Carlos Buro

Ал

ет

ей

я

От ренессанса к постмодернуFrom the Renaissance to PostmodernityDel Renacimiento al Postmodernismo

От р

енессан

са к п

остм

од

ерн

уF

rom

the R

enaissan

ce to P

ostm

od

ernity

Del R

enacim

iento

al Po

stmo

dern

ismo

ü‡ÎÓÒ ¡ÛÓ

Carlos Buro

ü‡

ÎÓÒ ¡Û

Ó

Carlos Buro

Carlos BuroОт ренессанса к постмодернуFrom the Renaissance to PostmodernityDel Renacimiento al Postmodernismo

Saint-Petersburg

ALETHEIA

2010

ü‡ÎÓÒ ¡ÛÓ

УДК 75(092)ББК 85.143(4Исп)-8 Б91

© Carlos Buró, painting, 2010

© Alexei Nesteruk, Dmitri Nesteruk, photography, 2010

© Maria Elena Morató (English translation Antonio Samons,

Russian translation Alexei Nesteruk), introduction 2010

© Ivan Grave, design, 2010

© Издательство “Алетейя” (СПб), 2010

ISBN 978-5-91419-236-2

97 85914 192362

В книге представлены живописные и графические работы с авторскими комментариями современного испанского художника Карлоса Буро, работающего в уникальной манере синтеза идей мастеров Возрождения и настроений современной эпохи. Издание осуществлено при финансовой поддержке Антонио Самонса и Хуана Касаса. Книга предназначена всем, кто интересуется современным европейским искусством.

The book represents painting and graphics, accompanied by the author’s comments, of a contem-porary Spanish artist Carlos Buró, who works in a unique manner of synthesizing the Renaissance masters’ ideas with the spirit of the present age. The publication has been financially supported by Antonio Samons and Juan Casas. The book is addressed to all those who is interested in contem-porary European art.

Este libro presenta obra artística y gráfica, comentada por el autor, del pintor contemporáneo español Carlos Buró, que ha creado una síntesis incomparable de las ideas de los maestros del Renacimiento y el espíritu de nuestra época. La edición se ha realizado con la contribución finan-ciera de Antonio Samons y Juan Casas. El libro tiene por destinatarios a cuantos se interesan por el arte europeo de nuestros días.

Тревожная живопись Карлоса Буро, нетрадиционный эстетизм по форме и содержанию, могли бы быть квалифицированы как премудрая смесь элегантности и сарказма, отчасти окропленного горечью, покорностью, протестом и чувствительностью, которые бросают вызов нашему спокойствию, нашему оцепенению и нашему безразличию по отношению к общественному и публичному. Не часто дается нам возможность предстояния перед такой ясной изобразительной панорамой, которая представлена этим испанским художником, утвердившем себя в Барселоне с 1946 года.

Его путь - это путь борца-одиночки, защищающего свою живопись, свое видение от тех зрителей, которые не могут понять (или квалифицировать, что одно и то же) всех граней его творчества. Совершенная и утонченная видимость безмятежности и безвременности его работ является не более чем фасадом, средством, которое имеет мало общего или вообще не связано с тем внутренним миром, который она выражает. Именно это и является основой того безвинно злобного замешательства, которое искусство Буро вызывает в настроении зрителя. Его картины наполнены значением и посланием, они легко ухватываются глазом. Однако если попытаться их объяснить или символически идентифицировать их элементы, конфликт между сущностью и формой неминуем.

Карлос Буро мастерски владеет глубоким видением Ренессанса. Несмотря на бесспорную внешнюю видимость жизнерадостности, он вовлечен в непрерывный процесс метаморфоз, чтобы пластически представить идею жертвы и даже смерти. В наиболее трудных работах – трагически трудных – его неявно выраженное почтение перед Ренессансом является лишь новым проявлением той эстетической иронии, в которой Буро приглашает нас участвовать.

С одной стороны внутренний конфликт в этих последних работах обостряется, но с другой стороны художник развивает чрезвычайно чувственное, абсолютно поэтическое творение. Он раскрывает возможности разливающегося, хотя и не неконтролируемого, воображения, используя элементы, присущие различным уровням восприятия. Реальность и нереальность смешиваются, чтобы предложить нам двойную игру интеллектуального и чувственного восприятия, взывающего к глубинной истине (или лжи) нас самих, скрытой из-за невежества или страха.

Карлос Буро: введение

6/7

Выдающийся и дотошный рисовальщик, Карлос Буро подчеркивает антиподы того, что мы могли бы назвать «модной живописью» современности. В то время как Буро сублимирует свой внутренний мир через образы, современное модное искусство производит своего рода карикатурное представление тех мотивов и внутреннего опыта, которые он изображает. Первый трансцендирует, второй же остается неподвижным. Это вибрация спокойствия в противоположность спокойствию вибраций.

Андрогины, материнство, многолюдные толпы (сельские праздники?) - они невероятны и нереальны, но никогда не лишены разумного и такого нежного чувства юмора, который использует повседневные объекты как материал для представления абсолютно сновиденческих ситуаций. Психологические портреты Буро вмещают опыт, мысли и линии жизни, мечты и реальности. Они являют собой те типы присутствия, которые переносят нас в другие миры. В этих мирах мы движемся каждый день, эти миры мы не в силах охватить никогда.

Итак, мы можем сказать, что перед нами Карлос Буро, уникальная художественная личность, связанная с наиболее оригинальными Европейскими создателями фантастического. Его предельная аккуратность преобразует его неортодоксальный и разнообразный мир в пространство, пригодное для передачи наших сомнений и удовольствий от зрительных ощущений. Пространство, похищенное из мира, пространство измененных свойств и измерений. Это странное равновесие противоположностей, эта смесь явлений и фактов, реализованная в форме (форме, которая в противоположность решениям, предложенным современным искусством, не отвергает «мастерство» в живописи) – все это характеризует и определяет произведения Буро. Именно поэтому его необычность должна восприниматься как конструктивный и диалогический вызов, как монолог, который исследует нас, аппелируя к нашей эстетической чувствительности. Это предельно простая сложность. Это чрезвычайно сложная простота. Но даже если мы не в силах понимать, давайте прочувствуем ее! Ибо она гораздо ближе, чем мы можем вообразить.

Мария Елена Морато,Журналист, художественный критик и живописец

The disquieting paintings of Carlos Buró, an unconventional aestheticism both in form and essence, might be classified as a sophisticated mix of ele-gance and sarcasm somewhat sprinkled with bitterness, resignation, revolt and tenderness which challenge our impassivity, our numbness and our indifference of social, communal human beings. Seldom shall we stand be-fore such a complex and clear-cut pictorial panorama as the one presented by this Spanish artist established in Barcelona since 1946. His way forward has been that of a lonely fighter defending his painting, his world vision against onlookers who cannot understand (or classify, which is the same thing) all the facets of his work. All the perfect, refined appearance of pla-cidity and timelessness of his work is nothing but a vestment, a means of expression which has little or nothing to do with the inner world it stands for. That is precisely the origin of the innocently malicious bewilderment it provokes in the spectator’s mood. His paintings are full of meanings and messages which easily catch the eye but which, when trying to interpret or symbolically identify its elements, create a conflict between essence and form. Beneath a Renaissance-like aspect which he masterfully commands, Carlos Buró engages in a process of continuous metamorphosis so as to represent plastically the idea of sacrifice and even of death notwithstanding an indis-putable outer appearance of liveliness. In his most difficult works – terribly hard ones– his implicit homage to Renaissance is only a new expression of the aesthetic irony Buró makes us participate in. While on the one hand inner conflict becomes sharper in these latter works, on the other hand we find that the artist develops in parallel an extreme-ly sensitive, absolutely poetic creation disclosing the possibilities of an overflowing–though not uncontrolled–imagination which uses elements belonging to different perceptive levels. Reality and unreality intermix to propose us the double game of intellectual and sensuous perception calling on our innermost truth (or deception) hidden out of ignorance or fear. An outstanding and meticulous drawer, Carlos Buró lays on the antipodes of what we could term ‘fashionable painting’ of today inasmuch as, while Buró sublimates his inner world through his images, today’s fashionable art makes a somewhat caricatural representation of the motives or imme-diate experiences it portrays. The former transcends, the latter remain mo-tionless. It is the vibrations of stillness versus the stillness of vibrations.

Carlos Buró: Introduction

8/9

Androgines, maternity portraits, concentrated crowds (countryside festivi-ties?) as improbable as they are unreal but never lacking an intelligent and extremely subtle sense of humour which uses everyday objects and material to represent absolutely dream-like situations. Psychological portraits con-taining experiences, thoughts and life frames, dreams and realities. Pres-ences that take us to other worlds which are the one we move in every day but never succeed to encompass. This amounts to say that Carlos Buró stands before us endowed with a unique artistic personality linking him to the most original European cre-ators of the fantastic. His extreme neatness transforms his heterodox, mul-tifarious world into a space of reflection fit for the delivery of our doubts and the enjoyment of our visual sensations, a sort of space stolen from the world, a space of altered properties and dimensions. This strange equilib-rium of opposites, this mixture of appearances and fact obtained through form (a form which, contrary to the solutions proposed by contemporary art, does not reject ‘craftsmanship’ in painting) is what characterises and defines Buró’s work. That is precisely why his singularity should be under-stood as a challenge – a constructive, conversational one – , a proposal in the guise of a monologue which searches us through our aesthetic sensitiv-ity. It is extremely simple complexity. It is utterly complicated simplicity.

But, should we not be able to understand it, let’s feel it! Because it’s far nearer than we would imagine.

Maria Elena Morató,Journalist, art critic, painter

La inquietante obra de Carlos Buró, esteta atípico de fondo y forma, podría catalogarse como una refinada mezcla de elegancia y sarcasmo, con ciertos toques de amargura, resignacíon, rebeldía y ternura que retan y compro-meten nuestra tranquilidad, nuestra monotonía y nuestra indiferencia de seres socializados y masificados. Pocas veces me he enfrentado a una obra tan compleja y tan nítida como la que nos propone este artista santanderi-no afincado en Barcelona desde 1946. Su trayectoria ha sido la del solitario luchador que defiende su pintura, su visión del mundo, frente a unos es-pectadores que no acaban de entender (o de catalogar, que es lo mismo) todos los aspectos de su obra. Toda esa cobertura, perfecta y preciosista, de placidez y atemporalidad no es más que un vestido, un lenguaje, que poco a nada tiene a ver con el mundo interior que representa. De ahí proviene pre-cisamente la desorientacíon inocentemente maliciosa que provoca, como quien no dice nada, en el ánimo del espectator. La suya es una obra llena de significados, de mensajes, que entra fácilimente por los ojos, pero que hace entablar un conflicto de relación entre fondo y forma en el momento de llegar al ámbito de la interpretación o de la identificación simbólica de sus elementos. Carlos Buró, bajo una estética de aspecto renacentista, uti-lizada con extraordinaria habilidad y acierto, realiza el proceso de la meta-morfosis continua como representación plástica del sacrificio e incluso de la muerte silenciosa, a pesar de la apariencia indudablemente vitalista del planteamiento externo. En sus obras más dificiles, terriblemente duras, ese homenaje implicito a las figures del Renacimiento es una forma mas a la ironía plástica de la que Buró nos hace partícipes.

Si por un lado los conflictos internos se agudizan en esas obras, nos encon-tramos que por otro lado el artista desarrolla paralelamente una creación extraordinariamente sensible, absolutamente poética, que nos descubre las posibilidades de una imaginación desbordada (pero no incontrolada) que pone en juego elementos pertenecientes a distintos niveles percepti-vos. Realidad e irrealidad se conjugan, proponiéndonos el doble juego de la percepción sensorial e intellectual, apelando a nuestra verdad (o a nuestra farsa) más íntima, escondida o relegada por ignorancia o por miedo.

Carlos Buró, excelente y minuciso dibujante, se sitúa en las antípodas de lo que podríamos denominar “pintura de moda” de ahora mismo. Lo que en él es apariencia de conformismo, en ésta es apariencia de ruptura; in-

Carlos Buró: Introducción

10/11

quietud o rebeldía que en el fondo Buró nos transmite, se transforma en aceptación de convenciones por parte de aquélla. Si Buró siblima su mun-do interior a través del cuadro, nuestra “pintura de moda” caricaturiza en cierta manera sus resortes o sus vivencias cotidianas. El uno trasciende, la otra permanence inmóvil. Vibraciones de la quietud frente a quietud de las vibraciones.

Andróginos, maternidades, concentraciones multitudinarias (¿fiestas campestres?) inverosímiles e irreales, pero nunca exentas de un sentido del humor sutilísimo e inteligente que utiliza elementos y objetos cotidianos para representar situaciones absolutamente oníricas. Retratos psicológicos que concentran vivencias, pensamientos y circunstancias, sueños y reali-dades. Presencias que nos transportan a otros mundos, que son el mismo en que nos movemos cada día pero que nunca abarcamos.

Así pues, Carlos Buró se nos presenta co una personalidad artística única, que enlaza con los más originales creadores europeos de lo fantástico. Su extremada pulcritud transforma ese mundo heterodoxo, múltiple, en un es-pacio vivencial de reflexión donde proyectar nuestras dudas y donde gozar nuestras sensaciones visuales (y también musicales), como en un espacio robado al mundo, un espacio alterado en sus valores y dimensiones. Es ese extraño equilibrio de contrarios, esa fusión de apariencias y realidades lograda a través de la forma (una forma que, en contraposición a las so-luciones que propone el arte contemporáneo, no rechaza el “oficio” en la pintura) lo que caracteriza y define su obra. Por eso precisamente su sin-gularidad hay que entenderla como un reto, per como un reto constructivo, dialogante; una propuesta en forma de monólogo que nos interroga apelan-do a nuestra sensibilidad estética. Una complejidad extremamente sencilla. Una sencillez extremamente complicada. Pero, si no podemos entenderlo ¡sintámoslo! Porque está mucho mas cerca de lo que imaginamos.

Maria Elena Morató,Periodista, crítico de arte, pintora

12/13

Maternidad con miriñaque y dragon Maternity with crinoline and dragon Материнство в кринолине и с драконом

1968

14/15

Maternidad y Pechos Maternity with a breasts background Материнство на фоне грудей

1969

16/17

Paisaje fálico con figuras Phallic landscape with figures Фаллический пейзаж с фигурами

1973

18/19

Retrato del Sr. Juan Casas Portrait of Mr. Juan Casas Портрет г-на Хуана Касаса

1974

20/21

Recuerdo de nuestro primer viaje a Epsilon Eridane Recalling our first voyage to Epsilon Eridane Воспоминание о нашем первом путешествии на Эпсилон Эридана

1974

22/23

La Macarena y la Virgen del Pilar en aldea de Mi-Lay Spanish Holy Virgins at Vietnam’s Mi-LayИспанские Святые Девы на Вьетнамском Ми-Лэй

1974

24/25

La Circuncisión del Niño José Circumcision of Infant Joseph Обрезание младенца Иосифа

1975

26/27

Homenaje a Puig Antich Homage to Catalan anarchist Puig Antich Почтение к Каталонскому анархисту Пучу Антику

1975

28/29

Thalidomida Thalidomide Талидомид

1975

30/31

Sant Jordi Saint George Святой Георгий

1977

32/33

Homenaje a Leonardo Homage to Leonardo Почтение к Леонардо

1977

34/35

Diada del 77 Catalan National Pride Day, 1977 День Каталонской гордости, 1977 г.

1977

36/37

Condotiero (Homenaje a Leonardo) Condottiere (Homage to Leonardo) Лидер наемников (Почтение к Леонардо)

1978

38/39

Maternidad con bambúes Maternity with bamboo canes Материнство с бамбуком

1978

40/41

Maternidad (Madre con rama) Maternity (Mother with branch) Материнство (Мать с веткой)

1978

42/43

Hombre de la granada Man with pomegranate Человек с гранатом

1979

44/45

Angelote Clumsy angel Неловкий ангел

1979

46/47

Maternidad ecológica Ecologic maternityЭкологическое материнство

1980

48/49

Condotiero (ojo en el espacio)Сondotiero (Eye in Space) Наемник (глаз в пространстве)

1980

50/51

El pan nuestro de cada día Our daily bread Хлеб наш насущный

1980

52/53

Figura grande de condotiero con bastón Large condottiere figure with walking stick Большая фигура наемника с тростью

1981

54/55

Retrato de la niña Patricia Cantero Portrait of young girl Patricia Cantero Портрет девочки Патриции Кантеро

1982

56/57

Maternidad insólita Unusual maternity Необычное материнство

1982

58/59

Maternidad árabe Arabian maternity Арабское материнство

1983

60/61

Patinadores Skaters Конькобежцы

1983

62/63

La Visita The visit Визит

1984

64/65

Mujer del Huevo Woman and egg Женщина и яйцо

1985

66/67

Pateras Boatpeople Лодочники

1985

68/69

Carnaval de Vilanova Carnival at Vilanova Карнавал в Виланове

1985

70/71

1985Caín y Abel Cain and Abel Каин и Авель

72/73

1985El brindisThe toast Тост

74/75

Cooperación Cooperation Кооперация

1986

76/77

Condotiero adolescente Teenage condottiere Юный наемник

1988

78/79

Retrato del Sr. Pablo Fieldler Portrait of Mr. Pablo Fieldler Портрет г-на Пабло Филдлера

1989

80/81

Aguadora de Marruecos Moroccan water vendor woman Мороканская продавщица воды

1989

82/83

Angel Amenazado Threatened angel Угроза ангелу

1989

84/85

Mujer que espera con silla rota Waiting woman with broken chair Ожидающая женщина на сломанном стуле

1989

86/87

El Regalo The gift Дар

1990

88/89

Paramilitar Paramilitary Тайная армия

1990

90/91

Tres madres Three mothers Три матери

1992

92/93

Insecto con niño sobre hojas Insect with child on leaves Насекомое с ребенком на ветвях

1992

94/95

El Regalo The gift Дар

1994

96/97

Angel volando con huevo Flying angel with egg Летающий ангел с яйцом

1995

98/99

El caballero y la muerte Knight and death Рыцарь и смерть

1995

100/101

Paisaje con figura masculina flotando Landscape with floating male figure Пейзаж с плывущей мужской фигурой

1996

102/103

Maternidad con acelgas Maternity with spinach Материнство со шпинатом

1996

104/105

Bodegón con peras Still life with pears Натюрморт с грушами

1996

106/107

Bodegón con puerro Still life with leek Натюрморт с диким луком

1996

108/109

Muchacho travestido para la guerra Young man in warrior’s disguise Молодой человек в воинском обличии

1996

110/111

1997Eros y TànatôsEros and TanatosЭрос и Танатос

112/113

Bodegón encima de mármol Still life on marble Натюрморт на мраморе

1997

114/115

Insecto con niñо volando Insect with flying child Насекомое с летающим ребенком

1998

116/117

Los novios The fiancés Брачующиеся

1999

118/119

Figura con paisaje y mesa Figure with landscape and table Фигура с ландшафтом и столом

1999

120/121

Insecto con niño sobre tela negra Insect with child on black cloth Насекомое с ребенком на черной ткани

1999

122/123

El rapto del centauro The abduction of the centaur Похищение центавра

2000

124/125

Retrato de mujer abandonada Portrait of deserted woman Портрет оставленной женщины

2001

126/127

Maternidad con pechos (segunda versión) Maternity with breasts background Материнство на фоне грудей

2001

128/129

Maternidad (Isabel y Alejandra) Maternity (Isabel and Alexandra) Материнство (Изабель и Александра)

2002

130/131

Mano metálica Metallic hand Металлическая рука

2004

132/133

Irak-Irak (Paisaje después de la batalia) Iraq-Iraq (Scene after battle) Ирак-Ирак (Сцена после битвы)

2004

134/135

Dos manos con un membrillo Two hands with a quince Две руки с айвой

2004

136/137

Hoy hace un dia precioso , verás como viene alguien y lo jode What a glorious day have we today; sure enough, somebody will come around and screw it all up Какой величественный день сегодня; определенно кто-нибудь придет и все испортит

2005

138/139

Retrato de la Sra. María Zapatero Portrait of Mrs. Maria Zapatero Портрет г-жи Марии Запатеро

2006

140/141

Dos figuras y butifarras Two figures and sausages Две фигуры с сосисками

2006

142/143

Paisaje de ayer, hoy y mañana Yesterday’s, today’s and tomorrow’s landscape Пейзаж о вчера, сегодня и завтра

2006

144/145

Carlos Buró sobre temas y personajes de su obra

Carlos Buró on topics and heroes of his works

Карлос Буро о сюжетах и героях своих произведений

Paisaje fálico con fi guras, pp. 16/17Phallic landscape with fi gures Фаллический пейзаж с фигурами

¿Masculinidad luchando contra masculinidad? ¿Tiene el hombre miedo del sexo del otro hombre? Así parece, dada la enorme crueldad del hombre para con el hombre.

El pintor, ante lo ocurrido en la Segunda Guerra Mundial, en realidad ante todas las guerras, expresa o intenta expresar lo que a él y a millones de seres humanos provocó espanto, horror y vergüenza.

Masculinity fi ghting masculinity? Is man afraid of other men’s maleness? One would think so, considering man’s atrocious cruelty to man.

Refl ecting on World War II events, in fact events of all wars, the artist depicts or tries to depict the utter fright, horror and shame those events caused in him as well as in millions of other human beings.

Мужескость, борющаяся с мужескостью? Боится ли человек мужского начала другого человека? Можно было бы думать так, принимая во внимание зверскую жестокость человека по отношению к человеку.

Размышляя над событиями Второй мировой войны, а на самом деле всех войн, художник изображает, или старается изобразить, полный испуг, ужас и стыд по отношению к тем событиям, которые вызвали их в нем, а также и в миллионах других человеческих существ.

La Circuncisión del Niño José pp. 24/25Circumcision of Infant JosephОбрезание младенца Иосифа

¿La circuncisión del niño José es una circuncisión? No, no lo es: es una mutilación, una castración de un pequeño ser ya incapacitado por su humilde nacimiento.

Manos anónimas de hombres anónimos van a agredir mortalmente a ese niño, a esos niños explotados en toda clase de trabajos impropios de su edad. Esos adultos sin escrúpulos, sin conciencia, ¿no tienen hijos?, ¿no son padres?, ¿han olvidado su condición de seres humanos?

Is infant Joseph’s circumcision a real circumcision? No, it is not: it is the mutilation, the castration of a small human being already disabled by its humble birth.

Anonymous hands are going to maim this child as well as those children exploited in all kinds of drudgery unsuitable to their age. Do those mistreating, insensitive adults have no children of their own? Have they forgotten that they are, or should be, human beings themselves?

Является ли обрезание младенца Иосифа действительным обрезанием? Нет, оно является изувечением, кастрацией маленького человеческого существа, обездоленного уже самим фактом своего рождения.

Руки неизвестных людей готовы искалечить этого ребенка, как и всех детей, подвергающихся той или иной эксплуатации, несоответствующей их возрасту. Неужели у этих жестоких и бесчувственных взрослых нет своих собственных детей? Неужели они забыли, что они сами люди, или что должны быть ими?

146/147 Sant Jordi - pp. 30/31Saint GeorgeСвятой Георгий

Según la tradición popular, San Jorge era un militar romano nacido en el siglo III en la Capadocia (Turquía). Sirviendo bajo las órdenes del emperador Diocleciano, se negó a ejecutar un edicto del emperador que le obligaba a perseguir a los cristianos y por esa razón fue martirizado y decapitado por sus coetáneos. Muy pronto se le empezó a venerar como santo en la zona oriental del Imperio Romano y en seguida aparecieron historias fantásticas ligadas a su fi gura.

La gesta de san Jorge y el dragón se popularizó en toda Europa hacia el siglo IX con el nombre de “Leyenda áurea”. En Cataluña se situó en Montblanc en relación con un terrible dragón que causaba estragos entre la población y el ganado. Para apaciguarlo, se sacrifi caba al monstruo una persona escogida por sorteo. Un día la suerte señaló a la hija del rey, que habría muerto de no ser por la aparición de un bello caballero con armadura que se enfrentó al dragón y lo mató.

San Jorge pasó a ser el patrón de la nación catalana, y en tal concepto el Ayuntamiento de Barcelona encargó al autor este retablo en que el héroe, a diferencia de lo que ocurre en las representaciones clásicas, aparece no a caballo, sino de pie, lanza en puño antes de realizar su proeza, en la actitud de quien, habiendo cobrado conciencia de una calamidad, y apiadándose de las víctimas, refl exiona sobre la manera de poner fi n a tanto infortunio.

No olvidemos, sin embargo, que la gesta de san Jorge y el dragón es también un símbolo alquímico digno de profundo estudio.

According to folk memory, Saint George was a Roman soldier born in third century Cappadocia, Turkey. While serving under emperor Diocletian, he refused to obey an imperial edict requiring him to persecute Christians, which resulted in his martyrdom and beheading by his contemporaries. Very soon thereafter he began to be venerated in the eastern part of the Roman Empire, and then fantastic stories related to his persona swiftly emerged.

The exploit of St. George and the dragon was popularised all through ninth century Europe as the ‘legenda aurea’, or golden legend. In Catalonia it was located in the town of Montblanc, where a terrible dragon was said to visit calamity on both populace and livestock, so that as a means to placate the monster, a person selected randomly was sacrifi ced to it at regular intervals. One day the draw designated the king’s daughter, who would have perished if a handsome cavalier in armour had not appeared who confronted the dragon and killed it.

St. George became eventually the patron saint of the Catalan nation and as an homage to him Barcelona’s City Council charged the artist with this painting. In it the hero, unlike what is the case with traditional representations, is not pictured as a riding, fi ghting horseman, but on foot, holding his spear prior to the achievement of his feat, in the attitude of someone who, in his awareness of a calamity and his compassion for the victims, refl ects on the means of putting an end to such a misfortune.

Согласно народной памяти, Святой Георгий был римским солдатом рожденным в третьем веке в Каппадокии (современной Турции). Служа под началом императора Диоклециана, он отказался следовать имперскому указу о преследовании Христиан, что привело к тому, что его современники отсекли ему голову, и он стал мучеником. Вскоре после этого его начали почитать в восточной части Римской империи, и фантастические истории о его личности быстро распространились.

Битва Св. Георгия с драконом стала известна в Европе с девятого века как «золотая легенда». Согласно этой легенде в городе Монтбланке в Каталонии ужасный дракон напускал бедствия на обитателей города и домашних животных, и для того, чтобы умилостивить монстра, в жертву регулярно приносились человеческие жизни. В один из дней жребий указал на дочь короля, которая погибла бы, не появись статный вооруженный кавалер, который противостоял дракону и убил его.

Со временем Св. Георгий стал святым покровителем Каталонского народа, и в память об этом городской совет Барселоны заказал автору эту картину. Здесь герой изображен не как борющийся всадник, что соответствует большинству традиционных представлений, а как стоящий воин, держащий копье в предвосхищении своего подвига и размышляющий о том, как положить конец несчастьям людей, к которым он испытывает сочувствие.

Homenaje a Leonardo - pp. 32/33Homage to LeonardoПочтение к Леонардо

Dime, Leonardo, ¿cuántos hombres había dentro de ti? Leonardo comienza a caminar y es entonces cuando todo se transforma. Encima de su cabeza lleva otra, mitad humana, mitad metálica, y entonces, al caminar, va dando fl ores, frutos, objetos metálicos agresivos a unas manos que emergen de una especie de candelabros, que cogen todo eso y a su vez lo van pasando a otras manos, hasta que frutos y demás objetos son lanzados hacia aquella boca metálica, que los engulle y luego los vomita, siempre hacia las manos de Leonardo, y así constantemente en un ritornello incesante.

Leonardo, prodigioso hombre que tanto quiso saber y tanto supo. Era dueño de una magia especial que aún, después de los siglos, nos sigue fascinando.

Tell me, Leonardo, how many men were there in you? Leonardo starts walking and with his every step a transformation follows. Here on his head he is carrying a second one, halfway human, halfway metallic. And then, as he walks, he throws fl owers, fruits, and harmful implements into hands emerging from a sort of candlesticks, which pick all this and in their turn pass it all to other hands, until fl owers and implements are thrown into that metallic mouth, which swallows them and then vomits them back into Leonardo’s hands, and so on and on in an endless ritornello.

Leonardo—a prodigious man who wanted to know so much and came to know so much, owned a special magic that keeps us fascinated for centuries.

Скажи мне, Леонардо, скольких разных людей соединял ты в себе? Леонардо начинает движение, и за каждым его шагом следует преобразование. На своей голове он несет другую голову, наполовину человеческую, наполовину металлическую. По мере того как он движется, он разбрасывает цветы, фрукты и опасные инструменты в руки, появляющиеся в виде подсвечников. Эти руки подбирают все это и передают в свою очередь в другие руки, пока цветы и орудия не сбрасываются в металлический рот, который проглатывает их и затем выплевывает назад в руки Леонардо, продолжая так в бесконечном круговороте.

Леонардо - одаренный человек, который хотел знать и знал так много, обладал особой магией, которой мы восхищаемся спустя много веков.

148/149 Diada del 77 pp. 34/35Catalan National Pride Day День Каталонской гордости

Gris… Gris es el color resultante de mezclar colores blancos y negros. Gris era el color de aquellos policías que golpearon a diestro y siniestro, que golpearon a unas y otros.

No se les ve el rostro, ¿para qué? Llevan máscaras, pues no importa de dónde vinieron ni qué aspecto tenían. Hombres vestidos de gris, con porras rojas en las manos, que en el cuadro quieren decir violencia y sangre, subidos en altos zancos. ¿Acaso creyó el Gran Jefe que la policía está por encima del pueblo? ¡Qué equivocación! Los que mandan siniestramente, pasan; los pueblos quedan.

¿Por qué?, dijo el soldado desconocido. ¿Por qué?, dijo el hombre del montón. ¿Por qué?, preguntó la vecina. ¿Para qué?, dijeron ellos. ¿Y ellos se volvieron frente a otros y preguntaron: ¿Por qué tanto horror? ¿Para qué tanta muerte?

Diada, que no tornin mai més, que nunca mais volvan, iñoiz etortzean, que no vuelvan más. Que nunca más vuelvan vientos rojos de sangre. Que no vuelvan nunca más ni tormentas ni huracanes llenos de gritos.

Grey…Grey is the colour resulting of a mix of white and black pigments. And grey was the colour of the Spanish policemen who hit brutally, indiscriminately Catalans demonstrating their forbidden national pride.

We cannot see the faces of those beating men. Why? They wear masks because it does not matter what they look like or where they come from. Men in grey brandishing red bludgeons which stand for violence and blood in the painting. Did the Big Boss really believe that the police is above the people? What a mistake! Those who ominously command pass; nations remain. What for, all this horror; what for, so much death?

Why?, asked the man in the street. Why?, asked the unknown soldier Why?, asked the neighbour lady?

May they never come back! May the gore-red winds never come back! May the screams-laden storms and hurricanes never come back.

Серый…серый - есть цвет, получающийся от смешения белого и черного оттенков. И серым был цвет испанских полицейских, избивающих жестоко и без разбора каталонцев, демонстрирующих их запрещенную национальную гордость.

Мы не можем видеть лиц избивающих. Почему? Они в масках, ибо неважно, как они выглядят, и откуда они родом. Эти люди в сером размахивают красными дубинками, которые символизируют в живописи насилие и кровь. Действительно ли Диктатор верил, что полиция выше народа? Какая ошибка! Те, кто зловеще командуют, уходят, а нации остаются. Зачем весь этот ужас, зачем так много смерти?

Зачем? – вопрошал человек на улице. Зачем? – спрашивал неизвестный солдат. Зачем? – вопрошала дама по-соседству.

Да будет так, чтобы они никогда не вернулись! Да будет так, чтобы кровавые ветры никогда не вернулись! Да будет так, чтобы штормы и ураганы, полные крика, никогда не вернулись!

Maternidad insólita, pp. 56/57Unusual Maternity Необычное материнство

Pájaros, mariposas de brillantes colores, cerezas, mujeres fl otando por los aires, insectos humanizados, o bien hombres medio insectos, fl ores extrañas venidas de un mundo primigenio, fl ores torpes que ya intentaban, que ya querían ser las que ahora conocemos.

Qué extraña maternidad. Pero en ese mundo incomprensible y confuso, en ella, en la maternidad, todo es comprensible: la madre siempre es madre y se lleva a sus criaturas allí donde vaya, sea donde sea, y por lo tanto es una maternidad eterna, salvadora, protectora de su hijo ante ese mundo extraño y alarmante que les rodea.

Birds, brightly coloured butterfl ies, cherries, women fl oating in the air, human-like insects, or may be insect-like men, strange fl owers out of a primeval world, clumsy fl owers already trying to become those we now know.

A strange maternity, indeed. But even in that incomprehensible, confuse world, everything is comprehensible in maternity: a mother is always a mother and takes its offspring wherever she goes by which she embodies eternal, saving maternity as she protects her child from the alien, disquieting world surrounding both of them.

Птицы, ярко раскрашенные бабочки, вишни, женщины, плывущие по воздуху, человекоподобные насекомые, или же насекомоподобные люди, странные цветы из первозданного мира, неуклюжие цветы, хотящие стать такими, какими мы их знаем сейчас.

Воистину странное материнство. Но даже в этом непостигаемом, метущемся мире, все постижимо в материнстве. Мать всегда мать, и она со своим потомством повсюду, везде, где она воплощает вечное, спасительное материнство, охраняя себя и своего ребенка от чуждого и неспокойного мира, окружающего их обоих.

La Visita - pp. 62/63The VisitВизит

¿Qué te traen, qué te van a dar o decir, aquietada mujer, esos voladores visitantes? ¿Buenas noticias? Seguro que sí: todo es apacible a tu alrededor, hay serenidad y paz en tu postura; estoy seguro de que las noticias son buenas, para ti y para nosotros.

What do they bring you, what will they give or tell you, serene woman, those fl ying visitors? Good news? Yes, that is no doubt it: all is calm around you, and your stance is calm and peaceful. I am sure these are good tidings for both you and us.

Что они приносят тебе, что они даруют или о чем повествуют тебе, спокойная женщина, эти летающие пришельцы? Благие вести? Да, вне сомнения: во всем есть покой вокруг тебя, и твоя осанка выражает покой и мир. Уверен, что это благие знаки для тебя и для нас.

150/151 Pateras, pp. 66/67Boat People Лодочники

Vinimos de lejos, vinimos extraños y diferentes, vinimos en lanchas mortuorias, vinimos… Pero no nos quisieron. Olvidaron que todos venimos de Adán y que todos somos hermanos. Vinimos, pero seguramente sólo somos hermanastros.

We came from far away, strange and different; we arrived in mortuary boats; we arrived—but were not welcome. They forgot we all come from a common ancestor and are brothers in essence. Yes, we arrived—but did so only as step-brothers.

Мы пришли издалека, странные и разные. Мы прибыли в погребальных лодках, но мы не желанны. Они забыли, что у всех нас общий предок, и что по существу мы все братья. Да, мы прибыли, но только как сводные братья.

Carnaval de Vilanova pp. 68/69Carnival at Vilanova Карнавал в Виланове

Radiante carnaval, dulce lanzamiento de caramelos; caramelos que vuelan, golpean y aterrizan en el suelo; caramelos que luego, acabada la fi esta, serán alegremente recogidos por los niños y no niños.

Es este el Carnaval de Vilanova, con unos doscientos cincuenta años de dulce batalla, donde miles de personas de toda condición—fi esta democrática donde las haya—pueden participar.

Y esa variedad de condiciones es lo que quiere ilustrar la imagen; personas de toda especie: hombres y mujeres, válidos y tullidos, jóvenes y menos jóvenes, los quizá ricos y los quizá pobres, la mayoría disfrazados, como queriendo huir de identidades impuestas, pero todos felices entre comparsas y charangas, todos enzarzados en un combate gozoso, que también los hay.

Según se dice, en cada uno de estos carnavales se lanzan al aire y a la gente unas ciento veinte toneladas de caramelos. Y digo yo, ¿hay algo más bueno y dulce para guerrear, señores?

Colourful carnival, sweet tossing of candy, candy that fl ies, strikes and falls on the ground; candy that later, when the feast is over, will be collected by children and adults.

This Vilanova’s carnival, a two-hundred-and-fi fty years old sweet battle of which thousands of people from all walks of life can partake, is a real show of democracy, if there ever was one.

And this multifarious participation is what the painting tries to highlight. All sorts of people—both men and women; the able-bodied as well as the handicapped; the young and the no longer so young; those maybe rich and those maybe penniless; and most of them in disguises, as wishing to discard imposed identities, but everyone in surroundings of revelry and music bands, and deeply entangled in a joyful battle—for such a thing exists indeed.

We are told that around one hundred and twenty tons of candy are tossed on people on each of these carnivals. My comment: Can you imagine a better and sweeter way of warring, my friends?

Красочный карнавал, суматоха карамели, которая взлетает и падает на землю, карамели, подбираемой после праздника детьми и взрослыми.

Этот карнавал в Виланове – двухсот пятидесятилетняя сладкая баталия, в которой могут участвовать люди разных судеб, являет собой действительное представление демократии, если она когда-либо существовала.

Именно это многоликое участие картина и пытается осветить. Все люди, мужчины и женщины, здоровые и инвалиды, молодые и те, которые уже не столь молоды, может быть богатые, а может быть и нищие - большинство из них в масках и желают избавиться от несвойственных им образов; все в окружении пирушек и музыки, глубоко вовлеченные в сладостную баталию. И такое действительно существует.

Говорят, что около ста двадцати тонн карамели расходуется на таких карнавалах. Можно ли вообразить, друзья мои, лучшей чем эта, и более сладкой воинственности?

El Brindis – pp. 72/73The Toast Тост

¿Por qué vienen a brindar con vosotros esos tres hombres que vuelan? ¿Por qué triunfo vais a brindar, o por qué alegría? No lo sabemos, pero seguro que es la celebración de una buena causa, y las buenas causas siempre son dignas de celebrar, y más siendo acompañados de esos misteriosos hombres voladores.

Brindemos, pues. ¿Por qué podríamos hacerlo? Podríamos hacerlo por la gente como vosotros, como nosotros, como ellos; por todas las gentes de buena voluntad.

Why do these three fl ying men come for a toast with you? What success or what joy do you mean to drink to? We know not, but it is for sure in celebration of some happy event, and happy events should always be celebrated, especially in the company of those mysterious fl ying men.

So, let’s take a toast. What could we drink to? We could drink, why not, to people like you, like we, like they; to all people of good will.

Зачем эти три летающие существа явились с тостом к тебе? За какой успех или радость вы будете пить? Мы не знаем, но определенно это празднование какого-то счастливого события. Такие события нужно праздновать, в особенности в компании тех загадочных летающих мужчин.

Что же, поднимем тост. За что мы могли бы выпить? Мы могли бы выпить, и почему бы нет, за таких же людей как ты, как они, за всех людей доброй воли.

152/153 Angel Amenazado, pp. 82/83Threatened angelУгроза ангелу

Adornada máscara humana, manos metálicas no humanas, ¿conseguiréis frenar mi vuelo? Sí, tengo alas, y a lo mejor podré escapar de vosotros. ¿Quiénes sois? ¿Qué hacéis ahí arriba? Cuando ponga los pies en el suelo, me volveré a miraros. No. Detrás de mí hay una puerta, ella es la esperanza de huir de vuestra presencia fría, mecánica, amenazadora. Amenazadora ¿por qué?

Flamboyant human mask, inhuman metallic hands, will you manage to stop my fl ight? Yes, I have got wings and maybe will succeed in escaping you. Who are you? What are you doing up there? When I shall be back on the ground, I will turn around and look at you. No, I will not – I now see that there is a door behind me. It means a chance to fl ee your cold, mechanical, threatening presence. Why should it be so threatening?

Пламенная человеческая маска, нечеловеческие металлические руки, удастся ли вам остановить мой полет? Да, у меня есть крылья, и может быть мне удастся ускользнуть от вас. Кто вы? Что вы там делаете? Когда я опущусь на землю, я повернусь и посмотрю на вас. Нет, я не буду. Сейчас я вижу дверь за моей спиной. Это дает мне шанс избежать вашего холодного, механического и угрожающего присутствия. Почему оно такое угрожающее?

Mucharho travestido para la guerra, 108/109Young man in a warrior’s disguiseМолодой человек в воинском обличии

¿Para qué guerra te han travestido así, muchacho? No sé, dices, pero alguna guerra inventarán, ¡tienen tanta imaginación para la muerte! Y ya ves: me han colocado sólo media armadura, y la otra parte del cuerpo está sin defensa y, así, me matarán antes, digo yo. Pero yo miro, sí, miro alejarse a mi pueblo de mí y yo de él.

¿Volveré? Este color rojo del trapo que me han puesto ¿es un anuncio ya de sangre? No lo sé pero tengo miedo, pues oigo ya llantos y gritos desesperados que vienen de las trincheras. Señor del Gran Poder, dime, ¿ha comenzado ya la guerra?

For what war have they disguised you in this garb, boy? I do not know, you say, but sure enough they will invent some war—they have so much imagination for everything that spells death! And, as you see, they have given me just half an armour; the other half of my body is unprotected—that way they will kill me sooner, I suppose. But I keep watching, yes, watching as my people get far away from me—and I from them.

Shall I come back? Does the red colour of the rag they have put around my head, already announce bloodshed. I cannot tell but I am afraid since I can already hear the desperate wailing and screaming from trenches. Tell me, Almighty God, has the war already begun?

Для какой войны, юноша, ты был замаскирован в этот наряд? Ты скажешь: «Я не знаю, но определенно они изобретут какую-нибудь войну; у них богатое воображение в отношении всего, что влечет за собой смерть! И, как

вы видите, они вооружили меня только на половину, другая часть моего тела не защищена и поэтому я предполагаю, что буду убит быстрее. Но я наблюдаю, да наблюдаю, по мере того, как мой народ удаляется от меня, и я от них.

Вернусь ли я? Не предвосхищает ли красный цвет той тряпки, которую они надели мне на голову, кровопролитие? Я не в силах сказать это, но я испытываю страх, ибо уже слышу отчаянные стенания и крики в траншеях. Скажи мне, Всемогущий Бог, война уже началась?»

Retrato de mujer abandonada, pp. 124/125Portrait of deserted womanПортрет оставленной женщины

¿Qué haces ahí, mujer de amarillo? ¿Qué haces ahí, vuelta de espaldas a nosotros, mujer abandonada, desesperadamente vuelta de espaldas a la vida o a aquel que se fue, que se largó y que te dejó sentada en una silla, mejor dicho, sobre esos troceados fragmentos de una silla que fue? Pero no, no acabas de estar sentada: estás fl otando sobre esos maderos demasiado bien torneados y que representan destrucción. Todo se ha roto al irse él. La soledad y el vacío te acompañan. Esos esqueletos de árboles, vacíos, es el vacío que hay en ti.

Pero no veo tus manos. No importa. No desesperes. Comienza, cual nueva Penélope, a tejer, pero sin destejer, nuevas ilusiones y esperanzas. Estoy seguro de que otro él vendrá cualquier día junto a ti y con su presencia borrará esa soledad que tanto te abruma.

Así pues, ponte en pie, Mujer Vestida de Amarillo. ¿No has oído? ¿No oyes? Me parece que llaman a tu puerta. Muévete. A lo mejor es esa nueva esperanza la que llama. Que así sea.

What is this woman in yellow doing there? What is she doing there, her back turned on us, her back hopelessly turned on life, or on the one who went away, who departed and left her sitting on a chair, or rather on broken fragments of a chair that once existed.

But no, you do not exactly sit, abandoned woman—you fl oat over those too well turned pieces of wood that only mean destruction. Everything was shattered when he left, when he went away. Solitude and emptiness are your companions now. Those empty skeletons of trees stand for the void in you.

I cannot see your hands, though. You never mind. Do not despair. Rather, like a new Penelope, start weaving—but never undoing your fabric—new hopes and expectations. I am sure any day now another ‘he’ will come to you and through his presence will end this loneliness that now affl icts you so.

So, stand up, woman in yellow. Do not you hear, did not you hear? I think someone is knocking on your door. Move on. It might well be that this knocking comes from new hope. May it be so.

Что там делает эта женщина в желтом? Что она делает там, повернувшись спиной к нам и к жизни, без всякой надежды? Или к тому, кто ушел, кто покинул ее, оставив сидящей на стуле, а точнее на тех обломках когда-то существовавшего стула.

Но нет, ты не сидишь, покинутая женщина, - ты паришь поверх тех вывороченных кусков дерева, которые символизируют только разрушение. Все было разбито вдребезги, когда он ушел. Одиночество и пустота – твои

154/155 компаньоны сейчас. Те пустые скелеты деревьев символизируют пустоту в тебе.

Я не могу видеть твоих рук, однако. Неважно. Не отчаивайся. Скорее, как новая Пенелопа, сплетай обновленные надежды и ожидания, не теряя всего, что ты имеешь. Я уверен, что в любой момент другой «он» придет к тебе, и его присутствие окончит это одиночество, которое приводит тебя в отчаяние.

Итак, встань, женщина в желтом. Ты слышишь, ты слышала? Мне кажется, что кто-то стучится к тебе в дверь. Не задерживайся. Вполне вероятно, что этот стук приходит из этой новой надежды. Да будет так.

Irak, Irak, pp. 132/133Iraq, IraqИрак, Ирак

Hace tanto tiempo, Señor, que hasta cuesta recordarlo. Fueron la gente del Norte y la gente del Sur, al fi nal de la llamada Guerra de los Siete Años, quienes comenzaron a matarse por unas tierras, o por odio, o por codicia, no lo sé; el caso es que los hombres de uno y otro bando tuvieron muchas ganas de matarse. Era como una locura: había que matar, sin más.

Al amanecer, hombres y mujeres de los pueblos circundantes vinieron a aquel gran valle y vieron la carnicería y, ¿qué decir?, todo fue entonces llantos y gritos. Los padres y las madres de uno y otro bando buscaban a los suyos, porque los hijos, Señor, siempre tienen padres y madres; pero era difícil reconocerlos: tan machacados, tan troceados, tan manchados de sangre y barro estaban; y había que espantar a los buitres que ya revoloteaban ansiosos de comer aquel campo que antes era verde pero ahora era rojo de la sangre de tantas criaturas. Tanta que había charcos de ella, tanta que se hubiera podido recoger con palas, con palanganas, con cazos, con pucheros. Pero ¿para qué, decidme, para qué sirve un cazo lleno de sangre? Es mejor dejarla, que la buena tierra se la beba, se la coma poco a poco.

It was so long ago, my God, that one can hardly remember. They were people from the North and people from the South, at the end of the so-called Seven Years War, those who started killing each other because of some lands, or because of hate, or out of greediness—I really do not know. It so happened, though, that men from one and the other side felt an urge to kill each other. It was plain madness: you had to kill, and that was it.

With dawn, men and women from the surrounding villages came to that large valley and, seeing the massacre, what could they say? It was crying and screaming galore. Parents from both sides were looking for their own, as sons, my God, do always have parents. But it was diffi cult to recognise the victims, so smashed, so maimed, so stained with blood and mud were they. And vultures fl ying in circles above, eager to feast on that fi eld, formerly so green and now soaked red with the blood of so many dead youths, had also to be scared away. Shed blood was so plentiful that there were pools of it, that you could have retrieved it with ladles, with pots, with buckets. But what good, you tell me, is a ladle full of blood? Far better to leave it alone, for the good earth to drink it up, to eat it up little by little.

Боже мой, это было так давно, что трудно вспомнить. Там были люди с Севера и с Юга, в конце так называемой Семилетней Войны, те люди, которые начали убивать друг друга из-за каких-то земель, из ненависти и алчности. Я в точности не знаю. Однако так случилось, что у людей с той и другой стороны возникло стремление убивать друг друга. Это было просто сумасшествие: ты должен убивать и все тут.

На рассвете мужчины и женщины из окрестных деревень пришли в ту большую долину и, глядя на резню, что могли они сказать? Плач и изобилие стона. Отцы и матери по обеим сторонам искали своих сыновей, ибо, Боже мой, у них всегда есть родители. Но было трудно распознать жертвы, настолько изуродованные в крови и грязи. И даже стервятники, кружащие в небе и готовые поживиться на поле, которое прежде было зеленым, а сейчас промокшее от крови стольких многих юношей, вынуждены улететь от страха. Пролитой крови было столько, что скопились лужи, из которых можно было черпать ковшами, кувшинами и ведрами. Но чем хорош, скажите мне, ковш, полный крови? Не лучше ли оставить так как есть, чтобы добрая земля ее пила и насыщалась понемногу.

156/157

Главный редактор издательства И. А. СавкинОригинал-макет И. Н. Граве

ИД № 04372 от 26.03.2001 г.Издательство «Алетейя», 192171, СанктПетербург, ул. Бабушкина, д. 53.Тел./факс: (812) 5608947, 3272637Email: office@aletheia.spb.ru (отдел реализации), aletheia@peterstar.ru (редакция)www.aletheia.spb.ru

Фирменные магазины «Историческая книга»

Москва, м. «Китайгород», Старосадский пер., 9. Тел. (495) 9214895

Санкт-Петербург, м. «Чернышевская», ул. Чайковского, 55. Тел. (812) 3272637

Книги издательства «Алетейя» в Москве можно приобрести в следующих

магазинах: «Библио-Глобус», ул. Мясницкая, 6/3, стр. 5. www.biblioglobus.ru

Дом книги «Москва», ул. Тверская, 8, стр. 1. Тел. (495) 6296483

Магазин «Русское зарубежье», ул. Нижняя Радищевская, 2. Тел. (495) 9152797

Магазин «Гилея», Нахимовский пр., д. 56/26. Тел. (495) 3324728

Магазин «Фаланстер», Малый Гнездниковский пер., 12/27.Тел. (495) 7495721

Магазин издательства «Совпадение». Тел. (495) 9153100, 9153284

Подписано в печать 02.06.2010. Формат 84х108 1/16. Печать офсетная. Тираж 1000 экз. Заказ 276Отпечатано в ООО «Феникс»194156, Санкт-Петербург, пр.Энгельса, д.27

156/157

Carlos Buro

Ал

ет

ей

я

От ренессанса к постмодернуFrom the Renaissance to PostmodernityDel Renacimiento al Postmodernismo

От р

енессан

са к п

остм

од

ерн

уF

rom

the R

enaissan

ce to P

ostm

od

ernity

Del R

enacim

iento

al Po

stmo

dern

ismo

ü‡ÎÓÒ ¡ÛÓ

Carlos Buro

ü‡

ÎÓÒ ¡Û

Ó