дима карелин

потому что на небе облака

All of us have a place in history. Mine is clouds.

Richard Brautigan

остроносые пароходы все шли и шли по мелководью

безжалостно перелистывая страницы

которые так никогда и не будут написаны

они были неразлучны с самого детства

быстроногие двойняшки из юго-восточных земель Миссури

будьте уверены

Сэмюель Клеменс писал именно о них

соломенные волосы

выкрашенные палящим солнцем братского Иллинойса

в апельсиновое нечто

да обугленные до шоколадной начинки жилистые тела

появлялись то тут то там

и ураганом взмывали в небо

оставляя после себя

лишь пыль бурого цвета

недоуменно застывшую в слоеном воздухе

прохладные воды мутной Миссисипи

все еще помнят этот девятибалльный смех

пробуждающий всех рыб в округе

и будоражащий тайны хранящиеся на глубине

золотого дна самой длинной речной артерии

взявшись за руки

они бежали без оглядки

босиком по колючему песку

навстречу своему скоротечному закату

который уже почти скрылся

за остывающими холмами

каждому из них хотелось быть вождем племени команчей

захватить этот безумный – безумный – безумный мир

а потом погибнуть в неравной схватке с внеземными цивилизациями

и навсегда остаться неизвестными героями

оплакивать которых будут все симпатичные десятилетние девчушки от Евразии до Пакистана

неумело слюнявя хрустящие папиросы

скрученные из прошлогоднего “Ривер Таймз”

они выкуривали трубку мира

расстреливали воображаемых бизонов из воображаемого лука

и победным шагом маршировали домой

мечтая о жареных кузнечиках

пропитанных рыбным соусом

да нескольких бутылочках ледяной коки

тогда они еще не знали

что их война закончится в задымленных барах Нью-Йорка

и скучать по ним будут лишь

обмелевшие устья широкой реки

в водах которой навсегда сохранилась память

о двойняшках из юго-восточных земель Миссури

эти тропы были истоптаны тысячами босых ступней

но трава на них так и осталась жесткой

зимняя олимпиада в Ванкувере вдруг напомнила мне

наши с тобой состязания по словесному фехтованию

ты завоевала все разноцветье медалей

а я по-прежнему оставался перспективным и начинающим спортсменом

имя которого забывают сразу же после церемонии награждения

последний удар всегда был за тобой

и в этот момент зрители вскакивали со своих мест

и продолжительно рукоплескали

одновременно освистывая мою побежденную тушу

Куатчи Мига и Суми несли тебя на руках

а Иланаак обдувал твои раскрасневшиеся щеки и поил тебя горной ключевой водой

энергия которой тут же вливалась в твое механическое тело

и каждый его винтик становился на место

в очередной раз я обещал себе закончить карьеру и уйти на заслуженный отдых

но ставки были слишком велики

да и соблазн оказаться на пьедестале

затмевал все имеющиеся сомнения

снова и снова

окрыленный волею к победе

я выходил на ринг

доставал свою остро заточенную рапиру

и наносил первый удар

который почти никогда не достигал цели

следующий выпад был за тобой

и он всегда бил на поражение

я пытался восстановить паритет

я предлагал тайм-аут или боевую ничью

но ты всегда оставалась непоколебима

и всегда шла до конца

слишком многое поставлено на кон

и я с трудом успеваю отражать новую атаку

звон раскаленного железа говорил о бескомпромиссной борьбе

победителю которой доставалось все

а побежденный снова выходил из игры

праздно слоняясь по небосклону звездного олимпа

свято веря в то

что в следующий раз судьба будет к нему более благосклонна

и он обязательно воздвигнет руки к небу

а все первые полосы европейских газет

запечатлят его победный прыжок

над многократной чемпионкой мира

по словесному фехтованию

картонные ивы шелестят

напоминая тем самым о домах

двери в которых открыты настежь

в ее волосах цвета угольного кекса

запутался весенний паучок

он карабкался вверх

он очень спешил на электричку до неба

но сегодняшний ветер был как никогда игрив

и вот он плавится на черных нефтяных шахтах

озирается по сторонам

и боится каждого лишнего движения

я хотел бы оказаться размером

со спичечное зернышко

и так же пробираться

по смоляным лианам твоих густых джунглей

вдыхая этот мускатный аромат

лоснящихся на солнце

междугалактических проводов

а потом медленно-медленно падать

успев напоследок спикировать к тебе в карман

предрассветные обнаженные признания

закутанные в пунцовое одеяло

с ирландскими узорами грубой вязки на нем

пьяные музыканты играли ”Фиолетовый туман” Хендрикса

а я сидел и подглядывал за ее пальцами

выплясывающими свинг на отполированной липкой древесине

завезенной в прошлом столетии из пригородов Японии

партизан наблюдающий за передвижениями противника

в любой момент готовый сдаться в плен и выдать все секретные данные и сохранившиеся архивы

пусть даже и ценой собственной жизни

воздух пах дешевыми кубинскими сигарами

(кажется Diplomaticos No.5)

и лишь иногда разбавленным до неприличия виски

которое так сладостно гуляло на поверхности языка

перед тем как отправится в путешествие по внезапно высохшему Ла-Маншу

она сидела напротив и безнадежно кого-то ждала

мне вспомнился японский Хати

который продолжал находится в преданном ожидании

зная о том

что его хозяин уже никогда не вернется домой

я украдкой рассматривал млечный путь родинок

на ее стройной как горное плато руке

и никак не мог понять кого она мне напоминает

к сожалению я был не очень осторожен в своей слежке

она это заметила и застрелила меня в упор

из своих глаз двадцатимиллиметрового калибра

мой коктейль вскипел и вулканной лавой вырвался за края

плавящиеся от столь неожиданной атаки

а пьяные музыканты разом попадали на пол

словно подкошенная пушечным ядром пехота

нападение продолжалось около трех секунд

но даже за столь незначительное время

я понял

что безоговорочная капитуляция мой единственный шанс на победу

в этом безвыигрышном сражении

имя которому вместе и до конца

не взирая на многочисленные ранения

я восстал из пепла

и пригласил самую успешную ученицу Люды Павличенко на немой танец

впоследствии вырезанный из всех фильмов Мартина Скорсезе

все что нам остается

это играть в прятки

на отзеркаливающем плохо скрываемую радость

стекле

он пускал по ветреной реке бумажные кораблики

срывал переспелые яблоки с недозревших деревьев

оставался на ночь под каменными плитами

(почти все из них поросли влажным мхом а кое-где даже папоротником)

и все что его матери казалось небезопасным и непозволительно вычурным

для него было самым что ни на есть особенным

вот-вот опробованным и не терпящим отлагательств

каждое рассеяное утро он взрывался разноцветным конфетти

превращался то в индейца племени чероки

то в летчика японской воздушной артиллерии

самолет которого безстрашно мчит на врага

в любую минуту готовый пожертвовать собой ради спасения следующих за ним пехотинцев

и заодно всей такой далекой от его заснеженных трущоб Японии

последний двойной вираж сопровождали звуки безжалостной пулеметной атаки

они предсказуемо глушили безуспешные попытки его матери

остановить войну и накормить своего сына ароматным завтраком

пахнущим сочно прожаренной яишницей

аккуратно усыпанной ванилью и свежевымытой зеленью

словно поле

бой на котором был в последний момент отложен

в открытые нараспашку окна врывалась стройная

играющая с еще неиспорченным воображением в запретные игры

короткоюбочная весна

а окрыленный мальчуган то и дело взмывал в небо

встряхивая свежевыглаженные простыни

да ловя ртом вечерние крошки плохо просоленных крекеров

одиноко бредущих по белоснежной пустыне

в надежде на скорую землю обетованную

так жадно впитывающую девственные капли

одновременными струйками добравшиеся до финиша

эти босоногие листья

словно твои белые-белые пальцы

танцуют фокстрот

на одичавшем от вечного безмолвия побережье

и ты смотришь на меня

совершенно не понимая о чем идет речь

и каждая твоя ресница выражает удивление

восклицательным знаком выстраиваясь в конце предложения

твои глаза настолько глубоки

что ни один океан в мире

не заполнит их бездонные пустоты

а твои безутешные губы только что произнесли

короткую эпитафию

нашей совсем еще недавно

счастливой старости

и даже все голуби мира

не смогли бы сейчас заставить нас

подписать пакт о ненападении

или вскинуть вверх белые флаги

два необитаемых острова

заполненных всей необходимой провизией

ожидают своих непоколебимых странников

и лишь проницательные чайки

едва слышно перешептываются

готовые поспорить на что угодно

будто бы наши с тобой пираты

еще неоднократно разопьют вместе

самого крепкого на побережье

золотого ромового пунша

каждая из свежевыпавших снежинок

претендовала на что-то большее

нежели просто раствориться в прибалтийском озере

и быть записанной в бортовой журнал

как пропавшая без вести

их было несколько

но все они были как один выбелены и упакованы в пестрый полиэтилен

к каждому из них прилагалась записка

в которой было приблизительно вот что:

“на долгую-долгую память от вечно твоей К.”

разноцветные коробочки-близнецы лежали стройными рядами на гладковыбритом столе

и ожидали встречи со своими новыми хозяевами

которые напротив были слишком разными и не похожими друг на друга

именно за это она их всех и любила

каждый мужчина в ее жизни становился чем-то вроде

экзотического блюда

рецепт к которому оказывалось слишком тяжело достать

готовить его было интересно но невыносимо долго

а на вкус он получался ничем не лучше отварного риса

приторный запах которого она так не любила в детстве

но все же это кулинарное излишество было достаточно питательным

и чего там греха таить необходимым

для дальнейшего поддержания жизнеспособности

столь хитро обустроенного организма

богопослушные родители научили ее быть благодарной

за любую пищу ниспосланную с небес

и именно поэтому весь этот стройный ряд благородных солдат

отправлялся на заслуженный отдых

к своим уже ни на что не годным полководцам

руки которых дребезжали на светловолосом ветру

а пустынные глаза уже давно не видели дождей

они лишь перекатывались словно двенадцати калиберные гильзы

по выстриженному под три миллиметра равнодушному полю

но на земле у ее ног все еще лежало огромное блюдо

на котором она пыталась разрезать пирог

в это время года обычно утопаешь в водах северного ледовитого

но сегодня зима решила задержаться на чащечку чая

с земляничным вареньем

все твои апперкоты я воспринимаю не иначе как попытку к бегству на дальнюю дистанцию

причем с не особо преуспевающими соперниками

ежевечерне меня тошнит в еще не цветущие клумбы

так аккуратно высаженные среброволосой соседкой

подслеповатой на оба глаза

и оттого неизменно спотыкающейся на третьей ступеньке снизу

в эти не особенно приятные моменты

я почти всегда вспоминаю старика Жан Поля

истина которого была так близка к моему однокомнатному миру

увитому с той стороны густым ядовитым плющем

я почти готов бить перед ним поклоны

и целовать его кровоточащие образа

но вот беда

сегодняшний адмирал вновь отменил свое кругосветное плавание

да что ты все время плачешь

словно от этого будет хоть какая-то польза

мигающим страбоскопом выводящая c’mon baby light my fire

на пылающем небосводе будто бы Нью-Йорка

просто возьми меня за руку

и закрывая глаза перед сном

вспомни о прыгающих с ветки на ветку розовощеких белках

да о ветренных песнях желтолицого ВДНХ

солдаты которого больше никогда не увидят нас

улыбающихся навстречу ноябрьскому небу

еще один день из жизни калифорнийских бабочек

аккуратным почерком записанный

в ее промасленный дневник

с золотистыми нотными ключами по краям

как-будто у каждой клавиши своя история

рассказанная тобою серым апрельским утром

едва проснувшемуся мне

все карусели как одна

закружились монохромным вальсом

выписывая круги

по высокомерному небу

- назавтра обещают снег-

коварно обронила идущая мимо

королева Филлипинских островов

- расправа! расправа! –

вторили ей в след

выстроившиеся железнодорожными путями

стройные да красноглазые пехотинцы

моя рука захватила в плен

твое лоскутное платье

и безо всякого предупреждения

казнила твое нижнее белье

ради последующих электромагнитных бурь

я готов взять на себя все преступления японских красноармейцев

плюс смерть восемнадцатилетнего дельфина-афалина по кличке Байкал

беспомощные цифры еще долго мигали фиолетовым

а все свидетели этого лихо закрученного саспенса

пропали без вести

как будто и не было этих восьмидесяти восьми историй

рассказанных тобою серым апрельским утром

еще не проснувшемуся мне

молочные горы возвышались над бледнолицым солнцем

падали вставали и снова падали

шумно завершая очередной виток истории

она смотрит на меня так

будто я уже успел переспать с ней

и подло бросить

восьмилетняя девочка

с Микки на розовой шапке

она держит свою измученную зимой и изжогой мать за руку

и выносит мне приговор своим далеко не восьмилетним взглядом

я оборачиваюсь вокруг

за моей спиной десятки мужчин

но эти нефтяные скважины

почему-то бурят именно меня

женщины

они смотрят на нас

и видят перед собой

увядающий куст сирени

который в общем-то можно спасти

достаточно всего лишь несколько капель родниковой воды

но вот стоит ли?

в их глазах это вечное сомнение

и бесконечный упрек

как-будто бы все они знают

чем всё закончится едва успев начаться

но каждый раз

надеются обмануть судьбу

я смотрю на фотографию

где ты девятилетняя

и сравниваю ее с той

на которой тебе двадцать три

и вижу

что за все эти четырнадцать

ты не встретила ни одного пожарного

способного разжечь костер

в твоих торфяных болотах

я откладываю фотографии в сторону

набираю твой протоптанный насквозь номер

и говорю всего два слова:

- прощай навсегда

я не хочу быть очередным

сбывшимся пророчеством

в твоем календаре Майя

все перекрестки на этой улице

помнят наши истории из фильмов Хичкока

рассказанные полушепотом

я сидел в трех сантиметрах от нее

и таял словно вишневое эскимо на июльской жаре

ее рука безмолвно покоилась на упрямых коленях

то и дело подрагивая

как кувшинка на ребристой воде

больше всего на свете

я хотел дотронуться

до этих прозрачных пальцев

каждый из которых

был равносилен глотку ледяной воды

после трехкилометрового марафона

в моем вишлисте записаны только эти беззащитные ладони

и больше ничего

симфонический оркестр играл одиннадцатый опус Шуберта

скрипачи с валидольными лицами синхронно резали воздух смычками

а мне хотелось вскочить со своего места и на весь зал пропеть

”I want to hold you hand” не менее симфонических Битлз

еще никто не сравнивал классическую музыку

с мультфильмами про Тома и Джерри

и никто не смотрел на меня так просто и сказочно

застенчиво улыбаясь при этом

концерт закончился

мы шли по зимней ночной пустыне

она то и дело подскальзывалась

смешно ойкала и восхищенно повторяла:

- ты только посмотри какие яркие звезды!

Господи

я прошу тебя только об одном

не дай мне и в этот раз съехать с обочины

Ви

волны бегут марафон на дальнюю дистанцию

пьяные пристани молятся за твое здоровье

одичавшие чайки выписывают круги по ночному небу

а мне не хватает лишь одного

твоих первосортных губ с привкусом горького миндаля

исследующих мои засушливые прерии

словно заблудившийся Колумб вышел наконец на тропу

ведущую в Райский сад

1973

а знал ли Хуан Доминго Перон

что ему лучше было не возвращаться домой

а продолжать свой трусливый побег из страны майского солнца

до тех пор пока оно не закатится за долговязые горы распутности?

тот год запомнился многим

и до сих пор в трижды проклятых винных лавках

нет-нет да и громыхнет:

-а помнишь июнь семьдесят третьего?

поджаренная яишница с шипением остывала на хорошо промасленной сковородке

Вьетнам нехотя догорал под тлеющими угольками Белого дома

а Джеймс Блант склонив голову вспоминал свою престарелую Симону

и те субботние ночи в придорожном мотеле под нескончаемое ”Here we go again”

но время было безжалостным

оно спешило оставить их в далеком девятсот семьдесят третьем от Рождества Христова

дни идут а Ричард Никсон мотает свой второй срок

Роберто Супер безуспешно штурмует президентский дворец Ла Монеда

Сальвадор Альенда назначает главнокомандующим сухопутными войсками

генерала Аугусто Пиночета

а тот в свою очередь уже через 20 дней будет плясать румбу на его могиле

и пить чилийское вино из его щербатой посудины

музыка в семьдесят третьем гремит особенно громко

неуверенный в себе Гленн Хьюз берет первые ноты ”What’s going on here”

уже тогда инопланетные Pink Floyd

показывают исхудавшему от безконечного ЛСД миру

темную сторону луны

а пока еще никому неизвестные Queen

записывают свой первый одноименный альбом

Энди Уорхол отчаянно докуривает последнюю сигару

перед наконец открывшимися дверьми впоследствии легендарного CBGB

стены которого будут первыми слушателями The Velvet Underground

и еще пол миллиона обдолбавшихся панков в кожаных одеяниях

шутка ли

тридцать три года безпробудного рок’н’ролла

последнюю точку в котором так несправедливо поставила большеротая Патти Смит

-ох а как она отлично сосала! –

с немой ностальгией в глазах говаривал старина Хилли

бедолага он не выдержал такой позорной кончины своего детища

и уже на следующий год отправился за ним следом

а тем временем последние американские военнопленные покидают

уже хорошенько прожаренный Вьетнам

унося в своих распаренных сердцах память о гостеприимности местных женщин

и привкус сладостных ханойских блинчиков на губах

то тут то там вспыхивают мятежи и забастовки

безымянные террористы продолжают борьбу за Святые земли

ООН сообщает о том что засуха в Эфиопии стала причиной гибели ста тысяч человек

и вообще все идет к тому

что этот чертов мир готовится отойти на давно заслуженный отдых

но тут во все кинотеатры как нельзя кстати

поступает пленка с ”Экзорцистом” Уильяма Фридкина

и человечество облегченно вздыхает

и углубляется в киберразврат

но тут система дает сбой и происходит непредвиденное

один за другим в мир иной отходят апостолы земли обетованной

первым отбывает блаженный Пабло Пикассо

совсем немного не дотянувший до своего столетия

следом за ним отправляется вездесущий Брюс Ли

так мало повидавший на своем коротком веку

а последним ударом становится кончина повелителя всех слуг человеческих

Джона Рональда Толкина

кости которого говорят превратились в волшебную пыльцу

а ее свечение можно наблюдать во время внеочередного лунного затмения

шли дни и все становилось на свои места

люди выходили из своих убежищ

убаюкивали вечно вопящих детей

примеряли балоневые комбинезоны

и ходили в соседние селения за освещенной водой

кое-кто из них даже продолжал жить своей жизнью будто ни в чем не бывало

Трумэн Капоте счел своим долгом напомнить нам что собаки по-прежнему лают

а вечно пьяный Билли Берроуз

покусился на вечное и написал свой сто восемнадцати страничный ”Порт святых”

да и вроде все хорошо

и год этот в целом можно было бы считать вполне удачным

но кто же знал

что в темноте одиннадцатого февраля

в Богом заснеженной Норвегии

удивительным образом разродится на белый свет маленький Варг Викернес

в глазах которого засияют пятиконечные изумруды остроносой звезды

перьевые облака словно взбитые сливки

которые вот-вот растают во рту

и вот ты сочно облизываешь губы на июльской жаре

прячешься в тени городских каштанов победоносно подняв руки к небу

паришь над остывающими крышами покосившихся многоэтажек

а я все жду когда же наконец наступит зима

и полярная медведица обнимет меня и усыпит своим холодным поцелуем

как будто я ее самый непослушный медвежонок

который совсем отбился от рук

Париж

железнодорожные линии парижских вокзалов

соединяют наши с тобой судьбы

в хорошо налаженную транспортную развязку

циферблаты уже давно за полночь

я держу тебя за руку

мы летим над манящим простором Булонского леса

а позади шуршат пшеницей Елисейские поля

ты смотришь на меня своими ивовыми глазами

и я читаю в них “Маленького принца” Сент-Экзюпери

жадно

страница за страницей

холодные берега Сены убаюкивают нас напевая “Марсельезу”

твои волнующие волосы вяжут макраме

а улыбка обещает безоблачную погоду на несколько лет вперед

-оh Paris mon amour...-

прошепчешь ты глядя на меня

я проведу пальцем по твоим смешно дрожащим губам

и исчезну в предрассветной дымке

напоследок станцевав с тобой канкан

на перекрестке улиц Абревуар и Жерардон

медные всадники дружно ринулись в бой

защищать поруганую честь

девиц из Монпелье

каждая твоя волосинка

как натянутая струна

на скрипке Страдивари

я глажу тебя по голове

и кажется слышу заключительную партию

“Крейцеровой сонаты”

звучание которой

разливается пьянящим вином

по лунному парку

и все птицы в округе

танцуют карамболь

на крыше венецианского дворца

122

каждую ночь

перед тем как отдаться в рабство Морфею

я закрываю глаза

и представляю тебя летящей на этих молочных простынях

свежевыглаженых и непорочных

о воскресшая древнегреческая богиня Селена!

твои растерявшиеся волосы

будто песчаные замки

размытые вольной морской водой

исчезают в люминисцентном лунном свете

оставляя меня один на один

с пением голых сосен за окном

и запылает небо и разродятся горы

деревья за окнами шептали твое имя

плясали под “Фламандцев” из Марлезонского балета

задерживали поезда на придорожных станциях

рисовали пейзажи на безграничных холстах

в общем делали все на что были способны

лишь бы увядшие от безостановочных путешествий пассажиры

могли вдоволь насладиться этой премьерой тысячелетия

этим единственным закрытым показом для избранных

этой умалишенной остросюжетной пьесой

без конца и начала

без актерского состава и режиссерского видения

без рисованых декораций и помятого занавеса

без долгожданного антракта и непредсказуемой кульминации

без всего того

что могло быть написано в этом стихотворении

забытом на память

но так никогда и не найденом

31/05

I

я никак не могу отделаться от призрака твоих губ

они как беспардонные пиявки

вцепились навсегда и не хотят отстать

каждое утро я просыпаюсь

и несколько секунд ощущаю знакомый привкус

твоей слюны

приправленной ароматными специями Марокко

но это всего лишь сон

цветной диафильм с обязательным хэппи-эндом

II

и я словно Бродский

пишу своей М.Б. девятьсот девяносто девятое стихотворение

а она даже не помнит моего имени

она раскрывает окно

вдыхает свежий аромат сиреневых улиц

и вылетает прочь

на поиски рафинированного счастья

шлейф от которого еще несколько минут

мигает стрелой на безоблачном небе

III

все эти улицы

остались нашими навсегда

теперь на каждой карте этого города

будут расположены указатели

с нашими именами

туристы будут идти мимо

и спрашивать у прохожих:

“а кто же это такие?”

а те им: ”о! Это наша местная достопримечательность,

единственная в своем роде,не проходите мимо!”

и никто не посмеет пройти мимо

нам будут возлагать цветы

петь молебны

писать элегии

влюбленные со всего мира

будут съезжаться в этот город

чтобы возле нашего монумента

запечатлеть свой союз

вечным поцелуем

а все местные жители

назовут своих новорожденных детей нашими именами

а мы с тобой будет стоять

держась за каменные руки

и смотреть сверху на это безумие

IV

секундная стрелка сделала несколько оборотов

и замерла

часы продолжали идти своим ходом

а она стояла неподвижно

всем своим видом выражая вселенскую усталость и безразличие

тик-так-тик-так

убедительно продолжали свой путь часы

секундная стрелка же была непоколебима

когда-нибудь и я остановлюсь

а все вокруг будет продолжать свой размеренный ход

не обращая на мое отсутствие

абсолютно никакого внимания

V

если бы мне сейчас предложили пари

я бы поставил все что угодно на то

что в данную минуту ты разглядываешь в небе

фигурки из молочного коктейля

Carmina

следи за брызгами что описывают круги в застывшем воздухе

оставляя после себя серебристую пыль

заведомо обреченную на погибель

в этом покосившимся на восток закате

все цветы что выросли на этих лугах

дышат твоим теплом и тянутся к небу

вознося молитвы своему цветочному Богу

чтобы он дал тебе все что нужно для вечного счастья

ты оголишь свои формы

и ступишь в прохладную глубь

и все рыбы вознесут молитвы своему рыбьему Богу

и столпятся вокруг твоих ног

в надежде получить хоть немного тепла и заботы

и всё вокруг воспоет благодатную оду в твою честь

и горы воспрянут духом и вздохнут с облегчением

и солнце наконец уйдет на заслуженный отдых

и ветер напившись возьмет тебя в жены

слушая слезливую серенаду седого слепца

в ее карманах горят афинские леса

полыхают расползаясь по всей территории выжженных земель языки оранжевого пламени

ласкают кипящий воздух и выпекают хлеба для жителей забытых островов Эгейского моря

ублажают заснувших вечным сном безымянных животных

а она смеется и размахивает руками

раздувая тлеющие угли до максимальной температуры

танцует под говорящие барабаны племени нгуни

извиваясь своим змееподобных телом

над преклонившим колени саксонцем

его светлые локоны свисают до самой земли

как жертвенные лианы в ветвях которых растут чудесные сады

завезенные из далеких земель Византийской империи

он идет за ней следом вот уже два столетия

и продолжает верить что это и есть та самая Артемида

которую он так долго искал

и вот наконец она прижала его к своей молочной груди

взяла его на свои мясистые руки и подбросила к небу

как захилевшего птенца

так никогда и не взмахнувшего крылом

Маме

знаешь ли ты мама

сколько раз я переступал порог этой квартиры

сколько раз я уходил навсегда не говоря ни слова

а они все ждали и верили что вот выпадет снег и тогда уж он точно вернется

и упадет на колени

и взвоет от горя

и скажет – мне так не хватало тебя дорогая

они правда верят в это мама

они знают что все будет именно так

и до последнего ждут и надеяться

и всем своим подружкам говорят что я уехал к тебе мама

погостить и помочь с рукодельем

и что я вот-вот вернусь

и мы обязательно сыграем свадьбу

и подружки обязательно напьются за наше счастье

а весь город будет кружить в хороводе

потому что весь город лежит у наших ног

он готов служить нам верой и правдой до конца наших дней

ему нужно только вернуться

он обязательно вернется вот увидите

он любит меня без памяти

а я не могу представить своей жизни без него

без его квадратных родинок и маленьких ступней

без его шершавого голоса и холодных пальцев

представляешь мама

все они думают что я настоящий мужчина

который сможет сделать каждую из них счастливой

которому каждая из них готова рожать детей

одного за другим

и девочек и мальчиков

но почему-то больше девочек

это так глупо мама

так до обидного глупо

а ты все смеешься и молча киваешь

да-да сынок

и свет ночника затухает как спичка

этих трех букв не должно быть

ни в одном алфавите мира

я хочу написать очередной никому не нужный стих

вот уже двадцать минут смотрю на изголодавшийся лист бумаги

а в голове только твое имя

и больше ничего

я гоню его прочь

умоляю убраться восвояси

-мне необходимо написать хотя бы несколько строк! –

объясняю я ему

но оно лишь ухмыляется

стоит рядом

и дышит клубничным одеколоном

и хлопает меня по плечу

- дружище, я твой новый хозяин-

говорит оно мне

- забудь все другие слова их больше не существует

я покорно киваю

и откладываю в сторону карандаш

знаешь о чем говорят

продавцы сливочного мороженого

за углом?

ты сейчас летишь где-то высоко над пушистыми облаками

пьешь грейпфрутовый сок и читаешь Дейла Карнеги

его ”Как перестать беспокоиться и начать жить ” сейчас как никогда кстати

люди вокруг похожи на актеров из итальянских черно-белых фильмов

они так же безупречно выбриты и уверены в себе

и только ты одна вжалась в мягкое кресло и стараешься не дышать

я сижу в одичавших фасадах восточного побережья

ломаю пальцы и глотаю галоперидол

смотрю в теперь еще более далекое небо

и кажется вижу там маленькую-маленькую белую точку

которая тут же исчезает за дождливыми тучами

вместе смотреть из окна вагона

на меняющиеся пейзажи

каждая твоя морщинка

обозначена пунктиром

на контурной карте

твоей холодной ладони

вот дорога из Амстердама в Лилль

по хрупким пристаням прибрежных селений

отзывается чайками на восточных холмах

соленого побережья

а вот трасса Джорджтаун – Касабланка

ее витиеватые кудри совсем запутались

в моих путешествующих автостопом пальцах

им уже нет пути назад

они набрали приличную скорость

и мчат навстречу своему законному счастью

платье которого уже совсем отчетливо шелестит за близлежащим поворотом

листая города и перечитывая названия всеми забытых республик

я нахожу на твоем запястье родинку

которой как мне кажется еще вчера не было на этом месте

что ж

так бывает

что-то уходит под воду

а что-то рождается с завидным постоянством

не давая сердцу остыть

и превратиться в чилийский соус

едва слышно шипящий на искусанных губах

и заживут они долго и счастливо

и будут любить друг друга

пока не выпадет снег

там где горы тянутся ввысь

становятся на цыпочки

подрастая с каждым рассеянным утром все выше

каждый твой след

превращается в очередную запятую

разделяющую цветущие слова

на влажной от свежевыжатой земляники земле

теплый ветер еле слышно дышит тебе в затылок

деревья кланяются пред тобой

протягивая на встречу свои мужественные ветви

а совсем не плюшевый медведь предлагает услуги таксиста-экскурсовода

и ты садишься к нему в карету

забывая о предупреждениях не связываться с незнакомцами

он гладит тебя по голове своей мохнатой лапой

вы говорите о снах

почему-то именно о них

а за окном мелькают одичавшие сосны

которые уже несколько сотен лет не слышали человеческого голоса

и вот сегодня появилась ты

и нарушила это печальное молчание

сама того не желая

может случиться так

что карету окружат разбойники

они возьмут тебя в плен

а совсем не плюшевого медведя убьют на месте

и сначала они захотят тебя обесчестить

но потом самый главный из них вмешается

он что-то почувствует

но так и не сможет объяснить

- пусть она готовит нам ужин – предложит он

и все вокруг смиренно закивают

а ты заплачешь у него на груди

он застесняется и закроет глаза

а волосы на его черной бороде задрожат от неведомого чувства

и все вокруг заулыбаются

негодяям станет ясно что их атаман влюбился

но конечно никто из них не подаст вида

они будут молча переглядываться и подмигивать друг другу

а ты будешь плакать не переставая на его уютной груди

ты выплачешь все свои страхи и обиды

выплачешь все что скопилось в тебе за эти долгие годы

а он будет гладить тебя по колючим волосам

и прижимать к себе все крепче и крепче

пройдет время и ты забудешь свою королевскую жизнь

своих родителей

своих сестер и братьев

и они тебя тоже забудут

ты будешь помнить лишь о том

каким прозрачным было небо в полдень

в жаркий летний полдень

того июльского дня

Восемь нот Чарли Паркера

I

эй, Чарли

расскажи мне

кто там сегодня смеялся громче всех

у кого из рук падали недопеченные дрожжевые блины

кто споткнулся на Пятой авеню

всего немного не дойдя до своего последнего приюта

расскажи мне, Чарли

с кем ты сегодня пил вишневый морс

закусывая плохо прожаренный стейк

и что было нарисовано на стенах

твоей забытой солнцем квартиры

я не буду смеяться, правда

я буду внимательным слушателем

если хочешь я даже буду вытирать пыль

с твоих наглаженных брюк

ты только скажи

и я сделаю все

II

и пусть твой саксофон играет в ночи

что-нибудь из “Индианы”

я буду просто сидеть и слушать

я закрою глаза и представлю как идет снег

как он дрожит на моих ладонях

как в открытом окне улыбается мальчик

ему не спится и он машет мне рукой

я улыбаюсь ему в ответ

и учу его ловить ртом ноябрьские снежинки

стоит признать у него это получается значительно лучше

дети всегда знали как опережать время

играй, Чарли

мне так не хватает открытых ресниц

за которыми плещутся волны

я вижу их каждую ночь перед сном

но не могу понять почему же они так бушуют

я знаю, Чарли

все дело во мне

это я попытался взять море штурмом

и теперь выброшен на берег

как осторожный дельфин

который слишком много думал об опасности

что таится в пучинах бунтующих вод

и вот они кипят

как куриный бульон на гордом огне

его уже не остановить

он почуял свою силу и разгорается все больше

да, Чарли

ты должен меня понять

я вижу как ты киваешь

не забывая ловить ртом

теперь уже никому не нужные снежинки

III

ты говоришь что тебе пора

что птицы заждались тебя на верхушке того серого дерева

ветви которого так похожи на развилки шестьдесят шестой трассы

она проводила в добрый путь многих беглецов

от которых теперь не осталось и следа

их память выгорела на лысом солнце Чикаго

почти так же быстро

как горел ни в чем неповинный Хемингуэй

на заднем дворе моего лета

IV

запомни, Чарли

все о чем мы с тобой говорили

должно раствориться в туманном рассвете

23-30/08

слышишь

как колышутся на волнах

мосты округа Мэдиссон

как они догорают клюквенным соком

на прощальных лучах уходящего солнца

я возьму тебя за руку и мы будем бежать без оглядки

по полям где пшеница чуть выше затылка

эти несколько дней будут нашим секретом

мы его сохраним

и подарим друг другу

дыхание осеннего неба

разбудит луну

золотым саксофоном

в этом городе сто двадцать семь фонарей

в эту ночь горело сто восемь

остальные девятнадцать почили с миром

отправились к праотцам освещать углы преисподней

я шел не спеша по туманному скверу

а следом за мной брели смутные тени

они отправились к праотцам намного раньше

но сегодня их попросили освободить помещенье

- вас слишком много – сказали им – мы не можем вместить всех на свете

и теперь они идут позади меня

они держатся за руки и не издают ни звука

просто идут и шелестят листьями

я оглядываюсь назад – а их все больше и больше

мне кажется их уже даже больше чем фонарей

я начинаю считать но быстро забрасываю это занятие

попробуй-ка пересчитать тени да если они еще и сливаются с теменью неба

я иду впереди

я капитан корабля что плывет по вечерней росе

я главнокомандующий армии заблудившихся душ

я предводитель забытых имен и зачеркнутых судеб

я достаю знамена и веду их в атаку

я знаю они пойдут вслед за мной и полягут во имя меня

если нужно

наш марш громогласен

вокруг заиграли ламбаду фанфары

мы заходим в кафе

я придерживаю дверь и пропускаю их всех

люди смотрят на меня с удивлением

они не могут понять почему человек стоит у входа и уже семь минут держит дверь открытой

им невдомек

что к ним в гости пришли их соседи

которые оказались чуть менее удачливы

и теперь слоняются вечерами вслед за такими как я

мы садимся в углу

нас слишком много поэтому не все успевают занять места

многие остаются стоять

и дышать в затылок тем кто еще вчера закрывал у них дверь перед носом

посетители начинают собираться

одевают плащи и даже не оставляют чаевых

- извините, я очень спешу – говорят они друг другу – совсем забыл, у меня же важная встреча!

они выбегают из душного кафе на ходу одеваясь в плащи

им даже некогда постоять перед зеркалом и поправить галстук

сначала так делает один

затем другой

третий

четвертый

восьмой

они толкают друг друга

повторяя – простите, очень спешу, пропустите

официанты не могу понять в чем же дело

неужели повара снова пересолили сегодняшний ужин?

или быть может что-то не так с авокадо?

они собирают экстренное совещание

и решают выяснить причину такого бегства

- нужно извиниться перед каждым клиентом, даже если мы ни в чем не виноваты! -решают они

и вот одни убегают а другие становятся у них на пути

и кланяясь просят прощенья

наша большая компания сидит в углу и громко смеется

никто нас не слышит

никто не обращает на нас никакого внимания

все заняты только одним – побегом на важную встречу

и попыткой остаться друзьями

- быть может вы желаете попробовать курицу под апельсиновым соусом? – предлагают официанты – или гарнир из овощей и креветок? Вы только скажите, для вас – совершенно бесплатно!

- да останьте вы, я очень спешу! Понимаете, важная встреча – поправляя плащи отвечают клиенты

а мы все сидим и смеемся

и наш дьявольский хохот клубится у входа

4385 дней под одним одеялом

заштопаным по краям

но таким теплым

однажды вы оба устанете от этих размеренных дней

от этих подушек похожих друг на друга как семилетние близнецы из соседнего дома

каждый из вас будет спать и думать о другом человеке

вы обниметесь по привычке во сне а на утро даже поцелуетесь

и вроде все не так плохо

и может быть все еще можно вернуть

вдруг это просто неудачный период

вдруг мы просто устали друг от друга и нужно немного отдохнуть

и тогда все будет как раньше

мы снова будем танцевать на улице под дождем

ты снова будешь заносить меня на руках в пустой троллейбус

а я буду варить тебе бурлящие страстью и любовью соленые супы

мы просто устали дорогой

так бывает люди иногда устают друг от друга

им нужен отпуск

разъехаться в разные стороны и как следует отдохнуть

от этого храпа по ночам

от этих упреков и скандалов

от этого вялого секса

просто забыть и жить заново

а потом пройдет какое-то время

и мы вдруг безумно соскучимся

неожиданно для самих себя

и ты позвонишь мне с другой планеты и будешь плакать в трубку

а я уже буду лететь к тебе

я так ждала этого звонка и так боялась что ты нашел себе другую

но ведь не зря мы прожили столько лет вместе

и мы обнимемся на одном из перекрестков этой звенящей улицы

и будем стоять так вечно

и реки машин проплывают над нами

стены осевших домов одичали

их падшие веки моргают

под натиском ветра

я бы мог написать тебе стихи, Ив

миллион одинаковых стихов, Ив

ты бы жгла их на костре не прочитав ни строки

посмеиваясь над моим детским почерком

а я писал их всю ночь

я заливал в себя виски и писал стихи для тебя, Ив

я сказал в них все, что думаю о твоей красоте

о твоих длинных волосах цвета медового кекса

о твоих чарующих губах, застывших в моей памяти на века

о твоих стройных ножках, тепло которых все еще помнит моя шея

о, Ив!

ты не читала моих стихов и теперь стоишь у дрожащего моря

и твои ступни совсем охладели

ты смотришь куда-то вдаль

ты видишь там свою молодость

те дни, когда я держал тебя за руку и мы плыли по зеркалу Сены

мы были счастливы

я тогда еще не писал тебе стихов

а ты и не думала сжигать их на костре

мы смеялись как дети и светились как солнце

а потом что-то произошло

что-то совсем неуловимое

и я не мог понять, почему твоя улыбка перестала мне сниться

почему твои ладони стали вдруг холоднее апреля

почему ты прятала глаза, когда я называл тебя по имени

я не мог этого понять и поэтому решился на отчаянный шаг

я взял бумагу и перо и начал по ночам писать тебе стихи

я разговаривал с тобой с их помощью

потому что по-другому уже не получалось

я ждал от тебя ответа

но ты их даже не читала

ты распечатывала конверт и прочитав первую строку бросала их в костер

иногда ты делала это даже не распечатывая конверта

письмо горело на синем огне

а я уже писал тебе следующее:

“Дорогая Ив!

Мне так не хватает твоей мандариновой груди,

Я не могу спать и ночи напролет только и делаю, что пишу тебе стихи.

Вот мое 135-ое стихотворение, которое я назвал:

“Разреши мне вдоволь насладиться твоим молочным коктейлем”.

Надеюсь, оно тебе понравится.

С неистовой любовью, твой Ф.”

и ты открывала конверт, читала первую строку

и заливалась восторженным смехом

для тебя это был всего лишь очередной анекдот

над которым можно всласть похохотать и тут же забыть

или пересказать его своему очередному ухажеру

тот только и сделает, что ухмыльнется в рыжие усы

и продолжит ласкать твою грудь,

которую совсем недавно я с упоением выпивал до дна

а сейчас ты стоишь по пояс в ледяной воде

твое мокрое платье липнет к зудящей коже

ты дрожишь от холода и прикусываешь губу

чтобы не было слышно твоих безудержных всхлипов

хотя море шумит так свирепо

что ты можешь кричать в полный голос –

беспокойные чайки и те не услышат твоих откровений.

инструментальная композиция

с одноименной пластинки

чехословацкого оркестра

I

его голос звучал как расстроенный на три октавы контрабас

не то чтобы он был убит горем

нет

просто все его карты оказались биты

и вот он уже подымается по лестнице

и машет мне сверху

II

у этой улицы было что-то общее

с картинами Джоан Митчелл

вполне вероятно

что в детстве она играла в салки

на ее безымянных мостовых

III

женщина в черном платье

черной шляпе закрывающей большую часть лица

и громадных остроносых черных туфлях

всегда знала что ее предназначение –

выращивать экзотические растения не смотря ни на что

даже если у нее снова обострилась мигрень

это не должно помешать поливке семян гортензии крупнолистной

IV

телефон молчал всю ночь

все следующее утро

и днем его тоже не было слышно

лишь крупные капли дождя разбивались о плоскость окна

V

- послушай-

сказала она

- твои ладони напоминают мне ландшафты Небраски

ты не мог бы утихомирить свой пыл?

VI

они были соседями вот уже одиннадцать лет

но что-то у них не заладилось

с самого первого дня при встрече они стреляли друг у друга папиросы

и не говоря ни слова шли каждый в свою сторону

- наверное он меня недолюбливает – думал первый

- слишком он самоуверенный – казалось второму

а их дети целовались в придорожных кустах и купались голышом

VII

леди исчезает на июльском солнцепеке

и после нее остается лишь пряный аромат

свежевыпеченных круассанов

VIII

мне хотелось бы

чтобы твои волосы щекотали только мою шею

но все имеет свой предел

и даже поезд из Довиля

дойдет наконец до конечной станции

ветер оставался непреклонен

и даже после выстрела в спину

он продолжал стоять на своем

я знал о тебе только то что твоя родня была откуда-то из Мексики

ты гордилась этим и постоянно заказывала мохито в барах

и тебе всегда наливали вторую бесплатно

в тот день солнце решило взять выходной

и мы шли по безлюдной улице

топая босиком по финскому заливу

оставляя за собой фламандские судна потопленные испанскими либералами

и сожженные на потухшем костре надежды

твои волосы напоминали стаю диких ворон

они гнездились на твоей голове и не находя себе места пытались взлететь

но их черные перья были слишком мокры

поэтому все что им оставалось – смирно восседать на твоих плечах

лишь изредка взмахивая длинными крыльями

пахнущими елочной смолой и мускатным орехом

я держал тебя за руку

я чувствовал ее силу

а дождь все лил и лил не переставая

ты смеялась то и дело поправляя цветастую юбку

которая с каждым шагом становилась все тяжелее

ее красная ткань пропиталась влагой

мне всегда казалось что под ней могли бы спрятаться по меньшей мере двенадцать солдат Прусской кавалерии

или артиллерийский полк заблудившийся в Оренбургских лесах

но сейчас даже новорожденный ёж не смог бы остаться не замеченным

в этой облегающей твои знойные ноги кровавой мантии

мы шли не спеша

словно первый снег

и я гладил твою ладонь

и я верил что Уизли наш король

а ты смеялась и пела неизвестный сонет

я обнимал тебя и кружил в танце

а потом дождь закончился и мы закончились вместе с ним

ad futuram memoriam

еще немного

и все птицы вырастут и превратятся в лебедей

а заблудшие души найдут свой приют

в придорожных мотелях

совсем скоро ты станешь святой

а я стану агнцем которому нет ни любви ни прощенья

одно только имя в загугленом файле

недолго осталось

лишь листья сорвутся с этого клена

и разлетятся по всем континентам