СОЦИАЛЬНО ПОЛИТИЧЕСКАЯ...

ПРОГРАММА

ОБНОВЛЕНИЕГУМАНИТАРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

В РОССИИ

Г.Г. ДИЛИГЕНСКИЙ

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯПСИХОЛОГИЯ

Учебное пособиедля высших учебных заведений

МОСКВА, «НАУКА»1994

ББК 88.4Д46

Данное издание представляет собой авторскую работу, вошедшую в числопобедителей в открытом конкурсе «Гуманитарное образование в высшей школе»,который проводится Государственным комитетом РФ по высшему образованию иМеждународным фондом «Культурная инициатива».

Конкурс является составной частью программы «Обновление гуманитарногообразования в России».

Спонсором программы является известный американский предприниматель иобщественный деятель Джордж Сорос.

Стратегический комитет программы:

Владимир Кинелев, Владимир Шадриков, Валерий Меськов,Теодор Шанин, Дэн Дэвидсон, Виктор Галичин

Рецензенты:

доктор философских наук Ю.А. Левададоктор философских наук Е.Б. Шестопал

Редактор издательстваB.C. Егорова

Дилигенский Г.Г.Д 46 Социально-политическая психология / Учебное пособие для

высших учебных заведений. - М.: Наука, 1994. - 304 с.ISBN 5-02-013558-5Книга посвящена проблемам, не только слабо освещенным в учебной

литературе, но и малоразработанным в исследовательской практике. В первуюочередь это относится к психологическим феноменам и процессам, происходящимв отечественной политике: осмысление пока ведется по преимуществу в формепублицистической. Автор попытался применить разрабатываемые им напротяжении многих лет и получившие признание специалистов теоретическиеконцепции к анализу текущего политического процесса.

Для преподавателей вузов, студентов, аспирантов, широкого кругачитателей.

Д0303030000-282Без объявления ББК 88.4042(02)-94

ISBN 5-02-013558-5 © Г.Г. Дилигенский, 1994© В.В. Медведев, художест-

венное оформление, 1994

ВВЕДЕНИЕ

Сегодня мы заново осмысляем значение проблем психологии длясудеб общества и его граждан. Несколько поколений советских людейформировались в атмосфере преклонения перед неумолимыми объек-тивными законами общественного развития. Капитализм в соответст-вии с этими законами неминуемо сменяется социализмом, развитойсоциализм постепенно перерастает в коммунизм - общество всеобщегоизобилия и счастья. Руководящая сила советского общества - Комму-нистическая партия — обладает знанием, необходимым для осуществ-ления триумфального восхождения к вершинам прогресса; чем лучшекаждый член общества будет выполнять ее указания, тем скорее мыдостигнем этих вершин. Понятно, что подобная, свободная от каких-либо сложностей и сомнений схема общественной жизни, не оставляламного места для раздумий о самостоятельной роли в ней индивида и еговнутренней, психической жизни.

Экономический и социальный, духовный и политический кризис,начавший ощущаться в годы застоя, все больше разлагал эту простуюи ясную систему общественных представлений. Перестройка восьмиде-сятых, до предела обнажившая и обострившая этот кризис, приведшаяк распаду государства и общества в их исторически сложившихсягеополитических границах, не оставила от нее камня на камне. Ввысшей степени хаотичный, непредсказуемый и неуправляемый харак-тер экономической и общественно-политической жизни большинствареспублик бывшего Союза крайне трудно совместить с представлениемоб якобы направляющих и регулирующих ее «объективных законах».

В «смутное время», которое переживает Россия и страны ближнегозарубежья в начале 90-х годов, общественное сознание естественноотталкивается от этого представления. В том числе и в том новом еговарианте, в котором вся советская история преподносится как произ-водный отход от объективно необходимого, от нормального и естест-венного пути развития (по которому следуют страны Запада), а возвра-щение к этому нормальному пути - как гарантия выхода из кризиса. Повсей видимости, это рассуждение во многом обосновано, однако ононикак не объясняет, почему попытки встать на нормальный изакономерный путь рыночной экономики и политического плюрализмаведут на практике к нарастанию хаоса и развала. И именно эта самаяпрактика побуждает общественное сознание искать понимания происхо-дящего не столько в тех или иных объективных закономерностях,сколько в субъективных факторах - в действиях (или бездействии)конкретных людей и групп. Как показывают данные опросов, вобществе существуют весьма различные мнения относительно виновни-

3

ков бед, переживаемых страной: одни считают таковыми руководствобывшей КПСС и ее номенклатуру, другие — Горбачева, третьи —Ельцина, президентскую команду и вообще «демократов», четвертые -разогнанный осенью 1993 г. парламент, его спикера и советы в целом.В России относительно широкое признание завоевала и принципиальноиная точка зрения, в соответствии с которой во всем виноваты преждевсего сами россияне: их традиционная пассивность, нежелание добросо-вестно трудиться, неумение брать на себя ответственность за собствен-ную судьбу, покорность власти.

При всех различиях этих позиций их объединяет тенденция ксубъективно-психологическому объяснению того, что происходило,происходит и, возможно, будет происходить в стране, идет ли речь опсихологии отдельных политических деятелей (например, утверждениетипа: трое участников встречи в Беловежской пуще развалили Союз)или целого народа. Похоже, эта тенденция отражает шараханьеобщественного сознания от одной крайности - дискредитированногооптимистического детерминизма к противоположной - представлению опрошлой и современной истории собственной страны как не знающейправил и ничем не контролируемой игре страстей и пороков населяю-щих ее и правящих ею людей. По своим практическим последствиямобе крайности сходятся: и та, и другая питает и воспроизводит общест-венную пассивность, нежелание и неумение противостоять обстоятель-ствам (оправдывается ли оно исторической неизбежностью или необо-зримостью ущербных психологических свойств правителей и граждан),низводит стремления и ценности людей к элементарному прис-пособлению и выживанию.

Подобная духовная и интеллектуальная ситуация придает особоострую актуальность теоретической лишь на первый взгляд проблемесоотношения объективного и субъективного в жизни и развитииобщества. Та совокупность явлений и процессов, которую можноназвать социально-политической психологией, образует важнейший ивместе с тем хуже всего изученный и наиболее трудный для пониманиякомпонент субъективной стороны этого отношения. В определенномсмысле психология в данном ее аспекте имеет для постсоциалистичес-ких обществ и, возможно, особенно для России и близких к ней в соци-альном и культурном плане бывших советских республик куда болеежизненно важное значение, чем для многих стран западной цивилиза-ции. Не потому, что развитие этих стран свободно от острых и трудныхконфликтных проблем, а потому, что в них существуют устоявшиесяспособы решения подобных проблем - общепризнанные «правила игры»,придающие всей общественно-политической жизни значительный эле-мент саморегулирования, более или менее рутинного автоматизма.Наиболее острые психологические проблемы возникают там скорее всфере частной, чем общественной жизни. Совершенно иная ситуация вРоссии и других похожих на нее постсоциалистических обществах -здесь с психологией граждан, общественных и политических деятелейнапрямую связан мучительный выбор самих основ дальнейшего бытия

4

общества, его ценностей и образа жизни. Вот почему духовно-психо-логическая жизнь этих обществ, возможно, дает более богатый мате-риал для познания самых сложных, темных и затаенных уголков соци-ально-политической, да и вообще человеческой психологии, чем болееспокойная и ровная действительность относительно благополучныхстран и регионов современного мира.

Заглавие этой книги, вероятно, может вызватьнедоумение, а то и протест у читателя, мало-мальски знакомого с нынешним состояниемгуманитарных наук. Такому читателю известно,что в последние десятилетия плодятся научныедисциплины, в наименованиях которых фигури-рует слово « психология». Первенцем в этом про-

цессе была социальная психология, появившаяся в начале века и окон-чательно утвердившаяся в своих правах в 20-30-х годах. Затем появи-лись экономическая и историческая психология (в англо-саксонскихстранах называемая чаще всего «психоистория», а во Франции - «исто-рия ментальностей»). Наконец уже в 70-е годы оформилась в самостоя-тельную дисциплину политическая психология. Все эти дисциплины, такили иначе отделяющие себя от общей психологии, развивались в руслеединой тенденции гуманитарного знания: поисков взаимосвязей междупсихической жизнью человека и его социальным и историческимбытием — социальными отношениями, историческим развитием, общест-венно-политическими процессами и явлениями. Естественно, что поотношению к более «старым» наукам, с одной стороны, общей психо-логии, с другой — социологии, политической экономии, истории, а такжеполитологии они приобрели междисциплинарный характер.

Казалось бы, коль скоро уже существует столько отраслей знания,выражающих данную тенденцию, зачем изобретать еще одну - соци-ально-политическую психологию? Претендующую к тому же, судя поназванию, на скрещивание и без того уже «гибридных» (психолого-социологических, психолого-политологических) наук?

Автор хотел бы со всей определенностью предупредить, что онотнюдь не намеревался «изобретать» некую новую дисциплину. Егозадача значительно скромнее: попытаться «собрать» и по возможностисистематизировать те социально-психологические знания, объектом ко-торых являются взаимоотношения и взаимосвязи человека и общества.

Здесь важно уточнить понимание обоих компонентов этой взаимо-связи. В научной, особенно философской литературе понятие «человек»часто употребляется в обобщенном смысле, фактически равнозначномпонятию «человечество». Психологическая, в том числе и социально-психологическая наука имеют дело с «эмпирическим», индивидуальнымчеловеком, и именно о нем пойдет речь в этой книге. Понятие «общест-во» трактуется как совокупность многообразных отношений междулюдьми в границах определенного национально-государственного илицивилизационно-исторического пространства. Оно вряд ли бы нужда-лось в дополнительном разъяснении, если бы структура этих образую-щих общество отношений не имела «многоэтажного», иерархического

5

Предмет и науч-ный статус со-циально-полити-ческой психоло-гии

характера - от непосредственных «контактных» отношений междулюдьми в первичных социальных группах до отношений «макроуровня»- между большими социальными группами (классами, нациями, слоями ит.д.) и внутри них или между гражданами и политической властью.История науки показывает, что те или иные уровни этой структуры всилу их специфики и неоднородности методов их изучения могутвыступать как предмет отдельных отраслей знания. В любом случаеотношения, функционирующие внутри общества, рассматриваются каксоциальные, однако поскольку это определение весьма многозначно (ав западных языках синонимично слову «общественный»), оно можетобозначать такие разные вещи, как, например, отношения внутрисемьи или между политическими партиями и избирателями. Именнопоэтому необходимо подчеркнуть, что отношения, психологическиеаспекты которых образуют сюжет данной книги, - отношения макро-социального (социэтального) уровня. Иными словами, это отношения нестолько между непосредственно контактирующими друг с другоминдивидами, сколько их отношения с общественным организмом вцелом, внутри больших, т.е. функционирующих в масштабах всегообщества, групп и между ними, а также отношения между разнымиобществами.

Уже из этой характеристики нашего «предмета» становится ясным,что его действительно не нужно изобретать: психология отношенийчеловека и общества привлекала внимание научной мысли на протя-жении многих столетий. Любой историк, начиная со времен античности,стремился нарисовать психологические портреты, понять мотивы дейст-вий своих героев: политических деятелей, народов, групп общества.Психология наций и классов глубоко интересовала многих философов,представителей общественной и политической мысли. Один из наиболееярких примеров - книга французского политического мыслителя первойполовины XIX в. Алексиса де Токвилля «Демократия в Америке»,которая и сегодня остается во многом непревзойденным образцом ана-лиза национального характера американцев. Другой пример - ранняяработа Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии» - одна изпервых попыток исследования классовой психологии.

С выделением социологии в качестве самостоятельной науки психо-логические аспекты и факторы общественной жизни заняли видноеместо в разрабатываемой ею проблематике. Ни один крупный социологне мог обойти их (даже если подобно Максу Веберу считал психоло-гический подход в принципе неприемлемым для социологическогоанализа). Интерес к общественно-историческим, культурным аспектами связям человеческой психики возрастал и в среде представителейпсихологической науки (что особенно характерно для Фрейда и фрей-дизма, Л.С. Выготского и его школы). Выделение социальной психоло-гии в качестве особой отрасли знания в сущности явилось результатом«встречи» социологии и психологии. Примечательно, что в числе пер-вых, наиболее значительных социально-психологических теорий второйполовины XIX - начале XX века были «психология народов» М. Лаца-

6

руса и В. Вундта и «психология масс» Г. Тарда и Г. Лебона, трактую-щие прежде всего макросоциальный уровень психических явлений1.

Сегодня этот уровень является объектом интереса специалистовразличных областей обществознания. И потребность в его выделении впредмет особой научной дисциплины вызывается отнюдь не дефицитомтеоретических и эмпирических исследований, во всяком случае неглавным образом таким дефицитом. Источник этой потребности вдругом: ни одна из существующих дисциплин не рассматриваетмакросоциальный (социэтальный) уровень психологических отношенийи процессов как особую сферу психической жизни людей, обладающуюсвоим собственным системным единством и своими специфическимимеханизмами и закономерностями. Можно сказать, что «мозговаяатака» на эту сферу ведется с разных сторон и в разных (часто пересе-кающихся) направлениях, не имеет четко выявленных стратегическихцелей и очень часто подчиняется целям и интересам других сферзнания. Между тем такая цель существует и давно уже осознананаучной мыслью. В самом первом приближении и в самом кратком иобобщенном виде ее можно было бы сформулировать следующимобразом: познание психической жизни людей одновременно как продуктаи движущей силы функционирования и развития общества.

Казалось бы, ближе всего к исследовательской работе в данномнаправлении должна находиться социальная психология. Не только всилу принятого ею наименования (социальная, сиречь общественная),но и следуя тем «декларациям о намерениях», которые провозглашаютмногие ее представители. «Социальная психология, - утверждает,например, автор одного из наиболее известных американских учебниковпо этой дисциплине Э.П. Холландер, изучает психологию индивида вобществе» 2. Лидер французской социально-психологической школыС. Московиси определяет социальную психологию как «науку о конф-ликте между индивидом и обществом». И далее предлагает другое,уточняющее определение: «...наука о феноменах идеологии (социаль-ные знания и представления) и о феноменах коммуникации»3. Понятно,что такие категории, как «общество», «идеология», «социальные пред-ставления», относятся именно к социэтальному уровню общественныхявлений.

Представление о предмете социально-психологической науки, кото-рое могут создать подобные определения, не подтверждается, однако,реальным положением дел в данной области знания. Здесь нет необхо-димости касаться идущих многие годы споров о предмете социальнойпсихологии, иллюстрировать отмечаемый многими ее представителямифакт нечеткости ее границ и структуры, «кризис идентичности»,ощущение неясности собственного лица, который испытывает социаль-

1 Подробнее см.: Андреева Г.М. Социальная психология, М., 1980. С. 36-39.2 Hollander E.P. Principles and Methods of Social Psychology. Third Edition. N.Y.

1976. P. 31.3 Psychologie sociale. Sous la direction de Serge Moscovici. P., 1984. P. 6-7.

7

ная психология в последние десятилетия. Важно отметить лишь двепринципиальные особенности социально-психологической науки, сложив-шиеся в результате ее почти векового исторического развития. Во-пер-вых, при всем многообразии конкретных интересов социопсихологов иразрабатываемых ими сюжетов их интересуют главным образом тепсихические феномены, которые формируются на основе непосредст-венных, «контактных» отношений между людьми. Прежде всего подэтим углом зрения и в этих рамках социальная психология изучаетсоциальное влияние и конформизм, процессы социализации индивида,динамику установок (аттитюдов) и ценностей людей, внутригрупповыеотношения и лидерство, межгрупповые конфликты и многое, многоедругое. Автор одной из наиболее известных обобщающих работ посоциальной психологии Т. Шибутани считает основополагающим длясферы ее интересов тот факт, что «простое присутствие другогочеловека, даже совершенно постороннего, безусловно, изменяет пове-дение любой социализированной личности»4. Слово «присутствие», бес-спорно, является ключевым в этом тезисе, выражает направленность,пафос основного массива социально-психологических исследований иучебных курсов.

Вторая особенность существующей сегодня социально-психологичес-кой науки состоит в том, что механизмы взаимодействия и общениялюдей, их социализации, усвоения ими социальных норм, ценностей ит.п. интересуют ее в целом гораздо больше, чем исторически и соци-ально определенное содержание изучаемых психических образований иповедения. Иными словами, вопрос о том, как формируется отношениелюдей друг к другу и к окружающему миру для нее важнее, чемвопрос, что представляет собой запечатленный в их психике образэтого мира, стимулируемые им мотивы, цели, ценности.

Видимо, вторая из названных особенностей тесно связана с первой.На основе одного лишь изучения непосредственного общения и взаимо-действия людей невозможно объяснить содержание и направленностьих мыслей, эмоций, действий, типичных для определенных периодов иопределенной социальной среды: они формируются и изменяются впроцессе взаимоотношений человека как носителя психики с рядоммакросоциальных ситуаций. Или, проще говоря, с историческим разви-тием. А такие взаимоотношения по определению выходят далеко зарамки непосредственных межличностных контактов, они опосредованыи закреплены в культуре и традициях опытом прошлых поколений,социальными и политическими институтами, отношениями между боль-шими социальными группами, процессами и событиями историческогомасштаба. Социальная психология не особенно дружит с историей, онапредпочитает в основном заниматься человеком вообще, а не конкрет-но-историческим человеком. В изучаемом ею отношении «человек-об-щество» вторая его сторона - представлена поэтому довольно расплыв-чато - ведь общество всегда имеет конкретно-исторический характер.

4 Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969. С. 24.

8

Не случайно понятию «общество» многие социальные психологипредпочитают термин «социальное окружение».

Подчеркнем, что речь идет, разумеется, не о всеобщих, не знающихсущественных исключений чертах социальной психологии, но лишь онаиболее типичных для нее тенденциях. В среде самих социальныхпсихологов эти тенденции подвергаются критике. Такие крупныепредставители этой науки, как Л. Тэшфел и уже упоминавшийсяС. Московиси, вводят в социальную психологию макросоциальныйуровень. В сущности к этому уровню относятся такие направлениясоциально-психологических исследований, как изучение общественногомнения, психологии массовых коммуникаций, кросскультурные исследо-вания ценностей. Перу таких социальных психологов, как Д. Янкеловичв США и Б. Катля во Франции, принадлежат интересные исследованияисторической динамики массовой психологии и поведения в соответ-ствующих странах.

Стремление выйти за пределы «классической» социально-психоло-гической тематики особенно отчетливо прослеживается в работахсоветских социальных психологов. В этом сказалась, очевидно, их связьс марксистской обществоведческой традицией: ведь для марксизмаопределяющее значение имеют такие масштабные общественныекатегории, как «формация», «способ производства», «класс», «массы».Всередине 20-х годов появлялись монографии, посвященные психологиимасс и общественных движений5. В годы сталинизма развитие социаль-ной психологии, как и социологии, надолго прервалось, а возродившисьв 60-е годы, она стала развиваться по несколько иному пути, стремясьосвоить и интегрировать накопившиеся к тому времени достижениязападной (главным образом американской) социальной психологии. Темне менее интерес к макросоциальной тематике сохранился. Так, внаиболее фундаментальные обобщающие работы и учебники посоциальной психологии включались главы, посвященные психологиибольших социальных групп6, в 1985 г. появилась коллективная моно-графия «Социальная психология классов»7.

Тем не менее в советской социальной психологии 60-80-х годов мак-росоциальная тематика остается все же маргинальной, расположеннойкак бы на периферии ее интересов. В этом отношении характерноопределение предмета социальной психологии, предложенное редак-тором и соавтором одной из наиболее значительных обобщающихработ по этой дисциплине - Е.С. Кузьминым: «Центральным явлениемв социальной психологии следует признать общение... Острая потреб-ность в социальной психологии как науке и возникает из необходимости

5 См.: Войтоловский Л.Н. Очерки коллективной психологии. М.; Пг., 1923-1925. Ч. I.Психология масс; Ч. II. Психология общественных движений.

6 См.: Андреева Г.М. Указ, соч.; Социальная психология. История, теория, эмпири-ческие исследования / Под ред. Е.С. Кузьмина, В.Е. Семенова. Л., 1979. Далее:Социальная психология.

7 См.: Социальная психология классов. Проблемы классовой психологии в современномкапиталистическом обществе / Рук. авторского коллектива Г.Г. Дилигенский. М., 1985.

9

изучения непосредственных, психологических способов, форм и средствобщения между людьми... В результате общения складывается соци-ально-психологическая структура личности, особенности малых групп иколлективов, психология более широких общностей (классов, наций и т.д.)»8.

Против последнего утверждения трудно возразить: общение явля-ется, несомненно, неотъемлемым механизмом формирования всех (втом числе и макрогрупповых) социально-психологических феноменов.Но в состоянии ли одно лишь общение, тем более общение непосредст-венное объяснить содержательные психические процессы, содержаниеличных и групповых потребностей, ориентации, ценностей, знаний?Вряд ли это содержание может быть понято без анализа тех психоло-гических процессов, в которых «участвуют» не только непосредственнообщающиеся между собой люди, но и отдаленные от них во времени ив пространстве явления и события общественной жизни. Акцент нанепосредственность, который мы встречаем в данном случае умарксистского автора, свидетельствует о том, что профессиональные,типичные для современной мировой социопсихологии традиции и уста-новки оказываются сильнее, чем идеологические и общетеоретическиепредпочтения.

Я далек от мысли, что те границы непосредственного общения ималых групп, которые определяют центральный предмет социальнойпсихологии, те трудности, которые она встречает, пытаясь преодолетьподобные границы, - свидетельство какой-то ущербности этой науки.Эти трудности, по-видимому, говорят о другом: достаточно подвижные,но все же ясно проявляющиеся границы, в которых происходитдлительное развитие социопсихологии, следует рассматривать не как ее«недостаток», но, скорее, как выражение неких объективных потребно-стей научного знания. Процесс дифференциации, являющийся общейзакономерностью развития как естественных, так и гуманитарныхнаук, в конечном счете обусловлен накоплением эмпирических и теоре-тических знаний, ведущим к постоянному умножению и все большейконкретизации научной проблематики. В этих условиях становится всеболее трудным мобилизовать постоянно возрастающий арсенал смеж-ных наук для исследования каждого конкретного круга явлений. Этатрудность связана во многом с умножением типов «технологии», мето-дов исследования, каждый из которых в той или иной мере специфиченименно для анализа определенной сферы или уровня действительностии не «работает» за его пределами. Чем глубже проникает исследова-тель (или отрасль знания) в избранную им область, чем интенсивнее онстремится разработать адекватный ей аппарат исследования, темтруднее ему сохранять в поле зрения то, что происходит в других обла-стях. Можно, конечно, иронизировать над профессиональными предрас-судками ученых (в духе известного афоризма «специалист подобенфлюсу»), но нельзя не видеть, что без возрастающей дифференциациинаучного знания, позволяющей создавать все более глубокую и

8 Социальная психология. С. 47, 50.

10

конкретную картину природного и социального мира, невозможеннаучный прогресс.

Сказанное целиком относится к социальной психологии. Непосред-ственные психологические отношения между людьми - органическаясоставляющая человеческого бытия и без их профессионального изуче-ния невозможно понять это бытие в его статических и динамическихаспектах, невозможно, следовательно, понять самого человека. Специ-фика данного круга отношений вызвала к жизни и адекватный имметод исследования - лабораторный эксперимент, который практическинеприменим в большинстве других социальных наук. Лабораторныйэксперимент, будучи далеко не единственным методом, применяемымсоциальной психологией, занимает в ней (как и в одной из ее «роди-тельских» дисциплин - общей психологии) центральное место, и именноэкспериментальные исследования лежат в основе важнейших ееоткрытий и достижений.

На примере социальной психологии видно и другое: дифферен-циация наук чревата опасностью чрезмерного разрыва, взаимного абст-рагирования в действительности неразрывно связанных между собойявлений и уровней реального мира. В социальной психологии она проя-вилась особенно ярко в тех трудностях, на которые наталкивается фор-мирование социально-психологической теории. Отставание теоретичес-кой работы от эмпирических исследований, сведение ее к выработкемногочисленных «микротеорий», обобщающих лишь данные серии экс-периментов, посвященных какому-то конкретному, частному вопросу, -таковы характерные «болезни» социальной психологии, которые многиепредставители этой науки характеризуют как проявление ее кризиса.Корни этой болезни в общем понятны: вряд ли можно создать какую-либо общую социально-психологическую теорию, не опираясь напсихологическую жизнь общества в целом, не интегрируя и обобщаявсе ее взаимосвязанные уровни - от индивидуальной психики до фено-менов общественного сознания. Ведь в действительности психическиефеномены, связанные с непосредственным общением, никак не отделе-ны ни от того, что происходит «внутри» личности, ни от психическихпроцессов, происходящих в «большом обществе». Все эти уровнипсихической жизни взаимно проникают друг в друга, и если можноискусственно абстрагировать один от другого в интересах конкретногоанализа, то крайне трудно, если вообще возможно, осуществлятьтеоретический синтез одного, взятого отдельно уровня.

Путь к преодолению подобных трудностей видится в сочетанииестественной и необходимой дифференциации наук с их интеграцией.Речь идет не о каком-то попятном движении, не о возврате к архаи-ческому нерасчлененному знанию (в данном случае знанию о человеке),но о междисциплинарных научных направлениях, в пределах которыханализ определенного уровня или сферы явлений всемерно используетданные и знания о «соседних» или как-то сопряженных с ним уровнях исферах. В сущности именно так, на стыке «соседних» наук - психологиии социологии возникла и развилась социальная психология, объединив

11

изучение отдельно взятого индивидуального человека, которым занима-лась психология, с изучением отношений между людьми, составлявши-ми предмет социологии. Подобные междисциплинарные науки находят-ся со своими «родственными» дисциплинами уже не в «соседских»,рядоположенных отношениях, но образуют как бы зону пересечения,частичного взаимного наложения этих дисциплин. В этом отношениивесьма характерно, что предмет многих социологических и социально-психологических исследований настолько совпадает, что практическиневозможно различить, к какой «официальной» дисциплине ониотносятся. Так происходит, например, в тех случаях, когда социологиисследуют проблемы личности или группового действия, а социальныхпсихологов интересуют ценностные ориентации или массовое сознание9.Примерно также выглядят отношения между общей и социальнойпсихологией.

Кратко охарактеризованное выше состояние социальной психоло-гии свидетельствует, что назревает потребность в отделении от нееотносительно самостоятельного направления или дисциплины, котораямогла бы взять на себя изучение социэтальных психологических явле-ний и процессов. Т. Шибутани отмечал, что «социальная психологиястала независимой наукой потому, что специалисты различных отраслейзнания не в состоянии были решить некоторые свои проблемы"10.

Необходимость в социально-политической психологии диктуетсясходной ситуацией: социальные психологи в своем большинстве слабосвязывают непосредственные отношения между людьми с отношения-ми, охватывающими все общество; представители других обществен-ных и политических наук, даже понимая важность психологическогоизмерения изучаемых ими процессов, не испытывают призвания кпознанию специфических закономерностей и механизмов, действующихв психологическом поле общества. И в то же время из всего сказанноговытекает, что социально-политическая психология призвана интегриро-вать относящиеся к ее сфере знания и методы психологии (общей исоциальной), социологии (главным образом ее макросоциологическихнаправлений), политологии, истории, культурной антропологии и этно-логии, стать новой зоной пересечения всех этих наук. Что же касаетсясоциальной психологии, то она является для социально-политическойпсихологии главной «материнской» дисциплиной.

Разработанные ею представления о механизмах межчеловеческихотношений, выражающие их категории и закономерности, действуютне только на микро-, но и на макроуровне общественной действитель-ности и должны поэтому войти в качестве органической составнойчасти в изучение этого уровня. Поэтому в этой книге мы будемнеоднократно обращаться к данным и «языку» социальной психологии.

Не в меньшей мере это относится к общей психологии. В сущностинет таких общепсихических, изучаемых на уровне индивидуального

9 Положение социальной психологии как зоны пересечения психологии и социоло-гии, видимо, лишает смысла споры о том, является ли она преимущественнопсихологической или социологической наукой.

10 Шибутани Т. Указ. соч. С. 22.

12

человека, структур, явлений, процессов и механизмов, которые недействовали бы на макросоциальном уровне - они образуют наиболееглубокую основу психической жизни общества. Поэтому ее невозможноизучать, не вооружившись необходимым минимумом общепсихологичес-ких знаний. Эта гносеологическая первичность общей и социальной (вее классическом варианте) психологии по отношению к социально-политической, значительная общность их «материала» (человеческаяпсихика на разных ее уровнях и в разных проявлениях) очень помогаютисследованию сложных общественно-политических феноменов. Неред-ко совершенно разные по масштабу и содержанию индивидуальные игрупповые переживания и типы действия, например поведение испытуе-мого в лабораторных условиях или какое-нибудь крупное общественноедвижение, возникают и развиваются по сходной схеме. Этот основан-ный на общепсихических законах изоморфизм микро- и макроуровнейпсихики, ее функционирования в искусственно созданной и в естествен-ной социальной ситуации, имеет для социально-политической психоло-гии, как мы увидим ниже, громадное эвристическое значение. Онпозволяет в самых простых, легко регистрируемых фактах найти ключк пониманию гораздо более сложных явлений.

Все это ни в коей мере не означает, что подобные сложные явле-ния могут быть просто сведены, редуцированы к элементарным обще-психологическим фактам, к явлениям другого, низшего уровня. Попыт-ки такого редуционизма нередки в науке. Например, когда социально-психологические явления объясняются главным образом или целикомбиогенетическими либо психофизиологическими характеристикамисубъекта, а общепсихическая структура провозглашается определяю-щей структуру политической деятельности. Подобные представленияпротиворечат самой природе субъективно-объективных отношений,лежащих в основе любой направленной на других людей, на обществопсихической активности.

Представляются одинаково ложными тезисы как о субъективном,психическом как простом отражении объективного (ситуации), побужда-ющем к определенной реакции на заданный ею стимул, так и о суве-ренности субъективного по отношению к объективному, даже о сотво-рении второго первым. Скорее, их отношения не строятся ни по той, нипо другой модели, но представляют собой взаимодействие, в которомнет неизменного разделения ролей между определяемым и определяю-щим. Субъект на основе своих собственных внутренних качеств, задат-ков и предшествующего опыта активно творит (а не просто воспроиз-водит) образ объекта, интерпретирует, а в определенных ситуациях ипрактически воздействует на него, но интерпретирует он все же несобственные внутренние побуждения и переживания, а реальныйобъект, находящийся вне его психики. Образ объекта, его бытие длясубъекта определяется, следовательно, как самим объектом, так исубъектом и ту же двойственную детерминацию имеет действиесубъекта по отношению к объекту. Образ пирожного как приятного ивкусного «объекта» не мог бы возникнуть в моем сознании, и непобудил бы меня купить и съесть его, если бы не было самого

13

пирожного и если бы живущая во мне память о моих специфи-ческих вкусовых ощущениях не пробудила потребность в лаком-стве.

Совершенно очевидно, что объект общественно-политической пси-хологии обладает, как и пирожное, своей спецификой, которая требуетдля формирования его психического образа тоже специфических (а невообще любых) психических свойств и умений субъекта. Если дляформирования положительного образа пирожного нужно обладатьчувствительным к сладкому вкусовым ощущением и памятью о нем, тодля отображения в психике общественно-политической действитель-ности необходимы другие, значительно более сложные психическиепосылки. К их числу относится способность, например, к восприятиюобъектов, локализованных на больших временных и пространственныхдистанциях от сенсорно ощутимого; к мобилизации не только личной, нои социально-исторической памяти, к абстрактному мышлению иоперированию социальными ценностями, к пониманию различных, в томчисле макросоциальных, связей индивида. Естественно, что психичес-кие процессы, формирующие общественно-политическую психологию,не могут (несмотря на отмеченный выше изоморфизм) строиться толькопо той же схеме, что те, которые имеют дело с другими сферамиобъективного мира; ее нельзя считать простым продолжением, илипроекцией на общество и политику, психологических закономерностей,выведенных из лабораторных экспериментов или из наблюдения заповедением людей в их непосредственном окружении.

Эта специфика социально-политических психических процессовявляется предметом нашего особого внимания в этой книге.

Задачи, которые мы ставим перед общественно-политической пси-хологией, в той или иной мере уже решаются психологией политичес-кой. Это естественно: в политической жизни общества сходятся иконцентрируются те психологические явления и процессы, которыеотносятся к макросоциальному, или социэтальному уровню. Зачем же втаком случае вводить рядом с политической психологией еще одну,вероятно, более или менее совпадающую с ней дисциплину?

Ответ на эти вопросы заключается (как и в случае с социальнойпсихологией) в нынешнем состоянии политико-психологической науки.Редактор-составитель одного из наиболее фундаментальных американс-ких трудов по политической психологии М.Дж. Германн отмечает ееразбросанность, фрагментарность, крайне слабую связь между отдель-ными направлениями и сферами исследований11. По словам одного изспециалистов, эта дисциплина напоминает Шалтая-Болтая, которогоневозможно собрать12. Этот разнобой приводит к совершенно разнымтолкованиям предмета политической психологии. По М. Германн, онаизучает взаимодействие политических и психологических процессов.Советский «Краткий психологический словарь» определяет ее как

11 Political Psychology. Contemporary Problems and Issues / Ed. M.G. Hermann S.Francisco; L., 1986. P. 4.

12 Political Psychology. 1979. N 1. P. 106.

14

"область психологии, изучающую психологические компоненты полити-ческой жизни общества»13. В специальной литературе существуетгораздо более узкое определение: «...изучение людей, принимающихвластные решения для общества, а также тех, кто пытается влиять наэти решения»14. По мнению петербургского психолога А.И. Юрьева,предметом политической психологии являются «психические процессы,состояния и свойства человека, модифицирующиеся в процессевзаимодействия с властью»15.

В целом понимание предмета политической психологии колеблетсямежду двумя полюсами. Или она интерпретируется как психологияполитиков (политических лидеров, активистов, членов партий, парла-ментариев), т.е. политической деятельности, или ее понимают (явнолибо неявно) как изучение всех психических процессов, так или иначевлияющих на политику. В первом случае политическая психологиянаиболее адекватна своему наименованию, обнаруживает значитель-ную близость к психологии личности и значительный удельный вес вней приобретают прикладные разделы, например разработка оптималь-ных способов принятия политических решений. Во втором случае онавесьма походит на то, что мы назвали социально-политической психоло-гией. Это вполне естественно: если не замыкать изучение политики вней самой, а пытаться выяснить ее роль и место в обществе, направля-ющие ее мотивы и интересы, ее влияние на общество, волей-неволейприходится обращаться к сферам общественной жизни, лежащим запределами собственно политической деятельности. Ведь если политикаесть опирающееся на власть регулирование общественных отношенийи процессов, а также отношений между обществами, что же можнопонять в ее содержании, целях и т.д., изучая ее вне связи с этимиотношениями и процессами?

В сущности реальная практика политической психологии показыва-ет, что в своем развитии она - сознательно или стихийно — идет поэтому второму пути. Знакомство с тематикой многих монографий истатей, а также обобщающих учебных работ по политической психоло-гии показывает, что весьма значительная их часть трактует сюжеты,либо выходящие за рамки психологии политической деятельности, либодаже имеющие лишь косвенное отношение к политике. Особенно ти-пично это для работ, посвященных массовым политическим процессам имассовому сознанию, отношениям между идеологией и общественныммнением, потребностям и ценностям, влияющим на политическое разви-тие, политической социализации. В основе этой тенденции лежит оче-видный факт: нельзя понять психологию «политического человека», неузнав его как человека вообще, как личность, принадлежащую к опре-деленному обществу и связанную с определенными социальнымигруппами.

13 Краткий психологический словарь. М., 1985. С. 249.14 Barner-Barrv С., Rosenwein R. Psychological Perspectives of Politics. Englewood Cliffs,

1985. P. 7/15 Юрьев А.И. Введение в политическую психологию. СПб., 1992. С. 13.

15

Характерна в этом отношении позиция Е.Б. Шестопал, авторапервого отечественного курса по политической психологии. В предметэтой дисциплины она включает в частности массовые формы полити-ческого поведения, политико-психологические аспекты массовыхчувств, потребностей, настроений, мотивов, процессы становленияличности как участника политических процессов16. Но ведь совершенноочевидно, что политические характеристики психологии масс и личностиво многом производны от их обще психологических и социально-психоло-гических характеристик, не могут быть поняты вне связи с последними.Получается, что понимаемая широко политическая психология неможет не быть социально-политической, или макросоциальной психоло-гией.

Нынешнее состояние политической психологии - еще однодоказательство в пользу выделения особой междисциплинарной областигуманитарного знания, рассматривающей социэтальный уровень обще-ственной психологии. Этот уровень объединяет соответствующие емунаправления и проблемы социальной психологии с проблематикой психо-логии политической, поскольку принадлежащие ему процессы и явлениянеразрывно связаны с политическими. Данная фактически уже сущест-вующая, но слабо систематизированная и объединенная область знанияможет быть поэтому названа социально-политической психологией.

Из наших размышлений о предмете данной дисциплины вытекает,что для нее можно было бы предложить и иное, достаточно адекватноеназвание — макросоциальная психология. Мы предпочитаем, однако,название, вынесенное в заглавие книги, поскольку оно кажется болееясным и отражает междисциплинарный характер охватываемой в нейпроблематики.

В заключение необходимо отметить, что предлагаемая книга непретендует на сколько-нибудь полное раскрытие этой проблематики,всех ее составных частей. Не только потому, что такая задача авторуне под силу, но и потому, что попытка объять необъятное неизбежнопривела бы к скороговорке, которой нам очень хотелось избежать.Наряду с учебными или справочными изданиями, дающими максималь-но полный обзор изучаемого предмета, как бы его конспект - понеобходимости за счет глубины и многогранности освещения конкрет-ных проблем, - могут быть полезны и работы, ставящие перед собойболее узкие цели: по возможности обстоятельно проанализироватьлишь некоторые существенные, «ключевые» проблемы, дать представ-ление о путях их решения. Это позволяет представить изучаемуюобласть науки в ее становлении и развитии - не столько как некуюсумму бесспорных истин, сколько как трудный и противоречивый про-цесс познания.

16 См.: Шестопал Е.Б. Очерки политической психологии. М., 1990. С. 18-19.

16

Глава I

ПОЗНАНИЕВ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

1. Особенности социально-политического знанияИз представленного во введении пониманиясоциально-политической психологии вытекает, чтоона представляет собой столь же психологичес-кую, сколь социологическую и политологическуюдисциплину. Более того, как мы увидим ни-

же есть серьезные основания предполагать, что как совокупностьпсихических явлений и процессов социально-политическая психологияпредставляет собой не какой-то необязательный довесок к человечес-кой психике, но органична самой ее природе, образует ее неотъемле-мый компонент. Чтобы понять как специфику данного компонента,так и его роль и место в структуре психики человека, нам при-дется обратиться к более общим проблемам психической жиз-ни.

Было бы непосильной задачей пытаться сколько-нибудь полно исистематически осветить их в данной книге. Для этого пришлось быпересказывать чуть ли не всю историю философской мысли и историюпсихологических теорий, анализировать и оценивать выработанныеразличными научными школами концепции природы человека. Читате-лю, глубоко интересующемуся данной проблематикой, можно посовето-вать обратиться к соответствующей специальной литературе1. Мы жеограничимся рассмотрением лишь тех теоретико-психологическихвопросов, которые имеют наиболее непосредственное отношение кнашей теме. Первый из таких вопросов можно сформулировать сле-дующим образом: какие именно свойства человеческой психики поро-ждают ее макросоциальный уровень, социально-политическую психоло-гию как ее особую сферу? Или, иными словами, в чем состоят обще-психические основы социально-политической психологии?2

Скажем сразу, что сколько-нибудь однозначный ответ на этот

1 См.. например: Ярошевский М.Г. Психология в XX столетии: Теоретические проблемыразвития психологической науки. М., 1984.

2 Здесь следует предупредить читателя о специфической языковой трудности, связаннойс двусмысленным словоупотреблением понятия «психология» в русском языке. Встрогом смысле психология - это наука о психике, однако на практике тем же словомобозначают и совокупность психических явлений и процессов: мы говорим о психологиитого или иного человека, группы, нации, на самом деле имея в виду их психику.Сломать эту вносящую известную путаницу традицию трудно, и в данной книгепонятие «социально-политическая психология» не только обозначает определеннуюобласть знания, но и заменяет семантически более точное, но «не звучащее» по-русски«социально-политическая психика».

17

Когнитивист-ская тенденцияв психологии

вопрос представляется невозможным. Его исключает прежде всегосовременное состояние психологической науки, для которого характер-но сосуществование и соперничество весьма различных «образов»человеческой психики. И хотя это положение, очевидно, отражаетчрезвычайные сложность и многогранность психической жизни иотнюдь не исключает совместимости, взаимодополняемости различных«образов», их научно обоснованный синтез пока что является деломбудущего. Поэтому на поставленный выше вопрос приходится вначаледавать не один, а несколько ответов и лишь затем пытаться на основеих сопоставления сложить относительно целостную картину социально-политического уровня психической жизни.

Наиболее элементарный и исторически наиболее ранний научный«образ» человеческой психики фактически основан на понимании чело-века как существа, ощущающего и воспринимающего явления внешне-го предметного мира, вырабатывающего представления о них. Впос-ледствии в психологии сложилось научное направление, ставившеесвоей задачей экспериментально доказать способность психики выраба-тывать целостные образы, природа которых не сводима к сумме илимозаике отдельных ощущений (так называемая гештальтпсихология отнемецкого слова «гештальт» - форма, структура, целостная конфи-гурация). Эти, как и многие возникшие позже направления психологи-ческой науки, в сущности интересовались человеческой психикойпрежде всего как аппаратом познания мира, за ними стоит подход кчеловеку как к познающему существу. В современной литературе ихиногда объединяют поэтому в общую когнитивистскую (от латинского«когнитио» - знание) тенденцию психологической науки.

Когнитивистская тенденция выражается не столько в какой-тоопределенной теоретической концепции (она проявляется в весьмаразличных концепциях), сколько в общей направленности изученияпсихики, в том угле зрения, который избирает психолог. В отечествен-ном психологическом словаре психика определяется как «системноесвойство высокоорганизованной материи, заключающееся в активномотражении субъектом объективного мира, в построении субъектомнеотчуждаемой от него картины этого мира и саморегуляции на этойоснове своего поведения и деятельности»3. Как видим, в этом опреде-лении отражательные, познавательные свойства психики явно домини-руют над всеми иными, в том числе и над теми, которые направляютсобственную деятельность, активность человеческого субъекта ипредставлены в данном случае лишь как производные от «отражения».Человек познающий оказывается как бы «главнее» человека действу-ющего.

Для марксистски ориентированных авторов когнитивистский подходвполне естествен: он соответствует тезису диалектического материа-лизма о первичности объективного бытия и вторичности субъективно-го - психики, сознания, особенно в ленинской теории отражения. Этоотнюдь не означает ни совпадения когнитивистской тенденции с марк-

3 Краткий психологический словарь. М., 1985. С. 265.

18

систскими психологическими концепциями, во многих отношениях пре-одолевающими ее ограниченность, ни вообще ее жесткой связи с ка-кой-либо определенной философско-теоретической «базой». Так, однимиз наиболее ярких ее представителей был знаменитый (и критикуемыймарксистами) швейцарский психолог Ж. Пиаже, творчество которогопосвящено формированию познавательных структур у ребенка впроцессе взаимодействия психики с внешней средой.

Противники когнитивистской тенденции критикуют ее за недооцен-ку мотивационных и аффективных аспектов психики, а особенно еесоциальной природы, за подход к человеку лишь как к отдельновзятому индивиду. Эта критика справедлива: влечения, потребности имотивы, равно как и выражающие их эмоциональные переживаниясубъекта не менее важные составляющие человеческой психики, чемпознавательно-ориентационные функции; верно и то, что психика, втом числе и ее когнитивные свойства не может быть адекватно понятав отрыве от социальной природы человека, межиндивидных связей иобщения. Далее мы обратимся к этим ее аспектам, сейчас же важноотметить другое: когнитивистский подход, несмотря на его ограничен-ность, является не только одним из возможных, но и необходимымзвеном анализа психики человека, неотъемлемым разделом психологиикак науки. Без изучения когнитивных процессов как таковых нельзяпонять и всех иных психологических явлений. Это целиком относится ик социально-политической психологии.

Автор одной из немногочисленных отечественных работ по полити-ческой психологии А.И. Юрьев полагает, что ведущим факторомформирования и развития соответствующего уровня психики являетсяпотребность в ориентации, т.е. в познании внешнего социального мира,в информации о нем. Именно ориентировочная потребность «стоит заполитической деятельностью», «составляет психологическое существоразличного рода политических учений, теорий, идей», удовлетворя-ющих «латентную живущую, в каждом человеке страсть - знать, гдеон находится, в каком направлении проявлять активность, какимиметодами изменять свое положение в политическом, экономическом,правовом пространстве"4. В этой формулировке хорошо раскрытапознавательно-ориентировочная основа политической и, говоря шире,социально-политической психологии. Важно, правда, учитывать, чтоэто лишь одна из ее основ, избегать односторонне-гипертрофированно-го, «информационного» подхода к общественно-политическим психологи-ческим феноменам. Такой подход, представляющий собой как быпроекцию в социально-политическую сферу когнитивистской тенденцииобщей психологии, страдает теми же недостатками, что и эта тен-денция. И в то же время аналогично ей отражает весьма важнуюсторону психической реальности.

4 Юрьев A.M. Введение в политическую психологию. СПб., 1992. С. 91.

19

Поскольку жизнь человека включена в сложнуюсистему социальных связей, зависит от сущест-вующей системы общественных отношений, про-цессов и событий, развертывающихся в обществе,от политики государства, его ориентация в окру-жающем мире требует какого-то минимума зна-ний о социально-политической действительности.

Приобретение этих знаний неизбежно опирается на те же психическиеспособности и механизмы, что и общепсихический познавательныйпроцесс. Важнейшие из них - восприятие (перцепция), т.е. непосредст-венно-чувственная информация об явлениях внешнего мира и выработ-ка представлений — более обобщенных образов этого мира; в познава-тельном процессе человека, как это известно из общей психологии, втой или иной мере участвуют память, внимание, воображение,мышление. В то же время объект социально-политических знаний обла-дает существенными особенностями, выделяющими его из общеймассы объектов общепсихического познавательного процесса. Еслиобщая психология уделяет большое внимание, например, таким объек-там восприятий и представлений, как цвет, звук, форма и иные свойст-ва материальных предметов, то объектом познания макросоциального,или социально-политической действительности являются социальныеотношения и их конкретные проявления в форме многообразныхобщественных и политических событий и процессов. Иными словами,объект данного вида познания - не вещи и предметы, но другие люди,отношения между людьми, в которых так или иначе участвует субъектпознания, воплощающие эти отношения общественные институты.

Очевидно, что познание такого рода «объектов» существенно отли-чается от тех видов познания, которые изучаются в психологическихлабораториях. Прежде всего - тем, что оно в гораздо меньшей мереосновано на чувственном восприятии, непосредственном контакте субъ-екта с объектом. Конечно, цепь таких контактов, скажем мои отноше-ния с членами моей семьи, соседями, приятелями, коллегами по работеили учебе, с конкретными представителями различных административ-ных структур, в той или иной мере включена в систему общественно-политических отношений моей страны. Однако она образует самоебольшее, лишь иерархически низшее, непосредственно воспринимаемоезвено этой системы. Конечно, и через это звено, через эмпирическоевосприятие событий моей собственной жизни и через мои непосредст-венные контакты с другими людьми до меня «доходят» макросоциаль-ные и политические отношения и процессы. Если мои родители отказы-вают мне в деньгах на полюбившийся мне магнитофон, я сталкиваюсьне столько с их отношением ко мне, сколько с существующим вобществе распределением статусов и доходов, в котором моя семьязанимает положение, не соответствующее моим потребительскимпритязаниям. Если меня ограбили и избили на улице, я скорее всегобуду винить в этом не только злую волю грабителей, но и политикувластей, не обеспечивающую безопасность граждан. Точно также,столкнувшись с новым скачком цен в магазинах, я увижу в этом не

20

Абстрактно-надындивидуаль-ный характерсоциально-поли-тических знаний

результат алчности продавцов, собственников и управляющих, нопроявление инфляционного процесса и слабости не справляющейся сним экономической политики правительства.

Во всех этих и подобных случаях непосредственное восприятиефакта и соответствующие ряду таких восприятий эмпирическиепредставления (о доступности тех или иных материальных благ,степени личной безопасности и проч., и проч.) включены в познава-тельный процесс, но включены лишь как его первичный, наиболееэлементарный элемент. Ибо общественная действительность в целомнаходится за пределами непосредственно чувственного опыта индивида.Поэтому последовательное, законченное осуществление ее познаниятребует использования уже не непосредственных восприятий иоснованных на них, почерпнутых из личного опыта представлений, нознаний опосредованных и обобщенных.

Что же представляют собой эти обобщенные и опосредованныезнания, как они обобщаются и чем опосредуются?

Прежде всего, поскольку социально-политическая психология имеетдело с социэтальным уровнем общественной действительности, с отно-шениями, выходящими далеко за рамки отношений межличностных,она не может обойтись без весьма высокого уровня абстракции от непо-средственно ощущаемого и воспринимаемого. Познание общественнойжизни, осуществляется ли оно на уровне научно-теоретическом илимассовом, предполагает мобилизацию способности человеческого мыш-ления к абстрагированию - к выделению определенных общих свойствряда явлений и отвлечению от остальных. Конечным продуктом позна-вательного процесса является в данном случае формирование образаобщества, включающего определенные представления о составляю-щих его группах и отношениях между ними, о системе власти и направ-ленности политической деятельности, об его отношениях с другимиобществами (государствами). Такого рода представления могут бытьосмыслены и выражены лишь на основе абстрактных понятий. Взависимости от исторически и социально обусловленного культурного иинтеллектуального уровня субъектов познания эти понятия могутвыражаться в теоретических категориях, выработанных общественнойи научной мыслью (таких, например, как социализм и капитализм, клас-сы, эксплуатация, социальная справедливость и т.д.) или в терминахобыденного сознания. Русский крестьянин середины прошлого века невладел понятиями феодализма или абсолютизма, но его знание общест-венного и политического устройства отнюдь не ограничивалось знаком-ством с собственным помещиком и местным исправником. Он прекраснознал, какое место и положение в обществе занимают дворяне, чинов-ники, купцы, крестьяне, вообще представлял себе, кому принадлежитвласть и богатство и кто не имеет ни того, ни другого. Словом, обладалопределенной системой абстрактных представлений об общественнойдействительности.

Абстрактному знанию об этой действительности, казалось бы,противоречит хорошо известная тенденция к ее персонификации. Она

21

проявляется далеко не только в относительно ранних и примитивныхформах общественного сознания. В современном российском обществе,для которого характерны сравнительно высокий уровень образованнос-ти населения и мышление, опирающееся на абстрактно-теоретическиекатегории (социализм, рыночная экономика и т.д.), имена Ленина иСталина, Хрущева и Брежнева, Горбачева и Ельцина являются наибо-лее распространенными обозначениями исторических периодов и веду-щих политических тенденций. Однако, если приглядеться, подобноеперсонифицированное общественно-политическое мышление в сущно-сти оперирует не столько представлениями о правителях страны как ореальных, эмпирически воспринимаемых личностях (как это имеет мес-то в межличностных отношениях), сколько их абстрактными образами,символизирующими те или иные обобщенные политические понятия иотражающими различные типы политических взглядов. В зависимостиот этих взглядов субъектов сознания один и тот же политическийдеятель может, например, символизировать порядок и национальноевеличие или деспотизм и террор, социальную справедливость или по-давление свободы, прогрессивные изменения в обществе или его разру-шение. В ходе депутатской и президентской избирательных кампанийБ.Н. Ельцина он символизировал для своих сторонников антикоммунизми борьбу с номенклатурой, что предполагало забвение (абстрагированиеот!) его номенклатурного прошлого. Таким образом за персонификациейнередко стоят те же абстракции, которые лежат в основе обобщенныхсоциально-политических понятий.

Разумеется, абстрактные понятия не являются каким-то исключи-тельным свойством социально-политических знаний. В той или иноймере они присутствуют во всех сферах познавательной деятельностичеловека и его мышления. Для некоторых же видов сознания, напримернаучного, нравственного, религиозного, высокий уровень абстрагирова-ния характерен ничуть не меньше, чем для сознания общественно-политического. Тем не менее абстракции, используемые в данной сферепознания, обладают определенной спецификой, обусловленной ее функ-циональной основой - потребностью в ориентации в мире обществен-ных отношений. Повседневная реальность этого мира, непосредствен-ная включенность в него жизненных судеб и возможностей людейпридают данной потребности сугубо прагматический характер,побуждают к трезвому, рациональному, логическому мышлению о нем.Соответственно и используемые для его понимания абстрактныепонятия несут на себе печать рационализма и реализма, действительно«отражают» какие-то стороны реальной действительности.

Последнее утверждение, вероятно, вызовет недоумение у многихчитателей. Ведь хорошо известно, сколь иллюзорными, ложными ииррациональными бывает общественно-политическое сознание, к какимподчас безумным и абсурдным действиям толкает оно людей. Подоб-ные факты, однако, не перечеркивают рационально-реалистическихтенденций, присущих познанию общественной действительности, нолишь свидетельствуют о громадных трудностях, с которыми сталки-вается их осуществление. В них, как мы увидим ниже, сказываются и

22

противоречия самого познавательного процесса, и влияние на негоиных, помимо прагматической потребности в ориентации, психологичес-ких факторов.

И все же тенденция именно к реалистическому пониманию общест-венной действительности пробивается сквозь множество противостоя-щих ей преград. Не случайно апелляция к здравому смыслу, к логике,к реальному опыту людей в конечном счете оказывается наиболеевесомым аргументом в идейно-политической борьбе. Правда, весьмачасто этот аргумент «срабатывает» лишь на протяжении весьма дли-тельных исторических периодов, в результате мучительного, сопряжен-ного с множеством трагедий и жертв накопления социально-политичес-кого опыта. Тем не менее в силу самой природы и функций познанияобщественных процессов реализм и логика выступают как его имма-нентные свойства, отличающие его от ряда иных видов познания. Так,путем логических рассуждений и доводов от реальности невозможнодоказать «правильность» тех или иных нравственных норм: они прини-маются, отвергаются или нарушаются лишь в результате внутреннихпобуждений, никогда не подчиняющихся до конца здравому смыслу.Еще меньше рассудок и реализм способны порождать и укреплятьрелигиозную веру: согласно известной теологической максиме, «веруюпотому, что абсурдно». Социально-политическая психология сплошь ирядом тоже бывает иррациональной и мифологичной, но она так илииначе стремится к рациональности и реализму как к своим высшимцелям и принципу.

Итак, относительно высокий уровень абстрактного мышления иопора на абстрактные понятия, тяготеющие к рациональному понима-нию действительности, являются одной из важнейших когнитивных(т.е. относящихся к познавательной функции) характеристик социально-политической психологии. Другая ее, также когнитивная характерис-тика - громадная роль в ее формировании, воспроизводстве и развитиинадындивидуальных, социально-исторических источников знаний, запе-чатленных в культуре общества, различных его групп. Во многих отно-шениях содержание социально-политической психологии зависит отэтих источников больше, чем от индивидуального и актуального опыта,собственной познавательной деятельности ее субъектов5.

Конечно, на протяжении своей жизни любой индивид постоянносталкивается с социально-политической действительностью, испытыва-ет ее воздействие, так сказать, «на собственной шкуре». Однако егоиндивидуального опыта совершенно недостаточно как для формирова-ния обобщенных, построенных на абстрактных понятиях представленийо ней, так и для уяснения причинно-следственных связей между непос-редственно воспринимаемыми и испытываемыми явлениями, с одной

5 Культура, в частности культура политическая, и ее взаимоотношение с общественными политическим сознанием - особая, чрезвычайно масштабная и сложная тема,освещение которой не входит в задачи настоящей работы. Общую характеристикупроблемы см.: Гаджиев К.С. Политическая наука // Сорос - Международныеотношения. М., 1994, гл. XIV-XV.

23

стороны, и обусловливающими их факторами - с другой. Ибо этифакторы значительно удалены от его непосредственного восприятиякак во времени, так и в пространстве. Во времени - потому, что многиеявления настоящего обусловлены событиями исторического прошлого.В пространстве - потому, что такие решающие факторы общественно-политической жизни, как динамика макроэкономических процессов,отношений между большими социальными группами, деятельностьорганов власти и принятие политических решений, находятся внесферы непосредственного наблюдения большинства индивидов. Междутем причинно-следственные связи социально-политических явлений -совершенно необходимый элемент их познания: понимания таких связейтребует прежде всего прагматическая ориентация данного видапознания. Социально-политические знания нужны людям прежде всегодля того чтобы знать, чего им ожидать от общества и его институтов,как лучше реагировать на ожидаемые события. Уже этот стихийно-прогностический характер социально-политического знания предпола-гает его каузальную ориентацию, понимание причин и следствийохватываемых им явлений.

Разительное несоответствие пространственно-временных масшта-бов данной сферы познания познавательным возможностям индивидовделает необходимым широкое использование в нем представлений,черпаемых из багажа социальных знаний, из коллективного социальногоопыта. Разумеется, опора на социальные источники, на знания, добы-тые другими людьми или человечеством в целом, присуща не толькоданному, но и многим другим видам человеческого познания. Без такойопоры было бы, например, немыслимым научное знание: ни одинученый не начинает изучение избранного им объекта с нуля, игнорируясделанное его предшественниками. Социальное происхождение имеюти многие знания, необходимые в повседневной жизни: в работе, впотреблении и досуге, в личностных отношениях, где часто действуютнормы, выработанные людьми на протяжении столетий. Социальнуюприроду имеет и такое решающее средство человеческого познания(особенно на тех его уровнях, которые связаны с мышлением), какимявляется язык. Тем не менее, социально-политические знания сущест-венно отличаются по своим источникам, способам верификации, воспро-изводства и модификации от знаний других видов.

Главное из этих отличий состоит в их значитель-ной удаленности, можно даже сказать, отрыве отзнания эмпирического. Естественнонаучные зна-

ния, даже на своем абстрактно-теоретическом уровне опираются насистему доказательств, черпаемых из эмпирических исследований. Зна-ния, регулирующие трудовую и частную жизнь людей, повседневнопроверяются ими на собственном опыте, что позволяет в соответствиис меняющимся содержанием этого опыта вносить в них необходимыекоррективы, придает гибкость и подвижность представлениям, унасле-дованным или воспринятым «от других» - из социальных источников.Что же касается знаний социально-политических, то в значительнойсвоей части они состоят из информации о фактах, обобщений, оценок и

24

Стереотипы

объяснений, которые с большим трудом поддаются эмпирической про-верке. Во-первых, потому, что в своих концептуальных, оценочных икаузальных аспектах они чаще всего формируются в рамках идеологий,под влиянием тех или иных идейно-политических течений и пристрас-тий, а строгое следование объективной истине, эмпирическая доказа-тельность выводов отнюдь не являются высшей целью идеологическойдеятельности. И хотя идеологии могут более или менее верноотражать какие-то стороны действительности, они неизбежно «выпрям-ляют» ее, так или иначе подгоняют под себя, гипертрофируя одни ееаспекты, замалчивая или отводя в тень другие. Поэтому идеологияявляется одним из важнейших факторов, постоянно нарушающих ос-новную прагматически-ориентировочную функцию социально-полити-ческого познания.

Во-вторых, огромная часть социальной информации о фактах обще-ственно-политической жизни, обобщений и объяснений этих фактовпросто не поддается проверке со стороны потребителей информации.Причем последнее относится как к традиционным источникам информа-ции, например к слухам, сообщениям официальных властей и другихобщественных институтов, так и к современным средствам массовойинформации. Характерно, что, по данным опросов, в массовых слояхнаселения различных стран - как капиталистических, так и принадле-жащих в прошлом к социалистической системе - широко распрост-ранено недоверие к информации, поставляемой прессой, радио, телеви-дением. Противоречивость ситуации состоит, однако, в том, что помножеству социально-политических вопросов других источников инфор-мации для рядового гражданина просто не существует. Поэтому, дажесомневаясь в ее достоверности, он волей-неволей ориентируется насведения и оценки, распространяемые масс медиа.

Чем дальше отстоит объект социально-политического познания отсобственного опыта и непосредственного восприятия его субъекта, темтруднее этому последнему подвергнуть проверке характеризующиеобъект суждения и тем чаще он вынужден принимать их на веру.Поэтому многие представления об обществе, поступающие к индивидуиз различных социальных источников - семьи, школы, непосредствен-ной социальной среды, по каналам массовой информации - сплошь ирядом усваиваются им как бы автоматически и в готовом виде, неподвергаясь какой-либо модификации и переработке. И столь жеавтоматически воспроизводятся иногда на протяжении всей его жизни,а затем передаются новому поколению. В психологии и политологиитакие устойчивые, мало зависимые от эмпирического познания пред-ставления о социальных объектах называются социальными стереоти-пами (понятие стереотипа было введено в обиход американскимжурналистом и политологом У. Липпманом и означает в переводе сгреческого «твердый отпечаток») и считаются одним из важнейшихмеханизмов социальной перцепции.

Н.Я. Мандельштам (жена поэта О. Мандельштама) рассказываетв своих воспоминаниях о беседе с деревенской старушкой, ее соседкой

25

во время ссылки на севере России. Рассуждая о своем и своиходносельчан бедняцком бытье, бабушка считала его все же болееблагополучным, чем жизнь трудящихся на Западе. «Нам хоть селедку,да керосин завезут, а у них и того нет». Перед нами яркий примервзаимодействия стереотипа с индивидуальным сознанием. Даже сталин-ская пропаганда вряд ли решалась утверждать, что в капиталистичес-ких странах простым людям нечего есть и нечем освещать жилище,она ограничивалась общими стереотипными утверждениями об их«абсолютном и относительном обнищании». Русская старушка, длякоторой тарелка радиорепродуктора, наверняка, была единственнымисточником информации о загранице, не мудрствуя лукаво перевела этуобщую схему на язык собственных представлений о крайней бедности.Абстрактно-схематические стереотипы обладают, таким образом,свойством воплощаться в конкретные образы, подсказанные индивиду-альным опытом или воображением, и приобретать тем самым ещеболее убедительную силу.

Роль стереотипа в системе социально-политических знаний людейнаглядно демонстрирует эволюция «социалистической идеи» в советс-ком и российском обществе. За годы коммунистической власти стерео-тип о превосходстве социализма над всеми иными типами обществен-ного устройства глубоко укоренился в сознании советских людей. Речьне идет в данном случае ни о степени истинности или ложности данноготезиса, ни о том, что его разделяло все население Союза, важно, что внего верили миллионы людей, принадлежащих к самым разнымсоциальным слоям. После разоблачения Хрущевым культа личностиСталина и особенно в период застоя в обществе резко усилился соци-альный критицизм, возрастали социальное недовольство, скептицизм,цинизм. В то же время вместе с разрядкой появились бреши в железномзанавесе: умножилось число советских людей, посещавших зарубежныестраны и имевших возможность воочию сравнить условия жизни вСССР и на Западе. Социалистический стереотип в большей мере поте-рял былую эмоциональную насыщенность, перестал вызывать энтузи-азм, определять общественное поведение и настроение людей. И всеже он продолжал жить! Даже в первые годы перестройки, когдаобщество уже не скрывало от себя пороки собственной системы, впублицистике и общественной мысли преобладали идеи реформирова-ния, совершенствования социализма, очищения его «истинной сущно-сти» от скверны тоталитаризма. Еще раньше идейный вождь дисси-дентства академик А.Д. Сахаров предлагал осуществить конвергенциюсоциализма и капитализма, объединить лучшие качества обеих систем.Некоторые «перестроечные» авторы утверждали, что истинный,гуманистический социализм уже существует в Скандинавии, ФРГ, дажев США!

Основа прочности этого стереотипа состояла, очевидно, в том, чтопомимо чисто прагматической ориентации в окружающем мире,непосредственно организующей личное и социальное поведение людей,человек нуждается еще в ориентации ценностной, мировоззренческой.Той, которая отвечает потребности в различении хорошего и плохого,

26

причем отвечает ей, как это свойственно природе общественно-политического познания, языком обобщенных, абстрактных категорий.Но именно такие категории и наполняющее их ценностное содержаниеявляются для подавляющего большинства людей «чужими», не имисамими добытыми знаниями и именно поэтому особенно легкоподдаются стереотипизации и идеологизации. Будучи через различныеканалы внедрены в сознание людей, они живут в нем самостоятельнойжизнью, сохраняя относительную независимость от знаний, почерпну-тых из собственного опыта, а потому и значительную устойчивость.Поэтому и оказывается возможным одновременно осуждать опреде-ленную социальную действительность в ее конкретных проявлениях ипризнавать правильность якобы лежащих в ее основе общих абст-рактно-идеальных принципов.

Разумеется, разрыв абстрактно-ценностного и эмпирически-конк-ретного уровней познания может существовать лишь до поры, довремени: рано или поздно реальная жизнь разрушает противоречащиеей стереотипы. Но этот процесс нередко охватывает длительныеисторические периоды, связан со сменой поколений и с усвоениемлюдьми новой системы обобщенно-ценностных представлений, способ-ной заменить старую. В Советском Союзе в 1990 г., когда социалис-тическая идеология, казалось бы, уже была основательно дискредити-рована критикой в средствах массовой информации, 20% опрошенныхвидели выход из кризиса в «восстановлении «идеалов и ценностей»соци-ализма, сложившихся за годы советской власти» и 48 - в «построениинового - гуманного, демократического социализма, свободного от де-формаций сталинизма и застоя». И только 20% - считали необходимым«отказ от идей и ценностей социализма». Характерно, что последнююточку зрения чаще всего выражала молодежь и реже всего - пожилыелюди6. В том же 1990 г. лишь 24% (но 30% молодежи моложе 24 лет и38 % людей с высшим образованием) опрошенных согласились с тем,что «причины наших трудностей кроются в самой природе социализма»,большинство же - 56% - объясняло их «ошибками» прежнего илисовременного руководства страны7. Влияние возраста и образования насилу «социалистического» стереотипа объяснимо: младшее поколение вменьшей степени испытало его пропагандистское воздействие; болеевысокий образовательный и культурный уровень облегчает восприятиеновых идей, альтернативных традиционным идеологическим аксио-мам8.

6 Мир мнений и мнения о мирю. 1991. № 3. С. 4.7 Общественное мнение в цифрах. М., 1991. Вып. 8, ч. 1. С. 9.8 Следует, разумеется, учитывать, что приверженность социалистической идее объяс-няется не только рассмотренными когнитивными факторами, но и вполне прагма-тическими интересами и настроениями: боязнью утраты социальной защищенности,рабочего места, недовольством растущим имущественным неравенством и т.п.

27

2. Обыденное и идеологическое познаниеПонятие стереотипа имеет особо важное значение для социально-

политической психологии, поскольку присущие ей познавательныепроцессы направлены на объекты, доступные непосредственному вос-приятию лишь как «надводная часть айсберга». Источники, глубинныепричинно-следственные связи социально-политических явлений скрытыот такого восприятия, и именно поэтому обобщенные, стереотипныепредставления, усвоенные в готовом виде из различных источниковинформации, играют такую большую роль в системе знаний об этихявлениях. В то же время понятие стереотипа и другие родственные емукатегории (о которых речь пойдет ниже), совершенно недостаточныдля понимания всей системы социально-политических знаний. Этизнания основаны не только на усвоении стереотипов, но и на собствен-ном опыте субъекта, причем его роль особенно велика в формированиизнаний, необходимых в повседневной жизни для определения собствен-ной линии поведения. Интерес к данной стороне познавательногопроцесса пробудил в психологической науке поиск понятий и теорий,способных дать более полное по сравнению с концепцией стереотипов исоответствующей ей методологией описание и объяснение феноменовсоциального знания.

Одним из наиболее значимых результатов этогопоиска стала концепция социальных представ-лений, разработанная главным образом в рамкахфранцузской социально-психологической школы -

С. Московиси и его последователями. Ее создатели не ставили своейнепосредственной задачей изучение социально-политических представ-лений, они работали с эмпирическим материалом, относящимся, напри-мер, к внедрению в массовый обиход практики фрейдистского психоана-лиза (Московиси), к эволюции представлений о человеческом теле,отношению к душевнобольным (Д. Жодле) и другим «бытовым» психо-логическим феноменам. Тем не менее для их исследований характеренинтерес именно к макросоциальным, связанным с историей и культур-ной эволюцией психическим явлениям, что сближает их с задачамисоциально-политической психологии.

Концепция социальных представлений отразила и более общиетенденции психологической науки. Во-первых, она стала одной изпопыток преодолеть примитивное, механистическое понимание челове-ческой психики как совокупности врожденных или приобретенныхреакций на стимулы внешней среды (бихевиористское направление впсихологии), либо как ее зеркального отражения. Подобные подходы,игнорировавшие собственную активность, творческую роль психики исознания в познавательном процессе, подверглись критике и в общей, ив социальной психологии. В когнитивной психологии Ж. Пиаже психи-ческая деятельность представлена как единство процессов ассимиля-ции - перенесения на среду внутренних структурных свойств субъектапсихики - и аккомодации - трансформации этих свойств соответственноусловиям среды. «Феномен, - писал Пиаже, - есть взаимодействие

28

Концепция соци-альных пред-ставлений

субъекта и объекта, которые сцепляются, постоянно преобразуясь одинв другой»9. Эту исходную теоретическую позицию целиком воспринялаи концепция социальных представлений, отрицающая жесткое противо-поставление стимула и реакции, субъекта и объекта: в представленияхони как бы сливаются в единое целое, происходит творческое «конст-руирование реальности», «материализация мысли»10.

Во-вторых, в этой концепции проявилась тенденция понять позна-вательную активность как коллективную, социальную деятельность.Разумеется, стереотипы тоже имеют социальное происхождение. Одна-ко в отличие от них социальные представления - это не механическийотпечаток поступивших в индивидуальное сознание извне, с каких-товерхних этажей общественной структуры идей и ценностей, но продуктсобственной работы субъектов познания, осуществляемой ими впроцессе непосредственного общения. Сторонники данной концепцииохотно ссылаются на одного из основателей социальной психологииЖ. Тарда, который к числу ее важнейших задач относил изучение раз-говоров между людьми. Английский социолог Г.М. Фарр, полагает, чтозначимости этого вывода отнюдь не опровергает возросшая в совре-менных условиях роль массовых, надличностных коммуникаций: массмедиа не «убили», но напротив, обогатили межиндивидное разговорноеобщение, подкидывая ему все новые сюжеты и точки приложенияинтереса11. Российская действительность наших дней, по-видимому,подтверждает это наблюдение: политические события, о которых сооб-щает телевидение и другие средства массовой информации (СМИ),стали одним из излюбленных сюжетов разговоров очень многихроссиян. Следуя социально-психологической традиции, исследователисоциальных представлений видят в непосредственном межличност-ном общении один из важнейших механизмов их формирования иразвития.

Непосредственным теоретическим источником концепции социаль-ных представлений стала теория «коллективных представлений» фран-цузского социолога конца XIX - начала XX в. Э. Дюркгейма. От Дюрк-гейма идет их понимание как надиндивидуальных феноменов сознания,имеющих собственное содержание, не сводимое к сумме индивиду-альных сознаний. Однако С. Московиси и его последователи относят к«социальным представлениям» отнюдь не любые социально признанныевзгляды, теории и т.д., но лишь те, которые входят в сферу обыден-ного сознания, являются продуктом «здравого смысла» и «естествен-ного», наивного мышления, регулируют повседневную жизнь людей,формируют их «практическое сознание». Очевидно, они отличаютсяэтим не только от продуктов научного сознания, но и от идеологичес-ких и политических теорий, предназначенных для воздействия намассовое поведение. Так, если вернуться к случаю с деревенскойстарушкой, социальным представлением является ее убежденность в

9 Piaget. J. Le stucturalisme. P., 1968.10 Psychologie sociale. P., 1984. P. 364, 367.11 Farr R.M. Les representationse sociales // Psychologie sociale P., 1984. P. 380.

29

отсутствии селедки и керосина у несчастных трудящихся Запада, ноотнюдь не марксистская концепция капитализма. В то же время с точкизрения рассматриваемой теории, научные и идеологические идеи явля-ются одним из важнейших источников социальных представлений, одна-ко они, как и вообще доступный обыденному сознанию «культурныйфонд», поставляют ему лишь первичный материал, который затемтрансформируется им применительно к требованиям практики издравого смысла.

В чем же, согласно данной концепции, состоит та собственнаяинтеллектуальная активность индивидов и групп, которая формируетсоциальные представления?

Прежде всего она соединяет понятие, которым обозначаетсясоответствующий социальный объект, с его непосредственным восприя-тием. На этой основе создается образ объекта, который часто приоб-ретает для субъекта символическое значение, как бы воплощая, пред-ставляя тот смысл, который объект имеет для его собственной жизне-деятельности. А в этом смысле содержится стимул практической дея-тельности субъекта, направленной на объект. Например, для предпри-нимателя представление о рынке - это и общее понятие рынка, иконкретный образ рыночных отношений, и обобщающий осмысленныйсимвол всех тех действий, их возможных результатов, психическихсостояний и переживаний, которые он испытывает, участвуя в рыноч-ных отношениях, и побуждения к этим действиям. В свете сказанногостановятся более понятными, почему социальные представленияхарактеризуются как одновременно объективное в субъективном исубъективное в объективном или как объединение стимула и реакции.Ведь в социальных объектах реализуются отношения между людьми,их собственная деятельность - следовательно, эта деятельность,направляющие их психические образования входят как органическийкомпонент в саму структуру таких объектов.

Осуществляемую в социальных представлениях «конкретизациюабстракций», воплощение понятий в образы французские социопсихоло-ги называют объективацией. Обретение объектом смысла для субъек-та, ориентирующего его практическое поведение называют «укорене-нием». В процессе укоренения вновь сконструированных социальныхпредставлений происходит также их взаимосогласование с теми, кото-рые существовали в психике субъекта ранее, что обычно требует ка-ких-то модификаций этих, более старых представлений и всей ихсистемы. Таким образом этот процесс несет важную функциюинтеграции новых знаний в психику людей.

В концепции социальных представлений еще очень много неясного.В частности, не вполне понятны критерии различения между познаниемна основе обыденного здравого смысла и усвоением продуктов, научно-го или идеологического познания. Ведь рациональность и, следователь-но, здравый смысл так или иначе, с одной стороны, направляют науч-ную деятельность и присутствуют во многих идеологиях и полити-ческих учениях. С другой стороны, ни обыденный здравый смысл, ниутилитарная ориентация социальных представлений сами по себе не

30

гарантируют их от стереотипизации, не обеспечивают их большегореализма, адекватности по сравнению, скажем, с идеологическимистереотипами. Переработка обыденным сознанием таких стереотиповсовсем не обязательно «очищает» их от исходных когнитивных слабос-тей и искажений. Да и само обыденное сознание часто вырабатываетсобственные стереотипы, стимулирующие поведение, иррациональное иразрушительное с точки зрения жизненных интересов его субъектов.

За примерами далеко ходить не надо: достаточно вспомнить обэтнических и религиозных стереотипах, питающих агрессивные нацио-нализм и нетерпимость, кровавые гражданские войны и вооруженныеконфликты. Другой лежащий на поверхности пример - иррациональное,разрушающее природные условия существования человечества эколо-гическое, вернее, антиэкологическое поведение. В данном случае ирра-ционализм воспроизводится в массовых масштабах несмотря на широ-кое распространение научных представлений об его губительных по-следствиях: обыденное сознание как бы отторгает вполне доступноеему научное знание.

Возможно, неясности, присущие концепции социальных представле-ний, удастся в той или иной мере преодолеть, если пойти по путиуточнения ключевых для нее понятий обыденного здравого смысла,прагматизма, утилитаризма. Здесь важно, во-первых, учитывать осно-вополагающий факт: ограниченность возможностей человеческогопознания в любых его формах и проявлениях. Разумеется, прогресснауки раздвигает эти границы, но в каждый данный историческиймомент они остаются достаточно ощутимыми и узкими по сравнению спознавательными потребностями человека. «Я знаю только то, что яничего не знаю» - этот парадокс античного философа сохраняет своезначение в наши дни. Правда, с той существенной оговоркой, что опытнаучного прогресса обнаружил значительное опережение процессапознания природного мира по сравнению с самопознанием человека -как его внутренней психической и личной, так и общественной жизни.Здесь не место обсуждать причины этого явления, достаточно простонапомнить, как часто мы не в состоянии понять и контролироватьсобственные побуждения и поступки, наши отношения с близкимилюдьми и тем более общественно-политические процессы, в которыхмы так или иначе участвуем. Эта ограниченность познавательныхвозможностей присуща и обыденному, и научному познанию: сколькоэкономических, социологических, политических теорий оказались в тойили иной мере ошибочными, не подтвержденными жизнью в тех илииных своих постулатах. Что же касается сознания обыденного, то оносплошь и рядом хватается за иррациональные представления и реше-ния именно потому, что остро ощущает бессилие понять суть, логику,причинно-следственные связи явлений общественно-политической жиз-ни. Особенно в обстановке исторического перелома, обвальных сдвиговв обществе.

Все это ни в коей мере не должно внушить читателю пессимисти-ческий взгляд на возможности познания общества и политики, человекаи его психологии. Не только потому, что в таком случае он, наверное,

31

бросил бы читать эту книгу, чтобы заняться более осмысленными илиприятными делами. Было бы нелепым отрицать, что, осуществляя вразличных формах познавательный процесс, люди добывают какие-точастицы истины. Пусть их научные и обыденные знания неполны,фрагментарны, неустойчивы, а путь познания труден и извилист, нопродвижение по нему все же идет. И столь медленным и ненадежнымоно выглядит не в абсолютном смысле, а лишь на фоне тех все болееусложняющихся проблем нашей жизни, которые нам так хочетсяпобыстрее решить.

Во-вторых, размышляя о рационально-утилитарной тенденции по-знания, очевидно, важно учитывать, что критерии рациональности иутилитаризма во многом различны для различных людей и групп,связаны с их интересами (социально-психологические аспекты даннойкатегории рассматриваются в другом разделе книги). Что полезно ирационально с точки зрения одних социальных интересов, может ока-заться вредным и бессмысленным с точки зрения других. Именнопоэтому даже самые убедительные и разумные идеи и практическиерекомендации науки сплошь и рядом отвергаются и политиками имассовым сознанием.

Познание человека и общества вообще отличается от познанияприродного мира тем, что оно не может быть полностью беспристраст-ным, ибо, осуществляя его, люди познают в сущности самих себя.Поэтому в образ внешнего социального мира они невольно включаютсвой внутренний мир (вспомним, социальные представления - это «субъ-ективное в объективном»). Уровень здравого смысла в социальныхпредставлениях не может быть выявлен, следовательно, в отрыве отсоциальных и психологических свойств разделяющих их людей. Этотподход, несомненно, очень важен и для понимания специфики обыден-ного сознания по сравнению с идеологическим и научным - специфики,на наш взгляд, верно намеченной в концепции социальных представ-лений.

Субъектами «чистого» идеологического сознанияявляются создатели идейно-политических концеп-ции и те, для кого реализация этих концепций,завоевание ими максимально широкого влияния -жизненная цель, нередко требование их про-фессиональной политической деятельности.Независимо от мотивов, стоящих за этой целью:

личностное или социальное самоутверждение, власть, карьера, искрен-нее стремление помочь своей стране, определенной социальной группеили страждущему человечеству - политик или идеолог связан с избран-ной им теорией или платформой, как музыкант со своим инструментом,нередко они становятся для него не только необходимым орудием, ночастицей его Я. Это побуждает его гипертрофировать ценность даннойконцепции по сравнению с соперничающими с ней, соответственномаксимизировать раскрываемые ею стороны действительности иминимизировать те, которые не вписываются в ее логику. Преследу-емая цель недостижима без подобных искажающих операций и они

32

Сила и слабость«специапизиро-ванного» и «на-ивного» позна-ния

выступают, следовательно, как проявление специфической «рациональ-ности» идеологической и профессиональной политической деятельности.

В известной мере сказанное относится и к научному познанию, вовсяком случае к общественным и гуманитарным наукам. Чтобызавоевать «право гражданства» для своей теории или подхода, ученый-обществовед и гуманитарий нередко акцентирует его оригинальность иволей или неволей, прямо или косвенно завышает познавательныевозможности своего и занижает - других теорий и подходов.

Преимущество обыденного сознания (при всех присущих ему слабо-стях) заключается в том, что цель осуществляемых им познавательныхпроцессов - ориентация в актуальной действительности более свободнаот влияния подобных мотивов. И хотя эта цель трудно достижима ичасто теряется из виду, стремление к ней не предполагает какой-либоидеологической чистоты или однозначности. Скорее, она подталкиваетк выработке достаточно сложной, противоречивой (стихийно-диалекти-ческой), даже алогичной картины социально-политической действитель-ности, поскольку противоречива и алогична сама по себе эта дейст-вительность. Именно в этом отталкивании от взаимоисключающих«чистых» идеологизированных схем, относительно легком переходе отодной точки зрения и позиции к другой, стремлении как-то совместитьих и проявляется специфическая рациональность, здравый смыслобыденного познания: оно как бы исходит из того, что цепляться закакую-то одну позицию неразумно и опасно ввиду крайней сложности инепредсказуемости окружающего мира. А это делает его более гибким,легче адаптирующимся к конкретной ситуации.

...В июле 1993 г. журнал «Новое время» дал одной из своих статей,посвященных положению в Таджикистане, подзаголовок: «Какие причи-ны делают наше вмешательство в проблемы Таджикистана чем-тосамо собой разумеющимся?»12 Эта формулировка реалистически отра-жала умонастроения и линию российской политической элиты по отно-шению к событиям в среднеазиатской республике, где гражданскаявойна переросла в конфликты на границе с Афганистаном и российскиепограничники подвергались атакам афганских моджахедов, объединив-шихся с таджикской исламской оппозицией. Опубликованный в том женомере журнала опрос политиков (депутатов, представителей исполни-тельной власти, руководителей партий и движений) и политическихжурналистов показал, что в этой острой ситуации в политическомистэблишменте сохранялся раскол между сторонниками противопо-ложных внешнеполитических концепций - теми, кто настаивал на со-хранении Россией своей лидирующей роли на территории бывшегоСоюза, и теми, кто выступал за реальное равенство между государст-вами СНГ, невмешательство России в дела других бывших советскихреспублик. Контингент опрошенных Службой изучения общественногомнения VP разделился примерно поровну: 44,2% согласились с тем, что«Россия должна брать на себя ответственность за разрешение конф-

12 Новое время. 1993. № 31. С. 12.

2. Г.Г. Дилигенский 33

ликтов» в этих государствах, 46,5% высказались против13. В столкнове-нии этих, так сказать, теоретических позиций, отразилось, очевидно,противостояние противоположных политических течений: с одной сто-роны, «государственников», национал-патриотов, коммунистов, которыхих противники называют «партией империи», с другой — либералов-демократов. Однако, как показал ход событий, на практике позицииразличных политических группировок оказались гораздо более близки-ми, чем в теории. Хотя президент и министерство иностранных делделали акцент на дипломатическом урегулировании конфликта инеобходимости переговоров между правящими и оппозиционными тад-жикскими силами, никто в российском руководстве не ставил всерьезвопрос об «уходе» России и российских вооруженных сил из Таджикис-тана; напротив, были предприняты усилия для их укрепления. Аргу-мент военной силы пустил в ход в конце концов даже идеолог внеш-неполитического либерализма министр А. Козырев. Голоса, предупреж-давшие об опасности такой политики, ссылавшиеся на трагическийопыт афганской войны, звучали все реже и приглушеннее.

К сожалению, среди населения России не проводилось опроса сформулировкой, аналогичной «элитарному». Тем не менее мы распола-гаем достаточно определенными данными об его позициях по проблемеТаджикистана. 62% опрошенных в начале августа жителей российскихгородов вполне или отчасти согласились с мнением «российские войскадолжны уйти из Таджикистана» (решительно не согласились только12%)14. Значит ли это, что большинство россиян разделяло (в отличиеот политической элиты) «либеральную» внешнеполитическую концеп-цию? Такому выводу противоречат другие данные. Так, 67% того жеконтингента опрошенных одобрили резолюцию Верховного Совета,провозгласившую Севастополь русским городом, хотя в отличие отпроблемы военного присутствия в Таджикистане она резко критикова-лась в политических кругах и прессе, оценивалась многими как прово-цирующая обострение конфликта, а в перспективе и военное столкно-вение с Украиной. Вместе с тем относительное большинство опрошен-ных россиян разделило «либеральные» позиции по вопросам о«силовом» устранении ядерного оружия с Украины («за» 35, «против»48%), присоединении Абхазии к России («за» 31, «против» 45%). Лишь9% опрошенных москвичей потребовали направить войска в Ингушетиюв связи с обострением ситуации вокруг осетино-ингушского конфликта(убийство В. Поляничко); 41 - высказались за новые попытки прими-рения, 40% за вывоз оттуда всех русских15.

Очевидно, что в вопросе о политике России в ближнем зарубежьеполитические круги и основная масса населения исходили из сущест-венно различных приоритетов. Для политиков ими были, с одной сторо-ны, их общие идеологические позиции, с другой - не слишком ясноепонимание «национальных» или «государственных» геополитических

13 См.: Там же. С. 13.14 См.: ВЦИОМ: Экспресс-выпуск. 1993. № 38.15 См.: Там же.

34

интересов, которые требуют усиления влияния на события, происхо-дящие в ближайших к России регионах, предотвращения наступленияисламского фундаментализма на российские границы и др. Немалуюроль играли и конъюнктурные политические интересы. Например, дляпрезидентских и правительственных структур стремление помешатьоппозиции использовать против них в преддверии возможных выборов«национальную карту». Для большинства же населения главным, доми-нирующим над всеми другими «национальным интересом» была защитажизни собственных сыновей - русских офицеров и солдат. И преждевсего там, где уже разгоревшиеся войны явно создавали для них непос-редственную угрозу: в Таджикистане, Абхазии, на Северном Кавказе.Что же касается Крыма и Севастополя, то там основная масса россиянтакой угрозы не ощущала. В июне 1993 г. лишь 20% опрошенныхверили в возможность войны России с Украиной из-за Крыма (не верилиили считали войну маловероятной 65%). Психологически возможностьвойны отвергалась в частности потому, что украинцы в Россини нерассматриваются большинством как «другая нация». 63% опрошенныхроссиян считали их в 1992 г. представителями того же, что и русские,народа16.

Во всей этой социально-психологической ситуации просматривают-ся различия познавательных механизмов массового и профессиональ-ного политического сознания. Массовое сознание воспринимает пробле-му с точки зрения жизненных непосредственных интересов и наиболеедоступного ему конкретного опыта, основанных на нем образныхпредставлений. В рамках этих представлений Украина - почти то же,что Россия, а Севастополь, конечно же, русский город, война сукраинцами - такая же невообразимая нелепость, как отказ от «своего»города. Таджикистан - далекая среднеазиатская республика, которуюдля большинства представляют инородцы в халатах и тюбетейках,торгующие фруктами на базарах17. Непонятно, зачем нужно защищатьих то ли от них самих, то ли от похожих на них афганцев. Зато участиев событиях Афганистана вызывает весьма живую образную ассоциа-цию с «афганом» - войной, где непонятно почему и за что мучились игибли русские парни. Несомненно, такое восприятие ограничено, в немслабо отражены возможные перспективы и последствия текущихсобытий: гипотетическое наступление на Россию фундаментализма иисламских государств, опасное обострение отношений с Украиной. Затосегодняшнее реальное значение фактов оценивается ясно и верно:русская армия втягивается в новые войны в Средней Азии и наКавказе, Россия теряет главный военный порт на Черном море.

Профессиональное политическое сознание придает гораздо боль-шее значение прогностическому аспекту ситуации. В этом смысле оносмотрит дальше и шире. Однако интересы политических течений, их

16 В поле зрения. 1993. № 25. С. 4-5.17 На вопрос, какие республики хотели бы видеть респонденты в составе нового союзногогосударства 26% назвали Украину и только 3% - Таджикистан. См.: Там же. № 30.С. 5.

2* 35

борьба, влияние на политиков профессиональных концептуальных сте-реотипов и понятий, сформировавшихся в других исторических услови-ях (например, необходимость иметь «зоны влияния и интересов» запределами собственных границ) - все это в той или иной мере мешаетрациональному осмыслению проблемы с позиций широких и перспектив-ных общественных интересов. Не могут не влиять на политиков и темотивы, которые приоритетны для большинства населения. Поэтомуболее высокая «квалификация» профессионального политического по-знания отнюдь не гарантирует его ни от шараханий и колебаний, ни отискажающих действительность оценок, ни от решений, наносящихнепоправимый ущерб их странам и народам. История свидетельствуето том, что хотя такие решения особенно типичны для деспотических итоталитарных режимов, от них отнюдь не застрахованы и режимыдемократические.

Что касается массового сознания, то ему легче всего ориентиро-ваться в тех аспектах и связях общественно-политических явлений,которые входят в сферу непосредственно воспринимаемого опыта. Запределами этой сферы для него начинается царство неизвестного инепонятного, где его здравый смысл оказывается часто беспомощным игде оно нередко становится добычей разного рода мифов, своихсобственных или внедренных в него пропагандой стереотипов. Правда,надо иметь в виду, что грани между массовым и разного рода «эли-тарными» сознаниями относительны и исторически подвижны. В нашевремя наиболее культурные массовые слои выделяют из своей средымножество людей, способных судить об общественно-политическихпроблемах не менее квалифицированно, чем профессионалы.

В целом доступные нам данные не подтверждают весьмараспространенного в научной литературе и публицистике мнения, будтомассовое сознание целиком манипулируется политической и идеологи-ческой пропагандой. В действительности отношения между различнымиуровнями и механизмами познания общественной действительностизначительно сложнее.

В июле 1993 г. на вопрос «кто больше других виноват в том, чтонам приходится сталкиваться с такими трудными проблемами?» (всерос-сийский опрос ВЦИОМ) лишь 13% опрошенных россиян дали «объекти-вистский» ответ, выражающий понимание сложности причин кризиса,невозможности какого-то однозначного и тем более персонифи-цированного их объяснения - «мы все». Большинство же выбралоответы, обозначающие какого-то одного главного виновника: или выс-шего руководителя страны М. Горбачева 40 — 42%, Б. Ельцина - 32%или - значительно меньше - политические институты и течения (Вер-ховный Совет, правительство, коммунисты, демократы - от 1/10 до 1/4опрошенных). На другой, более ориентированный на сегодняшнююситуацию, чем на прошлое, вопрос «кто представляет сейчаснаибольшую угрозу для России?» ни один из предложенных вариантовответов (различные иностранные государства, внутренние угрозы) несобрал большинства: ответ «бывшие коммунисты» дали 27%, «США» -

36

26, «евреи» - 18% опрошенных18. Хотя мнения, поддержанные россия-нами, так или иначе соответствуют представлениям, распространяв-шимся прессой и лидерами различных политических течений, их невоз-можно свести к простому отпечатку противостоящих идейно-политичес-ких платформ. Во-первых, центральные тезисы этих платформ о «вине»коммунистов, Верховного Совета или, напротив, правительства, демок-ратов-реформаторов, «Запада» поддержало меньшинство респондентов.Во-вторых, М.С. Горбачев занял среди «виноватых» гораздо более зна-чительное место, чем то, которое уделяла ему политическая пропаган-да и информация. Следует, правда, учитывать, что в свое время нега-тивный имидж президента Союза интенсивно распространялся прессойи политиками едва ли не всех направлений (при всей противополож-ности мотивов его критики), однако в конкретной ситуации политичес-кой борьбы лета 1993 г. они практически предали его забвению. Такили иначе, возникает вопрос, почему одни идейно-политические стерео-типы (антикоммунистические и антиреформаторские) нашли меньший, адругие, персонифицированные (антигорбачевские, антиельцинские),больший отклик в массовом сознании? Причем по сравнению с периодом1990-1991 гг. заметно значительное ослабление преобладавших тогда вРоссии антикоммунистических (антиноменклатурных) и проельцинскихнастроений.

Среди причин можно назвать склонность массового сознания кобразно-эмпирическому типу познавательной активности, непосредст-венно воспринимаемые образы являются «строительным материалом»конструируемой им картины общественной действительности. Полити-ческий лидер, находящийся в наши дни благодаря телевидению в сфересенсорного восприятия своих сограждан, обладает качествами «образ-ности» и «эмпиричности» гораздо больше, чем политические институтыи течения; в этом одна из предпосылок персонификации массовыхполитических представлений. Личность высшего руководителя как быотождествляется не только со всей системой власти, но и с векторомнаиболее заметных экономических, социальных и политических процес-сов, его действия или бездействие считаются их решающей причиной, ата объективная обстановка, в которой он действует, роль противо-стоящих ему сил и факторов не замечаются или отодвигаются назадний план. Значение обещаний, даваемых лидером в начале своегоправления, ожиданий, связанных с его именем, психологическигипертрофируется, и тем сильнее бьет по его имиджу разочарование,вызванное несбывшимися надеждами. Такова судьба образа М.Горбачева и в значительной мере Б. Ельцина.

Партноменклатура в период власти КПСС поддавалась образно-эмпирическому восприятию не в меньшей мере, чем высшие руководи-тели: любой советский человек сталкивался в своей жизни спредставителями всемогущей партийной власти. Однако после августа1991 г. ее образ в массовом сознании начал блекнуть: хотя многие еебывшие представители продолжали под новыми титулами выполнять

18 ВЦИОМ: Экспресс-выпуск. 1993. № 31, 37.

37

властные функции, они уже не ассоциировались с понятиями «комму-нисты», «партаппарат». Негативный образ Горбачева оказался прочнее:ведь после его ухода страну потрясали те же кризисные процессы,которые развернулись в период перестройки. И в том, и в другомслучаях проявилась существенная особенность образно-эмпирическихзнаний: в отличие от идеологических и абстрактно-теоретическихстереотипов, «общих идей» они опираются на впечатления, полученные«здесь и сейчас» (т.е. сегодня или в очень близком прошлом), если онине подкрепляются аналогичными новыми впечатлениями или неформируют устойчивые стереотипы, они быстро заменяются новымиобразными представлениями.

Все сказанное отнюдь не противоречит отмеченному выше тяготе-нию данного типа познания к здравому смыслу и реализму. Ведь, напри-мер, в цитированных только что суждениях об ответственности Горба-чева или Ельцина за происходящее в стране немалая доля истины. Но,очевидно, что в них не вся правда и не только правда. Не будучиспособно подняться на уровень системной, обобщенной картины дейст-вительности, образно-эмпирическое познание можно существенно иска-жать ее.

Именно в этом пункте оно встречается с идеологиями. Выше гово-рилось, что массовое сознание в целом разностороннее, изменчивее игибче идеологического. Это не исключает, что те или иные его стороныи проявления могут получать подкрепление в соответствующих имидеологиях, а идеологии, со своей стороны, цепляться за созвучные иммассовые представления и подпитываться ими. И хотя любаяидеология так или иначе упрощает действительность, она может бытьболее или менее рациональной и реалистической или мифологической,гуманной или враждебной гуманизму, представляющей более широкиеи перспективные или более частные и узкокорпоративные социальныеинтересы. Массовое же сознание порождает собственные мифы,коренящиеся в узости познавательно-интеллектуальных возможностейего субъектов, в их интересах, влиянии на них традиционных стереоти-пов. Мифы идеологические легко сливаются с соответствующими иммассовыми мифами.

По данным уже приводившегося опроса, 18% населения Россииверит, что «евреи представляют угрозу для страны». Хорошо известно,что этнонациональные стереотипы - одни из самых прочных. В частно-сти, очевидно, потому, что, уходя корнями в глубинные пласты историинациональных отношений, они подкрепляются эмпирически образамипредставителей ненавидимого этноса. В России в самые различныеисторические периоды (и при царском, и при коммунистическомрежимах) антисемитизм подогревался властями и официальной идеоло-гией, а в годы гласности развернулась открытая его пропаганда - внационалистической прессе, в улично-митинговой стихии, в наукообраз-ных трудах «академических» антисемитов. Все это так или иначеповлияло на настроения известной части русского населения, но антисе-митская идеология не могла бы иметь отзвука в массовом сознании,если бы она не опиралась на соответствующую традицию. Во всяком

38

случае политическое влияние национал-патриотических движений ипартий, использующих антисемитские лозунги, значительно уже, чемантисемитизма как такового.

В представлениях о вине конкретных лиц, этни-ческих или социальных групп за негативныеобщественные явления можно проследить психи-ческий процесс, получивший в социальной психо-

логии наименование каузальной аттрибуции (букв, в переводе на рус-ский «приписывание причины»). Суть его состоит в том, что в типичныхдля обыденной жизни условиях дефицита информации о социальныхобъектах - другом человеке, группе, событии или явлении - людиприписывают непосредственно воспринимаемым ими фактам причины,скрытые от непосредственного наблюдения. Основатель концепциикаузальной аттрибуции Ф. Хайдер считал этот процесс особенностью«наивной», т.е. обыденной психологии. Тем самым как бы подразумева-лось, что приписывание обусловлено ограниченностью познавательныхвозможностей массового субъекта и является одним из его отличий отспециалиста-ученого. В действительности какой-то отбор причин соци-альных явлений, т.е. то же приписывание сплошь и рядом осущест-вляется и научной мыслью; верно, однако, то, что на массовом уровнепотребность в ориентации реализуется стихийно, и обычно не сопря-жена с поиском максимального доказательного и логичного объяснения,к которому стремится наука.

Хайдер и другие многочисленные исследователи аттрибуции изуча-ли главным образом сферу межличностных отношений, их интересо-вало, как осуществляется приписывание мотивов, намерений, различ-ных свойств в процессе восприятия человека человеком. Лишь в по-следние годы в социальной психологии усилился интерес к аттрибуции всфере общественных отношений. Тем не менее результаты, достигну-тые в русле данного направления исследований, важны и интересны дляпонимания многих явлений социально-политической психологии.

Ситуация дефицита информации, которая считается главной пред-посылкой аттрибуции, типична для познания общественно-политическихявлений едва ли не на порядок больше, чем для большинства другихсфер человеческой жизни. Причем этот дефицит в современных усло-виях причудливо сочетается, во всяком случае в обществах, где суще-ствует гласность и свобода слова, с изобилием и даже переизбыткоминформации. Масс медиа обрушивают на «человека с улицы» мно-жество противоречащих друг другу и не поддающихся проверкесведений и объяснений происходящих процессов и событий; в сущностион получает разнородные аттрибуции в готовом виде, и выбор междуними оказывается трудно разрешимой проблемой. Особенно в том, чтокасается понимания причинно-следственных связей явлений, которое,как мы видели, есть важнейшая функция познавательно-ориентиро-вочной деятельности. Не только массовое, но и научное познание нерасполагает надежной методологией, пригодной для понимания всейсложнейшей системы этих связей, критериями отбора соответ-ствующей информации. Получается, что обилие информации способно

39

Казуальнаяаттрибуция

запутать человека, усилить дефицит информации, воспринимаемой какдостоверная и обладающая объяснительной силой. «Ничему нельзяверить» - такова довольно типичная реакция массового сознания наэтот «дефицит от изобилия». Этот дефицит выражается не только ичаще всего не столько в недостатке фактических сведений, сколько втипичном именно для общественно-политического познания каузальномдефиците (т.е. недостатке информации о причинно-следственных связяхявлений).

В условиях каузального «дефицита от изобилия» субъект познанияпытается руководствоваться собственным здравым смыслом. Висследованиях каузальной аттрибуции в принципе выявлены возможныеварианты даваемых на этой основе объяснений. Во-первых, причиныявлений могут приписываться или конкретным людям, или особеннос-тям объективной ситуации. Как показывают экспериментальные иссле-дования, первый путь выбирается в общем чаще: в человеческойпсихике существует тенденция воспринимать все происходящее в мирелюдей (в отличие от природного мира) в неразрывном единстве собы-тия, акта и действующего лица. С этой точки зрения для персонализа-ции общественно-политических явлений, о которой говорилось выше,существуют глубокая общепсихическая основа. В то же времявыявлены некоторые факторы, способствующие приписыванию причинобъективной ситуации: оно присуще в частности действующим лицамсобытий, особенно, когда объясняются причины неудач, невыполненияцелей предпринятых ими действий. Хорошо известна склонностьполитиков, не сумевших реализовать намеченные цели, ссылаться навозникшие перед ними объективные трудности.

Во-вторых, существуют различия в способах приписывания, зави-сящие от качества и объема доступной информации (или, иными слова-ми, от особенностей информационного дефицита). В известных работахсоциопсихолога Г. Келли устанавливается различие между приписыва-нием, происходящим при наличии относительно достаточной и неполнойинформации. В первом случае субъект имеет возможность выявить иверифицировать корреляцию между определенным систематическинаблюдаемым явлением и его предполагаемой причиной, операцияприписывания приобретает логический характер и в сущности сближа-ется с научным анализом («ковариантная аттрибуция»). Сам Келлипризнавал такую ситуацию скорее идеальной, чем реальной. При недо-статочной информации наблюдается «конфигуративная аттрибуция11:субъект познания выбирает, чтобы достичь ясного объяснения явления,какую-то однозначную его причину, отбрасывая все, что противоречитэтому выбору и в то же время приумножая объяснительную силувыбранного им фактора (принципы «вычитания» и «умножения»). Насамже выбор сильное влияние оказывают социальные представления, сте-реотипы, верования, усвоенные субъектом до операции приписывания.

Наблюдения Келли и других исследователей каузальной аттрибу-ции явно или неявно подводят к уже затронутому выше вопросу о мереи предпосылках истинности, адекватности познания социального мира.

40

Само понятие «приписывание» настраивает на пессимистическуюоценку его возможностей и этот пессимизм действительно разделяютмногие ученые, занимающиеся данной проблемой. Думается, что емуможно было бы противопоставить очевидный факт неоднороднойпознавательной ценности различных видов и способов «приписывания».Очевидно, что приписывать, скажем вину за российский кризис, «жидо-масонскому заговору» или М.С. Горбачеву - в чисто познавательномплане далеко не одно и то же: во втором объяснении в отличие отпервого содержатся какие-то, хотя односторонне раздутые, элементыистины. И если «ковариантная атрибуция» мало доступна массовомусубъекту познания, это не означает, что он не может в той или инойстепени приближаться к ней. Например, в России немало людейсчитают, что рост зарплаты и социальных выплат, субсидии пред-приятиям являются фактором роста инфляции. Такое «приписывание»представляется более близким к реальным причинно-следственнымсвязям, чем не менее популярное объяснение инфляции желаниемправительства и стоящих за ним сил ограбить население.

По-видимому, как ситуационная, так и персонифицированнаяатрибуция в качестве способа объяснения общественно-политическихявлений не могут быть в принципе ни абсолютно истинными, ниабсолютно ложными. Все, что происходит в обществе, есть результатдействий личностей и социальных групп, но и личности и группыдействуют в условиях ограничений, накладываемых объективнойситуацией, детерминируемых ею возможных вариантов действия.Поэтому в действительности каждое конкретное явление и событиеесть производное сложной системы объективных и субъективныхфакторов. Познание же этой системы крайне трудно не только длямассового, но даже и для предельно объективного (если таковоевообще существует) научного сознания. Более того, оно, возможно,противоречит целям и функциям познавательного процесса, которыеотнюдь не сводятся к «чистому» знанию, но предполагают ориентациюв общественной действительности с тем, чтобы так или иначевоздействовать на нее. Воздействовать же на всю систему объектив-ных и субъективных факторов в общественно-политической жизнипрактически невозможно: людям приходится выбирать какие-то наибо-лее эффективные с точки зрения преследуемых целей направлениядействий, линию поведения. А необходимость такого выбора и отража-ется в психологии познания в виде выбора тех причин, которые подле-жат воздействию. На все эти противоречия и проблемы познава-тельного процесса указывает теория каузальной атрибуции.

Трудности «системного» познания общественной жизни велики, новсе же в той или иной степени они преодолеваются наукой. Преодо-левает их по-своему и массовое сознание. Как уже отмечалось выше,его здравый смысл, присущая ему рационалистическая тенденциявыражаются в его гибкости и изменчивости, способности не толькосовмещать взаимоисключающие позиции, но и переходить с однойпозиции на другую под влиянием нового опыта и особенностейситуации. Если, например, большинство россиян до середины 80-х годов

41

объясняло негативные явления в обществе личными качествами идействиями руководителей страны, то под влиянием опыта перестройкии новой информации оно все больше стало склоняться к необходимостиреформирования либо смены системы экономических, общественных иполитических отношений. И даже персонифицированные объясненияуглубляющегося кризиса в той или иной мере связывались с неумениемили нежеланием критикуемых руководителей проводить политикуреформ, соответствующую нуждам страны. Налицо таким образомусиление тенденции к более комплексному, многостороннему понима-нию общественной действительности.

Разумеется, подобные тенденции затронули далеко не всю массунаселения. Вообще такие широкие понятия, как «народ», «масса»,«класс», в силу своей крайней обобщенности не особенно пригодны дляпсихологического анализа. Ибо в них фактически стираются индиви-дуальные и социально-групповые различия, без учета которых такойанализ невозможен. В исследованиях каузальной атрибуции выявленовлияние на данный процесс характеристик осуществляющего ее субъ-екта, в особенности его групповой принадлежности и идентификации стой или иной социальной группой, культурной среды и присущих ейстереотипов восприятия. В сущности исходное для всей концепциикаузальной атрибуции понятие информационного дефицита носит объ-ективно-субъективный характер: оно имеет в виду не только реальныйобъем информации, но и уровень способности субъекта эту информа-цию воспринимать. А этот уровень зависит от социально-экономичес-кого положения людей, их культуры и интеллекта, сферы интересов.Как показывают социологические опросы, склонность к более глубоко-му и комплексному объяснению явлений социально-политической жизнивозрастает, а к поверхностному, персонифицированному или к иррацио-нально-мифологическому - уменьшается с ростом образованности.Конечно, подобные статистические корреляции не означают, чтовысокий уровень образования гарантирует, а низкий - исключает бо-лее обоснованные и реалистические способы каузальной атрибу-ции.

3. Познавательные интересы и типысоциально-политических представлений

Знакомство с концепциями социальных представлений и каузальнойатрибуции показывает насколько многообразны как типы познаниялюдьми социально-политической действительности, так и факторы, ихобусловливающие. Ни одна отрасль научного знания не может, однако,ограничиться констатацией многообразия изучаемых явлений и ихописанием: задача любой научной дисциплины - упорядочение, система-тизация явлений и их причинно-следственных связей (наверно, поэтомуона и называется дисциплиной). Нуждается в такой систематизации ирассматриваемая нами сфера: познание общественно-политическойдействительности. Ее можно осуществить, опираясь как на охаракте-ризованные выше данные о социально-психологических явлениях и

42

механизмах, так и на более широкий круг социологических, полити-ческих и исторических знаний. При этом обязательно надо учитывать,что при нынешнем уровне изученности социально-политической психо-логии подобная систематизация неизбежно будет неполной, в чем-тоодносторонней и опорной, словом, лишь одним из шагов к решениюнамеченной задачи.

Начнем с попытки систематизации психоло-гических факторов, воздействующих на процесспознания общественно-политической жизни. Здесьнедостаточно сделанного выше указания на егообщую основу: потребность в ориентации людей в

окружающем их социальном мире. Недостаточно прежде всего потому,что эта потребность проявляется в неодинаковой мере и форме уразных людей и в разных социальных, исторических и культурныхусловиях. Во многих странах, в том числе в последние годы и в Россиисистематически проводятся опросы, цель которых - выявить уровеньинтереса граждан к политике, и ответы обычно варьируются в весьмаширокой шкале: от очень сильного интереса у одних респондентов дополного его отсутствия у других. Текущая политическая жизнь, разуме-ется, далеко не исчерпывает всей сферы социально-политической дей-ствительности, однако, различия в уровне интереса к политике, несом-ненно, так или иначе отражают «силу» потребностей, стимулирующихпознание этой действительности. Можно с большой долей вероятностипредположить, что от уровня собственной активности человека впознании общества (отражающимся в его интересе к политике) как-тозависит качество его социально-политических представлений.

Как показывают социологические данные, интенсивность интересак политике зависит в большей мере от личностных характеристиклюдей: особенностей биографии, интеллектуальных способностей и пот-ребностей, словом, от сложной совокупности индивидуальных свойств,исследование которых выходит за рамки собственно социально-политической психологии (о них несколько подробнее будет идти речьниже). Вместе с тем, как мы это видели на примере фактора образо-ванности, на интерес к макросоциальной и политической сфере влияюти определенные социальные переменные, причем это влияние проявля-ется как статистическая закономерность (среди более образованныхбольше интересующихся политикой).

Среди такого рода объективных факторов можно выделить такжеи социально-экономическое положение людей, а точнее - динамикуэтого положения. Если индивид или группа воспринимают свои эконо-мический и материальный статус как относительно удовлетворитель-ный, «нормальный» и стабильный, происходящее в «большом обществе»и политике может представляться им чем-то малозначащим для ихсобственной жизни. Нередко для подобного психологического разрывамежду индивидуальной и общественной жизнью достаточно одной лишьстабильности: стабильная материальная бедность, как и стабильноеблагосостояние, воспринимается просто как имманентная константа

43

Интерес к со-циально-полити-ческой жизни

данного индивидуального или группового бытия (наподобие, скажем,физического облика человека). «Привычка свыше нам дана, заменойсчастия она». Подобное «как бы счастье» способно замыкать интересычеловека в рамках частной жизни, отгораживать от всего, что нахо-дится за этими рамками. Напротив, угроза индивидуальному или соци-альному статус-кво, исходящая извне: от политики властей или дейст-вий каких-то социальных сил, от сдвигов в международной ситуации илиот макроэкономических процессов - может резко усиливать интерес ксоответствующим сферам общественно-политической действитель-ности.

Естественно, наконец, что на интерес к этой действительностивлияет практическая вовлеченность человека в общественную и поли-тическую деятельность. Профессиональные политики, активисты,члены и участники политических и общественных организаций идвижений, ответственные сотрудники госаппарата значительно отли-чаются в этом отношении от остальной массы граждан.

Все названные факторы влияют не только на интенсивностьинтереса к общественно-политической жизни, но и на его конкретнуюнаправленность, способы его реализации. От того, почему человек ин-тересуется политикой, зависит что именно его интересует и как осуще-ствляется процесс познания. Интеллектуальные и культурные факторывлияют прежде всего на широту, масштаб социально-политическихинтересов: чем сильнее действуют эти факторы, тем более «бескоры-стен», свободен от узкопрагматических эгоистических мотивов познава-тельный процесс. Его объектом могут быть в этом случае, например,общие проблемы общественного устройства, альтернативные полити-ческие ценности или события, происходящие в какой-нибудь далекойстране. Широта интересов сама по себе не предопределяет их глубиныили основательности: их «бескорыстный» характер может выражаться вбеспокойстве о судьбах страны или человечества, но также и в простомлюбопытстве, в интересе к политике, похожем на интерес к футболь-ному матчу. Современные масс медиа во многом способствовали прев-ращению общественно-политической жизни в зрелище, которое, какизвестно, всегда было нужно людям наряду с хлебом насущным. В тоже время именно способность и потребность в познании «большогомира» стимулирует дедуктивный тип общественно-политического мыш-ления: восприятие и оценку конкретных событий, выводимые из болееобщих представлений.

Социально-экономические факторы познавательного интереса, т.е.индивидуальная или групповая объективная ситуация, связаны, напро-тив, с индуктивным мышлением и познанием: субъект формирует своиобщие представления и оценки исходя из обстоятельств собственнойжизни. В действительности любой из нас познает макросоциальныеявления, так или иначе сочетая индукцию и дедукцию, и даже те, ктосубъективно не испытывает никакого интереса к этой сфере, обладаеткакой-то суммой общих представлений о ней, комбинирующих личныйопыт и общие социальные знания.

44

Влияние типа общественно-политических познавательных интере-сов на качество и результаты познавательного процесса убедительноотражает типология, предложенная российским политологом К.Г. Хо-лодковским19. Наряду с не интересующимися политикой этот авторвыделяет активно и пассивно интересующихся ею. Активность вданном случае означает не обязательно непосредственное участие вполитической деятельности, но личную психологическую вовлеченностьв нее: глубокое переживание острых социально-политических проблем,стремление занять определенную позицию. Видимо, для людей этоготипа характерно или доминирование дедуктивного мышления надиндуктивным, или интенсивное использование обеих процедур.

Люди, интересующиеся политикой пассивно, не имеют устойчивыхсильно выраженных политических убеждений. Свое отношение кполитике они способны выражать главным образом в мнениях потекущим политическим вопросам, оценках действий правительства,политических лидеров и т.п. На их мнения особенно сильное влияниеоказывает массовая информация, которую они мало способны оцени-вать и отсеивать сквозь призму своих собственных позиций и ценнос-тей. Формируемые таким образом мнения неустойчивы, изменчивы,зависят от сиюминутной конъюнктуры, от последней «самой свежей»новости. «Пассивно интересующиеся» осуществляют индуктивноемышление в той мере, в какой события затрагивают их собственнуюситуацию, но мало способны соединять представления, основанные насобственном опыте, с теми, которые они заимствуют из источниковинформации: их политическое сознание носит «клочковатый», мозаич-ный характер. То же можно сказать о тех, кто вообще не интересуетсяполитикой, с той разницей, что в их системе представлений особенновелик удельный вес устойчивых, поддающихся лишь медленнымизменениям стереотипов.

Независимо от индивидуальных и групповых различий громадноевлияние на интенсивность, «силу» интереса к общественной действи-тельности оказывает общая социально-политическая ситуация в стра-не. По данным ВЦИОМ, в 1989 г.- 13, а в 1992 г. всего 3% опрошен-ных россиян заявили, что они принимают участие в общественно-политической жизни. За тот же период доля опрошенных, не инте-ресующихся политикой, возросла в два раза - с 12 до 25%, тех, длякого «самое главное - судьба моего родного народа», уменьшилась с 32до 26%2(). Нетрудно догадаться о причинах такой динамики. 1989 - годпервых в СССР свободных выборов, апогей надежд на демократи-ческое обновление страны, порожденных перестройкой, политическоймобилизации масс. 1992 - год краха этих надежд, политическая жизньвсе больше сводится к борьбе в высших эшелонах власти и никак неконтролируется обществом, политический плюрализм и парламентаризм

19 См.: Холодковский К.Г. Некоторые вопросы развития массового политическогосознания // Мировая политика и междунар. отношения. 1979. № 6. С. 126.

20 См.: Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения.1993. №3. С 5.

45

не ведут к реальной демократии, сохраняется отчуждение государстваи политики от общества.

Психологическую основу падения активного интереса россиян кполитике помогают понять другие данные тех же анкет ВЦИОМ. Вначале 1989г. 33, а в начале 1993г. 19% опрошенных согласились ссуждением, что у них «по-прежнему нет возможности участвовать вполитической жизни». Получается, что возможность участвовать темили иным образом в политике расширяется, а реальное участие, жела-ние участвовать, интерес к политической жизни еще в большей пропор-ции уменьшаются. Объяснение здесь может быть только одно: интереск политике, участие в ней теряют смысл, ибо не дают практическогоэффекта, не увеличивают реального влияния людей на политическийпроцесс.

Осознание возможностей такого влияния пред-ставляет собой достаточно сложный психологичес-кий процесс, который получил в отечественной по-литической психологии и социологии название

«оценка возможностей»21. Психическая основа оценки возможностей -самооценка личности, которую в общей психологии называют уровень «Я». В ней выражается ощущение силы субъекта в его отношениях свнешним миром; уровень «Я» тем выше, чем труднее те задачи, которыечеловек перед собой ставит в этих отношениях, чем выше егоготовность преодолевать эти трудности.

Можно сказать, что интерес людей к познанию социально-поли-тической действительности и особенно его активность, интенсив-ность зависят от оценки ими собственных возможностей влиять нанее. Разумеется, даже и не имея таких возможностей, люди могут инте-ресоваться социально-политическими процессами в той мере, в какойони ощущают их влияние на собственные судьбы. Но в подобнойситуации речь идет о пассивном интересе, не предполагающем глубо-кого проникновения в причины и связи явлений. Он подобен интересу кпогоде: она интересует всех, но мало у кого возникает желание понятьприроду климатических процессов. В условиях абсолютистской монар-хии или тоталитарного режима их рядовой подданный, разумеется,интересуется решениями властей, влияющими на его положение, носами эти решения, как и всю систему власти он чаще всего воспри-нимает как фатально предопределенные, никак не зависящие от негосамого, а потому и не заслуживающие особого размышления, познава-тельно-интеллектуальной активности. В подобной ситуации оценкавозможностей измеряется нулевой или отрицательной величиной.

Как и уровень «Я» в общей психологии, оценка возможностей впсихологии социально-политической может носить как осознанный, таки бессознательный характер. Примером ее осознания в понятияхобыденного здравого смысла могут служить фольклорные сентенции

21 См.: Дилигенский Г.Г. Массовое политическое сознание в условиях современногокапитализма // Вопр. философии. 1971. № 9. С. 56-57; Холодковский К.Г. Указ. соч.

46

Оценка возмож-ностей

типа «плетью обуха не перешибешь». Но она может выражатьсяпросто в невербализованном самоощущении слабости или силы со-циального субъекта в системе социально-политических отношений.Причем такое ощущение не обязательно вырабатывается само-стоятельно каждым человеком: чаще всего оно является компонентомгруппового сознания или групповой культуры, приобретает черты груп-пового или даже национального стереотипа, передается по наследствуот поколения к поколению. Групповой характер возможностей (вотличие от индивидуально-личностного уровня Я) проявляется в том,что в социально слабых, бесправных и обездоленных слоях обществаона обычно ниже, чем у тех, кто имеет доступ к собственности и властиили способны к коллективной борьбе за свои интересы.

В одном из современных американских исследований выяснялиськорреляции между макрогрупповой идентификацией людей, оценкойими общественно-политического влияния своей группы и ощущениемсобственной компетентности в политических вопросах (опрашиваемымпредлагалось подтвердить или отвергнуть тезис «политика такая слож-ная вещь, что люди вроде меня не могут понять, что происходит»).Выяснилось, что признание собственной некомпетентности, означаю-щее фактически ощущение человеком своей полной беспомощности в«большом обществе», социальный фатализм и пассивность характерныдля тех, кто идентифицирует себя со «слабыми» группами (бедняки,черные, пенсионеры и т.д.)22.

Оценка возможностей влияет не только на интенсивность, но и нанаправленность социально-политических интересов. В советском об-ществе в период сталинизма и застоя был весьма велик интерес кмеждународной проблематике: большой популярностью пользовалисьлекции о международном положении, телекомментаторы и журналисты-международники; институты, изучавшие зарубежные страны, привле-кали наиболее способную научную молодежь. Познавательная потреб-ность устремлялась в те сферы, где можно было удовлетворить хотябы простое любопытство и где что-то происходило, и отталкивалась отсоветской действительности, полностью не доступной ни для объек-тивного анализа, ни для воздействия граждан.

Положение резко изменилось в годы перестройки: в центре инте-ресов общества и его интеллектуальной элиты оказались проблемысобственной страны. Этот сдвиг объяснялся не только расширениемпотока внутриполитической информации и ослаблением цензуры: людипочувствовали, что судьбы общества уже не заданы неумолимымизаконами системы, но зависят от борьбы различных общественных сили возможно, от них самих.

22 Koch J.W. Assessments of group influence, subjective political competence and interestgroup membership // Political Behaviour». 1993. Vol. 15. N4. P. 309-325.

47

Продуктом познавательного процесса являютсясоциально-политические представления. Их груп-пировку и типологизацию можно осуществитьисходя из их содержания, заключенных в нихидей, концепций, политических ориентации. В дан-ной главе перед нами стоит иная задача: типоло-гизация, построенная на познавательных, когни-

тивных характеристиках представлений, выявляющая их качестваименно с точки зрения их познавательных функций. Здесь естественновозникает соблазн положить в основу типологии критерий истинностипредставлений, уровень их соответствия реальности. Однако этомусоблазну лучше не поддаваться: ведь наши представления об истине -в том, что касается дел человеческих - всегда субъективны. Поэтомулучше попытаться найти какие-то более объективные критерии; имимогут послужить описанные выше стимулы, способы (механизмы) иформы образования представлений, которые и определяют в конечномсчете их познавательную силу и слабость. Каждый выделяемый такимобразом тип представлений будет характеризовать то или иное сочета-ние этих стимулов, механизмов и форм, и каждый такой тип можетбыть выявлен на уровне как массового, так и идеологического созна-ния. Ибо, хотя эти виды сознания далеко не аналогичны, между нимисуществуют интенсивные взаимосвязи, которые порождают относи-тельное, частичное соответствие абстрактно-идеологических и массо-вых представлений. Вместе с тем для каждого типа могут бытьнамечены обусловливающие его социально-психологические характе-ристики субъекта познания.

Посмотрим, как формируется один из таких типов. Если человекактивно интересуется социально-политической сферой, он, наверняка,не ограничится позитивной или негативной оценкой интересующих егоявлений, но попытается уяснить их причины. Иными словами, он будетосуществлять каузальную атрибуцию, которая, собственно, и составитоснову его представлений об этих явлениях. Допустим, что субъектпознания находится в ситуации крайнего информационного дефицита,обусловленного объективными (узость и тенденциозность источниковинформации, низкий уровень культуры и образования) или субъек-тивными (слабость интеллекта) факторами. В этом случае великавозможность, что он будет мыслить по принципу конфигуративной (потерминологии Келли) атрибуции, приписывая причины негативныхявлений исключительно действиям определенных политических лидеров(персонифицированная атрибуция), злонамеренных «плохих» социальныхлибо этнических групп. Причем выбор этих злых сил можетпроизводиться как на основе стереотипов, распространенных в даннойсоциальной среде или усвоенных из источников информации, так иисходя из каких-то собственных впечатлений, изолированных элемен-тов собственного опыта. Так возникает мифологический тип социально-политических представлений, для которого особенно характерен поиск«козлов отпущения», склонность к концепции заговора в объяснениисоциально-политических явлений. Первопричиной всего позитивного,

48

Когнитивнаятипологияпредставлений.Мифологическийтип; популизм

что происходит или может происходить в обществе, также оказываетсянаделенный мифическими чертами персонаж: богоданный монарх,харизматический вождь или герой.

Мифологический тип социально-политических представлений соот-носится с идеологиями, ключевым моментом которых является понятиеврага, подлежащего устранению. Эта черта характерна как дляультраконсервативных, так и для революционных идеологий - край-ности в данном случае сходятся. Функция «жесткого» консерватизма -укрепление существующих порядков - недопущение сколько-нибудьсущественного их обновления; «образ врага» необходим для того, чтобысвести к действиям «подрывных сил» объективные процессы, размы-вающие основы этих порядков. Эта потребность остается неизменной,идет ли речь о феодально-абсолютистском, право-буржуазном или тота-литарно-коммунистическом консерватизме.

Революционной идеологии образ врага нужен потому, что без негоневозможна мобилизация масс, необходимая для свержения сущест-вующей власти. В этом отношении характерна идейно-политическаяэволюция марксизма. В марксистском социалистическом учении содер-жится научная критика капиталистических отношений, которая сама посебе не предопределяет насильственного их ниспровержения. Об этомсвидетельствует практика социал-демократии, мирным путем добив-шейся, опираясь на марксистский анализ, существенных изменений вструктуре капиталистических отношений. Для революционного марк-сизма мишенью не могла быть лишь система капиталистических отно-шений, ее насильственное свержение требовало ее персонификации,предполагало ненависть к воплощавшим ее людям и группам. Поэтомув своих идеологических построениях марксизм-ленинизм делает упор наклассовой борьбе и диктатуре пролетариата - классовая ненавистьстановится лейтмотивом марксистского видения мира и практическойполитики коммунистов.

Образ врага естественно является органическим компонентом всехнационалистических идеологий. Причем, если национализм угнетаемых,находящихся в неравноправном положении наций имеет основу в реаль-ных этнических отношениях, то национализм угнетающей или сво-бодной от этнического неравноправия нации чаще всего приобретаетмифологический характер: ему приходится подпитывать и легитимизи-ровать себя образами врагов, угрожающих национальным интересам.

Социально-психологическую базу мифологических представленийчаще всего образуют люди и группы, испытывающие не толькоинформационные дефициты разного вида (включая элементарноеневежество), но и достаточно острое ощущение социальной или личнойобделенности. Социальный или материальный статус, рассматриваемыйкак незаслуженно, ненормально низкий, может сосредоточить сознаниена поиске персонифицированных сил, виновных в этой несправедливос-ти. Мифологические представления формируются преимущественнодедуктивным методом: в их основе лежит обобщенный идеологическиймиф, к которому приспосабливаются данные реального опыта.

49

Мифологический тип сознания характерен и для такого широкораспространенного идейно-политического явления, как популизм. Поня-тие популизма не означает какой-либо системы политических взглядови ценностей, популистской может быть как демократическая, так иавторитарная, консервативная или националистическая политика. ВСША 90-х годов XIX в. популистское движение объединяло на меж-расовой основе фермеров и рабочих и было направлено против властикрупного капитала23. В современной России популистские тенденциихарактерны как для политики Ельцина в 1989-1993 гг., так и для егопротивников - националистов и национал-коммунистов. В условияхтоталитарного режима в Китае популистские методы использовал МаоЦзе-дун в период «культурной революции».

Популизм представляет собой прежде всего определенный способполитической мобилизации масс, осуществляемый как бы через головусуществующих институтов и организаций. Главные его особенности -предельное упрощение общественно-политической действительностипутем сведения ее к дихотомической модели, борьбе сил добра и зла;политическая программа, основанная на простейших панацеях, якобыпозволяющих разом решить наиболее острые экономические и социаль-ные проблемы. Популизм демократический обычно настаивает на«прямой демократии», непосредственном участии народа в управлении,авторитарный, «вождистский» популизм направлен на формированиенепосредственной психологической связи между массами и «хариз-матическим» лидером; некоторые популистские программы объединяютустановку на сильную государственную власть с идеей непосредст-венного народного контроля. Независимо от этих различий, в когни-тивно-интеллектуальном отношении популизм ближе всего именно кмифологическому типу социально-политической психологии.

Другой тип социально-политических представле-ний может быть назван стихийно-рациональным.Он ближе всего к тем способам познания, которыеанализируются в изложенной выше концепции «со-циальных представлений». У носителей этого типа

может быть больший или меньший интерес к общественно-полити-ческой жизни, но обычно не очень интенсивный, не связанный сжесткой идентификацией с каким-либо определенным идейно-полити-ческим течением. Их интерес направлен на те сферы, которые воспри-нимаются как наиболее близкие к их непосредственным жизненнымзаботам. Информация об этих сферах черпается из различных источ-ников, в том числе содержащих неоднородные, даже противоположныеобъяснения и оценки, причем предпочтение отдается данным собст-венного опыта, которые являются несущей основой представлений. Вих формировании преобладает индуктивный тип мышления, что неозначает, однако, какой-либо «глухоты» к абстрактным—идеологичес-ким или научным понятиям и концепциям. Напротив, эти понятия и

23 См.: Новинская М.И. Что такое популизм? (Популистская традиция в США) // Рабочийкласс и соврем, мир. 1990. № 2. С. 138-144.

50

Стихийно-рациональныйтип

концепции используются, но не в «чистом» виде, а будучи подвергнутымодификации и интерпретации в свете конкретного опыта и прагма-тических интересов («объективация», превращение «абстрактного вконкретное»).

Эмпирические исследования политических взглядов населения,проводимые в США, показывают, что значительная часть американцевполностью отчуждены от основных идеологических систем, соперни-чающих в политической жизни страны. Так, одна треть опрошенных в1976 г. отказались отождествить себя с какой-либо позицией на шкале«либерализм-консерватизм», не более 5% могут определить главныепартии и кандидатов на выборах в терминах либеральной или кон-сервативной идеологии. Это, однако, не означает полного равнодушиябольшинства населения к «общим идеям». Скорее усиливается противо-положная тенденция: в 1956-1976 гг. с 9 до 24% увеличилась доля тех,кто воспринимает политику в идеологических терминах. Анализируяэти данные, П.М. Снайдермен и Ф.Э. Тэтлок приходят к выводу, чтото большинство, которое так или иначе соотносит свои позиции слиберализмом или консерватизмом, не просто механически усваивает ихтезисы, но осмысливает их в соответствии со своими собственнымипредпочтениями, симпатиями и антипатиями к конкретным явлениямобщественно-политической жизни. Иными словами, идеологическийматериал служит обозначением для выражения субъективного отноше-ния к этим явлениям. Идеология - «скорее конфигурация основныхсимпатий и антипатий, чем набор абстракций». Сами же эти симпатии иантипатии складываются на основе критерия полезности, выгодностидля людей, принципов, представленных той или иной идеологией(например, для «либералов» - государственная гарантия занятости илимедицинские пособия), ее эффективности в решении проблем, порож-денных социэтальной ситуацией (способности справиться с плохимвременем или максимально использовать хорошее)24.

Представления, присущие стихийно-рациональному типу, чаще все-го противоречивы, подчас алогичны. Проблема целостности, взаимосвя-занности представлений, присущих массовому сознанию, вызвала ожив-ленную дискуссию в специальной литературе. Широкую известностьприобрела концепция П.Э. Конверса, утверждавшего, что в общест-венном мнении вообще отсутствует «структурная согласованность»25.

Многочисленные эмпирические исследования этой проблемы пока-зали, что дело обстоит значительно сложнее. Отсутствие у человекаединой системы представлений, соответствующей логике какой-либоидеологии или теории, не означает, что его представления вообще несвязаны друг с другом: просто эта связь может быть основана накаком-то ином принципе. Из некоторых исследований, например,вытекает, что таким принципом может быть функциональность пред-

24 Sniderman P.L.. Tetlock Ph.E. Interrelationship of Political Ideology and Public Opinion //Political Psychology / Ed. M.G. Hermann. San Francisco; L., 1986. P. 63-67.

25 Converse P.E. The Nature of Belief Systems in Mass Publics Ideology and Discontent / Ed.D.E. Apter. N.Y., 1964.

51

ставлений, соответствие их ситуации: человек в каждом случае можетиспользовать те из них, которые позволяют ему ориентироваться всоответствии со своими интересами именно в данной ситуации. Снай-дермэн и Тэтлок полагают, что даже при отсутствии когнитивнойсогласованности, т.е. логической системы знаний у людей существуетаффективная согласованность представлений, т.е. система симпатий иантипатий, представлений о том, что хорошо и что плохо в поли-тической жизни.

Видимо, именно такая организация представлений характерна длястихийно-рационального их типа. Существует множество социальныхобъектов, которые поворачиваются к субъекту, так сказать, разнымисвоими сторонами в зависимости от того, в какое именно отношение онс ними вступает, соответственно неоднозначны и его представления оних. Например, опросы и интервью, проводимые среди рабочих разви-тых стран, показывают, что одни и те же люди могут в зависимости отконтекста беседы высказывать и положительное и отрицательное отно-шение к забастовкам, оценивая их то как необходимое средство защи-ты интересов, то как ненужное и вредное действие. Точно также капи-талисты-предприниматели оцениваются то с позиций классового антаго-низма - как эксплуататоры чужого труда, то с точки зрения экономи-ческого рационализма - как организаторы производства, обеспечиваю-щие существование рабочих и экономическое процветание страны.

Противоречивость подобных суждений в сущности выражает доста-точно ясную и целостную позицию: люди понимают, что системачастной собственности и капиталистической прибыли оптимальна дляэкономики и роста их благосостояния, но чтобы получить справедливуюдолю растущего пирога, наемные работники должны быть готовыотстаивать свои интересы в борьбе с хозяевами. Такая система пред-ставлений соответствует весьма распространенному на современномЗападе типу реальных трудовых отношений, который иногда называют«конфликтным сотрудничеством». Сходную позицию выражают и мно-гие активисты нового рабочего движения в современной России. В ихпредставлении социальная справедливость должна заключаться всвободе частной собственности, предполагающей появление на произ-водстве собственника, хозяина, но также в том, чтобы рабочим «можнобыло против этого хозяина бороться»26.

Существует множество данных, свидетельствующих о том, чтостихийно-рациональный тип социально-политических представленийполучает все более широкое распространение в современном мире, вовсяком случае в развитых странах. Мы еще будем иметь возможностьубедиться в том, что та же тенденция весьма характерна и длясовременной России. Она составляет психологическую основу процессадеидеологизации, который признается многими одним из важнейшихкультурных сдвигов второй половины XX в.

Можно вместе с тем предполагать, что, ослабляя влияние идео-

26 Гордон Л., Груздева Е.. Комаровский В. Шахтеры-92: Социальное сознание рабочейэлиты. М., 1993. С. 36.

52

логий, основанных на жестких стереотипах и непримиримой взаимнойконфронтации, стихийно-рациональные представления расширяют поч-ву для идеологических тенденций, ориентированных на смягчение этойконфронтации, сосуществование и компромисс различных приоритетов,терпимость, свободный поиск истины методом проб и ошибок. Такимисвойствами обладают те направления современного либерализма,которые нацелены на соединение интересов свободного предпринима-тельства и социальной защиты (свободы и равенства), экономическогороста и оздоровления природной среды, недопущение военных кон-фликтов, помощь экономически отсталым странам, углубление демо-кратии, равноправное социальное партнерство. Эту идеологическуютенденцию можно было бы назвать социальным либерализмом. Ее мас-совую базу составляют разнородные слои, обладающие относительноустойчивым или повышающимся экономическим и социальным статусоми свободные поэтому психологически от чрезмерного груза тревож-ности, неуверенности, ощущения угроз своему «нормальному» бытию.

Развитие стихийно-рационального социального познания сокращаетсферу влияния мифологических стереотипов, этнических и социально-групповых предрассудков, «комплекса врага» и тому подобных психи-ческих образований, питающих агрессивность в общественно-полити-ческих отношениях. После молодежных бунтов на расовой почве,прокатившихся в Великобритании в начале 80-х годов, социопсихологиДжаспарс и Ньютон провели серию интервью с белыми и цветнымимолодыми людьми: характерно, что не только цветные, но и белыебыли более склонны объяснять конфликты системой расовойдискриминации, чем свойствами или поведением представителей другойрасы27. Этот и многие другие примеры показывают, что стихийныйрационализм способен преодолевать наиболее примитивные видыперсонифицированного или группового обвинительного «приписыванияпричин» и подводить к «системному» объяснению социальных явлений;не в последнюю очередь потому, что в той или иной мере он питаетсянаучными социальными знаниями, проникающими в массовое сознание.

Еще один тип социально-политических представ-лений можно назвать рефлективным. Он характе-рен для людей, испытывающих сильный интерес кобщественно-политической жизни, отличающихсявысокой интеллектуальной активностью, стремя-щихся сконструировать логически взаимосвязан-

ную и обоснованную картину социально-политической действитель-ности или каких-то ее сфер. По данным американских эмпирическихисследований, высокий уровень согласованности знаний типичен, содной стороны, для политической и идеологической элиты, с другой -примерно для одной трети рядовых граждан, в основном наиболееобразованных. Их отличает «монополюсность» представлений, как быподчиненных какой-то одной «главной» идее. Таким образом, очевидно

27 Jaspars J., Newstone M. Cross-cultural interaction, social attribution and intergrouprelations // Cultures and contacts: studies in cross-cultural interactions. Oxford, 1982. Vol. 1.

53

Рефлективныйи инертно-фа-талистическийтипы

существует связь между целостностью системы представлений и тен-денций к их «идеологизации». Как мы видели, «многополюсный»стихийно-рациональный тип представлений проявляетпротивоположную тенденцию - «отталкивание» от идеологизации.Отсюда было бы неправомерно делать вывод об идеологическомдогматизме как неизбежном следствии более интеллектуального,стремящегося к целостности представлений типа познания. Скорееможно говорить об определенном риске догматизации, с которымсталкиваются люди, испытывающие потребность в такой целостности.Риск обусловлен тем, что более интеллектуальные и образованные людиактивно используют в своих размышлениях идеологический материал, изкоторого они черпают готовые, логически организованные системыпредставлений. Не случайно мы встречаем так много идеологическизашоренных людей среди представителей интеллигенции, особеннопрофессиональных идеологов - преподавателей гуманитарныхдисциплин, научных работников, публицистов.

Если рефлективное познание сопряжено с опасностью чрезмернойидеологизации, то оно же способно эту опасность преодолевать. Пре-одолевают ее творческая сила и самостоятельность индивидуальногоинтеллекта, способные сломать рамки идеологических схем. С другойстороны, многое зависит от качества тех идеологий, на которые преи-мущественно ориентируется познающий субъект. Идеология идеологиирознь: они различаются не только своим непосредственным содержа-нием, но и мерой открытости, способностью осваивать новый опыт,учитывать и совмещать различные точки зрения по конкретнымпроблемам. По эмпирическим данным, американцы и западноевропейцыс умеренно левыми и центристскими взглядами вырабатывают болеесложные и гибкие системы социально-политических представлений, чемлевые радикалы и правые консерваторы. Причем среди сторонниковжестко консервативных идей особенно много людей с низким уровнемобразования, использующих наименее «интеллектуальные» источникиинформации, тех, кто смотрит телевизор, но не читает газет ижурналов28. Таким образом слабая интеллектуально-познавательнаяактивность ведет к тем же результатам, что рефлективное познание,опирающееся преимущественно на догматизированный идеологическийматериал.

Наиболее низкий уровень познавательной активности лежит в осно-ве того типа социально-политических представлений, который можетбыть назван инертно-фаталистическим. Психологически определяю-щим для него является восприятие социально-политической дейст-вительности как сферы действия сил и процессов, не поддающихся нипониманию, ни контролю индивида и его социальной группы. Приобщем низком уровне интереса к общественно-политическим событиями слабой информированности представители этого типа могут инте-ресоваться теми из них, которые непосредственно затрагивают ихличные судьбы. Однако поскольку происходящее на общественно-

24 Stoetzel J. Les valeurs du temps present: une enquete eropeenne. P., 1983. P. 47, 68.

54

политической арене кажется им хаосом событий, не подчиненныхкакому-либо организующему принципу, они не испытывают желанияпонять причины и связи явлений. Их представления о конкретныхпроцессах и событиях случайны и изменчивы, зависят от тех сведений иинтерпретаций, которые в последний момент поступили к ним отдоступных источников информации, от «чужих мнений» или сте-реотипов, распространенных в их социальной среде.

Предлагаемая типология социально-политических представлений,как и всякая типология, разумеется, условна и относительна: онанамечает лишь модели некоторых познавательных процессов и отнюдьне должна рассматриваться как какая-то жесткая классификация людейпо признаку их когнитивно-психических характеристик. Важно иметь ввиду, что «чистые» представители названных типов встречаются вжизни относительно редко. Большинство людей используют различныеспособы выработки своих представлений, причем эти способы и типыпредставлений могут особенно резко различаться в зависимости отконкретного объекта или сферы действительности. Например, один итот же человек может иметь стихийно-рациональные представления обэкономических отношениях и мифологические о сфере этнических инационально-государственных отношений или вовсе ничего не думать ине иметь сколько-нибудь значимых сведений о мало интересующих егосферах. В 80-х годах половина опрошенных американцев не знали,какая партия контролирует конгресс и 40% - считали народ Израиляарабской нацией29. Подобная степень невежества в конкретных вопро-сах внутренней и внешней политики - не означает, что эти люди неимеют рациональных представлений или идеологических стереотиповпо ближе затрагивающим их проблемам общественно-политическойжизни.

4. От старого знания к новому

Одним из важнейших качеств социально-полити-ческих представлений является уровень их дина-мизма, способности к изменению и обновлению

под влиянием новых знаний и опыта. Механизм реакций человека нановую информацию, противоречащую его сложившимся представлени-ям (убеждениям, ценностям) интенсивно изучается в социальной психо-логии. В исследованиях по этой проблеме центральную роль играетконцепция когнитивного диссонанса, сформулированная в 50- годахамериканским социопсихологом Л. Фестингером. Суть ее состоит в том,что при конфликте двух релевантных, т.е. соотносимых по своемуобъекту, относящихся к одному и тому же вопросу, но несовместимыхмежду собой «когниций» (знаний), человек испытывает чувство психоло-гического дискомфорта. Дискомфорт становится побудительной силой

29 Wolfinger R.E., Shapiro М., Greenstein F.I. Dynamics of American Politics. N.Y., 1980;Mc Guire. The Nature of Attitudes and Attitude Change // Handbook of SocialPsychology. Reading, 1985.

55

Когнитивныйдиссонанс

психической активности, направленной на преодоление конфликта. Взависимости от индивидуальных особенностей людей, культурных ииных факторов конфликт преодолевается разными способами. Человекможет усвоить новое знание и отбросить старое или же, напротив, онможет стремиться укрепить старое представление, всячески преумень-шая значение и достоверность новой информации, психологически«отворачиваясь» от нее. Фестингер приводит пример курильщика, полу-чившего информацию о том, что курение вызывает раковые заболева-ния. Знание об удовольствии, доставляемом курением, вступает вконфликт со знанием об его губительных последствиях. Под влияниемновой информации одни курильщики предпримут волевые усилия,чтобы преодолеть вредную привычку, другие будут искать аргументы,снижающие ее достоверность30.

Нетрудно найти примеры, подтверждающие действие механизмакогнитивного диссонанса в социально-политической психологии. Вер-немся к ситуации, которая уже упоминалась выше и особенно близкаопыту российских читателей. За относительно краткий период, на-чавшийся в годы перестройки, множество советских людей перешли отверы (пусть довольно вялой и формальной) в социализм сначала, кидеологии глубокого реформирования, «очеловечивания» социализма, азатем и к полному отказу от этой веры и переориентации на «запад-ные» социально-политические ценности. Решающую роль в этомпроцессе сыграла новая информация (не только фактическая, но ианалитическая и обобщающая) о том, «как мы жили и как живем»,ставшая доступной благодаря гласности. В то же время другая,меньшая часть общества, напротив, укрепилась в консервативных—коммунистических и национал-патриотических воззрениях, предельноидеализируя старые тоталитарные порядки. Их сопротивление новомупривело страну в октябре 1993 г. на грань гражданской войны. По всейвероятности, среди тех, кто, потрясая красными знаменами, портрета-ми Ленина и Сталина, выходил на митинги оппозиции, было немалотаких, кто десятью годами раньше не проявлял никакого идеологичес-кого рвения, ругал власть и жаловался на тяжелую жизнь.

Характерно, что и сторонники противоположного «рыночного» ми-ровоззрения тоже отсекали от себя информацию, противоречащую ихвновь обретенным взглядам. И в реформаторской прессе, и в обычныхчастных разговорах западный мир представал чуть ли не земным раем,все что еще недавно говорилось о «пороках капитализма», в том числеи вполне достоверные знания об его теневых сторонах, старательноизгонялось из памяти.

Все эти сдвиги в общественном сознании частично объяснимыпсихологической теорией когнитивного диссонанса. В известных опытахДж. Брема этот феномен исследовался в связи с процессом принятиярешения. Испытуемым предлагалось оценить два бытовых электро-

30 Частичный русский перевод работы Фестингера см.: Современная зарубежная со-циальная психология: Тексты. М., 1984. С. 97. Далее: Современная зарубежная со-циальная психология.

56

прибора. Затем им передавался выбранный прибор и вновь предла-галось оценить оба прибора - выбранный и отвергнутый. Выяснилось,что испытуемые значительно повысили оценку ранее выбранногоприбора и снизили отвергнутого. Иными словами, они испыталипотребность в подкреплении принятого решения, обусловленную когни-тивным диссонансом — противоречием между знанием, обусловившимпринятое решение, с одной стороны, и данными (негативными харак-теристиками выбранного и позитивными отвергнутого объекта), ста-вящими это решение под сомнение, - с другой. Диссонанс прео-долевался путем завышения качеств первого и занижения второго31. Видеализации Запада советским общественным мнением в сущностипроявился тот же психологический механизм.

Приведенные примеры показывают, что теория когнитивного дис-сонанса позволяет проникнуть в некоторые психологические меха-низмы, регулирующие идейно-политическую дифференциацию общест-венного сознания в условиях резкого обновления социального опыта изнаний (вероятно, излишне добавлять, что она регулируется отнюдь нетолько этими механизмами). Теория помогает понять психологическуюприроду отторжения нового, консервативного синдрома, присущегомногим людям и социальным группам, объяснить, почему расхожденияво мнениях, в принципе, преодолимые на основе их рационального,логически обоснованного сопоставления и синтеза, нередко пере-растают в непримиримую конфронтацию. Однако такое объяснениесталкивается с рядом трудностей, связанных с недостаточной ясностьюсамой теории Фестингера.

Одна из таких трудно разрешимых проблем, отмечаемых в со-циально-психологической литературе, состоит в определении условий,при которых возникает когнитивный диссонанс, границ самого этогоявления. Можно ли любое противоречие между старым представлениеми новым знанием считать когнитивным диссонансом, т.е. внутреннимпсихическим конфликтом, вызывающим дискомфорт и потребность вего преодолении? Фестингер выделяет четыре класса ситуаций,обусловливающих когнитивный диссонанс: логическое несоответствие,несоответствие культурным образцам, несоответствие нового знанияболее широкой системе представлений, несоответствие прошлому опы-ту. Однако, как показали экспериментальные исследования, сущест-вуют сильные индивидуальные различия в психической реакции на всеэти несоответствия. О двух основных типах реакций: изменении пред-ставлений и отторжении нового знания уже говорилось выше; в первомприближении их можно объяснить уровнем динамизма индивидуальногоинтеллекта, различиями между ригидным и пластичным его типами.

Однако различия в реакциях не ограничиваются этим. Как отме-чает известный исследователь когнитивного диссонанса Э. Аронсон,«разным людям нужна различная сила диссонанса, чтобы привести вдействие силы, направленные на его уменьшение»; то, что являетсядиссонансом для одних, другими вообще не воспринимается как

31 Brehm J.W., Cohen A.R. Explorations in cognitive dissonance. N.Y., 1962.

57

конфликт или несоответствие32. В сфере социально-политическойпсихологии это наблюдение можно подтвердить, например, данными одинамике рейтинга ведущих политических деятелей. Как известно, онименяются очень часто и быстро под влиянием текущей политическойконъюнктуры, причем, получая одну и ту же информацию о действияхданного персонажа, одни люди перестают доверять ему, а другиеостаются на прежней позиции. Имеем ли мы в подобных случаях дело скогнитивным диссонансом? Ведь вполне возможно предположить, чтоновая информация о лидере у одних не приходит в какое-либопротиворечие с их представлением о нем, а другие изменили своемнение без какого-либо внутреннего конфликта и дискомфорта, иначерейтинги не менялись бы так легко и быстро, не повышались бы вновьпосле резкого снижения.

Очевидно, далеко не всякое изменение в системе социально-политических представлений связано с когнитивным диссонансом. Всоциально-политической психологии эта категория пригодна преждевсего для понимания таких ситуаций, которые связаны с изменениями внаиболее существенных представлениях, затрагивающих всю их струк-туру: в политических ориентациях и ценностях, в обобщенном образеобщества, в образе харизматического лидера, символизирующего убеж-дения и верования людей.

Думается, что путь к более глубокому пониманию психологическойприроды диссонанса открывает предположение Э. Аронсона о его связис самосознанием индивида33. Если приглядеться к социально-психоло-гическому облику людей, представляющих ярко выраженные рефор-мистские и консервативные взгляды в постперестроечной России, этасвязь выступает достаточно явно. Российские консерваторы - публикав социальном отношении чрезвычайно пестрая. Среди них пред-ставители партноменклатуры и гуманитарной интеллигенции, исповедо-вавшие и проповедовавшие официальную идеологию. Для тех и другихотказ от старых взглядов равносилен утрате чувства собственногосоциального достоинства, признанию, что всю жизнь они занималисьненужным или вредным делом. Но среди консерваторов много и прос-тых людей, особенно малообразованных и пожилых. В значительнойсвоей части это рядовые труженики, принадлежащие к низам об-щества, не имевшие ни приличной зарплаты, ни перспектив социаль-ного возвышения, словом, неудачники советского образца. Официаль-ная демагогическая идеология, провозглашавшая «власть трудящихся»,социальное превосходство рабочих и крестьян в государстве и общест-ве, была для многих из них единственно доступной психологическойкомпенсацией социальной униженности, поддерживала чувство собст-венного достоинства. Экспансия «рыночных» ценностей, прямо иликосвенно признающих право на достоинство только за удачливыми,талантливыми и богатыми, лишила их этой моральной опоры, создала

32 Аронсон Э. Теория диссонанса: прогресс и проблемы // Современная зарубежнаясоциальная психология. С. 125.

33 Там же.

58

острый когнитивный диссонанс. Отсюда столь агрессивная защиталенинско-сталинской мифологии и ненависть к демократам.

Для сторонников реформаторских взглядов - людей в большинствеболее или менее молодых, лучше образованных, ощущающих свои си-лы и способности - либеральные ценности и реформы - это преждевсего освобождение от барьеров, препятствующих свободному самовы-ражению, материальному и социальному возвышению. Поскольку они восновном люди скромного достатка и положения, эти ценности стал-киваются в их сознании со старыми «социалистическими»уравнительными представлениями, оправдывающими нынешний ихреальный статус, и ощущение своей «силы», индивидуальногопотенциала (которого лишены консерваторы) побуждает решатьконфликт в пользу либеральных идей.

Ту же связь между личностным самосознанием и отношением к но-вому мне пришлось наблюдать в достаточно узкой и социально одно-родной среде - преподавателей «традиционных» обществоведческихдисциплин, переквалифицировавшихся в политологов. Проводя с нимизанятия на курсах переквалификации, я встретился с двумя типамилюдей. Одни из них весьма активно воспринимали новый материал, спо-рили, пытались определить свои позиции, чаще всего более «радикаль-ные», чем те, которые излагал профессор. Другие - обычно более стар-шие по возрасту, ни с чем не спорили, но очень прилежно записывалилекции, не задавая никаких вопросов. С точки зрения психологическойтеории можно сказать, что активные слушатели переживали когнитив-ный диссонанс— они преодолевали его, энергично отталкиваясь отстарых представлений и принимая новые в их максималистскомварианте. Пассивные слушатели сколько-нибудь глубокого диссонансане испытывали: они принадлежали к тому типу преподавателей, длякоторых их профессиональная деятельность - прежде всего средствозаработка, а содержание, идеи, преподносимые студентам, относитель-но безразличны, очень слабо затрагивают личностное самосознание.Они пришли на курсы просто для того чтобы узнать, что теперь поло-жено говорить, овладеть новым профессиональным инструментарием.

Роль самосознания и вообще внутреннего мира личности в возник-новении и преодолении когнитивного диссонанса показывает, чтодинамику представлений людей невозможно объяснить в рамкахкогнитивистской ориентации - из структуры самих знаний, степени ихвзаимной согласованности и противоречивости. Для ее объяснениянеобходим еще анализ психической структуры субъекта, рассматри-ваемый во всей ее целостности, его взаимоотношений с миром.

Один из возможных путей к преодолению односто-ронних подходов к динамике знаний намечентеорией деятельности, разработанной в советскойпсихологии (особенно С.Л. Рубинштейном иА.Н. Леонтьевым). Изложение этой теории мож-

но найти в любом отечественном учебнике по общей психологии, мы жекоснемся здесь лишь аспектов, имеющих отношение к теме главы.

Философскую базу психологической теории деятельности образует

59

Деятельностьи познание дея-тельности

Марксова идея о практике («практической человечески-чувственнойдеятельности») как основе человеческого мышления и познания,критерии их истинности. В соответствии с деятельностным подходом, впсихике отражаются не просто внешние объекты, но те отношениячеловека с ними, которые образуют его предметную деятельность.Активно воздействуя на мир, преобразуя его, человек интериоризирует(переводит в свой внутренний мир, в свою психику) структуру своейпредметной деятельности, т.е., если иметь в виду именно когнитивныйаспект, - знания, полученные и подтвержденные в процессе собствен-ной практики.

Эти общетеоретические положения, несомненно, в широкой мереприменимы к познанию социально-политической действительности, кисторическому движению этого познания. Люди обновляют своизнания, когда они не отвечают новой социальной практике. В сфересоциально-политической действует та же тесная связь между позна-вательной (информационной) потребностью и потребностью в практи-ческом воздействии на действительность, которая выявлена в общейпсихологии34. И если рассматривать развитие социально-политическихпредставлений в длительной исторической перспективе, его обусловлен-ность развитием практической деятельности людей на общественнойарене кажется очевидной. Достаточно сравнить, например, эпохисредневековья и конца XX в. Иная система общественно-политическойдеятельности соответствует иной системе представлений об обществе иполитике.

Вместе с тем деятельностный подход - во всяком случае в егонынешнем виде - вряд ли дает достаточную методологическую основудля понимания динамики социально-политического знания во всем егомногообразии и конкретности. Вероятно, это объясняется тем, чтоэмпирически он разрабатывался в психологии на материале более илименее однолинейных восходящих процессов (генезис человеческой пси-хики, трудовая деятельность, развитие психики ребенка) и отно-сительно простых психических функций. А также таких процессов, вкоторых результаты воздействия субъекта на объект поддаютсянепосредственному практическому контролю. В рамках этого мате-риала психическое содержание знаний может описываться как адек-ватное содержанию деятельности. Но в социально-политической пси-хологии дело обстоит значительно сложнее. Во-первых, развитие еекогнитивной стороны носит не прямолинейно-восходящий, а достаточноизвилистый, нередко даже рецидивирующий попятный характер: ста-рые представления обычно не сразу уступают место новым, а долгососуществуют с ними. Во-вторых, еще труднее говорить об адекватномотражении в знаниях людей их общественно-политической практики.

В реальной истории изменения в этой практике приводят к «ста-рению» существующих представлений и пробуждению потребности вновых, которые могли бы ориентировать новую преобразовательнуюпрактику. Но в отличие от более простых видов деятельности прак-

34 См.: Социальная психология. С. 101.

60

тика, имеющая дело с социально-политической действительностью,далеко не всегда находит в себе самой необходимые ей знания: этадействительность слишком сложна и «непрозначна» для познания,слишком трудно поддается сознательному воздействию человека. Так,российское общество, переориентировавшись в начале 90-х годов напереход к рыночной экономике, испытало острый дефицит знаний,необходимых для такого перехода. Кризис старой практики и соот-ветствующих ей знаний сам по себе не породил сразу ни эффективнойновой практики, ни новых знаний. Кризис общественно-политическойпрактики российского общества начала XX в. привел к Октябрьскойреволюции и построению тоталитарного социализма; старые знаниябыли в данном случае заменены такими, которые ввергли общество втрагедию.

Подобные ситуации не опровергают деятельностный подход, онипросто показывают, что рождение адекватных знаний из деятельностив социально-политической сфере - намного более сложный и мучи-тельно-противоречивый процесс, чем тот, который описывает общаяпсихология.

В этой сфере потребность в новых знаниях нередко удовлетворяютпродукты воображения: мифы и утопии, порождающие, в свою оче-редь, практику насилия над обществом, тормозящие и искажающие егоразвитие. Рациональное освоение уроков практики часто становитсяочень длительным, охватывающим много поколений процессом. Рацио-нальные тенденции познания, о которых подробно говорилось выше,полнее всего отражают позитивные связи практической и познава-тельной деятельности, однако наряду с ними существуют и иныетенденции.

Формулируя свое учение о практике, К. Маркс выводил из негонеобходимость сознательного планового контроля людей «над общест-венным жизненным процессом», таких «отношений практической пов-седневной жизни людей», которые «будут выражаться в прозрачных иразумных связях их между собой и природой». К сожалению, этот идеалоказался мало реальным, а путь его осуществления, предложенныйсамим Марксом, ведет, как выяснилось, в тупик. С этим опытом нельзяне считаться, рассматривая возможности и границы применения теориидеятельности к социально-политической психологии.

Глава II

ПОТРЕБНОСТИ И МОТИВЫВ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЯХ

1. Понятие потребностиМатериал, изложенный в первой главе книги, показывает, как

люди вырабатывают свое отношение к общественно-политическойдействительности, какие психические механизмы используют они дляее познания. В то же время рассмотрение познавательных механизмови процессов не может дать ответа на вопрос о том, чем обусловленоконкретное содержание социально-политических знаний, представлений,убеждений людей, их отношение к явлениям, процессам и событиям,происходящим в обществе. Очевидно, межиндивидные и межгрупповыеразличия в восприятии одной и той же общественной действительности,да и вообще в содержательных аспектах социально-политической пси-хологии нельзя объяснить только неодинаковыми - объективными исубъективными - познавательными возможностями людей. Ведь хоро-шо известно, что даже люди, принадлежащие к одной и той же куль-турной среде, обладающие одними и теми же источниками информации,сплошь и рядом резко различаются по своим социальным представ-лениям, взглядам, убеждениям.

Ограниченность когнитивистского подхода к психике, о которойуже говорилось выше, определяется тем, что продукты познаватель-ного процесса нельзя понять из самого этого процесса, из его «техно-логии». Точно также нельзя понять из нее ни движущих сил этогопроцесса, ни его избирательной направленности на какие-то определен-ные «объекты», ни факторы, определяющие отбор людьми социальныхзнаний из того ассортимента, который предоставляют им их время икультура. Ответы на все эти вопросы можно получить, лишь поняв,что нужно людям и чего они хотят. Иными словами, необходимообратиться к мотивационно-волевой сфере психики, к лежащим в ееоснове потребностям индивидов и социальных групп.

Значение этой сферы становится еще болееочевидным, если вспомнить, что функциониро-вание психики не сводится к познанию имышлению. Психика человека направляет ирегулирует всю его деятельность, поступки, пове-

дение. А первичной побудительной силой любых действий людей, как ивообще всех живых существ, являются опять же их потребности.Стало быть, и действия индивидов и групп в социально-политическойсфере, их общественное и политическое поведение нельзя понять, необращаясь к стимулирующим его потребностям и мотивам.

62

«Энергетичес-кая» основа пси-хики

В современной психологии потребности рассматриваются как энер-гетическое начало психики. Термин этот употребляется в условном,метафорическом смысле: речь идет не о каком-то особом виде энергиипо типу, например, физической1. Он лишь подчеркивает, что и психи-ческие процессы, и действия субъекта приводятся в движение особыми- именно психическими - механизмами, принципиально отличными отфизико-химической энергии организма, и представляющими собойпоэтому особую сферу психологического знания. Потребности человекавсегда интересовали научную мысль, но начало их изучению именнокак энергетического «двигателя» психики было положено 3. Фрейдом.Эту роль фрейдовского психоанализа в развитии психологической наукипризнают даже психологи, не разделяющие его основных теорети-ческих и методологических идей.

Говоря конкретнее, один из наиболее значимых выводов психоана-лиза состоит в понимании потребностей как содержащейся в недрахпсихики внутренней «силы», не сводимой к одним лишь осознаннымжеланиям или целям ее субъекта. Этот вывод позволяет выявитьструктуру и природу психики и поведения гораздо вернее, и глубже,чемпсихологические теории, описывающие человеческую активностьпросто как цепь реакций на стимулы внешней среды. Вместе с тем онкак бы очерчивает поле научного поиска, генеральную задачу изученияпотребностей - уяснение природы и источников этой внутренней силы.

Решение данной задачи (о чем также свидетельствует опытпсихоанализа) крайне затруднено громадным многообразием чело-веческих потребностей. На эту трудность наталкиваются любыепопытки выработать обобщенное понимание и определение категории«потребность». В качестве примера можно назвать гомеостатическуютеорию потребностей, определяющую их источник как вызванноекакими-либо причинами нарушение внутреннего психического рав-новесия (гомеостаза) субъекта и его стремление восстановить уравно-вешенное состояние. Критики этой концепции справедливо указывают,что она исключает из своего рассмотрения потребности развития, т.е.потребности, ориентированные на «движение вперед», создание новыхобъектов и ситуаций и противоположные стремлению к гомеостазу.

Более продуктивными оказались те теории,которые пытались объяснить потребности изотношений человека с природой и социальнойсредой. Поскольку человек живет в этой среде изависит от нее во всей своей жизнедеятельности,

эти отношения обладают свойством побуждать его к деятельности,направленной на объективный мир или на самого себя. Из этих посылоквозникло понимание потребностей как «объективно-субъективного»явления, включающего как объективные отношения, побуждающие кдеятельности, так и вызываемые ими внутренние состояния субъекта.Для психологии главный интерес, естественно, представляет именно

1 См.: Ярошевский М.Г. Психология в XX столетии: Теоретические проблемы развитияпсихологической науки. М., 1984. С. 287-289.

63

Потребностии отношениячеловека

это внутреннее состояние, которое, собственно и равнозначно субъек-тивно-психологической потребности2. В психологической литературеоно часто описывается как «дефицит», ощущение недостатка в чем-то(предмете, знании, внешнем условии), вызывающем психическоенапряжение, или дискомфорт, и побуждающее к его преодолению.

Некоторые современные психологические теории рассматриваютсвязь отношений человека с его потребностями в несколько иномключе. Так, бельгийский психолог Ж. Нюттен считает основой потреб-ностей органически присущую природе человека и всех живых существактивность по отношению к среде. Эта активность выступает каксвоего рода первичная потребность и проявляется как в биологическихнуждах организма, так и в поведении, не связанном с ними (например,игровая активность грудного ребенка); она побуждает субъектапостоянно «функционировать», т.е. вступать в активные отношения сосредой. В отношениях «индивид-среда» потребности играют функцио-нальную роль: поскольку активность не просто включается в наличныеотношения, но направлена на формирование отношения, оптимальногодля функционирования индивида, потребность и есть это искомое,«востребованное» отношение. Критерием же оптимальности являютсянормы и стандарты, усвоенные или самостоятельно выработанныеиндивидом, то чувство удовлетворения, которое доставляет ему выпол-нение этих норм. Таким образом в концепции Нюттена как бы снимает-ся проблема потребности как особого психического состояния (ощуще-ния «недостатка») и его источников, потребности просто вписываются вцепочку поведенческих актов индивида в качестве ее функциональногозвена и лишаются самостоятельного существования вне этой цепочки3.

Можно полагать, что данная концепция более или менее адекватнатем ситуациям, в которых потребности сводятся к выполнению ужесуществующих нормативных стандартов личной или общественнойжизни. Но она не дает объяснения таким потребностям, которые неудовлетворяются этими стандартами или вступают в конфликт с ними,порождают поисковое и «новаторское» поведение. Между тем такиеситуации достаточно типичны для психической жизни человека вообщеи для психологии социально-политических отношений в частности. Ещесущественнее, что концепция Нюттена не отвечает на вопрос о фак-торах избирательной направленности надбиологических потребностейчеловека - почему из всего многообразия, пусть даже выраженных внормах и стандартах, возможных отношений со средой индивид выби-рает в качестве объекта своей потребности какой-то определенный ихвид?

Путь к ответу на эти вопросы намечают теконцепции, которые различают условия генезисапотребности и факторы ее конкретизации, опре-деления ее объекта («опредмечивания»). В концеп-

2 Объективная сторона потребностей изучается главным образом экономическойнаукой, социологией и другими общественными науками.

3 Nuttin J. Theorie de la motivation humaine. P., 1985.

64

От потребно-сти к мотиву

ции Нюттена генерирующие потребность условия как бы размываютсяв общем недифференцированном потоке активности, свойстве субъекта«делать что-то» в отношении среды. Между тем, то отношение челове-ка с миром, которое порождает потребность, во-первых, конкретно и,во-вторых, не совпадает с тем, которое ее удовлетворяет. Одно дело -потребность в пище и другое - действия, направленные на выбор иприсвоение удовлетворяющих ее продуктов. В первом случае переднами объективные природные отношения организма с биосферой, вовтором - деятельные отношения человека со средой, в которые вклю-чены его память и навыки, воля и разум. Конечно, в случае элементар-ных витальных потребностей, удовлетворение которых вписывается вповседневный жизненный цикл, фаза их генезиса может носить чистофизиологический характер и никак не выражаться в психике. Человекпитается независимо от того, испытывает ли он острое чувство голода;психическое состояние, соответствующее генезису потребности, суще-ствует лишь в потенциальном виде - как «угроза» дефицита и дис-комфорта.

Иначе обстоит дело с более сложными нефизиологическими потреб-ностями. Например, рассмотренное выше явление (см. главу I)когнитивного диссонанса выражается вначале в состоянии психическогонапряжения, или дискомфорта, порожденном конфликтом между ус-военными человеком знаниями и новой информацией; это состояние иесть условие, порождающее потребность. Но само по себе оно не опре-деляет конкретного содержания потребности: она может быть направ-лена на углубление и укрепление нового знания и соответствующееизменение поведения или же, напротив, на психологическую защиту отновой информации.

Различие между генезисом и «опредмечиванием» потребности после-довательно обосновал А.Н. Леонтьев. Опираясь на физиологические иэтологические (т.е. относящиеся к поведению животных) данные, этотавтор выделяет такую ступень в развитии потребности, на которой еепредмет «отсутствует» или не выделен во «внешнем поле», и онапорождает «поисковое поведение», «соотносительное именно потреб-ности», а не ее предмету. «Потребность, - заключает Леонтьев, - самапо себе, как внутреннее условие деятельности субъекта, это лишьнегативное состояние, состояние нужды, недостатка; свою позитивнуюхарактеристику она получает только в результате встречи с объектом(«реализатором») и своего «опредмечивания». Потребность, нашедшаясвой предмет, преобразуется, по Леонтьеву, в мотив, непосред-ственный стимул деятельности4.

Кратко резюмируя изложенное, мы можем сформулировать неко-

4 См.: Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы, эмоции. М., 1971. С. 2-6. Несколько инойпринцип дифференциации мотивационных явлений предлагает В.И. Магун. Он раз-деляет «потребности первого порядка» - в сохранении и развитии субъекта, и пот-ребности более высоких порядков - в средствах, обеспечивающих такое сохранение иразвитие. И те, и другие потребности обусловлены отсутствием удовлетворяющих ихблаг (т.е. выражают состояние дефицита). См.: Магун В.И. Потребности и психологиясоциальной деятельности личности. Л., 1983. С. 10.


торые исходные методологические принципы исследования мотива-ционно-волевой сферы психики. Потребности возникают из отношенийчеловека с природой и социальной средой и представляют собой, спсихологической точки зрения, порожденные этими отношениями со-стояния напряженности, связанные с ощущением дефицита. Преодоле-ние этого состояния может быть достигнуто лишь присвоением такихблаг и условий, осуществлением таких видов деятельности, которыесоответствуют отношениям, породившим дефицит. Психическая напря-женность является «энергетическим» источником, «силой»,стимулирующей активность, направленную на поиск предметапотребности (т.е. ее конкретизацию и осознание) и на ее удовлетворение.Мотив представляет собой «опредмеченную» потребность инепосредственный стимул деятельности.

Принцип выведения потребностей из отношений человека с миромпозволяет правильно подойти к вопросу об их многообразии. Онозначает, что лишены смысла попытки искать некую единую общую«базу» всех человеческих потребностей, ибо их источники столь жемногообразны, сколь многообразны эти отношения. Данный выводособенно важен для темы книги: из него следует, что потребности имотивы, действующие в сфере социально-политических отношений,могут быть выявлены лишь в их причинно-следственной связи с этимиотношениями. В то же время необходимо учитывать, что те отно-шения, которые функционируют на макроуровне - в масштабах «боль-шого общества» - не автономны, не отделены китайской стеной ототношений микроуровня - тех, которые осуществляются в процессахтруда, потребления, образования, межличностного общения, словом, вразличных сферах повседневной жизнедеятельности людей; в значи-тельной мере они являются продолжением этих отношений. Соответст-венно и многие потребности, проявляющиеся в социально-политическойсфере, суть модифицированное выражение потребностей, функциони-рующих за ее пределами. Так, витальная потребность людей в пищемодифицируется в потребность в макроэкономических, макросоциаль-ных и политических условиях, необходимых для оптимального обеспе-чения населения продуктами питания.

Социально-политические потребности, таким образом, представ-ляют собой, с одной стороны, продукт экстраполяции других потреб-ностей людей в макросоциальную и политическую сферу, обычно вызы-вающей их модификацию. С другой стороны, содержание социально-политических потребностей обусловлено отношениями и деятель-ностью, функционирующими в рамках самой этой сферы. Эти два исто-чника могут вызывать к жизни потребности, направленные на совпада-ющие или различающиеся объекты (отношения), но, по всей видимо-сти, психологические механизмы их осознания и функционированияимеют свои особенности и поэтому заслуживают особого рассмотрения.В данной связи возникают прежде всего два главных вопроса:какие именно потребности людей экстраполируются, т.е. преоб-разуются в потребности социально-политические, и как именно, наоснове каких модификаций происходит это преобразование?

66

Первый из названных вопросов ставит нас переднеобходимостью как-то классифицировать потреб-ности. Эта задача вызывает немалые трудности.Прежде всего нелегко решить, какую выбрать

основу классификации. Можно, например, попытаться классифициро-вать потребности по типам их объектов: например, материальные (впродуктах питания, жилье, одежде и т.п.) и духовные (в образовании,самоутверждении, информации, любви, дружбе и т.д.). Однако такойспособ может больше устроить экономиста или социолога, чем пси-холога, которому хорошо известно, что психологические источники исодержание потребностей, направленных на одни и те же объекты,может быть совершенно различным. Если же обратиться к «внутрен-ним» психическим источникам потребностей, то возникает трудностьиного рода: многие мотивы людей имеют не один, а несколько такихисточников, как бы накладывающихся один на другой. Мы это виделина примере познавательной потребности, которая часто проявляется нев «чистом» виде, а впитывает в себя потребности иного типа. Подоб-ные трудности объясняют факт, хорошо известный всем, кто зна-ком с психологической литературой: почти любой психолог, пишу-щий о потребностях, предлагает свою собственную их классифи-кацию...

Оптимальное решение проблемы состоит, на наш взгляд, в том,чтобы как можно больше «укрупнить» классификацию, выделивминимальное число групп потребностей, действительно различающихсяпринципиально по своим источникам и природе. Такому требованиюотвечает применяемое некоторыми авторами выделение биологическихи чисто «психологических» потребностей. Однако при своей видимойлогичности оно не соответствует сформулированному выше принципуанализа потребностей в связи с конкретными отношениями человека.Дело в том, что на протяжении многих исторических эпох и тем более всовременных условиях элементарные биологические нужды многих илибольшинства людей удовлетворяются не столько в процессе их прямыхотношений с природой, сколько в превращенной, опосредованной формеотношений с другими людьми и социальными институтами.

С биологической точки зрения безразлично, съедаю ли я мясоубитого мною животного или купленное в магазине, но мои психическиепереживания, связанные с охотой на зверя, очень мало похожи на те,которые побуждают меня добиваться денежного дохода, обеспечиваю-щего мясо на моем столе. В любом обществе, в котором существуетразделение труда и товарно-денежные отношения, первичные биологи-ческие нужды порождают целый ряд потребностей в различныхусловиях и отношениях, которые необходимы для удовлетворения этихнужд. Их объектами является трудовая или иная деятельность, обра-зующая источник достаточного для жизни дохода, соответствующееобщее и профессиональное образование, социальное обеспечение,средства транспорта, связи, информации и многое многое другое.Важно, что психические состояния и процессы, в которых выражаютсятакого рода «вторичные» витальные потребности и их «опредмечива-

3* 67

Типология по-требностей

ние», чаще всего отличаются от тех, которые имеют биологическуюприроду (например, ощущение голода) и не могут поэтому анализи-роваться психологическими как биологические. Кроме того и самибиологические потребности проявляются у человека в формах, соот-ветствующих не только естественным нуждам его организма, но иобусловленным исторически и социально стандартам потребления. Но вто же время и «первичные» и «вторичные» потребности этого типасохраняют свои биологические корни. Поэтому они могут бытьвыделены в отдельную большую группу потребностей физическогосуществования людей.

Принципиально иной природой обладают те потребности, которыене сводимы ни к биологическим нуждам, хотя бы и преобразованнымобщественным бытием человека, ни к материальным условиям,необходимым для их удовлетворения. Это те потребности, которыевозникают из отношений между людьми - как из межличностныхнепосредственных, так и из всех других уровней отношений, которыесвязывают индивида с обществом. К ним относятся, например,«статусные» потребности, т.е. все те, «объектом» которых являетсяпсихологически позитивное для индивида положение в социальнойгруппе - в признании, уважении, власти, солидарности и т.п. В эту жегруппу входят потребности в эмоционально насыщенных позитивныхмежличностных отношениях - любви, дружбе, общении; разнообразныеморально-этические потребности; в социально-значимой, т.е. ценнойдля «других», для социума деятельности. Все они могут быть опре-делены как потребности социального существования людей.

Потребности двух названных основных классов различаются поисточникам своего происхождения: они обусловлены разными типамиотношений человека с миром. Кроме них человек обладает потреб-ностями, которые порождаются не определенными типами отношений,но всей их совокупностью - самим фактом его взаимодействия с при-родой и социальной средой, его природой как активного действующегосущества. Это познавательная потребность, о которой шла речь впервой главе книги, и потребность в самой деятельности, в которой,как упоминалось, некоторые авторы психологических теорий видятпервоисточник всех остальных потребностей. Их особенность состоит втом, что они функционируют не отдельно от потребностей первыхтипов, но тесно переплетаются или даже сливаются с ними, как бывыполняя по отношению к потребностям физического и социальногосуществования служебную роль. Так познавательная активностьчеловека направлена - во всяком случае в большой мере - навыявление объектов и способов удовлетворения всех его потребностей.Что же касается потребности в деятельности, то она проявляется вдействиях, опять же нацеленных на удовлетворение всех остальныхпотребностей.

Это «слияние» стремлений к познанию и к деятельности с по-требностями физического и социального существования ни в коей мерене перечеркивает их вполне самостоятельного характера. В качестве

68

таковых они существуют, как доказано современной наукой, не толькоу человека, но и у животных и нередко обладают у них большей«силой», чем витальные потребности. Что же касается собственночеловеческой психики, то наличие в ней не подчиненного каким-либоутилитарным мотивам, «бескорыстного» интереса к познанию вряд линуждается в особых доказательствах. Точно также психологическойнаукой доказана самостоятельность человеческой потребности в дея-тельности. Изучены в частности состояния и переживания, обусловлен-ные именно этой потребностью; например, обладающее большейпсихологической «силой» стремление к достижению цели и решениюзадачи, независимое от ее содержания, и отношения их (этой цели изадачи) к другим потребностям.

В социально-политической психологии так или иначе проявляютсяпотребности всех названных типов. Однако специфику этой психологиии ее мотивационной сферы, очевидно, удобнее всего выяснять наматериале потребностей физического и социального существования.Ведь именно эти потребности порождаются конкретными отношениямичеловека, именно на них должны прежде всего отражаться характер иструктура социально-политических отношений. Поэтому мы последо-вательно рассмотрим, что происходит с потребностями этих двух типов,когда они превращаются в потребности социально-политические, прикаких условиях происходит такое превращение.

2. Потребности физического существованияв социально-политической психологии

В ходе всероссийского опроса, проведенногоВЦИОМ в июне 1993 г., 41% опрошенных оце-нили материальное положение своей семьи как«плохое» или «очень плохое». Среди людей с низ-ким уровнем дохода такой ответ дали 56,5, а с вы-соким - 20,3%. 64% в тех же терминах оцени-ли экономическое положение России, в том числе

22,4% респондентов с низким доходом и 14,8 - с высоким заявили, чтооно является очень плохим. 42,4% получающих низкий доход и только17,4 — высокий, заявили, что «терпеть наше бедственное положениеуже невозможно».

На вопрос «какие проблемы нашего общества тревожат Васбольше всего?» максимальное число опрошенных - 84,3% - назвалирост цен, следующей по значению проблемой (64,4%) общественноемнение признало рост числа уголовных преступлений и на третьемместе (40%) - кризис экономики и спад производства. Другие проблемы,непосредственно затрагивающие условия жизни россиян: ухудшениесостояния окружающей среды, вооруженные конфликты на границахРоссии и обострение национальных отношений волновали их гораздоменьше. Отметим, что в оценках значения роста цен не былосущественных различий между людьми с низкими и высокими доходами,

69

Личные и об-щественныепотребности.Процесс экстра-поляции

а кризис экономики, рост преступности, экологические проблемы чащеназывали те, кто получает высокий доход5.

В приведенных суждениях россиян перед нами предстает как быдва параллельных ряда данных об их наиболее насущных потреб-ностях. Когда люди говорят о своем тяжелом материальном положе-нии они фиксируют свои неудовлетворенные личные потребности фи-зического существования, поэтому совершенно естественна зависи-мость такого рода ответов от уровня семейного дохода. Когда же ониотвечают на вопросы о состоянии экономики или о тревожащих их про-блемах российского общества, речь идет в сущности тоже о потреб-ностях, но о таких, которые осознаются как общественные нужды иотносятся, следовательно, к сфере социально-политической психологии.

Связь между этими двумя рядами суждений очевидна. Потребностьв оздоровлении больной экономики чаще и острее испытывают те, ктобольше страдает от ее кризиса. Катастрофический рост цен - наиболеенепосредственно воспринимаемая причина низкого уровня жизни, но онбьет и по людям с высокими доходами, делая их материальноеположение нестабильным, лишая уверенности в завтрашнем дне.

Косвенным образом связь между двумя рядами выражается и виерархии, относительном психологическом «весе» явлений, вызываю-щих тревогу россиян. С точки зрения объективного анализа, ухудшениесреды обитания идет в России в таких масштабах, что представляетдля людей более опасную угрозу, чем ограничение материального по-требления, вызванное кризисом. Приграничные и этнические конфлик-ты создают опасность втягивания страны в кровопролитные войны,которые были бы для многих более страшным бедствием, чем рост цен.Спад производства закрывает выход из кризиса и сулит в будущем ещебольшие материальные бедствия. Однако хорошо известно, что настоя-тельность потребности чаще всего определяется тем дефицитом, кото-рый мы ощущаем как наше актуальное сиюминутное состояние: невоз-можность купить сегодня необходимые нам продукты и вещи сильнеедействует на психику, чем угроза катастрофы, пусть сознаваемая, новоспринимаемая лишь как потенциальная или отдаленная перспектива.Уголовная преступность - страшная вещь, но она неравномерно рас-пределяется по территории страны, и еще не каждый законопослушныйроссиянин столкнулся с ней на собственной практике.

Дефицит безопасности или надежного будущего реже вызываетпсихологическую напряженность и сильный дискомфорт, чем дефицитсредств, идущих на содержание семьи, и эта «иерархия дефицитов»проецируется на иерархию социальных проблем, тревожащих россиян.В то же время у людей, которым материально живется относительнолегче, сохраняется больше психологических ресурсов для того, чтобытревожиться не только о сегодняшних жизненных трудностях, но и опроцессах, которые угрожают их или их детей существованию. Такимобразом те потребности, которые образуют мотивационную сферу

5 См.: Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения.1993. № 4. С. 61. Далее: Экономические и социальные перемены.

70

социально-политической психологии, представляют собой продуктэкстраполяции в нее потребностей личных. Это их происхождение про-является и в содержании потребностей, и в их иерархии, и в распре-делении по различным социальным группам (в данном случае группамдоходов).

Сказанное, разумеется, не означает, что любая личная потреб-ность физического существования может трансформироваться в обще-ственную. Приведенные данные отражают совокупные потребности,воплощенные в деньгах. Конкретные же объекты этих потребностей -главным образом продукты питания, одежда, жилье, медицинскиеуслуги и лекарства, образование детей. На вопрос, на что были быистрачены деньги в случае получения респондентами неожиданногокрупного дохода, 28% назвали «текущие нужды», 19 - квартиру, по13% - товары длительного пользования и образование, лечение. Илишь 7% дали ответ «отдых, развлечения, путешествия»6. Очевидно,люди наиболее остро ощущающие рекреационные и гедонистические(«развлекательные») потребности, составляют лишь незначительнуюдолю; россиян, которых тревожат экономические проблемы общества.Иными словами, в отличие от большинства развитых стран, потреб-ности, связанные с досугом, не осознаются в кризисной России 90-хгодов как общественная проблема. Общественной (в психологическомплане) становится лишь такая потребность, настоятельность которойощущает некая «критическая масса» членов общества, котораяприобретает коллективный, массовый характер.

Второе необходимое условие экстраполяции потребностей в соци-ально-политическую сферу - их макросоциальная атрибуция. Онаозначает, что люди связывают уровень удовлетворения своих потреб-ностей с социэтальными и политическими ситуациями, процессами,отношениями. Индивиды лишь тогда адресуют свои потребности кобществу и его институтам, когда они приписывают ему ответст-венность за то, что происходит в их собственной жизни, за уровеньсвоего потребления.

В весенние и летние месяцы 1993 г. примерно 30% опрошенныхроссиян относили к числу тревожащих их проблем рост безработицы.При этом половина самих безработных видела причину этого явления вэкономической и политической ситуации, 29% - «в руководствепредприятия, на котором работал» и еще 11 - «в себе лично». 55%безработных полагали, что государство обязано обеспечить нуждаю-щихся рабочими местами, соответствующими их профессии и ква-лификации, а 21% - что люди сами должны проявить активность иинициативу в поисках работы7. Очевидно, что если бы мнение мень-шинства - тех, кто возлагает на самих себя ответственность за потерюработы и за трудоустройство, - преобладало в общественном сознании,оно не относило бы безработицу к числу острых проблем общества.

В условиях «реального социализма», подчинившего экономику и все

6 См.: Там же. № 5. С. 33.7 См.: Там же. № 4. С. 34, 67.

71

так или иначе связанные с ней стороны жизни людей государственномудиктату удовлетворение потребностей физического существованиягосударством и его политикой естественно воспринималось как общест-венная норма. Столь же естественно, что это укоренившееся в об-ществе представление сохраняло свою силу и в условиях начавшегосяперехода к рыночной экономике.

В странах, где экономика регулируется иными - рыночными -механизмами, личная активность и личная удача, «везение», а такжеактивность и ситуации - групповые, коллективные - рассматриваютсякак решающие факторы уровня удовлетворения потребностей. Личнаяответственность - краеугольный камень жизненной философии амери-канцев и жителей многих других стран рыночной экономики.

Тем не менее и в этих странах люди не могут не видеть связимежду своим материальным положением и процессами, происходящимив «большом обществе». Тем более, что в отличие от «классического»капитализма прошлого в конце XX в. государство повсюду играетзначительную (хотя и неодинаковую в разных странах) роль в регу-лировании социально-экономической жизни - особенно в предотвраще-нии остро кризисных экономических процессов и ситуаций в социальнойсфере. Во всяком случае отношение избирателей к президентам, прави-тельствам и партиям во многом зависит от экономической ситуации впериод их правления. Разумеется, на государство возлагается, как ивсегда возлагалась, ответственность за удовлетворение «неэкономичес-ких» потребностей физического существования - таких, которые свя-заны с безопасностью людей, с поддержанием общественного порядка,борьбой с преступностью, предотвращением войн. Так что экстраполи-рованные на макросоциальном уровень личные потребности физичес-кого существования занимают видное место в социально-политическойпсихологии любого общества.

Было бы неправильно думать, что эти экстраполированные потреб-ности выражаются только в требованиях к государству и его политике,вообще к политическим институтам общества. Скорее их «объектом»является вся система общественных отношений.

В результате цитировавшихся уже всероссийскихопросов 1993 г. выяснилось, что, по мнению боль-шинства россиян, за последние год-полтора уве-личились различия в доходах между людьми, ста-ло больше и богатых, и бедных. Три четверти оп-

рошенных считали распределение доходов в обществе несправедливыми 43% - отнесли себя к тем, кто много работает, но мало зараба-тывает8. Эти суждения, несомненно, принадлежат к тому же смысло-вому ряду, что и те, в которых опрошенные выражали неудовлет-воренность своим материальным положением и тревогу по поводуэкономической ситуации в стране. Констатация несправедливостираспределения и вознаграждения за труд - это не просто одно измногих проявлений недовольства собственным положением. Это еще и

8 См.: Там же. № 5. С 56, 58.

72

Восприятие ма-териального не-равенства

модифицированная форма неудовлетворенных потребностей, затра-гивающая в данном случае сами принципы, направляющие эволюциюсоциально-экономических отношений. В результате модификацииобъектом потребностей становятся отношения между большимисоциальными группами: «богатыми» и «бедными», работодателями инаемными работниками. Модифицируется и содержание неудов-летворенных потребностей: они осознаются как требование социальнойсправедливости.

В российской политологии и публицистике популярность в обществетребований социальной справедливости, адресованных к государст-венной власти, нередко объясняется традиционной для социалисти-ческого строя уравнительной психологией и привычкой к социальномуиждивенчеству. Это мнение во многом обоснованно, однако не стоитзабывать о том, что ценности равенства и социальной справедливостинаходят массовую поддержку и в капиталистических странах - главнымобразом в менее обеспеченных материально слоях населения9. Так чтоданная форма экстраполяции потребностей наблюдается повсюду, гдесуществует материальное и социальное неравенство, т.е. практическив любом обществе.

Другое дело, что в странах Запада акцент на требовании равенствав отличие от России характерен лишь для меньшинства населения10.Кроме того, протест против неравенства и социальной несправедли-вости в контексте западного общества не следует понимать буквально.Его смысл состоит отнюдь не в осуждении самого феномена частногобогатства, которое признается - в духе основополагающих ценностейзападного образа жизни - законным результатом личных усилий, сво-бодной инициативы и ответственности личности. Социальная справед-ливость в западном понимании - это, скорее, альтернатива чрезмер-ному материальному неравенству, необходимость ограниченного, ра-зумного перераспределения доходов в пользу неимущих слоев.

В России, где слой богачей, не скрывающих, как раньше, своебогатство от посторонних глаз и карательных органов, но напротив,кичащихся им - явление новое, дело обстоит несколько иначе. Поданным опроса 1993 г., 14% россиян относятся к недавно разбога-тевшим людям с уважением или симпатией, 21- с интересом, 26 - сзавистью или с подозрением и неприязнью или с презрением и 32% -нейтрально11. В обществе еще только вырабатывается адекватноеновым социально-экономическим реалиям отношение к богатству, ста-рые «социалистические» негативистские стереотипы постепенно размы-ваются, уступая место интересу, неопределившимся или позитивнымпредставлениям. И в то же время из данных опросов очевидно, чтотребование справедливости в гораздо большей мере выражает протестпротив бедности большинства, чем против богатства немногих (оно

9 Конкретные данные по Западной Европе см.: Stoetzel J. Les valeurs du temps present:une enquete europeene. P., 1983. P. 39-53.

10 Ibid.11 Экономические и социальные перемены. 1993. № 5. С. 64.

73

активно осуждается лишь четвертью населения). В 1990-1993 гг. с 39до 43% увеличилась доля опрошенных, выступающих против каких-либо ограничений на рост доходов; с 29 до 18% уменьшилась доля тех,кто требует от государства ограничить различия в доходах так, чтобыразница не превышала 3-4 раз12. Возможно, в этом можно видетьпризнак сближения с «западным» типом восприятия неравенства.

Следует, наконец, подчеркнуть еще одну важную сторону преоб-разования личных потребностей в общественно-политические. Онасостоит в его неразрывной связи с познавательным процессом. Описы-вая экстраполяцию потребностей, мы вынуждены обращаться к такимкогнитивным понятиям, как стереотипы, представления, атрибуции.Мы видели, что, связывая свои личные потребности с общественно-политической действительностью, люди исходят не только изнепосредственных наблюдений и личного опыта, но и из усвоенных имисоциальных знаний об обществе и государстве, укоренившихся идеоло-гических представлений. Потребности постоянно взаимодействуют сознаниями, и лишь в процессе такого взаимодействия превращаются восознанные мотивы.

Понятно, что для того, чтобы объяснить неудовлетворенностьнасущных жизненных потребностей ростом цен, нет необходимости вкаких-то сложных когнитивных механизмах - для этого достаточнопосетить ближайший магазин. Не труднее, исходя из повседневногоопыта, прийти к выводу о плохом положении экономики страны. Но,скажем, отнесение к числу наиболее острых проблем обществаухудшения экологической обстановки или спада производства предпола-гает активное усвоение и осмысление более широкого круга инфор-мации. Не случайно такие суждения чаще высказывают люди с болеевысоким уровнем образования13.

Еще более явно когнитивные и культурные факторы осознанияобщественных потребностей проявляются в отношении к частномубогатству. Можно предположить, что резко отрицательное отношениек нему означает, что человек склонен видеть в появлении слоя богачейпрепятствие к удовлетворению собственных потребностей, а в боль-шем материальном равенстве - способ преодоления этого препятствия.Из данных опроса 1993 г. видно, что 34% людей с высшим образо-ванием относится к богачам с интересом и только 15,7% - с неприязньюи презрением. Среди респондентов с образованием ниже среднегосоотношение обратное: с интересом к богачам относятся только 12%этой группы, не любят или презирают их - более 32%. При этом всвоем отношении к распределению доходов обе группы различаютсягораздо менее значительно: в первой несправедливым его считает 76,во второй 88%14. Понятно, что те, кто с интересом относятся кбогатым людям, склонны искать путь к преодолению несправедливостии улучшению собственного материального положения не в борьбе

12 См.: Там же. № 4. С. 7.13 См.: Там же. С. 60-61.14 См.: Там же. № 5. С. 64.

74

против частного богатства, но в каких-то иных личных или общест-венно-политических акциях.

Перед нами два разных типа экстраполяции одних и тех же личныхпотребностей, обусловленные в той или иной мере различными уров-нями знаний и когнитивных возможностей индивидов. За этими типамив сущности стоят определенные системы идей и представлений обобществе, которые в научной литературе получили наименование«имплицитные теории». Имплицитными, т.е. не высказываемымиоткрыто, неявными они называются потому, что разделяющие их людидалеко не всегда осознают их на языке четких понятий и логическисвязанных суждений, часто они выступают просто как набор со-циальных симпатий и антипатий к явлениям окружающей жизни.

За резко выраженной антипатией к богатству кроется, возможно,не вполне осознанная идея передела имущества: можно избавить людейот бедности, отдав им незаконно нажитое богачами. За симпатией илиинтересом к ним - образ таких желательных социальных условий иличного поведения, которые обеспечат доступность материальногодостатка для все большего числа людей. В сущности мы имеем дело симплицитным конфликтом уравнительно-социалистических и либераль-ных представлений.

На рассмотренном уровне экстраполяции происходит определениемакросоциальных и политических причин неудовлетворенности потреб-ностей и приписывание (атрибуция) этих причин тем явлениям ипроцессам в обществе, которые соответствуют дефицитам, ощущае-мым в личной жизни. Поэтому этот уровень можно назвать атрибу-тивным. На нем происходит осмысление собственного дефицита какобщественной потребности, осознается его социальная природа.Атрибутивный уровень вместе с тем создает лишь некоторые предпо-сылки для осознания способов удовлетворения потребности, без которо-го ее превращение в мотив не может приобрести законченный харак-тер, стать стимулом к определенному действию. Требование остано-вить падение жизненного уровня и спад производства, восстановитьсправедливое распределение доходов говорит лишь о том, в какомнаправлении должно развертываться общественно-политическое дейст-вие, но не о том, в чем оно должно заключаться. Ответ на этот вопросформулируется на программно-инструментальном уровне экстраполя-ции потребностей и их осознания в качестве общественных. На данномуровне к исходной, основной потребности присоединяется обслуживаю-щая ее инструментальная потребность и на ее основе формируетсяпредставление о желательной программе действий.

На вопрос анкеты ВЦИОМ «Какие силы могли бы вывести сейчасРоссию из экономического кризиса таким путем, который бы Васустроил?» ответы респондентов распределились следующим образом.Более трети или затруднились в ответе, или выразили мнение, что сил,способных вывести Россию из кризиса, вообще не существует. 38%выбрали в качестве такой силы «сильное властное руководство стра-ны», относительно небольшие доли опрошенных - примерно по 4% -

75

разные группы экономической элиты: руководителей крупных государ-ственных предприятий и новых предпринимателей. И наконец, 11%опрошенных согласились с ответом «экономически активная частьнаселения»15.

Можно констатировать, что и на программно-инструментальномуровне мотивации в приведенных суждениях выявляются проти-воположные «имплицитные теории». В том же опросе около 40%респондентов предпочли экономическую систему, основанную нарыночных отношениях, плановой экономике16. Но из приведенныхвыше данных видно, что лишь меньшая - примерно четвертая - частьсторонников рынка видит главный путь к оздоровлению экономики всвободной экономической деятельности всех способных к ней членовобщества. Вызвавшее наиболее широкую поддержку решение, возла-гающее задачу выхода из кризиса на государственное руководство,разумеется, не исключает поддержки рыночной экономики, но акцентделается в нем не на предпринимательскую и трудовую активность, нона ожидание мер, проводимых без их участия, «сверху». Очевидно,лишь один из десяти россиян действительно усвоил «имплицитнуютеорию», соответствующую принципам свободного рынка. Остальныеили не имеют никакой «теории», или, даже если понимают необхо-димость рыночных реформ, еще не расстались с «теорией» приматагосударства в экономической деятельности.

На первый взгляд, между представленными мнениями нетлогического противоречия. В конце концов возможность эффективнойэкономической активности населения, которую акцентирует частьреспондентов, зависит от сил и способностей государственной властипоследовательно провести рыночные реформы. Однако общественнаяпсихология не функционирует по законам формальной логики. Выбортой или иной из возможных позиций выражает психологи-ческие предпочтения людей, которые способны подавлять и вытес-нять все иные позиции, пусть даже и не противоречащиепредпочитаемой.

Еще важнее, что инструментальная потребность обладает свой-ством приобретать самостоятельный характер, относительную неза-висимость от той, которую она «обслуживает». И, соответственно, ока-зывать собственное сильное воздействие на общественно-политическоеповедение людей. В нашем случае потребность в сильном, властномгосударстве, даже если она увязывается со стремлением к реформам,создает массовую социально-психологическую базу для развитияавторитарных тенденций в политической жизни. И напротив, потреб-ность в самостоятельности экономических агентов нацеливает полити-ческое поведение на освобождение от государственной опеки, на сокра-щение вмешательства государства в экономическую жизнь; и«работает», тем самым, на демократизацию общественно-политическихпорядков.

15 См.: Там же. С. 48.16 См.: Там же. С 38.

76

В дальнейших разделах этой главы нам еще неоднократнопридется встретиться со взаимодействием мотивационных и позна-вательных процессов в общественно-политической психологии.

Потребности физического существования людейвсегда играли громадную роль в общественно-политической жизни. С самых ранних этапов че-ловеческой истории они направляли активныедействия массовых социальных групп, оказывалипрямое или косвенное воздействие на внут-реннюю и внешнюю политику государства. Вой-

ны и завоевания, революции и реформы, миграции и массовыесоциальные движения, законодательство, дипломатия и политическаяконкуренция стимулируются различными потребностями и мотивами, новсе они так или иначе увязываются с нуждами, которые людииспытывают в своей обыденной жизни.

Борьба за собственность - один из основных стимулов социальныхконфликтов на протяжении нескольких тысячелетий - питаетсямотивом обладания, занимающим особое и самостоятельное место вчеловеческой психике. Но для тех, кто этой собственности не имел, он- всего лишь инструментальная потребность, ибо собственность нужнаим для жизни. То же можно сказать о борьбе вокруг распределениядоходов. А в новейшее время, когда на мировой арене возникло сопе-рничество противоположных систем, в центре его оказалась проблемаудовлетворения материальных потребностей людей. Коммунистическойутопии всеобщего изобилия капитализм противопоставил рациональнуюпрограмму своей трансформации в «государство благосостояния», осно-ванную на использовании достижений научно-технической революции ирычагов государственного регулирования экономики.

Социально-психологические механизмы, «включающие» потреб-ности физического существования в общественно-политическую жизнь,были рассмотрены выше на примере современного российского общест-ва. Нельзя не видеть, что этот пример отражает достаточно неорди-нарную ситуацию. Резкий инфляционный рост цен вкупе с общим углуб-лением экономического кризиса вел к абсолютному снижению покупа-тельной способности значительной части населения. В этих условияхсубъективное восприятие возрастающей неудовлетворенности потреб-ностей отражало объективный процесс. Летом 1993 г. 45% опрошенныхВЦИОМ заявили, что материальное положение их семьи ухудшилосьза последние полгода; 41 - экономил на расходах на питание, 61% - наодежду и обувь17.

Подобное совпадение объективной и субъективно-психологическойнеудовлетворенности (или удовлетворенности) потребностей - далеконе постоянное и не повсеместное явление. Во многих обществах людииз трудящихся классов веками влачили нищенское и полуголодноесуществование, воспринимая его как обычное и нормальное, поменьшей мере, как неизбежное. В других обществах острое недо-

17 Там же. № 4. С. 39.

77

Абсолютнаяи относитель-ная неудовлет-воренностьпотребностей

вольство уровнем своего дохода проявляли группы, которым неугрожали ни голод, ни дефицит одежды или жилья. Во всех этихслучаях действуют не объективные физиологические или эконо-мические, но социально-психологические факторы.

В психологическом смысле неудовлетворенность потребностей фи-зического существования отнюдь не равнозначна неудовлетворенностифизиологических нужд организма. Объем и состав благ и условий,образующих предмет этих потребностей, у человека обусловленисторически и социально. Современный россиянин, которому недо-ступны чай или сахар, является и чувствует себя лишеннымнеобходимого. Между тем наши не столь уж далекие предки даже незнали о существовании этих продуктов. Американец, у которого нетавтомобиля, - несомненно, по меркам своего общества очень бедныйчеловек, чего нельзя сказать о 80% не имеющих машины россиян.

Было бы, конечно, чудовищным утверждать, что нет прин-ципиальной разницы между неудовлетворенными потребностями уми-рающего от голода африканского крестьянина и считающегося бедным,но сытого и одетого европейца или североамериканца. Тем не менеефакт остается фактом: необходимое социально и психологически можетнамного превосходить необходимое биологически. Над биологической«базой» потребностей физического существования строится, во-первых,сложная система инструментальных потребностей, обслуживающихвитальные нужды (например, в транспорте, необходимом для переездак местам трудовой и потребительской деятельности). Во-вторых, всеконкретные блага, услуги и условия, которые удовлетворяют какпервичные, собственно биологические, так и вторичные, инстру-ментальные потребности определяются - в своих количественных икачественных параметрах - не только содержанием потребностей, но исоциально-культурными нормами, стандартами потребления, на кото-рые ориентируются данное общество или какая-то его часть.

Здесь у читателя может возникнуть вопрос: насколько оправдановыделение потребностей физического существования в особую группу,коль скоро в своих количественных и качественных параметрах ониопределяются не только витальными нуждами, но и социально-историческими факторами? На это можно ответить, что междупотребностями различных типов вообще не существует непроходимыхграниц; ниже мы увидим примеры их переплетения и взаимодействия. Кпотребностям физического существования относятся такие, первичныйисточник которых восходит к нуждам воспроизводства человеческойжизни.

Откуда же берутся социальные стандарты потребления? Во многомих формируют культурные традиции, привычки, коренящиеся в историиданного общества, в природных условиях, в которых оно существует.Громадное воздействие на потребительские стандарты оказывает уро-вень технического и экономического развития общества, объемнационального дохода и характер его распределения между различнымисоциальными группами. Нас, однако, интересует не эта объективная

78

технико-экономическая база потребления, но психологические условияи механизмы формирования и изменения стандартов, их превращения всоциальные потребности, способные стимулировать действия людей вобщественно-политической сфере. Говоря конкретнее, проблемасостоит в том, когда, почему и как возникает такая неудовлет-воренность потребностей физического существования, которая стано-вится явлением макросоциального и политического значения.

Один из возможных подходов к анализу проблемыразработан в опубликованном еще в 60-х годахисследовании английского социолога У. Рансиме-на «Относительная лишенность и социальнаясправедливость»18. Исходный постулат этой рабо-

ты состоит в том, что представления людей о своем экономическом исоциальном положении и уровень их недовольства или удовлет-воренности этим положением не соответствуют их реальной ситуации.Субъективная неудовлетворенность выражает, по терминологииавтора, не абсолютную, но относительную лишенность (deprivation),т.е. результат сравнения собственного положения с образцовой, «нор-мальной», ситуацией. Обычно за образец принимается ситуация опре-деленной референтной (термин, применяемый в социальной психологии)группы (или группы соотнесения). В качестве таковой может выступатьсвоя собственная группа, и тогда нынешняя ситуация сравнивается сранее принятыми ею нормами (жизненного уровня, потребления и т.д.).Такую группу соотнесения Рансимен называет «нормативной». Или желюди сравнивают свое положение с ситуацией другой, известной им, поего терминологии, «компаративной» группы.

Вопрос о том, почему возникает, усиливается или ослабеваетотносительная лишенность, Рансимен исследовал на большом истори-ческом и социологическом материале о социальных представленияханглийских рабочих и служащих в 1918-1962 гг. Из его данных следует,что чувство относительной лишенности было особенно интенсивным урабочих в конце первой мировой войны, в последующий же период онов основном уменьшалось. В объяснении этой динамики у Рансименабольшую роль играет понятие социальных ожиданий. В период первоймировой войны у рабочих усилились социальные контакты с другимислоями, распространилась надежда на улучшение экономического исоциального положения рабочего класса в послевоенный период. Подвлиянием этих факторов повысился уровень социальных ожиданий,усилилась тенденция выбирать в качестве референтной компаративнуюгруппу - служащих, вообще представителей средних слоев. В резуль-тате сравнения своего собственного реального положения с положениемэтих слоев у рабочих обострилось чувство социальной лишенности.

Наступившая после войны экономическая депрессия, вызвавшаярост безработицы, падение жизненного уровня рабочего класса,привела к снижению социальных ожиданий рабочих. Референтной

18 Runciman W.C. Relative Deprivation and Social Justice A Study of Attitudes to SocialInequality in Twentieth-Century Britain. S. Fransisco, 1966.

79

Механизмы ди-намики потреб-ностей

теперь для них стала ситуация не «среднего класса», а тех групп своегособственного класса, которые чаще других теряли работу и испыталибольше бедствий, порожденных кризисом. В результате чувствосоциальной лишенности ослабло. Рансимен объясняет это явление тем,что рабочие воспринимали ухудшение своего положения как непреодо-лимое: чем менее преодолимыми, замечает он, представляются матери-альные лишения, тем уже рамки сравнения, тем слабее чувстволишенности. В сущности Рансимен описывает здесь явление «оценкивозможностей» (в данном случае низкой); напомним (см. главу I), чтоэта оценка является одним из важнейших психических компонентоввосприятия общественной действительности.

После второй мировой войны чувство относительной лишенности врабочей среде продолжало оставаться слабым, но теперь по другимпричинам, чем в предшествующий период. В результате реформ,проведенных лейбористским правительством, в рабочем классе возник-ло убеждение, что произошло перераспределение богатства значитель-но более существенное, подчеркивает Рансимен, чем в действи-тельности. Уровень социальных ожиданий вновь повысился и рабочимтеперь представлялось, что они в основном реализуются. Этому впе-чатлению содействовало сравнение с обеими референтными группо-выми ситуациями, которые находились в когнитивном горизонте рабо-чих. С одной стороны, их положение улучшилось по сравнению с ихсобственной (нормативной) группой в предшествующий период. С дру-гой стороны, часть рабочих стала получать зарплату более высокую,чем многие служащие, представлявшие компаративную группу. И в тоже время эта ситуация усилила чувство лишенности у служащих.

В начале 60-х годов реальный уровень жизни рабочих был ниже,чем у служащих. Тем не менее, по данным Рансимена, «ощущениеотносительной лишенности в экономической области, проявленноеопрошенными рабочими физического труда и их женами, значительнониже того, которое соответствовало бы действительному экономи-ческому неравенству». Объясняя этот феномен, Рансимен констатируетузость, ограниченность компаративных референтных групп. Отвечаяна вопрос, кто живет лучше них, почти все говорили о какой-тоблизлежащей, хорошо известной категории; очень немногие рабочиесравнивали себя со средним классом.

Уровень субъективной относительной лишенности, как это видноиз данных исследования, является одним из важнейших факторов,определяющих политическое поведение рабочих. Те, у кого он выше,проявляют большую склонность к поддержке лейбористской партии,выступающей под лозунгами защиты экономических и социальныхинтересов рабочего класса, рабочие со слабым чувством лишенностипредпочитают голосовать за консерваторов.

В исследовании Рансимена в той или иной мере отразились соци-ально-психологические особенности английского общества, националь-ного характера англичан. Тем не менее основные его выводы,несомненно, имеют общесоциологические и психологическое значение.Они прежде всего показывают, что неудовлетворенность потребностей

80

физического существования лишь в ограниченной мере может рассмат-риваться как абсолютная величина, измеряемая реальным уровнемпотребления. Как психологическое состояние, способное порождатьгрупповую мотивацию, экстраполируемую в социально-политическуюпсихологию, эта неудовлетворенность относительна: она определяетсясоотнесением реального жизненного уровня с эталонным - с тем,который представляется нормальным и достижимым. Формирование жеэталона - частный случай конструирования социальных представленийи определяется, таким образом, когнитивными факторами. ДанныеРансимена показывают, что среди этих факторов решающая рольпринадлежит, во-первых, когнитивному горизонту социального субъек-та, конкретности его представлений об уровне жизни социально близкихему, «соседних» групп. Во-вторых, весьма сильным когнитивнымфактором является выражаемая в социальных ожиданиях оценкавозможностей достижения более высокого жизненного уровня.

Сочетание двух названных факторов легко проследить на много-численных исторических примерах. Вот один из них: русский крепостнойкрестьянин превосходно знал, как живет его помещик, но знание осоциальной дистанции, отделявшей его от барина, исключало восприя-тие дворянства как «компаративной группы». А на это знание накла-дывалось и укрепляло его ощущение невозможности сократить этудистанцию. Однако - и здесь мы выходим за пределы схемы относи-тельной лишенности - описанная ситуация не означала, что у крестьянвообще полностью отсутствовала потребность в иных, более достой-ных жизненных условиях и что они совсем не сравнивали свое положе-ние с барским. Скорее эта потребность подавлялась, существовала вскрытой форме, и в «обычной» ситуации не оказывала влияния на ре-альное социальное поведение. Но она прорывалась в моменты кресть-янских бунтов, психологической основой которых было временноеосвобождение от «реалистических», «рациональных» социальныхзнаний, дававшее простор иррациональным формам социальногоповедения.

В результате освобождения крестьян, последовавшего затем иму-щественного расслоения в крестьянской среде, а также под влияниемреволюционной пропаганды одновременно сократилась социальнаядистанция между сословиями и в крестьянской психологии повысиласьоценка возможностей достичь принципиально иного материального исоциального положения, возросли социальные ожидания. Несомненноевлияние на этот процесс оказало и усложнение социальной структурыроссийского общества, изменившее состав и характер референтныхкомпаративных групп, находившихся в «когнитивном поле» крестьян(например, сельская буржуазия). Все эти факторы оказали мощноевлияние на участие крестьянства в политических событиях 1905-1917 гг.

Выведенные преимущественно социологическими методами поло-жения теории относительной лишенности находят опору и в некоторыхобщепсихологических концепциях мотивации. Это относится преждевсего к исследованиям по динамике потребностей, связанным с именемодного из крупнейших психологов первой половины XX в. Курта

81

Левина (начинавшего свою деятельность в Германии и продолжившегоее в США). Левин сформулировал свою теорию задолго до Рансимена,совершенно иным научным языком и на ином эмпирическом (лабо-раторно-экспериментальном) материале. Тем интереснее очевиднаяблизость их выводов.

Значение работ Левина и его школы для понимания мотивационныхпроцессов состоит прежде всего в том, что в них дается система-тизированное и формализованное описание механизмов воздействиявнешних объектов - предметов потребностей - на их динамику. Егоинтересовали главным образом факторы, определяющие «силу», интен-сивность конкретных, предметных потребностей. Одним из централь-ных в анализе этих факторов является введенное Левиным понятие«дистанция». Этим термином характеризуется в сущности когнитивноеобразование - представление субъекта о доступности ему предметапотребности. Полная недоступность означает, что психологическая дис-танция до цели непреодолима, в этом случае актуальная потребность вданном предмете не возникает (или, добавим, подавляется, вытесняя еев сферу мечты или в подсознание). Потребности устремляются лишь кобъектам, воспринимаемым субъектом как относительно доступные,отделенные от него преодолимыми дистанциями. Эта устремленностьсохраняется до тех пор, пока объект не присвоен субъектом; онаобразует специфическую психическую напряженность.

В концепции американского психолога Д. Мак Клелланда некото-рые идеи Левина получили дальнейшее развитие. Обосновывая своютеорию «мотивации достижения», Мак Клелланд и его сотрудникидоказали, что сила мотива максимальна, когда трудности достиженияцели (дистанция, по терминологии Левина) обладают «средней» вели-чиной. Чем меньше трудность по отношению к некоему среднемууровню, чем более достижимым представляется объект, тем слабеенапряженность и тем, следовательно, меньше интенсивность потреб-ности. Уровень достижимости предмета потребности, который Левинизмерял «дистанцией», может быть также выражен понятием «барьер».Низкий барьер означает легкость, высокий - значительную трудностьдостижения объекта потребности.

Привлекательность предмета потребности для ее субъекта Левинназвал термином «валентность». Его концепция и теория «мотивациидостижения» подводят к выводу, что наибольшей валентностью обла-дают объекты, отделенные от субъекта барьерами средней величины;валентность ослабевает как со снижением, так и с повышениембарьера19.

Действие психологических механизмов, описанных Левиным, не-трудно проследить на материале динамики массовых потребностейфизического существования и их экстраполяции на уровень социально-политической психологии. Снижение и рост социальных ожиданий, о

19 Levin К. Vorsatz, Wille und Bedurfnis. В., 1926; McClelland D.C. and oth. The achievementmotive. N.Y., 1953; Arkes H.R., Garske J.P. Psychological Theories of Motivation.Monterey, 1977. Ch. 7, 8.

82

которых говорится в работе Рансимена, - это на социологическом исоциально-психологическом языке - то же, что снижение и повышениебарьеров на языке психологии Левина.

Из новейшей истории Западной Европы и Северной Америкиизвестно, что кризисные экономические ситуации (в 20-30-х и 70-80-х годах) снижали уровень социальных требований массовых слоев,побуждали их психологически адаптироваться к ухудшавшейся ситуа-ции. Эта адаптация - результат повышения барьеров, снижения оценкивозможностей. Напротив, в условиях экономического подъема илиосуществления реформ, направленных на перераспределение в пользутрудящихся национального дохода, - реального или ожидаемого ростаих «доли пирога» — требования масс, активность в их отстаиваниирезко возрастали. На рубеже 60-70-х годов западные социологи писалидаже о «революции растущих ожиданий».

На высоту барьеров влияли также механизм выбора групп соот-несения, причем этот выбор зависел как от уровня социальных ожида-ний, так и от динамики групповой структуры общества: близости уров-ня и типа потребления различных групп, интенсивности межгрупповыхсоциальных связей (межгруппового общения, горизонтальной ивертикальной социальной мобильности и т.п.). Так, в десятилетия послевторой мировой войны формирование в западных обществах среднегокласса - социально-психологической общности, отдельные компонентыкоторой различались по уровню дохода, профессиональному и социаль-ному статусу, но сближались по типу культуры и образа жизни - способ-ствовало выработке единого общественного стандарта потреби-тельских ожиданий и вожделений.

Рассмотренные социально-психологические меха-низмы в своеобразной форме проявлялись ипроявляются в советском и постсоветских общест-вах. Интересный материал и анализ, относящийсяк динамике потребностей советских людей в годыперестройки, можно найти, например, в работеB.C. Магуна и А.З. Литвинцевой20. Она основанана опросах молодежи - школьников старших клас-

сов и учащихся ПТУ, в основном семнадцатилетних юношей и де-вушек. Исследования проводились в 1985 г. в Киеве (только средишкольников) и в 1990-1991 гг. в Москве. Конечно, мнения еще невступивших в самостоятельную жизнь молодых людей не вполнерепрезентативны для общества в целом, зато они позволяют выявитьтенденцию социально-психологических изменений, происшедших за 5-6лет перестройки, так сказать, в «чистом виде», ведь у молодежи,именно в этот период вышедшей из детства, сила инерции старыхпредставлений проявлялась, несомненно, меньше, чем у людейсреднего и особенно пожилого возраста.

Исследование показало, что молодые люди, оканчивавшие школу в

20 См.: Магун В.С.,Литвинцева А.З. Жизненные притязания ранней юности и стратегииих реализации: 90-е и 80-е годы. М., 1993.

83

Потребностив условиях соци-ального хаоса:российская си-туация конца80-90-х годов

1990-1991 гг., обладали гораздо более высокими материальными при-тязаниями чем их предшественники середины 80-х. Это относится какк величине денежного дохода, который они хотят или рассчитываютполучать так и к объему и качеству потребительских благ. Так, в1985 г. размер достаточной, с точки зрения опрошенных, заработнойплаты был близок к средней реальной зарплате в СССР, в 1990-1991 гг. превышал ее в среднем в 10 раз! 4-х комнатная квартира насемью из 4-х человек заменила в планах молодых людей 3-х ком-натную; доля опрошенных, рассчитывающих иметь большую капи-тальную дачу возросла с одной трети до трех четвертей; если в 1985 г.пятая часть не намеревалась приобретать машину, а большинствоостальных мечтало о «Жигулях», то в 1990-1991 гг. автомобиль хотелииметь почти все, причем около 40% - иномарку. Напомним хорошоизвестный факт: весь этот рост притязаний произошел в условияхуглубляющегося экономического кризиса, при отсутствии реальногороста жизненного уровня.

Рост запросов, касающихся благосостояния, авторы исследованияхарактеризуют как «революцию притязаний», совершающуюся... подвлиянием радикальных культурно-идеологических преобразований,снятия информационных барьеров между нашей страной и развитыми»капиталистическими странами... многих существовавших прежде «та-бу». Революционные изменения в сознании людей произошли оченьбыстро и поэтому опередили «революцию бытия».

В бывших советских республиках «революция растущих ожиданий»произошла в отличие от Запада 60-70-х годов не в результате воз-росшей доступности более высокого потребительского стандарта, а подвлиянием совершенно иных факторов. Во-первых, в когнитивном полемассового сознания появились новые компаративные группы соот-несения, причем такие, в которые значительная часть молодежи рас-считывает в будущем вступить. Из числа опрошенных в ходе исследо-вания 1990-1991 гг. выпускников школ 63% предпочли бы работать насовместном предприятии или в инофирме, 8 - в кооперативе или начастном предприятии и 22% хотели бы завести свое дело. В 80-х,отмечают в этой связи авторы работы, «в стране возникли «островки»новой экономики, и само по себе «местопребывание» на этих островках(т.е. работа в негосударственной экономике) может, согласно распрос-траненным представлениям, повышать благосостояние человека»21.

Во-вторых, созданная перестройкой атмосфера свободы, распадажестких норм, регулировавших жизнь тоталитарного общества, при-вела к глубоким изменениям в индивидуальной психике, как быразмыла запечатленные в ней «границы возможного», ослабила укоре-нившиеся приспособительные тенденции. Этот процесс снижения барь-еров распространялся в обществе неравномерно и шире всего, естест-венно, охватил младшее поколение.

В начале 90-х годов молодежь сохраняла более высокий посравнению с другими возрастными группами уровень притязаний, не

21 Там же. С. 48-49.

84

соответствующий ее реальному материальному положению. Так, поданным за август 1993 г., средний размер дохода, оцениваемого какнеобходимый для «нормальной жизни» превышал у опрошенных ввозрасте до 29 лет реальный доход в три, у остальных возрастныхгрупп - в 2,4-2,5 раза. Значительно чаще, чем люди старшего исреднего возрастов, молодые предпочитали хороший заработок «безособых гарантий на будущее» и положение предпринимателя, ведущегона свой страх и риск собственное дело, «небольшому, но твердомузаработку и уверенности в завтрашнем дне»22.

Высокий уровень притязаний в сфере благосостояния, соответ-ствующий возросшей «силе» потребностей физического существова-ния - это факт не социально-политической, но индивидуальной пси-хологии. Однако социальные ожидания, связанные с появлением новойчастнопредпринимательской экономики и освобождением от социалис-тических «правил игры» - создают предпосылки для ее экстраполяции вобщественно-политическую сферу. Обществу явно или неявно предъяв-ляется требование создать людям условия для свободного выборапредметов потребления (вместо «Москвича» и «Жигулей» «Вольво» и«БМВ»!) и способов заработка, снять ограничения с форм и уровнядохода. Поскольку этому требованию соответствуют принципы рыноч-ной экономики, они встречают наиболее широкую поддержку в техсоциально-демографических группах - особенно среди молодежи, -которые отличает наиболее высокий уровень материальных потреб-ностей. Как показывают данные опросов, именно в позициях попроблеме оптимального типа экономического строя больше всегопроявляется разрыв между поколениями. Так, в 1993 г. за эконо-мическую систему, основанную преимущественно на рыночных отноше-ниях, высказался 61% опрошенных в возрасте до 29 лет, 40,5 - ввозрасте 30-34 года и лишь 20% - старше 54 лет.23 В пользу же систе-мы, основанной на государственном планировании, высказалось лишьоколо 20% респондентов младшей возрастной группы, 31,5% - среднейи больше половины - старшей. Характерно, что политические деяте-ли - «рыночники» (Ельцин, Гайдар, Чубайс) пользуются в младшемпоколении наибольшей, а политики, отождествляемые со старой хозяй-ственной номенклатурой (Черномырдин), - наименьшей поддержкой24.

В целом российская социально-экономическая и социально-психо-логическая ситуация начала 90-х годов отличается уникальностью,крайне затрудняющей ее сопоставление с развитыми странами Запада.Одна из ее наиболее своеобразных черт — крайняя разнонаправлен-ность, хаотичность изменении в положении людей - в их материальноми социальном статусе, в социальной мобильности, - проявляющаясячасто в рамках одних и тех же человеческих общностей, объединяемыхнепосредственным общением. Наряду с обвальным снижениемжизненного уровня и усилением пессимистических ожиданий, вызывае-

22 Экономические и социальные перемены. 1993. № 6. С. 46, 50.23 См.: Там же. № 4. С. 42, 46.24 См.: Там же. № 6. С. 43.

85

мых инфляцией, впечатляющий рост частных богатств и спроса надорогие импортные товары. Врач или инженер, занявшийся бизнесомили просто перешедший служить в коммерческую структуру, становит-ся богачом по сравнению со своими вчерашними коллегами. Юнец, незакончивший школы, торгуя газетами или сигаретами, имеет доходы, окоторых не может и мечтать его отец - высококвалифицированныйспециалист с ученой степенью. В этих условиях теряются сколько-нибудь ясное и определенное ощущение жизненных перспектив ивозможностей, критерии оценки собственного положения. Выборреферентных групп и ситуаций приобретает более индивидуальный ислучайный, чем социально-групповой характер, совершается подвлиянием индивидуальных психологических особенностей и контактовчеловека. Часть россиян склонна сравнивать свое положение не скакой-то реальной ситуаций, но с ожидавшейся ранее (в 1991 -особенно начале 1992 г.) катастрофой, что стимулирует примирение сдействительностью, питаемое также надеждой на успех реформ илиличные усилия. Другие, сопоставляя свой нынешний неустойчивыйжизненный уровень с недавней стабильной обеспеченностью, а также сбогатством других людей, напротив, «сгущают краски». Как ужеотмечалось, реальное материальное положение оказывает при этомлишь ограниченное влияние на характер его оценки.

В одном из опросов 1993 г. почти половина людей с низким и 71% свысоким уровнем дохода умеренно позитивно оценила свое матери-альное положение, выбрав ответы: «все не так плохо и можно жить» и«жить трудно, но можно терпеть». Заметно меньше (42,6%) получаю-щих низкий доход и почти четверть - высокий присоединились к резконегативной оценке: «терпеть наше бедственное положение уже невоз-можно». Этот калейдоскоп восприятий и представлений свидетельст-вует об отсутствии какой-либо абсолютно господствующей социально-психологической тенденции не только в обществе в целом, но и в рам-ках различающихся по доходам групп населения, в том числе бедных.Видимо, эта ситуация в той или иной мере объясняет, почему до конца1993 г. в России так и не произошел массовый социальный взрыв, неод-нократно предрекавшийся прессой и политиками определенного направ-ления. Но она же объясняет и неожиданно большое количество голо-сов, полученное на выборах декабря 1993 г. силами «непримиримой оп-позиции»: коммунистами и особенно либерально-демократической парти-ей В. Жириновского. Отсутствие у этой партии сколько-нибудь развер-нутой и обоснованной экономической программы компенсировалосьагрессивностью «тотального» осуждения всего, что делают или предла-гают правительство и демократы. Голосование за нее поэтому позво-ляло избирателям «выплеснуть» свои эмоции, вызванные нетерпимойситуацией, избавляя себя в то же время от бремени практически невоз-можного для них выбора альтернативной экономической стратегии.

Чрезвычайно высокий уровень когнитивной неопределенности вусловиях глубокого общественного кризиса - таков, очевидно, главныйпсихологический источник хаотичной динамики потребностей в Россииконца 80 - начала 90-х годов.

86

3. Потребности социального существования и личностьПо справедливому замечанию А.Н. Леонтьева, сфера челове-

ческих потребностей обладает внутренним единством и их разделениена необходимые для поддержания жизни и духовные потребностиотносительно25. Проблема системной взаимосвязи между потребностямиразличных типов - одна из центральных и наиболее сложных впсихологии мотивации. В предыдущих разделах мы неоднократно каса-лись связи между когнитивными и иными потребностями человека.Теперь нам предстоит уяснить, какое место в мотивационной системезанимают те из них, которые по принятой нами терминологии являютсяпотребностями социального существования людей (см. с. 68). А такжерассмотреть, какую они играют роль и как функционируют в сфересоциально-политической психологии.

Одна из наиболее популярных в психологии и по-литологии концепций взаимосвязи потребностей при-надлежит видному представителю американской такназываемой гуманистической психологии А. Маслоу.Этот автор располагает все потребности человека

на пяти иерархических уровнях. Низший уровень - это физио-логические потребности, далее следует потребность в безопасности; наболее высоких уровнях находятся потребности в принадлежности кчеловеческой общности и в любви, в уважении, а высший уровеньпредставлен потребностью в самоактуализации (или самоосуществ-лении, т.е. полном раскрытии заложенных в человеке потенций и спо-собностей). Главное в концепции Маслоу - это, однако, не «список»потребностей (выше уже отмечалось, что подобным спискам нестьчисла, многие из них - намного более детальны и полны, чем цити-руемый), а его представление об их происхождении и взаимоотноше-ниях. Потребности всех уровней, по Маслоу, «инстинктоидны», т.е.генетически заложены в психике человека в виде потенций. Потреб-ности более высоких уровней актуализируются и начинают влиять наповедение лишь по мере удовлетворения (полного или частичного)низших26. Собственно, это представление о совпадающем с эволюциейчеловека движении потребностей от основания (физиологические нуж-ды) к вершине (самоактуализация), об их, по принятой в психологи-ческой литературе терминологии, «пирамидальной» структуре являетсяглавным в концепции Маслоу.

Эта концепция привлекает своей простотой, ясностью и еще болеетем, что она соответствует обыденной жизненной «мудрости» и многимхорошо известным фактам человеческой жизни. В общем нетрудноповерить в простую истину: лишь набив желудок и обезопасив себя отугроз собственной жизни, человек начинает стремиться к болеевысоким материям. «Сначала хлеб, а нравственность потом», - какпоют герои «Оперы нищих» Б. Брехта.

25 См.: Леонтьев А.Н. Указ. соч. С. 9-10.26Maslow А.Н. Motivation and Personality. N.Y., 1954.

87

Уроки «гуманис-тической психо-логии»

Американский политический психолог Дж. Дэвис справедливоотмечает, что, будучи примененной к психологии политики, концепцияМаслоу позволяет преодолеть ограниченность когнитивистскогоподхода и, говоря шире, вообще теорий, исходящих из детерминациивзглядов людей внешней средой, социально-культурными нормами,«Этот подход игнорирует роль, которую играют внутренние силычеловеческих существ - генетические силы, - производящие отбор...приемлемых и отвергаемых ценностей...» Речь идет о «политическизначимых и врожденных силах», «метафизических и не нацеленных навыживание (meta-survival) потребностях, которые побуждают людейстремиться к равенству, достоинству и власти... после того, какобеспечено удовлетворение их физических потребностей»27.

В этих постулатах отчетливо проступают уязвимые места кон-цепции Маслоу и ее политологических ответвлений. Во-первых, вряд лиможно найти убедительные доказательства врожденности потребностейв равенстве или достоинстве. Во-вторых, критики теории Маслоу с пол-ным основанием отмечают, что имеется множество фактов, которыепротиворечат пирамидальной схеме. «Принцип иерархичности (потреб-ностей. - Г.Д.), - замечает, например, А.И. Юрьев, - не позволяетобъяснить поведение Яна Гуса... Джордано Бруно... и многихдругих...»28

Маслоу и сам отмечал ряд выявленных им эмпирическихотступлений от «пирамидального» развития потребностей29, однако,похоже, расценивал их лишь как исключение, подтверждающее прави-ло. Несколько наивный схематизм его концепции во многом объясня-ется узостью эмпирического материала - объектом его исследованиябыли люди из американской университетской среды - материальнообеспеченные интеллектуалы из среднего класса, профессиональносвязанные с познавательной и творческой деятельностью. Между темпри включении в сферу исследования более широкого круга социально-исторических и личностных ситуаций было бы нетрудно убедиться, чтов «пирамидальную» схему не вписываются не только герои-мученикивроде Бруно, но и обычные люди. Даже не склонный к особомугероизму люмпенизированный римский плебс требовал не только хлеба,но и зрелищ. А как объяснить в рамках этой схемы интенсивностьнравственных проблем и идеалов в психологии наиболее обездоленныхслоев античного общества, из которых рекрутировало своих адептовраннее христианство? Или феномены крестовых походов, Реформации,раскола, вообще любых массовых религиозных движений? Скольугодно сходных примеров можно найти и в современном мире. Априменительно к психологии личности логика данной концепцииподводит к абсурдному выводу, будто у людей, остро нуждающихся вхлебе насущном, нет потребностей в любви или самоутверждении.

27 Davies J.Ch. Maslow and Theory of Political Development. Getting to Fundamentals //Political Psychology. 1991. Vol. 12. N 3. P. 416, 417.

28 Юрьев А.И. Введение в политическую психологию. СПб., 1992. С. 88.29Maslow A.Н. Op. cit. P. 98-101.

88

И все же описанный Маслоу механизм пробуждения «высших»потребностей по мере удовлетворения витальных или вообщепотребностей физического существования вполне реален. Кстати, онадекватен и изложенным выше представлениям о динамике потреб-ностей: удовлетворенность «низших» потребностей снижает их психоло-гическую интенсивность (происходит снижение барьеров, отделяющихих предметы от субъекта) и тем самым открывает простор актуа-лизации потребностей других типов. «Пирамидальная» схема не всостоянии объяснить всю совокупность мотивационных процессов, нокое-что в них она все-таки объясняет. Поэтому «рациональное зерно»данной концепции, правда, вместе с ее слабостями, вошло в тео-ретический арсенал современной политической психологии.

На Западе широкую известность приобрели работы Р. Инглхарта,который на основании концепции Маслоу пытался объяснить сдвиги вполитических приоритетах населения стран Запада, наметившиеся в60-70-х годах. В этот период в западном обществе усилился интерес кпроблемам свободного самовыражения личности, протест противограничивавших эту свободу устоявшихся норм частной и общест-венной жизни. Широкий отклик в обществе находила критика тра-диционных политических целей: экономического роста, укреплениявоенной мощи, ценностей «общества потребления». Гонке за прибыльюи за потребление противопоставлялись экологические и гуманис-тические приоритеты: гармония человека и природы, свободные отпринуждения и лицемерия искренние отношения между людьми. Неудовлетворявшие своей безличностью и формализмом крупно-масштабные общественно-политические институты — парламент, пар-тии, профсоюзы — предлагалось заменить или дополнить самоуправляю-щимися ассоциациями, основанными на непосредственном межличност-ном общении; труд ради заработка - трудом, развивающим творческийпотенциал личности. Эти настроения выразились в новых формахобраза жизни, культуры и общественного поведения молодежи -от хиппизма до «студенческой революции», в кризисе традицион-ной трудовой этики и «сексуальной революции», в подъемеэкологических и других нетрадиционных, «неформальных» массовыхдвижений30.

Всю эту совокупность социально-психологических изменений Ингл-харт свел к конфликту двух противоположных систем ценностей, однуиз них он назвал «накопительской», или «материалистской», а другую -«постматериалистской», к которой он отнес такие приоритеты, как«создание более дружелюбного и менее безличного общества», где«идеи важнее денег», поощряется «участие рядовых граждан в приня-тии политических решений» и т.п. Основываясь на данных опросов,проведенных в ряде стран, он пришел к выводу, что носителямипостматериалистских ценностей являются главным образом люди(особенно молодые) из зажиточных средних слоев. Соответственноглавной психологической причиной той новой системы потребностей,

30 Подробнее см.: Дилигенский Г.Г. В поисках смысла и цели. М., 1986.

89

которую выражает «постматериализм», оказалась - вполне вдухе теории Маслоу - удовлетворенность материальных потреб-ностей31.

Критики концепции Инглхарта отмечают, что его выводы несоответствуют полученным данным. Системы ценностей, выделенныеим в качестве альтернативных, в действительности разделяет лишьчасть опрошенных; около или больше половины, как признает самИнглхарт, не могут быть отнесены ни к «материалистам», ни к«постматериалистам». И это вполне понятно, так как «материалистс-кие» и «постматериалистские» приоритеты на самом деле по большейчасти вовсе не альтерантивны: можно, например, одновременновыступать за рост экономики и за более дружелюбное и менее безлич-ное общество. Последующие эмпирические исследования не подтверди-ли и гипотезу о тесной связи постматериальных ценностей с определен-ными социальными группами - зажиточным средним классом: они, хотяи в разной форме, получили распространение в самых различных слоях,в том числе и в озабоченной своим материальным положением частирабочего класса. Наиболее же богатые буржуазные слои как развраждебны этим ценностям32.

Система факторов, обусловивших «революцию ценностей» в запад-ном обществе, как мы еще будем иметь возможность убедиться, гораз-до более сложна и многомерна, чем это изображено в механицистскойсхеме Инглхарта. Так же как достаточно сложны и противоречивы,несводимы к появлению новой «культуры протеста» последствия этой«революции». Тем не менее в концепции Инглхарта, как и в обще-психологической теории Маслоу, получил отражение один из действи-тельно функционирующих механизмов динамики потребностей. Этоподтверждается в частности тем, что кризисные явления в западнойэкономике, начавшие проявляться с середины 70-х годов, и вновьобострившие проблемы жизненного уровня массовых слоев населения, визвестной мере (хотя и далеко не полностью!) затормозили рост новыхнематериальных потребностей. Слабость концепций пирамидальнойструктуры потребностей заключается в том, что они гипертрофироваливыявленный ими реальный психологический механизм, приписали емууниверсальное значение, которого в действительности он не имеет.

В некоторых работах теория Маслоу используется еще шире,получает статус универсальной модели всемирной истории. Так, амери-канский политолог Дж. У. Дэвис, пытаясь соединить формационнуютеорию Маркса с психологией Фрейда и Маслоу, строит «новую теориюполитического развития» человечества. Это развитие, по его мысли,проходит пять (как у Маркса и Маслоу!) стадий, на каждой из которой«институционально-социальная система» (что-то вроде марксистского

31 Inglehart R. The silent revolution. Changing values and political styles among Western publics.Princeton, 1977; Idem. Value priorities and socieconomic change // Barnes S.H., Kaase M.K.Political action: Mass perticipation in five Western democracies. Beverly Hills. L., 1979.P. 305-342.

32 См.: Дилигенский Г.Г. Указ. соч. С. 127, 230.

90

«базиса») обусловливает актуализацию того или иного уровня потреб-ностей - от простого выживания до самоактуализации. Разные стадиимогут совпадать по времени, сосуществовать в одном и том же общест-ве. Первая стадия - примитивная анархия - совпадает с первобытнымобществом и феодализмом, вторую - анемичную анархию - характери-зует «борьба всех против всех», агрессивный индивидуализм; видимо,речь идет о раннем капитализме. Третья стадия - олигархия, к нейДэвис относит европейский абсолютизм и бонапартизм, тоталитарныеобщества и современный «третий мир». Все первые три стадиисоответствуют низшим уровням потребностей. Потребности более вы-сокого порядка - в самоуважении, достоинстве, равенстве - актуализи-руются на четвертой стадии - демократической. И наконец, пятаястадия - цивилизованная анархия - существует пока лишь в эмбрио-нальном виде; ей соответствует потребность в самоактуализации, онаоткрывает каждому человеку возможность реализовать свой потенциал(в этой стадии легко распознать своего рода «альтернативногоблизнеца» Марксового коммунизма)33.

Хорошо известно, что любые универсальные схемы историческогоразвития весьма уязвимы для критики, и схема Дэвиса не составляет вэтом смысле исключения. Нетрудно показать, что «высшие» потреб-ности, как уже отмечалось, проявляются на сконструированных им низ-ших стадиях, а проблема удовлетворения «низших» потребностей от-нюдь не теряет своего значения в условиях демократических режимов.Достаточно натянутым выглядит и отнесение к одной и той же стадиитаких разных обществ, как, например, наполеоновская Франция исталинский социализм. В концепции Дэвиса вызывает, однако, интересне эта стадиальная схема, а попытка как-то соотнести историческуюдинамику человеческих потребностей с социально-экономической и по-литической историей. Освобожденная от Прокрустова ложа «пирами-дальной» теории Маслоу, она могла бы привести к значимым резуль-татам.

Иначе, чем Инглхарт и Дэвис, подходит к проблеме роли потреб-ностей в общественно-политической жизни видный представитель «гу-манистической психологии» С. Реншон. Его интересует главным обра-зом связь потребностей личности с ее психологической вовлеченностьюв политический процесс. Анализ проблемы подводит Реншона к выде-лению потребности человека в личном контроле над окружающей соци-альной средой, над происходящими событиями. Эмпирические исследо-вания позволили ему выявить корреляцию между низким уровнем лич-ного контроля и отчужденностью от политики, а также склонностью кэкстремизму и насилию. Напротив, высокий уровень личного контролясовпадает с вовлеченностью в политическую жизнь, которую Реншонизмеряет степенью доверия к правительству США; доверие в данномслучае рассматривается не как слепая вера, а как освоение челове-ком политической деятельности, психологическое включение в

33 Davies J.Ch. Roots of Political Behavior // Political Psychology / Ed. M.G. Hermann.P. 39-51.

91

нее, которые позволяют воспринимать ее как сферу собственногоконтроля.

Методология Реншона оставляет неясным, в какой мере недовериек власти и связанная с ним, по данным автора, фрустрация обусловленыличной психологией, и в какой - объективными особенностями пред-ставительной демократии, при которой реальное влияние рядовогогражданина на политические решения довольно ограничено. Тем более,что лишь незначительная доля опрошенных Реншоном проявила высо-кую степень доверия правительству34. Легко представить себе чело-века, обладающего высоким уровнем контроля, поскольку речь идет оего частной и профессиональной жизни, но отчужденного от жизниполитической. Тем не менее, как мы уже видели в первой главе книги,связь между «уровнем Я», оценкой возможностей влияния на общест-венно-политическую жизнь и интересом к ней, психологическойвовлеченностью в нее, словом между ощущениями людей собственной«силы» в отношениях со средой (личным контролем) и их социально-политической психологией реальны. В современной России мы видим тоже совпадение личной психологической неустроенности (фрустрации) сполитическим отчуждением, агрессивностью, экстремистскими наст-роениями, которые Реншон констатировал у американцев. Поэто-му при всех оговорках стоит с вниманием отнестись к его наблюде-ниям.

В целом опыт «гуманистической психологии» ценен для психологиисоциально-политической не столько ее концептуальными схемами,сколько избранным ею углом зрения, направлением научного поиска.Этот опыт подводит к той мысли, что потребности, не сводимые прямоили косвенно к нуждам физического существования людей, экстра-полируются в социально-политическую сферу, «входят» в нее иначе,иными путями, чем такие нужды. Потребности физического сущест-вования независимо от факторов, формирующих их объем и форму(непосредственно ощущаемая нужда или соотнесение с референтнойситуацией) суть конкретные потребности в вещах, материальныхусловиях или воплощающем их денежном доходе; будучи неудов-летворяемыми, они превращаются в требования, предъявляемыеобществу более или менее массовыми социальными группами. Потреб-ности социального существования («высшие», по терминологииМаслоу) имеют иное происхождение и объекты. В основе потребностей всамоутверждении и контроле, в равенстве и достоинстве и т.п. - недефицит определенных благ, но неудовлетворенность человека самимсобой и своей деятельностью, своим положением в системе социальныхсвязей и отношений. Источник таких потребностей, следовательно,надо искать в психологии человеческой личности, а условия, их порож-дающие, - в отношении человека к самому себе и в его отношениях сдругими людьми, с обществом.

Один из главных просчетов представителей «гуманистической

34 Критический анализ концепции Реншона и других теорий «гуманистической психологии»см.: Шестопал Е.Б. Личность и политика. М., 1988, С. 141-150.

92

психологии» состоит в том, что они пытались объяснить явлениясоциально-политической психологии однозначно - механически соответ-ствующей именно данному явлению конкретной потребностью людей.Но личность представляет собой некую системную целостность, и еепотребности, в том числе «высшие», могут быть поняты лишь какорганический компонент этой системы. Не та или иная взятая отдельнопотребность социального существования, но определенные типологи-ческие системы личностной мотивации, в которых в том или ином видепредставлены такие потребности, экстраполируются в сферу соци-ально-политической психологии, формируют те требования, которыеличность предъявляет обществу. Так, приверженность демократиивосходит не к одной лишь потребности в равенстве, но к опре-деленному типу личности, оптимальному функционированию которойсоответствуют именно демократические общественно-политическиепорядки. В потребностях же физического существования проявляетсяне внутренняя структура личности, но обусловленный исторически исоциально набор «внешних» благ, необходимых людям для жизни.Анализ потребностей социального существования и их «включения» всоциально-политическую психологию должен, таким образом, строитьсяна «материале» психологии личности.

Придя к выводу, что субъектом потребностейсоциального существования является челове-ческая личность, мы входим в одну из наиболеесложных областей психологической науки. Про-блема природы личности, сущности и определения

этого феномена вызвала к жизни множество различных тео-рий и подходов, ей посвящена колоссальная, практически необоз-римая литература, она является сегодня междисциплинарнойпроблемой, интересующей все науки о человеке. Мы затронем здесьлишь те ее аспекты, которые имеют наиболее близкое отношение кнашей теме.

В ряде рассмотренных выше психологических теорий, в частноститех, которые выдвинуты «гуманистической психологией», проблемаличности никак не выделяется, а само это понятие неявно, возможно,даже неосознанно, отождествляется с понятием «индивид». Такойподход коренится в традиции экспериментальной психологии, полемисследования которой первоначально был индивидуальный отдельновзятый человек. Для того чтобы изучать, скажем, зрительные илислуховые восприятия человека, находящегося наедине с восприни-маемым объектом, этот подход в общем был достаточен. Впоследствиииндивидуальный угол зрения был перенесен на гораздо более сложныекогнитивные и мотивационные процессы. Например, в концепцияхМаслоу или Инглхардта речь идет о потребностях, проявляющихся всфере межчеловеческих или общественных отношений, но субъектомэтих потребностей фактически выступает арифметическая сумма техже индивидов (или, если угодно, индивид, помноженный на числопсихологически подобных ему субъектов). Для представителей «инди-видуалистической» психологии индивидуальное бытие человека -

93

О социальнойприроде чело-века

данное, исходная точка отсчета, а его социальное бытие, как отмечаетизвестный современный психолог Р. Харпе, есть нечто «искусственносконструированное»35.

Понятие «личность» как особая, не совпадающая с изолированноизучаемым индивидом научная категория появляется в психологиилишь с того момента, когда человеческая психика становится для неепродуктом социальной реальности, отношений между людьми. Именноэти отношения порождают феномен личности, присущий человеку иотсутствующий в животном мире. К такому ее пониманию подводитуже этимология самого слова «личность». Во многих языках онопроисходит от понятия «маска», т.е. образа, который принимаетдействующий человек (актер), представая перед другими людьми.

Представление о человеке как социальном существе пришло впсихологию из философии и социологии. Как известно, Маркс считалсущностью человека «совокупность всех общественных отношений».На этом постулате построено и определение личности, которое в техили иных вариациях дается в советских учебниках по общей исоциальной психологии - она представляет собой «социальное качествочеловека»36.

«Социологическое» происхождение категории «личность» не означа-ет, что психология просто воспроизводит ее понимание, принятое вэтой научной дисциплине. Социология, по определению В.А. Ядова,«исследует личность со стороны ее деиндивидуализированных, депер-сонифицированных свойств в качестве определенного социального типа,основные черты которого есть продукт принадлежности к определен-ному месту в социальной структуре и детерминированы этим положе-нием»37. Психология же изучает не социальные типы, но социальнозначимые и социально обусловленные свойства индивидуальной пси-хики, субъективные проявления социальной природы человека, психи-ческие механизмы реализации этой природы.

Для такого классика социологии, как М. Вебер единицей социаль-ного действия является отдельно взятый индивид, или личность, носамо это действие интересует социолога лишь постольку, посколькуоно является рациональным («целерациональным», «правильнорациональным», по веберовской терминологии) и не нуждается длясвоего объяснения в каких-либо психологических соображениях. Приэтом целерациональное действие - это, по Веберу, не столько реаль-ное и всеобщее (в реальной действительности оно встречаетсяотносительно редко), сколько «идеально-типическое» действие38, т.е.фактически абстракция, построенная на основе отвлечения отмногообразия конкретных индивидуальных действий. К идеальномутипу сводится таким образом и субъект этих действий - личность.

В структурно-функциональной теории другого классика социоло-

35 Harpe R. Personal Being. A Theory for individual psychology. Oxford, 1983. P. 8.36 Социальная психология / Под ред. E.G. Кузьмина, В.Е. Семенова. Л., 1979. С. 76.37 Там же. С. 78.38 Weber М. Gesammelte Aufsatze zur Wissenschaftslehre. Tubingen, 1951. S. 408-411.

94

гии - Т. Парсонса личность выступает как одна из подсистем системыдействия, а ее мотивы и цели - как «вклад» в функционированиесоциальной или культурной системы. Иначе говоря, функционированиеличности задано потребностями системы, «единичной частью», которойона является, а ее социальность сводится к обслуживанию этих общихдля всей системы потребностей. Личность познается, следовательно,через познание определяющей ее системы - общества, культуры, а нечерез понимание происходящих в ней внутренних психическихпроцессов (хотя Парсонс признавал значение психологии, в особенностифрейдистской, для понимания феномена личности).

Социологический подход позволяет главным образом понять тетребования, которые общество предъявляет личности, а такжемеханизмы (нормы, цели, социальные роли, социализация, о чем см.ниже), посредством которых оно внедряет эти требования в ее внут-реннюю структуру. Но он оставляет без ясного ответа вопросы,почему личность выполняет или не выполняет подобные требования и,главное, какие требования она в свою очередь предъявляет обществу,воздействуя тем самым на его функционирование и развитие. Датьответ на подобные вопросы - задача междисциплинарных исследований,включающих данные и понятийный аппарат общей, социальной исоциально-политической психологии.

Как же подходят к проблеме социальной природы человека, лич-ности психологические науки? На этот вопрос невозможно ответитьоднозначно, так как он по-разному решается разными теориями ишколами. Для создателя культурно-исторической психологической кон-цепции Л.С. Выготского социальность человеческого бытия, т.е.отношения между людьми, общение, культура являются тем фунда-ментом, на котором возникает и развивается специфически челове-ческая психика. Орудие общения - знаки и прежде всего речь, как иорудия трудовой деятельности воздействуют на всю психическуюструктуру. Их применение ведет к развитию необходимых для общенияи труда внутрипсихических операций и тем самым к их усвоению,интериоризации психикой. Так возникают специфически человеческиепсихические феномены - мышление, сознание. Постоянно обогащаю-щийся в ходе человеческой истории арсенал знаков запечатлевается вчеловеческой культуре и усваивается в процессе онтогенеза каждымчеловеком.

Концепция Выготского носит общетеоретический характер, оназаложила методологические основы изучения связи между социальнымбытием человека и его психикой. Именно этим объясняется ее широкопризнанный авторитет как в отечественной, так и в мировой науке.Применение же этой концепции к конкретным сферам человеческойпсихики - задача, которая была лишь намечена в трудах ее создателя.Не дожив до 40 лет, Выготский намеревался, но не успел исследоватьсо своих теоретических позиций проблему мотивации, которой онпридавал первостепенное значение39.

39 См.: Выготский Л.С. Избранные психологические исследования. М., 1956. С. 379.

95

К взглядам Л.С. Выготского близко примыкают идеи диалогич-ности сознания, развитые в литературоведческих и культурологическихтрудах М.М. Бахтина. По Бахтину, интериоризированное психикойобщение, диалог с другим человеком есть суть сознания, его бытие;любой элемент сознания «интериндивидуален и интерсубъективен,сфера его бытия не индивидуальное сознание, а диалогическое общениемежду сознаниями»40.

Если в концепциях Выготского и Бахтина исследуется социальнаяобусловленность глубинных структур человеческой психики (вернее, ееспецифически человеческих свойств), то в социально-психологическихтеориях главное внимание уделяется социальной природе повседневнойжизнедеятельности человека, его поведения. Так, создатель весьмавлиятельной в современной социальной психологии концепции символи-ческого интеракционизма Дж. Мид считал, что формирование личностипроисходит в процессе взаимодействия между людьми, в которомцентральное место занимает интерпретация ими социальной ситуации.Эту ситуацию собственно и образует взаимодействие; чтобы интер-претировать ее, индивид должен придать ей определенное значение длясебя, для своего действия. Это значение Мид называл символом. Вформировании значений, полагал Мид, проявляется способность инди-вида относиться к самому себе как к объекту: если он оценивает, чтозначит данная ситуация именно для него самого, исходя из этого ставитперед собой цели и т.д., то он смотрит на себя как бы со стороны. Атакой «взгляд со стороны» достигается тем, что индивид принимает,усваивает позицию, по терминологии Мида, роль других людей - либоконкретных лиц, либо группы («обобщенного другого»). Формированиезначений на основе интерпретации социальных ситуаций и принятиясоциальных ролей в процессе взаимодействия людей образует, с точкизрения символического интерационизма, сущность, свойство личност-ного Я.

Концепцию социальных ролей как структурного компонента лич-ности можно считать одним из наиболее существенных вкладовсимволического интеракционизма в развитие социально-психологическойтеории. Ниже мы увидим, что роли и такие связанные с ними понятия,как ролевые нормы и ролевые ожидания могут быть использованы прианализе детерминации мотивов и других психических явлений, пред-ставляющих непосредственный интерес для социально-политическойпсихологии.

В целом концепция Дж. Мида представляет собой попытку экстра-полировать социологический подход в сферу психологического анализа.Действительно, если собственная психологическая жизнь личностипредставляет собой цепь интерпретаций социальных ситуаций ипринятия ролей, выполняемых другими людьми или группой, если ееповедение регулируется нормами, продиктованными этими ролями, то

40 Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972. С. 147. Анализ этих идейБахтина см.: Радзиховский Л.А. Проблема диалогизма сознания в трудах М.М. Бах-тина // Вопр. психологии. 1985. № 6. С. 103-116.

96

она есть не что иное, как сгусток социальных влияний и отношений.Сторонники символического интеракционизма считают, однако, что ихподход отличается от социологического: социологи рассматриваютчеловеческое действие как продукт внешних социальных факторов, апсихологи-интеракционисты исходят из того, что люди обладаютличностным Я: они сами формируют значения, осуществляют интер-претацию и соответственно конструируют свои действия41. Тем самымфактически признается, что личность не только социальна, но ииндивидуальна, что ее индивидуальность придает ей определенную ав-тономию по отношению к социуму.

Проблема соотношения индивидуального и со-циального в личности неизбежно возникает при ееанализе в рамках психологической науки. Ведьпсихология имеет дело с конкретными индивидуаль-ными людьми и должна, следовательно, объяс-

нить, как, будучи социально обусловленной, личность сохраняетиндивидуальность и в чем именно эта индивидуальность состоит.

Самый простой ответ на данный вопрос, который можно встретитьв психологической литературе, основан на сведении индивидуального вчеловеке к биологическому. Индивидуальное обусловлено врожден-ными, запрограммированными в генетическом коде человека способ-ностями и задатками, которые затем в процессе его социализацииреализуются или остаются невостребованными в зависимости отконкретных условий социального бытия индивида. Подобное представ-ление отражает вполне реальный процесс, однако самое простое далеконе всегда самое истинное. Человек, несомненно, биосоциальное сущест-во, но сводить социальную сторону психики лишь к «обработке» биоге-нетического материала значило бы явно недооценивать ее определя-ющую роль в психической жизни человека. Вспомним идеи Выгодского:в филогенезе социум формирует структуру человеческой психики, вотногенезе он является необходимым условием воспроизводства этойструктуры в отдельном индивиде.

Истории реальных Маугли - детей, лишенных человеческогообщества, показывают, что после определенного возраста они уже немогли превратиться в людей, овладеть речью, мышлением. Дикийзверь, родившийся в неволе и затем отпущенный на свободу, быстростановится полноценным представителем своего вида; человек, срождения изолированный от других людей, превращается в зверя.Таким образом социальное окружение не только развивает те или иныеприродные задатки, оно делает человека человеком.

Фрейд строил свою концепцию мотивации человека на идееконфликта биологического и социального: биологические импульсы,идущие из подсознания («Оно») сталкиваются с известными индивидунормативными требованиями общества, «социальной цензурой» («сверх-Я»), зона этой встречи, в которой происходит осознание и ограничение

41 См.: Блумер Г. Общество как символическая интеракция // Современная зарубежнаясоциальная психология. Тексты. М., 1984. С. 176.


От социальнос-ти к индиви-дуальности

природных импульсов - это и есть человеческое Я. Как ужеотмечалось, биологизация человеческих потребностей - один изнаиболее уязвимых пунктов фрейдизма: высшие потребности имеют небиологическую, но социальную природу.

Соотношение биологической и социальной природы человека -важная и сложная научная проблема, но она не может быть отож-дествлена с проблемой соотношения индивидуального и социального:они лежат в разных плоскостях.

Индивидуальность как свойство человека, личности отмечали даженаиболее ревностные теоретики его социальной природы. У раннегоМаркса мы встречаем определение человека как «индивидуальногообщественного существа»42. Не отрицают ее, как мы видели, и психо-логи-интеракционисты, однако в их трудах вначале отсутствовалаясная постановка проблемы индивидуального Я и фактически его рольсводилась к самостоятельному приспособлению индивида и взаимодей-ствию с другими. При этом оставалось непонятным, сохраняется личто-то индивидуальное в результате такого приспособления и, еслида, что именно.

В дальнейшем проблема социальности личности начала осозна-ваться в более четкой связи с проблемой ее индивидуальности, и этасвязь стала объектом специального анализа. Одна из наиболее интерес-ных попыток в этом направлении принадлежит современному американ-скому психологу Р. Харпе. Опираясь на труды Выготского и Мида,этот автор выходит далеко за рамки концептуальной схемы символи-ческого интернационизма. Для Харпе очевидна социальная природаличности, он определяет ее как «социально детерминированное, соци-ально воспринимаемое телесное существо, одаренное всеми видами сили способностей для общественного осмысленного действия». Уже в этомопределении, в котором телесность личности, ее природные задаткисоседствуют с ее социальными качествами, преодолевается односторон-не «социологизаторский» подход к личностной психике. Харпе, однако,не удовлетворяется этим. Он подчеркивает, что личность возникает врезультате трансформации «социальных ресурсов» в индивидуальноедостояние; существуют общества, в которых такая трансформация неосуществляется и где поэтому люди не обладают личностнымбытием43. Очевидно, здесь имеются в виду примитивные общественныеусловия, в которых индивидуальная психика просто копирует социаль-ные культурные нормы, не подвергая их собственной переработке.Отметим, что это представление об историческом характере фено-мена личности близок взглядам советских ученых (в частностиИ.С Кона44).

Для выявления соединения социального и индивидуального вчеловеке Харпе вводит понятие Я, обозначая его словом self, которое ванглийском языке имеет, в отличие от местоимений первого лица I,

42 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 590.43 Harpe R. Op. clt. P. 23, 26.44 См.: Кон И.С. Социология личности. М., 1967.

98

оттенок «я сам», «собственная личность». Self Харпе рассматривает какпроизводное от понятия «личность» и определяет его как личноеединство, которое «я» приписываю себе, мое особенное внутреннеебытие. В его работе анализируются различные проявления и аспектыЯ. К ним относятся личное чувство идентичности, посредством которо-го личность осознает себя как особое существо с собственной историей,т.е. вырабатывает самосознание; способность к автономному выборумежду равно привлекательными альтернативами, к личному «вызову»социальным нормам; индивидуально-своеобразные пути мышления идействия. Я обладает, по Харпе, собственными внутренними силами,которые представляют собой неосознанные, неформулируемые устрем-ления или потребности (Харпе называет их намерениями), опирающие-ся на природные способности. Я присуще также умение выражать,демонстрировать себя во вне. Главное же в Я, по мысли Харпе, состоитв том, что оно осуществляет «трансцедентальное единство» (понятие,заимствованное у Канта) сознания и действия, является и сознает себяодновременно «точкой зрения» и «точкой действия». Трансцеденталь-ным оно является потому, что не дано в опыте: единство сознания идействия становится возможным благодаря тому, что Я упорядочиваетопыт таким образом, чтобы реализоваться как субъект действия.

Харпе неоднократно подчеркивает, что именно через Я личностьутверждает свою «особость», выделяется из социума: хотя мыслилюдей суть продукт социального процесса, многие из них «делаютнапряженные усилия, чтобы в конечном счете отличаться в каких-тоотношениях от тех, кого они находят вокруг себя»45. Последнееутверждение подводит к весьма характерному для методологии Харпевыводу: индивидуальность, стремление личности к ее утверждению непротивостоит ее социальности, но является как бы продолжением ифункцией последней: именно «социальный продукт» - мысльвырабатывает у человека чувство своей индивидуальности.

В весьма тщательно разработанной концепции Харпе можно обна-ружить противоречия и проблемы. Во многом они объясняются тем,что он склонен видеть в личности артефакт, т.е. феномен, возникший врезультате познавательного, мыслительного процесса. Личность, Я -продукты идеи, «теории», которую человек вырабатывает относитель-но самого себя, независимо от собственного опыта. Эту субъективист-скую интерпретацию трудно совместить с утверждением о внутреннихсилах Я, о неосознанном характере таких сил. Остается неясным,каким образом способности преобразуются в неосознанные намерения икак эти последние взаимодействуют с «теорией» (самосознаниемличности), образующей, по Харпе, содержание Я. Неясно также, какимобразом столь реальный процесс, каким является индивидуальноечеловеческое действие, может детерминироваться только лишь тем,что люди думают о самих себе. Возможно, подобные неясности связаныс тем, что в работе Харпе лишь затрагивается, но не разрабатываетсяпроблематика потребностей и мотивов. Судя по некоторым его

45 Наrре R. Op. cit. P. 24-29, 186-187, 214-219.

4* 99

замечаниям, понимание человеческих побудительных сил он вообщевыводит за рамки психологического анализа.

При всех этих оговорках идея индивидуального Я, неразрывнослитого с социально обусловленной сущностью личности, как бы про-должающего и развивающего ее, плодотворна для понимания связисоциального и индивидуального. Индивидуальность - это не простосовокупность биогенетических задатков, реализуемых и трансформи-руемых социальным бытием личности, она - необходимая форма этогобытия.

Как мы видим, в основе ряда теорий социальности человеческойпсихики лежит в сущности идея обмена, идет ли речь об обменезнаками в процессе общения, обмене ролями в процессе взаимодействияили об интериоризированном диалоге, представляющем собой, по Бах-тину, обмен между различными «голосами» сознания. Но обмен возмо-жен только между отдельными, обособленными друг от друга партнера-ми, а обособленными они могут быть только будучи индивидуальными.Поэтому участник обмена, впитывая в себя передаваемое, сообщаемоеему другими, производя себя таким образом как социальное существо, вто же время вновь и вновь превращает это социальное содержание вчастицу своего индивидуального Я. М.М. Бахтин описывал этот про-цесс как «присвоение чужих слов», в результате которого «сознаниемонологизируется» и это «монологизированное сознание как одно иединое целое вступает в новый диалог уже с новыми чужими голоса-ми»46. Таким образом механизм, реализующий социальность человека,включает его индивидуальность в качестве своего необходимого звена.

Диалектика индивидуального и социального может быть, однако,понята не только из этого психологического механизма. Ее обусловли-вает объективная структура человеческой деятельности. Во всех ееформах, более сложных, чем простая кооперация (как у бурлаков, тяну-щих баржу), она включает индивидуальный компонент, предполагаетиндивидуальную - интеллектуальную и поведенческую автономиюсубъектов деятельности. Индивид - единица действия: даже строгоследуя социально предписанной программе, он конкретизирует ее своейсобственной программой, мобилизует свои индивидуальные ресурсы:волю, мышление. Еще более необходима индивидуальная автономиядля обновления программы, для инноваций, без которых не было быразвития человека и общества. Следовательно, и с точки зрениядеятельностного подхода индивидуальность является функциональнонеобходимой. Именно это ее качество в сущности фиксирует Харпе,когда он говорит о Я как «точке действия».

46 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М, 1979. С. 366.

100

Здесь мы подходим к проблеме, выходящей зарамки изложенных выше теорий. Признаваясоциальность и индивидуальность равно необхо-димыми свойствами личности, подчеркивая ихорганическую взаимосвязь (одной не может бытьбез другой), нельзя в то же время не видеть,что их единство противоречиво, что им соответст-

вуют различные, а точнее противоположные тенденции человеческойпсихики. Если социальность основана на процессе взаимодействия лю-дей, происходящем между ними взаимообмене (мыслями, знаками,ролями и т.д.), усвоения ими социального опыта, она предполагает ихобъединение в общность. Индивидуальность, индивидуальная автоно-мия требует, напротив, их взаимного обособления. Очевидна такимобразом разнонаправленность, противоположность реализующих ихпроцессов.

На первый взгляд, данный вывод противоречит высказанной вышемысли об индивидуальности как порождении, условии и функциисоциальной сути человека. Как функция и условие бытия системы, т.е.человека как социального существа может противостоять самойсистеме? Ответ кроется, очевидно, в многозначности самого понятия«социальность». Та социальность, о которой идет речь в рассмотренныхтеориях, обозначает совокупность условий, формирующих и воспроиз-водящих человеческую психику (в том числе частично ее индивиду-альные компоненты). В другом смысле социальность - это то непо-средственное отношение взаимного притяжения, в которое вступаютмежду собой социально сформированные индивиды и которое отнюдьне является единственно возможной формой их отношений, можетсосуществовать со взаимным отталкиванием. Иными словами, однодело - социальная сущность человека и другое - проявления этойсущности в его отношении к другим людям, к социуму. Посколькусоциальность «нуждается» в индивидуальности для своей собственнойреализации, поскольку человек не только социален, но и индивидуален,это отношение неоднозначно, противоречиво; еще Гегель отмечал, чточеловеку свойственны стремления как к уподоблению другим людям,так и к отличию от них.

Некоторые отечественные авторы справедливо, на наш взгляд,рассматривают противоречие социального и индивидуального какисходную детерминирующую характеристику психики. Так, по мнениюК.А. Абульхановой-Славской, функция психики состоит «в постоянномвозобновлении, поддержании и установлении связей (человека. - Г.Д.) сдругими людьми при сохранении качественного своеобразия индивида».Психическая деятельность — это «способ соотнесения» объективныхпротиворечий бытия социального человека и прежде всего противо-речия «между индивидуальным и общественным»47.

47 Абулъханова-Славская К.А. Соотношение индивидуального и общественного какметодологический принцип психологии личности // Теоретические и методологическиепроблемы психологии личности. М., 1974. С. 79, 80.

101

Базовые по-требностии мотивацион-ная стратегияличности

К этой идее Абульхановой-Славской близко теоретическое понима-ние субъекта психики, развитое А.В. Брушлинским. Констатируя изна-чальную социальность человеческого индивида, российский психологотмечает «двойственность, противоречивость индивида как субъекта...он всегда неразрывно связан с другими людьми и вместе с темавтономен, независим, относительно обособлен. Не только обществовлияет на человека, но и человек на общество». Исходя из этойпозиции, Брушлинский подвергает критическому пересмотру принцип«от социального к индивидуальному», или «от внешнего квнутреннему», «характерный для целого ряда теорий, например, для тех,которые реализуют знакоцентристский подход»48 (этот принцип в тойили иной мере проводится в рассмотренных выше концепцияхВыготского, Мида, Харпе).

Если противоречие между социальным и индивидуальным принятьза методологическую основу анализа человеческой психики, неизбежновозникает вопрос: как именно, через какие психические механизмыличности реализуется отношение между ее социальностью и индиви-дуальной автономией, их соотнесение? Ведь личность едина, она неможет разорваться на две противостоящие друг другу половинки:социальную и индивидуальную. Вопрос, собственно и состоит в том,чем обеспечивается это единство.

Ответ, как представляется, следует искать прежде всего вмотивационной сфере личности. Ее отношения с другими людьми, собществом в целом регулируются потребностями социального сущест-вования, которые, собственно, и рождаются из этих отношений. По-скольку социальные отношения личности и ее деятельность предпола-гают одновременно как связи с другими людьми, так и индивидуальнуюавтономию в системе этих связей, обе стороны личностной ситуациигенерируют соответствующие потребности. Любой человек стремитсяк поддержанию тех или иных форм социальных связей с другимилюдьми и в то же время к утверждению себя - тоже в той или инойформе - как индивида, как самостоятельного субъекта этих связей, чтоневозможно без психологического дистанцирования, обособления отдругих.

В основе конкретных потребностей социального существованиялежат именно эти две «базовых» мотивационных тенденции, илипотребности: к психическому объединению личности с другими людьми,к интеграции в социум и к выделению из него, индивидуальнойавтономии. Хотя эти тенденции не обязательно вступают в конфликт впсихике каждого отдельного человека, их противоположная направлен-ность чревата таким конфликтом. Ибо, в принципе развитие каждой изтенденций наталкивается на «сопротивление» противоположной: чело-век не может на слиться полностью с социумом, превратиться в еголишенную всякой индивидуальности функциональную единицу, ниобрести абсолютную автономию от социального окружения. Конфликт

48 Брушлинский А.В. Проблема субъекта в психологической науке (статья первая) //Психологический журнал. 1991. № 6. Т. 12. С. 5, 6.

102

возникает в ситуации преимущественного развития одной из тенденций:в этом случае подавление противоположной ей вызывает психологичес-кий дефицит, дискомфортное состояние личности. Предельный дефицитсоциально-психологических связей порождает одиночество личности;дефицит автономии, когда человек думает и действует только «какдругие», подавляет проявление его собственных внутренних сил -задатков, способностей, ведет к атрофии воли и инициативы, порож-дает в предельном случае депрессивное состояние психики.

Чтобы избежать внутреннего конфликта и связанного с нимдискомфорта, личность вырабатывает или усваивает относительно ус-тойчивую систему потребностей и мотивов, позволяющую ейопределенным образом сочетать «социальную» и «индивидуальную»стороны мотивации. Эта система и представляет собой несущуюоснову единства личности.

Каким же образом конструируется личностная мотивационнаясистема? Совокупность формирующих ее психических процессов можетбыть определена как мотивационная стратегия личности. Онавыражается в отборе и укреплении конкретных потребностей, отве-чающих базовым мотивационным тенденциям, и в их комбинации поиерархическому принципу. Когда мы говорим о «стратегии», об отборепотребностей, речь идет о неосознанном (по крайней мере в большин-стве случаев) психическом процессе, который обусловлен жизненнымопытом личности, ее природными задатками, испытываемыми еюсоциальными влияниями и нередко завершается уже на ранних этапахсоциализации.

В качестве примера можно назвать альтруистическую стратегию,при которой в качестве доминирующей выступает потребность влюбви. Чаще всего это любовь к близким людям - детям, другимчленам семьи. Если это любовь активная, сопряженная с самопожерт-вованием, с переживанием радостей и бед любимых людей как своихсобственных, человек не только «сливается» психологически с другими,но и развертывает в своем практическом отношении к ним своивнутренние силы.

Другой пример - мотивационная стратегия, подчиненная потреб-ности во власти. В той мере, в какой человеку удается ее удовлетво-рить, он осуществляет одновременно индивидуальное самоутверждениеи психологические позитивные для себя связи с другими людьми.Очевидно, что в первой стратегии резко преобладает «социальная», аво второй - «индивидуальная» тенденции, подчиняющие себе противо-положные. Эти противоположные тенденции не вовсе подавляются, нофункционируют в форме, соответствующей их подчиненной роли. Этопозволяет личности при определенных условиях (которые мы здесь неможем рассматривать) какое-то время избегать мотивационногоконфликта, поддерживать психологическое равновесие. Оно, разумеет-ся, может нарушиться при изменении условий.

Альтруистическая стратегия перестает удовлетворять, если те,кого мы любим, не отвечают нам тем же, проявляют по отношению к

103

нам равнодушие, черствость, эгоизм. Реализуемая потребность вовласти содержит в себе потенциальный дефицит обратной психологи-ческой связи от подчиненных к властителю: любой лидер ищет в них нетолько покорности, но и уважения, любви, искренней преданности.Если этих чувств нет, ему грозит болезненное ощущение социальнойизоляции. Тиран, знающий, что он внушает страх подданным, часто самиспытывает чувство страха, отравляющую его жизнь подозри-тельность.

Конфликт - реальный или потенциальный - междубазовыми мотивационными тенденциями порож-дает особый вид психической напряженности,отличающейся по своему происхождению и приро-де от напряженности, которую вызывает неудов-летворенность потребностей физического сущест-вования (ощущение голода, холода, угроза физи-

ческой безопасности, недостатка в нужных для поддержания жизнипредметах и т.п.). Поскольку порождающие эту напряженность моти-вационные тенденции и их «встреча» в психике является первоисточ-ником всей системы потребностей социального существования челове-ка, ее можно определить как «базовую». Базовая напряженность при-надлежит к бессознательной сфере психики, она может присутствоватьв той или иной степени, вовсе отсутствовать у отдельного индивида втот или иной период его жизни, но она является феноменом,органически присущим человеческой природе, источником психической«энергии», пробуждающей, формирующей и организующей потребностисоциального существования человека, конструирующей мотивационное«ядро» личности49.

Базовая напряженность отнюдь не только абстрактно-теоре-тическое понятие. Она представляет собой общечеловеческий фено-мен, поскольку обусловлена общим социально-индивидуальным харак-тером бытия и деятельности людей. Но она в то же время можетпроявляться во вполне конкретных, непосредственно наблюдаемыхпсихических состояниях индивидов и социальных групп, отражающихнеблагополучие, неустроенность их «внутреннего мира». Причинытаких состояний могут быть каждый раз поняты только на основеконкретного психологического анализа, однако достаточно распростра-ненной и типичной причиной, по всей видимости, является несогласован-ность индивидуального потенциала человека, т.е. его потенций дея-тельности, с доступными ему формами социальных связей и социальнозначимой деятельности. Подобные ситуации становятся особенноочевидными, когда психологическое неблагополучие совпадает с благо-получием материальным т.е. с удовлетворенностью потребностейфизического существования. Еще французский мыслитель прошлоговека А. де Токвиль отмечал «странную меланхолию, которую частоможно наблюдать у обитателей демократических стран, несмотря на

49 Подробнее данная гипотеза обоснована в статье: Дилигенский Г.Г. Проблемы теориичеловеческих потребностей // Вопр. философии. 1976. № 9; 1977; № 2.

104

Базовая напря-женность и по-требности со-циального су-ществования

окружающее их изобилие, а также охватывающее их чувствоотвращения к жизни»50.

Психическая неустроенность, кризис личности, проявляющийся внеустойчивости поведения, явление чрезвычайно типичное для совре-менных наиболее «благополучных» обществ, и оно давно уже сталоодной из излюбленных тем западной социологии и психологии, художе-ственной литературы и публицистики. В свое время ей отдало дань исоветское обществоведение, в соответствии со своими идеологическимипостулатами возлагавшее всю ответственность за нерешенностьличностных проблем на «отживший капиталистический строй». Мы неимеем здесь возможности останавливаться на многочисленных теорияхи понятиях, выработанных для описания и объяснения этих явлений,приведем лишь один совершенно рядовой банальный казус, иллюст-рирующий сформулированные выше положения.

В начале 70-х годов внимание американской прессы и социологовпривлекла история, приключившаяся с семьей процветающегокалифорнийского бизнесмена Билла Лауда. По своему образу жизни ипсихологии Лауды не отличались от множества представителейсреднего класса. Относительный деловой успех, скромное, но более илименее стабильное положение в мире бизнеса, домик с голубым бассей-ном, воплощающий американское представление о комфорте, вечера утелевизора, рок-музыка, коктейли. Муж изменяет жене, она пять летзнает об этом, но молчит, испытывая глубокую депрессию. Старшийсын живет в Нью-Йорке в мире пьяниц, наркоманов, торговцевнаркотиками. Ничего не делает, вечно требует денег у родителей.

Необычность истории Лаудов заключается только в том, что однаиз телевизионных компаний решила снять о них документальныйфильм, чтобы показать на экране среднюю американскую семью.Съемки привели к неожиданному результату: Пат Лауд вдруг решиларазвестись с мужем, все тайное стало явным. Авторы газетных статейпустились в рассуждения о пустоте жизни многих средних американцев,отсутствии у них интеллектуальных, культурных и общественныхинтересов, о супружеских изменах и алкоголизме как бегстве отбессмысленного «растительного» существования.

Со всем этим спорить не приходится, важно, однако, понять, какиепсихологические механизмы позволяли семье долгое время поддер-живать внешнее благополучие и какие вызвали кризис.

Во-первых, очевидно, что главной, возможно, единственной формой«социальности» для семьи, в том числе для измученной супружескойневерностью Пат Лауд было исполнение определенной социальнойроли: как бы следуя теории Дж. Мида, они делали все, чтобы в глазахдруг друга, самих себя, соседей и знакомых соответствовать принятомугрупповому стандарту благополучии и процветающей семьи среднегокласса. Избранную ими весьма типичную мотивационную стратегиюпоэтому можно было бы назвать стратегией стандартизации.

Во-вторых, подобные стратегия и тип социально-психологических

50 Toqueville A. de De la democratie en Amerique, P., 1961. P. 138.

105

связей не оставляют места для каких-либо форм индивидуальногосамовыявления кроме тайных развлечений на стороне; приходитсяподавлять и скрывать даже обиду на неверного мужа. В то же времяиграть роль в требующих искренности и самораскрытия монологахперед телекамерой оказалось значительно труднее, чем в условияхобыденного поверхностного общения; очевидно, поэтому съемки истали для Пат стимулом к разводу.

В-третьих, хотя социальные условия и культурная среда, в кото-рых существует американский средний класс, способствуют психологи-ческой стандартизации и деиндивидуализации, личностная мотивацион-ная стратегия все же является делом индивидуального выбора. В концеконцов Лауды, подобно многим представителям того же класса, моглибы участвовать в каком-нибудь социальном, культурном илирелигиозном движении, увлечься благотворительностью, спортом иличем-нибудь еще. Но, как отметила в своем очерке о них писательницаА. Ройфи, Лауды «не умеют и не хотят думать... В этой семье вообщене существует понятий добра и зла... Они похожи на неандер-тальцев».

В те самые годы, когда Лауды таким образом решали своисемейные проблемы, множество других американцев и европейцевосуществляли принципиально иной выбор. Серьезные сдвиги вжизненных ценностях, в семейных отношениях и моральных нормах, вобразе жизни и трудовой этике, которые упоминавшийся уже Инглхартназвал «молчаливой революцией», знаменовали отказ от того типаличностного бытия, который представлен семьей Лаудов. Ведущиммотивом этой «революции» было завоевание свободы индивидуальногосамовыражения во всех сферах жизни личности.

Под влиянием целого ряда социальных и культурных процессов, окоторых речь пойдет ниже, у многих людей возрастал индивидуальныйинтеллектуальный и поведенческий потенциал, но формы выраженияиндивидуальности ограничивались социально признанным набороммоделей поведения, жизненных целей и образа жизни. Сложившиесясоциальные стандарты воспроизводили феномен, который некоторыесоциологи окрестили «индивидуализмом без индивидуальности»: «соци-альность» подавляла индивидуальность, но поощряла индивидуализм,ибо проявлялась в виде поверхностных, обедненных по содержанию, восновном демонстративных социальных связей. В сформулированныхвыше понятиях мотивационной психологии эту ситуацию можноописать как одновременный дефицит индивидуальности и социальности,но воспринималась она прежде всего как подавление личности соци-альными стандартами. В условиях возросших потенций и притязанийиндивида все это приводило к обострению базовой напряженностипсихики, а поиск способов ее разрядки состоял прежде всего в усилениииндивидуального начала.

Мы рассмотрели проявления базовой напряженности психики напримере психологических ситуаций, возникших в определенных истори-ческих и социальных условиях - в развитых индустриальных обществахвторой половины XX в. В других исторических условиях непосредст-

106

венные причины ее обострения могут быть во многом иными.Например, ведущую роль в этом процессе может играть разрушениетрадиционной социальной организации, на которой базировалисьсоциальные связи людей, и возникающая в результате необходимостьперестройки всей системы таких связей. Нечто подобное происходило вантичном мире в канун христианской эры, когда разлагалась объеди-нявшая свободных граждан городская община - полис, что потребовалопринципиально новых способов сочетания индивидуальных и соци-альных сторон психики. Ответом на это требование истории сталовозникновение и распространение новой религии - христианства, а всфере социально-политической психологии ценности свободы игражданского достоинства уступили место ориентациям, выражавшимподчинение людей неограниченной власти империи.

В иных исторических ситуациях кризис старых форм социально-психологических связей и возникновение нового типа индивидуальностибыло обусловлено изменениями в структуре и типах человеческойдеятельности, вызванными сдвигами в социально-экономическом икультурном развитии. В качестве примера можно привести эпохуРеформации и Возрождения, Просвещения и буржуазных революцийXVII-XVIII вв. В пореформенной России основой кризисных явлений всоциальной и личной психологии было сочетание институциональных(отмена крепостного права) и социально-экономических (развитие ры-ночных отношений, становление классов капиталистического общества)сдвигов. В целом можно сказать, что обострение базовой напряжен-ности, переход ее из «спящего» и потенциального в реальное и опре-деляющее поведение людей состояние присуще переломным, кризис-ным историческим эпохам. Именно в такие эпохи происходитразложение старых и возникновение новых типов индивидуальности исоциальности людей. Поэтому мы вправе отнести противоречиеиндивидуального и социального в человеческой природе, порождаемуюэтим противоречием базовую напряженность психики к числудвижущих сил исторического развития человека.

К историческому аспекту проблематики личности мы вернемся вследующем разделе. Пока же отметим, что предлагаемая психологи-ческая категория объясняет не только масштабные социальныеизменения, но нередко и то, что происходит с отдельным человеком всамых разных социально-исторических условиях. Большинство героев«Войны и мира» Толстого - добрые и благородные или мелочные,бездумные и себялюбивые - не мучаются какими-либо личностнымикризисами и проблемами. Они могут грешить и раскаиваться всодеянном, кутить, влюбляться, лгать и изменять, разоряться илиобогащаться, испытывать радость и горе, но живут при этом жизнью«естественной» для своего круга, соответствующей выработанным им«моделям». Лишь двое персонажей - Андрей Болконский и ПьерБезухов - не удовлетворены этими культурными моделями, стремятсятак или иначе выйти за их рамки. Такие «ищущие» люди обладаютболее сильной, чем большинство их современников, индивидуальностьюи стихийно стремятся утвердить ее своим поиском. Когда таких людей

107

становится все больше и больше, уже сам поиск, неудовлетворенность«нормальным» бытием превращается в новую культурную модель ипоявляется - как это произошло в русском дворянском обществе и врусской литературе - галерея «лишних людей». Таким образом явленияиндивидуальные переходят в социально-типичные и серия такихпереходов шаг за шагом перестраивает социально-психологическуюструктуру личности и общества.

Все эти наблюдения показывают, что предложенный способанализа потребностей социального существования позволяет выявитьнекоторые важные аспекты психологической структуры личности, при-чем как в ее чисто индивидуальных, так и социально-типичных харак-теристиках. Конечно, для решения этой задачи недостаточно простоконстатировать наличие в мотивационном «ядре» личности потенциаль-ного или реального конфликта базовых потребностей. Надо ещепонять, как эти базовые потребности и их конфликт воздействуют наформирование конкретных (предметных) потребностей и каким образоморганизуется единая система потребностей и мотивов личности.Предельно краткий ответ на эти вопросы состоит в следующем. Всту-пая в деятельные отношения с миром, человек обнаруживает в этихотношениях и в самом себе определенные способы сочетания социаль-ной и индивидуальной сторон своего бытия. На относительно примитив-ных фазах исторического развития набор этих способов ограничен,жестко и однозначно задан социумом, столь же ограничены поэтому иформы проявления индивидуальности. С развитием цивилизации онистановятся все более разнообразными: это происходит как вследствиедифференциации доступных индивиду видов деятельности, и социаль-ных связей людей, так и обогащения человеческой культуры, психичес-ки усваиваемой (интериоризируемой) индивидами и развивающей ихзадатки и способности. Индивид приобретает все более широкуювозможность выбора между различными потребностями социальногосуществования, между мотивационными стратегиями и системами,определяющими, в чем именно он автономен по отношению к другимлюдям и чем именно он с ними психологически связан. Интенсивностьбазовой напряженности психики воздействует на процесс такого отбора.При слабой ее интенсивности человек развивает и укрепляет теконкретные потребности, «предметы» которых более доступны ипривлекательны для него в силу его объективных и субъективныхвозможностей (нормативных мотивов, усвоенных в процессе социализа-ции, высоты «барьеров»). При интенсивной базовой напряженности илиее усилении, ощущении психического дефицита отбор потребностейпроисходит в процессе поиска, часто трудного и мучительного, сопря-женного с кризисами личности и далеко не всегда успешного.

Социально-индивидуальное строение человеческой деятельности,объективного и психического бытия человека содержит в самом себеразличные мотивационные тенденции: ориентации на творчество иливоспроизведение сложившихся шаблонов, на любовь или эгоизм, навыполнение требований и ожиданий социального окружения или нонкон-формизм по отношению к нему, на пассивное принятие социально

108

заданных знаний и ценностей либо их самостоятельную выработку, насобственное лидерство и авторитет либо подчинение лидерству иавторитету других. Все эти и иные потребности социального существо-вания пробуждаются не потому, что, как полагают сторонники«пирамидальной» концепции, они заложены в генетическом коде иактуализируются по мере удовлетворения «низших», витальных потреб-ностей. Их порождает и укрепляет возникающая перед каждымчеловеком необходимость определить в рамках существующихсоциальных отношений свою психологическую позицию, мотивы своейактивности в этих отношениях.

Вопреки пирамидальной концепции «низшие» и «высшие» потреб-ности сосуществуют и могут проявляться с равной силой в психикеодного и того же человека. Так, человек может быть поглощентяжелой борьбой за кусок хлеба и в то же время любить своих близких,и именно эта любовь может побуждать его умножать свои усилия пообеспечению материальных нужд семьи, утверждать свою личность втаких усилиях. Потребности разного «ранга» не только сосуществуют,но и находятся между собой в определенных взаимосвязях. Такого родавзаимосвязи формируют единство мотивационной системы личности.Один из их типичных видов - использование «объектов» потребностейфизического существования в качестве реализаторов потребностейсуществования социального. Так, родители, которые стремятся хорошонакормить и одеть своих детей, удовлетворяют таким образом своюпотребность в любви.

Другой достаточно типичный пример - так называемое «престиж-ное», или «демонстративное» потребление. Хорошо известно, чтоматериальные блага и условия, составляющие объект потребностейфизического существования, выполняют одновременно и другуюфункцию: они символически демонстрируют социальный статус и груп-повую принадлежность людей51. Посредством определенного наборапотребительских благ (стиль одежды, марка автомобиля, способы иметоды проведения досуга и т.д.) люди удовлетворяют свою потреб-ность включения в социум, группу, демонстрируя приверженностьпринятым в определенной социальной среде нормам и вкусам. Тот жеспособ используется для разных видов самоутверждения: удовлетво-рения потребности в престиже, символизации личного успеха и т.д.Оригинальность, экзотичность потребительского поведения использу-ется как средство утверждения личной автономии. Все эти примерыпоказывают, что потребности социального существования воздейст-вуют на формы, принимаемые потребностями существования физичес-кого, организуя и регулируя таким образом всю мотивационнуюсистему человеку.

На определенной фазе социального и культурного развитиясамоутверждение и самовыявление личности осознается как самостоя-тельная проблема, становится предметом рефлексии. Этот происходя-

51 Эта функция материального и культурного потребления наиболее глубоко раскрыта вконцепции французского социолога П. Бурдье (Bouridieu P. La distinction. P., 1979).

109

щий в общественном сознании процесс дифференциации потребностейразличного типа создает почву для появления соответствующих видовсамосознания («личностных теорий») и научных концепций. К числупоследних принадлежит и концепция самоактуализации, развития «гума-нистической психологией». Представляется, что отделяя соответству-ющую потребность от всех других в качестве вершины их пирами-дальной структуры, представители данного направления смешиваюткультурно-интеллектуальный феномен рефлексии о самоактуализации сее реальным психологическим содержанием. В действительности лич-ность может реализовать эту потребность практически в любом видедеятельности52, никак не рефлектируя по поводу своей «самоситу-ализации». Фидий и Микеланджело, по всей вероятности, творили своишедевры, не рассуждая по поводу потребностей, стимулировавших ихтворчество. Так же, как множество обыкновенных людей с удо-вольствием работают, любят, делают карьеру или обогащаются, неотдавая себе отчета, почему они это делают.

Это «почему» подводит нас к одной из самых непроницаемых тайнчеловеческой психики. Если мы можем понять или догадаться, какиемотивы направляют действия конкретного человека, то мы не всостоянии ответить на вопрос, почему он «выбирает» именно данную, ане какую-то другую систему мотивов, чем вообще определяетсяиндивидуальный выбор поведения. Как отмечают В.П. Зинченко иМ.К. Мамардашвили, существуют психические явления и связи двухродов: те, которые контролируются волей и сознанием и «неявные поотношению к нему (сознанию. - Г.Д.) и им неконтролируемые (и в этомсмысле не контролируемые субъектом и вообще бессубъектные)».Ссылаясь на опыт фрейдовского психоанализа, авторы в то же времявозражают против отнесения этих «бессубъектных» явлений к особовыделяемой сфере бессознательного, отмечая, что само это понятие,интерпретация его как «реально существующего глубокого слояпсихики» есть «продукт вульгаризации психоанализа». «Величие Фрей-да, - считают Зинченко и Мамардашвили, - состояло в том, что онтрактовал бессознательное как вневременное и метапсихическое»53.Здесь естественно напрашивается параллель с мыслью Харпе ометапсихическом характере человеческих «сил».

Отнесение наиболее глубоких, неконтролируемых сознанием, но«прорывающихся» в него и воздействующих на него процессов, собст-венно, и определяющих индивидуальность человека к метапсихическимв сущности означает не что иное, как признание их непознанности (илинепознаваемости?), во всяком случае в рамках психологической науки.Конечно, можно признать совокупность таких процессов и явленийнеким синтезом природных задатков и интериоризированного социаль-

52 См.: Анциферова Л.И. Некоторые вопросы исследования личности в психологиикапиталистических стран // Теоретические и методологические проблемы психологииличности. С. 233.

53 Зинченко В.П., Мамардашвили М.К. Изучение высших психических функций икатегория бессознательного // Вопр. философии. 1991. № 10. С. 37, 38.

110

ного, культурного и личного опыта, однако подобное утверждениеносит слишком общий характер, не дает само по себе надежногоинструментария для конкретного анализа неконтролируемых сознаниемсил. Можно отнести тайну индивидуальной личности к той сфере,которую издавна называют душой и которая вообще неподвластнарациональному знанию... Право выбора принадлежит читателю.

Так или иначе, исследование подобных проблем не являетсяспецифической задачей социально-политической психологии. Для нееважно другое: масштабы и формы проявления индивидуальности неод-нородны и от этих ее параметров зависят типологические структурыличности, существующие в каждом обществе, соответствующие имсодержание и интенсивность потребностей социального существованиялюдей. Ибо именно эти структурирующие личность потребностипредставляют собой тот психический «материал», который формируетмотивационную основу социально-политической психологии. Эти общиетезисы позволит лучше понять историческая динамика диалектикисоциального и индивидуального, которая рассматривается в следующемпараграфе.

4. Социально-индивидуальный человек и историческая динамикасоциально-политической психологии

«Одно из поразительных открытий философскойантропологии XX века - отмечают философыП. Гуревич и В. Степин, - состоит в том, что че-ловек - это еще не сложившееся создание. Да, внем есть некий базовый пунктир. Но он открытдля приключения, саморазвития. Возможно, древ-

ний человек принципиально иное творение. А человек грядущего ста-нет непохожим на современного»54. Многое говорит о том, что исто-рические уровни человеческого развития, своеобразие каждого из этихуровней имеют в своей основе специфику соотношения индивиду-альности и социальности, конкретных форм их проявления в психике.

К такому выводу подводит, например, анализ социально-психо-логических особенностей античной, точнее, древнегреческой цивили-зации. Как показала один из крупнейших социальных философов XX в.Ханна Арендт, эти особенности выражены в знаменитом арис-тотелевом определении человека как «политического существа». ДляАристотеля политика, т.е. участие в жизни сообщества свободных иравных граждан - полиса есть признак подлинно человеческого бытия,так как в нем человек не является ни объектом, ни субъектомсоциального принуждения, не подчинен естественным нуждам под-держания собственного существования. Политика противостоит в этомплане частной жизни, домашнему очагу, где осуществляется мате-риально-производственная деятельность и царят отношения господства-подчинения: раба и рабовладельца, главы семьи и ее членов. Иными

54 Независимая газета. 1993. 15 апр.

111

Индивидуаль-ность как куль-турно-истори-ческий феномен

словами, общественно-политическая жизнь есть сфера проявленияиндивидуальной свободы, базой и условием которой является рабство иавторитарная власть за пределами собственно политической сферы55.Из этого, очевидно, следует, что «социальность» грека классическойэпохи выступала как бы в двух ипостасях: как ассоциация граждан вполисе, дававшая простор индивидуальному самовыявлению в поли-тической или творческой деятельности, и как подчинение жесткимнормам патриархального рабовладельческого общества в частной ихозяйственной жизни. Понятно, что такая форма реализации потреб-ностей социального существования соответствовала принципам антич-ной рабовладельческой демократии.

Аристотелево понимание человека интересно теоретически в двухотношениях. Во-первых, оно выражает такое его отношение к поли-тике, которое представляет собой прямую и непосредственную экстра-поляцию потребностей социального существования в сферу социально-политической психологии. В истории такая психологическая ситуация -редкое исключение, связанное в данном случае со своеобразиемклассического античного полиса как особого типа организации соци-ально-политической жизни.

Во-вторых, Аристотелево определение отражает не столько реаль-ную роль политики в жизни и сознании любого грека классическойэпохи, сколько определенную культурную норму. Смысл нормы состоитв том, что индивидуальный потенциал человека, его собственная актив-ность, инициатива и т.д. реализуются в общественно-политическойжизни.

Любая культура фиксирует эталоны, нормы мышления и деятель-ности людей в социуме; тем самым она определяет формы, направ-ления, границы проявления индивидуальности. Воспроизводство социу-ма есть в то же время воспроизводство культуры. Наиболее распрост-раненный способ индивидуального выделения на протяжении длитель-ных периодов человеческой истории состоял в том, что индивид лучше,полнее других реализовал социальные нормы и требования, укоренен-ные в соответствующей культуре. Такова индивидуальность героевдревних и средневековых эпосов, воплощаемая воинской доблестью исилой, честью и верностью долгу. По мере усложнения культур, ихнормативной структуры возрастает и многообразие задаваемых имиформ проявления индивидуальности; так, в европейской средневековойкультуре такими формами выступают одновременно и ратные подвигирыцаря, и аскетическое самоотречение христианского мученика.

Подобные типы индивидуальности можно назвать конформными,или интракультурными. Ибо их общая черта состоит в том, что онисанкционируются, поощряются социальными нормами, закрепленными вкультуре. Ценности соответствующей культуры определяют ту сферудеятельности, в которой преимущественно развертывается свободаиндивидуальной инициативы, другие же сферы находятся за пределамиэтой свободы.

55Arendt H. Condition de 1'homme moderne. P., 1983. P. 32-34.

112

Так, в зрелой буржуазной культуре с присущей ей апологией меж-индивидной конкуренции, казалось бы, санкционируется неограни-ченный индивидуализм; однако на деле он заключен в достаточно узкиерамки делового предпринимательского успеха и сочетается со стандарт-ностью мышления и поведения во всех областях, выходящих за этирамки; стандартизация охватывает жизненные цели индивида, егомораль, философию и т.д.

В условиях позднего капитализма, создавшего «общество массовогопотребления», границы индивидуальной свободы модифицируются ирасширяются: массовая культура распространяет ее на сферу потреб-ления и наслаждения, где она поощряет поиск «индивидуального стиля».Однако, если приглядеться поближе к подобным новым формам инди-видуализма, становится ясным, что за ними стоит все та же высшаяценность успеха в межиндивидной конкуренции (потреблять и наслаж-даться больше и лучше, чем другие!). Герои массовой культуры, будьто Джеймс Бонд, звезды политики, кино или эстрады, являются героямине только благодаря каким-то содержательным особенностям их дея-тельности, сколько потому, что они воплощают мечту об успехе (дажеобраз Христа переосмыслен в известной рок-опере в качестве супер-звезды мировой истории!).

Интракультурная индивидуальность отнюдь не чужда и обществу,провозгласившему своим идеалом тотальное подчинение индивидаинтересам коллектива. Это индивидуальность инициаторов различныхтрудовых починов, победителей в социалистическом соревновании,наконец, долго служившая примером для советских детей индиви-дуальность Павлика Морозова, превзошедшего и своих сверстников, истаршее поколение в наиболее почитаемой в 30-е годы сфередоносительства.

Интракультурная, конформная индивидуальность всегда преобла-дала во всех областях человеческой жизни. Но в то же время опытвновь и вновь подсказывал людям, что привязанность к норме, тра-диции и привычке сужает и обедняет их бытие, подавляет дарованныеим способности, вообще делает невозможным какое-либо обновлениежизни56. Иначе не возникали бы рядом с героями, покорными судьбе идолгу, герои - бунтари, Прометей рядом с Гераклом. И комичный, неразумеющий простейших общепринятых истин Иванушка-дурачококазывался в конечном счете умнее и удачливее своих «правильных»братьев.

Вообще, видимо, нельзя считать случайностью, что и в фольклореи в мифологии индивидуальный выход за рамки общепринятого иобщедоступного часто связывается с силой ума, изобретательностью,

56 У блаженного Августина понятие «начала» как возникновения чего-то нового (initium)выражает специфическую целевую функцию человека: «Человек и был создан длятого, чтобы было начало...» (De civitate Dei. XII, 20). Комментируя этот тезис, ХаннаАрендт справедливо отмечает связь обновленческой функции, присущей человеку, сего индивидуальностью - с тем. что «каждый человек уникален и таким обра-зом с каждым рождением что-то новое приходит в мир». Arendt H. Op. cit.Р. 199-200.

113

творческим даром. Именно этими качествами отличается, например,многоумный Одиссей от других героев гомеровского эпоса: Ахиллхрабрее и сильнее других эллинов, но храбрость, личное мужество -общепризнанная священная социальная норма в гомеровском обществе.Ум же вообще не может быть нормой, он - сугубо личное достояние,поэтому «новый интеллектуальный героизм», который, по выражениюА.Ф. Лосева, воплощен в Одиссее57 не вписывается в какие-либокультурные рамки или религиозные предписания, ведь в хитрости исиле интеллекта с ним трудно состязаться даже покровительствующейему богине мудрости Афине. Поэтому индивидуальность, представ-ленную Прометеем и Одиссеем, всеми чудаками-новаторами мифологиии фольклора, можно было бы - при всем несходстве этих персонажей -назвать метакультурной.

Метакультурная индивидуальность выступает в истории какнеобходимое звено культурной эволюции, исходный пункт форми-рования новых культур. Поэтому она становится особенно заметной впереходные эпохи. Архаический Одиссей еще не обладал качествами«интеллектуального героя», он приобрел их лишь на ионийской ступениразвития эпоса58. Первые христиане-бедняки из городских низов и детиримских патрициев, обрекавшие себя на мученичество ради новойверы, рвали путы, связывавшие их с господствующей культурой, изакладывали фундамент нового культурного здания. А почти дватысячелетия спустя молодые бунтари из западного «среднего класса»,объявив себя представителями «контркультуры», в действительностисоздавали новую систему культурных норм и ценностей, ориенти-рованную на свободное самовыявление личности. В подобных пере-ходных ситуациях метакультурная индивидуальность часто принимаетэкстремальные, разрушительные по отношению к господствующимнормам формы, необходимые именно для становления, утвержденияновой культуры. Впоследствии же она освобождается от этого экстре-мизма и функционирует в более умеренных, «спокойных», рутинныхформах, выражающих не только разрыв, но и элементы преем-ственности по отношению к старой культуре.

Нонконформизм, отличающий метакультурную индивидуальность,отнюдь не означает, что она вообще не связана с господствующейкультурой и объединяемой ею социумом, является, так сказать,асоциальной индивидуальностью. Напротив, можно утверждать, что исама возможность этого нонконформизма и уровень его радикализма, ите конкретные ценностные ориентации, которые он принимает,кореняется в исторической почве соответствующей культуры. Но-ситель метакультурной индивидуальности творчески использует для ееутверждения «материал», предоставленный ему обществом и егокультурой, ее можно было бы определить как способность к нестан-дартному освоению и переработке социального культурного опыта. Ивместе с тем эта индивидуальность выражает определенную позицию

57 См.: Лосев А.Ф. Одиссей. Мифы народов мира. М., 1982. Т. 2. С. 244.58 См.: Там же. С. 243.

114

индивида по отношению именно к социуму, является в этом смыслесоциально-значимой.

Сама возможность проявления метакультурной индивидуальности,мера этой возможности определяется культурными нормами данногообщества; в этом состоит ее генетическая связь с индивидуальностьюинтракультурной. Китаист Ж. Жерне и эллинист Ж.-П. Вернан всравнительном исследовании, посвященном социальной и идейнойэволюции Китая и Греции в VI-II вв. до н.э., показывают, скольразличен был статус индивида в этих двух обществах. Китайскаякультура и религия не оставляли места для какого-либо произвольноговмешательства индивида в естественный ход вещей, в универсальныйпорядок: «действие может быть успешным, лишь если оно соответ-ствует постоянным тенденциям человека или сил природы». В Греции,напротив, истинно человеческим качеством считалась «свобода челове-ка в его отношениях с другим», индивидуальная автономия59. Амери-канский этнограф М. Мид, обобщив результаты коллективногоисследования межличностных отношений у первобытных народов,выделила культуры сотрудничества, соперничества и индивидуалис-тические, санкционирующие «поведение, при котором индивид стре-мится к поставленной цели, не принимая во внимание других»60.

Эти примеры показывают, что культуры обществ, находящихся насходных стадиях социально-экономического развития и существующиесинхронно, дают совершенно различные возможности для выявленияиндивидуальности. Но это вместе с тем означает и неоднородностькультурных предпосылок для возникновения нонконформизма, рвущегос заданными нормами, следовательно, и для динамизма всего обще-ственного и культурного развития, в том числе и для появления в немреволюционных моментов. Продолжая только что приведенный при-мер, достаточно сравнить с этой точки зрения темпы культурнойэволюции Китая и европейской античности.

Видимо, развитие капитализма в Западной Европе при сохранениидокапиталистических отношений в других регионах цивилизованногомира в немалой мере облегчалось подобными культурными факторами.Даже «рыцарский» этос гомеровской эпохи и средневековья польскаяисследовательница истории морали М. Оссовская считает возможнымопределить как индивидуалистический: и для Ахилла и для Роланда«соображения собственного престижа были важнее заботы о судьбебоевых соратников»61, Европейский античный и средневековый индиви-дуализм создал историческую почву для гуманистического индиви-дуализма Возрождения и формирования буржуазного типа лично-сти.

В целом представляется очевидным, что каждая культура и суб-культура детерминирует конкретно-исторические формы соотношения

59 Vernant J.-P. Mythe et societe en Grece ancienne. P., 1982. P. 89, 94.60 Mead M. Introduction // Cooperation and competition among primitive peoples. N.Y.; L.,

1937. P. 16.61 Оссовская М. Рыцарь и буржуа: исследование по истории морали. М., 1987. с. 106.

115

социальности и индивидуальности в психике и поведении личности. Иточно также она детерминирует возможности «мутаций» - уровень иформы проявления метакультурной индивидуальности. Эта детерми-нация, несомненно, осуществляется по многим каналам, но централь-ную роль в ней играет механизм социализации личности в рамкахсоциальных групп различного уровня.

Еще более глубоким, чем культура, детерминантом указанногосоотношения, конкретно-исторических форм индивидуальности являет-ся характер социально-групповых связей индивидов, которые, собст-венно, и образуют в своей совокупности то, что мы называем социу-мом. Такие качества этих связей, как их объем и интенсивность, сферыфункционирования, степень жесткости и эластичности, характеризуютсоциальную структуру каждого общества.

Разложение определенного типа социальных связей (например,первобытной общины, античного полиса и т.д.) обычно нарушаетсложившиеся формы отношений между индивидом и социумом ипорождает кризис этих отношений. Индивид оказывается в подобныхситуациях одновременно и более автономным, и одиноким, предо-ставленным самому себе и лишенным социальной идентичности. Этикризисные состояния порождают поиск новых форм социальности,которые в конце концов и утверждаются в новых типах культуры. Ивместе с тем каждый такой переход вносит какие-то изменения встатус индивида и конкретные формы индивидуальности.

Примат социального над индивидуальным - осно-вополагающий принцип традиционных типов соци-ально-политической психологии. Этот принцип могбыть нарушен и заменен принципом свободной ин-

дивидуальной активности в общественно-политической сфере лишь вспецифических, ограниченных временем и пространством историческихусловиях, какие сложились, например, в демократических древне-греческих полисах. В иных, абсолютно преобладающих в историиусловиях, в древности, средневековье, отчасти в новое и новейшеевремя господствовали типы личности, для которых социально-политическая жизнь была сферой, отчужденной от их индивидуальныхмотивов или подчинявшей эти мотивы социально-групповым нормам.Отношение личности к этой сфере определяется тем, что она, во-первых, воспринимается как источник порядка, стабильности, безопас-ности, т.е. ценностей, выражающих элементарные потребности физи-ческого существования. Во-вторых, воплощающая эту сферу, государ-ственная власть выполняет роль символа, удовлетворяющего потреб-ность людей в психологической интеграции в большую социальнуюобщность: государство «представляет» эту общность, имеющую чащевсего этнический и (или) территориальный характер, выступает какмеханизм осознания собственного «мы».

Такой тип социально-политической мотивации составлял психологи-ческую базу различных деспотических и абсолютистских, авторитарныхи тоталитарных политических режимов, а также организованных поавторитарно-иерархическому принципу («вождь-массы») общественных

116

Традиционнаямодель человека

движений. Ибо эта разновидность мотивации предполагает отказ отличной социально-политической активности и инициативы, передачу«права» на такую активность институтам социума, прежде всего и чащевсего - институтам власти. Он питает авторитарно-патерналистскийтип политической психологии.

Возникновение и развитие в XVIII-XIX вв. демократических типовобщественного устройства, несомненно, было связано со становлениемнового типа личности. Развитие капитализма, «культурные революции»позднего средневековья (Реформация, Возрождение) и нового времени(Просвещение) значительно обогащали сферу интракультурной индиви-дуальности. Личная ответственность и личная инициатива стали необ-ходимыми качествами человеческой жизни в новых историческихусловиях, принцип воспроизводства, нерушимой стабильности тради-ционных норм и отношений стал вытесняться принципами развития,обновления. Личность нового типа проявляла возросшую способность киндивидуальной инициативе, инновационной деятельности, «авантюре».Эти качества ее экстраполировались в социально-политическую пси-хологию: жесткая регламентация различных сторон жизни, сословно-иерархическая организация общества, неспособность институтов властиучитывать многообразные и дифференцирующиеся социальные интере-сы препятствовали резко возросшей индивидуальной активности. Цен-ности свободы и равенства, борьба за утверждение представительнойдемократии стали способом преодоления подобных барьеров.

В современной политической психологии высказывается мнение,будто такого рода ценности непосредственно выражают соответст-вующие им базовые, врожденные потребности людей62. Вряд ли можноотрицать, что требования свободы и равенства в конечном счетевосходят к потребности в индивидуальной автономии, однако именнотакую ценностно-мотивационную форму эта потребность приобретаетдалеко не всегда, а в определенных исторических условиях. По-требность человека раннебуржуазной эпохи в политической свободе -это прежде всего потребность в защите от давления государственных,правовых, религиозных институтов на выбор им форм, направления исодержания собственной деятельности и мышления. Это также свободавлиять в своих интересах на деятельность государства. Сходноезначение имеет и требование равенства: оно выражает прежде всегостремление к свободе от социально-правовых ограничений, наклады-ваемых на деятельность личности сословными барьерами, к равенствушансов в межличностной конкуренции.

Политическая свобода и демократия имеют для этого человека,как бы он ни дорожил ими, инструментальное значение - они сутьвнешние условия для выявления и утверждения индивидуальности запределами социально-политической сферы (в бизнесе, интеллек-туальном или культурном творчестве, выборе вида и места трудовойдеятельности и т.д.). В самой же этой сфере индивиду - если он,

62 Lane R.E. Motives for Liberty, Equality, Fraternity: the Effects of Market and State // PoliticalPsychology. 1979. Vol. 1. N 2.

117

конечно, не профессиональный политик - делать нечего: в ней гос-подствуют отчужденные от него социальные институты (делегированиевласти избираемым депутатам или президентам отнюдь не означает,как известно, активного участия избирателей в общественно-поли-тической деятельности).

В целом, если в докапиталистических и воспроизводящих их поли-тическую организацию современных обществах социально-политичес-кая психология впитывала в себя главным образом личностные потреб-ности в защите, порядке, предельной интеграции в социум, освобожда-ющей от личной ответственности и трудностей личного выбора, то вдемократически (при всей относительности и неточности этого понятия)организованных обществах она выражает мотивационную ориентациюна индивидуальное и социальное развитие, движение, обновление.Понятно, что за этими двумя типами социально-политической психоло-гии стоят принципиально различные и по-разному организованныесистемы личных потребностей социального существования.

Несмотря на отмеченный выше инструментальный вначале харак-тер потребностей в свободе и равенстве, они приобрели в условияхкапитализма и представительной демократии собственную логикуразвития и оказали в конце концов глубокое воздействие на лич-ностную мотивацию. Ситуация межиндивидного соперничества («борь-бы всех против всех»), взаимного дистанцирования людей друг от другавызывала необходимость в новых психологических механизмах защитыличности, способных заменить прежнюю приобретаемую ценойподавления индивидуальности жесткую связь с социумом, конформноеподчинение социальным институтам (общине, сословию, патрону,государству). Таким механизмом, психологически компенсирующим воз-растающее одиночество личности, стало укрепляющееся у нее чувствосамоценности собственного достоинства индивида. А это чувство, всвою очередь, стимулировало становление нового типа социальныхсвязей, основанных уже не на нормативных предписаниях (сословных,общинных или религиозных), но на осознании общности групповогоположения и социальных интересов.

Такое осознание придало новое - уже не инструментальное, носамоценное значение требованию социально-правового равенства, кото-рое именно в этом своем новом качестве вошло в социально-по-литическую психологию капиталистических обществ. Такие характери-зующие их историю явления, как развитие массового рабочего и другихдвижений, трудового законодательства, успешная борьба за всеобщееизбирательное право, за равноправие этнических меньшинств, за после-довательное развитие институтов представительной демократии и конс-титуционно-республиканское политическое устройство, за различныесоциальные права (на образование, социальное обеспечение, здраво-охранение и т.д.), были бы невозможны без отмеченных психологи-ческих сдвигов. И вместе с тем устойчивость авторитарных режимов вомногих странах и регионах мира, рецидивы тирании и деспотизма втоталитарных режимах XX в. свидетельствуют о неравномерности илинезавершенности рассмотренных процессов в исторической эволюции

118

личностной мотивации. Во многих же обществах до наших дней весьмаустойчивы те мотивационные структуры, которые сложились вдокапиталистическую эпоху.

При всем различии форм социальности и интракультурной инди-видуальности, их комбинаций, характерных для личности капи-талистической и предшествующих эпох, между ними существует иглубокая общность.

Примерно до середины XX в. сохранялась определенная всеобщаямодель соотношения социального и индивидуального в человеке.Условно ее можно назвать традиционной - разумеется, не в том смыс-ле, в каком говорят о «традиционных обществах», еще не затронутыхкапиталистической модернизаций. Человек продолжал проявляться какиндивид, выделяться из себе подобных лишь в пределах, заданных егосоциальной группой, как бы с оглядкой на нее. Описанная модельсоциально-индивидуального строения человеческой психики, разумеет-ся, отражает лишь ее наиболее типичные, «массовидные» свойства впределах предшествующей истории. Важно в то же время видеть, чтона поздних ее стадиях развитие культуры, ее возрастающие плюрализми внутренняя противоречивость все более расширяют возможностипроявления метакультурной индивидуальности. Само по себе этообстоятельство создавало предпосылки для эволюции данной модели.Решающую же роль в ее разложении играют происходящие в нашевремя далеко идущие изменения в структуре межчеловеческих связей,обусловливающих формы проявления социальности и индивидуальностив психике человека.

Радикальный переворот в системе социальныхсвязей человека во многом обусловлен процес-сами, усложняющими социально-групповую струк-туру общества. Большие и малые группы, осно-

ванные на социально-экономической дифференциации общества, всеболее теряют свою роль пространства, в котором замыкаютсянепосредственные отношения между людьми, формируются их мотивы,представления, ценности. Разумеется, классы, слои, профессиональныеи иные социально-экономические группы, меняя свой состав и границы,продолжают существовать; сложное взаимодействие их интересов ипрактические отношения между ними, как и прежде, образуютсодержание жизни общества, во многом определяют его динамику,Однако значительно ослабевают связи между каждой из такого родагрупп, ее «низовыми», первичными ячейками и личностью.

Во-первых, в силу резко возросших темпов социальных измененийэти связи теряют устойчивость, определенность, однозначность: длясовременного человека все более типичным становится такой жиз-ненный путь, в ходе которого он, переходя из родительской семьи вшколу, а затем несколько раз меняя свое профессиональное положениеи место в жизни, уже не в состоянии целиком идентифицировать себя скакой-либо определенной ячейкой общества.

Во-вторых, выйдя из своей былой культурной изоляции, большиесоциальные группы и их первичные ячейки все меньше способны

119

Современная ин-дивидуализация

передавать личности свою специфическую групповую культуру. Этукультуру размывают хорошо известные процессы «омассовления»,«усреднения», стандартизации и интернационализации типов материаль-ного и культурного потребления, источников и содержания социальнойинформации, образов жизни и способов проведения досуга. Человекможет жить в центре Европы или на побережье Тихого океана, иметьвысокий или скромный уровень дохода, быть рабочим или банкиром, ноокружающий его вещный мир, его повседневные бытовые занятия иразвлечения, продолжая отражать его реальные материальные воз-можности, тем не менее все больше нивелируются. Традиционные,отличавшиеся относительно высоким уровнем культурно-психоло-гической гомогенности группы в той или иной мере растворяются вболее аморфных массовых общностях.

Современные сдвиги в отношениях между индивидом и социумомидут в направлении большей эластичности, многосторонности, меньшейжесткости социальных связей человека и создают, следовательно,больший простор проявлению его индивидуальности. В этих сдвигахвыражается новый этап роста автономии индивида, историческогопроцесса индивидуализации человека. При этом надо отчетливо видеть,что индивидуализация сплошь и рядом проявляется чисто негативно -как растущее одиночество, социальная дезориентация человека, рас-ширяющая возможность манипуляции его сознанием и поведением. Ноона может вести и к реальному возвышению его индивидуальности,способности вносить творческий, уникальный вклад в жизнь общества.

Эта противоречивость тенденций накладывает глубокую печать наразвитие потребностей и мотивов современного человека. Освобож-даясь от жестких групповых стандартов, они становятся более«раскованными», многообразными. Конечно, в обширных зонах голодаи нищеты, столь типичных для стран третьего мира, в наиболее обездо-ленных слоях развитых обществ забота о хлебе насущном, об элемен-тарном выживании остается доминантой системы потребностей. Новсюду, где человек в состоянии отвлечься от этой заботы, он ищетиных точек приложения своим жизненным силам. И ищет их в разныхнаправлениях, отнюдь не сводящихся к одному лишь материальномублагосостоянию, обогащению или превосходству над другими людьми.Сколь часто в одних и тех же социальных слоях мы наблюдаемодновременно людей, отдающих себя погоне за заработком и вещами,и тех, кто отказывается участвовать в этой погоне, стремится уравно-весить труд ради заработка более протяженной и эмоционально насы-щенной внетрудовой частной жизнью. Не случайно в самых разныхуголках мира звучат жалобы на упадок трудовой морали, призывы кпоиску новых стимулов труда - таких, как его самостоятельность,творческое содержание.

Современный человек поставил под вопрос традиционное дляиндустриальной цивилизации обожествление роста производства, мате-риального богатства, цели и ценности, выраженные лозунгом «боль-ше!». «Антииндустриальные» теории, получившие широкое распро-странение начиная с 70-х годов, подъем экологических движений - это

120

лишь видимая верхушка айсберга, их питает глубокий перелом вобщественных настроениях.

Некоторые наиболее радикальные экологисты полагают, будтонаступает время, когда экономика вообще отходит на задний планчеловеческой жизни. Подобные представления наивны и утопичны:экономика нужна людям не менее, чем раньше, но меняется характертребований, которые они предъявляют к содержанию и к результатампроизводственного процесса. Становлению этих новых требований вогромной мере способствовали возможности, открытые современнойнаучно-технической революцией. Акцент в них переносится с коли-чественных целей на способность экономики улучшать все стороныкачества жизни людей, придавать все более многообразный и инди-видуализированный характер процессам выявления и удовлетворенияих потребностей. Традиционная ценовая конкуренция уступает местоконкуренции, в которой побеждает тот, кто умеет производить болееразнообразные и отличающиеся принципиальной новизной блага иуслуги. Наиболее привлекательными для производителя все чащеоказываются такие типы производства, которые позволяют не толькобольше заработать, но и проявить свои индивидуальные способности иавтономию (с этим связано бурное развитие технически передовогомелкого производства в ряде стран). В общем, от экономики хотят,чтобы она была более гуманной, отвечающей растущему богатствуиндивидуальных запросов.

Теоретики «массового общества» утверждают, будто оно способ-ствует унификации и обезличиванию человеческих потребностей. Дей-ствительно, становление массового производства и массового потреб-ления привело к глобальному распространению унифицированных по-требительских стандартов, превращению гонки за этими стандартами исостязание в сфере потребления (иметь столько же или больше, чемдругой!), в одну из ведущих социально-психологических тенденций со-временного общества. Не случайно его назвали «обществом потреб-ления».

И все же унификация и стандартизация потребностей - это лишьодин, и притом наиболее видимый, поверхностный аспект их эволюции.Она отражает более глубокий процесс разложения узкогрупповых стан-дартов потребления и мотивации, символизировавших и закреплявшихсоциальную идентичность личности. Современное массовое потребле-ние вытесняет эти стандарты, но не может заменить их в качестверешающего регулятора потребностей и мотивов. Стремления, запросы,влечения современного человека неизмеримо богаче того набора чистопотребительских ценностей, который задается массовым стандартом. Вотличие от ценностей традиционных групповых культур он не даетготового ответа на вопросы: «Кто я и с кем?», «Что для меня более ичто менее важно, к чему я должен стремиться и чем могу пренебречь?».Ответ на эти вопросы должен давать сам индивид. Или, говоря точнее,делать собственный выбор из возможных вариантов ответа... Такимобразом, за массификацией и стандартизацией скрывается резкорасширившееся поле свободного самоопределения личности.

121

Трудности такого выбора велики, особенно на ранних этапахстановления личности. Множество болезненных явлений современнойжизни, - от наркомании до «безмотивной» преступности, от культа все-дозволенности и агрессивности до равнодушия к любой целенаправлен-ной деятельности, особенно широко распространенных в подростковой имолодежной среде, так или иначе связано с этими трудностями. И непотому ли столь популярен рок, что он глушит своим шумом,ажиотажем массовых сборищ мучительные чувства бессмысленности иодиночества, которыми охвачена часть молодежи? Но стоящие в этомряду кризисные явления - лишь одно из следствий индивидуализациичеловеческих мотивов. О реальности совсем иных ее последствийговорит идущий в той же молодежной среде напряженный поиск новыхформ социальной активности и человеческой общности, выразившийсяв повсеместном подъеме неформальных движений. В сущности, онизнаменуют собой попытку по-новому определить соотношениеиндивидуального и социального в системе человеческих мотивов.

Человек-индивид не может не черпать свои мотивы из мате-риальной и духовной культуры общества, в котором он живет, неможет не выражать в них свою общность с другими людьми. Но он -инстинктивно или сознательно - все сильнее стремится выразить в нихи свое собственное, неповторимое Я.

Индивидуализация мотивов тесно сопряжена со сдвигами в способахпознавательной деятельности, в отношениях человеческого сознания собъективным миром. Традиционные групповые культуры «снабжали»индивида более или менее четкой системой представлений как овозможных направлениях его действий, так и о пределах этих воз-можностей. В той мере, в какой групповые культуры выполняли функ-цию резервуара социальных знаний, они укрепляли самой жесткостью,устойчивостью своей структуры определенность, ясность, целостностьподобных представлений. Социальный опыт современного человека,его знания о мире куда более многообразны, противоречивы, «разорва-ны». Мир, в котором он живет, неимоверно усложнился по сравнению смиром предшествующих поколений. Он требует и принципиальноновых способов ориентации в действительности, ее «освоения»человеком.

Такого рода новые способы предполагают, в частности, иное, чемпрежде, соотношение между культурой, культурной традицией каквоплощением исторической памяти человеческих групп, обобщением ихпрошлого опыта и ориентацией сегодняшнего, актуального поведения.В быстро меняющемся мире прошлый опыт реже может служитьнадежным компасом, необходимы гораздо более быстрое освоениенового, большие реактивность, подвижность. В ситуации, в которойвозрастают автономия положения и деятельности индивида, неустой-чивость и множественность его социально-групповых связей, неизбежноболее индивидуализированными, автономными становятся его позна-вательные и мыслительные процессы.

Речь не идет, разумеется, о том, что все или большинство людейстали вдруг критически мыслящими личностями, способными само-

122

стоятельно вырабатывать собственное мировоззрение. Интеллек-туальная самостоятельность, как и другие аспекты индивидуализации,чаще всего проявляется преимущественно в негативной форме - внедоверии к интеллектуальной компетентности общественных и поли-тических институтов и к распространяемой ими информации. Именнопоэтому главным объектом и «жертвой» критицизма становятся идейно-политические доктрины, партии, церковь, средства массовой информа-ции. В США за 20 лет, отделяющих начало 80-х годов от начала 60-х,с 56 до 29% уменьшилась доля людей, верящих в компетентностьполитического руководства; в 1981 г. 40% опрошенных считали, что иправительство, и телевидение, и газеты часто или всегда лгут63. Аведь американское общество всегда отличал особый конформизммассового сознания. В большинстве развитых капиталистических странв последние десятилетия происходил процесс секуляризации, падаловлияние «официальных» церквей и религий. В иных социально-политических условиях и во многом вследствие иных непосредственныхпричин процесс отчуждения людей от политических и общественныхинститутов усиливался долгие годы и в социалистических обществах.

Конечно, подобные факты и явления можно рассматривать какпризнак кризиса определенных мировоззренческих систем и полити-ческих сил, отнюдь не исключающего все той же некритической веры вкакие-то новые системы и силы. Ведь говоря, например, о кризисерелигиозности в определенных обществах, нельзя забывать об ееусилении в других местах, а также об оживлении всякого рода нетра-диционных культов. Не только в странах третьего мира, но кое-где ина «просвещенном» Западе появляются новые претенденты на рольхаризматических лидеров.

Но все же, думается, нынешние приливы религиозной или поли-тической веры не перечеркивают значения принципиально новыхрационалистических тенденций в сознании современного человека.Вообще говоря, любые новые тенденции чаще всего наталкиваются наконтртенденции, выражающие сопротивление сложившихся структур.Кроме того, ареал их распространения не может не быть ограниченнымв силу крайней неоднородности уровней и типов развития различныхобществ. Эта ограниченность сама по себе не может рассматриватьсякак признак чисто локального характера подобных тенденций: в нашевремя локальное, если оно порождено причинами, имеющими общеезначение, очень быстро становится универсальным.

Именно такой «общей причиной» является происходящее повсюду,хоть в весьма неодинаковых размерах и формах, освобождение чело-века от подчинения мощной духовной власти традиционного групповогомировоззрения. Главный вопрос состоит, конечно, в том, к чему ведетэто освобождение. Прав ли Великий Инквизитор, в уста которогоФ.М. Достоевский вложил идею бесперспективности человеческойсвободы: «Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как,

63 Yankelovich D. New Rules. Searching for Self-Fulfillment in a World Turned UpsideDown. N.Y., 1981.P. 185-186; Public Opinion. 1984. Vol. 7. N 2. P. 6-8.

123

оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклоняться.Но ищет человек приклониться перед тем, что уже бесспорно, чтобывсе люди разом согласились на всеобщее пред ним преклонение».

В формуле Достоевского гениально уловлены два взаимосвязанныхмомента в переживании свободы современным ему человеком. Во-первых, это мучительность свободы, порождаемая той бездоннойпустотой, пропастью одиночества, которая возникает перед человеком,«освободившимся» от привычного подчинения общественной духовнойсиле. Во-вторых, сильнейшая внутренняя потребность заново вклю-читься в другую, но аналогичную по своей структуре систему такогоподчинения. «Бегство от свободы», как скажет уже в середине нашеговека Эрих Фромм. Связь этих двух моментов, бесспорная для человекатрадиционного склада, представляется, однако, сомнительной длячеловека современного. Развившаяся у него потребность в самосто-ятельности, в индивидуальности отнюдь не уменьшила его ужас передсоциальным одиночеством, но значительно ослабила стремление выйтииз одиночества обязательно «как все», в неразрывной слитности с ними,в общем с ними преклонении перед новым идолом (персонифици-рованным или абстрактным). Скорее, ему хочется как-то соединить,примирить свободу с человеческой общностью. Из стремления к такомусоединению и возникают многие, подчас еще только намечающиеся,трудно уловимые новации человеческой жизни.

Развитие и утверждение этих новаций наталкиваются на труднопреодолимые препятствия. Многие из них коренятся в общественныхотношениях, в которые включен человек, в господствующих над ниминститутах власти. Экономическая, социальная, политическая несво-бода продолжает, как и тысячелетия тому назад, питать несвободудуховную. Современный человек все более демифологизирует окру-жающую его действительность, освобождается от слепой веры вавторитеты, от доверия к мнениям других, он стремится утвердитьсвою индивидуальность - больше опереться на собственный разум,«включить» его в формирование общественного сознания. Но, сбра-сывая с глаз пелену привычных представлений, становясь более интел-лектуально свободным, «рациональным», он обнаруживает, что живет виррациональном, бессмысленном, возможно, катящемся навстречусвоей гибели мире. И он еще не знает, в лучшем случае лишь смутнодогадывается, как избавиться от этой бессмысленности, чем заменитьне оправдавшие себя ценности, нормы, проекты. Такова природа кризи-са самосознания и идентичности человека, пронизывающего духовнуюатмосферу современных обществ.

Любой кризис порождает неуверенность, дезориентацию, шара-ханья. Кто-то в ужасе перед сложностью реальных проблем пытаетсяповернуть вспять, ухватиться за старые мифы, укрепить уже подто-ченные жизненные устои. Кто-то старается отгородиться от бессмыс-ленного «большого мира» в предельно суженном индивидуальноммирке, жить эгоистическими заботами и утехами сегодняшнего дня. Вподобных феноменах нет ничего необычного, поступательное развитиечеловека никогда не шло по прямой восходящей линии и неизменно

124

сопровождалось колебаниями вбок и назад. И было бы глубокойошибкой не видеть в современном состоянии общества ничего, кромевсеобщей деморализации и упадка. Нынешний кризис скорее принад-лежит к числу кризисов, способных порождать новый уровень, новоекачество развития.

Современная индивидуализация порождает стрем-ление людей к свободному, самостоятельному ус-тановлению своих связей, свободному выбору объ-единяющих их идей, убеждений, вкусов, типов

культуры и общественно-политического поведения. И в то же время -множественность этих связей, способность совмещать, интегрировать всвоем индивидуальном мире самые разные «продукты» человеческоймысли и культуры. Этот человек нуждается в плюрализме, его потреб-ности отличаются многообразием и динамизмом.

Новый человек все заметнее проявляет себя в различных сферахсовременной жизни. Как участник производственного процесса, он отка-зывается видеть в заработке единственную значимую цель, ищетработу по своему вкусу. Как потребитель он не хочет подчиняться мас-совым «престижным» стандартам, пытается найти свой собственный,индивидуализированный стиль. В общественно-политической жизни еговсе менее устраивает однозначная приверженность к какой-то опре-деленной «группе интересов» или институциональной политической ор-ганизации, бездумное подчинение ее установкам. На Западе с этим свя-зан «кризис доверия», который испытывают многие политические пар-тии, пассивность и возрастающая неустойчивость их состава и массовойбазы. И в то же время - подъем нетрадиционных массовых движений,ставящих проблемы, действительно волнующие людей, отражающиеширокую гамму их интересов и потребностей, позволяющие имнепосредственно участвовать в общественно-политической жизни.

Одна из важнейших особенностей нового автономного человекасостоит в том, что он отказывается быть пассивным материалом,подчиненным императивам технического прогресса, экономическогороста, институциональных или групповых интересов, далеких от егособственных индивидуальных запросов. Напротив, он стремится под-чинить этим запросам и само развитие техники, и характер труда, иформы групповых сообществ, и деятельность общественных инсти-тутов. В самых различных сферах жизни он отстаивает принцип личнойсвободы и личной ответственности, свободу выбора и независимость откаких-либо внешних детерминантов. Главными ценностями для него всечаще становится содержание собственной деятельности, взаимо-обогащающие отношения с другими людьми и с природой, свободноесозидание своей собственной общественной жизни. В литературевысказывается мнение, что становление такого человека означаетисторический предел индустриальной (или техногенной) и рождениеновой, антропогенной цивилизации.

Движение к антропогенной цивилизации не является ни фатальнонеизбежным, ни безальтернативным процессом. Те ее эмбриональныечерты, которые просматриваются в сегодняшней действительности,

125

Какие альтер-нативы?

могут развиваться в разных направлениях. Стремление к личнойсвободе может обернуться торжеством эгоизма и индивидуализма,индивидуализация потребностей - более утонченным гедонизмом ипотребительством, освобождение от навязанных социальных связей изависимостей - углублением атомизации общества, утратой чело-веческой солидарности, пренебрежением к нуждам обделенных людей,групп и народов.

Из всего сказанного ясно, что воздействие процесса индивидуа-лизации на социально-политическую психологию, достаточно амбива-лентно, противоречиво. Наиболее общим его знаменателем, очевидно,является ослабление, а в перспективе, возможно, и необратимыйраспад традиционных способов психологической интеграции индивида вбольшое общество. Таких например, как «замкнутые» идеологическиесистемы, партийная деятельность, национально-государственные иликлассовые ценности.

Под вопросом во многих странах оказывается даже такая впрошлом бесспорная и общепринятая ценность, как патриотизм, в1981 г. около половины опрошенных молодых (в возрасте 20-35 лет)мужчин западноевропейцев ответили отрицательно на вопрос, согласи-лись ли бы они сражаться за свою родину. Ослабление чувства граж-данского долга сочетается с обесценением демократических институ-тов, выполняющих функцию приобщения граждан к общественно-поли-тической жизни. По данным того же опроса, уровень доверия западно-европейцев к парламенту значительно ниже доверия к армии, полиции исудебным учреждениям. Иными словами, государственные институты,выполняющие чисто служебную функцию - охрану безопасностиграждан, признаются более важными, чем тот, который так или иначепозволяет им влиять на политику страны64.

Общество и его институты рассматриваются скорее как неизбеж-ная «среда обитания», чем как поле активной жизнедеятельностииндивида. Отношение к ним преимущественно инструментальное: онидолжны гарантировать порядок и безопасность (полиция и суды важнеепарламента!) и если человеку плохо, обеспечить ему помощь и защиту.Если же все обстоит благополучно, главное требование к обществу: «нетронь меня!», смысл ценности свободы - невмешательство любыхсоциальных инстанций в жизнь индивида. Свобода в таком понимании -это уже не просто защита от политического принуждения и насилия, отограничения личной инициативы, как в прошлом веке. Это глубокоинтериоризированное стремление индивида жить и думать «по своемувкусу», быть свободным не только от давления институтов власти, но иот навязанных идей, ролей и стандартизированных мотивов, отсоциальных норм образа жизни и образа мысли. Эта свобода не толькоинструментальна, она обладает самоценностью: «. ..слово свобода, -как отмечал французский социопсихолог Ж. Стотзель, - наполнено вЗападной Европе аффективной ценностью»65.

64 Stoetzel. J. Op. cit. P. 57, 65.65 Ibid. P. 81.

126

Описанные здесь принципы взаимоотношениймежду обществом и атомизированным индивидом,несомненно, грозят единству и целостности об-щественного организма, его способности к целе-направленному действию. Грозят они и самомуиндивиду - утрата социальных связей чревата

обессмысливанием индивидуальной жизни, духовным обнищаниемличности. Эти опасности констатировал еще в начале 80-х годовизвестный американский социопсихолог Д. Янкелович66. Описывая«перевернутый мир», возникший в результате культурной революции,пережитой американцами в 60-70-х годах, он предупреждал, чтоиндивидуалистический поиск самоосуществления может сделать Аме-рику безоружной перед лицом «вызовов», которые предъявляет ейсовременный мир. Вызовов, связанных в частности, с моральнымстарением американского производственного потенциала, обост-ряющейся международной конкуренцией. Выход Янкелович видел вформировании новой «социальной этики причастности», для которой -что особенно важно для нашей темы - в обществе уже складываютсяпсихологические предпосылки. Янкелович ссылается на охвативший, поего подсчетам, около половины американцев поиск общности с другимилюдьми, на новую трудовую этику, ориентированную на социальнополезный и в то же время творческий труд, на новые религиозныедвижения. Но «этика причастности» не может, по его мнению, утвер-диться без импульсов, идущих от «большого общества» - от политичес-кого руководства, общественных институтов, интеллектуальной элиты,призванных обеспечить возрождающееся стремление людей кобъединению крупными общественными целями.

Современная индивидуализация не означает фатального и необ-ратимого распада социально-психологических связей индивидов с обще-ством. Она лишь изменяет мотивационную основу этих связей. Одно изее важнейших последствий - распад психологии групповой исключи-тельности, порождается ли она общностью социального положения илиобщими верованиями. На место жесткому противопоставлению своейгруппы - «мы» другой или другим - «они» приходит более или менеенейтральное и терпимое отношение индивида ко всем другим индиви-дам, относительно свободное как от позитивной, так и от негативнойпредвзятости. В западноевропейском опросе 1981 г. среди доброде-телей, ценимых европейцами, на одном из первых мест оказалисьтерпимость, уважение к другому человеку, а на одном из последних -верность определенной религии67. Подобный освобожденный отмежгрупповой изоляции и идеологического взаимоотчуждения типмежиндивидуальных отношений отнюдь не препятствует объединениюлюдей, в том числе и на макросоциальном уровне. Но такое объедине-ние может, во-первых, стимулироваться не социально-культурныминормами, групповыми «предписаниями» или общими идеями, но

66 Yankelovich D. Op. cit.67 Stoetzel J. Op. cit. P. 40.

127

От новой инди-видуальностик новой социаль-ности

непосредственно переживаемыми актуальными потребностями людей.И, во-вторых, оно может быть только объединением во имя вполнеконкретных, осязаемых общих целей.

Многие общественно-политические события последних десятилетийпоказывают реальность такого рода объединений. Людей все чащеобъединяют конкретные проблемы их бытия, непосредственно пере-живаемые ими в рамках собственного индивидуального опыта. Этомогут быть проблемы жизненного уровня или доступности образования,экологии или здравоохранения, условий труда или организациигородской жизни, но во всех случаях именно решение данной конк-ретной проблемы выступает как мотив психологического и прак-тического объединения. С этим связан спорадический, ограниченный повремени, слабо институционализированный и фрагментарный характермногих современных социальных движений.

Подобные их черты не означают, что новые тенденции социально-политической психологии сводятся к приземленному прагматизму, чтоони вообще чужды каких-либо общих ценностей. Напротив, можноутверждать, что в их основе лежит некая единая ценность, все болееглубоко пронизывающая психологию современного человека. Это тасамая ценность свободы, которая, как говорилось выше, приобретаетныне качество одной из наиболее настоятельных личностных потреб-ностей. Причем речь идет не только о политической свободе, реали-зованной в демократических странах, но о свободе управления собст-венной жизнью, о независимости от подчинения чужой воле и чужимрешениям.

Реализация этой потребности сталкивается с двойным рядомтрудностей. С одной стороны, организация жизни любого обществапостроена на системе функциональных социальных и политическихинститутов, а свойство институтов, по определению современной поли-тологии, есть «право осуществлять принуждение в отношении индиви-дов»68. С другой стороны, помимо «внешних» институциональных барье-ров для свободы существуют барьеры «внутренние»- ограниченностьсобственных способностей индивидов и их ассоциаций принимать иосуществлять решения без участия внешней по отношению к нимвласти. Подобные барьеры могут снижаться лишь по мере развитияволи и способностей людей к творчеству в социально-политическойсфере и к взаимному добровольному согласованию своих интересов истремлений. Этот процесс предполагает качественные изменения впсихике и интеллекте личности, в общей и политической культуре,Пока же между требованием свободы, «предъявляемым» личностью кобществу, и развитием самой личности существует значительный зазор,который порождает кризисные явления в мотивационной сфересоциально-политической психологии. Обычные в наше времярассуждения о «вакууме политических целей», даже о «конце истории»,очевидно, отражают эти трудности.

Применительно к общественно-политической жизни ценность

68 Boutoul G. Sociologie de la politique. P., 1985. P. 22, 23.

128

свободы в сущности означает стремление людей самим решать касаю-щиеся их проблемы. По мнению известного французского социологаА. Турена, современные социальные движения направлены противвсевластия технократии, аппарата управления, пришедших на сменустарым господствующим классам, но они не ведут в отличие отдвижений старого типа (например, рабочего) к развитию демократии,так как становятся все менее политическими. Войти в политику иммешают трудность формирования «представительных социальныхактеров, т.е. таких, которые определены, организованы и способныдействовать через посредство любого канала политического пред-ставительства»69. Очевидно, атомизированным, дистанцированным другот друга людям труднее создать устойчивые, ориентированные наизменение структуры власти объединения, чем уходящему в прошлое«групповому человеку».

В 60-70-х годах в левых политических кругах стран Западаприобрел популярность лозунг «демократии участия», наиболее не-посредственно выражавший экстраполяцию новых личностныхпотребностей в сферу социально-политической жизни. Однако впос-ледствии, похоже, он ушел в песок. Требование демократии участиявступило в противоречие с растущими сложностью и профес-сионализмом управления общественными системами, и ясного путиразрешения этого противоречия пока не видно. Так что воплощениеновых, связанных с индивидуализацией психологических тенденций вадекватные им типы социально-политического сознания и поведениянаходится пока в начальной стадии, сегодня еще невозможно прогно-зировать будущее развитие этого процесса.

69 Touraine A: La retour de Tacteur. P., 1984. P. 324, 325.


Глава III

ЛИЧНОСТЬ КАК СУБЪЕКТСОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ

ПСИХОЛОГИИ

В предыдущих главах книги рассмотрены два блока процессов -познавательные и мотивационные, - образующие в своем постоянномвзаимодействии непосредственное содержание социально-политическойпсихологии. Анализируя эти процессы, мы сталкивались с трудностьюописания каждого из них и их взаимодействия, так сказать, в «чистом»виде, абстрагируясь от других воздействующих на них сторон психичес-кой жизни. Мы, например, почти не упоминали об эмоциональнойстороне психики, которая, совершенно очевидно, пронизывает все еекомпоненты и играет громадную роль в социально-политической психо-логии. Не касались мы подробно и тех психических явлений, которыевозникают в ходе коммуникативных отношений людей - как их непос-редственного общения, так и их «общения» с массовыми коммуника-циями - таких процессов, как влияние одних людей на других, их взаим-ное притяжение и отталкивание, сопротивление убеждению (контрсуг-гестия) и т.п. Наконец мы лишь мимоходом затрагивали важнейшуюпроблему соотношения между внутренними психическими образования-ми - мотивами, знаниями - и реальным общественно-политическимповедением людей.

Подобное одностороннее изложение предмета, к сожалению,неизбежно, когда этот «предмет», с одной стороны, крайне сложен ипотому подлежит внутреннему расчленению, а с другой - его внут-ренние компоненты не расположены в какой-либо однолинейной после-довательности, но являются взаимопроникающими и взаимопереплета-ющимися. Именно так организована структура психики. Чтобы избе-жать искажения реальной картины, которым чревато дифференци-рованное описание отдельных ее процессуальных компонентов, сущест-вует лишь один способ: не ограничиваясь такого рода описанием,попытаться затем, используя его данные и результаты, представитьпредмет, т.е. в нашем случае социально-политическую психологию вприсущем ему единстве.

Сформулировав задачу таким образом, мы тут же оказываемсяперед новыми вопросами. Что, собственно, представляет собой единст-во социально-политической психологии, коль скоро оно, как следует изтолько что сказанного, не может быть сконструировано путем простогосложения различных ее компонентов? В чем проявляется это единство?Каким образом очертить то психическое пространство, которое можетрассматриваться как единое, т.е. сцементированное внутреннимивзаимосвязями «населяющих» его явлений и процессов?

Как показывает опыт психологической науки, ответ (или, точнее,

130

путь к ответу) на все эти вопросы содержится в понятии субъектапсихики. Внутреннее единство (при всей его возможной противо-речивости и неустойчивости) есть органическое качество субъекта,именно в субъекте объединяются в систему разнородные психическиепроцессы и функции. Анализ психики на уровне ее субъекта неозначает, что нас больше не интересуют эти процессы и функции, и мызанимаемся поисками лишь некоей общей, интегрирующей субъектнойхарактеристики. Мы меняем не объект анализа, но угол зрения: вцентре нашего внимания оказываются теперь не отдельно взятыепсихические процессы, но механизмы их взаимосвязи, формирующиеединство субъекта.

Определение субъекта психики вообще, субъекта социально-политической психологии в частности -это особая и также связанная снемалыми сложностями проблема. Ранее мы столкнулись с ней, когдаанализировали потребности социального существования людей и ихпроявления в сфере социально-политической психологии. Мы пришлитогда к выводу, что эти потребности трансформируются в социально-политические мотивы не непосредственно, но лишь воплотившись всоциально-исторические типы личности, в тенденции личностной психо-логии. Тем самым мы фактически признали личность, взятую в еесоциально-исторической определенности субъектом социально-поли-тической психологии. В предыдущей главе мы рассмотрели эту ее рольглавным образом с точки зрения проявления в личности социально-индивидуальной природы человека и исторической динамики соот-ношения в ней социальности и индивидуальности. В данной главеличность в качестве субъекта социально-политической психологиибудет рассмотрена полнее и конкретнее. Уже не в плане общих онтоло-гических и исторически эволюционирующих свойств человеческойприроды, но с точки зрения тех личностных образований и механизмов,которые формируют психические свойства личности как субъектаобщественно-политической жизни. Однако прежде чем обратиться крешению этой задачи, необходимо еще раз вернуться к самомупонятию субъекта.

Признание личности субъектом социально-политической психологиивроде бы не нуждается в особых доказательствах. Оно вытекает изтого очевидного факта, что общество состоит из людей и посколькукаждый из них является социально-индивидуальным существом, все ониучаствуют в общественно-политической жизни (в активной или пассив-но-приспособительной форме) именно как личности. Следовательно, исоциально-политическая психология складывается из выражающихотношение к обществу психических образований личности. Ведь ничегоиз того, что существует и происходит в сфере этой психологии, неможет существовать и происходить вне психологии личности.

Стройную, на первый взгляд, логику этого рассуждения нарушает,однако, весьма существенная трудность. Состоит она в том, что любыесобытия и явления общественно-политической жизни, в том числе иявления сознания, психологии (взгляды, представления, убеждения и

5* 131

т.д.) представляют собой продукт психической, интеллектуальной илипрактической деятельности той или иной человеческой общности,Причем общности, представляющей собой не просто механическуюсумму изолированных и почему-то мыслящих и действующих одинаковоиндивидов, но объединение людей вокруг какой-то общей цели, мненияили ценности.

Даже такой, казалось бы не требующий каких-то совместныхдействий или общения акт политического поведения, как голосованиена выборах, не является подобной механической суммой. Людиголосуют за одну и ту же партию или кандидата потому, что подвлиянием тех или иных социальных факторов (взаимного общения,сложившихся ранее или усвоенных в процессе социализации идейно-политических позиций, политической пропаганды, осуществляемой поканалам массовой информации и т.д.) они фактически объединились вопределенную неформальную политическую общность. Когда же мыимеем дело с любым более активным, чем голосование, общественно-политическим действием, его коллективный характер еще более очеви-ден. Социально-индивидуальная природа человека - феномен чрез-вычайно многогранный, многообразный по формам своего проявления, иодно из его проявлений состоит в том, что отношение человека к обще-ственной действительности (интеллектуальное, эмоциональное илипрактическое), с одной стороны, складывается в недрах его собствен-ной индивидуальной психики, с другой - никогда не бывает абсолютноиндивидуальным, изолированным от мнений и поступков других людей(конкретных индивидов или «обобщенного другого»). Это отношениескладывается в процессе общения людей и выражается в общих длякакой-то их группы взглядах и поступках, в групповых психологии,сознании и поведении.

Из сказанного очевидно, что в признании личности субъектомсоциально-политической психологии содержится правда, но не всяправда. В действительности эта психология формируется, воспроиз-водится и эволюционирует на двух уровнях: индивидуально-личностноми групповом. Двойственная социально-индивидуальная природа психикичеловека выражается в двойственности субъекта той сферы этойпсихики, которая наиболее непосредственно регулирует отношениямежду человеком и обществом. Субъектом социально-политическойпсихологии является одновременно личность и большие (т.е. функ-ционирующие в макросоциальных масштабах) группы, представляющиесобой социально-психологические общности1. Поскольку же, какубедится читатель, основные структурные компоненты социально-поли-тической психологии восходят к структурным компонентам психологииличности и воспроизводятся в психологии группы, анализ этих компо-нентов удобно начинать именно с индивидуально-личностного субъекта.

1 Группа как социально-психологическая общность не обязательно совпадает с группой,выделяемой на основании объективных социально-экономических критериев: место всистеме производства, уровень доходов, правовой статус и т.д. Например, класс илислой может быть, но может и не быть социально-психологической общностью.

132

1. Социальные и социально-политические установки личностиРеальная психология личности представляетсобой продукт взаимодействия и взаимонало-жения мотивационных, познавательных (ког-нитивных), аффективных (эмоции) и коммуника-тивных (общение) процессов. Первые два из этих

психологических блоков были рассмотрены в предшествующих главахкниги, два последних упомянуты во введении к данной главе. Дляпонимания результатов взаимодействия и интеграции различныхпсихических процессов, т.е. в конечном счете целостности субъектапсихики особый интерес представляют те как бы «вторичные» (ниже мыубедимся в условности этого термина) психические образования, кото-рые являются продуктами такого взаимодействия. Подобные образова-ния в современной психологической литературе иногда называют«гибридными», имея в виду, что их можно рассматривать как смесь«первичных» (мотивационных, познавательных и т.п.) психических ком-понентов. Данный термин также условен, так как «родители» биологи-ческого гибрида существуют независимо от него самого, а в производ-ных психических образованиях «родительские» компоненты находятся вотношениях необходимого взаимодополнения и сплошь и рядом могутфункционировать лишь объединившись друг с другом. Мы видели этона примере взаимодействия потребностей и знаний в процессе формиро-вания мотивов. Из различных «гибридных» образований наибольшеевнимание психологической, в особенности социально-психологическойнауки привлекают установки, или аттитюды. Термин «установка» врусскоязычную литературу ввел глава грузинской психологическойшколы Д.Н. Узнадзе, определявший ее как предшествующую любым,в том числе психическим актам субъекта готовность осуществлятьименно те акты, которые адекватны данной ситуации. КонцепцияУзнадзе была направлена против характерного для современной емупсихологической науки «постулата непосредственности» - представле-ния о том, что «объективная действительность непосредственно и сразувлияет на сознательную психику»2. Он доказывал, что реакция субъек-та на ситуацию обусловлена не только самой ситуацией, но и еговнутренней, неосознанной предрасположенностью реагировать на нееопределенным образом. В рамках грузинской психологической школытеория установки разрабатывалась в тесной связи с категориейпотребности: функция установки состоит в том, что она как бы«указывает» потребности ее предмет, способный реализовать ее вданной ситуации, сокращает объем поисковой активности, необходимойдля выявления предмета3. Надо заметить, что грузинская школасвязывала установку в основном с биологическими потребностями.

С точки зрения теории мотивации, понятие установки важно

2 Узнадзе Д.Н. Экспериментальные основы психологии установки // Психологическиеисследования. М., 1966. С. 158.

3 См.: Прангишвили А.С. Потребности, мотивы, установки // Проблемы формированиясоциогенных потребностей. Тбилиси, 1974.

133

Понятияустановки и ат-титюда

прежде всего тем, что оно раскрывает механизм формирования такоговажного качества потребностей и мотивов, как относительнаяустойчивость их предметной формы. Благодаря установкам субъектуне нужно постоянно определять, в чем состоят его потребности испособы их удовлетворения: они уже зафиксированы в его установках.

Понятие аттитюда, интенсивно разрабатывавшееся в американ-ской социальной психологии, родственно понятию установки, посколькуключевым словом в его определении также является «готовность».Г. Олпорт еще в 1935 г., объединяя различные определения аттитюда,сформулированные к тому времени социальными психологами, интер-претировал его как «состояние сознания и нервной системы, выражаю-щее готовность и организованное на основе предшествующего опыта;аттитюд оказывает направляющее и динамическое влияние на реакциииндивида относительно всех объектов, к которым он (аттитюд) имеетотношение"4. Это определение оказалось настолько емким с точкизрения синтеза различных подходов, выносящим за скобки всеразногласия и неясные вопросы, что и 50 лет спустя с него начиналисьглавы об аттитюдах в учебниках по социальной психологии5.

Будучи родственными, установка и аттитюд в то же время отнюдьне аналогичные понятия. Со времен знаменитой работы У. Томаса иФ. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Америке» (1918-1920), в которой категория аттитюда была впервые использована дляизучения социальных явлений, его стали рассматривать как важнейшийкомпонент социальной психологии и характеристику личности. Если приизучении аттитюда главное внимание уделяется его функциям всоциальных отношениях и социальном поведении людей, то установкаисследуется в общей психологии прежде всего с точки зрения ее роли иместа в структуре психики6. Далее, аттитюд чаще всего рассмат-ривается как явление сознания, выражаемое в языке, в вербальномповедении7 (на чем основаны и многие методы его изучения), аустановка, как показано в частности в работах Д.Н. Узнадзе, имеетнеосознанный характер. В русскоязычной литературе английскийтермин «аттитюд» чаще всего не переводится или же выражаетсяпонятием «социальная установка».

Мы не имеем здесь возможности останавливаться на весьмасложной истории изучения аттитюдов и установок, на тех теоре-тических и методологических проблемах, с которыми оно столкнулось8.

4 Allport G.W. Attitudes // Murchison С. Handbook of social psychology. Worcester, 1935.P. 810.

5 Jaspars J.M. The Nature and Measurement of Attitudes // Introducing Social Psychology // EdH. Tajfel, C. Fraser. Harmondsworth, 1984. P. 56.

6 См.: Асмолов А.Г., Ковальчук М.А. О соотношении понятия установки в общей исоциальной психологии // Теоретические и методологические проблемы социальнойпсихологии / Под ред. Г.М. Андреевой, Н.Н. Богомоловой. М., 1977. С. 145.

7 См.: Шихирев П.Н. Исследование социальной установки в США // Вопр. философии.1974. №2. С. 166.

8 См.: Бозрикова Л., Семенов А. Аттитюды и их связь с поведением (обзор исследованийв США) // Социальная психология за рубежом. М., 1974. Вып. 1.

134

В американской социально-психологической литературе, где аттитю-ды - одна из центральных тем, их исследование пошло по пути всеболее детального структурирования этого понятия, формализации иматематизации исследовательского аппарата, в особое направлениевыделилось измерение аттитюдов. Возникшие при этом много-численные трудности и противоречия подчас побуждали ставить подвопрос саму правомерность данной категории. Для нас важно преждевсего выделить те результаты изучения аттитюдов и устано-вок, которые полезны для понимания структуры и динамики соци-ально-политической психологии, ее индивидуально-личностного субъ-екта.

С этой точки зрения наиболее непосредственное отношение кнашей проблематике имеет социально-психологическое изучение атти-тюдов, ибо именно оно выявляет отношение индивидов к социальнымобъектам и ситуациям. Это, однако, не означает, что, изучая социаль-но-политическую психологию, можно пренебрегать общепсихологи-ческими концепциями установки: ведь в этих концепциях раскрываютсясвязи различных психических процессов, в особенности мотивационныхи познавательных, а только через такие связи может быть достигнутопонимание единства и структурной организации субъекта этой психо-логии.

Установки и аттитюды обладают двумя глав-ными функциональными свойствами, которыеопределяют их значение в психологии социально-политических отношений. Первое из них можноназвать свойством относительной устойчивости.В общепсихологическом смысле функция установ-

ки состоит в том, что она обеспечивает человека способностью реаги-ровать на ситуацию и внешние объекты (например, на ситуацию неудо-влетворенной потребности и объекты, способствующие или препятству-ющие ее удовлетворению) на основе прошлого опыта. Установкаприводит в действие психические процессы и практические действия,адекватные ситуации и объектам, потому что в ней содержитсяпредшествующая ситуации готовая «модель» этих процессов и дейст-вия. В обыденной жизни, например в труде, потреблении, межличност-ных отношениях, она закрепляет те привычки и навыки, без которыхэта жизнь была бы невозможной. Установки обеспечивают устойчи-вость личности, ее диахроническое (сохраняющееся на продолженииболее или менее длительного времени) единство. Вместе с тем тотопыт, который формирует «обыденные» установки, более или менеепостоянно присутствует ч воспроизводится в жизни любого человека,знания, черпаемые из этого опыта, могут противоречить друг другу,вызывать внутренние психические конфликты, но они во всяком слу-чае относительно доступны и способны систематически подкреп-лять установки или вносить в них необходимые по жизни модифи-кации.

Социально-политические опыт и знания людей, как мы уже видели,отличаются значительно большей удаленностью от их непосред-

135

Функциисоциально-поли-тических уста-новок

ственного восприятия и практики, фрагментарностью и разорванно-стью, с гораздо большим трудом поддаются адекватному освоению ивоплощению в «модели» реакции на явления и события, происходящие вобществе. Поэтому социально-политические установки (независимо оттого, каким образом они возникли) играют, в отличие от общепси-хологических и социально-психологических, специфическую ролькомпенсатора когнитивного дефицита. Иными словами, они моделиру-ют реакцию людей, не только на знакомые, но и на неясные, непонят-ные социально-политические ситуации. Одна из функций этих устано-вок - минимизировать риск, опасность, содержащуюся в таких ситуа-циях. Закрепленное в таких установках отношение к определеннымклассам макросоциальных объектов и ситуаций, явлений и событий, их«оценка» с точки зрения потребностей субъекта позволяет ему поддер-живать минимальные мотивационно-психологические связи с макросо-циальной средой, психически, интеллектуально или практическиреагировать на исходящие от нее импульсы.

Характерный пример этой роли установок - реакция экономи-ческого поведения людей на политические события, воспринимаемыекак угроза стабильности положения в стране или мире. В моментыобострения международной напряженности многие стараются запастисьпродуктами - выстраиваются длинные очереди в продовольственныемагазины. Люди не могут знать, перерастет ли очередной конфликт ввойну и сопряженный с ней дефицит необходимого, но аккумулирующаяпрошлый опыт установка подсказывает им поведение, ориентирую-щееся на такую возможность. Известно, как чутко реагируют курсывалют и ценных бумаг на бирже на политические изменения и события,подчас происходящие в очень далеких странах и не имеющие явнойсвязи с экономической конъюнктурой, в которой живут вкладчики ивладельцы капитала. Установка экономических агентов на общуюполитическую стабильность заменяет отсутствующее знание опоследствиях конкретных событий, поэтому нарушение стабильностивключает поведение, минимизирующее их возможные негативныепоследствия.

В рассмотренных примерах мы имеем дело с установками, которыесоциальные психологи называют ситуационными (точнее, «установки наситуацию»). Из компонентов, формирующих установку, - потребность,прошлый опыт и ситуация - в таких случаях решающую роль играютдва последних: включаемые в установку потребности (например, впродуктах питания, стабильном или растущем капитале и доходе)самоочевидны, не нуждаются в каком-то особом осознании и «опред-мечивании».

В других случаях решающую роль в формировании установкииграет, напротив, именно фиксация предмета потребности: в социаль-ной психологии ее называют тогда «установка на объект». Такие уста-новки чаще всего связаны с потребностями, предмет которых «выбира-ется» самим субъектом, не является чем-то само собой разумеющимся,что, как мы видели, более всего характерно для потребностей

136

социального существования. По отношению к одним и тем же явленияму одних людей могут преобладать установки на ситуацию, у других -на объект, и это различие, отражающее структуру и иерархию ихпотребностей, оказывает существенное влияние на их сознание иповедение. Например, в 1992-1993 гг. подавляющее большинствороссиян испытывали весьма тяжелую для них ситуацию быстрого ростацен, за которым не поспевали их доходы. Многие из них реагировали нанее подобно одной пожилой москвичке, спрашивавшей: «Когда же они(правительство) перестанут повышать цены?» На возражение, чтоправительство здесь не при чем, цены - свободные, она отве-чала новым вопросом «а на что же в этом случае нужно правитель-ство?»

Перед нами типичный случай установки на ситуацию, опирающейсяна сформированное прежним («социалистическим») опытом представ-ление о государстве как командной инстанции всех экономическихпроцессов. В установке зафиксирован привычный способ удовлет-ворения потребностей физического существования - государственноераспределение благ по доступным ценам. Другие люди, испытывавшиете же тяготы, продолжали неизменно поддерживать политику реформЕльцина—Гайдара. Далеко не всегда эта поддержка была основана наясном понимании стратегии и возможных благоприятных последствийреформ, часто ее стимулировала просто позитивная установка наопределенную политическую силу (демократов, реформаторов, Ель-цина и ельцинистов), включенная в политические убеждения человека.В политическом сознании и поведении таких людей преобладалаустановка на объект, воплощавшая их потребность социального су-ществования - в интеграции в определенную общность, в идентифи-кации с ней. «Объектом» в социально-политической психологии можетбыть все, что способно удовлетворить соответствующие потребности:группа, организация, политический лидер, система идеологическихценностей.

Фиксация в установках предметного содержания потребностейподводит к пониманию второго их функционального свойства. Оносостоит в их способности не только опредмечивать - в результатепоисковой активности субъекта - его возникшие на бессознательныхглубинах психики потребности, но и практически выступать в качествеотносительно самостоятельных потребностей и мотивов. ЕщеК. Левин выделил особый класс потребностей, которые возникают неиз внутрипсихических, но из внешних, не имеющих физиологическогоили глубоко личностного содержания импульсов. Например, намерениечеловека позвонить кому-то по телефону или опустить письмо впочтовый ящик может формировать актуальную потребность -состояние напряжения, стимулирующее определенное действие и неугасающее, пока действие не будет завершено (или не натолкнется нанепреодолимые барьеры). Чтобы отличить возникающие таким обра-зом мотивы от тех, которые имеют внутрипсихические источники,(таковыми Левин считал только биологические потребности), он назвалих «квазипотребностями». Фактически они представляют собой приня-

137

тые субъектом установки на определенное действие, превратившиеся впотребности9.

В психологии Левина речь идет в основном о ситуационныхквазипотребностях, возникающих в его опытах из стремления завер-шить решение какой-либо поставленной экспериментатором задачи.Однако сфера действия подобных установок-потребностей чрез-вычайно широка и в реальной жизни. Весьма большую роль играютони в общественно-политических отношениях и массовом поведении.Когда толпы жителей средневековой Европы устремлялись вкрестовые походы во имя освобождения Гроба Господня, это труднообъяснить одними лишь духовно-религиозными потребностями, неуст-роенностью жизни и авантюристическими наклонностями их участ-ников: всего этого было бы мало, если бы их всех не охватила общаяидея, внушившая им страстное стремление изгнать мусульман изИерусалима. Не менее бурные идейные и политические страсти движутповедением многих людей в наше время - страсти, которые ни посвоему «предмету», ни по накалу не могут быть объяснены толькопотребностями, возникшими из реальных жизненных отношений. Вэтом, собственно, и проявляется относительная независимость уста-новок, принятых людьми, от соответствующих им потребностей.

Проявляется она также и в том, что средства, предлагаемые дляосуществления широких общественно-политических целей, тоже прев-ращаются в самостоятельные установки, в самоцель, отодвигаяпсихологически на задний план, а то и вовсе заставляя предатьзабвению конечную цель. Такое происходит, например, во время ре-волюций, когда победа революции, ниспровержение существующейвласти и защищаемых ею порядков оказываются чем-то гораздо болееважным, чем конструктивные цели, во имя которых была задуманареволюция.

Общественно-политическая жизнь, как уже отмечалось выше, вомногих своих параметрах развертывается на уровнях, далеких отнепосредственно осознаваемых интересов и понимания большинствачленов общества. В этих условиях установки-потребности, имеющиеотношение к политике и общественному устройству, служат необ-ходимым средством психологического включения массы в общественно-политическую жизнь. Так, многие избиратели в любой стране на-столько плохо представляют себе возможную политику различныхпартий или кандидатов, своеобразие их платформы по сравнению ссоперниками, что они просто не могли бы участвовать в выборах, еслибы не имели позитивных или негативных установок в отношенииопределенных партий и лидеров.

Независимость установок от потребностей мы определили какотносительную. Любая установка соответствует той или иной потреб-ности в том смысле, что она способна предупреждать возникновениекакого-то психического дефицита или напряженности. Независима же

9 Arkes H.R., Garske J.P. Psychological Theories of Motivation. Monterey, 1977. P. 173.

138

она потому, что предметное содержание потребности с самого началаопределяется именно установкой, ее усвоению не предшествует непо-средственно переживаемое состояние дефицита, вызывающеепоисковое поведение и процесс «опредмечивания» потребности. Подоб-ный способ формирования потребностей из установок (а не наоборот)возможен лишь при определенных условиях. Во-первых, установка невырабатывается и не отбирается индивидом в процессе самостоя-тельной психической активности, но усваивается в готовом виде изобщественного сознания - через процессы социализации и комму-никации. Во-вторых, установка укрепляется вначале в сознании субъек-та, приобретает вербальное выражение и лишь потом укореняется ваффективной и бессознательной сферах психики. В этом сказываетсяхорошо известный психологам факт: хотя сознание не контролируетцеликом все психические явления и процессы, оно способно в значи-тельной мере регулировать лежащие ниже сферы психики.

Установки, приобретаемые в готовом виде из социального опыта икультуры - один из важнейших компонентов социально-политическойпсихологии. Индивид вообще очень редко вырабатывает свое совер-шенно уникальное отношение к общественной и политической действи-тельности; поскольку она в отличие от частной жизни охватываетмножество людей, свои установки в отношении этой действительностииндивид сплошь и рядом заимствует от других, от той или инойсоциальной общности. Такой путь усвоения социально-политическихустановок в определенном смысле сближает их со стереотипами, и дей-ствительно качество стереотипности часто присутствует в установках.Неправильно было бы, однако, отождествлять эти понятия: стереотип- в основном когнитивное образование, разновидность социальногознания, установка же помимо когнитивных имеет еще мотивационную,а также, как увидим ниже, и другие функции. Кроме того, в отличие отстереотипа установка не обязательно отличается неподвижностью,особо стойкой устойчивостью: установки, особенно социально-поли-тические, способны меняться, особенно под влиянием изменений впотребностях, в мотивах, в знаниях и опыте людей.

Если подытожить все сказанное об отношениях между потреб-ностями и социально-политическими установками, можно сделать выводо двойственной мотивационной основе этих установок. Одни из них, какотмечалось во второй главе книги, представляют собой продуктэкстраполяции в сферу социально-политической психологии «обы-денных» и личностных потребностей людей, сложившихся вне этойсферы. Подобные потребности и выражающие их установки воп-лощаются в требованиях, которые люди предъявляют обществу и егоинститутам. Другие потребности и установки рождаются не-посредственно из социально-политических отношений людей, причем впроцессе их формирования и воспроизводства первичным звеном частоявляются социальные и политические установки (аттитюды), усвоен-ные индивидом из общественного сознания. Из приведенных примеровлегко убедиться, что такого рода часто самостоятельными установка-

139

ми-потребностями являются, например, политические цели - если,разумеется, они интериоризированы тем или иным множеством людей,превратились в мотивы их суждений и действий.

Теперь нам предстоит разобраться в том, как именно из социально-политических отношений возникают соответствующие им (а не экстра-полированные из других сфер) потребности, мотивы и установки. Атакже в том, почему и каким образом они включаются в психологиюличности.

Социально-политические отношения — это всамом общем виде отношения трех уровней. Во-первых, между индивидами и большими социаль-ными группами различных типов и масштабов.Во-вторых, отношения между самими этими груп-

пами. И, наконец, в-третьих, отношения между людьми (выступаю-щими в качестве индивидов или будучи объединенными в группы) и со-циальными институтами. Ограничиваясь пока отношениями первыхдвух уровней (внутри- и межгрупповыми), можно констатировать, чтонеобходимым условием их функционирования является большая илименьшая степень психологической интеграции индивидов в большиесоциальные группы. С точки зрения изложенной выше (см. главу II)концепции психологии мотивации, такая интеграция есть проявлениеодной из базовых мотивационных тенденций человека - потребности всвязях с другими людьми, в общности с ними.

В психологических теориях личности социально-интегративнаятенденция человеческой психики характеризуется и анализируется по-разному. Например, в концепции А. Маслоу она выделяется, как мывидели, в особую инстинктоидную потребность в «принадлежности» (кчеловеческой общности). В других теоретических контекстах, напримерв психоаналитическом, эта тенденция рассматривается вне связи смотивационной проблематикой, но как одно из проявлений полифун-кционального психического феномена идентификации - присущегочеловеку бессознательного отождествления себя с кем-то другим,переживание тождественности другому. Российский психолог Е.З. Баси-на считает разновидностью идентификации эмпатию - способностьчеловека переживать, чувствовать за другого, как за самого себя10.

Идентификация или эмпатия яснее всего проявляются в меж-личностных отношениях - семейных, любовных, дружеских, микро-групповых. Труднее понять, как люди могут идентифицировать себя с«другими», которые в основной своей массе находятся вне зоны ихнепосредственных контактов - с большой социальной группой илиинститутов (нацией, государством, классом, конфессией, политическимтечением и т.д.). Такого рода «обобщенные другие» присутствуют впсихике индивида в виде более или менее абстрактного образа, аидентификация, «сопереживание» с абстракцией по всей видимости,дело психологически достаточно трудное. Вопрос, собственно, и состоит

10 Bassina E. Identification: reality or a theoretic construct? // Dynamische Psychiatrie / DynamicPsychiatry. West Berlin, 1990.

140

Установки и фе-номен иденти-фикации

в том, какая «сила» позволяет преодолеть эти трудности. А также втом, какие факторы обусловливают индивидуальный выбор того илииного из наличествующих в социальной действительности «обобщенныхдругих», большую или меньшую степень идентификации с ними.

Ответы на эти вопросы, очевидно, кроются в социальной природебытия и психической жизни человека. В принципе эта природа вообщене предполагает каких-либо ограничений масштаба практических ипсихологических связей между людьми: единственное предельное огра-ничение - это принадлежность к человеческому роду. Реальные игораздо более узкие ограничения накладываются не человеческойонтологией, но историей, географией и возможностями взаимного позна-ния. История становления человека проходила в социальном планечерез эволюцию стай его ближайших предков в родо-племенные общ-ности, вынужденные соперничать между собой за доступ к природнымблагам, необходимым для их существования. Масштабы человеческихобщностей диктовались условиями, оптимальными для выживания иорганизации совместной производственной деятельности, эволюциони-ровали и расширялись в интересах защиты этих условий и ихулучшения. Познание людьми их собственных социальных связей осно-вывалось вначале на совместной жизнедеятельности и непосредствен-ном общении; у многих первобытных племен общее понятие «люди»совпадало с именем племени. Для первобытного человека характеренвысокий уровень идентификации со «своей» общностью; люди, находив-шиеся за ее пределами, воспринимались либо как реальные и потенци-альные враги и соперники, либо как нейтральные «чужие». Так возникпсихологический и лингвистический - выраженный в местоименияхпервого и второго-третьего лица дуализм «мы» - «они (вы)».

Знаменитому швейцарскому психологу К. Юнгу - наиболее значи-тельному после 3. Фрейда представителю психоаналитического направ-ления - принадлежит идея архетипов - коллективных представлений,выработанных человечеством на ранних стадиях его истории и сохраня-ющихся на бессознательном уровне до наших дней. Юнг подчеркивал,что архетипы соответствуют типичным жизненным ситуациям и чтоони воспроизводятся «не в форме образов, наполненных содержанием,но ...только как формы без содержания, репрезентирующие простовозможность определенного типа восприятия и действия»11. Можнополагать, что противостояние «мы-они» относится к числу такихархетипов. Конкретное содержание «мы» и «они» разнообразно и измен-чиво; весьма устойчивой, если и не полностью неизменной являетсяименно структурная форма восприятия и дифференциации социальныхсвязей людей.

Эту форму можно рассматривать также как исторически первичноепроявление тех тенденций к автономии, выделению и к интеграции,объединению, о которых подробно говорилось во второй главе книги.На ранних стадиях человеческой истории, когда практическая ипсихологическая возможность индивидуального выделения была еще

11 The Portable Jung. Harmondsworth, 1977. P. 66.

141

крайне узкой, субъектом выделения было не столько индивидуальное,сколько коллективное «я» (мы)»; индивид выделялся из массы челове-ческих существ как бы в составе той группы, с которой он себяидентифицировал. Подобный способ выделения является, однако, нетолько архаичным. В трудах упоминавшегося уже французского социо-лога П. Бурдье показано, какую большую роль в повседневной жизнисовременного человека играет поведение, демонстрирующее и символи-зирующее его принадлежность к определенной социальной группе.

Подобное «коллективное выделение» предполагает в то же времяприсутствие в психике образа других, не принадлежащих данной группелюдей - образа, который может быть вполне конкретным, «эмпи-ричным», если речь идет о «соседних», находящихся в поле не-посредственного восприятия группах, или относительно абстрактным,когда такое восприятие невозможно. Материал мифологии и историирелигии показывает, что восприятие этого абстрактного «обобщенногодругого» не обязательно подчинялось тесному противостоянию «мы-они». Если в одних антропогонических (описывающих происхождениечеловека) мифах, как отмечает филолог и культуролог В.В. Иванов,«не всегда отчетливо различимо происхождение всего рода чело-веческого и отдельного народа», то в других сотворенный божествен-ной силой человек - родовое понятие, не имеющее этнических илиплеменных характеристик12. Библейские Адам и Ева - это люди вооб-ще, их потомки живут все вместе и говорят на одном языке, и лишькогда сыны человеческие начали строить Вавилон и вавилонскуюбашню, «смешал Яхве языки всей земли, и оттуда рассеял их Яхве повсей земле» (Быт. 11,1-9). В библейской легенде отражено представ-ление о первичности всеобщего родового человеческого «мы» и вто-ричности частных, объединяющих и противопоставляющих друг другуразличные племена и народы «мы». Новое пронизанное гуманис-тическими морально-этическими ценностями воплощение идея обще-человеческого единства получила в христианстве.

Установки на идентичность с макросоциальной общностью тех илииных масштабов - от родо-племенной до национально-государственной,социально-классовой и общечеловеческой - образуют таким образомспецифический класс социально-политических аттитюдов, обуслов-ленных социальными отношениями личности и социэтальными меж-групповыми отношениями. Комплементарными (дополняющими) поотношению к этим аттитюдам являются установки на другие «чужие»общности, которые могут быть однозначно позитивными, дружест-венными, однозначно негативными, враждебными, индифферентнымиили носящими более сложный амбивалентный характер.

Какую же роль играют подобные установки в психологическойструктуре личности? Очевидно, что они прежде всего ориентируют еепсихологические и поведенческие реакции на ситуации, которые возни-кают в сфере межгрупповых отношений. Возникновение и острота

12 См.: Иванов В.В. Антропогонические мифы // Мифы народов мира М., 1980. Т. 1.С 87.

142

международных конфликтов, возможности их перерастания в войну также, как устойчивость мирных или дружественных отношений междусоседними государствами зависят от многих экономических, полити-ческих и геополитических факторов. А также в большой мере - отпсихологического взаимовосприятия народов, выраженного в соответст-вующих аттитюдах. Если, например, отношения между Францией иГерманией во второй половине XIX - первой половине XX в. харак-теризовались напряженностью, трижды на протяжении 70 лет перерас-тавшей в войны, то это объяснялось не только столкновением государ-ственных интересов, наличием спорных территорий, агрессивностьюгерманского райха и т.п. обстоятельствами. Напряженность и войнывряд ли были бы возможны, если бы в национальной психологии обеихстран не было бы устойчивых антинемецких во Франции и анти-французских в Германии установок. После же второй мировой войныпод влиянием ряда факторов, в том числе становления «атлантическойсолидарности», западноевропейской интеграции, раскола Германии иустойчивой демократизации западногерманского общества эти установ-ки в значительной мере были вытеснены другими, выражавшимиидентификацию французов и западных немцев с «Западом», «свободныммиром», «Европой». Соответственно растворилась не только политичес-кая, но и психологическая напряженность в отношениях междусоседними народами.

Не менее велика роль групповых установок в межэтнических исоциально-классовых отношениях внутри отдельных обществ. Она яркопроявилась, например, в тех процессах, которыми сопровождался рас-пад многонациональных государств, испытавших в конце 80 - начале90-х годов крах «социалистического» тоталитаризма. В Чехословакии онпринял форму мирного «развода», на территории бывшего СССР возникряд острых межэтнических и межреспубликанских конфликтов,которые однако не переросли (во всяком случае до 1994 г.) во всеоб-щую войну и относительно слабо затронули подавляющее большинствоэтнических общностей. Совершенно иначе пошло развитие событий вбывшей Югославии, где кровавые войны между наиболее крупнымиэтническими, а точнее, религиозными общностями - православнымисербами, католиками-хорватами и мусульманами-боснийцами принялиперманентный характер. Югославская ситуация в немалой степениобусловлена тем, что этно-религиозная взаимная отчужденность ивраждебность - психологический феномен, издавна укоренявшейся вэтой части Балкан. Ни в дореволюционной России (за исключениемнекоторых регионов), ни в Советском Союзе этот феномен непроявлялся в столь жестко агрессивной форме.

Столь же очевидна роль групповых аттитюдов в социально-классо-вых отношениях. Так, напряженный и перманентно-конфликтный ха-рактер отношений между рабочими и предпринимателями отличалсоциальную историю стран романской Европы, вплоть до 60-70-х годовнашего века. В то же время в англо-саксонских странах они были зна-чительно более мирными, тяготеющими к компромиссу и партнерству,С этими различиями коррелировалось разное восприятие «противо-

143

положного класса» и разные типы групповой идентификации, закреп-ленные в психологических установках социальных действующих лиц. Вистории же Соединенных Штатов особо драматическую роль игралиаттитюды, действовавшие в сфере расовых отношений (между белымии черными американцами). Кстати, и американский, и западноевро-пейские примеры подтверждают отмеченную выше историческую из-менчивость аттитюдов. В 80-90-х годах во Франции и Италии тради-ционные классовые, а в Штатах расовые установки в значительной ме-ре ушли или уходят в прошлое. Влияние групповых идентификацион-ных аттитюдов отнюдь не ограничивается сферой межгрупповых отно-шений. Было бы неправильно думать, что они определяют только от-ношение индивида к представителям своей и других групп, с которымион сталкивается на общественно-политической арене или в обыденныхбытовых ситуациях. Современная социальная психология изучаетвоздействие групповой идентификации на относительно «удаленные» отнее уровни и сферы психической жизни и поведения личности.

Весьма плодотворна в этом отношении диспо-зиционная концепция личности, автором которойявляется известный социолог и социальныйпсихолог В.А. Ядов (выдвинутая в начале вкачестве теоретической гипотезы, она подверг-лась проверке и корректировке в ходе прове-денного под его руководством эмпирического ис-

следования)13. По Ядову, диспозиции (т.е. «предрасположенности» -термин, близкий по смыслу к понятию установки) личности образуютиерархическую систему. На низшем ее уровне располагаются установ-ки, изучавшиеся в частности грузинской психологической школой -неосознанные, связанные с удовлетворением витальных потребностей впростейших повторяющихся ситуациях. Диспозиции более высокогоуровня - это аттитюды, их формируют, «с одной стороны, социальныепотребности, связанные с включением индивида в первичные и другиеконтактные группы, а с другой - соответствующие социальные ситуа-ции». Наконец, высший уровень диспозиционной иерархии образуетсистема ценностных ориентации на цели жизнедеятельности и средствадостижения этих целей, детерминированные общими социальными усло-виями жизни данного индивида». Эта система ценностных ориентации,«идеологическая по своей сущности, формируется на основе высшихсоциальных потребностей личности (потребность включения в даннуюсоциальную среду в широком смысле как интернализация общесо-циальных... условий деятельности)»14.

Можно выделить два наиболее существенных для нашей темытезиса диспозиционной концепции. Первый из них, вообще говоря, ши-роко признанный и детально разработанный в социально-психоло-

13 См.: Социально-психологический портрет инженера. М., 1977; Саморегуляция ипрогнозирование социального поведения личности. Л., 1979.

14 Социальная психология / Под ред. Е.С. Кузьмина, В.Е. Семенова. Л., 1979. С. 109-110.

144

Диспозиционнаяконцепция лич-ности и пробле-ма социальныхценностей

гической науке, состоит в выделении из всей массы установок личноститех, которые носят ценностный характер, представляют собой ценно-сти, или ценностные ориентации, выражающие, что в жизни являетсянаиболее важным для человека, обладает для него личностнымсмыслом, и определяют поэтому его жизненные цели. Обычно счита-ется, что ценности носят более или менее осознанный характер, могутбыть выражены индивидом в обобщенных понятиях и что по своемупроисхождению они социальны, усваиваются им из макросоциальнойсреды, из того идейного и культурного арсенала, которым располагаетобщество. Иными словами, ценности принадлежат к тому классуустановок, которые относительно автономны от индивидуальныхмотивационных процессов, но в то же время они выполняют в инди-видуальной психике весьма ответственные мотивационные функции,выражая те потребности, которые определяют ведущие цели,«генеральную жизненную линию» индивида.

Второй тезис диспозиционной концепции значительно болееоригинален и гипотетичен. В сущности Ядов предполагает, что способудовлетворения рассмотренной выше идентификационной потребности(по его терминологии, потребности включения в данную социальнуюсреду) предопределяет и идеологическую по своему содержаниюсистему ценностных ориентации личности, и ее жизненные цели. Еслипонимать этот тезис буквально, получается, что от того, с какойсоциальной общностью себя человек идентифицирует, прямо зависят иего собственные ценности и цели. Применительно к интересующей нассфере - социально-политической психологии - это означало бы, что онаиграет «командную» роль по отношению к психологии индивидуальной.

На самом деле подобное буквальное, упрощенное пониманиеядовской концепции противоречит всему содержанию его исследований,в которых весьма тщательно анализируется влияние на личнуюпсихологию и поведение целого ряда иных факторов: профессиональнойпринадлежности и уровня образования людей, должностного статуса,условий и характера труда, возраста и пола; учитываются и индиви-дуальные различия. Из исследования выясняется, что доминирующиеличные ценности - такие, как творческая интересная работа, матери-альная обеспеченность, семья, «жизнь, полная удовольствий» и т.д. -коррелируются скорее именно с этими факторами, характеризующимииндивидуальную ситуацию человека, чем с идеологическими ценнос-тями макросоциальной среды или с «общесоциальными условиями дея-тельности». Да это вряд ли может быть иначе, ибо отношение чело-века к такой среде - к своему классу, нации, обществу и к ее идеоло-гическим ценностям - в большинстве случаев гораздо менее психоло-гически значимо для него, чем отношение к событиям и явлениямсобственной жизни, к людям, с которыми он связан совместной деятель-ностью и непосредственным общением.

Тем не менее психологическая интеграция индивида в те или иныебольшие социальные общности, интериоризация им выработанных еюценностей - факт вполне реальный. Реально и влияние этих

145

относящихся к социально-политической психологии ценностей на всюмотивационную психологию личности. Но это влияние чаще всегоосуществляется не путем простого преобразования социально-политических или идеологических ценностей в личные мотивы, но болеесложно и опосредовано.

Можно предположить, что макросоциальные или идеологическиеценности, не будучи непосредственным источником ценностей личных,участвуют в их отборе индивидом в качестве своего рода «социальногосемафора»: они «поощряют» одни личные цели и ориентации, «запре-щают» другие, проявляют нейтралитет к третьим. Будучи социально-индивидуальным существом, человек не обязательно строго следуетэтим сигналам, но так или иначе считается с ними, пытается как-тосогласовывать свои внутренние побуждения с социально санкциониро-ванными, нормативными ценностями. В исследовании Г.И. Саганенко иВ.А. Ядова, построенном на сравнении доминирующих ценностей -целей жизни советских инженеров и двух групп американцев (белых ичерных), показано, что у советских людей доминируют «ценности широ-кого человеческого общения, а у американских граждан (независимо отцвета кожи) - «индивидуалистическая направленность». Так, у амери-канцев одно из высших мест в иерархии ценностей занимает свобода,которая вообще отсутствует в советском опросе. У советских инже-неров соответствующую иерархическую позицию занимает «интерес-ная работа». Семья («безопасность семьи», «счастливая семейнаяжизнь») - высшая ценность у белых американцев, но весьма важна идля советских инженеров (третья иерархическая позиция, после «здо-ровья» и «интересной работы»). Материальное благосостояние занимает4-5-е места у американцев и 7-е место в советском обследовании, затопсихологическая значимость межличностных отношений в националь-ных выборках резко различается. У советских людей «любовь»занимает 5-е, а «хорошие», «верные друзья» - 6-е место, у американцевсоответственно 14-15-е и 9-10-е места15.

Бесспорно, эти данные отражают не только «социально-экономи-ческие различия образов жизни» (как полагают Саганенко и Ядов), но исвоеобразие национальных характеров. Американский индивидуализм исклонность русских людей к самовыявлению в личных отношенияххорошо известны. Позволительно однако усомниться, что содержатель-ные различия в жизненных целях и ценностях американцев и советскихлюдей действительно столь резки, как об этом говорит сопоставлениедвух обследований. Ценность интересного творческого труда не былапочему-то включена в американский опрос, между тем многочисленныеэмпирические исследования по трудовой мотивации свидетельствуют отом, что в американском обществе начала 70-х годов (к этому времениотносятся оба исследования) она имела значение во всяком случае неменьшее, чем в советском. В условиях низкого жизненного уровнябольшинства советских людей вообще и технической интеллигенции в

15 См.: Саморегулирование и прогнозирование социального поведения личности. Л.,1979. С. 90,91, 100. Далее: Саморегулирование и прогнозирование.

146

частности, роста их материальных притязаний, начавшегося именно в60-70-х годах под влиянием нового потребительского стандарта, врядли материальное благосостояние могло занимать второстепенное местов их жизненных планах. Приведенные данные отражают не столькореальные личные «жизненные линии», сколько ценностный уровеньмассового сознания, в значительной мере воспроизводящий ценности,господствующие в соответствующих обществах. В Штатах - это ценно-сти индивидуальной свободы и индивидуального успеха, благосостояниясемьи и опоры индивида на собственные силы. В советской системе -одна из высших официальных ценностей - труд на благо общества,материальные же результаты труда для работающего - вторичны посравнению с его самоценностью, абстрактным социальным значением.

В личных системах ценностей эти представления не воспроизво-дятся буквально, но в советском случае они побуждают отождествлятьсмысл труда с самим фактом участия в социальном трудовом процессе,с институциональной принадлежностью к трудовому коллективу. «Ятружусь, если нахожусь 8 часов на работе и состою в штате предприя-тия» - примерно так ощущали свой трудовой статус и ситуацию многиесоветские работники. В то же время высокая ценность труда могластимулировать творческую трудовую мотивацию, установку на «инте-ресный труд», если, конечно, для нее существовали предпосылки всодержании труда, собственных задатках и потребностях работника.Американец, даже если он любит свой труд, выявляет в нем своитворческие потенции, побуждается системой социальных ценностей ви-деть смысл труда в его материальных результатах, в обеспеченииблагосостояния семьи.

Эти особенности ценностного сознания различных обществ парадо-ксальным образом отражаются на реальной трудовой деятельности.

В советском обществе труд был намного менее производителен,интенсивен, эффективен, чем в американском, трудовой процесс изоби-ловал «перекурами», производственный брак и низкое качество продук-ции — типичные болезни советской экономики. Все это, разумеется,объясняется институциональными особенностями экономической систе-мы, уравниловкой в оплате труда: но имело и свои психологическиекорни. Для советского работника высокая социальная ценность трудакак такового часто оборачивалась равнодушием к его реальным ре-зультатам, как для себя лично, так и для общества: он удовлетворялсяотносительно низкой зарплатой, стабильным положением в производ-стве и различными социальными льготами16, а формальное участие в

16 В условиях перехода к рыночной экономике и ослабления былых гарантий занятостиэта психологическая черта проявилась в пассивном отношении значительной части ра-ботников к угрозе потери работы и ухудшения жизненного уровня. Как показано в от-носящемся к началу 90-х годов исследовании B.C. Магуна и В.Е. Гимпельсона, околополовины (48% опрошенных) рабочих обнаружили неспособность к таким активнымформам индивидуального «сопротивления обстоятельствам», как освоение новой про-фессии, повышение квалификации или более интенсивный труд. См.: Магун B.C., Ги-мпельсон В.Е. Стратегии адаптации рабочих на рынке труда // Социол. исслед. 1993.№ 9. С. 81-82.

147

трудовом процессе (своего рода «полутруд»17) нередко был для негодостаточным психологическим основанием чувства собственногодостоинства, идентификации с макрообщностью «трудящихся» (или с«рабочим классом»). В США и других странах Запада добросовестный,нередко, качественный труд - условие материального благосостояниячеловека и общества, поэтому соответствующие ценности выступаликак весомый стимул эффективной трудовой деятельности.

Сложнее обстоит дело с ценностями «широкого человеческогообщения», столь важными для советских людей. Помимо национальныхособенностей, в их высоком иерархическом статусе, по-видимому, ска-зывается потребность в психологической опоре на «других», особо силь-ная у людей, не привыкших или отученных рассчитывать на собствен-ные индивидуальные силы, на личную инициативу и энергию. В соот-ветствии с официальной идеологией, такую опору должно было обеспе-чивать человеку социалистическое общество с якобы присущими емуколлективизмом и гуманизмом. Поскольку же на деле социалистическиеобщественные отношения пронизывал бездушный бюрократизм, гаран-тировавший лишь минимальную стабильность материального и соци-ального положения людей, но равнодушный к конкретным человечес-ким судьбам и потребностям, опора на непосредственные позитивныеличные отношения - дружбу, любовь - приобретала особое значениедля поддержания психологического равновесия личности.

Из всего сказанного очевидно, что идеологические или социально-политические ценности общества, больших социальных групп, в кото-рые психологически интегрирована личность, являются лишь одним изфакторов, формирующих ее мотивацию. Удельный вес этого фактораисторически и социально конкретен. В одних социально-историческихситуациях он играет решающую роль (что было, например, характернодля массовых слоев советского общества в 20-40-х годах), в другихидеологические ценности не в состоянии контролировать реальныетенденции личной мотивации и оказывают на них лишь косвенноевоздействие. В таких ситуациях люди не столько подчиняют свои моти-вы идеологическим ценностям, сколько психологически приспосаблива-ются к ним, и «продукты» этого приспособления могут значительноотличаться от самих ценностей, хотя и несут на себе их печать.

Чем более велик разрыв между господствующими групповымиценностями и личными мотивами, тем острее ощущаются ценностно-идеологический дефицит и потребность в новых ценностях, более адек-ватных запросам личности. Иными словами, связь между социально-политическими ценностями и личными мотивами носит двустороннийхарактер. Это взаимовлияние социальных ценностей и индивидуальныхмотивов ярко проявляется, например, в российском обществе в усло-виях перехода к рыночной экономике. Изменение реальной ситуации всфере трудовых отношений, угроза безработицы вызвали у многихработников перелом в их установках, связанных с трудовой деятель-

17 В 1989 г. лишь 27% опрошенных рабочих-мужчин советской промышленностисчитали, что они работают с полной отдачей сил (Там же. С. 74).

148

ностью, активизировали мотивы, нацеленные на мобилизацию индиви-дуальных усилий и инициативы. По данным социологического опросарабочих, проведенного в 1991 г., 37% опрошенных готовы в случаеобострения проблемы занятости освоить новую профессию, 32 -работать над повышением квалификации, 23% - работать гораздоболее интенсивно18. Подобные установки находят опору в новых «либе-ральных» или «рыночных» ценностях, ориентированных на ответст-венность индивида за собственный материальный и социальный статус.

Интериоризация индивидом идеологических посвоему характеру ценностных ориентации - лишьодин из механизмов, реализующих групповуюидентификацию людей, обеспечивающих связь

личной мотивации с общественным или групповым сознанием. В систе-ме таких механизмов одно из центральных мест занимают социальныероли, ролевые нормы и ожидания. Понятие роли затрагивалось выше всвязи с характеристикой символического интернационализма Дж. Мида(см. главу II). Мид и многие другие социопсихологи рассматривают ролипреимущественно в контексте непосредственного общения людей иотношений внутри «контактных» групп. Из социально-психологическихисследований, ориентирующихся на этот контекст, вытекает, чторолевые ожидания и нормы, формируемые такого рода отношениями иусваиваемые членами группы в соответствии с выполняемыми имиролями, могут преобразовываться в личностные аттитюды и тем самым- в мотивы личности. В концепции Ядова такого рода аттитюдысоответствуют диспозициям среднего уровня, «связанным с включениемчеловека в первичные и другие контактные группы». Вместе с тем одноиз главных положений этой концепции состоит в том, что высшиедиспозиции, т.е. ценностные ориентации доминируют в процессе внут-реннего согласования всей диспозиционной системы19. Если это так, тои в ролях, психологически усвоенных людьми, должны находить отра-жение не только непосредственные отношения между ними, но и ихмакрогрупповая идентификация.

Немало исследований ролевой психологии фактически подтвержда-ют, что процесс усвоения ролей происходит не только в микрогруппо-вом, но и в социэтальном, общественном пространстве. Так, представи-тели одного из течений символического интеранционизма М. Кун иТ. Макпартлэнд провели в 1952 г. эмпирическое исследование«установки на себя», или «Я-концепции» (т.е. представлений людей осамих себе) среди студентов одного из американских университетов.Исследование проводилось предельно простым методом: испытуемымпредлагалось в течение нескольких минут дать 20 различных ответовна вопрос «кто я?» Такой тип опроса, очевидно, был рассчитан намаксимальные спонтанность, свободу и искренность ответов.

Один из важнейших результатов исследования состоял в том, чтопри всем разнообразии ответов все 288 опрошенных начинали список

18 См.: Магин B.C., Гимпельсон В.Е. Указ. соч. С. 75.19 См.: Саморегулирование и прогнозирование. С. 108.

149

Ценности и со-циальные роли

своих характеристик с определений, которые исследователи отнесли кклассу «объективных» - обозначали себя как представителей каких-тогрупп, общеизвестных конвенциальных социальных категорий: «сту-дент», «девушка», «муж», «баптист», «изучающий инженерное дело»,«уроженец Чикаго» и т.п. И лишь затем они определяли себя«субъективными характеристиками» обозначавшими физическое илипсихологическое состояние («усталый», «счастливый») иличеловеческиекачества («очень хороший студент», «хорошая жена», «интересная» ит.д.)20. Подобные исследования, во-первых, подтверждают, что людямсвойственно идентифицировать себя с определенными (чаще всегонесколькими) социальными ролями и группами, и что эта иденти-фикация является первичным элементом самосознания, ощущениясобственного Я. Во-вторых, они показывают, что группа, категория,роль, с которыми человек себя идентифицирует, существует и известнав масштабах общества (можно идентифицировать себя как чикагца,москвича или одессита, но трудно, если вообще возможно, - какуроженца какого-нибудь маленького, никому не известного поселка).

Все эти наблюдения позволяют яснее представить, как обществен-ные ценности и установки проникают в индивидуальную психику ивоспроизводятся в ней, как в этих процессах взаимодействуют микро- имакроуровни социальных отношений. Люди принимают роли на основенепосредственного общения и совместной деятельности, но содержаниепринятой роли, выражаемое и закрепляемое в соответствующихценностях, установках и мотивах, не может быть определено только наэтой основе: это усваивается из общесоциального и общекультурногоопыта посредством выражающих этот опыт обобщенных социально-ролевых категорий. Социальная идентификация индивида, связанные сней ценностные ориентации, образуют как бы единый «пакет»,передаваемый ему обществом. Поскольку идентификация выражаетсубъективное отношение между индивидом и обществом, его социаль-но-групповой структурой, в этот «пакет» так или иначе входят исоциально-политические ценности. Человек может совершенно неинтересоваться общественными или политическими проблемами, недумать о них, но ощущая себя главным образом, скажем, главой семьиили ее подчиненным членом (сыном, дочерью), представителем своейнации, рабочим, студентом или предпринимателем, он вольно илиневольно усваивает общественно признанные ценности и мотивы,«идеологию», которые придают смысл данной роли. Так,доминированиесемейных ролей означает, скорее всего, установки на благосостояниесемьи и выполнение норм, принятых в данной семейной среде, чтопредполагает соответствующую направленность личного и обществен-ного поведения. Ориентация преимущественно на социально-профессио-нальные роли соответствует мотивам успеха в собственной профес-сиональной (трудовой, деловой) деятельности, учебе и т.д. и, возможно,

20 См.: Кун М., Макпартлэнд Т. Эмпирическое исследование установок личности насебя // Современная зарубежная социальная психология. Тексты. М., 1984.С. 180-187.

150

защиты групповых интересов на социально-политической арене. Иден-тификация с национально-государственной или этнической общностьюможет предрасполагать к усвоению националистической идеологии ибытового национализма. Таким образом связанные с ролями установки(диспозиции) различных уровней - как те, которые регулируютповседневные реакции и отношения людей, так и определяющие ихжизненные цели и мировоззрение - не разделены какими-то резкимигранями, способны взаимно влиять или сливаться друг с другом.

Все эти взаимосвязи между различными компонентами мотива-ционно-ценностной структуры личности не образуют какой-то меха-нически и единообразно функционирующей системы. Конкретные уста-новки различаются по своей «силе», по удельному весу и иерархичес-кому статусу в психике личности, по влиянию на ее мысли, чувства ипоступки, и все эти их характеристики динамичны, меняются в зависи-мости от ситуации. В этом отношении показателен пример психологи-ческих сдвигов, обусловленных особо резкими непосредственно затраги-вающими массы людей переломами в политической ситуации - скажем,втягиванием страны в большую войну, вторжением агрессора на еетерриторию. У многих людей патриотические ценности-установки, ко-торые в мирное время представляли собой пассивный, мало влияющийна их психическую жизнь, практические дела компонент сознания, вобстановке такой войны становятся доминирующими. На фронте онипроявляют храбрость и презрение к смерти, которые вовсе не былиприсущи им в мирной жизни, в тылу самоотверженно трудятся дляпобеды, подчас забывая о собственных жизненных нуждах. У другихлюдей, «теоретически» разделяющих те или иные патриотическиеценности, во время войны, напротив, обостряется инстинктсамосохранения: совершая постыдные с точки зрения общественнойморали поступки, они всеми правдами и неправдами стараются непопасть на фронт и нередко ухитряются устроить себе изобильную иуютную жизнь в каких-то тыловых «норах».

Было бы неверно объяснять подобные типы поведения тольковрожденными различиями между храбрыми и трусливыми, честнымиальтруистами и лицемерными эгоистами. Такие различия реальны, ноподобные черты личности далеко не всегда носят постоянный и абсо-лютный характер, нередко они зависят от ситуации. В художественнойлитературе и кинематографе многократно описан достаточно типичныйказус: человек, бесстрашно сражавшийся на фронте, рисковавшийжизнью, чтобы выручить товарищей, в мирной жизни оказываетсятрусливым мещанином и конформистом, дрожащим перед начальствоми неспособным прийти на помощь другому человеку.

С социально-психологической точки зрения проще всего случайчеловека, празднующего труса и поглощенного самовыживанием вовремя войны. Его социально-политические «патриотические» установкиносят чисто конвенциональный (т.е. лишь формально соответствующийобщепринятым нормам, и слабо интериоризированный), вербальныйхарактер, они практически не связаны с его личной мотивацией, вкоторой доминирующее положение занимают элементарные витальные

151

потребности. Храбрость и самоотверженность людей на войне питают«сильные» социально-политические, мировоззренческие установки,основанные на идентификации со своей страной; важно, что ониподкрепляются еще идентификационными установками среднего, т.е.микрогруппового уровня - солидарностью с боевыми товарищами. Этапсихологическая ситуация точно выражена поговоркой «На миру исмерть красна». В нормальной мирной жизни эта ситуация меняется:«высшие» социально-политические и мировоззренческие ценности,которые на войне актуализирует угроза своему «мы», чаще всего трудносвязать с условиями повседневной деятельности, идентификация сконтактной группой в этих условиях часто (особенно в трудовыхгруппах, организованных по иерархическому и бюрократическомупринципу) имеет совершенно иное значение: она предполагает несильный альтруизм и взаимную выручку, но соблюдение ролевых норм,во многих случаях, требующих совершенно иных качеств. Подобныйанализ отнюдь не отрицает значения индивидуальныххарактерологических черт (в том числе и генетических), он лишьпоказывает, что в психике эти черты проявляются во взаимодействии ссоциальными ситуациями и социально-психологическими механизмами.

Многообразие и подвижность связей междуустановками различных уровней, их неодинаковыемотивационные функции во многом объясняютсясложной, «гибридной» структурой самих установок.

В современной социальной психологии широко признана концепция ихтрехчленной структуры. В соответствии с ней установка (аттитюд)включает когнитивный (знание об объекте установки и о ситуации),аффективный (положительное или отрицательное эмоциональное отно-шение к ним) и конативный, т.е. поведенческий (готовность действо-вать определенным образом, по отношению к объекту и ситуации)компоненты. При этом в литературе высказывались различные мненияпо вопросу о взаимоотношениях между компонентами установки. Еслиодни авторы утверждают, что между ними существует весьма теснаявзаимосогласованность, то другие считают, что это не подтверждаетсяэмпирическими данными. Противоречия вызывает и вопрос о ролиразличных компонентов: является ли центральным звеном установкиэмоция по поводу ситуации или объекта, а отбор и мобилизация знанийпроизводится в соответствии с эмоциональным переживанием, как быпо его «заказу» или, напротив, в установке доминирует именно знание.В.А. Ядов исходит в своей диспозиционной концепции из предположе-ния, что познавательные, эмоциональные и поведенческие диспозиции«образуют относительно самостоятельные подсистемы регуляцииактивности субъекта»21.

Это предположение, на наш взгляд, соответствует реальномумногообразию типов мотивационных процессов. Рассмотрим в качествепримера установки, относящиеся к принципам общественного устройст-ва и их влиянию на судьбу отдельного индивида. Значение таких

21 Саморегуляция и прогнозирование. С. 24.

152

Структураустановок

установок очевидно: в них выражается взаимодействие между обоб-щенным восприятием общественных условий жизни людей, оценкой имисобственных жизненных возможностей и их личной мотивацией.

Перед нами данные различных опросов, проведенных в СССР и вРоссии в начале 90-х годов и так или иначе выявляющих установки поназванному кругу вопросов. На вопрос анкеты ВЦИОМ (конец 1990 г.)«Что нужно прежде всего, чтобы достичь хорошего общественногоположения?» наибольшее число опрошенных выбрало противоположныепо смыслу ответы: «знания, умения, способности» (38%) и «знакомство,связи» (37%). «Упорный труд» ответило 27, «деньги» 20 и«напористость, умение пробиваться» 23%. Очевидно, что в данномслучае опрос выявляет установки, выражающие определенныесоциальные представления, т.е. преимущественно познавательные. Те изних, которые восходят к конвенциональным, принятым в обществеценностям (добросовестного труда, знаний), несомненно, имеютположительный эмоциональный смысл: упорно трудиться и иметьзнания не только полезно практически, но и «хорошо», «правильно» вморальном и психологическом отношении. Этого не скажешь о более«циничных» и «прагматических» неконвенциональных установках,отводящих решающую роль в социальной ситуации индивида связям,деньгам, личной напористости. Люди, давшие соответствующие ответы,могут по-разному относиться к роли таких факторов: осуждать их илисчитать в порядке вещей. И столь же по-разному могут соотноситься этипредставления с реальным поведением. Признание решающей ролиупорного труда может реально мотивировать трудовую деятельностьчеловека, содержать соответствующий ценности и знаниюповеденческий компонент. Но оно может иметь и чисто«идеологический», вербальный характер, не оказывать существенноговоздействия на мотивационно-волевую сферу личности.

Когнитивная составляющая таких установок, очевидно, включаетразличные иерархические уровни диспозиций. Высший наряду с«идеологическим» представлением (принимающим или отвергающимгосподствующую идеологию с ее ценностями труда и знаний) выражаетопределенное представление об общественной действительности. Од-ним она кажется построенной на справедливых принципах (вознаграж-дение достойных), другим - чем-то вроде джунглей, где не преуспеешьбез ловкости, «пробивной силы», третьим - построенной на власти денеги неравенстве, определяемом социальными связями людей. Подобныеобобщенные представления могут быть заимствованы из обществен-ного опыта, т.е. просто воспроизводить общеизвестные идеологическиеили «житейские» истины, но могут в то же время подкреплятьсясобственным опытом человека и его отношениями с непосредственнымсоциальным окружением на работе и в быту. В последнем случае однаи та же когнитивная установка имеет различные иерархические состав-ляющие, включает в себя знания об обществе в целом и о тех социаль-ных ситуациях, которые непосредственно переживает человек.

В целом получается, что как различные в функциональном отноше-нии компоненты установки (когнитивные, эмоциональные, поведенчес-кие), так и установки, функционально однородные, но ориентированные

153

на ситуации различных уровней (макро- и микросоциальные) могут илисоответствовать друг другу и сливаться в единое целое, или расхо-диться, проявляя большую или меньшую самостоятельность. Вместе стем относящиеся к разным социальным объектам и ситуациям уста-новки человека обнаруживают тенденцию к взаимному согласованию, кформированию единой системы.

На вопрос всесоюзной анкеты ВЦИОМ (опрос проводился также вконце 1990 г.) «почему некоторые люди живут намного богаче других?»лишь меньшинство (10-18%) опрошенных дало ответы, основанные наположительной оценке индивидуальных качеств «богатых»: талант,целеустремленность, деловая хватка, трудолюбие. Большинство жеответов исходило из представления, что богатство несправедливо идостигается неправедным путем (65%: «большинство наживает деньгинечестным путем», 33%: «доходы в нашем обществе вообще распреде-ляются несправедливо»; 28%: «богатыми становятся потому, что имеютбогатых родителей, родственников»)22. По данным общероссийскихопросов фонда «Общественное мнение», в октябре 1992 г. 45, а вавгусте 1993 г. 40% респондентов согласились с суждением «каждыйчеловек сам, своим трудом должен обеспечить себе достойный уровеньжизни». Соответственно 44 и 43% - придерживались мнения, что«обеспечивать гражданам достойный уровень жизни должногосударство»23.

Общество «реального социализма» своей официальной идеологиейформировало у людей ценности добросовестного труда и знаний какусловия социального продвижения. И одновременно своей практикойопровергало эти ценности, прививая установки на социальное иждивен-чество и индивидуальное приспособление к бюрократической системераспределения материальных и социальных статусов. Хаотичный инепоследовательный переход к рыночной экономике создал новуюситуацию, в которой возможности обогащения и продвижения сталиопределяться иными факторами. Развитая, последовательная (т.е.включающая поведенческий компонент) установка на упорный труд,реализацию собственных способностей, приобретение знаний моглапослужить тем психологическим «материалом», который помогал адап-тироваться к новым условиям: люди, настроенные на интенсивный труди преуспевшие (или расчитывавшие преуспеть), беря дополнительнуюработу или перейдя в частный сектор экономики, были склоннынадеяться на собственные силы и видели в богатстве достойнуюнаграду за напряженную трудовую активность. Те же, кто не смогадаптироваться к «рыночной» ситуации по объективным обстоятель-ствам или субъективно, во многих случаях прилагали к переходнымусловиям привычные представления о несправедливости или случай-ности распределения социальных благ и актуализировали в своем

22 См.: Общественное мнение в цифрах: Информационный бюллетень ВЦИОМ. М.,1991. Вып. 10.

23 См.: Фонд «Общественное мнение»: Спектр. 1993. № 1 янв.; В поле зрения. 1993. № 37авг. С. 8.

154

сознании укоренившуюся установку на ожидание защиты от госу-дарства.

Конечно, между различными установками могли складываться ииные соотношения. Нам лишь важно подчеркнуть, что регулируемыеими реакции человека на различные социальные ситуации, объекты иценности взаимосвязаны некой единой психологической «осью». Суще-ствует далеко не механическая и достаточно индивидуализированнаявзаимосвязь между самыми «интимными» глубинами личной психологии(потребностями и мотивами) и представлениями человека об общест-венном устройстве, его идеологической и политической ориентацией.

Разумеется, приведенные данные массовых опросов - это лишьвесьма косвенное отражение личностных установок: содержание отве-тов задано формулировками вопросов анкеты и совсем не обязательноадекватно воспроизводит мысли и чувства, реально переживаемыереспондентами. Тем не менее выбор из предлагаемого набора сужденийпроизводится каждым из них самостоятельно и, следовательно, в тойили иной мере соответствует тому - часто не вполне осознанному -выбору личной и общественной позиции, который является продуктомсобственной психической активности человека. Сопоставляя данныеразличных анкет, можно выделить - с большой долей вероятности -психологические «оси», объединяющие различные установки вполнеконкретных живых людей, достаточно типичных для советского ироссийского общества начала 90-х годов.

Можно, например, представить себе энергичного преуспевающегопредпринимателя, создавшего собственный бизнес в производственной,научно-исследовательской или банковской сфере, и достаточноуверенно утверждать, что ему близки ценности упорного труда, пред-ставление о заслуженности и моральной оправданности частного богат-ства, отрицательное отношение к вмешательству государства в соци-ально-экономическую жизнь. Зная современную российскую действи-тельность, нетрудно реконструировать и другой тип «частника» - дель-ца, который легко наживается на спекулятивных операциях и, разде-ляя, скорее всего, «либеральные» установки по отношению и богатствуи роли государства, уповает не столько на упорный труд и знания,сколько на ловкость, умение пробиваться или связи. Судя по даннымопросов, среди респондентов с подобными установками особенно многомолодых людей, еще не реализовавших их практически, но ориенти-рующихся на них в своих жизненных проектах. И наконец, приведен-ные данные отражают реальность психологического типа человека,выбитого из колеи, «взрывными» процессами в социально-экономи-ческой жизни. Такой человек может быть добросовестным тружени-ком, связанным с испытывающей упадок и кризис отраслью хозяйстваили культуры. Он может быть и человеком, привыкшим к не требую-щему особых личных усилий спокойному существованию в одной изниш административно-командной распределительной системы. И в томи в другом случае он негативистски воспринимает окружающуюдействительность, не верит в связь личного успеха с какими-либоположительными качествами преуспевающих и видит единственный

155

способ восстановления справедливости и стабильности в активномвмешательстве государства в экономические и социальные процессы.Наряду с такими целостными системами представлений и установок вжизни достаточно типичны случаи рассогласования между установкамиразличных уровней. Например, идеологически человек разделяет «либе-ральные» ценности (установку на собственную активность личности),но, не сумев материализовать их в собственной деятельности, не видитв напряженном труде, знаниях и способностях реальной основы успехав жизни.

В системе установок личности те из них, которые относятся к сфе-ре социально-политической психологии, выполняют специфические фун-кции. Во-первых, они фиксируют определенный образ общественнойдействительности, те «законы жизни» в данном обществе, которыеслужат индивиду ориентиром в осуществляемой им оценке возмож-ностей, в определении своих собственных мотивов и целей. Во-вторых,они являются источником ценностей, которые либо непосредственноформулируют эти мотивы и цели, придают им осознанный характер,либо обосновывают и оправдывают их в глазах индивида. Если ориен-тировочную функцию выполняет преимущественно познавательныйкомпонент социально-политических установок, то в их ценностнойфункции существенную роль играет эмоциональный компонент: эмоци-ональная привлекательность, «комфортность» избираемых целей иценностей.

Индивидуальные системы социально-политических установок разли-чаются по удельному весу в них познавательно-ориентационных и цен-ностно-эмоциональных компонентов. У большинства людей в большин-стве «нормальных» жизненных ситуаций, по-видимому, преобладаеториентационный компонент этих установок; они играют в основномслужебную роль в функционировании мотивационно-волевой сферы.Ценностные и эмоциональные их компоненты особенно важны длялюдей, активно включенных психологически в общественно-политичес-кую жизнь: для них избранная ими общественная или политическаяцель и ценность сами становятся личным мотивом. У общественноиндифферентного и пассивного человека («обывателя») ценностно-эмо-циональный акцент социально-политических установок выступаетотчасти в скрытом виде: в значительной мере он трансформирован вэмоции, объектом которых является не общественно-политическаядействительность, но сфера собственной деятельности такого чело-века. Так, предприниматель в обществе рыночной экономики еще впроцессе своей социализации усваивает выработанную этим обществомценность свободного предпринимательства и позитивное эмоциональноеотношение к занятию бизнесом. Однако в качестве сложившейсяличности он любит свое дело не только и не столько потому, что вобществе оно признано ценным и почетным (хотя и это имеет немалоепсихологическое значение), сколько потому, что ему нравится ивыгодно им заниматься, оно является объектом и средством удовлетво-рения его личных потребностей.

Было бы, разумеется, нелепостью утверждать, будто у людей,

156

далеких от общественной жизни, она вообще не вызывает никакихэмоций, отражающих их отношение к тем или иным социально-политическим ценностям. Хорошо известно, насколько сильными могутбыть массовые эмоциональные реакции на определенные обществен-ные и политические события. Однако в таких реакциях часто проявля-ются не столько социально-политические установки как таковые,сколько установки, ориентированные на объекты и ситуации, с которы-ми люди имеют дело в своей собственной повседневной жизни. Так,сильную массовую реакцию вызывает решение правительства, затра-гивающее жизненный уровень людей, или политические перемены,которые рассматриваются как потенциальная угроза подобнымжизненным интересам. Эмоциональный аспект социально-политическихустановок как таковых проявляется на массовом уровне в особыхситуациях, в которых решаются судьбы страны, например, в моментугрозы большой войны или во время выборов, на которых сталки-ваются силы, выдвигающие противоположные альтернативы внутри- ивнешнеполитической стратегии. В таких ситуациях психологическуюзначимость приобретают не только непосредственные частные исоциально-групповые интересы, но и социально-политические уста-новки, выражающие интеграцию индивидов в национально-государст-венную общность. У многих в такие моменты пробуждаются и актуа-лизируются, приобретают эмоциональный характер те компонентысоциально-политической психологии, которые в обычных условияхнаходятся в «спящем», пассивном состоянии.

Приведенный выше пример с предпринимателем иллюстрируетотношения между социально-политическими установками и различнымиуровнями мотивации человека. Этим отношениям чужда какая-либооднолинейная причинно-следственная зависимость. Тезис «каковыпотребности человека, таковы и его социальные и политическиепозиции» так же неверен, как и обратный: «общественно-политическиеустановки человека определяют иерархию его личных мотивов ипотребностей». Отношения между этими уровнями психики динамичны,ситуативны, основаны на взаимодействии и взаимоприспособлении. Ихможно представить как замкнутую цепь; в одних личностных и соци-альных ситуациях решающее мотивационное значение приобретаетодно ее звено (например, внутреннее психическое напряжение, порож-дающее потребность), в других - иное (например, актуализированнаяобщественно-политическая ценность); возникшее здесь возбуждениепередается по всей цепи. Но во всех случаях социально-политическиеустановки являются необходимым звеном мотивационной «цепочки».

Социально-политические установки представляют собой один изважнейших механизмов приобщения личности к культуре общества илисоциальной группы. Ибо те ценности, верования, идеи, в которыхзапечатлены исторически сложившиеся типы общественно-поли-тического сознания, органически входят в национальные, региональные(например, западноевропейскую, латиноамериканскую и т.п.) и социаль-но-групповые культуры.

157

2. Взаимосвязь социальных знаний, ценностей и эмоцийв психологии личности

Сказанное выше об отношениях между установ-ками и мотивами, между различными компонен-тами установок, входящих в социально-полити-ческую психологию, может быть обобщено и от-части уточнено в виде некоей рабочей матрицы.При этом, разумеется, необходимо учитывать,

что такого рода операция, содействуя в той или иной мере пониманиюпроблемы, может носить лишь вспомогательный характер, и подобнобольшинству схем или таблиц, применяемых в общественных науках,не претендует ни на полноту, ни на законченность, может дополнятьсяи конкретизироваться в зависимости от целей и объекта исследования.

В предлагаемой матрице (см. таблицу 1) учитываются позна-вательные, ценностные, эмоциональные компоненты установок. Пове-денческий (конативный) компонент представляет собой особую ивесьма сложную проблему, потому он будет рассмотрен отдельно.Исходя из принятого деления установок на относящиеся к объектам иситуациям, мы вносим в матрицу лишь установки на социальныеобъекты. Тем самым мы ограничиваем содержание матрицы наиболееустойчивыми, долгодействующими установками: ситуации можнотрактовать как определенное расположение, соотношение объектов(или изменение этого расположения) и ситуационные установкирассматривать соответственно как вторичные, производные поотношению к установкам на объекты. Например, зарубежные страныявляются объектом установок жителей данной страны, отношение кэтим странам - положительное или враждебное, нейтральное илинастороженно-подозрительное образует содержание установок.Обострение отношений «своей» страны с другим государством приведетв действие установку на возникшую ситуацию, и ее содержание будетзависеть от ряда установок на социальные объекты (на свою страну иее интересы, на государство, с которым ухудшились отношения, намеждународные отношения в целом и т.д.). Рассмотрение именноустановок на объекты позволяет решить задачу обобщенногопонимания феномена установки, так как возможные социальные иполитические ситуации гораздо многообразнее, чем объекты социально-политической психологии, и поэтому их гораздо труднее вместить вкакую бы то ни было матрицу.

В левой части матрицы поместим когнитивный компонент уста-новок. Это соответствует «логике» психической активности, первичнымзвеном которой является восприятие мира, знание о нем. Наиболееобобщенные объекты социально-политической психологии - это обще-ство, в котором живет человек, и человеческое общество (мир, чело-вечество) в целом, воспринимаемые обычно в своих геополитических инационально-государственных измерениях (своя страна и другиестраны). Общество познается людьми как совокупность общественныхотношений, в которые они включены, поэтому различные уровни и

158

Матрица соци-ально-полити-ческих устано-вок личности

Таблица 1. Структура социально-политических установок

Когнитивные компоненты Ценностные компоненты Аффективные компоненты1. Типология общественных систем:капитализм-социализм, свободное обще-ство-демократия-тоталитаризм, индуст-риальное и постиндустриальное общест-во; общество и природная среда

Общие идеологические (мировоззренческие) ценнос-ти: оптимальный общественный строй, свобода;порядок, стабильность и дисциплина, «естествен-ная» иерархия статусов и власти; демократия пред-ставительная и «прямая», равенство, социальнаясправедливость; материальные (потребительские) ипостматериальные ценности; консерватизм, рефор-мизм, радикализм, терпимость - авторитаризм,экологические ценности и приоритеты

Доминирующий вектор эмоционального отно-шения к общественной действительности:удовлетворенность, конформизм, рациональнаяадаптация, фатализм, умеренный критицизм,нонконформизм, недовольство, протест, ради-кальный (революционный) негативизм

2. Принципы, регулирующие социально-экономические отношения: эксплуатация,межиндивидуальная конкуренция, спра-ведливое вознаграждение способностей иусилий; собственность

Оптимальные принципы распределения и эко-номической власти; установки на борьбу за груп-повые интересы, на социальный мир, компромиссыи сотрудничество; оптимальные формы и уровеньгосударственного вмешательства в экономику исоциальную сферу; отношение к богатству ибедности

Направленность и интенсивность эмоциональ-ного восприятия событий и явлений экономи-ческой, социальной, политической жизни, рас-положенные соответственно по шкалам «лю-бовь, энтузиазм - отвращение, страх; ужас,ненависть» и «страсть - равнодушие»: уровеньдоверия, страха, ощущение возможности конт-роля по отношению к институтам власти

3. Принципы, регулирующие социально-по-литические отношения: демократическоеволеизъявление народа, власть сильных ибогатых, борьба групповых интересов, со-циальное партнерство и сотрудничество,правовые нормы, отражающие общиеинтересы, произвол и насилие, роль ифункции государства, партий и другихобщественно-политических институтов

Партийно-политические ориентации; ценностноевосприятие политической сферы (заинтересован-ное, ангажированное, индифферентное, негатив-ное) и институтов власти (представительных,исполнительных, судебных), политических лиде-ров, общественных институтов (профсоюзов, СМИи т.д.)

Таблица 1 (окончание)

Когнитивные компоненты Ценностные компоненты Аффективные компоненты4. Отношения между личностью и обще-ством, права и достоинство личности

Права и свободы как ценности личности Ощущения защищенности-беззащитности, до-стоинства-униженности, свободы-зависимостиличности по отношению к институтам власти

5. Социально-групповая структура об-щества; социально-классовая иденти-фикация

Отношение к основным большим социальным груп-пам: позитивное, негативное, нейтральное, амби-валентное

Эмоциональное восприятие представителей соб-ственной и других социальных и этническихгрупп, государств, народов

6. Национально-государственные и меж-этнические отношения: место и рольсвоего государства на международнойарене, структура международных отно-шений и национальные интересы,«друзья» и «враги»; межэтнические от-ношения внутри страны, национально-этническая идентификация, этническиестереотипы, мир, безопасность и воен-ная угроза

Патриотизм, национализм, этноцентризм, нацио-нальный нигилизм, «интернационализм»: установки намеждународную солидарность, сотрудничество,взаимопомощь; агрессивно-милитаристские, шовини-стические, миролюбивые, антивоенные; отношение к«другим» государствам, этносам,конфессиональнымобщностям

7. Уровень стабильности макроэконо-мической и социально-политическойситуации, ее факторы

Относительная значимость (иерархия) проблемобщества

Уровень психологической тревожности по пово-ду «критических» проблем общества и политики

8. Факторы, определяющие экономичес-кий и социальный статус индивида,оценка возможностей

Социальные ценности, ориентирующие личностныесистемы потребностей и мотивационные стратегии

Эмоциональные переживания социальных отно-шений личности, социальных возможностей ибарьеров реализации ее потребностей (интегра-ция в общность - одиночество, свобода жизне-деятельности - подавленность)

виды такого рода отношений образуют центральный объект когни-тивных установок социально-политической психологии.

В содержание этого объекта входят иерархия существующих в немматериальных и социальных статусов, отношения собственности ираспределения материальных благ, отношения власти. Когнитивныйкомпонент соответствующих установок воплощается в представленияхо богатстве и бедности, о благополучии и обездоленности, о тех, ктоимеет и не имеет власти, о причинах и основах социальной и иму-щественной дифференциации. Их совокупность формирует знания лю-дей о социальном и политическом устройстве общества, об его соци-альной структуре, о положении, роли и функции образующих его групп.

Особый вид таких установок образуют представления о роли ифункциях государства - оно выступает как отдельный объект, вос-принимаемый как функциональный орган общества, не обязательносовпадающий в социально-психологическом плане с государственнымаппаратом как персонифицированной социальной группой. Один и тотже человек может абстрактно воспринимать государство как необхо-димое условие общественного порядка и стабильности, а в его конкрет-ных представителях видеть лишь привилегированную группу, притес-няющую и обворовывающую рядовых граждан.

В когнитивный субстрат социально-политических установок входятдалее представления о национально-этнической дифференциации и на-ционально-этнических отношениях людей. «Пространство», в которомнаходятся объекты этих представлений, охватывает как собственноеобщество, так и человечество в целом. В ряд таких объектов входяткак отношения между «своей» и «другими» национально-государствен-ными общностями, т.е. международные отношения, так и межэтни-ческие отношения внутри данного общества. К этому виду установокотносятся когнитивные основы национального сознания, так называе-мые этнические стереотипы (представления об особенностях своего идругих этносов), представления о взаимоотношениях интересов различ-ных стран, геополитические знания. Одним из важнейших источниковтаких когнитивных установок является историческая память, в особен-ности представления об исторических судьбах и роли собственногонарода.

Во многих странах значительным удельным весом в структуресоциально-политической психологии обладают представления орелигиозной дифференциации людей и межконфессиональных отноше-ниях. В одних странах (например, в Северной Ирландии) они прак-тически совпадают с национально-этническими, в других (Ливан) имеютсамодовлеющее значение, в-третьих, восприятие этнических различийпричудливо переплетается с конфессиональной идентификацией (Ин-дия) или даже формируется ею (в бывшей Югославии православныесербы, католики хорваты и мусульмане боснийцы принадлежат вдействительности к одному этносу, но воспринимают себя как разныенароды).

Совокупность рассмотренных когнитивных образований представ-ляет собой основу, на которой формируются установки, выражающие


социально-групповую ориентацию и идентификацию личности, системупредставлений «мы-они». Современный человек идентифицирует себяне с какой-либо одной, а с несколькими большими общностями: с наци-онально-государственной, региональной («Запад»), религиозной, этни-ческой, социально-классовой, локальной («москвич»),профессиональной,культурной, корпоративной, политической, демографической («моло-дежь», «женщины») и т.д. Для социально-политического «слоя» егопсихологии имеет существенное значение не столько набор этихидентификаций, сколько их психологическая иерархия, соотносительная«сила», т.е. кем он ощущает себя в большей и кем в меньшей мере.

Продуктом всей системы социальных представлений и иден-тификаций является оценка человеком собственных жизненных возмож-ностей. Она строится на основе его знаний об общественных отноше-ниях и социально-экономической ситуации в стране, о положении тойгруппы или групп, с которыми он себя более всего идентифицирует илина которую ориентируется, стремясь в нее проникнуть. В эту оценкувключается и представление об уровне стабильности макроэкономичес-кой и политической ситуации, определяемое как внутренними, так имеждународными факторами. Индивидуализированная оценка возмож-ностей складывается в результате взаимодействия всех этих видовсоциальных знаний с «уровнем Я», т.е. с оценкой человеком собст-венных сил и способностей.

В следующем столбце матрицы размещаются ценности, на которыеориентируется личность. Необходимость выделения ценностей в осо-бый компонент установок отстаивалась некоторыми авторами, неразделявшими распространенного мнения об их трехчленной структуреи о совпадении ценностей и эмоций24. Этот подход, означающийвключение в структуру четвертого компонента, представляется болееадекватным психологическим реалиям.

Если когнитивный компонент установки как бы представляет впсихике реальность мира внешних объектов и ситуаций, то ее цен-ностный компонент выражает отношение человека к этой реальности,которое основано на представлении о должном, желаемом. Знание отом, какова действительность на самом деле, естественно отличаетсяот знания о том, какой она должна или не должна быть.

Выявление истинных ценностей личности, особенно социально-политических, - не простое дело: особенностью большинства ценностейявляется их конвенциональный, общепринятый характер - людизаимствуют их из культуры общества, в которой «хорошее» отделеноот «плохого» четкой гранью и сводится к набору истин, с которыми го-тов согласиться каждый. Все знают, что лучше быть богатым издоровым, чем бедным и больным, и мало кто в конце XX в. будетотрицать, что свобода - это благо, а рабство - зло. При желаниинетрудно доказать, что у всех или почти всех людей ценности оди-наковы (во всяком случае на вербальном уровне), что означало быполную бессмысленность работы с данной категорией, коль скоро она

24 Rokeach M. Beliefs, attitudes and values. San Francisco, 1968. P. 121-122.

162

никак не отражает реального многообразия психологических типовличности.

Социологи и социальные психологи обходят эту трудность,вынуждая респондентов делать выбор из двух или большего числаценностей, например, выбирать между свободой и равенством илимежду национальным величием и гарантированным международныммиром. Такой выбор нередко носит несколько «навязанный» и искусст-венный характер: ведь человеку могут быть одновременно дороги исобственная свобода, и равноправные отношения между людьми; онможет хотеть утверждения политического превосходства своей страны,но не ценой войн с другими странами. Тем не менее процедура выборапозволяет в какой-то мере выявить если не всю систему ценностейлюдей, то их иерархические отношения, относительную значимость дляних каждой ценности. Тем более что во многих современных обществахнаиболее распространенные ценностные представления символизируютопределенные типы идейно-политических ориентации. Так, «свобода»обозначает экономический, моральный и культурный либерализм,минимальное вмешательство государства и других общественныхинститутов в распределение доходов и частную жизнь граждан,терпимость, максимальное ограничение сферы запрещенного (по социо-логической терминологии «норм-рамок»). «Равенство», напротив, пред-полагает сознательное ограничение имущественного и социальногорасслоения общества, активную регулирующую роль государства враспределении доходов и в экономической жизни в целом. Приоритет«национального величия» означает активную внешнюю политику,направленную на укрепление и расширение «зоны влияния» страны запределами ее границ, содержание крупной армии, высокие военныерасходы.

Аффективные компоненты установок, образующие правый столбецматрицы, наиболее полно выражают их «силу», истинную значимость впсихологической структуре личности. Эмоция, аффект - наиболее«психологический» и наиболее индивидуальный из всех компонентовустановки: если знания и ценности могут быть механически усвоенычеловеком из его социально-культурной среды и представлять собойлишь явление общественного сознания, то эмоция по поводу объектаустановки означает, что отношение к объекту переживается субъ-ектом, что данный объект так или иначе затрагивает сферу потреб-ностей личности. Установка, не имеющая отчетливо выраженногоэмоционального компонента, скорее всего является «слабой», не играетбольшой роли в мотивации и поведении человека.

Горизонтальные, пронумерованные от 1 до 8 разделы матрицыотражают различные аспекты социально-политической действитель-ности, представленные в психологии личности. Они расположены впорядке нисхождения от абстрактного к конкретному - от наиболееобобщенных представлений об обществе, социальных ценностей иэмоций до установок, отражающих связь социэтальных реалий с личнойсудьбой. Ни конкретное «наполнение» этих разделов, ни их диф-ференциация не претендуют, повторим еще раз, на полноту и

6* 163

бесспорность; каждый из них может быть расширен или сужен, числоразделов может быть доведено до 20, 30 или любой другой цифры,Задача матрицы - наметить возможную модель исследования социаль-но-политических установок и формализовать гипотезы о корреляцияхкак между различными компонентами установок (представленных вматрице как горизонтальные), так и между различными установками(вертикальные).

Если рассмотреть, например, первый горизон-тальный раздел матрицы, можно заметить, что вего «когнитивном» подразделе представлены раз-личные, существующие в современном общест-венном сознании способы типологизации общест-

венных систем: 1) формационный; 2) основанный на критериях свободыи демократии и 3) на уровне технико-экономического развитияобщества. Последний способ типологизации в условиях современногообострения экологической проблематики и угрозы термоядерной ката-строфы все чаще связывается и сливается с критериями «естест-венности» и гуманности - гармоничных отношений общества и природы,способности общественной системы реализовать приоритеты выжива-ния, физического и морального здоровья человека. Каждый из этихспособов типологизации не является чисто объективистским, ценностнонейтральным, предполагает предрасположенность к определенной цен-ностной ориентации. Люди, верящие в формационный принцип клас-сификации обществ, скорее всего оппозиционны капитализму ипринимают социалистические ценности в том или ином их варианте илипо меньшей мере считают равенство и социальную справедливостьприоритетными принципами общественной организации. Для сторон-ников капитализма, даже если они и признают правомерностьпонятийной пары «капитализм-социализм», все же психологическиболеезначимым является противопоставление «свободных» и «тоталитарно-авторитарных» (отождествляемых с социализмом) обществ.

Типологизация на основе уровня технико-экономического развитияобщества, на первый взгляд, менее идеологична, но и она коррелиру-ется с определенными ценностными ориентациями. Правда, в данномслучае эта корреляция неоднозначна: один и тот же когнитивный ком-понент может соответствовать противоположным идейно-ценностнымустановкам. Деление обществ на доиндустриальные, индустриальные ипостиндустриальные одинаково значимо и для «технократов», видящихв техническом прогрессе и экономическом росте генеральный путь крешению всех проблем человечества, и для «гуманистов» и «экологов»,акцентирующих антигуманные последствия этих процессов.

Ряд ценностей, включенных в 1-й раздел матрицы, вообще неимеет явного отношения к абстрактно-теоретической типологизацииобществ. Объектом соответствующих установок является не типобщественного устройства - формы собственности и власти, нопринципы организации, функционирования и развития данной обще-ственной системы. Эти ценности фиксируют выбор между приори-тетами порядка, дисциплины, стабильности, верности традициям, жест-

164

Идеологическиепредставленияи ценности

ко иерархической организации власти и свободной от жестких правил исоциального принуждения жизнедеятельности людей, инициативы, доб-ровольности, постоянного обновления, неинституциональной и неформа-лизованной «прямой» демократии. Соответствующие системы ценнос-тей на Западе обычно обозначаются как консервативная и либераль-ная, существуют они и при «реальном социализме». Западные консерва-торы и либералы могут быть одинаково привержены принципам част-ной собственности, свободной конкуренции и парламентской демокра-тии, а «социалистические» - государственной собственности, планирова-нию и «партийному руководству».

«Независимость» консервативно-либерального спектра ценностей отобобщенных представлений о типах общественного устройства вместе стем далеко не полная. «Социалистические ценности» Горбачева - нечтосущественно иное по сравнению с социализмом Сталина и Суслова-Брежнева. Те, кто хочет реформировать существующие институты иотношения, нуждаются в каких-то когнитивных ориентирах рефор-мирования, и в качестве таких ориентиров нередко выступают идеиили опыт альтернативных общественных систем. Западные либералы иреформаторы в те времена, когда социализм был еще не общест-венным строем, но идеологическим проектом и социальным движением,исходили из необходимости ответить на «социалистический вызов». Апозднее придумали теорию конвергенции - объединения «сильныхсторон» капитализма и социализма. Хрущев и Горбачев, проводя своиреформы, призывали учесть «положительные стороны» западногоопыта. Соответствующие тенденции проявлялись и на уровне массо-вого сознания. Характерно, что в ситуациях, когда знаний об альтер-нативных системах и соответствующих им ценностям по тем или инымпричинам не существует, социально-политическая психология испыты-вает дезориентацию, возникает острый дефицит общественных це-лей.

После краха «реального социализма» и надежд наего гуманизацию, на конвергенцию противопо-ложных систем такой дефицит ощущает западноеобщество. С ним связаны концепции «конца исто-

рии»: в обстановке относительного экономического благополучия и бес-препятственного технического прогресса, краха «формационного» сопер-ника теряется цель дальнейшего исторического движения. В постсоци-алистических обществах, особенно в республиках бывшего СССРкогнитивный кризис носит намного более острый характер. Потерялбылое значение выбор между социализмом и капитализмом: социализмизжил себя, а ориентация на «капиталистические» ценности свободногорынка, экономической и политической демократии, как бы они ни былипривлекательны для многих, не приносит и, очевидно, не принесет вобозримом будущем «капиталистического» процветания; пока она сопря-жена для многочисленных групп общества с лишениями и бедствиями.В этих условиях установки высшего уровня, обобщающие основныепринципы общественного устройства, в большой мере обессмысли-ваются. Понятия «капитализм-социализм», «демократия - диктатура»

165

Психология кри-зиса

слабо воспринимаются в основной толще общественного сознания, ибоникак не соотносятся с реалиями повседневной жизни. Эти реалии -цены и доходы, богатство и бедность, власть сильных и богатых,произвол, насилие и преступность, этнические противоречия и конфлик-ты - вытесняют из общественной психологии знания и ценностиабстрактно-идеологического ряда. Ускорение деструктивных, энтропий-ных процессов во многих сферах экономической и социальной жизнисосредоточивает познавательные интересы людей на проблемахстабильности и порядка, решающее ценностное значение приобретаетпреодоление этих процессов, угрожающих их безопасности, жизненномууровню и социально-профессиональному статусу.

В ноябре 1993 г. 82% опрошенных россиян назвали наиболеетревожащей их проблемой российского общества рост цен, 64,7 - ростчисла уголовных преступлений, 47,2 - кризис экономики и спад произ-водства, 38% - рост безработицы. По сравнению с этими проблемамивсе, что удалено от повседневной жизни, - как общие принципы соци-ально-экономической системы, так и политическая сфера - представ-ляется намного менее значительным. Так, уход от идеалов социальнойсправедливости тревожил лишь 8,6% респондентов, обострениенациональных отношений - 14,4, конфликты в руководстве страной -19,8, конфликты на границах России - 15,2%. В собственно поли-тической области наиболее значимой для россиян была проблемаслабости, беспомощности государственной власти (ее выделили около28%).

Если отдельно рассмотреть центральную для массовой психологиироссиян установку на стабильность и порядок, ее структура будетвыглядеть примерно следующим образом. «Силу» этой установки опре-деляет психологическое состояние людей, порождаемое повседневнымжизненным опытом, а также пессимистическим и тревожным социаль-ным «климатом», поддерживаемым, в частности, средствами массовойинформации. О том, каким в рассматриваемый период было этосостояние, свидетельствуют данные тех же опросов. В октябре 1993 г.69% опрошенных испытывали неуверенность в завтрашнем дне,67,8% - не чувствовали себя в безопасности на улице, в ноябре уполовины респондентов в предшествующие опросу дни преобладалинастроения напряжения, раздражения или страха, тоски. Отсюда ост-рая потребность в надежности, уверенности в жизни, которая выра-зительно подчеркивается выявленными тем же опросом предпочтени-ями и психологическими «дефицитами». Большинство опрошенныхбылов октябре удовлетворено своим положением в обществе, семейнойжизнью, здоровьем и кругом общения, 43% - работой (неудовлетворено- 22), жизнь большинства (62,5%) осложнена низкими доходами и68,7% не надеялись на улучшение своего материального положения вближайшие полгода. Если бы можно было выбирать, половинапредпочла бы гарантированные, стабильные, но невысокие доходы илишь пятая часть высокие доходы, но без гарантий на будущее.

Ведущая для большинства личная потребность в экономическойстабильности и физической безопасности порождает соответствующую

166

ей приоритетную социально-политическую ценность. Она усиливаеттрадиционную для советского общества когнитивную установку,возлагающую основную ответственность за макроэкономические имакросоциальные явления на государственную власть. В октябре1993 г. на вопрос о силах, способных вывести Россию из кризиса, 42%опрошенных ответили «сильное, властное руководство страной», 11% -указали на местные власти и еще треть не смогла найти в российскомобществе таких сил. Лишь незначительное меньшинство (немногимболее 10%) сочли, что страну могут вывести из кризиса собственноэкономические действующие лица (руководители государственныхпредприятий, предприниматели, «такие люди, как мы»).

Было бы неверно думать, что россияне полностью равнодушны какк проблематике социально-экономического строя общества, так и к еговлиянию на переживаемую ситуацию. Однако по причине упомянутоговыше когнитивного вакуума, дискредитации старых (социалистических)и абстрактно-декларативного характера новых (рыночных) ценностейуверенный и необратимый выбор между ними крайне затруднен. Воктябре 1993 г. на вопрос «Какая экономическая система на Вашвзгляд лучше?» одна треть респондентов не смогла ответить и еще поодной трети дали альтернативные ответы: экономика, основанная нагосударственном планировании и на рыночных отношениях. Эти данныепоказывают, что у большинства общие мировоззренческие (социалисти-ческие и рыночно-капиталистические) установки слабо соотносятся свидением причин кризиса и путей выхода из него. Если допустить, чтогруппа сторонников рыночной экономики в значительной мере совпа-дает с тем меньшинством, которое в ходе опросов относительнооптимистично оценивает свое экономическое положение и психо-логическое состояние, то большинство настроенных пессимистически инегативистски, колеблется между мировоззренческим вакуумом и нос-тальгией по социализму.

Черпая представления о способах выхода из кризиса из старогокогнитивного багажа, большинство россиян не находили в сегодняшнейполитической действительности никого, кто мог бы осуществить этотвыход. В ноябре 1993 г. лишь пятая часть опрошенных считала, чтовыходу из кризиса способствует деятельность президента страны,19% - правительства, 12% - местных властей25- Таким образом, когни-тивный и ценностный компоненты установки на сильную государ-ственную власть как гаранта социально-экономической стабильностивступили в конфликт со знанием о реальной власти. Наряду с накопив-шимся протестом и возмущением этот конфликт, видимо, был одной изважнейших причин массированного голосования на декабрьских выбо-рах 1993 г. за Жириновского. Решающими преимуществами этогодеятеля перед соперниками были, во-первых, успешно сформированныйим образ «силы», «решительности» и, во-вторых, афишируемаянесвязанность с нынешней «слабой» или какой-либо прошлой властью.

25 Все данные опросов октября-ноября 1993 г. см.: Экономические и социальные пере-мены: мониторинг общественного мнения. 1994. № 1. С. 36-65.

167

По сравнению с этими преимуществами собственная идейно-полити-ческая платформа Жириновского не имела особого значения длябольшинства избирателей.

Изложенные наблюдения позволяют высказатьпредположение о ведущей роли ценностных иаффективных компонентов установок в психо-логических реакциях на социально-политические

события и ситуации. Когнитивный компонент играет роль «поставщика»материала для формирования содержания ценностей, но в процессеэтого формирования происходит отбор знаний, подгонка их под некий«психологический заказ». Этот «заказ на знания» представляет собой нечто иное, как выражение потребностей субъектов психики. Ценностипотому и играют роль «заказчика» по отношению к знаниям, что онисуть осознанное выражение потребностей. Однако и сами ценности,чтобы выполнить эту роль, должны подвергнуть себя сортировке иструктурированию, выделить в себе компоненты более и менее значи-мые для субъекта, отбросить в осадок то, что является для него меха-ническим заимствованием от других и не коренится в его собственных,переживаемых им потребностях.

Критерием такой сортировки и отбора являются эмоции субъектапо поводу объектов, ситуаций и событий. В некоторых современныхпсихофизиологических концепциях подчеркивается роль эмоций как«сигнализатора» потребностей, наиболее непосредственного и непроиз-вольного, т.е. не контролируемого сознанием их выражения в пси-хике26. Получается, что в определенном смысле аффективные компо-ненты установок «главнее» ценностных и когнитивных. Подобная нап-равленность внутренних структурных связей компонентов установки,очевидно, не является единственно возможной. Она действует преждевсего в тех случаях, когда источником потребностей является физиоло-гический или психологический дефицит, не зависящий от сознаниясубъекта. Но бывают ситуации, в которых вполне осознанные идеоло-гические и политические установки глубоко интериоризированы субъек-том, выражающие их ценности и знания образуют содержание егособственных потребностей. В таких случаях сами эти ценности и знанияявляются источником эмоционального отношения к явлениям общест-венно-политической жизни.

Именно по такой схеме строилась психология многих сторонниковроссийской «непримиримой оппозиции», для которых любое негативноеявление в экономической и социально-политической жизни было сви-детельством пагубности антисоциалистической или «антипатриотичес-кой» политики властей. Социалистические и националистические цен-ности, обслуживающие их когнитивные установки (о превосходствесоциализма и «великом социалистическом прошлом», о самобытности,историческом призвании и имперских национальных интересах России, о«жидо-массонском заговоре» и т.п.) у идейных противников либераль-

26 См.: Симонов П.В. Высшая нервная деятельность человека: Мотивационно-эмоцио-нальные аспекты. М., 1975.

168

Между эмоция-ми и сознанием

ных реформ первичны по отношению к их эмоциональным реакциям напроисходящее в стране.

Вместе с тем массовая неидеологическая оппозиция либерально-реформистскому курсу, переросшая в ностальгию по социализму иСоветскому Союзу, питалась в значительной мере именно эмоциональ-ными реакциями. Для сторонников же этого курса, в особенности изболее образованной и интеллектуально развитой среды первичнымзвеном политических установок часто был когнитивный компонент -знание об экономической и социальной эффективности свободныхрыночных отношений.

Указанные теоретические предположения трудноподтвердить строго формализованным и кванти-фициированным эмпирическим материалом. В на-учной литературе едва ли можно отыскать эмпи-

рические исследования, в которых социально-политические установки иих компоненты были бы представлены с такой степенью охвата идетализации, как это предусматривается предлагаемой матрицей.Скорее, можно найти работы, данные которых корреспондируют с темиили иными ее фрагментами. Так, эмпирические исследования ценностеймогут быть использованы для изучения вертикальных связей различныхуровней матрицы - между ценностями, входящими в различныеустановки.

В масштабном исследовании ценностей западноевропейцев, выпол-ненном в 1981 г. под руководством известного французского социо-психолога Ж. Стотзеля, выявляются корреляции между массовымиполитическими ориентациями и общей системой ценностей. Для людей справыми политическими взглядами наиболее значимыми являютсянационально-патриотические ценности, для левых - свобода, спра-ведливость, мир. Левые чаще правых активно интересуются поли-тикой. Наименьший интерес к ней и вообще приверженность какой-либо из «высших» общественно-политических ценностей испытываютлюди, не имеющие четко выраженных правых или левых взглядов.При движении от левой к правой части политического спектра возрас-тает доверие к большинству политических и социальных институтов.

Все эти данные более или менее предсказуемы: для западныхправых приоритетны защита и укрепление существующего строя, чтопредполагает социально-политический конформизм и его оправданиенациональными интересами и традициями. Столь же естественнокритика этого строя, присущая левым политическим ориентациям,ведется с позиций социальной справедливости и антимилитаризма.

Сложнее обстоит дело с ценностями свободы и равенства. С однойстороны, данные исследования, да и весь опыт политической жизниЗападной Европы показывают, что приоритет свободы типичен длялюдей правых взглядов, а равенства - для левых. Это соответствует иособенностям общественных систем, образующих идеалы противо-положных политических течений: «свободное общество» восприни-мается как синоним существующего, т.е. капиталистического строя, скоторым идентифицируют себя люди право-консервативных взглядов;

169

Свобода или ра-венство?

левые являются сторонниками социализма (чаще всего воображаемого,«демократического») или по меньшей мере «смешанного общества»,сочетающего рыночные механизмы и политический плюрализм суравнительным «социалистическим» распределением.

С другой стороны, выбор между ценностями свободы и равенстване оказывает влияния на другие уровни ценностей, регулирующихпрактическое отношение людей к различным аспектам социальнойдействительности. Парадоксальным образом правые сторонники сво-боды оказываются адептами жесткого порядка, дисциплины, беспре-кословного подчинения начальству, а левые адепты равенства,казалось бы, означающего нивелирование положения и поведения лю-дей в соответствии с уравнивающим их всех стандартом, в дейст-вительности являются поборниками максимальной свободы индивида.Так, правые чаще левых поддерживают принцип беспрекословного ибездумного подчинения приказам начальника в процессе труда, высту-пают за воспитание детей в духе послушания. Выбирая между альтер-нативными приоритетами развития общества, левые западноевропейцыотдают предпочтение «развитию индивида», а правые «укреплениюуважения к авторитетам». В качестве главных национальных целейлевые чаще выбирают реализацию демократических ценностей -таких, как свобода самовыражения, возможность для граждан выра-жать свое мнение по поводу важных решений правительства, правыеже предпочитают «поддержание порядка». Великобритания, превзошед-шая все другие страны по приверженности к свободе (ее выбрало здесь62% опрошенных, равенство - только 23), одновременно дала рекорд-ную долю поклонников добродетели послушания (37%) и наименьшую -независимости (16%; средние цифры по Западной Европе соот-ветственно 25 и 27%).

Комментируя этот парадокс, Ж. Стотзель замечает, что «выбормежду порядком и неподчинением и основополагающий для альтер-нативы левая-правая выбор между свободой и равенством отно-сительно независимы друг от друга»27. Сходный феномен относитель-ной взаимной независимости более общих и абстрактных, касающихсятипа общественного устройства ценностей, с одной стороны, болееконкретных - консервативных и либеральных - с другой, ужезатрагивался выше.

Природу парадокса в какой-то мере помогают понять корреляциимежду политическими взглядами и личными аффективно-психоло-гическими характеристиками опрошенных. При движении справаналево уменьшается доля «очень счастливых» и «счастливых» людей иувеличивается доля тех, кто ощущает чувства бессмысленности жизнии одиночества. Среди левых наименьшая доля тех, кто гордится своимтрудом и испытывает удовольствие, приступая к работе в понедельник;тех, кто ощущает возможность свободно принимать решения, и большевоспринимающих себя как объект эксплуатации. Удовлетворенностьжизнью в целом и конкретными ее аспектами: семейными отноше-

27 Stoetzel J. Les valeurs du temps present; une enquete europeenne. P., 1983. P. 40, 49-55, 79.

170

ниями, профессиональным и материальным положением тем выше, чем«правее» политические взгляды человека28. Корреляция между личнойнеудовлетворенностью и социальным протестом, или критицизмом,которые питают левые взгляды между удовлетворенностью и соци-альным конформизмом, стимулирующим правые ориентации, логична иестественна. Особого объяснения, видимо, требуют лишь парадок-сальные «связки» между неудовлетворенностью, стремлением к личнойсвободе и второстепенным значением свободы как общественнойценности, с одной стороны, удовлетворенностью, предпочтением поряд-ка личной свободе и ее приоритетным значением на макросоциальномуровне - с другой.

Ключевым моментом такого объяснения может послужить харак-терное для неудовлетворенных (и тяготеющих к левым взглядам)западноевропейцев переживание собственной несвободы. Зависимостьот чужой воли и решений, невозможность управлять собственнойсудьбой, ощущение социальной слабости - весь этот аффективныйкомплекс - знаменует - так же, как чувства одиночества и бессмыс-ленности жизни - неудовлетворенность потребностей социального су-ществования личности, обусловленную одновременно дефицитом пози-тивных связей с другими людьми, социально осмысленной деятельностии индивидуальной автономии. Поскольку для социально слабых,образующих основную базу левых политических течений, психоло-гически наиболее характерен именно дефицит свободы, переживаниесоциальных связей и отношений как зависимости от сильных иохраняемого ими порядка, неудовлетворенность обостряет потребностьв свободе. Удовлетворенные же, ощущая себя социально сильнымиили, по меньшей мере, защищенными, нуждаются не столько в свобо-де, сколько в порядке, который гарантирует удовлетворяющие ихусловия жизни.

«Перевертывание» ценностей на логически противоположные,которое происходит при выборе между свободой и равенством, всущности является продуктом тех же потребностей, но опосредованныхэксплицитными или имплицитными (явными или неявными) «теориями»общественного порядка. Предпочтение нормативного порядка в повсе-дневной социальной практике сочетается с апологией свободы какпринципа общественного устройства потому, что «теоретически»свобода признается неотъемлемым компонентом охраняемого порядка.Свобода, которой располагает сильный, предоставлена ему этимпорядком, равенство же означало бы его принудительное приравнениек слабым. Для слабого равенства - опять же «теоретически» - естьобщественное условие расширения поля свободы.

Выбор между свободой и равенством обусловлен, разумеется, инепосредственными социальными интересами. Среди сторонников пра-вых взглядов, по данным того же исследования, больше людей, обла-дающих высоким доходом и собственностью, среди левых - рядовыхнаемных работников, не имеющих ни того, ни другого. Выбор отража-

28 Ibid. P. 83, 86, 170.

171

ет, следовательно, борьбу социальных групп вокруг распределениядоходов. Однако не только ее, но и определенный уровень психологииличности - тот, на котором вырабатываются и воспроизводятся ееабстрактно-теоретические социальные представления и ценности. Этипроцессы теоретического выражения потребностей и мотивов проис-ходят на основе заимствования из общественного сознания «готовых»теорий или самостоятельной рациональной рефлексии индивида, илисочетания того и другого. Однако во всех случаях подобные пред-ставления и ценности являются продуктами сознания.

Данные о различных, даже противоположных значениях свободы врамках одной и той же индивидуальной психологии позволяютнесколько развить и конкретизировать изложенные выше соображенияо структуре установок. Установки, характеризуемые В.А. Ядовым какдиспозиции высшего уровня, относящиеся к системе общественныхотношений и относительно протяженным во времени историческимситуациям, являются установками сознательными. Точнее было бысказать сознательно-культурными, ибо они в значительной мере черпа-ются из культуры нации или большой социальной группы. На болеенизких уровнях системы установок в их формировании возрастает рольмотивационных стимулов, идущих из сферы бессознательного (илименее поддающихся контролю сознания). Объектом этих установок,напомним, являются более преходящие жизненные ситуации и непос-редственные (связанные с общением) социальные и межличностныеотношения в семье, на работе и т.п. Такие упоминающиеся в западно-европейском исследовании ценности, как послушание, порядок, уваже-ние к авторитетам, свобода самовыражения, независимость личности ит.п., относятся именно к этим уровням и представляют собойвербально-ценностное оформление подобных внутренних стимулов.

Если использовать трехчленную структуру личности, раз-работанную 3. Фрейдом, установки-ценности высшего уровня восходятк «сверх-Я», низших - относятся к индивидуальному Я и представляютсобой результат аккультурации («окультуривания») бессознательныхстимулов, порожденных «Оно». Установки, выработанные таким обра-зом, глубже, вернее выражают психологию личности, чем принятые еюиз «сверх-Я». Потребность в свободе, которую испытывает человек,практически ощущающий гнет чужой воли, сильнее и «истиннее», чемта же установка, привнесенная из общепринятой системы ценностей,выполняющей по сути дела охранительные (по отношению ксуществующему порядку) функции.

Если оценивать истинное психологическое содержание собственнополитических установок, то более специфической и органичной длялевых ориентации окажется все же мотивация свободы, а для правых -охраны порядка. Поэтому вряд ли можно признать оправданной тутерминологическую перестройку, которая была произведена вроссийском политическом языке в посттоталитарный период. Либе-рально-реформаторские, демократические идейно-политические тече-ния, ранее называемые левыми, из-за их теоретической близости кзападному неоконсерватизму с его апологией свободного рынка,

172

частной собственности, антиэтатизма и антикоммунизма стали име-новать правыми, а коммунистов и им подобных - по аналогии с ихзападными политическими тезками - левыми. В действительности же вРоссии 90-х, с точки зрения политического этоса и ценностной иерар-хии, правыми являются именно защитники государственного социа-лизма, означающего жестко-авторитарную структуру социально-поли-тических отношений и апелляцию к «старому», к традициям. Особеннонаглядно их «правизну» выражает сближение с национал-"патриотами»,агрессивный имперский национализм во всем мире - родовой признакправоконсервативных позиций.

3. Установки и социальное поведениеНапомним, что установка есть заложенная в пси-хике готовность к определенной реакции на опре-деленные объекты и ситуации. Реакция может

быть только психологической - интеллектуальной или эмоциональной -или выражаться в действиях.

Одним из событий недавней российской истории, в котором яркопроявилось значение политических установок, были вооруженные кон-фликты в Москве 3-4 октября 1993 г. После того как президентЕльцин указом 21 сентября распустил Верховный совет, в столице и встране нарастала конфронтация между сторонниками и противникамипрезидента, в Белый дом (резиденцию Верховного совета), блокиро-ванный милицией, подчиненной исполнительной власти, стягивалисьхорошо вооруженные боевики - «защитники парламента». 3 октябряантипрезидентская оппозиция организовала манифестации и публичныебеспорядки, а затем, не встретив особого сопротивления милицейскихподразделений, перешла к вооруженным действиям. Было захваченоздание мэрии, всю ночь продолжался штурм телецентра в Останкино,оборонявшегося военными частями. На следующий день в город поприказу президента были введены танковые части, но защищавшиепарламент боевики продолжали активные действия, на прилегающихулицах велась снайперская стрельба. Защитникам Белого дома былпредъявлен ультиматум, и после их отказа сдать оружие по зданиюпарламента была открыта артиллерийская стрельба, которая и решилаисход сражения.

Беспрецедентный характер событий (в Москве не было воору-женных боев со времен Октябрьской революции и гражданской войны),оставленный ими кровавый след (сотни убитых и раненых) не могли невызвать острой реакции общественного мнения. Однозначные оценкибыли затруднены запутанной предысторией вооруженного конфликта -долго нараставшей конфронтацией законодательной и исполнительнойвласти. Тяжелое впечатление на людей производил сам факт артил-лерийского обстрела парламента, полуразрушенное, закопченое зданиеБелого дома. И все же, как показывают данные опросов, большинствомосквичей и россиян одобрило действия президента. Вина возлагаласьна тех, кто первыми открыл стрельбу, начал убивать людей, разру-

173

Слово и дело

шать и захватывать здания. Но многие обвиняли в пролитой кровиЕльцина и демократов.

Не удивительно, что антиельцинскую позицию разделяли сторон-ники оппозиционных - коммунистических и националистических тече-ний. Однако среди осудивших действия исполнительной власти было инемало людей, политически чуждых этим течениям, в том числе иискренних сторонников демократии. Мне довелось немало раз-говаривать с такими людьми; все они как бы отталкивали от себяпротиворечащие их мнению факты: организованные и целенаправ-ленные вооруженные действия, боевиков, в том числе фашистов-баркашовцев, невозможность прекратить их мирными способами. Илиоправдывали эти действия - убийства милиционеров и мирных граж-дан - предшествующим «антипарламентским» указом президента. Входе всех этих встреч и разговоров я убедился в том, что при всемразличии политических взглядов таких людей их объединяет одно: ещедо сентябрьских и октябрьских событий все они резко отрицательновоспринимали фигуру Б.Н. Ельцина. Одни - простые граждане - пото-му, что возлагали на него вину за тяжелое экономическое положение встране; другие - политики и чиновники, связанные с Горбачевым или ссоюзными структурами и не вписавшиеся в новый истеблишмент -потому, что Ельцин прервал их политическую карьеру. И наконец,третьи - особенно из числа гуманитарной интеллигенции — потому, чтоего деятельность противоречила их весьма абстрактному и умозритель-ному идеалу парламентской демократии. У всех них очень сильнаяаффективная негативная установка на «объект» (политическогодеятеля) обусловила реакцию на политическую ситуацию, в которойэтот «объект» играл центральную роль. Даже если бы президентуудалось действовать значительно мягче, их реакция была бы примернотакой же.

До сих пор речь шла об эмоциональных и рефлективных прояв-лениях установок; у активных участников событий реакция на них неограничивалась оценками и эмоциями. Тысячи противников Ельцинапришли к Белому дому, чтобы защищать его с оружием в руках. Дру-гие тысячи вышли на улицы 3 октября, готовые сражаться с милицией,а затем хлынули штурмовать мэрию и телецентр. Подавляющее боль-шинство москвичей, сочувствовавших президенту, переживали событияу радиоприемников и экранов телевизоров, но было и активное мень-шинство, которое, последовав призыву Е. Гайдара, в ночь с 3 на 4-епришло к Кремлю и Моссовету, чтобы противостоять боевикам, азатем захватывало здания районных советов. Политические установкивсех этих людей проявились, говоря языком социальной психологии, наповеденческом (конативном) уровне. На примере рассматриваемойситуации видно, что поведенческий акт (если под ним иметь в видунечто большее, чем чисто «языковое» поведение - действие, направ-ленное на социальные объекты и каким-то образом меняющее ситуа-цию) представляет собой возможный, но не обязательный компонентмногих установок. Здесь мы подходим к одной из самых сложных

174

проблем психологической науки: соотношению между психологическипереживаемыми, осознанными и высказываемыми мотивами (установ-ками, ценностями, убеждениями и т.д.), с одной стороны, практическимповедением - с другой. Или, говоря проще, между словом и делом.

Во все учебники социальной психологии в качест-ве своего рода классической модели социальногоповедения вошла так называемая загадка Лапье-ра. В начале 30-х годов Лапьер в течение почтидвух лет путешествовал по США вместе с двумя

китайцами-студентами, останавливаясь с ними во многих отелях, посе-щал кафе, рестораны и везде (за одним исключением) встречал нор-мальный прием и хорошее обслуживание. После завершения путешест-вия он разослал письма в те кафе, рестораны и отели, которые толькочто посетил, с вопросом: согласны ли их владельцы принять его игруппу друзей, в том числе китайцев. 93% владельцев ресторанов и92% владельцев отелей ответили отказом...29 Данные Лапьера позднеебыли подтверждены многими сходными исследованиями. В такихслучаях проявляется не столько противоречие между словом и делом,сколько между реакциями на один и тот же объект в различныхжизненных ситуациях: расистская установка определяет поведение водной ситуации и никак не воздействует на него в другой.

Подобные противоречия - одно из наиболее типичных явленийчеловеческой психики вообще, социально-политической психологии вчастности. Парадокс Лапьера положил начало осмыслению этогоявления с позиций социальной психологии; начиная с 50-х годов былпредложен целый ряд теорий, объясняющих рассогласование аттитю-дов и поведения. Многие авторы сосредотачивали внимание на разра-ботке методик, которые позволяли бы более точно выявлять и изме-рять установки, надеясь, что более совершенная техника исследованийснимет проблему или, по меньшей мере, сделает ее менее загадочной.Другие шли по пути более углубленного понимания самого феноменаустановки и ее поведенческого компонента. Не имея здесь возможностирассмотреть эту специальную литературу, остановимся лишь навыводах и положениях, которые имеют наиболее принципиальноезначение для понимания проблемы.

Как замечает Дж. Джаспарс, проблема состоит не в том, что людине всегда делают то, что говорят. Реальный вопрос в том, являются ли«вербальные» и поведенческие ответы действительно выражениямиодного и того же аттитюда. Автор ссылается на другого исследова-теля - А. Уикера, полагавшего, что на пути от вербально-выражаемыхкомпонентов аттитюдов к поведению вступают в действие помехи,«препятствующие факторы»30. Этими «препятствующими факторами»

29 См.: Бозрикова Л., Семенов А. Аттитюды и их связь с поведением: обзор исследова-ний в США //Социальная психология за рубежом. М., 1974. Вып. I. С. 71.

30 Jaspars J.M.F. Nature and Measurment of Attitudes // Introducing Social Psychology /Ed.H. Tajfel, C. Frasers. Harmondsworth, 1978. P. 274; Wicher A.W. Attitudes versusactions // Journal of Social issues. 1969. N 25. P. 41-79.

175

О психологичес-кой регуляцииповедения

могут быть другие аттитюды, соотносимые, как и вербально высказан-ные, осознанные с данной ситуацией, но обладающие по сравнению сними большей силой, способностью определять поведение.

В казусе Лапьера таким конкурирующим с расистским (не пускатькитайцев!) аттитюдом могла быть ролевая, коренящаяся в навыкахпрофессиональной деятельности владельцев отелей и ресторановустановка на оптимальное обслуживание клиентов, предупредитель-ность по отношению к ним. Но тогда возникает вопрос, почему же этаустановка не проявилась при заочном заказе? К ответу на этот вопросподводят ряд концептов, разработанных в рамках изучения проблемыамериканскими социопсихологами (М. Дефлер и Ф. Уэсти, Л. Линн,М. Рокич, М. Фишбайн)31. Так, Рокич подчеркивал, что поведениеопределяется не только аттитюдом на объект (например, расистскойантикитайской установкой), но и аттитюдом к ситуации (в гостиницувошли гости и просят номер). Линн ввел в механизм функционированияаттитюда параметр социальной вовлеченности, по его определению,«уровень согласованности между расовым аттитюдом и расовымповедением есть функция от устойчивости аттитюдной позиции и сте-пени социального вовлечения между индивидом и объектом аттитюда».Одно дело отказывать заочно некоему абстрактному представителюпрезираемой расы и другое - делать то же в ситуации непосредст-венного межличностного контакта, в который вовлечены сам хозяинотеля, студенты-китайцы и еще сопровождающий их белый америка-нец. Чтобы расовый аттитюд реализовался в этой ситуации, он долженобладать очень сильным эмоциональным зарядом, свойством агрессив-ности, способным перевести ординарное миролюбивое деловое общениев острый конфликт.

«Социальное вовлечение» может быть и фактором, усиливающимповеденческий компонент аттитюда. Например, уличные беспорядки,бунты, погромы и тому подобные агрессивные массовые действия акти-визируют индивидуальные установки (негативное отношение к власти,полицейским или какой-либо иной «враждебной» группе), которые вобычных условиях проявляются лишь в вербальных оценках или наст-роениях. Усиливающим дополнительным фактором в подобных ситуа-циях является изучавшийся в социальной психологии феномен эмоцио-нального заражения, возникающий в больших скоплениях людей, втолпе.

В случаях рассогласования когнитивных, ценностных, словом, такили иначе осознанных компонентов аттитюдов с поведенческими,поведение направляется уже не данным аттитюдом, а каким-то другимпсихологическим фактором. М. Фишбайн назвал его аттитюдом квыполнению данного действия, отличающегося от аттитюда на объект.Поведение, по его мнению, определяется этим аттитюдом, а такжеиндивидуальными и социальными нормами, которыми руководствуетсясубъект, его мотивацией к выполнению этих норм. Думается, чтоданная концепция скорее точнее очерчивает проблему, чем решает ее.

31 См.: Бозрикова Л., Семенов А. Указ. соч. С. 78-91.

176

Она указывает (как и идея социальной вовлеченности) на наличие,кроме определенного аттитюда на объект, ряда других психоло-гических факторов, воздействующих на поведение, но не объясняет,почему этот аттитюд влияет или не влияет на поведение.

Ответ, по-видимому, кроется в многозначности конкретных со-циальных объектов для каждого субъекта, в том, что в действи-тельности в психике по поводу каждого объекта, а также многихситуаций заложена не одна, а несколько установок.

В 70-е годы во Франции обострилась проблема миграции. В усло-виях ухудшения общей экономической ситуации и роста безработицымногочисленные иммигранты (главным образом арабы и африканцы)начали представлять серьезную конкуренцию для французов в борьбеза рабочие места и различные социальные льготы. В рабочей средеполучили распространение националистические настроения; опросыпоказывали, что многие рабочие-французы высказываются за ограни-чение иммиграции и прав иммигрантов. В то же время, как отмечалисоциологи, подобные настроения находили слабый отзвук на предприя-тиях и в цехах, здесь между рабочими разного цвета кожи сохранилисьнормальные товарищеские отношения. Более того, рабочий классоказал энергичное сопротивление активизировавшему в этот периодрасистскому движению под лозунгом «Франция для французов», многиерабочие приняли участие в массовых антирасистских акциях, проходив-ших под характерным девизом «Не трогай моего приятеля!». Очевиднов отношении к одному и тому же «объекту» - иностранным рабочимстолкнулись два противоположных аттитюда - один, рационально-прагматический, основанный на знании о конкуренции за рабочие местаи роли в ней иностранцев и другой, более эмоциональный, коренящийсяв традициях рабочей солидарности и интернационализма и подкреп-ленный «социальной вовлеченностью» - тем «чувством локтя», котороевозникает у людей, работающих в одном коллективе.

Проявление аттитюдов на поведенческом уровне может происхо-дить только при «встрече» его с релевантной ситуацией -такой, в кото-рой возможно или необходимо действие. Установка на ситуацию, какотмечалось, зависит от установок на участвующие в ней социальныеобъекты. Из аттитюдов, запечатленных в психике субъекта, он «выби-рает» тот, который больше «подходит» к ситуации. На этот выборвлияют иерархия реальных мотивов субъекта, нормы, на которые онориентируется в своем поведении, интенсивность его психологическихсвязей с социальной средой, в которой развертывается ситуация(«социальная вовлеченность»). В результате возникает установка навыполнение (или невыполнение) определенного действия. По своемусодержанию она может расходиться с той из установок на объект илиситуацию, которая ранее наиболее явным образом присутствовала всознании субъекта, выражалась им вербально (обычно именно такиеустановки полнее всего «улавливаются» социально-психологическимиисследованиями). Рассогласование между установками и поведением,как правило, имеет отношение именно к таким наиболее осознанным,вербальным установкам. Примерно так выглядит проблема отношения

177

«слова и дела» в свете специальных социально-психологических иссле-дований.

Во многом близки к этим положениям выводы специального эмпи-рического исследования аттитюдно-поведенческих рассогласований,выполненного коллективом социологов под руководством В.А. Ядова.Авторы подчеркивают, что «рассогласование между диспозициями ифактическим поведением личности есть результат как социальных, таки индивидуальных факторов. Со стороны социальных условий основнойисточник таких рассогласований - множественность и подчас противо-речивость социально-нормативных предписаний, относящихся к различ-ным сторонам жизнедеятельности людей (и, добавим, запечатлеваемыхв принимаемых ими установках). Со стороны субъекта деятельности,подчеркивают социологи, причиной несоответствий являются, во-первых, разнообразные препятствия, возникающие на пути реализациидиспозиций, и, во-вторых, уровень их осознания, не соответствующийих реальному психологическому «весу». В исследовании вводитсяпонятие «актуальная диспозиция», соответствующая масштабу дейст-вия в данной ситуации - «роль ведущего принимает на себя тот компо-нент и тот уровень диспозиционной системы, который наиболее полносоответствует данным условиям и цели деятельности именно в этоммасштабе»32. Актуальную диспозицию, очевидно, можно рассматриватькак установку, «выбранную субъектом» применительно к ситуации.

Несколько иначе подходит к проблеме аттитюдов и их рассогла-сования с поведением B.C. Магун. Этот автор рассматривает аттитюдкак «эгоистический» компонент психики, как оценку только индивиду-альной ценности объектов и действия и противопоставляет ему призна-ваемые индивидом ценности других людей и социальных систем. Еслисубъект действует в соответствии с этими социальными ценностями,его поведение расходится с аттитюдом33. Трудность, возникающая притаком подходе, состоит в том, что вряд ли можно найти достаточноясный критерий выделения чисто индивидуальных аттитюдов: ведьглубоко интериоризированные индивидом социальные ценности тожестановятся его установками. Нередко бывает и так, что именно такиенормативные, принятые в данной социальной среде ценности выступа-ют в качестве аттитюдов, лучше всего сознаваемых индивидом, адействует он вопреки им, под влиянием каких-то своих собственныхиндивидуальных побуждений.

Механизм рассогласований, описанный B.C. Maryном, тем не менеевполне реален. Например, он весьма типичен для советского человека сего обусловленным тоталитарным типом общественных отношений«двойным стандартом», двоемыслием. Этот человек был вынуждендемонстративно принимать и в какой-то мере разделять официальныеидеологические нормы, но чаще всего не следовал им в своем реальномповедении. Так, официально провозглашаемый коллективизм, по дан-

32 Саморегулирование и прогнозирование. С. 193, 194.33 См.: Магун B.C. Потребности и психология социальной деятельности личности. Л.,

1983. С 121, 126.

178

ным отечественной эмпирической социологии, вообще не обнаружи-вается в его реальной психологии и поведении34. По формулировкеавторов известной монографии о советском человеке, главная осо-бенность его нормативных установок «состояла в том, что они никогдане могли быть исполнены, более того, эта неосуществимость былаусловием существования советских людей»35.

Другая сторона ситуации двоемыслия заключалась в том, чтовнешне, демонстративно подчиняясь практически невыполнимым офи-циальным нормам, люди вырабатывали свои собственные индивидуаль-ные установки, служившие им реальным ориентиром поведения. Одна-ко эти установки, например морально-нравственные или культурные,сплошь и рядом расходились с требованиями системы - уже не столькоофициально декларируемыми, сколько принудительно навязываемыми,прежде всего с необходимостью беспрекословного подчинения власти идиктуемым ею «правилам игры». Такое диктуемое или вынужденное по-ведение - типичная для советского общества причина рассогласованияиндивидуальных аттитюдов с поведенческими стандартами. В 1992 г.только 19% опрошенных заявили, что им никогда не приходилось пос-тупать вопреки тому, что они считают правильным, справедливым. Та-кая же доля опрошенных призналась, что совершали «неправильные»поступки «под давлением начальства», 6% - «под давлением коллек-тива», 11% - «из-за собственной слабости», 22% - «для пользы дела».

Последняя категория ответов особенно характерна для психологиидвоемыслия. Люди, давшие этот ответ, вполне сознательно «держат вуме» два параллельных и противоречащих друг другу ряда установок:один, выражающий их собственные, индивидуальные представления о«правильном и справедливом», другой - интериоризированные имисоциальные требования и в своих действиях руководствуются именноэтими требованиями. Характерно, что такое осознанное двоемыслиетипично для представителей социальных групп, наиболее интегри-рованных психологически в господствующую систему - членов ком-партии, военных, подписчиков «Правды»36.

В целом, любая из социально-психологических концепций конфлик-та поведения и установок раскрывает те или иные возможные причинытакого конфликта, но даже вся совокупность этих концепций не даетцелостного удовлетворительного, т.е. пригодного для всех случаев, ре-шения проблемы. Самое большее, социально-психологическая теорияпозволяет выделить несколько наиболее типичных ситуаций рассогла-сования поведения и осознанных установок. Назовем некоторые из та-ких ситуаций, относящихся к сфере социально-политической пси-хологии.

1. Существующие общественные и политические отношения иположение человека в этих отношениях ограничивают возможности

34 См.: Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х годов /Отв. ред. Ю.М. Левада. М., 1993. С. 26.

35 Там же. С. 30.36 См.: Там же. С. 39.

179

свободного выбора типа индивидуального поведения; человек по объек-тивным причинам не в состоянии реализовать свои убеждения иценности, выработанные им в процессе осмысления действительностиили заимствованные от других. В результате он вынужден руководст-воваться актуальной установкой, противоречащей этим убеждениям.Такие ситуации возникают отнюдь не только в условиях прямого дав-ления властных институтов на индивидуальное поведение, сопровож-дающегося принуждением, санкциями и т.д. С начала 70-х годовбольшинство жителей западных стран убедились, судя по данным опро-сов, в антигуманном характере так называемого общества потребле-ния, лишающего личность содержательных жизненных целей и грозя-щего истреблением природной среды. Тем не менее подавляющее боль-шинство продолжало участвовать в «гонке за потреблением», ибо ненаходило в доступных ему видах деятельности таких, которые соответ-ствовали бы идеалам гармонии с природой и полноценного развитияличности. В момент российских выборов декабря 1993 г. многиеизбиратели, разделявшие демократические убеждения, предпочли неучаствовать в голосовании (фактически содействуя тем самым успехуантидемократических сил), ибо не находили среди партий, блоков икандидатов, фигурировавших в избирательных бюллетенях, таких,которых они могли бы считать носителями подлинного демократизма.

2. В психике индивида сосуществуют различные или противополож-ные установки в отношении одного и того же объекта либо ситуации(что объясняется в конечном счете противоречивостью сознания и соци-ального и индивидуального опыта); одна из установок актуализируетсяпод влиянием конкретного сочетания ситуационных факторов. Так, лю-ди, в принципе отрицательно относящиеся к забастовкам, нередко темне менее участвуют в них, поскольку в то же время видят в забастов-ках неизбежный способ действия в определенных экстремальныхситуациях.

3. Непосредственной причиной рассогласования является вовле-ченность индивида в социальную группу или межличностный контакт(как в казусе Лапьера), в интересы «других», побуждающая его дейст-вовать в соответствии с ролевой функцией в группе или с групповымиожиданиями.

В жизни бывают и такие ситуации, когда внутригрупповые имежличностные отношения, напротив, являются источником нонкон-формистского (по отношению к группе) индивидуального поведения,противоречащего также усвоенным индивидом групповым установкам.В подобных ситуациях проявляется глубинное стремление личности кавтономии, самостоятельности суждений.

Помню, как меня и моих однокурсников по историческому факуль-тету МГУ поразил один из студентов - в будущем известный писательи историк Н. Эйдельман, - когда на комсомольском собрании он оказал-ся единственным из нас, не проголосовавшим за исключение из комсо-мола студента, чьи прегрешения «против коммунистической морали»казались совершенно очевидными. Пытаясь объяснить свою позицию,наш товарищ говорил, что у него вызвала сомнения именно та лег-

180

кость, с которой собрание достигло полного единодушия, решая судьбучеловека.

«Список» ситуаций рассогласования является открытым - он можетбыть продолжен на основе анализа практически неограниченного числаконкретных казусов. Но его расширение не решает названной вышепроблемы: формулирования обобщающей, интегральной концепции.Эта трудность связана с более широкой проблемой стимулов челове-ческого поведения. Если можно с уверенностью утверждать, что та-кими стимулами являются потребности и мотивы, обычно закреп-ляемые установками, то факторы индивидуального «выбора» междусоперничающими потребностями едва ли поддаются интерпретации иисчерпывающему научному анализу. А ведь именно из такого «выбора»и рождается поступок, действие.

В самой общей форме есть основания утверждать, что в конечномсчете индивидуальное поведение обусловлено совокупностью самыхразнообразных - биогенетических, интеллектуальных, волевых, эмо-циональных, характерологических, моральных - человеческих свойств,которая может быть определена как психический ресурс личности.Сама уникальная индивидуальная личность является высшей, решаю-щей инстанцией, направляющей ее, личности, поведение (что, как былопоказано выше отнюдь не противоречит ее социальной природе). Дажев описанных выше ситуациях предельного ограничения внешними поотношению к личности силами выбора форм ее поведения человекможет (как это чаще всего бывает) подчиняться, но может и неподчиняться этим силам. Примеры найти нетрудно. Именно уникаль-ность любой человеческой личности делает столь трудным анализ еепсихических ресурсов, применимый к «человеку вообще».

Уникальность ресурса личности состоит в частности в том, чтоиндивидуально-неповторимым в нем является конкретное соотношениеи конфигурация рациональных и спонтанно-иррациональных, контроли-руемых сознанием и неосознанных стимулов поведения.

В социологической науке для объяснения социального поведенияшироко используется категория групповых и личных интересов: именнов интересах наиболее четкое и законченное выражение получают по-требности и ценности людей. Оспаривать ведущее значение интересовв общественно-политической жизни было бы абсурдом, однако психо-логи используют эту категорию с большей осторожностью, чем социо-логи. Проблема состоит в том, что интерес, используя терминологиюМ. Вебера, категория целерациональная, но в реальной жизни осозна-ние интересов представляет собой достаточно самостоятельный и слож-ный процесс, в котором кроме рационального мышления участвуют,как мы видели, когнитивные, эмоциональные и социально-культурныефакторы. Относительно самоочевидны и бесспорны лишь те интересы,которые выражают наиболее элементарные потребности физическогосуществования - в физической безопасности, пище, тепле, в опреде-ленном денежном доходе и т.п. Потребности же второго порядка,фиксирующие средства удовлетворения первичных потребностей и темболее потребностей социального существования, воплощающие их

181

предметное содержание, весьма многозначны и многовариантны; поэто-му люди, находящиеся в аналогичной объективной ситуации, часто по-разному представляют себе свои интересы. Владельцы отелей и ресто-ранов из эксперимента Лапьера, отказываясь принять заочно заказ откитайцев, действовали вопреки своим материальным интересам.

У многих людей наиболее сильными стимулами социального пове-дения в ряде ситуаций являются убеждения, сознательно принятые цен-ности и установки, у многих - мало понятные им самим «внутренние»импульсы. На качество ресурса личности, а тем самым и на ее соци-альное поведение весьма существенно влияет уровень его организован-ности - то, насколько четко соподчинены между собой различныемотивы и установки. Чем ниже этот уровень, тем более случайны,непредсказуемы для самого человека и связанных с ним людей егодействия и поступки.

Социально-политическая жизнь дает примеры и таких ситуаций, вкоторых те или иные ограничения в психическом ресурсе личности ли-шают ее возможности реализовать собственные ценности и убеждения.В экстремальных случаях такие ситуации порождают подлинные лич-ные трагедии. В 60-70-е годы в одной из стран Латинской Америкируководитель подпольной партии, борющейся против господствующейв стране террористической диктатуры, попросил своих товарищей осво-бодить его от занимаемого поста, ссылаясь на то, что он «физическийтрус» и в случае ареста не сможет выдержать пыток. Подобные слу-чаи, когда человек сам отчетливо сознает пределы своих психологичес-ких ресурсов, скорее всего - редкое исключение. Гораздо чаще такоесознание отсутствует и люди усваивают установки и берутся за дела,не соответствующие их волевым или интеллектуальным возможностям,реальной структуре их мотивов. В результате у них происходит сдвиг впервоначально принятых целях деятельности, сознаваемые человекомустановки вытесняются совершенно другими, которые он подчас скры-вает от самого себя. Так происходит с иными политическими деятеля-ми, начинающими с борьбы за высокие общественные идеалы, а конча-ющими беспринципной «борьбой» за собственную карьеру и доходы.

Для социально-политической психологии особый интерес представ-ляют особенности психической, деятельности личности, зависящие отуровня ее вовлеченности в общественную жизнь. По этому критериючлены любого общества могут быть разделены на три группы: во-первых, людей, для которых политика или работа в общественныхорганизациях является основной сферой профессиональной деятель-ности («профессионалы» и «лидеры»); во-вторых, тех, кто, будучи занятв других сферах профессиональной деятельности или принадлежа кнесамодеятельным категориям населения (взрослая учащаяся моло-дежь, пенсионеры, домашние хозяйки), систематически и активно уча-ствует в общественно-политической жизни («активисты»), и, в-третьих,то подавляющее большинство общества, которое такого система-тического активного участия в ней не принимает («масса»). Особенностисоциально-политической психологии и поведения представителей этихгрупп рассматриваются в следующих главах.

Глава IV

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПОЛИТИЧЕСКОГОЛИДЕРСТВА

1. Лидерство как междисциплинарная проблемаПсихология исторических деятелей - монархов и государственных

лидеров, вождей партий и массовых движений, министров и револю-ционеров - одна из наиболее древних и в то же время наиболее моло-дых сфер научных исследований. Люди, внесшие заметный вклад висторию, всегда вызывали интерес у своих современников и потомков.И этот интерес никогда не ограничивался тем, что делали эти люди наполитической и общественной арене. Известный деятель всегда прив-лекает внимание именно как личность - всем своим психологическим,нравственным и интеллектуальным обликом, мотивами своих действий,своими прозрениями и просчетами. Жанр исторической биографии современ Плутарха - едва ли не самый популярный в историографии;герои всемирной истории вновь и вновь становятся персонажамироманов, пьес, кинофильмов.

Психология политиков - это и совсем новая, переживающая ещемладенческий период область знаний. Ибо первые попытки применить кисследованию их личностей данные, понятийный аппарат и концепциипсихологической науки относятся к середине и второй половине нашеговека. В этом сказались и относительная молодость самой этой науки, исовсем недавнее ее «вторжение» в сферу политики. Сегодня не имеетсмысла рассуждать о сравнительных достоинствах традиционных - нау-чно-исторических и художественных - и новых, научно-психологическихметодов: эти новые методы только начинают разрабатываться. Болеетого, позволительно усомниться в том, что, даже достигнув в будущемгораздо большего совершенства, они смогут превзойти по своимпознавательным возможностям методы традиционные. Любая личностьи тем более личность выдающегося деятеля целостна и уникальна, аэти ее целостность и уникальность скорее «улавливаются» языком,мышлением и интуицией добросовестного и объективного историка илиумного и талантливого беллетриста, чем психолога, «рассекающего»целостную личность на некую сумму ее структурных компонентов иклассифицирующего ее по теоретически разработанной им типологии.(Речь не идет, разумеется, ни о псевдонаучных - апологетических илиразоблачительных - вульгаризациях, ни о поделках «массовой куль-туры», спекулирующих на интересе публики к истории и политике.)

Видимо, правильнее говорить не о каком-то соперничестве тради-ционных и научно-психологических подходов к личности политиков илио превосходстве одних над другими, но о своеобразном «разделении

183

труда» и взаимодополнении. При всей уникальности любая личностьпредставляет собой совокупность типологических психических - когни-тивных, мотивационно-волевых, эмоциональных и т.д. - механизмов ипроцессов и имеет по тем или иным своим психическим свойствамобщие черты с другими личностями. Ограничиваясь научно-психоло-гическим анализом и соответствующими понятиями, мы вряд ли сможемнарисовать «живой портрет» Ленина, Ф. Рузвельта или де Голля, нозато, возможно, лучше поймем те внутрипсихические причинно-следст-венные и системные связи, которые обусловили их действия в конкрет-ных ситуациях. А также поймем, что психологически объединяло их сдругими людьми, особенно их современниками и соотечественниками,что также весьма важно для объяснения как причин и мотивов ихдействий, так и условий, позволивших им сыграть свои историческиероли.

Как и любое явление жизни, политическое лидерство имеет своюанатомию, в том числе личностно-психологическую, строгий анализкоторой требует соответствующего понятийного аппарата и предпо-лагает процедуру типологизации. Именно такого рода задачи в перспек-тиве сможет решать психологическая наука. И если она будет решатьих успешно, ее достижения в той или иной мере будут интегрироватьсяисторической и политической науками, содействуя обогащению иханалитического инструментария.

Следуя целям данной книги, мы не будем рассматривать весьбогатейший опыт мировой науки - историографии, социологии, поли-тологии в изучении проблемы политического лидерства. Нас будутинтересовать лишь результаты тех исследований, в которых этапроблема изучается с позиций современной психологической науки.

Основная масса этих исследований выполнена американскими пси-хологами и политологами. Поэтому данной области знаний «амери-канский акцент» присущ еще в большей степени, чем социальной иполитической психологии в целом. Исследования теоретического иметодологического характера основаны главным образом на эмпи-рическом материале политической жизни США, излюбленным ихсюжетом является психология американских президентов. Естественно,что специфика политической системы США и место в ней президента,формальные и неформальные «правила игры» в политической сфере,наконец, весь культурно-исторический контекст американского общест-ва - все это в значительной мере ограничивает общетеоретическуюзначимость выводов подобных исследований. Точно так же, кактеоретико-психологический анализ советской политической элиты врядли мог бы служить путеводной нитью при изучении психологииамериканских политиков. Тем не менее многие методологическиеподходы американских политических психологов можно рассматриватькак первый существенный вклад в изучение лидерства в целом.

Этот вклад заключается прежде всего в формулированиипроблематики такого изучения и ее структурировании. Известнаяамериканская исследовательница М. Германн подразделяет факторы,определяющие феномен лидерства на следующие основные группы:

184

1) исторический контекст (или ситуация); 2) психологические харак-теристики лидера; 3) последователи или сторонники лидера; 4) отно-шения между лидером и его последователями; 5) поведение лидера.Останавливаясь подробнее на понятии психологических характеристиклидера, Германн делит их на 7 групп: 1. «Базовые» политическиеубеждения лидера. 2. Его политический стиль (например, склонность кработе в группе или в одиночку, к политической риторике и пропаганде,к детальному изучению проблем или к получению лишь обобщеннойинформации, к засекречиванию или открытости своей работы и т.д.).3. Мотивация к достижению лидирующих позиций. 4. Реакции лидерана стрессы и давление. 5. Способ, которым он достиг своего положения.6. Предшествующий политический опыт лидера. 7. Политический кли-мат, в котором «стартовал» лидер1.

Нетрудно заметить, что оба перечня не построены на сколько-нибудь строгих логических основаниях (непонятно, например, почему«климат», в котором началась карьера политика, отнесен к его собст-венным психологическим характеристикам, а поведение и политическийстиль - к различным группам факторов). Тем не менее предлагаемаясовокупность факторов представляется достаточно полной и дейст-вительно определяет основные направления возможных исследованийфеномена политического лидерства. Вместе с тем кажется болеелогичным отделить «внешние» условия, которые воздействуют наформирование и деятельность лидера, от его собственных «внутренних»психологических характеристик и поведения. Если «внешние» факторымогут служить объектом социально-исторических и междисципли-нарных - историко-психологических или психолого-политологических -исследований, то личностные характеристики лидера - предмет спе-циального психологического анализа. Верно, конечно, что политическаяпсихология не может замыкаться в рамках такого анализа и должна такили иначе интегрировать социально-исторические подходы, но предла-гаемая дифференциация, возможно, содействовала бы более полномуиспользованию методов различных наук.

К числу ситуационных факторов, воздействующихна психологию и деятельность лидера, в первуюочередь, очевидно, должны быть отнесены харак-тер политического строя и политическая культураданной страны. В условиях тоталитарного режимадействуют совершенно иные принципы и механиз-мы формирования политической элиты, чем встранах развитой представительной демократии.

Политическая система и политическая культура общества задают тотминимальный набор психологических характеристик, которые обеспе-чивают восхождение на вершину власти.

Потенциальный национальный лидер в демократической странедолжен уметь завоевывать популярность и доверие в широких массах

1 Hermann M.G. Ingredients of Leadership // Political Psychology. Contemporary Problemsand Issues. San Francisco; L., 1986. P. 168-185.

185

Национально-историческаяситуация какдетерминантпсихологии ли-дерства

населения и особенно среди членов и сторонников той партии, которуюон возглавляет. Тоталитарный лидер в этом не нуждается, ему нужнопрежде овладеть умением обходить и устранять соперников в ходеаппаратных интриг в высших эшелонах бюрократической власти,создавать себе опору в номенклатуре, главным образом в верхушкепартийно-государственного аппарата. Во многих странах «третьегомира», где формальный политический плюрализм и соперничество навыборах сочетаются с силовой борьбой политических группировок -военных, этнотрибалистских (племенных) или конфессиональных клик -для претендента на власть важны качества, обеспечивающиелидерство в «своей» группе и ее победу в такой борьбе, в частностиспособность не стесняться в выборе средств и свобода от моральныхограничений. Эта ситуация во многом напоминает условия завоеваниявласти в античных и средневековых городах-государствах, в фео-дальных и абсолютных монархиях, когда там происходила борьба запрестолонаследие или насильственное устранение предшественника.

Разумеется, все эти различия не носят абсолютного характера. Вусловиях демократии и правового общества политики в борьбе завласть нередко прибегают к весьма изощренным и циничным заку-лисным интригам (достаточно вспомнить Уотергейт). Тоталитарныелидеры не уступают античным и средневековым тиранам в готовностииспользовать силовые методы, террор и политические убийства; попу-лярность в народе нужна им в общем не меньше, чем руководителямдемократических государств. Тем не менее каждой политическойсистеме присущи специфические именно для нее механизмы достиженияи удержания высшей власти, во многом определяющие психологическийоблик «вождя». В устоявшейся абсолютной монархии или тоталитарномрежиме одним из таких механизмов является сакрализация личности«первого лица», сам факт его пребывания на троне или в кресле генсекапризнается достаточным основанием выполнения им этой роли вовременных пределах, ограниченных лишь его уходом из жизни. Этасакрализация оказывает на психологию лидера еще большее влияние,чем на его окружение и различные слои политической элиты: взависимости от его индивидуальных особенностей она либо снижает егоспособность реагировать на события, усиливает консерватизм мыш-ления и поведения, либо, напротив, питает психологию вседозволен-ности, побуждает к волюнтаристским и авантюристическим решениям.В России, где сокрализация высшей власти глубоко укоренилась в тра-дициях политической культуры, «иммобилистский» вариант представленНиколаем II и Брежневым, волюнтаристский - Хрущевым (особенно впоследние годы его правления). Авантюризм Гитлера свидетельствует,однако, о том, что этот социально-психологический механизм порожда-ется не столько национальной психологией, сколько - абсолютизмомили тоталитарной политической системой.

В условиях представительной демократии национальный лидердолжен повседневно доказывать обществу и самому себе своего родадееспособность и политическую эффективность, и именно эта необхо-димость, а не простое исполнение роли носителя высшей власти яв-

186

ляется главной пружиной его действий. Один из ярких примеров -политическая судьба генерала де Голля, дважды достигавшего и всобственном самоощущении и в глазах большинства своих соотечест-венников ореола героического национального лидера и дважды занесколько лет терявшего этот ореол, когда то же большинствопереставали устраивать его политика и стиль руководства. Не менееяркий пример из нашей собственной недавней истории - политическаябиография М.С. Горбачева, разрушившего тоталитарную систему, что-бы затем пасть жертвой требований, предъявленных лидеру общест-вом, освободившимся от ее ига.

Политическая система влияет на психологию лидера и посредствомтех нормативных предписаний, которые присущи порожденной еюкультуре и образуют трудно переходимые границы выбора им методовсвоих действий. Речь идет о «правилах игры», которые социологи назы-вают «нормы-рамки» и которые в той или иной мере интерио-ризируются политиками, становятся органическим компонентом ихпсихологии. В современных условиях крайне трудно представить себезападного политического лидера, которому пришло бы в голову вопрекиконституции разогнать парламент или использовать полицейские ивоинские части в борьбе с легальной политической оппозицией (что неисключает разгона чересчур агрессивных, нарушающих порядок мас-совых манифестаций). Правда, столь же мало вероятно и использо-вание вооруженных методов борьбы оппозиционными партиями (если неговорить о подпольных экстремистских группировках вроде северо-ирландской ИРА или итальянских «бригадистов»). Легальная оппо-зиция - правая или левая (опять же за исключением маргинальныхэкстремистских групп) - столь же мало склонна или психологическиспособна к применению вооруженного насилия - «нормы-рамки» призна-ются и соблюдаются подавляющим большинством, в отношении нихсуществует общественный консенсус. В целом они являются продуктомотносительно поздней культурно-исторической эволюции (нового иновейшего времени), мы не обнаружим их в большинстве обществ вэпохи, предшествующие XVIII-XIX вв. Общецивилизационное развитиеоказало влияние не только на систему «норм-рамок» в демократическихи демократизировавшихся обществах Северной Америки и ЗападнойЕвропы, его не избегли и абсолютистские режимы. В России XIX-XX вв. власти жестоко преследовали «бунтовщиков», революционерови «подрывных» литераторов, но не трогали неугодных императоруполитических деятелей режима - Сперанский был, кажется, последнимопальным сановником, отправленным в ссылку, впоследствии санкциине заходили дальше отставки. Большевистская революция походяпокончила с этим достижением цивилизации и возродила — в намногорасширенном масштабе - политические нравы XVI в.

Фундаментальные особенности политической системы - далеко неединственный объективный фактор, воздействующий на психологиюлидеров. Конкретный характер этого воздействия во многом опреде-ляется состоянием системы, конкретной фазой ее исторического бытия.От этих параметров исторической ситуации зависят, в частности, такие

187

выделенные в приведенном выше «перечне» М. Германн психоло-гически значимые моменты, как «климат», в котором осуществляетсяполитический старт лидера, его предшествующий политический опыт,способы, которыми он достиг своего положения.

Ситуационные состояния системы можно в первом приближенииподразделить на следующие фазы: 1) становление системы; 2) ее устой-чивое равновесие и поступательная эволюция; 3) стагнация системы,сопровождаемая дисфункциональными, кризисными явлениями; 4) со-стояние ситуационного кризиса, вызванное усложнением конкретныхпроблем внутренней или внешней политики, угрождающим стабиль-ности системы; 5) общий кризис системы, выражающийся в ее необ-ратимой дестабилизации. Каждая из этих фаз предъявляет специ-фический «социальный заказ» на лидеров по принципу «нужный человекв нужное время».

В послереволюционной России и Советском СоюзеЛенин был лидером, соответствующим фазе ста-новления тоталитарной системы: он создал ееосновы, не доведя их, однако, до логического за-

вершения. Сталин завершил процесс становления тоталитаризма, осу-ществив милитаризацию, распространив принципы прямого репрес-сивного администрирования на все сферы общественной жизни. Ивместе с тем обеспечил на некоторое время равновесие и ограниченноеопределенными сферами поступательное развитие системы (инду-стриализация, «культурная революция», достижение военного могу-щества и статуса сверхдержавы). Методы, посредством которых ондостиг этих целей, - массовый государственный террор, системакаторжного и принудительного труда, нищенский уровень массовогопотребления, жесткий идеологический контроль, истребление кадровправящей партии и госаппарата во имя утверждения личной власти,предельная централизация управления - соответствовали фундамен-тальным принципам тоталитаризма. Личностные различия двух лидеровотражали особенности фаз развития системы. Революционный идеализми утопизм Ленина, обеспечившие политическую мобилизацию масс, также как его готовность к «временным отступлениям и компромиссам»(именно так оценивал он идею НЭПа), были необходимы для спасениярождающегося, еще неокрепшего режима от угрозы падения подгнетом всеобщей разрухи, голода, предельного обнищания народа.Последовательный цинизм, политический разбой и патологическаяжестокость, присущие Сталину, были адекватны задаче превращенияимеющей лишь ограниченную поддержку в стране диктатуры вмощное, устойчиво функционирующее тоталитарное государство. Неменее важен для этого был его идеологический цинизм, облегчившийпереход от выдохшейся к 40-м годам романтики «мировой пролетарскойреволюции» к великодержавному имперскому национализму.

Со спецификой различных фаз связаны и особенности политическойбиографии первых советских лидеров, соответствующие их психоло-гическому облику. Ленин приобрел свою харизму и власть в качествеобщепризнанного вождя победившей социалистической революции;

188

Советские и за-падные лидеры

Сталин, будучи в революционном движении второстепенной и для мно-гих сомнительной фигурой, смог добыть то и другое, только оттеснив -вначале путем аппаратных интриг, а затем - преследований, репрессийи убийств - более известных и популярных партийных лидеров.Поэтому Ленина и сегодня продолжают почитать далеко не толькопоклонники тоталитарной системы, а на Сталина молятся лишь те, ктопредпочитает исповедовать ценности националистического тоталита-ризма («коммунофашизма»).

В последние годы жизни Сталина созданная им система сталаобнаруживать признаки стагнации, в ряде сфер (эффективность эконо-мики, сельское хозяйство, научные исследования, жилищная проблема,социальное обеспечение и т.д.) назревал глубокий кризис. Дисфункцио-нальный характер начала принимать диспропорция в системе номен-клатурной власти - бесконтрольное господство госбезопасности надпартийной, государственной и военной элитой. Реформы Н.С. Хру-щева, его новации в сфере внешней политики - попытка восстановитьравновесие и поступательное развитие системы. Независимо от еерезультатов как психологические отличия Хрущева от его пред-шественников, так и его общность с ними обусловлены тем, что он был«тоталитарным реформатором». С одной стороны, смелость в разрыве снекоторыми идеологическими и политическими догмами и практикой, вразоблачении сталинских преступлений, с другой - та же вера вовсемогущество неограниченной партийно-бюрократической власти, по-рождавшая пресловутый хрущевский волюнтаризм, то же стремлениекомандовать всем и вся и - вопреки провозглашенному стремлению кмирному сосуществованию - великодержавные амбиции и авантюризмво внешней политике (Карибский кризис).

Годы правления Брежнева и его двух недолго царствовавшихпреемников — время усиливающейся стагнации режима, грозившей егоглубоким тотальным кризисом. Испугавшись реформаторских рывковХрущева и ощущая, что любая глубокая реальная реформа несовмес-тима с существующей системой власти («ткнешь пальцем - все разва-лится», по формуле секретаря райкома из очерка Ю. Нагибина), правя-щая номенклатура делает ставку на воздержание от резких движений,статус-кво, стабильность. Она замыкается в уютном мирке собственнойвласти и привилегий, закрывая глаза на проблемы страны. Стремясь вто же время выиграть от экономических отношений с Западом, пре-дотвратить опасность военной конфронтации с ним и расширить зонусоветского имперского влияния в развивающемся мире. Лидер, органи-чески неспособный к какой-либо инициативе в экономической и внут-ренней политике, но обожающий дорогие подарки от западных прези-дентов и премьеров и готовый продемонстрировать военную мощь поподсказке своих маршалов и генералов, - оптимален для фазы поздне-го, стагнирующего, «размягченного» тоталитаризма. Только в рамкахэтой системы возможны многолетнее пребывание на высшем посту вгосударстве тяжело больного, маразмирующего старца и последующееназначение на тот же пост заурядного чиновника с физическими иинтеллектуальными данными К.У. Черненко. Последующие националь-

189

ные лидеры - разрушители и реформаторы системы - это уже одновре-менно деятели и жертвы ее тотального кризиса и крушения.

Различные фазы и типы ситуационных состояний системы харак-терны и для новейшей истории стран Северной Америки и ЗападнойЕвропы. Наиболее острый ситуационный кризис, перераставший вобщесистемный, они пережили в период великой депрессии конца 20-х -начала 30-х годов. Личные качества Ф.Д. Рузвельта были одним изважнейших факторов, позволивших крупнейшей демократической стра-не перейти из этой опасной фазы в состояние устойчивого равновесия ипоступательной эволюции: в нем наиболее полно воплотились чертылидера, выступающего в качестве «демократического реформатора». Вдругом национально-историческом контексте и соответственно внесколько ином варианте те же черты проявили лидеры народногофронта во Франции, возглавившие массовое антифашистское движениеи осуществившие социальные реформы, которые на несколько летотодвинули крах демократического режима. В Германии, где внут-ренняя обстановка была во многом сложнее, чем в США или Франции,ситуационный кризис перерос в системный, завершившийся падениемдемократического режима и переходом к тоталитаризму. После-военным лидерам ФРГ - К. Аденауэру и его коллегам - пришлосьвыступить в роли не только «демократических реформаторов», но исозидателей демократической системы.

Послевоенные лидеры США и большинства западноевропейскихстран (за исключением Испании, Португалии, Греции и отчасти Ита-лии) сталкивались в основном лишь с ситуационными кризисами, свя-занными с «холодной войной», крушением колониальной системы (войныво Вьетнаме, Алжире, Карибский кризис и т.д.) и обострением эко-номических проблем, они действовали в условиях относительной ста-бильности и поступательной эволюции системы. По всей вероятности,возможно выявить корреляции между этими «фазовыми» характе-ристиками состояния общества и психологическим обликом лидирующихполитиков соответствующих стран.

Столь же возможны такие корреляции и при анализе проблем поли-тического лидерства в «третьем мире», где в одних странах господству-ют стагнация и политическая неустойчивость, а в других проявилисьтенденции к глубокому реформированию экономической и политическойструктуры и поступательной эволюции. Авторитаризм, присущийполитическим режимам многих из этих стран, играл совершенноразличную роль - стабилизирующую, реформаторскую или дестабили-зирующую и застойную - в зависимости от преобладания тех или иныхтенденций и соответствующих им психологических характеристикнациональных лидеров.

Взаимодействие исторических ситуаций и психологических свойствнациональных лидеров - сфера увлекательных междисциплинарныхисторико-психологических или психолого-политологических исследо-ваний. Значение ее определяется тем, что, как считают ныне многиепрофессиональные социальные и политические психологи, именноситуационные факторы являются решающими в возвышении деятелей

190

с определенными психологическими характеристиками на роль лидеров.В 70-80-е годы «фундаментально ошибочной аттрибуцией» признаетсясклонность ряда исследователей лидерства рассуждать об историческихличностях, не учитывая в достаточной мере «внешние детерминанты»их поведения2. Фактически такие исследователи впадают в тот же грехперсонификации (или персональной аттрибуции) общественных явлений,который, как мы видели (см. главу I) присущ массовому сознанию.Известный американский политический психолог Д.К. Саймонтонсочувственно цитирует в этой связи философско-исторический эпилог«Войны и мира» Л. Толстого и его знаменитую уничижительнуюхарактеристику исторической роли Наполеона. Излагая результатысобственных исследований факторов, определивших сравнительныемасштабы исторической роли 342 европейских монархов средневековьяи нового времени, американских президентов, а также факты выборовпрезидентом США бывшего вице-президента, Саймонтон приходит квыводу о значительном перевесе ситуационных факторов над личност-но-психологическими. В свете этих исследований теория Толстого невызывает, по его мнению, «серьезных оговорок»3.

Некоторые оговорки, на наш взгляд, все женеобходимы. Несомненно, что выдающиеся (илипризнанные таковыми) исторические деятели вы-полняют «социальный заказ эпохи». Однако длявыполнения этого заказа они все же должны обла-дать соответствующими ему личностными качест-

вами. Трудно вообразить, что могло бы произойти с Америкой в 30-егоды, если бы на посту президента находился человек, не превышаю-щий по своим психологическим данным предшественников и преемниковФ.Д. Рузвельта. Или с Францией, если бы в 1958 г. в ее политическомрезерве не было Шарля де Голля. Выборы М.С. Горбачева генераль-ным секретарем в 1985 г. были результатом сложной комбинации сил вПолитбюро ЦК КПСС, его вполне реальным соперником был консер-вативный и по-сталински крутой ленинградский лидер Романов. Сло-жись эта комбинация несколько иначе (например, если бы кандидатуруГорбачева не поддержал А.А. Громыко), возможно, история СССР иРоссии в 80-90-х годах приняла бы совсем иной оборот.

Значение личности лидера нетрудно доказать и, так сказать,негативным способом - ведь нередко бывает так, что «социальныйзаказ» не выполняется, нужный человек не появляется в нужное время.Неадекватность уникальной по сложности, обилию запутанностиострейших проблем ситуации в посттоталитарной России качествамверхнего слоя ее политической элиты, видимо, один из немаловажныхаспектов российского кризиса 90-х годов. Возможно, в более «спокой-ных» и стабильных ситуациях - например на фазе поступательной

2 Ross L. The intuitive psychologist and his shortcomings // Advances in experimentalsocial psychology / Ed. L. Berkowitz. N.Y., 1977. Vol. 10. P. 173-220.

3 Sintonton D.K. Personality and Politics // Handbook of Personality Theory and Research / Ed.LA. Pervin. N.Y., 1990. P. 681-684.

191

Значение лич-ностных харак-теристик ли-деров

эволюции и «частичных» кризисов (как в современных США и другихразвитых странах) - персональные качества лидеров играют менеезначительную роль, чем в условиях становления, общего кризиса ираспада социально-политических систем.

В анализе феномена политического лидерства рассматривавшийсявыше вопрос «Почему человек становится и является лидером?» неиз-бежно увязывается с другим: «Как личностные качества лидера влияютна историю и политику?». Иными словами, если в комплексе взаимоот-ношения «лидер-ситуация» (во всех ее уровнях и аспектах) очевиднадетерминирующая роль ситуационного компонента, то это не должноозначать умаления активной роли компонента личности. И именно этоткомпонент занимает в настоящее время центральное место в исследо-ваниях политических психологов, посвященных проблеме лидерства.Ибо, как отмечает Саймонтон, «мало кто может уйти от размышленийо характере этих своеобразных людей - наших лидеров, которыеявляются наиболее значительными действующими лицами событий,буквально управляющих нашей жизнью»4.

Естественно, что данное направление исследований является более«психологическим», чем междисциплинарное изучение ситуационных,факторов лидерства. Ведь речь в данном случае идет о психологииличности, точнее, о тех ее особенностях, которые связаны с выполне-нием специфической социальной роли политического лидера. В то жевремя в методологии изучения личности лидеров сказывается влияниеразличных тенденций, идущих от тех «материнских» дисциплин, на скре-щении которых возникла политическая психология. Так, в приведенномвыше перечне характеристик лидера, принадлежащем М. Германн,преобладает политологический подход: большая часть позиций перечняможет быть выявлена непосредственно из политических акций, декла-раций и политической биографии лидера и не требует специальногопсихологического анализа. Это проявляется и в принципе дифферен-циации характеристик, например, в рядоположенных отношениях нахо-дятся мотивация и убеждения лидера. С психологической точки зрения,убеждения или ценности не нечто отдельное от мотивации, но еевыражение и продукт; как мы видели, они представляют собой «гибрид-ное» образование, в котором сливаются мотивационные и когнитивныепроцессы. Однако когнитивные стороны психологии лидера, особен-ности восприятия им политической действительности и информации оней вообще отсутствуют в списке Германн.

Если в изучении психологии лидеров следовать методам, разрабо-танным в рамках общепсихологических и социально-психологическихконцепций личности, ее надо представить как взаимодействие когни-тивных, мотивационных, аффективных, коммуникативных и конатив-ных (поведенческих) компонентов, прослеживая их выражение в уста-новках (аттитюдах) лидеров, в том числе в их ценностях и убеждениях.Такой подход характерен для исследователей, изучающих феноменлидерства преимущественно с позиций психологической науки.

4 Ibid. P. 689.

192

2. Интеллектуально-познавательные параметры лидерстваКогнитивный «стиль» политиков исследуется вамериканской политической социологии по крите-рию простоты и сложности восприятия ими явле-ний и процессов, образующих объекты их про-фессиональной деятельности. «Крайними», проти-воположными типами по этому критерию являют-ся с одной стороны, политик, мыслящий на основе

примитивных жестких стереотипов и нетерпимый к сколько-нибудьмногозначным суждениям, с другой стороны, деятель, способный кпредставлениям и оценкам, отражающим различные аспекты явления,его противоречивость, и к формированию ценностного образа объектаво всей его реальной сложности. Как мы убедились, знакомясь спонятиями стереотипа, социального представления, каузальной аттри-буции и т.д. (см. главу I), такого рода различия в восприятии об-щественной действительности характерны для людей вообще иобразуют одну из важнейших основ типов и разновидностей социально-психологической психологии. Однако для политических деятелей ониимеют особо важное значение, ибо прямо влияют на принятие имирешений, затрагивающих судьбы целых народов.

Стремясь придать указанной когнитивной характеристике опера-циональное (т.е. пригодное для применения в эмпирических исследо-ваниях, для формализации и измерения) значение, американскиеполитические психологи ввели категорию «интегративная сложность».Для измерения уровня интегративной сложности была разработанаспециальная методика контент-анализа выступлений, статей и другойдокументации политиков5. На основании этой методики была проведенасерия исследований как на современном (главным образом амери-канском), так и на историческом материале.

Один из наиболее интересных результатов этих исследований -установление корреляций между уровнем интегративной сложности, содной стороны, взглядами, позициями и конкретной ролевой ситуациейполитиков, с другой. Так П. Тетлок, сопоставляя взгляды американскихсенаторов с их когнитивным стилем, показал, что у консервативныхзаконодателей уровень интегративной сложности ниже, чем у умерен-ных и либералов. Объектом его последующего исследования сталичлены британской палаты общин, где представлена намного болеебогатая палитра политических взглядов, чем в американском конгрессе.Его результаты показали, что интегративная сложность связана нестолько с идеологическим содержанием политических позиций, выража-ющимся в партийных этикетках, сколько с интерпретацией этого со-держания - жестко догматичной, замкнутой и конфронтационной либодинамичной, гибкой, открытой к восприятию новых идей и компромиссус другими течениями. В палате общин наиболее низким уровнеминтегративной сложности отличались представители противоположных

5 Schroder Н.М., Driver M.Y., Streufert S. Human information processing. N.Y., 1967.


Когнитивныйстиль лидеров.Концепция «ин-тегративнойсложности»

«крайностей» - левые лейбористы и правые консерваторы, наиболеевысоким - умеренные парламентарии обеих партий. Еще в одном иссле-довании того же автора выявлено влияние интегративной сложностина линию поведения сенаторов в отношении конкретных политическихпроблем. Деятели, выступавшие за изолюционистскую линию США вовнешней политике, обладали этим качеством в меньшей мере, чем те,которые настаивали на активной глобальной политике6.

Подобные исследования оставляют открытым вопрос: является лиличностный «когнитивный» стиль предпосылкой избираемой политикомидеологической позиции или, напротив, эту позицию определяют восновном другие объективные и субъективные, в том числе биографи-ческие, факторы? Во втором случае уровень интегративной сложностиявляется производным от позиции (политик воспринимает и познаетдействительность так, как требуют его взгляды, партийная принад-лежность и политическая интеграция).

В действительности, по-видимому, имеют место и та и другаяпричинно-следственные связи. Во всяком случае конкретные исследова-ния показывают, что деятели, выдвинувшиеся на лидерские роли вконфронтационных ситуациях (война, революция, вообще силовойконфликт противоположных лагерей), в которых политический эффектдавали скорее упрощенные, однозначные и однолинейные представ-ления и позиции, оказывались менее состоятельными в условиях«нормального» осуществления политической власти. Так, П. Суедфелди А. Рэнк в исследовании, посвященном психологии и политическимбиографиям 19 деятелей, игравших ключевую роль в 5 различныхреволюциях, пришли к выводу, что присущий им личностный уровень«концептуальной сложности» повлиял на их судьбы после прихода квласти революционных сил. Революционным лидерам с наиболеежесткими и догматическими когнитивными стилями не удавалосьсохранить свои главенствующие позиции, когда перед ними вставалазадача управления страной, требовавшая иных психологическихкачеств. Особенно показательным в этом отношении авторы считаютсопоставление политических судеб Ленина и Троцкого7.

Вместе с тем целый ряд исследований доказывает, что уровеньинтегративной сложности, проявляющейся в высказываниях и линииповедения политического деятеля, может резко повышаться илиснижаться в зависимости от изменения политической или личнойситуации. Так, в США кандидаты в президенты, как правило, пред-ставляют политическую действительность в гораздо более упрощенномвиде, предлагают гораздо более примитивные, однозначные решения,чем когда те же деятели становятся президентами. В данном случаесказываются императивы борьбы за власть: у большинства избирате-

6 Tetlock Р.Е. Cognitive style and political ideology // Journal of Personality and SocialPsychology. 1983. Vol. 45. P. 118-126; Idem. Cognitive style and political belief systems inthe British House of Commons // Ibid. 1984. Vol. 46. P. 365-375; Idem. Personality andisolationism; Content analysis of senatorial speeches // Ibid. 1981. Vol. 41. P. 737-743.

7 Suedfeld P., Rand A.D. Revolutionary leaders. Longterm success as a function of changes inconceptual complexity // Ibid. 1976. Vol. 34. P. 164-178.

194

лей нет ни желания, ни способностей разбираться в сколько-нибудьсложных, требующих умственного напряжения концепциях, им важнееуловить главную направленность политических программ кандидатов,их «общий дух», а он скорее передается с помощью простейшиходнозначных формул. В сфере международной политики, как показал, вчастности, опыт «холодной войны» и ее преодоления, образы другихстран и их лидеров, которыми руководствуются политики, их большиеили меньшие простота и сложность прямо зависят от состояниямежгосударственных отношений; чем жестче конфронтация, темпримитивнее эти образы.

Очевидно, что когнитивный стиль политиков во многом зависит отконкретных ситуационных мотивов и целей их деятельности (например,от того, является ли целью завоевание или удержание и эффективноеосуществление власти), от объективно обусловленных методов дости-жения этих целей, от ролевых функций, в наибольшей степени инте-риоризованных политиками. Национальный лидер, который ощущаетсебя прежде всего управляющим уже налаженной и исправно функцио-нирующей системой, использует иные политические механизмы, чемтот, который добивается ее радикального реформирования, или чем«вождь», видящий свою задачу в сплочении нации против внешнеговрага. Если же лидер одновременно решает две или больше такихприоритетных задач, он может придерживаться различных когнитивныхстилей - «сложных» или «простых» - в различных сферах своей дея-тельности (например, во внешней и внутренней политике).

В работе российской исследовательницы Е.В. Егоровой проведентщательный контент-анализ восприятия СССР двумя ведущими деяте-лями рейгановской администрации - госсекретарем А. Хейгом ивоенным министром К. Уайнбергером. Обоих министров одного из наи-более жестко антисоветских американских правительств объединялокрайне враждебное отношение к Советскому Союзу и его внешнейполитике. При этом Уайнбергер, по наблюдению исследовательницы,«обладает более гибким мышлением, чем Хейг, его образ СССР болеецелостен, структурирован (у Хейга этот образ носит «мозаичный»характер), он более способен к прогнозированию событий. Из этих пор-третов ясно вырисовывается интеллектуальное превосходство военногоминистра над госсекретарем, но в то же время и большая жесткость,однозначность, идеологическая зашоренность позиций Уайнбергера: всвоем отношении к СССР он исходил прежде всего из перспективывооруженного конфликта с Советами. По мнению Егоровой, Хейгспособен смягчить свою линию в отношении Советского Союза, дляУайнбергера она такую возможность исключает8.

Эти наблюдения, на наш взгляд, свидетельствуют, во-первых, отом, что реализм и гибкость в политике (по-видимому, соответству-ющие понятию интегративной сложности) отнюдь не обязательнозависят от силы интеллекта лидера ( к этому вопросу мы вернемся

8 См.: Егорова Е.В. Психологические методики исследования личности политическихлидеров капиталистических стран. М., 1988.

7* 195

несколько ниже). Во-вторых, они показывают, что на восприятиеполитических объектов и проблем существенное влияние, помимоличностных характеристик, оказывают ролевые, в том числе «ведом-ственные» функции политического деятеля. В обстановке жесткойконфронтации США и СССР глава американского военного ведомства,так сказать, подталкивался этими функциями к однозначно непримири-мой позиции, а руководитель государственного департамента - к хотябы минимальному учету дипломатических возможностей разрешенияконфликта. В перестроечном СССР и посттоталитарной Россиинаблюдаются сходные различия между многими деятелями ВПК иведущими дипломатами.

Ум политика, если понимать под ним широту кругозора, реализм,способность видеть связи явлений, предвидеть ход событий, адекватнореагировать на ситуацию, во многом определяется его общей культу-рой и знаниями. В Советском Союзе методы политического руководст-ва и характер принимаемых решений по ряду вопросов были в 30-50-хгодах значительно грубее, примитивнее, часто попросту глупее, чемпри Ленине и в годы НЭПа. Видимо, это было связано не только собщим изменением политической стратегии, но и с переменами всоставе коммунистической элиты - вытеснением из нее представителейреволюционной интеллигенции и их заменой необразованными выдви-женцами. И напротив, в 70-80-е годы, когда в партийный и государст-венный аппарат пришло более образованное поколение функционеров,власть стала проявлять способность к ограниченному маневрированиюи даже - при М.С. Горбачеве - к радикальной ревизии политическойидеологии.

Массовые социологические исследования неизменно показываютвоздействие уровня образования на те личные психологические харак-теристики, которые американские политические психологи называютинтегративной, или концептуальной, сложностью. Однако, как ужеотмечалось в первой главе, значение данного фактора не абсолютно.Хрущева и тем более Брежнева вряд ли можно считать более культур-ными и умными людьми, чем Сталин, но их политика, по крайней мерев некоторые периоды и в некоторых сферах, была умнее и реалистич-нее сталинской. Сопоставление интеллектуальных характеристик аме-риканских президентов показало, что наиболее догматичными из нихбыли как наименее, так и наиболее образованные и именно подвлиянием своей «учености» чрезмерно идеологизированные деятели.«Как культурная безграмотность, - замечает по этому поводуД. Саймонтон, - так и идеализм, приобретенный в башне из слоновойкости, вредны для когнитивной гибкости"9.

Полезность категории интегративной сложности очевидна, но еевряд ли можно рассматривать как инструмент совершенно объектив-ного психологического анализа. Создается впечатление, что американ-ские исследователи неосознанно приписывают те или иные интеллекту-альные качества своим президентам в зависимости от результатов их

9 Simonton D.K. Op. cit. P. 687.

196

политики. В этом отношении показательна попытка оценить когнитив-ный стиль политика не постфактум, но на начальном периоде егодеятельности у кормила высшей власти. Речь идет о Билле Клинтоне.Если один политический психолог - П. Суедфелд, анализируя опытпервых 10 месяцев его президентства, утверждает, что Клинтонобладает крайне низким уровнем интегративной сложности, не способен«осваивать» политические проблемы10, то другой - Ст. Реншон конста-тирует у него очень высокий уровень когнитивных способностей11.Противоречивость оценок, очевидно, объясняется тем, что эффектив-ность политики Клинтона в начале 1994 г. была еще величинойнеизвестной.

На рассмотренных американских исследованиях, как уже отмеча-лось выше, лежит печать национально-исторического контекста - об-щества со сложившейся и устоявшейся политической культурой, «пра-вилами игры» и системой ценностей, в котором вариации в психоло-гических особенностях лидеров ограничены известными пределами и неоказывают обычно решающего воздействия на судьбы страны. В та-ком обществе потрясения, угрожающие основам его бытия, - это лишьредкое исключение. Наверное, именно в таком контексте возможныисследовательские методики, ориентированные на формализацию иизмерение качеств лидеров, их изображение в виде математическихформул, шкал и графиков - ведь таким операциям поддаются лишь«объекты», обладающие высоким уровнем общности (в данном случаекультурно-психологической) и различающиеся по ограниченному числупараметров. Подобные методики и лежащие в их основе концепциигораздо труднее применять в обществах, где резкие переломы,тотальные кризисы и борьба диаметрально противоположных тенден-ций - органическая черта исторического развития, определяющая ипсихологический облик лидеров. Скажем, сравнивать «когнитивныестили» Андропова, Горбачева и Ельцина вряд ли возможно лишь наоснове тех показателей, которые используются при сопоставленииамериканских президентов.

Тем не менее концепции и выводы современныхисследований психологии лидерства выходят посвоему значению за пределы тех обществ, вкоторых они осуществляются. Многое из этоготеоретико-методологического инструментария мо-жет быть использовано при исследовании лидер-

ства в иных, более сложных и противоречивых национально-истори-ческих ситуациях, в том числе советской и российской. Но использованопри обязательном условии его корректировки и развития, отвечающихсвоеобразию этих ситуаций.

Низкий уровень или отсутствие интегративной сложности можно,

10 Suedfeld P. President Clintion's Policy Dilemmas: A Cognitive Analysis // PoliticalPsychology. 1994. Vol. 15. N 2, June. P. 346-348.

11 Renshon S.A. Preliminary Assessment of Clinton Presidency: Character, Leadership andPerformance // Ibid. P. 377.

197

Когнитивныйстиль совет-ских и россий-ских лидеров

например, считать одной из важнейших особенностей психологииИ.В. Сталина. Сочетаясь с незаурядной хитростью, ловкостью, праг-матическим цинизмом, сталинский догматизм оказал немалое влияниена его политический курс. Веря во всемогущество тоталитарного госу-дарства («диктатуры пролетариата»), его способность решить любыепроблемы методами приказа и насилия, Сталин проявлял поразитель-ную неспособность реалистически оценивать экономическую и социаль-ную ситуацию в стране. С наибольшей силой эта черта проявилась впоследние годы его жизни, когда он провозгласил скорое пришествиекоммунистического рая на основе полного искоренения товарно-денеж-ных отношении. В нищей, разоренной войной и послевоенной милитари-зацией стране подобные пророчества отдавали патологическим бредом.

Внешняя политика Сталина может показаться более реалистичес-кой и эффективной. После второй мировой войны страна достигла ещене виданного могущества на мировой арене, зона коммунистическогогосподства распространилась на восточную часть Центральной Европы,где стабильность ее границ гарантировалась Ялтинскими и Потсдамски-ми договоренностями; советским вассалом на какое-то время сталКитай. Жесткая конфронтация с Западом сочеталась с осторожностью,устойчивым воздержанием от опасных военных авантюр. Нельзя,однако, забывать о том, что эти «успехи» были достигнуты ценоймиллионов жизней советских людей, кровью и потом русских солдат. Текрайне неблагоприятные условия, в которых стране пришлось вступитьво вторую мировую войну и взять на себя основную тяжестьсопротивления гитлеризму, были во многом результатом догматическихпросчетов сталинской политики. Его подыгрывание и упорное довериеГитлеру после заключения договоров 1939 г., нескрываемая враждеб-ность к западным демократиям базировались на недооценке агрессив-ной природы фашизма и его фундаментальных отличий от другихразновидностей «империализма». Западный мир представлялся Сталинувполне в духе ленинских и его собственных концепций единой импери-алистической системой, чья враждебность социалистическому государ-ству может быть перекрыта только межимпериалистическими противо-речиями, которые, следовательно, надо всячески раздувать, не особен-но считаясь с различиями в политических режимах и целях внутри этойсистемы. Демократические страны психологически были для Сталинадаже «хуже» фашистских (так же как левые социал-демократы хужеправобуржуазных политиков), поскольку они воплощали принципыбуржуазной демократии, в борьбе с которыми сформировался марксизм-ленинизм; с тоталитарным же германским диктатором он, возможно,чувствовал политическое родство. Нельзя в то же время не признать,что западные лидеры своей политикой умиротворения Гитлераукрепляли подобные установки Сталина: им тоже явно не хватало«интегративной сложности», когда они рассчитывали, что антиком-мунизм Гитлера спасет их страны от угрозы агрессии.

В деятельности Сталина бывали периоды, когда он отходил отидеологических догм, способствуя, например, укреплению антигитле-ровской коалиции в период войны, распустив Коминтерн, препятствуя в

198

послевоенные годы дестабилизирующим коммунистическим мятежам встранах Западной Европы и поощряя переход западных коммунистовна «парламентский путь» борьбы за социализм. Подобные факты под-тверждают наблюдение политических психологов о влиянии конкретнойситуации на уровень интегративной сложности политических лидеров.Вместе с тем высказанная Сталиным в 1952 г. «надежда» на перспек-тиву новой войны между западными странами без участия СССР врезультате обострения межимпериалистических противоречий показы-вает, что его оценки глобальной ситуации, определявшие стратегиюнапряженности и «холодной войны», продолжали базироваться на ужесовершенно обветшавших к тому времени марксистско-ленинскихдогмах.

Гораздо труднее оценить однозначно уровень интегративнойсложности преемников Сталина. Когда размышляешь о Н.С. Хрущеве,не легко определить, чего в нем было больше - реализма в пониманиивнутренних и внешнеполитических проблем страны или волюнтарист-ского догматизма, выразившегося, в частности, в намерениях «зако-пать» капитализм и построить коммунизм к 1980 г. По-видимому, нача-ло кризисной эпохи в истории реального социализма вызвало к жизнилидеров, или - как Хрущев, а позднее Андропов - обладавших непол-ной или частичной интегративной сложностью, или - как Брежнев - спарализованным, отключенным когнитивным аппаратом, что позволялоподменять руководство страной исполнением церемониала власти.Стагнирующий социализм возродил известный из истории наследст-венных монархии тип «ритуального лидера».

Эпоха перестройки и реформ породила новую психологическуюразновидность лидерства. Ни Горбачеву, ни Ельцину не откажешь вспособности к адекватному восприятию всей сложности, многомерностиисторической ситуации, в которой им пришлось действовать. К Гор-бачеву такое понимание пришло в 1986-1987 гг., к Ельцину - послеавгустовского путча 1991 г., когда простая биполярная формула «народпротив коммунистической партократии» уже не могла служить доста-точным политическим ориентиром. Однако весьма сложные, многопла-новые образы общественной действительности, сформировавшиеся всознании обоих лидеров, вряд ли можно назвать интегративными,целостными. Судя по высказываниям и действиям Горбачева, образэкономической, социальной и внутриполитической ситуации у него былскорее мозаичным, противоречивым, не ориентированным на последо-вательную взаимосвязанную политику. Весьма двусмысленным до1991 г. были его представления о роли КПСС и других общественно-политических сил, о возможных путях реформирования экономики, офедерализме и национально-этнических отношениях в стране, обобщественных настроениях. Отсутствие целостной картины страныбыло тем более заметным по контрасту с горбачевским видениеммеждународных отношений («новое мышление»), стимулировавшимсмелый, целостный и последовательный внешнеполитический курс.

Подобный когнитивный стиль, пожалуй, можно было бы назвать«дезинтегративной сложностью», помимо общей мозаичности, «клочко-

199

ватости» образа действительности, его характеризуют неодинаковыеуровни интегративной сложности составляющих его образов различныхсфер, например внутриполитических и международных отношений.После отстранения Горбачева от власти его политическое мышлениеиспытало процесс явного упрощения, его в основном стали определятьроль оппозиционного экс-лидера, негативные эмоции по отношению кновой власти.

Для когнитивного стиля Ельцина характерно сочетание дезинтегра-тивной сложности со стремлением упростить образ действительности,«подвести» его под однозначные простые решения. Оказавшисьреальным главой государства после поражения августовского путча, ониспытал вначале период колебаний и сомнений, а затем разрешил их,призвав к руководству .команду Гайдара. Это решение, видимо,выражало не только политическую волю к проведению радикальныхреформ, но и влияние сложившегося ранее антикоммунистическогобиполярного стереотипа: либеральные установки Гайдара импонирова-лись президенту своей диаметральной противоположностью «социалис-тическим ценностям».

Деятели команды реформаторов, обладая весьма высоким уровнеминтегративной сложности в понимании процессов одной сферы -макроэкономических процессов, - в основном ограничивали ею свойкогнитивный горизонт, сознательно оставляя социально-политическийанализ и политическое обеспечение реформ на долю президента.Общественная действительность, однако, едина и взаимосвязана, и онаплохо поддается «ведомственному» подходу. Сталкиваясь со все болееожесточенным сопротивлением большинства Верховного совета истоящих за ним сил, Ельцин волей-неволей вновь вернулся к близкомуего когнитивному стилю биполярному образу: президент вместе сдемократами и народом против реакционно-коммунистического Верхов-ного совета. Несомненно, Хасбулатов и парламентская непримиримаяоппозиция делали все, чтобы придать убедительность этому образу,однако в результате сложилась ситуация, при которой руководствооказалось неспособным к целостному анализу всего комплекса эконо-мических, социальных и политических проблем страны и выработкесоответствующей интегральной политики. Результатом сталисентябрьско-октябрьские события и выборы декабря 1993 г. Послевыборов в когнитивном стиле Ельцина явно усилилась дезинтегрирую-щая тенденция. После выборов в его политике проявляется нере-шительность и колебания, но в то же время чувствуется и стремлениек расширению сферы и обогащению методов политического анализа, кболее целостному и последовательному курсу.

Опыт политического лидерства в перестраивающейся и реформиру-емой России не опровергает методологическую значимость категорийинтегративной сложности, но в то же время показывает, что еевеличина носит не абсолютный, но относительный характер, масштабее измерения зависит от сложности ситуации. Познание и мышлениеопределенного уровня интегративной сложности могут быть вполнеадекватны одной исторической ситуации и совершенно недостаточными

200

в другой, более сложной. Уникальная сложность современной россий-ской ситуации такова, что для эффективного воздействия на нее,возможно, требуются лидеры, обладающие гениальным политическимдаром. К сожалению, гении и особенно гении политические рождаютсякрайне редко...

Некоторый свет на эту проблему проливает однопарадоксальное наблюдение, сделанное американ-скими политическими психологами. Сопоставляяизмеряемый на основе специальных психометри-

ческих методик уровень интеллекта политических лидеров с масшта-бами их влияния, они пришли к довольно пессимистическому выводу.Оказалось, что зависимость второго показателя от первого имеет видкриволинейной функции, а решающим условием влияния политикаявляется близость его интеллекта к среднему интеллектуальномууровню его сторонников и последователей. Наиболее низкий уровеньвлияния обнаружился у лидеров, чей интеллектуальный потенциал в 3-4 раза ниже или выше(!) среднего, наибольший же успех (например, навыборах) доставался тем, у которого он превышал средний лишь на 25-30%12. Мы не располагаем подобными математизированными исследо-ваниями интеллекта советских и российских лидеров, но сумма впе-чатлений об их словах и делах позволяет предполагать, что результатытаких исследований за небольшими исключениями были бы сходны самериканскими.

Американские авторы склонны возлагать ответственность заинтеллектуальную посредственность национальных лидеров на изби-рателей. «Лидеры, - писал один из них, - не могут слишком возвы-шаться над не-лидерами... Любое приращение интеллекта дает болеемудрое правительство, но толпа предпочитает быть плохо управляемойлюдьми, которых она понимает»13. В этом объяснении большая доляистины, но его вряд ли можно считать исчерпывающим или единствен-но возможным. Во-первых, интеллектуальный аспект лидерства, как имногие другие его качества, зависит от ситуации. Приводившиеся ужепримеры Рузвельта и де Голля свидетельствуют о том, что в остро-кризисных экстремальных ситуациях (для Америки весьма нетипичных)может значительно возрастать влияние деятелей, выдающихся своиминтеллектом. В таких ситуациях «толпа» стихийно ищет харизмати-ческого лидера, «спасителя», который по каким-то своим качествамрезко выделялся бы из общей массы политиков. Такими качествамимогут быть воля, решительность, целеустремленность, ассоциируемыес образом лидера, неординарность и радикализм его программы, нобывает и так, что им становятся его интеллектуальные качества.

Американской политической культуре не особенно свойственфеномен харизматического лидера, но в других частях мира и особеннов прошлые исторические эпохи, начиная с античности, популярность

12 Psychological Review. 1985. Vol. 92. P. 532-547.13 Gibb С.A. Leadership // Handbook of Social Psychology / Ed. N. Knutson. 1969. Vol. 4.

P. 218.

201

Интеллекти лидерство

лидера часто во многом зависела от его способности стать объектомпоклонения. Патерналистский тип лидерства, еще и сегодня сохраня-ющийся во многих странах, отличается этим от присущего демократи-ческой - и особенно американской политической культуре - установкена лидера «своего человека», «первого среди равных». Лидер - отецнации должен обладать мудростью и знаниями, недоступными прочимпростым смертным. Это, конечно, идеотип, который довольно редкосовпадает с действительностью, но во всяком случае выражаетсоциальные ожидания, сфокусированные на фигуре лидера. В условияхабсолютной наследственной монархии патерналистский тип лидерства видеале вообще исключает какую-либо связь авторитета лидера с еголичными качествами: слова и действия «помазанника Божия» неподлежат критической оценке его подданными (как ни удивительно, всовременных, даже весьма «либеральных» российских газетах примернос таких позиций подчас оценивается фигура Николая II). Однако связьтипа лидерства с политической культурой - особая тема, которую мыне можем рассматривать более подробно.

Во-вторых, поддержка лидера «толпой» имеет значение для дости-жения и удержания им власти лишь в условиях представительнойдемократии. Источником власти советских лидеров от Сталина доГорбачева было не народное волеизъявление, но аппаратная номенкла-тура, которую они со своей стороны постоянно сортировали, «перелопа-чивали», чтобы предотвратить возможность оппозиции. Но и в странахс демократическим устройством выдвижение политика на рольнационального лидера - отнюдь не только результат его популярностисреди избирателей.

Прежде чем выйти на поле предвыборных баталий, политик дол-жен получить поддержку какой-то команды - партии и особенно ее вер-хушки, достаточно влиятельной части истеблишмента. На этом уровнеполитической конкуренции действуют социально-психологические меха-низмы, типичные для отношений в малых группах: чтобы возглавитькоманду, приобрести сторонников, будущий лидер должен удовлетво-рять установкам и ожиданиям своих коллег, психологически приспосаб-ливаться к ним. Конечно, очень сильный, самобытный лидер способенсам заново сформулировать систему ценностей своей команды илигрупп поддержки, но чаще всего он должен проявлять конформизм поотношению к групповым ценностям и ожиданиям. Такая ситуация край-не неблагоприятна для людей с сильным интеллектом и весьма удобнадля посредственностей. Сила ума - это прежде всего его творческийпотенциал, способность находить неординарные, принципиально новыерешения, психология же группового конформизма неизбежно подавляетэту способность. Поэтому люди, обладающие сильным умом и потреб-ностью в его реализации, чаще идут не в политику, а в науку, литера-туру и публицистику. Политиками же чаще всего становятся те, длякого позиции власти важнее выявления собственного творческого по-тенциала или вообще таковым не обладающие. Речь здесь идет,разумеется, о, так сказать, «обычных», «среднестатистических» полити-ках и политических лидерах. Но не о тех, которые приходят в

202

политику, движимые собственной или усвоенной политической идеей,выражаемыми ею социальными интересами. Здесь мы подходим кпроблематике, которая касается уже не интеллектуально-когнитивных,но мотивационных аспектов психологии лидерства.

3. Проблемы мотивации лидеровВ политико-психологической литературе важней-шим мотивационным источником лидерства обыч-но признается потребность во власти. С этимтезисом, вероятно, согласится большинство лю-дей, весьма далеких от научных политологических

исследований и изысканий. Борьба за власть - явная или тайная -пронизывает политическую жизнь любого общества. Многие авторысчитают стремление к власти присущим биологической природе чело-века, заложенным в его генах. Они располагают убедительным доказа-тельством - ведь ожесточенная борьба за лидерство в группепроисходит и в животном мире.

Подобный подход к психологии лидерства при всей внешней бес-спорности, разумеется, не может решить проблему его мотивации. Ско-рее он ставит новые вопросы. Во-первых, стремление к власти у однихлюдей сильнее, чем у других; у многих оно вообще отсутствует. По-нять причины этих различий необходимо хотя бы для того, чтобы выяс-нить, кто и почему становится политическим лидером. Во-вторых, дажена уровне обыденного сознания власть не признается единственно воз-можной целью политиков. Весьма обычное в сегодняшней российскойпрессе и общественном мнении осуждение политиков за то, что они ду-мают только о власти, а, скажем, не о благе народа, равносильно приз-нанию, что хотя бы в принципе у них могут быть и иные, менее своеко-рыстные цели. Если это так, важно понять, как потребность во властивзаимодействует в психологии лидера с другими мотивами и с какимиименно.

Сильную потребность во власти, присущую потенциальным иреальным лидерам, проще всего объяснить их врожденными индивиду-альными особенностями. И действительно, исходя из здравого смысланевозможно отрицать, что условием достижения и осуществлениялидерства является какой-то минимальный набор природных задатков:организационные способности, воля, сила убеждения, быстрота реак-ции, стиль общения и т.д., хотя, как мы уже видели, этот «набор»различен в различных социально-исторических условиях. Способностиже, как известно, трансформируются в потребности: человек, способ-ный осуществлять власть, испытывает потребность в ней. Однако входе своего развития политико-психологическая наука вышла за рамки«генетического» подхода. С 30-х годов на исследованиепсихологическихпредпосылок лидерства значительное влияние оказывают идеи фрей-дистского психоанализа. Они побуждают искать эти предпосылки вусловиях первичной социализации личности, в отношениях ребенка снепосредственной социальной средой.

203

Потребностьво власти. Ма-киавеллизм

Так, в работах американского психолога Г. Лассуэла доказывается,что психологической основой политической деятельности являетсябессознательное вытеснение «частных конфликтов», пережитых личнос-тью, в сферу общественных объектов и последующая их рационализа-ция в понятиях общественных интересов. По мнению этого автора,проявляющаяся во все более сильной форме потребность во властиимеет компенсаторное происхождение: обладание властью психологи-чески компенсирует ущербность, фрустрацию, испытываемую лич-ностью14. Иллюстрацией к этим тезисам может служить высоко оцени-ваемая в США биография президента В. Вильсона, написанная А. иДж. Джордж. Стремление Вильсона к власти и характерные черты егополитического стиля: жесткость позиций, неумение идти на уступки икомпромиссы авторы выводят из отношений будущего президента ссуровым и требовательным отцом. Эти отношения, сочетавшиеидентификацию с отцом и подавленную враждебность к нему, породилив психике Вильсона фрустрацию, которую компенсировало жесткоеосуществление власти15.

Подобное психоаналитическое анатомирование собственных нацио-нальных лидеров приобрело широкое распространение в американскойлитературе. Так, в одной из биографий Р. Никсона этот президентописывается как невротик, одолеваемый страстью к самоутверждению,страхом смерти и потребностью в эмоциональном враге, что порождалоу него склонность к провоцированию политических кризисов, подозри-тельность, социальную изоляцию и трудности в принятии решений16.

Можно по-разному оценивать адекватность подобных выводов. Вамериканской политической психологии психопаталогический подход кфеномену лидерства вызвал серьезные возражения. Один из ее видныхпредставителей Р. Лэйн даже выдвинул в противовес этому подходутезис, в соответствии с которым успешно действующими демократичес-кими политиками становятся люди со здоровой, уравновешеннойпсихикой17. В любом случае было бы неверно недооценивать значениебессознательных внутрипсихических конфликтов в развитии и укрепле-нии потребности во власти и различных черт личности, проявляющихсяв ее осуществлении.

С точки зрения изложенной в главе II концепции базовой напря-женности психики, доминирование этой потребности в личностной моти-вации можно рассматривать как следствие дефицита позитивных психо-социальных связей личности, ее общности с другими людьми. С этимдефицитом часто взаимосвязано одностороннее, гипертрофированноеразвитие индивидуалистических или эгоцентрических амбиций; дляодинокой социально изолированной личности особо острой, настоя-

14 Lasswell H.D. Psychopathology and Politics. N.Y., 1930; Idem. Power and Personality.N.Y., 1948.

15 George A.L., George J.L. Woodrow Wilson and Colonel House: A Pesonality study.N.Y., 1956.

16 Sears D.O. Political Psychology // Annual Review of Psychology / Ed. M.R. Rosenzweig,L.W. Porter. Palo Alto (Calif.), 1987. Vol. 30. P. 231-232.

17 Lane R.E. Political Life: Why People Get Involved in Politics. Glencoe, 1959.

204

тельной является потребность в самоутверждении. Поскольку оновозможно лишь в отношениях с другими людьми, гипертрофированно-индивидуализированная личность ищет путь к самоутверждению вгосподстве, власти, контроле над ними. Дефицит эмоционально пози-тивных отношений - любви, сочувствия - в раннем детстве можетстать первичным звеном всей этой цепочки причин и следствий ипревратить в конце концов страсть к власти в доминирующий мотивличности18. Соответствующие наблюдения политических психологовпредставляются достаточно убедительными: не только в Америкенеблагополучие в родительской семье - типичная черта биографийнаиболее властолюбивых и авторитарных политиков.

Впрочем, для объяснения этой черты не всегда нужно обращатьсяк детским годам. Участие в борьбе за политическую власть нередкобывает результатом неудовлетворенного самолюбия вполне взрослыхлюдей, отсутствия успеха и низкого профессионального статуса впервоначальной сфере деятельности. Такими людьми в значительноймере наполнялась партноменклатура КПСС, а в годы перестройки вполитику хлынули профессора и доценты, научные работники иинженеры, не сумевшие по тем или иным причинам получить признаниеи выйти на первые места в своей области.

Конечно, среди них были люди с различными мотивами, но талегкость, с которой впоследствии многие из них меняли свои полити-ческие позиции, показывает, что чисто «статусная» карьерная потреб-ность была достаточно типичной для этого поколения российскихполитиков.

Конкретные исследования да и тот же здравый смысл показывают,что властолюбие или карьеризм далеко не всегда являются единст-венными или главными движущими силами вхождения человека в поли-тику и его дальнейшей деятельности в данной сфере. Политики, вопло-щающие подобную мотивацию, так сказать, в «чистом», законченномвиде, обычно легко распознаются общественным мнением (или хотя бынаиболее проницательной его частью) и как бы выделяются им вособую категорию. Ибо таких деятелей отличают явные черты пове-дения: цинизм, вероломство, неразборчивость в средствах, жестокость.В политологии и политической психологии их относят к макиавелли-ческому типу лидеров (по имени флорентийца Николо Макиавелли,рекомендовавшего в XVI в. именно такую линию поведения совре-менным ему властителям).

Современные американские исследователи разработали коэффици-ент измерения уровня макиавеллизма, основанный на таких показате-лях, как слабая роль эмоций в межличностных отношениях, пренебре-жение конвенциональной моралью, отсутствие идеологических убежде-ний, наслаждение, получаемое от манипулирования другими людьми.

18 Существуют, например, специальные исследования, выясняющие связь стремлениячеловека к лидерству с отсутствием в его семье отца в раннем детстве.. Cutron M.V.,Marvick E.W. Family Experience and Political Leadership. An Examination of Absent FatherHypothesis // International Political Science Review. 1989. Vol 10. N 1. P. 63-71.

205

Наиболее благоприятными для проявления макиавеллизма считаютсяситуации, в которых политик обладает относительной свободой дейст-вий в определенной сфере, например, если он возглавляет ведомство,обладающее относительно высоким уровнем автономности в государст-венном аппарате. Именно таким, по мнению некоторых американскихисследователей, было положение Г. Киссинджера в администрацииНиксона, что и позволило расцвести пышным цветом макиавеллическимчертам этого деятеля19.

За пределами американского контекста ситуации, благоприятныемакиавеллизму, легко обнаружить в условиях тиранических, абсолю-тистских и тоталитарных режимов. А также в обстановке крупныхреволюционных катаклизмов, когда разрушены старые и еще невозникли новые «нормы-рамки» политической деятельности. ГенриКиссинджер выглядит богобоязненным монахом по сравнению с такимиотечественными воплощениями макиавеллизма, как Сталин, Берия илиАндропов. Именно специфика и ограниченность исторических (илиадминистративно-управленческих) условий, в которых проявляютсядеятели макиавеллического типа, показывают, что гипертрофирован-ное властолюбие не может рассматриваться как единственно возмож-ная мотивация лидерства.

С этой точки зрения особый интерес представляют мотивы рево-люционных лидеров. Эта проблема кажется достаточно сложной. Содной стороны, обстановка революционного подполья, жесткой дисцип-лины и конспирации создает предпосылки «вождизма» и революционногомакиавеллизма (по принципу «цель оправдывает средства»), воплотив-шегося в русской истории в феномене нечаевщины и разоблаченного в«Бесах» Достоевского. С другой стороны, невозможно отрицать, чтодля многих революционных лидеров исходным мотивом их деятель-ности были бескорыстные мотивы борьбы за свободу и народное благо,которые в России утвердились в культуре и ценностных ориентацияхразночинной интеллигенции. Исследователи, принадлежащие к психо-аналитическому направлению, склонны видеть в таких мотивах лишьрационализацию личных неосознанных страстей, но это трудно дока-зать в каждом конкретном индивидуальном случае. В то же времяочевидно, что наиболее революционные течения - и прежде всегобольшевизм - по мере своего становления, развития и особенно приоб-щения к борьбе за власть и ее осуществлению неизбежно порождалимакиавеллический тип лидерства.

Ленин, по свидетельству знавших его людей, был чрезвычайноавторитарным, властолюбивым человеком не только в политике, но и вбыту, однако трудно доказать, что только стремление к власти заста-вило юного Владимира Ульянова засесть за труды Маркса и детальноисследовать развитие капитализма в России. Читая «Тюремныететради» Антонио Грамши, проведшего многие годы жизни и погиб-шего в фашистских застенках, невозможно поверить, что к напря-

19 Christie R., Gets F.L. Studies in Machiavellianism. N.Y., 1970; Elms A.C. Personality inPolitics. N.Y., 1976.

206

женному интеллектуальному творчеству, к поиску новых ответов напроблемы теории и практики революции его побуждала хотя бы инеосознанная страсть к власти.

Возможно, у многих революционных лидеров потребность вовласти развивается и укрепляется не с раннего детства, а под влияниемтех лидерских ролей, которые они приобретают в революционномдвижении. Реальная власть, сначала над ближайшими сторонниками, апотом и над более широкой массой, превращается у них в способсамовыявления и самоутверждения, в потребность и устойчивуюустановку. Такая динамика в общем не противоречит современнымнаучным представлениям о мотивации.

Важно иметь в виду, что политика - далеко не единственная идаже не самая благоприятная сфера для удовлетворения потребностиво власти. В демократическом «рыночном» обществе власть промыш-ленного и финансового магната или менеджера крупной компании вомногом не уступает, а по показателю устойчивости превосходит властьполитического лидера. Люди, посвятившие себя политике, прекраснознают, что лишь немногие из них достигнут верхних этажей полити-ческого здания, где индивид (президент, премьер, министр, партийныйлидер, губернатор) является носителем реальной власти; даже членывысших законодательных органов обладают лишь властью коллектив-ной, вряд ли способной удовлетворить сильное личное властолюбие.Кстати, эмпирические исследования, проводимые среди западныхзаконодателей, не обнаруживают у них подобной мотивации. Все этоподтверждает многообразие и сложность мотивации политиков вообщеи политических лидеров в частности.

Это многообразие констатируется и в современ-ных концепциях психологии лидерства. Так, кромепотребности во власти и в компенсации неосознан-ного психического дискомфорта в качестве моти-

вов лидера выделяются его убеждения и стремление решить какую-тополитическую проблему (например, вывести страну из кризиса); чувстводолга; потребность в одобрении и уважении со стороны других людей; встатусе и признании; те требования («вызов»), которые предъявляет клидеру занимаемое им положение20.

По другой классификации, основанной на исследованиях психологииамериканских президентов, мотивацию лидеров могут определять тридоминирующих потребности: во власти, в достижении цели (или успехе)и во внутригрупповых связях, в любви, дружбе, в общем в позитивныхмежчеловеческих отношениях21.

Нетрудно заметить, что как бы ни классифицировать мотивы лидер-ства, все они, как правило, не являются взаимоисключающими; все илипочти все могут сочетаться в психологии одного и того же человека.

20Herrmann M.G. Op. cit. P. 175.21 Winter D.G. The power motive. N.Y., 1976: Barber J.D. The prsidential character. Englewood

Cliffs(NJ), 1977; Herrmann M.G. The psychological examination of Political leaders. N.Y.,1977; Simonton D.K. Op. cit. P. 675-677.

207

Иерархия моти-вов

Так потребность во власти чаще всего совпадает с потребностями встатусе, в одобрении, признании и уважении со стороны других людей;лидер-властолюбец в процессе осуществления власти и часто вкачестве способа реализации своего властолюбия может стремиться кдостижению каких-то конкретных внутри- и внешнеполитическихцелей, решению определенных проблем. При этом в соответствии собщепсихологическими представлениями о мотивации одни мотивымогут играть служебную, инструментальную роль по отношению кдругим, выступать как потребности «второго ранга». Так, потребностьв признании или успехе обычно обслуживает «содержательные»потребности - во власти, в достижении конкретных целей и т.д.

Анализируя психологию президента Клинтона, Ст. Реншон приходитк выводу, что ее отличает чрезвычайно высокий уровень уверенности всебе и в правильности своих действий, доходящий до самоидеализации,стремление к достижению поставленной цели. В то же время - потреб-ность «быть с людьми», иметь друзей, получать от них моральноеподкрепление своим планам и действиям, одобрение. Эти качестваобусловливают весьма высокую политическую активность Клинтона,склонность к выдвижению все новых инициатив. По мнению Реншона,с этим связаны определенные опасности, поскольку общество и егоинституты не смогут абсорбировать слишком много новых инициатив22.Другой исследователь - Ф. Гринстейн полагает, что Клинтон поведетстрану к принципиально новым целям в области внутренней поли-тики23.

Смысл классификации лидерских мотивов состоит, очевидно, не втом, чтобы классифицировать в соответствии с ней реальных лидеров(приписывая каждому какой-то один из них), но в выявлении в ихпсихологии относительной силы различных мотивационных тенденций,их иерархии. Иерархию же эту можно выстроить лишь на основеанализа ситуаций выбора - когда одни мотивы приходят в конфликт сдругими: в этих случаях «победивший» мотив характеризует психоло-гию лидера в большей мере, чем «побежденный» или отброшенный им,и можно утверждать, что первый занимает более высокое иерархи-ческое место в мотивации данного деятеля. Например, о деятеле,стремящемся к власти, но не способном ради этого стремлениясовершать действия, которые могут снизить его моральный престиж,уважение или любовь к нему окружающих, можно справедливосказать, что властолюбие не является его доминирующим мотивом.

Важно также учитывать, что сама возможность конфликта мотивовобусловлена объективной ситуацией, в которой находится лидер,особенно его место в отношениях власти. Политик, который еще неимеет реальной власти, но стремится заполучить ее, подвержен вомногом иным мотивационным импульсам, чем уже обладающий вла-стью и прочно удерживающий ее. Французский президент Ф. Миттеран

22 Renchon S.A. A Preliminary Assessment of Clinton Presidency // Political Psychology.1994.Vol. 15. N 2, June. P. 377-388.

23 Greenstein F.I. Two Leadership Styles of W.J. Clinton // Ibid. P. 360.

208

на ранних этапах своей политической деятельности выглядел неособенно принципиальным и не слишком разборчивым в средствахдеятелем, озабоченным главным образом поиском своей политическойниши, карьерой. В 60-е годы политическая обстановка во Франциисложилась таким образом, что Миттеран - в частности из-за неприяз-ненных личных отношений с де Голлем оказался наиболее удобнымкандидатом на роль «первого лица» нараставшей антиголлистскойоппозиции. Приобретенный таким образом имидж объединителя левыхсил позволил ему возглавить перестраивающуюся после тяжелого кри-зиса Социалистическую партию, а в 1981 г. - победить на президент-ских выборах. Последовавшее через 7 лет в совершенно инойполитической обстановке переизбрание на новый срок придало редкуюустойчивость его позициям: те мотивы, которыми направляется дея-тельность французского президента в конце 80-90-х годах -обеспечение стабильности и мира в стране и за ее пределами - весь егоспокойный, уравновешенный и уверенный стиль очень мало походят назасвидетельствованное политической хроникой 50-х годов «стремлениенаверх» не слишком удачливого депутата Миттерана. Не менееизвестны, однако, (и приведенные выше) другие примеры - когдадостижение высшей власти усиливает патологический страх ее утерятьи этот страх становится доминирующим мотивом лидера.

Исследования американских психологов показывают, что относи-тельная сила различных мотивов может оказывать существенное воз-действие на политическое поведение главы государства. Так, наиболеевластолюбивые американские президенты, имеющие в то же времясильную «мотивацию к достижению», проводили более активную поли-тику, проявляли способность к принятию крупных решений, но в то жевремя меньшую гибкость, чем президенты, ориентированные на дру-жеские межличностные отношения (в частности в вопросах ограничениягонки вооружений). В то же время лидеры, ориентированные на такогорода отношения, склонны подбирать правительство и свой аппаратбольше по признаку личных симпатий, чем компетентности. В целомнаиболее властолюбивые президенты признаются более эффективнымии более опасными для страны, чем лидеры с иной мотивационнойиерархией.

Одна из наиболее сложных проблем мотивации лидеров - роль в нейих убеждении, ценностей, политических целей, не сводимых к личным,эгоистическим побуждениям и амбициям. Совершенно очевидно, чтоэта роль, значение мировоззренческого, или идеологического, фактора,соотношение личных и общественно-политических мотивов в психоло-гии и деятельности политиков носят ярко выраженный индивидуальныйхарактер. В политической сфере действуют не только последователиМакиавелли, но и такие люди, как академик А.Д. Сахаров, абсолютночуждые стремлению к власти и руководимые лишь силой своихубеждений. Биография генерала де Голля убедительно доказывает, чтовопреки его репутации деятеля, стремившегося прежде всего к личнойвласти, она была для него лишь орудием осуществления определеннойполитической программы. Генерал легко расстался с властью, когда

209

убедился, что его политику отвергает большинство французов.Противоположный пример - советские лидеры вроде Брежнева, упорноцеплявшиеся за власть, не будучи физически и интеллектуально всостоянии осуществлять свои функции. В то же время, как ужеотмечалось, личное властолюбие даже очень сильное, подчас помогаетнациональному лидеру решать важные для страны задачи. Страсть квласти генерала Бонапарта побудила его отбросить республиканскиеубеждения своей молодости, установить империю на развалинахприконченной им республики и втянуть Францию в военные авантюры,стоившие ей одного из самых сокрушительных поражений в ее истории.Но это не помешало ему провести глубокие внутренние реформы, зало-жившие фундамент нового общественного строя. Ричард Никсон вборьбе за власть использовал неприглядные методы, впоследствиипреждевременно оборвавшие его карьеру, но за недолгие годы своегопрезидентства успел вывести страну из вьетнамского тупика и заклю-чить исторические соглашения об ограничении гонки термоядерныхвооружений с Советским Союзом.

Верность политика своим убеждениям также может находиться всовершенно разных отношениях с уровнем его властолюбия и авто-ритаризма. Скажем, убеждения лидера фашистского движения оправ-дывают и поощряют его стремление к неограниченной личной власти,чего не скажешь о либерально-демократических движениях.

Достаточно сложную и часто противоречивуюструктуру мотивации политиков помогает понятькатегория идентификации, в общем виде рас-смотренная в предыдущей главе. Как мы видели,процессе идентификации с той или иной большой

социальной общностью, с объединяющей ее системой ценностей проис-ходит в психике любого человека. Однако у политиков и особенно уполитических лидеров этот процесс полнее овладевает психикой, чем убольшинства смертных. Политика - по определению это не личное иличастное, но общее публичное дело (в первичном древнегреческомзначении слова - дела городской общины, полиса). Относительноглубокий в психологическом смысле характер социальной идентифика-ции политика с нацией, страной, этносом, классом и т.д. обусловлентем, что это - ролевая идентификация. Заниматься политикой —значит выполнять определенную социальную роль, функцию, служитьинтересам, выходящим за рамки личных.

Самый эгоистический властолюбивый и макиавеллически-циничныйполитик отличается, скажем, от жаждущего власти собственника-предпринимателя тем, что служение интересам и целям общности естьобязательная ролевая норма его деятельности. Эта социальная ролеваяфункция не может не оказывать влияния на структуру его мотивации.Идентифицируя себя с общностью, политик исповедует взгляды,ценности, убеждения, соответствующие этой идентификации. Исходяиз сказанного, можно сформулировать следующую гипотезу: структурамотивации лидера связана с тем, с чем (или с кем) и каким образом онсебя идентифицирует.

210

Социальнаяидентификацияполитиков

Объект и способы идентификации определяются характеромполитического строя и политической идеологией эпохи. В античныхгородах-государствах политические лидеры идентифицировали себя собщиной свободных граждан. В патриархальной монархии источникомвысшей власти считался божественный промысел, поэтому абсолютно-му монарху не было нужды идентифицировать себя со своими поддан-ными. Страна, этнотерриториальная общность, отданная монархубожьей волей, ассоциировалась не с совокупностью образующих еелюдей ( в предельных случаях - как в древневосточных монархиях илив допетровской Руси «рабов» венценосца), но со скреплявшей еесистемой власти, как бы продолжавшей власть Бога над смертными(«власть от Бога»). Верховный властитель ассоциировал и идентифи-цировал себя поэтому с институтом власти - государством, ощущалсвою ролевую функцию в соответствии со знаменитой формулойЛюдовика XIV «государство это я».

Отождествление страны и ее населения с государством укоре-нилось настолько глубоко, что до наших дней живет в языке и общест-венном сознании. Оно означает отождествление национальных интере-сов с интересами институтов власти и подчинение первых вторым. Сво-его апогея оно достигает при тоталитаризме, но лидеры демократи-ческих стран подчас, подобно М. Тэтчер, развязывают нелепые войныза какие-то острова - лишь бы отстоять престиж государства. И возна-граждаются аплодисментами своих сограждан! Ибо идентификацияносит двусторонний характер: человек с улицы нередко принимаетвласть и влияние правителей, чиновников и генералов на какой-тотерритории или в каком-то регионе мира за свои собственные, якобывоплощающие национальные интересы. Такова одна из самыхзастарелых и устойчивых иллюзий массового сознания.

Понятно, что описанный способ социальной идентификации поли-тического лидерства позволяет легко сочетать его ролевые нормы сличными мотивами и целями, ориентированными на власть - ее охрану,максимальное расширение ее объема и пространства. Защита терри-тории своего государства и завоевание новых территорий, предотв-ращение смут и беспорядков - это одновременно нормативная функция,долг властителя и способ удовлетворения его властных амбиций. В егофункции входит, разумеется, и забота о благе подданных. Но этазабота осмысливается на основе принципов патернализма: она осущест-вляется лишь в той мере и форме, которые соответствуют приоритет-ным интересам власти, содействуют ее укреплению. Иными словами,эта забота никак не соотносится с собственной волей и стремлениямилюдей, составляющих ее «объект».

Войны, служащие амбициям властителей, могут приносить те илииные материальные выгоды каким-то слоям населения победившейстраны (солдатские трофеи, земли для расселения, новые рынки и т.д.).Но власти нет нужды думать о жертвах, приносимых народом наалтарь войны. Во всех случаях демонстрация и утверждение «держав-ности», мощи государства остается приоритетной политической цельюнезависимо от того, соответствует она или нет жизненным потреб-

211

ностям людей (в наши дни такое понимание национальных интересовизящно маскируется геополитической фразеологией).

Демократизация и гуманизация политического строя и политическойидеологии в новейшее время, перемещение центра тяжести в решениисоциально-экономических проблем с методов внешней экспансии навнутренний технико-экономический прогресс, появление угрозы термо-ядерного апокалипсиса - все это постепенно, хотя и не полностью из-меняло объект и способы социальной идентификации политиков. Ужепроникновение в общественное сознание принципов свободы иравенства, зависимость судьбы политиков от воли избирателей означа-ют, что им в той или иной мере приходится идентифицировать себя совсей массой членов общества. Появляются условия для идентификациипо принципу эмпатии (см. главу III) - установка лидера на удовлет-ворение потребностей руководимых им людей, на включение их воли истремлений в процесс принятия политических решений. Таким образомскладывается тип демократического лидера.

Разумеется, реализация этих тенденций возможна лишь при демо-кратических порядках, обеспечивающих права и свободы личности,предполагающих диалог власти с обществом. Тоталитарные иавторитарные режимы проявляют свободу о «благе народа» в духепатерналистских установок (руководство, «вождь», правящая партияобладают монопольным правом решать, что хорошо и что плохо длянарода). В условиях демократических режимов политики обладаютразличными убеждениями, исповедуют различные системы ценностей,либо усвоенные ими из политических культур и субкультур общества,либо в той или иной мере сформированные или модифицированные имисамими.

Лидер может идентифицировать себя с партией или политическимтечением, быть консерватором, либералом, социал-демократом, наци-оналистом или вообще не иметь четкой идеологии, предпочитаяпрагматический подход к решению проблем. Он может в различнойпропорции сочетать в своей психологии потребность во власти, другиеэгоистические - карьерные и корыстные мотивы, авторитарный стиль сверностью определенным общественным целям и идеалам. Однако привсех этих различиях нормативная идентификация лидеров с реальнымилюдьми, «обобщенным другим», обществом (а не только с безличнымивластными институтами) создает в его психике ограничитель дляодностороннего и гипертрофированного развития потребности в личнойвласти, побуждает добиваться влияния и контроля на основе убеждениядругих людей, согласия с ними. Не случайно люди, наделенные непо-мерным, патологическим властолюбием нередко примыкают к экстре-мистским - крайне правым или крайне левым - течениям, отвергающимдемократические нормы. Можно утверждать, что интериоризацияполитиком демократических ценностей и ценностных норм идемократического правосознания, соответствующий им способ егосоциальной идентификации являются одним из важнейших организу-ющих начал его психологии, мотивов, которыми он руководствуется всвоей деятельности.

212

Все сказанное, возможно, не опровергает психоаналитический те-зис, рассматривающий убеждения, ценности и цели политика как рацио-нализацию неосознанных личных мотивов. Однако даже если ценностии цели имеют такое происхождение, это ничего не меняет в том факте,что они могут выступать как реальные мотивы деятельности политика.С точки зрения политической истории США и других стран в концеконцов факт заключения Версальского договора намного важнее техсемейных обстоятельств Вудро Вильсона, которые, как считают егобиографы, определили его роль в этом событии.

4. Личностно-психологические предпосылкиполитических решений

Психология лидерства есть результирующая сложной «пирамиды»факторов, в основе которой лежат исторические условия и ситуации, вкоторых действует лидер, его индивидуальные свойства, природныеили приобретенные, а в вершине - психические механизмы, непосред-ственно регулирующие его политическую деятельность. Естественно,что политическую психологию более всего интересует эта «вершина»,ибо именно на ней проявляются качества лидера, определяющие прини-маемые им решения и оказывающие тем самым влияние на полити-ческую жизнь. Помимо рассмотренных выше когнитивно-интеллекту-альных и мотивационных, в том числе ценностных и идеологическихкомпонентов к ним относятся и такие индивидуальные психическиесвойства, которые как бы переходя с основания «пирамиды» на ее вер-шину, оказывают самостоятельное и весьма существенное воздействиена деятельность политиков и ее результаты. Различные политикимогут иметь сходные мотивы, убеждения, цели, не особенно разли-чаться по своему интеллектуальному уровню и используемым когни-тивным механизмам, но принимать при этом в сходных ситуацияхрешения, резко различающиеся по уровню своей адекватности ситуа-ции и результативности.

Политическая психология испытывает потребность в пониманиитакого рода различий, но наталкивается при этом на громадныетрудности. Фактически речь идет об анализе неопеределенного числапсихологических характеристик, образующих в совокупности неповтори-мую индивидуальность человека, переплетающихся друг с другом и неподдающихся при современном уровне науки четкой дифференциации иклассификации. Иллюстрацией этих трудностей может служитьпопытка американских психологов описать психологический обликпрезидентов США с помощью 110 определений (например, «умеренный,скромный, темпераментный», «дружественный, консервативный, холод-ный» и т.д.), сгруппированных в 14 агрегированных «укрупненных»характеристик24. Подобные исследования могут представлять опреде-ленный интерес для описания и сравнения психологии политическихдеятелей, однако их результаты не отличаются особой доказатель-

24 Simonton D.K. Op. cit. P. 678.

213

ностью, ибо набор анализируемых свойств достаточно произволен (по-чему их ПО, а не 55 или 220?) и не имеет ясных логических иметодологических оснований.

Более перспективной представляется дифферен-циация психологических свойств лидеров на круп-ные блоки, разделяемые по достаточно четкимоснованиям. Так, их можно, во-первых, подраз-делить на содержательные и процессуальныехарактеристики. Определенным содержанием, или

значением обладают мотивы, цели, ценности, убеждения человека, зна-ния и представления, формирующие в его психике образы дейcтвитель-ности. Процессуальные характеристики описывают как происходятосуществляемые человеком процессы познания, мышления, практичес-кого действия; к ним относятся его когнитивный, поведенческий,коммуникативный стили, в которых отражаются его темперамент,способности, сила воли, особенности эмоциональной сферы.

Во-вторых, психологические свойства лидеров целесообразно под-разделить на интрапсихические и поведенческие (имплицитные и экспри-цитные). К интрапсихическим относятся все компоненты психики -содержательные и процессуальные - образующие сознание, мышлениеи неосознанные переживания, мотивы, установки, к поведенческим -конативные компоненты установок, стиль поведения и общения.

Предлагаемая классификация подчинена задаче анализа психологи-ческого механизма принятия политических решений. Ее преимуществосостоит в том, что совмещение положенных в ее основу двухдифференцирующих принципов позволяет выявить взаимосвязи различ-ных компонентов этого механизма, отделить причины от следствий.

Проиллюстрируем сказанное на конкретном примере из областимеждународных отношений. Предположим, что президент США при-нимает решение достичь договоренности с Россией, предусматрива-ющей взаимное сокращение определенного вида вооружений. Посмот-рим, как выглядит процесс принятия этого решения в свете предло-женной классификации (см. таблицу 2).

Предлагаемую схему можно также использовать при прогнозиро-вании политических решений и позиций лидеров по конкретнымвопросам. На основе известных из прошлого опыта эксплицитныхданных о лидере аналитик-психолог может реконструировать картинуего внутрипсихических образований и процессов, регулирующих егополитическую деятельность, а затем, исходя из нее, предсказать егоповедение в прогнозируемой ситуации.

Наконец еще одно преимущество предлагаемой классификации сос-тоит в том, что она позволяет придать более точный смысл многимопределениям, используемым в обыденном языке для характеристикиполитиков. Подобные определения часто сбивают с толку своей се-мантической многозначностью. Например, если попытаться применитьходячую пару определений «умеренный-радикальный» к советским ре-форматорам постсталинского периода, сразу же обнаружится не-

214

Матрица психо-логическиххарактеристиклидеров

Таблица 2

Содержательные компоненты Процессуальные компоненты

Имплицитныекомпоненты

Убеждение в необходимостиразоружения, соответствующиеему ценности и политическиецели, знание об уровне воору-жений США и России, образроссийского руководства, егополитики и политической ситуа-ции в России, соответствующийпредставлению о возможностидостижения соглашения и конт-роля над его выполнением

Жесткость или гибкость (дина-мизм) политических представ-лений, уровень интегративнойсложности в восприятии гло-бальной ситуации; когнитивныйи интеллектуальный стиль; со-отношение эмоций и рацио-нального мышления

Эксплицитныекомпоненты

Публичные высказывания пре-зидента по вопросам российско-американских отношений иразоружения; принятые им по-зиции по конкретному содер-жанию предполагаемого согла-шения

Стиль диалога с российскимруководством; учет позицийпротивоположной стороны, спо-собность к уступкам и ком-промиссам; к суггестии (убеж-дению) и контрсуггестии

адекватность однозначных характеристик. И Хрущев, и Горбачевмогут восприниматься в зависимости от точки отсчета и как умерен-ные, и как радикальные реформаторы. Оценки окажутся более точны-ми, если признать, что Хрущев по своим убеждениям, ценностям и це-лям, по содержанию принимаемых принципиальных решений был гораз-до более умеренным реформатором, чем Горбачев 1987-1989 гг. Но попроцессуальным характеристикам, по стилю мышления и политическойдеятельности Хрущев был, скорее, «радикалом»: его решения (разобла-чить преступления Сталина, отдать Крым Украине, покрыть всюстрану полями кукурузы) носили импульсивный, «взрывной», часто непродуманный характер. Горбачев же, напротив, долго вынашивал своирешения, проявлял осторожность, колебания, нередко нерешитель-ность. Это не могло не сказаться на результатах его политики: с однойстороны, гласность, многопартийность и плюрализм, свободные выбо-ры, «новое мышление» во внешней политике радикально подорвалитоталитарный строй и изменили глобальную ситуацию, с другой -нерешительность и непоследовательность в проведении реформ и вовзаимоотношениях с партноменклатурой КПСС обернулись деструктив-ными последствиями для экономической и политической ситуации встране. Этот пример показывает, насколько сильно результативностьдеятельности лидера зависит от соответствия или рассогласованиямежду содержанием (мотивами, целями) его политики и ее процессу-альными политическими компонентами - стилем ее осуществления.

Отметим, что предлагаемый подход к анализу психологии лидер-ства не противоречит уже применяемым в науке, но скорее дополняет иуточняет их. Это относится в частности к «перечням» характеристиклидеров. Так, позиции цитировавшегося выше «перечня» М. Германн

215

Таблица 3

Сильная потребность во власти Слабая потребность во власти

Экстраверт Активная глобальная политикасовершенствования мировогопорядка (Т. Рузвельт, Ф. Руз-вельт, Кеннеди, Джонсон)

"Примиренческая» политика,обычно малоэффективная (Эй-зенхауэр)

Интраверт Политика замкнутых блоков(Вильсон)

Политика международного ста-тус-кво (Кулидж)

(см. с. 185) могут быть без труда распределены по клеточкам нашейтаблицы. Еще более детальный «перечень» предложен Е.В. Егоровой -в рамках разработанной ею «методики построения психологическогопортрета политических лидеров капиталистических государств». Вчисле выделяемых ею компонентов «портрета» одни - потребности,мотивационная сфера, система убеждений - относятся к имплицитнымсодержательным, другие - познавательные процессы, устойчивость кстрессу, отношение к неудачам, решительность - к имплицитнымпроцессуальным, третий - тактический аспект принимаемых решений,определяющий их конкретное содержание - к эксплицитным содержа-тельным, четвертые - стили руководства и межличностных отношений,«лингвистические и поведенческие характеристики личности, наблюдае-мые визуально» - к эксплицитным процессуальным25. Практически речьидет не о пересмотре принципов дифференциации психологических ком-понентов, но о замене однолинейного способа их расположения матрич-ным, позволяющим в какой-то мере отразить их соотношение вструктуре психики и поведения.

Подобный способ уже применяется в политико-психологическихконкретных исследованиях, правда, пока с учетом более ограниченногочисла компонентов. Например, Л. Этеридж анализировал психологиюамериканских президентов XX в. по двум параметрам: потребность вовласти, господстве над другими людьми и стиль общения с ними,определяя его по известной классификации К. Юнга как экстравертныйили интравертный (открытый или замкнутый). Этериджа интересовало,какое влияние оказывали различные сочетания этих качеств навнешнюю политику президентов. Полученные им результаты можнопередать следующей таблицей26 (см. таблицу 3).

Применяя нашу терминологию, можно сказать, что в данномслучае подтвердилось влияние на политику лидеров взаимодействиясодержательных (сильный или слабый мотив стремления к власти) ипроцессуальных (коммуникативный стиль) компонентов их психо-логии.

25 См.: Егорова Е.В. Ук. соч. С. 16-24.26 Etheredge L.S. Personality Effects on American Foreign policy, 1896-1968 // American

Political Science Review. 1978. Vol. 78. P. 443-451.

216

Важнейшая сущностная особенность политикисостоит в том, что она представляет собой процессвзаимодействия людей. Виды, уровни и линииэтого взаимодействия весьма многообразны, оно

охватывает отношения внутри больших социальных групп и междуними; международные и межгосударственные отношения, которые реа-лизуются главным образом на уровне государственного руководства, нотакже и на массовом уровне; отношения внутри малых контактныхгрупп, функционально осуществляющих политическую деятельностьили вовлеченных в нее, а также между такими группами. Взаи-модействие неразрывно связано с общением людей, причем психоло-гическая наука пока не достигла особой ясности в понимании взаимо-отношения между этими двумя понятиями. Одни концепции (например,интеракционизм Дж. Мида) фактически отождествляют их, в другихвзаимодействие признается лишь одной из сторон общения, наряду скоммуникативной (обмен информацией) и перцептивной (восприятиелюдьми друг друга) его сторонами.

Феномен лидерства, в том числе и лидерства политического, всущности представляет собой один из видов взаимодействия и общения.Словосочетание «одинокий лидер» выглядит абсурдным, лидером можнобыть только по отношению к другим людям. В политической пси-хологии интеракционистский подход к проблеме лидерства являетсяодним из наиболее распространенных; как отмечают авторы амери-канского учебника по этой дисциплине, для него характерно рас-смотрение отношения «лидер—его последователи» как единицы анали-за, он сконцентрирован на том влиянии, которое они оказывают друг надруга27.

Некоторые авторы выделяют свойства лидера, характеризующиеособенности его отношения к другим людям, его взаимодействия с нимив отдельный «социально-психологический» блок (наряду с мотивацион-ным, когнитивным и т.д.). Такая операция наталкивается на серьезныетрудности, пожалуй, даже превышающие те, которые, как отмечалось,возникают при любых попытках структурирования психики. Ведь реа-лизуемые в общении отношения между людьми являются тем «прост-ранством», в котором происходит формирование и функционированиебольшинства психических процессов. Мы видели, что из этих отноше-ний рождаются многие потребности и мотивы людей, в том числе те,которые специфичны для психологии лидерства; те же отношенияобусловливают процесс социальной идентификации. По даннымполитико-психологических исследований, мотивы, ориентированные насферу общения, могут быть доминирующими в психологии лидера. Неменее трудно отделить социально-психологические характеристики откогнитивных: объектом знаний лидера, его образов действительностиявляются другие люди или их общности, а такие знания представляютсобой перцептивную и коммуникативную стороны общения.

Для преодоления этих трудностей возможны два пути. Первый

27 Barber-Barry C., Rosenwein R. Psychological Perspectives on Politics. N.Y., 1986. P. 141.

217

Лидерство каквзаимодействие

состоит в выделении процессуальных, имплицитных и эксплицитныхчерт, характеристик психологии лидера, образующих коммуникативныйи перцептивный стили его отношений с другими людьми: общитель-ность или замкнутость, дар убеждения или подверженность влияниюдругих, доверие, подозрительность, эмоциональный или трезво рацио-нальный подход к ним и проч. и проч. Такие характеристики могутбыть определены как социально-психологические в узком смысле этогопонятия. К ним тесно примыкают «гибридные» образования, в которыхсоциально-психологические характеристики сливаются с мотивацион-ными, например инструменталистское, или основанное на эмпатииотношение к людям.

Второй путь состоит в том, что личность лидера рассматриваетсяне как таковая, а именно в ее отношениях, «связке» с другими людьми,это отношение и становится объектом социально-психологического ана-лиза. Избирая такой путь, мы сразу же сталкиваемся со значительнойразнотипностью такого рода отношений, невозможностью рассматри-вать их как единое целое. Одно дело «горизонтальные» отношениямежду различными лидерами (государств, партий), другое - «верти-кальные» между лидером, его последователями и массой, доверие кото-рой он стремится завоевать. Это «вертикальное» взаимодействие иобщение, в свою очередь, весьма неоднородно по своим механизмам исодержанию. По этим признакам их можно разделить на отношениялидер—масса, лидер—его активные сторонники (например, члены иактивисты возглавляемой им партии или движения, поддерживающегоего политический курс, высокопоставленные государственные служа-щие и военные) и отношения лидера с его «командой» (членами прави-тельства, партийным руководством, узкими группами помощников исоветников).

Поскольку на каждом из этих уровней отношений во взаимо-действии с лидером находятся субъекты, различающиеся по своиминтересам, целям, месту и роли в таком взаимодействии, логичноанализировать конкретно каждый из них. Так, психологические аспектывзаимодействия и общения лидеров государств исследуются в рамкахпсихологии международных отношений, выделившейся в особоенаучное направление. Социально-психологические отношения лидеров снаселением своей страны и политическим активом целесообразно рас-сматривать в рамках анализа соответствующих групповых субъектовсоциально-политической психологии (которым посвящены последующиеразделы книги). В контексте же данного раздела мы касаемся главнымобразом отношений, складывающихся в политических «командах».

На предыдущих страницах психология лидерства рассматривалась восновном как разновидность психологии индивидуальной. Такой подходсвязан с традицией политической психологии, главным объектомкоторой пока являются национальные лидеры - «первые лица» вгосударстве. В действительности субъектом лидерства, в том числелидерства национально-государственного, далеко не всегда являютсялица, формально облеченные высшей властью. Реальными индивиду-

218

альными лидерами становятся лишь деятели, обладающие соответст-вующими мотивационными, интеллектуальными и поведенческимикачествами - вряд ли этот тезис нужно иллюстрировать общеизвест-ными примерами. Когда таких качеств у формального лидера нет,лидерство фактически делегируется другому лицу или группе. Здесьтоже возможны различные ситуации. В условиях наследственной мо-нархии фактически лидером мог стать всемогущий «серый кардинал»(Ришелье, Борис Годунов, Бирон). Или же монарх, мало вмешиваясь втекущую политику, сохранял за собой роль высшей инстанции вопределении принципиального направления политического курса и ввыборе воплощающего этот курс лидирующего политика. В этихслучаях политика государства нередко приобретала неустойчивый ха-рактер, зависела от конъюнктуры, влияния на монарха его непо-средственного окружения и придворных интриг. В России такими чер-тами отличалось царствование Александра I и особенно - Николая II,последние годы которого отмечены уродливым явлением распутин-щины. Современная действительность свидетельствует о том, чтоподобные ситуации - пусть не в столь экстремальной форме -возникают далеко не только в условиях монархии.

В несколько иных формах сходные различия проявляются и вусловиях республиканско-демократических режимов - как президент-ских, так и парламентских. Достаточно сравнить тот след, который ос-тавили в истории своих стран Рузвельт и Черчилль, де Голль и Аде-науэр, Тэтчер и Пальме, с «вкладом» в нее более заурядных президен-тов и премьеров, например с бесконечной чередой глав часто сменяю-щихся кабинетов IV Французской или Итальянской республик. Недав-няя история свидетельствует о том, что независимо от институциональ-ных особенностей политического устройства, наличия или отсутствия внем предпосылок личной власти, национально-государственное лидерст-во может быть в разной мере индивидуальным или групповым. Тотали-тарные и авторитарные системы создаются под индивидуальноголидера, но и они в определенных условиях порождают олигархическое«коллективное руководство».

Особенности политического строя, конкретной исторической ситуа-ции и личностные качества национально-государственных лидеров -таковы факторы, определяющие соотношение индивидуального игруппового лидерства. Их перечень был бы, однако, неполным, если неучесть еще один фактор: объективно необходимое разделение труда восуществлении лидерских функций. Даже деспотический лидер, стремя-щийся лично контролировать все сферы жизни общества, не всегдаможет обойтись без консультаций с помощниками, лучше, чем он,знающих ту или иную сферы. Эта необходимость многократно воз-растает с усложнением экономической и социально-политической жизни,с повсеместно возрастающей ролью государства и политики в регу-лировании экономических и социальных процессов. Ныне невозможноединолично управлять государством так, как это делали Цезарь,Наполеон или Петр I. Функциональный фактор оказывает растущее

219

воздействие на институциональную структуру власти, на осущест-вление принятого в развитых странах принципа разделения властей и вто же время на неформальную дифференциацию внутри лидирующеймикрогруппы. Одним из наиболее типичных ее оснований являетсяразделение общеполитических и «экономических» функций, особеннонеобходимое в условиях модернизации и реформирования экономики.Глава государства делегирует всю экономическую политику компе-тентному специалисту (классический пример Аденауэр - Эрхардт). Ещеодно проявление действия того же фактора - обрастание высшейисполнительной власти обслуживающим ее экспертным аппаратом.Так, администрация и аппарат помощников президента России насчи-тывает несколько тысяч служащих. Сходные процессы происходят и запределами институтов государственной власти - в крупных партиях,профсоюзах, других общественных организациях.

Психологические аспекты отношений, складывающихся внутрилидирующих групп, несомненно, оказывают существенное влияние напроцесс принятия политических решений. Однако до настоящего време-ни они исследуются больше в рамках общей теории управления, социо-логии и социальной психологии, концепций групповой динамики, чем вкачестве специфического объекта политической психологии. Несомнен-но, механизмы лидерства, выявляемые этими научными направления-ми, действуют и в политической жизни. Так, широко признанная класси-фикация стилей руководства групповой деятельностью: авторитарный,демократический, устраняющийся — вполне применима к политическимлидерам. Тем не менее отношения в группах, осуществляющих полити-ческое лидерство, имеют свою специфику, связанную с маштабом иобщественными последствиями принимаемых решений, с влиянием наних идеологических ценностей и социальных интересов. Эту специфику,очевидно, должна была бы исследовать политическая психология, ноона мало интересуется подобными проблемами.

Представляется, что в рамках социально-политической психологиивзаимодействие внутри лидирующих групп могло бы изучаться в двухосновных аспектах.

Во-первых, с точки зрения влияния механизма этого взаимодейст-вия (стиля лидерства, распределения ролей и т.д.) на качество прини-маемых решений. Обычно решения, принимаемые коллективно, наоснове свободного сопоставления различных точек зрения, органи-зуемого демократическим лидером, считаются более адекватными, чемнавязанные авторитарным лидером, к которому подлаживаются егосотрудники. Роль «первого лица», однако, во всех случаях оченьвелика.

Политические психологи специально исследовали механизм реше-ния американской администрации, принятого в начале правления Дж.Кеннеди. Речь идет о военной акции против Кубы, совершенно бес-смысленной и приведшей к крупному политическому провалу. Эторешение фактически было принято небольшой группой высших чиновадминистрации и, как считают исследователи, явилось результатом

220

группового конформизма - явления, обстоятельно изученного социаль-ной психологией и вырастающего в присущую многим малым группамтенденцию к нивелированию индивидуальных мнений. В нем, видимо,реализуется присущее человеческой психике стремление к интеграции ссоциальной общностью, с «другими», которое особенно сильно прояв-ляется в ситуациях непосредственного общения и совместной деятель-ности (см. главу II). В рассматриваемом случае еще не набравшийсяполитического опыта новый президент, очевидно, поддался «общемумнению».

Как показывает советская история, «коллективное руководство»,объединяемое конформистским единством, стремлением избежатьразногласий и сохранить стабильность группы, ничуть не эффективнееавторитарной власти единоличного лидера. Достаточно напомнить околлективном решении направить войска в Афганистан. Вряд ли нужноспециально доказывать, что в политике в основе группового конфор-мизма лежит общность «базовых» идейно-политических ценностейлидирующей группы.

Эффективность группового взаимодействия зависит от того, вкакой мере оно обеспечивает «интегративную сложность» анализа ре-шаемой проблемы. Оптимальна ситуация, при которой лидер стиму-лирует столкновение позиций, акцентирующих различные ее аспекты исоответственно обеспечивающих различные варианты решения. Ноэтого недостаточно: в группе должен быть человек, способный сопос-тавить и «сложить», интегрировать различные мнения в целостную кар-тину и на этой основе предложить оптимальное решение. В идеалетаким человеком должен быть лидер, обладающий формальным стату-сом, дающим право ставить точки над «и». «Устраняющийся лидер», неспособный выработать собственное мнение, резко снижает эффектив-ность группового взаимодействия, нередко делает его безрезультат-ным.

В свете сказанного очевидна весьма неоднозначная роль компро-мисса в процессе группового взаимодействия. Компромисс компромиссурознь. Только что рассмотренная ситуация группового конформизмапредставляет собой как бы абсолютный компромисс - члены группыбессознательно авансом подавляют собственные мнения, чтобысохранить единство. Компромисс политически эффективен, если онпредставляет собой целостное решение, учитывающее разные стороныпроблемы, и различные мнения, но основанное на достаточно четкомвыборе приоритетов и целей. Компромиссы же, основанные намеханическом соединении различных, в том числе взаимоисключающихпозиций, ценностей, целей, приводят к противоречивым или бессодер-жательным, чисто бумажным псевдорешениям, подрывают стабиль-ность и последовательность политического курса. Такими компромисса-ми изобилует российская политика в посттоталитарный период.

Во-вторых, внутригрупповое взаимодействие можно изучать с со-держательной точки зрения - как соединение подходов, ориентирован-ных на единую цель, но основанных на различных профессионально-

221

ролевых и ценностных приоритетах. В современном мире соответству-ющая ситуация складывается в странах с отсталой, неэффективной икризисной экономикой, пытающихся преодолеть отсталость и выйти науровень наиболее развитых стран. Технико-экономическая отсталость вбольшинстве таких стран тесно связана с тоталитарным или авторитар-ным политическим строем: государственная власть в той или иной мересращивается с экономическими структурами, заставляет их обслужи-вать свои интересы, пытается командовать ими и тем самым тормозитэкономическое развитие. Поэтому стремление к экономическомупрогрессу сливается с борьбой за демократию.

Дискредитация социалистического пути модернизации, не приводя-щего, как показал исторический опыт, к экономическому процветаниюи полностью подавляющего демократию, повсеместно повысила прес-тиж альтернативного пути: перехода к свободной рыночной экономике.В странах Западной и Центральной Европы с относительно отсталой(Италия, Испания, Португалия) или ранее частично огосударствленнойэкономикой (ФРГ), где для такого перехода существовали солидныеэкономические, социальные и психологические предпосылки, двуединаязадача демократизации и рыночной модернизации решались довольнолегко; иначе обстояло дело в большинстве республик СССР, ряде странВосточной Европы и третьего мира, где таких предпосылок былонамного меньше. Модернизация, означает здесь радикальную ломкуустоявшихся экономических и социальных структур и в то же время неможет привести к быстрому и массированному росту благосостояния,требует значительных жертв как от части связанных со старойсистемой элитарных, так и особенно от массовых слоев. Передлидирующими группами этих стран возникала трудно разрешаемаядилемма: как обеспечить политически реформирование экономики, кольскоро оно - во всяком случае на первых, наиболее трудных своих эта-пах - не может опереться на достаточно широкую социальную под-держку, как совместить его и нужно ли вообще совмещать с функцио-нированием демократических институтов, с политическим плюрализ-мом?

Разумеется, такая формулировка проблемы носит теоретико-аналитический характер. В реальной же жизни она решалась на основеиной «логики», в зависимости от хода политической борьбы, состава иполитической идеологии группировок, осуществляющих государствен-ную власть. Уже имеющийся опыт позволяет поставить вопрос, имею-щий прямое отношение к теме наших размышлений: какой тип поли-тического лидерства и взаимодействия в лидирующей группе оптималендля решения проблем переходного периода?

Более или менее ясен один из компонентов ответа: переход «полу-чается», если непосредственная разработка и осуществление реформдоверяется команде квалифицированных специалистов, а политическоеих обеспечение берет на себя носитель высшей власти. Гораздотруднее однозначно определить, каким должен быть этот политическийлидер и какими методами должен он выполнять свои функции.

222

В качестве образца успешного и относительно быстрого решенияпроблем модернизации в современной российской публицистике нередкопреподносится опыт Чили. Своеобразие этого опыта заключается втом, что рыночная модернизация оказалась здесь побочным продуктомподавления начавшейся мирной социалистической революции и приходак власти контрреволюционной террористической военной диктатуры.Глава хунты генерал Пиночет, жестоко расправившись с левосоцио-листическими силами и поддерживавшей их частью общества, пол-ностью делегировал экономическую политику группе университетскихлиберальных экономистов, преодолевая при этом сопротивление своихколлег по хунте, предпочитавших сохранить за собой (в соответствии собычной практикой «генеральских» латиноамериканских режимов) ко-мандные позиции в экономике. По словам лидера реформаторской груп-пы экономиста С. де ла Куэдра, твердость Пиночета - «случайность,совпадение, почти чудо»28. Очевидно, Пиночет рассчитывал, что разви-тие рыночных сил и экономические успехи укрепят его власть. И...ошибся: эти процессы через полтора десятка лет, напротив, размылипочву диктатуры и привели к установлению демократического режима.Если же обратиться к позициям де ла Куэдра и его коллег-либералов,трудно не задаться вопросом: как либеральные интеллектуалы моглипредложить свои услуги (а дело обстояло именно так) одной из самыхкровавых в истории Латинской Америки диктатур, покрывшей странусетью концлагерей и пыточных камер? Какими бы соображениями онини руководствовались, очевидно, что для этого надо было обладатьнезаурядной глухотой и слепотой к тому, что происходит в стране, ккрови, и смертям и страданиям многих тысяч чилийцев. Скорее всего,профессиональные приоритеты и ценности (либеральное экономическоекредо) сочеталось у чилийских реформаторов с полной индифферент-ностью к ценностям гуманистическим, попросту говоря, к судьбамреальных людей. Модернизация Чили была осуществлена под руковод-ством лидирующей группы, организованной по принципу разделениятруда между топором и компьютером - между авторитарным лидером-палачом и «высоколобыми» интеллектуалами с последовательно техно-кратическим менталитетом.

Исходя из опыта Чили и ряда других успешно модернизирующихсястран третьего мира, некоторые российские политологи выдвигаютидею авторитарного пути реформирования России. Логика их рассуж-дений состоит в том, что временная отсрочка демократизации и утвер-ждение авторитарной политической власти позволили бы стране отно-сительно быстро проскочить этап «шоковых» реформ, а их успех создалбы условия для восстановления демократии. В наши задачи не входитанализ этой проблемы во всех ее аспектах, в контексте нашей темыважно лишь констатировать отсутствие в составе реформистскогороссийского лидерства психологических предпосылок для реализацииавторитарного пути. Проще говоря, Ельцин - не Пиночет, а Гайдар,Федоров и Чубайс, видимо, сильно отличаются психологически от де ла

28 Сегодня. 1994. 8 апр.

223

Куэдра. Правда, российский президент не чужд авторитарного стиля,но он затрагивает лишь процессуальную сторону его деятельности -методы принятия и осуществления решений. В содержательном же,ценностном плане Ельцин - популист-демократ. Он ни разу не пыталсяустановить собственную единоличную власть, даже когда для этогосоздавались благоприятные условия (в августе 1991 и в октябре1993 г.), не хотел отказываться от демократических правил игры. Вменталитете команды Гайдара заметен элемент технократизма (выра-жавшийся, например, в относительно слабом внимании к социальнымпроблемам), но весьма трудно представить ее действующей в рамкахжестко авторитарного террористического режима. Само ее появлениена политической сцене - результат демократизации. Людей, психоло-гически готовых ввести такой режим, нетрудно найти в лагереантиельцинской оппозиции, но зато весьма трудно ожидать от нихпроведения рыночных реформ.

Сторонники авторитарного пути могут сослаться на слабуюрезультативность реформаторского лидерства в России. И они будутправы, однако корни этой слабости вряд ли правильно видеть в отказеот насилия и соблюдении определенных демократических норм. Скорее,она во многом объясняется отсутствием продуманного взаимодействиявнутри лидирующей группы, соответствующего принятой ею демокра-тической ориентации. Такая ориентация предполагает, с одной сторо-ны, необходимость компромисса между приоритетами экономическойэффективности реформ и приоритетами социальными - минимизациейжертв, приносимых населением, достижение минимального консенсусавласти с массовыми слоями. С другой стороны, ориентация нарыночные преобразования предполагает, что они должны проводитьсяшироким фронтом, охватывать все уровни экономической структуры(например, в Чили были отменены все льготы, квоты и привилегии дляпредприятий, характерные для государственно-административногоруководства экономикой). В России ни в 1992 г., ни в 1993-1994 гг. небыло соответствующего этим задачам четкого распределения ролейвнутри исполнительной власти: министры-реформаторы инициировалилишь отдельные направления рыночных реформ, параллельно теми жевопросами занимались президент и его администрация, социальныепроблемы решались спорадически под давлением конъюнктурныхфакторов либо не решались вообще, практически отсутствовал диалогс обществом. В 1994 г. с изменением состава правительства ориентацияна реформы оказалась еще менее обеспеченной институционально иполитически.

Не касаясь здесь других, не менее существенных аспектов россий-ской ситуации, отметим лишь, что отсутствие сколько-нибудь проду-манной системы взаимодействия внутри лидирующей группы (или ееподгруппами) является одной из основных ее особенностей.

Возвращаясь к «чилийской модели», стоит констатировать, что вы-бор между репрессивно-террористическим и относительно демократи-ческим вариантами модернизации невозможно основывать на чисторациональных критериях эффективности. В конечном счете он основан

224

и на базовых ценностях, которые принимает политическое руководствои которые отражают психологические предпочтения достаточно широ-ких социальных групп. Для того чтобы арестовывать и убивать несо-гласных с принятым политическим курсом, нужно обладать опреде-ленными психологическими качествами, которых, по-видимому, «нехватает» у российских руководителей. Считать ли это их слабостьюили достоинством - вопрос, который каждый решает для себя, исходяопять же из своей личной морали и системы ценностей. Автору болеедолгий, извилистый, сопряженный с попятными движениями, изнури-тельный, но относительно мирный путь модернизации кажется все жеменьшим злом, чем пролегающий через новый ГУЛАГ и море крови.


Глава V

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК:ПСИХОЛОГИЯ ВЫБОРА

Психика и поведение человека суть продукты биологических исоциальных обстоятельств. И в то же время в рамках этих обстоя-тельств человек реализует свою субъективность, свое собственное Я,свободу своих мыслей, решений и поступков. Соотношение детерми-низма и свободы - одна из центральных проблем философии и всех науко человеке. Чрезвычайно важна она и для социально-политическойпсихологии. В ходе всемирно-исторического процесса постепенно - хотядалеко не прямолинейно - расширялось поле свободы, амплитудаальтернативных возможностей самоопределения человека, его отноше-ния к общественно-политической действительности. В подавляющембольшинстве современных обществ люди выбирают те мотивы иценности, цели и средства, ту линию поведения, которыми они руковод-ствуются в общественно-политической жизни. А также в той или иноймере созидают новые цели, ценности и поведенческие установки.Какие объективные и субъективно-психологические факторы определя-ют этот выбор и это созидание? В какой мере он является сознатель-ным, рациональным и в какой совершается спонтанно - под влияниемустоявшихся стереотипов, неосознанных потребностей и эмоций,социального окружения? Каков психологический механизм выбораобщественно-политических позиции? Таковы главные вопросы, которыебудут рассмотрены в этой главе.

1. Политический актив:вовлеченность в систему властиДля социально-политической психологии наиболь-ший интерес представляют два типа личного игруппового выбора. Во-первых, выбор человекомуровня и форм своей вовлеченности в обществен-

но-политическую жизнь. Крайние точки континуума таких уровней иформ, с одной стороны, активное участие в этой жизни, осмысление еекак главной сферы деятельности человека, с другой - полное отчужде-ние от нее, принятие роли пассивного объекта социальных и политичес-ких процессов. Этот выбор лежит в основе упоминавшейся выше услов-ной дифференциации членов общества на лидеров, активистов и массу,а также и весьма подвижной, неустойчивой дифференциации самой мас-сы по признаку большей или меньшей вовлеченности в общественно-политическую жизнь. Он же проявляется в существующем в любомобществе разделении людей по степени их интереса к политике (см.главу I).

226

Два типа вовле-ченности

Второй выбор определяет конкретную общественно-политическуюпозицию или ориентацию человека, основанную на одной из системидейно-политических ценностей, существующих в обществе. Оба этивыбора взаимосвязаны. Уровень психологической и практическойвовлеченности людей в жизнь общества влияет на определенность ипоследовательность их идейно-политического выбора: чем меньшечеловек интересуется политикой, тем более аморфны, бессистемны,неустойчивы его политические взгляды. В то же время отчуждение отгосподствующих в обществе конвенциональных систем ценностей иформ политической жизни может означать психологическую готовностьк активной альтернативной, вне- или антисистемной общественнойдеятельности (именно такими были психологические предпосылки такназываемых неформальных движений в ряде стран).

Условия обоих типов выбора определяются характером политичес-кой системы. Понятно, что наиболее полные возможности для них даютобщества, где право на выбор является действующей конституционнойнормой, существует представительная демократия, идеологический иполитический плюрализм. Но даже и в условиях деспотических режи-мов существуют различия между теми, кто искренно поклоняется иревностно служит власти, и теми, кто старается держаться подальшеот нее или питает осознанную или эмоциональную враждебность кгосподствующему порядку. Психологический выбор возможен даже вусловиях полного отсутствия выбора форм общественно-политическогодействия: мыслить и чувствовать, как известно, не запретишь.

Уровень вовлеченности людей в общественно-политическую жизньобусловлен достаточно сложной системой факторов. Обычно он возрас-тает в периоды бурного обновления общественных отношений, когдапроисходит взлет социальных ожиданий масс, создающий психоло-гические предпосылки для политической мобилизации вокруг новыхцелей. Такие ситуации складывались в СССР в 20-х - начале 30-хгодов, в Западной Европе после окончания второй мировой войны, вряде стран третьего мира после обретения ими независимости. Впериоды стабилизации системы, когда политическая жизнь приобретаетрутинный характер, а также в трудные времена кризисов обычнопроисходит спад массовой политической активности. В первом случаепотому, что она не находит точек приложения, во втором - из-за грузадавящих на людей материальных забот.

Помимо таких ситуационных факторов на масштабы вовлеченностив общественную жизнь влияют факторы структурные. Они коренятся вособенностях социальной деятельности, присущих каждому обществу.В странах, где эта деятельность является монополией политическойвласти и осуществляется исключительно под ее контролем, послетолько что упоминавшихся фаз массовой политической мобилизациивовлеченность приобретает инструментальный характер. Частичноона совпадает с обыкновенной службой в бюрократических институтахпартийно-государственной власти и подчиненных ей псевдообществен-ных организациях, частично - выполняет функцию политического иидеологического контроля, «рычага» аппаратного влияния в толще

8* 227

общества. Чем более широкие контингенты людей охватывает такаявовлеченность, тем более она является формально-символической,практически сводится к демонстрации преданности власти. Такой былавовлеченность миллионов рядовых членов КПСС и сотен тысяч еенизовых «активистов».

В странах с развитым гражданским обществом широкое распро-странение получает вовлеченность, которую можно назвать ценностно-ориентированной. Ибо она направляется прежде всего теми ценнос-тями, которые вырабатываются различными социальными группами впроцессе осознания ими своих интересов и предпочтений. Самодея-тельная, независимая от институтов власти активность таких социаль-ных субъектов - отличительная особенность гражданского общества. Ихотя она чаще всего развертывается вокруг конкретных проблем -общенациональных или локальных и групповых - и не претендует научастие в «большой политике», даже противопоставляет себя ей, онатак или иначе влияет на деятельность партий и органов власти. Даннаяформа социальной активности эволюционирует относительно незави-симо от уровня активности политической и представляет собой один изважнейших механизмов саморегулирования общества, связей междугражданами и органами власти.

Ценностно-ориентированный характер носит, разумеется, не толь-ко такая неполитическая социальная деятельность. В условиях много-партийности соответствующий тип вовлеченности присущ рядовымчленам и активистам политических партий, особенно оппозиционных ине имеющих больших шансов прорваться к власти. По данным неко-торых эмпирических исследований, существует положительная корре-ляция между политической активностью человека и уровнем его психо-логической вовлеченности в профессиональную трудовую деятель-ность, особенно если она предполагает участие в принятии решений,затрагивающих других людей1. Таким образом такую активность мож-но рассматривать как проявление особых психических черт личности:ее способности и потребности активно воздействовать на социальнуюсреду.

Инструментальный «службистский» тип социально-политическойвовлеченности отнюдь не исключительная особенность бюрократичес-ки организованных политических режимов. В обществах с развитойпредставительной демократией он сосуществует с ценностно-ориенти-рованным типом, нередко даже в психологии одних и тех же людей. Впсихологическом плане эти типы различаются прежде всего лич-ностной мотивацией, побуждающей к прямому участию в общест-венно-политической жизни.

Мотивы инструментальной вовлеченности частоне отличаются от тех, которые определяют вы-бор профессии и осуществление избранной профес-сиональной деятельности. Как известно, такими

1 Sobel R. From occupational involvement to political participation: an exploratory analysis //Political behaviour. 1993. Vol. 15. N 4. P. 339-359.

228

Вовлеченностьи мотивация

мотивами для очень многих людей являются стабильность профес-сионального положения, гарантии определенного социального статуса иего роста и удовлетворительные доходы и условия труда. Положениегосударственного, партийного или профсоюзного чиновника по всемэтим параметрам обладает значительными преимуществами. С однойстороны, оно является «чистой», беловоротничковой профессией и обес-печивает статусную принадлежность к «среднему классу». С другой,хотя приносимый им доход ниже того, который может дать, например,предпринимательство, он более гарантирован, меньше, чем в боль-шинстве других видов деятельности, зависит от способностей и удачи,элемент риска здесь минимален. Вертикальная социальная мобиль-ность, повышение в должности носит в бюрократических учрежденияхв значительной мере рутинный, автоматический характер. Со всемиэтими преимуществами связаны типологические особенности инстру-ментально вовлеченных: среди них много людей, не ощущающих всебе какого-либо призвания или особых способностей и в то же времяне склонных к инициативе, риску, не имеющих активной жизненнойпозиции. Так, в Советском Союзе в аппарат часто вербовались выпуск-ники вузов, не проявившие себя в учебе, но зато делавшие успешнуюкомсомольскую карьеру, ИТР и научные сотрудники, не имеющиеособых перспектив в своей профессии, секретари и члены парткомов,фактически выполнявшие подсобные управленческие функции приадминистрации предприятий. В качестве несколько экзотического, нодостаточно характерного примера можно назвать весьма известного в70-80-х годах деятеля, который был послом, заведующим Отделом ЦККПСС, руководителем государственного туристического ведомства, аначал свою карьеру в качестве актера и секретаря партбюро провин-циального театра. Говорят, он по привычке гримировался передприемами в посольстве.

Разумеется, материальное благополучие и стабильность, карьеране исчерпывают мотивации инструментальной вовлеченности. Боль-шую или меньшую роль в ней играет потребность во власти, причемсовсем не обязательно выражающаяся в надежде прорваться к еевершинам. Психологически достаточно привлекательной может быть ипринадлежность к системе политической власти, участие в этойсистеме, выступающее как способ социального самоутверждения лич-ности, ее выделения из массы простых смертных. Особенно в условияхтоталитарно-авторитарного бюрократического строя, при которомвластвующая номенклатура командует не только в политике, но и вовсех других сферах жизни общества, обладает многочисленнымиматериальными и социальными привилегиями и является по сути делаединственной социальной группой, осуществляющей реальную власть.

Существенное психологическое отличие инструментальной вовле-ченности от ценностно-ориентированной состоит в том, что ценностныйуровень мотивации играет в ней подчиненную, служебную роль. Она нетребует глубокой интериоризации личностью какой-либо системыценностей, достаточно хотя бы формально демонстрировать верностьофициальной идеологии, выражающую лояльность системе. В странах

229

с развитой демократической культурой даже это условие не всегдаявляется обязательным, ибо высшим приоритетом признается праволичности на собственное мировоззрение. Поэтому в демократическихстранах существует довольно четкое деление на политиков, исповеду-ющих идеологию своей партии, находится ли она у власти или воппозиции, и чиновников, от которых требуют лишь добросовестноговыполнения профессиональных обязанностей. В период, когда будущийфранцузский президент В. Жискар д'Эстен был министром финансов,один из высокопоставленных служащих его министерства - экономист ичлен Коммунистической партии, публиковал в коммунистической прессестатьи, естественно, антиправительственной направленности. Узнав обэтом, Жискар попросил чиновника-коммуниста печататься под псевдо-нимом, чтобы избежать двусмысленной ситуации - ему и в голову непришло применить какие-либо санкции к своему политическомупротивнику.

Конечно, и в капиталистических странах подобная идеологическаятерпимость - явление далеко не постоянное и не повсеместное, а внекоторых звеньях госаппарата (например, в спецслужбах и военномведомстве) и вовсе невозможное. В условиях же тоталитарно-автори-тарных порядков идеологическая «выдержанность», конформизм -непременное условие пребывания в аппарате. Поэтому хотя она, какотмечалось, может носить чисто внешний, демонстративный характер,как и любое ролевое требование (см. главу III), она нередко накла-дывает отпечаток на психологию личности, во всяком случае наценностный уровень ее сознания.

Любопытной иллюстрацией различий между двумя типамивовлеченности может служить сравнение реакций различных групп,вовлеченных в общественную жизнь, на новые идеологические ориен-тиры выдвинутые советской перестройкой. В 1988 г., когда в странеуже существовала гласность и полным ходом осуществлялась полити-ческая реформа Горбачева, на эту тему был проведен опрос среди уча-стников неформальных (т.е. самодеятельных, не связанных с властью)общественных движений и функционеров аппарата КПСС. Партийныеработники наиболее широко поддержали политические цели, выдвину-тые Генеральным секретарем и его окружением: «социалистическоесамоуправление народа», «социалистическое правовое государство». Вотношении же целей, в то время не санкционированных официально, ноуже выдвигавшихся демократическим движением, позиции групп резкоразошлись. Так, 51,4% неформалов и только 23,6% партработниковвысказались за многопартийную систему (т.е. отказ от неограниченнойвласти КПСС), соответственно 64,2 и 33,3% - за ликвидацию партий-ного контроля за средствами массовой информации2. Таким образом,если в аппарате больше носителей инструментальной вовлеченности,принимающих лишь те новые ценности, которые провозглашаются на-чальством, то самодеятельные активисты гораздо более восприимчивы

2 Амелин В. Неформалы, интеллигенция, партактив: политические ориентации // Общест-венные науки. 1989. № 4. С. 201.

230

к ценностям альтернативным. Неформальные движения в тот период восновном еще не имели «антисистемной» политической направленности(почти половина их участников не поддержала требования многопар-тийности), но присущая им ценностная мотивация обусловливалаих большую свободу от идеологии, выражавшей интересы систе-мы.

Приведенные данные интересны и в другом отношении. Несмотряна укоренившийся конформизм аппаратчиков и их корпоративнуюзаинтересованность в сохранении властных привилегий КПСС, от од-ной четверти до одной трети представителей данной группы выска-зались за перемены, прямо подрывающие эти привилегии, фактическиприняли вне- или антисистемные ценности. Это показывает, что даже вусловиях лишь начавшей размываться тоталитарно-авторитарной сис-темы принадлежность человека к аппарату власти совсем не обязатель-но означала его невосприимчивость к ценностям, этой власти оппозици-онным. Человеческая психика неизмеримо богаче ролевых норм, дикту-емых властными функциями, на мотивы индивида могут оказыватьвлияние любые ценности, существующие в обществе, особенно те, ко-торые усиливаются в нем под воздействием динамики общественныхнастроений. Отношения власти порождают инструментальную вовле-ченность, но этой зависимости чужд жесткий однолинейный детер-минизм.

Фактором, противодействующим такому детерминизму, являетсяидентификация политиков и чиновников с потребностями и интересамиосновной массы членов общества (этот тип социальной идентификациирассматривался в главе IV). С расширением социальных функций госу-дарства в мотивах осуществляющих их людей все чаще эти потреб-ности и интересы доминируют над карьерными, стяжательскими,корпоративно чиновничьими или партийными. Во всех странах бюро-кратический менталитет и коррупция - явления достаточно распростра-ненные, но не определяющие целиком психологию всех, кто работаетна государственной службе. В странах с развитой и укоренившейсядемократической культурой специалист, обладающий высокой профес-сиональной этикой и чувством социальной ответственности, - нередкаяфигура в госаппарате. Подобные качества часто сочетаются с отсутст-вием политической ангажированности: честный судья или полицейский,экономист или социолог, служащий в органах управления - это часточеловек с гуманистическими ценностями, видящий свою профессиональ-ную задачу не в службе государству, но в служении людям, обществу.В распространенности подобного социально-психологического феноменасказывается общий уровень развития социэтальных демократически-гуманистических ценностей. Одним из последствий движения за новые«постматериальные» ценности, охватившего западные общества в 60-70-х годах, стал приход в институты власти людей, отвергшихтрадиционный тип политики, подчиненный борьбе за власть и «долюпирога», ориентированных психологически на социально-конструктив-ную и социально-творческую работу. Подобная мотивация вряд листала господствующей, она сосуществует с традиционными - полити-

231

канскими, бюрократическими и стяжательскими, - но во всяком случаезавоевала значительные позиции.

В России, где государственная служба веками рассматривалась какспособ «кормления», а позднее стала важнейшим компонентом тотали-тарной системы, для развития такой ценностной мотивации политиков ичиновников существуют значительные социально-культурные препятст-вия. Крах тоталитаризма, коммерциализация общественного организмаи ослабление «вертикали власти» привели не к демократизации государ-ственного управления, но к превращению его в поле свободной игрычастных и мелкогрупповых интересов. «Хватательный рефлекс» овла-дел множеством старых и «новых» - экс-демократических - политиков ичиновников. Без массированного прихода в аппарат властей людей свысокой профессиональной этикой и с мотивацией ориентированной наценности социальной ответственности российское общество вряд лисможет решить проблемы формирования подлинного демократизма иэффективной системы управления.

По мнению политического психолога А.И. Юрьева, «политическаяработа в парламенте... является частным случаем трудовой профессио-нальной деятельности. Предмет этого труда - состояние населениярегиона, государства»3. Этот тезис не вызывает сомнений и можетбыть отнесен не только к парламентской, но и к любой политическойработе. Для психолога, однако, важно не столько подвести политичес-кую деятельность под какую-то более общую категорию, сколькоразобраться в ее специфической психологической структуре, а в нейодно из центральных мест занимает мотивация. Как известно, мотива-ми любого труда могут быть его материальные и социальные результа-ты для работающего (заработок, статус), интерес к самому процессутруда и решению трудовых задач, самоосуществление и самоутверж-дение личности, потребность в принадлежности к социальной общности(трудовому коллективу), в общении. Все эти мотивы в тех или иныхпропорциях присутствуют и в работе политика, но от других видовтрудовой деятельности ее отличает та специфическая роль, которуюиграет в ней мотивация власти.

Американский политический психолог Дж. Барбер, проведя эмпи-рические исследования мотивации членов конгресса штата Коннекти-кут, выявил у них четыре типа доминирующих мотивов. Для однихконгрессменов таким мотивом была политическая карьера, для других,игравших пассивную роль в законодательном процессе, — потребность водобрении своих коллег, для третьих — чувство долга, морально-этические ценности (по нашей терминологии, их отличала ценностно-ориентированная вовлеченность), для четвертых - интерес к содержа-нию самой законодательной деятельности, к подготовке законов4.

По этим данным получается, что мотив власти или, по крайнеймере, стремление к повышению статуса во властных структурах, былприсущ только части законодателей. Сам по себе он не является какой-

3 Юрьев А.И. Введение в политическую психологию. СПб., 1992. С. 143.4 Barber J.D. The Lawmakers. New Haven, 1965.

232

то исключительной особенностью политиков: этот мотив можетпроявляться и у людей, занятых в производстве, науке, военном деле иво многих других сферах деятельности. Существенно, однако, то, чтонезависимо от своих исходных личных мотивов любой активный поли-тик (а к таким принадлежат три из четырех типов, выделенных Барбе-ром) для их реализации вынужден овладеть какой-то позицией всистеме власти и заботиться об ее удержании. Такая позиция, выража-ется ли она в каком-то посте, иерархическом статусе или членстве ввыборном органе, в формальном или неформальном лидерстве впартии, движении, парламентской фракции, реализует ли она властьиндивидуальную или групповую (партии, «команды»), необходима дляосуществления политических целей и ценностей. Для одних политиковвласть - самоцель, для других - средство и выступает в качествепредмета инструментальной потребности. Но и в том и в другом случаеполитик может вовлечься в борьбу за власть, и чем острее инапряженнее эта борьба, тем больше шансов, что данный вид вовле-ченности и стимулирующая его цель - одержание победы, наклады-ваясь на все другие мотивы, в конце концов перекроет их и станетдоминирующим мотивом в деятельности политика.

Наблюдая активных участников реальной политической жизни, невсегда легко различить, что у них первично, что вторично: борются лиони за власть, чтобы осуществить определенные общественно-полити-ческие цели, или эти цели, напротив, являются лишь средствомзавоевания или укрепления власти. При этом не имеет большогозначения, как оценивает свои мотивы сам политик, ибо, как мы виделина примере лидеров, он вполне может приукрашивать их не толькоперед публикой, но и перед самим собой.

Вовлеченность в борьбу за власть может совер-шенно не соответствовать первичным намерениями целям политиков. В Российском Верховном Со-вете в период 1991-1993 гг., наверняка, было не-мало людей, которых привело туда стремление

принять участие в решении судеб страны, реализовать те ценности ицели, которые они считали соответствующими ее интересам. Однаконарастание конфликта между различными течениями в парламенте,между парламентским большинством и президентом привело к тому,что для многих его участников расширение собственной власти иоттеснение противоположной стороны превратились в самоцель, кото-рой подчинялись их позиции по конкретным социально-экономическим иполитическим вопросам. В результате парламент оказался недееспо-собным в выполнении своей главной - законодательной - функции.Подобные ситуации свидетельствуют о весьма существенной ролимотивации политиков в динамике политических конфликтов.

Конфликт - явление, органически присущее общественно-поли-тической жизни, и его исследование выходит за рамки одного лишь пси-хологического анализа. Очевидно, что влияние конфликтов на функцио-нирование и развитие общества весьма неоднозначно. Столкновениепозиций по проблемам, стоящим перед обществом, в принципе

233

Вовлеченностьи политическиеконфликты

позволяет выявить различные социальные интересы и в конце концовприйти к их согласованию, к решению, приемлемому для большинства.Бесконфликтное политическое развитие обычно обусловлено монопо-лией на власть определенных общественно-политических сил и рано илипоздно ведет к застою и кризису. В той мере, в какой конфликт связанс выработкой альтернативных решений, он содействует выборуоптимального с точки зрения широких общественных интересов вариан-та и тем самым рационализации политического процесса. Наконец,конфликт полезен для политического развития в том смысле, в какомконкуренция полезна для экономики: состязание различных политичес-ких группировок нередко ведет к выявлению той из них, деятельностькоторой наиболее адекватна ситуации и потребностям общества.

В то же время общественному сознанию всегда была очевиднадеструктивная роль политических конфликтов. В своих наиболееострых формах они ведут к дестабилизации и распаду общественногоорганизма, к резкому ухудшению условий жизни людей, способны пере-растать в гражданские и международные войны, порождать насилие,террор, нести страшные лишения и смерть множеству людей. В отли-чие от цивилизованной политической конкуренции подобные силовыеконфликты нацелены на физическое устранение и подавление против-ника и часто ведут к установлению деспотической власти над своим идругими народами, к экономическому и социальному, нравственному иполитическому регрессу. Но даже и не приводя к столь трагическимпоследствиям, а просто никак не разрешаясь в продолжение длитель-ного времени - многих лет, десятилетий, они способны воспроизводитьв обществе или в международных отношениях состояние перманентнойнапряженности, кризиса.

С психологической точки зрения, одним из важнейших факторовразвития деструктивных конфликтов является определенный тип поли-тической мотивации. Для него характерно неограниченное и неконт-ролируемое доминирование в политике мотивов и интересов власти.Нетрудно убедиться в том, что этот тип мотивации господствовал вподавляющем большинстве обществ в течение длительных историчес-ких эпох, широко распространен он и в наше время. Его обслуживаетинструментальная вовлеченность в политику. Инструментально вовле-ченному политику и чиновнику безразлично, что делает власть, полез-ны ли ее действия для общества: ведь он служит ей в основном радисобственного блага.

Лишь на том этапе цивилизационной эволюции, на котором воз-никли ценности демократии и прав личности, появились определенныемеханизмы, ограничивающие и контролирующие стремление к власти.Эти механизмы встроены в политическую и правовую культуруобществ, в которых существует представительная демократия. В тоймере, в какой ценности и нормы этой культуры интериоризированыполитиками, они способны превращаться в мотивы, конкурирующие смотивами личной власти, карьеры, корыстолюбия или придавать имсоциально-конструктивную цивилизованную форму. Одной из такихнорм является верность конституционному порядку. Как показал еще

234

3. Фрейд, культура играет роль цензора по отношению к импульсам истрастям, возникающим в бессознательной сфере психики. Именно вэтой сфере рождается страсть власти.

Ограничителем этой страсти является и определенный типценностно-ориентированной вовлеченности в политику. А именно тот, воснове которого лежит эмпатия. Политик, действительно мотиви-руемый интересами блага и безопасности своих сограждан, психо-логически защищен этой альтруистической мотивацией от эгоис-тических - личных или корпоративных - страстей.

Перед аналитиком, исследующим посттоталитарные общества вРоссии и других республиках бывшего Союза, неизбежно возникнетвопрос: почему эти общества не сумели воспользоваться обретеннойполитической свободой и преимуществами представительной демокра-тии, почему политическая деятельность в них так мало связана синтересами основной массы населения?

Ответ более или менее очевиден: он кроется в психологическихустановках, относительно независимых от сегодняшних политическихвзглядов людей и сформированных тоталитарной культурой. В рамкахэтой культуры единственным ограничителем личных и групповыхамбиций были интересы иерархической системы власти, практически неподчиненные ни закону, ни чисто декоративному конституционномупорядку, ни интересам членам общества, рассматривавшимся лишь как«винтики» системы. Откуда же могли люди, оставшиеся в политике илипришедшие в нее в посттоталитарный период, почерпнуть нормыправового и демократического общественного порядка, психологичес-кую установку на эмпатию к согражданам? Разрушение старойвластной иерархии имело для многих из них лишь один психологическийэффект: освобождение уже ничем не контролируемых теперь эгоисти-ческих страстей и амбиций. Эта культурно-психологическая ситуацияоказала сильное влияние на характер и динамику личных конфликтов вряде посттоталитарных обществ.

Культура цивилизованного разрешения конфликтов ориентированана расширение поля общественного консенсуса. Это, однако, не означа-ет установки на достижение консенсуса любой ценой. Механическоеэклектическое соединение противоположных, взаимоисключающих сис-тем ценностей, принципов общественного устройства либо невозможно,либо, если его все же пытаются осуществить, ведет к деструктивным,дезорганизующим общество процессам. Не может быть полутотали-тарного, полудемократического общества или экономики, сочетающейрыночные принципы с неограниченным диктатом государства. Попыткивырастить таких кентавров - и об этом свидетельствует опыт России идругих экс-тоталитарных стран - чреваты параличом в функционирова-нии и развитии общества. Консенсус конструктивен в тех случаях,когда он основан на компромиссе между реальными общественнымипотребностями. Например, между экономической эффективностью исоциальной справедливостью, свободой и общественным порядком.Именно такой тип консенсуса обеспечил стабильность и поступательноеразвитие многих современных обществ.

235

2. Ценностно-ориентированная вовлеченность:активисты массовых движенийАнализ мотивов и типов поведения, характери-зующих инструментальную вовлеченность в об-щественно-политическую жизнь, не представляетбольшого труда. Властолюбивые амбиции, карье-ризм или корыстолюбие политиков и чиновников увсех на виду. Обыденное представление о полити-

ке как «грязном деле» с незапамятных времен стало расхожей истиной.Гораздо труднее распознать лишенную личной корысти ценностно-ориентированную вовлеченность. Даже самый честный и идейныйдеятель не избегает подозрений, что он движим какими-то тайнымипомыслами или занят излечением личных психологических травм. Да ив действительности, как отмечалось выше, идейные мотивы нередкопереплетаются или сливаются с «инструментальными». Подобные труд-ности побуждают обратиться к таким формам ценностно-ориентирован-ной вовлеченности, в которых она представлена в максимально «чис-том» виде, сопряжена с такой активностью, которая по самому своемухарактеру не может приносить ее участникам каких-либо персональныхвыгод.

Можно полагать, что именно такой является деятельность многихнизовых активистов и рядовых участников массовых общественных иполитических движений и некоторых партий. Речь идет о такихдвижениях и партиях, которые не претендуют на власть (или не имеютбольших шансов ее достичь) и не имеют иных возможностей обеспе-чить своим участникам и членам какой-либо материальный или социаль-ный статус. Разумеется, и у таких партий или движений есть своилидирующие группировки и аппарат, и действуют механизмы внутри-партийной или внутридвиженческой карьеры. Однако эти возможностикрайне ограниченны, чаще всего не слишком привлекательны по своимматериальным и профессиональным (условия труда) характеристикам.Подавляющее большинство рядовых активистов не имеют ни возмож-ностей, ни желания продвигаться по иерархический лестнице своихорганизаций. И в то же время их общественная деятельность частоприносит им материальный ущерб, ведет к физическим и нервно-психо-логическим перегрузкам, нарушает, а то и вовсе подрывает семейнуюжизнь. О такого рода фактах подробно рассказывается, например, всоциологическом исследовании, посвященном активистам возникших наволне забастовочного движения 1989 г. в угольных районах СССРсвободных шахтерских профсоюзов5.

Какие же мотивы направляют такую форму общественной актив-ности? По мнению исследователя «неформальных» движений периодаперестройки О.Н. Яницкого, их наиболее глубокой психологической мо-тивацией были потребности в самореализации личности, в проявлении

5 См.: Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Шахтеры-92: Социальное сознание рабо-чей элиты. М., 1993. С 88-92.

236

Мотивыактивности:«действоватьвместе»

ее индивидуальности, в самостоятельно конструируемых, разнообраз-ных, эмоционально насыщенных социальных связях, общении6. Дейст-вительно для человека, чьим уделом является повседневная рутинанеинтересного труда и однообразных семейных обязанностей, общест-венная активность - сфера приложения личностных сил и способностей;она радикально обогащает содержание жизни, наполняет ее новымсмыслом. Как объясняла свое участие в неформальном движении однаиз «героинь» Яницкого - молодая женщина из Омска, оно означало длянее разрыв с прежним образом жизни: «живешь как клуша - муж,ребенок...»7

Стремление к самоосуществлению или самоутверждению вместе стем объясняет многое, но далеко не все. Ведь «бескорыстная» соци-альная активность - далеко не единственно возможный их способ.Самоосуществляться и самоутверждаться можно и в более «эгоис-тических», лучше вознаграждаемых занятиях. По данным эмпирическихисследований, многие активисты возникшего в 1990 г. движения «Демо-кратическая Россия» впоследствии1 ушли из него в бизнес. Так же посту-пила и часть активистов-шахтеров8. У них мотив самоосуществлениядействительно был ведущим, и они искали оптимальную сферу егореализации. Но для тех, кто остался в движении, он, очевидно,таковым не был. Или дополнялся и перекрывался другими мотивами.

Обогащение социальных связей личности, которое Яницкий нарядус самоосуществлением выделяет в качестве мотива активности «не-формалов», более, на наш взгляд, специфично для этого социально-психологического типа. Но и данный мотив - лишь одно из проявленийболее общей «базовой» черты психологии активистов: ориентации ихмотивов на интеграцию в социальную общность. Доминирующая впсихике тенденция к включению в общность может осуществлятьсяразными способами, в том числе через полное подчинение группе и еелидерам, неограниченный конформизм по отношению к ним, утратусобственного я. В рассмотренных примерах она носит иной характер:социально-интегративная тенденция (или потребность в принад-лежности, по терминологии А. Маслоу и его последователей) соеди-няется с потребностью в индивидуальном самоосуществлении, точнее,самоосуществление достигается через соответствующий ему уровеньинтеграции.

Проиллюстрируем этот несколько абстрактный тезис описаниемпсихологии рабочих активистов, принадлежащим авторам уже упо-минавшегося исследования о шахтерах. «Видно, - пишут они, - чтошахтеры отождествляют себя с движением, что они готовы добро-вольно принимать его дисциплину при одновременном согласии с правом

6 См.: Яницкий О.Н. Социальные движения: 100 интервью с лидерами. М., 1991.С. 49, 50.

7 Там же. С 162-163.8 См.: Новые социальные движения в России: по материалам российско-французскогоисследования. М., 1993. С. 70. Далее: Новые общественные движения в России;Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 87.

237

на разномыслие, свободу обсуждений и критики... Поддержка линиидвижения и принятие авторитета лидеров не становятся здесь насилиемнад внутренними установками отдельных людей»9.

«ДемРоссия, - говорила одна из активисток этого движения, - даетлюдям выразить себя, всем вместе участвовать в конкретных дейст-виях. За два года жители Москвы сумели увидеть, сколько их едино-мышленников». По словам другой активистки, «из людей ушел страх.Они знают, что все вместе они сила. Люди осознали свое место вполитической жизни страны»10. Формула «все вместе» чрезвычайнохарактерна для психологии активистов - она выражает ценностную,аффективную и поведенческую установку на формирование активной,действующей общности и включение в нее. Эта социально-интегра-тивная установка становится основной целью комплекса норм иценностей, интериоризируемых личностью. Так, по наблюдению иссле-дователей, «свойства и личностные особенности» шахтерских активис-тов свидетельствуют, что они обладают сознанием «людей, которыечувствуют себя не просто индивидами, но участниками движения, ощу-щают свою ответственность за это движение и ответственность переддвижением». Восприятие движения как высшей ценности, чувствоответственности за его судьбу воздействует на характер дискуссий иразногласий, возникающих в среде активистов. «Обсуждения и споры,которые ведут шахтеры, направлены не на самовыражение... нопрежде всего на поиск эффективного решения, на возможно болееполный учет всего практически полезного в разных взглядах»11.

В социально-политической психологии интегративная тенденция,деятельность по созиданию и воспроизводству действующей чело-веческой общности, разумеется, может возникать и развиваться толькона основе определенных социальных ценностей, общественных илиполитических целей. Этим такие общности отличаются, например, отобщностей культурных, объединяемых не какими-либо общими целями,но лишь стилем жизни и поведения (например, молодежных группи-ровок вроде хиппи или рокеров).

В России конца 80-х-начала 90-х годов массовые демократическиедвижения возникли на волне протеста против власти КПСС и команд-но-бюрократической системы, сохранявшихся в условиях реформ свер-ху, проводимых партийно-государственным руководством СССР. Их за-стрельщиками были люди, еще до возникновения движения психологи-чески ориентированные на борьбу с системой: диссиденты, наиболеенепокорные и сопротивляющиеся начальству наемные работники. «Такдальше жить невозможно» - таков наиболее осознанный мотив участни-ков движений. Их общими и довольно абстрактными ценностями былисвобода, демократия, рыночная экономика. Общность, выступавшая вформе движения, воспринималась как орудие общественного действия,борьбы, способной изменить общественно-политическую ситуацию.

9 Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 77.10 Новые социальные движения в России. С. 39.11 Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 77.

238

Главной же целью как для участников политических движений, так - взначительной мере - и для нового рабочего актива было свержениевласти КПСС.

Дальнейшая судьба этих движений позволяетлучше понять их главные социально-психоло-гические характеристики. После августовскогопутча 1991 г. и ухода КПСС с политической сце-ны непосредственная политическая цель демокра-тического движения была достигнута. Для «Демо-

кратической России» это означало кризис целей - дальнейшее осуще-ствление демократических и рыночных преобразований стало функциейпрезидента и правительства. Значительные трудности испытало инезависимое рабочее движение: если на первых этапах его борьба заэкономические и социальные интересы трудящихся естественно слива-лась с борьбой против коммунистической власти, то с приходом к влас-ти демократов идейно-политические установки рабочих лидеров побуж-дали их к поддержке правительства Ельцина-Гайдара, а ухудшениеположения трудящихся под влиянием проводимых реформ ограничиваловозможности такой поддержки. Обнаружилась слабость когнитивнойсоставляющей всего демократического движения: вынужденное перей-ти от борьбы «против» к участию в конструктивной работе, в созданииновых общественных отношений, оно оказалось к этому не готовым, несмогло занять самостоятельную ясную позицию в тех ожесточенныхполитических схватках, которые развернулись вокруг темпов и методовпроведения реформ.

Движение, ориентированное лишь на конкретные цели и неспособное после их достижения выдвинуть новые, обречено на распад иисчезновение. В России демократическое движение испытало глубокийкризис; по своему влиянию, способности организовать массовые акции,политическим связям «Демократическая Россия» мало напоминала вес-ной 1994 г. ту мощную силу, которая практически сорвала августовскийпутч. Но говорить об исчезновении движения было бы неверно:сохранилось ядро активистов, которые были его цементирующей силойс момента возникновения. И хотя эти люди в значительной мередезориентированы и не имеют - особенно после декабрьских выборов1993 г. — сколько-нибудь ясной программы действий, они вносят свойвклад в политическую жизнь. Об этом свидетельствует хотя бы тароль, которую демократы сыграли в избирательной кампании либе-ральной политической группировки «Выбор России», получившей,несмотря на поражение на выборах по партийным спискам, наиболеемногочисленную фракцию в Государственной думе. А также те усилия,которые предприняли лидеры «Выбора России», чтобы привлечьдемороссов во вновь сформированную ими в 1994 г. партию.

Чем же объяснить относительную устойчивость активного ядрадвижения, хотя и сильно сократившегося за годы реформ, его выжи-ваемость в крайне трудных и неблагоприятных условиях, при отсутст-вии общепризнанных популярных лидеров, разработанной идеологии ипрограммы, при постоянных внутренних конфликтах и расколах

239

Нравственно-эмоциональнаяоснова мотива-ции

высшего руководства? Думается, что главной причиной являетсяпрочность ценностной ориентации этой общности: ценности, глубокоинтериоризованные активистами, позволили им сохранить свою спло-ченность и верность движению. Причем речь здесь идет не столько отаких программных общественных ценностях, как демократия и рынок,которые с самого начала носили во многом абстрактно-символическийхарактер и в значительной мере поблекли под влиянием опыта 1992-1994 гг. Большее значение имеют нравственные ценности, моральныйдолг, формирующий установку личности на посильное, но активноевмешательство в процессы, происходящие в обществе, готовностьпротивостоять явлениям, эмоционально воспринимаемым как негатив-ные, противоречащие принятым ею нормам и идеалам. Общие идейно-политические установки играют в этой психологической ситуации какбы роль когнитивного ориентира, помогающего осознать, рационализи-ровать имеющие нравственное происхождение эмоции, потребность в«правильном», нравственном общественном устройстве. Именно о такойоснове мотивации демократических активистов свидетельствует харак-терное для многих из них отталкивание от участия в институцио-нальной, т.е. партийной, парламентской политике, хотя они и признаютее необходимой, оказывают поддержку близким им по ориентацииполитикам, проводят их избирательные кампании. Отторжение полити-ки они сами объясняют сомнением в возможности ее соединения снравственностью. Пытаясь объяснить свое представление о ролидвижения по сравнению с политическими партиями, один из активистов«Демократической России» сказал: «партия - это механизм, которыйработает, а движение - это совесть, которая, наверное, не должна что-то делать, она должна предупреждать человека о том, чего делать ненужно»12.

3. Вовлеченность в общественно-политическую жизньи проблема группового субъектаВыше были рассмотрены формы личностнойвовлеченности людей в общественно-политичес-кие процессы. Очевидно, что подход к феноменувовлеченности и, говоря шире, к проблеме выбо-ра социально-политической позиции, так сказать,

со стороны личности является необходимым, но в то же время не-достаточным. Человек активно вовлекается в общественную жизнь и вполитику не в качестве изолированного индивида (такие случаи возмож-ны лишь как редкое исключение), но путем установления формальныхи неформальных, социально-психологических связей с другими людьми,с общностью. Или, как мы видели на примере массовых движений,участвует в создании такой общности. Поняв, кто и почему вовлека-ется в ту или иную общность или создает ее, мы должны ещевыяснить, что представляет собой сама эта общность, каковы

12 Новые общественные движения в России. С. 29.

240

Субъектныеи субъекто-образующиегруппы

психологические механизмы ее возникновения, функционирования иэволюции, ее социально-психологические качества, например уровеньсплоченности, гомогенности, способность к активным действиям. Ибодействующая общность - это не механическая сумма индивидов, ноособое относительно самостоятельное образование, обладающеесвоими собственными психологическими свойствами и оказывающееобратное влияние на индивидуальную психологию.

Ставя вопрос таким образом, мы подходим к проблеме групповогосубъекта социально-политической психологии. Как отмечалось в дру-гом месте книги, группа, как и личность, является наделенным собст-венной психологией действующим лицом на общественной и поли-тической сцене.

Социальная группа - одно из основных понятий общественныхнаук. При этом разные научные дисциплины и школы подходят копределению и классификации групп со своих собственных теоретико-методологических позиций. Группы различают по объему: большие,малые, среднего уровня, по объективному месту в системе производст-венных отношений (классы в марксистском понимании этого термина),по другим социально-экономическим критериям (уровень дохода, про-фессии), этнонациональным, географическим, культурным признакам. Вконтексте данной работы наибольший интерес представляет подход кгруппам как субъектам общественно-политического действия иклассификация их именно по этому критерию.

Наиболее полно и последовательно черты субъектности выраженыу тех групп, которые самым принципом, мотивами и целями своегообъединения непосредственно вовлечены в общественную и полити-ческую жизнь. Такие группы различаются по масштабам: они могутбыть малыми, или контактными, - например, политические «команды»,лидирующие группировки и низовые ячейки партий, движений, полити-ческих течений, парламентские фракции - и относительно большими:членский состав и активные сторонники партий и движений, членыпрофсоюзов и других массовых общественных организаций. Многие изтаких функционально вовлеченных групп являются институциональ-ными: например, политическая партия, особенно если она имеет свойфиксированный членский состав, является одновременно и политичес-ким институтом и группой большего или меньшего объема. То же самоеможно сказать о государственном аппарате, хотя его роль как субъектасоциально-политической деятельности неодинакова в различныхнационально-исторических ситуациях. В тех странах, где, как отмеча-лось выше, политики (депутаты, министры и другие высшие руководи-тели) четко отделены от чиновников, исполнительный аппарат психоло-гически характеризуется инструментальной или в наиболее квалифици-рованной своей части профессиональной вовлеченностью в политику иоказывает влияние в основном лишь на технические (как делать), но непринципиальные политические решения (что делать). В странах снеразвитой партийно-политической структурой (например, в России, вомногих странах третьего мира) госаппарат превращается в мощную и

241

самостоятельную политическую силу, наиболее влиятельную частьполитической элиты.

Непосредственным субъектом общественно-политической деятель-ности являются и те институциональные организации, которые форми-руются с целью защиты интересов социальных групп, существующихвне и независимо от сферы такой деятельности. К ним относятсяпредпринимательские, профсоюзные, лоббистские, этнонационалъные(обычно представляющие национальные меньшинства), молодежные идругие неполитические общественные организации. В социологическойи политологической литературе их нередко называют «группыинтересов» или «группы давления». Они, несомненно, участвуют вобщественно-политической жизни, но в основном вмешиваются врешение лишь тех вопросов, которые непосредственно затрагиваютпредставляемую ими социальную или профессиональную категорию.Правда, в определенных, особенно кризисных ситуациях общественно-политическая роль таких организаций, как предпринимательские илипрофсоюзные, может резко возрастать, в некоторых же странах проф-союзы составляют массовую базу политических партий. Однако пос-кольку речь идет о массовых общественных организациях, субъективнововлеченными в общественно-политическую жизнь являются в них - покрайней мере в большинстве случаев - лишь лидеры, активисты иработники аппарата. Основная же масса в основном играет рольпотенциальной и часто довольно пассивной «базы поддержки» этихлидирующих группировок, а часто и вовсе не связана с нимипсихологически.

Более сложно оценить «субъектность» тех больших общественныхгрупп, которые различаются по своему положению и месту в со-циальной структуре общества, а также по национальной или наци-онально-государственной принадлежности. К ним относятся нации,классы, социальные слои (страты). Поскольку такие группы сущест-вуют независимо от воли образующих их людей, их можно называть«объективными».

В марксистской, да и не только в марксистской, литературе оклассах, о «народных массах» принято говорить как о реальных субъек-тах исторического процесса, наделять их волей, мотивами, целями.Несомненно, любая большая социальная группа обладает определен-ными потребностями и интересами. Очевидно и то, что эти потребностии интересы оказывают громадное воздействие на политическуюдеятельность; институты власти не могут существовать, опираясьтолько на насилие, не имея активной или пассивной поддержки тех илидругих групп общества. Без такой поддержки не могут возникать идействовать сколько-нибудь влиятельные общественные и полити-ческие организации. В современном обществе любое политическоерешение принимается в интересах каких-то групп общества.

Все это, однако, не означает, что «объективные» массовые группыявляются субъектами общественно-политической деятельности в томже смысле, что институты, организации и индивиды, специально этойдеятельностью занимающиеся. Прежде всего потому, что большая

242

часть масс большую часть времени не думает об общественно-полити-ческих проблемах и крайне мало и спорадически участвует в каких-либообщественных и политических действиях. В политических партияхпочти во всех странах участвует лишь незначительное меньшинствонаселения.

Не могут большие «объективные» социальные группы быть субъек-том и по другой причине. Имманентным качеством субъекта являетсяспособность осуществлять целеполагание и целенаправленную деятель-ность; чтобы выступать в роли «единицы действия», субъект долженобладать минимумом психологического единства, целостности. Лебедь,рак и щука из басни — это, несомненно, группа, но, конечно же, несубъект. Политическая группа, будь то «команда», фракция, партия илигосударственный орган, состоит из людей, которые могут иметь разныепозиции по тем или иным вопросам, но они не могли бы действовать наполитической арене, если бы не обладали тем минимумом единстваволи, который необходим для принятия и осуществления решений.Большие национальные и социально-экономические группы такойцелостностью не обладают. У них, несомненно, есть свои интересы, новходящие в них люди осознают и понимают эти интересы по-разному.Принято считать, что если арифметическое большинство группы, нап-ример взрослого населения страны, проголосовало за какое-то решение(утвердить конституцию, выбрать президентом определенного канди-дата), оно тем самым выразило свою волю. Однако такое толкованиеверно лишь с точки зрения юридически закрепленной конвенциональнойнормы («правило 51%»), но сомнительно с точки зрения строгого социо-логического и социально-психологического анализа. Ибо оно сбрасываетсо счета мнение проголосовавших иначе или не участвовавших вголосовании избирателей, которые, в зависимости от норм закона овыборах, могут составлять около половины или даже большинствоэлектората. Субъектом такого решения в действительности являетсяне группа, а лишь та ее часть, которая в соответствии с принятымиюридическими правилами считается достаточной для его принятия. Налюбых демократических выборах голоса членов больших социальныхгрупп - избирательного корпуса в целом, классов, профессиональных идругих сообществ раскалываются между кандидатами от разныхпартий: это свидетельствует о том, что ни одна из таких групп неимеет ни единого представления о своих интересах, ни единства воли,необходимого субъекту действия.

Итак, большие группы, существующие на основе объективной эко-номической, социальной, этнической, национальной, демографическойдифференциации людей, не являются в строгом смысле субъектамисоциально-политической психологии и регулируемой ею деятельности.Это, однако, не значит, что психология и действия реальных субъектовнезависимы от тех социально-психологических процессов, которые про-исходят внутри таких групп, от осознаваемых на основе внутригруп-пового общения общих потребностей и стремлений входящих в нихлюдей. Ходячее выражение: «такая-то партия или политик выражаютинтересы такого-то класса, слоя и т.д.» весьма неточно, ибо они

243

выражают, во-первых, не только эти, но и свои собственные интересы,во-вторых, выражают групповые интересы по-своему, в соответствии ссобственным пониманием, не обязательно разделяемым группой какцелым. Но данное выражение не вовсе лишено смысла, ибо конкретноесодержание политических решений и политического курса, деятель-ность общественной организации в той или иной мере формируется изсодержания реальных социальных интересов. Когда большевики в1917 г. совершили политический переворот в России, они стремилисьзахватить власть и осуществить общественные преобразования, кото-рые, следуя своей идеологии, считали соответствующими интересам«пролетариата». Но, выдвигая лозунги выхода из мировой войны ипередачи земли крестьянам, они использовали реальные интересыгромадной массы населения страны. В демократических странах любаяпретендующая на массовое влияние партия включает в свою програм-му осмысленные и сформулированные ею групповые интересы, отража-ющие те настроения и предпочтения, которые рождаются на массовомуровне, и в то же время пропагандируют в массах свое понимание этихинтересов.

Не представляя собой непосредственных субъектов общественно-политической деятельности, «объективные» (социально-экономические,национальные, демографические, территориальные) группы формируютнеобходимые социальные и психологические условия и предпосылкидеятельности таких субъектов, соединены с ними системой прямых иобратных связей. Поэтому такие группы можно назвать субъекто-образующими. Эту субъектообразующую роль разные макрогруппывыполняют в весьма различной степени. Например, в дореформеннойцарской России у крепостного крестьянства она была близка к нулю, ау дворянства и особенно у аристократической его части относительновысокой. У рабочего класса развитых стран в середине XX в. она былазначительно большей, чем на ранних этапах индустриализации. У на-ций, обладающих демократическим государственным устройством,субъектообразующие функции развиты на порядок выше, чем у тех,которые живут в условиях деспотического или тоталитарного режима.

В данной связи стоит заметить, что современную представитель-ную демократию вообще можно охарактеризовать как систему, созда-ющую оптимальные условия для субъектообразующей деятельностимассовых социальных групп. Такое определение может показатьсяизлишне усложненным, однако оно, возможно, более адекватно, чемоснованное на буквальном понимании слова «демократия» - властьнарода. В условиях парламентского или президентского режима властьосуществляет не народ, а политическая элита, которая в социальном ипсихологическом отношениях не тождественна и не может бытьтождественной ни с народом в целом, ни с одной из образующих егомассовых групп. Как свидетельствует опыт демократических стран, неможет быть такого тождества и между «народными избранниками» иизбирателями. Однако в зависимости от конкретных национально-исто-рических ситуаций эти массовые социальные группы могут оказывать

244

большее или меньшее влияние на субъектов власти, в большей илименьшей степени осуществлять по отношению к ним субъекто-образующую функцию.

Масштабы осуществления этой функции зависятне только от характера политического строя, нои от определенных социально-психологическихкачеств массовых социальных групп. Главнымдетерминантом субъектообразующей способности

групп является характер внутригрупповых связей.Наименее развиты эти связи у групп, которые могут быть

определены как типологические. Их общность - как, например, у техже русских крестьян середины XIX в. - выражается главным образом втипологическом сходстве социальных, социально-психологических икультурных черт входящих в них людей. Их групповые связи замы-каются в основном в рамках непосредственной социальной среды -семейной, локальной. У таких групп могут быть общие культура,морально-этические нормы и ценности, обыденная жизненная фило-софия, но у них нет институтов и организаций, способных представлятьих на общественно-политической арене, нет и своей ориентированнойна целенаправленное действие системы социально-политических воз-зрений.

Более высоким уровнем развития внутригрупповых связей отли-чаются идентификационные группы. Эти группы обладают групповымсамосознанием: они идентифицируют себя как общности социэтального,национально-государственного или регионального масштаба, у вхо-дящих в них людей имеются определенные (хотя и различные) пред-ставления об общегрупповых интересах и потребностях. Однако они невладеют механизмами и процедурами систематизации этих потреб-ностей и интересов, их «перевода» на язык социально-политических про-грамм и концепций, формирования в своих собственных рамкахобщностей, способных действовать на социэтальной и политическойарене. Настроения и потребности таких групп учитываются различ-ными политическими силами и используются в политической борьбе, носами они отчуждены от всех этих сил, не делегируют защиту своихинтересов какой-либо из них. К данному типу относится большинствомассовых социальных групп постсоциалистического российского общест-ва - прежде всего рядовые наемные работники, но также и частники —предприниматели, которые в своем большинстве не определились всоциэтально-политическом пространстве, не верят ни государственнойвласти, ни партиям, не имеют представительных и влиятельных кор-поративных организаций.

Высшего уровня внутригрупповых связей достигают группы, обла-дающие качеством солидарности. Оно выражается в том, что боль-шая или, во всяком случае, значительная часть группы проявляет спо-собность к объединению на общей идейно-политической платформе иформированию своих собственных институтов и организаций. Такимуровнем общности обладают во многих странах различные слои

245

Уровни группо-вой общности

предпринимателей, некоторые этнонациональные группы. В сов-ременной России к этому уровню ближе всего основная часть государ-ственной бюрократии: ее платформой, правда, нигде полностью иоткрыто не сформулированной, является защита своих властных преро-гатив; ей не надо создавать каких-то особых групповых организа-ций, так как она изначально организована самим аппаратом государ-ства.

Предлагаемая типология, разумеется, весьма условна, ее задача -моделировать зависимость субъектообразующей функции группы отинтенсивности и структуры внутригрупповых связей. В реальной жизниназванные типы редко существуют в чистом виде, скорее преобла-дают «промежуточные» группы, объединяющие черты «соседних»типов.

По сравнению с «объективными» массовыми группами гораздоболее развитыми субъектообразующими и иногда субъектными качест-вами обладают добровольные общественные и политические ассоциа-ции. Поскольку они создаются ради достижения каких-то политическихцелей или систематического отстаивания определенных социальныхинтересов, целеполагание и целенаправленная деятельность - необхо-димое условие их существования. Однако вопрос о том, насколькотакие ассоциации могут выступать в роли массового субъекта, не имеетоднозначного ответа - вернее, он зависит от конкретных ситуаций.

Это хорошо видно на примере политических партий. В обществах,где существует политический плюрализм, они представляют собой доб-ровольные ассоциации, обладающие довольно сложной, многоуровневойструктурой. Если говорить только о крупных, имеющих массовоевлияние партиях, их политика осуществляется на основе взаимодейст-вия таких малых, средних и больших групп, как лидеры, актив, партий-ный аппарат и масса относительно устойчивых сторонников и избирате-лей. В партиях с фиксированным членством просто сторонники отлича-ются от обладателей партийных билетов. Субъектные качества ярковыражены у лидеров, актива, партийных деятелей разного уровня, чтоже касается рядовых членов партий, дело обстоит по-разному. Впартиях, требующих от своих членов высокого уровня политическоймобилизованности и дисциплины (например, в организованных попринципу «демократического централизма» массовых компартиях),рядовые партийцы активно участвуют в политической деятельности. Вдругих массовых партиях членство носит чисто формальный характер(например, в британской лейбористской партии, в которой существуетколлективное членство профсоюзов, рядовые члены последних чащевсего никак не участвуют в партийной работе). Такие пассивные илиформальные члены партий, как и массы сторонников и избирателей,представляют собой субъектообразующие группы: чтобы сохранить ихподдержку, партийное руководство должно учитывать их настроения ипозиции по конкретным политическим проблемам, но они не являютсяактивно действующими лицами на политической сцене. Такие жеразличия существуют и между массовыми неполитическими обществен-ными организациями: одни из них отличает высокая массовая актив-

246

ность, в других масса выполняет функцию пассивной (и не всегдаустойчивой) «базы поддержки» активного ядра.

Означает ли все сказанное выше, что массо-вого группового субъекта социально-полити-ческой психологии, общественного и полити-ческого действия вообще не существует?Напротив, можно утверждать, что такой субъ-ект не только вполне реален, но и играет клю-чевую роль во всем общественном развитии.

Ими являются массовые социальные и политические движения. Вышепроблемы движений затрагивались в связи с вопросом о психологии ихактивистов. Теперь же попытаемся дать краткую характеристикусоциально-психологических параметров данного феномена.

Один из наиболее известных исследователей социальных движенийфранцузский социолог А. Турен считает их действующими лицами(«актерами») процесса самопроизводства общества. Смысл этой идеизаключается в том, что движение есть такая форма коллективной дея-тельности, посредством которой социальные общности устанавливают,по выражению Турена, «контроль над историчностью», т.е. вмешива-ются в ход истории. Это вмешательство становится возможным пото-му, что социальные движения носят конфликтный и наступательныйхарактер: они оспаривают те или иные параметры существующихобщественных отношений и культурных моделей и тем самымвыступают как факторы изменений13.

Социальные движения являются массовым групповым субъектом,хотя они и не подходят под определение группы как имеющей опре-деленные границы и относительно устойчивой общности людей. Общ-ность, охватываемая движением, обычно чрезвычайно подвижна: сос-тав его участников постоянно меняется, то расширяясь, то сужаясь;форма его существования - более или менее спорадические акции,которые могут многократно возникать и прекращаться в течение болееили менее длительного времени, но могут быстро и необратимо пойтина убыль, затухнуть вместе с самим движением. Эти черты движенияобъясняются их массовым характером: масса не в состоянии вся фазу ив течение длительного времени отдаваться общественной или полити-ческой деятельности.

Вместе с тем именно эти особенности движений позволяют им выс-тупать в роли подлинного массового субъекта и фактора социально-политических изменений. Движение - это действие, а действие, вкотором непосредственно участвует масса, способно оказать гораздоболее сильное и быстрое влияние на ситуацию, чем пассивные, институ-циональные формы вовлеченности масс в общественно-политическуюжизнь (как, например, голосование на выборах). Движение выражаетсяв таких действиях, как забастовки, демонстрации, митинги, и еслимасса их участников достигает некоей критической точки, в стране,

13 См.: Турен А. Введение к методу социологической интервенции // Новые социальныедвижения в России. С. 9-10.

247

Движения как субъ-ект социально-по-литической психо-логии

городе или регионе возникает принципиально новая психологическаяатмосфера, которая становится самостоятельным фактором полити-ческих решений.

Мы не можем здесь обстоятельно рассматривать социально-психо-логические механизмы динамики общественно-политических движений,их мотивационные, когнитивные, аффективные и другие аспекты14.Социология и социальная психология общественных движений - весьмаширокое направление научных исследований, в его рамках сформи-ровалось немало школ и концепций. Стоит отметить, что попытки обос-новать некую общую теорию движений или их типологию наталкива-ются на трудности, связанные с чрезвычайным многообразием этогофеномена. История знает как движения, ориентированные на достаточ-но определенные программные цели, так и таких целей не имеющие,выражающие лишь протест против тех или иных институтов, соци-альных явлений; движения «против» и движения «за»; хорошо организо-ванные и стихийные. С точки зрения рассматриваемого здесь вопроса огрупповых субъектах социально-политической психологии, важно преж-де всего понять, чем движение психологически отличается от другихвидов массовых общностей и как оно соотносится с другими еесубъектами.

В отличие от социально-экономических, культурных, региональ-ных, этнических, профессиональных групп, движение представляет со-бой общность, объединенную общим действием. Такое действие озна-чает сближение людей, интенсификацию социально-психологическихсвязей общения между ними, причем связей, не «заданных» обстоя-тельствами, не навязанных общей судьбой, но конструируемых имисамими. В движениях проявляются не только те конкретные потреб-ности и интересы, которые приводят к их возникновению, но иглубинная социально-интегративная потребность, присущая человеку.Мы видели ее проявление у активистов движения, но и основная массаих участников испытывает то же ощущение слитности с большейобщностью людей, способной «действовать вместе», активно вмеши-ваться в ход событий. В движении личность на какое-то время преодо-левает свою изоляцию, отчуждение от других, незнакомых людей и вто же время возрастает ее чувство социального достоинства - человекощущает себя частью коллективной силы. С этим связан тот повы-шенный эмоциональный тонус, который обычно характеризуетмассовые акции.

Массовое движение может возникать как принципиально новаяобщность, черпающая своих участников из различных социальныхгрупп, и может быть связана генетически с интересами какой-то опре-деленной социальной или этнической группы. Примером движенийпервого типа могут служить экологические движения, второго-

14 В отечественной литературе психологии общественных движений посвящен большойраздел книги А.И. Юрьева «Введение в политическую психологию». См. также:Ди-лигенский Г.Г. Феномен массы и массовые движения // Рабочий класс и совр. мир.1987. № 3.

248

массовое рабочее движение. По отношению к нему рабочий классявляется субъектообразующей группой. Другие субъекты социально-политической психологии - партии, группы активистов могут бытьзачинщиками и организаторами движений, а в других ситуациях созда-ются самим движением, представляют собой его продукты. Например,многие социал-демократические и коммунистические партии возникли израбочего движения, были его частью, и лишь затем отделились отнего, превратились в самостоятельные политические институты.

Различные виды связей - генетических и структурных - междуразличными субъектообразующими, субъектными общностями и движе-ниями иллюстрируются приводимой ниже схемой (см. рис. 1).

В науке идут споры, совместима ли деятельность движений с ихинституционализацией. Многие исследователи утверждают, что движе-ния и социальные и политические институты - взаимоисключающиефеномены, превращение движения в институт убивает его, так каклишает его главной сущностной характеристики - способности вопло-щать свободную, никем не контролируемую и не регулируемую твор-ческую самодеятельность масс.

В действительности отношение между институтами или орга-низациями и движениями, очевидно, определяется конкретной ситуа-цией. Отделение движений от институтов - прежде всего от политичес-ких партий - явление, типичное для стран со сложившейся и относи-тельно устойчивой социальной и партийной структурой, где партииимеют налаженные связи с субъектообразующими группами, что поз-воляет им представлять различные социальные интересы. В этих ситу-ациях движения как бы сигнализируют о проблемах и потребностях,

249

Субъектообразующие и субъектныеобщности:

ощущаемых массами, но недостаточно осознанных политической эли-той, и выступают «мотором изменений»: их напор заставляет вноситькоррективы в институциональную политику, а подчас приводит и ксущественным изменениям в партийной структуре и в составе полити-ческой элиты. В случае превращения движений в институты это «раз-деление труда» нарушается, и массы теряют возможность непосред-ственного вмешательства в политику. В этой связи весьма характерныте мучительные сомнения и противоречия, которые испытывали в рядестран движения «зеленых», когда перед ними возникла перспективапревращения в обычные парламентские партии.

Иная ситуация складывается в тех странах, где в связи с процессомускоренной модернизации или перехода от государственной к рыночнойэкономике происходит бурная ломка старых структур и далеко еще незавершившееся формирование новых. В этой ситуации еще нетусловий для функционирования партий, обладающих устойчивыми соци-альными связями, и воздействие массовых слоев на политику можетосуществляться в основном в форме социально-политических движений.Если существующие в этих странах партии не связаны с такими движе-ниями, они превращаются в не имеющие сколько-нибудь устойчивойсоциальной базы группки политиканов, занятых борьбой за власть инеспособных к проведению устойчивого политического курса. Чтобывыжить и приобрести статус реальной политической силы, партии,действующие в подобной ситуации, нередко стремятся подвести «подсебя» массовые движения, мобилизация путем организации массовыхакций потенциальных сторонников заменяет им организованную систе-му связей с обществом. В посттоталитарной России такие попытки - восновном не особенно успешные - инициирования массового движенияособенно характерны для национал-патриотических и коммунистическихгруппировок.

В ряде стран третьего мира феномен «партии-движения» сталтипичной чертой политической жизни; характерно, что многие ученыеиз этих стран решительно отрицают дуалистический тезис «или движе-ние, или институт», отстаиваемый западными социологами.

Российский опыт, с одной стороны, демонстрирует громадную рольмассовых социальных и политических движений в обществе переходно-го периода, а с другой - крайнюю нестабильность, которую вносит вобщественное развитие «волнообразная», по схеме «подъем-спад» дина-мика этих движений. Кризис и спад демократического движения послеавгуста 1991 г. явился одним из решающих факторов неустойчивостиполитической ситуации и курса, проводимого руководством страны.«Организовать» массовое движение сверху, разумеется, невозможно, нодемократические политические организации и властные структурымогут создавать «благоприятную среду» для их нового подъема, поддер-живать те инициативы снизу, которые идут в этом направлении. Вбольшинстве случаев политическая элита, в том числе ее группы, всвое время вышедшие из демократического движения, занималипротивоположные позиции. Один из примеров - игнорирование этимигруппами и властными структурами в целом нового рабочего движения

250

и его профсоюзных организаций, предпочтение, оказываемое ими«официальной» профсоюзной федерации - институту, унаследованномуот тоталитаризма и имеющему мало общего с массовым движением.

Массовый субъект общественно-политической жизни - движения,несомненно, во многих отношениях неудобен для любой власти и свя-занных с ней политических институтов, воспринимается ими как деста-билизирующий фактор. Однако, если стратегические цели этих инсти-тутов и движений совпадают, противодействие движениям, отказ отдиалога с ними (при всех его сложностях) равносилен запрету на непос-редственное участие масс в выработке и осуществлении политическогокурса. Такое противодействие может способствовать частичной и конъ-юнктурной стабилизации социально-политической ситуации, но являетсяфактором углубления ее структурной, долгосрочной нестабильности.Ибо она делает политический курс страны игрушкой в руках отчуж-денных от общества соперничающих политических «команд» и клик.

4. Психологические основы политических ориентацииВ первых трех главах книги были рассмотреныте когнитивные и мотивационные механизмы,взаимодействие которых формирует отношениелюдей к общественно-политической действитель-ности, их социальные и политические установки.

Было показано также, как совокупность различных установок объеди-няется в целостную систему, характеризующую личность как субъектасоциально-политической психологии, как взаимодействуют ценностные,когнитивные, аффективные и поведенческие составляющие этойсистемы. Теперь нам предстоит уяснить каким образом все эти процес-сы влияют на выбор людьми позиции и линии поведения в общест-венно-политической сфере.

Иначе эту задачу можно сформулировать так: если до сих пор мырассматривали различные процессы, происходящие в сфере социально-политической психологии, то теперь речь пойдет о конечном выходе,или «продукте» этих процессов, определяющем направленность общест-венно-политического поведения людей. Таким продуктом являютсяполитические ориентации - представления людей о соответствующихих потребностям целях политической деятельности и приемлемых дляних средствах достижения этих целей.

Политические ориентации отличаются от идейно-политическихконцепций, программ партий и течений, изучаемых политологией, исто-рией общественной и политической мысли. Политическая идеологияесть продукт общественного сознания - система вербализованных воз-зрений, выражаемых на языке абстрактных понятий, фиксирующихценности и цели, направляющие общественно-политическую деятель-ность. Ориентации представляют собой социально-психологическое об-разование; словесно выражаемые идеи и ценности в той или инойстепени сочетаются в них с неосознанными или не вполне осознаннымипредпочтениями и мотивами, которые люди переживают на

251

Понятиеполитическойориентации

эмоциональном уровне. Как показывают многочисленные эмпирическиеисследования, целостные системы воззрений присутствуют в сознаниилишь меньшинства членов общества, ориентации же распространены вгораздо более широкой массе. Часто употребляемый термин «массовоесознание» в свете сказанного нельзя считать вполне адекватным, подэтим понятием в сущности подразумевается сочетание продуктовсознания и неосознанных психологических тенденций.

Ориентации и концептуальные воззрения не разделены какой-точеткой гранью, они взаимосвязаны и частично сливаются друг с другом.Осознанные системы воззрений, теории, идеологии имеют психо-логические источники и психологическое содержание и в то же времявыступают в качестве фактора формирования массовых ориентации, ихутверждения и распространения в толще общества. Источники ориен-тации имеют двойственный характер: их порождает взаимодействиесобственных мотивов и эмпирических знаний людей и усвоенных имиидейно-политических концепций. В когнитивном отношении они близкирассмотренным в главе книги социальным представлениям и отлича-ются от них тем, что помимо знаний содержат ценностные, аффектив-ные и поведенческие установки в отношении явлений общественно-политической жизни.

Выбор людьми политических ориентации - однаиз центральных тем политической социологии ипсихологии. Рассматривая возникающие в даннойсвязи проблемы, приходится сразу же контстати-ровать, что само понятие «выбор» далеко не са-

моочевидно. Его смысл более или менее ясен, поскольку речь идет осовременных демократических обществах, где сосуществуют и свобод-но распространяются различные системы политических взглядов, гдеположение «политического человека» сходно с ситуацией потребителя вусловиях свободного рынка: он «покупает» идейный и политический«то-вар», наиболее соответствующий его предпочтениям. Но о каком «вы-боре» можно говорить в условиях крепостной России или сталинскогосоциализма? На первый взгляд может показаться, что понятие выборарелевантно только определенным, довольно ограниченным во времении пространстве историческим ситуациям. На самом деле это не так.Даже в условиях абсолютной социальной и политической несвободылюди производят определенный психологический выбор: человек можетинтериоризировать свою несвободу, превратить фиксирующие ее соци-альные и политические нормы в свою собственную ориентацию иможет внутренне отвергать ее, даже если у него нет возможностейвыразить ее неприятие в каких-то общественных или политическихакциях. Выбор в таких случаях выражается в эмоциональном восприя-тии данной системы отношений, в индивидуальной линии поведения врамках этой системы. Среди американских негров-рабов были «дядитомы», искренне преданные своим хозяевам, были и такие, которые,рискуя жизнью, убегали в свободные штаты. Такие же психологическиеи поведенческие различия существовали в среде русских крепостныхкрестьян.

252

Формы и уровниполитическоговыбора

Конечно, поведение крепостного, убежавшего от барина в разбой-ники или в казаки, трудно назвать политическим выбором, но, скажем,массовые бунты, поднимавшие крестьян на вооруженную борьбу свластями, - это уже стихийная политическая акция. Психологическоеродство этих явлений очевидно - в их основе определенная позиция вотношении существующей системы власти, неприятие освящавших еепатерналистских ценностных норм («власть от Бога», «вы наши отцы,мы ваши дети»). Очевидно, также, что это неприятие может разли-чаться по формам и уровням своего проявления - от скрытых, внут-ренних эмоций (ненависти к носителям власти, отчуждения от них) доактивного индивидуального или группового поведения. В условияхжестко репрессивной системы протестующее поведение доступно вобычной ситуации лишь ограниченному меньшинству выделяющихся посвоим психологическим свойствам индивидов - таким, например, как тегероические одиночки, которые пытались бороться против сталинскогорежима, а впоследствии, как диссиденты брежневского периода. В усло-виях деспотически организованных общественных систем латентноенеприятие распространено в относительно широких слоях общества ипроявляется не только в скрываемых от всех переживаниях, но и вопределенных формах коммуникативного поведения (например, массо-вое слушание «плохих голосов» и «кухонные» политические дискуссии вСоветском Союзе) и культурного творчества, особенно в «смеховойкультуре», комически занижавшей образы носителей власти (фольклор,политические анекдоты).

В целом можно утверждать, что психологический общественно-политический выбор происходит так или иначе при всех политическихсистемах (т.е. таких общественных отношений, которым присущеналичие институтов власти). От характера системы и политическойкультуры зависят возможные формы и уровни такого выбора. В однихисторических ситуациях он ограничивается принятием дисперсныхаффективных и поведенческих установок, в других выбором отдельныхсоциально-политических ценностей, например, в рамках альтернативы:является ли воля монарха-властителя высшим законом или он долженсам подчиняться правовым нормам. В этих случаях имеют место до-или предориентационные формы выбора. Высшей его формой являетсяидентифицирующая ориентация, означающая, что человек сознательноотождествляет себя с какими-то системами ценностей, неформальнымиили институционализированными типами воззрений и политическогоповедения. Для идентификации могут использоваться как реальносуществующие, так и воображаемые, мифологические идейно-поли-тические системы. Так советские «фрондеры-шестидесятники» и многиесочувствующие им граждане отождествляли себя с мифическим ленин-ским, сиречь «подлинным», социализмом, а их противники-сталинистыс вполне реальной политической практикой тоталитаризма.

Общественно-политический выбор характеризуется не толькосвоими исторически обусловленными формами, но и уровнем проявляе-мой в нем индивидуальной и групповой активности осуществляющихвыбор людей. С этой точки зрения его можно оценивать по двум типам

253

критериев. Во-первых, по отсутствию или наличию творческого компо-нента в политическом самоопределении индивидов и групп: осущест-вляется ли выбор из уже имеющегося набора ориентации и позиций илидополняется их модификацией, развитием, внесением новых элементов.В странах Запада 60-80-е годы, а в СССР и России перестроечный ипостперестроечный период были временем бурного обновления старыхи созидания новых идейно-политических ориентации, в котором прини-мали участие не только политики и идеологи, но и обычные граждане,испытывавшие потребность в самоопределении в условиях резкоменяющихся социальных и культурных реалий.

Во-вторых, выбор может быть групповым или индивидуальным. Втех случаях, когда индивид тесно связан психологически с социально-культурной группой, имеющей определенные идеологические и полити-ческие предпочтения, он часто автоматически, не размышляя, прини-мает свойственные ей ориентации. Этот автоматизм закладывается впериод ранней политической социализации, когда ребенок на верупринимает все, чему его учат окружающие взрослые, и воспроизво-дится в случае сохранения устойчивых связей человека со средой проис-хождения. Он не обязательно равнозначен консерватизму - верностиунаследованным от прошлого воззрениям. Групповые ориентациинередко меняются под влиянием перемен, происходящих в обществе, имногие психологически интегрированные в группу индивиды как бынезаметно для себя, автоматически усваивают эти изменения.

Для англосаксонских стран, отличающихся стабильной партийнойсистемой, характерен феномен традиционной партийной приверженнос-ти: семья или локальная социальная группа в течение ряда поколенийподдерживают одну и ту же, «свою» партию, независимо от тех изме-нений, которые претерпевает ее программа и политика. Групповой ха-рактер носила идейно-политическая эволюция части российской интел-лигенции в периоды застоя и перестройки: следуя своим идейнымлидерам и не обременяя себя самостоятельным размышлением, многиеее представители переходили от латентной оппозиционности режиму кгорбачевскому «социалистическому» антитоталитаризму, затем ельцинс-кому радикальному антикоммунизму и рыночному либерализму и нако-нец, разочаровавшись в Ельцине и Гайдаре, - к демонстративнойтотальной оппозиции институтам власти.

Нелишне, наконец, отметить, что выбор ориентации далеко невсегда и не у всех бывает определенным и законченным. Феноменыполитической дезориентированности и вакуума политических пред-ставлений существуют в различные эпохи, усиливаясь в наиболеесложные и переломные периоды общественного развития.

Разговор об исторической обусловленности формобщественно-политического выбора подводит ктеоретической проблеме, не всегда четко осозна-ваемой исследователями, но имеющей фунда-ментальное значение для социально-политической

психологии. Речь идет о соотношении общечеловеческого и конкретно-исторического в той совокупности явлений и процессов, которую мы

254

Факторывыбора: психо-логия и история

обозначили этим понятием. С одной стороны, очевидна тесная связьсодержания социально-политической психологии с политической систе-мой и политической культурой и, следовательно, его историческийхарактер. Аргументы в пользу этого тезиса можно почерпнуть в технаучных теориях, которые обосновывают историческую эволюциюсубъекта психологии - человека, личности (о некоторых аспектах этойэволюции см. главу II).

С другой стороны, даже и не проводя глубоких исследований, легкозаметить поразительное сходство многих психологических механизмов ипроцессов общественно-политического поведения людей, живших всовершенно различных исторических условиях. Борьба за власть вРоссии 90-х годов XX в. весьма напоминает в этом отношении ту,которая происходила в Афинах IV или в Риме I в. до Р.Х., а психо-логические отношения между властителями и подданными в средневе-ковых азиатских деспотиях могли бы служить моделью для сталинскогототалитаризма. По мнению А.И. Юрьева, «политико-психологическиепроцессы, идущие в обществе», «являются константными во времени,на всех территориях и у всех народов... Политический порядок, подчи-няющийся психологическим закономерностям... вечен и неизменен каксам человек"15. С этими тезисами трудно согласиться в полной мере, ноопределенное рациональное зерно в них, несомненно, имеется. Человеквряд ли абсолютно неизменен, но исторические изменения в немпроисходят в пределах, заданных его биосоциальной природой. Очевид-но, она так или иначе проявляется и в социально-политическойпсихологии.

В выборе политических ориентации «участвуют» как константныепсихологические структуры, присущие людям, когда бы и где бы они нижили, так и психологически особенности «политического человека»,порожденные его эпохой, типом цивилизации и общества. Развести этидве группы факторов и выявить механизмы их взаимодействия - однаиз самых сложных проблем, изучаемых социально-политическойпсихологией.

Если обобщить опыт научных исследований, прямо или косвеннозатрагивающих проблему политического выбора, можно выделитьчетыре наиболее распространенных подхода к его детерминации.

Первый из них может быть назван ситу-ационным (или историческим). Этот подход исхо-дит из совершенно бесспорной посылки, что лю-бая политическая ориентация представляет собойреакцию на ту конкретную историческую ситуа-

цию, в которой находится общество. Эта ситуация определяет, во-первых, набор и иерархию тех проблем, которые призвана решатьполитика. Политические психологи подметили, что в ситуации, воспри-нимаемой как угрожающая, например, когда в стране свирепствуеттяжелый экономический кризис или ей грозит нападение внешнеговрага, возрастает притягательная сила жестко авторитарных полити-

15 Юрьев А.И. Указ. соч. С. 219, 220.

255

Ситуационныеи социологичес-кие факторы

ческих ориентации16. Потребность в общественном порядке, дисцип-лине, неукоснительном соблюдении норм, ограничивающих индивиду-альную свободу, в твердой власти, способной контролировать поведе-ние людей и их готовность подчиняться ей, - все эти тенденциивыступают как механизмы психологической защиты. Люди пытаютсяпреодолеть страх и неуверенность путем сплочения в жестко орга-низованную и жестко управляемую общность.

Во-вторых, в ситуацию входит та конкретная совокупность ужесложившихся политических ориентации, выражающих их организаций,течений, лидеров, которые собственно и являются объектом выбора.

Ситуационный подход затрагивает определенные мотивационные икогнитивные механизмы социально-политической психологии. Онраскрывает зависимость выбора ориентации от динамики потребностейи их иерархии, обусловленной сдвигами в социальной и политическойситуации, а также от содержания знаний (сложившихся политическихпредставлений, идей и т.д.), которыми располагает общество. Этотподход особенно важен для анализа эволюции общественно-поли-тических настроений. Однако вне его сферы остаются внутрипсихи-ческие структуры, которые обусловливают преобразование потребнос-тей и мотивов в определенные (например, авторитарные), а не какие-тоиные ориентации. О значении этих структур в процессе выбора свиде-тельствует хотя бы тот факт, что далеко не все люди под влияниемопределенной ситуации выбирают одну и ту же ориентацию, не все вравной мере поддаются усилившемуся общественному настроению.

Второй подход можно назвать социологическим. Он нацелен наанализ зависимости индивидуального и группового политического выбо-ра от объективного экономического, социального и демографическогостатуса людей. Как известно, марксизм объясняет политическоемировоззрение и поведение прежде всего классовым положением иклассовыми интересами людей (либо недостаточно развитым классовымсознанием, если такая зависимость не прослеживается). Адекватностьтакого объяснения применительно ко многим конкретным ситуациям невызывает сомнений. Представители привилегированных классов вомногих случаях выбирают консервативные политические ориентации,поскольку они заинтересованы в сохранении и стабильности сущест-вующих порядков. Наемные рабочие часто примыкают к рефор-мистским ориентациям, так как надеются, что реформы улучшат ихположение. Однако можно назвать не меньше ситуаций, которые неподтверждают «классовой» схемы. Например, английский рабочий классс конца 70-х годов XX в. нередко оказывал консерваторам болееширокую поддержку, чем «классовой» рабочей партии лейбористов.«Классовый» принцип не объясняет, почему в 60-70-х годах в странахЗапада множество молодых людей из буржуазной среды активновыступали против норм буржуазного образа жизни. Вообще в условияхполитического плюрализма ни одна классовая общность не выбирает

16 Sales S.M. Threat as a factor in authoritarianism // Journal of Personality and Social Psy-chology. 1973. N 28. P. 44-57.

256

вся скопом единую политическую ориентацию. Например, если какая-то часть буржуазного класса в некоторых ситуациях придерживаетсяправоавторитарных или фашистских политических установок, то неменьшая, а чаще всего большая его часть разделяет либерально-демократические или умеренно-консервативные взгляды. Все это неозначает, что марксистский социологический подход полностьюневерен. Скорее, он содержит зерно истины, но слишком груб ипримитивен, нуждается в значительной корректировке и уточнении.

В немарксистской позитивистской социологии проблема выборарешается на основе исследования корреляций между политическимиориентациями и набором социальных и демографических характеристиклюдей: уровня дохода, профессионального статуса, образования, воз-раста, пола, места проживания и т.д. Эти исследования ориентированына получение данных, поддающихся измерению и носящих вероят-ностный характер. Их результатом является информация примернотакого типа: «сторонниками реформ мужчины являются чаще, чемженщины, люди среднего возраста чаще, чем молодежь и пожилые,специалисты чаще, чем рабочие и предприниматели, люди с высшимобразованием чаще, чем менее образованные, получатели среднихдоходов - чем богатые и бедные, жители крупных городов - чем болеемелких населенных пунктов». Таким образом, мы узнаем, каковнаиболее вероятный выбор представителей каждой категории насе-ления, а математизация данных позволяет измерить величину этойвероятности и значимость корреляций. Правда, при публикации такогорода исследований (особенно в массовой прессе) нередко происходитаберрация: абсолютное или даже относительное большинство группы(социальной или демографической) как бы выдается за группу в целом, имы получаем, мягко говоря, весьма неточные сообщения типа: «рабо-чие против реформ, интеллигенция - за реформы».

Социологический подход имеет громадное значение для выяснениясоциальной базы и масштаба влияния политических ориентации и ихдинамики. Однако он скорее ставит, чем решает проблемы их психоло-гических основ; мы узнаем, что определенное сочетание социальных ха-рактеристик индивидов создает оптимальные предпосылки для того илииного идейно-политического выбора, но не получаем психологическогообъяснения этой зависимости. Правда, в наиболее глубоких эмпири-ческих социологических исследованиях такое объяснение дается, но ононаходится уже за рамками собственного социологического подхода.

Третий подход может быть назван манипулятив-ным. В его основе представление о зависимостиидейно-политических позиций людей от их «обра-ботки» системой массовых коммуникаций и пропа-

ганды. Такая зависимость реальна; общеизвестно, что шансы на победув борьбе за массовое влияние наиболее велики у политиков, которыеискуснее своих соперников умеют манипулировать общественным мне-нием. Психология массовых коммуникаций стала предметом особого,весьма разветвленного направления социально-психологических иссле-дований.


Манипулятив-ный подход

В терминах общепсихологических категорий массовая манипуля-ция - это разновидность процесса убеждения или внушения (суггестии),что делает необходимым рассматривать ее в связи с научными знания-ми об этом явлении. Принципиально важно, что людям свойственно нетолько поддаваться внушению, но и вырабатывать психологическиемеханизмы защиты от него - контрсуггестию. Между тем некоторыесторонники манипулятивного подхода представляют человеческуюпсихику и сознание как своего рода пустой контейнер, в который поли-тики и масс медиа могут заложить любое содержание. Специальныеисследования последних десятилетий опровергают эту в свое времявесьма распространенную точку зрения. Обнаружилось, что эффектив-ность пропаганды, в том числе наиболее мощной - телевизионной,отнюдь не беспредельна, а во многих случаях просто низка. В СШАрост расходов на проведение избирательных кампаний не ведет к ростучисла голосов, поданных за соответствующих кандидатов. Интересентакой факт: американцы, наиболее активно следящие за политическимителепередачами, образуют наиболее нестабильную и колеблющуюсяпо своим политическим симпатиям часть электората. Очевидно, вусловиях политической конкуренции, чем интенсивнее поток манипу-лирующей информации, которой подвергает себя человек, тем большеон сопротивляется ей и старается занять позицию, равно удаленную отсоперничающих сторон. Этот психологический феномен американскиеисследователи назвали «воинственным нейтралитетом»17.

В целом в современных обществах массовая информация - один изглавных источников формирования социально-политических установокнаселения. Однако ее манипулятивное воздействие обратно пропорцио-нально многообразию, плюрализму всей той суммы социальных знаний,которой располагает каждый индивид. В эту сумму входят, во-первых,те представления, которые человек усваивает в процессе первичнойсоциализации: в родительской семье и школе, во-вторых, получаемыеим в различных контактных группах, в которых он участвует на протя-жении своего жизненного пути (дружеских, производственных и т.д.). В-третьих, любой индивид обладает знаниями, почерпнутыми из собствен-ного опыта, ибо макросоциальные явления, политические события и ре-шения влияют на условия его жизни, а это влияние так или иначе осоз-нается и переживается им. Наконец, весьма важно, что идейное содер-жание самой массовой информации, получаемой человеком как в раз-личные периоды его жизни, так и в каждый данный момент неоднород-но: сегодня оно может быть иным, чем усвоенное им несколькими года-ми ранее; в различных телепередачах, газетных статьях, пропагандесоперничающих политиков и партий он сталкивается с противополож-ными ценностями и суждениями. Кроме того, если не все, то многие лю-ди формируют свои взгляды под влиянием не только массовой информа-ции, но и идей, почерпнутых из арсенала культуры: художественной инаучной литературы, в частности, созданной в другие исторические эпо-хи и далекой от интересов сегодняшней идейно-политической борьбы.

17 Sears D.O. Op. cit. P. 244.

258

Многочисленными эмпирическими исследованиями установлено, чтоэффект пропагандистских кампаний, воздействие какого-то комплексаидей, интенсивно распространяемых масс медиа, зависит от их соответ-ствия потребностям, настроениям, установкам, ранее сформировавшим-ся в психологии массовой аудитории. Этот вывод вполне подтверждает-ся и опытом политической борьбы в современной России. Успех Жири-новского и поражение гайдаровского «Выбора России» на декабрьскихвыборах 1993 г. многие объясняют тем, что пропагандистская кампанияпервого была весьма искусной и продуманной, а «выбороссы» вели ее накрайне низком профессиональном уровне. Этот вывод бесспорен, но, вовсяком случае, не меньшую роль сыграл другой фактор: за Жиринов-ского проголосовали главным образом группы населения, наиболеепострадавшие от последствий реформ 1992-1993 гг. Из всего тогокомплекса идей, которые звучали в его пропаганде, они «услышали»прежде всего то, что соответствовало их настроениям. СоперникамиЖириновского в борьбе за недовольных и разочарованных избирателейбыли коммунисты, но равного с ним успеха им помешали добитьсяантикоммунистические установки, сохранившиеся в этой частиизбирательного корпуса: преимуществом лидера ЛДПР был имидж«нового человека», не связанного с дискредитированной КПСС.

О манипулировании как доминирующем факторе формированияполитических ориентации, по-видимому, можно говорить лишь приме-нительно к тем ситуациям, в которых влияние всех или большинстваисточников социально-политических представлений массовых группнаселения гомогенно, характеризуется единой направленностью. Си-туации, близкие к такой монолитной модели, возникают на высшихточках развития изолированных от внешних влияний тоталитарныхобществ. Более типичны ситуации, в которых гомогенность коммуни-кативных влияний существует на уровне неких базовых социальныхценностей (например, таких, как «социализм», «демократия»), нораспро-страняемые по коммуникационным каналам представления о способахих реализации и оптимальных системах более конкретных идейно-политических приоритетов достаточно гетерогенны (например, социа-лизм «реальный» и «с человеческим лицом»). В современном мирепроцесс социально-психологической индивидуализации (см. главу II)порождающий отторжение всего, что воспринимается как навязы-ваемое индивиду социальными институтами, ведет, скорее, к ослаб-лению эффекта манипуляции. Во всяком случае, опросы, проводимые вразличных странах, показывают, что за последние два-три десятилетияповсеместно резко снизился уровень доверия населения к масс медиа.

Четвертый подход к анализу политического вы-бора можно назвать индивидуально-психологичес-ким. Он основан на посылке, что устойчивые ха-рактерологические черты индивидуальной психики(«психические структуры») - врожденные или при-обретенные - влияют на общественно-полити-ческие позиции человека. Классическим трудом,

9* 259

Индивидуально-психологическийподход. Концеп-ция авторитар-ной личности

представляющим данное направление, считается фундаментальноеэмпирическое исследование «авторитарной личности», выполненное вСША в 40-х годах под руководством одного из основоположниковнеофрейдизма Т. Адорно18. Используя весьма рафинированную мето-дику, авторы этого исследования установили системную взаимосвязьразличных психологических черт и взглядов людей, которых они опре-делили как «потенциальных фашистов». Наиболее очевидной оказаласьвзаимосвязь между преобладанием примитивно-стереотипных способоввосприятия, антисемитизмом и «этноцентризмом». Этим последним тер-мином обозначался воинствующий национализм, «псевдопатриотизм»,выражавшийся во враждебном отношении к другим этническимгруппам. Столь же характерна для этого типа приверженность киерархическому принципу социальных отношений, предполагающемуподчинение «чужих» групп «своей».

Менее отчетливой, но тоже значимой оказалась взаимосвязь междуэтноцентрическими и иерархическими установками «потенциальныхфашистов», с одной стороны, их общими экономическими и политичес-кими воззрениями - с другой. Следуя укоренившемуся в американскойполитической культуре делению политических ориентации на консер-вативную и либеральную, исследователи установили, что консерваторыразделяют указанный комплекс установок чаще, чем либералы. Однакобыли выявлены и группы консерваторов со слабо выраженным этно-центризмом и «этноцентристов», не принадлежащих к консерваторам.По-видимому, в этом результате сказалась расплывчатость и много-значность понятий, обозначающих американский политический дуализм.В США 40-х годов консерватор - это прежде всего сторонник традици-онного индивидуалистического капитализма, что не исключает ниприверженности демократическим политическим традициям, ниэтнической и расовой терпимости. Либералы же выступали за вмеша-тельство государства в экономику с целью социальной защиты обездо-ленных слоев населения и предотвращения кризисных потрясений.

По данным исследования, авторитарную личность отличают нетолько определенные этнонациональные и социально-политические ус-тановки, но и характерологические личностные черты: приверженностьпринятым нормам («конвенциализм»), готовность к подчинению иерар-хии и идеализация иерархической структуры общества, авторитарнаяагрессивность, суеверность и стереотипная ментальность, дух разруше-ния и цинизма, гипертрофированный интерес к сексуальной проблемати-ке, проекция собственных признаваемых порочными склонностей надругих людей, поиск «козлов отпущения». Авторитарной личностиАдорно и его сотрудники противопоставляли либеральную, или демо-кратическую, личность, отличающуюся полярно противоположнымичертами.

Несомненным достижением исследования «авторитарной личности»был типологический психологический портрет определенной разновид-ности «политического человека» и установление структурной взаимо-

18 Adorno T.W. and oth. The Authoritarian personality. N.Y., 1950.

260

связи между такими установками и характерологическими чертами, какагрессивный национализм, антидемократизм, иррационализм, крайнепримитивный, тяготеющий к мифам, стереотипам и фобиям когни-тивный аппарат. Достоверность этого портрета подтверждается тем,что выявленный им психологический комплекс нетрудно обнаружить всоциально-исторических условиях, весьма далеких от СоединенныхШтатов 40-х годов. Многие его черты мы узнаем, например, у людей,принадлежащих к национал-«патриотическому» течению или к такназываемым красно-коричневым в России 90-х годов.

Менее убедительно был решен в исследовании Адорно вопрос опроисхождении этого комплекса. Авторы пытались ответить на него,руководствуясь психоаналитической методологией, обращаясь к пере-живаниям, испытанным авторитарными индивидами в раннем детстве вих отношениях с родителями, первичных восприятиях проблем секса,Другого, Я. Критики исследования отмечали, что такой подход неоп-равданно игнорирует более поздний опыт субъекта и его актуальнуюсоциальную ситуацию. Дальнейшие исследования авторитарной личнос-ти подтвердили значение этих факторов. Так, было доказано, чтоавторитарные черты чаще проявляются у людей старше 30 лет, чем уболее молодых, у менее образованных (что, очевидно, связано скогнитивными особенностями данного типа), в более бедных иобделенных социальных слоях, а в буржуазной среде главным образому мелких собственников с относительно низкими доходами19.

Совокупность всех этих наблюдений позволяет предположить, чтотипичной (но не единственно возможной!) предпосылкой формированияавторитарных черт является неблагополучие, ущербность личности -неблагополучие либо психологическое, заложенное в ее структуру враннем детстве, либо материальное и социальное, которое человекможет начать испытывать значительно позже. Видимо, именно этотпоследний фактор объясняет возрастные характеристики авторитарныхличностей: в молодости люди надеются на будущее, лишь достигнувсреднего возраста, они начинают терять надежду. Зависимость уровняавторитаризма от ситуационных факторов подтверждает и резкоеувеличение числа «авторитарных личностей», которое происходит вплохие, кризисные времена.

Исследования группы Адорно вместе с рядом ра-бот другого ведущего представителя неофрей-дизма Э. Фромма положили начало изучению пси-хологии одного из наиболее мрачных обществен-но-политических явлений XX в. - фашизма. В пе-

риод максимального распространения фашизма - в 30-х - первой поло-вине 40-х годов - он представлялся многим неким трагическим пара-доксом, исторической и психологической загадкой. Парадокс заклю-чался в том, что принесенное фашизмом одичание, возврат к типамобщественного сознания и политической практике, напоминающим толи первобытное варварство, то ли самые темные времена

19 Lancelot A. Les attitudes politiques. P., 1969. P. 82.

261

Психология эт-ноцентризмаи фашизма

средневековья, происходили в странах европейской культуры, где,казалось бы, прочно укоренились идеи либерализма, демократии,гуманизма, человеческих прав и достоинства. Опыт фашизма, казалось,лишал всякого смысла те представления об общественном прогрессе,культуре, разумном социальном устройстве, на которые опираласьобщественная мысль и политическая деятельность в развитых странах.

Проблема фашизма, в том числе и ее социально-психологическиеаспекты, сложна и многогранна. Здесь мы можем коснуться лишьнекоторых, наиболее существенных моментов.

В психологическом плане весьма важным представляется различиемежду лидерами, активными участниками фашистского движения,глубоко впитавшими его идеи и ценности, с одной стороны, и его болееили менее пассивными сторонниками, покорными подданными фашист-ских государств - с другой. Во втором случае мы имеем дело сразновидностью рассматривавшегося выше патерналистского сознания,для которого любая власть, какой бы жестокой она ни была, являетсязаконной и оправданной уже потому, что она власть, что она способнагарантировать порядок, стабильность определенных основ социальногобытия, внушать страх соседям и подданным. Многие немецкие бюр-геры в 30-х годах приняли Гитлера так же, как они приняли бы любого«твердого» политика, который, независимо от его идеологическихлозунгов, сумел бы положить конец смутам и беспорядкам в фатер-лянде, внушить уважение его врагам, облегчить бремя экономическихпроблем.

Во многом иначе выглядят социально-психологические предпосылкифашистского движения и фашистских настроений, которые во времении пространстве - явление гораздо более распространенное, чем фа-шизм, овладевший государственной властью. Главный вопрос, которыйоно ставит перед психологической теорией, можно сформулировать так:почему и как этические нормы христианской культуры, ценности инормы культуры либерально-демократической, веками внедрявшиеся всознание европейцев (и других народов, воспринявших европейскуюкультурную традицию), столь часто обнаруживают полную неспо-собность контролировать психологию и поведение индивидов и целыхсоциальных групп? В сущности он совпадает с вопросом о соотношениипсихологической силы «культурной цензуры», «сверх-Я» и бессоз-нательного «Оно», поставленным фрейдистским психоанализом.

Ответ, очевидно, требует анализа как индивидуально-психоло-гических, так и социально-исторических факторов. Простой и бес-спорный факт неоднородности индивидуальных психологии, в частно-сти, означает, что разные люди в весьма разной мере поддаются про-цессу аккультурации («окультуривания»), у какой-то их части бессозна-тельные, существующие независимо от культурных влияний страсти ивлечения могут намного превосходить по своей мотивирующей силегосподствующие в обществе нормы и ценности. Одной из разновид-ностей подобной психологической структуры является тип личности,ориентированный на утверждение превосходства и власти над другимилюдьми для того, чтобы получить свободу распоряжаться чужой

262

жизнью, уничтожать ее. Э. Фромм, специально описавший этотпсихологический феномен, который он назвал некрофилией (любовь кмертвому. - греч.), отмечал связь «некрофильной ориентации» с гипер-трофированным влечением к силе и власти. «Для некрофила характер-на установка на силу, - писал он. - Сила есть способность превратитьчеловека в труп... В конечном счете всякая сила покоится на властиубивать... Кто любит мертвое, неизбежно любит и силу... Для такогочеловека... применение силы не является навязанным ему обстоятель-ствами преходящим действием - оно является его образом жизни».

В уголовном мире из числа некрофилов рекрутируются профес-сиональные убийцы. В мире политическом - наиболее убежденные«идейные» фашисты, члены «правых» и «левых» террористических груп-пировок. Среди поклонников Гитлера и Сталина, отмечал Фромм, былилюди, которые просто боялись их, не желая признаться себе в этомстрахе, были и те, кто видел в них «созидателей, спасителей и добрыхотцов"20. Но самое глубокое и искреннее поклонение они вызывали улюдей с «некрофильной» ориентацией. Правоту этих наблюденийподтверждает возрождение культа Гитлера в среде современныхрусских фашистов: видимо, именно глубокое психологическое родствопобуждает их выбирать в идейные лидеры «фюрера», принадлежащегок другой нации и иной исторической эпохе. Для этой психологии весьмахарактерна надпись, оставленная одним из снайперов-боевиковкоммуно-националистической оппозиции во время октябрьских событий1993 г. на стене церкви, расположенной рядом с Белым домом: «Я убилшесть человек, и очень рад этому».

Возможно, «некрофильная» ориентация является архетипом, ата-визмом, унаследованным от времен, когда люди убивали друг друга,чтобы выжить. В латентном (скрытом) состоянии она может су-ществовать в глубинах психики вполне добропорядочных и законопос-лушных граждан демократических стран. Ее превращение в реальныймотив поведения связано с сочетанием ряда личных, социальных и исто-рических обстоятельств. Во-первых, ее могут усиливать идеологичес-кие ценности и культурные нормы, ориентированные на нетерпимость,непримиримую вражду к другим группам: этническим, классовым,религиозным. В странах, где традиционно велико влияние религиозногофундаментализма, призывающего к искоренению иноверцев илиэкстремальных, агрессивных форм национализма, политические органи-зации или группы, практикующие физическое насилие, террор, убийст-ва, воспринимаются как более или менее нормальная деталь местногокультурного колорита.

В Западной Европе возникновение фашизма было непосредственносвязано с кризисом либерально-демократических и гуманистическихценностей, вызванным первой мировой войной, с обусловленным еювзрывом националистических настроений, особенно в странах, потер-певших поражение. «Некрофильная» ориентация, преобразованная вполитическое движение или тенденцию, нуждается в объекте нена-

20 Фромм Э. Душа человека, М., 1992. С. 31-32.

263

висти, в обобщенном образе врага, которого можно и нужно унич-тожать, и эта потребность порождает исследованную Адорно орга-ническую связь фашизоидных авторитарных политических установок снационализмом, этноцентризмом и этническими фобиями (особенно сантисемитизмом).

Другим возможным объектом этой ориентации может быть клас-совый враг, поэтому, несмотря на радикальное различие идеологичес-ких источников фашизма и коммунизма, ленинско-сталинская идеологияклассовой ненависти как в России, так и в ряде других стран содейст-вовала распространению «некрофилии» на общественно-политическойарене. Не случайно среди «часовых революции» - чекистов - было такмного людей с явно выраженными садистскими наклонностями. Чтобысохранять свою мобилизующую силу, эта идеология вынуждена изобре-тать все новых врагов: когда классовых противников уже не осталось,их стали искать в собственных рядах, потом среди «космополитов-сионистов». ..

Конечно, идейный коммунист - романтик, мечтающий осчастливитьтрудящихся всего мира, часто не имеет ничего общего с убежденнымфашистом, однако множество сторонников «революционной идеологии»впитали именно ее «некрофильские» установки («если враг не сдается»,его уничтожают»), что обусловило их психологическое родство с фа-шистами. В России 90-х годов оно ярко проявилось в смычке стали-нистов-коммунистов с русскими последователями Гитлера.

Во-вторых, развитию «фашизоидных» и этноцентрических тенден-ций обычно содействуют разного рода кризисные ситуации - кризисыэкономические и культурные, личные и социэтальные. Выше ужеговорилось о связи возникновения фашизма с кризисом либерализма исоциально-политического рационализма, обостренного первой мировойвойной. По сути дела это был кризис определенного типа культуры.Именно поэтому в фашистском движении участвовали или сочувст-вовали ему некоторые видные представители европейской культурнойэлиты, разочарованные в ценностях, господствовавших в прошломвеке. Фашизм и этноцентризм отражают также кризисную ситуацию,которую испытывает личность, невосприимчивая по своей внутреннейструктуре к либеральной, демократической и рационалистической куль-туре, восходящей к идеям Просвещения. Осевыми ценностями этойкультуры являются мощь человеческого интеллекта, научное знание;утверждаемый ею приоритет духовной жизни человека над его грубоматериальными запросами фактически объединяет ее с европейскойхристианской традицией. Люди, по типу своей мотивации и интеллектанеспособные к органическому и практическому освоению такихценностей, могут испытывать - в условиях их господства в обществе -комплекс социальной неполноценности, зависти к более умным,образованным и духовно развитым. Фашизм с его антиинтеллек-туализмом, проповедью грубой силы и бездуховным «языческим»мистицизмом позволяет таким людям преодолеть кризис идентичности,обрести социальное достоинство.

Стремление к максимально упрощенному, не требующему знаний и

264

умственных усилий видению общественной жизни - таков важнейшийкогнитивный источник и величайший искус фашистского и любого эт-ноцентрического мировоззрения. Как отмечает А. Худокормов (псевдо-ним автора газетной статьи, принадлежавшего к русскому фашистско-му движению, а затем отвергшего его идеологию и практику), «фашизм- это максимальное упрощение всей духовной жизни и всех социальныхсвязей. Это черно-белое видение мира и людей без всяких оттенков инюансов»21. В когнитивном отношении фашизм и этноцентризм - наибо-лее последовательное выражение мифологического типа социально-политической психологии, описанного в первой главе этой книги.

Максимально благоприятные условия для развития отмеченныхличностно-психологических тенденций создаются в обстановке деста-билизации социально-групповых связей людей и особенно кризиса всейсоциальной и политической системы. Можно утверждать, что усилениефашизоидной и этноцентрической психологии является одним извозможных последствий современных процессов индивидуализации (см.главу II). Психологическая идентификация людей с объединеннымикультурной общностью и морально-этическими нормами группами плюсинтеграция этих групп в более или менее устойчивый социэтальныйпорядок суть факторы, сдерживающие агрессивные, «некрофильные»устремления испытывающих их индивидов. Естественно, что ослаб-ление этих факторов и тем более массированная дискредитация, мо-ральная делегитимизация существующих социальных структур и поли-тических институтов создают широкое поле для подобных устремлений.

В таких ситуациях возрастают одиночество и дезориентация лич-ности, превращающие в тяжкое бремя вдруг обретенную ею свободуот социальных норм и связей, усиливается поиск ею таких способовжизнедеятельности, которые одновременно позволили бы ей обрестимаксимально простые и ясные ориентиры, противостоять обесценившимсебя общественным нормам и институтам, включиться в общность,обладающую соответствующими качествами. Людей, по структуресвоей мотивации и интеллекта предрасположенных к упрощениюобраза мира, агрессивно-враждебному восприятию «чужих», приоритетусилы, этот поиск сплошь и рядом ведет в ряды фашизоидных общнос-тей. Причем возможность такого выбора особенно велика в юношескомвозрасте, когда естественный поиск самоопределения, идентичностистановящейся личности осложняется обстановкой социального кризиса.Как рассказывает А. Худокормов, в ряды фашистов-баркашевцев егопривела «глубокая, почти патологическая ненависть к российской бюро-кратии, к чинодралам, ко всей казенной сволочи...» Но тут же приводитдругой мотив, характерный для основной массы его бывших молодыхсоратников, охотно подчинившихся «ритуалам примитивной эсэсовскойказармы»: «Главное - тебя освобождают от чувства одиночества, не-прикаянности, покинутости и страха. Ты в волчьей стае, а следо-вательно – защищен»22.

21 Известия. 1994. 18 апр.22 Там же.

265

Бесспорное достижение группы Адорно заклю-чалось в плодотворном исследовании структурыфашизоидной психологии. Вместе с тем Адорно иего коллег справедливо критиковали за жесткуюпривязку типов индивидуальной политической пси-

хологии к дуалистической партийно-политической системе США, чтофактически приводило к отождествлению авторитаризма с консерва-тивными, или правыми, а противоположного типа - с либерально-демок-ратическими, или левыми, позициями. Такой подход явно противоречилфактам, в том числе и результатам исследования: авторитарные чертыне обязательно присущи правым и не являются чем-то совершеннонесовместимым с левыми взглядами.

Право-левый дуализм - характерная черта западной политическойкультуры, и естественно, что поиск его психологических основ сталодним из центральных направлений политико-психологических иссле-дований. Эта работа шла в разных направлениях. Работы французскихсоциологов 60-х годов позволили более четко очертить рамки пробле-мы. В них был доказан факт, вообще-то очевидный из повседневногоопыта, но недостаточно учитывавшийся в концептуальном плане: расп-ределение политических ориентации по оси правые - левые охватываетдалеко не всю массу населения. Во Франции примерно треть избира-телей не может быть отнесена ни к правым, ни к левым, ни к проме-жуточным - центристским ориентациям. Эту массу людей, не интере-сующихся политикой, не имеющих и не испытывающих настоятельнойпотребности иметь политическую ориентацию, социологи выделили вособую, «политическую семью», которую они окрестили «болотом"23.Тем самым фактически была поставлена задача изучения психологичес-ких типов, образующих эту «семью», от голосов которой во Франции и,очевидно, в других странах обычно зависят итоги парламентских ипрезидентских выборов.

Недостатки одномерной схемы Адорно пытался преодолетьанглийский психолог Г. Айзенк. В своем исследовании, признанном, каки «Авторитарная личность», «этапным» в развитии политической психо-логии, он наряду с «политической» осью правые - левые (по его терми-нологии, «консерваторы - радикалы») ввел особую психологическую ось«авторитаристы — демократы» (см. рис. 2).

Если на первой оси располагались типы политических взглядов: правыерадикалы - фашисты, консерваторы, социалисты, левые радикалы -коммунисты, то на второй - политические темпераменты, измеряемые

23 Deutsch E., Lindon D., Weill P. Les families politiques aujourd'hui en France. P., 1966.

266

Двухмерная мо-дель политичес-кой психологии

уровнем жесткости, нетерпимости и «мягкости», терпимости полити-ческих позиций человека. Жесткость, по Айзенку, равнозначна автори-таризму, мягкость - демократизму24. Двухмерная модель позволилавыявить наличие аналогичных психологических типов среди сторонни-ков противоположных политических воззрений. Так, нетерпимость иавторитаризм оказались в равной степени характерными для фашистови коммунистов, социалисты и консерваторы заняли на авторитарно-демократической оси одинаковую центральную позицию; либералы,расположились в центре «политической» оси, но ближе к ее «демократи-ческому» полюсу; психологически, по мнению Айзенка, только«политические темпераменты» (но не выбор между левой и правойидейно-политической позицией) коренятся в глубинных психологи-ческих структурах личности.

В свете последующего исторического опыта этот вывод мог быбыть дополнен и скорректирован. Во-первых, несовпадение деления направых и левых с психологической дифференциацией людей, очевидно,но его неправильно объяснять отсутствием психологических основ (илисодержания) политических ориентации. Скорее оно связано с гру-бостью, упрощенностью этого деления, отражающего лишь некоторыеобщественно-политические приоритеты, но не различные системыцелей и средств политической деятельности. Реальные же политичес-кие ориентации, очевидно, представляют собой, если использоватьтерминологию Айзенка, синтез «темпераментов» и идеологическихустановок. Поэтому «соседние» по месту на политической оси ориента-ции, например представленные в его схеме коммунистами и социалиста-ми, в действительности могут находиться в отношениях непримиримойконфронтации. Хорошо известна вражда, долгое время разделявшаяэти формально левые течения. Такая же, если не большая несовмес-тимость разделяла в Англии 40-х годов консервативных последова-телей У. Черчилля и поклонников фашистского лидера О. Мосли.

Во-вторых, формальные идеологические и программные установки,представляя собой символическое и вербальное выражение полити-ческих ориентации, необходимое им для собственной идентификации, несовпадают с последними. По сравнению с ориентациями они обычноболее инерционны и менее динамичны. Сплошь и рядом идеологический«ярлык» ориентации остается тем же, а политическое и психологичес-кое содержание существенно меняется. Так, коммунизм в Англии иряде других стран Запада за истекшие десятилетия в значительноймере утратил свой жестко авторитарный характер времен Коминтерна,в коммунистическом движении произошла идейно-политическая диффе-ренциация, расколовшая его на догматиков ленинско-сталинского зака-ла и демократов, лояльных к существующему политическому строю.Подобные факты свидетельствуют о том, что социально-политическаяпсихология должна с осторожностью использовать партийные и идеоло-гические «ярлыки», всякий раз проверяя, действительно ли они отража-ют единую систему политических установок.

24Eysenck H.J. The Psychology of Politicks. L, 1954.

267

С учетом этих оговорок познавательное значение методологииАйзенка неоспоримо. И это доказывается в первую очередь тем, чтоспустя 40 лет она может служить для объяснения происшедших за этовремя изменений.

К 90-м годам в странах Запада при сохранении межпартийныхразличий и борьбы партий наметилось очевидное сближение идеологиии политики умеренно-правых и умеренно-левых течений, выразившеесяв компромиссе между принципами свободного предпринимательства исоциальной справедливости (или солидарности), национализма и анти-милитаризма. Образовавшее основу нового общественного консенсуса,оно было вызвано рядом экономических, социальных и политическихсдвигов, но, взглянув на схему Айзенка, легко обнаружить также и егоисходные психологические предпосылки. Уже в 50-е годы такиетечения, как консерваторы и социалисты, находились в одной и той жеточке «психологической» оси (авторитаризм-демократизм), а за истек-шие годы оба они, судя по ряду признаков, приблизились к либералам итем самым - к демократическому полюсу. Эта исходная психологи-ческая близость (при демонстрируемой противоположности идеоло-гических платформ) сыграла свою роль в формировании консенсуса приодновременном политическом и психологическом отмежевании от негокрайних течений - ультралевого и ультраправого (агрессивного нацио-налистического) экстремизма.

Еще более впечатляющим доказательством аналитических возмож-ностей двухмерной модели может служить ее применение к иссле-дованию политических ориентации в посттоталитарной России. Так,политическое сближение полярных по исходным идеологическим уста-новкам течений - ортодоксальных марксистов-ленинцев и ультра-националистов, их фактическое слияние в единую «непримиримуюоппозицию» было предопределено их исходной психологической близо-стью - одинаково высоким уровнем авторитаризма и антидемократиз-ма. Причем сближение произошло на основе националистической ишовинистической идеологии, что, как отмечалось, подтвердило тезисАдорно о системной связи «этноцентризма и авторитаризма» (и к неймы еще вернемся).

Но дело не только в этом. Представляется, чтодвухмерное моделирование, предложенное Айзен-ком, может быть применено для определения ианализа социально-психологических основ россий-ских политических ориентации (см. рисунок 3).

Две координаты, образующие приводимую схему, отображают дваосновных принципа политико-психологической дифференциации насе-ления России. Во-первых, россияне имеют различные представления обоптимальном государственно-политическом устройстве, во-вторых, по-разному относятся к происходящим в России социально-экономическимпреобразованиям, к потенциальному переходу от государственногосоциализма к рыночной экономике. Первое членение, отображенное наординате схемы, распределяет россиян (как и англичан у Айзенка)между тоталитарно-авторитарным и демократическим полюсами. Вто-

268

Политическиеориентациив России

рое, изображенное на абсциссе, более соответствует российским усло-виям, чем «западный» дуализм, «левые-правые». Именно отношение креформам, к государственно-распределительному прошлому и туманно-му рыночному будущему образует главную ось политической борьбы вРоссии, в которой левые и крайне правые (в западном смысле слова)оказываются в одном лагере, а просто правые - в другом. Поэтому вкачестве полюсов абсциссы выступают государственно-социалистичес-кий консерватизм (не путать с консерватизмом буржуазным), теснослитый с великодержавным национализмом, и рыночный «западничес-кий» реформизм. Отметим, что двухмерное моделирование политичес-ких ориентации даже больше отвечает российским условиям, чеманглийским и большинства западных стран. Ведь авторитарно-демокра-тическая ось там отображает главным образом различие междудемократически ориентированным большинством и намного меньшими,большей частью политически маргинальными группами авторита-ристов. У нас авторитаризм — весьма мощный и массовый политико-психологический феномен.

В верхнем правом углу схемы находятся сторонники коммунистов.Для них наиболее характерна ностальгия по плановой экономике итоталитарному «порядку», они наиболее непримиримые противникичастной собственности и рыночных реформ. В этой группе значителенудельный вес людей старшего возраста. Национал-«патриоты» и жири-новцы, превосходя коммунистов по силе великодержавно-националисти-ческих «имперских» установок, более индифферентны по сравнению сними к вопросам собственности, менее «антирыночны». Эти течения

269

поддерживают некоторые националистически и протекционистскиориентированные круги предпринимателей, их сторонники менееконсервативны экономически, чем политически, готовы «включиться» врыночные отношения при условии их жесткого регулирования государ-ством и участия в них структур власти. Впрочем, эти различияощущаются скорее в более идеологизированных (например, средиветеранов КПСС, активистов национал-«патриотических» организацийи т.д.) и элитарных слоях «непримиримой оппозиции», чем в основноймассе рядовых ее сторонников. На организуемых ею манифестацияхвсе они смешиваются в толпу, в которой фашисты и православныемонархисты объединяются с коммунистами под красными знаменами,антисемитскими транспарантами и портретами Сталина. Мобили-зующим фактором «непримиримым» служат не столько общие идеоло-гемы, сколько - что вообще типично для ультраавторитарных тече-ний - образ врага - жидо-массонов и «дерьмократов», продающихстрану западным империалистам.

В социологическом и психологическом отношениях представителиданной ориентации достаточно гетерогенны. Наиболее массовую ихчасть образуют «ситуационно-неблагополучные» и «угрожаемые». Сре-ди них рядовые наемные работники, страдающие от экономическогокризиса и инфляции, представители привилегированных в прошломсоциальных и профессиональных групп, либо не сумевшие адаптиро-ваться к новой социально-экономической ситуации, либо видящие вреформах угрозу своему статусу. Особую подгруппу образуют сельскиежители - работники колхозов и совхозов, объединенные с аграр-ными генералами (председательско-директорский корпус) системойпатерналистских отношений, боящихся потерять «кормушку» иотносительную гарантию стабильности в случае разрушения этойсистемы.

Боевая сила и ядро непримиримой оппозиции - «структурно-небла-гополучные» и «идейные авторитаристы». Первые обладают чертами«авторитарной личности», описанной Адорно. Это люди, страдающие -часто с молодых лет - комплексом социальной неполноценности, одино-чества, неприкаянности, формирующими у них агрессивность, цинизм,деструктивные склонности. Они - социальные и психологическиемаргиналы, и могли бы служить иллюстрацией к описанию патологий,выявляемых фрейдистским психоанализом.

Идейные авторитаристы, напротив, нередко обладают вполнеуравновешенной психикой. Психологическим источником их позицийможет быть интериоризированная социальная роль в системе жесткоиерархических отношений власти (армия, другие силовые структуры);принадлежность к профессии, формирующей технократический рацио-нализм, также ориентированный на модель жесткой властной иерархии(естественные и технические науки); защита социального статуса идостоинства включенных в структуру авторитарно-тоталитарного мили-таризованного государства (ВПК). Этим источником могут быть такжеабстрактно-ценностные националистические и великодержавные уста-новки, возникшие как способ самоидентификации в профессионально-

270

интеллектуальной или художественно-творческой - деятельности(ученые-гуманитарии, кинорежиссеры, художники и др.)25.

Идейные авторитаристы происходят из старой партийной, хозяйст-венной, научно-технической, идеологической (преподаватели марксиз-ма) номенклатуры, из офицеров вооруженных сил, госбезопасности иМВД, работников карательных органов. Но среди них немало ипредставителей научно-технической интеллигенции, ориентированныхна проект нового авторитаризма, очищенного от архаических наслоенийкоммунистической идеологии, на ценности силы и порядка. Этотпсихологический тип характерен для «интеллигентной» части партииЖириновского. В целом идейные авторитаристы отличаются болеевысоким уровнем образования от малообразованной и поэтомувосприимчивой к примитивным стереотипам и мифологии основной базы«непримиримой оппозиции».

Государственники-«центристы» по основному содержанию своихэкономических и политических воззрений мало отличаются от жиринов-цев и национал-«патриотов». Их идеалом также является сильноегосударство, распространяющее свою власть на экономику и защищаю-щее великодержавные национальные интересы. Однако все этиустановки проявляются у них в менее агрессивной, более смягченнойформе, не обязательно сопряжены с антисемитизмом и этноцентризмом.На их систему ценностей некоторое, хотя и весьма поверхностное вли-яние оказывают демократические и реформаторские идеи, присутству-ющие в их «сверх-Я» в качестве конвенциональной нормы, вовсе отвер-гать которую было бы неприлично. Многие лидеры и идеологи этойориентации - бывшие номенклатурные «прогрессисты» 60-70-х годов илюди из окружения Горбачева; органически не принимая либеральноереформаторство и отказ от великодержавия, они дорожат своимсамосознанием борцов с тоталитаризмом. Все это придает их ментали-тету двойственный характер, побуждает их прикрывать свое родство соткровенными авторитаризмом и национализмом демократически-реформаторским флером. Отсюда курьезное тяготение к декларатив-ной самоидентификации с социал-демократизмом, к которому ониимеют ненамного большее отношение, чем ЛДПР Жириновского клиберализму и демократии.

Все эти особенности государственников-«центристов» позволяютразместить их по абсциссе ближе к центру, чем коммунистов, а поординате - чем непримиримую оппозицию. И в то же время заключитьв кавычки « центристскую» часть их политического титула.

Социальную базу данного течения составляют группы населения,которые хотели бы совместить государственный авторитаризм с наи-более соблазнительными прелестями рынка и демократических свобод(возможностью коммерческой прибыли, обильным потребительским

25 Например, исследователь, изучающий национальную этнографию, историк или худож-ник, погруженные в национальное прошлое, могут под влиянием своих занятий прийтик идеализации исторических персонажей, нравов или политической практики, про-тивопоставляемых негативно воспринимаемому настоящему.

271

рынком, гласностью). Или хотя бы сохранить свободу выбора междурыночной и традиционно-социалистической формами экономическогобытия в условиях неопределенности переходного периода. Впрочем,эта база весьма узка, «элитарна» и охватывает главным образомнекоторые слои хозяйственной номенклатуры (часть директорскогокорпуса) и интеллигенции.

В верхнем левом квадранте схемы размещаются реформаторы-государственники. Они близки к реформаторскому полюсу абсциссы ивесьма далеки от демократического полюса ординаты. Осознанно илиинтуитивно эти люди делают ставку на авторитарный путь осуще-ствления рыночных реформ, на сильную исполнительную власть;пороки хасбулатовского Верховного совета, Государственной думы,Советов убедили их в фундаментальной недееспособности предста-вительной демократии, во всяком случае в условиях современнойРоссии. В рефлектирующих группах сторонников этой ориентациипопулярны рассуждения «о неготовности России к демократии», интереси чилийскому, южнокорейскому и т.п. опыту модернизации, мечтания опревращении госаппарата в главную силу реформ. Их более широкиеслои высказываются за «сильную руку» в ходе социологическихопросов. К ним принадлежат часть тех, кто идентифицирует себя слиберализмом, представляя его технократический вариант. Предста-вители этой ориентации, происходящие из самых различных социаль-ных слоев, образуют значительную, возможно, даже большую частьотносительно устойчивого электората Ельцина и демократов.

К реформаторскому и одновременно к демократическому полюсамдвух осей близка реформаторско-демократическая ориентация. К нейпринадлежат часть интеллигенции и элитарные (в культурном отно-шении) группы других слоев общества, которые интериоризировалидемократические ценности, выработанные мировой цивилизацией.Кроме этих «идейных демократов», базу данной ориентации образуют«демократы-прагматики». Это представители тех социальных групп,которые под влиянием собственного практического опыта выработалиориентацию на самостоятельную деятельность и самовыражение наобщественно-политической арене. В силу их объективного положенияили характера отстаиваемых ими интересов они поняли, что нуждаютсяв независимости от власти, в возможности оказывать давление на нееизвне или вступать с ней в партнерско-договорные отношения, невключаясь в ее структуры. В такой ситуации находятся, например,независимое рабочее движение, негосударственные и несвязанные сбюрократией предпринимательские структуры, группы, поддерживаю-щие гражданские инициативы и движения: экологические, правозащит-ные, потребительские и т.д. Словом, различные компоненты склады-вающегося гражданского общества. Независимо от уровня и характераполитической вовлеченности всех этих групп, их цели и интересысоответствуют демократическим принципам политической организацииобщества, бюрократический авторитаризм - их общий противник.

Для определенной части социально-профессиональных групп глав-

272

ным ориентиром их общественно-политического поведения являютсясобственные корпоративные интересы. В силу гетерогенности и частоконъюнктурного характера этих интересов данная ориентация зани-мает на обеих осях промежуточное положение. Одни группы в каких-тоситуациях могут быть заинтересованы в дистанцировании от госу-дарства и в рыночных реформах, другие - в его покровительстве иторможении реформ. По своей объективной ситуации они близки комногим демократам-прагматикам; корпоративистская ориентация чер-пает своих сторонников среди людей, связанных с профессиональ-ными - рабочими и предпринимательскими - сообществами. В той мере,в какой эти сообщества стремятся избежать государственного контроляи зависимости от бюрократического произвола, они представляютпотенциальный резерв демократической ориентации.

Вокруг центра пересечения осей расположена обширная зона, «на-селение» которой составляют массовые слои с противоречивыми, неус-тойчивыми и слабо выраженными политическими ориентациями. Сово-купность этих качеств, однако, не равнозначна «пустому контейнеру»,не исключает наличия определенных, хотя и не особенно логически вза-имосвязанных предпочтений. Люди, находящиеся в центральной зоне,являются в принципе сторонниками реформ, видя в их продолженийпрежде всего путь к преодолению хаоса, неопределенности, к стабили-зации экономической и политической ситуации. Испытывая подчасностальгию по спокойствию и стабильности доперестроечных времен,они все же не хотят возвращения к тоталитарному режиму и коммунис-тической власти, ценят те возможности свободного выбора в разныхсферах жизнедеятельности, которые открылись в посттоталитарнойситуации. В то же время «политического человека», принадлежащего к«центральной зоне», не устраивает большинство сегодняшних реальныхпоследствий реформ, он настаивает на их корректировке, которая су-щественно уменьшила бы материальные жертвы, приносимые им насе-лением, и сократила бы дифференциацию доходов, на восстановленииобщественного порядка, энергичной борьбе с коррупцией, преступ-ностью.

С авторитарными и консервативными ориентациями этого человекасближает отношение к функциям государства: не будучи готов ксамостоятельному плаванию по морю свободного рынка (хотя нередкоуже вынужденный пуститься в такое плавание), он требует отгосударственной власти гарантий своего экономического и социальногоположения, активного регулирующего и контролирующего вмешатель-ства в экономические и общественные процессы. Он не разделяет аг-рессивного национализма «непримиримых», относительно индифферен-тен к волнующим их проблемам восстановления Союза и решительнопротив великодержавных политических акций, которые вовлекли быРоссию в войны в ближнем зарубежье. Но ему свойствен, по выраже-нию некоторых социологов, «диффузный национализм», выражающийсяв недовольстве падением международного веса страны, питаемыйпроблемами русских в зарубежье, сепаратизмом автономий и актив-ностью различных этнических мафий в коренных русских областях.


Понятие демократии в его институциональном и культурномзначениях, принцип разделения властей не имеют для представителя«центральной зоны» ясного смысла, качества государства он, скорее,склонен измерять в терминах силы и слабости. В опросах он чаще всеговысказывается за «сильную руку» и проявляет равнодушие к приори-тету демократизации. Но он не является и антидемократом, демокра-тия для него абстрактная ценность, сближающаяся с политической исоциальной справедливостью. Практические, непосредственно затраги-вающие его проявления антидемократизма - бесконтрольная и коррум-пированная власть чиновников вызывает у него протест и возмущение.Судя по данным опросов, он считает, что, несмотря на перестройку,гласность и свободные выборы, он подчинен недемократической властии этот факт оценивается им негативно.

«Центральная зона» охватывает значительную, возможно, боль-шую часть взрослого населения России. В терминах электоральнойполитологии она может быть отнесена к «болоту», так как не ока-зывает устойчивой поддержки ни одному из существующих поли-тических течений. На референдуме апреля 1993 г. она в значительнойсвоей части поддержала Ельцина, на декабрьских выборах того же годане участвовала в голосовании, а отдельные ее слои отдали голосаЖириновскому. Основной массив этой зоны составляют наемные работ-ники госсектора и, возможно, развитие в стране ориентированной наэти слои массовой социал-демократической или социал-либеральнойпартии способствовало бы их политическому самоопределению.

Заметим, что «болото» состоит не только из центральной зоны. Внего входят массы людей, совершенно отключенных от политики, невидящих никакой связи между ней и своими заботами и устремлениями.К ним относятся, в частности, многочисленные люмпенизированные икриминальные слои. В схеме не выделены также группы населениябывших автономий, особенно северокавказских, включенные в нацио-налистические и сепаратистские движения и воспринимающие общерос-сийскую политику сквозь призму соответствующих этнонациональныхконфликтов.

При общем взгляде на рассматриваемую схемубросается в глаза слабая выраженность демо-кратических ориентации: верхняя «авторитарная»половина политического пространства заполненагораздо гуще, чем половина «демократическая».Объясняется ли это тем, что русские от природы

менее психологически демократичны, т.е. менее терпимы, сговорчивы,добры друг к другу, более властолюбивы и более покорны власти, чем,например, немцы, французы, американцы? Вспомнив историю, в этоповерить трудно. А ведь весьма популярный в 90-е годы в российскихполитических и околополитических кругах тезис о неготовности Россиик демократии имеет в числе прочих и психологический смысл.

Думается, что глубинные национальные психологические струк-туры, особенности национального характера вряд ли имеют прямоеотношение к демократизму или авторитаризму политической психо-

274

НеготовностьРоссии к демо-кратии?

логии. Если бы это было не так, одни нации с момента своегопоявления на свет божий достигли бы высот демократизма, а другиевечно были бы обречены прозябать в авторитарной низине. Однако мыхорошо знаем, что демократия - продукт истории и столь же историчныте черты психического склада наций, которые могут быть названыдемократичными (или авторитарными). Эти черты закрепляются внациональной политической культуре. Если же говорить о низкомуровне политического демократизма россиян, то он объясняется поменьшей мере тремя главными факторами.

Во-первых, фактор культурно-исторический. Многовековое почтибеспрерывное развитие страны в условиях политической деспотии итирании не смогло сформировать демократическую политическую куль-туру, соответствующие ей психологические установки и нормы пове-дения.

Во-вторых, фактор ситуационный. В учебниках политическойпсихологии обычно отмечается рост уровня авторитаризма в обществев периоды глубоких кризисов. В ужесточении политических порядков исистемы власти люди ищут защиты от угрожающих им процессовусиления хаоса, социального распада. Современный российский массо-вый авторитаризм во многом ситуационен: в разгар перестройки (в1988—1989 гг.), когда кризис экономики и политических институтов ещене был столь очевиден, наблюдалась противоположная тенденция -взлет демократических устремлений и ожиданий.

В-третьих, фактор практического опыта. Лишь незначительноеменьшинство может выработать демократические установки путемусвоения соответствующих абстрактных ценностей. Большинствоможет прийти к ним лишь пройдя прагматический (или инструменталь-ный) этап их освоения, лишь убедившись на собственном опыте, что«демократия полезна». Но та незавершенная, непоследовательная иформальная демократия, с которой россияне столкнулись в перестро-ечные и постперестроечные годы, скорее, могла убедить их в обрат-ном - в дисфункциональности демократии. Во всяком случае, вряд лиони могли поверить в ее достоинства, наблюдая по своим телевизорамв 1992-1993 гг. за «боевыми действиями» в Верховном совете. Рассмат-ривая реальную и потенциальную базу массовой демократическойориентации, мы уже имели случай заметить, что в российском обществесуществуют такие социальные группы, которые в силу особенностейсвоего положения могут прийти к демократизму именно практически -эмпирическим путем.

Неготовность России к демократии можно признать реальной, еслирассматривать ее как феномен культурный, конкретно-исторический иситуационный. Но было бы ошибочным видеть в ней некую внеисто-рическую психологическую константу, коренящуюся якобы в природ-ных особенностях «русского духа». Если реально оценивать именнопсихологические, т.е. закрепленные в установках «массовой личности»параметры этой «неготовности», то не следует забывать о том, что,как и любое состояние, она может измеряться не абсолютными, ноотносительными показателями. С точки зрения психологического де-

10* 275

мократизма, россияне стоят в конце XX в., очевидно, на более низкойступени, чем западноевропейцы, но выше многих жителей стран Азии иАфрики, для которых всевластный и коррумпированный чиновник -нормальная социальная фигура, не вызывающая какого-либо мораль-ного осуждения. Психологическое неприятие бюрократического автори-таризма, особенно в его повседневных житейских проявлениях - неменее характерная черта российской политической психологии, чем ееотносительная информативность к ценностям представительной демо-кратии. И эту черту, укорененную в представлении о «неправедности»чиновничьей власти, правильно было бы считать серьезной психоло-гической предпосылкой развития демократического сознания.

Теперь мы можем вернуться к оценке поз-навательных возможностей индивидуально-психо-логического подхода, рассмотрение которого, соб-ственно, и подвело нас к проблематике политичес-ких ориентации в России. В свете имеющегося

научного опыта, очевидно, можно согласиться с тем, что действительнов процессе первичной, дополитической социализации складываютсяопределенные личностные психические структуры, более или менеерелевантные различным политическим ориентациям. В свете нашейгипотезы о базовой напряженности и способах ее разрядки можно –также в гипотетическом плане (иное невозможно в силу слабойизученности проблемы) - высказать некоторые соображения о типахэтой релевантности. Их источником является спонтанный выборличностной стратегии в системе отношений «Я - Другой». Предпосылкиразвития «демократического» типа личности создает стратегия интегра-ции в общность при сохранении собственной психологической автоно-мии. Она становится возможной при условии благожелательной откры-тости личности к другим людям, достаточной силы собственного Я,способности к эмпатии, мотивации «для других». Другой типинтеграцииобусловлен слабостью Я, низким уровнем контрсуггестии, неспособ-ностью установить равноправные отношения психологического обменас другими, происходящим отсюда бессознательным переживаниемодиночества, активностью защитных психологических механизмов.Такое сочетание порождает тип конформно-пассивного (психологически)авторитариста - человека, ищущего в принадлежности к иерархическиорганизованной общности компенсацию слабости собственной индивиду-альности и компенсирующего также эту слабость агрессивностью вотношении «чужих». Существует, наконец, стратегия индивидуальноговыделения из общности и поддержания связей с ней на основе стремле-ния к преобладанию над другими,власти, лидерству, манипулированию.Она может, сочетаясь с силой Я и высоким уровнем суггетивности,формировать тип активного агрессивного авторитариста.

Слабостью модели Айзенка является имплицитно заложенное в нейпредставление о непосредственной связи между психической структуройличности («политическим темпераментом») и ее политической ориента-цией. По его модели получается: чем выше уровень авторитаризма че-ловека, тем ближе оказывается он к полюсам «политической оси». В

276

Типы личностии политическиеориентации

действительности такой непосредственной связи как некоего всеобщегозакона не существует; скорее она работает лишь в некоторых ситуаци-ях. Дело в том, что личностные демократизм и авторитаризм не тожде-ственны демократизму и авторитаризму как политическим феноменам.

Верно, что различные типы авторитаризма преобладают на край-них точках политического спектра, где предпочтительными считаютсянаиболее жесткие, предполагающие принуждение и насилие методыдостижения политических целей. Но активные и пассивные авторита-ристы отнюдь не являются каким-то редким исключением средилидеров, активистов и сторонников более умеренных и демократичес-ких по своим принципам течений: их можно встретить в любой партии идвижении. Другое дело, что в такого рода течениях принятые имиценности не дают развернуться авторитарным качествам столь свобод-но, как в течениях, авторитарных по своей платформе. Все это лишнийраз доказывает, что внутрипсихические структуры воздействуют наполитические позиции людей не прямо, а взаимодействуя с иными,ситуационными факторами. Во многих же случаях они определяют невыбор позиции, а стиль поведения в рамках позиции, принятой подругим основаниям.

Еще меньше оснований говорить об однозначном общественно-политическом смысле тех или иных рассматриваемых изолированнопсихических свойств личности. Мы видели, например, что такойфактор, как сила Я, - если понимать под ней способность и потребностьактивного индивидуального воздействия на социальную ситуацию -может стимулировать формирование как демократического, так иавторитарного типа личности. Вместе с тем на массовом уровне этопсихическое свойство, очевидно, является одним из факторов, воздей-ствующих на выбор принципиальных общественно-политических пози-ций. Человек с сильным Я скорее поддержит политические течения,основанные на индивидуалистических ценностях, призывающие людейдобиваться индивидуального успеха, опираясь на собственные силы.Люди со слабым Я скорее пойдут за теми политиками, которые упова-ют на силу коллектива или организуемую государством социальнуюзащиту. Так что этот психологический фактор, вероятно, играеткакую-то роль в дифференциации на правых и левых (социалистов) вкапиталистических странах, реформаторов и противников реформ впосттоталитарных государствах. Но, разумеется, кроме него, на этудифференциацию оказывает влияние и много других личностных,социальных, культурных и ситуационных факторов.

Вряд ли можно считать случайностью, что психологам легче всегоудается проследить непосредственное воздействие психических струк-тур личности на ее общественно-политические взгляды на примереагрессивного авторитаризма и на крайних полюсах политическогоспектра. Политический экстремизм чаще всего строится на гипертро-фированно-иррациональных представлениях и поведении, а такойагрессивный иррационализм - обычно следствие некоей психическойущербности, неблагополучия, вынуждающего личность активно исполь-зовать механизмы психологической защиты и мифические формы

277

сознания. Вот, например, какие черты обнаружило у правых и левыхэкстремистов западноевропейское исследование ценностей: они чащесторонников других политических течений чувствуют себя социальноизолированными и одинокими, не имеют семьи, ощущают бессмыс-ленность жизни, испытывают тревогу за будущее26.

Можно сказать, что эмоционально переживаемые чувства одино-чества, беззащитности, тревожности являются типичной непосред-ственной предпосылкой политического экстремизма и авторитаризма.Но столь непосредственная связь между аффективными психическимиструктурами или состояниями и политическими ориентациями сущест-вует у тех людей, у которых по тем или иным причинам заторможеныили парализованы более рациональные и упорядоченные механизмыполитического выбора.

У любого человека глубинные, приобретенные впериод первичной социализации психическиеструктуры так или иначе участвуют в полити-ческом выборе. Но участвуют лишь в качестве

исходного «сырого материала», который впоследствии - в зависимостиот конкретных исторических, социальных, культурных, личностныхобстоятельств (ситуаций) может лечь в основу совершенно разныхполитических ориентации или оказаться вовсе невостребованным. Что,например, произойдет с человеком, обладающим «демократическимтипом личности», в стране, где невозможна демократическая направ-ленность политической деятельности? Скорее всего, его «демократи-ческая» психическая структура проявится в сфере семейных, дружескихи других межличностных отношений, но не даст никакого поли-тического «выхода».

Вопрос о роли ранних и последующих этапов социализации вформировании политических ориентации не сводится к проявлениям вполитике характерологических свойств личности. В рамках индиви-дуально-психического или психоаналитического подходов изучаются ипроцессы политической социализации: формирование в детскомвозрасте конкретного содержания, т.е. когнитивного и ценностногоаспектов политических взглядов человека.

Понятно, что, поскольку опыт и знания, да и историческаяситуация, в которой живет человек, сильно отличаются от того, что онузнает и переживает в раннем детстве, было бы нелепо думать, чтоуже в 3-5 лет совершается окончательный выбор политическойориентации. Исследователи-психоаналитики, изучавшие политическуюсоциализацию, и не ставили вопрос таким образом. Наиболее видныепредставители этого направления Д. Истон и Дж. Деннис на основанииэмпирического обследования 12 тыс. американских детей пришли квыводу, что в раннем возрасте формируется механизм «диффузнойподдержки» существующей политической системы. Эти и другиеамериканские авторы полагали, что дети переносят положительноеаффективное восприятие отца и известного им представителя власти -

26 Stoetzel J. Les valeurs du temps present; une enquete europeenne. P., 1983. P. 73.

278

Социализацияи ориентация

полицейского - на президента США, в результате чего фигура главыгосударства идеализируется, а затем эта идеализация может бытьэкстраполирована и на более безличные институты власти, напримерконгресс, на символы государства: флаг, гимн27.

Критики концепции «диффузной поддержки» справедливо отмечалиограниченность того эмпрического материала, который лег в ее основа-ние. Выводы авторов, относящиеся к маленьким белым американцам60-х годов из благополучного среднего класса, не подтвердились данны-ми о социализации детей из более бедных семей, особенно принадлежа-щих к этническим меньшинствам, а также детей более позднихпоколений, росших в ином, более «конфликтном», чем в середине 60-хгодов внутриполитическом климате. И уж совсем сомнительной выгля-дит эта концепция, если пытаться применять ее к условиям ряда другихстран с менее конформным, чем в США, массовым политическимсознанием. И наконец, самый убедительный аргумент критиков состоялв том, что «диффузная поддержка» может быть сугубо временнымфеноменом и исчезать с повзрослением человека в связи с пережи-ваемыми им личными или политическими событиями.

При всей справедливости этой критики нельзя отрицать значимостьконцепции «диффузной поддержки». Во-первых, она вполне адекватнатем ситуациям, в которых институты первичной социализации (семья,школа, другие детские учреждения) вносят в сознание детей единую,непротиворечивую систему политических представлений. Опросыдетей, проводимые в России в разгар перестройки, показали, что срединих была широко распространена идеализация «дедушки Ленина», хотяв этой период его образ был уже основательно подмочен средствамимассовой информации.

Во-вторых, многое в политической психологии подтверждаетпредположение Истона и Денниса, что первичные детские представ-ления, даже будучи вытеснены последующим опытом, обладают значи-тельной устойчивостью и что в «моменты кризисов вероятно возвра-щение личности к своим базовым представлениям"28.

...В начале 1994 г. психолог Е.З. Басина провела серию бесед-интервью с несколькими представителями московской естественнонауч-ной и технической интеллигенции об их отношении к реформам исоциально-политической ситуации в России29. Констатируя, что в этойсоциальной группе, первоначально поддержавшей реформы, впоследст-вии наметился явный сдвиг к антиреформаторским и тоталитарно-«социалистическим» позициям, исследовательница объясняет его нетолько резким ухудшением социально-экономического положенияреспондентов. «Необходимо обладать продуманным и устойчивым

27 Easton D., Dennis J. Children in the Political System // Origins of Political Legitimace. N.Y.,1969; Hess R.D., Torney J.V. The Development of Political Attitudes in Children. Chicago,1967. Подробный критический анализ этой концепции см.: Шестопал Е.Б. Личностьи политика. М., 1988. С. 58-69.

28 Easton D., Dennis J. Op. cit. P. 28.29 Басина Е.З. Научно-техническая интеллигенция и реформа (неопуб.). Материалы ивыводы этого исследования используются в работе с любезного разрешения автора.

279

«демократическим» мировоззрением, - пишет Е.З. Басина, - чтобы неподвергнуть сомнению свои прежние социальные ориентации, в связи счастичной реализацией которых твоя собственная жизнь измениласьтаким образом, что перестала доставлять тебе радость, а окружающееутратило понятность. У обсуждаемой группы такого мировоззренияникогда не было... Новый период актуализировал «школьные» прими-тивные знания... единственной теории социального развития, известной«естественникам-техникам», которые теперь все больше проступают вих мыслях» - респонденты рассуждают о российской действительности90-х годов в понятиях традиционного марксизма-ленинизма (хорошийсоциализм — плохой капитализм и проч.).

Приведенный пример показывает, что в ситуации когнитивнойнеопределенности и когнитивного дефицита по поводу негативныхявлений («плохое и непонятное») знания - пусть даже мифологические,усвоенные на более ранних этапах политической социализации,мобилизуются и выступают своего рода якорем спасения в бушующемморе распадающейся, теряющей смысл действительности.

В целом рассмотренный материал подтверждаетзначимость установок и иных личностных струк-тур, сложившихся на ранних стадиях дополитичес-кой и политической социализации, для процесса по-

литического выбора. Социально-политическая психология, являясьпсихологической дисциплиной, не может не учитывать это первичноезвено формирования политической ориентации личности. Но не надозабывать в то же время, что речь идет именно о первичном звене, закоторым следует ряд других. Выбор политической ориентации длякаждого конкретного индивида лишь в редких случаях являетсяединовременным актом. Правильнее рассматривать его как процесс,развертывающийся на протяжении всей жизни человека. Формы этогопроцесса многообразны и могут быть расположены между двумя«крайними» типами. Один из них - стабильно-эволюционный. Он соот-ветствует относительной устойчивости социально-экономического поло-жения и культурной идентичности индивида, а также нарушаемой лишьситуационными кризисами стабильности общественно-политическойсистемы. В этих условиях содержание принятой в начале жизненногопути политической ориентации может меняться, но оно меняется, какуже отмечалось выше, не на индивидуальном, а на социэтальном игрупповом уровнях по мере накопления общественно-политическихизменений и соответствующего обновления набора актуальных дляобщества проблем. Иными словами, речь идет об эволюционномпроцессе психологических изменений, не контролируемом самиминдивидом. Он просто «идет в ногу» с социумом.

Второй «крайний» тип - дискретный процесс изменений в инди-видуальной политической ориентации. Он происходит в обстановке рез-ких, переломных экономических, социальных, политических и культур-ных сдвигов в обществе и(или) в положении индивида. В этих случаяхон вынужден делать не один, а ряд последовательных выборов, причемвыбор в таких ситуациях теряет автоматизм, становится более

280

Выбор какпроцесс

индивидуальным, сопряжен с какими-то переживаниями, когнитивной иинтеллектуальной активностью совершающего его субъекта. Приотсутствии у него необходимых волевых, интеллектуальных и когнити-вных ресурсов он может оказаться не в состоянии совершить выбор,утратить какую бы то ни было ориентацию, пополнить ряды психолого-политических маргиналов. У людей, вообще никогда не имевшихопределенной ориентации, представителей политического «болота» вподобных ситуациях обычно происходит ослабление элементов одной иусиление другой из тех ориентации, которым они в той или инойстепени подвержены. Для анализа подобного типа выбора недостаточноиндивидуально-психологического подхода, он должен быть дополненподходами ситуационным и манипулятивным. Ибо в переломныхситуациях люди в силу своей растерянности, утраты собственныхориентиров обычно больше подвержены воздействию разного родаидейно-политических манипуляций.

Как уже отмечалось, ни воздействие ситуации, ни манипуляция немогут сами по себе быть монопольными факторами формирования инди-видуальных и групповых ориентации. Выбор ориентации - результатвзаимодействия этих факторов с потребностями и мотивами человека,выражающимися в его социальных ожиданиях и аспирациях. (Значениемотивации в социально-политической психологии подробно рассмат-ривалось в главе П.) Здесь важно отметить, что иерархия потребностейи мотивов индивида является относительно устойчивым компонентомпсихики, который обеспечивает определенную независимость полити-ческого выбора от сиюминутных ситуационных и манипулятивныхвоздействий.

Разумеется, потребности и мотивы, выражающие их установки,тоже изменчивы. Они меняются в зависимости от изменений в макро-социальной и личной ситуации, от возраста человека. Однако сущест-вуют психологические механизмы и образования, которые придаютопределенную устойчивость «представляющим» мотивы установкамлюдей. К ним относятся принимаемые людьми социальные роли, ихмакрогрупповые идентификации и интерериоризированные ими соци-ально-политические ценности.

Социальная роль, усвоенная человеком, как бымоделирует систему его потребностей и ожида-ний и становится чем-то вроде призмы, сквозькоторую он воспринимает общественно-полити-ческую действительность. Например, если глав-ные для человека - семейные роли (отца или

матери), он будет особенно болезненно воспринимать все те явления вобществе, которые подрывают семейное благосостояние, затрудняютнормальное воспитание и образование детей. Это само по себе непредопределяет его выбор политической ориентации, но образуетсущественный критерий такого выбора. Например, в постсоветскойРоссии какая-то часть населения придерживается реформистскойориентации, поскольку видит в новых видах деятельности и способахзаработка, связанных с реформами, средство укрепления материальной

281

Роли и иденти-фикации какфакторы выбора

базы семьи. В исследовании Е.З. Басиной отмечен любопытный факт:ее респондентки-женщины в общем более склонны положительновоспринимать пореформенную экономическую ситуацию, так как онаизбавила их от очередей и дефицита. Более, чем мужчины, вовлечен-ные в круг семейных забот и обязанностей, они получили возможность сменьшими трудностями и препятствиями выполнять требования,предъявляемые их социальной ролью. Понятно, в тех гораздо болеемногочисленных случаях, в которых реформы привели к резкому сниже-нию жизненного уровня семей, реакция часто является противо-положной.

Люди, усвоившие главным образом профессиональные роли,воспринимают социальную действительность в зависимости от того,какие возможности она создает для их профессиональной деятельности,в каком направлении меняет ее социальный статус. Ряд респондентовБасиной враждебны либерально-реформаторскому течению в большойстепени потому, что они являются высококвалифицированными специа-листами военно-промышленного комплекса, а научно-исследовательскаяработа в данной области под влиянием реформ пришла в упадок.Следует в этой связи отметить, что полное игнорирование проблемстатуса творчески-производительной деятельности вообще являетсясерьезной идеологической слабостью либерально-реформаторскоготечения в России. Прямо или косвенно оно акцентирует социальнуюценность деятельности, нацеленной на обогащение, но отнюдь несамоценность созидательного труда. Эта странная особенность россий-ского либерального этоса отрицательно сказывается на отношении креформам не только ученых из ВПК, но и (наряду, разумеется, сдругими факторами) относительно широких слоев рабочего класса.

Идентификация индивида с большой социальной группой является влюбом обществе мощным фактором политического выбора. Этоидентификация восходит к одной из фундаментальных особенностейчеловеческой психологии - потребности индивида в выделении из всеймассы человеческих существ - выделению не только индивидуальному,но и групповому, потребностью в своем собственном «мы», впринадлежности к определенной социальной среде. Этот вид выделениядетально исследован французским социологом П. Бурдье, показавшим,что идентификация с группой, демонстрация групповой принадлежностивлияет на чрезвычайно широкий круг предпочтений и потребностей лю-дей, их культурные нормы, взгляды, формы потребления и общения30.Под влиянием макрогрупповой или «средовой» идентификации склады-ваются и политические предпочтения: она представляет собой меха-низм экстраполяции массовых потребностей в политическую сферу. Этипредпочтения не определяют жестко политическую ориентацию, ноочерчивают рамки ее выбора. Так люди, идентифицирующие себя сгруппой собственников, бизнесменов, как правило, отторгают ориента-ции, предполагающие отмену или ограничение частной собственности,высокие налоги на прибыль. В ряде капиталистических стран люди,

30 Bourdieu P. La distinction. Critique sociale du jugement. P., 1979.

282

идентифицирующие себя с рабочим классом, поддерживают партии итечения, провозглашающие себя защитниками наемных трудящихся. Всвязи с экономическими и социальными сдвигами последних десятилетийв развитых странах умножилось число людей, индентифицирующих се-бя со «средним классом». Это привело к расширению влияния умерен-ных, внеклассовых «компромиссных» ориентации, отталкивающихся открайностей и тяготеющих к центру политического спектра.

Групповая индентификация с классом или иной социально-эконо-мической группой - лишь один из возможных ее видов. В современныхобществах групповая идентификация индивида плюралистична; онидентифицирует себя обычно не с одной, а с несколькими большимигруппами: нацией, профессиональной, локальной, демографической(женщины, молодежь), этнической, культурной и т.д. Выбор политичес-кой ориентации связан с относительной значимостью различных группдля субъекта: на него влияет идентификация с той группой, с которой вданный момент он ощущает наибольшую психологическую близость.Таким образом, можно сказать, что выбор ориентации обусловленвыбором наиболее значимой группы.

Наиболее элементарный, распространенный ипсихологически естественный вид групповой иден-тификации - национальное чувство. Прежде чемосознать себя рабочим, предпринимателем или

представителем «среднего класса», человек ощущает себя русским,немцем, поляком и т.д. Национальная или национально-государственнаяпринадлежность - это эмпирическая данность, освоение которой нетребует ни особого жизненного опыта, ни каких-либо сложныхкогнитивных процедур. В течение длительных исторических эпох вомногих обществах национально-государственная ориентация фактичес-ки была единственно возможной. Государство, представлявшее терри-ториальную общность (землю, княжество, город), а позднее - нацию, всредневековье и в эпоху абсолютизма нередко было единственнымреальным политическим субъектом. Явным объектом политическойборьбы были не проблемы жизни общества, но государственная властьв чистом виде. Преобладающей формой политической деятельностибыли войны между государствами или за власть в данном государстве.«Политический человек» если и совершал выбор, то выбирал несистему взглядов и идей, но властителя, которому стоило подчиниться.Иногда, правда, существовал и идеологический, говоря современнымязыком, выбор, но он был связан не с политической, а с религиознойидеологией.

В современном мире националистическая или национал-государ-ственная ориентация выражает определенную систему политическихпредпочтений. Ее источниками являются протест против национальногонеравноправия и стремление наций или этносов, не имеющих собствен-ного государства, к независимости; угроза, реальная или воображаемая,национальной независимости и интересам со стороны других государств;межнациональные конфликты из-за спорных территорий; культурнаяэкспансия извне, грозящая подорвать национальную идентичность;

283

Психологиянационализма

иммиграция представителей других национально-расовых групп, обост-ряющая конкуренцию за рабочие места и вносящая элементы «чужой»культуры в жизнь нации; особо высокий экономический статуснациональных меньшинств (например, китайцев в ряде стран Юго-Восточной Азии); великодержавные амбиции и милитаристскиетенденции, за которыми стоят прагматические интересы определенныхсоциальных групп. Однако национализм распространен и в тех странахи социальных слоях, которые не вовлечены в такие конфликты иинтересы или в жизни которых они не играют большой роли.

Можно выделить несколько типов личных и социальных ситуаций,образующих психологическую почву подобного иррационального, необусловленного реальными интересами политического национализма.

Во-первых, он часто свойствен атомизированным (выше мы ихназвали «типологическими») социальным группам, не имеющимвозможностей для выработки собственных групповых идентичности исамосознания. Испытывая естественную потребность в принадлежностик большой социальной общности, члены таких групп удовлетворяют ееединственно доступным для них способом - переживанием националь-ного чувства. Подобный тип групповых идентификаций порождаетобычно пассивный, диффузный национализм, который, однако, встрессовых ситуациях (дестабилизация положения группы, ощущениеугрозы и т.п.) может принимать активную, агрессивную форму. Такогорода национализм особенно характерен для традиционной крестьянскойпсихологии.

Во-вторых, политический национализм сплошь и рядом являетсяследствием низкого уровня когнитивных и интеллектуальных возмож-ностей человека. Для людей невежественных и не способных ни ксамостоятельному размышлению, ни к усвоению рационально обосно-ванных политических ориентации характерна склонность к предельноупрощенному объяснению негативно отражающихся на их положенииэкономических и социальных явлений, к наиболее примитивным мифо-логическим формам каузальной аттрибуции (см. главу I). Приписываниепричин подобных явлений злокозненным действиям других наций илигосударств - одна из наиболее распространенных форм такого упроще-ния. Это тот самый случай, когда «простота хуже воровства». Харак-терно, что по данным конкретных исследований, агрессивный национа-лизм характерен для малообразованных слоев населения и часто связанс антиинтеллектуализмом: в сущности он является способом агрессив-ного самооправдания собственной неспособности к политическомумышлению. Можно утверждать, что национализм во многих социально-исторических ситуациях представляет собой искаженную иррацио-нальную форму экстраполяции массовых потребностей в социально-политическую сферу. За массовыми националистическими ориента-циями в таких ситуациях кроются реальные неудовлетворенные пот-ребности, в действительности не имеющие отношения к национальнымпроблемам и интересам.

В-третьих, гипертрофированная национальная самоидентификацияявляется результатом маргинального положения человека в социально-

284

групповой структуре общества. Эта маргинализация может бытьобусловлена его низким статусом в своей социальной группе. Еежертвой является, например, мелкий предприниматель, не сумевшийдобиться делового успеха и испытывающий угрозу разорения; рабочий,которому не удалось приобрести профессиональную квалификацию;представитель творческой интеллигенции, не получивший признаниясвоих коллег и публики. Маргиналами являются и люмпены - одинокие,социально-изолированные люди, не сумевшие прибиться ни к одной изобладающих определенным статусом и достоинством групп общества.Для таких людей националистическая ориентация есть способвосстановления — хотя бы иллюзорного - утраченных психологическихсвязей с обществом. Такого рода национализм - психология озлоблен-ных неудачников.

Политический национализм, когда он не является идеологиейугнетенной или униженной нации, обычно тесно связан с консерва-тивными (правыми в капиталистических, государственно-социалистичес-кими в постсоциалистических странах) и авторитарными ориентациями.Эта связь естественна и органична. Консерватизм выражает интересыпривилегированных социальных групп, стремящихся сохранить статус-кво, не желающих учитывать потребности основной части общества.Апелляция к общенациональным интересам - наиболее удобный способоправдания такой позиции, игнорирования реального многообразиясоциально-групповых интересов, существующих в обществе. Крометого, она позволяет эксплуатировать стихийный массовый консерва-тизм, питаемый страхом перемен («не было бы хуже!»), особенносильным в кризисной, неопределенной, стохастической ситуации. Апел-ляция к национальным традициям, «корням», к национальной идее -эффективное противоядие против стремления к реформам, к социаль-ным и культурным переменам. Психологически национализм традицион-ных консерваторов - в царской России или в странах Запада XIX -первой половины XX в. не отличается от национализма советской ипостсоветской номенклатуры. В истории известны ситуации когдаожесточенная борьба сторонников и противников агрессивногонационализма была связана с конфликтом модернизаторских иконсервативных течений в общественном сознании (один из наиболееярких примеров - дело Дрейфуса во Франции).

Что касается авторитаризма, то он связан с национализмом психо-логически и политически. Психологически - потому, что их объединяетдух культурной и идеологической нетерпимости, враждебность к«чужим». Политически - потому, что национализм оправдывает автори-тарную власть национального государства над обществом, приноситсуверенитет и свободу личности в жертву «национально государст-венной идее». Антагонист авторитаризма - демократия - несовместимас национализмом, ибо она требует учета и взаимосогласования различ-ных социальных интересов и отстаивает суверенитет личности, а не ееподчинение общенациональному интересу, воплощаемому государст-вом. Демократия расходится с авторитаризмом в самом пониманиинациональных интересов: для первой - это совокупность интересов

285

реальных людей, составляющих общество, для второго - интересобщности, олицетворенной в государстве, практически сводящийся кинтересу государства как института власти.

Национализм нередко противопоставляют патриотизму, называяего «лжепатриотизм». Это противопоставление справедливо. Патрио-тизм, это - совокупность положительных ценностных и аффективныхустановок в отношении своей страны, ее народа, не совпадающая скакой-либо конкретной политической ориентацией. Он может служитьлишь критерием выбора политической ориентации, побуждая прини-мать более всего соответствующую интересам всей общности людей,составляющих страну, нацию. Объектом патриотических чувств, цен-ностей, политических предпочтений является именно эта общность кактаковая, национализм же обращен вовне, в нем главное - противо-поставление своей нации другой или другим национально-этническимили национально-государственным общностям, синдром «чужого»,«врага». Во многих ситуациях грань между патриотизмом инационализмом трудно уловима, но главным критерием их различениявсегда остается наличие или отсутствие враждебного,конфронтационного восприятия других наций.

Политическая мотивация, укрепляемая интериори-зованной социальной ролью и макрогрупповойидентификацией человека, находит свое более илименее осознанное выражение в принятой имсистеме социально-политических ценностей. При-

нятие социальной ценностной ориентации - одно из важнейших и необ-ходимых звеньев в процессе политического выбора. Такие ценности,как нация, сила государства, экономическая или политическая свобода,благосостояние, равенство, социальная справедливость, социализм, вер-ность традиционным устоям общества, технико-экономический прог-ресс, социальная иерархия, антимилитаризм, защита природной среды,демократия и др., лежат в основе предпочитаемых человеком целейполитической деятельности, образующих, как помнит читатель, один изосновных компонентов политической ориентации.

Отмечая решающее значение ценностей в политическом сознании,важно в то же время учитывать, что их роль в выборе политическойориентации различна у разных людей. Существует тип политическогочеловека, у которого ценности являются определяющим факторомвыбора. Как правило, такой человек сильно вовлечен психологически вобщественно-политическую жизнь. Его можно назвать идейнымчеловеком, ибо его общественно-политические ценности приобретаютхарактер достаточно четких и твердых личных убеждений. Этиубеждения относительно независимы от его личных прагматическихинтересов, они возникли под влиянием каких-то глубинно-психическихчерт его личности, или условий его политической социализации, илисамостоятельной рефлексии. Таких людей нетрудно обнаружить срединаиболее активных представителей любой политической ориентации,но особенно много их среди сторонников тех течений, которыеруководствуются общегуманистическими ценностями, не связанными с

286

Ценностныйи прагматиче-ский выбор

какими-либо групповыми или индивидуальными интересами (например,среди экологистов, правозащитников). В некоторых странах (например,на Ближнем и Среднем Востоке) политический выбор часто осущест-вляется на основе религиозных убеждений человека, подкрепленныхидентификацией с соответствующей конфессиональной общностью. Вовсех этих случаях можно говорить о ценностном выборе политическойориентации.

Большинство людей, во всяком случае в развитых странах, совер-шают политический выбор не на ценностных, но на прагматическихоснованиях. Они выбирают ту политическую ориентацию, котораяпредставляется им наиболее соответствующей их потребностям иинтересам. Ценности тоже участвуют в их выборе, но не как егоопределяющий фактор, а в инструментальном качестве — как способосознания, самооправдания (психологической легитимизации) и подкреп-ления сделанного выбора. Основу же прагматического выбора образуетсоциальный интерес. Выбор, осуществляемый на этой основе, нап-равлен в отличие от выбора ценностного не только на цели полити-ческой деятельности, но и на средства их достижения. Ибо, будучивыбором прагматическим, он естественно руководствуется не толькопривлекательностью определенных политических целей, но и крите-рием эффективности политической деятельности, а это направляетвнимание выбирающего на применяемые ею средства достиженияцелей.

Рассматривая политические ориентации в постсоветской России, мыстолкнулись с психологической неоднородностью сторонников предста-вительной демократии. Психологические различия между идейнымидемократами и демократами-прагматиками довольно ясно проявляютсяв их политическом поведении. Для первых главное - принципы, поэто-му свои позиции они отстаивают главным образом путем политическихдеклараций и разоблачений антидемократической практики. Многие изних, относясь весьма отрицательно к хасбулатовскому Верховному со-вету, жестко осудили тем не менее его разгон Ельциным в сентябре1993 г. и последующие вооруженные акции властей против боевиковнепримиримой оппозиции. Значение парламента как символа демокра-тии было для них важнее содержания и последствий его деятельности.Демократы-прагматики не столько декларируют демократическиепринципы, сколько пытаются провести их в жизнь путем давления набюрократическую власть. Разгон Верховного совета они восприняликак разумное решение, не видя других, более эффективных способовпреодоления ожесточенного сопротивления антидемократических сил.

Исходя из всего сказанного можно было бы заключить, что дляподавляющего большинства людей прагматический интерес являетсярешающим фактором политического выбора, что исключение из этогоправила составляют лишь относительно незначительные идеологическиангажированные меньшинства людей и некоторые специфическиерегиональные и страновые ситуации (где религиозный фактор сильновлияет на политическую жизнь). Такое заключение верно отражаетгосподствующую тенденцию (направленность, интенцию) процесса

287

выбора, но нуждается в весьма существенных оговорках в том, чтокасается ее реального осуществления.

Для того чтобы положить интерес в основу политического выбора,необходимо знать, какие политические цели и средства оптимальныдля его реализации. Иными словами, путь к выбору ориентациипроходит через процесс осознания политических интересов, сопряжен-ный чаще всего со сложными проблемами когнитивного порядка. Дляпрагматического выбора характерно осознание интересов на уровнерационального здравого смысла, опирающегося на личный и групповойсоциально-политический опыт, но этот опыт по своей природепротиворечив, содержит в себе возможности противоположных выво-дов. Опыт экономических рыночных реформ в России был по-разномуоценен различными группами российского общества. Одни из нихпришли к выводу о необходимости продолжать реформы, но болеерешительно и умело, другие настаивали на приостановке реформ ивозвращении к плановой, государственно-контролируемой экономике.Среди тех и других были люди, которые в результате реформоказались в аналогичной социально-экономической ситуации, т.е. раз-личные оценки нельзя объяснить только конфликтом между выиграв-шими и проигравшими. Один и тот же социальный опыт породилразличные представления о конкретном политическом содержанииинтереса, в рамках одних и тех же социальных групп.

Для осознания своих политических интересовлюди используют различные когнитивные меха-низмы, о которых уже говорилось подробно вглаве I. Наиболее соответствующим принципам ихрационального осознания является механизм об-

щественно-политической рефлексии. В качестве примера его исполь-зования приведем спор между активистами движения «ДемократическаяРоссия», зафиксированный в эмпирическом исследовании новых соци-альных движений, проведенном в конце 1991 г. Среди других проблем входе групповой дискуссии обсуждалась альтернатива политическогоразвития России по авторитарному или демократическому пути.Учитывая мировоззрение этих активистов, можно утверждать, чтообщей целью почти для всех них (об исключениях будет сказано ниже)является установление демократического строя. В данном случае неимеет значения, в силу каких мотивов каждый из них пришел к этомуубеждению, важно, что интериоризированная ценность политическойдемократии стала для них собственным интересом. Но верности этойцели, как выясняется, недостаточно для выбора политической ориента-ции. Многие участники дискуссии отстаивали необходимость авторитар-ной системы власти как неизбежного этапа на пути к демократии. Ихаргументы: слабость нынешней власти, ее неспособность навестиэлементарный порядок в стране, что представляет собой угрозу длябудущего демократии и реформ. Другой аргумент: непопулярностьэкономических реформ, - проводя их, «без авторитарных методов, безсильной руки не обойтись». Третий: только авторитарная власть можетобеспечить социальную защиту в переходный период.

288

Осознание поли-тических инте-ресов

Понятно, что для этих активистов авторитаризм неизбежное и, какони надеются, временное зло, использование авторитарных методовпредставляется им наиболее эффективным способом реализациидемократической перспективы. Этот вывод основан на рациональноманализе ситуации, который, несмотря на демократические убежденияактивистов, побуждает их отводить демократические ценности назадний план, а на передний - выдвигать проведение реформ и восста-новление порядка в обществе. Этот тип рассуждения - «авторитаризмво имя торжества демократии» - подталкивает их к той политическойориентации, которую мы выше определили как реформаторско-автори-тарную. Очевидной слабостью этой позиции является нерешенностьвопроса о том, чем именно будет гарантирован дальнейший переход отавторитаризма к демократии. Иными словами, ей не хватает интег-ративной сложности (см. главу IV), т.е. охвата всего комплексапроблематики, которой касается процесс выбора.

Еще более последовательными сторонниками реформаторско-авто-ритарной ориентации являются те активисты, которые отстаиваютавторитарный путь в чистом виде, без оговорок относительно еговременного или инструментального характера. Аргументы: «нашеобщество привыкло, что у нас все решает кто-то наверху», намостается ждать с оптимизмом реформ сверху... А мы внизу находимся вплену собственных иллюзий». Это глубокое неверие в демократию вусловиях России равносильно отказу от ее восприятия как полити-ческого интереса или цели. У этих активистов, образующих незначи-тельное меньшинство в группе, идентификация с демократическимдвижением обусловлена не демократическими, а реформаторскимиубеждениями, тем, что оно выступает за реформы. Данная позиция -тоже результат рационального анализа, но довольно одностороннего,принимающего во внимание лишь антидемократические тенденциироссийской жизни.

Вопрос о гарантиях перехода к демократии, игнорируемыйсторонниками «временного авторитаризма», оказался в центре вниманиятех активистов, которые однозначно высказались против авторитар-ного сценария. «Переход от авторитаризма к демократии не очевиден,- говорит один из них, - важнее установить политический механизм,который будет способствовать развитию демократии как института,который будет основан на законодательной базе». Эти активисты явноотносятся к демократически-реформаторской ориентации.

В ходе обсуждения выявилась еще одна позиция. Защищавшие ееактивисты стремились сочетать в своих размышлениях неизбежностьиспользования авторитарных методов с защитой демократическихпринципов, формированием условий для их окончательного торжества.Такое сочетание они усматривали в «механизме самоограничения авто-ритарной власти, которую нам придется поддержать». Этот механизм-создание структур гражданского общества, блокирование наступлениявласти на такие структуры; «построение рыночной экономики, котораяне способствовала бы авторитарной власти» (т.е. очевидно, немоно-полистической и не связанной с государственными структурами. - Г.Д.);

289

создание сильной представительной власти31. Данная позиция, очевид-но, отличается от всех остальных более высоким уровнем «интегратив-ной сложности»: проблема рассматривается в ее целостности и полноте,во всех ее аспектах и противоречиях, предлагаемые средства достиже-ния цели (демократия) основаны на компромиссе ведущего интереса собъективными императивами действительности. Сторонники этойпозиции примыкают к реформаторско-демократической ориентации, ноглубже и полнее других осмысливают пути ее реализации.

Другим примером общественно-политической рефлексии могут слу-жить групповые дискуссии в среде активистов шахтерского профсоюз-ного движения32. Одним из наиболее интересных моментов являетсяздесь обсуждение вопроса о переходе к экономике, основанной начастной собственности. Материалом для размышления является вданном случае непосредственно пережитый рабочими опыт трудовыхотношений в условиях государственного социализма. Интерес, лежащийв основе размышлений профсоюзных активистов - это, естественно,заинтересованность рабочей массы в достойной оплате и хорошихусловиях труда, словом, в том, что они называют «заботой о рабочем».Выводом из размышлений является убеждение в том, что«коллективная собственность - это безответственность, которая всегдаоборачивается против рядовых рабочих», что им лучше иметь дело счастником-хозяином, который в отличие от государственной дирекциизаинтересован в эффективности производства и от которого органи-зованные в профсоюзы трудящиеся смогут добиваться «заботы орабочих». Один из профсоюзных активистов определил такую системуотношений емкой формулой «капитализм с социалистическим лицом».

Активисты в ходе обсуждений пришли к заключению, что рабочеедвижение должно «способствовать созданию хозяина и бороться с ним».Рефлексия, основанная на здравом смысле и собственном социальномопыте, позволила сформулировать концепцию, превосходящую по обос-нованности и реализму иные «академические» построения. В политичес-ком плане она логически ведет к принятию прагматической рефор-маторско-демократической ориентации. Высокий уровень интегра-тивной сложности мышления обеспечен в данном случае хорошимэмпирическим знанием предмета - трудовых отношений.

Думается, что именно этот фактор объясняет значительно боль-шую общность взглядов шахтерских активистов по сравнению с демо-россами, спорившими об авторитаризме и демократии. Преимуществаразличных политических систем в конкретных условиях постсоветскойРоссии - проблема, гораздо труднее поддающаяся эмпирически выве-ряемому знанию, чем более непосредственно переживаемые людьмисоциально-трудовые отношения. Реалистический образ этих отношенийв условиях частной собственности построить от противного (т.е.отправляясь от опыта социалистической действительности) гораздо лег-че, чем спрогнозировать многообразные и противоречивые последствия

31 См.: Новые социальные движения в России. М., 1993. С. 47-49.32 См.: Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 37-48, 60-63.

290

различных сценариев политического развития. Поэтому в последнемслучае волей-неволей приходится прибегать к абстрактным умозри-тельным построениям, неизбежно возникают резкие расхождения вомнениях, и индивидуальные интеллектуальные способности приобре-тают решающую роль в формулировании наиболее обоснованнойпозиции.

Все приведенные примеры относятся к одной и той же социально-исторической ситуации, отличающейся крайней неопределенностью инестабильностью. В такой ситуации естественно, что огромные массылюдей, не обладающие способностью или волей к общественно-поли-тической рефлексии, прибегают к иным когнитивным механизмам. Втом числе к иррациональным, основанным на эмоциональных впечатле-ниях и реакциях, опирающимся на мифы, стереотипы, аттрибуции,ранее засевшие в сознании или внедряемые в него манипулирующейинформацией.

В любых исторических условиях выбор политичес-кой ориентации лишь у меньшинства людей совпа-дает с выбором политической концепции. У боль-шинства он связан с выбором персонифицирован-ным: ориентация персонифицируется в политичес-

ком лидере или организации, образы которых ассоциируются с темипредпочтениями, в которых выражаются политические интересы лю-дей. Во всех странах политикам хорошо известно, что даже самойсоблазнительной программы недостаточно для гарантированного успе-ха: к ней необходимо подсоединить привлекательного лидера илиполитическую команду. Большинство людей не занимается глубокиманализом программ с точки зрения их соответствия своим интересам:они улавливают лишь общую направленность программы, восприятие иоценка образов лидеров заменяет им трудную работу по осмыслению исопоставлению содержания политических ориентации.

Как отмечают специалисты по электоральной психологии, рядовойизбиратель отнюдь не является изощренным «читателем» политическихтекстов. Более того, у него, как правило, отсутствует всякое желаниечитать их. Он берет лишь верхний слой информации, причем «под-чиняет ее своей логике, своим представлениям о том, что пытаетсясообщить ему политик. Весьма часто избиратель и вовсе не воспри-нимает послание политического кандидата, а строит его образ по«осколкам» информации, которую он воспринимает на эмоциально-чувственном уровне. Этот уровень восприятия политических объектовявляется возможно даже более важным, чем понятийный»33.

Подобный уровень восприятия заменяет интеллектуально-поня-тийное знание или существенно дополняет его. При этом он выполняетважную функцию, которую не в состоянии выполнить даже весьмаглубокая общественно-политическая рефлексия. Тому, кто осу-

33 См.: Егорова-Гантман Е., Косолапова Ю., Минтусов Е. Восприятие власти // Власть.1994. № 1. С. 18.

291

Интуитивно-чувственные ме-ханизмы выбора

ществляет политический выбор, важно знать не только, что обещаютделать политики, представляющие те или иные ориентации, но изахотят ли они действительно и сумеют ли это сделать. Чувственновоспринимаемый образ политиков - это для большинства людейединственно доступный источник суждения о гарантиях осуществленияразделяемых ими политических целей. Поэтому такие качества этогообраза, как сила, уверенность, воля, ясное видение цели и средств еедостижения, играют немалую роль в выборе ориентации и в политичес-кой борьбе.

Можно, таким образом, сказать, что осознание политических инте-ресов в той или иной мере основано на их ассоциации с личностямилидеров или политической организацией (партией). Такой способ«осознания» вряд ли можно считать рациональным: ведь он являетсяскорее интуитивным, зависящим от чувственных впечатлений.

В политически стабильных обществах устоявшаяся партийнаяструктура и культура общения политиков с населением формируют унего более или менее ясные представления о существующих поли-тических ориентациях, воплощающих их партиях и деятелях. В такихобществах люди - если не все, то очень многие - по крайней мере вобщих чертах знают, чем отличаются правые от левых, консерваторыот либералов и социал-демократов. Знают они и чего можно ожидатьот лидеров, известных по их прошлой деятельности. Когда занововозникает проблема выбора, для него уже существует некая когнитив-ная база.

Тем не менее и в таких обществах процесс выбора осуществляетсяв значительной мере на основе охарактеризованных чувственно-эмоциональных механизмов. Потребности и интересы лежат в основевыбора, но их осознание сплошь и рядом замещается эмоцией поповоду лидеров или «команд», а такое замещение может вообщесводить на нет роль интереса в выборе. Негативную эмоцию можетвызвать, например, неблаговидный в этическом плане поступок лидера,и он отвергается обществом совершенно независимо от того, насколькоего политика служит общественным интересам. Именно это произошлос Р. Никсоном - одним из самых эффективных с точки зрения защитынациональных интересов президентов в новейшей истории США. ВИталии в 1994 г. политического доверия общества лишились партии,управлявшие страной в течение длительного исторического периода,принесшего итальянцам впечатляющий экономический прогресс, ростблагосостояния и демократизацию политического строя; эмоции, выз-ванные фактами коррупции политической элиты, стали главнойпричиной ее изгнания и прихода к власти людей и течений с весьманеясными правопопулистскими или откровенно антидемократическимипрограммами.

Если эмоциональный фактор и манипулированиемассовыми эмоциями занимают видное место вполитической жизни стран с относительно ста-бильной социально-экономической системой, сосложившимися социальными интересами и полити-

292

Незавершенныйвыбор и «разор-ванное сознание»

ческими ориентациями, то как может действовать фактор прагма-тического интереса в обществах, где отсутствуют все эти условия?Яркий пример - постсоветское российское общество, в котором старыеинтересы и ориентации в значительной мере разрушены, а новыетолько складываются, где еще не определились доминирующие соци-альные ценности и где часто очень трудно уловить разницу междусоперничающими друг с другом программами и партиями. И главное -где существует зияющий когнитивный вакуум, неопределенность впонимании возможностей и путей экономического, социального иполитического развития страны.

На приведенной выше двухмерной схеме российских политическихориентации отмечена обширная «центральная зона». Ее «население»значительно отличается в политико-психологическом отношении от техвовлеченных в общественно-политическую жизнь людей, которые, какмы видели из данных эмпирических исследований, уже выработалиболее или менее определенные политические ориентации, совер-шили свой политический выбор. Отличаются прежде всего неспособ-ностью сделать такой выбор, связать свои интересы с какой-либополитической программой, крайней противоречивостью оценок исуждений.

....Одна из респонденток исследования Е.З. Басиной - 49-летняяинженер проектного отраслевого института - может показаться убеж-денной сторонницей рыночных реформ и демократии. На выборах1993 г. голосовала за «Выбор России», считает, что лучше всего жилось«при Гайдаре», а его уход из правительства рассматривает как нега-тивное событие. Довольна товарным изобилием, которое считает ре-зультатом гайдаровских реформ, предпочитает «изобилие с дороговиз-ной» дешевизне с дефицитом, «ибо любой может заработать деньги».Утверждает, что «Гайдар не довел реформу до конца». «Все надо былоделать разом, одним ударом. Не отрубать собаке хвост по частям».Причиной развала экономики считает «70 лет партийной власти». Впринципе респондентка положительно относится к демократическойперспективе. Ей «хотелось бы верить», что Россия будет демокра-тической страной, она считает, что «демократические свободы имеюточень большое значение».

Этому образу реформистки-«гайдаровки» и демократки резкопротиворечит ряд других высказываний респондентки. Хотя она отно-сится к реформе положительно, но методы ее проведения ей кажутсянеправильными. Эту весьма стереотипную в российском обществе90-х годов формулу она раскрывает на примере своей отрасли. Хотяона работает в проектном институте, который, по ее собственномупризнанию, мог бы функционировать на коммерческой основе, его, поее мнению, следует финансировать из бюджета, а вся отрасль (близкаяк оборонным производствам) должна контролироваться государством.Вообще «жесткий правительственный контроль», по всей видимости, иесть тот главный корректив, который респондентка хотела бы внести вметоды проведения реформ. Остается непонятным, как это сочетаетсяу нее с высокой оценкой деятельности Гайдара, направленной как раз

293

против такого контроля в экономике, с осуждением недостаточногорадикализма реформ.

Менее противоречивы, хотя и далеки от логичности взглядыреспондентки по проблемам политического строя. Хотя ей импонируютдемократические свободы, она решительно предпочитает «твердуюруку», не верит в возможность установления полноценной демократии вРоссии.

В чем же причина столь противоречивых позиций этой женщины-инженера? Очевидно, на ее взгляды влияет, с одной стороны, рацио-нальное осмысление негативного опыта реального социализма, тереформаторские и демократические ценности, которые она усвоилавместе с широкими слоями интеллигенции в период перестройки, те«бытовые» положительные результаты реформ, которые она ощущаетв качестве потребителя. С другой стороны, как явствует из ее выска-зываний, она очень устойчиво идентифицирует себя со своей профес-сиональной ролью и группой - «инженерной прослойкой», и происшед-шее в результате реформ снижение социального статуса профессиивызывает у нее резко отрицательную реакцию («с разрушением ВПКстрадает прогресс»). Материальное положение ее семьи удовлетво-рительно (хорошо зарабатывает муж), но свою зарплату она считаетнизкой, главным образом по мотивам уязвленного профессиональногосамолюбия. На позиции респондентки, несомненно, влияет и унасле-дованный от реального социализма авторитарно-государственнический(патерналистский) синдром, страх лишиться «государственного конт-роля». Воздействие этих противоречащих друг другу факторов по-рождает у нее неспособность определить свои политические интересы;осмысливая их в социэтальном плане, в связи с общим направлениемразвития страны и его влиянием на свои жизненные возможности (всфере потребления, демократических свобод) она - реформатор иотчасти демократка, связывая же их с личной профессиональнойсудьбой,- консерватор и «государственница». Преодолеть эту двойст-венность, построить целостную концепцию интересов своей профессио-нальной группы в контексте происходящих общественных перемен,респондентка не в состоянии. Особенно ярко эта разорванностьсознания выступает в ее взаимоисключающих ответах на сходныевопросы: в одном случае она говорит, что самая лучшая экономическаяситуация была в доперестроечные годы, а через несколько минут - чтолучше всего жилось при Гайдаре! Помимо всего прочего в еесуждениях сказывается и описанная выше персонификация политики.Ельцин и Гайдар для нее «позитивные фигуры» независимо отпроводимой ими политики. В постсоветской России персонификацияносит гипертрофированный характер: при отсутствии ясных полити-ческих программ и последовательно осуществляющих их партийприходится ориентироваться на отдельных деятелей.

Подытоживая в конце беседы свой политический идеал, респон-дентка говорит: «а вообще хочется, чтобы все было честно, и я верю,что это возможно». Нравственный критерий оценки политиков ивыбора политической ориентации нормален и естествен в любом

294

обществе и вряд ли нуждается в каком-либо особом обосновании икомментарии. Однако бывают такие ситуации, когда доминированиеэтого критерия отражает неспособность «политического человека» осоз-нать содержание различных тенденций политической жизни, выбратьсоответствующую своим потребностям и интересам взаимосвязаннуюсистему целей и средств политики. В этих случаях «честность, нравст-венность» служат ему якорем спасения в море хаоса, единственнымориентиром, способным хоть как-то упорядочить его отношение кпроисходящему в политическом мире. Именно в такой психологическойситуации находятся многие граждане постсоветской России.

В итоге можно констатировать, что выбор людьми своих поли-тических ориентации представляет собой многофакторный процесс, вкотором роль и взаимоотношение различных факторов непостоянны,зависят от конкретной ситуации. Наиболее «сильными», чаще всегодоминирующими факторами являются, с одной стороны, потребности иинтересы людей, коренящиеся в их социально-экономическом поло-жении, с другой - ценности (идеи, верования), вписанные в культуруобщества и отдельных его групп, усваиваемые людьми в процессесоциализации, освоения социального опыта и под влиянием различныхидеологий. Большее или меньшее воздействие на выбор оказываютличностные мотивационно-волевые и когнитивные структуры, груп-повые и ролевые идентификации.

В конечном счете определенность, устойчивость, последователь-ность политического выбора, его адекватность ситуации зависят отуровня сознательного самоопределения человеком своих интересов иценностей. Чем ниже этот уровень контроля выбора сознанием, мыш-лением человека, тем более он случаен, неустойчив, непоследователен,диктуется преходящими эмоциями и иррациональными реакциями. А вомногих случаях без такого контроля он оказывается просто невозмож-ным. Сознательность же выбора, в свою очередь, зависит от ясностивидения человеком общественно-политической ситуации и своего местав ней, она зависит, следовательно, как от качеств ситуации - еебольшей или меньшей сложности, структурированности, характеризу-ющих ее политических интересов, так и от субъективных свойств«политического человека». Чем больше возможностей предоставляетобщество своим членам для сознательного участия в политике, дляпонимания ее связи с их нуждами и интересами, тем легче сделать имсознательный политический выбор.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все, о чем говорилось в этой книге, возможно, позволит читателюлучше понять роль и место психологических явлений и процессов вжизни и развитии общества, в судьбах и «качестве жизни» образующихего людей. Такое понимание предполагает прежде всего отказ отукоренившегося в науке и общественном сознании жесткого противо-поставления объективного и субъективного, социально-историческихобстоятельств, с одной стороны, человеческих мыслей, воли и поступ-ков - с другой. Присущее такому противопоставлению стремлениеотделить все, что происходит с нами, от того, что мы сами делаем вобществе - «первичное» от «вторичного», «определяющее» от «опреде-ляемого», - чаще всего ведет к своего рода преклонению перед «пер-вичным», предопределенным, сводится ли оно к историческим обстоя-тельствам и ситуациям, к несовершенной человеческой природе или кнациональным культурно-психологическим привычкам и традициям.Или же оно ведет к отчаянному бунту против «первичного» (объек-тивных обстоятельств), попыткам сломать его и заменить чем-топринципиально иным, не существующим в природе.

Социально-политическая психология (как и человеческая психоло-гия вообще), несомненно, вторична по отношению к биологическойконституции человека, законам функционирования его высшей нервнойдеятельности, уровню экономического, социального, политического раз-вития общества, его исторически сложившейся культуре, в определен-ном смысле производна от всех этих факторов. Но ни один из них недетерминирует психологию людей однозначно и однолинейно, в сово-купности они определяют лишь границы того пространства, на котороммогут развертываться совершенно различные, в том числе и противопо-ложные психологические тенденции, линии личного и общественно-по-литического поведения. В зависимости от соотношения этих тенденцийтот или иной характер приобретают и изменения в объективной (в томчисле социально-психологической) действительности, субъективное(«вторичное») переходит в объективное («первичное»), в той или иноймере определяет его, становится его органическим компонентом. Иесли справедлив вывод многих представителей научной мысли нашихдней об альтернативности современной и будущей истории, то одну изее важнейших основ следует видеть в альтернативности человеческойпсихологии. Вопрос же о том, что «главнее»: психология или объек-тивная общественная действительность, представляется в свете ска-занного надуманным и искусственным.

Конкретные общественные науки редко ограничиваются описаниеми объяснением изучаемых ими явлений, чаще всего они так или иначе

296

пытаются выйти на уровень практики, сформулировать рекомендациипо решению проблем, относящихся к сфере их компетенции. Социаль-но-политическая психология находится в этом отношении в специфи-ческой и довольно деликатной ситуации. Ее объект - не какая-токонкретная сфера деятельности, а сам человек как общественное иполитическое существо, его мировоззрение, убеждения и поведение вобществе. Поэтому, переходя на уровень практических рекомендаций,она рискует пойти по пути навязывания людям определенных уста-новок и ценностей, что несовместимо с принципами демократическогообщества: со свободой мнений и независимостью науки от политики иидеологии. Прикладная коммерческая политическая психология в сущ-ности отходит от этих принципов, когда она выдает политикам реко-мендации, фактически сводящиеся к манипулированию массовым созна-нием. Проблема практического приложения социально-политическойпсихологии состоит также в том, что, в отличие от ряда других наук, ейприсуща тенденция не только объяснять людям, что им делать вконкретных ситуациях, но какими им быть. Тем самым она незаметнодля себя может восходить из сферы анализа реально существующего, всферу должного, в эмпиреи моральных императивов, которые, собст-венно, являются делом не конкретных наук, но философии, оперирую-щей принципиально иными, ценностно-нормативными способами мыш-ления.

Выход из этой противоречивой ситуации видится в том, что соци-ально-политическая психология могла бы поставить перед собой задачуответить на вполне «практический», жизненный вопрос, не затрагиваю-щий свободу выбора людьми их общественно-политических позиций, новесьма важный для обоснованности, «качества» этого выбора. Этовопрос оптимизации психологических, интеллектуальных, поведенчес-ких механизмов и процессов, регулирующих общественную и политичес-кую жизнь, приведения их в максимально возможное соответствие сблагом личности и общества, с задачей гармонизации их интересов.Социально-политическая психология не должна, например, учить лю-дей, лучше ли для них исповедовать либеральные, консервативные иликоммунистические взгляды, но она может помочь им выработать наи-более рациональные и лучше всего «работающие» на их благо способыопределения своих позиций в конкретных общественно-политическихситуациях.

Все это не означает, что социально-политическая психология, со-храняя объективность и идейно-политическую неангажированность, мо-жет быть морально индифферентной. Как и любая конкретная общест-венная наука, она отличается по задачам и методам анализа от фило-софии, но не может не обладать своим морально-философским содер-жанием. Специфическим для нее моральным императивом является -как следует из всего содержания данной книги - хорошо известный,даже банальный принцип ответственности человека за свое общест-венно-политическое поведение и за положение дел в обществе, к кото-рому он принадлежит. К этому императиву социально-политическая

297

психология приходит (возможно, опять же в отличие от философии),основываясь не на общих ценностных принципах, а на эмпирическоманализе социально-психологической действительности. Ибо такой ана-лиз показывает, что чем меньше люди чувствуют личную ответст-венность за происходящее в обществе, тем легче они становятся объ-ектом и жертвой не зависящих и отчужденных от них сил и процессов.

Ответственность - это не только моральная категория. Она естьнеобходимое условие оптимального состояния социально-политическихзнаний и мотивов человека. Знания тем полнее отвечают своейфункции — ориентации людей в общественной действительности, чембольше люди прилагают усилий к рациональному, сознательному ос-мыслению этой действительности, чем меньше они доверяют своимэмоциям и навязываемым им идеологическим и пропагандистскимстереотипам. Такие усилия как раз и требуют ответственности засамого себя, за собственные представления и позиции, стремления к ис-тинному, достоверному знанию. Задача социально-политической психо-логии - выработать способы интенсификации этой потребности.Особенно актуальна она в условиях переломной, кризисной ситуации,которая обостряет дефицит знания о том, что происходит в обществе.Реализовать же эти способы призваны прежде всего социальные иполитические институты — система образования и просвещения, пресса,партии, органы власти.

Можно утверждать, что неосознанность этой задачи политическойи интеллектуальной элитой России - одна из основных причин острей-шего политического и духовного кризиса современного российского об-щества. Хорошо образованные политики и специалисты, серьезнаяпресса обсуждают жизненные проблемы страны на языке, непонятномподавляющему большинству, политики малообразованные толкуют этипроблемы посредством демагогических лозунгов, примитивной ругани иразоблачений или популистских обещаний в одночасье исправитьположение. Большая часть прессы, теле- и радиопрограмм проявляютпоразительные нежелание и неспособность объяснять людям происхо-дящее в обществе, нести в массы экономические, политические, право-вые знания, необходимые им в условиях перехода к рыночной эконо-мике, становления новых политических отношений. Подавляющеебольшинство партий и политических течений, интеллектуалов, пишу-щих и говорящих на экономические и политические темы, весьма малоозабочены разработкой комплексных конструктивных концепций прео-доления кризиса, в лучшем случае пытаются сформулировать програм-мы по отдельным проблемам, вырванным из общего контекста социаль-но-экономической, социально-психологической, политической ситуации встране. Госаппарат на всех своих уровнях тщательно прячет от народамеханизм и мотивы своих действий, которые остаются почти столь же«закрытыми», недоступными для понимания, как и в тоталитарныевремена.

Мне могут возразить, что эта социальная и профессиональная бе-зответственность российской элиты в порядке вещей: интересы борьбыза власть, собственность и влияние в условиях ломки старых и генезиса

298

новых общественных структур - фактор психологически куда болеесильный, чем требования морали, что моральное социальное сознаниевообще не могло сформироваться у поколений, знакомых лишь сопытом разлагающейся бюрократически-«социалистической» системы.Я далек от мысли, что психологию чиновников, политиков, журналис-тов можно перестроить путем нравоучений. Дело здесь в другом:анализ происходящих в обществе психологических процессов доказыва-ет, что уход элиты от честного, трезвого диалога с народом «работает»против ее собственных интересов. Он порождает хаотичность, непред-сказуемость, иррационализм массового общественно-политического по-ведения, отчуждение масс от государства и других политических инсти-тутов, от политической элиты в целом, лишает ее стабильной общест-венной поддержки и тем самым сколько-нибудь надежных перспектив.Такая ситуация выгодна только «экстремам» - политическим авантюри-стам, заинтересованным в превращении массы в озлобленную иобезумевшую толпу, готовую к штурму очередных Зимних дворцов иБелых домов.

Вопрос о том, у кого какие интересы, напрямую связан со второйважнейшей областью психологического анализа общественно-полити-ческой жизни - с проблемой регулирующих ее потребностей и мотивов.Результаты этого анализа показывают, насколько сложен, проти-воречив, альтернативен процесс определения людьми своих потребнос-тей и, следовательно, интересов. Ясны и самоочевидны лишь потреб-ности первичные, элементарные - «лучше быть богатым и здоровым,чем бедным и больным». В сфере же потребностей более сложных,вторичных, «инструментальных» человеческая психика блуждает в поленеопределенности. Особенно труден путь к определению потребностейсоциальных и политических, соответствующих им интересов и целей.Опыт психологии - как общей, так и социальной и политической -показывает: человеческие побуждения лишь в ограниченной мереконтролируются сознанием, в основе их лежат бессознательные,аффективно заряженные стимулы. В общественной жизни и политикеони чаще всего рационализируются, концептуализируются, даже вопло-щаются в масштабные планы преобразований и политическую страте-гию, но от этого не обязательно становятся более разумными или кон-структивными.

Люди никогда не смогут превратиться в «мыслящие машины», ра-ботающие по безукоризненно рациональной программе. Но они - и по-литики, и рядовые граждане - вполне способны шаг за шагом расши-рять сферу сознательного контроля за своими побуждениями и эмоция-ми, мыслями и действиями. Такой контроль тоже связан с императивомличной и социальной ответственности, он предполагает всесторонний ивзвешенный анализ проблем экономической, социальной и политическойжизни, тщательный учет возможных последствий предпринимаемыхдействий (или бездействия). Одна из важнейших задач социально-политической психологии как научной дисциплины - разработка спосо-бов и процедур такого контроля.

Область, в которой сознательный контроль за побуждениями наи-

299

более труден и вместе с тем особенно необходим, - это разрешениеконфликтов социально-групповых, национальных, национально-государ-ственных, личных интересов. Социальная и политическая теория, да ивесь исторический опыт убеждают нас в том, что такие конфликтыприсущи природе человека и общества. Но в то же время этот опытподводит человеческий разум к осознанию истины, противостоящейконфликтному, «катастрофическому» видению социального мира: путь кнадежному, устойчивому удовлетворению собственных интересов про-легает через понимание и учет интересов других, через поиск возмож-ностей их состыковки, гармонизации с собственными. Личный и группо-вой эгоцентризм не рационален, ибо он в конечном счете «работает»против интересов эгоцентрического субъекта. Психологическая наукараскрывает заложенные в человеке возможности преодоления группо-вого, национального, индивидуального эгоцентризма, его способность кидентификации с другими людьми в рамках всего человеческого сооб-щества, к эмпатии, сопереживанию потребностям других. Социально-политическая психология должна выявить механизмы реализации этихвозможностей в общественной жизни и политике. В нашей стране этазадача носит остро актуальный характер: в России социально-полити-ческий кризис не в последнюю очередь порождается неспособностью инежеланием политической и экономической элит принимать во внима-ние потребности массовых слоев общества, предвидеть их психологи-ческие реакции на бурные изменения, происходящие в жизни.

Изложенные размышления навеяны не только современным россий-ским опытом, наиболее близким читателям и автору этой книги. Проб-лематика социально-политической психологии не менее важна для всегомирового сообщества, ибо без ее анализа вряд ли возможно констру-ктивное решение глобальных проблем, от которого зависит будущеечеловеческой цивилизации. За примерами далеко ходить не надо. Когдадва десятилетия тому назад достоянием мировой общественности сталознание об угрозе глобальной экологической катастрофы, влиятельныегруппы интеллектуалов предложили радикальные способы ее предотв-ращения: ломку основ современной цивилизации, предполагавшую, вчастности, переход к нулевому экономическому росту, отказ от совре-менного типа массового потребления. Очевидная сегодня неконструк-тивность этих рецептов объяснялась прежде всего тем, что радикал-экологи совершенно не учитывали особенности человеческой психоло-гии, прежде всего ее мотивационной сферы. Вскоре стало очевидным,что разрешение экологических проблем требует иной, значительноболее тонкой, многосторонней и взвешенной стратегии.

Другой пример - прогнозируемая некоторыми модными политоло-гами якобы неминуемая жесткая конфронтация национальных и регио-нальных интересов прежде всего между развитыми и развивающимисястранами, которая ожидает нас в предстоящие десятилетия. Подобныеалармистские прогнозы полезны, поскольку они предупреждают обще-ственность и политиков о действительно обостряющейся проблеме, ноотличающий их фатализм и детерминизм совершенно неадекватны ре-альной сложности, альтернативности тенденций, развивающихся в сов-

300

ременном мире, в том числе тенденций социально-психологических, За-дача добросовестных, социально-ответственных исследователей, избе-гая подобной односторонности, выявить возможные альтернативы «на-ционалистическому» конфронтационному сценарию, разработать основысоответствующей политической и экономической стратегии. Здесьвесьма важную роль призвана сыграть социально-политическая психо-логия, в особенности анализ тех далеко не однозначных, не сводящихсяк одному лишь росту национализма и фундаментализма культурно-пси-хологических и политико-психологических тенденций, которые развива-ются в различных регионах мира.

Я не собирался в этом кратком заключении формулировать сколь-ко-нибудь полные и систематизированные выводы из материала книги.Мне лишь хотелось, опираясь на этот материал, раскрыть перед чита-телем некоторые из возможных перспектив и сфер применения тогонаправления научных исследований, которому посвящена книга.

Считаю своим долгом выразить искреннюю благодарность офи-циальным рецензентам работы Ю.А. Леваде и Е.Б. Шестопал, а такжерецензенту неофициальному - Е.З. Басиной, оказавшей автору нео-ценимую помощь в работе над рядом разделов книги, и Е.В. Гантман-Егоровой, консультировавшей его в области литературы по поли-тической психологии.

СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Андреева Г.М. Социальная психология. М., 1980.Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1994.Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Шахтеры-92: Социальное сознание рабочей

элиты. М., 1993.Грушин Б.А. Массовое сознание. М., 1987.Дилигенский Г.Г. В поисках смысла и цели: Проблемы массового сознания современного

капиталистического общества. М., 1986.Егорова Е.В. Психологические методики исследования личности политических лидеров

капиталистических стран. М., 1988.Егорова-Гантман Е., Косолапова Ю., Минтусов Е. Восприятие власти // Власть 1994.

№ 1.Есть мнение! Итоги социологического опроса / Под ред. Ю.А. Левады. М., 1990.История и психология / Под ред. Б.Ф. Поршнева, Л.И. Анцыферовой. М., 1971.Капустин Б.Г., Клямкин И.М. Либеральные ценности в сознании россиян //

Политические исследования. 1994. № 1.Кон И.С. Социология личности. М., 1967.Косолапов Н.А. Социальная психология и международные отношения. М., 1983.Крамник В.В. Социально-психологический механизм политической власти. Л., 1991.Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы, эмоции. М., 1991.Магун B.C. Потребности и психология социальной деятельности личности. Л., 1983.Новые социальные движения в России / Под ред. Л. Гордона, Э. Клопова. М., 1993.Новинская М.И. Что такое популизм? // Рабочий класс и соврем, мир. 1990. № 2.Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности / Под ред. В.А.

Ядова. Л., 1979.Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90-х / Отв. ред.

Ю.М. Левада. М., 1993.Современная зарубежная социальная психология: Тексты. М., 1984.Социальная психология за рубежом: Сборник. М., 1974.Социальная психология. История, теория, эмпирические исследования / Под ред.

Е.С. Кузьмина, В.Е. Семенова. Л., 1979.Социальная психология классов. Проблемы классовой психологии в современном

капиталистическом обществе. М., 1985.Фрейд 3. О психоанализе. Я и Оно // Хрестоматия по социальной психологии. М., 1980.Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. М., 1989.Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990.Фромм Э. Душа человека. М., 1992.Холодковский К.Г. Некоторые вопросы развития массового политического сознания //

Мировая экономика и междунар. отношения. 1979. № 6.Шестопал Е.Б. Личность и политика. М., 1988.Шестопал Е.Б. Очерки политической психологии. М., 1990.Юрьев А.И. Введение в политическую психологию. СПб., 1992.Яницкий О.Н. Социальные движения: 100 интервью с лидерами. М., 1991.

ОГЛАВЛЕНИЕВВЕДЕНИЕ ..............................................................................................................................3

Предмет и научный статус социально-политической психологииГлава IПОЗНАНИЕ В СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ ..................................171. Особенности социально-политического знания .............................................................17

Когнитивистская тенденция в психологии. Абстрактно-надындивидуаль-ный характер социально-политических знаний. Стереотипы

2. Обыденное и идеологическое познание ..........................................................................28Концепция социальных представлений. Сила и слабость «наивного» и«специализированного» познания. Каузальная аттрибуция

3. Познавательные интересы и типы социально-политических представле-ний ......................................................................................................................................42Интерес к социально-политической жизни. Оценка возможностей. Когни-тивная типология представлений. Мифологический тип; пополизм. Рефлек-тивный и инертно-фаталистический типы

4. От старого знания к новому..............................................................................................55Когнитивный диссонанс. Деятельность и познание

Глава IIПОТРЕБНОСТИ И МОТИВЫ В ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЯХ.............................621. Понятие потребности ........................................................................................................62

«Энергетическая» основа психики. Потребности и отношения человека.От потребности к мотиву. Типология потребностей

2. Потребности физического существования в социально-политическойпсихологии .........................................................................................................................69Личные и общественные потребности. Процесс экстраполяции. Восприятиематериального неравенства. Абсолютная и относительная неудовлетво-ренность. Механизм динамики потребностей. Потребности в условияхсоциального хаоса: российская ситуация конца 80-90-х годов

3. Потребности социального существования и личность...................................................87Уроки «гуманистической психологии». О социальной природе человека. Отсоциальности к индивидуальности. Базовые потребности и мотивационнаястратегия личности. Базовая напряженность и потребности социальногосуществования

4. Социально-индивидуальный человек и историческая динамика социально-политической психологии.................................................................................................111Индивидуальность как культурно-исторический феномен. Традиционнаямодель человека. Современная индивидуализация. Какие альтернативы?От новой индивидуальности к новой социальности

Глава IIIЛИЧНОСТЬ КАК СУБЪЕКТ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХО-ЛОГИИ......................................................................................................................................1301. Социальные и социально-политические установки личности .......................................133

Понятия установки и аттитюда. Функции социально-политических уста-новок. Установки и феномен идентификации. Диспозиционная концепцияличности и проблема социальных ценностей. Ценности и социальные роли.Структура установок

2. Взаимосвязь социальных знаний, ценностей и эмоций в психологии лич-ности ...................................................................................................................................158Матрица социально-политических установок личности. Идеологическиепредставления и ценности. Психология кризиса. Между эмоциями исознанием. Свобода или равенство?

3. Установки и социальное поведение .................................................................................173Слово и дело. О психологической регуляции поведения

303

Глава IVПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЛИДЕРСТВА ...........................1831. Лидерство как междисциплинарная проблема................................................................183

Национально-историческая ситуация как детерминант психологии лидерст-ва. Советские и западные лидеры. Значение личностных характеристиклидеров

2. Интеллектуально-познавательные параметры лидерства ..............................................193Когнитивный стиль лидеров. Концепция «интегративной сложности». Ког-нитивный стиль советских и российских лидеров. Интеллект и лидерство

3. Проблемы мотивации лидеров .........................................................................................203Потребность во власти. Макиавеллизм. Иерархия мотивов. Социальнаяидентификация политиков

4. Личностно-психологические предпосылки политических решений.............................213Матрица психологических характеристик лидеров. Лидерство как взаи-модействие

Глава VПОЛИТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК: ПСИХОЛОГИЯ ВЫБОРА .................................................2261. Политический актив: вовлеченность в систему власти ..................................................226

Два типа вовлеченности. Вовлеченность и мотивация. Вовлеченность иполитические конфликты

2. Ценностно-ориентированная вовлеченность: активисты массовых движе-ний ......................................................................................................................................236Мотивы активности: «действовать вместе». Нравственно-эмоциональнаяоснова мотивации

3. Вовлеченность в общественно-политическую жизнь и проблема групповогосубъекта..............................................................................................................................240Субъективные и субъектообразующие группы. Уровни групповой общнос-ти. Движения как субъект социально-политической психологии

4. Психологические основы политических ориентации.....................................................251Понятие политической ориентации. Формы и уровни политического выбо-ра. Факторы выбора: психология и история. Ситуационные и социологи-ческие факторы. Манипулятивный подход. Индивидуально-психологическийподход. Концепция авторитарной личности. Психология этно центризма ифашизма. Двухмерная модель политической психологии. Политическиеориентации в России. Неготовность. России к демократии? Типы личностии политические ориентации. Социализация и ориентация. Выбор какпроцесс. Роли и идентификации как факторы выбора. Психология национа-лизма. Ценностный и прагматический выбор. Осознание политическихинтересов. Интуитивно-чувственные механизмы выбора. Незавершенныйвыбор и «разорванное сознание»

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ........................................................................................................................296СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ...................................................................302

Учебное изданиеДилигенский Герман Германович

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯУчебное пособие для высших учебных заведений

Зав. редакцией «Наука-философия, социология, психология, право» Е.А. Жукова. Редактор В С Его-рова. Художник В.В. Медведев. Художественный редактор Н.Н. Михайлова. Технический редактор

З.Б. Павлюк. Корректоры Н.Л. Голубцова, Т.И. ШеповаловаН/К

ЛР № 020297 от 27.11.91Подписано к печати 02.11.94. Формат 60х901/16. Гарнитура Таймс. Печать офсетная. Усл.печ.л. 19,0.

Усл.кр.-отт. 19,3. уч.-изд.л. 21,5. Тираж 5000 экз. Тип.зак.1894. ЗаказноеИздательство «Наука» 117864 ГСП-7, Москва В-485, Профсоюзная ул., 90Московская типография № 2 РАН, 121099, Москва Г-99, Шубинский пер., 6

СОЦИАЛЬНО ПОЛИТИЧЕСКАЯ...

Documents