Михаил Иосифович ВеллерГонец из Пизы

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=144752Гонец из Пизы / М. Велер: АСТ, АСтрель; Москва; 2010

ISBN 978-5-17-058152-8, 978-5-17-013935-4, 978-5-271-31776-7,978-5-271-31790-3

АннотацияЭта книга – о том, что мечтают сейчас, откровенно

говоря, сделать многие, да не хватает духу иостанавливают непреодолимые препятствия. Но героиМихаила Веллера преодолевают препятствия. Сюжет егонового романа головокружителен и прост, реалистичени невероятен одновременно. Роман смешон и печален,добр и зол; язык его легок, но последовательнаямстительность мысли даже пугает. Книга рассчитанана читателей, которые хотели бы крепко встряхнутьокружающую жизнь за шкирку, а это, мягко говоря,широкий круг.

СодержаниеЧасть первая 5

1 52 83 104 165 206 287 328 379 4210 4511 5112 52

Часть вторая 531 532 623 684 765 906 987 1048 1139 128

10 14311 15112 163

Конец ознакомительного фрагмента. 173

Михаил ВеллерГонец из Пизы

Часть первая

Депутат Балтики 1

Что тебе снится, крейсер Аврора?Зигмунд Фрейд, Толкование сновидений.

Корабли постоят. И ложатся. На курс.Но они возвращаются…

Владимир Высоцкий, Лоция.

Все вымпелы вьются и цепи гремят!Песнь варяжского гостя из оперы Садко.

Пролетариям терять нечего, кроме своихцепей,

возьмемся за руки, друзья, соединяйтесь.Реклама шоколада Маркс.

И тогда нам экипаж – семья.Свадебный марш Мендельсона в постановке

Р.Виктюка.

Забил заряд я в тушку Пуго.М. Ю.Лермонтов, Октябрино.

И тогда Снорри Стурлусон снарядилбольшой корабль, чтобы достичь тогоберега.Младшая Эдда.

Все, что плавает, раньше или позжеутонет.Архимед, Физика.

Атакуйте! Топите их всех!Резолюция гросс-адмирала Деница.

Ты лжец, Нам-Бок, ибо все знают, чтожелезо не может плавать.Джек Лондон, Морской волк.

Семь футов под килем!Формула счастья.

Полундра!Честное предупреждение.

«Изъятие испорченного листа извахтенного журнала оформить актом.Дежурному по кораблю лейтенантуБеспятых за порчу вахтенного журнала и

нахождение на вахте в нетрезвом состоянииобъявляю пять суток ареста при каюте.Командир корабля капитан первого рангаОльховский (подпись)».

2

Давайте назовем это для пущей внятности экспози-цией, или рекогносцировкой, или привязкой по мест-ности, или преамбулой. Ступим на мостовую с тротуа-ра, поднимем руку, и почти сразу частник из правогоряда отслоится от движения Невского, вильнет к бров-ке и притормозит, перегнувшись к правой дверце.

– К Авроре. – И поясним для непонятливых, чтоб непереспросили насчет кафе, магазина, ресторана илигостиницы: – К крейсеру. – И уж для самых туповатыхуточним: – На Петроградскую набережную. К Самп-сониевскому мостику. – И хотя последнее уточнениезвучит явно излишним, но способно доставить само-му клиенту удовольствие своей осведомленностью.

Разумный водитель тут же свернет по БольшойКонюшенной к Мойке, обогнет Марсово поле вдольЛебяжьей Канавки, вырулит на набережную Невы ичерез Троицкий мост перескочит к Петропавловке –а там направо по Петровской, мимо громады Домаполиткаторжан и крошечного домика Петра, пятьсотметров до поворота – и вот слева из-за угла, гдепроток Большой Невки отделяет Выборгскую сторо-ну с бело-голубой коробищей гостиницы Санкт-Петер-бург, – вылезает фок-мачта и мостик легендарного ре-

волюционного крейсера.В масштабе города он производит впечатление но-

стальгически небольшого. Две мощные, коробчатогометалла штанги намертво приварили его правым бор-том к набережной. А на самой набережной торгуюткока-колой, матрешками и значками. И вахтенный вскворечнике перед трапом скучает детским лицом.

А теперь – несколько слов про всем известныйтрехтрубный силуэт, шаровую краску, оттяжки стеньг,узкий латунный оклад иллюминаторов, и сомнение,стоит ли упоминать несоразмерно незначительныеорудия, четырнадцать шестидюймовых стволов кото-рых, впрочем, теоретически способны разнести всев радиусе пятнадцати километров. Крейсер не вы-глядит самоходной подставкой для своей артиллерии– каковой он, в сущности, является: мысль об этомстранна, корабль – нечто значительное, цельное, ком-фортное для восприятия.

И однако ощущение общей ненужности и неожи-данной неинтересности экспоната не оставляет зри-теля. Слишком уж недотягивает бытовой облик ориги-нала до его мифической сущности. Виной тому и то-тальная разочарованность эпохи, и нерешенность ру-тинных забот, равно пригибающих команду и посети-телей.

Вход бесплатный.

3

Подобно многим гадостям и проблемам, эта при-шла со стороны Финляндского вокзала. Впослед-ствии, многократно возвращаясь мыслью к началувсего, Ольховский усматривал ехидный перст судьбыв том не лишенном символа обстоятельстве, что ан-гличане явились непосредственно после осмотра ле-нинского паровозика (германской постройки локомо-тивы обслуживали российские линии той эпохи; и чтостоило котлу взорваться бы когда надо) и памятни-ка на площади, где вождь указывал на юг, в сторо-ну Москвы, стоя на башне броневика английской си-стемы Остин, пулемет которого был сориентированпараллельно с указующим жестом руки. Город-музейПетербург вообще так густо профарширован симво-лами, что куда ни плюнь – во всем готова явить себяизящная до назойливости аллегория.

Перст судьбы, да еще ехидный, в подсознании ас-социировался с общей греховностью, и позднее Оль-ховский придумал в качестве определения своей ролив истории красивую и многозначительную фразу: Навсяком грех, да не всякому крест. В курсантские годыон пописывал стишки. Вообще во многих каперангахпогибли эстеты и интеллектуалы. Служба такая. Мо-

жет, оно и к лучшему.Неизвестно на кой черт Ольховский прогнулся и вы-

ставил сигнальщика, чтоб он засек, значит, англичаннепосредственно от их двухбашенного броневика, пе-редавшего исторический привет нашему двуглавомуорлу. Хотя приданный им кавторанг из Главупра фло-та был специально снабжен мобильным телефоном –для лучшей координации действий в таких случаях.

Телефон позвонил, сигнальщик доложил, Ольхов-ский выждал время по часам и лично поднялся на па-лубу.

Английские гардемарины вырабатывают осанкутак: встают к стене, касаясь ее пятками, икрами, яго-дицами, лопатками и затылком, так что задний фасадсливается с идеалом вертикальной плоскости, и сто-ят так по полчаса и более ежедневно, вбивая в памятьтела требуемую офицерскую выправку до полного ав-томатизма. Ольховский подумал об этом, встречаяангличан у трапа: не надо быть Шерлоком Холмсом,чтобы определить британского морского офицера вштатском среди толпы. Здесь же они были в форме,маленьким стройным ордером в семь единиц.

Делегацию бывших союзников возглавлял коммо-дор Горацио Уоллпол. Через час присутствия англи-чан на борту Ольховский ощущал свой крест чем-товроде гвоздя в пятке, и гвоздь этот рос и превращал-

ся в кол, причем совсем в ином месте: это ощущениеспособствует флотской прямоте осанки, но мало по-лезно для хорошего настроения. Даже недолгое об-щение с тезкой славного Нельсона позволяло яснопонять, почему многочисленные народы БританскойИмперии веками мечтали перерезать всех англичан.Для большего уподобления хотелось как минимум вы-бить ему глаз.

Картинно седой и сухопарый коммодор совал этотглаз в паре с другим во все дыры так, словно от егоусилий впрямую зависела история – например, ещенемного усилий, и личными героическими действия-ми крейсера Аврора будет выиграно Цусимское сра-жение, как следствие – вся Русско-Японская война,революции девятьсот пятого года не будет, и вообщевсе теперь пойдет иначе.

Он выразил свое непонимание по поводу отсут-ствия элеватора бакового орудия – того самого, с на-драенной латунной табличкой на щите. Ведь посети-тели не поймут, как и откуда подавались снаряды?..Посоветовал наполнить беседочные гильзы главно-го калибра декоративными пороховыми картузами –для наглядности. Снятые ступени трапа на верхниймостик (чтоб посетители не лазали) заставили его по-стоять и тупо посмотреть на то место, где им полага-лось быть. При виде действительно жалких остатков

машинного и котельного отделений он подергал угломрта, словно туда была приклеена веревочка. Вежли-во удивился общей душевой в офицерском коридоре.А в командирском салоне изъявил сожаление по от-сутствию двух казематных семидесятипятимиллимет-ровок и заваренным портам для них – это позволялоощутить боевой дух офицерского быта. Гость. Ну несука ли.

В резком свете ветреного апрельского дня крей-сер светился, играя бликами и треща флагами. Выхо-дя на открытые палубы, офицеры придерживали фу-ражки. Ольховский таскал англичан по Авроре лично,проклиная тараканью дотошность сильно образован-ных бывших собратьев по оружию. Английская вежли-вость имела унизительную форму. Ольховский указы-вал на безукоризненное качество тиковых настилов иврал про работающую паровую машину командирско-го катера. И мстительно прикидывал минуты до поры,когда уложит британцев поперек салона правильны-ми дозами водки в грамотном темпе флотских тостовза дружбу, море, походы, победы, карьеры и шторма.

Но топороподобные тараны британских моремановцвет имели сизый, как боевой металл, не только отпребывания на холодном ветру, и этот номер в ко-мандирской программе также не прошел. Выпили зафлаги и корабли, Ее Величество и Президента, ис-

полнение долга и непотопляемость, но Ее Величе-ства флота офицеры лишь все более соответствова-ли тройному исключению из правил на суффикс ян:стеклянный, оловянный, деревянный. Банку они дер-жали блестяще. Надобно и учесть, что традиционныйром в полтора раза крепче водки: школа.

– Рул Британия, – с угрюмым уважением призналстарпом.

– Боже царя храни, – по размышлении отозвалсякоммодор.

Сопровождавший англичан кавторанг уже делалстрашные глаза – что удавалось легко, глаза сталикрасными и стояли поперек лба. Уже пыхнули и по-плыли кольцами клубы кэпстена и вонючие струй-ки Петровских. Уже ушастый, как чайник, английскийлейтенант тихо поставил недопитую чарку. Уже Оль-ховский открыто и лицемерно взглянул на часы: незадерживать гостей в их насыщенном петербургскомграфике. Когда – Уоллпол щелкнул пальцами, взялу своего личного вестового (!) кейс, вынул из негобланк и развинтил авторучку толщиной с мачту – до-рогой Waterman, как определил Ольховский, поднато-ревший за годы командирства на Авроре в аксессуа-рах дипломатии.

Коммодор заполнил бланк и повернул к Ольховско-му.

– Я имею честь от имени Британского Адмиралтей-ства пригласить господина капитана первого ранга по-сетить с ответным визитом Ее Величества корабльБелфаст. Все расходы по визиту Адмиралтейство бе-рет на себя. – Встал, выпрямив спину (которой, впро-чем, никогда не сгибал вообще), пожал Ольховскомуруку и со сдержанной церемонностью вручил лист стисненым коронным львом и Юнион Джеком.

Кавторанг сделал глаза, от которых сдуло бы соба-ку Баскервилей. Англичане зааплодировали, русскиеналили.

Таким образом, если кого винить во всем, так этоангличан.

4

А зимой коммодор Уоллпол прислал каперангуписьмо. Будем же веселиться, пока не вовсе состари-лись, – писал настырный англичанин, – ведь живеммы только раз, да еще в Англии и России: и то, и дру-гое не пустяк, от любой из этих бед можно поседетьв одночасье… Ольховского с этим письмом вызвалив бывший политотдел и долго пытали, что, собствен-но, англичанин имел в виду, еле открестился Ольхов-ский. Странное какое-то письмо, с подколкой и несо-временное, даже при помощи мюллеровского слова-ря и университетского трехгодичника Беспятых мно-гое каперангу перевести не удалось.

Короче, в Англию Ольховскому после этого письмазахотелось еще больше и особеннее. Кому ж не за-хочется повеселиться в Лондоне, пока не вовсе со-старился, за счет Британского Адмиралтейства. А чтокоммодор шизанутый – мы у себя и не к таким привык-ли, лишь бы платили.

В советские времена индивидуальное приглаше-ние офицеру за границу, в капстрану, да еще членНАТО, да полученное лично в руки, да на официаль-но-дружественной пьянке, причем вдобавок офицерэтот – капитан первого ранга и командир корабля, а

корабль, ему вверенный, – не тральщик какой-нибудьзачуханный, а прославленный и весь из себя черт зна-ет какой идеологический флагман всея державы и еефлотов революционный крейсер-музей Аврора!! – та-кое приглашение скорее всего могло стоить офицерудальнейшей карьеры, невзирая на. Ни на что не взи-рая. Это было равносильно приглашению на Колыму.Вон Большой Дом на Литейном высится через реку.

Но в новые времена, когда за Родину бьются масте-ра машинного доения Западной коровы, задробитьприглашение начальство могло исключительно из за-висти. Зависть испытывают к тем, кто сумел большенадоить в свой карман. На Авроре же красть реши-тельно нечего. Музей – он музей и есть, причем изтех, где ни бриллиантов короны в запасниках, ни со-кровищ мирового искусства на стенах. Кради не хочуматросский чайник образца девятьсот первого года.Нищ, как вдовая церковная крыса, музейный сотруд-ник; и должность командира такого музея – род по-четной ссылки, тупик полусостоявшейся карьеры. Ко-манды всей – сорок человек, пищевого и вещевого до-вольствия на них выписывается с гулькин нос, топли-ва и прочего добра – и того меньше, и кукует себе гос-подин командир на зарплату, которой и кукушке все-гда не хватало на воспитание детей.

А ответственности – как у командира офицерско-

го атомохода: сплошные иностранцы шастают, от эки-пажей нейтральных шведских фрегатов до султановБрунея и прочих цветных набобов, красы и грозыджунглей третьего мира и почти того света. Только итрясись, как бы честь флота не уронить, за упомяну-тую-то зарплату, которую по полгода упоминают, поканаконец дадут: жрать не на что, но честь поддержи-вай и уронить не моги. Опомнишься однажды – а ро-нять-то и нечего. Инфляция.

И нахимовцы постоянно на корабле околачивают-ся. Практиканты. Училище напротив. А где практикант– там бардак: водка, анаша и пропажа латунных гаек,которые можно продать на цветмет. Боевая рубка наамбарный замок закрывается, штурвалы наводки ору-дий шкертами привязаны!

Конечно, нахимовец – дармовая рабсила: при-брать-покрасить. А все равно неприятно – не служба,а детский сад. И вообще Нахимов – фамилия подо-зрительная, нерусская какая-то, строго говоря, фами-лия. Нахим – що це таке? В истории флота про то ни-чего не указано, но есть слух, что из кантонистов был,не еврейским ли душком припахивает.

Так что служба у капитана первого ранга ПетраИльича Ольховского – не мед, как может показатьсякакому-нибудь бедолаге из Совгавани, гниющему го-дами безвылазно на своем железе по случаю отсут-

ствия городской квартиры (если считать Совгавань го-родом). Родной флот позаботится, чтоб к каждой лож-ке меда офицеру неукоснительно прилагалось пол-бочки дегтя.

В управлении флота ему отцедили меда пипет-кой: решение приняли соломоново, оно же тради-ционное. Сформировать делегацию из трех человек:один контр-адмирал из управления, второй – из шта-ба флота, а третьим с ними, в довесок, собственноприглашенный, каковой и едет на счет приглашающейстороны, согласно договоренности. Предложение этовнес сам Ольховский: они там все наверху провернут,под это дело и его пустят.

В апреле делегация погрузилась на теплоход Бал-тика и немедленно выпила. Трепещи, гордая Англия,скоро мы тебя покараем!

5

Во времена легендарные лейтенант Беспятых былбы либо комиссаром, либо комиссаром расстрелян.Во времена новые борьба за идеал затруднена от-сутствием идеала, духовное пространство приобре-ло все черты финансового при отсутствии собственнофинансов, и Беспятых, напевая песню своего отроче-ства Мы охотники за удачей – птицей цвета ультрама-рин, углубился в поиски истинного идеала, взыскуе-мого душой, доведенной происходящим до психоза.

На флот он попал случайно и, как обещали, вре-менно. После философского факультета Университе-та поступил в аспирантуру и уже почти окончил дис-сертацию по теме Развитие классической диалекти-ки в русской философии начала XX века. Непосред-ственно после сдачи кандидатского минимума терпе-ние у военкомата лопнуло, потому что число дезерти-ров и инвалидов по округу превысило норму призы-ва. Выскабливанию подверглись все сусеки, где мог-ли самостоятельно передвигаться и знали таблицуумножения. Василеостровский военкомат забивал втом году флотскую разнарядку, и превзошедшего во-инскую премудрость на военной кафедре универси-тета Беспятых приписали к флоту. Как специалист по

идеологии он должен был способствовать поддержа-нию революционно-исторической атмосферы на Ав-роре.

Иезуитская мудрость властей сказывалась и в том,что из гуманитаров университета традиционно гото-вили артиллеристов. Очевидно, военная специаль-ность должна была компенсировать гражданскую.Здесь усматривается связь с другой песней, еще бо-лее старой: Артиллеристы, Сталин дал приказ!. Ис-кусство ставить гуманитарную мысль на пользу го-сударству относится к числу древнейших. Философ-ская подоплека артиллеризма яснее всего прояви-лась в лозунге, некогда алевшем над пушками у вхо-да в Первое высшее Ленинградское артиллерийскоеучилище: Наша цель – коммунизм!. Это было луч-шим украшением Московского проспекта, повышав-шим настроение прохожих в далекие семидесятые го-ды.

Философ-артиллерист Беспятых сдал на допуск ксамостоятельному заведованию и стал врио команди-ра БЧ-2. Господин старший стрелок.

И вот теплым апрельским воскресеньем, в тот по-особенному томительный час, когда день переходитв вечер и небо начинает линять в оттенки фруктово-го салата, а низкое солнце от Адмиралтейства слепити бьет вдоль фасадов Невского, он фланировал по

проспекту. Стилистика архаичного фланировал точ-нее всего передает его походку, настроение и харак-тер движения.

Он был в форме. Иногда ему нравилось вылезатьв ней в город. Офицерская форма разнообразит ильстит самоощущению интеллигента. Оставаясь фи-лософом, одновременно он был боевым флотскимлейтенантом: мудрость и лихая мужественность в од-ном флаконе. Форма стройнила и утверждала лич-ность еще в одном качестве. Человеку свойственноиграть не в того, кто он есть на самом деле. Таковапсихология маскарадной культуры.

Греемый в спину солнцем, он близился к павильонуметро Площадь Восстания, когда услышал за толпойпрохожих ритмичный побряк и припев, а затем увидели тех, кто издавал эти неправославные звуки.

Полтора десятка бритоголовых ребят в канарееч-ных балахонах приплясывали и пристукивали в буб-ны. За шумом машин и призывом лотерейщицы непо-священный мог различить примерно следующее:

О мама – мама мыла раму,А Мата Хари мыла Кришну!

Беспятых с удовольствием подумал о тонкой уни-версальности индуизма и изощренном богатстве его

религий, вплоть до вот такого формально примитив-ного экспортного кришнаизма, когда одна из бритыхголов показалась знакомой, причем неуместно зна-комой. Неуместность заключалась в том, что головапринадлежала матросу с родного крейсера, и не бы-ло оснований сомневаться, что тело под ярко-яичнымсари принадлежит ему же.

Будь лейтенант в штатском, он из уважения к чуж-дой ему, но безвредной и гуманной религии постучалбы перед матросом пальцем по лбу и проследовалсвоим путем. Но матрос, зацепив взглядом чернуюформу, ухмыльнулся с неудержимой радостью, и поэтой беспричинной радости, а также по розовым, каку нежного кролика, глазам делалось понятно, что онхорошо подкурен.

Форма возобладала над содержанием: философвпал в офицерскую ярость. Матрос был оттащен заруку, освобожден от пацифистского одеяния, охарак-теризован непотребно и отконвоирован на корабль.

В каюте, с нервного разгона проводя воспитаниелично, Беспятых спросил с гадливой гримасой:

– Почему матросы зовут тебя Груней? Ты что… Гру-ня?

– Никак нет, товарищ лейтенант. Я не голубой.– Желто-розовый… коз-зел! Н-ну, что ты поешь по

улицам… псалмопевец?

– Махамантру… товарищ лейтенант.– Зачем?!– У нас свобода вероисповедания, товарищ лейте-

нант.– Что ты в этом понимаешь, балда? Или тебе лишь

бы балдеть? Смир-на! Вольно! Садись! Кури! И не за-нимайся тем, в чем ничего не смыслишь. Молчать! Те-бе увольнение зачем дали?!

– Отдыхать…– Отдыхать! А ты что? А ты знаешь, что сегодня на

обед корову съел, кришнаит? Да это хуже, чем коман-дира убить!

– Сколько той коровы… не разглядеть…– Макароны с говяжьей тушенкой!– Да не было там тушенки, товарищ лейтенант. Так,

один запах. Если волоконце и попалось случайно… Аи съел, так лучше хоть отчасти искупить. Есть-то охо-та, вот и жрешь… Вообще-то я не знал, что это говя-дина.

– А ты думал – омар? Хайям?– Я думал – свиная тушенка…– Ну ты остряк. Ну ты дубина. Вообще мяса нельзя!

Что – не знаешь?!– Да какое там мясо на нашем камбузе… Это про-

стится. Я дух просветлял…– Долбаный ты дух! Ну подумай: как может кришна-

ит служить на военном корабле?– Что ж я, добровольцем шел? Призвали. Дезерти-

ровать, что ли призываете?..Беспятых вздохнул, покачал головой сокрушенно и

бессильно, снял с полки над столиком Юнга и скореев подтверждение себе, чем для дурного матросика,прочитал вслух:

Тот, кто сегодня пытается, подобно теософам,прикрыть собственную наготу роскошью восточныходежд, просто не верен своей истории. Сначала при-ложили все усилия, чтобы стать нищими изнутри, aпотом позируют в виде театрального индийского царя.Лучше уж признаться в собственной духовной нищетеи утрате символов, чем претендовать на владение бо-гатствами, законными наследниками которых мы нив коем случае не являемся. Нам по праву принадле-жит наследство христианской символики, только мыего где-то растратили. Мы дали пасть построенномунашими отцами дому, а теперь пытаемся влезть в во-сточные дворцы…

– А я что – виноват насчет дома отцов? – сказалГруня. – И вообще, кому я мешаю?..

– Ты думаешь, из Индии эта твоя лабуда пришла?Из Америки она пришла! Гамбургер для тупых голов!..

– Ну уж.– А ты что думал, Бхактиведанта в Калькутте жил?

В Нью-Йорке он жил!– С чего бы.Беспятых подперся ладонью и мечтательным голо-

сом доброй бабушки, начинающей сказку, стал рас-сказывать:

– Давным-давно, в далеких теплых морях Мэйна,жили-были умные и кроткие пираты. Сами себя ониназывали морской братвой. И был среди них автори-тетный капитан, француз по имени Франсуа. Они на-зывали его Олонезец, потому что он был родом изпровинции Олоне. И вся команда очень любила Оло-незца, потому что часто на песчаном пляже, под паль-мами, в ласковом морском бризе, он вешал за яйца…мудаков! вроде! тебя! Понял???!!!

– Так точно! В гальюн разрешите выйти, товарищлейтенант?

– Еще раз увижу – будешь петь мантры комендант-скому патрулю. Иди! И промахнешься мимо унитаза –вылизывать заставлю! Сука красноглазая, я тебя ещеувижу под дурью! Ауробиндо…

– А?– Хрен на.Оставшись один, он открыл иллюминатор, плюнул

в него и с беспокойным неудовольствием попыталсяпонять: Чего я, собственно, сорвался? Фиг ли мне этотпацан? Фиг ли мне этот корабль? Хороший вечер, че-

рез год на гражданку. Седуксену выпить… или водки?

6

Туманный Альбион. Подагра. На Лондон глубокоплевать. Такой моностих Ольховский приготовил квстрече.

Но Лондон оказался неожиданно хорош. Общеевпечатление: коричневый полированный камень, ран-няя зелень и живущее в пространстве отражение бы-лого имперского величия. Многозначим – а не давит.Прочее – смотри телехроники, а дышится легко.

Вопрос о посещении музея-квартиры Карла Марк-са встал и лег в порядке шутки, а в Гринвич на Кат-ти Сарк теплоходиком скатались. И здоровы же бы-ли знаменитые чайные клипера. В отличие от игру-шечной, как киносъемочный макет, Золотой Лани сэ-ра Френсиса Дрейка: с гордым удивлением думалосьпро ребят, которые на такой стотонной скорлупе года-ми жили и продирались сквозь океаны вокруг шарика.

А вот крейсер Белфаст привел Ольховского в мрач-новатую задумчивость. Крейсер стоял на бочках пря-мо напротив Тауэра, разбитый в зигзаги наряднымсеро-голубым камуфляжем, и ничем, кроме тента наюте, не напоминал музей – а выглядел тем, чем былзадуман и создан: боевым кораблем. Тяжесть и мощь,стремительность и угроза! Шестидюймовки торчали

осмысленно из трехорудийных башен по классиче-ской дредноутной схеме, а борта и надстройки топор-щились спаренными бофорсами.

И все это действовало!Броневые люки в башни были отдраены для вхо-

да. Элеваторные шахты светились, и снаряженныезаряды были выложены в лотки, готовые к досылув казенники с откинутыми затворами. Креслица ко-мендоров в меру вытерты и вращались без излишне-го скольжения консервационной смазки. Так вдобавокеще трансляция гудела и грохотала беспрерывно ко-мандами из артпоста и с мостика, докладами и залпа-ми для пущей имитации обстановки боя.

Ольховский потащил всю экскурсию с невозмути-мым дьяволом Уоллполом вниз, к погребам, – и убе-дился воочию, что носовой артиллерийский погребможно пускать в ход хоть сейчас: кассеты и стелла-жи набиты, электроприводы действуют… все вразу-мительно и соответствует!

В главных машинах все механизмы на месте, и да-же коридоры гребных валов отдают маслянистое све-чение обточенного вкруговую металла. Хрен ли вашмузей восковых чучел мадам Тюссо – тут в лазаре-те раненые, на камбузе готовка жратвы, в офицер-ском буфете поднос с виски, в кубрике дуются в карты(!!!) – двенадцать тысяч тонн водоизмещения, и каж-

дая тонна при деле.Посетители с зависимо-оживленным видом именно

гостей стучали вилками и рюмками в кабаке с воен-но-морским уклоном, и открытые сверкающие галью-ны исправно действовали. И всюду торчали телемо-ниторы, по которым гнали хроники морских боев, шуми выкрики битв не умолкали. А пацанва беспрепят-ственно лазала везде, куда могла достать, от гидро-акустических постов до дальномеров, и крутила все,что крутится, так что зенитные установки вертелисьходуном, как при налете авиации со всех румбов сра-зу.

Как-то примирили Ольховского с действительно-стью только кают-компания и адмиральский салон.Все приличные кормовые помещения были занятыкомандой под офисы: там они работали на компью-терах, пили чай, разговаривали по телефонам и под-шивали бумажки. Так что сдержанную роскошь коман-дирской жизни посетители видеть не могли – ни те-бе двухкомнатных кают, ни полированной деревянноймебели, ни покойных кожаных кресел. Это все музей-щики отхватили в личное пользование – как везде ипринято.

В заключение расселись в адмиральском салоне и,уже как старые друзья, вмазали без стеснения. Оль-ховский твердо принял литр – и ни в одном глазу. Он

был уеден.

7

Вернулся Ольховский в смутном раздрызге. При-нял доклад старпома (тоже идиотизм: сорок рыл всех– это команда?! и из шести офицеров – два каперан-га, – канцелярия вшивая, а не крейсер…), заперся вкаюте, хлебнул из заначки и лягнул ковер.

После Белфаста родной корабль поразил убоже-ством. Шесть тысяч тонн – а набит неизвестно чем.Музейная экспозиция ничтожна. Посетителей мало.И не прекращается вечная приборка, шкрябка, под-краска, подкрутка, какие-то муравьиные омерзитель-ные хлопоты: краски, кисти, ремонт бытовой энерго-установки, замена телефонных аппаратов… мичманаожиревшие, матросы недоноски… сменить белье – иоткрыть кингстоны, так дно слишком близко!

После приборки приперся кап-лей Мознаим. Какможет служить на российском флоте офицер с фами-лией Мознаим?! Не то узбекский диверсант, не то по-томок крымского хана… добро бы немец или швед,тех давно следа на флотах не отыщешь, слизнул бе-лую кость доисторический восемнадцатый год.

Каплей вкатился смуглым колобком, вписался вугол дивана, как в лузу, и включил монолог в жанреплача. Ольховского передернуло:

– Возьмите себя в руки, капитан! Вы еще в жилеткумне посморкайтесь!

Мознаим посморкался в средней свежести носовойплаток и взял себя в руки: доложил о готовности за-стрелиться.

– Рассчитываю на вашу порядочность, – подпустилизыска командир. – Надеюсь, что прежде чем стре-ляться, вы спишетесь с корабля. Дабы тень этого по-ступка не омрачила репутацию крейсера.

– Репутацию Авроры! – опереточно захохотал Моз-наим. – Да здесь младенцы на палубу писают! (Верно,был случай, когда пятилетний паршивец под управле-нием суки-мамаши помочился под чехол третьего ору-дия. Разъяренный Ольховский влепил пять суток губыбоцману, а что еще можно сделать? Оглушенный бе-дой боцман предложил суку-мамашу сдать в кубрик иотодрать экипажем, а заодно и младенца, чтоб непо-вадно было, но это, конечно, пустая бравада… к со-жалению.)

– Хрен с тобой, – решил Ольховский. – Ты пришелстреляться или просить и плакать? Если стреляться –не забудь налить в ствол воды, по старому флотскомуобычаю, а переборку позади себя завесь одеялом –чтоб, когда затылок вынесет, панель не портить, красьпотом после тебя, а одеяло мы спишем. Если плакать– считай уже отплакал. Если просить – квартир у меня

нет.– У меня семья рушится, – скривил Мознаим глад-

кое смуглое личико.– Жена блядует? – перевел на разговорный русский

Ольховский.– Сколько можно углы снимать!.. – возопил потомок

хана. – На Севере снимал, на Тихоокеанском снимал,теперь опять у какой-то суки снимать, дома же своегонет!.. сил же нет!..

– Нету квартир у флота! – заорал Ольховский. –Нету! Нету! Денег нету! Нету!!! Сам знаешь, до чего!флот! довели! Телевизор есть? Телевизор смотришь?Чего кругом – знаешь?

– Бред, бред, бред!! На атомные бомбовозы день-ги есть, а на квартиры для офицеров – так нету? Вызнаете, сколько стоит бомбовоз?!

– Знаю! Не купишь!– Это все равно что построить город на пятьдесят

тысяч человек! А еще на одну хрущобу – денег вдругнету?!

– Ой, вот только не надо. Про то, что офицеры пьют,моральный дух подорван бытом, ослабла мотивацияк службе, адмиралы воруют… не на собрании. Митин-гуй на Дворцовой. Дери жену лучше, и будет в домемир и порядок.

– Так нет же дома! где быть порядку?! Она выходи-

ла за блестящего лейтенанта, – оплакал себя Мозна-им… – А сейчас у нее нет целых сапог, зато есть биз-несмен с джипом, который возит ее по кабакам.

– Есть джип – на фига сапоги?– Что я ей могу дать?..– В глаз. Короче. Бомбовоз в Северодвинске я тебе

могу устроить, – пообещал Ольховский. – Если вамобоим Петербург надоел.

– Не поедет она больше никуда! – уверил Мозна-им. – Она молодая красивая женщина, она старостибоится, а я что?..

– Мужа надо бояться, а не старости! Скажи спаси-бо, что здесь вообще зарплату дают. Господи, – обра-тился Ольховский, – зачем ты отменил замполитов?Плакал бы этот козел ему. Вызвали бы жену в женко-митет базы, заправили фитиля по гланды. Да что я,исповедник?.. Священника хочу, батюшку, служителякульта, попа мне!.. Встать!!!

– Вам хорошо, – сказал Мознаим. – У вас сын ужевзрослый, и квартира есть.

– А ты на чужой каравай слюной не капай, – печаль-но посоветовал Ольховский.

Сын его дважды лечился от наркомании, и капе-ранг с огромным трудом отговорил его от вербовкив Сербию – воевать за свободу братьев славян про-тив исламских экстремистов: за это обещали прилич-

ные деньги, которыми оболтус рассчитывал рассчи-тываться с долгами, а на это время смыться от креди-торов.

– Погоди, – посулил он хмуро, – пусть твои дочкиподрастут, тогда узнаешь, почем фунт лиха. А пока этовсе цветочки.

Лицо Мознаима живо отразило весь комплексчувств по поводу взросления двух его дочерей в светевсех изложенных обстоятельств.

– Я раньше застрелюсь, – успокоил он себя.

8

И сели вдвоем со старпомом, разломили плиткудешевого шоколада и свинтили пробку с литровойбутылки Капитанского джина – не тормозной жидко-сти гнусного польского производства, а благороднойсорокавосьмиградусной слезы, разлитой в морскомсердце Уэльса славном городе Ньюпорте; бутылкабыла подарена Ольховскому на прощание офицера-ми Белфаста.

– Ну – чтоб мы еще пили за счастливое плавание!Колючая можжевеловая свежесть продрала гор-

тань. Неразбавленный джин пьют варвары и моряки.– Мазут закачать – и на нем в море выходить мож-

но, – даже без зависти рассказывал Ольховский. –Машина в сохранности, электрооборудование в со-хранности… экскурсантов толпы шляются – и ничего,все цело. А ведь у него, если подумать, водоизмеще-ние вдвое больше нашего, а вооружение то же: две-надцать стволов главного калибра шесть дюймов, а унас четырнадцать.

– Он воевал?– Еще как. Всю мировую. В конвоях ходил, в Сре-

диземку ходил, в высадке в Нормандии участвовал.– В том и вся разница.

– В чем разница, черт бы их драл, Николай Палыч?Опрокинули по третьей, откинулись в креслах и за-

курили:– А в том, что Англия пятьсот лет воевала на всех

морях. А Россия сто лет подражала голландцам, а по-том еще сто – англичанам. Форма, обычаи, жаргон –все английское было. Ты слыхал – когда англичанеходили на покупных кораблях? A мы? Да все крейсе-ра не свои: Варяг – США, Аскольд, Новик, Богатырь –Германия, Боярин – Дания, Светлана и Баян – Фран-ция. А потом сдирали: Очаков и Олега с Богатыря,Жемчуг и Изумруд – с Новика. Что за национальноеремесло – перековка чужих блох! Да разве что Громо-бой и серия Авроры были собственные.

Ты подумай: с чего начался век? Американцы по-строили Варяга, немец написал песню, японцы егоподняли, назвали Сойя и поставили в строй – а мысумели его только утопить и тем прославили! Поис-тине особенности национального русского флотовож-дения!..

– Но вышли, вышли подводными крейсерами в Ми-ровой океан!

– Вышли. В одной руке дубина, а другая протянутаза милостыней. Вроде знаменитого одесского босякас его ультиматумом: Рупь или в морду. Победы мыодерживали исключительно в екатерининские време-

на, и то без толку: как сидели за запертыми пролива-ми, так всю музыку и просидели в своих внутреннихлужах. За весь двадцатый век славный русский флотдал одно крупное сражение!

– Цусима.– Так точно. А теперь скажи, Петр Ильич: так не

прав ли был Жуков? Стоит флот дорого, жрет всегонеимоверно, а толку?.. И с какого хрена на него тра-титься, когда бабок ни на что нет?..

– Это ты так решил, когда Москву Украине отдали?– Наливай, – сумрачно сказал старпом, показывая,

что ниже его достоинства реагировать на эту чудо-вищную и неспровоцированную бестактность.

– Прости.Капитан первого ранга Николай Павлович Колчин

был последним командиром авианосца Москва (име-новавшегося в ханжеской терминологии советскогомиролюбия большим противолодочным кораблем).Москва базировалась на Севастополь, и в Средизем-ку изредка пробиралась через Босфор под зорким ту-рецким присмотром. К концу восьмидесятых топливастало совсем в обрез, походы вовсе сделались редки,полеты палубной авиации и того реже… а когда делодошло до развода братских славянских народов и де-лежки совместно нажитого имущества, ее отдали са-мостийной.

Дать новую присягу жовто-блакитному прапору ка-питан первого ранга Колчин не счел возможным дажена уровне обсуждения с самим собой. Места же емуна российских кораблях не нашлось – и своих деватьбыло некуда: с удивительной быстротой развалилосьвсе, и флоты встали на прикол. Блестящая карьеразасеклась на взлете, и близкие уже адмиральские по-гоны резко исчезли из зоны досягаемости.

И вот теперь семья его жила в севастополь-ской квартире, которую удалось приватизировать, ноневозможно было продать за ощутимые деньги, – инаходилась, стало быть, за границей. А он, с помо-щью старых друзей из Управления кадров, получилтихое и бессмысленное место старшего помощникана Авроре, где дожидался теперь увольнения в за-пас, раньше или позже неизбежного, как встреча ле-тящего кровельщика с гостеприимным тротуаром. Пе-реквалифицироваться в начальники охраны фирм онне умел, а сухопутной профессии взяться было неот-куда.

Когда-то в закрытом советском прокате ленд-лизов-ская лента Ревущие двадцатые крутилась под назва-нием Судьба солдата в Америке. Когда Воробьевы го-ры станут Беверли Хиллз, мы увидим фильм Рыдаю-щие девяностые, которые коммерсант-прокатчик на-зовет Судьба офицера в России. Следите за рекла-

мой.Пока же фильм не вышел, отметим для наглядно-

сти, что если Ольховский был высок и даже изящен,то Колчин – мал, сух, жилист, зол и носат. Кличка унего была с курсантских лет Колчак.

В описываемый момент они действовали сообраз-но с характерами. Колчин посмотрел наверх и спро-сил, непримиримо брызгая слюной, не то у Ольхов-ского, не то у того, кто находился выше палубы, мо-стика, клотика и даже облаков:

– Поч-чему они там все такие с-суки, а?Ольховский же, покачнувшись, пересел к фортепи-

ано и заиграл Революционный этюд Шопена. Иногдаон неверно прицеливался пальцами в клавиши и сби-вался.

Фортепиано на Авроре было роскошное, старин-ное, коллекционное, палисандрового дерева, хотя ислегка расстроенное. Первоначально оно принадле-жало царской яхте Ливадия.

9

По малочисленности команды ни офицерского бу-фета, ни отдельного офицерского камбуза на Авро-ре не водилось с доисторических времен. И когда ве-стовой сунулся насчет типа закуси для командира истарпома, Макс озверел. Готовить он любил, но ведьне из чего! Даже спец-доп для высоких делегаций, ес-ли программа предусматривала обед в командирскомсалоне, капал через раз, и коку приходилось извора-чиваться фокусником.

– Бухают, что ли? – скривился он.Вестовой свистнул носом.– Ананас и филе из рябчиков сойдут?– Сойдут…Макс открыл банку консервированного рассольни-

ка, вывалил в миску и наковырял оттуда в блюдце об-резочков соленых огурцов. Нашинковал луковицу, пе-ремешал и полил образовавшийся салат уксусом. Вы-тащил из той же миски кусочек желеобразной тушен-ки, размазал по четырем тонким полуломтикам чер-няшки и кинул в духовку, врубив на полную.

Вестовой удержал вздох: он был из молодых, а мо-лодые постоянно хотят жрать; на третьем году этопроходит, старики равнодушно не доедают положен-

ное. Подольстился к подателю пищи:– Что, в училище не такие блюда учили готовить?– Техникум – не училище, – пресек попытку пани-

братства старший матрос Лаврентьев, корабельныйкок и персона привилегированная. – Слюну втяни.

Обслужив заказ, он уселся и раскрыл на зало-женном месте справочник Рестораны города Москвы.Прочитал пять строк и вернулся в мечты. Через годдембель – и двигаем. Главное – найти корефанов сре-ди деловых, это образуется автоматически, если ра-ботаешь в приличном кафе или тем более рестора-не. А если кабак при отеле или, еще лучше, казино, –вообще нет проблем. Никакой банк, конечно, никакуюссуду ему не даст – не под что, и сам никто, – а браткимогут. Крыша все равно нужна. Главное – раскрутить-ся, а там бабки пойдут… кабак – это и связи, и телки,и возможности.

Он осмотрел в зеркало широкое доброе лицо с лас-ковыми, как у теленка, карими глазами, приладил во-лоски на ранней залысинке и представил себя в пяти-сотдолларовом двубортном костюме, синем в редкуюсерую полоску. О'кей.

Снял с верхней полки амбарную книгу, где вел учетпродуктов, и стал писать однокашнику по техникуму.Кореш дослуживал на погранзаставе в Узбекистане:служба – дерьмо, чурки палят друг в друга, голодно,

но намекал (как бы опасаясь загадочной, но якобы су-ществующей военной цензуры) на доходную работу сюжными продуктами – наркотой, стало быть. Он тожехотел в Москву, а под приказ ему, сапогу сухопутному,выходило уже через месяц.

С-сука, – мысленно обратился Макс к военкому, ко-торого развеселила строчка выпускник кулинарноготехникума. Развеселившийся идиот военком назвалего Хазановым и законопатил на три года флота вме-сто двух армии. Макс пытался намекнуть, что за хоро-шее место в долгу не останется, но что взять с идио-та. Вот уж что называется ни дать ни взять. – Я ещек тебе приеду в гости на хаммере с парой пацанов.Побеседую, чтоб прокакался, а потом скажу: что вы,товарищ подполковник, я же только поблагодарить. Ипоставлю флакон мартеля баксов за двести. Для на-глядности. Чтоб знал, кого профукал и сколько мог по-иметь… пудель африканский!.. А теперь как борщ –так эти в столовой педерастическими голосами: чегоне хватает? хле-еба. Хазанов я им!

Флотский ужин является разогретым дублем обеда,так что было время помечтать спокойно, хлопот мало.Но вот начнешь мечтать – и раздражаешься.

10

В то время, как доктор заваривал в автоклаве ки-

тайский чай для похудания Канкура, с неудовольстви-ем ощупывая молодой животик и размышляя о вли-янии на обмен веществ нетрадиционной медициныи парапсихологии, причем парапсихология персони-фицировалась в образе Джуны, и воображалась Джу-на не абстрактной научной фигурой, но напротив –поджарой брюнеткой, жгучей и зрелой, что являлосьдля доктора идеалом женской красоты, и грезилсяэтот идеал ему в роскошных альковных интерьерахее московского особняка, так что, размышляя о путяхи судьбах современной медицины, он возбуждался;

в то время, как в исторической радиорубке боцманКондратьев – Кондрат – переписывал с радистом накассету с заезженными Пионерскими блатными пес-нями в исполнении Козлова и Макаревича саунд-трекТитаника и рассказывал флотский анекдот: Герасим слодки – семафор Титанику: Собачку на борт не возь-мете?;

в то время, как старшина второй статьи Шурка Буб-нов и матрос одного с ним призыва Саша Габисония,завершив протирку-смазку бакового орудия и надраивмемориальную табличку на щите, оглядевшись, кури-

ли сигарету на двоих и вспоминали вычитанный в за-бытом кем-то старом Крокодиле другой анекдот: Выне скажете, как попасть в Кремль? – Очень просто:наводи и стреляй!; —

Иванов-Седьмой уронил себе на левую ногу экспо-нат. В музее раздался стук и взвыв, которых никто неуслышал. Это был тяжеленный кусок броневой плиты,потенциальная энергия которой перешла, в согласиис законом классической механики, в равную ей кине-тическую энергию вылетевших из Иванова-Седьмогоругательств. Все главное в музеях остается скрытымот посетителей.

Вырезанный автогеном квадрат брони с рванойпробоиной от японского снаряда в центре служил об-рамлением фотографии командира Авроры каперан-га Егорьева, погибшего в цусимском сражении. Ко-гда-то офицеры Авроры преподнесли реликвию егосемье. Семьдесят лет спустя его сын, контр-адмиралв отставке, вернул ее на крейсер для музея. И вот ещечетверть века спустя она свалилась со своей подстав-ки на директора того же музея.

Ранение было не смертельное, но болезненное, ипросматривалась в нем определенная историческаяпреемственность.

Свались она на голову, фотомонтаж в пробоинеможно было бы составлять из двух портретов. Но

она ограничилась левой ногой, когда Иванов Седьмойнеизвестно зачем решил ее поправить. Многие счита-ли, что на голову ему аналогичный предмет упал мно-го раньше.

Иванов-Седьмой дохромал до доктора, которыйугостил его своим китайским чаем для похудания.Поскольку ушибленный мог соперничать худобой сошваброй, он компенсировал действие чая тремя лож-ками сахара.

Большой палец был залит йодом и забинтован. Же-лая увеличить объем лечения, доктор даже постригему ноготь. И с бездумным сочувствием сострил, чтоесли бы Иванов-Седьмой носил перстень не на руке,а на ноге, то травмы удалось бы избежать.

Больные неблагодарны. Иванов-Седьмой назвалдоктора жлобом и посоветовал, куда надеть кольцо,чтобы избежать травм в личной жизни. С чем похро-мал к себе.

Перстень был массивный, старого светлого золо-та, со славянской вязью Громобой. Его носил еще ко-мандир кормового плутонга Громобоя лейтенант Ива-нов-Седьмой, дед нынешнего каперанга в отставке идиректора музея. По старинной флотской традицииофицеры-однофамильцы оснащались числительны-ми в порядке зачисления в службу. Если такие перст-ни носили до революции все офицеры крейсеров, то

в сочетании с фамилией это был знак причастностик касте.

В своей каюте при музее Иванов-Седьмой сел застол, включил настольную лампу, надел очки и досталтолстенную папку, на которой цветными фломастера-ми было художественно выведено: Сквозь XX век. Ме-муары офицера Авроры.

Взял чистый лист, раскрыл старую союзовскую руч-ку с золотым пером, подаренную когда-то сослужив-цами на день рождения, и стал писать свою ежеднев-ную норму. Норма была одна страница. Страниц такихлежало уже полтора ящика, а масса случаев, историйи, главное, мыслей оставались еще незаписанными.

Палец болел, и мысли были соответствующие.В любой момент морского офицера подстерегает

смертельная опасность, – четкими черными чернила-ми чертил Иванов-Седьмой. – И к этой опасности онготов с того момента, как приносит присягу на вер-ность Родине. Но ничто не может сбить его с намечен-ного курса жизни и службы. Рифы и мели…

Куда присобачить рифы и мели, так сразу в головуне приходило, он их зачеркнул и начал новый абзац:

Однажды на Авроре я был во время плановых ра-бот травмирован тяжестью, незакрепленной по винеответственного лица. Пришлось обратиться к врачу.Врач был молодой, не очень квалифицированный и

не пользующийся уважением команды. Помощь былаоказана без наркоза. Превозмогая боль, я вернулся кисполнению своих служебных обязанностей.

Настроение улучшилось. Мемуарист мстительноулыбнулся. Но поскольку про обязанности неодно-кратно излагалось раньше, в поисках нужных слов онпосмотрел в иллюминатор. В иллюминаторе пьяныефинны на набережной фотографировались на фонеАвроры. Вечер сгустился, и пейзажу за пределамивспышки запечатлеться не светило. Но это было непринципиально.

Отрадно знать, стоя на палубе революционногокрейсера, что славные традиции не утеряны, и части-ца твоего мирного ратного труда еще послужит делумира и прогресса… Далее следовали варианты окон-чания фразы:

а) во всем мире;б) родной страны;в) моей истерзанной державы.Отделил следующий кусок тремя пятиконечными

звездочками, и сделал лирическое отступление:«Прекрасна и грозна Аврора в закатный час, когда

меркнущее солнце золотит последним лучом гордореющий андреевский флаг. И как бы трудно ни былокругом, невольно вспоминаются слова песни: „С намиБог и Андреевский флаг!“

И гордостью греет знание, что что бы ни предстоя-ло, ни один моряк Авроры не посрамит чести корабля,на котором посчастливилось ему служить, и преодо-леет любые трудности, проявив мужество и смекалку.Авроровцам не привыкать! Как всегда – перед намивеликие задачи!»

11

…………– Ты с ума сошел! – сказал Колчак. – Выпил и охре-

нел. А шутка была бы ничего. В стиле.– А если не шутка? – сказал Ольховский.

12

Крейсер I ранга АврораСпуск на воду – 11 мая 1900 г.Вступление в строй – 18 сентября 1903 г.Водоизмещение – 6130 т.Длина по ватерлинии – 116,8 м.Ширина – 15,8 м.Осадка – 5,6 м.Максимальная скорость, первоначально – 19,0 уз.Дальность плавания экономическим ходом —4000 миль.Бронирование: броневая палуба – 38 мм;Бронирование: боевая рубка – 152 мм.Вооружение: 6-дюймовых (152 мм) орудий главногокалибра – 14;Вооружение: 3-дюймовых (76,2 мм) зенитныхорудий – 6;Вооружение: торпедные аппараты 381 мм – 3.Штатный экипаж – 637 (23 офицера, 614 нижних чи-

нов).

Часть вторая

Р.В.С 1

Началось все не с того, чего началось, а с любви, идаже не с любви, в которой Шура был не уверен, хо-тя Майя доказывала это ему предлагаемыми ей спо-собами, а с танцев, когда Шура в увольнении пошелна дискотеку в бывший клуб Первой пятилетки, ку-да по незапамятной традиции ходят в увольнении во-еннослужащие срочной службы с целью знакомствас девушками и завязывания с ними дальнейших от-ношений, вероятность чего очень велика, потому чтодевушки посещают упомянутый клуб, подразумеваявозможность тех самых дальнейших отношений с во-еннослужащими, среди которых отлавливаются оченьдаже ничего мальчики, в том числе порядочные и под-дающиеся на превращение завязавшихся отношенийв серьезные, а если и нет, то и несерьезные отноше-ния бывают очень хорошими и глубоко желанными,способными одарить обоюдным счастьем, которым инаслаждались Шура с Майей по тем воскресеньям,

когда его отпускали в увольнение, и Майя делала всеот нее зависящее, чтобы их отношения стали как мож-но серьезнее, Шура же в свою очередь прилагал всеусилия, чтобы их счастье было как можно полнее. Вы-ражаясь кратким языком кубрика, Шурка завел бабу вгороде.

Но неудобство состояло в том, что не совсем в го-роде. Майя жила в Каменке, а это поселок городскоготипа за полпути к Выборгу, час с гаком электричкой сФинляндского вокзала. И когда дискотека из главногопункта программы превратилась в предлог, а предлогбыл отброшен наряду с прочими деталями и условно-стями, что произошло естественно и быстро, то встре-чаться приходилось там. Кругом было полно летнейприроды и сплошной зелени, а в плохую погоду Майи-на подруга, родители которой по выходным пропада-ли на дачном участке, давала ей ключ от квартиры ина полдня куда-нибудь линяла.

Когда у них все только начиналось, Шура позво-нил родителям в Брянскую область с просьбой при-слать немного денег телеграфным переводом, и надешевом рынке в Апраксином дворе купил гонконг-ские джинсы, китайские кроссовки и индийскую ру-башку. Теперь он не зависел от плана задержаний, ко-торый комендантские патрули выполняют на вокзалахс мрачным азартом звероловов. Гражданку он держал

у дворничихи с набережной, которая оказывала раз-нообразные услуги матросикам, ответно помогавшимей скромными подношениями со своего стола и во-обще по мелочи типа починки дворницкого инвентаряили вразумления назойливых бомжей. В дворницкойвсегда и выпить можно было, налив и хозяйке.

Командированный с утра в портовые склады за ка-нистрой олифы, Шура прикинул время, сунул к двор-ничихе пустую канистру и в штатском махнул в Ка-менку – благо Финляндский под боком. С вокзала ещезвякнул Майе на работу – в преддверии лучшей жиз-ни она торчала в мастерской по ремонту обуви при-емщицей, и договориться на пару часов уйти ничегоне стоило.

Но пока он добрался, оказалось, что один мастерсегодня заболел, напарница в отпуске, Майя поцапа-лась по этому поводу с начальником, и отлучка накры-лась. Час Шура просидел на табуреточке, разговари-вая с Майей через жестяной прилавок и дыша обув-ным клеем. А потом она попросила, чтобы он шел, че-го так-то, и настроение испорчено, и ему нагореть мо-жет за самоход.

Вот это, стало быть, предыстория, а историю можносчитать начавшейся с того момента, когда Шура, злойи огорченный настолько, насколько может быть огор-чен и зол матрос, у которого, можно сказать, с живо-

го места сняли уже готовую собственную и любимуюдевушку (в этот момент Майя была безусловно лю-бима им страстно), решил попить пива. Денег остава-лось, по ценникам ларька на станции, ровно на бутыл-ку Балтики № 3. Имея полчаса до электрички, он рас-тянулся на теплой травке за кустом, закурил и сделалпервый глоток. Жить стало лучше, жить стало весе-лей: товарищ Сталин понимал в психологии матроса.

И тут подошел какой-то солдатик, сапог, и как бымежду прочим посмотрел на него так, как именно итолько может смотреть не пьющий пиво солдат на че-ловека, который его пьет. Внутренне заслоняясь отконтакта первой попавшейся мыслью, Шурка подумало школьном учителе литературы Матвее Марковиче:его съезд в Израиль провожали насмешливой цита-той: И помчался в Палестину – крест на раменах. По-верху солдат был перекрещен пушечками на мятыхпогонах.

Перешагнув черту нейтрального расстояния, онвсей возможной вежливостью смягчил просьбу:

– Простите, пожалуйста, вы на пиво не могли быдобавить?

– Ты что, браток, – усмехнулся Шурка, – я сам в са-моходе.

Солдат вздохнул безнадежно и по-родственному:– А… Ты откуда?

– С Авроры, – небрежно бросил Шурка и, обозначивуже одним этим ответом неизмеримое превосходствофлота над армией, почувствовал себя вынужденнымидти дальше по пути демонстрации и утвержденияэтого превосходства. С краткой досадой он дал сол-дату глотнуть и закурить.

Наладился ленивый необязательный разговор:каждому были интересны незнакомые особенностислужбы другого. Своя-то жизнь быстро осточертеваетв замкнутом однообразии.

Иван (звали солдатика) возвращался в часть изартмастерских, и выкроил полчасика поваляться насолнышке, пострелять на пиво у станции.

– Чего там делал-то?..– Ударный механизм брал из ремонта. – Он выта-

щил из отвислого набедренного кармана шлифован-ный стальной цилиндрик размером с эскимо, с силойоттянул поперечный рычажок и щелкнул тугой пружи-ной.

– Дай поглядеть. Это от чего?– От ЗИС-3. Старые семидесятишестимиллимет-

ровки, учебные.Дальнейший разговор мог бы явиться находкой для

шпиона, если бы содержал хоть что-нибудь неизвест-ное еще шпионам.

Иван служил в отдельном артполку, который обслу-

живал стрельбы на полигоне здесь рядом.– Бобочинский полигон, не слышал? Центральный

на весь округ, к нам все приезжают задачи по боевымстрельбам сдавать.

Через десять минут Шура знал размеры полиго-на, расположение артскладов и фамилию командираполка. Он с веселым сожалением попытался опреде-лить стоимость информации, но всучить ее кому быто ни было на информационном рынке явно не пред-ставлялось возможным.

– Слушай, – спросил он, – если ты выдаешь столь-ко секретов за глоток пива, то что ж ты сделаешь забутылку водки?

– За две с закуской – все! – убежденно сказал сол-дат.

– Например?– Например? За полбанки я тебе этот ударник от-

дам! – засмеялся Иван, и в голосе его Шурка понялзакамуфлированную игрой готовность действительноотдать – вроде надежды рыбака на поклевку в пустомводоеме: а вдруг пошлет бог полбанки через дура-ка-матроса.

– Ты ж потом под суд пойдешь.– О! Да! С разгону.– А как?..– А так. Стакан налью сержанту в мастерских, он

мне другой в загашниках найдет. Там этого списанногобарахла – немерено, а отремонтировать всегда мож-но. А триста грамм мне останется. Ну – не интересу-ешься?

– Да на что мне? – развеселился Шурка.– Ну, мало ли. Грохнешь куда. Или братве сдашь.

Это ведь, кому надо, хрен найдешь.– А им зачем?– Ну, откуда я знаю. Может, им пушку починить надо.– На что им пушка?– Ну, ты даешь. Мало ли. По ментам стрелять. Или

по Смольному грохнуть.– На что им Смольный? Они и так там сидят.– Зануда ты! – рассердился солдат. – Зачем да за-

чем! Это ведь ударный механизм: главная вещь в ору-дии, без него – мертвое железо. Ну возьми, что ты!Слабо?

Они посмотрели друг на друга и загоготали. Ведьточно за полбанки пойдет ударник, было б комусдать!.. Ну нормально.

Сознание даже ненужных возможностей способ-ствует хорошему настроению. А хорошее настроение,в свою очередь, подвигает к реализации возможно-стей. Возникает прилив энергии в разных местах.

– Слушай, – сказал Шурка. – А как у вас насчет дру-гих калибров?

– У нас хорошо насчет других калибров. А ты поче-му спрашиваешь?

– К ста пятидесяти двум миллиметрам я бы пого-ворил, – продолжил Шурка игру, и в шутке явил себяне смысл даже, а чисто теоретический допуск связисо смыслом. Случайные связи опасны, но развлекаютсвоей осуществимостью.

– Элементарно, Ватсон, – важно кивнул солдат.– Ну уж?– У нас отдельный взвод старых стапятидесяти-

двухмиллиметровых гаубиц есть. Не угодно?До электрички оставалось девять минут. Шурка по-

тащил артиллериста в кассы. Продал в очереди билет(зайцем доберется) и взял еще пива.

Снял пару глотков и щедро протянул Ивану:– Слушай, земеля. Записать есть чем? – И продик-

товал телефон Майи. – Позвони через пару дней – онатебе скажет, если надумаю. Но смотри: будешь под-катываться – убью!

Случайный треп как бы приобретал приятную зна-чительность бизнеса.

– Не топи Муму, – покровительственно успокоилсолдат. – Ну что – проникся?

– Прикинуть надо.– Чего прикидывать?– Того. Калибр – это одно, а система – другое, сам

понимаешь: посмотреть, размеры уточнить.Иван поднял пегие бровки:– Нестандартная работа дороже стоит! – скаред-

ным купеческим тоном предупредил он.– Не бздим-бом-бом. Матрос дитя не обидит.– Дай-ка еще закурить… Ты что хочешь – по Зим-

нему второй раз грохнуть? Самое время.– Учти: растреплешься – в дисбат пойдешь, помо-

гу, – глупо пригрозил Шурка.– Не смеши, моя черешня! Ты где живешь?..– Если насчет встречи – ты в воскресенье из части

сумеешь вылезти?– Аск. Я уже старик, братишка, – обижаешь.

2

Если бы на кораблях Российского Военно-Морско-го Флота были штатные психологи, исповедующие ар-хаичный фрейдизм, то необъяснимая и внешне немо-тивированная тяга двадцатилетнего матроса к сталь-ному цилиндру размером с, как мы сравнили, эскимоподверглась бы однозначному фаллическому истол-кованию; роль отца в проявившемся эдиповом ком-плексе замещал бы непосредственный отец-коман-дир, а стремление ввести этот цилиндр в предназна-ченное для того отверстие орудийного затвора озна-чало бы стремление обладать кораблем, в более ши-роком смысле символизирующим матросу мать, кото-рая его кормит, укрывает от опасностей внешнего ми-ра, и только в утробе которой он находится в полнойбезопасности и свободе от любых забот, почему под-сознательно туда и стремится. Не случайно на язы-ке народа, понимающего вкус мореплавания большепрочих – у англичан, – корабль женского рода. Нона кораблях мужского рода (NB!) ВМФ подобных пси-хологов, к великому счастью командования, нет, – ато практические следствия их работы могли бы бытьнеисчислимы и служить к непоправимому подрывубоеспособности экипажей, которые, по русской линг-

вистической традиции, и так готовы совершить акт скем и чем угодно во вверенном заведовании. Само-му же Шурке такая точка зрения в голову прийти немогла. Если бы его спросили: На хрена тебе ударник?он бы ответил соответствующе: А хрен его знает. Так.Пусть будет… интересно.

Мотивация к военной службе в мирное время про-ста: отрицательная мотивация. Военкомат и милиция,как добрый и злой следователи, припирают юнца ди-леммой: или армия – или тюрьма и зона. Не каждыйвоенный мыслитель может искренне ожидать подви-гов патриотизма от тех, кто служит в армии под стра-хом тюрьмы, выбрав меньшее из двух зол. Заградот-ряды никто не отменял – они просто видоизменены.

И наилучшим средством выбить штатскую дурьвыступает бессмысленность службы. Задалбываниебоевой подготовкой может утомить тело, но не ду-шу: здесь явна целесообразность. Нет: многократ-ные приборки до стерильной чистоты, тут же уни-чтожаемой ходом дел, содержание в идеальном ираз навсегда установленном порядке своего ничтож-ного хозяйства (Зубная щетка слева от мыльницы!),бесконечные стирки робы, дословная зубрежка уста-вов, отбой и подъем за секунды; образцовый экипажесть самозатратный механизм, все силы которого ухо-дят на содержание себя в некоем вымышленном и

неестественном состоянии, не имеющем ничего об-щего с боеспособностью. Артиллерист может ни разуне стрелять из орудия, зато уметь виртуозно отбиватьстроевой шаг и чистить картошку.

Однако часто забываемая мудрость этого подхода– в том, чтобы война грезилась солдату отдыхом иразвлечением, каким ее считали еще ветераны Ма-рия. А также в накоплении немотивированной агрес-сии: цепного пса надо бить, дразнить и не докармли-вать, злее будет. Совершенно разумно оружие рос-сийского солдата хранится отдельно от него, под зам-ком и без патронов: дорвавшись в карауле до заря-женного автомата, он способен за неимением лучше-го перестрелять сослуживцев, что регулярно и проис-ходит. Это не означает изъянов в подготовке, но лишьпереизбыток бойцового духа. Озлобленный джинн, недождавшись вызова из бутылки, не выдерживает без-действия и самостоятельно вышибает пробку.

Настоящий солдат рассматривает окружающее че-рез прорезь прицела, пусть даже мысленного. Оружиеласкает руку и глаз и провоцирует к применению – длятого и создано. Задолбан ты, пес бесправный, но пристволе – ты главный в радиусе прицельной стрельбы.И посадить пулю в центр контура – никакое не убий-ство, а самооправдание жизни твоей позорной, един-ственное осмысленное действие, которому ты обучен

и призван.Но есть и побочное следствие гарнизонной рекла-

мы Живи по уставу – завоюешь честь и славу!. Тому,кто полной мерой хлебнул нектара с амброзией, ко-торыми хлебосольное Министерство обороны потчу-ет своих подопечных, понятна страсть, с которой ухо-дит душа воина в разные неуставные, неприказныемелочи. Таковы дембельская парадка и дембельскийальбом, подрезанный до ключиц тельник и красныепластмассовые подкладки под значки; и много ещечего. Стиснутая со всех шести сторон прессом служ-бы, регламентируемая в мельчайших движениях вседвадцать четыре часа в сутки, душа ищет малейшующель и, найдя, перемещается туда целиком, созда-вая в этой крошечной щели свой огромный внутрен-ний мир, где обретает счастье свободы и собственнойволи. Мал золотник, зато мой собственный.

Столь длинное предисловие к одному маленькомуконкретному вопросу понадобилось нам лишь для то-го, чтобы штатский читатель мог лучше представитьсебе чувства матроса, драящего шестидюймовку по-среди большого города. Он совершенно не собира-ется из нее стрелять, тем более что это техническиневозможно. Но молотовский коктейль, сбитый шей-кером подсознания из манипуляций в учебке, эйзен-штейновского Октября, детских игр, унижений службы

и генетической памяти охотников на мамонта, легко иласково льется в форму: вот досылается в казенникснаряд и гильза с зарядом, затвор закрыть, наводкав историческом направлении на центр зеленого трех-этажного фасада Зимнего дворца – и рывок рукоятиспуска. Грохот, фонтан кирпичной крошки и праха, ды-ра, ypa! вот т-так-то, суки!

Приказ для настоящего бойца – это не подгоняю-щая палка, а снятие внутреннего стопора к действию.А иначе это не боец, а малопотентный пацифист, нагоре и возможные неприятности непосредственногоначальства. Из кого ж будем комплектовать танковыеэкипажи, чтоб засадить полбоеукладки в собственныйпарламент. И чтоб толпы народа вокруг – не с транс-парантами в поддержку ценностей гуманизма, а с го-рящими от захватывающего зрелища глазами.

Стрелять, повторяем, Шурка не собирался. Пове-дение его можно было уподобить посетителю казино,мысленно играющему в рулетку: задуманные и выпа-дающие номера щекочут возможностью выигрыша ипроигрыша, но деньги остаются в кармане, да и нетих, этих денег. Вариант безопасного секса – ходитьблиз искушения и поддразнивать.

Во время большой приборки он выбил ломикомприхваченную сваркой заглушку из затвора. Делови-то подчистил заусеницы кругового шва напильником.

И снял внутренние размеры штангенциркулем, одол-женным в слесарке. Вставил заглушку на место и при-хватил краской.

А после ужина упросил вахтенного за стакан зав-трашнего компота дать позвонить на минуту любимойдевушке. Майя обрадовалась. После слов с понят-ным двоим смыслом он продиктовал ей для Иванаразмеры и назначил встречу.

– А это что?.. Зачем?.. – насторожилась Майя.– Да заодно тут по делу надо, я в мастерской одну

штуку запорол. Все расскажу. Извини, больше не могуговорить, я с вахты звоню. В воскресенье приеду. Ятоже!.. Пока!

Вахтенный лениво вслушивался, ковыряя ногтемпереборку.

– А говорил – одна минута, – заканючил он. – Маслобы с тебя взять надо.

– Дупа слипнется, – ответил Шурка. – Суши весла.

3

Жить вообще трудно, а в армии просто невозмож-но. О флоте уже и говорить не приходится.

Где взять матросу деньги на литр водки да плюс за-куска? Не вовсе ж гражданская война на улицах, когдапоказал ствол первому прилично одетому господину– и на кабак заработал. Господа-то и при стволах, ми-роеды. Пей, матросик, все, что горит. Нет для тебя де-нег на корабле. Их на корабле вообще нет.

И назвать матроса нищим – означает кровно оби-деть нищего, или развеселить его, если нищий по-пался необидчивый. У любого порядочного нищего –свой участок, охотничье угодье, так сказать, с мусор-ными баками, пустыми бутылками, подземными пере-ходами для сбора милостыни, не говоря об олигархахметро и вокзалов, и все это узаконено межнищенски-ми конвенциональными отношениями. Нищий – ли-цо экономически самостоятельное, freelancer на со-временном рыночном языке. Матрос же клюет нерв-но из мозолистой казенной руки, а казенная – онаиз щедрой горсти складывается в начальственный ку-киш. Денежное довольствие без пинцета не уцепишь:в математике такая величина называется мнимой.

Все Шуркины попытки одолжить денег успехом не

увенчались, Украсть для продажи на корабле то-же нечего. Комсостав улучает возможность толкнутьящик масла или бочку солярки, а матрос кругом бес-правен. Даже новый гюйс, купленный на свои, продатьневозможно.

После отбоя он лежал в койке и был терзаем демо-ном безденежья, порождающим при сне разума двухродственных чудовищ: сочинителей детективов и бан-дитов. Если первые, в грезе о миллионе, зарабаты-вают на жизнь описанием измышленного преступле-ния, то вторые, за недостатком литературных способ-ностей, этим преступлением зарабатывают в натуре.

Решения приходят во сне не только великим уче-ным.

В воскресенье припараженный Шурка зашел к ро-димой дворничихе, и через час все было готово.

У входа в метро Горьковская стоял отутюженныйматрос, а рядом на цоколе у ступеней стоял неболь-шой фанерный ящик. Сверху у ящика была щель, аспереди поясняющая надпись: На реставрацию музеякрейсера Аврора. Щель была широкая, а вид у мат-роса деловой. Тисненые золотом буквы на ленте бес-козырки снимали любые возможные сомнения. Шуркане понимал, как простейший и беспроигрышный вари-ант не пришел никому в голову раньше.

В конце ХХ века попрошайничество стало осно-

вой российской национальной экономики. Грань меж-ду понятиями заработать, наспекулировать, смошен-ничать, украсть и выпросить исчезла на уровне сло-ва и дела. Просят все и у всех, от упомянутых ни-щих до неупомянутых премьеров. Просят крестьяне,рабочие, больные и спортсмены, чиновники и пред-приниматели, деятели умственного труда и умственнонеполноценные, каковыми представляются все; про-сят милитаристы и пацифисты, преступники и мили-ционеры, обокраденные и казнокрады. Дружной оче-редью, с протянутой рукой, как на египетских фрескахк фараону, стоят представители творческой интелли-генции к мэрам, магнатам и ворам, тактично пере-став различать их. Как о победе народного хозяйстваторжественно сообщает телевизор, что государствоопять сумело выпросить у кого-то в долг. Иллюстри-руя своими успехами русскую народную поговорку се-меро с сошкой, один с ложкой, президент поздрав-ляет сограждан с присоединением страны к большойсемерке, ставшей таким образом восьмеркой: ложкаоказалась велика, и великолепная семерка отбрыка-лась от умного ложечника.

Кого ж тут может удивить матрос с ящиком? Неда-лече разинулись ящики На восстановление храма, Напомощь беженцам и На приют для бездомных живот-ных – но наш ящик был повеселее, посимпатичнее, и

матрос при нем исправный.Дул ветерок, шелестела листва, толпа валила

вдоль пестрых лотков с мороженым и гамбургерами,и сбор пожертвований вписывался в пейзаж как нель-зя естественнее. Оставалось только следить, чтоб непоказался патруль – тогда совать ящик в пакет и ны-рять в метро.

Романтика революционного крейсера обнаружиласвой денежный эквивалент, как имеет его и все насвете. Надпись взывала к чувствам разных катего-рий прохожих: к ущемленной гордости петербуржцев,к стремлению провинциальных туристов приобщить-ся малой лептой к славе Петербурга, к жалости ино-странцев и достоинству подростков, желающих бытьсостоятельными хотя бы в глазах подруг. Золотые до-жди в нашем климате не идут, но что-то закапало.

Выражение лица матроса дарило меценатов же-ланным и главным убеждением: что человек звучитгордо, а жизнь иногда бывает прекрасна. Да здесьне на литр – адмиральскую зарплату собрать можно;Шурка в очередной раз с сомнением задумался о жиз-ненном пути. Какой способ зарабатывания денег мо-жет быть прямее, чем получать их просто так? Он ни-когда не подозревал в себе такой любви к людям.

– Когда дембель-то? – покровительственно спро-сил молодой мужик, протягивая раскрытую сигарет-

ную пачку.– А для детей вход бесплатный? – поинтересова-

лась явная учительница при кучке подпрыгивающихсозданий; когда она с педагогическим видом полезлав сумочку, Шурке стало совестно, но не мог же он ейсказать: Ладно, вы не давайте.

Трое с утра поддатых финнов, вдумчиво кренясь,потыкали в надпись и разрешили сомнения тем, чтосунули в щель десять марок. Пара стриженых брат-ков, передвигавшихся по своим делам от одного лот-ка к другому, переглянулись с презрением и ревнивоскормили ящику пять баксов:

– Что, братан, на снаряды колымите? – они друже-любно захохотали, бесхитростные в общем спортив-ные парни.

Шурка вошел в роль и был искренне убежден, чтособирает на реставрацию музея! Ветеран с газетойДень под мышкой, влюбленная пара с тридцатирубле-вой розой, очкастый сухарик богомольного вида – яс-ное дело, жертвовали на святое начинание. Спохва-тываясь, он удивлялся раздвоенности сознания.

Через два часа, сказав себе: Жадность фраера гу-би и усилием воли прекратив сеанс, он вернулся вдворницкую, по дороге зайдя в обменник. С поменен-ной валютой и горкой мелочи денег было триста трид-цать два рубля, не считая горстки эре, пенсов и одной

эстонской кроны.За десятку он взял машину до вокзала, там купил

банку Хольстейна и пачку Парламента. Примерно такдолжен жить матрос с крейсера Аврора! – бодро по-радовался он за себя, шлепаясь в электричку.

Душа просит праздника всегда, но при деньгах осо-бенно. Шура немедленно повел Майю в кафе, где за-казал амаретто, шампанского и бутербродов с семгой.

– Мужику одному заказ подхалтурили, – пояснил онприятно удивленной Майе свое благосостояние. Майяособенно оценила то обстоятельство, что он не по-волок ее сразу в койку или на травку, а сам предло-жил культурную программу: это свидетельствовало впользу ее планов на серьезные отношения.

– У меня тут потом еще маленькая встреча, ниче-го? – спросил он, и ее круглое личико вытянулось вовал, что ей тоже шло. – Ты чего?.. Да нет! Тут солдатодин в мастерских, ну, который звонил, сделать кое-что должен.

– Где это ты с ним познакомился? – Майе не понра-вилось такое распределение его времени.

– Да здесь, когда в прошлый раз так неудачно к тебесорвался.

Иван явился на станцию в пять – Артиллерия любитточность, братишка!.

– Здорово, флотские! Ну?

Шура раскрыл пакет с двумя бутылками водки, кол-басой, огурцами и батоном. Солдат сглотнул, кряк-нул и, принимая гонорар, ответно другой рукой выта-щил из кармана и протянул ударник. Это напоминалодипломатическую церемонию обмена подписаннымидоговорами.

– Смотри сюда. Втулка на сорок миллиметров на-варена, шов зашлифован, видишь? Стержень удар-ника в основании тоже надставлен, все путем! – Ивансовал пальцем и требовал восторженной оценки. –Резьба как ты говорил. Погодь-ка секунду!..

Он змеисто скользнул сквозь ветви к ларьку и вер-нулся с пластиковыми стаканчиками:

– Ну, давай по одной – за работу! – Он был хватким,но явно не жадным. – Девушка твоя будет?

Майя пить водку отказалась.Врезали, крякнули, выдохнули, Иван на секунду

вдруг перестал лучиться радостью успешной сделки ивзглянул пронзительно, с неожиданной усталой муд-ростью. Не так он был прост, змей в застиранном ка-муфляже. Но тут же зажевал и заулыбался:

– Я ж говорил: соглашайся – не прогадаешь. Работасупер!

Шурка с Майей успели еще полтора часа пробытьвдвоем и, что примечательно, никогда еще крыльялюбви не несли его так мощно, как на этот раз. Майя

стонала в изумлении, и при расставании выгляделавстревоженной. Она что-то почуяла, но не умела этосебе объяснить.

…На утренней приборке Шурка вынул заглушку иввинтил заранее смазанный по резьбе ударный меха-низм в затвор. Резьба, похоже, на какие-то микроныне совпадала, но это была ерунда. Он оглянулся: по-лубак и мостик были пусты, молодой швабрил палубуза рубкой и никуда не смотрел. Шурка взвел пружинуи спустил рычаг: ударник крепко и четко щелкнул ме-таллом.

– Так, – ухмыльнулся Шурка дурашливо: – Как по-пасть, значит? – наводи и стреляй! – н-ну-ну. – И неиз-вестно про кого ласково добавил: – Падлы!

4

Капитан – лейтенант Мознаим придумал план, какстать богатым. Он постоянно имел дело с техникой имаслами, и запах топлива, возможно, ударил ему вслабую головку: прибыли нефтяных корпораций ме-шали ему спать.

Если бы, конечно, он служил на настоящем крейсе-ре, да не у стенки, а постоянно ходящем в походы, тотам мазут мерится на тысячи тонн, и пара пустых от-качать налево тонн десять-двадцать. А здесь, с этимиколичествами, не откачка, а отсос.

Мознаим долго лазал по бывшей жилой палубеАвроры и в трюмах, растягивая рулетку и помечаязаписи. Мазутные цистерны, переоборудованные втринадцатом году из угольных ям при переводе ма-шин на жидкое топливо, располагались вдоль бортов,как и предписано основами военного кораблестрое-ния (служа дополнительной защитой жизненно важ-ных узлов при пробивании снарядом бортовой бро-ни). Везением было то, что при капитальном ремон-те в восьмидесятые, когда в доке почти весь трюмс днищем заменили на хилую бутафорию, основнаячасть цистерн пришлась выше уровня отреза и уце-лела. Это делало его план в принципе возможным.

Мознаим облачился в робу, взял для подстраховкиматроса, они отдраили горловину левой носовой ци-стерны, и, светя фонарем, он пролез внутрь.

Бутафорская железная емкость была гулкой и ржа-вой. Но дно ее, к великому разочарованию, не бы-ло приварено к стенкам! Возясь коленями в сыроми шершавом, Мознаим на четвереньках обследовалщели и пришел к выводу, что их можно заварить. Дноцистерны лежало на бимсах нижней палубы, и доб-рые двутавры нагрузку должны были держать.

Главное в хорошем деле – скрыть его от началь-ства.

График плановых работ на корабле – вещь доста-точно условная, особенно если условен сам корабль.Командир БЧ (боевой части) может показать в планевсе, что ему заблагорассудится, и ни командир кораб-ля, ни старпом проверять его не полезут: с них доста-точно отчета о ходе работ. При деле матрос? – поря-док. Какой трюмной видел командира корабля в ци-стерне?..

Мознаим проверил сварку и загнал сварщика в ле-вую носовую. Шов был проще некуда, но числящий-ся по штатному расписанию сварщиком матрос ва-рить умел условно. Условность флотской жизни вооб-ще может свести с ума.

Сварщик варил два дня и сжег все электроды. Моз-

наим списал электроды и помчался в базу клянчитьеще.

Обнюхав работу, он объявил учения машинной итрюмной команд по борьбе за живучесть корабля идействиям по водяной тревоге. Рукав машинного на-соса опустили в воду и сунули хобот в приемный лю-чок цистерны.

В двух местах шов потек. Воду откачали. Мознаимвзгрел сварщика и послал переваривать.

И когда левая носовая и средняя (про запас) бы-ли приведены в порядок, который условно можно бы-ло считать рабочим, кап-лей приступил к исполнениювторой и главной части своего плана.

Основан план был на том простом и доступном каж-дому наблюдении, что топлива по Неве зря плавает– до черта. Нет, Мознаим не сошел с ума настолько,чтоб собирать радужную нефтяную пленку с поверх-ности. Это могло бы прийти в горячую голову толькоактивисту гринписа.

Топливо же в товарных количествах шло сверхупо течению в самоходных нефтеналивных баржах,условно именуемых танкерами типа река-море серийВолго-Дон и Волго-Балт. Они закачивались дешевыммазутом в Баку либо (тюменским) в Волгограде и тихочапали в Скандинавию: малая речная осадка позво-ляет подниматься по фиордам и мелкостям до любо-

го селения, и это обходится куда дешевле нефтепро-водов или автоцистерн.

Возможно, эта обстоятельность в мелких техниче-ских деталях выглядит для непосвященного зануд-ством. Но пока количество деталей не достигнет кри-тической массы, событие не может состояться: емунет основания. По мере же их накопления в один пре-красный момент оказывается, что действие незамет-но уже идет полным ходом. Причем масштаб и неза-урядность любого действия зависят лишь от комби-нации обыденнейших деталей, этих первокирпичиковнашей жизни, которая есть не то сон, не то борьбапротивоположностей, не то реализм без берегов, мед-ленно тянется, быстро проходит, преподносит сюр-призы и бьет ключом по голове. Кроме того, деталипоучительны и расширяют кругозор, а это всегда мо-жет оказаться полезным.

Мознаим и решил извлечь пользу из своих знаний.Он взялся опровергнуть сомнительный тезис переда-чи Что? Где? Когда?! якобы только в ней можно зара-ботать деньги своим собственным умом. Если срав-нить заработанные собственным умом деньги Воро-шилова и, допустим, Мавроди, это может явиться ак-том правосудия в случае смерти Мавроди от сме-ха. Нет, господа телевизионные гроссмейстеры, что-бы заработать деньги собственным умом, надо знать

прежде всего одно: как купить дешево и продеть до-рого, оставшись с таким счастьем на свободе.

Нефтеналивники вставали выше мостов, в Речпор-ту. Там перед выходом доукомплектовываются экипа-жи и оформляются документы перед загранкой.

Мознаим взял больничный и поехал в Речпорт.Пятитысячник Волго-Балт 39 стоял у стенки и ис-

пускал ауру мазута, как нефтяной магнат. Мознаимофицерской поступью взошел по трапу и велел брито-головому губошлепу с повязкой вахтенного доложитьо себе капитану.

– Мастер отдыхает.– Исполнять!Пацан побурчал и отправился.Капитан поднялся навстречу в каюте, шаркнув та-

почками и застегивая клетчатую рубашку.– Извините за вид, – сказал он, пожимая руку. – Мы

здесь по домашнему… я отдыхал. – Кивнул на креслои придвинул пепельницу.

– Какие дела к нам у Военно-Морского флота? Рюм-ку чаю хотите? – предложил он.

– Виталий Николаевич, – представился Мознаим.– А я – Кирилл Николаевич! Как насчет ста грамм,

Николаич?– Не сблюю-с! – раздул воображаемые гвардейские

усы Мознаим.

К бутылке азербайджанского коньяка прилагалисьлимон и печенье.

– Настоящий, – уверил хозяин, снимая пробку, – набазе в Баку брали.

Флотское гостеприимство не велит гнать обороты.Гость редок и тем ценен. Отчего не тяпнуть капитанус капитан-лейтенантом. Контакт? – есть контакт! – то-гда и поговорим.

Коньяк был без подделки, и контакт пришел с пер-вой дозы.

– Есть возможность помочь флоту, – серьезно по-ведал Мознаим.

Кирилл Николаевич, как опытный капитан, не выка-зал безоглядной поспешности бросаться на помощьфлоту. Он выдержал паузу и в качестве первой помо-щи налил по второй.

Мознаим выпил, пососал лимон и построил пред-ложение иначе:

– Есть возможность заработать.– Это уже доходчивее. Так помочь или зарабо-

тать? – уточнил капитан.– Ваше здоровье!– Ваше!Народ и армия едины: после третьей военный и

гражданский флот закурили и перешли на ты.– Не тяни кота за хвост, – посоветовал капитан и

сдул дым в стекло, туманя унылый невский пейзаж. –С чем пожаловал? Помощь – это святое, но спасате-лю следует премия в четверть стоимости груза, вер-но?

– Я служу на Авроре – какой там груз?..Капитан был вынужден признать Аврору судном со-

циально бесполезным, и с сожалением посмотрел напочти опустевшую бутылку. Мознаим опустил руку впортфель и восстановил натюрморт пол-литром Кри-сталла и баночкой красной икры.

– Продай немного мазута, – сказал он.– Так бы сразу. Сколько?– Тонн пятьдесят.– Вы что, в поход собрались?! Ты меня с японским

супертанкером не перепутал? У меня всего-то четыретысячи в танках.

– Ого. Будет три тысячи девятьсот пятьдесят. Тысчитать умеешь?

– Я считать умею. За недостачу пятидесяти тонншведы выкатят такую претензию нашему грузовомуагенту, а он ее переадресует грузоотправителю, чтоя потом замучусь взятки давать, чтоб дело замяли ивизу не закрыли. Не-не-не, я в эти игры не играю!

– А ведро нальешь?– Ведро налью.– За сколько?

– За так.– А два?– И два налью.– Ну так налей тонн тридцать.– Много.– А сколько?– Две.– Да что мне, ботинки ими чистить, что ли? Вот

черт, а у меня и деньги с собой. Ну ладно… – Мозна-им снял со стола нежно булькнувшую бутылку, как бывзвесил задумчиво, убирать или все же употребитьздесь, решительным выдохом изобразил молодецкоеЭх! и свинтил головку.

– У тебя нож есть?Красная икра была действительно ярко-красной,

по контрасту с ней водочка отдавала в льдистую го-лубизну, и эстетика цветовой гаммы провоцироваласлюноотделение.

– Продолжение следует, – сказал Мознаим и на-лил. – Содержание предыдущей серии вам известно.Сцена первая: тебе нужны сто баксов?

– За просто так – да. А чтоб пароход за них продать– нет.

– Пароход остается тебе.– Спасибо. Я за это доплачивать не должен?– Ты должен только получать. Плачу я. Я даю тебе

в руку сто баксов. Ты перекачиваешь мне двадцатьтонн. И идешь дальше, отапливать мерзнущих шве-дов, которые все не могут отогреться после Полтавы.

Капитан выдвинул ящик стола, вооружился кальку-лятором и стал считать:

– Пять долларов за тонну… или восемьдесят цен-тов за баррель… или два цента за галлон очищенноготопливного мазута. Полцента за литр. Я тебя уважаю.Наливай!

– Идет? – радостно вскинулся Мознаим, мало осве-домленный в мировых ценах.

– Нет.– Почему?– Мало.– Ну – давай за согласие!– За согласие! Будем.– Так чего мало-то?– Денег мало. А мазута много. Плюс риск.Водка попала не в то горло, бешеная слеза удари-

ла в стол картечиной, перехваченный голос засипелсорванным и страшным боевым сипом.

– Это – риск? – услышал себя Мознаим. Такой го-лос предполагает простреленный флаг, скрытые мун-диром шрамы, серое от пороховой гари лицо и нож,лезущий из рукава. Капитану следовало испугаться,устыдиться, сжалиться, сдаться!

Мознаим продышался, проперхался и расстелил постолу сто долларов – как пароль при встрече двух раз-ведчиков, которые совмещают половины разорван-ной купюры, только эта была лучше, потому что це-лая.

– Десять тонн, – прохрипел он на целую октаву ни-же, чем выводил когда-то Шестнадцать тонннн! зна-менитый американский бас, и теперь в голосе качну-лась виселица для осажденных и осужденных.

– Где и когда? – отозвался капитан, глядя в лицолюбимейшего из героев современной русской исто-рии – Бена Франклина, и реагируя более на изобра-жение, чем на звук. Лицо отца американской консти-туции излучало уверенность в праве на счастье длякаждого. Трудно даже предположить, каким магнетиз-мом он обладал при жизни, если даже два века спустясохранил способность так воздействовать на людей.

Мознаим оставил портрет на столе гипнотизиро-вать капитана.

– Пройдешь ночью Литейный мост и ошвартуешьсяу нас по левому борту.

– Мы завтра пойдем.– Во сколько точнее – не знаешь?– Как диспетчерская пустит. Ты встречай!– Раскрытыми объятиями. У тебя с кранцами как?– Вот только обо мне не заботься!..

– О своем борте забочусь!– Вывесим, хватит. А что у тебя насос?– Насос качает, хм.– Слушай, – сказал капитан, – а у тебя счетчик есть

в насосе?– А у тебя?– У меня только мерная рейка.– Вот и измерим, не боись.Они покрыли белый хлеб желтым маслом и красной

икрой, чокнулись и продолжили обсуждение подроб-ностей.

– У тебя рейс в оба конца месяц занимает? – убеж-дал Мознаим. – Вот и считай: плюс сто баксов к зар-плате, это тысяча двести в год – плохо, что ли? Капи-тал!

– А отпуск? – возражал капитан.– Отпуск я не оплачиваю, – открестился Мознаим.…Следующие сутки по кораблю дежурил лейте-

нант Беспятых. После спуска флага Мознаим увлекего под локоток:

– Слушай, – тоном большой удачи поделился он, –я договорился тут топлива на всю зиму принять!

Беспятых был далек от проблем Газпрома и Транс-нефти.

– Замечательно, – вполне равнодушно отреагиро-вал он.

– Но это так… хозспособом, понимаешь?– В смысле?– Танкер ночью подойдет и нам немного перекача-

ет.– Почему ночью?– Потому что днем мосты сведены.Беспятых признал объяснение разумным.– В вахтенном журнале это отмечать не обязатель-

но.– То-есть? – насторожился Беспятых, уже научен-

ный не писать лишнего в вахтенном журнале. – Поче-му?

– Ну, потому что официально нам этого не полага-ется. Зато тепло будет. Так что, сам понимаешь, нетрепись.

– Ясно. Чем просить и унижаться – лучше спиз-дить и молчать, – рассудительно согласился Беспя-тый, и совесть его на этом успокоилась. Инструкциейне отопишься, а зимовать в железе зябко… бече-пя-тому виднее.

К разводу мостов Мознаим переминался на баке сбиноклем. Волго-Балт 39 прошел мост четвертым иначал медленно уваливать вправо. На самых малыхходах, подрабатывая назад правой машиной и сдви-гаясь по течению, он раскладывал носом черную взмейках огней воду, и достигшая Авроры пологая вол-

на с шелестом плеснула в скулу.– На кранцах по левому борту – смотреть! – скоман-

довал Мознаим.Вывешенные за борт автомобильные покрышки

сползли, строясь под линию палубы осевшего в грузутанкера.

– Ну как там у вас? – гукнул ночной космос громкойтрансляцией: в свете ходовых огней различался на-пряженный силуэт на крыле мостика.

– Порядок, – закричал Мознаим. В соотношениимасштабов голоса это напоминало беседу человека сБогом.

Танкер подвалил, с носа и кормы кинули шварто-вы, они были подхвачены на крейсере и заведены закнехты.

– Стоп машина! Николаич, ты?– А кто же! Ну?– Давай по-быстрому, мне мосты пройти надо!– Момент!У борта задвигались, помогая возне рабочим ма-

том, внизу на танкере лязгнул откинутый люк горло-вины: Майнай шланг… еще!.

– Трави шланг! Ну! В машину – насос!! На цистерне– следи!

Собственно перекачка заняла восемь минут.– Отдать швартовы! Боцман – палубу прибрать…

наследили тут!Через полчаса следы преступления были стер-

ты, смыты, скрыты. Танкер скрылся, продолжая свойпуть. В цистерне плескалось десять тонн мазута.

Как человек военный, Мознаим привык единовре-менно решать только один вопрос. Товар был полу-чен. Теперь вставала конкретная задача, кому и каксдать. За полцены – нет проблем. Котельные городана голодном пайке, но с этих-то взятки гладки… а воткоттеджи новых русских – все на мазутных котлах, соскидкой – они все возьмут, и транспорт свой найдут,для этих ребят препятствий нет, а считать копейку ониочень даже умеют.

Он спустился вниз, с удовольствием понюхал ци-стерну, прислушался к содержимому и поехал домойспать.

Заправиться вот так – и к черр-ртовой матери отсю-да… – неконкретно подумал он в серой дреме, клюяносом в первом трамвае.

5

Унижение сравнением с Белфастом нет-нет да идавало себя знать. Вообще строевому командиру ко-мандовать музеем, что бы он ни говорил с высот опы-та о покое и удобствах береговой жизни, – все рав-но что любителю животных пылесосить чучело кота.В хорошего моряка вбит рефлекс: любую акваториюрассматривать как пространство для похода, боя и по-беды. Бутафория службы разъедает личность скеп-сисом и депрессией, для лечения которой существу-ют только два лекарства: выпить водки и не думать –или изменить обстоятельства, ведущие к этой самойдепрессии. Но если на водку не хватает зарплаты, аобстоятельства вяжут тебя по рукам и ногам, человекчасто звереет без видимой причины – хотя на самомделе причин полно, а повод годится любой.

В таком состоянии Ольховскому на глаза попалсяподкуренный Груня. Он бесконечно водил кисточкойпо леерной стойке и бессмысленно хихикал.

– Опять, сволочь! – рявкнул Ольховский.– Никак нет, – замедленно и очень ровно, как раз-

движной штатив, вытянулся Груня и хихикнул.Ольховский схватил его за шиворот и встряхнул.

Груня послушно взболтнулся под рукой. Ольховский

сошел с резьбы.– Есть у тебя хоть какая-то гордость за свой

корабль? – прорычал он, сознавая всю глупостьи неуместность первых попавшихся трафаретныхслов. – Ты где служишь, животное?

Груня повел себя неадекватно. Он устал от службы,и радовался жизни только под дурью.

– Корабль в море ходит, товарищ капитан первогоранга, – лучезарно доложил он, капая краской на про-гар.

Ольховский задохся от унижения.Единственным итогом он сумел конвульсивно ро-

дить приказ В трюмах сгноить гниду! что на бутафор-ском корабле следует понимать скорее фигурально.

Ольховский же повернулся на каблуках так, что фу-ражка смазалась козырьком вбок, не успев за враще-нием головы, и проследовал высказать негодованиестарпому.

– Знаешь, о чем я мечтаю? – спросил он, стравивпары.

– Знаю, – флегматично кивнул Колчак.– Ну?– Тебе в подробностях? Выстроить команду на ба-

ке, вызвать вооруженный караул и под горн повеситьего на рее.

– Почти телепатия… Но на самом деле я мечтаю о

другом…– Все мечтают о другом, хм.– В последние годы я понял, почему матросня в

восемнадцатом году переколола в Кронштадте всехофицеров.

– С-с-сволочня потому что.– Озверели-с, вашбродь. Развал, воровство, безна-

дега, безделье – и все можно. Ничего не напоминает?– Есть предложения?– Почти есть… – зло прищурился Ольховский.– Гонять как сук и держать в ежовых рукавицах!– Ежики для рукавиц кончились, господин старший

помощник. Что ты с этим Груней сделаешь? Нету у во-енкоматов для тебя других матросов! Губа? Дисбат?ЧП нам первым не нужно, и он это лучше тебя пони-мает. Списать? А пришлют лучшего?..

Колчак в этот день был также не в духе, но ужепо совершенно другой причине, характера сугубо лич-ного. Он получил официальный ответ от начальникаКЭЧ, что квартиры ему в ближайшем полугодии выде-лить не смогут, следовательно, поскольку на съемноежилье казенных денег и близко не хватало, а своихтем более, семья продолжала куковать в Севастопо-ле. Ему предстояло вечером звонить туда и сообщатьэту новость жене.

– Да, – сказал он, – примерно вот так революция и

происходила. Грохнуть раз главным калибром по шта-бу флота – и мгновенно найдутся квартиры для всехжелающих. Кстати о грохнуть… в смысле о квартирах.Пошли чего покажу.

Он увлек Ольховского на палубу. Отчужденной пря-мой пройдя сквозь бессмысленное движение тури-стов, зацепились взглядом за приоткрытую дверь руб-ки – на ручке покачивался раззявленный замок.

В рубке они застигли фигуру в белесой застиран-ной робе, акробатическим пируэтом отлетевшую отштурвала и еще в воздухе пытающуюся принять стой-ку смирно. Когда смазанное изображение зафиксиро-валось стуком каблуков о палубу, оно оказалось мат-росом Габисония. Матрос состоял из вытаращенныхглаз и икоты.

– Блядь!! – завопил Ольховский.– Й-я!! товарищ капитан первого ранга! – выкрикнул

Саша от испуга и старательности на той же громкости.– Ты что здесь… аэробикой занимаешься?!– Никак нет!– А чем?!Саша дернул щекой, покраснел и запыхтел.– Рукоблудствовал, – недобрым голосом предполо-

жил старпом.– Я… у штурвала… стоял просто… – пробормотал

Саша.

– Зачем?! Что?!– Я… так… как бы… мечтал… – теперь для переда-

чи Сашиного голоса пришлось бы прибегнуть к самыммаленьким, неразличимым буквам. – Виноват, това-рищ капитан первого ранга… не повторится!..

– Кто ключ дал? Спер? Мечтатель. Пять нарядов!А теперь пошел вон, – с отвращением сказал Ольхов-ский, и гаснущее видение дробью чиркнуло по трапу.

– У штурвала он мечтает… – хмыкнул Колчак. – Ма-ло занят, значит.

Ольховский расслабил тело в адмиральском крес-ле и бездумно вперился по курсу в неизменную набе-режную за длинным отблеском серой воды.

– Петр Ильич, ты музыку любишь? – спросил Кол-чак.

– Нам и без музыки дерьма хватает. А что?– А просто, – вот тот особнячок прямо по курсу

купил Ростропович с Вишневской… тот синий, трех-этажный.

– Весь?– Весь.– Уважаю виолончелистов, – сказал Ольховский. –

Ты это и хотел показать?– Тут я знаешь что подумал? Мы могли бы организо-

вать товарищество с ограниченной ответственностьюВыстрел Авроры. Хорошие бабки гребли бы.

– Это как?– Ну, скажем, богатый новый русский за двести ты-

сяч может из бакового орудия засадить один снарядпо городу. По памятникам архитектуры нельзя. Точ-ность попадания мы обеспечиваем. Боеприпасы на-ши. Из двухсот тысяч мы рассчитываемся с городомза убытки, а разницу – себе. Налоги, конечно.

– У меня тоже мысль одна была, – сказал Ольхов-ский. – Привести корабль в порядок и катать новыхрусских по Неве – за очень большие деньги. Сразумодно станет. Ресторан, казино, в охране матросы впулеметных лентах. А потом подумал – нельзя.

– Почему?– Утопить кого-нибудь захочется, швырнут матро-

сики банкира за борт с колосниками на шее, потом ко-поти не оберешься, слухи пойдут, расследование, а…

Полистали мысленные картины.– О чем я думал, когда командовал Москвой? – по-

жал плечами Колчак. – Ведь мог поднять самолеты,разнести эту самостийную раду, спровоцировал бызаваруху, а обратного хода уже нет, – и был бы Сева-стополь наш.

– А ты бы где был?– Застрелился, – рассудительно ответил Колчак. –

Так хоть человеком бы побыл! А это что – жизнь? Твоюмать, Петька, когда же просвет. Ты не обращал вни-

мание: сейчас спивается масса народа старше соро-ка, вот что интересно. В молодости гулял, квасил, всеничего, жизнь так или иначе состоялась, – и вдруг насклоне лет и карьеры без стакана день прожить не мо-жет. Почему бы? А глухо, как в трюме.

– Ты Саблина помнишь с его сторожевиком?– Дол-бак твой Саблин! Тоже, второй лейтенант

Шмидт. Через всю Балтику, против флота, когда всегайки закручены – на что он рассчитывал? Хочешь уй-ти – захвати малый торпедный и дуй к тому берегу.Хочешь мир известить – рви зигзагом на радио в Сток-гольм. Не можешь выстроить операцию – не офицер!Типичный русский бунт – пример бессмысленности.

– Достало, значит.Они посмотрели друг на друга, помолчали и засме-

ялись.– Машину не наладишь, – сказал Колчак.– Налажу. Нам хватит оборотов сорок на один вал

для малого хода.– Котлы не соберешь.– Соберу. Дизель форсирую.– Штанги срезать?– Тоже, проблема.– А как ты с постамента поднимешься?– Дождусь нагонной воды. А вообще – понтон, с

правого борта – кольца, и полотенца под днище. У нас

шесть тысяч тонн – подумаешь.– Где ты возьмешь понтон? – Колчак провел паль-

цами по нижней кромке смотровой прорези и внима-тельно осмотрел их, проверяя чистоту. Ненужного от-вета ждать не следовало, потому что достать можночто угодно, и он знал это не хуже командира.

6

– На флаг и гюйс – смир-рна! Флаг и гюйс – поднять!Вползли и впечатались в сизые тучи трехцветный

государственный флаг и небесным крестом по горне-му снегу – андреевский.

Бросили руки от козырьков офицеры, но коман-ды вольно не последовало: врос и тянулся матрос-ский крошечный строй, подавая уставную выправку соснисходительной небрежностью служак.

– Слушай приказ! Принято решение вновь превра-тить Аврору в активную плавединицу, вернуть ей ста-тус действующей учебной базы флота. Объявляю пе-реход на новый распорядок. С этого момента корабльпереводится в режим подготовки к бою-походу. Ма-шинной и трюмной командам: привести механизмыв готовность для подачи оборотов на гребные ва-лы. Топливные цистерны проверить и подготовить кприему топлива. Командиру БЧ-5 – выделить людейдля переборки рулевой машины, обеспечить переда-чу усилия со штурвала на баллерс руля. Начарту –орудия главного калибра в рабочее состояние! Всемкомандирам боевых частей и старшим команд податьплан и перечень необходимых работ к семнадцатиноль-ноль. Поздравляю экипаж с переходом на бое-

вой корабль!Затянувшаяся пауза имела тональность стона, где

более изумления и мрачных предвидений, нежеливосторга.

– Ответ не слы-шу!Выдержав отмеренные две с половиной секунды

выдоха, ответ прозвучал с революционным разнобо-ем: если одни нестройно оторвали:

– Служим Отечеству! – то другие покрыли святыеслова казенным гарканьем:

– Ура! Ура! Ура!Суммарный эффект клича получился какой-то

невнятно-угрожающий. Так, вероятно, роптали на ми-тинге стрельцы.

В течение всей процедуры Ольховский слышалсвой голос со стороны, в метре правее и выше голо-вы, которая была пустой и гулкой; он помнил такое засобой, когда девятиклассником выпил первый стаканводки.

– Вольно! Разойтись по заведованиям.В десять пришел Иванов-Седьмой и, потрясенный

новостью, немедленно уединился над заветной пап-кой. Объявленное начинание породило в нем такойбогатый урожай мыслей, что черные каллиграфиче-ские буквы клонились и спешили, как матросскийстрой по команде: Не в ногу – бегом марш!

Трудно даже описать энтузиазм, с которым встре-тил экипаж приказ командира, – писал он. – Нако-нец-то наша служба обрела подлинный смысл. Мыощутили себя единой семьей, спаянной великим об-щим замыслом – дать новую жизнь историческомукрейсеру Аврора.

Эхо Октябрьского выстрела еще живет в грозныхобводах корабля. И вот это эхо наполнилось сего-дняшним звучанием. Мы еще повоюем, черт возьми!Мы еще покажем всем, кто поспешил похоронить ве-ликие идеалы Свободы, Равенства и Братства, чтоесть порох в пороховницах и огонь в сердцах!

Память об историческом выстреле согревает нас.Кто знает – История совершила диалектический ви-ток, и не суждено ли нам повторить свою великую мис-сию!

А пока надо все силы отдать подготовке корабля.Куда мы пойдем? Видимо, говорить об этом еще рано.Но каждый знает, где находится причина всех бед на-шей многострадальной Родины. Как пелось в священ-ном старом гимне: Добьемся мы освобожденья своеюсобственной рукой! И еще одна цитата приходит наум: Трепещите, тираны!

Задача потребует напряжения всех усилий. Но мызнаем, что весь Балтийский флот мысленно с нами! Ине сомневаемся в оказании нашему кораблю всемер-

ной помощи от товарищей по оружию и вышестоящихинстанций.

Так и хочется воскликнуть: Братья, помощь близка!Офицеры корабля словно помолодели. Лица мат-

росов полны молодым задором. Недаром говорится:Русскому матросу все по плечу!

Несомненно, новый распорядок будет способство-вать прекращению пьянства и нарушениям дисципли-ны на корабле. Великие задачи объединяют людей!

Теперь каждый из нас мечтает только об одном:чтобы именно ему была доверена великая честь про-извести знаменательный выстрел из бакового орудия!

Делая эти записи, я заметил, что у меня подняласьтемпература и начала кружиться голова. Думаю, чтоэто сейчас можно сказать о каждом.

Вопреки последнему предположению легковозбу-димого директора музея, пустое гудение в голове уОльховского прекратилось, и он не мог согреть ледя-ные пальцы. В реальный мир его вернули слова Кол-чака, вошедшего без стука и швырнувшего фуражкучерез всю каюту на диван:

– Чего сидишь? Теперь поздно сидеть, гудок дан.Хорошо бы особиста утопить, командир.

– Что-о?– То. Нечего кому не надо знать о наших делах.

Раньше времени, по крайней мере.

– Ерунда, – отмахнулся Ольховский.– Ого?– А его эти вещи не касаются. Его касается идеоло-

гическое состояние команды и отсутствие должност-ных преступлений. А мы работаем над материальнойчастью. Ни воровства, ни политических лозунгов – на-против, сами все доставать будем. На хрена ему себязатруднять?

– А чуть любая проверка?– А что они будут проверять? Наличность экипажа

и порядок в помещениях? Сколько влезет. Они что, врулевое полезут?

– А если?– Э. Инициатива снизу.– За инициативу снизу стержень и вставляют… сни-

зу. Зачем, почему?– Пионеров катать будем. По Неве. За деньги.– Каких пионеров?! Бредишь своим детством?– Тогда депутатов. Да брось ты – первый год на

флоте, Палыч? Никого ничто не колышет. Выпьем иотбрехаемся!

– Узнаю любимый флот, – вздохнул Колчак. – Сна-чала делаем, потом думаем – когда уже тонем. Ты что,не понимаешь, что через неделю, максимум, все всебудут знать?

– Откуда?

– От верблюда. Из воздуха. Не знаю откуда, нотолько через несколько дней всегда все все знают,вот так флот устроен. И тогда плакала твоя Москва, вМордовию по этапу пойдешь.

– Легенду пустим. Мечтаем пойти в Лондон с визи-том дружбы.

– Крыша у тебя съехала на этом Лондоне! Ты мненапоминаешь сейчас чеховских сестер, которые рвут-ся: В Москву, в Москву! – а сами дуры дурами… про-сти ради Бога.

– Между чеховской сестрой со слезами и крейсе-ром первого ранга с шестидюймовками есть малень-кая разница. Но в чем ты прав, конечно, – подсуетить-ся надо, чтоб не успели нас прихватить и стопорнуть.

– Так что – поднимаемся привычным хозспособом?

7

Строительство хозспособом развратило вооружен-ные силы давно и до крайности. В основе его лежалоблагое намерение, которыми вымощены у нас все до-роги: направить воровскую смекалку в полезное рус-ло, на решение нужных армии и флоту задач. Неудер-жимую склонность пристраивать все, что плохо лежит,задумано было использовать как созидательную си-лу. Этим остроумным ходом предполагалось безоста-новочно убивать по два зайца сразу: как бы покончитьс воровством путем придания ему легального и дажепохвального статуса, ибо все другие пути мгновенновпадают в традиционное российское бездорожье – иодновременно тем самым получать то, что нужно, ес-ли получать это неоткуда.

По преданию, Петр I, стремившийся привести впорядок и стройное подчинение всю деятельность встране, озверел от повального воровства и однаждыподелился с Меншиковым мыслью подписать нехит-рый и эффективный высочайший указ: кто украдетчто-либо стоимостью дороже веревки – да будет по-вешен на этой самой веревке. Меншиков был мини-стром отменно проворным во многих смыслах – от-чего посвящение его в план кампании первым носи-

ло угрожающий характер. Ответ Меншикова историядля нас сохранила. Мин херц, – сочувственно отве-чал он, – останешься без единого подданного. Оце-нив перспективу и затруднившись в поисках вескихконтраргументов, Петр обломал об спину оппонентатрость, и с тем кампания завершилась. В очереднойраз русский народ был спасен от геноцида со сторонывластей. Поскольку любимой цитатой нынешних по-колений из всей мировой поэзии стала бессчетно по-вторяемая но ворюги мне милей, чем кровопийцы –достойно удивления, что ни в Петербурге, ни в этомнашем Меншиковбурге – Москве, ни даже в Березовенет до сих пор памятника Меншикову, бизнесмену игуманисту; было бы как нельзя более уместно и свое-временно исправить сейчас это историческое упуще-ние.

Хозспособ заключался в том, что командир велстроительство (ремонт, переоборудование) силамиподчиненных во время и вместо службы, а нужныематериалы и все на свете где мог крал, клянчил, вы-менивал и одалживал – короче, доставал. Начфин велбухгалтерию, по которой все добытое значилось при-обретенным в кредит. Годовой отчет подбивал балансэтим подвигам Геракла. А уже в новом году финуправ-ление округа или флота гасило расторопной части по-казанные ею затраты в той или иной мере. То есть:

ты сначала вынь да положь! – а потом я погляжу, какты умеешь выполнять приказ, и покрою тебе расходынасколько смогу и захочу. Крутитесь товарищ коман-дир! И крутились: тридцать два фуэте по сравнениюс этим – переход улицы паралитиком после двойнойдозы снотворного.

Командир воспитывался в духе сметливости и ини-циативы. Требовалось мочь все, не прося ничего.Манна небесная в паек не включалась. Сверху несыпалось ничего, кроме выговоров и мата. Мудростьгласила: Делай что хочешь, пока тебе не запретили.Шевелись, рыбий корм!

Получив своего рода духовного пинка, народ слег-ка выпал из духовной спячки и зашевелился. Выпаде-ние из спячки обычно сопряжено с открытиями, неко-торые из которых бывают приятными. Первым откры-тием явилось, что рулевая система находится в со-стоянии хотя нерабочем, но поддающемся наладке.

Старшина трюмных Сидорович влез вниз в рум-пельное отделение и убедился, что сама рулевая ма-шина цела. От недостатка витаминов и плохого осве-щения у него в последний год развилась близору-кость, и теперь он выудил из кармана робы очки ипристроил на кривоватый нос: очки преобразили стар-шину трюмных в маскарадного интеллигента. Этимиочками он повел во всех направлениях и обнаружил,

что электромотор покоится на предназначенном емуместе, но передаточные тяги в приводах отсутствуют.Сидорович покивал сам себе и отправился к боцману.

Квадратный Кондрат кружил, как привязанный, во-круг шпилевой машины, одной рукой он грозил злымсилам, а другой держался за сердце.

– Товарищ мичман, – вкрадчиво приступил Сидоро-вич, – цепи надо организовать.

Жизнь порядочного боцмана – это одно сплошноестрадание: Гобсек по сравнению с ним – безудержныйтранжира и мот.

– Еще чего, – болезненно возмутился Кондрат. – Ка-кие и зачем? Цепи им.

– А в тех шпилевых, которые при музее. Они ж на-стоящие, а лежат все равно только для бутафории.

– Что значит – для бутафории?! Ты те цепи красил?Ты их лачил? Якорь-цепи ему подавай… вздумал!

– Якорей у вас четыре, а руль у нас один.– И что? Мало тебе?– Мы их пропустим через ходы тяг, подсоединим.– Вот пусть старпом прикажет – тогда подумаю.Сидорович поскакал к Колчаку выплакивать свои

потребности.Колчак двумя пальцами, как таракана, снял с него

очки и брезгливо протянул:– А электропривод?

– Провода от динамо протянем, это пустяки.– Хм. Пустяки. А гидроусилители ты смотрел?– Так точно.– Ну и!– Нормально. Уплотнители сами сделаем. Хорошо

бы только стеола, ну, или тормозной жидкости до-стать. Зальем и попробуем.

– Сколько?– Литров пятьдесят… товарищ капитан первого

ранга.– Подумаю. Надо – будет. Цепи бери. Под мой при-

каз. И давай – крутись, крутись!Гидравлическую жидкость посреди города взять

негде. Обращаться в базу флота было нельзя – лю-бая утечка информации, любые вопросы и подозре-ния могут сорвать замысел. Портовые мастерские? –то же самое. Колчак стал думать. Примечательно, чтодумал он о чем угодно, но мысль о покупке тормознойжидкости в автомагазине сразу осталась за скобками:самый прямой и короткий путь к цели всегда преграж-ден отсутствием денег. Он принялся крутить телефонплатной справки:

– Девушка, из Главного управления Балтфлота бес-покоят! – Наглое представление – это рефлекс: дляулучшения связи, чтоб не отфутболила тебя девушкапобыстрее, у нее от телефонных голосов вавилонское

столпотворение под черепной крышкой, профессио-нальное заболевание телефонных диспетчеров – ши-зофрения, голоса начинают будить ночью и подстре-кать на глупости. – Телефоны автобусных предприя-тий дайте, пожалуйста. А штуки три, что там к центрупоближе.

По директору автопарка вместе с его хозяйствомэпоха прошлась рашпилем. Потерт был его коричне-вый костюм старого хозяйственника, обшарпан поли-рованный некогда стол, выбита до бурого корда пе-реставшая быть ковровой дорожка, ворс которой пристаром порядке торчал так начальственно и багро-во. Пейзаж в оконном проеме гармонировал с ин-терьером: раздрызганные и просевшие на рессорахИкарусы заполняли половину огромного двора, бугри-стый асфальт в нефтяных пятнах отваливался пла-стами и ржавые остовы подпирали валящийся бетон-ный забор. Картина могла разжалобить реформатораи устыдить сборщика налогов.

– Ну что вы, друг дорогой, – печально сказал дирек-тор, – где же я вам возьму бочку тормозной жидкости.Мы и так еле шестьдесят процентов машин на марш-руты выпускаем.

– Сто литров, – снизил требования Колчак, умно-жая теперь нужное количество всего на два (а пробы?а утечки?).

Директор вялой улыбкой уравнял сто, двести, одини тысячу как величины мнимые и отсутствующие вприроде.

– Вы ленинградец? – спросил Колчак. – Петербур-жец? – И, немного презирая себя, подпустил фанфар-ной меди насчет чести города.

– Да, о да, конечно: чести у нас полные штаны, по-тому и денег нет.

– Но я же у вас не задаром прошу!Старший помощник перешел к привычному и по-

нятному торгу.– Я вам могу со своей стороны дать пять человек на

мм… скажем, на три дня для разных работ. Квалифи-цированные специалисты! Совершенно бесплатно.

– Представляю ваших специалистов. Нажрутся ипотащат все, что отвинчивается. Что я, матросов невидел. Тут свои люди без работы сидят, что вы.

– Даже обидно слышать…– Чего ж обижаться. А солярки у вас нет? За па-

ру тонн договорились бы. Помогите и вы городскомутранспорту, а?

– Откуда ж солярка… товарищ директор… А вот мо-гу дать сурика! Кузова суричить – по железу под грунт,это же краска вечно держать будет.

– Допустим, – осторожно отозвался директор. – Асколько?

– Килограммов сорок. А? Ну – отрываю от себя: сто.Кило за кило, добро?

– А еще что у вас есть? Резины-то нет, конечно?– Посмотреть надо, – веско ответил Колчак, пыта-

ясь припомнить, какие именно покрышки служат Ав-роре кранцами и насколько они вовсе лысые. – А вотеще искусственная кожа – на сиденья, а? У вас ведьвечно сиденья режут!

– Это какая? А цвет? В рулонах?Рулон валялся у Кондрата в брезентовой кладовой,

спертый в доке неизвестно кем еще во времена кап-ремонта. Применения ему до сих пор не придумали.

Обмен совершился, и назавтра Колчак привез на га-зели симпатичный алюминиевый столитровый бочо-нок тормозной жидкости.

– Сидоровича ко мне!Сидорович приполз влажный и помятый после рас-

таскивания цепей.– Держи. И – чтоб хватило!Не успели скантовать бочку с палубы вниз – над

ней наседкой вырос доктор Оленев, против обыкно-вения аккуратно застегнутый на все пуговицы по мяг-кому животику.

– Братцы! – проникновенно воззвал он с какой-тостарорежимной отеческой заботливостью. – Всех пре-дупреждаю – пить это нельзя! Понимаете? – нельзя!

Полстакана – это слепота, отравление, отказ почек,смерть. Не вздумайте фильтровать через противогаз-ную коробку – не помогает.

– Да ну за кого вы нас принимаете, товарищ стар-ший лейтенант.

– Я вас принимаю за тех, кто вы есть. Христом-Бо-гом молю – вата, марганцовка, сверло на большихоборотах и все эти прочие глупости и народные сред-ства – не применять, все равно не поможет.

– А что поможет?..– Я тебе покажу что поможет! Уж лучше шарашь

сразу коктейль Т-80 – стакан холодной воды и молот-ком по голове. Пре-ду-пре-ждаю: отравленных лечитьне буду, будут подыхать так.

– Оленев, – спросил Колчак, – а ты не можешь сразудобавить туда чего-нибудь ядовитого, чтоб исключитьполностью применение внутрь?

– Чего? Только цианистого калия, так он в комплекткорабельной аптеки не входит.

– Ну… зеленки…– Зеленка на семидесятиградусном спирте, наши

драконы ее очищают и пьют спокойно!..– А что не пьют?– Что не пьют, то грызут. Нюхают и колют. Сволочи.

8

Всеобщее шевеление на корабле приобретало тубодрость, которая сообщается людям с началом ра-бот: глаза боятся – руки делают. За работой начиналощущаться некий еще неясный смысл – предвестиетого знания конечной цели, следующего из сложениявсех мелочей и возникающего как бы неизвестно от-куда, которое есть дух и суть действия и являет себянеизбежно, о чем и предупреждал Ольховского Кол-чак. Любая секретность – утаивание шила в мешке, ичем позже ты обнаружишь в этом мешке себя самого,тем сильнее уколешься.

Испытанный Ольховским укол, вернее даже дваукола, исказили его представление о реальности иввергли в мистику. Необъяснимым феноменом быловозникновение ударного механизма в баковом орудиии топлива в левой носовой цистерне. Объяснить этоникто ему не сумел. Запахло высшими силами, па-ранормальными явлениями, материализацией воли ипобедой чуда над рассудком. Так сокрушается мате-риалистическое мировоззрение. Похоже, кто-то тамв астральных сферах брал на себя всю ответствен-ность. Рука провидения дружески обнимала его заплечи и подпихивала по избранному пути. Он гипно-

тизировал и буравил зеркало, пока оно не уверило впотустороннем уверенном блеске глаз. Происходилоосознание миссии и рождение вождя. (Рассудок кон-вульсивно сопротивлялся: хотелось выпить и одно-временно хотелось сунуть голову под холодную воду,то есть протрезветь двумя противоположными спосо-бами сразу. Однако это помогло слабо: успокоило, ноничего не изменило.)

Если человек не может смириться с каким-то явле-нием внутри себя, он начинает бороться с аналогич-ным явлением снаружи: не сознание исправить, такхоть бытие, авось одно в другом отразится. И если по-ступки удаются, то (практика критерий истины) созна-ние постепенно уверяется, что с ним все в порядке.Оно очищается от сомнений, выбрасывая их наружу,вымещая вон и там разрешая в практическом поряд-ке.

Испытывая потребность борьбы с любыми психи-ческими ненормальностями, Ольховский вызвал док-тора. Сесть не предложил. Старшему лейтенанту ме-дицинской службы Оленеву был дан боевой приказизлечить от наркомании матроса Принсипа. Такуюфамилию влачил по жизни наряду с прочими своимиглупостями и несчастьями Груня.

– Месяц сроку тебе! Больше времени нет! А то…разъелся!..

Оленев подивился неподдельной страсти приказаи вышел в коридор строевым шагом, больно ударив-шись ногой о комингс.

Груня отнесся к очередной напасти равнодушно:хрен с ними, пусть, работа у них такая. Но Оленев, ко-торому была обещана аттестация по результатам экс-перимента, въехал в задачу плотно.

Он отдраил иллюминатор, заварил чай, закинул но-ги на стол и перелистал учебник наркологии. Теорияне порадовала, а практика представилась просто бес-просветной. Он плюнул в иллюминатор, поковырял вносу, втянул перед зеркалом живот, постучал ребромладони о спинку кресла и, исчерпав все средства, раз-разился негодующим:

– Да что я им, Бехтерев, что ли!Опрокинул чай и, промакивая стремительную лужу

на столе пухлой газетой объявлений, автоматическизафиксировал взгляд на ее названии. Газета называ-лась Шанс, и купил ее доктор две недели назад в на-дежде обнаружить новый, эффективный и недорогойсжигатель жира. В нарочито-школьных завитках водя-нистых красных букв, вчетвером скомбинированных вслово шанс, было что-то мошенническое.

Доктор поцокал языком чему-то удачному в памя-ти и стал разъединять страницы, слипшиеся в кашуи расползающиеся. На втором развороте открылась

реклама Центра доктора Калашникова, который, бы-ли в городе такие слухи, вроде и вправду возвращалв строй нарков и алкашей удачнее всех прочих.

Сдать Груню на курс лечения в клинику доктора ме-дицинских наук и профессора Калашникова возмож-ным не представлялось. Во-первых, случай был срав-нительно легкий, не смертельный, да и Груня не братродной, и тыкаться туда с этим было неловко. Во-вторых, и этого было достаточно, центр брал за своиуслуги деньги, пусть смешные по мировым расцен-кам, но ни по каким расценкам ВМФ не в состояниилечить прибабахи своего контингента – только сред-ствами военно-морской медицины или же в порядкеблаготворительности.

Замысел потащил его, как рвущая поводок собака.Телефонный номер был занят, прорвался он попыткис двадцатой.

– Приемная профессора Калашникова, – ответилженский голос, соответствующий представлению осестре именно милосердия.

– Это вас беспокоят из медицинского управле-ния Военно-Морского флота, – представился Оленев,осаживая голос на нижний, басовый регистр. – Здрав-ствуйте, коллеги. Могу ли я поговорить с профессо-ром?

– Профессор сейчас занят. Подождите, пожалуй-

ста…Через час он входил в подъезд напротив узкого тем-

нокирпичного костела в Ковенском переулке. О демо-кратичном подходе к клиентам можно было сделатьвывод по разномастности плотно припаркованных ма-шин, где трогательная в своей аккуратненькой бедно-сти пластмассовая Ока лепилась к огромному квад-ратному Хаммеру, как ягненок к тиранозавру во времярайского (или наркотического, чем не одно и то же) пе-ремирия. Клиника занимала половину первого этажаи была снабжена закамуфлированной под нежное де-рево мощнейшей бронированной дверью, мало усту-павшей люку боевой рубки Авроры.

Увидев Калашникова, Оленев понял, почему небыл до конца убежден в собственном медицинскомпризвании. Профессор обладал тем, чему нельзя на-учиться: способностью поднимать настроение самимсвоим присутствием. Бывают такие врачи: посмот-ришь – и сразу легче, вроде не так все и плохо. От вы-сокой фигуры, худого ироничного лица, ехидно-доб-рых глазок исходила энергетика, самонастраивающа-яся в унисон дергам пациента и гасящая их со спо-койствием; что-то в этом было от подкачки колеса илианестезии веселящим газом.

Калашников опустил в кабинете жалюзи и придви-нул гостю жестянку тонких голландских сигар.

– В общем, извините, я насвистел насчет управле-ния флота, – начал Оленев и, поощряемый кивками,изложил свою проблему.

– Элементарно, – подытожил веселым баритономКалашников с тем видом, что жизнь смешна, легка ихороша. – Мой метод опубликован, так что секрета изнашего лечения мы не делаем. Для наглядности при-глашаю вас, как коллегу, перед которым встала та жезадача, присутствовать при процедуре.

Через полчаса удивленный простотой методикиОленев почувствовал себя в положении зрителя, ко-торому фокусник раскрыл секрет распиливания асси-стентки пополам.

– И каков процент… успеха?– Как всегда – зависит от многого. Но в общем – на-

много выше пятидесяти. До восьмидесяти-восьмиде-сяти пяти, я бы не побоялся сказать.

Оленеву неудобно было спросить, почему же так нелечат все – при столь небывалом проценте выздоров-лений. Ответ он получил и без вопроса:

– Здесь очень много и главное зависит от личностиврача. А кроме того, на устаревших и неэффективных,но общепринятых методиках люди делают карьеры иденьги: посты, звания, поездки. Кто ж распишется втом, что конкурент лучше лечит. Как везде, все обыч-но.

– А… одну ампулу… можно у вас купить?– Простите, но – соблюдение закона от нас требу-

ется скрупулезнейшее. Сами понимаете, с кем мы ра-ботаем и чем это пахнет…

Ясное дело. От школьников и путан до банкирови бандитских авторитетов. И никогда не знаешь, ктостукнет. В сущности, Оленев ему не знаком.

– Лицензии и вообще официального права на этивещи у вас нет. Поэтому я даже не даю вам совета, за-метьте. Но дружески и как с коллегой могу поделить-ся информацией. Кетамин может быть у гинекологови ветеринаров, у них это обычное средство. В аптекевам не продадут, даже если найдете.

Наутро Оленев освободил Груню от работ и запер визоляторе. Загнал в душ и выдал лазаретную пижаму.Завтрак и обед ему принес вестовой. Груне было при-казано лежать в койке и читать книгу Поля де КрюиБорьба с безумием. Сигарет его лишили. Все это вхо-дило в предварительную психологическую подготов-ку – чтоб проникся серьезностью предстоящего и за-думался. У психологически не готового жлоба эффек-та может не быть, предупредил профессор. А как ещеготовить – Оленев не знал, тут он действовал по ра-зумению и наитию.

В семнадцать ноль-ноль он приступил. Для пол-ной безопасности и нагнетания обстановки он добро-

совестно измерил Груне давление и посчитал пульс.Груня был здоров, как лошадь, на которой можно во-зить воду, если давать иногда лошади подкурить. Онлежал и с чуть тревожным интересом ожидал продол-жения, отвлекая себя речью в защиту травки, котораяво многих странах вообще разрешена и кроме пользыничего не приносит.

– Помолчи, – приказал Оленев и отломил головкуампулы. Прищурил глаз и втянул в шприц полкубика.Он волновался.

– Это что? – спросил Груня, кося глазом.– Прекра-асный препарат… – с ласковостью виви-

сектора прокомментировал Оленев, аккуратно попа-дая иглой в локтевую вену и медленно, с паузами по-давая поршень. Груня следил с любопытством.

– Ого! – сказал он. – Приход на кончике иглы, док-тор.

Больше он ничего не говорил, потому что в телеобнаружилось тихое и вибрирующее моторное гуде-ние, стена изолятора оказалась дальше и выше, лицоОленева прорисовалось необыкновенно четко и на-висло по дуге, как торшер, а его ладонь, приятно теп-лая, легла ему на лицо, закрыв глаза, и он не столькоуслышал, сколько понял голос:

– Закрой глаза и лежи спокойно.Тело Груни перестало быть, и бесплотная субстан-

ция, которая была им, оставаясь на месте, но чуть вы-ше топчана, приняла легкое движение вперед ногамии несколько вверх. Движение нельзя было назвать по-летом – это было просто перемещение в неощущае-мом пространстве.

Призрак изолятора в тающей памяти округло раз-двигался, как бесконечно надуваемый мыльный пу-зырь, эта округлость удлинилась косо вверх бесконеч-ным тоннелем, плавная поверхность которого подсве-чивалась мрачноватым фиолетовым светом, в кото-ром было что-то от камзола средневекового рыцаря, ибыла фасетчатой, как чешуя кедровой шишки. В концетоннеля обещало себя косматое бело-синее сияниекосмических солнц. Летящее восхождение по тонне-лю было незаметно-медленным, но сияние приближа-лось непостижимо быстро, и по исчезновении тонне-ля Груня начал рассеиваться, как облачко, в не имею-щем пределов просторе. Простор представлял собойнеобыкновенной красоты синий тысячекилометровыйводопад, в котором было нечто общее со сказочными гигантским готическим замком. Это вселяло необык-новенный восторг и подъем.

В это время в изоляторе Оленев над ним напряжен-но орал:

– Ты летишь в небе! Ты паришь! Тебе хорошо! Лег-ко! – В первую очередь он старался своими словами

убедить себя самого, и чтоб это убеждение перетеклоиз его живота, груди и головы через руки в пациента. –Чудесно! Тебе никогда не было так хорошо!

Груня пребывал в блаженстве сотни лет. Это быловсемогущее блаженство. Он вел серебряный звездо-лет через туманность Андромеды и был им и одно-временно его командиром.

– Точка! – криком артиллерийского корректировщи-ка надсаживался Оленев. – Появилась черная точка!Ты пытаешься отвернуть, но не можешь! Она закрылаполнеба! Это дурь! трава! анаша! конопля! Ты вреза-ешься в нее, это муки, ты умираешь!!!

У Груни перехватило дыхание от ужаса. Стре-мительное падение продолжалось вечность. Чернаяточка росла внизу, она распадалась на отдельныеквадратики и сегменты, которые в приближении ока-зались буро-красными, как кровь или как кирпич, аграницы между ними – черными. Ядро этой бывшейточки обросло зубчатой стеной с острыми башнями,игольчатые шпили угрожали пятиконечными красны-ми звездами, и золотой двуглавый орел, блестящий,как инструмент хирурга и палача, терзал ему печень.

В экстазе отчаяния Груня рванул шнур баковогоорудия, Кремль взорвался и похоронил его под невы-носимо давящим курганом обломков.

Он еле слышно простонал.

Оленев в энтузиазме удвоил усилия.– Стоп! Все! Ты дышишь! Ты летишь! Хорошо, ве-

ликолепно! Это продолжается тысячи лет! И ты начи-наешь падать!!!

Сеанс продолжался в течение семи оборотов се-кундной стрелки на циферблате в белой переборкеизолятора. Цикл вечности и смерти повторился че-тырежды. При последнем добрый доктор, вскрывшийего беззащитное подсознание этой сывороткой прав-ды, беспощадным внушением всаживал в него сча-стье наслаждаться жизнью на Авроре и ужас нескон-чаемых адских мук при любом контакте с анашой.

Эта Грунина Аврора была отпрессована из стодол-ларовых бумажек и укомплектована экипажем обна-женных плейбоевских красавиц. Кремль был тоже от-прессован, но уже из плохой анаши, как брикет пай-ковой гречневой каши. Остроконечный нос крейсерасминался и портился об крепостную стену, и задачасостояла в том, чтобы успеть прострелить в ней про-ход по курсу движения, пока стены не сомкнулись надним саркофагом, огромным и тяжким в своей вечно-сти, как пирамида Хеопса.

Сверившись с часами и вздохнув, Оленев скоман-довал голосом командира расстрельного взвода, од-ним решительным и милосердным ударом рубящегохвост жизни приговоренному:

– Все! Ничего не помнишь! Ни-че-го не помнишь!..Проснулся! Проснулся.

Выдохнув и стерев пот, он внимательно смотрел,как пациент медленно открывает глаза. Груню плавноувлекало боковое вращение, воздух вокруг него имелформу горизонтально расположенной трубы и усколь-зающе поворачивался против часовой стрелки.

– Будет сначала немного кружиться голова, но этопройдет, – пообещал Оленев то, что пообещали емуна консультации.

Когда через пятнадцать минут, переоблачившисьв робу, Груня наклонился зашнуровать прогары, егонемного замутило. Он покинул изолятор вежливо инезависимо, но в коридоре шатнулся.

Оленев же, под впечатлением от себя, заварил чай,но пить не стал, подпершись рукой в позе раздумчи-вости. Раздумчивость носила двоякий характер: лич-ный и общественный.

С точки зрения общественной – можно ведь все-му личному составу ВМФ проводить такую медика-ментозно-комбинированную психотерапию с цельювнушения абсолютной дисциплины, рвения, запретовна самоходы, счастья выполнять приказ и так да-лее. Последствия виделись неисчислимые: идеаль-ные матросы без страха и упрека под управлениемидеальных офицеров, которые счастливы исполнени-

ем любого приказа командования. Пахло кандидат-ской, докторской, кафедрой в академии и местом за-местителя начальника Главного медицинского управ-ления флота. Да что флот – всю Россию можно такобеспечить! Не пить! Не курить! Преступлений не со-вершать! Трудиться! Ничего не просить! И никакой ло-ботомии – элементарное внедрение в подсознаниепри снятии кетамином всяких защитных заслонок снего. Боже… как просто! и доступно.

– Суки, – с тяжелой ненавистью проговорил Оле-нев. – Это ведь надо до чего додумались! Хрен вамвсем! Мы еще повоюем, бля! Вам ведь только в рукичего дай!..

Но перспективы личного характера были прекрас-ны. Внушение безграничного доверия и любви к себекрасивым девушкам, банкирам и политическому руко-водству страны. Миллионы и слава.

И тут его полоснула мысль, несерьезная в силу сво-ей исчезающе малой вероятности, но очень уж жуткаяв принципе.

Он побежал во второй кубрик. Груня сидел на рун-дуке и глубоко дышал, прислушиваясь к организму.Оленев вернул его в изолятор, усадил и стал расспра-шивать:

– Что ты помнишь? Спокойно, внимательно, при-помни все и постарайся восстановить очень подроб-

но. Это очень важно.С момента приближения к вылету из тоннеля и до

пробуждения на топчане Груня не помнил решитель-но ничего. Постаравшись и даже замычав, он выда-вил наверх розовато-влажный эмбрион в форме двухсложенных пельменем черепаховых панцирей, кото-рым он какой-то миг был, и еще какую-то толпу крас-ных флагов на берегу реки, непонятно чем и непонят-но почему связанных с Кремлем и одновременно сАвророй. Дальнейшее, как выразился классик, молча-нье.

– Что-то не так, доктор?.. – неуверенно спросил он.– Все так. Свободен! Все отлично, – Оленев шлеп-

нул его по спине, ощутив четки позвоночника под тон-кой простиранной тканью.

Но еще полчаса крыша у него была на легком сдви-ге. Конечно, все это фантастика, ерунда, бред, но…Если при помощи элементарного кетамина и обычно-го вышесреднего врача (слово вышесредний он мыс-ленно произнес с удовольствием) достижим и дажев подавляющем большинстве случаев гарантированэффект стойкого внушения, которого человек не пом-нит… но следует ему… то есть корректируется пси-хика личности в заданном направлении… то… то?..А что, если это всем и делается? Раз это техническивозможно и просто? Если всем внушено выполнение

законов, указов и приказов? А нонконформисты – этопросто малый процент лечебного брака? И всем вну-шено забыть о внушении, а только следовать ему? Ко-роче – поголовное зомбирование сегодня – не утопия,а реальность, и с этой реальностью не считаться –глупо.

Он вспомнил детский анекдот про страуса: надписьв зоопарке: Не пугайте страуса! В клетке бетонныйпол!

– Я вам покажу страуса! – тяжело пообещал он им– туда, в неопределенный и объемистый, как облакоСаваофа, верх. – Вот кого – огнем и мечом… ну гады.

Он содрал свою же печать с бутыли со спиртом,выпил полстакана, и когда докурил сигарету, все ужепрошло.

Во сне его достала следующая кошмарная мысль:если в России все пьют, то?.. Кто же тот ДОКТОР?..

9

– Без чего корабль не может идти?– Без всего не может.– А в первую очередь?– И в первую очередь без всего не может, и во вто-

рую, – упорствовал Мознаим, с болью думая про об-наруженный мазут и уже раскрытую тайну его появле-ния: как теперь продашь?..

– Без винтов, Виталий! Возражения есть?– С вами трудно спорить, товарищ капитан первого

ранга.– Доложите ваши соображения.– Да пара пустых.– А именно?– Наше водоизмещение грубо шесть тысяч тонн.– С тобой тоже трудно спорить.– А проектная скорость девятнадцать узлов.– И что из этого следует? – не понял Ольховский.– А следует из этого то, что с увеличением скорости

сопротивление среды и, пропорционально, мощностьвозрастают в кубической прогрессии.

– И что? Физику я тоже читал.– С уменьшением скорости в три раза потребная

мощность уменьшается в двадцать семь раз. Грубо:

шесть узлов теоретически можно дать на одном кот-ле из двадцати четырех, которые на Авроре стояликогда-то. У нас после ремонта сохранились два – длявида. На двух котлах, перебрав их и доведя до соро-ка процентов проектного давления, мы можем идти напяти узлах спокойно.

– Ой ли? – усомнился Колчак, не в силах доверить-ся оптимизму столь наивной математики. – Эдак тыдокажешь, что мы на веслах можем идти.

Мознаим выкатил грудку. Приятно чувствовать себяумнее и значительнее двух каперангов, один из кото-рых недавно командовал ударным авианосцем; Кол-чаку нравилось, если в разговоре Москву называлиименно так.

– Пара сотен римских рабов – и пошли бы на вес-лах, – заверил он. – Подумаешь, шесть тысяч тонн.Да у Волго-Донов пять. А обводы у нас лучше. С ихмашиной мы б их сделали только так!

– Рабы-то, положим, свои найдутся… а гонки намне нужны.

– Я и говорю. Нам нужен винт от пятитысячника. Ина нем пойдем со свистом.

– А без свиста?– А без свиста – от трехтысячника тоже хватит, чтоб

уж узла-то четыре с половиной выжать. Все-таки ход!Согласны?

– Нет.– Почему?– Нам нужны два винта.– Да зачем нам обязательно два, Петр Ильич?От вопроса столь непрофессионального Ольхов-

ский поморщился.– Потому что без трех мы обойдемся, – язвительно

заверил он. – Все равно силовых установок на три нехватит. А один не дает возможности маневра машина-ми, на таком ходу в реке одним рулем не обойдешь-ся, еле слушаться будет, ты что, не понимаешь? А наНеве встречное течение будь здоров.

Мознаим посопел и продолжил:– Ну, подходящих винтов в любом судоремонте пол-

но. Хоть на Адмиралтейском, хоть на Балтийском.– А лучше всего было бы на николаевских верфях, –

вздохнул Колчак. – На Украине все дешевле, догово-рились бы как нефиг делать.

При слове Украина всем представились акации, са-ло, пыльный теплый вечер и баснословная дешевиз-на.

– Машина, перевозка, таможня, поборы, – перечис-лил Мознаим. – Не получается.

– А как ставить будешь?– Да в тех малявках тонны не будет. На лебедке спу-

стим. А водолазов в портослужбе возьмем.

…На Адмиралтейский командир взял машину. Все-таки унизительно каперангу при форме давиться итрястись в трамвае. На переговоры надо являться,чувствуя себя человеком. Пересекая город в маши-не, ты отдыхаешь под защитой обособленного микро-мира, даже застряв в пробке. Общественный транс-порт размалывает и заражает чужой усталостью, до-рога утомляет хуже дела.

Пропуск ему был выписан. Жестокий прежде режимсекретности оборонного предприятия заметно ослаб:когда-то потребовали б допуск с Литейного, хотя ишел он только в административный корпус.

Как человек бывалый, Ольховский не стал по мело-чи морочить голову генеральному директору этой ма-хины, сговорившись по телефону о встрече с замом,ведавшим матобеспечением ремонтной базы.

Лысый тонкий человек с нездоровым цветом лица,какой бывает у язвенников, не подавая руки кивнулему на стул у длинного стола для совещаний. Столбыл украшен российским флажком. Солнечные ром-бы ползли по просторному кабинету.

– Винты решили ставить на Аврору, – радостно опо-вестил Ольховский, задавая глиссирующий темп бе-седы, чтоб проскочить над неприятными подводнымирифами.

– Ну, прекрасно, – ровно откликнулся зам.

– Решили обратиться к вам.– Какие ставить будете?– Думаем ста десятью сантиметрами ограничиться.

Шаг ноль три.– А что так? Не мало ли?– А хватит. Нам на них мерную милю не ходить.– Три?– Два.– А что так?– А из скромности.– Ограничены во всех возможностях?– Не без того. Время… Вы правильно понимаете.– Ну хорошо. Заказ от управления снабжения фло-

та у вас есть?– С заказом пока чуть сложнее, – беззаботно улыб-

нулся Ольховский, показывая улыбкой, что это –незначительные мелочи. – Хозспособом восстанавли-ваемся.

– А кто платить будет? Если заказа нет?– Я вам пишу гарантийное письмо, указываю наш

субсчет в банке, печать, все по форме.– Товарищ командир, дорогой мой, – ласково отме-

рил сочувствия зам и сказал в трубку секретарше по-дать кофе. – И что мы получим с вашего субсчета? Высами за какой месяц последний зарплату получили?Не могу и не имею права, и не надо меня жалобить.

Сами на картотеке сидим.На этот вариант также имелась домашняя заготов-

ка. Ольховский трагически отодвинул чашку, подан-ную секретаршей с роскошной косой до попы. Швыр-нул на стол бумажник, часы и обручальное кольцо –так в драмах швыряли шапку оземь и ставили на реб-ро последний рубль и на кон – нательный крест. Всталв позу памятника Маяковскому и двинул речь. Он пели плакал о славе русского флота и часе позора.

Зам твердо и точно вошел в паузу, сделанную дляочередного вдоха:

– Тебе в думе или в театре цены не будет. Простолауреат самодеятельности. Ария Каварадосси. ИлиКвазимодо? Я всегда путал.

– Бери все, что есть!.. – воззвал Ольховский. – Нуоформи шефскую помощь, будь человеком. Не длясебя прошу! Ты сам хоть раз в море ходил? Ты чтокончал?

Голос лысого зама был ровен и тих, как полет совы.– Все – не для себя просят, – сказал он. – А кон-

чал я севастопольский подплав. В семидесятом. Ин-женер-механик по силовым установкам. Еще вопросыбудут?

– Бомбовозы, что ли? – кивнул Ольховский на егобликующий кегельный шар.

– Северодвинск, – кратко подтвердил зам.

– Контур потек?– Примерно. Правильно мыслишь.Ольховский мыслил правильно, и именно подобно-

го момента дожидалась в боковом кармане плоскаястеклянная фляжка расхожего виски Джонни Уокер.

– Кап-два?– Так точно.– Выпей со мной, кавторанг, – сказал Ольховский и

выставил бутылку.– Сволочи вы все, – откликнулся зам и достал из

стенной панели две рюмки, полкоробки конфет и на-резанный лимон. – Со всеми пить – никакой печенине хватит.

– Алкогольная щетка полезна для вывода радиациииз организма.

– Моей щеткой уже можно сапоги чистить.Они выпили и пожаловались друг другу на жизнь –

не унижаясь до слов, жестов и взглядов, – а так, че-рез позу и общее выражение лица. Ритуал выпивкиуспешно заменяет самые душераздирающие моноло-ги.

– Пару винтов отдал бы тебе за так, – сказал зам. –Уж для Авроры-то – святое дело. Что я, не моряк, чтоли, или не ленинградец. Не могу, поверь.

– Почему?– Потому что это бронза. Цветной металл. А он весь

на учете.– Мне тебя учить? На учете…– Ты не понял. Здесь не формальный учет, а по жиз-

ни.– То есть?– Ты знаешь, кто в Питере контролирует весь цвет-

ной металл?– Не понял. – Ольховский проанализировал теку-

щий момент и слегка не поверил общеизвестному:– Бандиты, что ли? Вас?– Ну… можно сказать и так. А вообще – серьезные

люди. И если завтра две тонны бронзы у меня уйдутнеизвестно куда, то очень скоро вежливый человексообщит мне сегодняшнюю цену на бронзу, стоимостьэтих двух винтов и сумму, которую я должен ему упла-тить, включая проценты. Проценты представляешь?

– Ты с ума сошел. Не круто ли? Вы – оборонноепредприятие!

– Не смеши. Ты где живешь? На своем революци-онном крейсере? На берег-то часто сходишь? Здесьсерьезные деньги ходят. Так что – наливай. И доста-вай заказ от флота. Или плати налом – тогда без про-блем.

Ольховский выпил и двинул свои мысли в ином на-правлении – по прямой в лоб преграде.

– Кто это тебя рэкетирует? – спросил он. – ФСБ с

бандюками разобраться не может, или снизу доверхувзаимовыгодное сотрудничество?

– Вот только не суйся. Я тебе ничего не говорил.– Ну назови группировку. Тамбовские?– Не суйся, мужик, – повторил лысый зам и цык-

нул углом губ. Губы у него были подогнаны плотно, каккирпичи.

Поскольку бандиты давно стали восприниматьсятакой же естественной составляющей нашей жизни,как дождливая погода, старость или банковская си-стема, то известие Ольховского не смутило. Вряд лидоговориться с бандитами труднее, чем с началь-ством. Все мы люди. И встреча с ними наверняка нестоль опасна, как, скажем, в бою с предполагаемымпротивником, а ведь к такой встрече военного готовятс первого дня службы.

Первый шаг оказался легок и прост сверх ожида-ния: непосредственно у метро он купил с лотка уди-вительную по откровенности книгу Бандитский Петер-бург. Доступность подобного справочника поразиламоряка: тираж был указан массовый. Напрашиваласьмысль, что бандиты столь же нуждаются в рекламе,сколько потенциальные покупатели – в сведениях оних. Происходила явная легализация профессии нетолько в общественном сознании, но и на товарномрынке.

Полистав справочник и почерпнув массу полезнойи увлекательной информации, Ольховский поехал вгостиницу Пулковская. Книга утверждала, что петер-бургские бандиты предпочитают проводить время вресторане именно этой гостиницы. Очевидно, там уних гнездо.

Прибыв, он уверился, что автор ценного пособияжурналист Константинов – не сочинитель, но доку-менталист. Неширокий проезд, затененный тополями,был плотно заставлен машинами, среди которых пре-обладали две характерные марки: БМВ цвета мокрыйасфальт и джипы гранд чероки, глубокая зелень ко-торых отливала той самой искомой бронзой. Здесьже скособоченно приткнулась, въехав двумя колеса-ми на нижнюю ступень входа, альфа-ромео, раскра-шенная в жовто-блакитную канарейку, при ней казен-но стоял милицейский майор и с вялостью зудел в ма-тюгальник:

– Господа бандиты. Освободите, пожалуйста, про-езд для транспорта.

После повторного призыва из стеклянных дверейпоявился браток, продолжительно и пусто посмотрелс крыльца вниз и скрылся. Выждав, власть возобно-вила серенаду.

Через приличествующее время спустились двоеребят в свободных черных брюках и великоватых пи-

джаках.– Ну что ты тоже – бандиты, – с неодобрением за-

метил майору один; и они перепарковали свои джипыпрямо на газон, освободив центр асфальтовой дорож-ки.

Ну-ну, сказал себе Ольховский и поднялся по сту-пеням.

В холле внимательно скучала секьюрити, в своейявно дорогой униформе при галстуках выглядящаяприятно так, как может быть приятен уголовник, гото-вый дружески взять тебя под свою защиту.

– Здесь мероприятие, – без выражения сказал орелбелоголовый с плечами шестьдесят четвертого раз-мера; у него были очень крупные и по-мужски краси-вые татуированные руки. – Зал зарезервирован.

– Знаю, – сказал Ольховский. – Мне надо решитьвопрос.

– Какой вопрос? Мы никаких вопросов не решаем.– Ребята, – сказал Ольховский. – Господа, товари-

щи, братки, пацаны, охрана. Выберите сами любоеобращение. Я с Авроры. У меня очень мелкий вопроснасчет двух тонн бронзы.

Ребята немного улыбнулись свысока.– Мужчина, я не понимаю, о чем вы говорите, – от-

чужденно ответил оплывший крепышок с мятыми сви-ными ушками борца-классика.

Ни один из троицы не сдвинулся с места, но неви-димая преграда поперек вестибюля была явственнейдубового прилавка.

Ольховский прибавил оборотов и положил руляпрямо по фарватеру.

– Вот тут написано, – вытащил он из кармана книж-ку, – что цветмет контролируют тамбовские. Мне ну-жен кто-нибудь из руководства группировки.

Если столь неслыханная наивность и несуразнаяпрямота фраера в погонах и развлекли охрану, то ви-дом она этого никак не выказала.

– С такими вопросами – к автору книги, – посовето-вал борец.

Ольховский покраснел от унижения. Он быстро от-шагнул к стене, впаялся в кресло и кинул ногу на ногу.

– Я – командир крейсера Аврора капитан первогоранга Ольховский, – лязгнув челюстью, доложил онтак, как докладывают зарвавшимся адъютантам пе-ред начальственной дверью. – И речь о моих винтах!Винтах крейсера, – уточнил он, делая поправку на су-хопутную тупость и готовый к ярости при возможномгоготанье. – И вопрос отлагательства не терпит. Не до-ложите кому надо – выйду на встречу иначе, но тогдаответственность будет на вас.

Подобно всем подчиненным, бандиты тоже не хо-тят брать на себя ответственность перед началь-

ством.После минутной отлучки борец проводил его ко вхо-

ду в зал (мгновенно обыскав легкими касаниями) икивнул в глубину:

– Второй столик, у стены.За бутылкой Абсолюта и салатницей с миногами си-

дели двое очень приличного вида мужчин под сорок.Носатый был поджар и подтянут, как стайер, хлопко-вая синяя курточка свободно висела на нем. Второйбыл мордаст, густоволос и напоминал певца Растор-гуева, этот был в темно-оливковом двубортном костю-ме и табачном галстуке в тон.

– Присаживайтесь, – пригласил носатый и по-хо-рошему улыбнулся. – Расскажите, что у вас. Толькопредставьтесь, пожалуйста.

Он мельком взглянул в удостоверение Ольховскогои кивнул соседу.

– Господа, – сказал Ольховский. – Я знаю, что высерьезные люди. Дело такое. Городу и флоту нужноваше понимание.

Носатый стайер улыбнулся еще раз, и его лицо со-бралось в тонкие морщинки, став веселым и умным.Он сделался похож на спортивного такого доктора фи-зико-математических наук, и Ольховский бы немалоудивился, узнав, что он и писал докторскую, когда но-вая эпоха запела новые песни и призвала его к новым

подвигам.– Рюмку выпьете? – спросил мордастый, и Ольхов-

ский оценил аптечную дозировку интонаций: можнобыло с равной легкостью согласиться или отказаться,это был акт вежливости, который ничего не менял вотношениях, ничего не приближая, как отказ выпитьничего бы не отдалил.

– Спасибо, – отвечал он в утвердительном смысле.Чоканье не производилось.Ольховский закусил не раньше, чем было предло-

жено, и кратко изложил суть, ни словом не упомянувразговор с лысым замом.

– Кто конкретно вам мог бы помочь?– Адмиралтейский завод.Миг совещания его собеседников был незаметен,

если был вообще.– Ну, это такая мелочь, – прокомментировал мор-

дастый, и в голосе его Ольховский попытался уловитьне то сочувствие, не то укоризну.

– Делайте спокойно ваш ремонт, – сказал матема-тик.

От второй рюмки Ольховский отказался, показы-вая, что ценит чужое время и правильно понимает го-степриимность жеста. Он поблагодарил и коротко по-прощался.

– Желаю успеха, – проводил его фразой математик.

Мордастый уже смотрел мимо.Не взглянула на него и секьюрити.Он неторопливо и деловито двинулся в сторону ав-

тобусной остановки, всем видом показывая и даже иг-рая перед самим собой, что идет пешком не потому,что у него нет машины вроде оставшихся за спиной угостиницы, а потому что неограничен в любых своихдействиях и предпочитает прогуливаться пешком.

Отойдя на хорошее расстояние, он сказал:– Ну, твою же мать!.. – покрутил головой и сплюнул.

10

Как по мере роста знания открывается до бесконеч-

ности смежная область еще не знаемого – так с ходомкорабельных работ вырастал до нереального объемвсего того, что требовалось сделать. Мознаим впал вкоматозное состояние.

– Хочешь увидеть лицо Сизифа, оглушенного сво-им камнем? – шепнул Беспятых доктору за четырех-часовым чаем в кают-компании.

Мознаим очнулся оттого, что горечь жизни сталанестерпимой и достигла чисто физического ощуще-ния. Он допил чай и прислушался к желудку. Желудокответил конвульсивной попыткой вывернуть себя че-рез пищевод. В стакане были размешаны две ложкисоли: Акела промахнулся.

– Не горько, Виталий Николаевич? – посочувство-вал Беспятых.

– Это вы для очищения организма? – поинтересо-вался доктор.

Кают-компания захохотала. Мознаим обиделся ивышел. Взбалтывание при ходьбе послужило катали-затором реакции, он впрыгнул в гальюн и хлынул вер-хом и низом, как если бы проглотил огнетушитель. Ор-ганизм действительно очистился: голова стала ясной.

Это была ясность смертного приговора.Этот приговор он попытался опротестовать у ко-

мандира.– Нужна хотя бы одна кормовая пародинамомаши-

на, – рыдал он. А где я возьму новые паропроводыдля высокого давления? Их из водопроводных трубне сваришь!

Музыкальное ухо могло обнаружить в его плаче ме-лодическую полифонию, он был построен подобносимфонии в четырех частях, и тональность всех четы-рех была исключительно ре-минор. Менялись лишьскорость и сила от форте до пианиссимо. Бессердеч-но развлекшись, Ольховский прервал эту филармо-нию практическим вопросом:

– Сколько тебе надо?– Чего? – остановил Мознаим пиление безумного

смычка.– Людей и денег.– Это работа для дока! Для судоремонтного завода!В дверь вежливо постучали.– Кто еще? – заорал Ольховский.И вошли именно те, кем он только что интересовал-

ся: люди и деньги. Первые были представлены стар-помом и старшиной второй статьи Бубновым, и хотяневысокий старпом пихал его рукой в загривок чутьдаже снизу, впечатление от композиции возникало,

как если бы кошка тащила в зубах за шиворот поджав-шего лапки котенка. Деньги же содержались в фанер-ном ящике со знакомой нам надписью На реставра-цию музея крейсера Аврора, каковой ящик был извле-чен из пакета, загадочно улыбающегося лицом МоныЛизы и сердечно извиняющегося Sorry, Leonardo.

– Сори, понимаешь?! – спросил Колчак, вытряхиваяна стол веер бумажек и ручей рублевых монет.

Вид денег был в принципе приятен, но их мелкостьвыглядела оскорбительной. Ольховский потребовалобъяснений.

– Еду мимо метро, – задыхался от негодования Кол-чак. – Смотрю – кто! Стоит! Этот сучонок сшибал день-ги у метро! Можете почитать, под каким соусом! А отсамого разит! Нет, это ж надо додуматься!..

– Товарищ командир, разрешите обратиться! – от-чаянно воззвал Шурка, проклиная свое невезение: ондействительно врезал в разливе двести под бутер-брод, давно сделав наблюдение, что под выпивкойвремя летит быстрее и тем самым процесс заработкасубъективно ускоряется.

– Не команда революционного крейсера, а жулье-с!Побирухи!

– Боже! – обратился Ольховский, стремясь излитьв одной фразе все, чем мучила его окружающая дей-ствительность: – Когда матросы столичного гарнизо-

на начинают просить милостыню на панели – держа-ву уже ничто не спасет!

– Спас-сет! – пообещал Колчак.– Спасет! – стремительно возразил Шурка. – Это не

милостыня!– Лепта, подаяние, улов, хабар! – выстрелил оче-

редь синонимов Колчак.– Это сбор средств! – объявил Шурка, поддавая

вибрирующих модуляций, по смыслу соответствую-щих разрыванию тельняшки на груди. – Как бывало –подписка населения на новый истребитель! или бро-неносец!

– О, где бы взять приличного истребителя на вас навсех!..

Но по дороге от метро Шурка успел продумать ли-нию защиты. От страха выдумка дозрела до правды.

– Это же для Авроры! За кого вы меня принимаете!Нам же нужны деньги! ремонтные работы! хозспосо-бом! ударники для пушек!

– Дисбат!!!– Ударники для орудий! где взять! а еще снаряды!

элеваторы!– Ударник коммунистического труда! В зад и в глот-

ку! В дисбат!!! Какие еще на хрен ударники?! попро-шайка, хам… мошенник!

Шурка прибег к бессмертной системе Станислав-

ского: умер от оскорбления.– Расстреливайте, – сказал он. – Я пошел для ко-

рабля на это, что, не унижение?.. и вы после этого…– Одну минуту, – подал голос забытый на диванчике

Мознаим. – Ты хочешь сказать, что ударник баковогоорудия – твоя работа, что ли?

– А чья еще?Произошло молчание. Ольховский осознавал столь

простое объяснение чуда, беспокоившего его, но ивдохновлявшего, и не мог так сразу смириться. Моз-наим соображал, не воспользоваться ли подходящейобстановкой к своей пользе и раскрыть происхожде-ние мазута, но решил пока воздержаться. Колчак жедетально вообразил последующие действия рестав-ратора, учитывая его реплику о снарядах, и пожелтел.По направлению и углу возвышения ствола баково-го орудия снаряду полагалось вмазать куда-нибудь поМосковскому вокзалу и площади Восстания – и сим-волика тут ни при чем, голая баллистика.

– Почему не доложил? – трибунальским голосомпросвистел он. – Почему самодеятельность?..

– Стеснялся… – бессмысленно ляпнул Шурка.– Чего стеснялся?!– Хотел проверить…– Что?! Что проверить, кретин?! Уебище, ты же де-

бил!

– Думал, сюрприз…Ольховский истерически рассмеялся.– О Господи, – вытер он слезы. – Списать тебя, что

ли…– Товарищ капитан первого ранга! Не надо!– А пил зачем, болван? Братался с народом?– Для храбрости… от стыда… – с исключительной

искренностью сказал Шурка.– До принятия окончательного решения – под арест.

Скажи дежурному, чтобы запер тебя в носовом артпо-гребе. Нет! Лучше в кормовом… от греха подальше.

Денег на столе оказалось сто шестьдесят два руб-ля семьдесят копеек, две финских марки, одна немец-кая, один английский фунт и один монгольский тугрик,который можно было не считать.

– Подписка на броненосец, говорите… – прищурил-ся Ольховский. – Будем считать, что здесь десять дол-ларов. Один человек, тридцать дней – это триста дол-ларов в месяц. Ничего, да?

– Ни хрена себе, – сказал Мознаим.– Умножить на двадцать человек – это шесть тысяч

баксов в месяц!– Не может быть!.. – сказал Мознаим.– Да вы тут помешались на арифметике, – сказал

Колчак.– Спокойно, – сказал Ольховский и опустил арти-

стически растопыренные пальцы на стол, как на кла-виатуру. – Значит, так. Виталик, вот тебе стольник,сбегай возьми бутылку и закусить. По дороге боцманаотправь ко мне!

Преступление и наказание сочетались в традици-онной русской пропорции. Изобретатель и инициаторсидел под арестом, радуясь, что легко отделался, анамеревающиеся использовать его открытие гоните-ли пили в комфорте на его деньги и обсуждали, какразвить полезное начинание.

Боцман получил приказ обеспечить к утру изготов-ление двадцати ящиков по данному образцу.

– На борту остаются кок, вахтенный у трапа и весто-вой, – резюмировал Ольховский. – Остальных матро-сов – в город! Это сколько – семнадцать? И пару мич-манов.

Ящики решили снабдить замками, а матросам приних – запретить пить под страхом повешения на реях.

– Товарищи офицеры – за успех!Колчак съездил в книжный и купил план города.– Отмечай: у Дома книги, у Эрмитажа, Московский

вокзал, Витебский, Финляндский, Балтийский, у Го-стиного, метро Парк Победы, Техноложка, так – Куз-нечный рынок, Сенной…

Городской пейзаж украсился и обогатился свежимоттенком нарядной военно-морской ноты, органично

растворившейся в движении толп. Матросы были вотутюженном параде и снабжены командировочнымипредписаниями – претензий не предъявляли ни ко-мендантские патрули, ни милиция, ни бандиты: де-ло служивое. Что может быть естественнее на се-годняшних улицах, полных беженцев, переселенцев,погорельцев, защитников животных и инвалидов всехвойн от Цусимы до Чечни.

Чтоб служба медом не казалась, им был определенплан: пятнадцать баксов за смену. За невыполнениемследовал втык и угроза дисциплинарных взысканий.Колчак на своих жигулях объезжал город, контролируяналичие на постах.

Однако металлическая мелочь на пиво и сигаретывытряхивалась через верхнюю щель за углом или вподъезде.

11

Выяснилась характерная вещь – один нищий мо-

жет содержать двух-трех квалифицированных рабо-чих. Новая экономическая политика сулила самые оп-тимистические перспективы. Ольховский мотался постихшим в депрессии судоремонтам, вербуя бригадумастеров и заказывая оборудование.

Колчак с амнистированным Шуркой поехал в Ка-менку. Жигули заправлялись на корабельные день-ги, собранные Шуркиным способом, и это создава-ло между каперангом и старшиной атмосферу некоейнеприятной обоим демократии…

В Каменке им без труда указали дорогу на Бобочи-но. Через десяток километров узкого лесного просел-ка, пружинящего под колесом обнаженными корнямисосен, они уткнулись в шлагбаум КПП.

– Начкара позови, – бросил солдатику Колчак, невылезая из машины.

Выбравшийся из караулки сержант, которого сухо-путный военный сразу определил бы как деда, при ви-де флотского офицера подумал, стоит ли застегнутьворотничок, и не стал.

– Нам на артсклады, сержант, – сурово сказал Кол-чак.

– Это вы не там свернули, – с ненаказуемой меройфамильярности по отношению к чужому офицеру от-вечал сержант. – Вам в Каменке надо было за Домомкультуры на развилке направо свернуть, а вы налевопоехали…

Через три минуты военная тайна расположенияартскладов Краснознаменного Ленинградского воен-ного округа была выдана с потрохами. Отчаявшисьстать находкой для шпиона и развращенный журна-листами, военный давно валит все всем подряд.

Территория складов была обнесена бесконечнойколючей проволокой, за ней тянулся бетонный забор,пропадая вдали, а на него накатывался крепостнойвал земли, обсаженный дерном. Там, внутри, мега-тонный город, распланированный квадратно-гнездо-вой обваловкой на бесчисленные кварталы пакгаузов,как соты всех будущих войн, хранил их в штабелях зе-леных деревянных ящиков и цинковых коробок.

После переговоров жигули вышедшего из модыцвета коррида загнали на площадку у ворот между ко-лючкой и забором, а каперанга с Шуркой провели водноэтажный барак с облупившейся розоватой шту-катуркой, архитектура которого отдавала гарнизоннойтоской сталинской эпохи.

Шурка остался сидеть в ободранной приемной, аКолчак вошел к начальнику складов.

Начальник попытался осанисто развести плечи вподполковничьих погонах, но добился только того,что из-под галстука отскочила пуговка. Он был похожна прапорщика, попустительством начальства превы-сившего возрастные и весовые пределы.

Колчак извинился за беспокойство и объяснилнебрежно и мягко. Сущая ерунда вынудила – сотнястапятидесятидвухмиллиметровых выстрелов.

– А что не со своих складов? Полтора бэка – фу.Потому что на флотских складах вышел срок годно-

сти короткокалиберным шестидюймовым снарядам,а длиннокалиберные им не подходят. А принято ре-шение к юбилею города торжественно вывести крей-сер в Балтику и в присутствии иностранных наблю-дателей провести стрельбы. А артснаб все не можетнайти нужные боеприпасы, потому что подобных ору-дий давно не стоит на вооружении флота. А от старыхназемных систем кое-как подходят. А за проведениестрельб отвечает командир крейсера, и трудности ни-кого не волнуют.

Следует заметить, что все сказанное Колчакомвполне могло быть правдой. Приди кому-то наверху вголову подобная идея – примерно так и сложилась быреальность. Впрочем, психология бывалого офицератакова, что он способен вникнуть в самые дикие объ-яснения – служба знакомит с тем, чего и вообразить

нельзя.Подполковник вник до установленного службой

предела:– Везите требование, подписанное в Артуправле-

нии округа. Отпущу хоть вагон – мне полтора боеком-плекта не жалко.

Колчак выстелил голос бархатом. Управление тре-бует оплаты, флот жмется по бедности, флагарт за-кусил удила и скатил на армию телегу через Минобо-роны – заклинило, короче, взаимопонимание междуармией и флотом: так вот, нельзя ли напрямую? И онвыразительно потер большой палец об указательный,как будто склеивал жест o'кей.

Напрямую было нельзя категорически и даже яко-бы вообще нереально. Дистанция между утопией иреальностью измеряется в поллитрах, что делаетее сокращение делом техники. Преодолев указаннуюединицу пространства-времени, подполковник друже-ски навалился на стол:

– Слушайте, обратитесь прямо в полк! – Он быллучезарен, как помидор, и приветлив, как малинов-ка. – Им списать один б/к – плюнуть раз, спишут по-сле первых же боевых полигонных стрельб, а они тамрегулярно. И тогда по документам этих выстрелов вприроде числиться не будет, и взятки гладки хоть соскладов, хоть с полка. А насчет этого, – потер пальцы

и щелкнул по кадыку, – решите прямо с командиромполка.

Он продиктовал фамилию и телефон.– Нет, от меня звонить не надо. Да поезжайте прямо

так.Выехав за шлагбаум и дав газ, Колчак произнес так,

как это мог бы сказать оплеванный праведник или покрайней мере сторонний наблюдатель:

– Поразительно. Ведь продадут все! Как служить?..Да будь у нас миллион, Шура, – он бы сам взорвалсвой склад. Ну мерзавцы…

– Рыба гниет с головы, товарищ капитан первогоранга.

– Ты на кого намекаешь?– Никак нет! Я имел в виду президента.– Он тебя тоже имел в виду.В полку было спокойно: никто не красил траву зе-

леной краской и не драил плац зубными щетками. Состороны пищеблока несло помоями. По дорожке межказарм перемещались в шеренгу по два шесть вои-нов, а седьмой сбоку вскрикивал с подвизгом устало-го частушечника:

– И-р-рэз! И-р-рэз! и р-рэз, два, три-и!..Полковник сидел за столом и читал газету Спид-Ин-

фо.– Уполномочен передать вам приглашение офице-

ров крейсера Аврора на дружеский ужин, – прямо отдверей шлепнул ему компостер на мозги Колчак.

Полковничьи мозги заставили хозяина улыбнутьсярастерянно и польщенно. Сами же соображали, что,перефразируя старую мудрость, бесплатный паек бы-вает только на гауптвахте.

Не уточняя раньше времени количество имеющихбыть на ужине офицеров, Колчак выволок его в зеле-ногорский ресторан Олень – всего сорок минут езды.

Он прибег к старорежимному меню: коньяк и шаш-лык. Это должно было настроить собеседника на но-стальгический лад, когда подобный стол ассоцииро-вался для лейтенантов с верхом кутежа и роскошнойжизни, а сам Олень считался шикарным и фешене-бельным местом. Недостаток присутствующих офи-церов компенсировался избытком бутылок и еды, чтокак-то утешило полковника.

После третьей он взглянул вопросительно.– Нужны два б/к для ста пятидесяти двух миллимет-

ров, – сказал Колчак и повторил версию, обкатаннуюна начальнике складов.

– Дружеский ужин, – сказал полковник. – Сукин сын.– Э, – сказал Колчак. – За наши прямые попадания!Стапятидесятидвухмиллиметровые гаубичные

снаряды не входят в число дефицитных военных то-варов нашего времени. Ценится стрелковое оружие

и патроны к нему, гранатометы и ранцевые зенит-ные ракеты. Из артиллерийских боеприпасов спросомпользуются лишь стадвадцатимиллиметровые унита-ры для танковых пушек и отчасти – статридцатимил-лиметровые выстрелы для дивизионных Д-30.

Взвесив это, полковник стал набивать цену.– Ты представляешь, что ты просишь?Колчак легко изложил, как вписываются выстрелы

в запись стрельб.– Умный, – хмыкнул полковник. – А как я буду под-

отчетные гильзы сдавать?– А гильзы, – удивился Колчак, – склад покажет ис-

пользованными до некондиции и вместо отсылки напереснаряжение выбракует на цветмет. Дело бумаж-ное.

– Тебе бы огневым снабжением округа заведо-вать… А тара?

– Сломалась! Акт о сожжении.– За ствольную артиллерию! Что не закусываешь?Начали торговаться.– Цены сейчас безумные, – округлил глаза полков-

ник. – Сам знаешь – рынок! Даже в прежние временавыстрел стоил семьдесят рублей – как хромовые са-поги. Все так и знали: Огонь! – и полетели сапожки…со свистом… в цель! – он стукнул по столу и ловкоподхватил прыгнувшую рюмку.

– Один боекомплект! – сбавил Колчак, прикидывая,что семидесяти пяти снарядов вполне хватит, что-бы Аврора ощущалась вооруженным кораблем. Чест-но говоря, трудно себе представить, что могут наде-лать в мирном городе семьдесят пять шестидюймо-вых снарядов, каждый из которых весит полцентнераи под корпусом сталистого чугуна нафарширован то-лом. Граждане! При артобстреле эта сторона улицынаиболее опасна, а та сторона – вообще конец.

– Давай считать спокойно.– Давай.– Сколько сегодня реально стоит выстрел – не зна-

ет никто, от вахтера номерного завода до министраобороны. У американцев снаряд стапятидесятипяти-миллиметровой гаубицы-пушки стоит четыреста де-вяносто долларов.

– По этой цене можешь их продать на линкор Нью-Джерси, когда к тебе приедет старпом с него.

– Да?– Да. Так прямо можешь на меня и сослаться: капи-

тан первого ранга Колчин велел продать вам по четы-реста девяносто долларов.

– Остряк, – сказал полковник. – Давай считать!– Давай!– Выстрел стоил семьдесят рублей. Тот рубль ра-

вен сегодня двум долларам. Хоть бензин, хоть пи-

джак, хоть водка, хоть как считай.– Это до кризиса было.– Кризиса? Какого?– Последнего.– Последнего еще не было, мой непотопляемый

друг. Все последние у нас впереди. Кризисы постоян-ны, а стрелять надо всегда – в том смысле, что це-ны растут после кризисов еще выше. Итого. Сто сорокбаксов выстрел. Умножим на семьдесят пять. Офици-ант!!! Спишь?! Калькулятор!

– Семьсот пятьдесят… семь тысяч пятьсот… Что?!Не может быть… семью четыре – двадцать восемь…

– Десять тысяч пятьсот долларов.– Ты охуел, – сказал Колчак.– И заметь – сюда входит риск и нарушение при-

сяги. Плюс статья и так далее. Ты понимаешь, чем ярискую?

– Ха! Смотрите на него – он рискует! Люди танки иракеты продают, а ты из-за вшивого б… б… бэка го-тов с брата по несчастью последнюю м-м-мошонку со-драть. – Колчак чувствовал утомление после третьейза тяжелый рабочий день бутылки. Надо было дер-жаться на остатке сил, предел которых был близок: онпожалел себя. – Какие десять тысяч? – укорил он. –Что ты ноли накатываешь, как в бильярде. Я не бан-дит и не лицо кавказской национальности. Ты, может,

недослышал? Аврора – это не банк и не акционерноеобщество, а всего лишь крейсер. Его сейчас весь-тоза десять тысяч никому не втюхаешь.

– А сколько же ты хочешь?– Десять баксов выстрел – итого семьсот пятьдесят.– Счет! – возвестил полковник голосом, каким

оглохший от грохота комбат командует: Стой! Запи-сать – цель задымлена! и наполнив этой командойвесь зал вплоть до кухни, где их официант компоно-вал гарниры из недоеденных блюд.

Счет составил девятьсот двадцать рублей, что натот день равнялось сорока долларам.

– И ты хочешь, чтобы вот за эту выпивку и закускуя отгрузил тебе, значит, четыре выстрела, которымиможно в хлам разнести все ваше говенное Адмирал-тейство? – изумился артиллерист. При этом он не ме-шал Колчаку расплачиваться.

– Повторить! – приказал Колчак официанту. – Муш-кой лети!

– З-зачем? – сурово спросил артиллерист.– Двадцать, – ответил Колчак. – Это предел. Это

полторы штуки баксов! Ты в месяц сколько получа-ешь?

– Это ты брось. Я же тебя не спрашиваю, почем икому ты это перетолкнешь.

– Мне для стрельб!

– Стреляй, но не свисти. Для стрельб никто и треш-ки своей не выкинет. Конечно для стрельб! Но я не ин-тересуюсь, кто будет стрелять, где, в кого и за что –это все не мое дело.

– Слушай, – сказал Колчак и замер с восторгом накраю бездны: – Эх! – ухнул он и в отчаянии ударилпо колену. – Вот тебе мое последнее слово! Заедем сдругой стороны. Сегодня волга – волга! ГАЗ-3110! но-вая! теплая! стоит три тысячи. Три тысячи! Я плачутебе две.

– Почему две?.. Три!– Две триста.– Ладно. Две пятьсот.– Нету, нету, больше нету!– Черт с тобой. Жмот. За грузовик снарядов –

недельную зарплату американского полковника!..– Ты за год получаешь недельную зарплату амери-

канского мусорщика.– Ненавижу янки, – сказал полковник.– Короче – когда стрельбы?– Я тебе позвоню. Но транспорт твой!Вывалившись из-под вывески в перекошенную хо-

лодными фонарями ночь, Колчак сориентировал пол-ковника в сидячее положение внутри такси, махнулвслед красным огонькам и озадачился проблемойвозвращения. Он оседал под мухой, лежавшей на

плечах, как оленья туша.Забытый Шурка храпел и тосковал в жигулях.– Ты водить умеешь?– Никак нет.– Садись за руль… Заводи!– А если вмажемся куда, товарищ капитан первого

ранга? – усомнился Шурка.– И в страшном сне не мечтай. До пенсии будешь

мне на ремонт деньги по улицам в свой ящик соби-рать.

12

Впервые в жизни Ольховский познал счастье труда.

Счастье труда – это чувство, которое испытывает за-казчик, глядя, как рабочие ремонтируют крейсер Ав-рора.

Работяги ползали в железном чреве, трещали свар-кой, жужжали фрезой и доводили дело до ума при по-мощи кувалды и многострадальной матери. Они ку-рочили и восстанавливали машину с добродушнойневозмутимостью пролетариев на договорной опла-те.

Бригадира сводной команды звали Юрий Арсентье-вич. Арсентьевич поседел в трудах, не учтенных ни-какими планами и сводками. Свой путь организато-ра производства он начал много лет назад с должно-сти заместителя директора Казанского собора по хоз-части. Собор выполнял официальную функцию Му-зея истории религии и атеизма, а его завхоз – функ-цию снабженца дачных строек, продавая кровельнуюжесть, доски, кафель и цемент, и поставляя напро-кат грузовичок и старый автобус. Обеспечивал он ирабсилой, не давая засидеться четырем подчинен-ным бездельникам. В результате проведенной в со-боре реставрации образовались дача, машина и бе-

ременная машинистка. Музею остались запах опиумадля народа и выбранные на десять лет вперед фон-ды. Ольховский нарыл умельца в конторе Балтийско-го завода.

Все необходимое тащилось или изготавливалосьна заводском оборудовании из заводских материа-лов. Подмазка на лапу и расчет черным налом сни-жали себестоимость до взаимоприемлемого уровня.Приблизительно так можно обменять казенный танкна собственный запорожец.

Обжившись и оглядевшись в низах, Арсентьичпредставил полную смету. Цифра обездвижила Оль-ховского. Так окаменела жена Лота при взгляде насчет, который подали Сверху ее городу.

Быть яхтсменом – дорогое удовольствие, как за-метил один кинопродюсер покупающему корабль ви-кингу. Авианосец Форрестол стоит четыре миллиардадолларов. Яхта Сильвестра Сталлоне – девять мил-лионов. И даже средней паршивости катерок обходит-ся не дешевле лимузина, который не заработать напаперти усилиями двадцати матросов.

Конечно, если бы экипаж Авроры насчитывал штат-ных шестьсот человек, и всех их заблаговременно по-гнать в город собирать подаяние, крейсер можно бы-ло бы содержать в боевом порядке и поныне. Так ктож знал…

Ольховский оставил в смете лишь то, без чего обой-тись было вовсе невозможно, итог здраво поделил надва, а Мознаиму приказал проговориться Арсентьичу,что командир собирается менять его на более деше-вого мастера. И решил подождать эффекта.

Если беда приходит обычно с той стороны, откудаее не ждали, то ведь и счастье имеет обыкновение яв-ляться без фанфар и белого коня. Спасение пришлооттуда, откуда никто ничего хорошего не подозревал –исламский фундаментализм протянул братскую рукупомощи балтийским морякам в их нелегкой доле. Мо-жет, это был и не фундаментализм – авроровцы бы-ли не сильны в нюансах ислама, и вряд ли сумели быназвать разницу между суннитами и шиитами.

Пожаловавшее лицо в сопровождении подобаю-щей свиты возникло из неких эмиратов, которые стре-мились к прогрессу. Для продвижения к прогрессу имнужны были четыре ракетных катера. Лицо прибылодля их закупки, и его вылизывали по полной програм-ме, надеясь втюхать еще пару дизельных лодок.

По случаю визита на Аврору араб облачился в ад-миральскую форму с орлами чуть меньше натураль-ной величины. Их золотые крылья затеняла пестраяарафатка, придавленная к голове плюшевым обру-чем.

Палубу очистили от экскурсантов. Ольховский со-

провождал этого Синдбада-морехода по кораблю.На мизинце синдбада горел бриллиант размером с

макаровскую пулю. Бриллиантовая дробь разных ка-либров украшала орденскую звезду и заколку галсту-ка. Когда он протянул руку для пожатия, с манжетымигнул еще один бриллиант. Блеск его высочестварождал разные мысли…

Ольховский задержался рядом с вахтенным и тихоотдал несколько кратких приказаний.

На баке синдбад заглянул в ствол орудия, в рубкеподвигал штурвал, в музее постоял с вежливым ли-цом.

В адмиральском салоне Ольховский отсчитал себе:раз, два, три, мысленно попросил прощения у Господаи родителей, встал и провозгласил:

– Аллах акбар!В качестве тоста это вызвало замешательство обе-

их сторон. Российская сторона в составе контр-адми-рала и капраза из Управления флота округлила глазаи рты и впала в некоторое затруднение. Синдбад под-твердил: Аллах акбар, и серьезным выражением лицадал понять, что это заявление слишком ответствен-но для тоста. А переводчик, парнишка лейтенантскихлет, вполголоса пояснил, что правоверные мусульма-не вообще не пьют, и как раз потому, что Аллах, ко-торый акбар, решительно против, так что упомина-

ние его в данном контексте неуместно до предела; во-обще же выпить можно, только тихо и после заходасолнца.

Реакция Ольховского была достойна Александра.Он кликнул вахтенного и приказал играть спуск флага.Вахтенный с искаженным лицом отправился командо-вать построение. А Ольховский пригласил синдбадана палубу, где перед строем команды и объяснил че-рез переводчика, что на кораблях Российского фло-та ночь наступает тогда, когда спущен флаг, а флагспускается тогда, когда постановлено командованиеми обычаем.

Интереснее всего было в этот момент смотреть нанашего адмирала. Он тяжело дышал, и при напряже-нии желваков у него шевелились уши. Он пытался по-нять, похвален ли поступок Ольховского как изящныйдипломатический ход, или заслуживает товарищеско-го расстрела как святотатство. Но хотелось мира и вы-пивки, и сомнение было решено в пользу командира.

Флаг был спущен. Горнист исполнил захождение.Команда дергала лицами от восторга.

Строго говоря, команды не было. Четыре офице-ра, два мичмана, кок и вестовой, изо всех сил компен-сируя свою малочисленность торжественной истукан-ностью стойки, могли сойти разве что за ассистентовпри знамени. Но, захваченные ситуацией, гости не по-

интересовались, к облегчению Ольховского, где же,собственно, матросы.

– Вот и ночь! – объявил Ольховский, узурпируяфункции Творца.

Видимо, арабу нравился его визит, потому что онсогласился выпить. Ольховский же щелкнул пальца-ми лейтенанту Беспятых и велел приготовиться пере-водить, бо переводчик скоро выйдет из строя.

Управленцев с переводчиком споили жестко и без-жалостно.

Ольховский приступил.– Вестовой! – громко скомандовал он. Вестовой при

полном параде, ждавший за дверью, грянул строе-вым, поставил на стол коробку и четко удалился.

Под официальные аплодисменты собравшихсяОльховский принялся одаривать синдбада сувенира-ми, собранными с корабля: лента с надписью Аврора,значок За дальний поход, гюйс, матросский ременьс надраенной бляхой и – фуражка в белом чехле. Взаключение были значительно вручены погоны с дву-мя просветами, оснащенные во всю ширину головны-ми кокардами с золотыми листьями и звездами: этотянуло на знаки различия примерно адмирал-фельд-маршала, соответствуя важности задачи и самолю-бию востока.

Синдбад установил фуражку на арафатку и отдал

честь. Даже подвергнутые алкогольному наркозу троенаших не портили церемонии, придавая ей нацио-нальный колорит.

– Лейтенант! – возвысил голос Ольховский.По этой команде вошел Беспятых, стуча каблука-

ми, как метроном. В белых перчатках он сжимал пе-ред грудью кортик. Типовой кортик был куплен за этовремя на сувенирном лотке у Петропавловки.

Ольховский строго выпрямился, двумя руками при-жал кортик к груди (это совмещение восточного этике-та с морским обрядом оказалось довольно неудобно)и через стол протянул арабу, как рыцарский меч.

– Господа офицеры – встать! Юра – переводи! Имеячесть – торжественно принимать – господина главно-командующего военно-морскими силами… блядь, какего страна называется?.. ладно, обойдемся… даль-ше: данной мне на борту властью – от имени – Вер-ховного Главнокомандования…

– Товарищ командир, это уже как-то по-сталински– Верховное Главнокомандование, – тихо поправилБеспятых, выстраивая в голове свои английские сло-ва.

– Насрать, хуже не будет. Переводи как можешь,но покруче. Дальше: я торжественно посвящаю его вофицеры Российского… славного, не забудь, – Воен-но-Морского флота. Ура!

Араб обнажил кортик и поцеловал лезвие. Ольхов-ский ощутил неловкость, словно обманывал ребенка.Конечно, спьяну и не то поцелуешь… Ни хрена, – по-думал он, – если я аллах акбар, так и ты целуй. Какэто у дипломатов? – симметричные меры.

– Старший лейтенант! – выкликнул он, повышая чи-ны в соответствии с наращиванием событий до куль-минации.

Следующим и последним промаршировал доктор.В руках он имел белую коробочку из-под антигемор-ройных свечей. Белых перчаток этот идиот не нашел,и надел медицинские резиновые.

Ольховский раскрыл коробочку, как ларец Али-Ба-бы, и произвел кощунственную процедуру награжде-ния араба орденом Красной Звезды. Орден был куп-лен на том же лотке, что кортик; доктор успел отчи-стить его до новизны нашатырем и зубной пастой.

Орден прикрепили к мундиру. Выпить за это пола-галось до дна и стоя. Трудно было не столько пить,сколько стоять.

И тогда Ольховский произнес речь. Суть сводиласьк тому, что команда братского крейсера Аврора про-сит братского командующего военно-морскими и во-обще всеми братскими силами Зимбабве или Иорда-на, или как там эта кочка на теплом берегу называ-ется, одолжить Авроре до Нового года десять тысяч

долларов.– Транш, – убедительно произнес Ольховский. –

Кредит. Ленд-лиз.Люди востока выдержанны. Бек-паша ничем не

нарушил достойное выражение лица. Он произнесответную речь. Беспятых вылавливал блоки друж-ба между нашими народами, путь к прогрессу, во-енно-морские силы и обстраивал соединительнымисловами, переводя. Талант синхрониста в находчиво-сти.

– Эту всю муть пропускай, – обидно пренебрег Оль-ховский. – Он про деньги сказал?

– Никак нет…– Дрянь!Оставался последний резерв – третье лотошное

приобретение.– Подавись, сука, – сказал Ольховский. – Стой! это

не переводи. – Он снял с руки новенькие Командир-ские и вложил в руку арабу. – А это лично от меня,скажи так, чтоб он понял. И если он ничем не ответит,то следующего араба я скину за борт с гирей на шее,предварительно заставив сожрать швабру. Стой!!! этоне переводи.

Но арабский главвоенмор не был неблагодарнойскотиной. Он через стол потянулся обнять Ольховско-го, трижды приложился щекой, снял с запястья свои

часы и подарил ответно.Сердце Ольховского упало. Он все пытался опре-

делить навороченный Ролекс или хотя бы Омегу, воз-можно в золоте с брильянтами. Они как раз тянули быштук на десять, а может и пятьдесят, учитывая классвладельца.

Это же был некий Shopard в обычном металличе-ском корпусе, и всей радости, что Swiss made.

Ольховский почернел и свернул процедуру.Когда высокопоставленного поганца сводили к ли-

музину, а русскую часть свиты укладывали в волгу, изясных сумерек появился свитский араб, который, ока-зывается, незаметно исчез с банкета. Он передал хо-зяину конверт, а тот дружески и небрежно вручил егоОльховскому.

Конец ознакомительного

фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».Прочитайте эту книгу целиком, купив полную ле-

гальную версию на ЛитРес.Безопасно оплатить книгу можно банковской кар-

той Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильноготелефона, с платежного терминала, в салоне МТСили Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.День-ги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другимудобным Вам способом.