Now Westlin Winds Now westlin winds and slaughtering guns Bring autumn's pleasant weather; The moor-cock springs, on whirring wings, Amang the blooming heather: Now waving grain, wide o'er the plain, Delights the weary farmer; And the moon shines bright, when I rove at night To muse upon my charmer. The partridge loves the fruitful fells; The plover loves the mountains; The woodcock haunts the lonely dells; The soaring hern the fountains; Thro' lofty groves the cushat roves The path of man to shun it; The hazel bush o'erhangs the thrush, The spreading thorn the linnet. Thus ev'ry kind their pleasure find, The savage and the tender; Some social join, and leagues combine; Some solitary wander: Avaunt, away! the cruel sway, Tyrannic man's dominion; The sportsman's joy, the murd'ring cry, The flutt'ring, gory pinion.

Весёлый свист и птичий гам (Фейгин) Весёлый свист и птичий гам Осенний лес наполнят. И свежим западным ветрам Приветствие исполнят Как море рожь в полях шумит, Крестьянину на радость И лунный свет в ночи горит, Чтоб о тебе мечталось. Дом куропатки на болотах. Орёл стремится в горы. В долинах вальдшнепа охота, А цапли на озёрах. В высоких роще вяхирь квохчет. Среди густых ветвей, В орешнике, гнездо захочет Свить певчий соловей. Пусть счастье каждый сам узнает, Каждый своё находит. Кого мечта соединяет, Кто в одиночку бродит. Но ненасытной власти злом Народ как птица ранен. Лежит с подбитым под крылом, Тиран швыряет камень.

But Peggy, dear, the ev'ning's clear, Thick flies the skimming swallow; The sky is blue, the fields in view, All fading-green and yellow: Come, let us stray our gladsome way, And view the charms of nature; The rustling corn, the fruited thorn, And every happy creature. We'll gently walk, and sweetly talk, Till the silent moon shine clearly; I'll grasp thy waist, and, fondly prest, Swear how I love thee dearly: Not vernal show'rs to budding flow'rs, Not autumn to the farmer, So dear can be as thou to me, My fair, my lovely charmer!

Милая, слышишь, ветер тише, И ласточки гурьбою, Зелёно-жёлтые леса, Да небо голубое. Пойдём со мной, ты, ангел мой, Вокруг такая сказка! И речка шепчет: эй, постой! Смотри как жизнь прекрасна. Мы прогуляемся вдвоём, И в ярком свете лунном Я расскажу тебе о том, Как я люблю безумно. Ни дождь растениям в жаркий день, Ни урожай крестьянам, Ни что не может быть милей, Чем ты мне, ненаглядная...

Ca' the yowes Ca' the yowes to the knowes, Ca' them whare the heather growes, Ca' them whare the burnie rowes-- My bonnie dearie! Hark the mavis' evening sang Sounding Cluden's woods amang! Then a faulding let us gang, My bonnie dearie. We'll gae down by Cluden side, Thro' the hazels spreading wide, O'er the waves that sweetly glide To the moon sae clearly. Yonder Cluden's silent towers, Where at moonshine midnight hours, O'er the dewy bending flowers, Fairies dance so cheery. Ghaist nor bogle shalt thou fear; Thou'rt to love and heaven sae dear, Nocht of ill may come thee near, My bonnie dearie. Fair and lovely as thou art, Thou hast stown my very heart; I can die--but canna part-- My bonnie dearie

Поведём овец (Головина) Поведём овец к холмам, Лиловеет вереск там, Там ручей бежит к ногам, Моя красотка. Посмотри: дрозды поют, Чащи Клудена цветут, Соберём овец мы тут, Моя красотка. Вдоль реки пойдем с тобой Освещенные луной, Спят лещины над водой, Плещутся кротко. Башни Клудена таят Сад, где при луне не спят Феи, что в цветах кружат, Брызжут росою. Не страшись фантомов ты, Свет любви - как свет звезды Страх гони из темноты, Моя красотка. Ты прекрасна и стройна, Мое сердце забрала; Не покинуть мне тебя, Моя красотка.

Where Cart rins rowin (Burns) Where Cart rins rowin to the sea, By mony a flow'r and spreading tree, There lives a lad, the lad for me, He is a gallant weaver. Oh, I had wooers aught or nine, They gied me rings and ribbons fine; And I was fear'd my heart would tine, And I gied it to the weaver. My daddie sign'd my tocher-band, To gie the lad that has the land; But to my heart I'll add my hand, And gie it to the weaver. While birds rejoice in leafy bow'rs; While bees delight in op'ning flow'rs While corn grows green in simmer show'rs, I'll love my gallant weaver.

Где к морю Карт (Головина) Где к морю Карт бежит волной, Зеленый покров в цветах весной Там суженый родился мой, Прекрасный мой сапожник. Так много ухажёров мне Дарило кольца с лентами Но сердце отдала тебе, Прекрасный мой сапожник. Отец приданое сложил - Жених богат землёю был С рукой и сердце получил Прекрасный мой сапожник. Пока поют в лесах дрозды, Пока рой пчёл манят цветы, Я буду лишь тебя любви, Прекрасный мой сапожник.

Macpherson's Farewell Farewell, ye dungeons dark and strong, The wretch's destinie! Macpherson's time will not be long On yonder gallows-tree. Oh, what is death but parting breath? On mony a bloody plain I've dar'd his face, and in this place I scorn him yet again! Sae rantingly, sae wantonly, Sae dauntingly gaed he; He play'd a spring, and danc'd it roond, Below the gallows-tree. Untie these bands from off my hands, And bring to me my sword; And there's no a man in all Scotland, But I'll brave him at a word. I've liv'd a life of sturt and strife; I die by treacherie: It burns my heart I must depart, And not avenged be. Now farewell light – thou sunshine bright, And all beneath the sky! May coward shame distain his name, The wretch that dares not die!

Макферсон перед казнью (Маршак) Привет вам, тюрьмы короля, Где жизнь влачат рабы! Меня сегодня ждёт петля И гладкие столбы. В полях войны среди мечей Встречал я смерть не раз, Но не дрожал я перед ней - Не дрогну и сейчас! Так весело, отчаянно Шел к виселице он. В последний час, в последний пляс Пустился Макферсон. Разбейте сталь моих оков, Верните мой доспех. Пусть выйдет десять смельчаков, Я одолею всех. Я жизнь свою провёл в бою, Умру не от меча. Изменник предал жизнь мою Верёвке палача. Прости, мой край! Весь мир, прощай! Меня поймали в сеть. Но жалок тот, кто смерти ждёт, Не смея умереть!

My Love is like a Red, Red Rose Oh, my love is like a red, red rose, That's newly sprung in June: And my heart is like the melody, That's sweetly played in tune. As fair art thou, my bonnie lass, So deep in love am I: And I will love thee still, my dear, Till a the seas gang dry. Till a the seas gang dry, my dear, And the rocks melt wi the sun: I will love thee still, my dear, While the sands o life shall run. And fare thee weel, my only love! And fare thee weel awhile! And I will come again, my love, Tho' ‘t were ten thousand mile.

Любовь (Маршак) Любовь, как роза, роза красная, Цветёт в моём саду. Любовь моя - как песенка, С которой в путь иду. Сильнее красоты твоей Моя любовь одна. Она с тобой, пока моря Не высохнут до дна. Не высохнут моря, мой друг, Не рушится гранит, Не остановится песок, А он, как жизнь, бежит... Будь счастлива, моя любовь, Прощай и не грусти. Вернусь к тебе, хоть целый свет Пришлось бы мне пройти!

Scots, wha hae Scots, wha hae wi' Wallace bled, Scots, wham Bruce has aften led; Welcome to your gory bed, Or to victorie! Now's the day, and now's the hour; See the front o' battle lour: See approach proud Edward's pow'r-- Chains and slaverie! Wha will be a traitor-knave? Wha can fill a coward's grave? Wha sae base as be a slave! Let him turn and flee! Wha for Scotland's king and law Freedom's sword will strongly draw, Freeman stand, or freeman fa', Let him follow me! By oppression's woes and pains! By our sons in servile chains! We will drain our dearest veins, But they shall be free! Lay the proud usurpers low! Tyrants fall in every foe! Liberty's in every blow!-- Let us do or die!

Брюс – Шотландцам (Маршак) Вы, кого водили в бой Брюс и Уоллес за собой, - Вы врага ценой любой Отразить должны. Близок день, и час грядёт. Враг надменный у ворот. Эдвард армию ведёт - Цепи понесли. Тех, кто может бросить меч И рабом в могилу лечь, Лучше вовремя отсечь. Пусть уйдут они. Пусть останется в строю, Кто за родину свою Хочет жить и пасть в бою С мужеством любви! Бой идёт у наших стен. Ждёт ли нас позорный плен? Лучше кровь из наших вен Отдадим земле. Наша честь велит смести Угнетателей с пути И в сраженье обрести Волю или смерть!

Ye Jacobites by name Ye Jacobites by name, lend an ear, lend an ear; Ye Jacobites by name, lend an ear; Ye Jacobites by name, Your fautes I will proclaim, Your doctrines I maun blame – Ye shall hear. What is right, and what is wrang, by the law, by the law? What is right and what is wrang, by the law? What is right and what is wrang? A short sword, and a lang, A weak arm, and a strang For tae draw. What makes heroic strife, fam'd afar, fam'd afar? What makes heroic strife, fam'd afar? What makes heroic strife? To whet th' assassin's knife, Or hunt a parent's life Wi' bluidie war. Then let your schemes alane, in the state, in the state; Then let your schemes alane in the state; Then let your schemes alane, Adore the rising sun, And leave a man undone Tae his fate.

Послушай, якобит! (Головина) Послушай, якобит, знаешь сам, знаешь сам! Послушай, якобит, знаешь сам! На свой вопрос ответ: Твоё ученье бред, Его я разобью Пополам. Что правильно, что- нет? где закон, где закон? Что правильно, что нет? где закон? Что правильно, что- нет: Нож или длинный меч? Слаб, кто им будет сечь, Иль силён? Что славу принесёт на века, на века? Что славу принесёт на века? Что славу принесёт: Разбоев длинный счёт, Или поход войной На отца? Не поднимай народ по стране, по стране, Не поднимай народ по стране Не поднимай народ, Иди встречай восход, В своей мы разберём-ся Судьбе (да, судьбе).

Sic a Parcel o Rogues Fareweel to a' our Scottish fame, Fareweel oor ancient glory, Fareweel ev'n tae the Scottish name, Sae fam'd in martial story. Noo Sark rins o'er the Solway sands, And Tweed rins tae the ocean, Tae mark whaur England's province stands – Sic a parcel of rogues in a nation. What force or guile could not subdue, Thro' many warlike ages, Is wrought now by a coward few For hireling traitor's wages. The English steel we could disdain; Secure in valour's station; But English gold has been our bane-- Sic a parcel of rogues in a nation. O would, or I had seen the day That treason thus could sell us, My auld gray heid had lien in clay, Wi' Bruce and loyal Wallace! But pith and power, till my last hour, I'll mak' this declaration; We've bought and sold for English gold-- Sic' a parcel of rogues in a nation.

Шотландская Слава (Маршак) Навек простись, Шотландский край, С твоею древней славой. Названье самое, прощай, Отчизны величавой! Где Твид несётся в океан И Сарк в песках струится, - Теперь владенья англичан, На торжище купили. Века сломить нас не могли, Но продал нас изменник Противникам родной земли За горсть презренный денег. Мы сталь анлийскую не раз В страженьях притупили, Но золотом англииским нас На торжище купили. Как жаль, что я не пал в бою, Когда с врагом боролись За честь и родину свою Наш гордый Брюс и Уоллес. Но десять раз в последный час Скажу я без утайки: Проклятие предавшей нас Мошеннической шайке!

A Man's a Man for a that Is there, for honest poverty, That hangs his head, and a' that? The coward-slave, we pass him by, We dare be poor for a' that! For a' that, and a' that, Our toils obscure, and a' that; The rank is but the guinea's stamp, The man's the gowd for a' that! What tho' on hamely fare we dine, Wear hoddin gray, and a' that; Gie fools their silks, and knaves their wine, A man's a man, for a' that! For a' that, and a' that, Their tinsel show, and a' that; The honest man, though e'er sae poor, Is king o' men for a' that! Ye see yon birkie, ca'd--a lord, Wha struts, and stares, and a' that; Though hundreds worship at his word, He's but a coof for a' that: For a' that, and a' that, His riband, star, and a' that, The man of independent mind, He looks and laughs at a' that.

Честная Бедность (Маршак) Кто честной бедности своей Стыдится и все прочее, Тот самый жалкий из людей, Трусливый раб и прочее. При всем при том, при всем при том, Пускай бедны мы с вами, Богатство - штамп на золотом, А золотой - мы сами! Мы хлеб едим и воду пьём, Мы укрываемся тряпьем А между тем дурак и плут Одеты в шелк и вина пьют При всем при том, при всем при том, Судите не по платью. Кто честным кормится трудом, Таких зову я знатью, Вот этот шут - природный лорд. Ему должны мы кланяться. Но пусть он чопорен и горд, Бревно бревном останется! При всем при том, при всем при том, Хоть весь он в позументах, - Бревно останется бревном И в орденах, и в лентах!

A king can make a belted knight, A marquis, duke, and a' that, But an honest man's aboon his might, Guid faith, he maunna fa' that! For a' that, and a' that, Their dignities, and a' that, The pith o' sense, and pride o' worth, Are higher ranks than a' that. Then let us pray that come it may-- As come it will for a' that-- That sense and worth, o'er a' the earth, May bear the gree, and a' that; For a' that, and a' that, It's comin' yet for a' that, That man to man, the warld o'er, Shall brothers be for a' that!

Король лакея своего Назначит генералом, Но он не может никого Назначить честным малым. При всем при том, при всем при том, Награды, лесть и прочее Не заменяют ум и честь И все такое прочее! Настанет день и час пробьет, Когда уму и чести На всей земле придет черед Стоять на первом месте. При всем при том, при всем при том, Могу вам предсказать я, Что будет день, когда кругом Все люди станут братья!

Ae fond kiss Ae fond kiss and then we sever Ae fareweel and then forever Deep in heart-wrung tears I'll pledge thee Warring sighs and groans I'll wage thee. Who shall say that fortune grieves him When the star o' hope she leaves him? Me, nae cheerfu' twinkle lights me Dark despair around benights me. I'll ne'er blame my partial fancy Naething could resist my Nancy For to see her, was to love her Love but her, and love for ever. Had we ne'er lov'd sae kindly Had we ne'er lov'd sae blindly Never met and or never parted We had ne'er been broken hearted. Fare thee weel, my first and fairest! Fare thee weel, my best and dearest! Thine be every joy and treasure, Peace, enjoyment, love, and pleasure!

Губ коснусь (Фейгин) Губ коснусь твоих и ветер Разбросает нас по свету В сердце спрячу стон и слёзы Вздохи и пустые грёзы Кто в тоске глубокой чахнет Чья звезда надежды гаснет… Я уж тосковать не в силах Мрак вокруг, и жизнь постыла Нет, не знал я колебаний Не бежал я от страданий Лишь бы только быть с любимой Быть с одной, неповторимой Если-б мы любви не знали Так бы страстно не желали Не встречались, не прощались Мы-б на век не расставались Так прощай моя родная Верная и дорогая Я хочу чтоб жизни радость И любовь с тобой осталась

Yestreen I had a pint o wine Yestreen I had a pint o wine, A place where body saw na; Yestreen lay on this breast o mine The gowden locks of Anna. The hungry Jew in wilderness Rejoicin o'er his manna, Was naethin tae ma hinny bliss Upon the lips of Anna. Ye monarchs tak the east and west, Frae Indus tae Savannah! Gie me within my strainin grasp The meltin form o Anna. There I'll despise imperial charms, An empress or sultana, While dying raptures in her arms I give and tak wi Anna! Awa, thou flauntin god o day! Awa, thou pale Diana! Ilk star gae hide thy twinklin ray, When I'm tae meet my Anna. Come, in thy raven plumage, night! Sun, moon, and stars withdrawn a; And bring an angel pen to write My transports wi my Anna!

Вчера я выпил чуть вина (Фейгин) Вчера я выпил чуть вина Но не вином был пьяный Ведь на моей груди спала Раскинув кудри Анна В пустыне жаркой иудей Не радовался манне, Как я объятиям своей Зеленоглазой Анны В руках монархов целый мир От Индии до Саванны, А я хочу в мечтах своих Держать твой образ, Анна. Я презираю царский блеск Принцессы иль султана. Нет для меня милей чудес, Чем поцелуи Анны. Пускай уходит солнце прочь, И бледная Даяна, Пусть свечи гаснут в эту ночь, Ведь я встречаюсь с Анной Я звёзд рассыплю серебро По волнам океана Мне ангел принесёт перо Я напишу про Анну.

The kirk and state may join and tell-- Tae dae sic things I maunna: The kirk and state may gang tae hell, And I'll gae tae my Anna. She is the sunshine of my ee, To live but her I canna: Had I on earth but wishes three, The first should be my Anna.

Мне власть и церковь скажут «эй, Ты что болтаешь, парень?» Плевать на церковь, я к своей, Иду к любимой Анне. Без Анны счастья не видать, Скажу я без обмана, Коль три желания загадать Пусть первым будет Анна.

Auld Lang Syne Should auld acquaintance be forgot, And never brought to min'? Should auld acquaintance be forgot, And days o' lang syne? For auld lang syne, my dear, For auld lang syne, We'll tak a cup o' kindness yet, For auld lang syne! We twa hae run about the braes, And pu't the gowans fine; But we've wander'd mony a weary foot, Sin' auld lang syne. We twa hae paidl't i' the burn, Frae mornin' sun till dine: But seas between us braid hae roar'd, Sin' auld lang syne. And here's a hand, my trusty fiere, And gie's a hand o' thine; And we'll take a right guid willie-waught, For auld lang syne. And surely ye'll be your pint-stowp, And surely I'll be mine; And we'll tak a cup o' kindness yet, For auld lang syne.

Старая Дружба Забыть ли старую любовь И не грустить о ней? Забыть ли старую любовь И дружбу прежних дней? За дружбу старую -До дна! За счастье прежних дней! С тобой мы выпьем, старина, За счастье прежних дней. Побольше кружки приготовь И доверху налей. Мы пьём за старую любовь, За дружбу прежних дней. С тобой топтали мы вдвоём Траву родных полей, Но не один крутой подъём Мы взяли с юных дней. Переплывали мы не раз С тобой через ручей. Но море разделило нас, Товарищ юных дней... И вот с тобой сошлись мы вновь. Твоя рука - в моей. Я пью за старую любовь, За дружбу прежних дней!

Лирическая Здесь лапы у елей дрожат на весу, Здесь птицы щебечут тревожно. Живешь в заколдованном диком лесу, Откуда уйти невозможно. Пусть черёмухи сохнут бельём на ветру, Пусть дождём опадают сирени - Все равно я отсюда тебя заберу Во дворец, где играют свирели. Твой мир колдунами на тысячи лет Укрыт от меня и от света. И думаешь ты, что прекраснее нет, Чем лес заколдованный этот. Пусть на листьях не будет росы поутру, Пусть луна с небом пасмурным в ссоре,- Все равно я отсюда тебя заберу В светлый терем с балконом на море. В какой день недели, в котором часу Ты выйдешь ко мне осторожно? Когда я тебя на руках унесу Туда, где найти невозможно? Украду, если кража тебе по душе,- Зря ли я столько сил разбазарил? Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, Если терем с дворцом кто-то занял! Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, Если терем с дворцом кто-то занял!!

Lyricale The balmy, moss-hung branches overhear each word we say, The shrill chirruping of birds makes me anxious. From this wild enchanted forest we could make our getaway; But to this prospect you seem blithely oblivious. Let the cherry blossom crumble like old linen in a gale, Let lilac leaves fall sullenly in the rain. I will take you in my arms, far away from this tale, To a palace where minstrels pipe their sweet refrain Your realm, by the sorcerer's thousand year spell, Is protected against me until broken. And you truly believe, no more beautiful place Than your enchanted wood was ever bespoken. Let leaves no longer glisten in soft new morning light, Let moon and stars by our quarrel be occluded. I will take you in my arms far away on this night To a seaside town where no-one's deluded. Which day of the week, which glorious hour Will you crawl to me, cautiously, out of hiding? I will take you in my arms then and I’ll carry you away To a safe place where we're always confiding. I will take you by force if my reasoning is spent Didn't I always overdo it with this insanity? I will take you in my arms, far away, to a tent, If you think that my palace lacks reality. Yes, I'll take you in my arms, if you will, to a tent If it's thought that a palace lacks credibility.!

!! !

Он не вернулся из боя Почему все не так? Вроде все как всегда: То же небо - опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя. Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя. Мне теперь не понять, кто же прав был из нас В наших спорах без сна и покоя. Мне не стало хватать его только сейчас, Когда он не вернулся из боя. Мне не стало хватать его только сейчас, Когда он не вернулся из боя. Он молчал невпопад и не в такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, А вчера не вернулся из боя. Он мне спать не давал, он с восходом вставал, А вчера не вернулся из боя. То, что пусто теперь, - не про то разговор, Вдруг заметил я - нас было двое. Для меня будто ветром задуло костёр, Когда он не вернулся из боя. Для меня будто ветром задуло костёр, Когда он не вернулся из боя.

He hasn't returned from the battle Why is everything wrong? All is just as it was: Same light streaming into the chapel, Same trees, sounds of birdsong, insects that buzz, But he has not returned from the battle. Trees, sounds of birdsong, insects that buzz, He has not returned from the battle. Now I still can’t work out who was wrong, who was right When we'd argue, contend – how he'd prattle! But I think of him now – it just brings delight Now he's not returned from the battle. I think of him now, it just brings delight He didn’t return from the battle. He was awkward at times, he lacked all respect, Sometimes he'd laugh like a jackal, Always late up at night, playing cards while I slept, He didn’t return from the battle. Late up at night, playing cards while I slept, He did not return from the battle. But that’s not what I miss – it's not that at all: Like football with no one to tackle, Like all of a sudden there's only a ball Now that he's not returned from the battle. All of a sudden there's only a ball Now that he's not returned from the battle.

Нынче вырвалась, будто из плена, весна, По ошибке окликнул его я: - Друг, оставь покурить! - А в ответ - тишина: Он вчера не вернулся из боя. - Друг, оставь покурить! - А в ответ - тишина: Он вчера не вернулся из боя. Наши мертвые нас не оставят в беде, Наши павшие - как часовые. Отражается небо в лесу, как в воде, И деревья стоят голубые. Отражается небо в лесу, как в воде, И деревья стоят голубые. Нам и места в землянке хватало вполне, Нам и время текло для обоих. Всё теперь одному. Только кажется мне, Это я не вернулся из боя. Всё теперь одному. Только кажется мне, Это я не вернулся из боя.!

Now broken, as if from captivity, spring – I call him, my voice all a crackle - Could you roll me a smoke? - My empty words ring: For he hasn't returned from the battle. - Pal, roll me a smoke! - My empty words ring: For he hasn't returned from the battle. In an upside down world that the living forsake Our fallen now stand sentry for us. The blue in the forest seeps out from the lake The boundaries ever more porous The blue in the forest seeps out from the lake The boundaries ever more porous In the quiet of a foxhole, the sound of a bell While round us the shellfire did rattle. He gave up the ghost – where he’s gone none can tell But I’m still here fighting his battle. Gave up the ghost – where he’s gone none can tell Must I carry on fighting this battle?!

!! !

Баллада о вольных стрелках Если рыщут за твоею непокорной головой, Чтоб петлёй худую шею сделать более худой, Нет надёжнее приюта - скройся в лес, не пропадёшь, Если продан ты кому-то с потрохами ни за грош. Бедняки и бедолаги, презирая жизнь слуги, И бездомные бродяги, у кого одни долги, - Все, кто загнан, неприкаян, в этот вольный лес бегут, Потому что здесь хозяин - славный парень Робин Гуд! Здесь с полслова понимают, не боятся острых слов, Здесь с почётом принимают оторви-сорви-голов. И скрываются до срока даже рыцари в лесах: Кто без страха и упрёка - тот всегда не при деньгах. Знают все оленьи тропы, словно линии руки, В прошлом слуги и холопы, ныне - вольные стрелки. Здесь того, кто все теряет, защитят и сберегут. По лесной стране гуляет славный парень Робин Гуд! И живут да поживают, всем запретам вопреки, И ничуть не унывают эти вольные стрелки. Спят, укрывшись звёздным небом, мох под ребра подложив. Им, какой бы холод ни был, жив - и славно, если жив. Но вздыхают от разлуки,- где-то дом и клок земли,- Да поглаживают луки, чтоб в бою не подвели. И стрелков не сыщешь лучших. Что же завтра, где их ждут? - Скажет лучший в мире лучник, славный парень Робин Гуд!!

Ballad of the Free Archers When they come for that defiant and unruly head of yours To make your neck on the gallows even thinner than it was. There’s no safer place of refuge than the forest out of sight! If you’d sell a friend for sixpence it would never serve you right! All you paupers and you bums with no contentment, just regrets You scrimpers and you savers, who have nothing but your debts. If you find yourself in trouble, seek your freedom in the wood, In the country of the noble King of Rebels, ROBIN HOOD! We’re easy with each other, playing cards and telling jokes. All are treated just like brothers, even crazy, messed up blokes. Sometimes yeomen fleeing bailiffs come to live here in the trees: We may lack their goods and chattels but we're doing as we please! On the hunt for deer and merchants who may brave the forest track. Once we were working for the man but now we’re free, we won't go back. All who’ve lost all of our fortune, given shelter, given food – In the forest glade we court our King of Rebels, ROBIN HOOD! So we live without a care, in disregard of sheriff’s laws. And we’re happy from our lair to fight for freedom’s noble cause. We’re sleeping barely covered, underneath the rustling trees. By the cold we are not bothered, glad to be alive and free! Still at times we miss our families; then a wistful mood prevails, But we just tighter grip our weapons so in battle we won’t fail For tomorrow we will march, a mighty freemen’s brotherhood – At our head, the king of archers, King of Rebels, ROBIN HOOD!!

!! !

Ещё не вечер!!Четыре года рыскал в море наш корсар!В боях и штормах не поблекло наше знамя!Мы научились штопать паруса,!И затыкать пробоины телами.!За нами гонится эскадра по пятам!На море штиль и не избегнуть встречи!Но нам сказал спокойно капитан:!- Ещё не вечер, ещё не вечер!!!Вот развернулся боком флагманский фрегат,!И левый борт окрасился дымами.!Ответный залп - на глаз и наугад.!Вдали пожар и смерть. Удача с нами!!Из худших выбирались передряг,!Но с ветром худо, и в трюме течи,!А капитан нам шлёт привычный знак:!- Ещё не вечер, ещё не вечер!!!На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз!И видят нас от дыма злых и серых,!Но никогда им не увидеть нас!Прикованными к вёслам на галерах!!Неравный бой. Корабль кренится наш.!Спасите наши души человечьи!!Но крикнул капитан: - На абордаж!!Ещё не вечер! Ещё не вечер!!!

It isnae over until it's over For seven years we scoured the seven seas And at our mast we flew the Jolly Roger We learnt to mend our ship in storm or breeze And if a plank were sprung, by Christ we’d bodge her! Noo the navy’s firing shots across our bows The sea's dead calm; the crew is all hung-over But the captain merely smiles at us and vows: It isnae over until it's over! The flagship frigate turned herself broadside An’ smoke it startit pourin frae her scuppers Audaciously our cannons then replied Destruction! Death! They’re singin’ for their suppers! We've been through worse; it looks like oor luck's in But storms are brewin’; and we're holed, moreover. The captain bawls above the hellish din: - It isnae over until it's over! Through telescopes a hundred glarin’ eyes Spy us grey an’ smoky from our sallies But they will never view us in the guise Ae slaves chained up to oars in navy galleys! We've been outgunned! Our ship is gaunnae sink! We'll never get tae see the cliffs ae Dover! But our captain doesn’t ever even blink! - It isnae over until it's over!

Кто хочет жить, кто весел, кто не тля -!Готовьте ваши руки к рукопашной!!А крысы пусть уходят с корабля -!Они мешают схватке бесшабашной!!И крысы думали: "А чем не шутит чёрт?!"!И тупо прыгали, спасаясь от картечи.!А мы с фрегатом становились к борту борт.!Ещё не вечер, ещё не вечер!!!Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза!!Чтоб не достаться спрутам или крабам,!Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах, -!Мы покидали тонущий корабль.!Но нет! Им не послать его на дно -!Поможет океан, взвалив на плечи.!Ведь океан-то с нами заодно,!И прав был капитан - ещё не вечер!!

Who wants tae live, who's merry, keep your grip - Prepare yourself for vicious cutthroat fightin’! We’ll let the rats get aff the sinkin’ ship - We can dae wi’oot them at our ankles bitin’! The rats were thinkin’ that the captain lied Abandon ship! They all died sober! But we heave to along the frigate's side. - It isnae over until it's over! Knife tae cutlass, fist tae gullet, eye tae eye! Lest we be food for octopus or conger, Our pistols and our sabers make them cry, - Their vessel’l no be floatin’ for much longer! But it's not meant tae be, she’ll no gae doon She'll carry us tae port – we'll be in clover For the ocean never lets the sailor droon Wha disnae say it's over… until it's over. !

!! !

Охота на Волков Рвусь из сил и из всех сухожилий, Но сегодня - опять, как вчера, - Обложили меня, обложили, Гонят весело на номера. Из-за елей хлопочут двустволки - Там охотники прячутся в тень. На снегу кувыркаются волки, Превратившись в живую мишень. Идёт охота на волков, идёт охота! На серых хищников - матерых и щенков. Кричат загонщики, и лают псы до рвоты. Кровь на снегу и пятна красные флажков. Не на равных играют с волками Егеря, но не дрогнет рука! Оградив нам свободу флажками, Бьют уверенно, наверняка. Волк не может нарушить традиций. Видно, в детстве, слепые щенки, Мы, волчата, сосали волчицу И всосали - «Нельзя за флажки!» Наши ноги и челюсти быстры. Почему же - вожак, дай ответ - Мы затравленно мчимся на выстрел И не пробуем через запрет?

Волк не может, не должен иначе! Вот кончается время моё. Тот, которому я предназначен, Улыбнулся и поднял ружье.

Who’ll come a hunting for the wolf? With all the strength that bursts from our sinews – It's the same old story again; When you see them, there’s something within you Makes you cluster like sheep to a pen. From the forest the guns start to rumble, From bushes, where hunters lie low. Claws scratch ice as wolves rush and tumble Living targets with nowhere to go. Who'll come a’ hunting for the wolf, who'll come a’ hunting? Who'll shoot and be a man, some cub or suckling dam? As the beaters wave, the slavering hounds confront ‘em Blood on the snow and rows of fluttering scarlet flags. They fixed the match, their servile lieutenants: So superior, so sure of our route. Bounds on liberty set with red pennants, With their rifles held steady to shoot! For the wolf cannot break with tradition: When as cubs in our lair we’d entwine, With our milk we conceived the ambition Not ever to cross the red line. Are our jaws and our paws so extraneous? Our leader – so fixed in his mind! To permit these red flags to contain us Why don’t we break out of this bind? Wolves must not step over the border Thus my life blood must ebb in the snow And the one for whom I’m an order Lifts his rifle, his face all aglow.

Я из повиновения вышел За флажки - жажда жизни сильней! Только сзади я радостно слышал Удивлённые крики людей. Рвусь из сил, из всех сухожилий, Но сегодня - не так, как вчера! Обложили меня, обложили, Но остались ни с чем егеря!!

I transgressed, stepped over the boundary For my life is worth more than their lies! Behind me, no longer around me Come shouts of frustrated surprise. All the strength has burst from my sinews – But that old story changes today: I’m alone, my wolf nature continues But my hunters were robbed of their prey!!

!! !

Купола Как засмотрится мне нынче, как задышится? Воздух крут перед грозой, крут да вязок. Что споётся мне сегодня, что услышится? Птицы вещие поют - да все из сказок. Птица Сирин мне радостно скалится - Веселит, зазывает из гнёзд, А напротив - тоскует-печалится, Травит душу чудной Алконост. Словно семь заветных струн Зазвенели в свой черёд - Это птица Гамаюн Надежду подаёт! В синем небе, колокольнями проколотом,- Медный колокол, медный колокол - Толь возрадовался, толи осерчал... Купола в России кроют чистым золотом - Чтобы чаще Господь замечал. Я стою, как перед вечною загадкою, Пред великою да сказочной страною - Перед солоно - да горько-кисло-сладкою, Голубою, родниковою, ржаною. Грязью чавкая жирной да ржавою, Вязнут лошади по стремена, Но влекут меня сонной державою, Что раскисла, опухла от сна.

The Cupolas of Russia How can I contemplate these days so strange of late, how can I catch my breath? The air is cool before the storm; cool but unbearable What is that melody they're chanting to me now that sounds like death? Prophetic birds are singing – as from some parable. The jovial Sirin, she grins at me salaciously As she tempts me and entices me from nests. While, on the contrary, so mournfully, so plaintively, Burdens my soul, the uncanny Alkanost. Just as seven sacred strings Begin to ring out each in turn – So sagacious Gamayun Puts all her confidence in those who learn! Belfries tower high to pierce a deep blue sky of lapis lazuli – Ringing copper bells, ringing copper bells – Gilded onion domes rejoicing, vaults giving hell... The cupolas in Russia, clad with unalloyed gold – So when the good Lord glances down, he’ll mark them well. Here I stand, as in some timeless plan, my life in hand, Before this awe-inspiring land, this dreamlike land – Along the salty strand, this bitter, sour… this honeyed land, Blue water springing forth, rye-bearing… this promised land! This dirty, muddy, dusty, grimy, speckled land Where horses sink into the mire without number. But still they’re dragging me along under this trancelike command Though now lethargic and bloated with slumber.

Словно семь богатых лун На пути моём встаёт - Это птица Гамаюн Надежду подаёт! Душу, сбитую утратами да тратами, Душу, стёртую перекатами,- Если до крови лоскут истончал,- Залатаю золотыми я заплатами - Чтобы чаще Господь замечал! Чтобы чаще Господь замечал! Чтобы чаще Господь замечал!!

Just as seven swollen moons Are pulling me along, each in its turn – So sagacious Gamayun Puts all her confidence in those who learn! A soul that’s bruised and battered, scorned, abused, grown old Has accumulated damage left untold! But if the fabric has been worn right down to the nerve I will patch the cloth that's torn with unalloyed gold - So when the good Lord glances down, it’s fit to serve, So when the good Lord, he looks down, it’s fit to serve, So when the good Lord, he comes down, I’m fit to serve.!

!

Георгий Победоносец – Петров Не сотвори себе кумира! А из того, кто всех нас спас? Того, кто с Сотворением Мира Спаситель мира, т.е. нас? Летят века, тысячелетия. Ужели память сохранит Того, кто в смуту лихолетья Стоял за Веру, как гранит? Как забывает мир спасенный, Такой беспечный мир людской, Когда и с кем сражался оный. Да был ли, собственно, герой? Из веры в век, из века в веру. Звенят наперстки там и тут И вместо прошлого- химеры В алтарь истории кладут.

Saint George, Arise! Let’s not make a cult out of who is the greater! Which of us here can in this way be saved? Whose deeds are aligned to the will of Creator? Love’s royal road by what labour is paved? The years that have flown by, decades, millennia – What effort of memory could ever retain, Steadfast, ‘midst all the confusion of many a Battle, his faith, and be reaped there like grain? Oh no! Don't kill the dragon, That's bound to our will by the slenderest of threads! Go slow! Don’t spill your flagon! Take up your spear and restrain it instead! To forget, in a world that has lost its Redeemer: Such is the trivial business of men! When and with whom shall we fight the Blasphemer? Will ever we see such a hero again? Through ages of faith to progress by stages: The thimbles of tricksters plied hither and thon. In place of the truth, an abundance of pages; Reliquaries groan from the weight thereupon.

Судьба героя незавидна - Упасть от вражьего меча Или под царский смех обидный Уйти на плахе палача. И вновь грохочет вражье слово, А мы все слабы, что есть сил. Георгий, ты нам нужен снова - Дракон поверженный ожил.

Unenviable fate of the sacrificed martyr – To fall at the stroke of your enemy's sword! Or, mocked by the gales of imperious laughter, To dance at the end of the hangman’s dread cord! Once more there are rumbles of hateful skullduggery – Disgrace of our weakness that liars connived. Saint George, arise, confront this foul thuggery! The dragon you ‘slew’ has again been revived.

Saint George, Arise! Let’s not make a cult out of who is the greater! Which of us here can in this way be saved? Whose deeds are aligned to the will of Creator? Love’s royal road by what labour is paved? The years that have flown by, decades, millennia – What effort of memory could ever retain, Steadfast, ‘midst all the confusion of many a Battle, his faith, and be reaped there like grain? Oh no! Don't kill the dragon, That's bound to our will by the slenderest of threads! Go slow! Don’t spill your flagon! Take up your spear and restrain it instead! To forget, in a world that has lost its Redeemer: Such is the trivial business of men! When and with whom shall we fight the Blasphemer? Will ever we see such a hero again? Through ages of faith to progress by stages: The thimbles of tricksters plied hither and thon. In place of the truth, an abundance of pages; Reliquaries groan from the weight thereupon.

Георгий, вернись! – Фейгин Зачем нам творить себе разных кумиров Кого из нас это могло бы спасти? Дела чьи угодны Создателю Мира? Дорогу любви кто к вершине мостил? Года пролетают и тысячелетия, Чьи подвиги сердце извечно хранит? Того, кто и в смуту и в лихолетия За веру и правду стоял как гранит. О нет. Убить ты не должен Дракон разлетится как тысяча птиц Стой, стой. С ним будь осторожен Каким обернётся из множества лиц? Но в мире спасённом короткая память Присуща беспечной, глумливой толпе Куда и зачем гордо нёс своё знамя, Герой, что когда-то исчез в темноте? И в прошлом, и в нынешнем бурном столетии Напёрстки летают под носом зевак. Трактовка истории, правда бессмертная Как шарик катается в ловких руках.

Unenviable fate of the sacrificed martyr – To fall at the stroke of your enemy's sword! Or, mocked by the gales of imperious laughter, To dance at the end of the hangman’s dread cord! Once more there are rumbles of hateful skullduggery – Disgrace of our weakness that liars connived. Saint George, arise, confront this foul thuggery! The dragon you ‘slew’ has again been revived.

Героя судьба быть завидна не может Сражён ли ударом лихого меча, Или под ухмылки царя и вельможей На плахе казнён был рукой палача. И вновь как и прежде, звучит вражье слово Впадают в нас реки из грязи и лжи Георгий, вернись, ты так нужен нам снова Дракон, тобой битый, внезапно ожил.

Андрей Первозванный – Петров Ты позвал меня первым Не за стол, а на труд. Там железные нервы И чужих не зовут. Где вшивает боль Крылья за спиной. Там, где сыплет соль В раны недруг злой. Буду я с Тобой Буду я с Тобой, скрещенный судьбой. Нас с тобою тринадцать Нет. Двенадцать и Ты. Я стараюсь стараться Избежать суеты. Твой-то путь из Вех. Мой то путь простой. Будет хлеб у всех, Если я с Тобой. Если я с Тобой. Если я с Тобой, скрещенный судьбой.

On the Saltire cross Aye a fisherman, You called me first To a love forever unrequited. Not a drop to drink or slake this terrible thirst And casual strangers are not invited To this place where agonies are sewed Into the buds of wings upon your back And a merciless adversary wields a goad Sprinkling salt ire into every open crack. I will be with you. I will be with you, star-crossed destiny. Twelve men, called to do or die Plus You, we made a baker’s dozen (I always tended to over-simplify Especially when talking to my cousin.) I could see that You wanted to be all things to all men. But frankly some of it just went over my head My way was more whatever it took to Give to us this day our daily bread. If I'm to be with you. If I'm to be with you, star-crossed destiny.

Все причины всех бедствий Мы не ищем в себе. Смотрим в спины последствий, А не в лица судьбе. Кто безгрешен брось Камень тяжкий свой На кресте, пусть врозь Я теперь с тобой. Я теперь с тобой, Я всегда с тобой, скрещенный судьбой

All causes of unnatural disasters Are to be found within ourselves: Sometimes we look so longingly at the backs of departing masters We forget to dust our own dirty, little shelves. But once whoever is without blemish has thrown With such a heavy, heavy heart His heavy, heavy stone On the Saltire cross, there he’ll remain – forever set apart. I am always with you I am always with you, star-crossed destiny.

Кариатида – Зырянов Когда на судне баба – это скверно, Не место здесь показывать канкан. И мы не знали, из какой таверны Привёл её на шхуну капитан. Когда на судне баба – это плохо, Как ты на это дело ни взгляни. Мы чувствовали, что все мы скоро сдохнем, Но как она прекрасна, чёрт возьми! Наш чёрный флаг, истрёпанный штормами, Как будто нас опять торопит в бой. Без дела засиделись – знаем сами, Зачем вот только женщину с собой?! Попутный ветер парус наполняет, Корсаров лица говорят без слов. А под бушпритом женщина живая, И каждый насмерть за неё идти готов. Она, как символ веры и надежды, Удачу и победу принесёт, В солёных брызгах белая одежда Кариатиды, устремившейся вперёд.

Caryatida To bring a floozy on a ship is not so frigging mellow: A working ship is no place for a broad. And no-one even knew from which unsavoury bordello Our captain brought that tart of his aboard. To bring a floozy on a ship, it makes us all feel bearish Whichever way you look at it, it stinks! It's almost frigging certain that we're all about to perish, But at least the ship's more handsome as she sinks! Our jolly roger’s ripped to shreds, We're hanging out along the galley-way Sitting idle's never any good for pirates' heads, What's he doing with that woman anyway? As a stiffening southwesterly swells out our burgeoning sails, Each corsair's face now tells a different story. Set beneath our bowsprit now, she’s dancing with the whales, On her account, we’re bound for death or glory. She's become the shining symbol of our faith and of our hope, She’s carrying our fortune on her cranium, In salty spray her plaits of hair turn white like coils of rope Caryatida bears down on the mighty ocean!

Блестят клинки дамасской славной стали, И никакие не страшны враги. Ведь мы её любили и желали, Нам страстью переклинило мозги. Теперь не мешкай. Только бы скорее Догнать, вступить и взять на абордаж. А смерть в бою всё ж лучше, чем на рее. Поймали ветер. Чувствуем кураж! Погибших в море молча хоронили, И якорь бросили в излюбленном порту. Не знаю, почему мы победили, Ведь с женщиною были на борту.

They may have blades of shining steel But we are not concerned about our rivals. To a man, we’re ready, just in front of her to kneel Her oestrus makes us safe from all reprisals! No longer any holding back – if we could be just be faster! To chase down, board and captivate our prey. To die in battle's better than to serve a brutal master. We catch the wind! We leap into the fray! Hey! The dead were buried in the bay, Then, anchor cast, ashore to all get boozy. But I still can’t quite understand just how we won the day, After all, on board the ship, we had a floozy!

Святитель Николай – Зырянов Есть в России обычай исконный, Неотъемлемый как каравай. Красный угол избы. Три иконы: Богоматерь, Христос, Николай. Чудотворец все чаянья видит, И на лике морщинок узор, Держит Господом данную Книгу, Облаченный в святой омофор, Облаченный в святой омофор Помогает больным и убогим, Незаметно всегда, невзначай, Тем, кто нищий, и тем, кто в дороге, Наш любимый святой − Николай. От него у меня своя радость: В честь святого крещен был мой дед, В декабре на Николу по святцам − Больше сотни уж минуло лет, Больше сотни уж минуло лет.

Nikolay There is a custom in all Russian villages, Innate as a bride’s karavai. From the icon nook shine three bright images: Mother Mary, her Son and Nikolai. The saint’s kindly eyes reflect souls’ desires In compassion he comes to our aid He holds in his hands what a patron requires, All wrapped in a gilded brocade. All wrapped in a gilded brocade. He gives his support to the sick and the needy, Discretely, as if by the by, To those who are poor and to those who aren’t greedy, Our favourite – Saint Nikolai. In my mind’s eye at night, I can picture him beckon, In whose name, my grandfather, baptised. December 19th, by the old style of reckoning – Ten decades since realised, Ten decades since realised.

Роковая судьба у России: Испытанья да беды одни, Революции, войны, стихии, Кровь и слёзы Гражданской войны. За участие в Белом движении Арестован был дед Губчека. Приговор приведен в исполненье. Ни надгробной плиты, ни креста, Ни надгробной плиты, ни креста, Дом затих, дум тревожных обитель, На душе от лампадки светло. Со стены смотрят грустно Святитель И расстрелянный тёзка его. Русский крест мы несём сквозь столетья Каждым домом и каждой семьёй. Русский бунт стал навеки приметой, А страдания − нашей судьбой, А страдания − нашей судьбой. Помогает больным и убогим, Незаметно всегда, невзначай, Тем, кто нищий, и тем, кто в дороге, Наш любимый святой − Николай.

O tragical fate of stalwart Russiya! Tribulations that shocked to the core In the depths of our brotherly conflict I see her, ‘Midst the blood, sweat and tears of our war. In trying to restore the rule of the palace My own grandpapa was arrested. The sentence was carried out, brutal and callous – No burial site is attested, No burial site is attested. The glad homely sounds for a while growing fainter – Still lamplight burns steady and hot. From the nook, still glowing, the grief-stricken saint Mourns his namesake they took out and shot. The hard Russian cross that is borne through the ages In each household and by each good family. Our uncivil war, a warning for sages, Lest such horror once more be our destiny! Lest such horror once more be our destiny! He gives his support to the sick and the needy, Discretely, as if by the by, To those who are poor and to those who aren’t greedy, Our favourite – Saint Nikolai.

Явление святого Василия Великого – Зырянов Услышь нас, Господи, молитвы услышь, Мы с рождения своего к тебе их возносим. Ты в каждом вздохе нашем, и рядом стоишь, В душах читая, о чём тебя просим. О чём тебя просим… Прекрасен Ты, Господи, в нежном цветке, В грозовой тучи серебряном окаймлении. Велик Ты, Боже, распятый на кресте, Непостижим во всех проявлениях. Во всех проявлениях… Мама мне в детстве молитву шептала, А ей – её мама, и так в глубь столетий. Помню, у купели с дочкой стоял Прихожанкою самой счастливой на свете. Счастливой на свете… В древних текстах стихов, песнопений Органична гармония Византии и кельтов. Вновь желаний своих исполнений Просим, старых грехов не измерив. Грехов не измерив…

St. Basil’s Hymn Hear us, Basil, as we chant our solemn prayers! Each inhalation as you move beside the sayers, In our weakness, we can only raise them up to you In the vessel, the passing of the cup to you. Beauty that’s unfolded in each tender flower, Boundless wisdom at the most distressful hour Each portentous cloud that bears a silver lining Constant source of delight in all its shining. I hear my mother’s prayer, as she was always wont See my daughter as she stands before the font As stood her grandmother – so, deep into our history, Glad to partake in this endless world of mystery. In these canticles, old harmonies are heard, Long forgotten aches in singing them are stirred; Echoes of creation, Byzantine, Slav and Celt Let old sins not to be measured, only felt!

Селяне застыли в едином моленьи. Засияв, засверкали образов лики, И тихонечко незаметный им внемлет Любимый святитель Василий Великий. Василий Великий… И у меня на душе необычно светло, И, кажется, любую беду осилю, И будто рядом отец мой живой, Тёзка его – тоже Василий. Тоже Василий… Из храма домой легко иду, Свечи догорели, потрещав слегка. В небе увижу первую звезду, А в ладони – дочки родная рука.

Neighbours merge together somehow on the plate, Our philosopher, St. Basil, now the Great, Watching the reflection of all the faces glisten, Modest, unassuming as you listen. And in my mind’s eye, preternaturally bright, I see my long-dead father stand up at full height – As the image burns to banish all affliction I know he also feels this benediction. One by one, the candles putter out so slightly, In the evening sky the first star twinkles brightly, And from church to home our quick steps never falter My right hand clasps the fingers of my daughter.

В кругу друзей – Зырянов Когда мы вместе запоём Про память прежних дней, И кружки сдвинем и нальём В кругу своих друзей, Мы вспомним прошлые года И домик над ручьём, Чья животворная вода Так снилась нам потом. Когда Шотландский гордый флаг Над головой синел, Не страшен никакой был враг, Был каждый воин смел. Когда мы складывали скарб В заплечный свой мешок, С собою каждый брал тогда Том Бёрнсовских стихов. Когда искали счастья мы В неведомой дали, Нам снились синие холмы И наши корабли. И пусть не отыскали мы Богатства дальних стран, Но старой дружбе все верны Остались навсегда.

Scottish Literary Society We raise our cups in glad carouse To the joy of youthful days, We lift our cups as one and souse Our circle of comrades. We recollect the years, forsooth, The house abune the stream, Elixir of perpetual youth That now seems but a dream. And whereupon the Saltire cross Above shone white and blue, We cared not what confronted us And every man was true. We put our chattels in a pile Laid out among the heather And as we sailed out from the kyle We sang a song together. When in far foreign lands we’d roam To the unknown we were given, But in our dreams, the hills of home; While ships from us were riven. And let it not be said we stole The wealth of distant nations. But rather that our common goal Was a better world’s foundations.

На нашей боги стороне, И ангелы за нас, И недостатка нет в вине, Так выпьем тот же час! «За дружбу старую – До дна! За счастье юных дней! По кружке старого вина – За счастье юных дней!»

For our part, then, we’ll tend the shrine, While angels guide our power: To that, while we’re not lacking wine, We’ll drink a toast this hour! For auld lang syne – my dear! For auld lang syne! For comradeship, we’ll tak a nip – For auld lang syne.

Rhyming Thomas and the Faery Queen ‘Twas at the breaking of the day As wandered I in heartsome moan All in the merry month of May By Huntly Banks, myself alone. The chirping finch, the warbling thrush The blackbird trilling as he sang The wild wood vale all in a rush Till all the forest pealed and rang. All in a longing as I lay On mosses ’neath a spreading tree Espied I then a lady fey Come riding o’er the bonny lee. And though I sit until Doomsday, My fluent tongue to twist and try, I could not hope in any way To tell what vision met my eye. Her palfrey was a dapple grey, A finer mount you ne’er did see. Her saddle shone so bright and gay, All set with pearls down to her knee. I looked upon her in a daze, For ’neath the raiment she had on, Reflecting all the sun’s glad rays, I swear, her skin it fairly shone.

Томас Рифмач и Королева Эльфов (Фейгин) На листьях капельки росы Игривый лучик озарил. И лес невиданной красы Свои объятия мне открыл. Я в Хантли-Бэнкс, на берегу, Встречал рассвет, и пение птиц Звучало радостно в лесу, И мой восторг не знал границ. Раскинув руки я лежал, Мне мох был мягче всех перин. Вдруг топот конский услыхал. – Похоже, здесь я не один! Верхом на сказочном коне, Навстречу мне летит она. Красивей не встречалась мне, Прекрасней, чем сама весна. Сверкает жемчугом седло, И сбруя золотом горит. Вокруг всё стало так светло, Горячий конь вперёд летит. Его хозяйка так легка, И вьются кудри за спиной. Так пляшут огоньки в глазах... Не понимаю, что со мной.

Her fair hair o’er her head it hung As she rode o’er the bonny lee. A while she blew, a while she sang With no one to observe but me. There was no man to hear her noise Save Thomas as he lay alone – Whose eyes appraised her graceful poise, Whose heart at once was all undone. Her hands they were as white as snow That loosely held her raches' trace Her greyhounds ran in even flow In concert with that lady's pace. Her hunting horn, she blew with pride; On either flank hung tinkling bells; A golden lyre set at her side, Of which the minstrel’s rapture tells. I lay there to behold that sight From underneath the spreading tree Said: “Thon is Mary, great in dight That bare the child that died for me. If I speak with that lady bright I trow my heart should brak in three But I will go with all my might To meet her at the Eildon tree.”

Завороженный я смотрел, Как солнца луч играет с ней. Пошевелиться я не смел, Чтоб не спугнуть мечты своей. Под тонким платьем кожи блеск Мой взгляд цепями приковал. Охотница, что вышла в лес, Меня сразила наповал. И даже гончих быстрый бег Был грациозен, ей подстать. Рукою, что белей, чем снег, Легко ли было их держать? Вот гордо в горн трубит она, Перекрывая лай собак. И лиры золотой струна Поэту шлёт счастливый знак. Своей догадкой потрясён, Скрывался я в листве густой. – О Боже! Это ли не сон? Дева Мария предо мной! Хотя бы слово прошепчу, Осколки сердца не собрать. Но, Боже, как я с ней хочу У древа Элдон побывать.

Thomas gladly up he rose And bounded o’er the hill so high If it be as the story says He met her at the Eildon tree. He bent before her on his knee All underneath a green wood spray: “Lovely lady, rewe on me O Queen of Heav'n, as well ye may.” Then answered back that lady bright: “True Thomas, let such phrases be. For Queen of Heaven, I am not; I’d never claim such high degree. For I am of an ilk country Where I am held most high in praise When I ride o’er the bonny lee My raches cleave to my device.” “If thou be held most high in praise And ride all o’er the bonny lee Of love thou also must be wise – Then give me leave to lie by thee." But she said: "Thomas, tell me why I’d fain come down to lie with thee To lose my virtue in your eye? I pray thee, Thomas, let me be!”

Томас быстро побежал, Перемахнул через ручей. И если правду рассказал, У древа Элдон был он с ней. – Ты мне подарена судьбой, Сказал он, пересилив страх, – Я на коленях пред тобой, Царица Неба, я твой раб. – Томас, ты не угадал, Сказала Леди так легко. – Во мне Царицу ты признал, Но до небес мне далеко. Ведь я живу в таком краю, Где каждый угодить мне рад. Когда охочусь я в лесу, Ищейки ждут моих команд.– Уж если королева ты, В любви, должно быть, знаешь толк. Ты женщина моей мечты, Дай мне твоей любви глоток. – Зачем же, Томас, стану я Тебе дарить свою любовь? Чтоб тотчас ты забыл меня? Прощай, не нужно больше слов!

“Ah lady, should’st thou pity me Forever shall I with thee dwell And here my troth I plight to thee Whether thou go’st to heav’n or hell.” “Man of mould, thou wilt me mar Albeit thou shalt have thy will But know it well, thy thrust be war: For all my beauty thou shalt spill.” Down then lit that lady bright All underneath the greenwood lee And, if the tale’s remembered right, He seven times with her made free She said: “Thou lovest well thy play What bird in bow’r could dwell with thee? Thou marrest me this lingering day I tell thee Thomas, let me be!” Thomas leapt up with a shout As he beheld that lady fair For horror! Seemed her eye was out And on her head such loathsome hair! With all her clothing laid away Her naked body in its stead Was fifty hideous shades of grey All black and blue as beaten lead!

– О, Королева, я клянусь, Тебя не брошу никогда! Я от тебя не отвернусь, С тобой останусь навсегда! – Ну как тебя не полюбить? Таких как ты не знала я, Но помни, после, может быть, Исчезнет красота моя. По телу пробежала дрожь, И в жилах закипела кровь, И если это всё не ложь, Семь раз он доказал любовь. – Ты, Томас, явно не из тех, Кто просто любит тишину. Тебе достаточно утех? Теперь оставь меня одну! Томас крикнул от испуга – Так внезапно изменилась. Его новая подруга Вдруг в старуху превратилась. На него она смотрела Одним глазом, точно ведьма. Её сморщенное тело Было серое, как небо.

Then Thomas cried: “Alack! Alas! In faith this is a dreadful sight How thou art faded thus in face That shone before like sunshine bright”. On every side he looked about But saw no place that he might flee She was so haggard, grey and stout He felt the devil she must be. But she said: “Thomas, don’t displease, For fiend of hell I’m surely none. Albeit now I’m ill at ease And suffer pains for what we’ve done. You’ve pledged your troth, you’ve bound your hog For seven years you’ll share my life. You’ll serve your Queen in Tir nan Og – Then hold your tongue and cease your strife!” “Take now your leave of sun and moon, The leaf that springs from every tree – For seven years you will be gone And middle earth you shall not see.” “Alas”, he cried. “My heart is dust. I trow my acts shall wage me care. My soul to Jesus I entrust Where’er on earth my bones shall fare.”

Томас крикнул: – Боже мой! Какой же совершил я грех! Что вдруг произошло с тобой? Ведь ты была прекрасней всех! Он посмотрел по сторонам, Но некуда было уйти. Как смерть она была страшна, Ну просто Дьявол во плоти! – Ну что ты, Томас, перестань, Не стоит дьявола винить. Мне и самой ужасно жаль, Но ничего не изменить. Ты дал мне слово, и теперь Семь лет со мною будешь жить. Придётся перестать скорбеть, И Королеве послужить. Прощайся с солнцем и луной, Запомни этот дивный лес. Ты покидаешь дом родной, Семь лет тебя не будет здесь. – Увы, разбито сердце в прах! За свой поступок я плачу! И умоляю я Христа, Чтоб душу пощадил мою.

She led him down at Eildon Hill All underneath the greenwood lee For three long days and three long nights He trudged through red blood to the knee. And he saw neither sun nor moon, But heard the roaring of the sea. At last he cried: “Let help come soon! For want of food I think I’ll die!" They came then to an orchard fair Where luscious fruit bore every tree. Pear and apple, ripe they were, Figs and grapes and sweet cherry. The popinjay, the nightingale, Canaries flitting tree to tree: The chatter of the orchard vale Collapsing into unity. Thomas reached out with his hand – With hunger he was nigh on faint. But she said: "Thomas, let it stand Or else the fiend will thee acquaint. If ye pluck fruit, the sooth to say, Your soul goes out to the fires of hell And comes not out until Doomsday But there in pain shall ever dwell.

За ней от Элдонских холмов Он шёл три ночи и три дня. Вокруг лилась потоком кровь, И он стонал, судьбу кляня. Не поднимая головы Шагал, шатаясь на ветру, И думал: – Боже, помоги! Ведь я же с голоду помру! Они вошли в прекрасный сад: На каждой ветке фрукт висит. Здесь сочный спелый виноград, И море яблок, груш и слив. Здесь соловья весёлый свист, Павлина красочный узор, Все голоса прекрасных птиц Слились в один чудесный хор. Томас руку протянул, От голода он падал с ног, Но кто-то вдруг ему шепнул: – Ты потерпеть еще бы смог. Ведь если ты здесь что-то съешь, Твоей душе гореть в аду, Не зная никаких надежд. Попробуй отвести беду.

She said: "Now Thomas, take not fright And lay thy head upon my knee And thou shalt see the fairest sight That e’er saw man of thy country". Thomas did as he was bade A sigh of yielding joy he heaved. His head upon her knee he laid His longing for the while relieved. "See ye now yon simple way That’s set amongst the distant hills – That’s the path, the sooth to say, For restless souls to break their wills. And see ye now yon narrow way That lies beneath the distant rise – That’s the path, the sooth to say, To all the joys of paradise. "And see ye now yon desolate way That’s set amongst the weary plain – That’s the path, the sooth to say, Where all damned sinners writhe in pain! But see ye now yon citadel That glitters high upon the green – Of town and tow’r it bears the bell On earth its like was ne'er yet seen.

Она сказала: – Прислонись К моим коленям головой. Откроется прекрасный вид, Никто не видывал такой. Томас так и поступил, И голод будто бы пропал, Ей на колени положил Он голову и задремал. – Есть в жизни всем известный путь Страданий и душевных мук. И тем путём шагают пусть Те, кто в чистилище бредут. Есть также в жизни путь для тех, Кто просветления достиг. Тех, кто не знает слова Грех, Он в Рай приводит напрямик. Проклятье вечное ждёт тех, Кого из ада не вернуть. Кто жизнь прожил ради утех, И выбрал прегрешений путь. Но видишь ли ту цитадель, Что возвышается в горах? Ведь красоты такой досель Никто не видел в городах!

"In faith, True Thomas, there I dwell My lord’s the king of this country You'd better burn for aye in hell Than he should learn ye lay wi’ me. So when ye walk wi’ me this way I trow a courteous man ye be: No matter what to you they say Ye speak no word, except to me. "My lord waits in a mighty hall With thirty gallant knights and three And I will say, in front of all I took your tongue at the Eildon tree." Thomas stood as still as stone As he beheld that lady fair, Who once again shone like the sun, And wondered at her golden hair. Said Thomas: "Lady, what delight! To live to see this happy day For now thou art so fair and bright When ere thou wert so old and grey I beg thee, Thomas only tell, Sweet Lady, if thy will it be, At Eildon, when thou wert not well – I trow 'twas not ascribed to me?”

Там, Честный Томас, я живу. Мой Лорд – король этой страны. Но лучше нам сгореть в аду, Чем рассказать, где были мы. Когда пойдёшь туда со мной, Не подведи меня, смотри. Заговорит ли кто с тобой, Молчи, со мной лишь говори. Мой Лорд, в кругу своих солдат, Задаст вопрос мне о тебе. При всех должна ему сказать: «Язык твой я взяла себе.» Томас просто обомлел И любовался на неё: Она опять, во всей красе, Сверкала золотым огнём! Сказал он: – Леди, я так рад! Прикажешь – стану как немой. Ведь ты прекрасней во сто крат, Чем ведьма та, что шла со мной. Скажи лишь только правду мне: Не я ли стал тому виной, Что ты на Элдонском холме Вдруг стала ведьмою слепой?

"Indeed, and had it not been so, The certain sooth I shall thee tell, I had as well myself to go Into the burning fires of hell. My lord he needed but to sniff, Who is the king of this country, And straight away he’d caught the whiff Of all the things I did with thee. Into that hall they boldly went With Thomas walking at her side Ladies came and lithely bent Their knees as they did curtsey wide – Harp and fiddle they did play The fife and drum, the psaltery The lute, the bagpipe, singers fey All manner of fine minstrelsy. There was feasting, merry games, Lords a dancing three by three, Uisge beatha, comely dames, Feats of strength and archery. Thomas watched, his heart a thud, As forty hinds were carried in – The greyhounds lapping at their blood The cooks with knives to flay their skin.

– Меня б он проклял навсегда, Тебе, по правде, я скажу, Пришлось бы долго мне тогда Гореть и мучиться в аду. Ведь Лорд пронюхал бы легко, А он король этой страны, Что мы зашли так далеко, И были б мы обречены. Они уверенно вошли В огромный королевский зал. И дамы поклонились им, Оркестр громко заиграл. Волныка, арфа, барабан, И скрипок нежных голоса, А также флейта и труба Творили просто чудеса. Веселье, танцы, пир горой, Соревнования стрелков, И виски, что лилось рекой, Живой водой впадало в кровь. Томас подивился вновь: Несли оленей со двора. Собаки их лакали кровь, Сдирали шкуру повара.

He heard and saw more in that place Than word or phrase could ever tell Until one day his lady says: "True Thomas, we must say farewell." "My lady, I’ve but lately come, My servitude is in arrears." "True Thomas," she just laughed at him. "In Tir nan Og, that’s seven years". "You must make haste your ways to wend And take your leave of this country For on the morn shall come the fiend Among our folk to claim his fee. Well do I know that demon's way He'll crave your soul so couth and bold Thus never shall your Queen betray Her own true Thomas, man of mould." She took him out at Eildon hill All underneath the greenwood spray By Huntly banks, where the burn flows still All in the merry month of May. The chirping finch, the warbling thrush The blackbird trilling as he sang The wild wood vale all in a rush Till all the forest pealed and rang.

Он столько повидал всего, Что в двух словах не рассказать. Но время кончилось его, Она пришла ему сказать: – Прощай, мой Томас, вышел срок, Скорее собирайся в путь. – Но как же так? Ведь лишь чуток С тобой побыл я здесь, мой друг. – Семь лет назад, но как вчера, Тебя сюда я привела. И вот расстаться нам пора, Здесь скоро будет демон зла. Придёт он дань свою забрать И душу заберёт твою. Мой честный Томас, не отдать Тебя ему я не смогу. И вновь на Элдонском холме Под деревом волшебным он У речки Хантли на земле Лежал и видел сладкий сон. Над головой шумит листва, И коноплянки там и тут, И свист весёлый соловья, И гимн весне дрозды поют.

Гроб Оссиана Под занавесою тумана, Под небом бурь, среди степей, Стоит могила Оссиана В горах Шотландии моей. Летит к ней дух мой усыпленный Родимым ветром подышать И от могилы сей забвенной Вторично жизнь свою занять!…

Ossian’s Tomb Beneath a swirling shroud of mist, A louring sky, upon the moor, Ossian's tomb shall aye persist Among the Scottish hills obscure. My wearied spirit flies to her My native breath doth there respire The soul that men shall once inter Shall thus a second life acquire!...

Желание Зачем я не птица, не ворон степной, Пролетевший сейчас надо мной? Зачем не могу в небесах я парить И одну лишь свободу любить? На запад, на запад помчался бы я, Где цветут моих предков поля, Где в замке пустом, на туманных горах, Их забвенный покоится прах. На древней стене их наследственный щит И заржавленный меч их висит. Я стал бы летать над мечом и щитом И смахнул бы я пыль с них крылом; И арфы шотландской струну бы задел, И по сводам бы звук полетел; Внимаем одним, и одним пробуждён, Как раздался, так смолкнул бы он.

Yearning If I were a raven, a raptor of the plain, Whirling far above this earthly brain; If I could only my desires betake to wing And all at once my heart were free to sing. To the west, to the west, I’d be gone in an hour! Where the fields of my sires are in flow’r, Where in a bare keep ’neath the swirling of mists, Their oblivious bones are lying at rest. Where on ancient walls ancestral shields hang Above a broad sword, rusty and lang. I would fly over the sword and the shield, Brushing the dust of ages as I wheeled; Grazing the neglected Scottish harp strings As, again, through the chamber it rings And is heard by the one who awakes – And as it reverberates... so the spell breaks.

Но тщетны мечты, бесполезны мольбы Против строгих законов судьбы. Меж мной и холмами отчизны моей Расстилаются волны морей. Последний потомок отважных бойцов Увядает средь чуждых снегов; Я здесь был рожден, но нездешний душой... О! зачем я не ворон степной?...

But disconsolate dreams, unfulfillable yearning Against the strict edicts of fate not returning; Between me and the hills of my native land Billowing furrows lie twixt either strand. The last scion of a race that routed foes Desiccating here amongst th’ alien snows; Ach, I was born here – but I would be fain... O! Why am I not a raptor of the plain?

Звуки Что за звуки! Неподвижен, внемлю Сладким звукам я, Забываю вечность, небо, землю, Самого себя. Всемогущий! что за звуки! жадно Сердце ловит их, Как в пустыне путник безотрадной Каплю вод живых! И в душе опять они рождают Сны весёлых лет И в одежду жизни одевают Всё, чего уж нет. Принимают образ эти звуки, Образ, милый мне. Мнится, слышу тихий плач разлуки, И душа в огне. И опять безумно упиваюсь Ядом прежних дней, И опять я в мыслях полагаюсь На слова людей.

Sounds What sounds I hear! Stood stock still, I’m straining At these dulcet tones; Sounds whose timbres, sky and earth disdaining, Thrill me to my bones. God Almighty! Sounds excite me! Bursts The tender heart’s refrain. As the desert pilgrim always thirsts For living drops of rain, So flood my soul again from dusty shelves Dreams of days of yore, Clothes in which our lives shall dress themselves, All that is no more, Sacred forms that vibrant sound uncovers – Forms that never tire; I make out the keening of lost lovers – How my soul’s on fire! Once again these sounds intoxicate The poison of my pen. Once again I must prognosticate Into the words of men.

Предсказание Настанет год, России чёрный год, Когда царей корона упадёт; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь; Когда детей, когда невинных жён Низвергнутый не защитит закон; Когда чума от смрадных, мëртвых тел Начнёт бродить среди печальных сел, Чтобы платком из хижин вызывать, И станет глад сей бедный край терзать; И зарево окрасит волны рек: В тот день явится мощный человек, И ты его узнаешь — и поймёшь, Зачем в руке его булатный нож: И горе для тебя! — твой плач, твой стон Ему тогда покажется смешон; И будет всё ужасно, мрачно в нём, Как плащ его с возвышенным челом.

Prophecy A year will come, a dreadful year indeed – The Russian crown shall fall, the noble creed; The people shall forget their former love, The food of many shall be blood and death; When little children, modest girls and all, Cast down will be, not sheltered by the law; When pestilence from stinking, dead remains Through weeping streets shall waft from open drains To summon forth the headscarves from the huts The people shall be brought to eating rats. The rivers then shall all be stained with red: Then on that day shall come a mighty head, And you shall know him – and you'll understand For what he holds a dagger in his hand: And woe be unto you! – your cry, your moan To him will seem absurd, whose heart is stone; And callous disregard shall rule within His jet black cloak, his jutting, haughty chin.

Счастливый миг Не робей, краса младая, Хоть со мной наедине; Стыд ненужный отгоняя, Подойди - дай руку мне. Не тепла твоя светлица, Не мягка постель твоя, Но к устам твоим, девица, Я прильну - согреюсь я. От нескромного невежды Занавесь окно платком; Ну - скидай свои одежды, Не упрямься, мы вдвоём; На пирах, за полной чашей, Я клянусь, не расскажу О взаимной страсти нашей; Так скорее ж... я дрожу.

In the Moment (of our Love) Don’t be shy, you winsome charmer, Now, at last, we’ve privacy; It's a shame to put on armour – Yield! And give your hand to me. Though your parlour’s not so cosy And your sofa’s not so plush, When I kiss your lips so rosy – Conflagration! What a rush! We’ll scorn slanders, slurs and oaths And draw a curtain with your scarf; Then – why not? – remove some clothes – Don’t act like a newborn calf! I swear, upon the Virgin’s grotto, When I’m drinking with my friends – Our affair... well, mum’s the motto! Held tight, trembling, till it ends.

О, как полны, как прекрасны Груди жаркие твои, Как румяны, сладострастны Пред мгновением любви; Вот и маленькая ножка, Вот и круглый гибкий стан, Под сорочкой лишь немножко Прячешь ты свой талисман. Перед тем чтобы лишиться Непорочности своей, Так невинна ты, что мнится: Я, любя тебя, - злодей. Взор, склонённый на колена, Будто молит пощадить; Но ужасным, друг мой Лена, Миг один не может быть. Полон сладким ожиданьем, Я лишь взор питаю свой; Ты сама, горя желаньем, Призовёшь меня рукой; И тогда душа забудет Всё, что в муку ей дано, И от счастья нас разбудит Истощение одно.

O, how redolent, how sumptuous! Breasts that nest like hand in glove: Sheer, rubescent, warm, voluptuous – In the moment of our love! Peeling back the second skin That clings so tightly to your waist, Revealing, lustrous, sheathed within, Your talisman, whose balm I taste. All I want now is to steal Away your virgin innocence; Virtues, which, profound, reveal That, loving you, I cause offence. Furtive, glancing at your knees, I'm pleading for your mercy: crawl, For once, to me, I beg you, please! To think! This moment could be all! Full of sweet anticipation, Melting in the liquid eyes Of one, who, too, must dissipate and Spurs me on to seek the prize And then… oh then, the soul forgets Its torment, uttered in the moan; Satisfied, desire begets Depletion; now we’re both alone

Война Зажглась, друзья мои, война; И развились знамена чести; Трубой заветною она Манит в поля кровавой мести! Простите, шумные пиры, Хвалы достойные напевы, И Вакха милые дары, Святая Русь и красны девы! Забуду я тебя, любовь, Сует и юности отравы, И полечу, свободный, вновь Ловить венок небренной славы!

War It caught on fire, my friends, the war; With banners, the valour of men she reckons; Blasts on a bugle held proudly before, In the fields of bloody revenge she beckons! I’ll take my leave of revelry, And the fulfilment of nocturnal urgings, Thou dearest, bacchanal devilry, Holy Russia, vermilion virgins! I’ll forget you, too, oblivious love, And the conceit of misspent adolescence! And fly again, free, like a dove To flaming glory – in all its quintessence!

Сон В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я; Глубокая еще дымилась рана, По капле кровь точилася моя. Лежал один я на песке долины; Уступы скал теснилися кругом, И солнце жгло их жёлтые вершины И жгло меня — но спал я мёртвым сном. И снился мне сияющий огнями Вечерний пир в родимой стороне. Меж юных жен, увенчанных цветами, Шёл разговор весёлый обо мне. Но в разговор весёлый не вступая, Сидела там задумчиво одна, И в грустный сон душа её младая Бог знает чем была погружена; И снилась ей долина Дагестана; Знакомый труп лежал в долине той; В его груди, дымясь, чернела рана, И кровь лилась хладеющей струёй.

Dream The sun beats down on a Dagestani chasm A bullet in my chest, I lie inert. Smoking still, my wound leaks ectoplasm As, drop by drop, my lifeblood crimsons dirt. Alone, as I lie upon the sands of that ravine, ‘Neath jagged cliffs that jostle overhead, Under the bright orb that sears the hazy sheen, My body burns; yet, starting in my head, I seem to dream a hundred gleaming candles – An evening banquet at my family’s mansion. Pretty girls with wreaths recounting scandals, In which I am the subject of their passion. But, not participating in this merry theme, Pensively, one maiden sits apart, Her queer, young soul in a melancholy dream – God only knows what’s hidden in her heart. In her dream, a Dagestani valley; A cherished body lying on the ground; In his chest, his valour’s dreadful tally; Congealing blood that oozes from a wound.

Смерть поэта Погиб поэт! — невольник чести, — Пал, оклеветанный молвой, С свинцом в груди и жаждой мести, Поникнув гордой головой!.. Не вынесла душа поэта Позора мелочных обид, Восстал он против мнений света Один, как прежде... и убит! Убит!.. К чему теперь рыданья, Пустых похвал ненужный хор И жалкий лепет оправданья? Судьбы свершился приговор! Не вы ль сперва так злобно гнали Его свободный, смелый дар И для потехи раздували Чуть затаившийся пожар?

The Bard is Dead The bard is dead! – conscience of our age – Felled by lies and foul canard, Lead-choked chest that bursts with rage Lifts, at last, the proud regard Of one whose soul could not consent To yield to mean indignity, Who railed against this world and went Alone to face eternity! Eternity! Spare your crocodile tears… Your empty praise – a surplus choir, A token of your petty fears: The order came from much, much higher! Was it not you who cruelly mocked The music from his golden lyre? For entertainment, did concoct A little, sly, tormenting fire?

Что ж? Веселитесь... он мучений Последних вынести не мог: Угас, как светоч, дивный гений, Увял торжественный венок. Его убийца хладнокровно Навел удар... спасенья нет: Пустое сердце бьётся ровно, В руке не дрогнул пистолет. И что за диво?.. Издалёка, Подобный сотням беглецов, На ловлю счастья и чинов Заброшен к нам по воле рока. Смеясь, он дерзко презирал Земли чужой язык и нравы; Не мог щадить он нашей славы, Не мог понять в сей миг кровавый, На что он руку поднимал!.. И он убит — и взят могилой, Как тот певец, неведомый, но милый, Добыча ревности глухой, Воспетый им с такою чудной силой, Сражённый, как и он, безжалостной рукой.

Well? Enjoy the show! He burned Until he could not stand beneath But puttered out, expunged, and earned His wilted laurel wreath. His vicious killer, unbelieving, Dealt the blow; gave not an inch; Empty heart beat, cool and even; Gun-hand did not flinch. Occidental – quelle surprise! – Bequeathed to us by will of fate, His wealth and rank to cultivate, Like hundreds of such refugees. The native customs of our land – Dismissed in terms derogatory; Ridiculed our national glory; Misconstrued this blood-soaked story; And with that he raised his hand!… And so he was slain, and his body taken, Like the nightingale, whose dulcet songs awaken The envy and resentment of the deaf. Exalted them till all tunes were forsaken; Dumfounded, as was he, by the callous hand of death.

Зачем от мирных нег и дружбы простодушной Вступил он в этот свет завистливый и душный Для сердца вольного и пламенных страстей? Зачем он руку дал клеветникам ничтожным, Зачем поверил он словам и ласкам ложным, Он, с юных лет постигнувший людей?.. И, прежний сняв венок, — они венец терновый, Увитый лаврами, надели на него, Но иглы тайные сурово Язвили славное чело. Отравлены его последние мгновенья Коварным шёпотом насмешливых невежд, И умер он — с напрасной жаждой мщенья, С досадой тайною обманутых надежд. Замолкли звуки чудных песен, Не раздаваться им опять: Приют певца угрюм и тесен, И на устах его печать.

Why, from calm obscurity and artless geniality, Did he step into the light, the glaring, harsh reality – To sate a heart of free and ardent passion? Why did he ever give his hand to rogues and fake princesses? Why did he never countermand the false words and caresses? He, who, from an early age, discerned life’s meagre ration... Then, replacing with a crown of thorns, his wreath, Intertwined with laurel, they thus contrived – and how! – Clandestine needles sticking in beneath That pricked his glorious brow, Embittering his final days with stress And the subtle whispering of cretins… And so he died, with vain thoughts of redress: The intimate annoyance of mislaid expectations. The mellifluous tones of our tragic nation No more to be pealed As, taking up his cramped accommodation, The singer's lips were sealed.

А вы, надменные потомки Известной подлостью прославленных отцов, Пятою рабскою поправшие обломки Игрою счастия обиженных родов! Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда — всё молчи!.. Но есть и божий суд, наперсники разврата! Есть грозный суд: он ждёт; Он недоступен звону злата, И мысли и дела он знает наперёд. Тогда напрасно вы прибегнете к злословью — Оно вам не поможет вновь, И вы не смоете всей вашей чёрной кровью Поэта праведную кровь!

And you, O arrogant descendants, In whom are amplified the faults of your ancestors, With slavish heels that trample on the fragments – Isn’t it a jolly game for their malign successors! A greedy crowd with drooling, gaping maw; Vapid executioners of freedom, wit and glory! Cowards, taking refuge in the law: For you, are truth and honour just a story? But there is a sacred court, O intimates of vice! There is an awful trial – there He sits and waits. There’ll be no church bells chiming to entice; Thoughts and deeds already known behind those final gates… Then in vain will you recall the time before the flood, With hearts already hard: For you will never wash away the blood, The righteous blood of the bard!

Эх дороги Эх.. дороги, пыль да туман, Холода, тревоги, да степной бурьян. Знать не можешь доли своей, Может, крылья сложишь посреди степей. Вьётся пыль под сапогами, степями, полями, А кругом бушует пламя, да пули свистят. Эх, дороги, пыль да туман, Холода, тревоги, да степной бурьян. Выстрел грянет, ворон кружит, Твой дружок в бурьяне неживой лежит. А дорога дальше мчится, пылится, клубится, А кругом земля дымится, чужая земля. Эх..дороги, пыль да туман, Холода, тревоги, да степной бурьян. Край сосновый, солнце встаёт, У крыльца родного мать сыночка ждёт. И бескрайними путями, степями, полями Всё глядят вослед за нами родные глаза. Снег ли ветер, вспомним, друзья, Нам дороги эти позабыть нельзя.

Roads Oh, the rocky roads, troubles I’ve seen, Chilly nights and heavy loads, places I’ve been. Like the blackbird sings, when death is near, Maybe you will fold your wings somewhere out here. Muddy boots feel clammy, soul gloomy, face grimy – Where we meet our enemy, the bullets spit back. Oh, the muddy roads, tramping through mire, Broken lights, a shell explodes, tangles of briar. Gunfire clatters out, fate intercedes – Comrade lies there groaning, out in the weeds. But the endless road keeps turning, dust churning, lives burning – Seems all of planet earth is smouldering, how strange to think that! Oh, the winding roads, marching till dawn, Morning light – a new day bodes, no time to yawn – Glints on pine trees, gold against blue: From a porch, impatiently, she waits for you. And all along these bitter ways, through mist and haze, our tiring days – Kindred eyes gaze after us till light fades to black. Snow or hurricane, life’s episodes, Comrades, who are living yet, remember the roads!

Смуглянка Как-то летом, на рассвете, Заглянул в соседний сад. Там смуглянка-молдаванка Собирает виноград. Я бледнею, я краснею, Захотелось вдруг сказать: – Станем над рекою Зорьки летние встречать! Раскудрявый клён зелёный – лист резной. Я влюблённый и смущённый пред тобой. Клён зелёный, да клён кудрявый, Да раскудрявый, резной. А смуглянка-молдаванка Отвечала парню в лад: – Партизанский, молдаванский Собирается отряд. Нынче рано партизаны Дом покинули родной. Ждёт тебя дорога К партизанам в лес густой. Раскудрявый клён зелёный – лист резной. Здесь у клёна мы расстанемся с тобой. Клён зелёный, да клён кудрявый, Да раскудрявый, резной.

Dark-eyed Maiden One fine morning, just at daybreak, I looked o'er my neighbour's wall. Saw a maiden with her burden, Dark eyes and a scarlet shawl. My heart leapt with sweet confusion, Suddenly the words burst out: – Let us go together To a place I know about! Tender, yearning, curling round our ardent joy Fronds entwining, you're my girl and I'm your boy. Leaves of maple and boughs of apple That none can ever destroy. But this dark-eyed tender maiden Sharply then to me replied: "Partisans for truth and freedom Call on you to choose a side. On this morn, the clans are gath’ring; Burnt out from their buts and bens. Fiery cross is calling Through the forests and the glens.” Tender, yearning, curled round our ardent joy. In the forest, I’m no girl and you’re no boy. Leaves of maple and boughs of apple, That none can ever destroy.

И смуглянка-молдаванка По тропинке в лес ушла. В том обиду я увидел, Что с собой не позвала. О смуглянке-молдаванке Часто думал по ночам… Вдруг свою смуглянку Я в отряде повстречал. Раскудрявый клён зелёный – лист резной. Здравствуй, парень, мой хороший, мой родной! Клён зелёный, да клён кудрявый, Да раскудрявый, резной.

Then I watched my dark-eyed maiden Walk into the woods alone. But her parting caused my grieving And my heart it turned to stone. Often late at night I wandered In the forest, through the glen – Then I spied my maiden With her band of merry men! Tender, yearning, curling round our ardent joy Welcome comrade, you’re a man now, not a boy! Leaves of maple and boughs of apple, That none can ever destroy.

Темная ночь Темная ночь, только пули свистят по степи, Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают. В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь, И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь. Как я люблю глубину твоих ласковых глаз, Как я хочу к ним прижаться теперь губами! Темная ночь разделяет, любимая, нас, И тревожная, чёрная степь пролегла между нами. Верю в тебя, в дорогую подругу мою, Эта вера от пули меня темной ночью хранила... Радостно мне, я спокоен в смертельном бою, Знаю встретишь с любовью меня, что б со мной ни

случилось. Смерть не страшна, с ней встречались не раз мы в степи. Вот и теперь надо мною она кружится. Ты меня ждёшь и у детской кроватки не спишь, И поэтому знаю: со мной ничего не случится!

Dark is the Night Dark is the night, only bullets that whine o'er the steppe, Just the cold wind that hums in the wires, stars that twinkle so dimly. On this dark night, darling, I know that you cannot sleep, By the cradle, a tear glints your cheek, in the lamplight so homely. How I adore the depths of your tender dark eyes – Depths I’d explore if I were to be near my Venus! Dark is the night, that holds back the golden sunrise, And that gloomy, mysterious steppe that lies sprawled out between us. I trust in you, in my darling, my sweetheart, my wife – And to know that you’re true, on this night, saves me from deadly

weapons... Gladly, for me, in this knowledge I daunt deadly strife I know I can rely on your love, no matter what happens. Death, where’s thy sting, when I know there’s an angel that keeps Wearing my ring, now the chaos is whirling round me… Knowing you’re there, by the cradle, my sweetheart who weeps – And your tear lets me know that your love will always surround me.

Жди меня Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Жёлтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души... Жди. И с ними заодно Выпить не спеши. Жди меня, и я вернусь, Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: – Повезло. Не понять, не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой, – Просто ты умела ждать, Как никто другой.

Wait for me Wait for me – and I'll return. Only wait for me, Wait, when dark clouds loom and yearn Wait torrentially. Wait, when snows sweep through the steppe, Wait, on days serene, Wait, when others do not keep Faith in what has been. Let my son and mother trust Neighbours who conspire Let their waiting turn to dust, Sitting by the fire, Drinking cups of bitter wine Remembering the soul... Wait and when it comes to mine Do not drain the bowl. Wait for me – and I'll return, Tantalising fate. Let the sceptics crash and burn Those who can’t relate… They don’t know, who can’t hang fire: In the midst of strife, With your faith and love entire You have saved my life. We’ll know how I cheated fate Only you and I – Simply, you knew how to wait, And that’s what saved your guy.

День Победы День Победы, как он был от нас далёк, Как в костре потухшем таял уголёк. Были вёрсты, обгорелые, в пыли — Этот день мы приближали как могли. Этот День Победы Порохом пропах, Это праздник С сединою на висках. Это радость Со слезами на глазах. День Победы! День Победы! День Победы! Дни и ночи у мартеновских печей Не смыкала наша Родина очей. Дни и ночи битву трудную вели — Этот день мы приближали как могли. Здравствуй, мама, возвратились мы не все... Босиком бы пробежаться по росе! Пол-Европы, прошагали, пол-Земли — Этот день мы приближали как могли.

Day of Victory Day of Victory, how far from us it seemed, As if things could turn out like we dreamed! Many weary miles we tramped through dust along the way – What it took to bring about this day! This Day of Victory We strove for this prize, This celebration Through suffering made wise. Such elation With teardrops in our eyes. Day of Victory! Day of Victory! Day of Victory! Sweating by the furnaces, we faced our ordeal: For this imperative, we forged a will of steel. Held to our positions, to our enemy’s dismay – What it took to bring about this day! Greetings, mama, the once many are now few... Those bare feet that would scamper through the dew Marched across Eurasia, half a world away What it took to bring about this day!

Журавли Мне кажется порою, что солдаты, С кровавых не пришедшие полей, Не в землю нашу полегли когда-то, А превратились в белых журавлей. Они до сей поры с времен тех дальних Летят и подают нам голоса. Не потому ль так часто и печально Мы замолкаем, глядя в небеса? Летит, летит по небу клин усталый, Летит в тумане на исходе дня, И в том строю есть промежуток малый, Быть может, это место для меня. Настанет день, и с журавлиной стаей Я поплыву в такой же сизой мгле, Из-под небес по-птичьи окликая Всех вас, кого оставил на земле.

Cranes I can’t believe that every fallen soldier, Who never did return from long campaigns, Could sink beneath the earth to rot and moulder: Instead they must have flown off just like cranes. And ever since those far-off days they wander, With aching wings, their honking fills the sky. Why else would we, when gazing over yonder, In silence, cease our stir and ponder why? I watch it fly, this v-shaped corps, unceasing, Through weary haze till evening’s tender light. I see the skein formation start releasing – Perhaps it’s time for me to now take flight? The day will come when, with my bird companions, We’ll swim together through that sea of sound We’ll honk our eerie song on weary pinions To all of you remaining on the ground.