вносят свой вклад в решение юридических проблем участников и передают им свои навыки. Далее, информация о возможности правовой помощи наркопотребителям, либо первичные/элементарные правовые навыки передаются по цепочке потребителей, которые могут обратиться в Фонд или попробовать решить свои проблемы самостоятельно. При этом, важно отметить, что юристы сами регулярно выходят на аутрич, и общаются с участниками, получая неопосредованную информацию о реалиях права «на улице», проблемах наркопотребителей и их настрое относительно реализации различных правовых инструментов. Смысл такой структуры отношений в том, что она решает вопрос активного взаимодействия, а не пассивного участия без обратной связи. Профессиональное знание о праве, как и знание о повседневности и проблемах сообщества передаются горизонтально и циркулируют то в одну сторону, то в другую.

В результате взаимной интеграции «СВ-Москва и «Уличных юристов» сотрудниками проекта реализуются следующие типы правовой помощи: - он-лайн, телефонные и личные консультации во время аутрич-выходов по широкому спектру проблем; - перенаправление в партнерские организации юридической помощи – Hand-help.ru, «Агора»;

18

- использование юридических механизмов при возникновении проблем, связанных с доступом к медицинским и социальным службам (помощь в составлении жалоб, заявлений и т.д.); - сопровождение в административных и гражданских делах (с максимальным использованием ресурсов самих участников); - сопровождение в уголовных делах (с максимальным использованием ресурсов самих участников); - представление интересов в суде в качестве общественных защитников; - юридические тренинги по вопросам защиты прав наркопотребителей, общения с органами правопорядка и пр.

Уникальность Наиболее известная и близкая по содержанию «Уличным юристам» в

мире практика, осуществляется в Копенгане. Однако в датском опыте присутствуют существенные различия - ««уличные юристы» в Копенгагене, как раз чистые юристы, они выходят на улицу как юристы, и именно на улице они занимаются тем, что советы раздают и т. д. Работа чисто по административным делам, и т. к. они имеют доступ к клиентам, они еще дополнительно шприцы раздают, абсолютно законно, нормально, чай наливают своим клиентам» (из интервью с юристом М. Голиченко). Также, по словам Михаила, похожий проект реализуется в Кейптауне, но направлен на секс-работников, роль «уличных юристов» там также выполняют соцработники, но выступают скорее в качестве наблюдателей, предотвращающих неправомерные действия со стороны полиции. Еще один проект есть в Индонезии, где такие же наблюдатели (социальные работники, наблюдающие за соблюдением полицейскими местного законодательства), но они же являются клиентами заместительной метадоновой терапии. С точки зрения Михаила, такой поворот в деятельности мог бы стать новым этапом в развитии «уличных юристов» или «суб-проектом». Основная суть заключается в том, что, если бы аутрич-работники могли бы легально осуществлять наблюдение за деятельностью полиции, например, находясь в отделениях, как само присутствие, так и его осознание полицейскими могло бы существенно сократить условия для осуществления с их стороны неправомерных действий, оказания психологического и физического воздействия и даже пыток. Кроме того, потенциально здесь возможна реализация «двойного» взаимодействия и контроля – также через сотрудничество аутрич-работников и сотрудников общественных наблюдательных комиссий (ОНК), которые при получении соответствующих данных, могли бы выезжать с проверкой.

Таким образом, проект «Уличные юристы», осуществляемый фондом им. А. Рылькова – это первый опыт практического исследования модели полноценной интеграции юридического компонента в работу проектов

19

снижения вреда в регионе и эгалитаризации юридического знания и практик, на сегодняшний день он имеет полное право называться уникальным.

Миссия проекта Цель проекта, его миссия, созвучна известной концепции «social justice

and empowerment» - распространенной объяснительной схемы в психологии, педагогике, социальной работе. В основе этой концепции лежит процесс разделения прав и обязанностей между гражданином и государством, в процессе которого обретается не только власть и контроль над собственной жизнью, но и способность индивида влиять на важные социальные процессы. В соответствии с этим миссию проекта «Уличные юристы» можно обозначить как процесс вовлечения участника в управление собственной жизнью, возвращения веры в себя и в свои возможности: «Проект не направлен на то, чтобы каждое дело закончить победой. Это невозможно в условиях российской реальности. Но если даже смягчить в какой-то степени это репрессивное право и правоприменение, либо даже если не удалось смягчить, но в человеке возродить его вот эту основу - представления о том, что он человек, что он достойный член общества, представление о том, что он может и должен бороться, то даже будучи в местах лишения свободы, он продолжит оставаться человеком. А если то, что делают адвокаты по назначению, они, извини за выражение, дальше втаптывают его в дерьмо. Они ему показывают, что «ты ничего не можешь, смирись и садись в тюрьму, там опять над тобой будут издеваться, ты опять с этим смирись, ты ничего не сделаешь...» и все. И человек в этот момент, совсем убивается системой и превращается в серую массу. А «уличные юристы» как раз служат совсем иной цели» (из интервью с юристом М. Голиченко). Таким образом, помимо практической помощи по проблемам, решение которых возможно юридическим путем, широкое видение проекта состоит в поддержке людей, которые больше всех остальных подвержены репрессиям, стигме и маргинализации, для поддержания чувства собственного человеческого и гражданского достоинства, веры в возможность восстановления справедливости и воли бороться за свои права.

Именно для поддержания ресурса веры и надежды в проекте активно задействуются дополнительные информационные механизмы, позволяющие распространять истории успеха – независимая наркогазета «Шляпа и баян», брошюры, устные истории, отчеты на веб-сайте и в соц. сетях, тренинги.

Команда проекта

Должность Обязанности

20

Аня Саранг Президент Фонда • Общая организация работы и управление проектами

• Представление Фонда в публичном/медиа пространстве

• Написание заявок на получение финансирования

• Написание итоговых отчетов о работе Фонде

Максим Малышев Координатор проектов • Еженедельное составление графиков выходов на аутрич

• Написание отчетов по результатам работы на аутрич-выходах

• Общая координация работы проектов: распределение обязанностей, планирование работы, контроль реализации и реализация субпроектов, акций и пр.

Михаил Голиченко

Партнер проекта, адвокат, ведущий аналитик по правам человека Канадской правовой сети против ВИЧ/СПИД

• Дистанционное консультирование юристов проекта

• Общая юридическая экспертиза проекта

Тимур Мадатов Юрист • Индивидуальное юридическое консультирование участников проекта (на аутрич-выходах, он-лайн, по телефону, письменно и т.д.)

• Информирование участников о возможностях реализации/защиты их прав (проведение юридических семинаров, групповые консультации)

• Консультирование членов команды проекта по поводу юридического сопровождения кейсов/измерение и анализ правового потенциала кейсов/развитие правовых навыков кейс-менеджеров/экспертиза юридической составляющей кейсов

• Анализ возникающих кейсов на наличие правонарушений /составление плана юридического сопровождения

• Документирование правонарушений через написание жалоб, ходатайств, апелляций

Арсений Левинсон

Партнер проекта, юрист-консультант hand-help.ru

Анна Кинчевская Юрист

Владимир Цвингли

Юрист

21

Ася Соснина Кейс-менеджер/социальный работник

• Индивидуальное консультирование участников проекта по вопросам здоровья (профилактика и лечение постинъекционных осложенений, ВИЧ, Гепатит С), защиты прав на медицинскую и наркологическую помощь, юридического сопровождения (на аутрич-выходах, он-лайн, по телефону, письменно и т.д.)

• Групповое информирование участников о возможностях реализации/защиты их прав (проведение семинаров, групповых консультаций)

• Мотивирование участников на защиту своих прав через информирование об успешных случаях ведения кейсов, проведение «мотивирующих интервью» (ориентированный на решение подход), совместное составление плана социального сопровождения

• Социальное сопровождение кейсов (выяснение запросов участника; мотивирование на защиту своих прав; составление плана возможного решения проблем, с которыми столкнулся участник; последовательное совместное удовлетворение запросов участника вместе с другими членами команды; сопровождение в специализированных учреждениях; помощь в написании и оформлении необходимых документов; психологическая поддержка и пр.)

• Медиация (участие в качестве «третьей стороны» в решении конфликтных/спорных ситуаций - от возникающих сложностей при попытке получения лечения до разрешения семейных конфликтов)

• Участие в судебном процессе – от предварительной подготовки до непосредственного участия (как в

Лена Г. Кейс-менеджер/социальный работник

22

качестве «общественного защитника», так и в форме сопровождения), и помощи в оспаривании судебных решений

Павел Зайцев Медицинский консультант • Индивидуальное/групповое медицинское консультирование участников проекта (на аутрич-выходах, он-лайн, по телефону, письменно и т.д.)

• Удовлетворение запросов, связанных с экстренными медицинскими ситуациями – от консультирования по выбору тех или иных препаратов до первой медицинской помощи на аутрич-выходах и фиксации нарушения прав на лечение в медицинских учреждениях

• Взаимодействие с дружественными проекту медицинскими профессионалами (профессорами), наиболее полно диагностирующими картину болезни и возможные способы лечения

• Составление плана медицинского сопровождения участников

Соня Федорова Медицинский консультант

Арсений Павловский

Психолог-консультант • Индивидуальное/групповое психологическое консультирование участников проекта (на аутрич-выходах, он-лайн, по телефону, письменно и т.д.)

• Медиация через участие в качестве «третьей стороны» в такой форме взаимодействия как «семейная конференция», когда могут быть задействованы не только члены команды, сами участники и их родственники/друзья, но и представители органов/служб, в результате взаимодействия с которыми возникла конфликтная ситуация

Лена Ремнева Психолог-консультант

16 человек Аутрич-работники • Работа с сообществом через распространение практик снижения вреда

• Консультирование по возникающим запросам во время аутрич-выходов

23

• Информирование и повышение осведомленности о правах, которыми обладает любой участник

• Раздача информационных материалов Фонда

Кейсы Участники проекта

• По общей договоренности, людей, обращающихся в проект за поддержкой, не определяют как клиентов, а, подчеркивая их равное положение относительно сотрудников и цель проекта – обретение сил для управления собственной жизнью, - называют участниками.

Организационная структура проекта не иерархична, а горизонтальна, то

есть участники команды не выполняют поставленные «сверху» задачи, а сами определяют поле и инструменты деятельности, руководствуясь своим пониманием ситуации и возможностями участия. Вертикальная иерархическая структура организации предполагает наличие «менеджмента» - иерархии начальников, которые ставят цели задачи и требуют их выполнения от «нанятых» сотрудников и в дальнейшем оценивают их работу. В горизонтальной структуре, цели и задачи ставятся и выполняются самими участниками команды, оценка успешности выполнения задач и их корректировка проводится всей командой, постепенно ставящей новые задачи, для решения которых могут привлекаться новые люди. Таким образом, успешность деятельности в горизонтальной структуре напрямую зависит от мотивации и идеологической инвестированности членов команды, которые сами регулируют время и энергию, которые вкладывают в работу проекта.

Важно отметить то, что проект зародился «органически», в ходе обсуждения работы проекта Снижение вреда – Москва, члены команды пришли к выводу о необходимости подобного развития деятельности организации. В течение нескольких месяцев проект развивался без какого-то ни было дополнительного финансирования, впоследствии была написана заявка на финансирование в Фонд Леви Стросса.

Открытые и демократические механизмы рекрутирования членов команды строятся не на поиске людей под определенные позиции, скорее наоборот – позиции создаются и формализуются в зависимости от того, какие люди работают в команде. Как правило, будущие члены команды сами находят Фонд, потому что хотят заниматься правозащитной деятельностью или работой в области наркополитики и наркосервиса: «В проект я попала в качестве добровольца. Меня как наркопотребительницу беспокоила судьба наркопотребителей в России. Я видела, что почти нет никаких организаций,

24

компаний, которые бы проводились в защиту их прав, ну, что-то в сторону дестигматизации. И в тоже время, я видела за рубежом такие компании есть, и я искала, что у нас в России есть аналогичное. И вот нашла — Фонд Андрея Рылькова. Связалась через фейсбук с Александром Дельфиновым и пришла на одно из мероприятий, потом стала ходить как аутрич-работник» (из интервью с кейс-менеджером Леной Г.). Аналогичным образом с проектом стали сотрудничать почти все из 16 аутрич-работников – они были либо участниками проекта, либо узнали о деятельности Фонда в социальных сетях - и захотели привнести свой опыт и силы в эту работу. Подобным образом были «найдены» все четыре юриста, которые на сегодняшний день являются членами команды – они сами нашли ФАР и захотели участвовать в проекте: «на самом деле, я в какой-то правозащитной тусовке тусил и познакомился с Аней Саранг. А ещё курсовую писал когда-то на эту тему, про наркопреступления, я что-то ей отправил. Ну и она такая: «О, давайте познакомимся с нашим юристом!». Познакомился так с Мишей [Голиченко], что-то закрутилось-завертелось. Потом решили делать проект «Уличные юристы», и мы все естественно собрались и этот проект начали придумывать» (из интервью с Т. Мадатовым). В свою очередь Фонд всегда поощряет искренний интерес к своей деятельности, привлекая заинтересованных к аутрич-работе, в процессе которой обеим сторонам быстро становится понятно, готов ли действительно человек этим заниматься.

Ключевыми фигурами проекта являются кейс-менеджеры (Ася Соснина, Лена Г.), которые берут на себя все обязанности, связанные с постоянным сопровождением участников, выстраиванием и поддержанием личного контакта. Важной особенностью кейс-менеджеров является то, что их деятельность не ограничивается социальной работой, их профессиональный и образовательный опыт разнообразен: «у меня 2 работы, помимо работы в проекте я работаю научным редактором в издательстве, которое выпускает энциклопедию религиозную. И работаю социальным педагогом в Центре медико-психолого-социального сопровождения» (из интервью с кейс-менеджером Асей Сосниной). Разнообразный профессиональный опыт позволяет кейс-менеджерам дополнять «лучшими практиками» свою деятельность в качестве «уличных юристов», а опыт работы с разными группами позволяет смотреть достаточно широко для того, чтобы видеть не только очевидные проблемы участников и помогать их решать, но в нужные моменты не давить или «не перегибать» с заботой. И именно кейс-менеджеры, а не юристы, принимают участие в судебных заседаниях, выступая в качестве «общественного защитника» (если судья допускает).

Правовую реализацию проекта обеспечивают юристы (Аня Кинчевская, Арсений Левинсон, Тимур Мадатов и недавно

25

присоединившийся к команде Владимир Цвингли), работающие в плотной «сцепке» с кейс-менеджерами. Их задача заключается в том, чтобы с самого начала возникновения кейса анализировать его правовую перспективность, наметить стратегию и тактики юридического сопровождения, определить и предложить подходящий для работы инструментарий, оказывать помощь в составлении различных документов (жалоб, ходатайств, заявлений и пр.), корректировать ведение случая и реагировать на изменения: «В Москве, по-моему, нет другого проекта, который бы занимался помощью потребителям наркотиков в таком разрезе - не просто консультация, а когда ты полностью сопровождаешь юридически какие-то кейсы, каких-либо людей, помогаешь более развернуто» (из интервью с юристом Арсением Левинсоном). В то время как кейс-менеджеры постоянно оценивают потребность участника в помощи проекта, а также их желание и готовность быть равноправными участниками, а не только получать юридические услуги. Юристы поддерживают связь с участниками в основном дистанционно, хотя, как и другие сотрудники, раз в неделю выходят на аутрич, чтобы не выпускать из внимания повседневные потребности и проблемы сообщества: «…я стараюсь как можно больше взаимодействовать с так называемыми клиентами, участниками, общаться с ними, чтобы понимать, как они живут, чем они живут, что у них в голове. И, соответственно, иногда это переходит рамки, потому что у юристов есть какое-то правило, что не должно быть эмоциональной привязанности к клиентам. Это будет только мешать работе. А тут получается, что это правило игнорируется, но мне кажется, что это всем только на пользу. Хотя бывает так, что начинаешь сильно переживать за человека» (из интервью с юристом Аней Кинчевской).

Правовую экспертизу проекта дистанционно осуществляет российский адвокат, ведущий аналитик по правам человека Канадской правовой сети против ВИЧ/СПИД - Михаил Голиченко. Он помогает другим юристам совершенствовать свои навыки в написании правовых документов, консультирует по спорным сюжетам в развитии дел, и в ключевые моменты проводит экспертизу кейсов, разбирая удачи и поражения в проекте, слабые и сильные места в кейсах и т.п. При этом Михаил настаивает на том, что «из принципиальных моментов должен быть один — обучение на практике. Поэтому у нас не очень много этих всяких классных занятий, и, знаешь, этих вот глупых тренингов... Основной тренинг — это рассылка ответов на конкретные вопросы и максимум скайп, потому что все эти тренинги, на мой взгляд, они в какой-то степени бестолковые до тех пор, пока люди, которые пришли на тренинг, не знают, зачем они пришли. А они узнают, зачем они пришли после того, когда они первый раз, извини за выражение, обосрутся в уголовном деле. И они поймут, что «нас там послали, здесь мы ошибку сделали, там у нас человека посадили», понимаешь. . А для этого

26

нужен опыт, никуда не денешься, поэтому у нас обучение опытом, ну, никуда без него» (из интервью с юристом Михаилом Голиченко).

Постоянной координацией уличной социальной работы занимается Максим Малышев, прошедший длинный путь от участника тверского проекта Снижения вреда к сотруднику ФАР: «Когда я перестал употреблять наркотики, встал вопрос, что делать? Я пытался поработать на каких-то стройках, каким-то подсобным рабочим. Но я ничего не умею делать. Единственное, что я умею делать, это чего-то кому-то помогать. У меня откуда-то была такая установка, что самые лучшие люди, которые защищают свои права, это те, чьи права ущемляются» (из интервью с координатором проекта Максимом Малышевым).

Также в команде работают медицинские консультанты и психологи: два человека с медицинским образованием – Павел Зайцев и Соня Федорова и два психолога - Арсений Павловский и Лема Ремнева. Павел сейчас реже меньше включен в уличную работу, но активно участвует в обсуждении медицинских вопросов в рассылке проекта. Соня выходит на аутрич, проводит семинары, консультации по наиболее насущным для потребителей вопросам, чаще всего касающихся постинъекционных осложнений, направляет их на консультации к другим специалистам. Арсений работает дистанционно (он недавно переехал в Латвию), проводит индивидуальные консультации, занимается семейной медиацией, консультациями участников по скайпу. Арсений адаптировал жанр «мотивирующего интервью» для нужд проекта – им был разработан формальный алгоритм интервью, проводящегося в самом начале работы с кейсом направленного на то, чтобы последовательно оценить потребности участника и его готовность действовать для достижения поставленных целей. Лема выходит на аутрич и осуществляет психологическое консультирование по запросу участников.

Стоит отметить, что, несмотря на довольно четкое распределение ролей между сотрудниками, каждый из них готов при необходимости подключиться/переключиться на ту деятельность, в которой есть необходимость, например, составить компанию в суде, совместными усилиями написать какой-то документ или встретиться с кем-то из участников проекта. Вся деятельность, которая осуществляется сотрудниками проекта проходит предварительное совместное обсуждение в гугл-группе, созданной именно для того, чтобы все были в курсе происходящего и никому не приходилось делать лишнюю работу.

Участники проекта – по общей договоренности, людей, обращающихся в проект за поддержкой, не определяют как клиентов, а, подчеркивая их равное положение относительно сотрудников и цель проекта – обретение сил для управления собственной жизнью, - называют участниками.

27

Аутрич-работники проекта – также полноправные участники проекта, через которых поддерживается связь с сообществом, возникают новые запросы на сопровождение.

Особенности реализации проекта За пилотный год реализации проекта «Уличные юристы»,

сотрудниками ФАР сопровождались, а многие и до сих пор продолжают вестись 19 кейсов. По своему объему кейсы неравномерны. Как правило, размер кейса зависит от первоначального характера запроса и динамики развития конкретного случая. Однако в некоторых случаях предсказать длительность сопровождения невозможно.

Этика и идеология проекта В процессе работы с кейсами, по негласному этическому договору,

кейс-менеджеры постоянно проверяют и оценивают «готовность» участника к последующим действиям: «в центре должен быть интерес самого клиента. Опять же, я не могу сказать: «Клиент должен сам все делать, а мы там сбоку». Бывают такие ситуации, в которых просто очень сложно самостоятельно с чем-то справиться. Если человек принимает решение по поводу своих дальнейших каких-то действий, тогда все хорошо. Если социальный работник начинает решение принимать, берет на себя ответственность, то мне такая стратегия не очень по душе» (из интервью с психологом А. Павловским). С юридической точки зрения, подобный акцент на вовлеченности участника в решение проблем может показаться не очень эффективным, однако он важен с этической и идеологической точек зрения: «я отметил тут для себя такую вещь, потому что я работаю ещё в фирме, где приходит к тебе доверитель, ты ему тупо говоришь, что делать, он это делает. Ты не спрашиваешь его мнения – надо ему или не надо, а мы тут, мы спрашиваем мнение: «А ты уверен, что ты хочешь жаловаться? А это? А вот это?» - ну, как-то так всё происходит на грани, потому что у нас больше этических моментов, и, ну, в итоге, некоторые такие: «О, ну, пока не готов..» Ну, некоторых мы мотивируем, конечно, некоторые мотивируются, а некоторые просто, ну, правда, не готовы. Ну, потому что одна из целей как бы, чтобы человек сам понял, чтобы жаловался по своей воле, а не чтобы бы за него эту работу просто сделали, использовали как отработанный материал» (из интервью с юристом Т. Мадатовым).

Коммуникации в рамках проекта Внутренние юридические консультации, обсуждения планов, создание

совместных стратегий сопровождения участника - происходят в режиме работы гугл-группы, когда отосланное одним человеком сообщение приходит ко всем участникам подписанным на рассылку в электронной почте, и каждый ответ на это письмо также приходит всем, независимо от

28

того персонализировано сообщение или нет. Т.е. фактически любой участник рассылки в процессе знакомства с ней уже может получить какие-то минимальные юридические навыки, например, наблюдая за совместным редактированием очередной жалобы или ходатайства в гугл-доках: «когда я стала кейс-менеджером, я больше стала включаться не только в те дела, которые я веду, но и в другие дела, для того чтобы учиться на их примере, получать информацию: как происходит ход рассмотрения дел, какие ходатайства подаются, какие отклоняются — для того чтобы уже, когда я включаюсь в какое-то дело, у меня уже был этот опыт» (из интервью с кейс-менеджером А. Сосниной). В то же время, такая форма работы, несмотря на отсутствие постоянной физической базы и дистанционность, предполагает высокий уровень включенности, способность быстро реагировать и схватывать «на лету» новую информацию и знания

Таким образом, можно говорить о том, что в работе «уличных юристов» была удачно апробирована достаточно инновационная технология проектной коммуникации, позволяющая снижать издержки, связанные с необходимостью аренды офиса, оплаты транспортных расходов, телефонной связи и пр.

Обучение и наработка опыта Как в любом пилотном проекте, члены команды поначалу подвергали

сомнению собственную компетентность и адекватность предшествующего опыта новым поставленным задачам: «у меня были опасения о том, как вообще все это у нас получится, страхи, как это будет происходить, потому что на тот момент, когда этот проект начинался, Тимур еще не был включен. Он был приглашен только, когда еще первая встреча, где рассказывали об этом проекте, был приглашен Тимур. Он еще не был у нас в команде. Получается, что в команде был точно Миша Голиченко, именно как юридическая составляющая. Да, он пригласил на эту встречу и Тимура, и Арсения Левинсона, но они еще не были прямо включены в это. И не было ясности, что они будут тоже. И, получается, что все тогда сосредотачивалось на Мише изначально. Ну, и были какие-то опасения о том, что как удастся из-за того, что он в режиме онлайн, как удастся этот юридический компонент включать в это. Потом были опасения, ну, насколько это будет вообще, ну, как получится это вообще делать: насколько мы справимся, насколько хватит компетентности в этом» (из интервью с кейс-менеджером А. Сосниной).

В процессе работы с кейсами, особенно в начале, кейс-менеджеры были вынуждены проходить через серьезные испытания, в том числе эмоциональные и психологические: «пару раз я поддерживал Асю, ходил с ней в суд. Потому что первые суды, они, что для Аси, что для Лены давались очень тяжело. У них маленько нет этого настроя… Когда ты приходишь и настраиваешься, ну, на то, что эти люди реально ох..ли. Ну это так и есть.

29

А у них чуть-чуть этого нету. И я пару раз ходил с Асей, как-то её поддерживал… А они первый раз и их какие-то представления в силу отсутствия такого опыта как-то разрушались. Хоть они читают газеты, что-то там, какие-то книжки, всё это маленько не то, когда прямо сталкиваешься с этим» (из интервью с координатором проекта М. Малышевым).

Наиболее очевидной «внешней» сложностью проекта стал вопрос о недопуске к участию в судебных заседаниях кейс-менеджеров в качестве общественных защитников. Только в двух кейсах сотрудникам проекта были одобрены ходатайства о допуске в качестве общественного защитника. В большинстве случаев аргументом для недопуска общественного защитника до начала заседания становился совет «не злить судью», постфактум – отмечался «непрофессионализм» потенциального защитника, т.е. отсутствие у него юридического образования, в то время как согласно букве Закона, ст. 49 УПК РФ «по определению или постановлению суда в качестве защитника могут быть допущены наряду с адвокатом один из близких родственников обвиняемого или иное лицо, о допуске которого ходатайствует обвиняемый». Тем не менее, этот фактор не стал «тормозом» проекта, но лишний раз продемонстрировал, что судебная система ни при каких обстоятельствах не стремится менять устоявшийся порядок, даже если изменения продиктованы самим законодательством.

Общий алгоритм работы Поскольку деятельность в проекте строится по принципу оказания

индивидуальной помощи и выстраивания плана сопровождения для решения конкретных проблем конкретного человека, какого-то четкого алгоритма или структуры работы проекта изначально не было. Эта структура выстраивалась в процессе, когда в проекте велись параллельно уже несколько кейсов и стало понятно, что решая сиюминутные задачи, возникающие по ходу, нерешенной может оставаться основная, решение которой не было продумано, т.к. время и силы уходили на порой излишне импульсивные запросы участника: «по началу, я помню, как мы начинали, эту помощь мы оказывали как-то хаотично. Ты знаешь: «Ой, что-то появилось», ну, и сейчас мы тоже делаем это иногда хаотично, хотя уже больше с прицелом на получение стратегического решения. Ну, так уж получилось. Изначально не было представления, ну, что из этого выйдет…» (из интервью с юристом Т. Мадатовым). Однако уже сейчас можно говорить о том, что за пилотный год работы проекта был «наработан» алгоритм взаимодействия с участниками, включающий прохождение кейса через несколько «ступеней», ведущих к обретению знаний, навыков и сил для последующих самостоятельных действий:

- информирование и повышение осведомленности о правах, которыми обладает любой участник (как правило, эта «ступень»

30

преодолевается во время аутрич-работы, когда сотрудники проводят соответствующие консультации, раздают информационные материалы и пр.; также консультирование осуществляется по телефонным и электронным запросам)

- медиация как попытка решения конфликтных/спорных ситуаций путем включения «третьей» независимой стороны, которую чаще всего представляют социальные работники проекта/медицинский консультант или психолог-консультант проекта (обычно на этой стадии разрешаются запросы, связанные с экстренными ситуациями, например, при барьерах доступа к медицинской/наркологической помощи, когда сотрудники проекта сопровождают участников и добиваются оказания им соответствующей помощи; к медиации можно также отнести мотивирующие интервью, проводимые с целью проговаривания участником существующих у него проблем и совместного поиска решений, индивидуальные психологические консультации или, например, апробированную в проекте форму групповой психологической поддержки – «семейная конференция», когда в процессе медиации могут быть задействованы не только сотрудники проекта, сами участники и их родственники/друзья, но и представители органов/служб, в результате взаимодействия с которыми возникла конфликтная ситуация

- обращение с официальной жалобой к руководству лица, нарушившего права участника. В случае если конфликт не удается разрешить «мирным» путем, наступает следующая стадия ведения кейса, когда нарушение прав участника документируется, и на этом основании составляются жалобы, поступающие к руководству органов, сотрудники которых допустили нарушения

- обращение с жалобами в госорганы, контролирующие деятельность служб, допустивших нарушения. В случае, если руководство не реагирует или реагирует на поступившие жалобы, не предпринимая никаких действий по выходу из сложившейся ситуации, наступает следующая стадия работы проекта, когда жалобы отправляют, как правило, одновременно в несколько инстанций, контролирующих/регулирующих деятельность нижестоящих служб

- обращение в суд. В тех случаях, когда сопровождение кейса проходит через вышеперечисленные стадии, но должного эффекта так и не получается добиться, наступает последняя стадия работы в этом направлении, предполагающая, что сложившуюся ситуацию можно решить только в судебном порядке.

Алгоритм работы с уголовными делами Когда кейс возникает в результате запроса на сопровождение

«уличными юристами» в уголовном процессе, этот алгоритм дополняется другими стадиями, и может включать как все указанные «ступени», так и некоторые из них.

31

- работа с любыми кейсами начинается с прохождения через первые две стадии, на которых осуществляется мотивация участника на отстаивание своих прав, снижение барьеров доступа к получению наркологической/медицинской помощи в случае такой необходимости, психологическая поддержка участника и/или его близких

- далее, или в процессе заключается договор социального сопровождения между участником и ФАР, служащий гарантом наличия ответственной за участника организации и мотивации на «исправление». После заключения договора совместно с участником составляется план социального сопровождения, в котором указываются конкретные проблемы, требующие решения и те действия, которые необходимо для этого предпринять

- для представления интересов участника в суде, кейс-менеджеры проекта заявляют ходатайство о назначении «общественным защитником». Такая форма участия в судебном процессе позволяет также в некотором смысле осуществлять функцию медиации, в котором кейс-менеджер исполняет роль независимого эксперта, имеющего опыт работы с потребителями наркотиков и способного наиболее адекватным образом представить социальный и индивидуальный портреты участников, характеристики которых, как правило, не учитываются или учитываются как «отягчающие»

- после ознакомления с делом фиксируются нарушения, которые присутствовали на разных этапах следствия (от незаконного заключения под стражу до нарушений в проведении оперативно-розыскных мероприятий; от действий, связанных с нарушающим права человека поведением полиции до непредоставления необходимой медицинской и пр. помощи в местах лишения свободы, и т.д.), на основании которых составляются соответствующие жалобы и апелляции

Очевидно, что последовательная реализация описанных алгоритмов не всегда возможна и даже необходима, и многое зависит от того, на какой стадии развития ситуации возникает запрос от самого участника. В частности, слишком позднее обращение, например, за один-два дня до судебного заседания может по объективным причинам существенно снизить эффективность работы «уличных юристов». Кроме того, такая форма взаимодействия как медиация может возникать на любой стадии развития кейса, т.к. сопровождение практически всех кейсов не ограничивается удовлетворением первоначального запроса. Запросы на медиацию в самых разных проблемных ситуациях могут возникать неоднократно, и при взаимодействии с самыми разными институциями.

Основные сложности, возникающие в процессе работы проекта

32

Сложности, с которыми сталкиваются сотрудники проекта можно условно разделить на те, что связаны с ожиданиями от взаимодействия самих участников проекта, как сотрудников, так и участников, и те, что возникают в процессе работы - при взаимодействии, в основном, с государственными институциями.

Взаимодействия «внутри» проекта: между участниками проекта Самым сложным моментом в проекте была и остается – мотивация

участников на принятие каких-то решений и производство действий: «на самом деле я очень скептически относился к этому проекту, и я как никто другой понимал, что очень трудно мотивировать людей на защиту своих прав, отстаивание интересов» (из интервью с координатором проекта М. Малышевым).

Проблемы, связанные с мотивацией участников часто появляются еще до возникновения кейсов. Количество запросов, с которыми обращаются в процессе аутрич-работы значительно превышает количество самих кейсов, по которым ведется постоянная работа. Это связано в первую очередь с тем, что люди, обращающиеся за помощью, далеко не всегда даже перезванивают для того, чтобы их запрос трансформировался в кейс. В целом, связь с кейсами достаточно часто бывает проблематичной, несмотря на то, что по запросу от сотрудников фонда можно получить так называемый «наркофон» - простейший мобильный телефон, позволяющий постоянно находиться на связи. Это может быть связано как с социальным положением участника и быть вынужденным (например, если участник – бездомный), отсутствием мотивации, так и с недоверием к проекту, формирующемуся вне его контекста. Например, если человек уже взаимодействует со своим адвокатом по назначению, одной из задач которого является убеждение клиента в необходимости подчиниться ситуации и не пытаться сопротивляться системе. В то же время, довольно часто, даже когда запрос все-таки превращается в кейс, участники не готовы менять удобный и привычный для них алгоритм поведения. Они продолжают играть то роль пассивной жертвы, которой кто-то должен помогать – «человек считал, что я его защищаю – всё, можно самому расслабиться и вообще ничего не делать» (по материалам фокус группы (1), А. Соснина), то роль скептика, жаждущего быстрого и конкретного результата, а не сложного процесса проб и ошибок, в котором участник имеет ведущую позицию – «никому в ситуации, когда у него большие неприятности, не интересно защищаться просто ради защиты. Хочется какого-то результата» (по материалам фокус группы (1), Лена Г.).

Имея разные позиции по поводу мотивации участников, все сотрудники проекта сходятся в том, что причиной большинства сложностей является негативная коллективная идентичность группы потребителей наркотиков, практически всегда мешающая им поверить не только в себя, но

33

и в желание других им помогать: «люди, с которыми мы работаем не раз сталкивались с рецидивом системы. Каждый раз она их переезжала, каждый раз они страдали от неё и чувствовали себя, кажется, просто… какой-то вещью в руках системы, пассивным наблюдателем того суда, который над ними происходит. А тут он как бы ну включается как-то в это, ну в некоторых случаях. Ну и наверное их правда впечатляет то, что есть люди, которым на них не пофиг. И эта поддержка, она даже не столько правовая бывает, но психологически, и она поддерживает людей. Хотелось бы верить» (по материалам фокус группы (1), Т. Мадатов).

Взаимодействия «вне» проекта: между участниками и государственными институтами

Нарушение закона со стороны его представителей В целом, можно говорить о том, что проект «Уличные юристы» стал

хорошей иллюстрацией того, как описанное в законах расходится с правоприменительными практиками. И, в самом общем смысле, как избыточно бюрократизированная система отношений, далеко не только правовых, оказывается пронизанной неформальными причинно-следственными связями. С одной стороны, это частично связано с наследием советской власти, когда любые отношения, даже самые формальные, выстраивались через сети неформальных связей и системы их неденежного поощрения/поддержания (от «собственного» мясника до «своего» гинеколога), о которых писал еще Нильс Кристи, отмечая, что в Европе такой тип отношений определяется как коррупция, а в России как «доверие». С другой стороны, это связано с процессом адаптации к избыточности той же бюрократии, когда параллельно написанному выстраивается новая логика, в которой каждому участнику процесса проще функционировать по внутренней договоренности, существующей вне писаных правил.

В условиях постоянного принуждения к демонстрации высоких количественных показателей, правоприменители все больше заняты поиском новых способов для упрощения качественной составляющей своей деятельности: «законы для правоприменителей, для тех, кто их применяет, существуют помимо реальной жизни. Это два процесса, которые они стараются не связывать. То есть даже когда они кого-то арестовывают за какое-то преступление, например, за хранение, приобретение наркотиков, они сами зачастую придумывают легенды, откуда он их взял, потому что для них это формальность, они не хотят устанавливать, откуда он их взял, им важно придумать легенду. И вообще все эти преступления — они для упрощения жизни, для того, чтобы каждый раз это было просто, не надо было работать, не надо было описывать реальные какие-то общественные отношения, потому что работа следователя или работа правоприменителя, да, у них сложная работа по соотнесению жизни с

34

законами и по классификации отношений, это тяжелая работа, довольно интеллектуальная должна быть. А они не способны, те, кто применяют в этой стране законы, они не способны [следовать] этой интеллектуальной работе, они не способны, они хотят делать шаблонные, типовые... у них есть несколько шаблонов, и они эти шаблоны используют. А вся остальная жизнь остается за рамками этих шаблонов. И там, конечно, играют огромную роль такие неформальные отношения, потому что эти отношения невозможно перевести в формальные, ну, для них это сложно — перевести их в формальное русло, они этого боятся, они очень боятся нестандартных ситуаций. Вот у него есть дело по хранению наркотиков, у следователя, и он, чтобы не писать это дело заново, он просто меняет фамилию, имя, отчество. Есть огромное количество примеров: в каких-то обвинительных заключениях, протоколах вдруг появляются абсолютно другие фамилии, просто потому что он забыл поменять имя подсудимого с предыдущего дела этого следователя» (из интервью с юристом А. Левинсоном).

Стигматизация и дискриминация потребления/потребителей наркотиков в различных сферах/институциях

Основной «внешней» (как и «внутренней», впрочем) сложностью проекта стала, хоть и предсказуемая, но все же не до такой степени, стигма наркопотребления, «отпечатанная» буквально на всех взаимодействиях по поводу участников проекта. Включая сотрудников, т.к. и они не раз отмечали, что ориентированность на группу потребителей наркотиков, также автоматически маргинализирует их даже в профессиональной среде. В этом случае любая причастность к самому феномену проблематизируется, и в дальнейшем только усиливается соприкосновением с другими укорененными в массовом сознании стигмами, взаимно активизирующимися в процессах взаимодействия.

Наиболее частыми «площадками взаимодействия» по поводу потребления/потребителей наркотиков в процессе реализации проекта стали суды и наркологические больницы, институт правосудия и институт здоровья. В первом случае потребители наркотиков выступают в роли преступников с тем, что на практике рассматривается в качестве отягчающего обстоятельства - наркозависимостью, во втором – «недобольными», ежедневно совершающими одно и то же преступление, то ли из-за непреодолимой тяги, то ли осознанно делая такой выбор. Получается, что одна стигма дополняется другой, взаимно друг друга усиливая.

Система наркоучета и стигматизация в медицинских учреждениях В наркологии потребитель наркотиков не может получить адекватную

помощь, потому что он не то больной, не то преступник, ради обличения которого можно поступиться «врачебной тайной», сдавая подучетных, т.е.

35

работая «в связке» с полицией. Фактически наркоучет становится «полицейской функцией», осуществляемой в медицинском учреждении. Сам по себе статус «стоящего на учете» предполагает значительные потенциальные и реальные ограничения: «это значительное ограничение и прав, и вообще всего. На любой работе тебе нужна справка от нарколога, в бассейн нужна справка от нарколога, на права нужна справка от нарколога. И сняться с этого учета очень сложно. То есть около пяти лет надо ходить регулярно отмечаться ... И он при этом бесполезный» (из интервью с С. Федоровой).

Сама по себе система наркологической помощи остается мало развитой в России. Это во многом связано с отсутствием/ограниченными возможностями производства/воспроизводства профессиональных кадров и малой престижностью наркологии как места работы: «Ну и кроме учета ещё отношение очень плохое к потребителям среди врачей, таких интернистов, которые хирурги, терапевты и так далее. Из-за того что у нас наркология очень забитая в России, поэтому в основном у врачей вообще... у них нет никаких знаний наркологических» (из интервью с С. Федоровой). В то же время, профессия нарколога может быть и привлекательной для молодых интернов, т.к. может связываться с возможностями достаточно высокого заработка, если речь идет о работе в негосударственных учреждениях. Однако это редко имеет отношения к гуманистической мотивации и касается работы только в негосударственной наркологии, обращение в которую мало или практически недоступно для большинства участников/потребителей инъекционных наркотиков.

Зачастую методы, используемые при работе с наркопотребителями, архаичны и не имеют никакого отношения к медицинским практикам, а также слабо поддаются интерпретации в рамках такого понятия как «врачебная этика». Репрессивность наркологии становится «нормальной» составляющей, реализуемой наркополитики: «врач обычный может думать, что он [потребитель] колется, потому что ему нравится, или хочется, или это его выбор, или, или он может бросить колоться, когда захочет. И... можно просто на него наорать и он бросит колоться, например. Ну и вообще, и при этом пренебрежительное отношение. Вроде как это их выбор. Часто бывает такое, всякие вещи в стационарах, когда они говорят: «всё равно ты сдохнешь, чего тебя лечить» и так далее» (из интервью с С. Федоровой).

Обращаясь в медицинские учреждения, потребители наркотиков сталкиваются, как с ограничением права на получение соответствующих услуг, так и с моральным осуждением. Это с одной стороны, отрицает конституционно закрепленное право на здоровье и возможность профилактики различных заболеваний, с другой - способствует «демонизации» фигуры врача, тем самым еще больше снижая мотивацию,

36

связанную с заботой о своем здоровье: «Или, например, боятся: «Фу, они заразные, ВИЧ, гепатит, не хотим идти на операцию с ними» и всякие такие вещи. Поэтому, понятно, что человек... мало того, что ему стремно, что его на учет поставят, так ещё и он ложится и такое отношение. Ну и вообще фигура врача для потребителей такая... больше дьявольская, чем положительная. ... когда я сталкиваюсь с потребителями, когда я не... не в качестве сотрудника ФАР, а просто, не знаю... работаю я... подрабатываю в стационаре или ещё что-то, то ко мне сразу негатив такой. Потому что я врач, может, мне что-то надо» (из интервью с врачом С. Федоровой).

Особенности работы судебной и правоохранительной системы в отношении потребителей наркотиков

В суде в отношении потребителей наркотиков де-факто установлена презумпция виновности «наркоман – значит виноват», он(а) уже оказался на скамье подсудимых, на которой никто «просто так» не оказывается: «самое главное, это то, что, конечно, у людей нет какого-то уважения к наркопотребителям. Для них это не люди. Я скажу больше, у них изначально нет уважения к тем, кто оказывается на скамье подсудимых. Нет презумпции невиновности. А если этот человек ещё из каких-то маргинальных групп, то это не просто подсудимый, это ничто» (из интервью с координатором проекта М. Малышевым). При этом мотивация сотрудников судебной/правоохранительной системы может быть не только прагматичной, но и ориентированной на высокие моральные установки и принесение пользы обществу, как и самим подсудимым от работы соответствующих органов: «их жертвами оказываются самые маргинальные, их сажают в тюрьму, чтобы «раскрыть палку», считают, что делают очень хорошее дело, потому что он там будет есть и не умрет [на улице] зимой» (из интервью с юристом А. Левинсоном)

Проблема мотивации участников сильно усугубляется тем, что человеку приходится самому взаимодействовать с представителями государственных институтов, время от времени проходя или не проходя испытание системой: «наркопотребители становятся разменной картой. Все прекрасно понимают, что все делают на них какие-то показатели. Судьям выгодно, что они берут упрощённое делопроизводство, это выгодно всем. В том числе, кстати, и, наверное, наркопотребителю, потому что это даёт им возможность поскорее отмучаться, потому что, ну они уже в роли жертвы, всё. Как их «приняли», всё, они уже готовы ехать [в места лишения свободы].» (из интервью с координатором социальной работы М. Малышевым). В обычной практике, потребители наркотиков чаще всего решают собственную судьбу далеко до начала судебного процесса, признавая вину и соглашаясь на особый порядок. Как правило, это происходит на фоне психологического (во многих случаях и физического) давления со стороны органов правопорядка: «следователь обещает условный срок, гарантирует

37

мягкое наказание, чтобы человек не сопротивлялся, чтобы человек не защищался, как в колониях, в тюрьме, когда уже тебя судят, это тоже один из методов работы администрации исправительных учреждений — обещать время помилования, или амнистию, или условно-досрочное освобождение, чтобы не нарушали режим и сотрудничали с администрацией» (из интервью с юристом А. Левинсоном). В свою очередь какое-либо давление на потребителей наркотиков, особенно при синдроме отмены, оказывается особенно эффективным. Со стороны правоохранителей эти действия часто граничат с пытками (а в каких-то случаях ими являются), а со стороны потребителей показания/решения не могут оцениваться как объективные или считаться достоверными.

Самой сложной проблемой остается вопрос о том, как даже в самых «успешных» кейсах добиться максимально пролонгированного позитивного результата. Сотрудники проекта прикладывают огромные усилия для того, чтобы не только помочь участникам в их конкретной ситуации, но и обучить их тем навыкам и умениям, которыми участники смогут пользоваться самостоятельно и «передавать» дальше, внутри сообщества. Образовательный потенциал проекта крайне важен и во многих случаях эффективно работает, помогая участникам не сдаваться, сталкиваясь с очередными проблемами, осознавать и активизировать свои собственные ресурсы для сопротивления несправедливости. Тем не менее, проблема возвращения в привычную, но деструктивную среду и зачастую чрезмерно жесткие повседневные условия жизни, провоцируют ощущение безысходности не только у участников, но и сотрудников проекта, когда былые успехи кажутся всего лишь «каплей», утопающей в море предопределенностей по поводу положения наркопотребителей в сложившихся социальных условиях.

38

Кейсы В связи с тем, что текстовый объем кейсов варьировался от 3-х до 16

страниц, для удобства чтения и возможности мгновенного ориентирования «внутри» случая, нами было принято решение о размещении основного содержания кейсов в табличной форме.

В первом столбце таблицы в виде ссылки выделены названия кейсов и краткие социальные характеристики участника, при клике на которые читатель автоматически перемещается на страницу с полным описанием каждого кейса в Приложении 1. Во втором столбце сформулирован запрос(ы) участников, в результате которого(х) возник кейс; в третьем перечислены предпринятые действия в соответствии с первоначальным запросом и возникшими далее (если таковые были) со стороны сотрудников проекта и участника; в четвертом столбце обозначены результаты деятельности команды проекта в отношении каждого из кейсов.

В Приложении 1 находятся описания кейсов, выстроенные хронологически и тематически, например, с обозначением отдельных взаимодействий между участниками, командой проекта и различными институциями. Окончанием каждого кейса является аналитический комментарий, обобщающий опыт, полученный командой в процессе работы над конкретным случаем. В тех случаях, когда интервью с участником было физически возможным, кейсы помещены в более широкий контекст, учитывающий биографические особенности участников, семейный опыт и пр. Также в некоторых кейсах использована прямая речь членов команды, их комментарии и рефлексия.

Мы настаиваем на том, что детализированность и документальность текстов, реконструирующих кейсы с помощью различных источников, является важной отличительной чертой реализации исследовательской задачи, позволяющей «прочитывать» контекст, в котором разворачиваются кейсы «уличных юристов». С одной стороны, в них раскрываются истории жизни отдельных людей, развивающиеся под влиянием ситуации, в которую они попали. С другой стороны, в этих описаниях содержатся более абстрактные детали, дающие понимание специфических социальных, экономических, политических условий, отражающих современную российскую действительность.

39

В Приложение 1 не был вынесен один кейс, идущий после таблицы, привлекающий внимание читателя к прочтению полных описаний.

40

Запрос Предпринятые действия Результат

Галя, 44 года, есть взрослая дочь, употребляет наркотики с 1995 г. 2.07.2013 – 18.02.2014

Здоровье (абсцесс) Улучшение бытовых условий/получение временного места жительства Уголовное преследование по ст. 158 (кража)

Оформление договора социального сопровождения с ФАР/составление плана социального сопровождения Со стороны медицины: Сопровождение в больницу (операция по удалению флегмоны) Доставка необходимых медикаментов Со стороны улучшения бытовых условий: Получение выписки из «домовой книги» о регистрации в Москве Сопровождение и оформление в ЦСА «Люблино» Сбор одежды для Гали через Facebook С юридической стороны: Сопровождение в прокуратуру Ходатайство об отложении дела

С медицинской стороны: Операция по удалению флегмоны Со стороны улучшения социально-бытовых условий: Оформление и временное проживание в ЦСА «Люблино»

Наташа, 18.07.2013 – 8.08.2013

Изменения характера занятости в процессе исполнения приговора к исправительным работам

Юридическая консультация Мотивирующее интервью

Самостоятельное отстаивание прав в УИИ – смена работы

Саша, 23.10.2013 – 25.10.2013

Помощь в получении справки из наркодиспансера о направлении на реабилитацию

Оформление договора социального сопровождения с ФАР/составление плана социального сопровождения Сопровождение Саши в наркодиспансер/переговоры с врачом Ходатайство о назначении «сведущим свидетелем» Участие в судебном заседании

Замена реального срока условным Оформление направление на реабилитацию

Эльдар, иностранец, бездомный 1.10.2013 – 5.12.2013

С медицинской стороны: Помощь в лечении туберкулеза и трофических язв Улучшение бытовых условий: Восстановление документов Оформление в ЦСА «Люблино» С юридической стороны: Защита в деле по ст. 158 (кража)

С медицинской стороны: Жалоба на отсутствие медицинской помощи в СИЗО-5 С юридической стороны: Апелляция, оспаривающее заключение под стражу в качестве меры пресечения Ходатайство об отложении дела Ходатайство о назначении общественным защитником Участие Аси в судебном заседании в качестве общественного защитника По улучшению бытовых условий: Взаимодействие с представительством р. Дагестан Официальный запрос от ФАР с приложением документов на имя постоянного представителя р. Дагестан при Президенте РФ с просьбой оказать содействие в работе с Эльдаром Встреча с начальником отдела по взаимодействию с общественными объединениями, правоохранительными органами и СМИ Написание текста запроса в ЦСА «Люблино» для представительства р. Дагестан в Москве

С медицинской стороны: Предоставление медицинских услуг в СИЗО-5 С юридической стороны: Участие в судебном заседании в качестве общественного защитника Смягчение наказания в результате отказа от «особого порядка»

Коля, 1967 г.р., двое детей, наркотики употребляет с 1986-87 гг. 27.10.2013 – 2.04.2014

Юридическая помощь в деле по ст. 228 ч. 1 (хранение без цели сбыта)

Оформление договора с ФАР/составление плана социального сопровождения Ходатайство об отложении дела Апелляционная жалоба о предоставлении адвоката/общественного защитника Ходатайство о назначении общественным защитником

Отмена решение суда о мере пресечения в виде заключения под стражу Отмена постановления суда о замене условного срока реальным Участие в судебном заседании в качестве общественного защитника

42

Апелляции постановления суда о замене условного срока реальным Ходатайство о восстановлении срока апелляционного обжалования Апелляции постановления суда об отмене меры пресечения в виде заключения под стражу Участие в судебных заседаниях (3)

Марина, 34 года, наркотики употребляет с 1998 г., ВИЧ+

Отстаивание права на лечение в стоматологии, где было отказано в связи с отсутствием одноразовых инструментов

Взаимодействие с работниками стоматологии, где произошел отказ Жалоба на имя главврача о непредоставлении медицинской помощи ВИЧ+ участникам

Письменное извинение главврача/устные извинения работников поликлиники Предоставление медицинской помощи – вылеченный зуб

Лена РВ, 33 года, трое детей, ВИЧ+ 3.10.2013 – по наст. время

С медицинской стороны: Медицинское сопровождение, помощь в лечении трофических язв Диагностика ВИЧ С юридической стороны: Защита по двум делам по ст. 228, ч.1, ч.3 (сбыт группой лиц по предварительному сговору) (для Лены РВ и ее гражданского мужа Артура) Защита по делу о лишении родительских прав Сопровождение в процессе попыток оформления опеки

Договор социального сопровождения с ФАР Организация семейной конференции с участием Лены РВ, Ангилины, сотрудников ФАР и представителей органов опеки и КДН Постоянное взаимодействие с органами опеки и КДН Публичное освещение истории Лены РВ С медицинской стороны: Подбор схемы лечения трофических язв/консультации с профессором Помощь в оформлении и сопровождение процесса пребывания Лены РВ в наркологии С юридической стороны: Участие в судебных заседаниях по уголовным делам Лены РВ и Артура Участие в судебных заседаниях по делу о лишении родительских прав Консультации в БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам»

Организация семейной конференции с участием Лены РВ, Ангилины, сотрудников ФАР и представителей органов опеки и КДН Публичное освещение истории Лены РВ С медицинской стороны: Подбор схемы лечения трофических язв/консультации с профессором Прохождение программы реабилитации С юридической стороны: Участие в судебных заседаниях по уголовным делам Лены РВ и Артура Участие в судебных заседаниях по делу о лишении родительских прав

43

Помощь в сборе и оформлении документов для прохождения Ангилиной (мамой Лены РВ) медицинской комиссии Ходатайство о запросе суда в Доме ребенка информации о посещении Леной РВ своих детей Жалоба № 1 – в ДСЗН г. Москвы Жалоба № 2 - Уполномоченному по правам ребенка г. Москвы Жалоба № 3 - Председателю МГД Жалоба № 4 - Ответственному секретарю КДН Ходатайства об отложении заседания по причине нахождения Лены РВ в наркологической больницы (2) Ходатайство о назначении Лены Г. общественным защитником Апелляционная жалоба на отказ в допуске Лены Г. в качестве общественного защитника Взаимодействие с Ясенем ("Отделение профилактики социально значимых заболеваний Московского научно-практического центра наркологии") по поводу совместного представления Лены РВ на суде Ходатайство о допросе ключевого свидетеля Ходатайство о незаконности проверочной закупки Ходатайство о назначении комплексной экспертизы вещества. Ходатайство о вызове оперативников, которые допрашивали свидетеля Ходатайство об исключении всех доказательств, полученных в ходе незаконного ОРМ.

44

Георгий, агроном, фотохудожник, есть маленькая дочь 10.10.2013 – 14.04.2014

Защита по ст. 228 ч.1 (хранение без цели сбыта)

Проведение комплексной экспертизы изъятых частей растений конопли Участие Арсения в десяти судебных заседаний в качестве общественного защитника В процессе судебных заседаний Арсением были допрошены: сотрудники, проводившие ОРМ, эксперты (в течение шести заседаний)

Условное наказание

Ирина, 2.02.2014 – по наст. момент

Предоставление адекватного ситуации обезболивания после операции по ампутации ноги Послеоперационная консультация хирурга Обезболивающие

Договор социального сопровождения Интервью Лены Г с Ириной по поводу испытываемых ею болей Заявление на имя заведующего отделением с требованием назначить обезболивающие со ссылкой на данные о болезни и боли (из интервью) Жалобы на досрочную выписку Организация и доставка Ирина на консультацию у хирурга Сопровождение и помощь в восстановлении полиса и оформлении инвалидности Покупка и доставка обезболивающих

Предоставление обезболивающих в больнице Консультация у дружественного проекту хирурга Постепенное восстановление документов для оформления инвалидности (при участии аутрич-работника Дали)

Вика, замужем, есть маленький ребенок 30.04.2013 – по наст. момент

Юридическое сопровождение по делу об обвинении по ч. 2 ст. 228 и ч.1 ст. 228.1 (хранение в крупном размере и сбыт)

Оформление договора социального сопровождения с ФАР Ходатайство о назначении общественным защитником Ходатайство об ознакомлении с делом Ходатайства о вызове свидетелей

Кейс продолжается

Вася, 1976 г.р., художник, отбывает наказание в колонии общего

Юридическое сопровождение по делу об обвинении по ст. 158 ч. 2 (кража)

Подготовка к судебному заседанию/мотивирующее интервью Сбор характеристик с мест работы

Уменьшение срока на 2 месяца

45

режима ИК-6 Обухово в Петербурге (срок – 1,5 года)

Участие в судебном заседании Апелляция Подготовка документов для УДО

Владимир, 33 года, наркотики употребляет 15 лет 18.08.2014 – по наст. момент

Юридическое сопровождение в деле по обвинению по ст. 158 ч. 1(кража)

Договор социального сопровождения с ФАР Ходатайство о назначении общественным защитником Участие в судебном заседании в качестве общественного защитника Попытка организации семейной конференции/социально-психологическая поддержка Вовы и его родителей

Наказание в виде ограничения свободы сроком 1 год и 2 месяца (с 22 до 6 утра Вова должен находиться дома)

Галя, 1966 г.р., находится в заключении в СИЗО-6, Москва 2.07.2014 – по наст. момент

Юридическое сопровождение по делу об обвинении по ст. 228 ч. 2 (хранение) и ст.228.1 , ч.1, ч.3 (приготовление к сбыту; сбыт) Возможность отсрочки для лечения наркозависимости

Распоряжение адвокату для ознакомления с делом План социального сопровождения Получение сертификата для оформления в реабилитационный центр в Казани Ходатайство о назначении общественным защитником Ходатайство об изменении меры пресечения Обжалование постановления суда о продлении заключения под стражей

Кейс продолжается

Олеся, ВИЧ+, ампутирована ведущая рука 18.08. – по наст. момент

Помощь в лечении постинъекционных осложнений – язва на ноге Помощь в оформлении на наркологическое лечение

Организация госпитализации и сопровождение во 2 ИБ Заявление в свободной форме на имя главврача об оказании наркологической помощи

Кейс продолжается

46

Талья, 4.07. 2014 – 11.08.2014

Перебои в предоставлении АРВ-терапии

Написание жалоб в ответственные органы: СПИД-центр, пациентом которого является участник Миндзрав/Депздрав – орган, который несет ответственность за работу СПИД-центра Прокуратура - орган осуществляющий контроль над деятельностью государственных учреждений При необходимости жалоба может быть также направлена в Роспотребнадзор.

Возобновление поставок препарата/схемы лечения

Макс, Август 2014 – по наст. момент

Михаил, 18.08.2014 – по наст. момент

47

Галя 44 года, есть взрослая дочь, употребляет наркотики с 1995 г.

2.07.2013 – 18.02.2014

В 2010 г. Галя полгода находилась в местах лишения свободы за кражу в продуктовом магазине. В процессе отбывания наказания Галина мать, с которой у нее давно были сложные отношения, в частности, потому что мать запретила Гале общаться с ребенком, «выписала» Галю из квартиры. Кузьминским районным судом было вынесено заочное решение о снятии Гали с регистрации в связи с тем, что она была признана «безвестно отсутствующей». В результате Галя оказалось бездомной, но благодаря помощи кейс-менеджера Лены Г. на некоторое время обрела хоть и сомнительную, но все же «крышу над головой» в ЦСА «Люблино». История Гали «Люблино» - яркий пример того, как работает государственная система социального обслуживания и социальной адаптации. Положение человека, попавшего в нее, не только не улучшается, а наоборот закрепляется как маргинальное. Система сверхдисциплинирования в этом случае явно избыточна и больше похожа на правила тюремного содержания, чем на то, что способствует процессам адаптации. Получается, что если человек не достоин даже горячего обеда, то закономерно напрашивается вопрос о необходимости существования таких институций, их вполне заменяют тюрьмы. И выходит, что человек, имеющий опыт и способный сравнивать, в итоге оказывается в тюрьме, признавая, что там кормят (!) лучше. Сотрудникам проекта не удалось уберечь Галю от заключения, но все-таки получилось передать некоторые юридические знания и чувствительность к несправедливости, благодаря которым Галя помогает сокамерницам отстаивать свои права. Запрос: Здоровье (абсцесс) Улучшение бытовых условий/получение временного места жительства Уголовное преследование по ст. 158 (кража) Предпринятые действия: Оформление договора социального сопровождения с ФАР/составление плана социального сопровождения Со стороны медицины: Сопровождение в больницу (операция по удалению флегмоны) Доставка необходимых медикаментов Со стороны улучшения бытовых условий: Получение выписки из «домовой книги» о регистрации в Москве Сопровождение и оформление в ЦСА «Люблино»

Сбор одежды для Гали через Facebook С юридической стороны: Сопровождение в прокуратуру Ходатайство об отложении дела Результат: Медицинское сопровождение - операция по удалению флегмоны Социально-бытовое сопровождение - оформление и временное проживание в ЦСА «Люблино»

Наиболее сложными кейсами для сопровождения, как правило, становятся те, в которых ситуация участника усугубляется наличием нескольких стигматизирующих статусов, существенно ухудшающих как положение клиента, так и снижающих эффективность усилий сотрудников проекта по его адаптации к той ситуации, в которой он находится.

Ярким примером такого «мультимаргинального» случая стал кейс Гали, у которой статус наркозависимой сочетается со статусом «бездомной», который она получила вследствие конфликта с семьей.

В 2010 г. Галя полгода находилась в местах лишения свободы за кражу в продуктовом магазине. В процессе отбывания наказания Галина мать, с которой у нее давно были сложные отношения, в частности, потому что мать запретила Гале общаться с ребенком, «выписала» Галю из квартиры. Кузьминским районным судом было вынесено заочное решение о снятии Гали с регистрации в связи с тем, что она была признана «безвестно отсутствующей»: «Я одно время с ней жила, да. Потом долгое время мы с ней, лет 10, не общались. Но я была в этой квартире прописана. И пока я сидела, она как-то там, я не знаю – но мне так сказал юрист один, что она без моей подписи никак не могла приватизировать квартиру. А она ее как-то приватизировала без моей подписи. То есть, я вообще знать ничего не знала. Я когда освободилась, пришла делать паспорт, мне говорят: Вы уже там не прописаны, Вы выписаны. Я говорю: как? По решению суда. То есть, как-то она, я не знаю, как она это сделала» (из интервью с Галей). Безусловно, Галин случай не является уникальным. Подобные ситуации, когда родители находят способ «избавиться» от не оправдавших надежд взрослых детей, встречаются довольно часто. Семья снимает с себя ответственность за то, как и в каких условиях происходила первичная социализация ребенка, не желая принимать участие в процессах ресоциализации и социальной адаптации уже взрослого человека, оказавшегося в сложной ситуации. Хотя именно семья является фундаментом социального капитала человека и может быть той ступенькой, которая позволяет не соскользнуть окончательно «вниз».

Оставшись без поддержки семьи, без жилья и прописки, спустя два года (2013 г.) после освобождения, Галя совершила аналогичное

49

преступление, за которое получила условный срок - 8 месяцев с отсрочкой в полтора года, в течение которых она должна каждый третий понедельник месяца «отмечаться» в УИИ (Уголовно-исполнительная инспекция). Стоит отметить, что кажущийся на первый взгляд гуманный приговор, связанный с условным заключением, на практике крайне сложен для аккуратного исполнения людьми, с нестабильной социальной ситуацией и без постоянного места жительства. В то же время, наказание за систематическое нарушение выставленного «режима отмечания» - может быть крайне высоким, например, привести к замене на реальное заключение по приговору в совокупности с добавленным сроком за «просрочку».

Взаимодействия со скорой помощью/государственным медицинским учреждением

2-3 июля 2013. Кейс-менеджер Лена Г. начала вести кейс Гали после того, как другие участники проекта сообщили ей о том, что у Гали абсцесс, требующий срочного хирургического вмешательства. Благодаря участию Лены Г., Галю уже на следующий день отвезли на скорой в 23-ю больницу. Врачи обнаружили у Гали флегмону, которую прооперировали. Но уже в этот же день, в 4 часа дня, Галю выписали, объяснив это тем, что у нее нет документов: «Они мне даже ничего не зашили, ничего. Мне когда фельдшер всё это раскрыл, у него были воооот такие глаза, и он такой: бедная, что же они сделали?» (из интервью с Галей).

5 июля Лена Г. помогла Гале получить выписку из «домовой книги» о том, что ранее она была прописана в Москве, необходимую для устройства и проживания в ЦСА «Люблино» (Центр социальной адаптации «Люблино» для лиц без определённого места жительства и занятий).

Взаимодействие с ЦСА «Люблино» Основным способом дифференциации клиентов в ЦСА «Люблино»

является наличие или отсутствие регистрации в Москве. Так, по словам Гали там встречаются уже пожилые москвичи, которые живут там больше восьми лет. В то время как, например «бывшие» москвичи не могут претендовать и на неделю проживания: «был там один человек – не алкаш, ничего. Со сломанной ногой. Он раньше был москвич, потом они c женой продали здесь квартиру, уехали в саратовскую область и купили дом. То есть, прописан он там. Потом он с женой развелся, уехал в Москву. Здесь его привезли в гипсе, со сломанной ногой. Но прописка у него в Саратовской области. Они его подержали три дня – взяли анализы все как положено, для оформления. Через три дня они в 9 часов вечера, был дождь, они его просто за ворота выкинули» (из интервью с Галей).

После подъема всех выгоняют во двор, где расположено несколько лавок без спинки. Лежать категорически запрещено, на это надо получить особое разрешение врача - Гале такое разрешение не дали. "Ночующие"

50

клиенты Люблино не имеют возможности звонить с телефона учреждения, "зачисленные" - могут звонить только на городские номера.

Зачисленных клиентов кормят раз в день, не зачисленных/ночующих вообще не кормят. Бывает, что и кормят, например, в связи с проведением проверки из департамента.

Взаимодействие с клиентами происходит, по словам Гали, в режиме «рявканья». Одна из двух администраторов постоянно разговаривает рублеными фразами и жестко «отшивает» всех, кто пытается обратиться. К примеру, на любой вопрос/просьбу реагирует разъяснением, что Галя еще не прошла оформление (анализы + документы по прописке). Саму Лену Г. несколько раз посылали от администраторов к мед. работникам и обратно, прежде чем Гале согласились сделать перевязку, и прежде, чем ей разрешили хранить мед. материалы в медицинской комнате (а не носить с собой по двору в мешке). При этом клиентам, естественно, еще труднее отстаивать свои права.

Медицинское сопровождение клиентов «осуществляется» неохотно и на полулегальных основаниях. В ЦСА дежурит полный комплект из 4 медработников (врач, фельдшер, медсестра, санитар), но они ничего не могут делать, поскольку у них нет медицинских материалов и, как они сами говорят, нет лицензии на оказание медицинских услуг. Гале, к примеру, эффективнее обезболиваться внутримышечными инъекциями, но мед. работники отказываются делать уколы. Галя объясняет это тем, что они избегают делать уколы с тех пор, как кому-то поставили укол, вызвавший абсцесс. В числе прочих медицинских материалов Лена Г. принесла Гале «Аквазан» - йодосодержащий антимикробный раствор, который ей был прописан при выписке из больницы. Медсотрудники Люблино вернули Лене этот раствор, поскольку для применения его надо разводить в соотношении 1:10, а у них для этого нет ни подходящей тары, ни дистиллированной воды. Делать Гале прописанные ежедневные перевязки, как правило, отказываются: «я прихожу делать перевязку, а она не хочет. Я ей говорю: мне главврач назначил каждый день делать перевязки. А она: «Иди сама себе вяжи или попроси кого-нибудь». Всё» (из интервью с Галей).

Как ни парадоксально, сама Галя отмечает, что в тюрьме было лучше и с медицинской помощью, и с едой, и с условиями.

20 августа выяснилось, что Галя, в дополнение к текущей судимости, находится в розыске по ст. 158 ч. 1 УК РФ (кража), и когда отмечалась в УИИ, ей сказали, что она в этот же день должна прийти еще раз, т.к. должна быть заключена под стражу. По мнению Тимура, основной причиной такого решения было отсутствие у Гали регистрации, которую до сих пор восстанавливают в ЦСА «Люблино». Отсутствие регистрации является одним из эффективных механизмов использования клиентов ЦСО «Люблино» в качестве практически бесплатной рабочей силы: «они делают

51

всё официально, но они тормозят. То есть, девчонки, я там разговаривала – одной больше года делают, около полутора лет паспорт делают, второй два года делают. Они специально тормозят, потому что… Вот я только пришла когда туда, они увидели – о, молодая, энергичная, будешь у нас работать. Работать надо за ужин» (из интервью с Галей).

12 сентября у Лены состоялась встреча с Галей, в процессе которой выяснилось, что Галя продолжает жить в ЦСА «Люблино», опасаясь встречи с инспектором, который ей туда постоянно звонит.

Взаимодействия с полицией 23 сентября, в 11 утра, Галя была задержана в метро и оказалась в

отделении полиции за безбилетный проезд. Сержант, задержавший Галю, требовал немедленной выплаты штрафа, в противном случае угрожал продержать ее до 11 вечера (в этом случае она не попала бы в ЦСА «Люблино» до закрытия и могла бы остаться без ночлега). Галя ссылалась на недопустимость задержания более чем на 3 часа, на что сержант отвечал, что каждые три часа он может составлять новый рапорт. Она пробовала апеллировать к своему состоянию здоровья (в этот момент у Гали было воспаление легких) и просила вызвать скорую, на что сержант отвечал, что просто не пустит к ней врачей.

Галя сообщала Лене Г. о происходящем с ней по телефону. Первый раз, когда Лена позвонила в управление полиции на метрополитене, ее собеседник связался с отделением на той станции метро, где произошло задержание. При этом Лене сообщили, что никакой гражданки за безбилетный проезд не было задержано, в отделении никого нет, и "врать им [полицейским] незачем". Когда выяснилось, что Галю по-прежнему не отпустили, Лена позвонила в управление повторно, на этот раз сообщив больше деталей, в том числе фамилию задержавшего Галю сержанта. Ленин собеседник снова связался с тем отделением, где сидела Галя. Они записали Ленины данные и сказали, что по ее звонку будет проверка.

Другой стороной проблемы оказалось то, что во время задержания Галя сообщила полицейским не свое имя, поставив этим сотрудников ФАР в сложное положение, в котором они должны были либо подтвердить предоставление Галей ложных данных (в то время как она находится в розыске), либо отстраниться от этого процесса. В связи с этим Лене приходилось как-то выкручиваться и говорить, что она не знает имени этой женщины, а о произошедшем ей сообщил Галин друг.

В итоге Галю всё-таки отпустили примерно через час-полтора после последнего звонка в управление, ближе к вечеру. Протокол задержания так и не был оформлен - по словам Гали, писали только рапорт и "объяснительную". Описанный случай также попадает под категорию «медиации», когда кейс-менеджер становится единственной опорой, «щитом», которым может прикрыться участник, сталкиваясь с нарушением

52

своих прав. Более того, эта ситуация показывает, что эффект «щита» может достигаться дистанционно и, если не сразу получается оказать физическое влияние на процесс, то не менее важной оказывается психологическая поддержка участника, даже на расстоянии.

На следующий день Лене позвонили из управления МВД по метрополитену с просьбой посодействовать в написании рапорта по делу Гали (т.е. происшествие должно быть описано со слов заявителя, чтобы быть состоятельным). Однако Галя попросила Лену не участвовать в этом.

Взаимодействие с ЦСА «Люблино» 7 октября Галю выгнали из ЦСА «Люблино» за курение

в неположенном месте. По словам Гали, она закурила на улице механически, и, когда поняла, что место неправильное, сразу затушила сигарету, но ее успел заметить охранник. Лена позвонила по этому вопросу в приемное отделение Люблино. Ей ответили, что нарушение это настолько серьезное, что сейчас они не могут пустить Галю даже в формате ночевки, и вопрос надо решать с начальником приемного отделения - значит, на следующий день. Оказалось, что для обращения к заведующему отделением надо пройти на территорию, а на территорию Галю не пускает охрана. То есть человек в той же ситуации, но не имеющий связи с некими сторонними людьми или организацией, готовой за такого человека вступиться, оказывается совсем в безвыходном положении. По итогу Гале пришлось ночевать на улице в компании трех других людей, бывших или потенциальных резидентов Люблино.

По наводке Тимура Лена позвонила по поводу Гали на горячую линию Департамента соцзащиты. Ей ответили, что ничего не могут сделать, т.к. это внутренние дисциплинарные распорядки ЦСА «Люблино». Предложили позвонить в социальный патруль, где также развели руками и добавили, что "надо было себя вести хорошо".

Взаимодействия с правоохранительными органами 21 октября Галя была задержана и доставлена в ОВД Восточное

Измайлово. Оперативники склонили Галю к участию в «подставе» Ярика (друга Гали и участника проекта), угрожая сломать 4 ребра и арестом. Провокация происходила так: Галя предложила Ярику купить героин, в тот момент, когда они шли мимо «кладки», Ярик взял «кладку» и его сразу арестовали. Гале была дана возможность сбежать.

Галю снова задержали 24.10 и продержали около трех суток «на кумарах» (в состоянии синдрома отмены). Два раза приезжала скорая, при этом один раз врач вымогал у Гали 500 рублей за предоставление обезболивающего.

Параллельно у Гали развивался абсцесс на руке, в итоге 27.10 ее отвезли в 15-ю больницу, где сделали операцию. 1 ноября Галю выписали.

53

30 ноября Лена Г. получила в прокуратуре обвинительный акт. Во время вручения акта сотрудники прокуратуры кричали на Галю и вели с ней себя грубо. Вследствие такого отношения и не так давно произошедших событий, Галя начала рассматривать вариант взятия особого порядка, т.к. признает вину. В связи с этим у Лены возникли сомнения по поводу необходимости ее участия как общественного защитника, которые развеял Михаил. Комментарий Михаила: если взять особый порядок, то роль общественного защитника будет сводиться к тому, чтобы отследить, что назначенное наказание было справедливым. То есть: 1. Соответствовало тяжести и степени общественной опасности совершенного преступления и личности обвиняемого; 2. Все обстоятельства личности подозреваемого (включая болезни, семейные и т.п. обстоятельства) были приняты судом во внимание при назначении наказания. Общественный защитник также выступает в роли гарантии того, что, если вынесенный приговор будет не справедливым или по другим причинам не законным, то его можно будет обжаловать. Так что выступать в качестве общественного защитника нужно, также как и приобщать характеристику и иные документы, которые мы уже обсуждали. Чем больше таких документов будет в деле, тем больше у судьи будет оснований назначить наиболее мягкое наказание. Роль общественного защитника будет именно в том, чтобы представить обвиняемого не только в негативном свете обвинения, но и в свете некоей личной трагедии, которая есть в каждом без исключения уголовном деле, просто ее всегда глубоко закапывают путем использования скучных юридических клише-формулировок, превращая жизнь человека в набор из 3-5 стандартных фраз.

Параллельно с происходящим у Гали сформировалась четкое желание лечь в наркологическую больницу.

10 декабря. Лене позвонила следователь Гали, чтобы сообщить, что суд назначили на 12.12 и теперь она не может ее найти. Лена дозвонилась до Галиного друга Дениса, который сообщил ей о том, что Галя, употребив героин прямо на проходной ЦСА «Люблино», требовала отвезти ее в наркологическую больницу. Галя действительно оказалась в 17-й больнице, но ответивший на звонок врач отказался давать какие-либо сведения о том, какого числа поступила Галя, какой длины ее курс и можно ли ее посещать. Лена сообщила о нахождении Гали следовательнице, рассчитывая на то, что суд перенесут, но следовательница сказала, что Галю доставят в суд прямо из больницы. Михаил прокомментировал ситуацию следующим образом: необходимо подготовить ходатайство об отложении судебного разбирательства на основании ч. 1. ст. 253 УПК РФ в связи с невозможностью участия Гали в деле по причине болезни. К ходатайству приложить справку из 17-й больницы. Ходатайство передать в суд со штампом о вручении на копии. Тогда заседание отложат, либо

54

если следователь все-таки привезет Галю, то будут основания для того, чтобы говорить о жестоком обращении, и что Галя ничего не понимала в процессе судебного заседания в связи с синдромом отмены и препаратами, которые ей давали больницы.

В отделении, где лежит Галя, Лене сказали, что справки дают только при выписке. Лена распечатала ходатайства на отложение дела и на назначение общественным защитником. Затем получила разрешение на посещение Гали, однако в отделении выяснилось, что Галя ушла из больницы вечером 10.12. По словам врача, если бы Галя не ушла сама, то ее бы выписали на следующий день, т.к. лиц без документов берут на 5-7 дней - на купирование симптомов, но не по скорой, а им самим надо дойти до приемного отделения.

23 января позвонила Галя. Как оказалось, 21.12.2013 ее «приняли» на краже в Ашане, после чего доставили в отделение Марьинский парк, где оставили ночевать. Арест ей оформили уже 22.12. Всего в отделении Галя провела около суток, в это время она испытывала сильные симптомы синдрома отмены и просила оказать наркологическую помощь, на что получала отказ. Отказ был мотивирован тем, что «скоро Новый год и никому не хочется возиться». Также Галя жаловалась на свое состояние и окружному конвою, который ее перевозил в ИВС. В ответ они пообещали ей прострелить ногу, если она продолжит просить о наркологической помощи. Далее Галя сутки пробыла в ИВС Зяблики, где тоже просила о помощи, но ей отказали с примерно такой формулировкой "Ваше состояние вам видимо нравится, если вы «на кумарах» заезжаете". После этого ее перевели в СИЗО-6. Те 9 дней, которые Галя провела на карантине, она практически не спала и не ела из-за состояния, обусловленного синдромом отмены. О наркологической помощи уже не просила, т.к. понимала, что это бесполезно.

Оказавшись в СИЗО-6, Галя связывалась с сотрудниками проекта, чтобы получить информацию о составлении жалоб для сокамерниц. Практически все они сидят по 228 статье и сталкивались с огромным количеством нарушений. Подводя итог, Лена Г. обозначила позитивные моменты сопровождения этого кейса: «Мне кажется, еще очень важно, что она была готова... того, собственно, мальчика (Ярика), которого она тогда подставила, она была готова уже дать показания, но просто мальчик тот уже чего-то не захотел. Мы с ним пытались связаться — он сам не захотел как-то по этой линии действовать. . А Галя потом, ну, она по сути пытается оказывать правовую помощь в СИЗО своим сокамерницам. Так что, может быть, хоть что-то хорошее у нас и получилось от этого кейса» (из интервью с Леной Г.).

55

Комментарии к кейсу: Одним из механизмов исключения, используемый медицинскими

работниками в отношении потребителей наркотиков, является отказ от госпитализации или преждевременная выписка, в случае если госпитализации все-таки произошла. Как правило, это аргументируется внутренней «нестыковкой» в организации медицинского обслуживания для наркозависимых. Первоначально ответственность за таких пациентов лежит на наркологии, в то время как иного плана услуги (кроме непосредственных обязательств) наркология не оказывает. Получается, что если у наркозависимого есть потребность в госпитализации по причинам, не связанным с потреблением наркотиков напрямую, ему все равно сначала нужно обратиться в наркологию, где ему тоже откажут, т.к. они такими запросами они не занимаются. В случае, если ситуация усугубляется отсутствием документов или московской регистрации, в госпитализации еще чаще отказывают, и как можно быстрее стремятся избавиться от пациента даже при показаниях к стационарному лечению. Далеко не у всех хватает сил брать письменный отказ, писать жалобы и отстаивать свое право на лечение в таких безжалостных ситуациях.

Государственные организации социального обслуживания по своему устройству представляют собой один из вариантов функционирования закрытых дисциплинарных учреждений, описанных Мишелем Фуко, основной задачей которых становится - «надзирать и наказывать». Бытовые условия, режим питания или услуги, оказываемые на месте, могут варьироваться в зависимости от назначения учреждения, но внутренняя специфика взаимодействий и отношение к «клиентам» редко сильно различаются. Клиентами таких учреждений, как правило, становятся люди, отвергнутые, исключенные из нормативного социального пространства. Оказываясь в среде таких же исключенных, они становятся частью структуры, которая вопреки ожиданиям, усиливает, а не снижает неравенство, но уже в другом масштабе.

Находясь в институционально обусловленных условиях нечеловеческого отношения к клиентам, кейс-менеджер вынужден выполнять функции «экстренного медиатора». Его задачей становится не только физическое участие и наличие психологической выдержки, предполагающее «метания» от кабинета к кабинету и общение с людьми, которые не хотят общаться, но и попытка обоснованно доказать, что любой человек достоин и имеет право на помощь.

Довольно сложно представить, что курение сигарет не внутри помещения, а на улице, но на территории учреждения (до вступления в силу закона об ограничении курения в общественных местах), может быть «настолько серьезным» нарушением, чтобы выгнать человека ночевать на улицу. Тем более, сложно представить, что такие жесткие правила

56

формулируются в отношении людей, для которых соблюдать правила заведомо сложнее. Кроме того, не понятен смысл такого урегулирования ситуации. Какой адаптационный механизм он должен запустить (напомним, Люблино – центр социальной адаптации), если в качестве основного инструмента манипуляции клиентом, даже за невинный проступок, используется его основной страх – снова стать бездомным.

При этом отсутствие возможности установить ответственный за действующие правила орган вызывает закономерный вопрос о том, как взаимодействуют и взаимодействуют ли государственные службы между собой, существуют ли ситуации, при которой одна служба, призванная контролировать другую, будет оказывать какое-то влияние или вмешиваться в работу другой? Или в очередной раз никому не выгодно нарушать сложившиеся порядки, т.к. вмешательство в один устойчивый режим отношений ведет к появлению интереса к следующей организации и так далее по цепочке.

Описанная ситуация задержания Гали демонстрирует, как в противодействие вступают два типа рациональности. Первый основан на желании легкой «добычи» в виде незамедлительной оплаты штрафа, хотя штраф выписывается на месте, а оплачивается позже и не «напрямую». Второй - на страхе быть опознанной, как совершившей другое преступление, за которое угрожает наказание, значительно превышающее штраф за безбилетный проезд. Если второй вариант рационально понятен, то первый вызывает сомнения, особенно в контексте сомнений по поводу необходимости длительного задержания человека, внешне опознаваемого как не способного оплатить штраф. Получается, что такое поведение сержанта полиции скорее можно объяснить, процессом «садизации» на рабочем месте и вытекающей из него потребности в реализации мелкой, но все же власти.

Кейс Гали – очевидный пример того, с какой сложностью участникам, не имеющим практически никаких для этого ресурсов, дается сопротивление жестокости и дисциплинарной власти государственных институций. Более того, любое взаимодействие с ними приводит к еще большему снижению внутренних ресурсов человека, не оставляя совсем никакой надежды и сил на попытки что-то изменить в своей жизни. Участие кейс-менеджера в этом кейсе показало, насколько важным может быть присутствие в жизни участника такого человека. При полном отсутствии какой-либо поддержки со стороны близких людей, кейс-менеджер и проект фактически становятся единственной возможной «сцепкой» участника с «нормальной» жизнью. Кроме того, пример Гали – еще один аргумент в пользу расширения программ снижения вреда, четко демонстрирующий, что профилактика ВИЧ не может ограничиваться простым обменом шприцев и другими стерильными материалами.

57

Основные достижения и результаты проекта Одним из важнейших достижений проекта является улучшение доступа

потребителей наркотиков к медицинским услугам, как на уровне улучшение доступа к здравоохранению в целом, так и на уровне расширения услуг, предоставляемых в рамках «классических» программ снижения вреда. Уменьшение ограничений доступа к государственному здравоохранению реализуется «уличными юристами» через создание адекватного сложившейся в России бюрократической системы слоя «уличной бюрократии» на том уровне общества, где такая форма взаимодействия фактически отсутствует. Выстраивание обозначенной формы взаимодействия включает в себя несколько составляющих:

- информирование участника о медицинской помощи, на которую он имеет безусловное право

- создание и поддержание мотивации участника для прохождения комплексного лечения, предполагающего последовательное и, возможно, длительное решение его проблем через формы психологической поддержки, медицинское консультирование и пр.

- совместное построение и заключение плана социально-медицинского сопровождения между участником и ФАР

- мотивация к самостоятельным действиям по прохождению «цепочки» подготовительных мероприятий для получения медицинской помощи, с одной стороны, и, одновременно, личное сопровождение и поддержка участника, с другой стороны

- написание/помощь в написании документов/передача навыков, необходимых для «организации» лечения/предоставления услуг

- отстаивание права на здоровье через многократные обращения в случае неполучения/отказа от предоставления услуг.

С точки зрения расширения спектра медицинских услуг, предоставляемых в рамках программ снижения вреда, можно отметить следующие достижения проекта «Уличные юристы»:

- закрепление традиции передачи знаний о возможности поиска и получения медицинской помощи через аутрич-работников

- расширение знаний и навыков самопомощи в среде наркопотребителей через информационные материалы и медицинские консультации

- увеличение вариативности помощи, в том числе и медицинской, вследствие привлечения широкого спектра специалистов, взаимодействующих с сообществом «на улице»

- усиление эффективности оказываемой помощи через привлечение личных связей сотрудников проекта – внешних экспертов, дружественных проекту организаций, программ реабилитаций

58

- институционализация взаимодействия между акторами медицинской помощи на разных уровнях, к которым участник может обратиться через программу «СВ-Москва» или «Уличные юристы».

В процессе реализации проекта «Уличные юристы» возникло порядка 19 кейсов, многие из которых сопровождаются до сих пор. Некоторые из запросов участников, как и предполагалось с учетом имеющегося опыта работы команды проекта, так и не выросли в полноценные кейсы, хотя первоначально участник выражал желание и имел мотивацию для отстаивания своих прав. Сопровождение таких кейсов завершалось либо на этапе успешного разрешения конфликтной ситуации (т.е. медиацией), либо само по себе сходило на нет из-за отсутствия выраженной позиции и активности со стороны участника. Такие кейсы либо описаны только кратко (краткое описание всех кейсов см. в приложении 1).

Кейс-менеджеры проекта подходят к работе с каждым кейсом комплексно, сопровождение включает в себя действия по снижению барьеров доступа к медицинской и наркологической помощи, так и правовую поддержку в уголовных делах. Многие из кейсов начинались с оказания экстренной медицинской помощи (Галя, Люблино; Олеся; Николай «Украинец»; Лена РВ; Ирина; всего - 5) и практически все с составления индивидуального плана социального сопровождения (всего 19), включавшего в себя меры по улучшению физического и психологического здоровья (Лена РВ; Галя, Люблино; Олеся; Ирина; Николай «Украинец»; Владимир; Галя, Щелковская; всего - 7), трудовых и бытовых условий участника (Наташа; Галя, Люблино; Эльдар; Вася; всего - 4). Среди кейсов первого года также можно выделить те, которые касаются доступности медицинской помощи для ВИЧ+ участников проекта, когда главной стратегией поддержки становится написание жалоб на непредоставление медицинских услуг и терапии (Марина; Талья; Макс; Михаил; всего - 4). В ходе первого года реализации проекта также была апробирована новая форма психологической поддержки участников – «семейная конференция», когда члены семьи, близкие люди, социальные работники и психологи проекта собираются вместе, чтобы обсудить и вместе разработать план решения тех проблем, которые существуют в конкретном кейсе (Лена РВ; Владимир).

В пилотный год реализации проекта практически не было кейсов не связанных с доступностью медицинской и наркологической помощи. Однако часть участников формулировала запрос именно на юридическую помощь и представление своих интересов в суде (Эльдар; Георгий «Гнилая конопля»; Вика; Галя, Щелковская; Коля; Владимир; Саша; Вася; Лена РВ; всего - 8). Во всех перечисленных случаях кейс-менеджеры и юристы проекта участвовали в подготовке и оформлении необходимых жалоб, ходатайств и др. документов, сопровождали участников во время судебных заседаний. Наибольшее количество судебных заседаний пришлось на кейс Георгия (10)

59

и Лены РВ по уголовному делу и делу о лишении родительских прав (больше 10).

Среди достижений проекта можно выделить следующие: 1. Те, которые относятся к улучшению доступа к наркологической,

медицинской и, в целом, к широкому спектру правовой помощи, в том числе с акцентом на помощь людям, живущим с ВИЧ

2. Те, которые относятся к работе с сообществом потребителей наркотиков;

3. Те, которые касаются сотрудников проекта и его реализации; 4. Те, что касаются развития взаимодействий между «уличными

юристами», сообществом потребителей наркотиков и государственными институтами.

В процессе работы проекта был отработан эффективный механизм взаимодействия с участниками, состоящий из нескольких этапов, на каждом из которых реализуется определенная стадия обретения участником знаний, мотивации и сил для последующих самостоятельных действий. На первом этапе происходит информирование и консультирование участника по поводу тех проблем и нарушений прав, с которыми сталкиваются потребители наркотиков, подробно разъясняется, какими правами обладает любой человек и как фиксировать их нарушение. Данный этап направлен, в первую очередь на профилактику правонарушений и социально значимых заболеваний, таких как ВИЧ и гепатит С. На следующем этапе происходит формирование запроса участника, составляется индивидуальный план сопровождения. Во многих кейсах уже на втором этапе предпринимаются конкретные действия для разрешения проблемной ситуации, в которой находится участник. Чаще всего это происходит путем включения в процесс взаимодействия с конфликтующим органом (представителем институции) третьей стороны – кейс-менеджера. На этой стадии могут решаться вопросы о госпитализации участников, предоставлении им адекватной медицинской/наркологической/психологической помощи и пр. В случаях, когда запрос участника не получается удовлетворить с помощью медиации, работа с кейсом выходит на следующую стадию – документирования правонарушений и подачи жалоб руководству органов, допустивших нарушение, далее, если это не срабатывает – в вышестоящие органы, если и так не получается – ситуация переходит в плоскость судебных разбирательств.

Близкий алгоритм реализуется в кейсах, в которых ключевым моментом является уголовный процесс. Функцию медиатора в них также выполняет кейс-менеджер, но в роли «общественного защитника», играющего в судебном процессе роль независимого эксперта, меняющего «линзы», через которые судья смотрит на подсудимого, «очеловечивая» и

60

индивидуализируя портрет стигматизированного и универсализированного «наркомана».

Использование описанных алгоритмов подтверждает свою эффективность через появление новых и новых кейсов, появляющихся вследствие распространения другими участниками информации о своем успешном опыте. В «уголовных» кейсах кейс-менеджеры фактически эффективно заменяют профессиональных адвокатов, не выполняющих свои защитные обязательства, по крайне мере, в делах, связанных с наркотиками.

Относительно работы с сообществом, во-первых, «уличным юристам» удалось расширить и укрепить сеть взаимной помощи и поддержки – большинство кейсов возникло благодаря «сарафанному радио» и индивидуальных рекомендаций.

Во-вторых, в процессе сопровождения кейсов, те юридические навыки, которые приобретают все участники процесса, не только используются ими самими впоследствии (что само по себе является достижением), но и передаются внутри сообщества. Знания, мотивация и понимание возможности успеха, циркулируя внутри сообщества, помогают другим людям, столкнувшимся с ограничением своих прав, самим добиваться справедливости, как на воле, так и в местах лишения свободы.

За время своего существования проект «Уличные юристы» сформировался как площадка для отработки и реализации практических навыков для молодых юристов. Этот момент можно считать важным достижением, т.к. способствует профессионализации юристов и привлечению новых специалистов к работе с «не самыми популярными» социальными группами.

Само устройство проекта, принцип вовлечения социальных работников в юридическую деятельность – достижение, работающее на расширение представлений о возможностях и профессиональных компетенциях социальных работников. Реализации принципа доступности юридического знания для защиты своих прав репрезентируется, в том числе, через работу кейс-менеджеров проекта, последовательно разрушающих миф о социальном работнике – исполнителе, предоставляющем услуги неэффективных государственных социальных служб.

Принимая правила игры государства, сотрудники проекта фактически создают новый слой бюрократии, обучая потребителей наркотиков «отстреливаться» письменной документацией, жалобами и апелляциями. Ведь это именно тот язык и те действия, которые понятны государственным институциям. Таким образом, взаимодействия между «уличными юристами», сообществом потребителей наркотиков и государственными институтами приобретают рациональный характер, во всяком случае, со стороны всех участников проекта. В то время как государство и его институты, в лице судебных и медицинских органов, оказываются неподготовленными к

61

реализации таких стратегии со стороны потребителей наркотиков, спонтанно отвечая на это созданием новых искусственных преград и барьеров. Сталкиваясь с неограниченными возможностями государства в использовании механизмов исключения, разрушающими социальную основу равного функционирования потребителей наркотиков в обществе, «уличные юристы» становятся для них опорой и аккумулятором в восстановлении прав и представлений о ценности собственной жизни и здоровья.

Выводы и рекомендации Опыт, полученный в рамках проекта «Уличные юристы» позволяет

говорить о несомненной актуальности не только самого проекта как автономной единицы, но и об актуальности той практики, которая была в нем апробирована и алгоритмизирована.

Юридический компонент, реализованный в проекте в сочетании с деятельностью в рамках концепции снижения вреда, явно продемонстрировал существование спроса на подобное сопровождение и возможности эффективного взаимодействия между юристами, социальными работниками, аутрич-работниками и сообществом наркопотребителей.

Особенностью проекта и его бесспорным, хоть и осложняющим поначалу деятельность плюсом является акцент на обучении на практике. Сформировавшийся в ходе работы алгоритм сопровождения участников не мог бы быть логически и эффективно выстроен, если бы в процессе его создания членами команды не было бы сделано определенное количество ошибок, рефлексия которых позволила впоследствии не допускать их. Также очевидно, что опыт, полученный в проекте, может быть использован и передан другим. А необходимая квалификация для обучения уже есть у наиболее опытных членов сложившейся команды проекта. Более того, процесс передачи опыта и знаний, полученных в проекте, осуществляется постоянно и не зависимо от того, насколько сознательно это делает сама команда, т.к. присоединяющиеся к ней «новички» немедленно оказываются в «пучине» происходящего и с радостью привлекаются к сопровождению текущих и новых кейсов. Следовательно, взаимодействие с такими профессиональными группами может стать альтернативой традиционным образовательным технологиям, агентами которых являются специалисты «извне». Особенно это касается специалистов из государственных социальных служб или формальных учебных заведений, где учат именно направлять клиента по инстанциям, т.е. фасилитацию понимают как привлечение большего числа специалистов к решению проблемы клиента.

В то же самое время, система профессиональной адвокатской помощи фактически дискредитировала себя, показав свою недееспособность в реализации активной защиты клиента. Описанные кейсы весьма ярко иллюстрируют процесс перераспределения сил адвокатов от помощи и

62

защиты к поддержанию устойчивости сложившейся судебной системы. При этом опыт проекта «Уличные юристы» демонстрирует, что первичные/простые юридические навыки, необходимые для отстаивания и реализации прав, могут быть освоены и применяться людьми, не имеющими специального образования. А желание помогать другим, мотивируя на защиту, позволяет передавать эти навыки в еще более широкую аудиторию непрофессионалов. В свою очередь мотивация на защиту и осознание права действительно мобилизует и активизирует сообщество, столь активно принуждаемое «классическими» защитниками к повиновению и признанию вины при любых обстоятельствах.

На основании сделанных выводов можно сформулировать следующие рекомендации:

1. Необходимо продолжение проекта, очевидно показавшего свою перспективность в отношении оказания всесторонней помощи потребителям наркотиков

2. Необходимо продвижение и распространение опыта проекта среди других организаций, оказывающих поддержку уязвимым группам населения (ключевые группы с точки зрения ВИЧ-инфекции, женщины – потерпевшие от домашнего насилия, неблагополучные семьи, мигранты, бывшие заключенные, жертвы жестокого обращения, вынужденные переселенцы, беженцы и т.п.)

3. Необходимо продолжение и стремление к устойчивости в работе с адвокатами через улучшение уровня подотчетности клиенту и повышение качества юридической помощи

4. Необходимо продолжение успешного опыта привлечения к работе уличных юристов специалистов широкого профиля, как и прежде не руководствуясь критерием наличия или отсутствия юридического образования

5. Необходимо усиление уже установившегося сотрудничества и вовлечение в работу проекта других подобных инициатив и организаций, оказывающих юридическую помощь и правозащитные услуги различным группам лиц и по различным вопросам (повышение устойчивости проекта за счет усиления сетевой составляющей)

6. Необходимо дальнейшее развитие практики взаимодействия с экспертами дистанционно с помощью интернет технологий, позволяющих обеспечивать поддержку подобных инициатив в удаленных регионах РФ, традиционно страдающих от отсутствия правозащитных НКО и бесплатной юридической помощи

7. Необходимо поощрение активного участия самих носителей прав в собственной защите, в том числе посредством установившегося подхода к временному или постоянному включению участников в команду проекта на

63

период восстановления его прав, либо на более продолжительный период, при его/ее желании продолжать правозащитную деятельность.

64

Приложение 1. Полные описания кейсов

Наташа 18.07.2013 – 8.08.2013

Кейс Наташи – это история о том, что в некоторых случаях добиться

справедливости не так сложно, но человеку для мотивации может не хватать не только юридических знаний, но банального человеческого тепла, которое «уличные юристы» всегда готовы передать «от сердца к сердцу». Так произошло в кейсе Наташи, проживающей на территории ЦСА «Люблино», которую за кражу приговорили к 10 месяцам исправительных работ. Инспектор УИИ направил Наташу на работу дворником, несмотря на то, что по медицинским показаниям (тромбофлебит, тромбоз, острая экзема и гепатит) тяжелая физическая работа ей противопоказана. Поле общения с юристом Тимуром Мадатовым, Наташа самостоятельно получила выписку из истории болезни, которую предъявила инспектору УИИ с требованием предоставить адекватную ее состоянию здоровья работу. Требование было удовлетворено, Наташа получила новую работу.

Запрос: Изменения характера занятости в процессе исполнения приговора к

исправительным работам Предпринятые действия: Юридическая консультация/мотивирующее интервью Результат: Самостоятельное отстаивание прав в УИИ – смена работы

Далеко не все кейсы требуют серьезного вмешательства и длительного

сопровождения со стороны уличных юристов. Иногда случается так, что простого разговора, сочетающего в себе юридическую консультацию с прояснением того, на что может иметь право любой человек, становится достаточно, чтобы участник почувствовал себя уверенней и начал действовать.

Так произошло в кейсе Наташи, проживающей на территории ЦСА «Люблино», которую за кражу приговорили к 10 месяцам исправительных работ. Инспектор УИИ направил Наташу на работу дворником, несмотря на то, что по медицинским показаниям (тромбофлебит, тромбоз, острая экзема и гепатит) тяжелая физическая работа ей противопоказана.

В ФАР Наташа обратилась спустя три месяца после вынесения приговора. Ознакомившись с ее ситуацией, Тимур предложил два возможных варианта развития дела:

- отсрочка исполнения приговора до выздоровления (хотя приговор уже исполняется, но можно отсрочить неисполненную часть). Для получения отсрочки необходимо, чтобы заболевание входило в перечень заболеваний,

65

препятствующих отбыванию наказания. Этот вариант является предпочтительным и наиболее реалистичным.

- освобождение от наказания в связи с болезнью. Однако Наташа рационально заключила, что отсрочка не имеет

большого смысла, т.к. болезни все равно никуда не исчезнут. А разрешение ситуации может заключаться в том, что ей нужна другая работа. Тимур объяснил Наташе, что то, что для нее якобы нет другой работы, кроме как дворника – не аргумент и не ее проблема, т.к. ей обязаны найти то, что ей подходит в соответствии с состоянием здоровья.

Наташа самостоятельно получила выписку из истории болезни, которую предъявила инспектору УИИ с требованием предоставить адекватную ее состоянию здоровья работу. Требование было удовлетворено, Наташа получила новую работу.

Комментарии к кейсу: В некоторых случаях устройство законодательства позволяет

претендовать на несколько вариантов позитивного развития дела. Но в зависимости от контекста ситуации, иногда эффективнее становятся более простые и очевидные для клиента формы взаимодействия, позволяющие если не полностью решить проблему, то с помощью простых шагов, максимально облегчить, например, выполнение предписанного приговора. Особенно эффективно такие простые механизмы срабатывают в тех случаях, когда у участника максимально снижены все ресурсы, как это бывает, например, у бездомных. Тогда трансформация ситуации в лучшую сторону, а не ее полная ликвидация, может быть даже более выгодной для участника. Как, например, в случае Наташи, когда сам факт наличия занятости (естественно, соответствующей состоянию здоровья) и хоть какой-то ее оплаты, может играть важную адаптационную роль к условиям, которые невозможно изменить.

Саша 23.10.2013 – 25.10.2013

Кейс Саши о том, насколько формально устроена судебная практика и

насколько могут быть нетерпимыми работники наркологии по отношению к своим клиентам. Саша обратился в ФАР за помощью в оформлении справки из наркодиспансера о том, то он ложится на реабилитацию. Наличие такой справки было сформулировано судьей в качестве условия для вынесения приговора об условном лишении свободы в Сашином деле по ст. 228. ч.1 (хранение без цели сбыта). Благодаря поддержке Аси Сосниной Саше удалось пройти «бюрократический квест» и выиграть в суде, гордо размахивая справкой из наркодиспансера, действительной всего 12 часов.

Запрос:

66

Помощь в получении справки из наркодиспансера о направлении на реабилитацию

Предпринятые действия: Оформление договора социального сопровождения с ФАР/составление

плана социального сопровождения Сопровождение Саши в наркодиспансер/переговоры с врачом Ходатайство о назначении «сведущим свидетелем» Участие в судебном заседании Результат: Замена реального срока условным Оформление направление на реабилитацию 23 октября Саша, муж Наташи (также участника проекта) обратился в

ФАР за помощью в оформлении справки из наркодиспансера о том, то он ложится на реабилитацию. Наличие такой справки было сформулировано судьей в качестве условия для вынесения приговора об условном лишении свободы в Сашином деле по ст. 228. ч.1 (хранение без цели сбыта). Суд был назначен на 25 октября.

Поскольку изначальный запрос был связан скорее с улаживанием исключительно формальной стороны ситуации, Ася провела с Сашей мотивирующую консультацию по поводу необходимости реального лечения и заключения с ФАР договора социального сопровождения, который также можно продемонстрировать судье.

Взаимодействие с государственной наркологией На следующий день, после данных Асей инструкций, Саша поехал в

наркодиспансер за направлением в 19-ю больницу для подтверждения в суде своего намерения лечиться. Ему отказали, аргументируя это тем, что оно действительно только один день, а он его «все равно выкинет». Ко всему прочему, работники наркодиспансера выразили обиду по поводу того, что Саша стоит 3 года на учете и за это время ни разу не появился.

Параллельно происходящему, Ася, которая уже была «в курсе дела», пыталась дозвониться заведующей, но та не брала трубку, поэтому Ася решила сама приехать в диспансер и потребовать направление. В итоге врач в диспансере все равно дала направление с ограничением по времени - до 21.00 этого же дня. Обоснованием такого ограничения был следующий аргумент: «это я сейчас вижу, что у него настроение снижено, а вдруг он примет и у него острый психоз начнется, я тогда не имею права его направлять в 19-ю, а должна в 13-ю больницу его направить». На просьбу Аси показать протоколы образцов оформления направлений, врач сказала, что не обязана этого делать.

Взаимодействия в суде

67

С юридической стороны, Тимур предложил Асе попробовать «заявиться» на судебное заседание в качестве «сведущего свидетеля». Эта форма взаимодействия с судьей предоставляет возможность транслировать некое экспертное мнение о жизни сообщества и тех проблемах, с которыми сталкиваются его представители: «свидетелю, о допросе которого ходатайство, известны обстоятельства совершения преступления, связанные со страданием подсудимого зависимостью от наркотиков. Это вполне себе обстоятельство, имеющее значение для дела, т.к. дает суду более полное представление о личности виновного, его социальном положении и условиях его жизни, а также влияют на оценку степени общественной опасности совершенного преступления)» (комментарий психолога А. Павловского).

25 октября, перед началом судебного заседания адвокат отказался подавать письменное ходатайство, мотивируя это тем, что у Саши особый порядок, хотя в юридическом смысле эти вещи не связаны, но Саша был «зазомбирован» адвокатом: «Адвокат сказал, что «не надо это ходатайство, там это судью разозлит, ничего этого делать не нужно», - и Саша решил ничего не делать, он еще с мамой был» (из интервью с А. Сосниной).

До начала заседания адвокат показал пальцем в сторону Аси и сказал судье, что «пришла соцработница свидетельствовать», судья на это ответила, что "это не мировой суд", поэтому он не может к ней обратиться. После оглашения приговора судья пояснила, что, учитывая наличие направления из наркодиспансера (которое она приобщила к делу), заключенного договора с ФАР (приобщать к делу не стала), и, учитывая, что мама Саши - пенсионерка, Саша приговаривается к условному лишению свободы.

Во время зачитывания обвинения не обошлось без «перлов судьи» о том, что "Вы понимаете, вы употребляете героин, у Вас не будет детей". Изначально, у Саши был адвокат по назначению, которого Сашина мама позже попросила работать за деньги. На это он выставил счет в 50 т. р., в ответ на жалобы мамы на отсутствие таких денег, снизил оплату до 30 т.р. На заседание адвокат опоздал на полчаса и отказался прикладывать ходатайство. Зато интересовался фондом и спрашивал что значит "НКО".

Комментарии к кейсу: Сложившаяся бюрократическая система отношений, в том числе в

судебном производстве, создает довольно разнообразное пространство для манипуляции со стороны тех, кто имеет возможность задействовать властные механизмы. Так, вопрос о том лишать человека свободы или назначить условное наказание может быть решен с помощью «игры в бюрократический квест». На кону оказывается человеческая жизнь, а спасение лежит в плоскости формального документооборота. На первый взгляд простой кейс и простая задача становятся ярким примером не только внутренних отношений

68

и системой взаимозачетов между судебными и медицинскими дистанциями, но и отношения бюрократа к обычному человеку, которому не остается ничего кроме как подчиниться этой системе.

Тем не менее, подобные кейсы становятся хорошим опытом для “уличных юристов”, когда можно пытаться пробовать новые варианты содержательного участия в деле, или проверять эффективность взаимной бюрократии, также реализуя свое участие через привычные судьям формальные механизмы.

Во всех кейсах, и в этом в частности, поражает предопределенность отношения работников наркологии к свои клиентам, они всегда заранее знают, как и кто будет себя вести, выставляя каждому моральную оценку. При этом эта ситуация оказывается симметричной, потребители наркотиков не идут лечиться или отмечаться, зная, с каким отношением они столкнуться и чем чреваты эти взаимодействия.

Система адвокатской помощи в отношении наркодел оказывается не только неэффективной, но и просто ненужной. Защита строится не на принципах отстаивания прав клиента, а на необходимости поддержания существующего порядка и хороших отношений c судьей. При этом вне зависимости от качества, услуги такого адвоката платные, а сенситивность проблемы достаточно высока, чтобы родители платили деньги, не задумываюсь о том, делает ли адвокат что-то реально, или нет. Кроме того, для многих возможность заплатить адвокату становится наиболее простым и очевидным способом проявления заботы, а сам факт участия адвоката в деле - гарантом спасения близких. Заплатив, близкие как бы ставить «галочку» возле пункта – «сделал все, что мог», и на этом, как правило, к сожалению, их участие и забота заканчиваются.

Эльдар

Иностранец, бездомный 1.10.2013 – 5.12.2013

Первое столкновение Эльдара с полицией произошло, когда он взял на

себя вину знакомой девушки за кражу двух банок кофе из магазина. Кофе вернули, магазин не стал предъявлять претензии, а Эльдара отпустили с подпиской о невыезде, но затем объявили в розыск. Эльдар обратился в Фонд, воспользовавшись правом уведомления при задержании – вопреки «легкости» совершенного правонарушения, в его отношении применили наиболее строгую меру пресечения - заключение под стражу.

История Эльдара – один из примеров сложившейся деструктивной логики государства, позволяющей, не зависимо от тяжести преступления, но при отсутствии московской прописки (к тому же бездомного, как Эльдар), заключить человека под стражу, объясняя это тем, что иначе он просто исчезнет, не будет приходить «отмечаться». С одной стороны, очевидна

69

формализация наказания и его исключительно дисциплинарное назначение. С другой стороны – наказание за несоблюдение предписанных правил, даже потенциальное – явно чрезмерное. Получается, если человек – бездомный, не имеющий прописки, то проще его физически устранить из общества, чем сделать хоть что-то для того, чтобы попытаться вернуть в него обратно.

Оказавшись в СИЗО, Эльдар несколько раз проходил «обработку» работников правоохранительной системы, всегда оптимистично рассказывающих о прелестях признания вины и «особого порядка». Но, заручившись поддержкой Фонда и мотивацией на сопротивление обстоятельствам, Эльдар не признал вину и не подписал «особый порядок».

На заключительном судебном заседании ходатайство о назначении соцработника Фонда общественным защитником было удовлетворено Ася Соснина, получив возможность защищать Эльдара наравне с бездействующим адвокатом, представила суду социально-психологический портрет Эльдара, ссылаясь на свой профессиональный опыт работы с маргинализированными группами и план социального сопровождения, включавший возможные пути ресоциализации и адаптации Эльдара в обществе. Благодаря мотивированности Эльдара на отстаивание своих прав и участию Аси в суде, мера пресечения в виде заключения под стражу была отменена, Эльдар получил условный срок.

Запрос: С медицинской стороны: Помощь в лечении туберкулеза и трофических язв Улучшение бытовых условий: Восстановление документов Оформление в ЦСА «Люблино» С юридической стороны: Защита в деле по ст. 158 (кража) Предпринятые действия: С медицинской стороны: Жалоба на отсутствие медицинской помощи в СИЗО-5 С юридической стороны: Апелляция, оспаривающее заключение под стражу в качестве меры

пресечения Ходатайство об отложении дела Ходатайство о назначении общественным защитником Участие Аси в судебном заседании в качестве общественного

защитника По улучшению бытовых условий: Взаимодействие с представительством р. Дагестан

70

Официальный запрос от ФАР с приложением документов на имя постоянного представителя р. Дагестан при Президенте РФ с просьбой оказать содействие в работе с Эльдаром

Встреча с начальником отдела по взаимодействию с общественными объединениями, правоохранительными органами и СМИ

Написание текста запроса в ЦСА «Люблино» для представительства р. Дагестан в Москве

Результат: Предоставление медицинских услуг в СИЗО-5 Участие в судебном заседании в качестве общественного защитника Смягчение наказания в результате отказа от «особого порядка» Успешное взаимодействие с представительством р. Дагестан в Москве За украденные и им же возвращенные в магазин 4 банки кофе, Эльдара,

сразу после задержания заключили под стражу. Cам кейс возник еще до этого инцидента - Эльдар (уроженец Дагестана) обратился в ФАР с просьбой о помощи в лечении туберкулеза и трофических язв, и восстановлении документов для обретения хотя бы временного места жительства. Получается, что «сигналом», свидетельствующем о необходимости самой строгой меры пресечения, стали кража кофе, болезни и отсутствие документов: «И всё так потому, что у человека, ну, государство, вместо того, чтобы дать человеку, ну, какое-то место жительства там, ну, или хотя бы временное пребывание, оно, блин, за те же деньги, даже больше, даёт ей место жительства в тюрьме» (из интервью Т. Мадатовым). Логично, что первым действием в этой ситуации стало оспаривание такого решения, жалобы на отсутствие медицинской помощи и соответствующих условий.

Предсудебные/взаимодействия в суде В тот же день Эльдара перевели в больничный корпус СИЗО-5. Уже

ночью Эльдар звонил Лене с просьбой передать обезболивающие, т.к. несмотря на их очевидную необходимость, их совсем не используют даже в больничном корпусе СИЗО.

13 октября Эльдар, сообщил, что ему дошла передачка, что благодаря жалобам, написанным с помощью Тимура, он и другие заключенные добились предоставления обезболивающих. Еще через полторы недели Эльдару сделали операцию, пересадили кожу.

20 ноября Эльдар сообщил о том, что судебное заседание назначили на 21 ноября, и дело будет рассматриваться в Мировом суде. Эльдар взял «особый порядок», хотя вину признал лишь частично. Ася рассказала Эльдару о том, что на судебном заседании планируется отложить дело, если ее назначат общественным защитником. Эльдару это не понравилось, т.к. он считает, что ему могут дать максимум год по особому порядку, и он

71

надеется, что ему дадут реально всего 2 месяца, а откладывание дела, как ему кажется, может рассердить судью. В связи с такой позицией Эльдара, Ася предложила заявляться не общественным защитником, а свидетелем защиты. Однако комментарий Михаила быстро расставил все по своим местам: «Эльдар - хозяин процесса. Если он не хочет отложения дела, так тому и быть. Если ему наплевать на судимость, то по первой части 158 весьма вероятно будет условный срок (не два месяца конечно). Если у него особый порядок, то заявляться свидетелем нужно осторожно. Необходимо, чтобы в ходатайстве о приобщении письменных доказательств и допросе свидетеля было указано на ч. 5 ст. 316 УПК РФ, которая позволяет судье исследовать доказательства об обстоятельствах личности подсудимого даже при особом порядке (как Вы знаете при особом порядке никакие доказательства не исследуются вообще). Если заявляться свидетелем просто так, мировой судья, не разобравшись что к чему, может с перепугу решить рассматривать дело в общем порядке и тогда в случае жесткого приговора Эльдар будет во всем обвинять ФАР».

21 ноября заявленное ходатайство о назначении Аси общественным защитником было удовлетворено судьей. Как и планировалось, рассмотрение дела отложили (до 5.12.2013).

Взаимодействие с представительством респ. Дагестан в Москве В преддверии следующего заседания Ася активизировала поиски

жилья для Эльдара. В ЦСА «Люблино» отказали, т.к. там принимают только бывших москвичей. Тогда Ася позвонила в представительство республики Дагестан в Москве и рассказала им историю Эльдара. Как оказалось, с жильем они помочь не могут, но могут отправить в ЦСА «Люблино» ходатайство (и тогда им вряд ли откажут). Ася договорилась о встрече с начальником отдела по взаимодействию с общественными объединениями, правоохранительными органами и СМИ.

25 ноября Ася была в представительстве республики Дагестан в Москве, где ей сообщили, что нужно писать официальный запрос от ФАР с приложением документов на имя постоянного представителя Республики Дагестан при Президенте РФ с просьбой оказать содействие в работе с Эльдаром. Спустя неделю Асе позвонили из представительства республики Дагестан в Москве, чтобы сообщить, что ей необходимо написать текст запроса в ЦСА «Люблино», который они отправят туда факсом.

Вопреки ожиданиям, через некоторое время в представительство республики Дагестан в Москве из ЦСА «Люблино» по факсу пришел официальный отказ в оформлении Эльдара.

Эльдар в течение недели колебался по поводу того, стоит или не стоит отказываться от рассмотрения дела в «особом порядке». 5 декабря дело Эльдара рассматривали в общем порядке, приговорили к 6 месяцам условно с испытательным сроком на год.

72

Комментарии к кейсу: Практически все кейсы, сопровождением которых занимаются

«уличные юристы» являются прекрасной иллюстрацией того, насколько велика стигма наркопотребления. Самым очевидным образом это выражается в характере общения участников проекта и представителей государственных органов. Менее очевидно для большинства стигма реализуется через формальные юридические механизмы, которые задействуются органами правопорядка в отношении участников проекта. Последствием использования этих механизмов может быть не только социальное исключение, но и буквально физическое. Так, заключение под стражу является крайней формой меры пресечения и используется в отношении преступников, представляющих реальную общественную опасностью или способных скрыться от правосудия. На практике же, под стражу заключают не только опасных, но и наиболее уязвимых, пользуясь отсутствием прописки или наличием статуса бездомного.

В кейсе Эльдара предпринимались симметричные действия – Асю назначили общественным защитником, а Эльдар не согласился на «особый порядок». Благодаря Асиному участию в судебном заседании, удалось доказать, что социальная опасность Эльдара и совершенного им преступления явно преувеличены, а заключение под стражей только способствует еще большему ухудшению его здоровья и десоциализации. В результате Эльдар получил условное наказание и убедился в том, что для этого не обязательно признавать вину. К сожалению, взаимодействие с представительством республики Дагестана не дало очевидных результатов, после отмены решения о заключении под стражу, Эльдар вновь стал бездомным.

Коля 1967 г.р., двое детей, наркотики употребляет с 1986-87 гг.

27.10.2013 – 2.04.2014

В 2011 году Николай был осужден за хранение наркотиков к полутора годам лишения свободы условно с испытательным сроком на два года. Обязательными условиями при таком приговоре являются отмечание в УИИ два раза в месяц, отсутствие административных правонарушений и уведомление соответствующих органов об изменении места работы и жительства в течение указанного периода.

Николай обратился в Фонд, получив письмо об отмене условного срока, в связи с тем, что не поставил в известность инспектора УИИ о смене места жительства (такова была аргументация инспектора). Представленный соцработником Асей Сосниной план социального сопровождения Николая не произвел впечатления на инспектора, заведомо уверенного в том, что

73

Николая теперь исправит только заключение. Единственное, что не учел инспектор и суд впоследствии – по Закону РФ нельзя быть наказанным за одно правонарушение дважды, а Николай к тому времени уже был один раз наказан продлением испытательного срока. Зато юристом Фонда эта «незначительная» деталь была отмечена сразу.

После пяти судебных заседаний, на которых сначала отклонялись Колины жалобы, а потом последовательно отменялись предшествующие постановления суда, Колю наконец-то выпустили из СИЗО. На эту борьбу ушло 5 месяцев, за которые Коля успел помочь не только себе, но и научил других заключенных писать жалобы, став по выходу местной легендой и тем, чьи письма узнают «по почерку».

Кейс Коли в каком-то смысле созвучен истории Гали «Люблино». Несмотря на большую юридическую победу, совершенную Колей вместе с «уличными юристами», непризнание ее близким человеком (матерью) существенно нивелирует те усилия, которые прикладывались для обретения Колей уверенности в себе. В таких ситуация, как у Гали и Коли, им гораздо проще представить, что они могут помочь кому-то, но не себе. Об этом явно свидетельствует их активность в помощи другим людям, оказавшимся в тюрьме и столкнувшимся с несправедливостью.

Запрос: Юридическая помощь в деле по ст. 228 ч. 1 (хранение без цели сбыта) Предпринятые действия: Оформление договора с ФАР/составление плана социального

сопровождения Ходатайство об отложении дела Апелляционная жалоба о предоставлении адвоката/общественного

защитника Ходатайство о назначении общественным защитником Апелляции постановления суда о замене условного срока реальным Ходатайство о восстановлении срока апелляционного обжалования Апелляции постановления суда об отмене меры пресечения в виде

заключения под стражу Участие в судебных заседаниях (3) Результат: Отмена решение суда о мере пресечения в виде заключения под стражу Отмена постановления суда о замене условного срока реальным Участие в судебном заседании в качестве общественного защитника

«У меня мама суровая. У неё болезнь правоты своей. То есть она за всю свою жизнь ни разу не была неправа. То есть не так давно, скажем так, месяц назад я ей что-то доказал как дважды два просто, ну, откровенно, что она была неправа, и говорю ей: «Возьми один раз за 73 года признай, что ты ошибалась, что ты была неправа». Вот.

74

Как бы … я никогда вообще раньше внимания не старался заострять, а тут заострил что-то. Ну, она меня довела. И она легла. Два с половиной часа лежала и обижалась лицом к стенке, потому что сказать нечего» (из интервью с Колей).

«Но если есть какая-то возможность у меня хоть какую-то свою скромную соломинку в колёса вставлять, я это буду делать» (из интервью с Колей).

25 октября Тимуру позвонила Ежи (аутрич-сотрудник ФАР), чтобы сообщить о том, ее друг - Коля нуждается в юридической поддержке. Коле, отбывающему условное наказание, неожиданно пришла повестка в суд с пометкой "Отмена условного срока". Выяснилось, что Коля был осужден 2 раза по статье 228 ч.1, оба раз был приговорен к условному сроку. Несколько раз Коля забывал отмечаться в УИИ, поэтому ему добавили еще месяц. Также Коля получил штраф и три дополнительных месяца за банку пива, которую пронес в метро. Этим летом (2013) Коля собирался поехать пожить в Электростали (родной город), поэтому написал заявление об этом УИИ. По приезду в Электросталь Коле не удалось там зарегистрироваться, т.к. его жилплощадь была выставлена на продажу. За это Коле был начислен еще 1 месяц. После этого инцидента никаких нарушений Коля не совершал. В итоге его заключили под стражу в результате того, что судили дважды по одному делу, а это противоречит Закону РФ.

В отличие от других участников, Коля акцентирует собственное активное участие в решении своей проблемы: «Инспектор там совершенно омерзительный человек. Он мне сразу, во-первых, сказал, что он меня посадит. И, короче, вывел это дело на суд ещё раз. И там они мне сменили меру пресечения с условного на реальный. Ну, и мы, естественно, подняли путч, потому что я считаю как: в Конституции это тоже записано ясно, что дважды за одно правонарушение не наказывают. То есть я, допустим, место жительства менял, я, допустим, правонарушение совершил, мне за это, допустим, месяц добавили. Но меня уже как бы после этого наказывать за то же не имеют права. А мне, получается, без всяких правонарушений взяли и изменили срок. Ну вот, я написал гору апелляций. Тимур мне писал несколько. В итоге, Коптевский суд, судья, там судья ещё попался такой, про которого там слухи ходят, что он вообще, ну, то есть, задерживает на квартире трёх человек в состоянии наркотического опьянения. Двоим дают, соответственно, штраф. Хозяина квартиры привлекают по притону. Прокурор просит ему год условно, а судья даёт ему год реально. Ну вот, к этому судье я попал. И мне этот судья отказывался пересматривать дело. Мне возвращали апелляции назад, писали, что я там в сроки …, хотя в сроки я укладывался. Короче, тянули это дело, пока Мосгорсуд это не начал рассматривать, а в Мосгорсуде судья просто, когда открыла документ, она говорит: «Какие новые факты Вы предоставляете?». Новых никаких. Всё уже в деле есть, то есть можете

75

просто открыть, почитать. И она открыла это всё в зале суда, почитала и вынуждена была меня отпустить. Потому что, ну, хочешь – не хочешь, а они же должны Конституцию соблюдать» (из интервью с Колей). На первый взгляд эгоистичная интерпретация ситуации на поверку оказывается наилучшим показателем empowerment, т.к. свидетельствует о том, что участник действительно почувствовал уверенность в себе и в том, что он знает, как себя защитить

Несмотря на то, что у Коли довольно богатый опыт пребывания в местах лишения свободы, до последнего случая он никогда не пытался отстаивать свои права, что также указывает на то влияние, которое на него оказали сотрудники проекта. Сам же Коля это объясняет тем, что ему надоело быть «бараном»: «Это только теперь. Я раньше сидел тише гораздо, мне просто, на самом деле, надоело быть бараном, потому что, ну, да и видно просто сейчас уже относиться, к массе стали относиться как к баранам. Когда меня освобождали, серьёзно весь корпус там … встречали. И крики стояли такие. Никто не верил, что можно освободиться так… Сейчас до сих пор легенды ходят, что человека оправдали. То есть не за отсиженные там, не за то, а просто признали отменить предыдущее постановление, фактически оправдали. До сих пор никто не верит. Случай настолько единичный. Ну, и вот сразу начались движения. Я ещё тогда, когда задержали и штраф влепили, такое ощущение, что это было всё спровоцировано, потому что меня повезли в отделение, а там опера звонят и говорят: «Давайте его наверх просто посмотреть на него». Ну, они уже там знали. Посмотреть на человека, которого оправдали» (из интервью с Колей).

Кроме того, за пять месяцев в заключении, Коля выработал собственные механизмы воздействия на правоохранительную систему: «Я такой приобрёл опыт. Чтобы заявление подействовало, надо писать сразу в две инстанции. То есть, там, в Коптевский суд, копию в Мосгорсуд. В Мосгорсуд, копию в Комиссию прокуратуре по работе с судами и следствиями. И прямо пишешь на ней: туда-то, копия, и сколько; копия туда-то. И оба отправляешь документа. Тогда они срабатывают» (из интервью с Колей). Отмечая несправедливость в отношении сокамерников, Коля обращал внимание других людей на необходимость и возможность отстаивания своих прав даже в местах заключения. Постепенно превратившись чуть ли не в «легенду СИЗО», Коля сам начал получать жалобы из спецчасти на то, что поступающие документы все «написаны одним почерком»: «Уже дошло до того, что нам стали говорить, что типа, мол, хорош права качать, что-то больно грамотные тут все стали. Но это, конечно, было как, потому что, потому что когда у меня начали срабатывать апелляции мои, ну, Мосгорсуд заработал там и так далее, уже

76

к тому времени много народу просило. Я писал много и жалоб, и апелляций. Ну, не то, что много, несколько. Разным людям» (из интервью с Колей).

После трех судебных заседаний, на которых последовательно отклонялись предшествующие постановления суда, спустя пять месяцев, Колю наконец-то выпустили из СИЗО. Как и в других кейсах, в истории Коли присутствовал адвокат по назначению, которому мама Коли платила деньги, по всей видимости, только за физическое присутствие на судебном заседании. Примечательно, что изначально адвокат вообще не был предоставлен, что является нарушением Закона, которым воспользовались юристы проекта, выстраивая линию защиты. Всю работу, связанную с оформлением необходимых документов, их подачей и пр. занимались юристы проекта и кейс-менеджер Ася, с которой у Коли установились теплые отношения и появилась уверенность в себе хотя бы на некоторое время.

** Внешне Коля производит впечатление умного, интеллигентного

человека, которое им моментально подтверждается цитатами наизусть из Джона Рида и Александра Солженицына. Кроме того, вопреки стереотипам о том, как может выглядеть и общаться человек с 20-летним стажем употребления опиатов, Коля прекрасно воспитан, носит очки в тонкой оправе и аккуратно одевается. Единственная «неорганичная» деталь – палочка, на которую он опирается при ходьбе, но и она ни на что напрямую не указывает.

Молодость Коли пришлась на так называемое «время перемен», когда дух свободы, накрывшей страну, вселял надежду на светлое будущее, многим казалось, что ничего не будет как прежде, что уж теперь можно заниматься всем, чем захочется и наконец-то получать от жизни удовольствие всеми способами, которыми вдруг оказались доступны. Высшее образование Коля так и не получил, а профессиональная деятельность скорее представляла собой увлекательное хобби, которым Коля продолжает заниматься и сейчас: «Всегда любил старьё всякое и всегда коллекционировал. В этом есть такой элемент…как бы какой-то легальной авантюрности. То есть, ну, даже в кладоискательстве оно как бы такое немножко нелегальное как бы, а, ну, особенно в чёрном копательстве там и так далее. Оно там такое, ну, есть. А вот чистое собирательство – оно обалденно» (из интервью с Колей). Опиаты Коля начал употреблять между 1986-87 гг., по собственным словам разделяя идеи «контролируемого потребления»: «…я всегда сам решал эту проблему. Но, собственно, я не то, что решал, не решал. Ну, мне надо было там подмолодиться, я подмолаживался. А так я не бросал никогда. Я, ну, доводил до контролируемого уровня. Ну, то есть до такого, что я знал как бы на что рассчитывать, и всё. Сейчас немножко, боюсь, упускаю из виду, поэтому и хочу лечиться. Ну, и здоровье уже не то, меня просто стал подводить

77

организм. То почки схватит - я два дня встать не могу, то нога распухнет - я неделю ходить не могу. Ну, это несколько планы рушит. Плохо когда организм предает» (из интервью с Колей).

Для многих жизнь так и остановилась где-то в 1990-х, как буквально, так и метафорически – многие по неопытности умерли от передозировок и сопутствующих заболеваний, другие «сели» надолго, третьи просто не смогли устроить собственную жизнь, столкнувшись с новыми ценностями формирующегося общества потребления. Всего Коля отсидел четыре раза, первый раз попав в места лишения свободы как раз под занавес уходящего времени и в начале совершенного иного этапа в российской истории. Каждый раз Коля сидел за хранение наркотиков без цели сбыта: «Первый сроком год, в 97-98. Потом полгода в 2000-м. Потом 1,5 года в 2001 и в 2003 освободился. И вот сейчас ещё 5 месяцев» (из интервью с Колей).

Как и у большинства людей этого возраста, у Коли есть опыт двух неудачных браков и двое детей, как результат каждого из них. Как и многие другие, Коля предпочитает не рассказывать подробности этих отношений, лишь вскользь сожалея о том, что так и не отвез любимую дочь в Петербург, а сын получился «другим», не той породы, что Коля. Гораздо больше эмоций у Коли вызывает мама, которая и не «отпускает» его до конца, но и поддерживает только так, как считает нужным: «Ну, просто смешно сказать, но от мамы я в этом отношении материальном просто страдал. Она, правда, в свою очередь, от меня тоже, но я, по крайней мере, не выбрасывал её ценных вещей. Она у меня выбросила много дорогих книг в своё время, ну, всякого там. А когда она меня выселила в своё время из квартиры, мне просто пришлось переехать. И я переехал. Вещи пришлось бросить в подвале там... Там раньше занимались хореографией, потом начали делать не косметический, ну, что-то типа косметического салона, типа салона красоты там, но не сделали в итоге. В итоге просто стояло так. Ну, и я там, пришлось просто туда свалить вещи. Ну, и там у меня пропала старинная пишущая машинка, несколько старинных книг, … Ну, в общем, … просто кануло все» (из интервью с Колей). Несмотря на явное и устойчивое ценностное противоречие, мама так и не перестает ждать, когда уже 47-летний мальчик Коля станет таким, как ей хочется. И даже в день победоносного освобождения, Колина мама звонила Асе, чтобы пожаловаться на то, что он пришел и лежит на диване, а не идет работать. В то время как сам Коля так переживает о том, что для него важно, а для нее всего лишь мусор: «Перед самой отсидкой собирал паровозики. Ну, паровозики, вагончики. Отдельно покупал рельсы, отдельно все. Собрал шесть составов и уже набрал столько, ну, чтобы хорошо что-то продать, сначала нужно вкладываться в это. А мама выбросила, пока меня не было. Она вообще имеет такую привычку. Она выбрасывала у меня книги дореволюционные старинные, она выбрасывала письма, в том числе, времён

78

войны письма, солдатские треугольнички выбрасывала. «Зачем у тебя хранятся чужие письма?». У меня у мамы просто отношение немножко другое к этому. Ну, и вот паровозики тоже. А я на них очень рассчитывал, потому что, ну, элементарно освободиться, продать хотя бы - просто чтобы было на первые пару месяцев жить на что» (из интервью с Колей ).

Комментарии к кейсу: Кейс Коли – одновременно и сложный, и абсурдный, и один из самых

успешных в череде других историй, на развитие которых уличным юристам действительно удалось серьезно повлиять. Биография Коли, часть которой удалось зафиксировать, демонстрирует то, почему во многих случаях очевидные успехи проекта и воодушевленность ими сменяются вновь возникающими проблемами и повторением тех ошибок, от которых участник, казалось бы, должен быть застрахован. Хотя бы в силу полученного опыта и тех усилий, которых они ему стоили.

Примечательно, что практически во всех кейсах присутствует «личный мотив», когда бюрократическая процедура вроде отмечания в УИИ становится первопричиной проблемы даже не из-за соблюдения правил отмечания, а из-за человеческих отношений, которые возникают в этом процессе. Как правило, это невозможно доказать, но со слов самих участников, почти всегда есть человек, который становится «катализатором» конфликта, способствуя трансформации личной неприязни в формальную процедуру наказания.

Особенности взаимоотношений Коли и его мамы позволяют понять и объяснить то, почему его успешный кейс в юридическом смысле так сложно назвать успешным в целом. В подобных ситуациях, когда люди фактически оказываются «запертыми» в собственной уже устоявшейся жизни, эффект обретения уверенности в себе сохраняется до того момента пока человек не сталкивается с непризнанием со стороны близкого человека. После выхода из СИЗО и во время интервью Коля много говорил о своем желании заниматься правозащитной деятельностью и тех навыках, которые он приобрел в процессе взаимодействия с «уличными юристами». О том, чтобы заниматься собой и своими проблемами Коля почти не говорил. Такая ситуация характерна в тех случаях, когда человек теряет веру в том, что ему самому можно помочь, но параллельно с этим верит, что он сам может помочь кому-то, не всегда осознавая, что для этого требуется много собственных сил.

Марина

34 года, наркотики употребляет с 1998 г., ВИЧ+ Марине было отказано в стоматологической помощи по причине

отсутствия одноразовых инструментов, необходимых для обслуживания ВИЧ-положительных пациентов. Ситуация разрешилась чудесным образом и очень быстро. В тот же день Ася дозвонилась до поликлиники, где ей и

79

Марине принесли извинения за этот инцидент. А уже на следующий день Марину принял стоматолог и вылечил больной зуб. Для закрепления положительного эффекта, Тимур написал жалобу главврачу поликлиники. В ответ на жалобу пришло письмо от главврача, в котором он очень подробно и обоснованно извинялся перед Мариной за «дискриминацию, которую он в своей больнице не потерпит!».

Запрос: Отстаивание права на лечение в стоматологии, где было отказано в

связи с отсутствием одноразовых инструментов Предпринятые действия: Взаимодействие с работниками стоматологии, где произошел отказ Жалоба на имя главврача о непредоставлении медицинской помощи

ВИЧ+ участникам Результат: Письменное извинение главврача/устные извинения работников

поликлиники Предоставление медицинской помощи – вылеченный зуб Ну, со стороны наверняка оно так, конечно, и выглядит, и всё такое. Просто, ну, я

знаю, что Бог-то дал мне многое, я просто это всё теряю и не ценю, то есть это всё я осмысливаю. Такие простые истины, на самом деле, по сути-то. Что об этом говорить-то, и так всё понятно. Ну, я себя лучше чувствую, когда какую-то помощь могу оказать окружающим (из интервью с Мариной).

Взаимодействие с Мариной сотрудники ФАР осуществляют уже давно

- вместе с мужем Марина работала на аутрич-выходах, помогала организовывать семинары и тренинги ФАР для потребителей наркотиков у себя дома: «с моим мужем, с Сашей, который у них работал, вот, они к нам стали заезжать постоянно, у нас ещё квартира была большая на Бауманской, ну и там можно было проводить всякие, эти самые, тренинги и всякое такое. Мы могли предоставить площадь, ну и реально себя человеком начинаешь чувствовать. То есть то, что я сейчас заторчала, это, ну, как бы моя проблема. Но я совершенно не хочу, я, на них глядя... мне не хочется в этом образе жизни. И гораздо приятнее, когда они передают там шприцы, я там людям раздаю их ... Мне столько людей звонят и говорят: «Марин, спасибо, там, что налоксон дала, мы там человеку жизнь спасли». Ну то есть удовлетворение каких-то своих потребностей. Не чувствуешь себя таким конченым отбросом» (из интервью с Мариной).

В конце лета 2013 г. Марина обратилась в ФАР с медицинским запросом, связанным с необходимостью проведения серьезной операции на глазе (фактически, удаление глаза). Перед проведением этой операции Марине было необходимо сдать анализы и пройти осмотр у врачей.

80

Оказавшись у стоматолога в районной поликлинике, Марине было отказано в лечении по причине отсутствия одноразовых инструментов, необходимых для обслуживания ВИЧ-положительных пациентов.

Ситуация разрешилась чудесным образом и очень быстро. В тот же день Ася дозвонилась до поликлиники, где ей и Марине принесли извинения за этот инцидент. Уже на следующий день Марину принял стоматолог и вылечил ей больной зуб. Параллельно с этим, основываясь на статьях 14 и 16 Федерального закона от 30 марта 1995 года "О предупреждении распространения в Российской Федерации заболевания, вызываемого вирусом иммунодефицита человека (ВИЧ-инфекции)", Тимур написал жалобу главврачу поликлиники. В ответ на жалобу пришло письмо от главврача, в котором он очень подробно и обоснованно извинялся перед Мариной за «дискриминацию, которую он в своей больнице не потерпит!».

Таким образом, Маринин запрос был быстро и успешно удовлетворен, благодаря помощи сотрудников проекта. Однако в процессе анализа этого кейса не может не возникать вопрос о том, кто должен заниматься профилактикой стигматизации потребителей наркотиков/ВИЧ-инфицированных в медицинских учреждениях? Возможно, лучшим вариантом было бы заимствование «best practices» у ФАР. По крайней мере, в этом случае участники не только отвечают взаимностью, но и учат других как «быть лучше», разделяя ответственность и создавая пример для подражания: «я стараюсь доехать до дома и дома это все сделать, мне эта подъездная романтика вообще не нравится. А так все равно люди все свиньи, сколько ни ходишь, ни говоришь, чтобы не раскидывали вокруг себя, каждый этаж на лестнице, если кто-то там живет, не знаю, барыга или торчок, обязательно все усыпано этим говном. И я это все собираю, я даже недавно, ко мне заехал один там знакомый из Смоленска, и я ему помогла взять, и не ожидала, а он двое суток не спал после скоростей, и отъехал. То есть он посинел, я побежала к себе домой, хорошо, соседний дом … и в этом же подъезде еще парень. К нему еще спустилась, помню, что у него я еще оставляла, у него еще одну взяла, мою, ну, со второй ампулы пришел в себя, я его до метро проводила, но вернулась в этот подъезд, собрала то, что за нами осталось, все выкинула. И мне все такие: «Ничего себе, ты, Марина!» То есть люди реально удивляются, что я это все убираю за собой, ну, не оставляю этого всего. Ну, я могу себе представить, насколько человеку, который не употребляет, просто неприятно на эту всю гадость смотреть будет. Ну, то есть там эти кровавые поля. Но, мало таких людей, свиней гораздо больше» (из интервью с Мариной).

В этом году (2014 г.) ФАР сделал попытку институционализации практики сбора грязных шприцев, организовав две акции («Подснежник» и «Тополиный пух») с участием, как сотрудников ФАР, так и потребителей наркотиков. Утилизацию шприцев взял на себя НИИ Эпидемиологии.

81

** На интервью с Мариной, по ее просьбе, я привезла увесистый пакет

«шняги» для вторичной раздачи. Мы встречались рядом с ее домом на станции м. Домодедовская, потому что в тот момент у Марины не было денег даже на проезд. Внешний вид сразу выдавал в Марине человека с хорошим вкусом, ее одежда была необычно, но точно подобрана по цвету и крою. Ответ на вопрос о том, чем она профессионально занимается, подтвердил первое впечатление: «Ну, как бы реставрацией антиквариата. Художник-декоратор, я работала в театре… Ну, всё, что руками делают – это всё моё. Рисую и, ну вот, реставрация мне очень нравилась по дереву. Короче, я талантливая» (из интервью с Мариной). Единственное, что выдавало в Марине «неустроенность в жизни» - глаз, заклеенный пластырем, что было не так уж заметно, т.к. на него падала челка ярко рыжего цвета.

Два летних месяца Марина провела с мужем в Крыму, куда они приехали, чтобы «сбежать от героина». Как это часто бывает, побег от героина привел к тотальной алкоголизации, которая по последствиям оказалась значительно серьезнее и необратимее, чем весь предшествующий наркотический опыт: «Ну, муж мне глаз по пьяни выбил. Причем так выбил, что мне только протез ставить и всё. Вот я с ним не общаюсь, он в Крыму остался, <>. Ну что, я ему сказала: «если приедешь в Москву, я уеду из Москвы, я не буду с тобой в одном городе даже жить». Ну, там свои заморочки тоже. Ну то есть по пьяни...» (из интервью с Мариной). Гендерное насилие со стороны близкого человека (возможно, единственного из оставшихся в живых, об этом далее), с которым столкнулась Марина, не только является нарушением ее прав, результатом котором стала потеря глаза и ухудшение физического здоровья. В первую очередь этот эпизод нанес серьезный моральный удар, после осознания которого, мягко говоря, сложно представить, как жить дальше и как снова поверить в себя, не имея близких людей, потеряв способность доверять кому-то. В конце интервью Марина говорила о том, что больше никогда не выйдет замуж, но очень хочет иметь ребенка. Возможно, это могло бы стать выходом, но как найти в себе силы и мотивацию не только прекратить употребление, но и пройти через все испытания системой здравоохранения, если хочешь забеременеть и родить, будучи ВИЧ-положительной?

ВИЧ-инфекцией Марина заразилась не инъекционным путем, а сознательно, решив, что любовь к первому мужу настолько сильная, что разница в ВИЧ-статусах скорее преграда: «со вторым мужем мы познакомились в День борьбы со СПИДом. Заразилась я от первого мужа. Ну, я как бы знала, что у него СПИД, я… предохраняться мы перестали именно, как поженились. Я же не знала, что это закончится, а была до смерти, такая любовь, такое, ну, вот… То есть я даже не через иголку заразилась. И на День борьбы со СПИДом мы с вторым мужем

82

познакомились, ну, вместе там жили и, сколько мы с ним, девять лет мы прожили вместе» (из интервью с Мариной). Не такая уж длинная жизнь Марины оказалось полной трагических ситуаций, учитывая которые достаточно сложно представить, как вообще можно продолжать жить. Тем понятнее становится то, почему наркотики в жизни Марины в буквальном и психологическом смысле выполняют «обезболивающую функцию». Взять хотя бы историю заражения ВИЧ от любимого первого мужа, фактически сожженного заживо Марининым же братом чуть меньше месяца спустя после свадьбы: «у меня брат был, он у меня ровесник, ну, мы погодки, он меня на год был старше. И вот, я первый раз, когда замуж вышла, в 2004 году, 17 февраля...24 января вышла замуж, а 17 февраля он погиб. Причем, ну, с братом тоже вместе торчали, потом, как бы, бросили и брат начал синячить. Причем конкретно там, до шизы, как бы, с синькой вообще очень херово всё складывается по жизни. Вот, и он облил бензином себя, косяки дверей и поджег, и у него там вся семья сгорела. Выгорела вся квартира четырехкомнатная, я её разменяла два года назад. То есть переехала, однушку купила. Тоже по синему. Вот у меня там первый муж погиб, там, сколько народу было. Я в окно вылезла, то есть у меня только руки и лицо обгорели. Мама у меня там погибла, значит, брат, муж, брата подруга...а, и мамин там мужчина. Ну, он не погиб, он у нее от недостатка кислорода, в общем, дебилом остался. Так что не знаю, что лучше» » (из интервью с Мариной).

Вернувшись из Крыма, Марина хоть и потеряла глаз, но была полна надежд на то, что в этот раз все изменится к лучшему: «я приехала, и прям у меня так всё хорошо было, я не торчала. И вот на эту Домодедовскую приехала, тут район жуткий, блин. Наркоман на наркомане, наркоман … Тут вообще невозможно. Ну, поскольку, ну, я ж по впискам, а все знакомые, в основном, торчки. Ну, и хочешь - не хочешь, конечно, в итоге получается, что тоже начинаешь употреблять» (из интервью с Мариной).

Комментарии к кейсу: Очень важным достижением ФАР и в частности проекта «Уличные

юристы» является создание сети взаимопомощи, взаимоподдержки и взаимного информирования среди потребителей наркотиков: «Ну, я тоже пока с ними общаюсь, я тоже более информирована стала во многих вопросах. То есть я передаю это окружающим, потому что люди очень невежественны во многих вопросах» (из интервью с Мариной). Практически все кейсы возникли, благодаря тому, что люди, которым помогают сотрудники, распространяют информацию о фонде, делятся своими впечатлениями и «передают тепло от сердца к сердцу». Примечательно, что количество переданного «тепла от сердца к сердцу» - официальный и измеримый показатель качества работы на аутрич-выходах (в форме

83

отчетности, которую заполняют все аутрич-работники после выходов, есть пункт, касающийся «количества тепла, переданного от сердца к сердцу (ОСКС), измеряемое в кДж, см. Приложение 7). Другим важным показателем аутрич-работы является количество спасенных жизней, о которых, как правило, сотрудники узнают на улице, когда люди приходят взять еще «налоксон»4 и поблагодарить за то, что кого-то из друзей удалось спасти от передозировки. Учитывая особенности оказания медицинской помощи, в том числе и скорой, раздача «налоксона» выполняет важную социальную функцию, с одной стороны, физически спасет жизни, с другой, защищает потребителей от вероятного столкновения с полицией: «это распространенная и обсуждаемая ситуация, когда наркоманы при передозировке наркотиков среди их товарищей не вызывают скорую помощь, потому что боятся, что со скорой помощью приедут менты. И так чаще всего и бывает. Они реально там вот... у них умирает человек на руках, их товарищ, потребитель от передозировки, и они не знают, как ему помочь. Если они и вызывают скорую помощь, они его оставляют и убегают, чтобы скорая помощь не видела их, потому что скорая помощь там действует по инструкции, что по каждому такому случаю они должны сообщать в правоохранительные органы» (из интервью с А. Левинсоном).

Как уже не раз упоминалось, одной из серьезных проблем сообщества потребителей наркотиков является самостигматизация, которая в частности приводит к тому, что, сталкиваясь с разными формами несправедливости, потребители не оказывают сопротивления, как бы соглашаясь с тем, что они достойны такого отношения. В то время как исключающие практики или стигма может скрываться в незначительных деталях, которые, тем не менее, составляют повседневность человека. Так, например, перед началом интервью, Марина заказывала сэндвич в кафе быстрого питания, где еда постоянно подогревается и успевает остывать только, если лежит слишком давно. Во-первых, кассир долго измеряла Марину взглядом, не понимая/не слушая, что она говорит. Во-вторых, сэндвич оказался холодным. Можно считать это случайностью, а можно говорить о том, что представления о нормативности, в том числе проявленные во внешнем виде, позволяют «нормативным» проводить черту между ними и «ненормативными»/«другими». Как правило, эта граница подчеркивается непринятием «другого» через неуважительное поведение, «косые» взгляды и прочие особенности поведения, выдающие в одном презрение (за которым обычно стоит банальный страх) по отношению к другому.

Трагическая история Марины – печальный пример того, что психологическую травму такого уровня невозможно пережить без поддержки близких людей. Особенно, когда причиной всего становятся близкие же

4 Налоксон является безопасным, высокоэффективным лекарственным средством для купирования опиоидной передозировки, который раздается сотрудниками ФАР в процессе аутрич-работы.

84

люди. Как и во многих других случаях, первопричиной той ситуации, в которой оказалась Марина, вряд ли были наркотики. В этом случае, они скорее дают возможность не думать обо всем, что с ней произошло. К сожалению, такие кейсы близки к тому, что Максим (Максим Малышев) называет «паллиативной помощью», когда человек поставлен жизнью в такие условия, в которых его уже практически невозможно спасти, но можно облегчить страдания.

Лена РВ

33 года, трое детей, ВИЧ+ 3.10.2013 – по наст. время

История Лены РВ, практически в миг лишившейся свободы и

собственных детей, – пример того, как беспощадно «перемалываются» судьбы людей, оказавшихся в мясорубке дисциплинарно-бюрократического аппарата с прогибиционистским уклоном.

Поддавшись на провокацию ворвавшихся посреди ночи полицейских, Лена РВ и ее гражданский муж Артур подписали себе приговор, признавшись в наркопреступлениях, которые не совершали. Главным инструментом давления полиции стали дети, которых должны были «обязательно вернуть, как только все будет оформлено». Лену действительно отпустили, но не навсегда. Артура, взявшего на себя две статьи, сразу заключили под стражу. Детей, счастливо живших с мамой и бабушкой, передали в органы опеки.

В сопровождении этого кейса участвовала вся команда Фонда. Благодаря психологу и соцработникам Фонда была организована «семейная конференция», к участию в которой удалось привлечь представителей органов опеки, но, которая, как и многие другие действия обернулась пустыми обещаниями и лицемерием. В процессе работы над кейсом Лены РВ к юристу Фонда Тимуру Мадатову присоединилась молодой юрист Анна Кинчевская, для которой кейс стал настоящей «школой права без права».

В течение целого года Лена следовала всем указаниям опеки, прошла лечение в наркологической больнице, пыталась найти работу, вместе с юристами Фонда боролась за свою свободу… А в итоге все равно была лишена родительских прав и оказалась в колонии.

Важную роль в этом кейсе играет мамы Лены РВ – Ангилина. Наблюдая за тем, как на ее глазах рушится жизнь дочери, она пыталась не падать духом, и при поддержке ФАР продолжала отстаивать свое право на опеку внуков. Пока и ее не лишили этой возможности, два раза заставив пройти полное медицинское обследование на «пригодность» для опеки собственных внуков, а потом запросто лишив любых шансов, сославшись в суде на правонарушение, совершенное Ангилиной в 1975 г.

85

То время и те усилия, которые были потрачены Леной и ее мамой на борьбу фактически за свою жизнь, достойны уважения и могут быть примером для тех, кто спешит сдаться. И в то же время, история Лены – вопиющий пример того, что в сложившихся условиях нельзя ни на секунду выпускать из-под контроля собственную жизнь и жизнь близких людей.

Запрос: С медицинской стороны: Медицинское сопровождение, помощь в лечении трофических язв Диагностика ВИЧ С юридической стороны: Защита по двум делам по ст. 228, ч.1, ч.3 (сбыт группой лиц по

предварительному сговору) (для Лены РВ и ее гражданского мужа Артура) Защита по делу о лишении родительских прав Сопровождение в процессе попыток оформления опеки Предпринятые действия: Договор социального сопровождения с ФАР Организация семейной конференции с участием Лены РВ, Ангилины,

сотрудников ФАР и представителей органов опеки и КДН Постоянное взаимодействие с органами опеки и КДН Публичное освещение истории Лены РВ С медицинской стороны: Подбор схемы лечения трофических язв/консультации с профессором Помощь в оформлении и сопровождение процесса пребывания Лены

РВ в наркологии С юридической стороны: Участие в судебных заседаниях по уголовным делам Лены РВ и Артура Участие в судебных заседаниях по делу о лишении родительских прав Консультации в БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Помощь в сборе и оформлении документов для прохождения

Ангилиной (мамой Лены РВ) медицинской комиссии Ходатайство о запросе суда в Доме ребенка информации о посещении

Леной РВ своих детей Жалоба № 1 – в ДСЗН г. Москвы Жалоба № 2 - Уполномоченному по правам ребенка г. Москвы Жалоба № 3 - Председателю МГД Жалоба № 4 - Ответственному секретарю КДН Ходатайства об отложении заседания по причине нахождения Лены РВ

в наркологической больницы (2) Ходатайство о назначении Лены Г. общественным защитником Апелляционная жалоба на отказ в допуске Лены Г. в качестве

общественного защитника

86

Взаимодействие с Ясенем ("Отделение профилактики социально значимых заболеваний Московского научно-практического центра наркологии") по поводу совместного представления Лены РВ на суде

Ходатайство о допросе ключевого свидетеля Тиманкина Ходатайство о незаконности проверочной закупки Ходатайство о назначении комплексной экспертизы вещества. Ходатайство о вызове оперативников, которые допрашивали свидетеля Ходатайство об исключении всех доказательств, которые были

получены в ходе незаконной ОРМ. …. Ну а кто не хочет, тот он так и будет... а вот те, которые на самом деле хотят

и не знают, тыркаются и не знают куда, это хорошо, что вы существуете. И побольше бы таких... Что б люди знали, куда обращаться и где конкретно помогут (из интервью с Англиной)

Кейс Лены РВ – не только самый длинный и сложный, но и самый

болезненный для всех участников проекта. В отличие от других кейсов, история Лены РВ развивалась непосредственно на глазах сотрудников проекта, никто не мог предсказать, что изначально медицинский запрос трансформируется в череду запросов, связанных с уголовным преследованием по 228 статье, заключением в СИЗО и лишением родительских прав.

Кейс Лены РВ возник еще в ноябре 2012 г., когда она обратилась в ФАР с незаживающими трофическими язвами на ногах. Впоследствии сотрудники ФАР помогли Лене пройти через диагностические процедуры, в результате которых выяснилось, что Лена ВИЧ-положительная.

Юридический компонент в кейсе появился 3 октября 2013 г., когда .Лена Г. сообщила о том, что Лену РВ «приняли» в процессе сбыта 0.4 гр. героина на контрольной закупке, когда Лена вынесла покупателю героин в подъезд. Позже у Лены дома нашли еще 3.5 гр. Теперь Лена преследуется по 228.1 - за сбыт, а ее гражданский муж Артур по 228.3 за хранение, Артура заключили под стражу. Кроме того, Лену также вынудили дать показания по участию в организации притона, угрожая заключением под стражу. Допрашивали Лену без адвоката, только в конце адвокат подошел и спросил, нет ли у нее вопросов. По словам Лены синдрома отмены она не испытывала, но в отделении ее продержали с 6 утра до 9 вечера.

Детей Лены РВ (мальчик и девочка, 3 и 2 года соответственно) забрали работники опеки в тот же день, т.к. до них дошла информацию об этом инциденте: «Потому что когда их забирали, дети ещё спали. Сказали, что сейчас напишите, подпишите и вроде Лену отпустят. Она говорит: «Можно позвоню, тут тётя через дорогу живёт, пусть она придёт». Не дали позвонить, держали-держали, она нервничала, она увидела этих... не знаю, как они правильно называются КДН-щицы что ли, по делам

87

несовершеннолетних. И они приехали и забрали деток» (из интервью с Ангилиной). Пока дети находились в Доме ребенка, опека требовала, чтобы Лена прошла курс наркологического лечения и устроилась на работу. По словам Лены, в самом начале, работники опеки активно поддерживали ее и сопровождали.

Взаимодействие с органами опеки Уже 17 октября выяснилось, что опека настроена однозначно на

лишение родительских прав и никаких других вариантов рассматривать не будет, но при этом по их же словам Лена сможет впоследствии восстановить родительские права. Сейчас же опека занимается тем, что пытается пристроить детей по ближайшим родственникам. За исключением бабушки, у которой, по мнению опеки, мало шансов в связи с состоянием здоровья и пенсионным возрастом: «в том же случае Лены РВ с опекой, я приходила к ним и говорила: «А опеку на бабушку можно оформить?» Они говорят: «Не, ей не дадут, она болеет, ля-ля-ля», и все. А по факту оказалось, что они вообще Лене не говорили о том, что есть такая возможность, что бабушка соберет документы. Ну как опция, чтобы оформить. Они как бы от нее эту информацию скрывали. И получается, что у меня тоже нет этой информации, Они рассказывали, что в первую очередь пытались найти родственников у Лены, но все родственники отказались, тети, дяди, что они выходили с ними на связь. Ну а где гарантия, что это так? Может, они мне так сказали, чтобы я отстала» (из интервью с А. Сосниной).

28 ноября Ася общалась с представителями опеки и Комиссии по делам несовершеннолетних (КДН) по поводу организации «семейной конференции», когда представители государственных институций встречаются с членами семьи для того, чтобы разрешить возникший конфликт. В КДН выразили сожаление, что никто из представителей ФАР не пришел к ним раньше, дали совет на будущее - в подобных случаях приходить знакомиться с КДН и опекой. На участие в семейной конференции они согласны в том случае, если она будет проходить на базе центра "Западное Дегунино", т.к. этот центр указан как уполномоченный по семье Лены РВ.

Представители опеки и КДН говорят, что им важен сам факт лечения Лены РВ, а не постановка на учет. Также они беспокоятся о ее здоровье и говорят, что возможно ей стоит оформить инвалидность.

8 декабря состоялась «семейная конференция». В ней участвовали представители опеки, КДН и специалисты по социальной работе из Центра социальной помощи семье и детям, а также Наташа Волкова как представитель государственной наркологии (Ясеня). Со стороны ФАР были Арсений Павловский, Лена Г., Соня Федорова. Ведущими конференции были Ася и ее коллега из "Роста" ("Государственное бюджетное образовательное учреждение города Москвы центр психолого-медико-социального

88

сопровождения "Северо-Запад" Территориальное отделение "Хорошево-Мневники (РОСТ)"). Всего присутствовали 9 человек и 2 ведущих. Представители госструктур постоянно нарушали характер высказывания - по методике они должны были сначала высказаться о том, что хорошо получается у Лены (про ресурсы), затем сказать какую задачу должна выполнить Лена, для того чтобы детей вернули в семью, а затем предложения о том, как можно эти задачи реализовать. Сложнее всего им было с пунктом 1 и 3, их срывало на нравоучительные монологи, они предлагали такой вид здорового образа жизни как вязание и вышивание.

Положительные моменты конференции: - по итогам конференции представители гос. структур обозначили

условия, при которых можно вернуть детей в семью - они же смогли услышать о стараниях Лены, ее успешном опыте

преодоления трудностей, и даже немного сказали сами о ее сильных сторонах

- Лена с Ангилиной составили план работы и обозначили важные для них задачи (обычно они навязывается работниками этих служб).

Арсений Павловский поделился своими впечатлениями от конференции. Его поразило преображения руководителя отделения опеки Анастасии, которая на встрече до этого вела себя и выражалась адекватно, а на конференции стала говорить о том, что она представляет государство и что Лена должна помнить, что она под тотальным контролем. В итоге, давления на Лену и Ангилину избежать не удалось, но ведущие сделали все от них зависящее, чтобы этого не случилось. При этом выяснилось, что при всех ресурсах социальных служб, им реально нечего предложить.

18 декабря Лена РВ решила написать жалобу на опеку в Департамент соцзащиты населения, отразив факт некомпетентности опеки и специфического поведения сотрудников по отношению к ней. Симметрично сотрудники опеки запросили в Доме ребенка отрицательную характеристику на Лену РВ. В то время как изначально сотрудники дома ребенка к Лене относились положительно. Однако, несмотря на то, что за это время Лена РВ отлежала в 17-й больнице и поставила блокатор, опека не воспринимает это как достижение и шаг к здоровому образу жизни.

25 декабря в ходе общения с сотрудницей опеки выяснилось, что ее отношение к Лене было изначально хорошим и заключение тоже позитивным. Впоследствии, отношение изменилось в сторону негативного и невозможности «нелишения» Лены родительских прав, т.к. детьми на самом деле занималась не Лена, а ее мама, которая вовремя не собрала, необходимые для оформления опеки, справки. Попытки доказать Ленину мотивацию, апеллируя к ее решению о прохождении детокса в 17-й больнице, не совсем удались, т.к. сотрудница была уверена в том, что пребывание там невозможно прервать добровольно. По словам сотрудницы

89

опеки, Лена проявляла себя не лучшим образом: «Способ аргументации был простой: он больше, знаешь, это такая смесь была больше, мне кажется, такая аргументация моральная. И надо понимать, что, ну, это какая-то была личная обида, потому что она такая, знаешь: «Ну, поначалу я пыталась ей помочь, а она, блин, пришла ко мне обколотая и на шпильках»» (из интервью с Т. Мадатовым). В итоге выяснилось, что опека собрала 15 негативных характеристик от Лениных соседей по подъезду, которые будут доставлены в суд, а сама опека будет еще раз проводить обследование условий проживания Лены и детей.

Ася выяснила у Лены РВ, что на самом деле она посещает рекомендованного опекой нарколога еще с ноября, о чем отчитывается им в устной форме. Также опекой было предписано получить заключение нарколога о возможности исполнения родительских обязанностей, которое можно получить минимум спустя 6 месяцев реабилитации, что по факту пока невозможно, т.к. прошло значительно меньше времени.

В целом, анализ общения с представителями опеки производит удручающее впечатление. Во-первых, они постоянно меняют свое отношение к участнику, основываясь на моральной аргументации. Во-вторых, слова и действия представителей опеки очень часто расходятся между собой.

24 декабря прошло судебное заседание по поводу лишения Лены РВ родительских прав. К делу были приобщены характеристики соседей по дому и отзыв на иск, написанный Тимуром. Часть заседания была посвящена Лениному старшему сыну – Эльдару, опеку над которым передают отцу. Лена принесла грамоты Эльдара, судья разрешила их приобщить к делу. Заслушали характеристику на Эльдара из школы, по результатам которой складывается впечатление, что он «отсталый», т.к. "обладает низкой мотивацией к обучению". В то время как у него пять грамот на олимпиадах по разным предметам, а в четверти всего три тройки. Когда Ангилина отметила положительные качества Эльдара, продемонстрировала стопку грамот и медалей, опека возразила, что это не является заслугой Лены.

На заседании суда присутствовала сотрудница из Дома ребенка. Выступая, она сначала вообще не упомянула о том, что Лена с Ангилиной посещают детей, не пропуская ни одного возможного дня, это было сказано лишь в ответ на уточняющий вопрос судьи. Зато потом она отметила, что дочь больше тянется к бабушке, а не к Лене (в то время как, по словам Лены, сын выражает привязанность именно к Лене и относится к ней очень эмоционально положительно). Ко всему прочему, сотрудница Дома ребенка сообщила о том, что, возможно, крики Лениной дочери по ночам - результаты ломок, хотя по утверждению Лены во время беременности она не употребляла. По поводу гепатита C у детей было добавлено, что его наличие говорит об образе жизни, который вела мать. Однако про текущую ремиссию

90

в ходе суда вопросов вообще не возникало, а каждое Ленино достижение выставлялось судом в негативном ключе.

26 декабря Тимуру позвонили из опеки, чтобы сообщить о том, что к ним приходила Ангилина с пакетом документов, и они ей сказали, что не говорили Тимуру о том, что она (Ангилина) пропустила сроки подачи документов. В связи с предоставлением ложной информации опека теперь собирается писать жалобу на Тимура. Также сотрудники отрицали существование собранных ими 15 отрицательных отзывов

16 января судья отказалась переносить заседание, Лену лишили родительских прав: «просто у нас не получилось эту диспропорцию власти как-то нивелировать. У них уже было готово решение, и, соответственно, тот план, который Лена принимала, она уже его принимала под давлением, потому что все эти инстанции, они видели своими целями оказать давление, собственно. Было готовое решение, они не готовы были давать возможность принимать решение собственно Ленино. Она, кстати говоря, этот план выполняет. В плане там, в Ясень чтоб не ездила, а она туда ездит, в плане, чтоб в стационар легла, а она лежала в стационаре, в плане того, что она, соответственно, там обратиться к врачу по поводу своих ног, она это сделала. И, в общем, везде значительные улучшения. Но это все не имеет значения в отношении того вопроса, который ставили. А когда... то есть мы проводили конференцию, а вопрос для экспертной комиссии был решен. То есть смысла в этом, получается, не было. Но мы верили. Я просто на самом деле не ожидал, что решение уже принято, что они прямо уже решили, что будут отнимать детей и все, потому что мне кажется, что дело даже не в суде, потому что они все эти бумаги в опеках готовят. И опека им подготовила уже все заключения, они прямо с таким обвинительным уклоном это все делают. Я не знаю, в чем их мотивация, остается только гадать (из интервью с А. Павловским).

Два слова о взаимодействии с представителями БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам»

Стигма потребителей наркотиков и наркофобские настроения распространяются даже на те организации, где занимаются схожей с ФАР деятельностью.

После заседания 16 января Лена проконсультировалась с представителями БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Выяснилось, что основания попробовать оформить на бабушку предварительную опеку все-таки есть - ведь решение по лишению Лены родительских прав вступит в силу не ранее, чем через месяц. Кроме того они посоветовали подавать краткое обжалование решения суда как можно скорее, с указанием, что развернутая апелляция будет подана после получения полного текста решения.

91

Некоторое время спустя, Лена Г. вновь обратилась в эту организацию, но попала на другую юристку, которая начала разговор со следующих реплик: «воспитала дочь-наркоманку», «да это она перед вами овечкой прикидывается, а на самом деле связи с наркобизнесом у нее сохранились». Выговорившись, юристка признала малообоснованными угрозы опеки о запрете видеться с детьми. Хотя опекунство, по ее мнению, не дадут, и обжалование не поможет.

После первого заседания, на котором Лену РВ лишили родительских

прав, сотрудники проекта продолжают бороться за детей Лены РВ в двух направлениях: обжалование решения суда и оформление опеки на бабушку. После подготовки бесконечного количества бумаг, попыток затягивания и ускорения процесса, 14 апреля суд окончательно принял решение о лишении Лены РВ родительских прав. Процесс оформления опеки продолжается до сих пор, но, как и прежде, происходит в духе Кафки, когда настроения опеки постоянно меняются, и все время находятся новые и новые способы отдаления Ангилины от возможности позитивного решения по этому вопросу. Как и было предписано, Ангилина полностью прошла медицинскую комиссию, по результату которой врачами было дано положительное заключение. В пакет документов для оформления опеки входила справка об отсутствии судимости, после получения справки неожиданно «выплыла» судимость Агилины по статье о хищении наркотических средств от 1976 г., когда Ангилина работала медсестрой. С Ангилиной произошла довольно типичная для того времени история: «Я сама отдала, мне обещали, ну там нужно было отчитаться. Утром вернуть. А там ушёл парень. Ну, в общем, обманул меня, и всё. Тогда ну просто адвокат сказал, чтобы взяла всё на себя... так как-то» (из интервью с Ангилиной). Судимость почти 40-летней давности оказалась очередным хорошим поводом для оскорблений и угроз со стороны опеки, вплоть до запрета видеться с детьми.

Парадоксально, но выяснилось, что в течение долгого периода времени Ангилина работала в детском саду, выполняя функции воспитателя и медсестры, и в этой ситуации ее судимость почему-то не являлась противопоказанием и даже ограничивающим ее деятельность фактором: «Да, после этих фактов, значит, в 84-м году я устроилась здесь в детский садик. Ну, я уезжала на Украину с мужем, там я Лену-то родила. Вот, а потом не сложилась жизнь, вернулась обратно. Я устроилась воспитателем, медиком не хотела идти. <…> Ну, я лишена была диплома на 5 лет, там просто описка, про поражение прав... А эта заведующая там медсестра ушла, ну я работала одна и за няню, и за воспитателя, и она... хорошо ко мне относилась, меня уговаривала быть медсестрой. Я ей сказала, говорю так и так у меня была статья, я лишена прав на это самое на 5 лет. Она давай звонить, давай это самое спрашивать, что чего как? Ей сказали, так она

92

давно может работать, пусть работает. Меня уговаривала, потом я согласилась. В общем, 10 лет я отработала в детском саду старшей медсестрой-воспитателем» (из интервью с Ангилиной).

После возникновения справки о наличии судимости, Ангилина все же подала документы на оформление опеки, хоть и в очередной раз была предупреждена сотрудниками опеки о том, что они напишут отрицательный отзыв и лишат возможности даже видеться с детьми. При этом, как и в остальных случаях, аргументация опеки строится на гиперболизации тех или иных фактов и моральном осуждении: «И когда общее собрание было, я им говорю: «Вы, очевидно, может, не понимаете, что такое притон. Притон - это все соседи знают, что люди приходят-уходят, колются, варятся там, вонище...», а они; «Да нет вы неправильно понимаете притон, это вот человек пришёл укололся один, это уже считается притон.» Ну, я не стала ничего. Они меня сразу же детьми напугали, я уже забыла про этот притон и ничего не стала доказывать там» (из интервью с Ангилиной).

Спустя еще какое-то время, в связи с наличием диагноза «Гепатит С», опека сделала запрос в поликлинику, где Ангилине делали заключение о состоянии здоровья. В этот раз опека фактически вынудила Ангилину сделать несколько повторных и несколько новых анализов для уточнения диагноза. Параллельно с этим, при попытке встретиться с внуками. Ангилине сначала отказывали, аргументируя это тем, что после встречи с бабушкой «у детей будет стресс и они будут плакать», потом объявили о том, что детей перевели в другой Дом ребенка. После долгих попыток найти детей, «отфутболивания» из опеки одного района в другой, Ангилине наконец-то сообщили, что дети находятся в профессиональной приемной семье, как бы намекая на то, что возможности оформления опеки она еще не лишена, а в этой семье дети временно.

Таким образом, «история с опекой» напоминает мрачный мексиканский телесериал, когда мотивация героев совершенно неочевидна, в первую очередь, потому что они сами постоянно затягивают процесс, постоянно меняя решения: «Ну, то есть они могут вам что-то одно говорить, да, вы уже думаете, что они уже готовы с вами сотрудничать, и как-то вошли в ситуацию человека, и как-то реально вошли в ситуацию человека, а оказывается — нет, ничего подобного. И главное, я все никак не могу понять их мотивацию: то ли им что-то начальство сверху спускает, как надо действовать и что получить, то ли как-то они, по-моему, вообще не понимают, что они с людьми работают. И что эти их действия, они ломают людям жизнь. И это ужасно. Я просто не понимаю, как эти люди, они ходят рядом со мной по улице и вроде бы нормальные люди, а таких простых вещей понять не могут» (из интервью с Леной Г.). Вероятно, процессы оформления опеки, усыновления детей и прочие связанные с этим вещи, приобретают (или уже приобрели) тенденцию становится закрытыми,

93

неочевидными, сопровождающимися скрытой мотивацией, в которых родственные связи и человеческие чувства имеют наименьшее значение.

Взаимодействие с государственной наркологией При попытке обращения в наркодиспансер в конце декабря, Лена РВ

получила отказ в освидетельствовании и зачислении на дневной стационар по причине, того, что нет мест, и теперь можно обращаться только после 10 января. Арсений отметил, что, если нет письменного отказа в зачислении, а Лена состоит на учете, то наркодиспансер не имеет права отказывать в зачислении.

17 января Лена РВ была госпитализирована в Ясень. Но уже через 2 недели Ангилина сообщила о том, что Лена уходит из больницы. Причина ее ухода - возобновившиеся проблемы с ногами, они снова начали гноиться.

Лена РВ поделилась с Леной Г. впечатлениями от пребывании в 19-й больнице. По словам Лены, кормят там лучше, чем в 17-й. 4-е отделение (для ВИЧ+) ей очень понравилось, т.к. там есть арт-терапия, лекции, теннис, видео и музыка. Но в последний день психолог прокомментировала Ленино состояние так: "С твоими гнилыми ногами - кому ты такая нужна?!". Этот эпизод (вкупе с ознакомлением с обвинительным заключением в тот же день) вывел Лену из равновесия. Хотя на психолога она пожаловалась врачу.

Через некоторое время Лена РВ возобновила прохождение реабилитации в Ясене.

14 марта Ася случайно встретила на улице Наташу В. (сотрудника Ясеня). Наташа пожаловалась на то, что Лена не выполняет их программу, и что они при таком раскладе не дадут ей положительную характеристику, поэтому она постарается тогда вообще не выступать в суде, чтобы не давать отрицательного отзыва. Кроме того, Наташа упомянула, что Лена употребляет алкоголь, и наркологу это не нравится.

После этого разговора Ася выяснила, как выглядит амбулаторная реабилитационная программа в Ясене:

● 3 раза в неделю общение с консультантом, у которого был опыт преодоления зависимости

● 3 раза в неделю общение с психологом: «три раза в неделю психолог - это вообще против здравого смысла! Столько исследований о том, что часто проводить встречи - вредно для человека. Это обессиливает и обесценивает прогресс. Вообще 3 раза за всю реабилитацию было бы достаточно!» (комментарий А. Павловского).

● ежедневные группы АН и получать об этом отметки ● частые тестирования на наркотики у нарколога

94

● социальный работник контролирует-мотивирует на выполнение плана (под мотивацией понимается пинание в виде комментариев "ну я же успеваю").

Перед судебным заседанием Лена Г. выяснила, что Наташа В. и Ясень планируют "участвовать в деле как третья сторона". Справку о нахождении Лены в больнице она планирует отправить прямо из 19-й больницы помощнику судьи. Наташа говорит, что готовит два варианта ходатайства от Ясеня - об отложении и о проведении заседания без присутствия Лены.

Лена Г. предположила, что из трех вариантов прохождения предварительного слушания (отложение; проведение в отсутствии Лены; привод Лены) для ФАР наиболее невыгоден вариант проведения заседания в отсутствии Лены. Для Ясеня же этот вариант вполне нейтрален и даже положителен, т.к. Наташа выражает недовольство настроенностью Лены восставать против процессуальных нарушений в ходе следственных мероприятий.

Ася также созвонилась с Наташей В. для выяснения обстоятельств ее участия в предварительном слушании. Как выяснилось, к ней обратилась судья с просьбой подготовить ходатайство о рассмотрении дела на предварительном слушании без присутствия Лены РВ. В ответ на это Наташа решила подготовить противоположное ходатайство (но на всякий случай подготовила оба, и подписала их у Лены РВ). Кроме того, Наташе уверяла, что будет просить не рассматривать дело без Лены РВ. По результатам - Наташа до судьи так и не дозвонилась и решила отвезти справку о том, что Лена в больнице и ходатайство об отложении рассмотрения дела в день слушания.

11 февраля предварительное слушание было проведено без Лены РВ, а ходатайство о назначении Лены Г. общественным защитником не было удовлетворено.

Следующее судебное заседание назначено на 25 февраля, и судья сказала, что Лену спасет только наличие под ее опекой детей, так как ей могут дать ниже низшего или отсрочку (в то время как непонятно, как это сочетается с параллельным судом по лишению родительских прав). По словам судьи «особый порядок» «не дадут» и прокурор будет просить максимальное наказание. Судья отметил также, что на срок повлияют документы о прохождении реабилитационного плана, характеристики из больницы и т.д. Сама Лена РВ оформляет инвалидность для приобщения справки о ней к делу.

Взаимодействия по поводу уголовных дел (досудебные/

судебные/постсудебные) В момент, когда происходила контрольная закупка (3.10) Ангилина

отсутствовала в городе, но пересказывает происходившее со слов Лены РВ:

95

«Я не знаю, меня не было в этот момент. Этот пришёл, детишки спали, она взяла ему вынесла на лесенку, а тут милиция. И тут она хотела... забежать в комнату, её пристегнули к решётке, сюда ворвались, ногой, она рассказывала, вот так пнули... и его на пол скрутили и всё. Забрали...» (из интервью с Ангилиной). Основной линией защиты стало незаконное проведение ОРМ (оперативно-розыскного мероприятия) и прочие процессуальные нарушения (когда было одно из последних заседаний по Лене Р.В., то ли Лена, то ли Артур пытались объяснить схему, по которой производится контрольная закупка, судья такой "ну да, я всё это понимаю, что вы мне тут рассказываете?". И, тем не менее, это продолжает происходить (из интервью с А.Кинчевской)) и наличие только письменных показаний ключевого свидетеля (покупателя) Тиманкина: «Потом этот, пока я читала показание, этот Тиманкин, который якобы пришёл и в милицию и сказал, что... «я хотел бросить, а мне Артур позвонил, чтоб я у него купил. Я к вам пришёл и вот это вот.» Ну это бред, тем более это его друг, он его знает давно, вместе они… Он здесь вообще не был. Написал, что Лена предоставляла баночки, скляночки, колбочки, он на кухне кололся. Ну, я бы прибила бы за такие вещи! Я Лену бы с Артуром придушила, а его бы вообще с 9-го этажа выкинула. Чтоб я позволила, кто-то у меня, я не замечала, что они у меня, видно, когда спать ложились... Ложилась я... детей они укладывали, вот может быть они, но она говорит, в туалете... колола. А ещё посторонний, чтоб ко мне приходил... да толку против власти, с пустым карманом ничего, я поняла, не докажешь и не добьёшься. Хоть я и потребовала, чтобы наказали... Там пишут ещё какой-то Дмитрий с неизвестными данными 5-го числа в 10 часов вечера пришёл, Лена ему дала баночки, скляночки, колбочки сварить ложечку, сварить героин. Я 5-го числа находилась дома» (из интервью с Ангилиной). Другим важным основанием для защиты стали положительные характеристики личности и действия, предпринятые Леной РВ по улучшению своего положения после возбуждения дела (прохождение наркологического лечения, заключение договора социального сопровождения с ФАР, волонтерство перед устройством на работу, наличие инвалидности и т.д.). В результате Лену РВ отпустили под подписку о невыезде, а Артура заключили под стражу: «Лену потом отпустили, там он взял две статьи лишних на себя. Они обещали Лену отмазать, но, в общем, отмазали так, что вместо первой статьи ещё припаяли третью часть, что тут по сговору, что тут торговля и всё такое. А этого ничего не было. За один день торговли, я уехала, например, перед этим. А вечером, ну в ночь, у них началась торговля» (из интервью с Ангилиной).

13 марта прошло очередное заседание по Лене. Допросили только понятую Кацадзе, появление которой стало для всех неожиданностью. Понятая оказалось алкопотребительницей, по каким-то причинам часто

96

участвующей в делах в качестве понятой, хотя, по всей видимости, ей это не нравится. Сначала она стала говорить, что ничего не помнит и не хочет выступать по делу. Артур спросил, не под давлением ли она участвовала в деле, на что она ответила, что у нее давление подскочило, и она ничего не может вспомнить. Но затем ее показания огласили и она согласилась с этими показаниями. Лена не стала задавать никаких вопросов - и, наверное, зря, потому что можно было хотя бы вытащить тот факт, что полицейские вломились в квартиру первоначально без понятых. Ходатайства по экспертам Лена не заявила. Ходатайство Артура о допросе эксперта по крупному количеству они решили сначала обдумать. Лена также к заседанию подготовила свое заявление, написанное от руки, где изложила, в числе прочего, сколь большую, по ее версии, роль в деле сыграла провокация и подтасовки полицейских. Она показала это заявление адвокату и тоже в результате не подала.

После общения с адвокатами, выяснилось, что никакого изъятия из дела результатов проверочной закупки, даже если закупщик участвовал недобровольно, не бывает. Зато адвокаты отметили, что судья очень нежно относится к мамам с детьми, и поэтому уповать надо на детский вопрос. Надежда преимущественно на положительные характеристики личности.

20 марта Лена с Артуром, в очередной раз пообщавшись с адвокатами, пришли к выводу, что не готовы защищаться в суде и хотят все признать, так как Лена надеется, что уголовное дело будет рассмотрено раньше, чем Лену лишат родительских прав (14 апреля). Кроме того Лена надеется на отсрочку наказания.

В тот же день, но позже, Лена сообщила уже другой вариант - в связи с тем, что затягивается ее оформление инвалидности (в середине апреля дата визита), то они снова хотят затягивать рассмотрение дела (потому что она надеется, что свидетельство об инвалидности 2-й группы смягчит наказание)

Михаил прокомментировал ситуацию, пояснив важность выполнения тех действий, о которых много раз договаривались, но после общения с адвокатами позиция Лены и Артура каждый раз менялась: «Напоминаю, что логика такова: если удастся убедить суд в том, что обыск и/или проверочная закупка были незаконными (а они были незаконными), то все полученные в ходе них доказательства - незаконные. А в ходе них как раз были получены основные доказательства, включая все изъятые наркотики. Без этих доказательств - нет основания продолжать уголовное дело. Вот в чем основной смысл».

В результате прошедшего 28 апреля заседания, суд полностью удовлетворил предложения прокурора и назначил Лене 6 лет общего режима, Артуру - 7 лет строгого режима.

Комментарии к кейсу:

97

Под давлением адвокатов и обстоятельств, которыми сопровождалось течение уголовного дела (параллельный суд по лишению родительских прав, сложности в прохождении реабилитации), Лена РВ и Артур практически перед каждым заседанием решали то принять на веру то, что говорят представители судебной системы, то придерживаться плана обозначенного «уличными юристами». Лена и Артур то решали изменить линию защиты, то признать вину, то взять особый порядок, то подавали нужные ходатайства перед началом заседания, то решали этого не делать, то задавали при допросе свидетелей и понятых оговоренные вопросы, то нет, то хотели затунуть дело, то ускорить. «Уличные юристы» же, руководствуясь этическим принципом «недавления» на участника и поддержки в том выборе, который он делает сам, оказались слишком вовлечены в этот процесс, в некотором смысле потеряв бдительность. Во многом, отсутствие явных успехов в сопровождении уголовных дел Лены и Артура связано именно с их нерешительностью и отсутствием четкой позиций, вплоть до дачи различающихся показаний на разных судебных заседаниях. При этом, можно с уверенностью сказать, что усилия и временные ресурсы, затраченные «уличным юристами» на этот кейс не сопоставимы с другими. А учитывая несимметричную ответную реакцию участника, были даже избыточными. Кейс Лены РВ – хороший урок для «уличных юристов», следствием которого может стать четкое понимание того, как с самого начала должно выстраиваться взаимодействие с участником. При максимальном информировании и сохранения принципа того, что участник – хозяин процесса, основой этого взаимодействия может быть только безоговорочная позиция защищаться.

Георгий

Агроном, фотохудожник, есть маленькая дочь 10.10.2013 – 14.04.2014

Кейс Георгия о том, как работает обезличивающая,

универсализирующая сила российской наркополитики. Социально адаптированный человек, фактически отказавшийся от совершения преступления, столкнувшись с судебной системой, конструируется как враг и «наркоман», которого нужно изолировать от семьи, ребенка, профессиональной деятельности. Благодаря усилиям Арсения Левинсона, пройдя девять судебных заседаний, на десятом Георгий прямо в процессе судебного заседания заставили признать вину, поставив перед ним ультиматум – либо признание вины, либо реально заключение. Зная, что может потерять, Георгий признал вину, уже и так столкнувшись с теми ограничениями, которые возникают вследствие причастности к потреблению наркотиков.

98

Запрос: Защита по ст. 228 ч.1 (хранение без цели сбыта) Предпринятые действия: Проведение комплексной экспертизы изъятых частей растений конопли Участие Арсения в десяти судебных заседаний в качестве

общественного защитника В процессе судебных заседаний Арсением были допрошены:

сотрудники, проводившие ОРМ, эксперты (в течение шести заседаний) Результат: Условное наказание «Теперь общаясь с нашими друзьями-правозащитниками, я, по крайней мере, знаю,

как надо отвечать. То, что я зачислен в запас, это вот та самая формулировка, которая им понятна и вопросов больше не вызывает. Если бы я знал об этом раньше, я бы еще раз 20 сэкономил бы время, потому что каждый из тех, кто в погонах, он, мне кажется, считает должным, чтобы остальные были как минимум такие же. Ну а это на любителя. Люди разные, людям нравятся разные вещи. Кто-то любит ходить в сапогах — пусть ходит на здоровье, кто-то кеды, кто-то вообще шлепанцы и пляж» (из интервью с Георгием)

Кейс Георгия заметно выделяется на фоне других. Это связано, прежде

всего, с тем, что в социальном смысле сам Георгий гораздо адаптированнее других участников проекта: «появился человек, который готов защищаться от необоснованных обвинений в преступлениях, связанных с наркотиками. При этом это довольно социально адаптированный человек, поэтому гораздо проще с ним работать, чем в других кейсах» (из интервью с А. Левинсоном). Во-первых, сам кейс возник по поводу дела о хранении конопли, что косвенно указывает на вероятность отсутствия зависимости и специфического образа жизни, связанного, например, с употреблением героина. Во-вторых, у Георгия есть маленькая дочка, которая живет с ним, постоянное место жительства, высшее образование и квалифицированная работа. Несмотря на то, что по образованию Георгий агроном, в качестве профессиональной деятельности он выбрал другое. Георгий организовал фото-арт-студию и преподавал фотографию детям в местном ДК. В связи с перечисленными обстоятельствами кейс Георгия в каком-то смысле было проще сопровождать, т.к. он был уверен в собственной невиновности и был настроен на отстаивание своих прав. С другой стороны, все перечисленные обстоятельства хоть и способствовали развитию кейса как успешного, тем не менее, мало повлияли на отношение судьи, который после десяти (!) судебных заседаний, однозначно артикулировав необходимость признания вины для получения условного срока, все-таки добился своего: «в суде, там был такой хороший эпизод. Они говорят ему: «Вот у вас там есть ребенок, вы имеете высшее образование, работаете... Как же так получилось, что вы имеете такую страшную зависимость? Как вы с ней живете, как вам

99

удается...?» Если мы понимаем, что можно эпизодически употреблять марихуану и вполне оставаться социально адаптированным, то для суда это не укладывается в голове. Он им видится, в общем-то, как общественно опасный элемент какой-то. И не то чтобы они, ну, это некоторое... в отношении судьи это точно некоторое убеждение о том, что он опасен для общества, поэтому его надо судить. Иначе б они, конечно, давно прекратили это дело, потому что ничего, кроме какой-то наркофобии, не является причиной для его уголовного преследования. Все там его обвинения, там, абсолютно идиотские: нельзя обвинять человека в хранении гнилой конопли, это он выбросил буквально, о выброшенной конопле. То есть если ты выбросил, то это добровольный отказ от преступления. Очевидно, что не может быть мотива у такого преступления, и никакой общественной опасности в этих действиях нет, а, наоборот, это социальная сознательность, проявил сознательность он, я должен сказать. А они … тем не менее, его судят. И поэтому, конечно, это даже суд не за преступление, а суд над поведением человека, над тем, что он курил траву, ее когда-то потреблял, есть какие-то сведения у них тоже, полученные не совсем законно, без участия о том, что он там год потреблял марихуану, они там развели его, когда проводили оперативно-розыскные мероприятия. И он уже этим виновен-то для них, тем, что он употреблял марихуану. Хотя это не является преступлением, но для них это формальность, что это не является преступлением, потому что судить-то все равно надо, хотя бы за что-нибудь» (из интервью с А. Левинсоном).

Георгий – потомственный агроном, поэтому эксперименты в области сельского хозяйства являются для него нормальной практикой, в том числе в силу профессионального любопытства. На своем участке в г. Видное, в теплице, Георгий попробовал выращивать коноплю. В силу не слишком подходящего для этого занятия климата, в частности, слишком высокой влажности, конопля заболела «серой гнилью». Поскольку болезнь распространялось очень быстро (а в теплице росла не только конопля), Георгий сначала срывал пораженные листки и выкидывал их в стоящую там же мусорную корзину, а потом просто скосил все, что выросло и сжег, оставив только горшки с грунтом. 18 сентября 2013 г. к Георгию, для досмотра теплицы, приехали сотрудники ФСКН. Разочаровавшись отсутствием чего-то более стоящего, сотрудники ФСКН забрали на экспертизу 17 горшков с грунтом (и корневой системой) и мусорную корзину с гнилыми листьями. Поскольку по Закону РФ культивирование конопли в размере до 19 растений не является уголовно наказуемым преступлением, предметом преступления стала мусорная корзина, в ходе взвешивания которой обнаружилось 95.4 грамма гнилых частей растений конопли. Несмотря на то, что в юридическом смысле, выбрасывая гнилую коноплю,

100

Георгий совершил «добровольный отказ от преступления», против него было возбуждено уголовное дело по ст. 228,ч. 1.

Кроме того, в день проведения ОРМ (оперативно-розыскного мероприятия) Георгий согласился поехать на медицинское освидетельствование, т.к. не знал о том, что оно является добровольным. Вследствие прохождения этой процедуры и того, что в отличие от других психоактивных веществ, следы тетрагидроканнабинола (ТГК) можно обнаружить в организме человека еще в течение месяца после непосредственного употребления, Георгий был поставлен на профилактический наркоучет. В свою очередь постановка на учет, впоследствии оказала немаловажное влияние на социальный статус Георгия и его возможности: «тетрагидроканнабинол-то он в крови остался. Хоть он не окрылил или там не подкинул пару новых идей, но тем не менее он в крови остался. Но чтобы доказать, что я не потребитель, я пошел встал на учет. И тут мне сообщают мои эти врачи, они говорят: «А у нас тут гаишники запросили отчет, кто у них числится». И помимо всех там принудительных, тех, кто на принудительном лечении, всех там наркоманов, в список меня тоже внесли, потому что, ну, «ты же стоишь на учете». И, значит, вызвали, ой, не вызвали, а пришла мне повестка в суд, которая говорила о том, что… Иск Видненского прокурора о том, что «нужно лишить Георгия прав на управление автомобилем». То есть так-то они там все помнят. Злопамятные. Видновский прокурор мне написала, что «надо его лишить прав, хоть он там и добровольно стоит и регулярно отмечается, но права ему ни к чему». Вот, так что забрали загранпаспорт как у условно осужденного, забрали права. Притом что я предоставил нужные документа, и я еще работаю помимо того, что руковожу студией, еще и на выездные объекты езжу со световым оборудованием фотографом. Но их не смутило, что это мой заработок, и что мне нужно самому отвозить световое оборудование. Так что источника дохода они меня как бы лишили».

Поскольку в медико-социальном сопровождении Георгий не нуждался, Арсений, взявший на себя все обязательства по подготовке документов, юридическому сопровождению и защите Георгия в суде в качестве общественного защитника, фактически выступал в качестве кейс-менеджера в этом деле. Основная линия защиты строилась на необходимости проведения комплексной экспертизы гнилых частей растений конопли, определения уровня ТГК в них и доказательстве того, что конопля не является марихуаной, т.е. наркотическим веществом.

В течение девяти судебных заседаний Арсений и Георгий были уверены в конечной победе, т.к. ни показания сотрудников ФСКН, ни экспертиза не доказывали вину Георгия. Тем не менее, на десятом заседании все предшествующие усилия были резко и просто перечеркнуты: «И тут начинают рассказывать такие истории, что: «Если мы вернём дело в

101

прокуратуру, то обвинение поменяется, и поменяется в более тяжёлую сторону». Возникает резонный вопрос – ну, больше, чем было, вещества стать не может. К тому же его, зафиксировало, там, шесть экспертиз. То есть откуда его больше станет? «Ну, не знаем, не знаем. Вы подумайте, подумайте». <….> И прокуратура просит (это потому, что у меня первый раз, а до этого не было ничего такого подобного), я не знаю, как называется, ну, в общем, выбирая наказание, прокуратура просит год лишения свободы в колонии. Ну, то есть реального. На что мне судья говорит: «Ну, мы же Вас предупреждали, Георгий. Вы так у нас и не сознаётесь». И, собственно, я даю показания прямо в суде, потому что дальше уже возникает такой двоякий эффект, потому что они уже предложили либо «отправляешься в поселение», ну, в смысле, в колонию, «либо признавай вину». Вот я говорю: «Слушайте, как это я сейчас вину буду признавать?» Они говорят: «Ну вот, значит, так-то, так-то, так-то, так». А я говорю: «Вообще мне как бы всё это не очень нравится», - но в итоге они говорят: «Ваше последнее слово, соответственно, либо Вы сейчас не признаёте и прокуратура, Вы слышали, либо признаёте, и тогда мы эту часть обвинения снимаем» (из интервью с Георгием).

Комментарии к кейсу: Кейс Георгия – хороший пример того, что стигма, связанная с

потреблением наркотиков, универсальна, а последствия, связанные с ней могут усугубляться за счет актуализации, например, через поведение человека или количество соответствующих медицинских диагнозов. Как и во многих других случаях, в суде основную роль играет сам факт причастности к наркотикам, который, если человек уже оказался на скамье подсудимых, практически невозможно оспорить. Механизмы исключения, связанные с наркотиками, отличаются завидным разнообразием. Если человека не получается отправить в места лишения свободы, то эти механизмы начинают срабатывать косвенно, например, постепенно исключая из привычных практик, ограничивая круг знакомств и возможностей. Георгий получил условное наказание и был поставлен на наркоучет. Вследствие получения этих новых статусов, он лишился водительских прав, которые ему нужны, в том числе для того, чтобы осуществлять профессиональную деятельность, и потерял возможность заниматься преподавательской деятельностью, а вместе с ней одно из мест работы. В целом, привычный Георгию стиль жизни был разрушен, по крайне мере на некоторое время: «И когда мы начинали делать эту студию, тоже у меня был примерно такой же план, потому что мы занимались рисованием портретов на заказ много, и у нас много разных художников, человек 20, то есть разные стили. И мы, соответственно, можем человеку предложить по фотографии разные стили рисования его портрета, напечатать его на холсте. У меня было почти все складно и выходило на то, что можно уже сидеть где-то под пальмой, раз в день

102

проверять почту, перенаправлять заказы, ребята рисуют, человек печатает, отдает, и моего присутствия здесь уже не нужно. То есть можно сидеть где-то в тепле, купаться, и бесконечное лето» (из интервью с Георгием). Зато суд города Видное не нарушил собственную статистику, согласно которой с 2011 года из 217 решений по ч. 1 ст. 228 УК все решения обвинительные, кроме двух, где дело было прекращено в связи со смертью обвиняемого (по данным сайта Росправосудия).

Поддержание хороших отношений внутри сообщества и сложившегося порядка разделяется всеми участниками процесса как основная идея, почему человека при наличии соответствующих оснований нельзя оправдать: «Сначала была нормальная прокурорша, поэтому она была за справедливость судебного разбирательства. Реально нам удовлетворяли ходатайства о дополнительной экспертизе. Была какая-то полковница, какая-то старший прокурор, старший помощник прокурора города Видного, которая улыбалась, понимала, что дело дрянь, какая-то гнилая конопля, надо, в общем, тут разобраться. Ну, у нее там свои интересы, конечно, были. И это, кстати, адвокат, он был ее приятелем, этой прокурорши. Они вместе ходили курить. Там вообще как бы все адвокаты, прокуроры, судьи, они сидят в одной комнате, и обсуждают, как нас с Георгием все-таки нагнуть. Адвокат тоже, он нам сочувствовал, иногда что-то подсказывал, помогал распечатать документы, потому что я всегда не успеваю что-нибудь распечатать. Но при этом он проговаривался, когда мы что-нибудь обсуждали, он говорил: «Не, это не в нашу пользу», хотя он имел ввиду, что это «не в пользу нашего суда, в котором я работаю». Я посмотрел, у него там 200 дел в этом суде, ну там дежурный адвокат» (А.Левинсон, фокус-группа №2)

Вика

Замужем, есть маленький ребенок 30.04.2013 – по наст. момент

Вика обратилась в ФАР в связи с предъявленными ей обвинениями по

сбыту и хранению наркотиков. При этом сбыт был доказан в отсутствии проверочной закупки, только показаниями закупщика, пришедшего в полицию и указавшего на Вику. После трех судебных заседаний, на которых Вику сопровождали юрист Аня Кинчевская и кейс-менеджер Лена Г., Вика, не дождавшись окончательного приговора, вместе с семьей уехала отдыхать в Крым.

Кейс Вики – один из примеров того, как нерешительность, непоследовательность и желание участника «во что бы то ни стало не злить судью» затрудняют и осложняют его собственное положение, и мешают достижению очевидного результата сотрудниками проекта. В итоге возникает ситуация, когда участник в буквальном смысле сбегает от

103

принятия важных решений, а «уличным юристам» остается только разводить руками, в очередной раз сталкиваясь с невозможностью восполнить потраченные временные ресурсы.

Запрос: Юридическое сопровождение по делу об обвинении по ч. 2 ст. 228 и ч.1

ст. 228.1 (хранение в крупном размере и сбыт) Предпринятые действия: Оформление договора социального сопровождения с ФАР Ходатайство о назначении общественным защитником Ходатайство об ознакомлении с делом Ходатайства о вызове свидетелей Вика обратился в ФАР в связи с предъявленными ей обвинениями по ч.

2 ст. 228 (5,7 грамм героина) и ч.1 ст. 228.1. У нее был особый порядок, но на суде она от него отказалась и сбыт (ч. 1 ст. 228.1) не признала: «у нее полная семья, муж, ребёнок, видно, что они друг друга любят, заботятся, прекрасный малыш, которого они долгое время таскали на суды и на последнее заседание всё-таки перестали. И её, в общем, обвиняют в хранении в крупном размере и сбыте. Причём сбыт совершён... в смысле доказан абсолютно дичайшим образом, без проведения контрольной закупки, только на основании показания закупщика, который пришёл в отделение полиции и сказал, я покупал у неё, возьмите её» (из интервью с А. Кинчевской). Со слов Вики, полиция оказывает давление на этого человека (закупщика), и он сдает время от времени кого-то. Викиному ребенку год и она верит в условное наказание.

5 мая состоялось третье судебное заседание по делу Вики. В начале заседания судья попросила всех кроме Вики, ее мужа (он был с ребенком), а также Аню Кинчевскую и Лену Г. - выйти из зала. Затем Вика заявила ходатайство об общественном защитнике, и для оглашения решения по этому поводу Лену Г. позвали в зал. Ходатайство, которое перед заседанием поддержал даже Викин адвокат, суд отклонил, мотивируя тем, что Лена Г. не юрист и не адвокат, а Вику защищает профессиональный защитник, поэтому ее право на защиту не нарушено.

С ходатайством для ознакомления с делом тоже не получилось - Вика заявляла его устно, и судья его отклонила, связав это с отказом по общественному защитнику. После заседания сотрудники проекта подошли к судье и еще раз уточнили, что Вика сама хочет ознакомиться со своим делом. На что судья ответила, что пусть заявляет в следующий раз. Ходатайства о вызове опера по 228.1, понятого и свидетеля по 228.1 Вика подписала перед заседанием, но так и не подала. Тем не менее, на их вызове (кроме понятого) настаивает и адвокат, и прокурор. Ни на одно из судебных заседаний (5 мая прошло уже третье) никто из них так и не появился.

104

19 мая прошло очередное заседание по Викиному делу. На просьбу Ани К. поговорить с адвокатом, Вика сказала, что не знает, как его зовут, и не считает это необходимым. Аня предложила написать и подать жалобу председателю суда по поводу того, что сотрудников ФАР выгоняют с судебного заседания, но Викин муж ответил, что Аня «перегибает палку» и не надо злить судью (при этом орать и ругаться с судьей ему кажется нормальным). При этом муж (бывший работник правоохранительных органов) в этом деле оказывает серьезное влияние на Вику, считая, что вообще не надо «париться», т.к. все равно будет условное наказание, а Аня только затягивает процесс и заставляет ее дольше нервничать. Прокурор на удивление настоял на допросе закупщика (Ермошина), и суд отложили до 3 июня (хотя муж считал, что в этот раз все должно закончиться). Вике разрешили ознакомиться с делом, но надо было ждать минут сорок, и она не стала этого делать.

Аня и Тимур пришли к выводу, что все, что можно было сделать по этому делу, было сделано, скорее всего, будет условное. Вину по сбыту Вика, как договаривались, не признает. Участие сотрудников проекта в этом деле решили временно приостановить до появления конкретного запроса от самой Вики. Через некоторое время мама Вики сообщила о том, что Вика, не дождавшись приговора, с семьей уехала в Крым.

Комментарии к кейсу: Кейс Вики с Щукинской – один из примеров того, как

нерешительность, непоследовательность и желание участника «во что бы то ни стало не злить судью» затрудняют и осложняют его собственное положение, и мешают достижению очевидного результата сотрудниками проекта. В итоге возникает ситуация, когда участник в буквальном смысле сбегает от принятия важных решений, а «уличным юристам» остается только разводить руками, в очередной раз сталкиваясь с невозможностью восполнить потраченные временные ресурсы. Неуверенность по поводу необходимости защищаться, боязнь сопротивления психологическому давлению участникам судебной системы – противоречат и зачастую мешают работе проекта, в основе которого лежат противоположные принципы. Единственным способом застраховаться от подобных случаев – мотивирование на защиту и проговаривание заранее возможных типичных ситуаций, когда участником могут манипулировать, в то время как ему необходимо твердо отстаивать свою позицию, проявляя тем самым ответственность за нее не только перед сотрудниками проекта, но и перед самим собой.

Вася 1976 г.р., художник, отбывает наказание в колонии общего режима

ИК-6 Обухово в Петербурге (срок – 1,5 года)

105

Кейс Васи о том, что нельзя признавать вину и верить следователю больше, чем «уличным юристам». Воспользовавшись страхом Васи оказаться под стражей, следователь вынудил его признать вину и дать показания против себя, хотя в деле отсутствовали и доказательства, и человек, изначально обвинивший Васю в преступлении. Арсению удалось добиться уменьшения срока пребывания Васи в заключении на два месяца. Проживавший долгое время в Москве, художник Вася был этапирован в петербургскую колонию. Благодаря этому обстоятельству к сопровождению кейса присоединился социолог проекта, что, пожалуй, говорит о том, что любой человек, наблюдавший за деятельность «уличных юристов», не только готов ею восхищаться, но и следовать примеру. За время пребывания в колонии Вася дистанционно открыл две выставки, добился своего перевода из пищевого цеха в воспитательный отдел, в библиотеку, где он чувствует себя заметно комфортнее и рисует плакаты.

Запрос: Юридическое сопровождение по делу об обвинении по ст. 158 ч. 2

(кража) Предпринятые действия: Подготовка к судебному заседанию/мотивирующее интервью Сбор характеристик с мест работы Участие в судебном заседании Апелляция Подготовка документов для УДО Результат: Уменьшение срока на 2 месяца

Кейс Васи довольно сложно как-то классифицировать. С одной

стороны, история «преступления», которое он совершил, довольно банальна, а реакция и решение суда – предсказуемы, при наличии признания вины со стороны обвиняемого. С другой стороны, история самого Васи, особенности его биографии и творческого пути, а также механизмы адаптации, используемые им для облегчения пребывания в местах лишения свободы, представляют определенный интерес и демонстрирует то, как может происходить обретение силы и возвращение веры в себя даже в экстремальных условиях колонии.

Как и другие подробности, связанные с обстоятельствами нахождения Васи в колонии, историю совершенного им преступления, Вася рассказывал неохотно. Возможно, делая это сознательно, стараясь опустить детали, пытаясь не возвращаться к описанию того, что привело его к заключению. Возможно, боясь, что излишние подробности могут его скомпрометировать перед работниками колонии, т.к. все разговоры, осуществляемые на свиданиях, записываются: «Пару лет назад, когда я жил в Москве, а денег у

106

меня не было, потому что я никогда не работал, я какое-то время торговал травой. И вот, однажды я дал довольно большое количество одному человеку, который впоследствии должен был вернуть мне за нее деньги. Прошло какое-то время, человек не возвращал ни деньги, ни траву. А я в тот момент сам начал употреблять, такое со мной бывает периодически. И вот я к нему приехал, пытался добиться справедливости, но ничего не получилось, тогда я просто взял макбук со стола и сказал, что это будет у меня, пока ты не вернешь мне долг. Оказалось, что это новый макбук эйр, который стоил тогда около 100 тысяч рублей. Но это было самоуправство, а не кража. Еще через какое-то время, уже в Питере, на Графском переулке, ночью, я напал на человека, забрал у него деньги, после этого отсидел полгода. А потом жизнь начала налаживаться, я понял, что больше такого никогда не хочу, я уехал в Москву, стал резидентом творческой усадьбы в Московской области, довольно далеко от Москвы. В один прекрасный день я, в очередной раз зайдя на Фэйсбук, стал смотреть сообщения, но почему-то в этот раз открыл папку «другое», где обнаружил сообщение от человека, который сравнивал мои работы с картинами художника Шилле, и хотел их купить. Мы переписывались с ним какое-то время, а потом договорились о встрече в этой художественной резиденции, где я тогда жил и работал. В назначенное время к усадьбе подъехала черная инфинити с двумя милиционерами, которые сообщили мне, что на меня написано заявление о краже в крупном размере и, если я сейчас с ними не поеду, то меня заключат под стражу. В конце концов, под давлением работников полиции я согласился с предъявляемыми обвинениями и подписал явку с повинной. Тем не менее, никто мне не говорил, что это преступление признают рецидивным, и я получу такой большой реальный срок. Кроме Арсения, с которым мы познакомились и потом еще вместе ездили в резиденцию. Потом у меня был суд, на который пришли примерно 30 человек художников и всяких творческих людей, каждый из которых был готов защищать меня. Но, по всей видимости, это только усугубило ситуацию и раздражало судью, которому было важно только скорее со всем этим покончить, и совершено наплевать на адекватность приговора. Меня признали рецидивистом, поэтому я получил такой большой срок, а поскольку прописка у меня питерская я оказался здесь (из интервью с Васей). Примечательно, что после прочтения текста, написанного по материалам проведенного в колонии интервью, Вася был не доволен недостаточно красочным описанием совершенного им преступления.

Довольно высокие амбиции Васи, связанные с особенностями его личности и творческой профессией, привели к возникновению излишне высоких ожиданий от участия в его деле уличных юристов, и вследствие этого большого разочарования в дальнейшем по поводу невозможности отменить или повернуть вспять данные им же самим показания. Несмотря на

107

предупреждения Арсения о возможных провокациях со стороны органов правопорядка и принуждению к даче показаний против себя, Вася, поверил следователю и фактически подписал сам себе приговор: «<он> был только средством для функционирования этой системы, там не защищались ни чьи интересы, в этом деле никаких потерпевших, ничего. Просто была потребность самой полиции кого-то осудить, сбить палку. И, ты понимаешь, этот Вася все равно, как бы мы все с ним обсуждали, все равно согласен был, но, как бы пошел по пути наименьшего сопротивления» (из интервью с А. Левинсоном). Тогда как в юридическом плане, в этом деле была возможность назначения более «легкого» наказания, в силу отсутствия каких-либо доказательств и человека, написавшего обвинительное заявление. Тем не менее, страх вновь оказаться под стражей и обещания условного срока сыграли свою иррациональную роль – Вася признал вину и свидетельствовал против себя. В процессе сопровождения кейса Васи, Арсению удалось «скостить» его срок на два месяца. Попытки помочь ему с восстановлением документов (паспорта и регистрации) кейс-менеджерами Асей и Леной Г. не увенчались успехом, т.к. сам Вася не проявил необходимого участия в этом вопросе.

Сложно сказать, было ли попадание Васи в колонию, как сам факт, непредсказуемым, тем более, что это был не первый подобный опыт, а его образ жизни способствовал возникновению таких рисков: «Я родился в Петербурге на улице Рылеева, отец был запойным алкоголиком, мать психиатром, поэтому в детстве я много времени проводил в 5-й психиатрической больнице на Троицком проспекте. Сначала я учился в еврейской школе, потом родители перевели меня в другую, но основную часть времени я не учился, а только сдавал экзамены по предметам в конце года. С нервами у меня что-то было. Я начал употреблять опиаты в 15 лет. В 1993-м мы переехали в Америку с родителями и старшим братом, они думали, что там всего этого не будет, но это же Америка, там всего было в тысячи раз больше! А спустя 8 лет меня депортировали за подделку чеков, знаешь, вот этих всех American Express и т.д.… Поскольку у меня постоянно были приводы за наркотики, за два годя до депортации мне пришлось начать сотрудничать с агентом CIA, которой я обещал, в конце концов, слить информацию о других участниках «чекового» бизнеса. Ну и так в течение 2-х лет меня отпускали, а потом приехали с мигалками, пожарниками и всем остальным и забрали. После этого я стал жить в Питере на углу Кирочной и Восстания в семикомнатной квартире, которую я долго снимал. На протяжении где-то лет 15 с переменным успехом проходил реабилитацию в разных клиниках в Таиланде…» (из интервью с Васей). Как и положено «свободному художнику», Вася практически никогда нигде не работал, но благодаря матери имел возможность вести богемный и расслабленный образ жизни, покупать наркотики и проходить реабилитацию

108

за границей: «Деньги мне все это время слала мама из Америки, она там прошла переаттестацию и стала высокооплачиваемым психиатром, т.е. была такая возможность. За время общения с ней я сам стал понимать, как нужно слушать пациентов, и ей, видимо, было это нужно. Попросту говоря, она покупала возможность общения со мной. Она звонила мне каждый день, иногда даже по несколько раз» (из интервью с Васей). Зависимость Васи от матери (не только экономическая, но и психологическая созависимость), несмотря на отсутствие упоминаний об этом, скорее всего все-таки повлияли на то, что в итоге он за два года два раза оказался заключенным: «Родители разбились в автокатастрофе, когда мне было 33 (напомним, что на момент написания отчета Васе было 38). Отец умер на месте, а мать еще несколько недель лежала в коме, а потом ее отключили. Брат продолжает жить в Штатах, но он совсем другой был всегда. У него семья, жена, дети, он любит смотреть футбол, лежать на диване и пить пиво. Мы общались последний раз три года назад, о том, что я здесь он не знает» (из интервью с Васей). Ощущение собственной исключительности и отсутствие простого материнского тепла, прикрытое деньгами и ежедневным телефонным общением, привели к тому, что, будучи взрослым человеком, Вася оказался почти не адаптирован к самостоятельной жизни и соблюдению предписанных обществом правил. Кроме того, он так и не получил высшего образования, а последний класс школы закончил экстерном, не имел ни с кем длительных отношений, т.к. в ходе первичной социализации не получил соответствующих навыков и боялся ответственности. Вследствие описанных деталей биографии, именно в ограниченных условиях колонии Вася проходит этап вторичной социализации, в реализации которого, однако, он оказался весьма успешен.

На момент проведения интервью Вася ежедневно занимался чисткой картофельных клубней, за что получал зарплату и некоторые выгоды, предопределенные статусом работника столовой: «я работник столовой, здесь это не поощряется со стороны других заключенных, типа я сотрудничаю с властью. Но я пошел на эту работу, потому что она дает доступ к другой еде, а с едой у меня вообще все сложно. А то, что тут дают в общем порядке, эту жижу, есть просто невозможно. Ты не представляешь, тут вся жизнь строится вокруг еды и сигарет, как будто больше ничего не существует» (из интервью с Васей). Параллельно с этим он готовил выставку для Московской биеннале молодого искусства, снимая выразительные портреты своих «соседей». Через некоторое время после интервью выставка состоялась, и несколько Васиных работ были проданы. Получив деньги от продажи фотографий, Вася начал их откладывать для различных нужд, задумываясь о том, что ему будет необходимо после того, как срок закончится.

109

Избегая прямого ответа на вопрос о том, почему в заключении он перестал рисовать, во время интервью Вася большую часть времени говорил о современном искусстве, о сложностях карьеры художника, о рейтингах, которые непонятно кем составляются. Через несколько недель после интервью, Вася, воспользовавшись внутренними знакомствами, добился перевода из пищевого блока в воспитательный отдел, в библиотеку. Воспитательный отдел в колонии – один из наиболее «престижных», туда, по словам Васи, попадают только люди, отсидевшие несколько сроков и заслужившие тем самым наибольшего уважения. Тем не менее, работа «библиотекаря» не оплачивается, но, во-первых, предоставляет возможность вести «закрытый» от остальных образ жизни, сосредоточенный в пространстве библиотеки, а во-вторых, возможность рисовать. По поручению начальника отдела, Вася рисует плакаты по различным поводам – от дня учителя до «индивидуальных» заказов, вроде поздравления детей сотрудников. Примечательно, что материалы, необходимые для рисования, в колонии не предоставляются, их приобретение и доставка - задача, которую должен решить сам заключенный.

Кейс Васи интересен также тем, что дал возможность «двойной рефлексии» по поводу условий пребывания и ощущений, возникающих при нахождении в местах лишения свободы, как изнутри, так и со стороны «воли». Свою жизнь в колонии Вася описывает без страшных подробностей о физическом насилии со стороны других заключенных или местных работников, и даже бытовые условия с его слов не воспринимаются как ужасающие. Однако важным акцентом в его рассказе стало ощущение полной несовместимости Васи как представителя определенной социальной группы и профессии со всем «окружающим», хотя, по его словам, основная часть заключенных оказалась в колонии в связи с применением наказания по статьям, связанным с наркотиками или кражей: «Разговор начался с того, что Вася рассказал о том, что всегда сторонился серой массы, а тут впервые оказался полностью в нее погружен» (из полевого дневника). «Здесь кругом одни дети, люди, развитие которых остановились лет в 15, когда они первый раз сели. И с тех пор уже несколько раз отсидели, для них здесь хорошо и комфортно, вокруг такие же, как они. Они ничего не понимают с первого раза, задают дурацкие вопросы, типа «почему робот? Почему с зубами?», им все приходится объяснять, почему я читаю эти книги, что я делаю и зачем». «…знаешь, это как плацкартный поезд в Крым, только едешь не двое суток, а гораздо дольше, со всеми вытекающими последствиями – свисающими сверху ногами, хождениями туда-сюда, постоянным шумом, запахом невкусной еды…» «Здесь невозможно сосредоточиться ни на чем, каждый раз когда ты пытаешься это сделать тебя прерывают, потому что 4 раза в день проверки, и мы где-то за 40 минут до начала должны выстраиваться, независимо от погоды. Когда

110

было жарко в начале июня, здесь даже стало плохому одному, потому что на жаре ты должен стоять неподвижно в течение долгого времени» (из интервью с Васей). Как ни парадоксально, основной «удар» пришелся по привычному для Васи стилю жизни, который в условиях колонии невозможно даже сымитировать.

Комментарии к кейсу: Официальные правила колонии максимально ограничивают

возможности коммуникации заключенных с внешней средой, способы получения передач и их содержание. При этом симметрично формальным правилам создаются неформальные, в которые заранее «закладывается» выгода той стороны, которая обеспечивает попадание в колонию тех вещей, которые запрещено передавать официально. К примеру, официально передавать книги в колонию нельзя, но, если можно договориться о том, что книги могут быть переданы кем-то, кто живет между заключением и волей, как, например, грузчики из пищевого блока, то за несколько пачек сигарет (количество сигарет зависит от количества книг), это можно сделать. Или нельзя иметь телефон, но у сотрудников колонии же его можно купить. А если вдруг телефон обнаружат, то его можно «выкупить», например, за картриджи для принтера или другие вещи, которые спонтанно оказываются нужными сотрудникам колонии. Таким образом, все участники процесса оказываются включены в систему получения взаимной выгоды, но жесткие правила и нормы не меняются со временем, хотя нарушаются с обеих сторон. Положение заключенного зависит от его личных качеств, способности завязывать и поддерживать нужные знакомства, как внутри колонии, так и снаружи всеми доступными средствами, а не соблюдать те правила, которые написаны на бумаги.

Атмосфера, царящая вокруг пребывания внутри колонии, не только в качестве заключенного, но и в роли посетителя, как будто намерено максимально усугубляется. Вряд ли кто-то может представить, что быть заключенным легко, но каждый пришедший посетитель должен прочувствовать на собственной шкуре «как плохо быть плохим», и пожелать больше никогда сюда не возвращаться. При этом основной задачей заключения считается исправление, которое даже с точки зрения здравого смысла с наименьшей вероятностью произойдет, если заключенный перестанет общаться с близкими ему людьми. Барьеры доступа, «педагогизированная» атмосфера и даже само физическое устройство колонии создает все условии для того, чтобы родственники/друзья/близкие не возвращались и «обрубали» контакт с заключенными родственниками: «Сначала мы прошли через две двери и зашли за одну решетку, по тяжелому звуку затвора здесь сразу стало ясно, что все изменилось – теперь мы на территории зоны и нужно слушаться и делать так, как тебе говорят. Та же женщина, что на прошлой неделе обозначила для меня эту границу,

111

сегодня проверяла, а потом забирала наши паспорта и телефоны, как бы наивно спрашивая о том, есть ли у нас с собой оружие или запрещенные вещества. Потом мы прошли через турникет и осмотр вещей в сумках, и еще через одну решетку, после чего попали в маленькую узкую комнату с низкими потолками и парой дверей. Затем в коридор через дверь и решетку, потом еще один, и наконец-то попали в комнату, состоящую из трех узких коридоров, объединенных буквой «П», посередине которой находилась другая комната-аквариум за стеклом. Вдоль буквы «П» стояли стулья, каждый из которых находился в очень условном прозрачном отсеке, в котором стоял черный телефон с красующимся на нем черной объемной звездой. Интерьер комнаты за стеклом повторял расположение условных отсеков. Каждый из нас находился на расстоянии 30 сантиметров, мы слышали самих себя, как и они, но слышать друг друга можно было, только одновременно держа черную трубку возле уха. Предположительно, такое групповое свидание могло бы проходить в присутствии человек 12 с одной и с другой стороны. Нас было четверо, мы старались сесть как можно дальше друг от друга, чтобы хоть как-то изобразить интимность. Это было сложно, куда бы ты ни сел все было прозрачным, кроме нарядных бархатных штор на окнах, от непрозрачности которых в помещении было холодно и сыро. А на стене красовался плакат с по-школьному терпеливо выведенными буквами, инструктирующими «свидующихся» о правилах поведения на свидании и контроле над этим процессом со стороны работников колонии. Конечно, все разговоры записываются, это даже слышно, если просто на секунду замолчать и вслушаться в ложную тишину в трубке. А внутри аквариума для осужденных есть еще один, только значительно меньше, именно в нем происходит контроль над процессом, но, как выяснилось позже, не всегда. Все же и у работников колонии есть другие дела. Или так – ведь и работники колонии должны отдыхать» (из полевого дневника). Свидания невозможно прервать до того момента, как охранник не выпустит пришедших, а это происходит только один раз в четыре часа. При этом в помещении для свиданий отсутствует туалет или, например, вода. Таким образом, часть посетителей автоматически исключаются из возможности приезжать на свидания (например, по состоянию здоровья, как пожилые матери).

Получается, что основным принципом организации жизни в колонии становится полное лишение заключенного личного пространства (или даже мысли о нем). В то же время, единственным способом не потерять социальные навыки и «сгладить» острые углы бытовых условий – создание сети неформальных связей, которые могут поддерживаться только при наличии устойчивых контактов между заключенными, работниками колонии и теми людьми, которые не перестают поддерживать заключенных на воле. Благодаря постоянному общению с Арсением, Женя не теряет надежды на

112

УДО и продолжает собирать необходимые для этого документы, и подключать новых людей к этому вопросу. Одна из галерей, с которой работает Женя, ежемесячно переводит небольшую сумму на его счет, которую он может использовать, в том числе, для покупки еды и откладывания на будущее. В этом кейсе простая человеческая поддержка оказывается самым главным механизмом адаптации и обретения «empowerment». Хотя, возможно, все это может происходить лишь в конкретной колонии, где менее строгий режим и методы физического насилия не так распространены, чем это бывает в других местах заключения.

Ирина 2.02.2014 – по наст. момент

Случай Ирины о том, что даже в самых очевидных, экстренных

случаях врачи могут отказать потребителю наркотиков в предоставлении адекватной медицинской помощи из-за стигмы, которая существует в их отношении. Ирине ампутировали ногу, и уже через пять дней из реанимации перевели в обычное отделение, где уже практически перестали соразмерно ситуации предоставлять обезболивание. Еще через полторы недели Ирину досрочно выписали. Сейчас, совместными усилиями кейс-менеджера Лены и аутрич-работника Дали, Ирина оформляет документы, необходимые для получения инвалидности и дальнейшего лечения.

Запрос: Предоставление адекватного ситуации обезболивания после операции

по ампутации ноги Послеоперационная консультация хирурга Обезболивающие Предпринятые действия: Договор социального сопровождения Интервью Лены Г с Ириной по поводу испытываемых ею болей Заявление на имя заведующего отделением с требованием назначить

обезболивающие со ссылкой на данные о болезни и боли (из интервью) Жалобы на досрочную выписку Организация и доставка Ирина на консультацию у хирурга Сопровождение и помощь в восстановлении полиса и оформлении

инвалидности Покупка и доставка обезболивающих Результат: Предоставление обезболивающих в больнице Консультация у дружественного проекту хирурга Постепенное восстановление документов для оформления

инвалидности (при участии аутрич-работника Дали) 113

Ирина попала в 15-ю городскую больницу с постинъекционным

осложнением после инъекции в пах. 26 января ей ампутировали ногу, и уже через 5 дней перевели из реанимации в палату. В реанимации делали обезболивание (омнопон) только перед перевязками, чего было недостаточно. В частности, не давали обезболивающее перед сном. За 5 суток, проведенных в реанимации, Ирине удалось поспать лишь несколько часов. После перевода в палату обезболивание омнопоном проводили только в течение первых суток. В дальнейшем стали давать кеторол по запросу, но не более трех раз в сутки. На вторые сутки после перевода из реанимации Ирина обращалась к врачу с запросом о достойном облегчении болей, но получила отказ. Ирина испытывала сильные боли, в том числе фантомные, которые носят острый характер и похожи на разряды тока. Это не дает ей спать и причиняет сильные страдания.

Со слов Сони, обезболивание регулируется общечеловеческими стандартами, т.е. обезболивающие предоставляются в тех случаях, когда человеку больно. Проблема лишь в том, что нет способов объективно оценить сильная боль или нет, и есть ли она вообще, т.е. всё решает врач. Стандарты обезболивания существуют, но представляют собой не продолжительность лечения, а варианты комбинаций препаратов, которые применяются в разных случаях.

Михаил прокомментировал ситуацию, подробно расписав возможный алгоритм действий. В ситуациях с обезболивающими, как и в ситуациях потенциального конфликта с врачами, необходимо действовать исходя из простого алгоритма:

Шаг 1. Доверенность с заверением у администрации лечебного учреждения

Шаг 2. Интервью с пациентом с четкими данными о том, что болит, как лечат, какие проблемы и т.п.

Шаг 3. По возможности - договор с клиентом. Шаг 4. Заявление на имя заведующего отделением с требованием

назначить обезболивающие со ссылкой на данные о болезни и боли (из интервью). Желательно заявление отдать в руки и при этом провести беседу (т.н. медиация, в результате которой конфликт может быстро разрешиться).

Шаг 5. Если Шаг 4 не дал результатов - Заявление от имени пациента главврачу о том, чтобы назначили обезболивающие.

Шаг 6. Жалоба в органы здравоохранения в случае бездействия Главврача.

Шаг 7. Обжалование в суд. Шаги с 1 по 6 можно выполнить в течение недели. В каждом заявлении

необходимо указывать на срочность мер и поэтому говорить о необходимости немедленного выполнения требуемых действий (назначения

114

обезболивающих). При этом необходимо фиксировать развитие ситуации, либо дополнительными интервью, либо краткими отчетами по делу скажем на имя руководителя организации. Это облегчит сбор доказательств, в случае обращения в суд.

После передачи заявления, основанного на данных взятого у Ирины интервью, обезболивающие все-таки были предоставлены.

11 февраля Ирину досрочно начали выписывать из больницы. Тимур оперативно написал 2 жалобы-заявления (от имени Лены Г как сотрудника и от имени Ирины) по поводу досрочной выписки на имя главврача. Договорившись с мужем Ирины о совместном походе к главврачу с жалобами, Лена, однако, не смогла дозвониться ни до Ирины, ни до ее мужа, а когда приехала в больницу в обговоренное время, оказалось, что Ирину всё-таки уже выписали.

12 февраля на встрече с Леной Г. Ирина озвучила два новых запроса. Во-первых, ее беспокоит состояние послеоперационной раны, она

хотела бы получить консультацию хирурга. К государственной медицине (к хирургам в поликлинике) она уже обращалась, но вместо консультации получила нравоучительную беседу.

Во-вторых, Ире нужны обезболивающие. Обезболивающие Ирине были куплены и доставлены. Встречу с

хирургом Ирина долго откладывала, в частности по причине отсутствия инвалидной коляски, но в итоге, 9 апреля, она все-таки произошла.

Начиная с апреля, сотрудники проекта помогают Ирине восстанавливать и собирать документы для оформления инвалидности. Процесс идет медленно в связи с психологическим состоянием Ирины, вызванным как послеоперационными последствиями, т.к. и семейными проблемами – у Ириной мамы был обнаружен рак. В последние месяцы к сопровождению Ирины подключилась Даля - аутрич-работник проекта, у которой Ирины сейчас живет

Комментарии к кейсу: В вопросах о лечении боли помимо стандартов, закона и здравого

смысла есть еще сильнейшая стигма и плохое обучение врачей при назначении обезболивающих. Как раз они и влияют на то, что обезболивающие не назначают пациентам, у которых есть история наркопотребления, потому что думают, что люди эти обманывают, что им больно, а на самом деле они просто хотят «кайфа». Также многие врачи считают, что назначать сильные обезболивающие нельзя, потому что человек станет наркозависимым. И, конечно, никто не хочет связываться с назначением обезболивающих в больших дозах, чтобы потом не иметь дело с ФСКН.

Таким образом, даже в ситуации очевидной потребности в обезболивании включаются не механизмы гуманизации лечения через

115

облегчение страданий больного, а целый спектр предписанных/сконструированных механизмов «блокировки» гуманного отношения к пациенту. Вопреки существующим профессиональным нормам, врач руководствуется навязанными обществом представлениями о наркозависимости, подкрепляемые чрезмерными и зачастую абсурдными законодательными ограничениями в отношении обезболивающих.

Владимир 33 года, наркотики употребляет 15 лет

18.08.2014 – по наст. момент Кейс Владимира еще один пример семейных отношений, когда

родители способствуют социальному исключению сына. В состоянии синдрома отмены Владимир украл у матери цепочку, за что его отец подал на него заявление в полицию. Вовремя вмешавшиеся «уличные юристы» поспособствовали получению Владимиром условного наказания. Для разрешения внутрисемейных конфликтов совместными усилиями была почти организована «семейная конференция», в которой, однако, родители сразу после суда отказались участвовать. Сейчас кейс-менеджеры проекта мотивируют Владимира на прохождение лечения, а родителей убеждают поверить в то, что Владимиру нужна их поддержка.

Запрос: Юридическое сопровождение в деле по обвинению по ст. 158 ч. 1(кража) Предпринятые действия: Договор социального сопровождения с ФАР Ходатайство о назначении общественным защитником Участие в судебном заседании в качестве общественного защитника Попытка организации семейной конференции/социально-психологическая поддержка Вовы и его родителей Результат: Наказание в виде ограничения свободы сроком 1 год и 2 месяца (с 22 до 6 утра Вова должен находиться дома)

Вова обратился в проект за два дня до суда по делу, которое было

возбуждено против него в связи с тем, что он украл у матери золотую цепочку, и отец написал на него заявление. Вова не обратился к «уличным юристам» раньше, т.к. думал, что заявление можно забрать, но не тут-то было. Сопровождение этого кейса взяла на себя Маша Преображенская – аутрич – сотрудник Фонда. Поскольку мать Вовы в итоге оценила ущерб как незначительный и обещала не свидетельствовать в суде против сына, «уличными юристами» было решено двигаться в двух направлениях. Во-первых, участвовать в суде в качестве общественного защитника с целью

116

описания особенностей поведения наркозависимых и гарантирования дальнейшего социального сопровождения Вовы. Во-вторых, организовать «семейную конференцию» с максимальным количеством участников из семьи Вовы – отцом, матерью и старшей сестрой, а также при участии нового психолога проекта Леммы, кейс-менеджеров Аси, Лены Г и Маши.

Судебное заседание, назначенное на 21 августа, было отложено на неделю, т.к. Вова потерял обвинительный акт. По словам Вовы, его адвокат по назначению предлагал за десять тысяч рублей обеспечить «благополучный исход» дела, если Вовина мать напишет заявление о прекращении дела вследствие примирения сторон. Тимур пояснил, что это юридически невозможно, т.к., с одной стороны, дела по ст. 158 не прекращаются по примирению сторон, с другой, прекращение дела может быть только в том случае, если это первое преступление обвиняемого, а у Вовы уже есть судимость по ст. 161 (грабеж).

При подготовке к организации «семейной конференции» сотрудники проекта пообщались с Вовой и его родителями. Выяснилось, что основными проблемами являются отсутствие у Вовы работы, в результате чего он уже «вынес» весь дом, и неэффективное лечение, через которое Вова проходил много раз, но ничего не помогло. Родители Вовы проявляют большой скепсис по поводу того, что Вове может что-то помочь кроме тюрьмы и «ройзмановских» методов, а сам Вова со всем согласен, готов лечиться, искать работу и участвовать в «семейной конференции», чтобы «получить поддержку». После этой встречи сотрудниками проекта был окончательно сформулирован план проведения «семейной конференции:

Лена Г. расскажет о вариантах реабилитации и детокса Макс об «анонимных наркоманах» и о своем опыте выздоровления Лемма о возможностях психологической помощи Макс о том, что такое зависимость и каковы особенности человека с

зависимостью. Проведение конференции назначали на тот же день, что и судебное

заседание – сразу после. 28 августа состоялось судебное заседание, на котором было

удовлетворено ходатайство о назначении Маши общественным защитником. Благодаря участию Маши, приобщению к делу договора социального сопровождения с ФАР и отсутствию претензий со стороны матери, Вове был назначен очень редкий и мягкий приговор – ограничение свободы. После завершения заседания, Вова попросил немедленно помочь ему с оформлением на реабилитацию, а его родители отказались от участия в «семейной конференции», лишь выразив желание в том, чтобы Асе помогла Вове с направлением и сопровождением в 19-ю больницу.

Спустя два дня Вовина мама звонила и жаловалась на то, что Вова спит и не идет в больницу, просила Асю сопроводить его туда. На следующий

117

день звонил сам Вова, извинялся, что не пошел в больницу, и обещал это сделать самостоятельно. Спустя 11 дней Вова выписался, но стал жаловаться на депрессию и на то, что кашляет кровью (у него туберкулема). Родители не проявляют к этому никакого интереса и даже не покупают лекарств, т.к. не верят Вове.

Комментарии к кейсу: Кейс Вовы – еще один яркий пример того, как отсутствие доверия и

поддержки со стороны близких разрушают любые попытки измениться или изменить свою жизнь. Уставшие друг от друга родственники оказываются в парадоксальной ситуации, когда жаловаться и проклинать друг друга, тем самым поддерживая устоявшийся в семье порядок, проще, чем пойти на встречу и поддержать тогда, когда это действительно необходимо.

Галя 1966 г.р., находится в заключении в СИЗО-6, Москва

2.07.2014 – по наст. момент

Галя обратилась за помощью к «уличным юристам», уже будучи заключенной под стражу. Дело Гали возникло в результате «слияния» двух эпизодов – хранения и сбыта, при этом, как и во многих других случаях, доказательства в отношении сбыта указывали на провокацию со стороны органов правопорядка. В процессе работы над этим кейсом «уличные юристы» столкнулись с непробиваемым барьером – ни один из адвокатов по назначению, работавших с Галиным делом, так и не предоставил возможности ознакомиться с материалами дела. А во время судебных заседаний «квалифицированная» юридическая помощь противопоставлялась неквалифицированной общественной защите, в результате чего «уличным юристам» каждый раз было отказано в удовлетворении ходатайства о назначении общественным защитником. Работа по сопровождению этого кейса продолжается.

Запрос: Юридическое сопровождение по делу об обвинении по ст. 228 ч. 2

(хранение) и ст.228.1 , ч.1, ч.3 (приготовление к сбыту; сбыт) Возможность отсрочки для лечения наркозависимости Предпринятые действия: Распоряжение адвокату для ознакомления с делом План социального сопровождения Получение сертификата для оформления в реабилитационный центр в

Казани Ходатайство о назначении общественным защитником Ходатайство об изменении меры пресечения

118

Обжалование постановления суда о продлении заключения под стражей

Галя обратилась за помощью к «уличным юристам», уже находясь под

стражей. Вопреки распространенным представлениям и формальным запретам, как правило, в местах лишениях свободы и СИЗО существуют способы для связи с внешним миром. Телефон может быть один на нескольких человек, им пользуются по очереди, максимально скрывая этот факт, притом, что обычно телефоны и сим-карты (как и многие другие вещи) попадают к заключенным через местных сотрудников, продающих их по существенно завышенной цене или обменивающих их на что-то другое. Так, например, в кейсе Васи, у которого в какой-то момент обнаружили телефон, за его возвращение попросили купить три картриджа для принтера общей стоимостью 3 тысячи рублей.

Галю обвиняют по двум эпизодам – хранение и сбыт, при этом, как во многих других случаях, сбыт доказывается проверочной закупкой, осуществленной с большим количеством нарушений, указывающих на провокацию со стороны полиции. Галя надеется на возможность отсрочки для лечения, т.к. на ближайшее время запланирована экспертиза ее состояния для определения возможности лечения вместо заключения. В качестве двух основных направлений работы были выбраны следующие: защита путем признания недопустимыми доказательств, полученных в результате незаконной проверочной закупки, а также показаний Гали, которые она дала в состоянии тяжелой интоксикации и без адвоката.

Поскольку до назначения «общественным защитником» ознакомиться с материалами дела невозможно, Тимуром было написано распоряжение адвокату по назначению, которое было подписано Галей в СИЗО и отправлено в соответствующую адвокатскую коллегию. Распоряжение не было удовлетворено, и ознакомиться с материалами дела Гале (но не «уличным юристам») удалось уже только по ст. 217 «Ознакомление обвиняемого и его защитника с материалами уголовного дела». При этом адвокаты менялись несколько раз, и каждому из них вручалось поручение.

Во время судебного заседания 15-го августа ходатайство об изменении меры пресечения было рассмотрено, но не было удовлетворено, и Гале продлили срок заключения еще на месяц. За пару дней до заседания Галя проходила наркологическую экспертизу, по результатам которой было установлено, что она нуждается в наркологической помощи.

12 сентября Галя сама заявила ходатайство о назначении Лены Г. общественным защитником, которое не было удовлетворено. Причиной неудовлетворения в очередной раз стало отсутствие юридического образования у «общественного защитника» (как и в других случаях, противозаконное).

119

25 сентября на очередном судебном заседании ходатайство о назначении общественным защитником в очередной раз не было удовлетворено. А адвокат по назначению наотрез отказывается содействовать в ознакомлении с Галиным делом. «Уличными юристами» было принято решение о написании жалобы на адвоката, обжаловании недопуска Лены Г в качестве общественного защитника.

Комментарии к кейсу: Развитие кейса Гали продолжается, говорить о том, какого результата

добьются в этом случае «уличные юристы» - слишком рано. Тем не менее, уже сейчас, можно отметить, что поведение адвокатов по назначению и сам факт смены нескольких адвокатов в течение короткого периода времени – имеют явные признаки непрозрачности, закрытости и полного отсутствия желания сотрудничать ради защиты интересов клиента.

Олеся

ВИЧ+, ампутирована ведущая рука 18.08.2014 – по наст. момент

Олеся обратилась в фонд, когда столкнулась с невозможностью, как

госпитализироваться с незаживающими трофичекими язвами и высокой температурой, так и получить доступ к наркологическому лечению. Кроме того, у Олеси ВИЧ и гепатит С, что существенно сужает для нее доступность медицинских услуг и возможность столкновения с грубым отношением к себе. При поддержке кейс-менеджера Лены, Олесю удалось оформить на лечение во 2-ю инфекционную больницу. Развитие кейса Олеси продолжается.

Запрос: Помощь в лечении постинъекционных осложнений – язва на ноге Помощь в оформлении на наркологическое лечение Предпринятые действия: Организация госпитализации и сопровождение во 2 ИБ Заявление в свободной форме на имя главврача об оказании

наркологической помощи

Медицинский запрос Олеси, с которой сотрудники Фонда познакомились во время аутрич-выхода пока что не «перерос» в полноценный кейс с большим правозащитным потенциалом. Как и в других аналогичных случаях, специфику и перспективность Олесиного случая оценивала Соня – медицинский работник проекта: «У Олеси были запросы на медпомощь (большая язва на ноге) и на наркологическое лечение, которое человеку с язвами от гос. медицины получить невозможно. Но ситуация оказалась серьезнее, чем мне представлялась. Левая нога до колена отечная

120

и горячая, не сгибается в стопе, и с трудом в колене. На левой икре глубокая язва, незаживающая потому, что Олеся в нее ставится. Ситуация знакомая по Николаю с ожогами от метадона; вены везде у нее закончились, а пах она открывать не хочет, остались сосуды только в язве. На этом фоне у нее температура 39 с лишним, которую она глушит жаропонижающими. Несколько дней назад она госпитализировалась с подозрением на флегмону во вторую инфекционную (у нее ВИЧ и гепатит С), но в больнице продержалась три дня из-за конфликтов в отделении. По ее рассказам там произвол, и находиться там невозможно, не то что лечиться. Сейчас она дома, перевязки делает только на ночь, так как днем колется в язву. Купили мы ей мирамистин и бинтов, левомеколь у нее есть. На внутримышечный тропик она переходить не хочет из-за сильных постинъекционных болей. В результате, как мне кажется, ситуация вполне тянет на скорую, но скорая везет людей с ВИЧ только во вторую инфекционную, куда Олеся категорически отказывается ехать. Положат ли Олесю, если она просто придет в приемник какой-нибудь больницы? Мы решили, что я завтра попробую позвонить новому дружественному хирургу и спросить про возможность лечь в 23 ГКБ. В случае если нельзя, ей в любом случае нужна срочная консультация хирурга, назначение антибиотиков - можно было бы самим к дружественному хирургу съездить. Насчет наркологической помощи ситуация мутная. Чтобы получить эту помощь, Олесе нужно залечить свою язву, а лечить ее она может, только перестав в нее колоться. Еще Олеся согласна поучаствовать в борьбе с 17-й, 19-й, на тему недоступности наркологической помощи для людей с язвами» (из переписки сотрудников проекта по поводу кейса Олеси).

После длительных обсуждений возможных вариантов помощи Олесе, «уличные юристы» все же пришли к выводы, что иного варианта кроме как госпитализироваться во 2-ю инфекционную больницу (2 ИБ), нет.

25 августа, благодаря помощи Лены Г, Олесю положили во 2 ИБ. По просьбе Олеси Лена Г привезла ей бинты и левомеколь, т.к. в больнице это не выдают. Заодно Лена передала Олесе заявление в свободной форме на имя главврача об оказании наркологической помощи, в котором также содержалась просьба в случае отказа в наркологической помощи письменно его обосновать. В результате попытки передать заявление врачу, Олесе отказались ставить отметку о принятии. Нарколог приходил, но выписал только таблетку феназепама на ночь. В канцелярию передать заявление невозможно, поскольку из корпуса пациентов не выпускают.

После выписки из 2 ИБ, 5 сентября, состояние Олесиной ноги начало улучшаться. Олеся по-прежнему хочет по-прежнему хочет проходить наркологическое лечение, но для надежности перед госпитализацией собирается получить у хирурга из поликлиники выписку о том, что ее

121

нога не представляет собой препятствие для лечения в стационаре, помимо этого, Олесе надо взять выписку из СПИД-Центра с номером иммуноблота.

В течение последующей недели Лена Г. несколько раз безуспешно пыталась связаться с Олесей для оформления в наркологию. По словам мамы (отвечающей по телефону обычно пьяной), Олеся потеряла телефон.

Комментарии к кейсу: «Невылупившийся» пока кейс Олеси – еще один страшный пример

того с какими барьерами может столкнуться наркозависимый человек при попытке получения медицинской или наркологической помощи. Весь этот процесс быстро превращается в замкнутый круг, когда в одном месте не берут по одной причине, а во втором, потому что сначала надо, чтобы оформили и пролечили в первом. И все это происходит на фоне зависимости, мотивация на лечение которой стремительно уменьшается при возникновении таких взаимоисключающих барьеров и отсутствия человеческого отношения там, где по идее его не может не быть.

Талья, Макс, Михаил

ВИЧ+ Кейсы Тальи, Макса и Михаила по поводу сбоев в предоставлении

анти-ретровирусной терапии (АРВТ) о том, как важно отстаивать свое право на здоровье. Смена схемы АРВТ чревата серьезными побочными явлениями и ставит под большой вопрос эффективность такой терапии. Перебои в АРВТ случаются тогда, когда по каким-то причинам то или иное лекарство становится малодоступным или появляются новые, которые нужно выводить на рынок. В результате схема меняется, и страдают люди, которые долгие годы выстраивали именно свою схему, благодаря которой состояние их здоровья держится на стабильном уровне.

Благодаря поддержке «уличных юристов», люди, сталкивающиеся с ограничениями своего право на здоровье и, в частности, на предоставление подходящей именно им схемы АРВ-терапии, пишут жалобы, борются за свое право и добиваются справедливости. В результате сопровождения этих кейсов был выработан алгоритм действий, подходящий для таких случаев (определены организации, в которые необходимо посылать жалобы и последовательность действий).

Общий запрос: Перебои в предоставлении АРВ-терапии В конце первого года проекта «Уличные юристы» возникло три

похожих кейса, объединенных общим запросом на отстаивание права получения лечения, необходимого для соблюдения показанной схемы АРВ-

122

терапии, не имеющей для конкретного человека побочных эффектов. В процессе сопровождения этих кейсов был отработан общий алгоритм действий в таких случаях. Наиболее эффективным способом отстаивания права на лечение и отсутствия показаний к его смене является написание жалоб в ответственные за этот процесс органы:

1. СПИД-центр, пациентом которого является участник 2. Миндзрав/Депздрав – орган, который несет ответственность за

работу СПИД-центра 3. Прокуратура - орган осуществляющий контроль над деятельностью

государственных учреждений При необходимости жалоба может быть также направлена в Роспотребнадзор.

Талья 4.07. 2014 – 11.08.2014

«ВИЧ был обнаружен в 2000 г. На учет в областной центр в Мониках

встала в 2004 г. Терапию начала принимать в 2007 г. Первая схема была другая, не помню какая. Я была на исследованиях несколько лет. В 2009 меня по моей просьбе перевели на другую схему Калетра+Комбивир, при которой я могу беременеть, так как мы с мужем планировали ребенка. На приеме в начале июня 2014 г. мне сообщили, что нет Калетры, и предложили поменять схему. Я отказалась. У меня был свой запас препаратов, и я продолжила его пить. Сказали, что через месяц Калетра должна поступить. Следующий прием был 4 июля 2014 г., на котором мне опять сообщили, что Калетры нет, и предложили поменять схему. Я опять отказалась и продолжила пить свой запас. Запас у меня есть еще на месяц. Следующий прием назначен на 30 июля. Схема мне подходит полностью, побочных эффектов нет, анализы идеальны. Медицинских показаний для смены схемы нет».

Написанные с помощью Тимура жалобы, Талья отправила в соответствующие органы, согласно обозначенному алгоритму. Терапия была предоставлена, а чуть больше месяца спустя Талье звонили из СПИД-центра, пациенткой которого она является: «ну зачем же так сразу жалобу писать, могла просто подойти и поговорить, мы бы что-то придумали».

Макс Август 2014 – по наст. момент

Макс, как и Таля, столкнулся с перебоями в предоставлении АРВ-

терапии (Реатаз в Федеральном СПИД-центре). Только в его случае из Минздрава пришел ответ, содержащий довольно странное объяснение причины этой ситуации – перебои объяснялись проблемами с тендерами, что фактически означает признание Минздрава своей плохой работы. Получив

123

такой ответ, Макс, написав жалобу в порядке гл. 25 ГПК в связи с бездействием Минздрава РФ, решительно настроился подавать в суд.

Обратившись к лечащему врачу с просьбой сделать копии результатов анализов за весь период, Макс столкнулся с попыткой отговорить себя жаловаться: «Результаты анализов вам выслать не смогу, нет возможности сканировать такой объем. Если хотите, можете подъехать за копиями. Что вы рассчитываете получить в результате суда? Не думаю, что это будет большее, чем новая отписка. И, честно говоря, для нашего центра это может повлечь проблемы, поэтому прежде чем вы будете что-то предпринимать, мне бы все-таки хотелось предварительно это с вами обсудить».

Развитие кейса Макса продолжается.

Михаил 18.08.2014 – по наст. момент

Михаил в июле вышел из мест лишения свободы. Там он получал

АРВТ с 2012 года (Иситрес + Комбивир). Другие препараты комбинировать с Комбивиром пробовали, но это вызывало у него сильные побочные эффекты. Сначала в колонии не хотели давать Иситрес, но через ЕСПЧ Михаил добился терапии, т.к. было признано нарушение РФ ст. 3 Конвенции.

В июле Михаил освободился и пошел в СПИД-центр Москвы, где ему сказали, что у них нет Иситреса, и предложили другой препарат. Михаил попробовал перейти на новую схему, но опять столкнулся с сильным побочным эффектом. Сейчас он принимает свои запасы Иситреса с Комбивиром, но Иситрес скоро закончится.

В настоящий момент вирусная нагрузка у Михаила около 3000 и не падает, что его тоже настораживает. Он хотел сделать в СПИД-центре анализы на резистентность, а также на вирусную нагрузку, но этих тестов там также нет.

Таким образом, не проводя анализов на резистентность для определения причин по которым высокая вирусная нагрузка сохраняется, предлагают смену схемы, т.к. его препарата в наличии нет.

*** Бывают люди и события, которые вдохновляют. Был сегодня

свидетелем настоящей такой Солидарности и Взаимопомощи, которые, как мы знаем, движут эволюцией.

В общем, есть мужчина, ВИЧ-положительный. Ему терапию не давали, но у него были какие-то свои запасы и на них он перебивался как-то. Перерыв в АРВ-терапии грозит тем, что вирус мутирует и препарат перестанет действовать. В общем перерыв это плохо. И на днях ему дали наконец-таки препарат.

124

Есть другой мужчина. Тоже ВИЧ-положительный. Ему препараты не дают. Ну вот так уж вышло. Но ему они очень нужны и он сам себе их вынужден добывать - по форумам лазает и покупает сам и т.д. В общем, тяжкий это труд - лечить себя, если государство на тебя положило болт. А препарата у него ну реально на день-два осталось.

И вот сегодня в беседе с первым мужчиной я обмолвился о ситуации второго. Говорю "Вот, прикинь, ваще, вилы у мужика". А тот такой: "А че, какой там препарат у него? А давай я ему свои отдам? У меня осталось же! Чего ему там надо-то?"

В общем, выяснилось, что у второго жуткие проблемы как раз с тем препаратом, который есть у первого, и тот естественно с ним ими поделился. А ведь это речь не просто о том "Да я подарю, мне не жалко", а речь о здоровье.

В заключение отмечу, что первый мужчина – тот, что поделился, отсидел энный срок в тюрьме. За что - не знаю. Да и не мое это дело. Мучаюсь только вопросом, почему государство смогло в нем увидеть преступника и лишить свободы, а я вот никак не могу. Ну и вторым вопросом, каким надо быть хорошим человеком, чтоб не испортиться под таким насилием и несправедливостью со стороны государства (пост Тимура в Facebook).

125

Приложение 2. Краткое описание всех кейсов

Галя В 2010 г. Галя полгода находилась в местах лишения свободы за кражу в

продуктовом магазине. В процессе отбывания наказания Галина мать, с которой у нее давно были сложные отношения, в частности, потому что мать запретила Гале общаться с ребенком, «выписала» Галю из квартиры. Кузьминским районным судом было вынесено заочное решение о снятии Гали с регистрации в связи с тем, что она была признана «безвестно отсутствующей». В результате Галя оказалось бездомной, но благодаря помощи кейс-менеджера Лены Г. на некоторое время обрела хоть и сомнительную, но все же «крышу над головой» в ЦСА «Люблино». История Гали «Люблино» - яркий пример того, как работает государственная система социального обслуживания и социальной адаптации. Положение человека, попавшего в нее, не только не улучшается, а наоборот закрепляется как маргинальное. Система сверхдисциплинирования в этом случае явно избыточна и больше похожа на правила тюремного содержания, чем на то, что способствует процессам адаптации. Получается, что если человек не достоин даже горячего обеда, то закономерно напрашивается вопрос о необходимости существования таких институций, их вполне заменяют тюрьмы. И выходит, что человек, имеющий опыт и способный сравнивать, в итоге оказывается в тюрьме, признавая, что там кормят (!) лучше. Сотрудникам проекта не удалось уберечь Галю от заключения, но все-таки получилось передать некоторые юридические знания и чувствительность к несправедливости, благодаря которым Галя помогает сокамерницам отстаивать свои права.

Коля Коля обратился в проект, получив письмо об отмене условного срока, в связи с тем,

что несколько раз не отмечался в УИИ. Его заключили под стражу в результате того, что судили дважды по одному делу, а это противоречит Закону РФ. После трех судебных заседаний, на которых последовательно отклонялись предшествующие постановления суда, спустя пять месяцев, Колю наконец-то выпустили из СИЗО. В этом деле даже адвокат не был изначально предоставлен, что также является нарушением Закона, которым воспользовались юристы проекта, выстраивая линию защиты. Всю работу, связанную с оформлением необходимых документов, их подачей и пр. занимались юристы проекта и кейс-менеджер Ася, с которой у Коли установились теплые отношения, и благодаря которой у него самого появилась уверенность в себе хотя бы на некоторое время.

Кейс Коли в каком-то смысле созвучен истории Гали из Люблино. Несмотря на большую юридическую победу, совершенную Колей вместе с «уличными юристами», непризнание ее близким человеком (матерью) существенно нивелирует те усилия, которые прикладывались для обретения Колей уверенности в себе. В таких ситуация, как у Гали и Коли, им гораздо проще представить, что они могут помочь кому-то, но не себе. Об этом явно свидетельствует их активность в помощи другим людям, оказавшимся в тюрьме и столкнувшимся с несправедливостью.

Владимир Кейс Владимира «Бибирево» еще один пример семейных отношений, когда

родители способствуют социальному исключению сына. В состоянии синдрома отмены Владимир украл у матери цепочку, за что его отец подал на него заявление в полицию. Вовремя вмешавшиеся «уличные юристы» поспособствовали получению Владимиром условного наказания. Для разрешения внутрисемейных конфликтов совместными усилиями была почти организована «семейная конференция», в которой, однако, родители

126

сразу после суда отказались участвовать. Сейчас кейс-менеджеры проекта мотивируют Владимира на прохождение лечения, а родителей убеждают поверить в то, что Владимиру нужна их поддержка.

Лена РВ История Лены РВ, практически в миг лишившейся свободы и собственных детей, –

пример того, как беспощадно «перемалываются» судьбы нескольких людей, оказавшихся под воздействием непонятной никому мотивации опеки. А государственная пропаганда, объявляющая о курсе на сохранение биологической семьи, оказывается всего лишь «трепом» относительно тех целей опеки, которые ею преследуются, когда на кону двое симпатичных здоровых детишек. Огромное количество судебных заседаний, исписанных бумаг, затраченных усилий, следование всем поставленным условиям – все это ради целей, которые оказалось невозможным достичь в водовороте решений, который не обратить вспять. В сопровождении этого кейса участвовали все сотрудники проекта. Благодаря Арсению Павловскому, Лене Г. и Асе Сосниной была организована «семейная конференция», к участию в которой удалось привлечь представителей органов опеки, но, которая, как и многие другие действия обернулась пустыми обещаниями и лицемерием с их стороны. В процессе работы над кейсом Лены РВ к Тимуру Мадатову присоединилась новый юрист проекта Анна Кинчевская, для которой кейс стал настоящей «школой».

Важную роль в кейсе играет мамы Лены РВ – Ангилина, которая старается не падать духом, и при поддержке ФАР продолжает отстаивать свое право на опеку внуков. Единственным плюсом ситуации можно считать количество навыков, полученных Ангилиной и Леной РВ за это время. И теперь, когда в заключении, Лене понадобится медицинская помощь, она сможет самостоятельно ее добиться. Но не слишком ли это высокая цена?

Наташа Кейсы Марины и Наташи «Исправительные работы» - истории о том, что в

некоторых случаях добиться справедливости не так сложно, но человеку для мотивации может не хватать не только юридических знаний, но банального человеческого тепла, которое «уличные юристы» всегда готовы передать «от сердца к сердцу». Так произошло в кейсе Наташи, проживающей на территории ЦСА «Люблино», которую за кражу приговорили к 10 месяцам исправительных работ. Инспектор УИИ направил Наташу на работу дворником, несмотря на то, что по медицинским показаниям (тромбофлебит, тромбоз, острая экзема и гепатит) тяжелая физическая работа ей противопоказана. Поле общения с юристом Тимуром Мадатовым, Наташа самостоятельно получила выписку из истории болезни, которую предъявила инспектору УИИ с требованием предоставить адекватную ее состоянию здоровья работу. Требование было удовлетворено, Наташа получила новую работу.

Марина Марине было отказано в стоматологической помощи по причине отсутствия

одноразовых инструментов, необходимых для обслуживания ВИЧ-положительных пациентов. Ситуация разрешилась чудесным образом и очень быстро. В тот же день Ася дозвонилась до поликлиники, где ей и Марине принесли извинения за этот инцидент. А уже на следующий день Марину принял стоматолог и вылечил больной зуб. Для закрепления положительного эффекта, Тимур написал жалобу главврачу поликлиники. В ответ на жалобу пришло письмо от главврача, в котором он очень подробно и обоснованно извинялся перед Мариной за «дискриминацию, которую он в своей больнице не потерпит!».

Саша

127

Кейс Саши «Мужа Наташи» - о том, насколько формально устроена судебная практика и насколько могут быть нетерпимыми работники наркологии по отношению к собственным участникам. Саша обратился в ФАР за помощью в оформлении справки из наркодиспансера о том, то он ложится на реабилитацию. Наличие такой справки было сформулировано судьей в качестве условия для вынесения приговора об условном лишении свободы в Сашином деле по ст. 228. ч.1 (хранение без цели сбыта). Благодаря поддержке Аси Сосниной Саше удалось пройти «бюрократический квест» и выиграть в суде, гордо размахивая справкой из наркодиспансера, действительной всего 12 часов.

Николай Кейс Николая – один из самых объемных в проекте, возникший как запрос на

лечение трофичеких язв и наркозависимости, он превратился в череду успешных и безуспешных попыток помочь Николаю пройти адекватную реабилитацию и обрести более-менее постоянное место жительство. Основная проблема заключается в том, что Николай не гражданин России и живет на улице. За время сопровождения этого кейса, Николаю пришлось столкнуться с массой нарушений своих прав, связанных с непредоставлением медицинской помощи, отказах в госпитализации, досрочной выписке после стационарного лечения и оперативного вмешательства.

Эльдар История Эльдара – еще одна история о сложившейся деструктивной логике

государства, позволяющей за мелкую кражу при отсутствии московской прописки заключить человека под стражу, объясняя это тем, что под подпиской о невыезде он просто исчезнет. Благодаря работникам проекта, Эльдар поверил в свои силы и отказался от особого порядка, в результате чего получил условный срок, а постановление суда о заключении под стражу было отменено.

Георгий Кейс Георгия «Гнилая конопля» о том, как работает обезличивающая,

универсализирующая сила российской наркополитики. Социально адаптированный человек, фактически отказавшийся от совершения преступления, столкнувшись с судебной системой, конструируется как враг и «наркоман», которого нужно изолировать от семьи, ребенка, профессиональной деятельности. Благодаря усилиям Арсения Левинсона, пройдя девять судебных заседаний, на десятом Георгий прямо в процессе судебного заседания заставили признать вину, поставив перед ним ультиматум – либо признание вины, либо реально заключение. Зная, что может потерять, Георгий признал вину, уже и так столкнувшись с теми ограничениями, которые возникают вследствие причастности к потреблению наркотиков.

Вася Кейс Васи о том, что нельзя признавать вину и верить следователю больше, чем

«уличным юристам». Воспользовавшись страхом Жени оказаться под стражей, следователь вынудил его признать вину и дать показания против себя, хотя в деле отсутствовали и доказательства, и человек, изначально обвинивший Васю в преступлении. Арсению удалось добиться уменьшения срока пребывания Васи в заключении на два месяца. Проживавший долгое время в Москве, художник Вася был этапирован в петербургскую колонию. Благодаря этому обстоятельству к сопровождению кейса присоединился социолог проекта, что, пожалуй, говорит о том, что любой человек, наблюдавший за деятельность «уличных юристов», не только готов ею восхищаться, но и следовать примеру. За время пребывания в колонии Вася дистанционно открыл две выставки, добился своего перевода из пищевого цеха в воспитательный отдел, в библиотеку, где он чувствует себя заметно комфортнее и рисует плакаты.

Ирина

128

Случай Ирины иллюстрирует то, что даже в самых очевидных, экстренных случаях врачи могут отказать потребителю наркотиков в предоставлении адекватной медицинской помощи из-за стигмы, которая существует в их отношении. Ирине ампутировали ногу, и уже через пять дней из реанимации перевели в обычное отделение, где уже практически перестали соразмерно ситуации предоставлять обезболивание. Еще через полторы недели Ирину досрочно выписали. Сейчас, совместными усилиями кейс-менеджера Лены и аутрич-работника Дали, Ирина оформляет документы, необходимые для получения инвалидности и дальнейшего лечения.

Талья, Макс, Михаил Кейсы Тали, Макса и Михаила по поводу сбоев в предоставлении анти-

ретровирусной терапии (АРВТ) о том, как важно отстаивать свое право на здоровье. Смена схемы АРВТ чревата серьезными побочными явлениями и ставит под большой вопрос эффективность такой терапии. Перебои в АРВТ случаются тогда, когда по каким-то причинам то или иное лекарство становится малодоступным или появляются новые, которые нужно выводить на рынок. В результате схема меняется, и страдают люди, которые долгие годы выстраивали именно свою схему, благодаря которой состояние их здоровья держится на стабильном уровне.

Благодаря поддержке «уличных юристов», люди, сталкивающиеся с ограничениями своего право на здоровье и, в частности, на предоставление подходящей именно им схемы АРВТ-терапии, пишут жалобы, борются за свое право и добиваются справедливости. В результате сопровождения этих кейсов был выработан алгоритм действий, подходящий для таких случаев (определены организации, в которые необходимо посылать жалобы и последовательность действий).

Вика, Щукинская Вика обратилась в ФАР в связи с предъявленными ей обвинениями по сбыту и

хранению наркотиков. При этом сбыт был доказан в отсутствии проверочной закупки, только показаниями закупщика, пришедшего в полицию и указавшего на Вику. После трех судебных заседаний, на которых Вику сопровождали юрист Аня Кинчевская и кейс-менеджер Лена Г., Вика, не дождавшись окончательного приговора, вместе с семьей уехала отдыхать в Крым.

Кейс Вики – один из примеров того, как нерешительность, непоследовательность и желание участника «во что бы то ни стало не злить судью» затрудняют и осложняют его собственное положение, и мешают достижению очевидного результата сотрудниками проекта. В итоге возникает ситуация, когда участник в буквальном смысле сбегает от принятия важных решений, а «уличным юристам» остается только разводить руками, в очередной раз сталкиваясь с невозможностью восполнить потраченные временные ресурсы.

Галя, Щелковская Галя обратилась за помощью к «уличным юристам», уже будучи заключенной под

стражу. Дело Гали возникло в результате «слияния» двух эпизодов – хранения и сбыта, при этом, как и во многих других случаях, доказательства в отношении сбыта указывали на провокацию со стороны органов правопорядка. В процессе работы над этим кейсом «уличные юристы» столкнулись с непробиваемым барьером – ни один из адвокатов по назначению, работавших с Галиным делом, так и не предоставил возможности ознакомиться с материалами дела. А во время судебных заседаний «квалифицированная» юридическая помощь противопоставлялась неквалифицированной общественной защите, в результате чего «уличным юристам» каждый раз было отказано в удовлетворении ходатайства о назначении общественным защитником. Работа по сопровождению этого кейса продолжается.

129

Олеся, Бибирево Олеся обратилась в фонд, когда столкнулась с невозможностью, как

госпитализироваться с незаживающими трофичекими язвами и высокой температурой, так и получить доступ к наркологическому лечению. Кроме того, у Олеси ВИЧ и гепатит С, что существенно сужает для нее доступность медицинских услуг и возможность столкновения с грубым отношением к себе. При поддержке кейс-менеджера Лены, Олесю удалось оформить на лечение во 2-ю инфекционную больницу. Развитие кейса Олеси продолжается.

Олег Олег в 2010 году был приговорен к 6 годам лишения свободы. Олег хотел

пересмотреть решение суда, так как был осужден за дезоморфин. С момента осуждения в закон были внесены изменения, которые позволяли пересмотр дела и снятие обвинений по ч. 1 ст. 228 по дезоморфину. Ходатайство Олега было рассмотрено и удовлетворено – срок снизили на 5 месяцев, он выйдет на свободу уже через полтора года. В настоящее время Олег планирует пересмотреть таким же образом более раннюю его судимость, так как она также была по дезоморфину.

130

Приложение 3.

Санкт-Петербургская научная общественная организация социологов «СПАС»

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА

от 31.01.2014 №_1

заседания Этического комитета СПб НОО «СПАС»

Председатель

Воронков В.М., президент Центра независимых социологических исследований (ЦНСИ), член правления СПб НОО «СПАС».

Секретарь

Кондаков А.А., вице-председатель СПб НОО «СПАС», научный сотрудник Центра независимых социологических исследований, ассистент профессора Европейского университета в СПб.

Присутствовали

Ярошенко С.С., к.с.н., вице-председатель СПб НОО «СПАС», доцент ф-та социологии СПбГУ.

Здравомыслова Е.А., к.с.н., профессор факультета политических наук и социологии (ПНиС) Европейского университета в СПб, член правления СПб НОО «СПАС».

Божков О.Б., старший научный сотрудник Социологического института РАН (СИ РАН), член правления СПб НОО «СПАС».

131

Чернова Ж.В., к.с.н., преподаватель факультета социологии НИУ ВШЭ СПб, член правления СПб НОО «СПАС».

Чепурная О.В., к.к.н., преподаватель факультета свободных искусств и наук СПбГУ, член правления СПб НОО «СПАС».

Кулева М.И., научный сотрудник Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ СПб, член правления СПб НОО «СПАС».

ПОВЕСТКА ДНЯ:

1. Этическая экспертиза исследования Дмитриевой Александры Владимировны на тему

«Механизмы социального включения/исключения потребителей наркотиков в процессе оказания

им комплексной правовой помощи (на примере проекта «Уличные юристы»).

ПО ПЕРВОМУ ВОПРОСУ слушали ответственного секретаря ЭК Кондакова А.А. Представлены

следующие документы:

1. Заявление.

2. Программа исследования.

3. Бланк информированного согласия.

Замечаний по представленным документам нет

ПРЕДЛОЖИТЬ разрешить проведение исследования Дмитриевой Александры Владимировны на

тему «Механизмы социального включения/исключения потребителей наркотиков в процессе

оказания им комплексной правовой помощи (на примере проекта «Уличные юристы») как не

противоречащее принципам этики социологического исследования.

132

ГОЛОСОВАЛИ:

за-8 чел,

против-нет,

воздержавшихся нет.

ПОСТАНОВИЛИ: Разрешить Дмитриевой Александре Владимировне проведение исследования на

тему «Механизмы социального включения/исключения потребителей наркотиков в процессе

оказания им комплексной правовой помощи.

Председатель Этического комитета В.М. Воронков

СПб НОО «СПАС»

Секретарь Этического комитета А.А. Кондаков

СПб НОО «СПАС»

31.01.2014

133

Приложение 4. Гайд полуструктурированного интервью с

сотрудниками проекта «Уличные юристы»

Блок 1. Профессиональная биография Как попали в проект/чем занимались до этого/с чем совмещается деятельность в проекте сейчас Какие ожидания/представления о подобных практиках Осведомленность о подобных проектах/аналогах Блок 2. Работа в проекте «Уличные юристы Роль в проекте профессиональная/личная, алгоритм работы Описание кейсов, которые вы ведете «Удачные»/»неудачные» кейсы проекта/конкретного участника Примеры/причины удач и неудач, их анализ и объяснение Личная роль в удачах/неудачах Соответствие ожиданий от проекта реальности, в чем особенности и различия между представлениями и практикой Блок 3. Барьеры/ограничения/возможности/ресурсы в проекте Какие проблемы возникают при работе с кейсами Возможность избегания подобных проблем (или их неизбежность) (Не) проницаемость медицинских/правовых/социальных институтов vs опыт и ресурсы Основной ресурс проекта, его «движущая» сила Взаимодействия с клиентами/представителями гос. организаций: возникающие сложности и возможности для улучшения Прозрачность системы/алгоритма действий, необходимых для оказания комплексной правовой помощи Блок 4. Оценка работы проекта в динамике Отношения с клиентами в процессе работы над разрешением проблемной ситуации/после окончания кейса Эффективность передачи клиентам полученных в ходе реализации проекта «знаний» для осуществления самостоятельных действий Что можно было бы изменить в проекте, если было бы можно начать заново Приложение 5. Пример расшифровки интервью с сотрудником проекта Интервью с Аней Кинчевской, юристом проекта А: Расскажи, как ты попала в проект? Аня: На самом деле, случайно. Мне всегда хотелось заниматься правозащитной деятельностью, но я долгое время не могла найти для себя какое-то место. Но так получилось, что я нашла страницу Тимура Вконтакте, так как он из моего университета... и заинтересовалась его репостами проекта снижения вреда... Я ему написала, мы списались, договорились сходить вместе на аутрич. В принципе, меня всегда поражают

134

такие люди, так как у нас в академии их очень мало среди юристов именно. Поэтому мне стало интересно. Я сходила пару раз на аутрич с ними и как-то постепенно втянулась. А: То есть просто написала Тимуру, грубо говоря, и он тебе написал, что «приходи постоять с нами». Аня: Ну, вообще это фишка пары ФАРа, что все очень открыты, все очень дружелюбны, то есть мне действительно безумно комфортно. И я не представляю, где так ещё бывает. То есть нет никакой иерархии, нет подчинения. А: Ну да... Аня: Только сотрудничество. А: А чем вообще ты занимаешься? Аня: А. Ну, вообще я учусь на юридическом уже третий год, заканчиваю... А так, в принципе, ничем особо. А: Ну, это тоже нормальная тема. А на юридическом какая у тебя специализация? Аня: Государственно-правовая. И сейчас только я понимаю, что это была моя ошибка именно в силу моей неуверенности. То есть когда было время выбирать специализацию пару лет назад, я не решилась выбрать уголовно-правовую, и сейчас я об этом жалею, и в тоже время гражданско-правовая казалось мне безумно скучной. Мне надо было что-то такое более или менее оптимальное. Даже до сих пор я начинаю... периодически сомневаюсь. А: Да, особенно сейчас, работая с этими штуками. А до того как ты попала в проект, ты слышала о таких проектах как "уличные юристы", конкретно? Аня: Ну вообще, название "уличные юристы" было мне знакомо изначально, но я не помню откуда. И как бы я очень долго искала своё место, то есть где бы могла применить свои знания на практике в контексте помощи людям, но при этом сложность была в том, что я не знала с чего начать, не знала куда пойти, не знала что делать. Потому что да, я определённым образом общалась с некоторой московской тусовочкой, но при этом это была тусовка чем... поиск какой-то работы. И на самом деле очень сложно найти выход на какую-то организацию, которая нуждается в тебе и ты нуждаешься в ней и с ФАР действительно получилось очень случайно. А: Ну, и всё, вроде, как я посмотрю... Так а ты какие сейчас кейсы ведёшь? Аня: Сейчас до этого был кейс Лены Р.В. Измаиловой, который, в принципе, до сих пор идёт, потому что до сих пор сохраняю связь с ней, насколько это возможно в женском СИЗО, и с Артуром мы занимаемся апелляцией. И второй кейс - это кейс Вики Щукинской, где у неё, вроде, всё повеселее, чем у Лены. Ну, надеюсь. А: Ну, по поводу других кейсов ты не особо в курсе? Аня: Ну, получилось так что, как бы разговоры, я что-то слышала, что-то смотрела. Но так фундаментально я это не изучала. Так только текущие... А: А можешь что-нибудь поподробнее рассказать о своём участии вот в этих двух кейсах. Лены Р.В. и Вики. Аня: Значит, в кейс Лены Р.В. я включилась, когда уже было далеко не первое заседание, шёл второй месяц судебного процесса и я просто предложила Лене Г., которая кейс-менеджер, давай я с тобой схожу с тобой на суд. Потому что мне было это интересно. И что это из себя представляет, и что могу там сделать, и, может быть, Лене это было полезно. Так на тот момент наш юрист, Тимур, он работал на второй работе и, ну, в принципе юрист, он этим не занимается, как я поняла, это больше работа кейс-менеджеров. И, собственно, основная работа заключается в том что... ты взаимодействуешь с человеком. На самом деле я не знаю, какая часть важнее, потому что кажется, что неким установление доверия и эмпаурмента во многом даже важнее, чем составление каких-то документов. Потому что часто бывает так, что человек, в силу

135

какого-то своего нигилизма, находится в полной растерянности и ему кто-то нужен рядом, чтобы объяснить, что делать, как делать, какие будут последствия. Ну, и, соответственно, сопровождая это, я готовила различные документы. Те, которые я могла подготовить, потому что понятно, что какие-то сложные ходатайства, иски, жалобы я, в силу отсутствия практики, ну, затрудняюсь. Хотя постепенно конечно уже лучше, чем в первое время. А: Ну, это нормально. Аня: Ну и, собственно мне очень понравилось то, что я могу что-то делать и поэтому постоянно находится на связи с юристом и за этим смотреть всем, как наблюдает адвокат. То есть я составляю документы, но при этом знаю, что надо мной будет какой-то контроль. Что если я ошибусь, то меня поправят и это очень здорово для студента. А: Ну да конечно, естественно. Одновременно и учится и не совершать ошибок. Аня: Потому что особенно первое время я как бы чувствую недостаток... даже не то чтобы в знаниях, а в скорее, скорее в том, как это происходит на самом деле. То, что я изучала в книжках. И механизмы взаимодействия, как это происходит с судом, с правоохранительными органами, поиск каких-то механизмов. Ну, так же нельзя отрицать полностью субъективный фактор взаимодействия с судьёй с адвокатом. А: А можешь рассказать вот о каких-то моментах, которые ты каким-то образом представляла, и как изменилось твоё впечатление о них, когда ты столкнулась с ними на практике? Аня: Наверное, моё самое сильное впечатление было во время апелляции по лишению родительских прав Лены, потому что до этого. Я как бы занималась её уголовным делом, и там был достаточно адекватный судья, так как судьи, насколько я понимаю, уже привыкли заниматься вот этими 70% наркодел. А тут мы попали в московский городской суд на апелляцию и на самом деле были довольно оптимистично настроены, на самом деле даже слишком оптимистично. И там ещё было несколько юридических косяков, но это не так важно. А что меня поразило, собственно - это отношение судьи. Я тогда столкнулась с этим первый раз... ну, мне рассказывал об этом другой кейс-менеджер, Ася, и тут я поняла, что действительно так. То есть мы пришли в суд, зашли в зал заседаний, и как только судья поняла, что речь идёт о наркозависимой женщине, у неё сразу включилось какое-то дикое морализаторство. Она почувствовала, что она вершит сейчас высшую справедливость и просто тон, отношение, мимика жесты - всё говорило о каком-то дичайшем презрении. И тогда нам всё-таки отказали в апелляции и... то есть мы проиграли апелляцию... И это было таким образом, что я чувствовала себя абсолютно беспомощной. То есть я понимала, что, что бы я не делала там, это не изменишь. То есть итог, итог этого решения не поддаётся юридическому влиянию в силу такой стигматизации. А: Может быть ты сможешь как конкретно это проявлялось? Там какие-то слова? То есть понятно слова, мимика, жесты и так далее. Что конкретно как ты поняла. То есть вот это отношение как-то изменилось... когда судья поняла что это такое дело, а не какое-то другое. Аня: Ну... честно говоря, это было пару месяцев назад и в голове немного всё смешалось... но я помню, что откровенное хамство во время судебного заседания было со стороны органов опеки и попечительства, которые наезжали на Лену и на Лену Г., кейс-менеджера, за какие-то фразы, сказанные ей на первом заседании. И, если честно, я не помню каких-то конкретных слов, но общее отношение было таким, что, даже несмотря на какие-то формальные нарушения, всё и так ясно. То есть смысл возвращаться к этому делу ,потому что её всё равно лишат родительских прав, потому что она наркоманка и потому что в семейном кодексе чётко прописано, что диагноз хроническая наркозависимость является основанием для лишения родительских прав. Но честно такого шоку, чтобы прям... не было. То есть никто никого не унижал открыто, не оскорблял, ну, со стороны судей. Было

136

три судьи, ну, вторые делали просто вид что они судьи. А: Ага... Я просто вчера брала интервью у мамы Лены. Она как раз рассказывала, как сейчас всё происходит с опекой, как она сейчас пытается что-то делать. Аня: Да, это безумная история. Я до сих пор не понимаю некоторых вещей. И для меня они не поддаются логическому объяснению. То есть, возможно, происходят какие-то скрытые процессы, о которых мы, может, и догадываемся, но точно не знаем. Так как я до сих пор не могу для себя объяснить, зачем нужны опеке эти дети. А: Я тоже не понимаю совершенно... Ну, вот Лена говорит, потому что они хорошенькие... Аня: Ну, с Леной когда я разговаривала, с Леной Р.В. Она тоже говорила про то, что они давно нацелились на моих детей, они хотели отобрать их уже очень давно и даже доходило до того, что это дело специально завели, специально провели контрольную закупку чтобы отобрать детей. Но честно говоря, это похоже на теорию заговора, и я думаю ,что просто так сложились обстоятельства. А: Ну, да, насколько я понимаю, у них до этого не было никаких взаимодействий. Аня: Нет. А: Вряд ли они могли заранее нацелиться. Аня: Но она считает, что, так как они здоровенькие, хорошенькие, чистенькие, то опеке они очень нужны. Чтобы за них кое-кто заплатил, кто-то уже хочет усыновить. Ну, может это и правда, я не очень представляю себе ситуацию в детских домах, но мне казалось, что отказников сейчас очень много. А: Ну да, мне тоже так кажется. Ну, может потому что двое, брат и сестра реже бывает в таком... в какой-то совокупности. Непонятно. А что с Викой? Там что за дело и как ты участвуешь? Аня: С Викой?.. На самом деле, довольно интересное для меня дело, потому что Вика - это такой человек, который вызвал у меня симпатию именно как человек, а не как... подсудимый там, подзащитный или как это назвать. И поэтому это дело для меня довольно сложное и вообще оно заключается в том, что... А: Всё, всё хорошо. Аня: А.. То есть неполная семья, муж, ребёнок, видно что они друг друга любят, заботятся. (шум на заднем фоне) Прекрасный малыш, которого они долгое время таскали на суды и вот на последнее заседание всё-таки перестали. И её, в общем, обвиняют в хранении в крупном размере и сбыте. Причём сбыт совершён... в смысле доказан абсолютно дичайшим образом, без проведения контрольной закупки, только на основании показания закупщика, который пришёл в отделение полиции и сказал, я покупал у неё, возьмите её. А: Да, я помню это. Аня: Вот поэтому мы очень надеемся на то, что дело по сбыту развалится и ей дадут условку за хранение. А: Угум. Аня: Но всё равно очень сложно в плане того, что я прямо вот очень чётко столкнулась с проблемой того, что «я не хочу злить судью». То есть мы советуемся там с Тимуром, с юристами, с кейс-менеджерами. Что-то придумываем. Я ей предлагаю, Лена это предлагает ей... А всё упирается в то, что «я не хочу злить судью». Но при этом, даже не смотря на то, что не хочет злить судью, мне кажется, что всё-таки что-то можно сделать. А: А что это такое... что это за такой принцип не злить судью? То есть ну вот это?.. Аня: Ну, потому что как бы я могу это понять, чисто по-человечески... Когда человек попадает в такую ситуацию, мне кажется, что исход процесса во многом зависит от того, как относится судья. Но это заблуждение, хотя не полностью, как мне кажется. Ну, вот Михаил говорит что заблуждение. И получается, что человек находится в стрессовом

137

состоянии и полной дезориентации, поэтому начинает верить своему адвокату по назначению, который не на его стороне. Верить следователям, верить там прокурору - кому угодно. И, по сути, получается, что он находится в противодействии со всеми остальными участниками процесса и в такой стрессовой ситуации часто получается так что... Когда мы начинаем предлагать что-то действительно рациональное из общей какой-то судебной практики, проверенной, всё упирается в то, что человеку уже настолько промыли мозги. Какие-то там слухи, кто-то кому-то сказал, там что-то передали, то сложно уверить его в том, что всё будет в порядке. Что нет ничего страшного в том, чтобы жаловаться, там, подавать ходатайства, я не знаю. Делать какие-то замечания. А: Ну да. Аня: А сейчас, допустим, нас вообще выгоняют из зала суда, хотя судебное заседание открытое, формально. И при этом как бы я не могу ничего сделать, потому что я Вике предлагаю, «давай напишем жалобу председателю суду, давай я напишу от своего имени, что меня выгоняет». «Нет, нет, нет, нет, я этого не хочу». Ну и к ней подходит муж, который бывший опер, ты перегибаешь, не надо ничего делать. Этому мужу кажется нормальным, что на неё, ну в смысле... орёт на судью, ещё там на кого-то, а вот такие формальные методы они предпочитают не использовать. В этом плане сложно, потому что понимаешь, что муж оказывает на неё большее влияние, чем я, потому что, в принципе, я не знаю, как объективно оценить вызываю я доверие или нет. Я понимаю, что я там студент, что-то не знаю, чего-то не понимаю, и всё это доверие основывается на каком-то личном взаимоотношении. А: То есть получается, что ты в этом деле не только как юрист, но и как кейс-менеджер. Ну, поскольку у вас более тесные, личные отношения. Аня: Ну, получается что да, я уже немного в этом запуталась, но меня всё устраивает. То есть, как юрист, я не должна этим заниматься, но почему бы нет? Ну, так получается, что Лена, допустим, не может сходить на суд, я без проблем схожу. А: Ну, соответственно вы там созваниваетесь, общаетесь. Аня: Да, да. Хотя иногда возникает путаница. Что-то кто-то кому-то сказал. А: А как ты думаешь, как юрист, почему так редко получается участвовать в деле в качестве общественного защитника Алине и Асе. Почему их не пускают? Аня: Я думаю, что, во-первых, потому что судьи, они действуют и думают по какой-то накатанной системе. Возможно, это очень эрудированные личности в какой-то мере. Но когда они выполняют свою работу, когда они являются судьями... они делают всё так, как должно быть, то есть так, как для них предусмотрено корпоративной этикой, и более того, я больше чем уверена, что нет никакого давления на них со стороны иерархии. Возможно, есть в каких-то политических ситуациях, а так судья просто понимает, что он должен делать и как, исходя из своего опыта. Поэтому человек, когда сталкивается с ситуацией, которая ему незнакома и непонятна, он предпочитает уйти, чем действовать каким-то новым для себя образом. Ну, и конечно же проще отказать, если законом предусмотрено что можно отказать, чем потом как-то взаимодействовать с этим общественным защитником, возится с ним и так далее. А: Ну да. Ну это грустно конечно, потому что изначально, насколько я понимаю, когда задумывался проект что очень сильно ставили на то, что формально будет строится этот процесс, а получается что всё равно это неформальная помощь. Аня: Получается что да, хотя случаи, конечно, разные бывают. А: В каком плане? Аня: В плане того, что... ну... Сени Левинсона, по-моему, были случаи, когда ему формально дали общественного защитника. А: Не, по-моему, у него, ну, вот дело...

138

Аня: Возможно, не фаровскому делу. А: А, не по фаровскому, да наверное. Аня: Ну, тоже как там это делалось... вот и у Аси был странный случай, когда ей сначала вроде как можно, потом вроде как нельзя. А: Ну да. Не просто странно что... официально закреплённый статус, который можно получить, а получается, что получить очень сложно. Аня: Ну, потому что в законе именно такая формулировка, что судья может разрешить, а может не разрешить. А: Ага. А как ты думаешь, вот во всех этих делах, которые, соответственно, ведут кейс-менеджеры, юристы... Какие механизмы больше срабатывают, ну, грубо говоря, это какие-то правовые нормы? Правовые механизмы, которые в каких-то случаях помогают помогать, а в каких-то случаях, наоборот, усугубляют положение? Или это ещё какие-то дополнительные механизмы, которые срабатывают, потому что это по делу 228 статьи? Аня: Я честно говоря, не могу представить, что могло бы ухудшить положение клиента, если только он ничего такого не было... но возможно ошибаюсь. Не дам вам ответ на это. А: Ну, я в том смысле что... Правовые и межличностные методы, может быть, больше работают? Аня: Не то что даже правовые и межличностные, но какая доля стигмы и какое соотношение стигмы и стигматизирующих каких-то механизмов (не слышно из-за шума) социальных, да? И какая доля права и закона вот в таких делах, именно по 228 статье? А: А, ну, если со стороны судей больше? Ну, со стороны судей или каких-то... Я думаю, что, на самом деле, судьи уже привыкли, потому что у них огромная куча дел по 228. И для них не является каким-то шоком, что "о боже она наркоманка, её нужно срочно посадить". Но при этом некоторые предубеждения всё-таки есть. А: Но лучше всё-таки посадить. Аня: Ну да, мне кажется многие судьи, на самом деле, уверены, что так для человека будет лучше. И для меня ещё шок был, что все эти механизмы, по которым сажают наркопотребителей, известны абсолютно всем. И наркопотребителям и ментам, и адвокатам, но при этом это не мешает продолжать сажать. То есть, когда было одно из последних заседаний по Лене Р.В., то ли Лена, то ли Артур пытались объяснить схему, по которой производится контрольная закупка, судья такой "ну да, я всё это понимаю, что вы мне тут рассказываете?". И, тем не менее, это продолжает происходить. А: То есть все всё понимают, но продолжают закрывать на это глаза? Аня: Ну да, потому что всех это устраивает, зачем что-то менять? А: Ну да, а почему, удобно? А! а вот у вас же была общая встреча с Мишей Деличенко, разбирали Ленино дело, насколько я помню. А можешь что-то рассказать о том, что происходило на той встрече, потому что такая тайна покрытая мраком, потому что никто отчетов не написал. Аня: Ну, я могу рассказать свои впечатления, потому что мы не обсуждали какие-то конкретные вопросы, но при этом по итогам встречи я разговаривала с Ильёй, который является наркопотребителем и участником аутрич. И он сказал такую фразу, что "я вот слушаю это всё и мне смешно, потому что, на самом деле, это всё полная фигня и происходит с ними так...". И я считаю, что он во многом прав. Важно ориентироваться во многом на то, с чем сталкиваются клиенты, а не то, как мы себе это представляем. И, соответственно, предоставлять помощь, которая фактически им поможет, а не составлять какие-то документы, которые рассчитаны на то, что там, например, судебный процесс происходит по УПК. И поэтому мне, конечно, очень понравилось всё то, что говорит Михаил, но чуть позже переосмыслив, мне показалось, что кое-что из этого не имеет отношения к действительности. Тоже самое было, когда мы с Тимуром проводили

139

юридический семинар, и я поняла что... то есть даже один из участников сказал, что такое чувство как будто мы живём в одной реальности, а вы в другой. И я действительно понимаю, что я живу в другой реальности и те советы, возможно, применимы ко мне, а для них там могут только ухудшить положение. И это вот та разница, которую я сейчас пытаюсь как-то осознать и даже в практике выработать знания, которые помогут именно в конкретных ситуациях, реальных ситуациях. А: А, ну, например? Аня: Ну, например, когда ко мне, или к тебе, подходит сотрудник полиции, ты можешь попросить у него удостоверение, и он подумает что ага, она знает с кем имеет дело, она знает, что имеет право делать. И, скорее всего, он от тебя отстанет. При этом, когда потребителя задерживает мент и он начинает у него спрашивать: "а предъявите удостоверение! а на каком основании вы меня задерживаете? ". То реакция будет – «ага, ты чего умный такой»? А: Козёл. Аня: Ага, и как бы... действительно единственный выход - это находить какие-то компромиссы. А: Ну, а как здесь найти компромисс? Аня: Ну, в плане того, что я не могу советовать человеку такое, за что будут бить? А: А ты думаешь, что его будут больше бить за то, что он попросил удостоверение? Аня: В том плане что, когда я шла на юридический семинар, я думала о том, что необходимо очень чётко выразить идею того, что нужно пользоваться 51 статьёй, то есть отказ от дачи показаний. Потому что тех показаний, что они дают на следствии, это просто что-то ужасное. И на них потом строится всё обвинение. И если они заранее будут отказываться, звонить там в ФАР, звонить там ещё куда-то, всем так будет лучше. А потом я прихожу и понимаю, что мне говорят "ты понимаешь что меня пиздят за 51 статью? " А: То есть просто, когда упоминаешь? Аня: Да, и я просто не могу советовать человеку, который на кумарах, которого бьют. Или которому там предлагают дозу, как это было с Артуром, я не знаю насколько это правда, но он так говорил. Я не могу насоветовать, ну, знаешь, там, «используй 51, молчи» и всё такое. А: А что у Артура было? Что это за история? Аня: Ну, на суде, когда он давал показание, он говорил, что его показания были даны под моральным и физическим давлением, которое заключалось в том, что его, во-первых, били, во-вторых, привезли на кумарах, и ему было очень плохо, его ломало. И менты чуть ли там не сами развели ему дозу и предложить в духе, давай ты дашь показания и получишь. И, собственно, так это и произошло, насколько я понимаю. А: Нормально. Аня: То есть у меня нет возможности это проверить, но, возможно, это и правда. А: Ну, это, кстати, такая история в духе Миши Калетян. Ну, насколько я понимаю, его эта линия очень важна, то что человек, там, в состоянии синдрома отмены заставляют давать показания и, соответственно, признавать вину, подписывать особый порядок и поэтому эти дела такие какие они есть. Аня: Собственно, да. А: Только непонятно, что с этим делать? Аня: Ну, потому что он несколько раз говорил по поводу того, что в законе отсутствует чёткое указание, что делать с человеком, можно ли у него брать показание, нельзя? Или можно ему вызвать скорую или не вызывать? Поэтому нет инструкции к поведению, поэтому менты делают так, как они считают нужным. А: Ну, соответственно, тогда это можно и оспорить?

140

Аня: Да, но мы упёрлись в то, что нельзя оспорить того, чего нет. А: Или невозможно оспорить то, что невозможно доказать. Аня: Нет, в том плане, что нельзя оспорить нарушение правил, которых нет. А: Уу. Ну да. Не, но... Аня: То есть это некий пробел в законодательстве, который необходимо каким-то образом восполнить. А: А если, допустим, классифицировать это как пытку? И ссылаться, там, на российское законодательство там, не знаю, на конвенции ООН. Аня: Насколько я помню, это как раз то, о чём говорил Михаил. Но проблема в том, что всё сложно это задокументировать, чтобы вызвали скорую, чтобы врачи зафиксировали то, что у человека ломка. Потому что бывает так, что и побои довольно сложно зафиксировать. А: Ну да. Не, ну, насколько я понимаю, бьют же тоже они, знаете... Ага, а, ну, вот по твоим уже... сколько ты уже времени в проекте получается? Аня: Где-то с начала февраля, наверное? А: А, я помню, как только ты появилась я уже тогда приехала в Москву первый раз брать интервью и как раз мы обсуждали, что вот появилась новая девочка. Аня: Э бе. А: И тогда мы обсуждали, что подключать или не подключать к рассылке, что делать. Аня: Потому что, на самом деле, у меня нет никаких личных мотивов, чтобы заниматься именно наркопотребителями. Просто разговаривая с Тимуром, я поняла, что это очень большая область, то есть 70% дел, 70% людей которые осуждены, которые содержатся в СИЗО, или даже более количество людей. Ими фактически никто не занимается. Поэтому я подумала, а почему бы и нет? Но при этом у меня нет каких-то личных мотивов. В том плане что, ну да, у меня есть там какие-то друзья, там родственники, ну ничего такого трагичного. Поэтому ну... первое впечатление было в том, что все не очень поверили в то, что мне это действительно интересно, или в то, что там долго продержусь, я не знаю. А: Не, ну это, скажем так, не самая приятная область деятельности. Можно найти что-то более приятное и комфортное. Видимо, это может вызвать недоверие, почему молодая симпатичная девушка решает этим заниматься? Прекрасно понимаю, поскольку... Аня: Я тоже. Даже в том плане, что я долго сомневалась. Я только 3 курс, то есть что-то могу сделать, но много того, что не могу, что не понимаю, чего не знаю. То есть мне было очень сложно, потому что у меня не было курса семейного права до сих пор. И тут суд по детям. Я, в общем, находилась в полной дезориентации. А: Ну, сейчас уже лучше? Аня: Да, сейчас получше. Но всё рано я понимаю, что мне нужно столько всего изучить, пролистать, посмотреть. А на фоне учёбы и сейчас сессии как-то не очень всё успевается. А: Ну, естественно, конечно. Ну, и времени всё-таки не так много прошло. Аня: Ну, надеюсь. А: А вот уже с высоты твоего опыта работы в проекте, ну, и вообще в юридической сфере. Как ты думаешь, а можно было бы дать какой-то совет по поводу того, как улучшить работу уличных юристов, работу с кейсами или работу кейс-менеджеров. То есть есть какие-то моменты, которые ты считаешь более удачными, менее удачными? Аня: Ну, именно юристов.... Тут я могу сказать то, что я уже сказала, что нужно быть ближе к реальности, к реальным ситуациям. И я думаю, что это приходит с опытом, наверное. А: А может и нет. А может и наоборот. У меня такое ощущение, что большинство юристов наоборот... Аня: Ну, я имею ввиду наших юристов. Поэтому я и стараюсь как можно больше

141

взаимодействовать с так называемыми клиентами, общаться с ними, чтобы понимать, как они живут, чем они живут, что у них в голове. И, соответственно, иногда это переходит рамки, потому что у юристов есть какое-то правило, что не должно быть эмоциональной привязанности с клиентом. Это будет только мешать работе. А тут получается, что это правило игнорируется, но мне кажется, что это всем только на пользу. Хотя бывает так, что начинаешь сильно переживать за человека. А: Ну, да, естественно. Аня: Сильнее, чем стоило бы, наверное. А: Ну, может быть, это стоило, как раз потому, что у тебя ещё было не настолько много дел, чтобы потерять эмоциональную связь. Аня: Да, возможно, мне ещё все так ново, всё интересно, всё так нравится. А потом, наверное, эта эмоциональная эмпатия будет более подкреплена. Хотя, конечно, меня вообще пугает профессиональная деформация, эмоциональное выгорание всякие такие штуки, которые связаны с профессией юриста. Поэтому я для себя до сих пор не могу решить, чем я хочу заниматься по жизни, это всё так колеблется в разные стороны. А: Ну, это нормально, наверное. Аня: Ну, сейчас почему бы нет? А: Ну да, тем более в таком проекте как этот. Угум. А как ты думаешь. Ну, такой, не знаю, странный вопрос. Что является основной движущей силой этого проекта? И что позволяет ему развиваться, продолжать жить, ну как бы стимулирует? Аня: Именно с юридической... ооо, «Уличные юристы». Я думаю, что, во-первых, это какая-то личная мотивация сотрудников, которая может быть установлена на разных факторах. То есть это может быть какой-то личный опыт или ещё что-то. Но при этом, возможно, очень важна та отдача, которую ты получаешь от клиента. То есть, когда мне Вика говорит, ну «ты же придёшь на следующий суд, ну пожалуйста, пожалуйста». Потому что ей там реально стрёмно, она вся на нервах. И тем более, когда она одна там без мужа, её никто не поддерживает, и я понимаю, что, конечно, приду, не могу сказать нет. То есть мне это не сложно, а для неё это важно. Поэтому продолжается работа, хотя в какой-то момент мы, вроде как, решили, что сделали уже всё, что можно по этому кейсу, и надо немного остановится и не тратить на это время. И я понимаю, что даже если это будет не по ФАРу, не оплачиваться, не ещё что-то, то мне несложно сходить с человеком, если для него это важно. Просто в качестве моральной поддержки, потому что во многом это влияет на то, как ведёт себя человек в суде, с судьёй. Потому что если человек использует формулировки вроде "я не помню" "я не уверен", это скорее играет в пользу признания вины, а когда человек уверен и говорит "нет такого не было". А: Ну да. Аня: А минус ещё Викиного дела в том, что я, в принципе, не то чтобы очень часто сталкивалась с судебной системой, но это что-то ужасное. Последний суд мы ждали 4 часа, и после этих 4 часов мне уже вообще ничего не хотелось. То есть я была абсолютно вымотанная. И оттуда как бы не уйти, ничего, потому что работа суда так организована. Сначала мы ждали судью, которая опоздала, поэтому сначала рассматривалось дело, которое было ещё до нашего. А потом мы ждали прокурора, потом мы ждали адвоката, потом ещё кого-то. В общем 4 часа ушло на... А: Ну, то есть всё устроено так, чтобы человек пришёл на свой суд уже окончательно измочаленным. Аня: Ну, я не знаю. Мне не кажется, что так специально устроено, но получается, что действительно, что в ожидании суда человек уже абсолютно никакой. Ему не хочется ни спорить, ни доказывать, ни придерживаться своей позиции и это конечно очень сложно, потому что, ну, действительно там нельзя так сделать, чтобы, «о пойдём отойдём

142

покушаем!» Максимум, что мы делаем - это отойдём покурить, как-то там немного а ещё в суде самом душно ужасно, мерзко и эта казённая атмосфера конечно очень подавляет. А: Ну да, естественно, конечно. Аня: И часто бывает такое, что мне хочется уйти. «Можно мне уйти, давай я уйду, я больше не могу». Я говорю типа «ну, ты понимаешь, что тебе придётся всё равно это сделать, всё равно это будет через две недели, всё равно будешь также ждать, давай ты щас потерпишь». И тогда Вика мне говорит: «Если бы не ты, я бы, наверное, уже сбежала отсюда». То есть я понимаю, что это не совсем так, но всё равно, возможно, тут какое-то значение для меня это имеет. А: Ну, безусловно, конечно. А на аутричи тебе нравится ходить? Аня: Да, ну, нравится, то есть первые впечатления были какие-то такие, космические. Я чувствовала огромную отдачу от людей и практически бывает, что привыкаешь и становится нормально. Но до сих пор интересно, когда подходят новые люди, то есть которые ещё не знакомы с ФАР, у которых это вызывает удивление, которые начинают благодарить радоваться - это безусловно приятно. А: А на алкоголиков ты ещё не натыкалась? Аня: Натыкалась... Не, ну, всякое бывает, как-то я не знаю насколько это правильно или нет, но иногда я не могу быть стопроцентно уверена, что это потребители, если человек в ужасном состоянии просит у меня мазь от язв, почему бы нет? А: Ну да. Аня: Потому что до сих пор я как бы не до конца научилась визуально вычислять. Некоторые проблемы, иногда я ошибаюсь, и мне очень неловко. А: А какие-нибудь прогнозы у тебя есть? По поводу того, как закончатся дела по Лене Р.В.? По Вике? По Вике понятно, что хочется, чтобы было условное. Аня: Мне кажется, по Вике есть все шансы, чтобы была условка, потому что мы с ней это всё тысячу раз обговаривали, надо чётко придерживаться той позиции, которую мы с ней вместе выбрали. Ну вместе там с юристами, с ФАРом. И даже несмотря на то, что периодически она не хочет злить судью, она всё равно не признаёт сбыт, что уже большой успех. Она отказалась от особого порядка, и я надеюсь, что ей дадут только за хранение условку на фоне того, что у неё есть ребёнок. И, в общем-то, в принципе всё хорошо. А по Лене на самом деле, как мне кажется... ну исход дела, он не самый худший, потому что... да, там были какие-то ошибки с её стороны, с нашей стороны, конечно, можно было... возможно даже в принципе скосить сбыт, я не знаю... Ну таким самым оптимистичным прогнозом... Ну в принципе-то, за что и судили, ну то есть сбыт, по части третьей 228, то по организованной группе лиц и 6 лет это очень неплохо. А: Ну да, я понимаю, что если брать квалификацию... Аня: Ну то есть из судебной практики, да. То есть я понимаю, что это что-то безумно дичайшее, но при этом всё сложилось не так плохо, как могло бы, что для Лены, что для Артура. А: А Миша что говорил? Ну на сколько я понимаю, мы тут говорили с Саней, что он был не доволен тем, как всё разрешилось. Аня: Да, он сказал, что мы очень много косячили, что очень много было ошибок с нашей стороны, и ,когда я включилась в это дело, я... ну как бы я ещё плохо, наверное, понимала специфику наркодел, да и в принципе уголовного процесса. Потому что ну да, там есть какая-то практика в прокуратуре, в следственных органах, но со стороны защиты я это никогда не рассматривала. И собственно получилось так, что я целиком положилась на позицию Лены. Именно в смысле Лены Измайловой. Так как я считала, что нельзя, ну, в принципе действовать в её интересах, сейчас я понимаю, что нужно было как-то сильнее на неё давить, в чём-то переубеждать, что-то разъяснять в тысячу первый раз. Но на тот

143

момент была такая позиция Лены, которую ей насоветовали адвокаты по назначению, что надо успеть рассмотреть дело до обжалования по лишению родительских прав, потому что в этом случае дадут отстрочку. И потом мы с Леной грозно ей говорим, что: «Ну ты понимаешь, что отсрочку отменят, как только тебя лишат родительских прав. Ну то есть как только решение вступит в силу». И она такая: «да, да, да, я понимаю, но я всё равно не хочу затягивать процесс». То есть вторая проблема. Первая проблема - не злить судью, а вторая проблема - это «я не хочу затягивать процесс». Потому что, конечно, от этого хочется избавиться, но как бы другой вопрос: что получится в результате? И человек находится в таком постоянно стрессовом состоянии. Ему хочется, чтобы побыстрее всё это закончилось, чтобы было какое-то решение. Даже вот периодически у меня проскальзывали фразы в духе: «Скорей бы меня уже посадили», потому что, ну... ожидание в общем мучительное, и я это понимаю. Но в то же время надо, конечно, постараться и сделать всё, что от тебя зависит, чтобы исход дела был более благополучным. А: Ну да, насколько я помню, они вообще там несколько раз меняли решение. То есть в какой-то момент соглашались, что нужно... Аня: А, да, с Леной ещё была такая проблема, что она вроде как соглашается, потом меняет позицию, потом говорит с Леной, говорит с Тимуром... и постоянно ещё и звонил её адвокат по назначению, что, в принципе, здорово, потому что обычно адвокаты по назначению обычно не звонят и вообще не разговаривают со своими подзащитными. Но тут получилось так, что под влиянием всего этого она не могла выбрать какую-то устойчивую стратегию, и постоянно получалось так, что мы приходили с какими-то там готовыми документами или ещё чем-то, а она такая: «Нет, нет, нет, я решила не затягивать, поэтому мы не будем это подавать». И всё это вот у меня сразу-сразу, поэтому у нас была путаница, в голове у меня точно была путаница. А: А, да, ну, для меня тоже, ну, в плане комментирования это самый тяжёлый кейс, потому что я уже вот так вот устала, ну, грубо говоря, я 20 страниц задокументировала, а было 400 переписки. Аня: Ааа, я даже не знала. А: Да ну, я же... да, да, да. Я читаю переписку, сначала её выкачиваю, потом я её читаю и ну как бы пытаюсь сделать из этого какой-то сплошной текст. И это в плане дела Лены Р.В., это просто ужас. То есть нужно ещё сохранить какую-то юридическую колею, по которой всё шло. А когда это всё то так, то так, то так, то так, ну, в какой-то момент просто перестаёшь понимать, что вообще происходило в этом деле. А ну вот с твоей точки зрения, насколько стандартно это дело? Ну, такое, как у Лены. То есть как часто такие дела встречаются в судебной практике? Аня: Я не могу сказать, там, ну что... я слишком близко знакома с судебной практикой по наркоделам, но в принципе это стандартная схема. То есть приходит человек, которого периодически ловят, который периодически сотрудничает с полицией, который периодически кого-то сдаёт. А: То есть Тиманкин? Аня: Да, Тиманкин... и сейчас точно так же, в деле Вики это Ермошин. То есть все знают, что он сотрудничает, все знают, что он периодически кого-то сдаёт, но это всё продолжается и продолжается. Забыла, что я хотела... А вот, поэтому это очень стандартная схема, приходит человек, который на кого-то там доносит, проводит проверочную закупку и человека, собственно, сажают. Хотя были, конечно, и грубые нарушения. А: Ну а что в данном случае является грубым нарушением? Аня: А, на самом деле я вот так до сих пор и не поняла, что там было на самом деле,

144

только Лена говорит, что они выбили дверь, вломились в квартиру, а в показаниях Лены, которые, конечно же, не она говорила, указано, что она сама открыла дверь, сама выдала наркотики. При этом даже если всё-таки они сломали дверь, Лена не отрицает, что она сама выдала наркотики. Но суть собственно в том, что являлось нарушением, то, что квартира не являлась местом преступления, и, соответственно, обыск квартиры проводить никаких полномочий не было. И то есть на этом основании можно было бы как-то оспорить обвинение в хранении... А: Ну да, но всё же просто мама Лены рассказывала один из вариантов того, что происходило. Ну, её в тот момент не было, поэтому она тоже это знает со слов Лены или со слов ещё кого-то. Но она говорит, что Лена сама открыла дверь и... ну вот это такая вот классическая, что друг Артура позвонил Артуру, который должен был деньги. Артур должен был деньги этому другу, и этот друг, ну, позвонил и сказал: «Ну, вместо денег ты можешь отдать наркотиками», грубо говоря. А Артур сказал это Лене, и Лена принесла этому чуваку дозу. Ну как-то вот так... Аня: Ну по такой версии зачем она взяла у него деньги? В общем, там дикая путаница даже вот в показаниях. Кто там кому звонил, кто с кем разговаривал по телефону. Вроде на суде там обсуждали одно, потом одно, потом третье. Показания расходились, Артур пытался прикрыть Лену. Прикрыть было невозможно, потому что что бы он не говорил, он брал вину на себя. То есть ему казалось, что он берёт вину на себя, а на самом деле он доказывал то, что у них был сговор. То есть грубо говоря, он говорил: «она ни в чём не виновата, это всё я», но на самом деле вынесла она. То есть, возможно, если бы она взяла вину на себя, было бы даже лучше, но как-то не вышло, не сложилось. Потому что по сути изначально Артур был, в принципе, ни при чём. Но в результате угроз он дал соответствующие показания. А: А, то есть Артур вообще был ни при чём? Аня: Да. Ну, изначально сбыт свершила Лена. А: Ну технически... Аня: И по показаниям, которые да... сбыт - это именно передача. А: Ну... Аня: Показания, которые дала Лена и которые отражены в приговоре, не знаю почему именно эти, потому что она очень много разных показаний давала. Она договаривается с закупщиком по телефону. А в другой версии она просто слышала их разговор и поняла о чём речь. А: Да, по версии мамы Лены там такая же версия, она слышала, как Артур разговаривает по телефону. А Артур тебе звонит периодически? Аня: Да, раньше он мне звонил чуть ли не каждый день, а потом что-то мы отошли от этого немного. Потому что мне не сложно говорить там 10 минут вечером, я понимаю, что для него это что-то значит, потому что ему там скучно и одиноко и ему не с кем поговорить. Ну и попутно он спрашивал какие-то юридические вопросы, а не тупо как у меня дела. А: Хорошо. Аня: И сейчас мы с ним остаёмся на связи, потому что связь с ним гораздо проще, чем связь с Леной, потому что он в СИЗО и как бы у него бывает телефон. А: А почему такая гендерная дискриминация? Ну, есть какое-то юридическое объяснение? Аня: Я не знаю, потому что это нужно углубляться в те законы, по которым живут осуждённые, а я в этом абсолютно не разбираюсь. Ну, то есть там есть определённые правила, иерархия, всё такое прочее, но мне кажется, не будучи включённым в эту систему, это сложно понять. А: Понятно, ну то есть это всё ещё предстоит узнать?

145

Аня: Да, ну то есть вот специфика системы исполнения наказаний. А: Ну что, спасибо, мне кажется, что мы более или менее всё обсудили. Было очень интересно. Аня: Пожалуйста.

Приложение 6. Пример расшифровки интервью с участником проекта Интервью с Колей А: Давайте тогда начнём с того, как вообще Вы попали в проект. Николай: Проект... Ну, у меня, дело в том, что я вообще достаточно давно знаком с подобными организациями. Я дело в том, что когда-то ещё в начале, в первой половине 2000-х годов я работал вот в «Колодце». Не то, чтобы работал, а был сотрудником на добровольных началах. У меня там было много друзей. Я вообще к идее контролируемого потребления достаточно пиететно отношусь, скажем. Ну, и вообще, как бы это поточнее сказать. Ну, то есть мне кажется, что если мы сами себе не поможем, то уже никто не поможет. Поэтому такие подобные фонды, где люди помогают таким, как они сами, начиная с «Колодца», потом была «Новая наркополитика», сейчас ещё «Аргус» есть, да, я слышал какой-то или «Арго»? А: «Арго» это… А, не «Агора». Это адвокатская контора. Николай: Я слышал, что какие-то такие есть сейчас, стали появляться более-менее, да. Ну, то есть вот какое-то движение. А: Ну, да. Гуманитарное действие. Николай: Вот, собственно, просто у меня были знакомые ещё с давних времён, которые работали, которые меня познакомили с Асей, которая сейчас в аутриче работает здесь, ну, это просто мои давнишние знакомые. А: Насколько я понимаю, ваше взаимодействие усилилось в тот момент, когда они начали Вам оказывать правовую какую-то поддержку? Николай: Нет, ну, как правовую? Дело в том, что… С фондом Вы имеете в виду? С фондом-то да, а с людьми скорее нет. А: Да, я, конечно, в первую очередь про фонд. Николай: Про фонд-то да, а с людьми и раньше общались, и сейчас. К сожалению, не так часто, как хочется. А: Как возникло ваше дело вообще, в связи с чем? Если это не секрет, расскажите, пожалуйста. Николай: А, само вообще всё дело? А: Да. Николай: Ну, тут история вышла такая, что у меня был условный срок, два условных срока. К полутора годам и к двум годам. А потом, ну, у меня там были некоторые нарушения: здесь я там отмечаться не приходил, здесь я. В общем, короче, я поехал на дачу, отмечаться должен был в Электростали. Там со мной заниматься никто не захотел, ну и, в общем, в итоге, на меня написали, что я просто сменил место жительства, а предупредил не в письменной форме, что-то там и так далее. В общем, мне сделали это как нарушение. И добавили за это месяц испытательного срока, вот. А там я как бы сильно не подружился с инспектором. Инспектор там совершенно омерзительный человек. Он мне сразу, во-первых, сказал, что он меня посадит, вот. И, короче, вывел это дело на суд ещё раз. И там они мне сменили меру отбывания… Пресечения с условного на реальный, вот. Ну, и мы, естественно, подняли путч, потому что я считаю как: в Конституции это тоже записано ясно, что дважды за одно правонарушение не наказывают. То есть я, допустим, место жительства менял, я, допустим, правонарушение совершил, мне за это,

146

допустим, месяц добавили. Но меня уже как бы после этого наказывать за то же не имеют права. А мне, получается, без всяких правонарушений взяли и изменили срок. Ну вот, я написал гору апелляций. Тимур мне писал несколько. Вот, в итоге, Коптевский суд, судья, там судья ещё попался такой, про которого там слухи ходят, что он вообще, ну, то есть, задерживает на квартире трёх человек в состоянии наркотического опьянения, вот. Двоим дают, соответственно, штраф. Хозяина квартиры привлекают по притону. Прокурор просит ему год условно, а судья даёт ему год реально. Ну вот, к этому судье я попал. И мне этот судья отказывался пересматривать дело. Мне возвращали апелляции назад, писали, что я там в сроки …, хотя в сроки я укладывался. Короче, тянули это дело, пока вот Мосгорсуд это не начал рассматривать, а в Мосгорсуде судья просто, когда открыла документ, она говорит: «Какие новые факты Вы предоставляете?». Новых никаких. Всё уже в деле есть, то есть можете просто открыть, почитать. И она открыла это всё в зале суда, почитала и вынуждена была меня отпустить. Потому что, ну, хочешь – не хочешь, а они же должны Конституцию соблюдать. А: Ну, да. Николай: Вот, собственно, вся история. Ну, я ещё сейчас понасмотрелся тут. Хотел просто на том материале, который я как бы повидал в тюрьме, просто есть несколько возможностей ещё кому-то помочь людям. Тимуру там, Лёше Половникову. Ну, тоже он пишет там. Ну, просто больные сидят: кого-то не вывозят на стационар, кому-то диеты не дают, хотя должны, кому-то что там… ну, в общем, кому что, короче. А: А сколько Вы, в итоге, просидели? Николай: Пять с половиной месяцев. А: Ужас! Ни за что ни про что, просто так. Николай: Ну, да. А теперь меня хотят обратно законопатить. А: Потому что нужно отмечаться? Николай: Ну, да. Потому что, во-первых, нужно отмечаться, а я уже много пропустил, а во-вторых, я уже и умудрился и под штраф попасть. Ну, да. Я просто не знал, что сейчас нельзя, даже сидя во дворе, пива выпить. Как-то так. А: Ну да, всё жёстко. Это точно. А за что у вас судимость была вот эта вот первоначальная? Николай: Всё то же самое. Я четыре раза сидел по 228 первой … И каждый раз сидел. А: Да. А как, кстати, вот просто чисто, может быть, есть какие-то наблюдения по этому поводу? Как думаете, влияет факт наличия судимости на то, что лишают реально свободы? Николай: Да, конечно. Судья моей маме так и сказал, что он у вас типа рецидивист и вообще. Я маме говорю, что он, как юридический человек, он не имеет права этого говорить. У меня судимость погашена, я юридически не судим. Судья не должен так говорить. То есть кто-нибудь может, а судья просто не должен. Но у нас на это мало кто смотрит. А: И сколько по совокупности Вы отсидели? Николай: Первым сроком год, в 97-98. Потом полгода в 2000-м. Потом 1,5 года в 2001 и в 2003 освободился. И вот сейчас ещё 5 месяцев. А: Да… А можете рассказать поподробнее про последний, ну, вот этот опыт? Что? Как? Николай: Ну, условия стали чуть получше, в плане, что кормить стали лучше. Вот. А так всё как было. И если честно, то несправедливости много и такой жёсткости много очень, как было, так и осталось. То есть немножко по-другому стало выглядеть и всё, а так всё как было. Не знаю, как в других тюрьмах, в Пятом централе, по-моему, даже хуже стало, чем было. С одной стороны, вроде бы там, ну, я говорю, кормят получше и там у каждого теперь пайки … ну, раньше же было, народу много сидело. В две смены там. Вот этого

147

сейчас нет. Это единственное, что изменилось. Вот. А так не знаю, лучше не стало, по-моему, по сравнению. Ну, только лучше стало в плане быта, вот и всё. А: А то, что Вы говорите по поводу несправедливости – как она поменялась? Николай: Сидят люди: один машину толкал. Я много случаев видел вопиющей просто несправедливости, много иногородних сидит. Есть человек, их с другом попросили толкнуть машину. Они машину толкали и, считай, они подельники угонщиков, вот. Часто предлагают, как это, досудебные эти договорённости. Вот я опять же на месте вот этого же угонщика, который машину толкал, реально причём, он мне каялся, что он действительно попал, то есть случайно, да там и по материалам выходит, то есть я действительно, ну, преступления он не совершал. Глупо попал. Ему предлагают досудебное соглашение, то есть он признаёт 158 статью, и ему дают по особому порядку и так далее. То есть там получает единицу, и так далее и тому подобное по более лёгкой статье, ну, он согласился, в итоге, вот. Я бы не стал, я бы упёрся, но люди разные. Вот сейчас вот это соглашательство – его часто предлагают, раньше так не было. А: Если раньше так не было, ну, и, соответственно, люди реже всё-таки вину признавали. Николай: А сейчас на этом они как бы выводят. Ну, я просто действительно такие случаи там видел несколько. Ну, там не хочу просто … или всё-таки стоит? А: Ну, если несложно, то мне было бы интересно послушать. Николай: Ну, сидит парень молодой там, 19 лет. Ну, то есть сидел по малолетке и так далее. Их задерживают, ну, там как бы, тоже было нечто среднее между кражей и угоном и так далее, но он не участвовал, то есть он сидел просто на заднем сидении, а приятели открыли соседнюю, другую машину. Он как бы не участвовал. Он даже не потому не участвовал, что такой он весь правильный, а просто он сидел, был то ли пьяный, то ли …, но дело не в этом. Просто не участвовал. Ему предлагают, значит, чтобы он был в полном признании, а это, соответственно, особый порядок и … Я ему говорю, что на самом-то деле там пассивный соучастник, вообще не должен был там участвовать, вот. Ему там говорят опять же следующее: «Всё, что ты ранее судимый и так далее». И, в итоге, его раскалывают. Ну, то есть, я не знаю, раньше так особо не делали. Сейчас вот с этим особым порядком и досудебными соглашениями они как бы вот разбалывают. Нравится, чтоб все вину признавали заранее. А: Ну, Это упрощает ход дела. Николай: Да. А: А Вам тоже предлагали? Нет? Николай: Я ничего не совершал уголовного преступления. У меня даже связи с этим не было. А за что меня судить? А: Ну, вот, в смысле, последний раз. Или вообще? Николай: Ну, я каждый раз просто признавал то, что у меня было как бы. Меня каждый раз принимали с одной и той же как бы, я это и принимал. Ну, последний раз там немножко другая была история, ну, в 2012 году было. У меня там, на самом деле, было меньше, чем… В итоге, оказалось, почему-то экспертиза показала больше, чем там у меня было на самом деле. Но я просто понимал, что это не докажешь. Вот, ну, поскольку ответственность наступает с 0,5, то они просто там досыпали мне по ходу. Но я просто понимал, что тут доказать ничего невозможно. Я же не взвешивал перед … А: Но можно делать перерасчёт на чистое вещество. Николай: Не знаю. Я вообще не знаю, могли досыпать и до второй части, и до третей, и так далее. А: Ну да, в этой ситуации уже просто страшно что-то делать. Николай: Тем более, что мне было отрицать. … у меня было не 0,5, 0,3. Ну, то есть на самом деле там было, ну, сколько…

148

А: А… Дурацкий вопрос: каждый раз, когда Вы сидели, Вы так себя активно вели в плане написания всяких жалоб апелляций или это всё-таки?.. Николай: Это только теперь. Я раньше сидел тише гораздо, мне просто, на самом деле, надоело быть бараном, потому что, ну, да и видно просто сейчас уже относиться, к массе стали относиться как к баранам. Когда меня освобождали, серьёзно весь корпус там … встречали. И крики стояли такие. Никто не верит, что… Сейчас до сих пор легенды ходят, что человека оправдали. То есть не за отсиженные там, не за то, а вот просто признали отменить предыдущее постановление, фактически оправдали. Вот до сих пор никто не верит. Случай настолько единичный. Ну, и вот сразу начались движения. Я ещё тогда, когда вот задержали и штраф влепили, такое ощущение, что это было всё спровоцировано, потому что меня повезли в отделение, а там опера звонят и говорят: «Давайте его наверх просто посмотреть на него». Ну, они уже там знали. Посмотреть на человека, которого оправдали. А: Нормально. Николай: Ну, а чё? Они тоже не видели. А: Да. Ну, ребята да, мне рассказывали, что Вы им рассказывали очень много историй как раз вот про этот момент выхода. Николай: Да. Никто не верил просто. Я и сейчас ещё перезваниваюсь там вовсю. Ну, вот с Тимуром мы подружились. Человек хороший. Он и попал так серьёзно. Он, на самом деле, конечно, как бы это сказать, не белый и пушистый. Ну, его конкретно работа была, он там деньгами занимался, деньги отмывал. И я, естественно, я думаю, прекрасно понимал, что эти деньги не от продажи сосисок там, ну, то есть, ну, никто ж с него как бы не снимает его грехов. Другой вопрос, что какой бы он ни был виноватый, ничего такого он не совершил, никого не убивал там, насильственный никаких преступлений не совершал, вот. Чтобы их так долго держать и брата уже заморили, то есть брат уже умер, а он как бы… А: В тюрьме? Николай: Нет, он умер на свободе. Но его освободили, и он через месяц умер. Его освободили, уже в реанимацию вывезли сразу. А: Аха. Николай: Ну чё. Они хотят теперь 152… А к тому, в общем-то, и идёт, потому что вот за те 5 месяцев на моём месте сидели, и я даже за это время вижу, насколько он как бы сдаёт. Ну, видно просто, что человек действительно больной: у него там и тромбофлебит, и ВИЧ, и цирроз, и эпилепсия, что-то ещё. И всё это на самом деле есть … действительно больной человек. Ну, не получает свою диету по инвалидности и всё, вот. А так ему даже вторую группу не хотят давать, хотя первоначально его все диагнозы тянули на вторую группу, вот, но когда он добивался переосвидетельствования, а ему этого приходилось добиваться каждый раз, вот. Ему ставят все диагнозы вот как бы на грани. На одну ступеньку ниже того уже, по которому должны отпускать. То есть чёрный список, но у него все диагнозы не дотягивают на один шаг, вот. Ему врачи это прямо говорили, что у них есть, у врачей есть такое, не знаю, указание это или практика какая-то, но они именно так и делают. Они не доводят. Сидел с нами там парень один, но его уже, наверно, как-то, освободили. У него было, жидкость собиралась, ну, печень не работает, жидкость собирается, огромный такой, как беременный, ходит. Его каждые месяца два вывозили, соответственно, на Матроску или на …, на Матроску, по-моему, на Матроску. И там, значит, воду откачивали, он там лежал где-то с месяц, потом обратно, вот. И по всем показаниям этого диагноза его должны актировать, вот. А ему по разным причинам актировку эту не делают, или, когда уже вот мы столкнулись все вместе, а получилось так, что мы попали все в одну камеру, вот: Тимур, я и этот вот Эльдар, вот. До того мы все сидели в разных

149

как бы, а тут попались такие более-менее подкованные и инвалиды, и все, и такие, ну, уже настроенные и вот собрались. И, короче, Эльдару написали, так-то так, вот, соответственно, диагноз, переосвидетельствование не проходит он это всё, вот. Сначала, по-моему, сначала вернули эту бумагу, мы написали как бы я обычно стал делать. Я стал писать. Я такой приобрёл опыт. Чтобы заявление подействовало, надо писать сразу в две инстанции. То есть, там, в Коптевский суд, копию в Мосгорсуд. В Мосгорсуд, копию в Комиссию прокуратуре по работе с судами и следствиями. И прямо пишешь на ней: туда-то, копия, и сколько; копия туда-то. И оба отправляешь документа. Тогда они срабатывают. А: А если одну по отдельности? Николай: Ну, могут вернуть. Мне, вот я говорю, из Коптевского суда быстро возвращали назад апелляции, вот. А когда она уже уходит вторая в Мосгорсуд, уже как бы, вот. И мы тогда Эльдару тоже писали как-то, я уже не помню, на кого: на врача или на начальника тюрьмы, что вот его должны переосвидетельствовать и так далее. И, насколько я помню, я уже не помню, как мы там… Как-то мы упоминали, что, короче, что это будет как-то контролироваться. Я вот уже не помню там: то ли были ссылки на эти, на постановления, то ли ещё что-то. Я не помню, короче говоря, вот. И… А! Приходила… по-моему, приходила… А! Я вообще-то не помню, как всегда, было-то. В общественной комиссии что ли приходила тогда что-то, туда же захаживают иногда, знаете? А: Да-да-да. Николай: Вот. Ну, короче, что-то такое было или там обещали в неё написать, или они даже заходили – я не помню, вот. И ему сказали: «Всё-всё, да, сейчас его отправят на освидетельствование». И всё, и тут же первым же этапом, даже без сборки прямо напрямую … и на третий день он уже был … с карантина на больничку и там уже на актировку пойдёт. Вот. Из Москвы его отправили … сразу. Ну, вот как-то так они действуют, знаете. А: Аха. Не, ну, хорошо хотя бы хоть что-то может сработать, хоть как-то. Николай: Да, но очень сильно бороться за всё это приходится. Мне пришлось несколько заявлений написать, чтобы мне эту палку отдали. Я хожу с палкой. Она мне, в принципе, … когда-то врач сказал ходить с палкой. Я хожу, мне, действительно, без неё, ну, ну, как бы это сказать, положа руку на сердце, конечно, в камере она не нужна, в принципе. Вот. Но она же положена. А: Ну, это уже дело принципа, я так понимаю. Николай: Ну, да. Почему я как бы. Не положена палка в камере. Ну, а, да, я хожу конкретно мало, а если выхожу, вот. Ну, и в итоге, нашли компромиссное решение: её поставили снаружи. То есть как бы выходишь – берёшь, заходишь – оставляешь. Ну, это тоже была в каком-то роде победа, потому что сначала-то её вообще держали там где-то неизвестно где. Мне изрядных усилий стоило там даже вот этого минимума допроситься, вот. Каждый раз, чтобы попасть к врачу, надо писать несколько заявлений. С одного заявления практически никогда не действует, вот. Ну, стали писать сразу, ну, в медсанчасть и начальнику тюрьмы: «Прошу вызвать на приём к врачу по заявлению, подпись и сегодняшнее число». Вот. Уже дошло до того, что нам стали говорить, что типа, мол, хорош права качать, что-то больно грамотные тут все стали. Но это, конечно, было как, потому что, потому что когда у меня начали срабатывать апелляции мои, ну, Мосгорсуд заработал там и так далее, уже к тому времени много народу просило. Я писал много и …, и апелляций. Ну, не то что много, несколько. Разным людям. А: Аха. Николай: Вот. Ну, и уже даже в спецчасти говорили, что вы уже обнаглели, что вашим почерком из других камер приходят написанные твоим почерком. Не твоим, вашим. Там

150

ленились переписывать как бы. Вот. Просто люди не качают, совершенно не качают свои права. А я считаю теперь, что, ну, …, когда в первый раз меня закрывали, мне было тридцать лет. Я ещё как бы там, а сейчас мне уже чё, скоро 50. А: Хорошо выглядите. Николай: Да? Не, ну как, я 67 года. Но всё равно уже к 50 ближе. Ну, терять уже особо нечего, вот. А: Понятно. Коль, а можно немного по биографии, несколько вопросов. Николай: Да, конечно. А: Так, ну, я поняла, да, что Вы 67 года. Вы родились в Москве или?.. Николай: Да. А: Коренной москвич. Редкость по нашим временам. Николай: Да? А: Конечно. И как? Где учились? Чем занимались? Николай: Да я учился, на самом деле, в средней школе. Потому что всё остальное, если где я учился, я не заканчивал, вот. Работал в государственном общежитии имени … работал. В нескольких газетах работал, вот. Ну, я и пытался учиться когда-то, но я на журфаке не учился, правда, врать не буду, вот. Работал, учился немножко в МИСИ, вот. Но я как бы об этом мало кому говорю. Вот. Работал архитектором. Работал макетчиком. Одно время занимался этническими, этническими, ну, культурными делами: музыкой и, ну, магазинчик у нас был этнических товаров. Ну, пытались восточные темы продвигать. Я одно время очень сильно увлекался этнической музыкой, особенно барабанами. У меня коллекция хорошей барабанной музыки была, вот. Книгами всю жизнь занимаюсь. Ну, коллекционными как бы. То, чем я всегда занимался, где бы ни работал конкретно – я всегда занимался книгами и коллекционными товарами. Ну, книги, открытки, ну там, когда что. Иногда самовары, иногда иконы, иногда швейные машины. … сказать, что, то есть я нормально разбираюсь как бы в таких… Ну, я не знаю, как … коллекционных товаров как бы. Более-менее … открытками много занимался, но мы это называем «карточки». А: Да-да. Знаю-знаю. Николай: Ну вот, карточки. В клубе коллекционеров когда-то работал. Ну, то есть всё это на, как бы это сказать, на таких… на нерегулярной основе, хотя иногда был я неплох иногда, было, неплохо на этом и зарабатывал. Две хорошие библиотеки я потерял просто буквально. То есть одну у меня украли, а одну, посадили и она исчезла. А: А почему Вы вообще стали этим увлекаться? Николай: А я увлекаюсь, да. Всегда любил старьё всякое и всегда коллекционировал. В этом есть такой элемент… Как бы какой-то легальной авантюрности. То есть, ну, даже в кладоискательстве оно как бы такое немножко нелегальное как бы, а вот, ну, особенно в чёрном копательстве там и так далее. Оно там такое, ну, есть. А вот чисто собирательство – оно обалденно. Вот. Мама моя этого понять просто не может. Я иногда собирал просто на продажу разные вещи. Вот. Перед самой подсидкой собирал паровозики. Ну, паровозики, вагончики. Отдельно покупал рельсы, отдельно. Собрал шесть составов там и уже набрал такую, ну, чтобы хорошо что-то продать, сначала нужно вкладываться в это. А: Конечно. Николай: Вот. А мама выбросила, пока меня не было. Она вообще имеет привычку. Она выбрасывала у меня книги дореволюционные старинные, она выбрасывала письма, в том числе, ну, вот, времён войны письма, солдатские треугольнички там выбрасывала. «Зачем у тебя хранятся чужие письма?». Ну, то есть вот, ну, у меня у мамы просто отношение немножко другое к … Вот. Ну, и вот паровозики тоже. А я на них очень рассчитывал,

151

потому что, ну, элементарно освободиться, продать хотя бы не дорожать - просто чтобы было на первые пару месяцев там жить. А: Ну, конечно. Николай: Ну, вот просто смешно сказать, но от мамы я в этом отношении материальном просто страдал. Она правда, ну в свою очередь, от меня тоже, но я, по крайней мере, не выбрасывал её ценных вещей. Она у меня выбросила много дорогих книг в своё время, ну, всякого там, вот. А когда она меня выселила в своё время из квартиры, мне просто пришлось переехать. И я переехал. Вещи пришлось бросить в подвале там у, ну, где знакомая … подвал. Там раньше была хореографией занимались, потом начали делать не косметический, ну, типа косметического салона, типа салона красоты там, вот, но не сделали в итоге. В итоге просто стояло такое. Ну, вот и я там, пришлось просто туда свалить вещи. Ну, и там у меня пропала старинная пишущая машинка, несколько старинных книг, … Ну, в общем, короче, вот, ну, такой … просто кануло. А: А сейчас думаете это как-то возобновить? Николай: Чем-то заняться? Ну, я потихоньку начинаю, да. У меня пока базы нет. Просто нету базы. Я не знаю. У меня есть ещё некоторые вещи, которыми хотелось бы заняться там. Ну, я всегда как бы, я одно время просто работал как бы архитектором, занимался визуалкой в основном, ну, делал макеты, трёхмерки и так далее. Мне очень нравится делать, я, кстати, и писал материал в своё время, тоже было очень давно. Вы его вряд ли читали. О том, что, ну, раньше как бы, ну… Сейчас сформулирую. Сейчас уже вот исторического макетирования почти как бы, ну, оно мало практикуется. Сейчас если делают, то делают лазерные макеты вот современные какие-то здания-коробки там и так далее, а раньше делали просто очень красивые, прикольные, ну, то, что мы называли в своё время «домики». А я работал в мещанской управе, вот, и в мещанской управе очень много зданий стоит, спроектировал Шехтель или его мастерская. У меня вот был такой, например, была такая идея – сделать макеты всех городов, ну, просто мне надо было, чтоб хоть как-то финансировалось, ну, чтобы мне элементарно оплатили хотя бы съёмку и материалы, вот. Ну, ещё, конечно, неплохо бы взыскания, потому что там чертежи, ну, то есть, ну… А: Ну, понятно, конечно. Николай: Не всегда позволяет это из своего кармана всё делать, вот. И я поэтому хотел, почему в мещанской управе, потому что был выход на главного архитектора района, ну, чтобы мне хотя бы элементарно расходы оплатили и сделать, ну, замакетировали какие-то исторические здания, которые делал Шехтель, ну, … увлекался. Не только Шехтель, ну, в общем модерн. Ну, конкретно было по мещанской управе. Я и сейчас этим хочу заняться тоже. Ну, так-то планов много разных. Я ещё не совсем определился, потому что мне ещё неясно, вот. Ну, и вообще, если честно так, не знаю, нужно об этом говорить или нет, Ася говорила, что она меня может определить сейчас на лечение, вот. Ну, в общем, я, если честно, я бы сейчас на пару месяцев, а лучше месяца на три залёг бы. А: Полечиться? Николай: Ну да. А: Ну, это хорошо бы. Николай: Ну да. А: Ну да. Ну, сложно устанавливать всякие связи. Николай: Да связи-то ладно. Ну, и вообще сейчас у меня ещё не совсем устаканилась ситуация просто с жильём там. Ну, в общем, короче, одним словом, сейчас самое время. То есть у меня некоторые проблемы. Ну, то есть как бы нет. Скажем, представится возможность одновременно решить несколько проблем. А: А Вы сейчас у мамы живёте?

152

Николай: Ну, числюсь-то да. На самом деле нет. Вот. Но числюсь да. Меня она просто не пускает. А: Не пускает? Николай: У меня мама суровая. У неё болезнь правоты своей. То есть она за всю свою жизнь ни разу не была неправа. То есть не так давно вот это, скажем так, месяц назад я ей что-то доказал как дважды два просто, ну, откровенно, что она была неправа, и говорю ей: «Возьми один раз за 73 года признай, что ты ошибалась, что ты была неправа». Вот. Тогда вот, ну, как бы … никогда вообще раньше внимания не старался заострять, а тут заострил что-то. Ну, она меня довела. Вот. И она легла. Два с половиной часа лежала и обижалась лицом к стенке, потому что сказать нечего, вот. А: И обидно. Николай: Да, но обидно, конечно. Ну, я не знаю, я бывал неправ в своей жизни. Я этого не скрываю. И, по-моему, глупо отрицать или утверждать, что бывает человек, который всегда прав. Невозможно так. Вот. А мама всегда права. Она ещё … Она попадает, соответственно, в логические ловушки такие. Ну, вот, Ася, не знаю, Ася Вам не рассказывала? Не? Ну, там логическая ловушка такая, например, ну, употреблять наркотики плохо. Значит то, что помогает наркоманам, делает плохо. Поэтому то, что делает аутрич работа – это плохо. То есть логика железная получается абсолютно. А она извращённая какая-то, но она при этом как бы железная. А: Ну, с такого угла, конечно, она железная. Николай: Не, как не берись, но получается так. Но дело всё в том, что это достаточно распространённый взгляд общественный. А: Ну да. Николай: Много разного я хотел … У моего друга сосед, например, родственники утверждают, что, ну, вопрос надо решать общественным порядком, то есть там решили соседи выселить, человека отселить, да, за 101ый километр поехал. Ну, в общем, к счастью, он, как бы это сказать, ну, пожилой и вся его активность, она такая на словах, потому что, ну, он просто не способен, вот. И дурацкой активностью своей он очень себе репутацию сорвал такого пустого человека. Но, с другой стороны, этот взгляд распространённый достаточно, вот. А какое право имеют, например, те же соседи решать будет человек там жить – не будет. Ну, то есть. А: Ну, это советская закалка. Николай: Да. А: Ну да. Николай: Моему приятелю он репутацию попортил … Хотя самое смешное, что он сейчас … не употребляет ничего. Завязал он давно, вот, но репутация портится раз и навсегда, как известно. А: Ну, это да. Николай: Вот. Ну, мне уже терять нечего. Ну, просто мне уже и скрывать не от кого уже, то есть все, кто можно, уже всё знают, поэтому. Я вот такой. Я, единственное, теперь я говорю, я хочу, если можно, помочь тому, кому можно, вот. Хочу я, ну, вот, с Лёшей Половниковым мы как бы через его маму держим контакт, а вот Тимур через… ммм, я бы помочь хотел, потому что там, если начать в их деле разбираться, там такие вопиющие факты, то есть, ну. Вам, как журналисту, это будет. Не, ну, уже 20 лет … уже само по себе. А: Не, ну, это вообще. Николай: Просто сенсация. А я больше скажу: там 19 человек по делу, но главные фигуранты не, то есть … самые главные фигуранты на свободе как раз. Причём те, которые уже, ну, откровенно засвечены. То есть не то, что скрылись там как-то, а вот так

153

всё перетасовано, вот. А для того, чтобы создать волну как бы, позабирали 19 человек… Ну, дело такое. А: Ну, вроде, ребята тоже взялись им заниматься. Николай: Да, я знаю. Я просто, просто у меня к нему отношение личное. А: Да, я понимаю, что Вам хочется. Николай: Я как бы всё, что могу, сделаю. Ну, элементарно на суд к нему там пойду хотя бы, ну, мы с женой его как-то общаемся. Как-то так. А: А наркотики давно Вы употребляете? И тоже у Вас где-то в 90-ые началась? Раньше? Николай: Года с 85-86-го. А: Ничего себе. Николай: Ну, я уже немолодой. А: Ну, даже. Николай: Ну, да, лет с 18. А: Так 85-86-ой, это какие тогда наркотики-то были? Николай: Я 67го. А: Не, да, в 85. Николай: А, в 85 году все те же самые, только вместо героина было …., вот. Вместо кокаина и скоростей был винт и мулька, и, собственно, и трава была всё та же. Вот. Но я как бы не увлекаюсь особенно … Отдал, конечно, там … по опиатам. А: Понятно. Николай: … я как бы лечиться не лечился никогда и самое смешное, что я даже на учёте не стою. А: На учёте не стоите? А как так получилось? Не обращались или… А почему не обращались? Не хотелось? Николай: Ну, я не знаю, я всегда сам решал эту проблему. Но, собственно, я не то, что решал, не решал. Ну, мне надо было там подмолодиться, я подмолаживался, то есть болел там. А так я не бросал никогда. Я, ну, доводил до контролируемого уровня. Ну, то есть до такого, что я знал как бы на что рассчитывать, и всё. Сейчас немножко боюсь, упускаю из виду, поэтому и хочу лечиться. Ну, и здоровье уже не то, меня просто стал подводить организм. То почки схватит - я два дня встать не могу, то нога распухнет - я неделю ходить не могу. Ну, это несколько планы рушит. Плохо когда организм предает. А: Ну, он же тоже не вечный. Николай: Да, к сожалению, так. Хотя, ну, вот видите, даже вы говорите, что у меня, вроде, с виду все нормально. А: Да нет, но это правда. Николай: Да самом деле, только с виду… (разговаривает по телефону). А: Мы уже заканчиваем. Николай: Слушайте, а вы пишете сейчас вообще че-нибудь? А: Сейчас я буду писать отчет по этому проекту, а так я полтора года назад защитила кандидатскую диссертацию. Николай: Здорово.Тоже примерно в этой же теме: «Общественные организации» и так далее? А: Ну, нет. Не совсем. Тема звучала как: «Употребление наркотиков как фактор социальной структурации». То есть в зависимости от того, какие наркотики ты употребляешь, в какой части общества ты находишься. Николай: Я знаю, знаю, понимаю. Я че-то подобное читал. Я даже че-то подобное пытался писать, но не вышло. У нас, в итоге, все исторической частью ограничилось. Мы когда то для «Колодца» писали. Я к тому просто ещё, что есть у меня такая, так сказать, идея фикс такая, что, чем больше гласности, чем больше, чем откровенней, и чем более

154

явный абсурд происходит, тем больше шанс, что произойдут какие-то изменения. То есть когда мне пришлось дотащить это всё до Мосгорсуда и судье Мосгорсуда сказать, что вот, по не понятной причине, судья Коптевского суда мне отказывает, в документе стоит число 28, а спецчасть почему-то отмечает это 30 числом. Ну, не знаю, почему там плохо сработала спецчасть. И мне пишут, что, типа, документ просрочен, хотя 28 - это не просроченный документ, а по закону датой должна считаться та, которую я поставил, вот. Значит и опять же Мосгорсуд, ой, Коптевский суд как бы не разбирает, то есть мотивируя тем, что суд, по мере, ну, как это называется. Ну, в общем, что они мне меняют меру пресечения, что мотивируя этим, суд отказывается разбираться по существу дела. А я не требую разбираться по существу дела, по существу дела я добровольно и везде признался, судил Симоновский суд два года назад, не надо эту описку, что по существу дела, я ее не просил, я просто просил Коптевский суд не нарушать конституционные права, вот. И вопрос о том, что нарушены именно права как бы. То есть я не прошу меня миловать или там входить в мое бедственное положение там и так далее, а просто тупо соблюдать конституцию этого государства, несмотря на то, что я не обязан ее соблюдать. Обязан, конечно, но я не обязан это считать для себя обязательным, вынужденным. Потому что я не государственный человек, а если человек судья уже, то есть он берется работать на это правосудие, на эту организацию, на эту систему, он обязан конституцию соблюдать. То есть если для меня это вопрос моей совести, то для него это вопрос априори, он должен обязательно это делать. То есть если я вывожу это на уровень абсурда и такую систему я хочу, честно говоря, ... Дело там имеет столько сомнительных моментов. Ладно, один там момент, ладно два момента, ладно экспертиза там проведена какая-то, а он в это время в коме лежал один. Ну, короче, больно много набирается всего. Плюс там следователи в бегах, просто наступает момент, когда становится ясно, что это уже доведено, ну, критическая масса уже какая-то нарушена. И мне кажется, что это можно сдвинуть с мертвой точки, только если придать этому какое-то озвучивание, гласность. Горбачев в свое время это слово немножко подпортил, но очень слово-то хорошее. Если действительно озвучить это все, просто тогда любой законоисполнительный орган, он как бы должен будет соответственно сработать. А: Ну да, конечно. Николай: Разрешить всё это противоречие, если взять все эти противоречия и разрешить не в его пользу, хотя бы как-то нейтрально сделать. Если учесть, что он уже отсидел два года и так далее. И еще учесть то, что он одной ногой в могиле, ему еще несколько лет назад отказывались печень пересаживать и давали несколько лет жизни, ему жить то осталось реально немного. Он и во все эти истории полез, ну, семья трое детей, сын взрослый, дочка маленькая, а они восточные люди, они же ответственные очень. Может, поэтому и полез во все эти сомнительные занятия. Ну не знаю так это или нет, но он же не бегал с пистолетом. Понятное дело, что сомнительное финансирование, никто в этом и не сомневался. Но опять же, он не из тех людей которых надо посадить и ключ потерять. А: Ну, конечно, если человек болеет, я вообще не понимаю какой смысл. Николай: Он уже в принципе не способен ничего такого сотворить и… И я вот подумал, что если бы… Я считаю, что пресса должна появиться на этом процессе. Это бы подействовало. Я про него рассказывал, не знаю, Ася говорила, нет, что приезжала шведская журналистка, да, по-моему. А: Да, да, рассказывала. Николай: Я ей рассказывал. И даже звонил ему в тюрьму и дал поговорить, но не с журналисткой самой, конечно, а с переводчиком. Ну, это было так, это был скорее момент экзотики, я специально это сделал, на самом деле, ну, потому что из тюрьмы звонить нельзя, звонок подпольный, а тут как-то раз и с мобильного телефона. Для нее как для

155

журналистки это должно быть, ну, русский язык. В принципе, я это вполне обдумано сделал, я хотел хоть немного чьё-то внимание привлечь. А: Ну вышел какой-то материал, вы не знаете? Николай: Пока не знаю. У меня вот сейчас свои проблемы. А: Ну да. Я буду писать, видимо, какой-то очень большой отчет, потому что у меня много уже материала накопилось по всем делам. Но дел уже тоже довольно много ребят успели рассмотреть. За год 17 или 16. И они такие фундаментальные. Есть, если Вы знаете, такая Лена с Речного вокзала, которая сейчас сидит. Её посадили на 6 лет, но совершеннейшая… липа полная , и ко всему прочему опека у нее отобрала детей. Николай: Вот это знакомая история. А: И вот этот кейс - тоже вопиющая история. Нет, я согласна, что если показать, что они все собираются совершенно из абсурдных фактов и так же и ведутся какими-то непонятными людьми, непонятно зачем, то есть полная необоснованность всего, то, может быть, да, как-то это начнет работать, потому что так-то, конечно… Николай: Конечно, пятая тюрьма - это не показатель, она вообще вся за наркоконтролем как бы вся, но я знаю, что и в других тюрьмах много по 228 статье сидит, и я не беру случаи, где там у людей по 100 кг, по 320 кг. А: Ну, это, есть ли такие случаи? Николай: Есть. Я лично видел, у которого 200 с чем-то килограмм, а у которого было 320, я его не знаю, ну, про него. Я ему написал, собственно говоря, …, мне было интересно. Но получилось так, что я сначала сидел в 209 камере, потом переехал в 210, а вот этот человек, который с 320 килограммами, он на мое место заехал. И у меня там остались знакомые. Ну, и они мне все про это писали, а ему прям написал. Причём интересно просто было - 320 кг это больше холодильника или меньше, просто действительно чисто детское любопытство. Ему, видимо, там подсказали или он сам такой уже ушлый, он ответил: «Холодильники-то разные бывают»… Я не беру эти случаи, но, когда человека арестовывают за спайсы, пусть даже в немаленьком количестве, но задерживают его до того, как они вошли в список, а потом уже не нагоняют его как бы, а уже оказывается то, что у него было при задержании вошло в список. Там может быть разница в четыре дня, но дело все в том, что, когда его задерживали, он еще не был в списке. Тут получаются конституции имеют, я извиняюсь. Опять же не мы ее принимали. Он, может, бы выбросил. Конечно, нет, но дело все в том, что вот таких случаев больно много. Я не знаю, как Вы относитесь, конечно, к нашим… к вашим землякам, которые теперь наши, но мне кажется, что они немножко того, ведут нас не туда. А: Наши земляки да… это точно. Николай: Они нас куда то не туда ведут и мне это совсем не нравится. Но если есть какая-то возможность у меня хоть какую-то свою скромную соломинку в колёса вставлять, я это буду делать. А: Правильно, конечно. Николай: И при том, что я политически не…в политику я не лезу. Я говорю о жизни, люди тире жизнь. Люди с людьми там. Я не говорю, как живем там с Америкой, Голландией и Китаем и т.д. это уже не мое дело, просто как люди живут с людьми, в общем. А: Проблема в том, что Вам важно, как люди с людьми, а им совершенно неважно, что там у людей, нашим землякам. Николай: Я извиняюсь, но ваш земляк - он гарант конституции, а в моем случае ее нарушают, нечего тогда браться за ту работу, с которой он не справляется. Если он гарант, то пусть гарантирует, а если нет – пусть не берётся. А: Согласна. Ну, будем надеяться, что будет получаться хотя бы по чуть-чуть.

156

Николай: Ну да. А: Всё, спасибо вам большое. Николай: Да, не за что. А: Было приятно.

Приложение 7. Пример расшифровки фрагмента фокус-группы Фокус-группа №1, 26.02.2014. Участники: Ася, Макс, Тимур, Лена Г., Арсений Л.

А: Пожалуйста, по очереди представьтесь и расскажите коротко о том, чем вы занимаетесь. Тимур, давай. Тимур: Что мы пойдем, значит, по стрелке. Меня зовут Тимур, я занимаюсь тем, что пишу бумажки, вот… Всё больше ничего полезного не делаю, документы пишу. Макс: Меня Макс зовут, я тоже так ничем ничем особо не занимаюсь вот. Не знаю. Типа как стараюсь чё-то там как-то координировать иногда. Арсений: Меня зовут Арсений. Я юрист, работаю на сайте правовых консультаций связанных с наркотиками. И с проектом «Уличные юристы» я занимаюсь некоторыми кейсами и некоторыми делами. И пишу ходатайства и всякие документы по делу. Участвую вот сейчас в одном деле в качестве защитника, наряду с адвокатом… общественного защитника. Ася: Меня зовут Ася. Я кейс-менеджер. И участвую в судах, пытаюсь участвовать как общественный защитник. Лена: Меня зовут Лена – кейс менеджер. В основном моя роль сводится к коммуникации между юристами и участниками и к развозу бумажек, которые пишет Тимур. Ася: Лена хорошо очень систематизировала, я тоже этим занимаюсь, а Лена прям подсказала. Тимур: Мне кажется, Лена просто недооценивает свой вклад. Лена: Меня просто ещё ни разу общественным защитником так и не сделали. Тимур: Ты не нравишься судьям просто почему-то. А: А вот как раз по поводу общественного защитника раз возник вопрос. Я сегодня Асю спрашивала, а был ли вообще такой выдвинут критерий, индикатор как допуск к суду, участие в суде в виде общественного защитника в качестве индикатора эффективности проекта? Тимур: Да… когда был… это ж когда мы ж начинали, мы же говорили типа … Макс: Мы мечтали, ну как вот именно индикатор это типа. Тимур: Ну мы условия какие-то называли Макс: Это какие-то показатели. Ну как показатели, ничего у нас не было. У нас были мечты, что нас будут допускать к общественной за… защитниками. Но как бы это не была как-то вот именно столько-то, столько-то, столько-то. Тимур: Ну да, мы озвучивали, мы говорили что вот типа одна из наших целей – мы развиваем вообще институт общественной защиты. Вот и ну не всегда это получается, ха-ха. Просто, не знаю может мне так кажется, что все случаи общественной защиты, это какая-то ну, не защита, а возможности там родственников поучаствовать там в суде. А у нас ну, правда люди вроде как защищены, ну может я ошибаюсь, может правда они какие-то функции выполняют.. юридической помощи. А у нас прямо защитники получаются… Во как. (смешки) Арсений: Я бы ещё добавил, что, может быть, это не главный индикатор, но здесь с этим проблемы. Но это единственный эффективный способ помочь человеку в уголовном деле. А сейчас наркопотребители чаще всего сталкиваются с проблемами в уголовной сфере.

157

А: Угу. И при этом общественным защитником может быть необязательно профессиональный юрист? Арсений: Да, любое лицо, допущенное судом. А: Прекрасно, а на сколько вообще эта практика развита в России? Тимур: Как сказать, развита? Смотря, что понимать под развитостью. Обычно как мне представляется, то, что я видел из решений всяких там... обычно какой-нибудь родственник или там жена стараются быть защитником, там чтобы в СИЗО приходить к своему мужу, чаще общаться. Макс: А это даёт возможность такую? Тимур: Ну да, вот. Макс: Из моей практики, я не видел ни одного человека. Ну там, из осужденных были там, кто там под следствием, кто ваще понимал, чё это такое и как-то так люди… обычно наркопотребители, с кем мы сталкиваемся, как-то так вообще ноль. Ася: Ну я больше скажу, даже не только наркопотребители, сами судьи, когда вот судья который отказывает мне в назначении меня общественным защитником, он вообще не знает что это такое. Он мне устно объясняет, помимо того что в бумажке пишет: «Это вы в кино смотрели, у нас такого нету». - Хе-хе-хе-хе-хе Ася: Вот он мне говорит, что это что-то не то. Арсений: Да, это правда на самом деле. Судья когда меня допускал в качестве защитника, это было не благодаря судье, а благодаря прокурору, который знала уголовно-процессуальный кодекс, что суд может это сделать, и поддержала моё ходатайство. У нас в судах руководит прокурор процессом, поэтому судья ,увидев, что прокурор поддержала моё ходатайство, она тоже, конечно, удовлетворила это ходатайство, а потом тоже много раз об этом жалела. Не моё а ходатайство, а обвиняемого, о допуске защитника она тоже удовлетворила это ходатайство и потом, конечно, много раз об этом жалела. Но тем не менее я знаю, опыт и, это конечно не развито, на вот на сайте Handhelp, правовых консультаций, нам чаще всего пишут вот матери, жёны, друзья, которые были допущены как общественные защитники и которые ищут информации и которые защищают, в отличии от профессиональных адвокатов, по уголовным делам. Если кто-то и работает, то это чаще общественные защитники или родственники, которые снабжают адвокатов информацией по специфике этих дел. А: Ага. А можно ли ещё в какой-то форме участвовать в судебных заседаниях, кроме как… Арсений: В уголовных – нет. То есть… Ася: А свидетель защиты? Вот то что мы пытались сделать… осведомлённы. Вот помнишь то, что ты, Тимур, делал, дубляж. Тимур: А, как сведущий свидетель. Ася: Да, как сведущий свидетель, можно же участвовать . Это в том случае если подсудимый заявляет ходатайство или кто? Тимур: Да, либо адвокат или подсудимый. Да, у нас прокатывало, я не помню? Ася: Нет, мы не делали, не прокатывало. МЫ так и не сделали, потому что думали, что меня назначили общественным защитником. Мы думали, что назначили общественным защитником мы даже не ходатайствовались как эксперты туда. Потому что мы не знали, что не произошло. Тимур: А кем ты выступала? Ася: При первом заседании, когда я... Тимур: Когда я с тобой был?

158

Ася: Так я же вообще не выступала. Я просто что-то там говорила, ну, как бы у меня не было… да, я через адвоката. Тимур: Вообще обманули нас тогда. Макс: Да, судья обманчивый просто. Арсений: Ну то есть можно участвовать, но это совершенно другое участие. В качестве свидетеля, в качестве специалиста, там я не знаю ещё, но Тимур: Чуть-чуть пассивное, то есть свидетель, там специалист он же не может получать доступ к материалам дела. Ася: Ну смотрите, я сказала сегодня когда я общалась с судьёй. Она мне сказала, что роль специалиста в этом деле более важная, чем роль свидетеля, потому что свидетель, он уже выступает на стороне этого обвиняемого. А специалист, он получается вроде как бы специалист. И у суда больше оснований доверять специалисту, чем этому свидетелю. - Ну да. Ася: И вот она советовала как специалист заявлять нас. А: Лена, тогда расскажи пожалуйста, если тебя ни разу не допустили на судебное заседание в качестве общественного защитника, как ты участвовала в этом? Лена: Ну, по Лене у меня было гражданское дело, да? Там не нужно было заявляться общественным защитником, первое с детьми. А вот по 228 я просто сидела, как бы в здании суда. Ой в комнате, как называется, в здании суда. Ну вот. А: То есть была пассивным наблюдателем? Лена: Да. Ну и я, соответственно, Лене передаю там ходатайства, которые пишет Тимур. А: А в гражданских делах каким образом можно участвовать? Лена: В гражданских по доверенности. А: По доверенности, и как ты участвовала, расскажи пожалуйста? Лена: Ну то есть там прямо от себя можно заявлять, да? Тимур: Ну да. Лена: Прямо от себя можно прямо заявлять, даже чтобы Лена не подписывала. И можно, ну, вот можно прямо говорить. То есть вставать и говорить что-то. А: И на сколько это сработало? На сколько это эффективной практикой вам показалось? Лена: Ну не сработало. А: Ну, не сработало по объективным показателям, или потому что ты понимаешь, что ты что-то не то говорила или как-то не правильно себя вела? Лена: Ну мне трудно сказать, можно ли было мне в этой роли, вот именно в ходе судебного заседания что-то сделать больше. Может, конечно, протоколы там заседания посидеть проанализировать, подумать. Ну, некоторые вопросы скажем прокурора и… да, они были обращены ко мне. Я что-то отвечала, наверное как-то можно было по-другому ответить, там какие-то возражения я выдвигала, ну не знаю. Можно ли было сделать что-то по-другому, в этой роли. А: Ага, тогда такой вопрос ко всем, насколько вы часто занимаетесь саморефлексией по поводу того, что происходит? И насколько помогает, если вы этим занимаетесь? Тимур: Ну не часто, наверное, не часто. Лена: Мне кажется у нас вообще специальных таких собраний, вот не было. У нас как-то было… Арсений: В переписке.

159

Лена: Да, в переписке. Но всё равно это вот больше решение, на мой взгляд, ситуации, что делать завтра. Что делать там через неделю. Но чтобы мы вот так собрались и обсудили вот эти дела, как именно рефлексию, мне кажется, этого не было вообще. Макс: Ну ещё, мне кажется, тут такой момент, что вот в этих делах её не особо много может быть, этой там рефлексии, потому что… ну мы действуем там как-то и мы не можем вообще понять, как всё там как-то ну, будет развиваться. Ну, откажется там кто-то от чего-то или нет, как судья там решит, потому что они такие прям ебанько, это прям не нормально. Ну вот рамки там рефлексии, мне кажется. там не очень они большие, во-первых, а во-вторых, у нас ещё мало опыта. Мало опыта накоплено каких-то дел и каких-то ситуаций, чтобы уже как-то структурировать это, вот. Ася: Я не согласна. Мне кажется, что вот для рефлексии есть большое пространство. Вот я, например, только сейчас услышала то, что Лена. Ну у меня из рассылки неполная информация сложилась о том, как происходило заседание по гражданскому делу, где ты что-то говорила. Мне недостаточно было этой информации в рассылке. Было бы неплохо встречаться обсуждать как-то этот опыт. Потому что он применим на другие ситуации. В общем, я не соглашусь, что это каждый раз непредсказуемые ситуации, и думать об этом бесполезно. Лена: Да, у меня вот несколько принципиальных в принципе вопросов созрело, я их откладывала до какой-то встречи, да. А: Ты можешь задать их сейчас. Лена: Ну как вот можно использовать там прения там и последнее слово вообще и есть ли смысл это делать? Тимур: Ну, у нас будет! Лена: Я всё надеюсь, что как-то да. Арсений: Мне кажется, что просто тут об эффективности вопрос самый важный, вот. Когда мы говорим о рефлексии, вот. Насколько эффективна наша деятельность? Мне кажется, эффективность уже в том, что человек защищается. У нас вообще такая уголовная система, и лишение родительских прав Лены, и уголовные дела которые мы проигрываем. Мы их все проигрываем, мы пока не выигрывали дела. Ну как, промежуточные итоги какие-то были... Но это не проблема проекта «Уличные юристы» и не проблема нашей непрофессиональной защиты, а проблема вообще в том, что в этой ситуации сложно защищаться. И сам факт того, что мы помогаем человеку защищаться, это уже эффект огромный. Это то, что уже меняет ситуацию, это то, что должно менять ситуацию. И я вот об этом думаю, по-моему, потому вообще и стоит работать. Лена: Для кого? Можно мне делать уточняющие вопросы? Для кого, как ты считаешь, это меняет ситуацию? На каких уровнях? От того, что судья узнаёт, что есть такие.. ну. На каких уровнях затрагивает изменение ситуации? Арсений: А, начиная на всех уровнях буквально. Начиная от человека, который вот чувствует, что может защищаться. Когда ему в этом помогают. Когда ему помогают отстоять своё право на достоинство, право на справедливость. И конечно, это воздействует на систему в некотором смысле. Несколько разрушает шаблон каждый раз, когда приходит общественный защитник. И чем чаще мы разрушаем этот шаблон, тем чаще мы заставляем рефлексировать самих судей, и прокуроров, и участников с другой стороны... там органы опеки. Тимур: Органы опеки возможно самим рефлексировать! Ася: Я соглашусь с тобой частично, вот то, что ты говоришь, мне кажется твой опыт кейсов, что вот люди включались в защиту, люди защищались. По моему опыту, люди немножко другие были и в каких-то случаях, я уже говорила для интервью, это играло наоборот роль. То есть человек считал, что я его защищаю – всё, можно самому

160

расслабиться и вообще ничего не делать. И получается что это ну как-то немножко преждевременная радость была от того, что я включилась как защитник. Ну то есть в принципе это на макроуровне да? А бывает, что на микроуровне надо уточнять каждый раз, насколько больше надо стараться, чтобы происходило у человека вот это присваивание того, что бывает в этой ситуации, потому что бывает наоборот. Арсений: Мы не можем кого-то заставить защищать себя или защитить, мы можем помочь защищаться. И поэтому у этого проекта большой дефицит тех людей, которые хотят защищаться. И вообще среди нашей группы, с которой мы работаем, среди того поля очень мало таких людей, очень сложно поэтому нам работать. Каждый раз сталкиваемся с тем, что люди просто не хотят себя защищать. Лена: Я ещё просто хочу добавить, что никому в ситуации, когда у него большие неприятности, не интересно защищаться просто ради защиты. Хочется какого-то результата. Всё-таки и я опасаюсь того, что, может, наше вмешательство наоборот играет какую-то роль дизэмпауермента да? Макс: Типа обнадёживаем? Лена: Ну, получается, что так. А: А потом разочаровываем. Тимур: Мне кажется, если так получается, то мы что-то не так делаем. Ну даём какие-то там ожидания, значит, в наших действиях что-то не так. Мы как-то не так себя повели. Ася: Неправильно позиционируем. Макс: Потому что, ну это, не должно такого быть. Лена: Ну да А: Возможно ты это приписываешь сейчас себе. Лена: У меня просто такое ощущение, то есть вот что в начале следственных мероприятий ей шили одну статью, а потом всё пошло хуже и хуже, и мы во всём этом участвуем и ничего не можем сделать. А: Ну вы же не виноваты в том, что всё это произошло. Возможно наступила какая-то точка невозврата, произошла в этой ситуации, просто совокупность действий аккумулировала ту ситуацию, которая и возникла в конце концов. Тимур: О, можно, я скажу, пока мы пиццу не хаваем. Мне кажется, ото всех этих слов прозвучало достоинство, потому что ну обычно люди, с которыми мы работаем не раз сталкивались с рецидивом системы. Каждый раз она их переезжала, каждый раз они там страдали от неё и чувствовали себя, кажется, просто ну… какой-то вещью в руках системы, пассивным наблюдателем того суда, который над ними происходит. А тут он как бы ну включается как-то в это, ну в некоторых случаях. Ну вот и наверное их правда впечатляет то, что их типа… ну есть люди, которым на них не пофиг. Ну вот. И эта поддержка, она даже не столько там правовая бывает, но там психологически, и она там поддерживает людей. Хотелось бы верить. А: Раз уж зашёл об этом разговор. После нескольких интервью я заметила, что кейс-менеджеры очень много говорят о мотивации. То, что этой мотивации очень часто не хватает у клиентов проекта. Как вот с точки зрения юристов, с точки зрения кейс менеджеров, можно что-то делать с мотивацией, нужно ли как-то отдельно этим заниматься? Или мотивация должна возникать у участников проекта по ходу? То есть что можно сделать, чтобы люди сами хотели самостоятельно что-то делать, а не только полагаться там на вас? Арсений: Мы недавно разговаривали об этом с Асей и договорились, что проблема в том, что вот ну из-за того, что нам нужно было как-то набирать кейсы, да? Мы особо не фильтровали их и в некоторых вещах людей там даже, ну, давай мы как-то поможем и

161

чуть-чуть подталкивали, ну вот. И в идеале должно быть то, что люди сами должны с каким-то порогом мотивации приходить, вот. Ну это в идеале. Сейчас вот этого нету, поэтому такой вот дизэмпауермент. Как это сделать, я не знаю. Это очень в нашей целевой группе трудно, вот. И единственное, что как-то сделать, это как-то пиарить, как-то вот доносить положительные примеры. Но проблема в том, что их тоже особо то и нету. (Смех) А: Так, ну если кому-то интересно моё мнение, то что мне кажется дело даже не в том, что нет конкретных положительных развёрнутых примеров, да, как вы работаете с людьми. Вот даже когда я начала документировать кейсы, я поняла что вы так много всего делаете. Один человек сделал это, третий это, четвёртый это, и всё это по совокупности даёт огромное количество действия, огромное количество активности, которая вами производится на протяжении очень долгого периода с одним и тем же человеком. Да не важно всегда ли это даёт позитивный результат, да? Понятно, что дела сложные, клиенты тоже очень сложные. Если б это всё было описано структурированно, и вы на собственном примере могли бы рассказывать, как это вот. Может быть, это могло бы как-то лучше мотивировать? Тимур: Рассказывать другим людям, как у нас происходят дела? А: Ну по крайней мере показывать, вот насколько это сложно. Чтобы люди не думали вот, то что вы, то что они вообще сам факт того, что они сами обращаются к вам и соглашаются на эту помощь, на то, чтобы её взять, грубо говоря, да, это не гарантирует им успеха. Арсений: Наоборот даже, мне кажется, что Лена права, я на самом деле очень поддерживаю Лену, что защищаться, будем говорить об уголовных делах, в гражданских делах там, лишение родительских прав, лишение водительских прав там… Тимур: Где человек и государство противостоят друг другу Арсений: Да, не допуска там к лечению, это немного другое. Если говорить об уголовных делах, то правда защита, и вообще когда человек защищается, это провоцирует систему, довольно часто, на более жёсткие меры, чем когда он не защищается. А: Естественно, ведь он сопротивляется. Арсений: Поэтому так мало людей, потому что они понимают, что простой путь это не сопротивляться. Не сопротивляться, а верить следователю, верить оперативникам, которые тебя задерживают, верить судье, верить адвокату по назначению. Плыть по течению. Поэтому наша роль, я не думаю, что мы можем вот кого-то замотивировать. Человек сам должен вот дойти до этого уровня, когда он готов там… либо он уже три раза отсидел, и ему уже по фигу, дадут ему там 6, 7, 8 лет или 4 года, и он готов защищаться, или это человек которому ничего особо не грозит. Там ему грозит либо штраф, либо исправительные работы. В этом выборе он готов рисковать. Макс: Да поугарать можно там, побороться. Но с другой стороны вспоминая кейс вот Эльдара, который отказался от особого порядка. Арсений: Да хороший очень кейс. Ася: Я не поняла всё равно резюме. Вот я сегодня услышала то, что говорила Лена, то что Арсений тоже не до конца понимаю. То есть ты имеешь в виду, что мотивировать к такому нельзя? Коротко если. Арсений: Правда заключается в том, что по уголовным делам мы чаще всего не можем человеку облегчить его участь. А: Потому что система сопротивляется очень. Арсений: Потому что система устроена так, что любая защита, она беспомощна.

162

Ася: Просто мы же по честному это не говорим. Для меня это откровение, я не знала, честно говоря, этого. У меня вообще опыта нету. Арсений: С другой стороны, у меня есть опыт Эльдара, который получил условный срок, который и так без нас он бы получил. Макс: Он бы и так получил бы его. Но тут вопрос не в том, что человек выиграл, а в том, что чувак сам это сделал. Несмотря на то, что все ему говорили: «чувак, да сейчас бы ты уже вышел на свободу». Тимур: Ну тут тоже всё-таки это Эльдар, которого мы давно знаем, и повлияло вот это вот наше, которое мы ему доверяли. Макс: Просто он нам очень доверял наверное. Ася: То есть то что говорят, вот не злите судей, так будет лучше, это всё-таки правда? Тимур: Это частично правда. Хуже бывает, но вот в таком приделе, который значит тебе, ну, всё зависит от стадии разбирательства. Ася: Ты знаешь, мне вот эту фразу примерно сказали, когда я заявлялась общественным защитником к Лене. Мне адвокатша по назначению Артура сказала "Вы не злите суд, заявитесь свидетелем", а мы вместо этого написали на аппеляционку по вот... Арсений: Нельзя злить суд, и это не совсем правда, что будет хуже, потому что может быть и лучше в длительной перспективе. Ася: Ну в общем мне кажется у меня такое крепкое... Арсений: Это когда тебя бьют десять человек, и ты понимаешь, что, в общем-то, защищаться довольно-таки сложно. Тимур: Да, ты теряешь какое-то своё достоинство. Арсений: И ты либо расслабляешься, и тебя бьют дальше, либо ты защищаешься, но всё равно понимаешь, что тебя будут бить. Ну, то есть ты не зли их и не защищайся, это глупо звучит. Ася: Я почему хочу сказать до конца, чтобы понять твою мысль, тогда нужно честно говорить людям — мы попробуем, но не понятно, как будет. Потому что я точно, а я-то знаю, а я говорю не так. Я ничего не обещаю тоже, но говорить, что от этого будет хуже, я не говорю. Я говорю, что есть такая возможность, но, мне кажется, надо более информировать тогда человека, чтобы были плюсы и минусы, с ним взвешивать, а что будет, если мы включим такой вариант, а что если минус, то вот такой. Чтобы потом говорить, что я этого не делала. Арсений: Ну очень важно предупреждать, что... Ася: Да! А я этого не делала. Потому что как по моим случаям всегда была однозначность. Звонит Коля Семёнов, говорит, помогите. Это значит, что он считает, что мы ему поможем, наше участие... Арсений: В этой ситуации мы не могли сделать хуже, точно. То есть точно надо смотреть на ситуацию, мы не могли сделать ситуацию хуже никак, как бы мы не старались. Как бы мы не злили судью, всё равно бы ему отменили это условное, потому что у него были все основания для отмены условного осуждения. Макс: При этом наша позиция была вполне логичная.

163

Приложение 8. Форма отчетности для заполнения аутрич-работниками после выходов (проект СВ-Москва) СВ-Мск 2014

* Required

Месяц *

День недели *

Число *

Время выхода *

Кол-во контактов *

Контактов с женщинами *

Первичных контактов *

Первичных с женщинами *

1 мл.(кр.шапочка) *

1 мл.(сьемка) *

2 мл. *

3 мл. *

164

5 мл. *

10 мл. *

20 мл. *

Кол-во игл *

Кол-во салфеток *

Доп. раздаточные мат-лы *

(медшняга)

Кол-во презервативов *

Информационные материалы *

что раздали без указания кол-ва

Кол-во сделанных тестов на ВИЧ *

Из них положительных *

Кол-во сделанных тестов на ВИЧ женщинам *

Из них положительных *

165

Из них положительных у женщин *

Кол-во сделанных тестов на гепатит С *

Кол-во консультаций/направлений по вопросам лечения наркозависимости *

Кол-во консультаций/направлений по тестированию и лечению ВИЧ,Гепатит *

Кол-во консультаций/направлений по постиньекционным осложнениям *

Кол-во консультаций/направлений по передозировкам *

Кол-во консультаций по другим вопросам *

Кол-во консультаций по юридическим вопросам *

Администратика,уголовка,отказ в мед.помощи и тп

o Административка

o Уголовка

o Здравоохранение(отказ.качество и тп)

o Не было

o Other: Аутрич работники *

o Ася

o Даля

o Лена Родина

o Лена Г.

o Паша

o Макс

o Тимур 166

o Женя(муж Лены)

o Соня

o Женя Кащей

o Илья

o Денис

o Василий

o Маша

o Ежи

o Аня

o ЛенаРВ

o Никсон

o Катя

o Саня(марьино) Кол-во розданных ампул налоксона *

Кол-во женщин охваченных гендерно-ориентированными услугами *

Консультации по женским вопросам,направления женщин,выдача материалов(прокладки,салфетки,мирамистин и тп)

Спасенные жизни *

Если были сведения об откаченных нашим налоксоном людях,то внесите кол-во этих людей

Описание использования налоксона участниками

Если были сообщения о спасенных от передозов с помощью налоксона или навыков полученных от нас,то опишите пожалуста поподробнее.

Кол-во тепла ОСКС *

167

От Сердца К Сердца

o В минусах

o 0 кДж

o 0-100 кДж

o 100-200 кДж

o 200-300 кДж

o 300-400 кДж

o 400-500 кДж

o Неконтролируемая термоядерная реакция Запрсы клиентов

Скопируете сюда письмо с описанием выхода из рассылки *

Место выхода *

o Марьино

o Окружная

o Петраха

o Текстильщики

o Первомайская

o Выхино

o Other: Волонтеры,журналисты,гости из других городов,сотрудники других организаций и прочая приблуда

168

Контакты с СМИ(если были)

Напишите как можно подробнее кто, что и почему.

169