2

3

Парацельс

(Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм,1493–1541)

Основные Теоретические Труды

Редакция и перевод с Комментарием и Введением

Эндрю Викс (Andrew Weeks)

Перевод с английского G. Z.

КИЕВ

2015

4

Andrew Weeks, Paracelsus (Theophrastus Bombastus von Hohenheim, 1493–1541), Essential Theoretical Writings, pp. 1-59.

Введение

Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм известный, как Парацельс (1493-1541), был одним из самых

оригинальных и плодовитых авторов шестнадцатого столетия Европы. Главным образом

запомнившийся, как странствующий врач-хирург, медицинский новатор, естествоиспытатель и

алхимик, он был также светским теологом, теоретиком сверхъестественного, и восставал против

институтов и традиций. На протяжении 1520-го года он бросал вызов академическим и городским

властям Швейцарии и Южной Германии, требую медицинских реформ. Получив отказ от его

оппонентов, он продолжил странствовать до конца своей жизни, распространяя своё понимание

медицины и природы, как писатель, полемист и врач. Он погиб неясной смертью в Зальцбурге, но

до конца столетия его влияние распространилось, приводя к посмертным пристрастным спорам

между сторонниками и хулителями.

Парацельс плодотворно писал по медицине, философии, теологии и множеству сопутствующих

тем. Современное четырнадцати томное издание Зудгофа (Sudhoff

(Huser) 1589 года, состоит из тех трудов, которые не были поняты, главным образом

теологические: медицинские, философские или алхимические труды. Издание Голдаммера

(Goldammer) теологических и социально-этических трудов, которое является только почти

половиной полного, можно ожидать превзойдёт издание Зудгофа по размеру. Научное восприятие

этих трудов всегда сталкивалось с серьёзными препятствиями из-за свойственных

двусмысленностей и нерешённых редакционных разногласий, таким образом, среди авторов его

столетия, оказавших значительное влияние, Парацельса, пожалуй, наиболее сложно

интерпретировать и интегрировать в общее понимание его времени. Из всех изданий, только

издание Голдаммера предоставляет превосходный академический комментарий и примечания.

Издание Зудгофа озадачивает своей обильностью, сталкивая читателей с многочисленными

текстовыми вариантами и фрагментами, не разъясняя их отношения к более завершённым

версиям1. Невзирая на превосходные достижения издания Зудгофа, ошибки, такие как его

ошибочная идентификация трудов, так и исторические на дату “около 1520 года”, хотя в

дальнейшем отменяется, отбрасывают длинную тень в Парацельсовых исследованиях.

Те немногие английские переводы из его работ являются недостаточными и устаревшими.

Артур Эдвард Уэйт, работая с ранними латинскими переводами с оригинального немецкого

языка, издал попурри из неаутентичных и аутентичных работ2. Генри Зигерист (Henry Sigerist),

историк медицины и ученик Зудгофа, курировал и содействовал в переводе Four Treatises из

немецкого языка (Seven Defensiones, On the Miner’s Sickness, The Diseases that Deprive Man of His Reason и The Book of Nymphs, Sylphs, Pygmies, and Salamanders)

3. Хотя каждый предмет

искусно представлен всё же эта четвёрка не больше, чем красочная горсть из загадки всего

корпуса. Самые легко доступные переводы - коллекция цветов (florilegia) или серия выдержек.

1 Трудности были обобщены Йоахимом Телле (Joachim Telle). Есть постоянные проблемы аутентичности; издание

Зудгофа не подходит к стандартам современного историко-критического издания; некоторые теологические труды

всё ещё ждут своего первого издания; а также исследование в источниках вдохновения Парацельса является

недостаточным. См. Telle, “Aufgaben der Paracelsusforschung,” в Medizinische Ausbildung und Versorgung zur Zeit des Paracelsus (Salzburg, Internationale Paracelsusgesellschaft, 2006), 9-28. 2 Paracelsus, The Hermetic and Alchemical Writings of Paracelsus, ed. Arthur Edward Waite (Berkeley: Shambhala,

1976). Репринт на основе более раннего издания (London: J. Elliot, 1894), перевод с немецкого языка через латинский

придаёт работам внешнюю лёгкую ясность. Подбор сомнительный. Другие переводы способствовали ассоциации

Парацельса с оккультизмом и мистицизмом: The Archidoxes of Magic; of the Supreme Mysteries of Nature; of the Spirits of the Planets; of the Secrets of Alchemy; of the Occult Philosophy; the Mysteries of the Twelve Signs of the Zodiac; the Magical Cure of Diseases; of Celestial Medicines, перевод с латинского Robert Turner (New York: Samuel Weiser, 1975; репринт перевода 1656 года De Spiritus Metallorum и De occulta Philosophia и Archidoxis Magica); и

The Prophecies of Paracelsus, ed. Franz Hartmann (New York: Rudolf Steiner Publications, 1973). 3 Четыре Трактата Теофраста фон Гогенгейма, называемого Парацельсом (Four Treatises of Theophrastus von Hohenheim, called Paracelsus), перевод из оригинального немецкого языка C. Lilian Temkin (Seven Defensiones),

George Rosen (On the Miners’ Sickness), Gregory Zilboorg (The Diseases that Deprive Man of His Reason), Henry E. Sigerist (A Book on Nymphs, Sylphs, Pygmies, and Salamanders), издание с предисловием Henry E. Sigerist (Baltimore: Johns Hopkins Press, 1941). Примечания минимальны, но полезны.

5

Важная коллекция появилась в Принстонской Серии Боллингена (Princeton Bollingen Series) в

1951 году. Перевод Paracelsus. Lebendiges Erbe4 представителем школы Юнга Иоланда Якоби, он

состоит из знаменательных фрагментов, расположенных, фактически не рассматривая из

источники. Более внимательная и существенная антология выборок была недавно переведена

Гудрик-Кларком (Goodrick-Clarke)5.

Неудивительно, что Парацельс был изучаемый по фрагментам на английском языке. Более

примечательным является тот факт, что его немецкоязычное восприятие опирается в

значительной мере на увязанные с контекстом фрагменты. Изредка его труды изучали, как

органическую литературную целостность в отношении их конкретных исторических и

литературных контекстов. Поскольку даже самые осмысленные и авторитетные исследования

Парацельса на английском языке были сдержанны в цитировании непосредственно из его работ,

то первичная и вторичная литература несопоставима источниками информации со слишком

немногими соединительными каналами. То это принимает форму изолированных монологов.

Несмотря на преграды, Парацельс оказался долговечным интересом для учёных Ренессанса и

Реформации и для историков науки, медицины и литературы. Академический подход к

мыслителю является основной целью этого тома. Нет лучшего введения, чем сочинения,

написанные между 1529 и 1532 годами. Многие, если не все темы из его ранних и поздних

произведений кратко повторяются или предваряются в этих работах середины карьеры. С их

возвышенным тоном, отличительным знаком заголовка Para, и неустанной закладкой основ и

представлением всесторонних обзоров, эти трактаты представляют собой, как зенит его

авторского произведения. Они дошли до нас в версиях, которые в основном завершены, хотя

зачастую неочищенные. Это помещает их в особую категорию для автора, кто писал при

неблагоприятных обстоятельствах и оставил после себя много фрагментов и незаконченных

проектов. Das Buch Paragranum и труды 1531 года, связанные с названием Paramirum, включая

его трактат он “Невидимых Болезнях”, в общем и целом понятны при самостоятельном

прочтении. Таким образом, мы можем адаптировать его термин в отношении его трудов, как

Микрокосм Вселенной Парацельса. Сами по себе, они могут нам рассказать многое о

материальной и интеллектуальной культуре его эпохи.

Перевод и предоставление комментариев для обширного корпуса Парацельса может требовать

больше, чем работа отдельного учёного. Но, если изучать в контексте с его временем, традицией,

то и корпус, и труды 1530-31 годов могут предоставить существенный доступ, как его работой в

целом, так и через эти труды, к источнику основного течения ранней современной мысли, которая

слишком часто подчинена абстракциям или сводится к нескольким перегруженным цитатам и

понятиям. Отредактированные и неотредактированные труды чреваты неопределённостью

датировки и аутентичности, и обременены предубеждениями. Переводы трудов этого ключевого

периода должны быть обеспечены будущей возможностью изучения с координатами для

ориентации: со стороны, относительно совпадающих событий жизни и эпохи Парацельса,

ретроспективно, относительно его предыдущих трудов, перспективно, в отношении тех [трудов],

которые следуют, и тематически, относительно полноты его трудов, включая многие, которые не

могут быть датированы с уверенностью.

Контекст может уточнить неясные термины и объяснить обсуждаемый вопрос в трудах

Парацельса. 1530 год увидел публикацию Syphilis Джироламо Фракасторо, медико-

металлургический Bermannus, sive de Re Metallica Dialogus Георга Агриколы и Herbarum Vivae Eicones Отто Брунфельса с его вступлением “Encomium Medicinae”. Достижения этих

современников предлагает оценить эрудицию и любознательность его эпохи и ключ к разгадке

напряжённых отношений, которые он чувствовал и изображал предельными. В исследовании

природы полемически провозглашённый Парацельсом поворот от классического изучения к

4 Jolande Jacobi, Paracelsus: Lebendiges Erbe (Bollingen Series, 28), trans. Norbert Guterman (Princeton: Princeton University Press, 1951). 5 Paracelsus, Essential Readings, selected and translated by Nicholas Goodrick-Clark (Berkeley: North Atlantic Books, 1999). Гудрик-Кларк пытается предоставить сбалансированный подбор фрагментов от нескольких предложений до

нескольких страниц, упорядоченных по дате, следующих по Зудгофу и по темам с немногими примечаниями, но

введением к жизни и трудам.

6

новому опыту предполагал едва уловимую напряжённость между античными источниками с их

средиземноморской флорой и новыми наблюдениями уроженцев стран в работе Гуманистов.

Например, латинский компендиум Брунфельса 1530 года превозносит Аристотеля, Плиния,

Диоскорида, Теофраста, Галена, Цельса и мифического “Chiron Centaureus”, как имя, связанное

с “herba centaurea” (Brun.-Lat. 6). Однако, не отказываясь от античного авторитета в работе о

местных растениях, немецкий Kreüterbuch Брунфельса 1532 года предоставляет вдумчивое

обсуждение практикующему врачу хирургии и дистилляции, кто умер в 1512 году, Иерониму

Бруншвигу (Hieronymus Brunschwig), и возвышает достоинства непритязательной крапивы,

одобренные аллегорически Богом, выше гиацинта классической легенды (Брунфельс (Brunfels)

1532 cxxiii). Если не источники, то темы Парацельса можно проследить.

В контексте, работа Парацельса раскрывает незамеченные закономерности намёка и сходства.

Он отвечал на актуальные вопросы в своих обсуждениях горного дела, металлургии,

лекарственных трав, сифилиса, медицинского образования и реформы фармацевтов, а также в его

комментариях Библии и догматических писаниях о Евхаристии и Троицы. Он реагировал, хотя и

аллегорически, к престижу астрономии и анатомии. Двойственное влияние теологических и

гуманистических противоречий укоренено в сложностях его писаний в форме длительных

запутанных аллюзий.

Перевод и комментарий должны довести взаимосвязи этих контекстов. Усвоение влияний

Парацельса было ни систематическим, ни случайным. К сочинениям, переведённым здесь, нужно

относиться, как к продуктам многогранного диспута. Годы и места его наиболее интенсивной

авторской активности совпали с трудностями в медицине и исследовании природы, то же самое

время приходится на эпоху ограниченных крестьянских войн середины 1520-ых годов и смерти

Цвингли в октябре 1531 года. В этот период Парацельс стал свидетелем жестокого религиозно-

социального восстания в Зальцбурге, консолидации доктринально-политической независимости

на юго-западе в расколе, катализируемым Евхаристическим противоречием, яростных споров

между Гуманизмом Эразма и теологией Виттенберга Лютера, и между судебными реформаторами

в городах и Анабаптистскими радикалами в сельской местности, и жестоких репрессий

радикалов. Поскольку кульминация двухлетнего интервала подходило к концу, даже природа,

казалось, сводилась в мировой кризис. Когда комета Галлея появилась в августе 1531 года,

Парацельс адресовал ей, в своём Uslegung des Cometen (S 9:373-91)6, памфлет, напечатанный

тотчас же Цвинглианским реформатором Лео Иудэ в Цюрихе. После того, как Цвингли пал в

битве при Каппеле в октябре 1531 года, а пациент и хозяин Парацельса Christian Studer умер от

болезни в истёкшем месяце того года, двухлетний цикл долгожданных сочинений, таинственно

названный “paramiran”, подошёл к концу7.

6 См. Paracelsus, Der Komet im Hochgebirge von 1531, ed. Urs Leo Gantenbein and Pia Holenstein Weidmann (Zurich: Chronos, 2006), факсимиле 1531 года издания и комментарий, в также Rudolf Gamper’s “Paracelsus und Vadian” (117ff.). 7 В тех случаях, когда работы автора, склонного к наброскам и пересмотрам, могут быть периодизированы, есть

справедливые причины для такой датировки. Тайно напечатанная работа Von der französischen Krankheit drei Bücher Para посвящена полному надежд Нюрнбергскому писцу Лазарусу Шпенглеру. Его предисловие датировано в том

городе, как 23-го ноября 1529 года (S 7:13, 67, 71). Отличительный знак слово Para не объяснено, но намекающе

включено в название (ср. H 2:5), предполагая работы 1530-31 годов. Только набросок предисловия Paragranum

возник в 1529 году (S 8:31). Конфликт с Нюрнбергским городским советом в начале 1530 года, возможно,

перенаправил П. от его заинтересованности в сифилисе и утвердил его в его “Para” теории проектов. П. занимался

этим сначала в Берацхаузене, а затем в Св. Галла. Хотя окончание периода не может быть датировано с полной

уверенностью, всё же текстовые данные свидетельствуют о том, что “paramiran” сочинения следовали один за

другим без перерыва. Как отмечает сам Хузер, относительно текстуального указания, что работы начинаются с Opus Paramirum находятся вместе в том порядке, в котором он разместил их: “so gibt doch der anfang eines jeden Buchs genugsam zuerkennen/ das gemelte Bücher zu disem Paramiro gehörig/ wie sie dann in der ordnung jetzt nacheinander folgen” (H 1:66). Заключительная работа, о “Невидимых Болезнях”, создаёт напряжение по отношению,

вызывающих рознь, религиозных вопросов. Её окончание является резким. Маловероятно, что “paramiran”

сочинения оставались в работе после заключительных месяцев 1531 года, когда обстоятельства П. были изменены

коренным образом смертью Цвингли в октябре и градоначальника Св. Галла Christian Studer в декабре, под чьей

защитой П. находился. Его местонахождение после периода, охваченного в этих сочинениях, является предметом

7

Предварительная информация и Краткий обзор Переведённых Сочинений

Прослеживаемость авторского создания работ 1530-31 года столь же резко выражена, как и их

характер. До Страсбурга и Базеля, только вовлечённости Парацельса в религиозные диспуты и его

теологические сочинения, датированные в Зальцбурге, явно документированы, как середина

десятилетия. Нет никаких доказательств того, что он писал академические медицинские трактаты

до его недолгого участия в Университете Базеля в 1527-28 годах, и ни одного, что он был в

соискании академического статуса прежде, чем он приехал в Базель. И при этом нет оснований

полагать, что какие-либо стремления или реформаторские намерения он мог питать до Базеля,

основываясь на университетском положении. Кроме Виттенберга Лютера, несколько немецких

авторов, которые получили известность посредством публикаций, нуждались в академической

должности для этой цели. В отличие от других стран или столетий, немец шестнадцатого

столетия интеллектуальной закваски не смотрел на университет в качестве своего очевидного и

исключительного местопребывания.

Общетеоретическое составление работ 1530-31 годов и специфическое развитее, которые

привели Paragranum Парацельса в качестве трактата о четырёхкратной обоснованности

медицины, могут быть прослежены, к его бывшей, полностью задокументированной ссоре с

установленной медицинской властью. Это привело к его шумному и длительному негодованию

несправедливо воспринятой его трактовки академическими и городскими властями в Базеле, где

его терминологию встретили публичной насмешкой. Наброски и тексты сочинений после 1528

года, в том числе те, которые содержаться здесь, возвращают к этому спору (см. H 2:11). Вторым

источником раздора был более недавний отказ публикации его работ о сифилисе (“Franzosen”)8 и

медико-этической Spital-Buch Нюрнбергским городским управлением по рекомендации

медицинского факультета в Лейпциге. Парацельс узнал о неблагоприятном решении, находясь за

работой над Paragranum в Берацхаузене, соседнем протестантском немецком городе, в который

он переехал по неизвестным причинам после оставления Нюрнберга. Недовольство, выраженное

в его ответе, сливается с его возобновлённым гневом к его Базельским оппонентам. Нападки его

различных предисловий обращаются, как к Базелю, так и к отклонению его лечения сифилиса.

Поскольку нет никаких упоминаний о ключевом Базельском диспуте в отдельных

недатированных писаниях (особенно по алхимии, которые также не менее многогранны в своих

теориях, чем те, которые напоминают его спор)9, то, возможно, без Базельской ссоры Гогенгейм

мог преследовать менее всеохватывающие цели и, возможно, никогда не стал бы “Парацельсом”.

Его псевдоним только начинает появляться в пост-Базельский период. Он, возможно,

сосредоточился на отстаивании места для алхимии среди традиционных медицинских школ, или

на достижении известности с трактатом о продлении жизни, или на поиске революционного

лекарства от определённой болезни, такой как подагра или сифилис. Проекты такого рода им

активно привлекались. Их жизнеспособность засвидетельствована всеобщим признанием, которое

они снискали от Фичино и Фракасторо. Каким Гогенгейм мог быть вне Базеля остаётся

предметом для спекуляций. Что является бесспорным и убедительным, то, что Paragranum 1530

спекуляции. См. Edwin Rosner, “Hohenheims Weg in den Jahren 1532-1534. Eine Hypothesenüberprüfung,” в

Salzburger Beiträge zur Paracelsusforschung 28 (1995): 63-68. 8 Я придерживаюсь общего использования в отношении “Французской болезни”, как сифилис; но историки не

идентифицируют нозологические единицы с самими болезнями, но скорее обусловливают социальной и физической

средой. Мы таким образом говорим о болезни связанной с сифилисом, но не идентичной сифилису, известному

сегодня (см. CWHHD, 1029-30; ср. Allan M. Brandt, “Sexually Transmitted Diseases,” CEHM, 562ff.). 9 Некоторые недатированные писания тематически предварены к работам 1530 года. Paragranum предпосылает

озабоченность идеей практической и теоретической алхимии. Включение этой озабоченности в его алхимические

писания, возможно, произошло перед Базелем. С другой стороны, академический состав и контекст недатированных

писаний, выдвигает наиболее оправданный критерий для датирования их после решающего поворота в 1527-28 годах.

Несомненно, что перед Базелем П. написал работы о “мирской теологии (lay theology)” ещё в 1524 году (G 3).

Касательно аргумента, что алхимические и натурфилософские работы, такие как Archidoxis были пре-Базельскими,

см. Udo Benzenhöfer, “Zur Archidoxis-Schrift des P.,” в Nova Acta Paracelsica N.F. 19 (2005): 105-124; ср.

Benzenhöfer, Studien zum Frühwerk des Paracelsus im Bereich Medizin und Naturkunde [Münster: Klemm & Oelschläger, 2005], 205f. Касательно критики монографии Benzenhöfer, см. мой предстоящий обзор в Bulletin of the History of Medicine (лето 2007).

8

года прочно укоренилась в основание, которое он нарушил, и неистово культивировал в том

городе, хотя с удручающе противоречивым результатом.

Das Buch Paragranum

План в отношении четырёх-столпного основания медицины предшествует нашему Paragranum.

Ключевое упреждающее упоминание встречается в его Deutsche Kommentare zu den Aphorismen des Hippokrates (German Commentaries of Hohenheim on the Aphorisms of Hippocrates). Здесь

четвёртый столп всё ещё дан, как “physica” или “медицинская наука”. Комментарий касательно

слов “experimentum fallax” в первом Афоризме10

выявляет такое замечание:

Also ist die arznei im anfang gestanden, das kein theorica gewesen ist, alein ein erfarenheit: das laxirt, das constipirt; was aber, wie aber, ist verborgen gewesen. darumb ist einer verderbt , der ander gesunt worden. so aber iez theorica da ist, so ist es nimer also. scientia get für und ist nimer experimentum fallax. Das macht die theorica medica, die in vier seulen stehet: philosophia, astronomia, alchimia und physica. (S 4:497)

Это то, какой была медицина в начале, когда ещё не было никакой теории, но только

опытность: это действует, как слабительное; то действует, чтобы вызвать запор; но, что это

было и как оно действовало, при этом пребывало скрытым. Вот почему один пациент был

загублен, а второй возвратил здоровье. Однако, теперь, когда теория присутствует, это

более не так. Наука продвигается, и нет больше обманчивого опыта (experimentum fallax). Это следует из медицинской теории, которая опирается на четыре столпа: философию,

астрономию, алхимию и physica.

Хотя это перекликается с ad fontes (к источникам) Гуманизма, Парацельс не касается

восстановления текстов или документальных источников древней медицины11

. Его толкование

Гиппократа рационализирует его собственную разработку новой медицинской теории в духе его

реформаторской эпохи и в соответствии с его Базельским учебным планом июня 1527 года. В нём

он обещал восстановить медицину “ad pristinam suae autoritatis laudem (её авторитет в прежней

славе)”, очищая от её грубых отложений и серьёзных ошибок (S 4:3).

В Базеле взяли верх защитники Галена. Они насмехались над горе реформатором с

сатирическим приветствием, адресованным тенью Галена к “Cacophrastus”. У отвергнутого

реформатора не лучше обстояли дела в Нюрнберге в 1529 году. Провал его усилий провести в

жизнь его новое учение привело его к тяготению более широкой теории медицины. В черновиках

и писаниях, предвосхищающих “столпы” Paragranum, оскорблённый учитель окружает себя

публицистической контратакой на устоявшиеся медицинские теории Галена и Авиценны и их

Аристотелевское обоснования12

. Его согласованный ответ требует далеко идущую реконцепцию

10 Афоризм гласит в полном виде: “Жизнь коротка, а Искусство долговечно; кризис быстротечен; опыт обманчив и

суждение затруднительно. Не только врач должен быть подготовлен делать то, что правильно сам, но также побудить

пациента, обслуживающий персонал, и внешне сотрудничать” (HW 131). Что касается обсуждения комментария П.

относительно Гиппократа, см. Udo Benzenhöfer и Michaela Triebs, “Zu Theophrast von Hohenheims Auslegungen der ‘Aphorismen’ des Hippokrates,” в Parerga Paracelsica: Paracelsus in Vergangenheit und Gegenwart, ed. Joachim Telle (Stuttgart: Steiner, 1992), 27-37. Авторы отмечают, что, всё же П. был, в общем и целом, признателен

авторитету Гиппократа, “Gänzlich im eigenen Horizont legt Hohenheim die ‘Experimentum-fallax’ - Stelle aus” (36). 11 Другие заявления в его писаниях противоречат этой оценке древней классической медицины посредством

постулирования ещё более древнего Адамова искусства исцеления (см. S 7:370). 12 Есть весомые доказательства того, что Paragranum и Opus Paramirum были в плане. Paramirum ожидается

упоминаниями предстоящих “paramiran” работ; Paragranum упоминанием “столпов” (“seulen”) медицины, как

части развивающегося синтеза идей. Andere Ausarbeitung über Terpentin, samt Abhandlung über den Honig (S

2:177ff.), работа частично подобна Von den natürlichen Dingen (S 2:59ff.), смешение небесных с растительными

действиями и астрономических сил с алхимическими арканами (arcane). Кроме того, они содержат первобразы для

понимания Парацельсовых mumia и manna (“terpentin” 183; “honig” 196). Относящейся черновик заканчивается

анонсированием плана, названного “lumen apothecariorum” (203), приписываемого истинную медицину и мудрость

Христу, и утверждающий, что Бог создал “die vier natürliche seulen, als in philosophiam, astronomiam, physicam und alchimiam (четыре природных столпа в качестве философии, астрономии, медицинской науки и алхимии)” (S

2:203). Это указание промежуточного развития, в котором “столпы” появились из другого проекта, который был,

9

медицины и связанных с ней дисциплин. Всё приобретённое в его университетских изучениях,

подготовках Базельского университета, алхимических экспериментах или теологических и

экзегетических спекуляциях, приведено к обслуживанию этой всеобщей реформы. Генезис его

ответа может быть прослежен второстепенными аллюзиями и обличительными речами,

ссылающимися на конфликт Базеля и Нюрнберга. С начала 1530 года до завершения цикла работ

“paramiran”, Парацельс пытается сформулировать теоретические основания своей новой

медицины в сочинениях, переведённых здесь.

Отвергая Авиценну и Галена, Парацельс перешёл Рубикон. Первая книга и раздел Канон

Авиценны были основополагающими для академической медицины, располагая её в иерархии

искусств и излагая, воспринятое медицинское понимание философии, физиологии и режима13

.

Его отрицание угрожало подорвать медицинскую программу, которое он начал задумывать в

Базеле и всё ещё стремился распространять. Его новая “theorica medica, die in vier seulen stehet (теория медицины, которая стоит на четырёх столпах)” должна быть всеобъемлющей. Проект

разработки новой теории стал ещё более центральным, взращённый духом эпохи. Лютер бросил

вызов укоренившемуся авторитету Римской Церкви возвращением к истинному истоку всей

теологической авторитетности. Парацельс попытался сделать то же самое в пределах своей

сферы.

Первый Столп, Философия

Его новая медицинская теория могла опираться только на авторитет самой природы: “Кто

лучший учитель, чем сама природа?” “Теперь мы пришли к выводу, что врач должен быть

обученный природой, мы должны спросить, какова природа кроме философии? Какова

философия, если не считать невидимую природу?” (H 2:23) Природа является воплощением

истины, созданная подобно Священному Писанию Богом. В некотором смысле, характерном для

Парацельса, натурфилософия приводит человека к познанию самого себя: “Это то, какова

философия: [вещи] находятся в человеке также образом, как они находятся извне, неосязаемо,

как, как будто смотришь на себя в зеркало” (H 2:24). Значительные требования предъявляются

теории Микрокосма и Макрокосма: это разрешит вопросы определённых лечений в известной

мере, которые теории градусов или гуморов не могут (H 2:28). В интерпретации взаимосвязи

Микрокосма к Макрокосму, как родителя к ребёнку, автор включает исток человеческой жизни и

медицинской мудрости в свой аргумент: “эта мудрость даётся parentes microcosmi [для того,

чтобы они] признали microcosmus, как их сына” (H 2:25-26).

Следуя этим же рассуждением, он отвергает медицину, основанную на обратном лечении. В

медицине подобное должно излечивать подобное. Это основано на христианском понимании

автора милосердного Бога. Такое же самое отношение распространяется на номенклатуру

болезней. Они должны быть известны макрокосмическим указанием, основанным на их лечении:

“Следовательно, природный врач понимает, каким образом в большом мире анатомия может быть

возможно, не реализован, предполагая, что это могло быть одним из самых ранних упоминаниях на замысел

Paragranum. Фрагмент работы Von hinfallenden Siechtagen der Mutter, который предваряет тему работы о матке

(matrix), воспроизведённой здесь, обращается к Базельским оппонентов Парацельса и неоднократно обещает

введение к “philosophei und astronomei … dan dieselbigen zwei sind die theorik und die ganz verstendnus” (S 8:320,

339, 340, etc.). Здесь медицинский авторитет приписывается к “theoric von got bekant,” “теории, познанной от Бога”

(341). Алхимия является неотъемлемой частью медицины, хотя она не называется здесь, как “столп”. Эти и другие

упоминания показывают, что план обновления медицины на основе учения Парацельса о “столпах”, был на этом

этапе, как первостепенным, так и в состоянии изменения. 13 Нэнси Сирейзи (Nancy Siraisi) описывает неизменную фундаментальную важность Канона Авиценны от средних

веков до конца нашего времени: “Краткий текст Канона 1.1 имеет не малое значение в истории образа мышления о

философии медицины и физиологии. В течение нескольких сотен лет этот раздел предоставлял студентам-медикам и

другим, последовательный и хорошо сделанный обзор, в основном, фундаментальной Галеновой физиологии в

контексте Аристотелевской натурфилософии, и с кратким изложением некоторых ключевых понятий схоластической

медицинской мысли. В университете медицинский курс обучения включал первую книгу Канона, и особенно первый

раздел этой книги, был ранее принят, как учебник theoria, ветви медицины, которая знакомила неофита с природой

медицинской науки, положением медицины в иерархии искусств и наук, и соответствующем отношении медицины и

философии, а также с основными принципами физиологии, патологии и режима” (ARI 10).

10

рассмотрена, как в малом [мире]. Ты должен сказать, что morbus (болезнь) состоит [из]

pulegium” [ароматическая трава, полей (мята болотная)] (H 2:27), то есть, болезнь должна быть

опознана её действительным растительным лекарственным средством.

Второй Столп, Астрономия

Это смелое начало вскоре вынуждает Парацельса предпринять корректировки, которые

изменяют смысл его терминов. Уже в определении философии, как природы невидимой, он

определяет астрономию в верхнюю часть природного космоса. Это вынуждает его переназначит

философию к нижней части космоса, таким образом, реконфигурируя её из целого к части.

Астрономия связана с верхними элементами воздуха и огня, философия с нижними элементами

земли и воды. Это также приводит идею parentes microcosmi к развитию. Звёзды являются

“отцом” человеческого существа. Элементы часто характеризуются, как материнские: “mütter”

или matres. Поскольку отцовские astra (звёзды или небесный свод) и matres (элементы)

присутствую в верхней, а также нижней сфере космоса, то значение иерархической парадигмы

переходит от пространства к порождающей силе. Astra являются высшими, поскольку они

выполняют активную роль в порождении и преобразовании, по сравнению с пассивной ролью

элементов. Заумная и развивающаяся схема Макрокосма и Микрокосма показывает

порождающую парадигму в своём корне.

Для медицинской теории такое положение дел подразумевает космическое взаимодействие и

невидимость процессов. Галенова медицина обосновывалась, в определённом смысле твёрдым

эмпиризмом, на гуморах и их соответствующих элементах. Всё это было ограниченным для

сторонника алхимической медицины. Парацельс противопоставляет, выявляя арканы

космических действий, которые проявляются в приостановленном состоянии небесного свода или

в его проявленном влиянии. Это делает вероятным вывод о сравнительно утончённых процессах в

области медицины и человеческого существа. Наличие этих процессов подтверждается иначе

необъяснимым феноменом, таким как, прозрачность кристалла или структурированная суспензия

желтка внутри яйца. Более поздней является его излюбленная модель, что касается

структурирования суспензии внутренней сферы космоса (H 2:45).

Более того, то, что мы выявляем во внешнем проникновении элементально-гуморального образа

вещей, является тем же самым, как таковые действия нашего выявления: astrum или скрытой

силы звёзд (H 2:46). Точно так же, что подобное излечивает подобное, подобное выявляет

подобное. Так как небесный свод находится в отцовском отношении к человеческому существу,

то ментальная регрессия для сирот Адама превращает метафору в буквальное родство.

Родительское начало Адама лежит в limbus, из которого был создан человек. Более тонкая

субстанция, чем сгусток земли, оно вобрало само вещество звёзд. Несмотря на то, что иногда оно

упоминается, как источник того, что является самым величавым в человеческом создании, здесь

limbus к тому же, по-видимому, семя всех болезней, которое поражает человеческих существ (H

2:49).

Понимание природы в свете богооткровенной истины является корнем самопознания (H 2:53).

Назначение философии, астрономии и космографии лежит в пределах человеческого существа.

Без контекстуализированного понимания, предоставляемого этими дисциплинами для всех

медицинских применений, лекарств и процедур, они бесполезны. Процессы происходят во

времени, а небеса являются олицетворением времени. Игнорирование или отклонение новой

медицины предполагает навлечение на себя несчастья.

Третий Столп, Алхимия

Алхимия является искусством. Как таковое, она разделяет растущий авторитет всех искусств.

Они достигли поразительного мастерства в доведении и очистке вещей, которые даёт природа в

незавершённом состоянии или сырой форме. Без алхимии, медицина должна была бы остаться в

своём примитивном состоянии. Алхимия в состоянии усовершенствовать материалы, так как она

понимает астрономические аспекты медицины. Алхимия направляет или проводит звёздные силы.

Это искусство, которое находится в самой природе, в переваривающей способности желудка или

во внешнем “желудке”, в другом месте, названное археусом (archeus), который преобразовывает

11

вещи, и в имманентном scientia, которая ведёт эти процессы. Косвенно исправительная,

алхимия господствует над arcana. Они превосходят разрушаемое corpora, как душа превосходит

тело (H 2:66, ср. 53-55). Как хозяин над временем и процессом, алхимик знает о mumia. Оно

излечивает или предохраняет, мумифицированный или мумифицирующий материал. Его не

нужно искать повсюду среди невежественных людей. Оно может быть найдено под боком в

природе (H 2:68). Алхимик ставит невежественного аптекаря в неловкое положение.

То, что написано такими традиционными авторами, как Плиний и Диоскорид, подлежит

проверке алхимиком (H 2:70). Его преобразующая роль контрастирует со смешиванием и

скрыванием, предпринятыми аптекарями. Алхимия может оказывать исцеление яда (H 2:76).

Четвёртый Столп, Proprietas или Присущее Качество (Virtue)

Обсуждение Парацельсом proprietas – четвёртое основание медицины, отсутствующее в более

ранних упоминаниях о столпах. Здесь он подчёркивает Христоподобную роль врача,

подразумеваемую в его предшествующих замечаниях. Лже-врачи – фарисеи, лицемеры и

лжепророки. Истинный врач осуществляет апостольское служение. В соответствии с паттерном

подобное исцеляет подобное, и подобное познаёт подобное, исцеляющие качества, используемые

в медицине, требуют этического качества врача (H 2:86). Обширная аллюзия автора на семя,

которое должно умереть в земле для того, чтобы произрос плод, здесь выявляет предсмертное

состояние дел в медицине и их неизбежном восстановлении (H 2:89). Истинный врач преуспевает

в знании всех чудес природы, будь то проявляющиеся в алхимических процессах или в громадной

пропасти (H 2:92). В заключение автор заявляет, что истинный врач повелевает знанием и

изучением захватывающий дух всеобщности (H 2:92). В силу этого всеобъемлющего

совершенства, истинный врач пробуждает веру и доверие в чудодейственную силу Бога —

основного агента исцеления (H 2:95).

Das Buch Paragranum является теорией дисциплин, сравнимой в этом отношении,

предположительно, с ранней Volumen Paramirum (Entien-Schrift), черновиком, в котором были

объяснены пять сущностей болезни (entia)14

. Paragranum также предвосхищает более сложную

организацию дисциплин в Astronomia Magna. Кроме того, и в объединяющих филисофию,

астрономию и алхимию, и в рассматривающих алхимических и травяных сил, как если оба были

на том же самом плане, Paragranum соответствует тенденции смешивания категорий в

черновиках Базельской эпохи, De Gradibus и De Modo Pharmacandi (S 4), подобная

конфабуляция в Herbarius и Von den natürlichen Dingen (S 2), или в его критическом

комментарии на поэмы о лечения травами псевдо-Макра (S 3). Парацельс пытался соединить

алхимическую и травяную медицину на более практическом уровне в Базеле. Paragranum резюмирует задачу теоретическим размышлением о связи дисциплин. Работы “paramiran”,

которые следуют, продолжают связь дисциплин, рассматривая основную природу процесса,

рождения, трансформации и отношение видимого мира тела к невидимому миру живого духа.

Opus Paramirum

Важность поддержки или патронажа для странствующего врача и автора, и его экспансивных

посвящений “Доктору и Бургомистру Иоахиму Вадиану” (Vadianus), предполагает, что писания

из Санкт-Галлена (St. Gall), возможно, могли быть созданы, чтобы обратиться к потенциальному

спонсору и медицинскому коллеге, известному среди Гуманистов и протестантских

14 Поскольку причины болезни многообразны, поэтому существуют медицинские “отделения”, адресованные им.

Есть частичное соответствие между субстанцией-причинами (entia) болезней в Volumen и дисциплинами,

изложенными в Paragranum: ens astrale и ens venale в более ранней работе соответствуют медицинской астрономии

и алхимии, соответственно. Naturales в медицине являются последователями Галена и Авиценны (S 1:167), чья

гуморальная медицина должна быть преодолена новой философией, которая воспринимает природу во всей полноте,

как её учитель. Ens spiritale предвосхищает трактат о “Невидимых Болезнях” (см. ниже), супернатурализм, который

не является божественным. Божье ens deale указывается во всех писаниях Парацельса, относящееся либо к теологии,

либо к божественным источникам излечения и соответствующее апостольскому служению врача.

12

реформаторов15

. Этот тезис нельзя ни исключить, ни преувеличить. В некоторых отношениях

Санкт-Галленовские писания откровенно направлены против традиционных верований и поэтому

являются недостаточной хитростью, для того, чтобы снискать расположение такого солидного

объекта почитания. Есть более прочные основания для признания Opus Paramirum и

сопутствующих работ, как долгожданное и неоднократно предвещаемое “paramiran”,

краеугольного камня его корпуса. Речь идёт об указании, что анонсируемые предстоящие писания

будто бы принципиального значения для всяческих важных вопросов (см. примечание на H 1:67).

Писания, которые несут это название, предлагают обоснование для медицинской алхимии,

которая разрозненна, но, несомненно, она соотносится в теологии и Священном Писании.

Изложение начинается возвеличиванием огня. Он является инструментом и посредником

алхимика, но также и сущностью природы в качестве процесса, средства для утверждения

истины, и формы Божественного откровения: “огонь является тем, что делает видимым то, что

является затемнённым” (H 1:69). Посредством огня “наука”, сокрытая в природе, становится

явной. Изложение чрезвычайно богато ссылками к Евангелию. Tria prima или три субстанции

занимают несколько первых глав. То, что паттерн природы, воплощённый в тройке является

триединым остаётся неявно определённым. Это разъяснено в другом писании цикла (G 3:63).

Хотя огонь относится к практике алхимика, автор остро ощущает опасность обобщения от

частности к всеобщности. Глава Два утверждает, что это не сделанное наугад

экспериментирование, но правильнее изучение Макрокосма, который раскрывает тайны природы:

“прежде всего, врач должен знать три субстанции и все их свойства в большом мире, ибо тогда

врач выявит их также в человеческом существе” (H 1:73-74). Автор принимает философскую

терминологию prima и ultima materia, но он также утверждает, что prima materia mundi соответствует “fiat (активной и действенной мысли)” Зарождения, “да будет” Творца.

Следовательно, в корне природы, как процессе, лежит тайна Божественной Воли. Как субъект

медицины, человеческое существо состоит из трёх субстанций sulphur, mercurius и salt, которые

изначально собраны воедино в субстанции, названной limbus. Кроме того, элементы matres. В

конце Главы Два, автор предлагает негуморальную реконфигурацию болезни, как органическую и

“мужскую” в её происхождении из limbus: “Нужно правильнее констатировать, что всякое

мужское качество найдено в болезни, и то, что это справедливо названо мужчиной: как оно с ним

рождено от совершенного limbus, так [оно является] также с болезней” (H 1:77-78).

Так как основная тенденция умозрений Парацельса идёт к признанию природной

множественности вещей, то он обращается в Главе Три к разновидностям sulphur и проводит

соответствующую реконфигурацию своей модели природы в качестве процесса. Огонь, который

воспламеняет sulphur, является звёздным и поэтому мужским. Множественность в пределах

природы понимается, как сама делимость, которая устанавливает её разрушимость: “Всё же

причина, что все эти вещи являются такими заблудшими и разнообразными является следующим.

Это то, что Христос говорит: любое царство, которое разделено само по себе, исчезнет: ибо

только царство во Христе сохраняется; оно не является временным. На основании этого, тело не

15 Paracelsus. Arzt und Prophet Пирмина Майера (Pirmin Meier) (Zurich: Pendo, 1998) (русский перевод с немецкого

Е. Б. Мурзина, “Пирмин Майер, Парацельс - врач и провидец” издание Новый Акрополь, Москва, 2014г., прим. G.

Z.) обсуждает Парацельса в Санкт-Галлене. Ни прибытие Парацельса, ни дата отбытия не являются бесспорными. Об

общем знакомстве с Вадианом и об отсутствии доказательств, что оба встретились, см. Conradin Bonorad, Joachim Vadian und der Humanismus im Bereich des Erzbistums Salzburg (St. Gall: Fehr, 1980), 175-76. Несовместимость

новой медицины Парацельса с гуманистической медициной Вадиана можно заключить из Werner Näf, Vadian und seine Stadt St. Gallen (St. Gall: Fehr, 1944), “Doctor medicinae” (146-59), и Vadian als Arzt Бернарда Милта (Bernard Milt) (St. Gall: Fehr, 1959). О роли Вадиана в реформации Санкт-Галлена, см. Gordon Rupp, Patterns of Reformation (Philadelphia: Fortress Press, 1969), “Vadianus and Johannes Kessler of St. Gall” (357ff.). Парацельс находился в

городе во время критического периода, между решающими сражениями за отделение церкви от государства и удалением образов в аббатстве, и смертью Цвингли в сражении и возвращении аббата в 1531 году. Предыстория

находится в Bruce Gordon, The Swiss Reformation (Manchester: Manchester University Press, 2002), 89-92 (о Санкт-

Галлене и анабаптистком Базеле см. 202-05). Парацельс был, возможно, привержен реформации, чей ранний пыл

против религиозных пережитков соответствовал взглядам Парацельса, выраженный в Санкт-Галлене. См. Ernst Götzinger, Joachim Vadian, der Reformator und Geschichtsschreiber von St. Gallen, Schriften für Reformationsgeschichte 13 (Halle: Verein für Reformationsgeschichte, 1895), 16.

13

является вечным, но временным; а так как оно является временным, то оно должно исчезнуть” (H

1:80-81).

Глава Четыре отвергает традиционное понимание болезни, как составное и гуморальное.

Противостоит этой концепции звёздное влияние. Глава Пятая посвящена концепции образа. По

существу, это предполагает, что подобие является ключом к природе и свойствам вещей, к

человеческому существу, к болезням и к растениям или цветам: “тот, кто имеет болезнь с

анатомией розы должен радостно видеть перед своими глазами, что Бог предоставил ему

медицину вида (kind), что противостоит ему весело и это помогает радостно и с утешением. То

же самое верно для лилии, лаванды и вообще всех вещей” (H 1:89). Цитаты из Евангелия вновь

подтверждают, что целебная сила подобного действия на подобное коренится в Божественной

милости.

Глава Шесть изменяет и адаптирует концепцию анатомии к медицине подобия и алхимии.

Целебные силы в вещах не доступны роду анатомии, которая основана на физической диссекции.

“Роза великолепна в своей первой жизни; и она украшена своим вкусом…. Она должна сгнить, и

умереть, как таковая, и вновь родиться: Только тогда ты можешь говорить об управлении её

медицинскими силами” (H 1:92). Анатомия, основанная на диссекции, относится только к

microcosmus localis (H 1:93). Однако существенные преобразующие силы лежат в трёх

субстанциях. Есть три “анатомии”: две вышеупомянутые и третья, анатомия смерти. Признание

их форм и смыслов напоминает о чудесах, явленных во Христе (H 1:95-96).

Глава Семь посвящена понятию подобия вопреки очевидному. Даже там, где подобие не

очевидно, её семя всё ещё присутствует. Природные процессы высекают его и образ вещей

посредством переваривания и присущим качеством силы Творца в их соответствующих формах

(H 1:98-89). Поразительность жизне-поддерживающих процессов вдохновила автора

постулировать теологически обусловленный парадокс двух человеческих тел, который является:

“мы имеем два тела в некотором смысле, и всё же только одно тело, но вновь созданное в

двойном виде: в семени и в питании” (H 1:100). Два тела являются функциями справедливости и

милости: первое является врождённой, второе постоянно обновляемо (H 1:101).

Глава Восемь подробно останавливается на теме этих тел и добавляет к ним то, что основано на

правилах медицины regimen sanitatis или диеты. Это контрастирует с медициной, воплощающей

милость Христа, медицины, находящейся под управлением Парацельсианского врача. В

противовес ложной медицины, которая в настоящее время практикуется, новая медицина

позволит Божественной mysteria и magnalia стать проявленной. Автор увязывает новую

медицину в пределах прогрессирующего раскрытия, которое охватывает чудеса Ветхого Завета и

гигантов.

Глава Первая Книги Второй переносит концептуальную динамику tria prima от трёх аспектов

горения к таковым органического образования с следствиями для понимания болезни в качестве

процесса. Это поддерживает намеченный переход от медицины элементальных гуморов или

количественных градусов к новой медицине, основанной на органических индивидуумах и

преобразованиях, произведённых тайными силами. Глава вторая расширяет новые концепции

заболеваний и излечения путём включение привязок к травам и алхимиико-звёздных сил. Он

прибегает к космическим измерениям всех процессов и к полюсам искупительных перерождений,

с одной стороны (H 1:111-12), и восстанию Люцифера, с другой (H 1:113). Одновременность

ссылок усложняет изложение, но также увеличивает его авторитет. Глава Три выказывает

лечение, которое охватывает всё сущее: “Так является великое compositum (составное). Это

означает, что истинная медицина исходит … из небес и земли и из всех элементов и из их сил ”

(H 1:119). Спагирическое искусство алхимика вызывает работу сепарации, осуществлённую

Творцом в Зарождении. Глава заканчивается ярким представлением всевозможных внутренних

механизмов смерти, персонифицированных в качестве скрытного вора.

Главы Четыре по Шестой возвращают к плану преобладания алхимического описания болезни,

как природного процесса. Эти главы могут быть мостом к следующему трактату о болезнях

tartarus (тартара). Глава Семь затрагивает тему врождённых болезней, тем самым

предвосхищая предстоящую работу, посвящённую женской медицине. Для Парацельса зачатие и

деторождение является самой сутью женщины. Глава Восемь начинается с выявления

14

“невидимого тела”, тем самым предвосхищая неизбежную тему следующего трактата из Санкт-

Галлена, о так называемых “невидимых болезнях”.

Взаимосвязанность писаний 1531 года, начинающаяся с двух книг Opus Paramirum, показывает

ослабление относительно медицинского содержания этих работ. Их установленные связи

являются более значимыми в терминах христианского гуманизма автора и его частых

расширенных аллюзий из Библии. Все науки и искусства кульминируют в человеческом

существе. Изучение человеческого существа является изучением человеческого происхождения.

Как излагает Книга Бытия, человеческое происхождение лежит в творении мира и Адама, и в

детородной роли, назначенной женщине. Изучение Макрокосмической природы или

человеческой конституции в свете истины выходит за пределы феноменальных вещей к

невидимому порядку души и к чудесным силам Бога. От начала до конца, Санкт-Галленские

писания полагаются в большей степени на предпосылку, что выше — невидимое, небесное и

божественное — силы могут быть выведены из видимых вещей, будь то конечный человеческий

Микрокосм или внешняя природа Макрокосма.

Tria prima, которая является центральным в Opus Paramirum, предвосхищаются в медицинских

и алхимических писаниях, по крайней мере, начиная с Базеля. Важные дополнительные

обсуждения трёх находится в Von den natürlichen Dingen (S 2), Von den ersten drei Principiis, De Natura Rerum (S 3), De Generationibus … Elementorum, the Meteorum (S 13) и других писаниях.

Их теологическое значение было также объяснено в De Genealogia Christi (G 3:63), примерно

совпадающая по времени работа, в которой свет природы и вечный свет приписаны тому же

самому источнику в Святом Духе (73). Представленная сила tria prima закладывает основу

анализа болезни, как процесс, с tartarus, как патогенное олицетворение неудавшегося или

прерванного процесса. Но, несмотря на несколько безрезультатных усилий автора,

всеобъемлющая система классификации болезней не разработана на основе tria prima и их

взаимоотношений.

De Morborum Origine et Causa (О Тартарических (Tartarus) Болезнях)

Трансформирующее и дигестирующее искусство алхимии является сигнатурой искусства

медицинского, автор которой понимает саму природу как носительницу Макрокосмического

желудка или archeus, органа дигестии и трансформации. Поэтому, не удивительно, что болезни,

ассоциированные с изображением tartarus, настолько заметны, что их обсуждение приближает

основную цель, анонсируемую при приближении работы “paramiran”: описание происхождения

всех болезней (ср. S 8:105). Для понимания данной работы о tartarus, важно принять во

внимание, что это подразумевает процессы дигестии от таковых алхимических лабораторных

процессов. Такие процессы и не-тартарический (non-tartaric) камень рассматриваются в Шестом

Трактате на основе Макрокосмических процессов в природе. Микрокосм и Макрокосм

представлены ассоциацией подобного с подобным и рассмотрением природы в соответствии с

tria prima — подобие природы с её Создателем — подразумеваемы в рамках настоящего

обсуждения, но здесь они менее выделены. Наблюдаемые процессы излагаются.

С относительно немногими отступлениями, трактат о tartarus следует ясному очертанию.

Первый трактат знакомит с проблемой выведения отходов определённых видов питания. Второй

обсуждает tartarus в отношении выведения твёрдых отходов; третий в отношении мочи;

четвёртый в отношении других органов, которые придерживаются своей собственной дигестии и

выведения; и пятый в отношении тех же самых процессов, как они происходят в крови, плоти и

мозгу. Шестой трактат переносит внимание от человеческого тела к Макрокосмическим или

метеорологическим эквивалентам процессов связанных с образованием tartarus и других камней.

Этот трактат о происхождении болезней от tartarus оглядывается ко многим предыдущим

обсуждениям — Von den podagrischen Krankheiten (S 1), Brüchstück vom Wein (S 2), Das 6. Buch in der Arznei: von tartarischen Krankheiten (S 2), Базель Vorlesung über tartarische Krankheiten и

связанные материалы (S 5) — а также будущему Das Buch von den tartarischen Krankheiten an Pfarrer von Brant in Eferdingen (S 11) 1537-38 г. В настоящей работе теологические аллюзии во

15

многом подсознательные, ограничивающиеся тем, что термин tartarus может намекать Ад и, что

тайные духи направляют процесс дигестии, как Божественный Дух процесс творения.

О Matrix

Отношение наблюдения к теории практически противоположное в трактате о matrix. Женщина

понимается, как дающая рождение “matrix (лоно)” потомства, как “меньший мир”, занимающая

место после природного Макрокосма и мужского микрокосма. Парадигма герметично

изолированной материнской сущности женщины опирается на Книге Бытия (Genesis). Женщина –

поле, на котором посеяно семя (H 1:195). Мистерия порождающей matrix у женщины

равносильна мистерии самого человеческого происхождения (H 1:201). К тому же, matrix

подобна туманным водам, над которыми Дух Божий парил в Книге Бытия 1:2 (H 1:202). Мужской

эквивалент matrix - limbus или prima materia человеческого существа (H 1:204). Подобие,

Микрокосм и Макрокосм – организующий принцип мышления Парацельса. Дающая рождение

matrix, как подобие творения мира в Книге Бытия расширяет это рассуждение так, что

человеческое зачатие и рождение проявляется, как Микрокосм космогонии. К тому же, так как

элементы также понимаются, как matrices или “матери (mothers)”, то работа по существу

расширена и воплощает космологию Парацельса.

Библейские и Макрокосмические парадигмы доминируют в обсуждении. Менструация

представляется мифическим сравнением с морями и потоками (H 1:207) или с плодоносящим

деревом (H 210). Suffocatio matricis и caducus приведены, как парадигматические примеры

женских недугов (H 1:226ff.). Их презентация в своих писаниях характеризуется, как вклад

Парацельса в древний и спорный диагноз женской истерии. Здесь – это вопрос оправдания его

медицинской теории, как целое. Поскольку трактат смещает свой центр тяжести к

метафизической аргументации, то автор использует специальный и особый характер,

приписываемый гинекологии, как дубинке для сокрушения универсализации или безгендерной

тенденции общепринятой медицины. Не только все болезни или лечебные свойства растений и

субстанций разнообразны и уникальны. Женщина неистощимый источник зарождения также

отличается от мужского стандарта человеческого существования.

Работа переделывает три темы, обоснованные в другом месте: 1. писания о зарождении

человеческого существа подробно изложены в Das Buch von der Gebärung der empflindlichen Dinge in der Vernunft и в подобных или аналогичных фрагментах Ein Büchlein (Philosophia) de Generatione Hominis (S 1:241ff., 287ff.); 2. тема Von hinfallenden Siechtagen der Mutter (S 8) и

другие писания, посвящённые caducus или “fallend”, в той части, в которой они относятся к

женской болезни; и 3. тема третьей и четвёртой глав (Танец святого Вита и suffocation intellectus

соответственно) в Das siebente Buch in der Arznei, Von den Krankheiten, die der Vernunft berauben (S 2:407-19). Примечательно, третья глава Das siebente Buch, может быть

интерпретирована, как прототип последней работы, переведённой в этом томе.

О Невидимых Болезнях

Впрочем, отдельная работа, трактат о “Невидимых Болезнях” относится непосредственно к

предыдущим писаниям. Автор начинает, заявляя, что, после завершения предыдущих “трёх книг

при свете природы” (H 1:238), он сказал достаточно о недугах видимой и физической части

Микрокосма. Он поэтому приступает к новой цели, касающейся того, что невидимо

(“unsichtbar”) и всё же ощутимо и осязаемо (“greiflich”) (H 1:239). Относительно этой цели, мы

все сравнимы со слепыми, кто трогает и схватывает вещи, которые не видимы им (H 1:239).

Это своеобразное вводное утверждение предполагает, что то, что грядёт, подразумевает сферу

духа, в которой влияние света природы должно быть распространено от видимой до невидимой

реальности. Автор заявляет, что “мы должны учесть, что каждого [рода] practica должна вытекать

из theorica” (H 1:244). Теологические соображения преобладают в “невидимых болезнях”. Хотя

он относится к ним, как “Geisteskrankheiten (психическим болезням)” (H 1:244), всё же они

недуги духа или духов, а не внутренними психическими расстройствами. Как и все другие

события и дела творения, невидимые болезни также раскрывают чудодейственные силы Бога (H

16

1:242-43). Когда автор заявляет, что мы, кто ограничен видимым светом природы, находим

невероятным, что люди могут быть одержимы дьяволом и всё же спасены Христом (H 1:243), то

его слова перекликаются со многими примерами одержимости духом и изгнанием бесов в Новом

Завете. Объединяя медицинские и религиозные вопросы в каждой из своих книг, О Невидимых

Болезнях предлагает медико-духовный диагноз религиозных проблем критической фазы

Реформации.

Книга Первая рассматривает те вещи, которые случаются с людьми через верования. Верование

или вера (“der Glaube”) обладает сверхъестественной силой, отличной от истинного верования в

Бога или Христа. Этой силой нельзя злоупотреблять, испытывая или искушая Бога (H 1:246ff.). Верование может вызвать заболевание (H 1:250ff.). Злоупотребление верованием приводит к

суеверию святых, как агентов здоровья и болезней (H 1:255). Автор обсуждает несколько

болезней, которые носят имена святых. Он описывает сверхъестественное облачение верования,

которое фактически порождает их (H 1:260ff.) и заканчивает примечательным объяснением танца

святого Вита (H 1:263ff.). Видения – манифестация верования, проявленные патогенным путём (H

1:268).

Книга Два (De Impressionibus Coeli Occulti) отсутствует. Книга Три обращается к предмету,

который привлекает внимание философию Ренессанса и туманно изложенный акцент Реформации

об искупительной силы веры: воображение, как сверхъестественная сила, которое тем или иным

образом переходит между духом и телом, так что первое воздействует сверхъестественно на

последнее (H 1:269ff.). Воображение имеет особое влияние на зачатие, беременность и

деторождение. Оно есть ментальное намерение или план, который может приобрести реальную

физическую силу (H 1:272ff.). По существу необъяснимое действие воображения сопоставимо с

действиями в астрономических, метеорологических, магнетических или алхимических сферах,

которые также бросают вызов объяснениям, основанным на здравом смысле (274ff.). Кроме того

сексуальное желание и его сопутствующие фантазии, подверженные омерзительной

похотливости, благоприятствуют incubus (инкубам), succubus (суккубам) и другим

неестественным посредничествам зачатия (H 1:282ff.). Против этого сумеречного духовного

царства, супружество является серьёзной мерой предосторожности, когда целомудрие

недосягаемо (H 1:286).

Книга Четыре (H 1:288ff.) отвечает двойственным образом на распространённые представления

магии образа (image magic), исцеляющие силы мест паломничества и мощи святых. Парацельс

остался бы искренним христианином, выступая против почитания святых. Впрочем,

реформаторски настроенный, он выдвигает свой собственный супернатурализм mumia. В своих

заумных и запутанных рассуждениях, его применении принципа similia à similibus (подобное подобным) к Творению возвращает его проекту характерную меру последовательности (ср. H

1:290, примечание).

Книга Пять (306ff.) предпринимает неоднозначное исправление магических “символов”.

“Поэтому, моя цель – описать силы имён и слов, произносимых ли или написанных, и как [эти

силы] возникают” (H 1:307). Он рассуждает по библейскому обоснованию об обращении

магических сил сатанинского врага служению человеческим целям. Хотя его обсуждение

незначительное для удовлетворения нашего любопытства о магических практиках в его время, всё

же его предостережения и инсинуации предлагают вызывающее воспоминание повторение сферы

непознанного между Богом и Сатаной в эпоху Мартина Лютера и доктора Фауста.

Писания, тематически связанные с работой о Невидимых Болезнях, включают Четвёртую Книгу

(“ens spiritale”) из Volumen Paramirum (S 1:215ff.), которая обсуждает использование образов и

символов; The Seventh Book on Medicine (Das 7. Buch in der Arznei — S 2), Восьмую Книгу из Von Ursprung und Herkommen der Franzosen (S 7), “Мюнхенскую Mantischer Entwurf” (S 10), De Imaginibus и De Meteorum (S 13); и, особой важности, несколько трактатов в Philosophia Magna

(S 14): De Virtute Imaginativa; De Sagis; Liber Sanctorum; De Gigantibus; De Superstitionibus и

De Characteribus, а также, видимо, сопутствующие теологические работы De Potentia et Potentia Gratia Dei (G 1), De Secretis Secretorum Theologiae и Liber de Imaginibus Idolatriae (G 3).

17

Источники, перекрёстные ссылки и темы писаний, охваченных в этом томе включают почти все

тематические категории из работы Парацельса: его писания о медицинской теории; его

алхимические работы; его трактаты об определённых болезнях, таких, как сифилис, подагра и

чума; его методические заметки и лекции в Базельский и сразу же пост-Базельский периоды; его

писания о природных, метеорологических, астрономических и астрологических вопросах; о

сверхъестественных, теологических или “социально-этических” темах; и хирургические труды.

Перекрёстные ссылки из писаний 1530-31 г. простираются назад — от “столпов” Paragranum до

Зальцбургских и Базельских диспутов Парацельса и его обсуждениями растительных сил и

алхимических процессов в Von den natürlichen Dingen (S 2:88-89), в котором arcanum или

signature (111-14) приписаны Богу. Кроме того, писания среднего периода предполагают начала

перехода от его практических соображений к более небесному и теоцентрическому миру

Astronomia Magna.

Значение Неоднозначности

В моей монографии, Paracelsus: Speculative Theory and the Crisis of the Early Reformation (Парацельс: Спекулятивная Теория и Кризис Ранней Реформации), я призывал к

сосредоточенно рабочему подходу к Парацельсу и внимательности к смешению натурализма и

теологии, которую он именовал, как theorica. Комментарии и перекрёстные ссылки в этом томе

должны обеспечить введение к работе, как целому, предлагая упрощённый доступ к нескольким

из его ключевых теоретических писаний. Подход, принятый здесь, очевидно, не может исчерпать

предметы исследования. Они потребуют экспертизы многих различных дисциплин. Можно

только надеяться, что историки науки, медицины и религии, а также изучающие немецкую

литературу, Реформацию и Ренессанс, будут продолжать этот проект, пересматривая, исправляя и

внося поправки, где необходимо.

Однако существует научно-исследовательский путь, который не ограничен никакой

дисциплиной, даже важный для понимания писаний Парацельса, как по отношению к культуре

его периода, так и к далеко идущему пути его влияния16

. Я ссылаюсь к неоднозначностям и

аномалиям его писания. Учёные часто имели тенденцию признавать его неоднозначности только

в изменении, как изъятии из их положительных интерпретаций его работы. Точка зрения должна

быть обратной. Проявить внимание к аномалиям Парацельса означает сконцентрироваться на

небрежных или туманных обрамлениях графической задачи. То, что поначалу кажется случайным

и непоследовательным даёт подтверждение преднамеренного хода, оспаривающего

противоборствующие принципы авторитетов Реформации и Ренессанса, проводящие между

теологией, гуманизмом и натурализмом. Намеренные неоднозначности проявляются в

стилистических фигурах, игре слов, риторических загадках, в нелогичном утверждении или

парадоксе, в преднамеренном опущении предпосылок силлогической аргументации (энтимема)17

,

и, как мы увидим, в сложных аллюзиях, которые являются существенными для контекста и

смысла его теоретических писаний. Кроме того, неоднозначность заявляет о себе в полемическом

16 Наиболее далеко идущий путь влияния ведёт от Парацельса посредством Якоба Бёме к немецкому идеализму и

романтизму, включая Шеллинга, Гегеля и Шопенгауера. Непрерывность развития затемняется чрезмерно

подчёркнутым натурализмом Парацельса и мистицизмом Бёме. Доказательство того, что Бёме следовал за

Парацельсом в попытках согласовать “философию” с астрономией (“астрологией”) и “теологией”, можно найти уже в

подзаголовке первой работы Бёме, Аврора: “das ist: Die Wurtzel oder Mutter der Philosophiae, Astrologiae und Theologiae, aus rechtem Grund; oder Beschreibung der Natur/ Wie alles gewesen/ und im Anfang worden ist/ auch von beiden Qualitatäten, Bösen und Guten …”. Нигде больше концепций и понятий Парацельса не впитывается и не

делается объектом продолжающейся спекуляции с такими оригинальными и далеко идущими заключениями. 17 Характерным для частой игры слов Парацельсом является его использование слова “Zirk”, которое может означать

либо помёт, либо звёзды с целью выражаться двусмысленно между этими двумя (H 2:43). Риторическая загадка (H

1:91) спрашивает, каков мог бы быть результат, если лекарства Христа применяются. (“Рана является полем, маслом

и вином семени — теперь разгадай, каков плод должен быть!”) Свойственное его использование парадокса – его

утверждение: “Таким образом, мы едим сами” (H 1:98). Как отметил Hartmut Rudolph, энтимема представляет собой

сокращённый силлогизм. Например, опуская предпосылку, которая так же, как вещи имеет побочные свойства

горячий и холодный, так они также имеют оттенки, результаты в этом логическом перепрыгивании: “Это верно, что

болезнь должна быть горячей или холодной. Почему там нет этого оттенка?” (H 1:85).

18

и, часто программном, неправильном применении Парацельсом медицинских и философских

терминов в поиске стратегии переосмысления дисциплин.

Это относится, прежде всего, к его критике дисциплин философии, астрономии, анатомии или

scientia. Его непоследовательное использование термина philosophia должно рассматриваться в

сочетании с сильным неприятием Парацельсом Аристотеля, чьё имя было, практически,

синонимом философии. Это резко изменилось в течение времени становления Парацельса.

Споры, сосредоточенные на общепринятых и Аристотелевских доктринах души, разума против

откровения и сотворения мира, вспыхнули сначала в Италии (Феррара), в студенческие дни

Парацельса, и после 1517 года в Германии, Австрии и Швейцарских землях, когда

возвратившийся доктор был потрясён разрывом отношений Лютера с установленными

церковными доктринами и схоластикой, и Аристотелевскими учениями18

. Справедливо или нет,

Аристотель для Парацельса сводится к воплощению слепого отказа признать очевидное

многообразие и изменчивость субстанций. Обсуждая чудесные свойства витриола (vitriol), он

провозглашает: “dorumb meld ich die transmutation, das der blau philosophus Aristoteles in seiner philosophei nicht wol ergrünt sei gewesen” (“Поэтому я говорю о трансмутации, о

которой, у пьяного философа Аристотеля в его философии, не было никакого основательного

знания”— S 2:163). Что говорит нам здесь о новом смысле возможности. Природа весьма

неоднородна. Субстанции, а также болезни подвержены изменениям. К сожалению, эта новая

восприимчивость не проясняет отношение философии к логике или традиции, и при этом не

объясняет отношение философских вопросов к медицинской практике. Парацельс вовлекает свою

философию в современные ему вопросы относительно происхождения души или природного

мира, понимаемого в свете Священного Писания.

Термин astronomia столь же неоднозначен. То, что известно не является смешением

астрономии с астрологией, которая является менее очевидной в его осмыслении, чем у некоторых

из его современников. Что примечательно насчёт “астрономии” Парацельса, то, что она не

предусматривает ни расстояния, ни математики. Astra или “gestirn” широко распространены: в

травах, металлах, лекарствах и человеке. Его толкование (“Uslegung”) кометы августа 1531 года

имеет в виду восприятие мрачного предзнаменования и апокалиптической катастрофы. В

толковании небесных знамений Птолемей не имеет никакого значения, а Святое Писание для

всего.

Использование Парацельсом термина anatomia противоречит его обычному значению, которое

было хорошо известно ему. То, что он называет анатомией тела, вещи или процесса является

постигнутой интуитивно конфигурацией, касающейся её соответствия Микрокосму и

Макрокосму. Большие и малые миры – коррелятивные понятия, которые обязаны столько же

Христианству и Средневековью, как и античной философии или Ренессансу (см. примечание на H

2:24). Наука для Парацельса – практически противоположность систематическому наблюдению.

Имманентна по природе, scientia выявляется во вдохновенной интуиции.

Несхожая с а-логической философией, не-математической астрономией и не-физической

анатомией Парацельса, его alchimia - искусство: часть ремесла, часть знания, часть вдохновенной

интуиции, со многими практическими составляющими. Всё же она не является транспарентной в

своей обработке субстанций. Она ничего не знает относительно современного отношения,

представленного столетием ранее Николаем Кузанским, к значению веса и измерений в медицине.

Неуловимое разнообразие и изменчивость природы имеют первостепенное значение. Вес является

незначимым, так как минералы и металлы растут и увеличиваются органически. Их истинные

сущности не являются стихийными. Алхимик - “artist”, чей опыт, интуиция и мастерство

выявляют новые вещи из первичного материала старого, аналогично Богу, кто является и

Творцом и Спасителем.

Везде неоднозначность и тайна владычествует. Сущности вещей названы большим

разнообразием имён: достоинства (“tugend”), силы (“kreft”), тинктуры, quintae essentiae, arcana,

magnalia, mysteria, выбраны только самые распространённые. Эти понятия не имеют чёткого

разграничения. Даже когда разграничение принято, как в раннем Archidoxis, различия не

18 См. моё обсуждение уместности этого спора, Weeks2.

19

сохраняются в его других писаниях. Теологические, а также медицинские или природа-

ориентированные писания подтверждают, что силы или эссенции коренятся в природе, которые

продолжают расти и развиваться ради блага человеческого существа и явить милость Творца:

das seindt groβ heimlich gedanken und dief betrachtung an got, daβ er solche zukunftige merung geordnet und furgesetzt hat; darzu groβ heimlich ding und magnalia bei solchen deinen werken, groβ arcana geben, groβ misteria, groβ dugent, kraft und eigenschaft. und die ding alle hastu in dein geschepf gemacht und gelegt dem menschen zu nutz und zu gutem, aus deiner barmherzigkeit wachsen und kumen on sein hinzutun in seim schlaf.

Это великие мистические помыслы и глубокие размышления о Боге: то, что он должен

был упорядочить и предопределить такое будущее увеличение, а также великие

таинственные вещи и magnalia в наших [т. е., всего человечества] трудах такого рода,

предавая [им] великие arcana, великие mysteria, великие добродетели, силы и

качества. И ты [Бог], введший все эти вещи в свои творения и поместивший их в

распоряжение и для пользы человеческого существа, от своей милости [позволивший]

им взрастать и появляться без [человеческого] делания, в его самом бездействии. (G

4:244, on Vulgate Ps. 91 (92):6: Quam magnificata sunt opera tua, domine! Nimis profundae factae sunt cogitatione tuae.)

Это мнение комментатора псалма и положение теологии. Кроме того, мнение алхимика в De Mineralibus признаёт в Боге “великого алхимика (artist)”: “er ists alein, alles in allem, er ist rerum prima materia, er ist rerum ultima materia, er ist der alles ist”. (“он единственный, в общем и

целом, он - rerum prima materia, он - rerum ultima materia, он тот, кто всё” (S 3:34).

Алхимический врач, обсуждающий скрытые качества (arcane virtues) растений в Von den natürlichen Dingen признаёт, что, “der selbige wil gottes ist das arcanum, das in den natürlichen dingen ist. … und so vil arcana, so vil auch wiln gottes” (“именно то желание Бога иметь arcanum

в природных вещах. … для стольких же arcana в действительности есть соответствующее

многообразие [проявлений] Божьей воли” (S 2:111). Природная и теологическая работа (ср. G

1:310) также утверждает, что природа по своей сути разнообразна, как и термины для описания

этого.

Как нам разобраться в его пёстром разнообразии терминов? Может в базовой системе будет

найдено объяснение его терминологии? Его термины именуют те же самые Божественные силы

их соответствующим аспектом? Терминологическое разнообразие в именовании в скрытых

качествах (arcane virtues) служат для стимуляции интуиции алхимика-художника (alchemist-artist)? Они были просто призваны, чтобы укрепить его авторитет? Его термины могут быть

эквивалентными мистическим синонимам трактата Псевдо-Дионисия О Божественных Именах? Они наиболее понятны с привязкой к Гностической и Эзотерической традиции? Все эти

вопросы и отправные точки для дальнейших исследований. Свидетельства писаний,

воспроизведённых здесь, говорят о том, что термины Парацельса относятся к многочисленным и

разнообразным качествам в природе, всё же они менее показательны распознанных природным

наблюдением, чем вызывающим восхищение, вдохновленные бесчисленными мистериями,

переданными Творцом природному творению. Подобно этому, “сигнатуры” или природные

знаки, переданные тварным вещам Богом, как “прообразы” их приложений в человеческом

царстве, так и подтверждением их мистическим Божественным источником (S 1:78-80).

Назвать физические и терминологически концепции Парацельса неоднозначными, означает

сказать, что исследования и дискуссии должны продолжиться. Формат данного тома

предназначен, чтобы представить саму работу в качестве критерия для формирования суждений.

Если его термины изучаются в данном контексте, то его неоднозначности указывают на

неоднородность в его мировоззрении. Алхимический философ и врач сталкивается в своей

практической деятельности с непреодолимой пропастью в Великой Цепи Бытия между

неодушевлёнными элементами, с одной стороны, и постулированном воздействии элементных

сил на здоровье человеческого существа, с другой. Как может безжизненная materiae medicae или

базовая субстанция алхимика действовать внутри живого творения? Каково родство элементов

или тела к жизненному духу или души?

20

Независимо от источников терминов Парацельса — алхимических, гностических,

герметических или мистических — его терминологические неоднозначности поддерживаются

основным направлением его мысли. Любой x может быть трансформирован в y, поскольку x

латентно содержит y и y латентно содержит x. Рассматривая латентно — т. е. в качестве arcane —

всё находится во всём. Согласно тому же самому Микрокосмическому рассуждению, которое

находит соответствующее выражение в сложных продолжительных аллюзиях Парацельса,

мистическая сублимация стихийных сил природы из неживой в живую сферу увенчана

возвышающимся непосредственно химическим процессом в динамическое единство субстанций,

которые являются физическими, а также метафизическими. Трансформация совместима с

постоянством, так как изменение воплощено в динамическое единство субстанций, составляющих

все вещи, какие они есть. Присущие качества (virtues) или arcana вечны и родственны

человеческой душе, поскольку “got die selbigen kreft und tugent in die natur gossen hat, wie die sêl in menschen, und das die kreft der sêl nicht ungleich sind, alein das sie on anfang bei got gewesen sind” (“Бог излил те силы и качества в природу тем способом, которым он [вселял] душу

в тело, и те силы мало чем отличаются от души, однако же, они были в Боге без любого начала”

— S 14:221). Разнообразие Божественных сил включено в Парацельсову трихотомию sulphur,

mercury и salt. Эти три составляют природу в качестве процесса само-трансформации горения.

Во внешней природе, а также в человеческом порождении и патогенной инфекции, есть “семя”,

которое имеет потенциал для непосредственной трансформации. Процессы и силы, таким

образом, овеществлены:

dan alle ding, die got beschafen hat, die hat er in der corporalitet gleicher proceβ ausgefürt. aber anders den menschen gemacht, anders den baum, anders den stein, und den menschen sovil mer gemacht, darumb, das er nach seiner biltnus gemacht ist, das auch in im ist das ewig, das dan in den andern creatis nicht ist.

Ибо всё, что сотворил Бог, он исполнил в телесности подобного процесса. Но иначе

[был] сделан человек, иначе дерево, иначе камень, и человек [был] сделан намного

большим, поскольку он сделан согласно подобию [Бога], ибо в [человеке] есть извечное

тоже, которого нет в других тварных вещах. (S 3:39)

Похоже, что все природные вещи сотворены, как отдельные сущности, в основе, как в случае

человеческого подобия Творцу. Но все подобны друг другу в процессах их телесности.

Трансформация составляет последовательное появление отдельных сущностей или существ из

сферы невидимости в свет природы. В глубоких уголках невидимой реальности человеческое

воображение имеет свои скрытые проходы к видимой [реальности], с помощью оккультного

действия духа на физическую материю. Это не наш мир.

Уникальные и Обычные Элементы

Очевидно ни Парацельс, ни его современники не разделяли наше восприятие занимающей

однородной вселенной, где действия на расстоянии следуют непреложным законам и земные

элементы проникают даже в отдалённые галактики. Он не имел доступа к мирам незримо малым

или недостижимо удалённым. Это не значит, что он может быть растворён в некоторой

однообразной затеи средневековой необычности. Его мировоззрение заметно отличается от

современных ему метафизиков, с кем он слишком беспечно категоризирован. Его восприятие

природного мира контрастирует с иерархически упорядоченной Вселенной De Arte Caballistica19

Рейхлина или De Occulta Philosophia20 Агриппы Неттесгеймского. Метафизические конструкции

19 См. Johann Reuchlin, On the Art of the Kabbalah [1517], перев. Martin и Sarah Goodman (Lincoln: University of Nebraska Press, 1983), 117: “Есть три вида мира. Первый - материальный, второй - формальный, третий -

бесформенный. Или, если ты предпочитаешь, первый – самый низкий мир, который из чувств; второй – самый

высокий, который из ума и разума; третий – выше самого высокого — неописуемый, Божественный”. 20 Написан под влиянием Тритемия в 1509-10 г., печатная версия появилась в Париже/Лионе в 1531 году, до

Кёльнского издания 1533 года. Henricus Cornelius Agrippa von Netteseheym, De Occulta Philosophia, ed. and comment. Karl Anton Nowotny (Graz: Akademische Druck- und Verlagsanstalt, 1967 [факсимиле старейшего

печатного издания из Кёльна, 1533 г.]), Книга 1, глава 1, задаёт тон: “Cum triplex sit mundus, elementalis, coelestis,

21

Рейхлина и Агриппы восходят многоуровневыми конструкциями, в которых доступ к более

высоким сферам сохранён для элитных дисциплин математики, астрономии, изучению магии и

теологии. Существует гравюра космическо-метафизического строения Агриппы, который

представляет его восходящие миры, как сложенную башню или монумент, увенчанную

лучезарным божественным Архетипом21

. Для Парацельса не может быть такого отображения. То,

что он замыслил, не может быть изображено. Он сжал все сферы и дисциплины Агриппы в одно:

это медицина и сопутствующее ей знание. “Оккультные силы земной тверди выявляются врачом.

Ему одному оккультные силы природы становятся явными. Все другие учёные [будут]

осведомлены об этих вопросах врачом” (H 2:29). Квинтэссенции и арканы или звёздные силы

высших сфер пребывают в своём едином объединённом мире. Поскольку astra представлена без

расстояния, то всё представляется парящим в состоянии изменчивой взвеси и живости. Это

приводит к мировоззрению, изобилующему двусмысленностями и, что современные логики

называют категориальными ошибками. Мы должны быть максимально осторожны, характеризуя

его непонятности с ярлыками Неоплатонизма и Гностицизма, что касается игнорирования

подтекстов и отголосков его идей, которые были явно полны надежд практического, физического

и духовного совершенствования для его современников.

Неоднозначность мысли Парацельса между теологией и природной теорией перекликается с

непостоянством системы Европы шестнадцатого столетия, как мира, в котором восприятия

Средневековья, Ренессанса, Реформации, Гуманизма и Эзотеризма столкнулись и дополнили друг

друга в бесчисленных гармониях и разногласиях. Современное восприятие и академическая

специализация преувеличивают расхождение того, что было совместными тенденциями среди

современников. Ещё одно сравнение может быть достаточным, чтобы подтвердить эту точку

зрения. Рабле и Парацельс кажутся полярными противоположностями интеллектуального мира

шестнадцатого столетия: французский баснописец одарён богатым воображением и непомерно

сатиричен; немецкий врач обделён ироничностью и отталкивающе одержим чувством

предназначения. В 1531 году, без знания друг друга, они одновременно написали свои chefs d’oeuvre (шедевры), как вдохновлённые сторонние люди своих соответствующих обществ.

Совместное их прочтение показывает насколько много у них общего, как жителей одной

исторической культуры. Они оба были обучены медицине своего времени. Оба написали

комментарии на Афоризмы Гиппократа и вовлекали то же самое изобилие чудесных,

причудливых или гротескных средств22

. Их общий запас терминов простирается от

отталкивающего (вонючая assa fetida и зловещая “momie”, “mummy oil” или mumia) до

сакральной или чудесной (вербена, как “la sacre herbe vervaine,” кувшинка, как “nénuphar”), до

магических и фантасмагорических (использующих прорицание, легенду о Mélusine или интерес к

гигантам, разделённый Парацельсом). Оба имели идеи о преобразовании нечистого в

целительное. Мы можем опознать только гротескный юмор в утверждении Рабле, что “алхимики

делают лучшую селитру в мире из своей мочи. Что касается их экскрементов … врачи нашей

страны вылечивают семьдесят восемь видов недугов” (GP 464). Но такое утверждение имело бы

смысл для немецкого врача, кто был озабочен преобразованием селитры и отделением чистого от

нечистого. В шутку ли или всерьёз, эти двое проявляли такую же смелость в переосмыслении

внутренних функционирований тела. До их времени, их радикальные воображения, возможно,

& intellectualis, & quisque inferior а superiori regatur…” (13). Иерархия Агриппы представляет как космос, так и

дисциплины, необходимые для получения знания в соответствующих сферах. В отклонении, и тем самым

приспосабливании иерархии дисциплин, Парацельс объединяет, хотя и без приравнивания, сферы, к которым имеют

доступ в указанном порядке натурфилософия, астрономия и теология. 21 См. Christoph Geissmar, Das Auge Gottes. Bilder zu Jakob Böhme (Wiesbaden: Harrassowitz, 1993), 252. Мода

метафизических диаграмм началась до Парацельса и дала начало смелым представлениям парадоксальным

мировоззрениям Бёме, пока не нашла небольшое графическое вдохновение в его трудах. 22 Только несколько из общих терминов приведены здесь. Для изучающих Рабле остаётся сравнить индекс

Парацельсовых терминов Müller в Concordance des Œuvres de François Rabelais, что было моим основным

источником для этого поверхностного сопоставления. Непосредственная выгода для неспециалиста заключается в

признании того, что могло бы быть ошибочно принято за простое случайное многословие в действительности

отражённую распространённую медицинскую культуру.

22

были скованы, так как слишком многое оставалось предполагаемым, после их времени из-за того,

что слишком многое было и без того известным.

Оба заявляли, что восхищались природными чудесами их родной почвы. Комбинированно

мифо-продвигающая аллюзия Рабле на “небесную манну” (как сопоставимую, хотя и менее

действенную, чем, “трава пантагрюэлион”) более неудавшаяся, чем казуальная риторика немца.

Для обеих мог петь дифирамбы легендарный уроженец горного древа23

: Рабле рассказывает, как

его корни питают “отличный гриб (agaric)”, как его ствол даёт смолу настолько отменную, что

Гален сравнил её со “скипидаром (turpentine)” (“la térébenthine”), а “на изящных его листьях

скопляется нежный мед небес, поистине манна небесная” (GP 431; ср. COFR, “manne”); и

Парацельс не менее страстно ссылается на своё алхимическое знание “гриба (agaric)” и “манны

(manna)”, и не менее восторженно, что терпентинное дерево в высоких горах его родной

немецкой земли извлекает влияния с небес (S 2:63), и, что его алхимическое искусство,

стремящееся к более высоким областям, дистиллирует смолу этого дивного дерева в целительный

бальзам (S 2:71). Для любого автора, то, что является низменным или отвратительным -

неотделимо, если неоднозначно, то связано с возвышенным.

В главе 20 полемической Пятой Книге Гаргантюа и Пантагрюэль, Панург и Пантагрюэль

посещают дворец Леди Квинтэссенции. Заболевшие и страдающие представали перед ней в

группы по типам болезней: прокажённые, отравленные, слепые, глухие, немые или

апоплексические. На диковинном музыкальном инструменте, построенном из обычных materiae medicae (лекарственных веществ), турбита, скаммонии, кассии или ревеня, предписанных

также Парацельсом, Леди Квинтэссенция играет мелодии, которые соответствуют каждому роду

болезни. “Силы (virtues)”, которые исходят, подобно музыке сфер, от её особы и инструмента

излечивают пациентов без физического контакта. Такое описание разнится от применения тех же

самых веществ, скаммония, ревеня или кассии в главе 33 Пантагрюэля. Предписаны и съедены

возами, эти вещества были способны стимулировать мочегонные, очистительные или

слабительные реакции знакомые современным читателям и, несомненно, ужасающие для

воображения. После того как они оказались не эффективными для великана Пантагрюэля, смешно

инвазивная процедура проводилась. Врачи проглочены для осмотра и удаления причиняющих

неприятности “нечистоты” и “испорченные жидкости” на месте. В отличие от телесных и

обонятельных аспектов процедуры Пантагрюэля, упомянутых в главе 19 Книги Пять, алхимия и

другие искусства находятся в духе мечты Парацельса о новом магическом и алхимическом

целебном искусстве, которое вскоре оказалось во Франции, как и в других местах24

. При дворе

Леди Квинтэссенции, небесные “силы (virtues)” вызываются без брутального вмешательства

традиционных или гуморальных лечений, без кровопускания или зельем-вызванной рвоты и

дефекации. Наше понимание фона этих деталей — величественное обещание травяных или

алхимических препаратов, перечисленных Рабле, автором Пятой Книги, или страданий,

23 Кажется очевидным, что оба автора отзывались эхом, шутя или всерьёз, страстно желающие Гуманистам найти

местную растительность, которая была эквивалентна природным чудесам, описываемым в классической литературе.

Парацельс пишет это о терпентинном дереве: “wie der balsambaum ubertrift in seinen landen alle andere beum, also der terpentinbaum all andere beum in teutschen landen” (“Так же, как бальзамовое дерево превосходит все другие

деревья в своих землях, так и терпентинное дерево в немецких землях” — S 2:61); и иронизирует Рабле: “Не

сравнивайте его [касается травы пантагрюэлион] также с чудодейственным деревом, что растет в горах Бриансона и

Амбрена; из корня этого дерева получается отличная гриб, из ствола – превосходная смола, которую Гален решается

приравнять к скипидару”. (G 431). Парацельс это делает предметом гордости, что алхимик знает точно о таких

веществах, в отличие от академических докторов, кто не может различить agaric от manna: “dan die doctores der hohen schul seind dermaβen so gelert, das sie nicht wissen agaricum oder mannam von einander zu erkennen” (S

2:156-57). 24 Знание алхимической медицины быстро распространилось во Франции. См. Allen Debus, The French Paracelsians (Cambridge: Cambridge University Press, 1991). Хотя контекст эпизода Леди Квинтэссенции говорит

непосредственно об алхимии, равную актуальность её необычной музыкальной терапии являет средневековая

традиция astonomy в исцелении, укрепляется Ренессансным возрождением интереса к терапевтическим

возможностям музыки сфер, распространённый известной работой врача Фичино. См. Angela Voss, “Orpheus Redivivus: The Musical Magic of Marsilio Ficino,” в Marsilio Ficino: His Theology, His Philosophy, His Legacy, ed. Michael J. B. Allen и Valery Rees с Martin Davies (Leiden: Brill, 2001), 227-41.

23

описанных в простецком немце Парацельса, и без сомнения также крайне знакомых Рабле —

придают глубину и интенсивность к нашей картине жизни шестнадцатого столетия25

.

Мы можем рассматривать литературные светила, как маяки, светящиеся сквозь века или, как

светильники, мерцающие в рядах и тенистых чащах прошлых исторических миров, освещая их

изнутри. Писания Парацельса приносят подробные и личностные представления изнутри мира,

отдалённого от нашего собственного. Если мы ожидаем, что его изречения бросят свет маяка

издалека для нашей выгоды и указания, тогда туманные, загадочные и нестандартные

иллюстрации его мыслей только помешают. Своеобразная необычность его ментального и

материального мира является преградой, когда он должен быть объектом собственного интереса.

Для историков ранней современной жизни и мысли, его писания содержат то, что Стивен

Гринблатт (Stephen Greenblatt) и Новый Историзм рассматривает, как “проясняющие детали

(luminous details)”, подсказки, которые помогут уточнить границы здоровья и болезни,

субстанции и процесса, времени и мира, безумия и здравомыслия, жизни и смерти, женского и

мужского, знания и веры, и природного и сверхъестественного. Парацельсовы рельсы в его

противниках, вызываемых бедствиях, вовлекаемых нас в его самоуверенность, напоминающий

формирующийся опыт, и вверяющий диктовку своих писаний “секретарям”, кто могут

засвидетельствовать его подлинность. Когда одни рассматривают его странствующий образ

жизни и современники сообщают о шумном, любопытном и окружённом скрытыми болезнями

постоялых дворов и таверн шестнадцатого столетия, можно представить его в окружении

слушателями, кто стимулируют его оды или тирады с их фырканьем недоверия и ропотом

негодования, их раскатами смеха или удушьями томления и изумления26

. Но при всей его

очевидной спонтанности мы можем быть обоснованно уверены, что он не был просто полностью

добившийся успеха на своём пути.

Цели Перевода и Комментария

Намерения этого тома представить Парацельса в его собственных терминах, облегчая наше

понимание того, что он говорил и как его термины, возможно, были поняты его предполагаемой

аудиторией. Немецкий оригинал сопоставляется с переводом и увязанными с контекстом

примечаниями. Примечания и комментарии должны ориентировать читателей по всему корпусу

при толковании физических и интеллектуальных контекстов настолько понятно насколько

возможно. Этим целям удовлетворяет смежная страница перевода с её двумя различными

наборами сносок и комментариев. Слева по версиям из издания Хузера 1589 года и справа по

моим переводам. Сноски под немецким оригиналом предусматривают перекрёстные ссылки по

всему корпусу. Те, которые внизу перевода базируются на внешних источниках, вперемежку с

комментариями. Примечания ссылаются на их источники не только для подтверждения, но также

позволят заинтересованным читателям вникнуть далее в научной литературе. Целью

противостоящих выделений оригинального текста является в своём роде побуждение к

критическому обсуждению, к чему могут подтолкнуть изолированные устаревшие научные

монологи.

Компоненты задуманы как ряд концентрических сфер, которые фокусируются и расширяются,

по отношению друг к другу, вокруг ядра оригинального немецкого текста Парацельса. Перевод

непременно интерпретирует оригинал, который в свою очередь обосновывает перевод. Есть

непонятные и неясные места у Парацельса, которые не могут быть должным образом уточнены.

Где оригинал требует интерпретационный переход, сопоставление даёт возможность читателю

возвратиться к оспариваемым терминам источника. Следуя нескольким простым рекомендациям

читатели, даже со скромным владением немецкого языка, могут обратиться к оригиналу с

25 Я обязан моей коллеге, исследовательнице Рабле Эллис Берри (Alice Berry), за привлечение моего внимания к

тонкостям этих эпизодов и на споры по поводу подлинности Пятой Книги. Настоящее обсуждение не принимает чью-

либо сторону по вопросу о подлинности, но опирается на верную предпосылку, что Пятая Книга была написана в

шестнадцатом столетии во Франции под влиянием Пантагрюэля. 26 Два наглядных счёта шестнадцатого столетия публичной жизни в постоялых дворах в Швейцарии и южной

Германии даны Montaigne (приведено в Weeks, 59, 209, n. 102) и Эразмом (Erasmus) (пересказано Bernhard Milt, “P. und Zürich,” Vierteljahresschrift der naturforschenden Gesellschaft in Zürich 86 (1941): 321-54.

24

помощью перевода27

. Разные выкладки сносок должны предоставить, осмысленным в контексте

сферам, существенную важность для любой интерпретации. Поскольку намного меньше

инкапсулировано в кратких сносках, чем можно извлечь из изобилующих справочных материалов

братьев Гримм (Grimms), Зедлера (Zedler) (более поздней энциклопедической работы, которая в

значительной мере опирается на Парацельсианские источники), Руланда, Das Lexikon des Mittelalters, Das Handwörterbuch des deutschen Aberglaubens или Das Reallexikon für Antike und

Christentum, то сокращённые справочные источники цитат укажут путь. Читатель должен иметь

возможности сосредоточиться исключительно на английских или соответствующих

специфических терминах, концепциях или идеях.

Эта исчерпывающая трактовка отличается от известных современных образцов перевода. Для

всех практических целей любой перевод ретуширует его оригинал манерой и оттенками родного

языка переводчика. Любой перевод, мой не исключение, изменяет оригинал, обновляя его в духе

культуры переводчика. Вместо превозношения этой творческой роли перевода, методики

принятые здесь, стремятся к вспоможению восстановления. Восстановление может быть

анахроничным в своём использовании современной технологии к рентгену или химическому

анализу её объектов и в её подобострастии к современным предубеждениям относительно

ценности и достижимости подлинности. Но в своих методах и целях, восстановление, безусловно,

отступает от перевода. Вместо осуществления воссоздания оригинала талантом или одарённостью

переводчика, восстановление пытается выявить качества и детали скрытые под затенёнными

слоями и запутываниями, вызванные течением времени.

Некоторые существенные особенности писаний Парацельса были затенены нормализующей

тенденцией перевода и восприятием базовых фрагментов. Утрата контекста в пределах трактатов

запутывает один из наиболее важных аспектов его аргументации: его использование обширных

аллюзий. Они могут охватывать все сочинения, иногда видоизменяясь, когда библейская

метафора воспринята буквально или буквальный смысл переадресован к новому замыслу.

Библейские аллюзии становятся переплетёнными с медицинскими или философскими

упоминаниями. Например, библейско-теологическая напряжённость между Ветхозаветным

законом и Евангельской темой возрождения сопровождает и доносит контраст между более

старой, основанной на правилах медицины regimina sanitatis, и новой регенеративно

медицинской алхимией, поддерживаемой Парацельсом. На протяжении всех этих работ,

библейско-медицинский лейтмотив включён в рекуррентные, буквальные и метафорические

ссылки на “семя”. Эти ссылки выявляют широкий реестр Библейских цитат. Среди них

пшеничное зерно, которое должно умереть и сгнить в земле, чтобы породить плод (Ин. 12:24)

звучит рекуррентным алхимическим и теологическим аккордом.

Далеко не произвольная или декоративная обширная аллюзия реагирует на исторический

подрыв религиозных и философских авторитетов, инсинуируя образцы мышления, выраженные

концепциями Макрокосма и Микрокосма. В трактате Парацельса О Matrix, обширная ассоциация

человеческого размножения с творением мира Богом совмещает гинекологию и космогонию в

единый паттерн. Таинственно названный трактат “Невидимые Болезни” контекстуализирован

27 Тем, кто сверяется с немецким оригиналом, помогут несколько указаний. Благодаря знакомству братьев Гримм с

Парацельсом, Deutsches Wörterbuch является незаменимым словарным источником. Введение Герберта Пензла

(Herbert Penzl) в Frühneuhochdeutsch предлагает неспециалисту некоторые существенные правила. Следует принять

во внимание употребление “so” вместо относительного местоимения, как в “Die seind Gott angenehm/ so jhne förchten”, “Те угодны Богу, кто убоится его” (§ 157.2). Вместо возвратного местоимения “sich”, часто используется

личное местоимение “ihm” или “ihn” (§ 156), хотя они чередуются с “sich” у Парацельса. Глагольные и адъективные

окончания отличаются от современного немецкого языка, хотя и без существенного затруднения для понятности.

Более сложными являются периодические несоответствия в числе согласования субъекта с глаголом или в случае

несогласованности субъекта или объекта, что может вызвать необходимость перевода, противоречащему

грамматическому смыслу. Грубые словоупотребления (Grobianismus), часто копрологические и иногда сексуальные,

являются обычным явлением в Германии шестнадцатого столетия (§ 212). Они не означают лексическую бедность, но

служат, чтобы “сказать своё слово” в духе грубых противников Гуманизма, кто взывал бы к здравому смыслу и

называл вещи своими именами. Дополнительным признаком перехода от элитарной латинской образованности к

всеобъемлющей немецкой культуре является перечисление синонимов. Они могут передать одновременное авторское

понимание латинского термина и их немецкого эквивалента. Но, когда Лютер или Матезиус (Mathesius) искусно

соединяют латынь с немецким языком, Парацельс часто перечисляет синонимы по своему усмотрению.

25

соответствующими Библейскими антитезами тьмы и света, слепоты и видения, исцеления и

выявленных чудес Иисуса и Апостолов, небиблейских зрение-восстанавливающих вызывающих

изумление лекарственных трав eufragia (очанка лекарственная) и чистотела, а также взаимным

толкованием духовных или психосоматических патологий и сопутствующих теологических

споров. Частые аллюзии на небесную manna и земную mumia, олицетворяющие силы небесные

на земле и жизнь после смерти (H 1:298, 292), выявляют сближение высших и нижних сфер в

земной природе. Силы Бога и Люциферы - имманентны, соответственно, воздействие

добродетелей (virtues) усиливается алхимией и яда алхимическим избытком, который возрастает

сверх его должной степени (H 1:113). Совокупная взаимосвязь аллюзий необходима для

понимания писаний Парацельса.

Дополнением к актуализации литературных структур является восстановление второго

контекста, то, что из источников Парацельсовой materia medica. Вопреки долгому ошибочному

представлению, что его медицинские данные получены из новых опытов или путешествий,

значительные источники, задокументированные здесь, указывают, что большинство из его

целебных трав и камней были традиционными средствами, найденные по большей части у

Плиния, Диоскорида и средневековой медицине28

. Lexikon des Mittelalters, к которому имели

содействие некоторые из лучших исследователей Парацельса, полезен в документальном

подтверждении его источников, равно как и соответствующая Historia Naturalis Плиния и

этимологическая штудия Ауфмессера (Aufmesser) De Materia Medica Диоскорида. Влияние

Плиния и Диоскорида было настолько сильно на протяжении средних веков и после29

, что едва ли

достойно внимания нахождения их у Парацельса также, если бы не его шумное неприятие их и их

традиции.

Это противоречие между неприятием традиции и её сохранением может быть, если не

разрешено, то, по крайней мере, осмыслено в контексте его работы в пределах смысловой области

противоборствующих теологических и философских положений, конкурирующих в его эпоху и

окружении30

. Исторический контекст говорит нам больше о его работе, чем делает

предположение, основанное на его туманных путешествиях для обучения. Ничто не указывает в

писаниях, воспроизведённых здесь, что не традиционное, основанное на путешествиях обретение

новых сведений было значимым источником для его новой медицины. В Paragranum, новое

самоутверждение, вместо искания народных средств: “Испробуй это, и это будет верным”

(“probierets/ vnnd es ist war,” H 2:69). Точно также как при ранней Реформации были нападки на

традицию с целью возрождения их изначального источника, отношение Парацельса к традиции

было и оппозиционное и зависимое. Его работы следует трактовать меньше со ссылкой на его

непомерные претензии на оригинальность, чем на выявлении заурядности его периода. Между

Священным Писание, народным знанием и Гуманистической учёностью, медицина находилась на

распутье, пути которой занимали люди такие разные, как Отто Брунфельс и Агриппа

Неттесгеймский31

. Медицинская алхимия и полу-одухотворённая дистилляция трав

28 Целебные травы Парацельса во многом перекликаются с теми, которые есть в Kleines Destilierbuch Бруншвига

(Brunschwig) (Strasbourg, 1500), его Medicinarius (1505) или German Kreüterbuch Брунфельса (1532) и латинской

Herbarum Vivae Eicones (1530). Все признают классические источники, кроме того, также приводят растения на

немецком языке или снабжают удобными реестрами трав и болезней, тем самым, подрывая сильные притязания на

сделанные новшества Парацельсом или для него. 29 См. Arno Borst, Das Buch der Naturgeschichte: Plinius und seine Leser im Zeitalter des Pergaments (Heidelberg: Winter, 1994). 30 Это обстоятельство было рассмотрено в моей монографии Paracelsus: Speculative Theory and the Crisis of the Early Reformation и в статье, обращённой к неприязни Парацельсом Аристотеля в контексте разногласия “двух истин”

окружения Помпонацци, что совпало с десятилетием его университетской работы в Италии и столкновением с теми,

кто был под влиянием его “Theorie und Mystik in der Nachfolge des Paracelsus” в Morgen-Glantz. Zeitschrift der Christian Knorr von Rosenroth-Gesellschaft 13 (2003): 283-302. 31 Столь же двойственное понимание авторитетов принудило Брунфельса ссылаться на знание, переданное Богом

Адаму и Еве, как изначального источника того, что мы знаем о травах и их силах, переданных нам посредством

Плиния и других классических авторов: “Vnd also acht ich/ das der geyst Gottes Adam vnd Hevah/ die Altväter vnd Patriarchen/ erstlich geleert habe” (Vorred, cap. 4). Сирейзи (Siraisi) в Medicine and the Italian Universities, 1250-

1600, Education and Society in the Middle Ages and Renaissance 12 (Leiden: Brill, 2001) обращает внимание на

амбивалентность, в своем роде характерной для Парацельса, в Гуманистических кругах. Агриппа Неттесгеймский

26

предшествовали Парацельсу32

. Во время первого десятилетия Реформации, Эразм и Лютер

полагали, что дух времени вызовет прогресс во всех факультетах, включая медицину33

. В

вызывающей споры эпохе, стремящейся к знамениям и чудесам, призыв к Базелю

странствующего спорщика и врача, кто незадолго до этого добивался и приобрёл гражданство в

Страсбурге, активизировал течения, которые приводятся в моём правом комментарии, к новой

теории природы и медицины.

Методики Редактирования и Перевода

Непредубеждённость к своеобразию Парацельса направляла мой подход к переводу. Я пытался

прояснить его формулировки без нормализации их содержания до такой степени, насколько это

возможно. Его изложение может быть повторяющимся, его формулировки туманны и

непоследовательны. Однако общие практики удаления лишнего из его работы или цитирование

вне контекста игнорируют наиболее основные требования изучения. Читатель, которому не

хватает терпения, может использовать краткое изложение и бегло просмотреть. В переводе я

неоднократно сталкивался с выбором между попыткой восстановить и сохранить эллипсисы

(ellipses) и особенностью выражения или предоставлении убедительной интерпретации

содержания. Должна ли работа Парацельса быть интерпретированной и разъяснённой, или её,

наводящие на размышления неясности, должны быть сохранены? Включение версии Хузера

оставляет переводчику свободу выбора в пользу содержания и разъяснения за счёт стиля и

характера. Трудность поддержания и стиля и понятности может быть проиллюстрировано

вводным предложением Paragranum:

Nachdem dem vnnd ich hab lassen auβgehn/ nicht auβ kleinen vrsachen/ von etlichen Kranckheiten/ nemlich/ darinn mein mehrest Argument/ die Irrsalen der Artzney hoch zubetrachten: So wirdt mir dasselbig vonn denselbigen Irrern hoch verarget: Vnnd nicht allein durch sie die es berührt/ sonder sie bewegendt wider mich die vnuerstendige Rott/ die inn solchen dingen solchs grunds vnbekannt/ daβ sie dieselbigen vber das/ so jhnen von mir gůts beschicht/ mich zu schenden/ dem Widertheil zu dienst/ auffstehend.

Помимо непривычной орфографии (“unverständlich” - “vnuerstendig”) и архаичных

глагольных склонений (третье лицо множественного числа образуется с помощью “-endt” вместо

“-en”), многие слова в этом предложении должны быть понятными даже тем, кто умеренно

способен читать современный немецкий язык. Проблема заключается в синтаксисе и архаичном

смысле. Близкий вариант перевода дать что-то вроде этого:

вторил и расширил их призыв “для фармакологии, которая должна была быть как филологически, так и физически

очищена от фальсификации и основана на достоверном, из первых рук, ботаническом знании” (199). Сирейзи

отметила, что Агриппа в своей Declamatio de Incertitudine et Vanitate Scientiarum et Artium atque Excellentia Verbi Dei 1526 года предполагал нападение Парацельса на медицинскую профессию и его призыв к “выращиванию в

пределах определённой местности средств от болезней каждого региона, Агриппа противопоставил благотворное

истинное знание старой крестьянки, которая имеет качества (virtues), цвета, формы, вкусы и ароматы растений в

своём собственном саду, с догадками, с которыми бесполезно выученным врачам составлять и предписывать

лекарства” (200). 32 Парамедицинский Kleines Destilierbuch 1500 года Бруншвига сулит использование дистилляции и перегонки

многих трав, используемых позже Парацельсом “vnmaterialischer”, “geistlicher” и более субтильных, тем самым,

освобождая их “tugende” и “krafft” для “heylsamen würckung in dem menschlichen lyb” (Ein vorred vom distilliren … Das erst capitel was distilliren ist). Более позднее издание Liber de arte distillandi simplicia et composita Бруншвига

была составлена с двумя книгами De Triplici Vita Фичино, позже совмещённое с немецкой работой по медицинской

алхимии, которая рассматривает quintessentia, aurum potabile и aqua vitae (Medicinarius, Strasbourg, 1505). 33 31 августа 1518 года Эразм писал Бонифацию Амербаху в Базель, что медицина “начала становиться

самостоятельной услышав в Италии голос Никколо Лионичено (Nicolas Leonicenus) … среди французов Уильяма

Копа из Базеля (William Cop of Basel)” и в Англии Томаса Линакра (Thomas Linacre) (The Epistles of Erasmus, trans. Francis Morgan Nichols [New York: Russell and Russell, 1962], vol. 3, p. 434. Коп был из трёх наименее выдающимся.

Болезни всегда были острыми. В 1527 году Эразм обратился к Парацельсу за медицинской помощью. В своей An den christilichen Adel deutscher Nation von des christlichen Standes Besserung, Лютер указал в 1520 году, что реформа,

которую он инициировал должна охватить даже медицинские факультеты (см. [Weimarer Ausgabe], v. 6, p. 459, ср.

примечание на H 2:16).

27

После, среди прочего (vnnd)34

я предоставил, по немалым причинам, [объект глагола

пребывает неявным] касательно различных болезней, а именно, в которых [эллипсис

(elliptical)] мой главный аргумент был, прежде всего, относительно заблуждений в

медицине, поэтому они теперь состоят против меня посредством тех, кто

заблуждался; воистину (Vnnd)35

, не только те задевают [эллипсис]; скорее, они

взбудораживают против меня невежественную толпу, кто не знает причин в таких

вопросах [эллипсис], так что, те самые люди, несмотря на пользу, принесённую им

мной, взнеслись, чтобы оскорбить меня, чтобы содействовать моей оппозиции.

Эллипсис и анаколуф вряд ли здесь бессмысленны. Остановка, ударяющее добавление передаёт

настроение, обеспокоенное, но неумолимое, вызванное в публичных спорах, всё же изнурённое

постоянным разочарованием и непониманием. Нечто в действительности теряется, когда

раздражающие эллипсисы и непонятности предложения сглаживаются и его придаточное

предложение перестроено, когда движущая вперёд тяга больше не вращается, подобно

преследуемому зверю с повторением “und”, и настойчивый ход мыслей больше не выматывает и

умолкает под отражённые удары “mich zu schenden, dem Widertheil zu dienst ….”

Поскольку Парацельс – это, прежде всего, писатель с голоса, то жертвующий сокращениями и

неясностями его стиля ведёт к серьёзным потерям. Всё же, несмотря на эту потерю, я полагаю,

что большинству читателям будет лучше подано ясным и свободным истолкованием. Мой

предполагаемый читатель – учёный, имеющий отношение к идеям и источникам. Вместо того

чтобы продолжать фраза за фразой и пункт за пунктом, пытаясь сохранить колорит оригинала, я

предпринял перевод содержимого предложения или отрывка путём, который максимизирует

доступность и гармонирует со всей работой. Я интерпретирую предложение следующим образом:

Имея безотлагательно предоставить работы о различных болезнях касательно моего

главного аргумента относительно заблуждений медицины, я нахожу теперь, что они

состоят значительно против меня, и воистину не только те, раскритикованные, но, и

по их наущению, даже невежественные толпы, которые не имеют истинного знания

таких вопросов, но, тем не менее, вознёсшиеся к услужению моих оппонентов

оскорблять меня, несмотря на то хорошее, что я сделал для них.

Если оригинал без прикрас передал непосредственность устной речи, то перевод вряд ли может

изобразить такую спонтанность. Слова “nicht auβ kleinen vrsachen”, “mehrest” или “hoch zubetrachten” были импульсивным утверждением, умеренные в их бахвальстве личным тоном

автора с целью искренней уверенности в том, что это действительно важно. Так, в нижнем ключе

перевода, выражения акцентирования могут искажать себя помпезностью, я оставляю в

установленном порядке саморекламирующие “безотлагательно предоставить” и “главного

аргумента”, как отвечающие цели. Перевод смежной страницы должен предусмотреть

возможность для более свободной, более интерпретационной трактовки, что берёт риск в целях

понимания и освещения неясных или неподатливых отрывков, вместо того, чтобы

воспроизводить их запутанные неясности.

Если оригинал сопоставим с гравюрой, то интерпретация должна быть сопоставлена с

выгравированной репродукцией. Инструменты налагают свой собственный узор на изделие,

который делается из различного по фактуре материала. Это имеет свои преимущества и

недостатки. Древний артефакт, воспроизведённый современными механизмами и материалами,

имеет в целом другой вид и восприятие к нему. Он может всё ещё предоставить информацию о

том, как прототип был структурирован и как он функционировал в его архаичной среде. Но

репродукция не есть оригинал и его ретуширование под антикварные содержания не делает это

таким приближённым. Я не претендую на то, что воссоздал единственное в своём роде мнение

(voice) в литературе. Лучше пусть мнение (voice) говорит само за себя.

Преимущественно из-за моей интерпретации эллипсисных фрагментов (elliptical passages) и

добавлением слов и фраз, которые служат плавному переходу от одного к другому и ясности

34 См. Grimm, und: 2-е определение даёт эту фразу в качестве примера для архаичного использования, в которой,

говорящий показывает, что среди разных — невысказанных — определяющих факторов, эта определяется. 35 См. Grimm, und (определение 3): “und zwar”.

28

рассматриваемого, перевод в целом превышает оригинал длиной. Везде, где казалось полезным

сделать так, мои интерполяции были помещены в квадратные скобки. Читатели, которые

рассматривают досконально от перевода к оригиналу, должны столкнуться с меньшими

трудностями в поиске соответствующего немецкого. В моём редактировании оригинала, а также в

моём английском переводе, использование курсивов и круглых скобок сопровождают Хузера. Его

латинские слова были перенесены в перевод. Чтобы избежать путаницы с моим собственным

использованием квадратных скобок, относительно редкие квадратные скобки Хузера в оригинале

были заменены угловыми в переводе: < >. Мои английские сноски следуют английской практики

размещения латинских слов и названий книг курсивом; однако, при цитировании из Зудгофа, я

соблюдал немецкое уклонение от курсива для латинских слов. Так как половина этого тома на

немецком языке, то немецкие слова, приводимые в моих сносках и комментариях, не выделены

курсивом.

Так как для читателя с определённым академическим интересом многое может зависеть от

понимания конкретного термина, особое внимание было проявлено в приведении источников.

Может показаться педантичным в приведении заголовка словарной статьи. Читатель, который

справляется по моим источникам в связи с тем, что некий нюанс смыслового содержания вносит

различие, сочтёт излишнее цитирование удобным, когда столкнётся с длинной и сложной записью

Grimm. Например, статья касательно stehen, “стоять”, сама по себе занимает более чем 300

колонок, 150 страниц. Иногда определения Grimm приводят именно то предложение, которое я

перевёл. Когда Лютер, Себастьян Франк или некто другой современник цитированы Grimm, то

информация помогает дополнить и оживить образ немецкой культуры шестнадцатого столетия.

Я попытался дать контекст, для каждого малознакомого термина в оригинале, не только из моих

справочных источников, но и из корпуса Парасельсовых писаний. Я также избегал пригодных, но

вводящих в заблуждение, современных определений медицинских терминов, всё ещё обманчиво

знакомых нам. Читатель не должен удивляться, когда мои примечания взяты из справочных

источников, таких как Oxford English Dictionary, Universallexicon Зедлера (Zedler) (работе,

составленной в первой половине восемнадцатого столетия) или поэтов, таких как Шекспир и

Рабле. OED основывается на средневековых источниках, известных в других местах Европы.

Zedler часто опирается на источники с превосходным знанием Парацельса. Поэты могут выявить

большое количество топосов (topoi), унаследованных из средневековья и классической

античности. Когда я цитирую из материалов, которые датируют более поздним числом

редактируемые работы, то очевидно не требуется утверждать, что такие материалы были

источниками. Равно как и мои цитирования, главным образом, из материалов, которые появились

до редактируемых работ, указывают, что те материалы были их источником. Я включил

многократные и противоречивые объяснения для некоторых терминов. Часто неоднозначности

оказываются осмысленными в отношении расширенного контекста. Принимая во внимание мои

источники, читатель может судить мои результаты по лучшему критерию суждения: самому

тексту.

Я взял на себя перевод из работ, как они представлены в Theophrastus Paracelsus, Bücher und Schrifften, edited by Johannes Huser (Basel: Conrad Waldkirch, 1589). Несоответствия между

оригинальным изданием Хузера и критическим изданием Зудгофа Хузера приведены в моих

левых сносках. Мои перекрёстные ссылки к более доступным Зудгофа, должны служить удобству

изучения. Я иногда справлялся с современным немецким переводом Бернарда Ашнера (Bernhard Aschner), несколько отредактированным Вили-Эриха Пейкерта (Will-Erich Peuckert), и

тщательно пересмотренной и сокращённой версией Йозефа Штребеля (Josef Strebel), а также с

Paragranum на осовремененном немецком языке Гунхильдом Пёрксеном (Gunhild Pörksen),

основанной на версии Зудгофа.

Das Buch Paragranum дана в двух версиях у Хузера. Первая полная. Она состоит из

предисловия и четырёх разделов, соответствующим четырём “столпам” медицины (философии,

астрономии, алхимии и proprietas или присущим качествам). Вторая версия, названная Хузером

Paragranum alterius, представлена более кратким предисловием, в котором не четыре, но три

“столпа” упомянуты, как более раннее обращение к этой концепции, и двумя из четырёх книг

(философия и астрономия). Поскольку “alterius” был охарактеризован Хузером, как оригинал

29

рукописи, то Зудгоф объединил её с последними двумя разделами полной версии Хузера, чтобы

предоставить составной, основанный на оригинале рукописи текст. Я вместо этого перевёл из

полной версии Хузера, как представлено на страницах 5-97 Тома Два, и указал в моём

комментарии его отношение к alterius и другим предисловиям и вариантам издания Зудгофа.

Редакторская работа Иоганна Хузера заслужила хорошо осведомлённую похвалу Зудгофа и

Голдаммера. Хузер понимал ценность рукописного оригинала; он продуктивно их использовал и

обнаружил близость, которая обосновала его сочетание вместе с Санкт-Галленовскими писаниями

“paramiran”. Его выбор для отбора и издания может быть оправдан на свойственных работам

основах. Поэтому он разумно выбрал только версию Paragranum, которая упоминает все четыре

“столпа”, которые есть “Philosophia, Astronomia, Alchimia, vnnd Virtutibus” (H 2:21). Редакция

Зудгофа соединила более раннюю версию предисловия, которая имела в виду только три

“столпа”, вместе с сопровождающими её изначальными двумя “столпами”, на итоговые два

“столпа”. Помимо этого ни версия Хузера, ни версия Зудгофа не даёт нам никаких оснований

подозревать не подлинность.

Немецкие писания Парацельса были откорректированы по факсимильному изданию Хузера,

опубликованному Олмсом Верлагом (Olms Verlag), репринт копии сохранялся в

Niedersächsische Staats- und Universitätsbibliothek. Моё воспроизведение издания Хузера -

“дипломатическое”. Никаких изменений или исправлений не было сделано, за исключением

нескольких очевидных ошибок вёрстки, которые должным образом отмечены. Издание Зудгофа

Хузера нормализовало его орфографию и пунктуацию, исключая заглавные буквы, курсивы и

“Virgel”, косая черта ( / ), которая может функционировать как запятая. Я стандартизировал её

положение и это двоеточие: примыкающее к предыдущему слову. Где Зудгоф предпринял более

существенные редакционные изменения, они указаны в моих левых сносках36

. Незначительные и

периодические отклонения после первого упоминания больше не даются. Там, где издания Хузера

и Зудгофа работы о Невидимых Болезнях отличаются, они были сравнены с рукописью Vienna Codex, которая, согласно Зудгофа, делит его прототип, “оригинальную рукопись”, с версией

Хузера.

Кварто издание Хузера несёт этот отпечаток на титульном листе:

Erster Theil | Der Bücher vnd Schrifften / des | Edlen / Hochgelehrten | vnd Bewehrten PHILOSOPHI | vnnd MEDICI, | PHILIPPI THEO- | PHRASTI Bombast von Ho= | henheim/ PARACELSI | genannt: | Jetzt auffs new auβ den Originalien / vnd |Theophrasti eigner Handschrifft/ souiel derselben zu= | bekommen gewesen/ auffs trewlichst vnd | fleissigst an tag geben: | Durch | IOHANNEM HVSERVM BRISGOIVM | Churfürstlichen Cölnischen Rhat vnnd MEDICVM. | In diesem Theil werden begriffen die Bücher/ welche von | Vrsprung vnd herkommen/ aller Kranckheiten handeln in | GENERE: Deren Catalogus nach der | Præfation an den Leser zu finden. | Adiunctus est INDEX Rerum & Verborum accu- | ratiβ. & copiosiβimus. | Getruckt zu Basel/ durch | Conrad Waldkirch. | ANNO M. D. LXXXIX.

36 Что касается заявленных намерениях Зудгофа касательно Paragranum и связанных планах издания Хузера, см. S

8:6, “Es scheint mir richtig, die erhaltenen Aufzeichnungen und Entwürfe zum Vorwort des Paragranum in der inhaltlich zu erschließenden Reihenfolge zuerst zu veröffentlichen und daran die berühmte ausführliche Ausarbeitung in scharf polemischer Form anzuschließen, im Zusammenhang mit den ersten beiden Büchern, die uns in voller Ausführlichkeit zweimal überliefert sind”; и S 8:15, “Wir folgen Husers Textredaktion im zweiten Teil der Bücher und Schriften Basel 1589 unter beständiger Vergleichung mit Bodensteins Textfassung im dritten und vierten Traktat vom Jahre 1565”. Не дано обоснование для периодического предпочтения недостаточной версии

Боденштейна (Bodenstein) над безупречной версией Хузера. Касательно оставшихся работ, охваченных здесь,

издание Зудгофа сверено не только с Хузером, но и другими ранними изданиями, а также и с версией Венской

рукописи. Относительно Opus Paramirum и работ о tartarus и matrix, он засвидетельствовал высокую степень

точности Хузера: “Doch sind die Abweichungen der Überlieferung in allen drei Teilen des Opus Paramirum nur gering” (S 9:14). Что касается работы о Unsichtbare Krankheiten, Зудгоф сделал вывод, что Хузер, должно быть

полагался на лучший доступный источник: “Bei dieser Sachlage ist es von ganz besonderem, geradezu ausschlaggebenden Werte, daß der Text des Wiener Kodex dem Huserschen Texte durchgehends sehr nahe steht, daß also offenbar die von Huser benutze handschrliftliche Vorlage und die des Wiener Kodex die gleiche gewesen ist, offenbar das Neuburger Originalmanuskript” (S 9:15; ср. Sudhoff 2 65).

30

Том Два Хузера (H 2) отличается лишь тем, что первая строка титульного листа гласит “Ander

Theil” (“Вторая Часть”). Том Два (H 2:5- 97) является источником первого писания,

воспроизведённого здесь, Книга Paragranum. Том Один (H 1) является источником Opus Paramirum (H1:67-140), О Происхождении и Источнике Болезней (141-188), О Matrix (189-237),

и О Невидимых Болезнях (238-327).

Я хочу поблагодарить всех тех, кто был щедр на полезные советы: James Boswell, Herman и

Sarah Dick, Gundolf Keil, Steve Menken, Helmut Müller, Horst Pfefferl, Joachim Telle и James Van Der Laan. Я благодарен Adam Chambers за его помощь в наборе текста и прежде всего Inge Strotzka за её педантичную и проницательную помощь в сравнении Хузера и Зудгофа с

машинописным текстом. Принеся своё художественное и техническое мастерство к

издательскому процессу, Horst Petrak проделал большую работу для обеспечения качества

публикуемой работы. Я в долгу перед Hartmut Rudolph за указание весьма многочисленных

ссылок, за предложение основных особенностей, которые дают этому тому характер критического

издания, и за любезное предложение провести моё пребывание в Leibniz Edition, Berlin-Brandenburgische Akademie der Wissenschaften в Потсдаме. Я также в долгу перед Horst Pfefferl и Jörg Jochen Berns за оказанное гостеприимство, точнее поддержку моего

заблаговременного пребывания в Марбурге. Благодарности заслуживает также Университет

штата Иллинойс за творческий отпуск, который позволил мне сосредоточиться над этим проектом

в течение целого года.

Германская Служба Академических Обменов подтвердила своё название, позволив учёному из

Американской академии культуры, ориентированной на создании небольшого объёма

монографий, и достаточно часто поглощённой излюбленными теориями и персоналиями, ввести в

контакт с более строгой традицией издательства текста и критики. Как итог, моя полная отдача

указывает на то, что этот проект – плод такого контакта. Если английский язык – новый

латинский, то филологи должны найти методы, ставящие своё доминирование на службу

понимания других языков и традиций, во всей их глубине и особенностях. Путеводная звезда

этого проекта была надеждой, что академический перевод может служить такой цели, как это,

собственно, и есть почти с начала литературной культуры.

31

Издания Парацельса и Справочные Библиографии

32

33

Справочные Работы в Переводе и Комментарии

(расположены в соответствии с аббревиатурой):

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43