1

Литературно-художественный альманах

№1(23) 2012

2

Литературно-художественный альманах«Карамзинский сад» № 1 (23) 2012

CодержаниеВступление ...........................................................................................................................................................3-4Страна ПоэзияСветлана Кекова в Ульяновске. .......................................................................................................6-10Светлана Кекова. На грани немоты и звука. Стихи ...............................................11 –18ДвоеЭлеонора Денисова. Первая любовь. Рассказ ........................................................... 20 – 28Татьяна Эйхман. Встретить весну. Стихи. ................................................................... 29 – 30Река воспоминанийГалина Заруднева. Повесть без сюжета. ......................................................................... 32 – 65Людмила Толкишевская. Бабушка-бабуся. Рассказ ............................................. 66 – 74Александра Белова. О любви. Гроза. Стихи. ............................................................................75Ольга Шейпак. Роксана. Рассказ ........................................................................................... 76 – 88Молодые голосаВнимание: конкурс .........................................................................................................................................90Молодежный клуб «КС»Расслышать голос весны. А. Каденеева, О. Вигилянская, О. Мещерякова, Т. Пузанова, Е. Погорелец, А. Новикова. ............................................................................. 91-97Семен Краснов. Город недосказанной души. Стихи. .......................................98 - 102Ветер странствийФеликс Касимов. Из цикла «Черемшанские рассказы». ...........................104 – 110ПерекрестокВладимир Кочетков. Царь горы. Рассказ ................................................................112 – 113Элла Крылова. Радуга. Рассказ ...........................................................................................................114Гость «Я всегда буду сюда возвращаться». Интервью с Людмилой Ртищевой ..................................................................................116 - 121Людмила Ртищева. Переведи часы назад. Старый дом.Рассказы. ................................................................................................................................................121 – 140Память сердцаРудольф Азбукин. Люди живут на планетах, поэты живут в мирах ..................................................142-144Людмила Дягилева. И он вернулся, словно день весенний .......................145-147Александр Бунин. По старой памяти. Стихи ..........................................................147-148Родом из детстваЛюбовь Боровикова. Сон в летнее утро .......................................................................150-156 Любовь Боровикова. Время надежды вернется. Стихи .................................157-158Дорога к храмуТатьяна Карпова. Успейте к душе обернуться. Стихи ....................................160-162С любовью ко всему родномуСветлана Матлина. Памятник Ивану Гончарову. Стихи ..............................164-166Татьяна Алисевич. С именем Гончарова .....................................................................167-171Прививка от равнодушия ..........................................................................................................172-174ЮбилеиАлександр Тихонов. В прозе – поэзия, в поэзии – философия(к юбилею А.Н. Марасова) .........................................................................................................176-180Дом литераторовОльга Даранова. В атмосфере сотворчества...........................................................182-192

3

Перед вами новый выпуск альманаха «Карамзинский сад».В разделе «Страна поэзия» стихи недавнего гостя нашего

города, участника проекта «Литературный глобус», замеча-тельного поэта Светланы Кековой. «Поэзия - это чудо, Слово это - чудо. И мы можем только благодарить за то, что нам оно дано.»

В рубрике «Двое» публикуем рассказ Элеоноры Денисовой «Первая любовь», а также новые лирические стихи Татьяны Эйхман. В этом номере: главы из автобиографической повести Галины Зарудневой, рассказы Ольги Шейпак и Владимира Кочет-кова, Людмилы Толкишевской и Феликса Касимова. К предстоя-щему юбилею ульяновского писателя и философа Анатолия Ма-расова публикуем статью о его новой книге.

Мы гостеприимно предоставляем пространство нашего альманаха авторам из других городов. На этот раз в гостях у читателей «КС» молодые литераторы города Тольятти. Благо-дарим за сотрудничество нашего давнего друга, тольяттинско-го поэта Семена Краснова.

На страницах альманаха мы вновь встречаемся с писате-лем Людмилой Ртищевой (г. Санкт-Петербург), публикуем ин-тервью с ней и ее «мистические» рассказы.

Хочется верить, что читатели оценят по достоинству

Дорогие друзья!

4

проникновенное эссе об Аксакове Любови Боровиковой (г. Москва). Это удивительное прочтение книги «Детские годы Багрова-внука»… Размышляя о детстве как даре, Л. Боровикова пишет: «Что это за подарок, знает только тот, кому он достался. Ни-чего не знает об этом ребенок, ставший побочным продуктом отношений между полами. Не знает и дитя семи мамок, хоть компьютерных, хоть человеческих. Двери в детство - тугие, тя-желые двери. Вряд ли многим они под силу, потому что открыть их - значит впустить ребенка в детство без всяких условий, чтобы он там обжился, был как у себя дома, чтобы ему было там хорошо. Чтобы никто не торопил его очистить помещение, не тащил во взрослость. Чтобы не знал он ни страха, ни стыда за свою блаженность-бесполезность. Чтобы вокруг как праздни-ка ждали минуты, когда зашевелится в коконе младенчества бабочка-душа и начнет извлекать, вытягивать из него свои крылышки (а срок всегда неизвестен). Чтобы спокойно, не помяв и не изранив, могла она их расправить. Чтобы упаси Господи не стерся, не осыпался их узор: самое тонкое, самое подлинное в че-ловеке - его личность.».

«Успейте к душе обернуться», - призывает в своих стихах Татьяна Карпова.

В рубрике «Память сердца» Рудольф Азбукин вспоминает ушедших поэтов-земляков Николая Благова и Александра Буни-на. Тему продолжает публикация о встрече участников бунин-ского литобъединения «Надежда», поэтическая подборка А.С. Бу-нина «По старой памяти».

Раздел «С любовью ко всему родному» открывает подбор-ка стихов Светланы Матлиной «Памятник Ивану Гончарову». Следом Татьяна Алисевич рассказывает о многогранной работе Центральной городской библиотеки им. И.А. Гончарова. Здесь же заметки о творческой встрече Ольги Шейпак с юными читате-лями.

Завершает выпуск обзорная статья «В атмосфере сотвор-чества» - хроника встреч в Доме литераторов.

Говорят, что беда наших дней в «расчеловечивании» челове-ка, в оскудении любви. Надеемся, что стихи и рассказы, собран-ные под обложкой этого выпуска, обращены к лучшим человече-ским чувствам и, паче чаяния, для кого-то могут стать «при-вивкой от равнодушия.»

Елена КувшинниКова

5

6

Светлана Кекова в УльяновскеВ феврале 2012 года в Ульяновске стартовал проект к 200-

летию со дня рождения И.А. Гончарова «Литературный глобус. Двенадцать самых известных писателей мира на родине И.А. Гон-чарова». Смысл проекта в том, что каждый месяц в Ульяновск при-езжает один из известных двенадцати российских и зарубежных писателей, участвует в публичных лекциях, творческих встречах с читателями, общественностью.

Первой участницей проекта стала известный россий-ский поэт, литературовед, философ, доктор филологиче-ских наук Светлана Кекова (г. Саратов).

Два дня пребывания в нашем городе (20-21 февраля 2012 г.) были для Светланы Кековой очень насыщенными.

Первая встреча - со студентами Ульяновского педагогическо-го университета. Лекция «Поэзия как Преображение» (на примере творчества Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского.) Состо-ялся разговор о сути поэзии. Светлана Кекова блестяще проана-лизировала стихотворения «Первое свидание» А. Тарковского и «Лесное озеро» Н. Заболоцкого. Это была самая настоящая литера-турная учеба для тех, кто хочет стать проницательным читателем. За Светланой Кековой, как за проводником, слушатели шли вслед, в «Страну Поэзию». Учились слышать, понимать глубинные смыс-лы, скрытые в строках, разгадывать «христианский код» в творче-стве больших мастеров. Светлана Васильевна поделилась своими размышлениями о значении поэзии в современном мире. Очень жаль,что в настоящее время поэзия стремительно «вымывается» из общекультурного поля. Ведь именно поэзия даёт возможность погрузиться в «рай языка». Беседу вёл доцент УлГПУ Михаил Гри-горьевич Матлин. Светлана Кекова ответила на вопросы студен-тов и журналистов. И, конечно, читала свои стихи…

В этот же день состоялась пресс-конференция С.В. Кеко-вой в пресс-центре «Ульяновск - культурная столица».

С.В. Кекова ответила на вопросы журналистов о сущности и назначении поэзии, об особенностях своего творческого почер-ка, о роли метафоры в поэтической ткани языка, о соотношении таких категорий в литературе, как пространство и время, о месте поэта в современном мире, о гражданственности поэта, о влия-нии медийной личности - будь-то поэт, критик, музыкант, журна-лист - на культурные и политические процессы в стране.

Вечером того же дня Светлана Васильевна побывала в гостях у молодёжного театра Enfant Terrible. В этом театре с недавне-го времени регулярно проходят встречи под названием «Время

7

поэтов», где идет разговор о современной поэзии и лучших ее представителях.

Так получилось, что еще до приезда С. Кековой в наш город была запланирована тема разговора о творчестве Светланы Кеко-вой. Конечно, Светлана Васильевна стала желанным гостем в этом театре. Это была живая неформальная встреча. (Как и сам этот театр живой, развивающийся, ищущий). Молодых талантливых актёров интересовало буквально всё: новые имена в поэзии, как поэт С.В. Кекова сама входила в литературу, кто были нравствен-ными и литературными учителями, что значит для поэта слава и признание, кто и как переводит её поэзию на Западе… С.В. Кекова рассказывала о литературе разных лет и направлений. Помимо признанных и великих называла имена современных талантли-вых авторов, «делающих поэзию» сегодня. Это Борис Кенжеев, Олеся Николаева, Ольга Седакова, Сергей Гандлевский и другие..

Вопрос: Почему так часто случается, что поэт бывает при-знан лишь после смерти? Слабое утешение для живущих.

С.В. Кекова: Безусловно, признание при жизни - важно и же-лаемо и достойно истинного поэта, но помимо человеческого че-столюбия есть более высшее благо - ПИСАТЬ. Истинный поэт не задумывается о славе, сила поэта - в воздействии сказанного им Слова, в том, что и после ухода человека Слово его останется, ни-что не пройдёт бесследно. В иерархии ценностей главное - сама поэзия, а соответственно, признание, слава не должны верховен-ствовать. Иначе произойдёт разрушение личности, нельзя забы-вать о высших ценностях - любви и благе близких, милосердии к страждущим, помощи нуждающимся. Это понимает не каждый.

Разговор шел за чаепитием, в тёплой, объединяющей атмос-фере. Молодёжь оказалась самой благодарной аудиторией для восприятия сложного, многослойного мира поэзии Кековой. Хо-чется надеяться, что это - та благодатная почва, на которой про-растёт зерно поэтического слова.

21 февраля 2012 года состоялась встреча с С.В. Кековой в Торжественном зале Ульяновской областной научной библиотеки.

На встрече присутствовали ульяновские писатели, поэты, краеведы, музыканты, любители словесности, студенты.

Тема выступления С.В. Кековой была условно обозначена как «Путь домой». Путь домой - это основополагающая идея нашего вре-мени, идея возвращения домой. Сейчас такое время, когда мы воз-вращаемся домой, на те пути, на которых Россия была тысячу лет, начиная с Крещения…Светлана Кекова прочла цикл стихотворений

8

«Путь домой», в котором звучали и имена близких, родных ушед-ших людей, и эти стихи поднима-ли историю конкретной семьи до высокого светлого и трагического общечеловеческого звучания.

Предметом долгого и увле-кательного разговора была тема «Что есть поэзия». По мнению поэта, «поэзия - это преображе-ние жизни, человеческой души.» Светлана Кекова сказала: «У каж-дого поэта свой облик преобра-жения мира, если мы возьмем то, как преображается мир у Пастер-нака, Ахматовой, как у Заболоц-кого и других, мы увидим, что это разные варианты. Но вектор один и тот же, та сила сердечная, с ко-торой воспринимается этот мир и преображается в стихах, здесь поэты абсолютно созвучны друг другу... Что такое поэзия?.. Чело-век изменяется, взрослеет, проходит через какие-то страдания, радости. Человек меняется сам и меняется его мировосприятие, в том числе и восприятие поэзии… Но главное остается. Поэзия - это чудо, Слово это - чудо.И мы можем только благодарить за то, что нам оно дано.

Почему стихотворение нельзя пересказать? Если мы будем говорить, что «это стихотворение о том, что…», мы тогда убьем стихотворение! Глубина слова непостижима… Когда для нас ста-ли доступны труды Лосева в области языка, Павла Флоренского, о. Сергия Булгакова, тогда тайна слова и языка как-то приоткры-лась…Слово - это дар. Меня поразило такое определение поэзии, которое я нашла у французского поэта Поля Клоделя «…Объект поэзии - это священная реальность». И еще - слова епископа Сан-Францисского Иоанна (Шаховского): «Поэт «милостью Божией» имеет власть превращать воду человеческих слов в вино, а это вино обращать в кровь Слова. Таково высшее назначение поэзии, ее смысл евхаристический. Поэзия возвращает человека к началу вещей».

Выступление Светланы Кековой вызвало живой отклик у слу-шателей.

Своим отношением к творчеству Светланы Кековой подели-

Книги с автографом. Светлана Кекова во Дворце книги.

9

Встреча со Светланой Кековой в театре Enfant Terrible.

лись кандидат филологических наук Элеонора Денисова, предсе-датель Ульяновского регионального отделения Союза писателей России писатель Ольга Шейпак, поэт Николай Марянин, автор и исполнитель песен Елена Ушакова.

В завершение встречи Светлана Кекова подарила свои книги с автографом ульяновским читателям.

В этот же день гостья посетила Ульяновский областной крае-ведческий музей им. И.А. Гончарова, Ульяновский областной ху-дожественный музей, Дом-музей И.А. Гончарова.

Светлана Кекова в Ульяновском областном художественном музее.

10

Светлана КЕКова

Светлана Васильевна Кекова (г. Саратов) - поэт, филолог, один из самых сильных голосов современной русской поэзии. Ав-тор одиннадцати книг стихов. Лауреат малой премии имени Аполлона Григорьева, Большой премии Международного фести-валя «Биеннале поэтов в Москве» «Москва-Транзит» (2001); пре-мии имени Арсения и Андрея Тарковских.

Участвовала во многих международных поэтических фе-стивалях: «Международная Поэзия» - Роттердам, 1998 (Голлан-дия); Международный фестиваль поэзии Diversi Racconti - Салер-но, 2001 (Италия); Международный конгресс поэтов - Санкт-Петербург, 1999, 2001, 2003, 2005; Московский международный фестиваль «Биеннале поэтов в Москве»; Международный фести-валь поэзии - Лондон, 2002 (Великобритания); фестиваль рус-ской литературы на Франкфуртской международной книжной ярмарке - 2003 (Германия); «Киевские лавры« - 2006 (Украина); фестиваль поэзии в Новосибирске - 2008; Чичибабинские чтения - Харьков (Украина), 2007, 2009-2012.

Автор трёх литературоведческих книг, а также ряда ста-тей, посвящённых творчеству поэтов-обэриутов, Н.А. Заболоц-кого, А.А. Тарковского, В.Ф. Ходасевича, В.В. Набокова, Ф.М. Досто-евского, философов Ф.А. Степуна и С.Л. Франка и др.

Автор сборников стихов «Стихи о пространстве и времени» (1995), «Песочные часы» (1995), «По обе стороны имени» (1997), «Короткие письма» (1999), «Восточный калейдоскоп» (2001), «На семи холмах» (2001), «У подножья Жёлтой горы» (2006), «Плач о Древе жизни» (2007), «На пути в Эммаус» (Алматы, 2007) и др.

11

Светлана КЕКова

На грани немоты и звука

* * *Расскажи мне о жизни в пустыне,о тоске, о великом огне,о любви, об отце и о сыне,расскажи о бессмертии мне,

о грехе, милосердии, страхе,о предательстве мне расскажи,о победе, о жизненном крахе,о молчанье, о правде, о лжи,

о страдании, смехе и плаче,о враче - или нет - палачерасскажи - ты не можешь иначе:плачет мир у Тебя на плече.

Памяти Анатолия Соколова Смотри, как улетают птицы... А. СОКОЛОВ1. Две птицы - Блаженство и Ужас -летят, опереньем горя.Купаются голуби в лужахв последние дни октября.

В печальные дни листопададуше утешения нет,но грешникам, жаждущим ада,дарован особенный свет:

он страждущим листьям осенним несёт долгожданную вестьо том, что чревата спасеньемтоска, пережитая здесь,

12

что станут иконою Спасаосенней листвы вороха,что тайною смертного часаочищена бездна греха.

2. Села на ограду золотая птичка.Горевать о прошлом - горькая привычка.

Забывать о прошлом - мелкая уловка...Золотая птичка, светлая головка.

Светлая головка, маленькое тело:золотая птичка с неба прилетела

и поёт о рае нас, погибших, радизолотая птичка, сидя на ограде.

3.Ты плачешь слезами сухими,с собой расстаёшься навек,когда превращается в имязнакомый тебе человек.

Шепчу, содрогаясь от боли:Вальхалла, Аид и Шеол...Куда же ты спрятался, Толя?Куда и зачем ты ушёл?Звездою серебряно-плоскойукрашен под вечер погост,и плачет в одежде сиротскойпо Толе Спартаковский мост.

А он в неземной атмосферес нездешнею скрипкой в руках,как Моцарт, простивший Сальери,в блаженных плывёт облаках.

4.Когда нам сказали: пространство открыто,мы двинулись молча сквозь лес алфавита,

13

сквозь дебри согласных - шипящих, сонорных,сквозь заросли знаков - то белых, то чёрных.

Мы двинулись молча сквозь облако гласных,парящих над миром в одеждах атласных.

Сквозь все языки, диалекты, наречьяпрошла говорящая плоть человечья.

Зачем? Чтоб изведать молчанья законы.Зачем? Чтоб увидеть слова, как иконы,

чтоб вещи увидеть знакомые - им быпришлись по душе их словесные нимбы,

увидеть, как голуби на колокольняхклюют наше прошлое в рифмах глагольных,

увидеть страданье как зону сиянья,а смерть - как загадочный знак препинанья.

Поэт1.

Узник, забытый всеми,не ждёт свиданья,но превращает времяв предмет страданья.

В клетке, читая сонник,томится пленник.Вновь зацветают донник и подмаренник,

густо-зелёный шпорник,чабрец, душица...Знаешь ли ты, затворник,на что решиться?

Тело твоё, как воду,

14

прольют на сушу,выпустят на свободуживую душу.

Будешь не заключённым -царём, эмиром,будешь в костюме чёрномпарить над миром.

Ты - не последний грешник,не богохульник -скажешь: созрел орешник,зацвёл багульник...

2.

Жизнь освобождается от груза,выучив страдания азы,и опять летит к поэту музав виде легкокрылой стрекозы.

Ивы спят, загадочны, как инки,как ацтеки, дремлют тополя...Сядет стрекоза на лист кувшинки -и возьмёт кукушка ноту «ля».

Хор лягушек, чтобы не фальшивить,остудил в воде ненужный пыл.Не спугни сегодня музу - ты ведьстрекозу, как и меня, забыл.

* * *Ты, грызущий яблоко истин падших, -человек, не помнящий братьев младших -

муравья, ползущего по дороге,воробья, не платящего налоги,

мотылька, скрестившего правду с ложью,стрекозу, а также коровку Божью,

15

ты, забывший горлицу, краснопёрку,да дверную щёлку, ржаную корку,

ты, не слышащий перебранкидвух синиц,но владеющий счётом в банке,

дорогим авто с голубым экраноми экспрессом жизни с его стоп-краном,

ты один не знаешь, о чём ты тужишь,ты один не помнишь, кому ты служишь,

и понять не можешь ты - что ты значишь…

Ты идёшь один по земле и плачешь.

* * *Плода запретного вкушение,Тоска, и мука, и вина…Обломки кораблекрушенияНа берег вынесет волна -

Ковры, торшеры, кресла дачные,Цветастые половики,Размокшие контракты брачныеИ тени рыб со дна реки.

И жёны, бытия виновницы,Чтоб завести в домах уют,Из листьев мяты и смоковницыСвоим мужьям одежду шьют.

Прошедшие времена1.Ни о чём не спросит и, видимо, не простит...Имперфект скрежещет, аорист - благовестит,а поэт из них второпях сколотил строфу,где таится жизнь, словно детский скелет в шкафу.

16

Что же это было? Страдание? Страсть? Аффект?Утекло, ушло, превратилось в плюсквамперфект,в золотую пыль, в неземную - навеки - синь.в ледяной санскрит и в литую, как сталь, латынь.

Замолчишь, заплачешь, откроешь на миг окно -там уже струится влажное волокно,а в твоей постели, презрев наготу и стыд,не добившись цели,прошедшее время спит.

2.Как славно жить в дому, укрытом снегопадом,смотреть в окно на снег нездешней белизны...Сокровище моё лежит со мною рядом,сокровище моё цветные видит сны.

А в недрах словаря, где слов пасётся племя, -забвенье и тоска, туман и забытьё.Я чувствую уже, как исчезает время.

Сокровище моё, сокровище моё...

3.Как ты знаешь, милый, всегда я живу на гранинемоты и звука, суровой зимы и лета,мне куда как трудно разобраться в словесной ткани нашей общей жизни; нащупывать швы сюжета,

узелки завязывать, штуковать небольшие дырки,к наступленью ночи выращивать сны в пробирке.

Ты меня послушай: страданья - как струны арфы.Их легко и бережно трогают наши руки.От дрожанья струн замерзают в озёрах карпыи едва-едва шевелят плавниками щуки.

Чем суровей время - тем мы с тобой свободней -хлеб с вином вкушаем и помним про день субботний.

Как ты знаешь, милый, нельзя нам добиться силой,чтоб зима для тополя сшила пальто на вате,чтобы этот тополь спасён был порою стылой,словно юный инок, взыскующий благодати.

17

Обниму тебя, чтоб заплакать и сном забыться.В ледяных озёрах на части луна дробится.

А сегодня Волгу назвал ты Евксинским Понтоми ещё сказал: не нуждается грех в огласке...Не хочу я знать, что таится за горизонтом,но хочу я верить, что мы доживём до Пасхи.

У порога нашего Янус стоит двуликийс золотым ключом. Приближается Пост Великий.

Расставайся, жизнь, со своим драгоценным телом,избегай объятий, готовься к страданьям крестным,оставайся, жизнь, в дорогом одеянье белом,чтобы встать из гроба сияющим днём воскресным.

И с тобою рядом мы в гроб живоносный ляжем,где на ложе каменном пламя любви дрожало,и, обняв друг друга, мы смерти навеки скажем: отвечай нам, смерть, где победа твоя и жало?

* * *1.Млечный Путь подобен многоточьюЛетом, под созвездием Стрельца,Я случайно просыпаюсь ночьюС ощущеньем близкого конца.

Я встаю с постели. Пахнет мятой,Слышен слабый запах лебеды.Вижу я на простыне измятойОтпечаток будущей беды.

Что же, опыт смерти - тоже опыт,Он, наверно, ни хорош, ни плох. И твержу, переходя на шёпот,Я молитву «Да воскреснет Бог».

2.Когда человек умирает,Сильнее шиповник цветёт.

18

Кто душу свою потеряет,Тот снова её обретёт.

Но что же с душой происходитВ тот самый таинственный миг,Когда она в землю уходит И бьёт из земли, как родник?

ДушаТы плачешь, ты хочешь нравиться,оглядываясь на бегу,с тобою, моя красавица,я справиться не могу.

Какое ты слово пестуешь,какое дитя растишь?Ты в прошлое путешествуешь -и в будущем ты гостишь.

О, как мне ещё аукнется,душа, твой былой размах!Разбойница ты, преступница,изгой на чужих кормах.

А я - только тело ветхое,защита тебе и кров…

Пометь меня звёздной меткою,владычица двух миров!

19

20

Элеонора ДЕниСова

Первая любовьрассказИзвестие о смерти Александра Ивановича обрушилось на

Наташу сердечной болью и саднящим чувством вины, неволь-ной, но постоянно напоминавшей о себе. Только сейчас она по-настоящему поняла, как много значил в её жизни этот человек: именно он привил ей любовь к культуре, к восприятию её как высшей ценности жизни. Какой наивной невеждой, бессистем-но проглотившей массу самых разных по характеру и достоин-ству книг, приехала она из глухой провинции в Ленинград. С ка-ким восторгом бродила по его улицам, площадям, музеям, жадно хватая открывающиеся перед ней духовные сокровища и в бес-порядке бросая их в сундук своей памяти. Если бы не Александр Иванович, они так бы и лежали там бесформенным и бесполез-ным комом. Александр Иванович придал им стройную структуру, расширил кругозор. Он познакомил и «влюбил» Наташу в поэзию Серебряного века, в основном запретную в 50-е годы.

От него она впервые узнала поэзию Георгия Иванова с ще-мящей музыкальностью его стихов, Михаила Кузмина с грустной мудростью «Александрийских песен» и изысканной ритмикой стиха; услышала мужественный голос Гумилева и влюбилась в яр-кую театральность и героическую устремленность его лирики. От Александра Ивановича узнала она и историческую топографию Петербурга, имена и стили великих зодчих - творцов прекрасно-го города. А главное - он вложил в неё страстное желание узнавать как можно больше, всегда учиться, а потом передавать накоплен-ное другим.

Но… Сначала была любовь, а уж из неё выросло всё остальное. Любовь невозможная, неосуществимая, но всепоглощающая, как в «Принцессе Греза» Ростана.

Люблю, но ответа не жду я,Люблю, но не жду поцелуя,Ведь в жизни одна красота - Мечта, дорогая мечта…Этой любовью были окрашены все юношеские годы Наташи,

ей отданы все мечты, трепет сердца, «и юный пыл, и юный бред». Она началась ещё на первом курсе, когда профессор Ветлицкий стал читать лекции по литературе европейского средневековья

21

и Возрождения. Поэзия трубадуров, рыцарский культ Прекрас-ной Дамы - как всё это было созвучно романтически настроен-ной юной душе, как сливалось с мягким голосом лектора, с его внешностью: благородной лепки лицо, тонкое и одухотворенное, слегка посеребренные густые волосы, высокая, подтянутая фи-гура. Ему было 55 лет, ей едва исполнилось 18. Она слушала его, замирая от восторга, не отрывая глаз, ничего не записывая, но впитывая, как губка, все, сказанное им. Наташа записалась к нему как к руководителю курсовой работы в научный кружок, который он вел, все каникулы проводила в библиотеках, работая над кур-совой или готовясь к докладу. Его похвала была для неё лучшей наградой и одаривала ощущением счастья.

«Всё было очень мило. Я с удовольствием Вас слушал», - го-ворил он ей ласково уже после официальной оценки, когда они оставались вдвоём. Это были лучшие минуты её жизни. Стоило ради этого отказываться от всяких там танцулек, свиданий с маль-чиками. Да и насколько скучными и неинтересными выглядели они рядом с НИМ!

Пределом её мечтаний была возможность, которую имели, как она знала, его аспиранты - поехать вместе с ним на целый день на загородную экскурсию и весь день быть рядом, видеть и слушать его. Он заметил и её старание, и её восторженно-влюблённые глаза. Всё это грело сердце начинающего стареть мужчины, но её детская наивность и его порядочность создавали непроходимую преграду и не давали возможности ни ему, ни ей проявить под-линные чувства. Постепенно их отношения стали более близки-ми, сохранявшими, однако, дистанцию: учитель - ученик.

Однажды после консультации они вышли вместе, и он пред-ложил пройтись пешком по улицам города. На ней были новые туфли из свиной кожи, тяжёлые и неудобные, но зато дешёвые (именно по этому принципу она покупала самую необходимую одежду и обувь). Во время долгой прогулки ноги были стёрты в кровь, но она не подавала виду, наслаждаясь его обществом и его рассказами о зданиях, мимо которых они проходили, о связан-ных с ними знаменитых людях, поэтах, писателях, художниках. Сам его голос возбуждал у неё чувство блаженного трепета. Ей ка-залось, что в ней то ли что-то тает, то ли рождается нечто новое. А его улыбка вызывала волну восторга, рвущегося наружу. Счаст-ливая сверх меры, она несколько дней жила как в тумане, взахлеб рассказывая подругам о своих впечатлениях. Они посмеивались над ней, поддразнивали. Масла в огонь подливал и тот факт, что

22

у неё одной не было интереса к мальчикам, вечеринкам, танцам. Одна из подруг, самая романтичная из всех, Татьяна, нарисовала картину: два замка, стоящих на горных вершинах, разделены про-пастью. У края пропасти стоят две фигуры - мужская и женская (он - в рыцарских доспехах, она - в средневековом наряде) и про-тягивают друг другу руки. А над ними - бездонное небо с огром-ными звёздами, как на картине Ван Гога. И надпись: «Родилась чета, любившая наперекор звездам». Все смеялись, а она смуща-лась до слез и уверяла, что Александр Иванович для неё - просто любимый учитель, а она для него - старательная ученица. Она и вправду так думала, хотя в тайниках души чувствовала, что есть нечто большее, чему она не знала слова.

Однажды, когда она сидела, склонившись над тетрадью и что-то зачитывая ему, он, опершись руками о парту, низко склонился над ней так близко, что его лицо касалось её волос, и стал что-то отмечать в тетради ручкой. И вдруг сказал каким-то не своим, дрогнувшим голосом:

- Вероятно, такие волосы называют каштановыми.У неё покраснели не только лицо и шея, но всё тело покры-

лось жаркой испариной. Она не могла дальше ни читать, ни спра-шивать, ни вообще думать; только подняла на него перепуганные и растерянные глаза и по-детски приоткрыла рот. Он подавил в себе безумное желание сжать руками эту хрупкую, дрожащую от смущения фигурку и крепко прижать к груди. Вместо этого он отстранился и «учительским» голосом стал говорить об особен-ностях немецкого романтизма. Она не понимала ни слова, но его спокойный, мягкий голос постепенно снял напряжение, и она смогла задать свои вопросы и обрести равновесие.

Наташа не стала анализировать то, что произошло. А что, соб-ственно, произошло? И было ли что-то необычное в их частых консультациях и беседах? Она старалась не думать об этом.

В конце первого курса он закончил читать у них лекции. На-таша собрала деньги у любивших его студентов и купила огром-ный букет роз - на прощанье и в знак благодарности. Но он как-то незаметно ушёл из института, и тогда, узнав его адрес, Наташа и с ней ещё двое студенток отправились с букетом к нему домой. Он жил в центре, в старом дореволюционном доме с длинными про-летами широкой лестницы и с пришпиленной у дверей таблич-кой, указывающей, кому и сколько раз звонить. Наташа огорчи-лась: значит, квартира коммунальная. А она представляла, что его жизнь протекает чуть ли не в царских чертогах. На звонок вышла

23

расплывшаяся, неухоженная женщина в каком-то затрапезном одеянии, на вид значительно старше его (неужели жена?) и про-водила их в комнату, тоже неухоженную, где за большим круглым столом сидел Александр Иванович и ел… щи. Эти щи совсем доко-нали Наташу. Они так не вязались с его романтическим образом, который жил в ней. Она что-то пролепетала, отдала букет, и они удалились. На лестнице Наташа расплакалась, шепча при этом про коммуналку, щи:

- А ты думала, он лепестками роз питается? - насмешливо по-интересовалась Татьяна. - Ты так будешь кормить своего будуще-го мужа?

Такие понятия как, «муж», «обед», вообще не входили в сферу «актуального я» Наташи, и она лишь досадливо отмахнулась. Ни-кто её не поймет, да и вряд ли она сама понимает себя.

Следующие три года Александр Иванович уже не читал у них лекции, но Наташа, сбегая со своих занятий, ходила ещё и ещё раз послушать его, посещала кружок, который он вел, писала под его руководством научные работы - оставалась его ученицей. Он стал приглашать её домой, там показывал старинные книги, альбо-мы по живописи и архитектуре. Она была счастлива слушать его часами. Однажды Наташа пришла в назначенное время, но жена сказала, что он спит. Наташа хотела уйти, но та воскликнула тре-вожно:

- Ни в коем случае! Он мне не простит, если я не задержу Вас. Идёмте лучше попьём чаю, он скоро проснётся.

Наташу очень тронула благожелательность его жены и успо-коило смутное чувство какой-то неясной вины.

Чтобы чаще видеть его, Наташа придумала такой, как она счи-тала, хитрый ход. Изучив его расписание, она караулила момент, когда он выйдет из института (иногда часами ждала, когда кон-чит принимать экзамен), а потом как бы нечаянно оказывалась на его пути. Он радовался нечаянной встрече и предлагал побро-дить по Блоковскому Петербургу или Петербургу Достоевского, Ахматовой. Общение с ним наполняло Наташу таким богатством чувств, знаний, что она понять не могла, за что ей такое счастье. Она старалась быть достойной его внимания: в перерывах между их встречами как можно больше прочитать, посетить выставки, театры, чтобы не стыдно было ответить на вопрос:

- Ну, рассказывайте, что Вы видели, где побывали, что прочли.Она рассказывала, он хвалил её, иногда предлагал прочесть

что-то из своих книг, которых не было в свободном доступе в

24

библиотеках. Как-то он сказал, что в театре имени Пушкина с большим успехом идет спектакль «Ревизор» с Горбачёвым и То-лубеевым. Он видел «Ревизора» в постановке Мейерхольда. Инте-ресно было бы сравнить. Жаль, что билеты трудно приобрести: они раскупаются в первый же день продажи. Надо следить, ловить момент, а ему все недосуг.

Наташа загорелась желанием пойти на этот спектакль вместе с ним. Но приглашать пойти вдвоем неудобно. Можно организо-вать культпоход для всей группы, где она была профоргом. Тогда надо купить не меньше 20 билетов. А это действительно сложно. Можно было, конечно, поискать в театральных кассах или прий-ти в день продажи к кассе самого театра, но свободных 20 биле-тов могло не оказаться. Душа Наташи рвалась к подвигу. Накануне продажи билетов на спектакль она с ночи встала у дверей театра и стоически перенесла на ногах в стареньком пальтишке на ры-бьем меху морозную зимнюю ночь. Ее грело сознание, что она все это совершает во имя него. К открытию кассы Наташа была первой и стала счастливой обладательницей 20 билетов. Потом она попросила Александра Ивановича пойти со всей группой на коллективный просмотр спектакля. Какая несказанная радость сидеть рядом с ним в театре, разговаривать в антракте на равных - совсем как взрослая!

Совместный поход в театр сблизил их, и Наташа решилась попросить Александра Ивановича провести экскурсию по Бло-ковскому Петербургу для всей группы. Девочки очень обрадова-лись: Александр Иванович был всеобщим любимцем студенток. Договорились о месте и времени встречи, но накануне стало из-вестно, что в этот день после занятий будет медицинский осмотр, на который невозможно не явиться всей группой. Александра Ивановича не было в институте, и Наташа поехала к нему домой попросить перенести поход на день позже. Встреча была неза-планированной, его могло не оказаться дома, И Наташа не удиви-лась, что на ее звонок никто не отвечает. Она стала звонить к дру-гим жильцам, чтобы оставить для Александра Ивановича записку. Дверь открыла незнакомая пожилая женщина, которая не очень приветливо заявила, что Александр Иванович дома и не один, и сама постучала в дверь его комнаты. Александр Иванович вышел смущенный, с покрасневшим лицом, какой-то весь встрепанный, провел ее в комнату, где сидела тоже очень смущенная и покрас-невшая молодая женщина. Александр Иванович представил ее как свою аспирантку, Наташу - как свою студентку. Повисла неловкая

25

пауза. Потом Наташа сбивчивой скороговоркой объяснила цель своего прихода. Александр Иванович сказал, что в другой день он занят, и она быстро ушла, опустив глаза и еле сдерживая слезы. На улице она все же расплакалась. Она не смогла бы четко сформу-лировать, что ее так сильно ранило, только чувствовала, что образ «рыцаря без страха и упрека» стал чем-то вроде миража и она уже не сможет относиться к нему по-прежнему.

Шел последний год учебы. Наташа училась всё так же при-лежно, но уже не искала встреч с ним, чувствовала себя неловко, если они случайно сталкивались. На выпускном вечере Александр Иванович сам подошел к ней и заговорил так тепло и дружествен-но, что она сразу оттаяла и почувствовала, что к ней вернулось прежнее отношение к нему. Они беседовали, сидя на диване, а по-том он предложил:

- Давайте сбежим!Наташа радостно согласилась. Они гуляли по скверу недалеко

от института, была чудная летняя белая ночь, запах цветущих лип - весь романтический антураж. Сели на скамейку. Он наклонился к ее лицу, собираясь, как ей показалось, поцеловать. Она с немым вопросом подняла на него полные растерянности и удивления глаза, не зная, как поступить. Он отодвинулся и с мягкой улыбкой сказал успокаивающе:

- Нет, нет. Вам просто показалось. Всё нормально.А потом предложил ей прийти к нему домой проститься пе-

ред отъездом. Она пришла, взволнованная и грустная. Он встре-тил её очень приветливо и тоже немного грустно:

- Я не знал, каким вином можно Вас угостить. Решил, что яблочный сидр - в нем восемь градусов - допустим.

Ещё на столе были мороженое, фрукты и конфеты. Они очень славно беседовали, сидя за столом с хрустальной рюмкой в руках, и Наташа чувствовала себя героиней классического романа. Алек-сандр Иванович предложил ей остаться в аспирантуре, но Ната-ша, подобно Елене Стаховой (одной из любимых тургеневских героинь) рвалась служить благородному делу - просвещению, неся его в глухие уголки страны.

- Там я буду приносить пользу, а в науке вряд ли открою что-то новое - нет у меня своей заветной темы.

- Ну, что ж, это очень благородно, - сказал он и добавил: - По-старайтесь как можно дольше оставаться такой, какая Вы сейчас.

«А почему я должна измениться?» - думала Наташа, идя от него.

26

Но незаметно для нее самой многое в ней менялось. Память об Александре Ивановиче постепенно стиралась в душе, раство-ряясь в ностальгическом тумане.

«Другие дни - другие сны. / Промчались вы - моей весны / высокопарные мечтанья, / и в поэтический бокал / воды я мно-го подмешал» - всё предвидел пушкинский гений. Была и другая любовь, другая радость, и трудности быта, и семейные заботы, и счастье материнства. Жизнь текла по своим законам, втягивая и Наташу в своё течение.

Прошло 13 лет, и Наташа снова оказалась в стенах родного института уже в качестве аспирантки. Она теперь уже не считала, что для этого необходимо совершить какое-то важное открытие. Ей просто хотелось преподавать литературу в институте, а не в школе. На кафедре зарубежной литературы она нашла Алексан-дра Ивановича. Он был уже академиком. В его глазах по-прежнему читались ум и интерес к жизни. И все же время наложило неумо-лимый отпечаток на его внешность. В 55 лет он был стройным, моложавым мужчиной с яркой голубизной глаз и пышными се-ребристыми волосами. В теперешние 72 года из его облика ушли легкость и подтянутость; и лицо, и фигура как-то оплыли, глаза выцвели, словно подернулись дымкой, волосы поредели и стали совсем седыми. Явственно проступали черты недалекой старо-сти. Наташа с грустью про себя отметила эти изменения. Он пред-ложил ей прогуляться.

- А Вы знали, что были моей первой любовью? - спросила На-таша. Он кивнул и грустно добавил:

- А Вы - последней лирической страницей моей жизни. Я по-нимал, что Вы - совсем ребенок и я могу быть для Вас лишь учите-лем, а теперь Вы - женщина в расцвете красоты…

- Учителем с большой буквы, - прервала опасную тему Ната-ша, словно не услышав последних слов.

Их дружба с налетом влюбленности возобновилась, только они поменялись местами. Теперь он старался поймать её в ин-ституте, ждал, когда она освободится после заседания кафедры, предлагал походы в музей, дарил альбомы с репродукциями кар-тин любимых ею импрессионистов. Вместе они ездили то в Пав-ловск, то в Петергоф. Сбылась её, казалось бы, несбыточная мечта. Целый день вместе, дивной красоты исторические усадьбы, при-рода во всём её великолепии, но всё это уже не заставляло сердце обмирать от восторга и полноты чувств, которые она испытывала прежде. Теперь же задумалась: было ли её юношеское чувство лю-

27

бовью? Ведь целых четыре года он был центром её жизни, самым дорогим для неё существом. Было всё: «и божество, и вдохнове-нье», «и слезы, и грезы», и бессонные ночи, наполненные воспо-минаниями: что он сказал, как посмотрел, улыбнулся, похвалил. Если считать, что любовь - это, прежде всего, состояние души, её окрылённость, стремление слиться с чем-то большим, чем она сама, тогда - да! Было. Это была любовь, ещё свободная от чув-ственных влечений, которые тихо дремали в глубине её души. За прошедшие годы она узнала их власть над человеком, порой бо-лее сильную, чем самые высокие и чистые устремления души. Но в её отношении к Александру Ивановичу их не было совсем. А в его - были, и трудно было их не заметить. Иногда, когда они встреча-лись наедине, он, дружески приобняв Наташу при встрече, вдруг крепко прижимал её к себе, так, что она могла ощутить силу его желания. Она говорила что-то о добродетели, супружеском дол-ге. Это были для неё не пустые слова, но главным препятствием было отсутствие влечения, жестокое отталкивание молодости от старости. Эту причину Наташа стыдливо вуалировала, но отноше-ния становились напряженными, и Наташа начала избегать его, тем более что в её аспирантской жизни было много интересных людей, встреч, впечатлений.

Перед защитой диссертации Александр Иванович нашёл её в институте и посетовал, что они так редко виделись:

- Через несколько дней Вы уедете, и мы расстанемся, скорее всего, навсегда. Неужели Вы даже не зайдете проститься?

Наташе стало стыдно, и она пообещала завтра же прийти к нему. И выполнила своё обещание. Он жил уже в отдельной двух-комнатной кооперативной квартире, такой же запущенной, как прежняя коммунальная комната. Наташа печально смотрела на пыльную старую мебель, в беспорядке разбросанные вещи и кни-ги, ощущала запах несвежего белья и вообще - старости.

Александр Иванович был один. Жена уехала на дачу. Прямо у порога он обнял Наташу и стал просить остаться до утра.

- Я так давно мечтал об этом, но понимал, что Вы ещё по су-ществу ребенок, и ничего быть не может. Казалось, что всё ещё будет, когда мы вновь встретимся, а что встретимся - был уверен. А теперь я боюсь, что следующей встречи может не быть - просто потому, что не будет меня.

Наташа опять заговорила о добродетели, но слова её звучали как-то фальшиво.

- Ну а я, видно, не так добродетелен, как Вы, - с болью сказал

28

он и, опустившись, обнял её колени. - Останьтесь!Сердце Наташи защемило от жалости и неловкости. Было не-

выносимо видеть его, униженно стоящего перед ней на коленях, но она не могла представить себе близости, если нет ни могучего чувственного вихря, сметающего разум и волю, ни привычной су-пружеской нежности. Извинившись, она быстро ушла. На сердце лежал тяжелый камень, и она видела в своем поступке скорее же-стокость, чем торжество добродетели.

Наташа надеялась, что увидит Александра Ивановича на тра-диционном банкете после защиты диссертации. Обычно он вме-сте с другими членами ученого совета приходил на них, кроме того, Наташа пригласила его заранее лично. На банкет пришли её подруги, тоже его бывшие студентки и тоже в своё время обожав-шие его. Татьяна хотела прочесть стихи, которые ему когда-то по-святила. Весёлая, добрая Майка собиралась шутливо посетовать, что Наташа в студенческие годы узурпировала его, что все они хотели бы быть на её месте. Наташа надеялась, что в атмосфере праздника, восторженных излияний бывших студенток он отта-ет и она постарается сгладить впечатление от последней встречи, сказать, как она благодарна ему.

Он не пришёл. Девочки очень расстроились, потребовали, чтобы Наташа позвонила ему домой. Трубку сняла жена, передала ему общую просьбу, он, не подходя к трубке, громко (по телефону было слышно) и решительно отказался. Настроение было испор-чено.

Больше Наташа его не видела. Через год он умер, а в её душе навсегда остались и чувство благодарности, и грусть невольной вины, и так и нерешённый вопрос: «то, для чего, не знаю слова, была ль любовь?»

29

Татьяна Эйхман

Встретить весну* * *

Не зная, жив ты или умер,Я буду ждать всегда…Гудят, напоминая зуммер,Под небом провода…Летят стремительные птицы,Метут пургой снега,Морщинки падают на лица,На речки и стога,

На тёмный лес, на путь во поле,На дом… В окошке - дрожь…Я буду ждать тебя… Доколе?Я знаю, что придёшь.…Берёзы шепчутся у тына,Их гладит ветерок.Молозиво под коркой стынет -Весною брызнет сок…

Бесцветной ласковой струёюСтечёт он на траву,Смиренно губы им омоюИ прошепчу: «Живу!Ты обними меня, живую,Уставшую от слёз, И вместе с горьким поцелуемПрими нектар берёз».

* * *Песни не петь, слёзы не лить, не рыдать,Ночью и днём глотать холодный снег,В тихой ночи в заветную тетрадьЗашифровать чувства свои ото всех.Тихо молитву нести, хранить стать,Через сугроб шагнуть и упасть в гроб.Вьюга земная наложит свою печать,Чтобы никто не узнал о любви, чтоб…

30

Только я знаю, что хрупок мороз к утру,И ощущаю кожей тепло весны…Будет такое, что слёзы свои сотру,Слышу капели стучатся в мои сны…Ты не придёшь? В стенах моих темно -Как я узнаю, что есть где-то белый свет?Ты не придёшь? Тетради сожгу я, ноШёпот молитв моих сохранит снег.А по весне вырвусь из чёрных стен,Русые косы брошу по ветру волной.«Верую!» - выкрикну.«Верует кто - блажен»…Ты приходи встретить весну со мной.

* * *Говорил мне: «Не плачь, не сетуй…Потихоньку иди, живи, Ты получишь той же монетой,Что швыряла в былые дни…»

Серебристый последний грошикБрошу вьюге - услышу звук,После запоздалой порошиЛьется музыка. Шуман? Глюк?

Белокрылой весёлой птицейОколдован весенний клён.И бесцветная кровь струитсяС крыши вдоль высоких окон.

Та, река, что казалась Летой,Вдруг сняла ледяную бязь.Говорил мне: «Не плачь, не сетуй!»Что ж? Я встречу весну, смеясь!

Солнце брызнет свежей капельюНа растаявший синий светИ насыплет в луга к апрелюОдуванчиковых монет!

31

32

Галина ЗаруДнЕва

Повесть без сюжета главы из повести

Окончание училища…Жизнь продолжалась со всеми заботами и делами, которых

было предостаточно. Учёба в фармучилище отнимала много сил и времени, весной начались зачёты, подготовка к государствен-ной практике и государственным экзаменам. Преподаватели нам раздали вопросы к экзаменационным билетам, и я приводила в порядок свои конспекты. По ним проще и быстрее было гото-виться.

Дома тоже работы прибавилось с наступлением весны. Перед садом пустовал небольшой участок земли, мы всем семейством его вскопали, мама сделала грядки, что-то посадила. И «мои лю-бимые» кирпичи появились за домом, сложенные небольшим штабелем и накрытые старой клеёнкой. Это отец уже приготовил их для будущего погреба. Он оставался верен себе, его обуревали бесконечные идеи переустройства родного дома, и, как обычно, жертвами этих идей были мы - вся семья, ибо отец положитель-но ничего не умел делать один, без чьей-либо помощи, но счи-тал, что мы ему только помогали. Хотя всё было с точностью до наоборот. Он в основном что-то придерживал, поддерживал, укладывал, указывал, поучал, покрикивал. Тут ему равных не было. До смешного доходило: когда отцу требовалось забить гвоздь, он влезал на что-то, а потом приказывал: «Аля, подай молоток!» или «Аля, подай гвоздь! Да не тот…» (Алей он звал маму). Она должна была обязательно находиться возле него. А работы в доме и в саду было невпроворот, и я заранее старалась привыкнуть к мысли, что ещё несколько лет уйдёт на бесконечные ремонты, а значит, в перспективе - прощай отдых, танцы, подружки… И нечего было даже мечтать о новом платье или туфлях, все деньги теперь будут тратиться только на стройматериалы. Эти печальные мысли всё чаще приходили в мою неразумную голову.

Бориса я в то время вспоминала всё реже, и боль сердечная уже успокоилась. А он вдруг явился собственной персоной. До-ждливым майским вечером я сидела за столиком в своей комнат-ке, готовилась к зачёту, когда открылась калитка и на дорожке по-

33

явился курсант. Приятно удивившись, я вышла на крыльцо. Борис извинился за вторжение, сказал, что забежал ненадолго, он здесь с другом, который остался на улице. Вёл он себя так, как будто мы расстались только вчера, сказал ещё, что их курс выезжает в По-ливенские лагеря, и спросил, смогу ли я туда к нему приехать в один из выходных дней. Не дожидаясь моего согласия, стал объ-яснять, где и как его там найти, обещал прислать по почте пригла-шение на спортивный праздник. Взглянув на часы, заторопился, чмокнул меня в щеку, в два прыжка одолел крыльцо и был таков. Стукнула закрывшаяся калитка, и наступила тишина. А я стояла и думала, что всё это мне приснилось.

Однако перед самым отъездом на госпрактику, от Бориса пришло письмо с обещанным приглашением. К тому времени сданы были зачёты, получены пятёрки по многим предметам, ведь настроение у меня заметно улучшилось, и, несмотря на по-стоянные придирки зловредной «химички», жизнь казалась мне прекрасной и удивительной.

Борис встретил меня у ворот лагеря. Я смотрела на него и не узнавала, он ли это. Внимательный, ласковый и говорил, и гово-рил без конца: об учёбе, о друзьях, ещё о чём-то, я и не запомнила почти ничего.

Посмотрели мы соревнования по лёгкой атлетике, недолго постояли на волейбольной площадке, в аллейке на лавочке по-сидели. Потом всех пригласили на концерт на «летнюю эстраду». А я тогда ни о чём не могла думать, очень смущалась из-за своих старых потрёпанных босоножек, прямо зациклилась на них, всё старалась ноги куда-то спрятать; то специально останавливалась в траве, то под скамейку их прятала, сидя на концерте. Борис это заметил, слегка приобнял меня, шепнул на ухо:

- Мне всё равно, какие у тебя босоножки, главное, что ты при-ехала. Поняла?

Под вечер Борис проводил меня до ворот, расстались друже-ски, он пообещал писать и приходить.

Надо ли говорить, что настроение у меня было какое-то оше-ломляющее. Сразу же поехала к Галке, всё рассказала, но она не-много притушила мои восторги. Посоветовала не очень-то дове-рять этому Борису, «он какой-то странный, непонятный». В этом я с ней была согласна полностью, но надежда на продолжение на-шего знакомства в душе осталась.

А вскоре я уехала на госпрактику. Направление получила в Карсун, но он мне не понравился. Аптека была старая, в затрапез-

34

ном домике, маленькая, тесная, тёмная, с низкими потолками. За-ведовал ею толстый, весёлый и добрый дядька. Поселили практи-канток прямо при аптеке, в небольшой комнатке. Девчонки собра-лись из нескольких групп, но жили дружно, беззаботно и весело.

Местные ребята, когда узнали, что в аптеку приехали девушки из города, частенько заходили к нам, заводили разговоры, шути-ли, а то и просто «торчали» у прилавка, только работать мешали. Заведующий по нескольку раз за день выгонял надоедливых пар-ней, но они приходили снова и снова.

Работой загрузили сразу, свалив на нас самую «чёрную»: из больших металлических коробок перекладывали вазелин в банки и баночки, пересыпали марганец, переливали йод. Ходили замур-занные, по локоть в вазелине, но довольные. Позже нас допусти-ли в «святая святых» каждой аптеки - в ассистентскую и доверили изготовление лекарств по рецептам, конечно, «под неусыпным оком» контролёра. В дневник практики записывалась вся проде-ланная за день работа.

Во дворе аптеки стоял склад, - длинный сарай с дырявой кры-шей. С тыльной его стороны была приставлена лестница, которая и стала моим любимым местом. Залезала я на самый верх, писала там письма, читала или просто смотрела по сторонам. Обзор был хороший: вдали зеленела роща, мимо неё петляла дорога, теряясь где-то в полях. Иногда нападала на меня грусть, хотелось домой. Вот уж не думала, что когда-то буду о доме скучать.

Помню, в то время тайной моей мечтой была завивка. Тон-кие длинные косы надоели мне до тошноты, очень уж хотелось быть взрослой. А с этими хвостами, ну какая «взрослость»? Вот я и решилась. В один прекрасный день пошла в парикмахерскую и осуществила свою мечту. В глубине души я, конечно, побаивалась, что дома мне за эту «мечту» попадёт, и пошла на маленькую хи-трость. В письме «произвела разведку боем», спросив разрешение обрезать косы. Мама ответила, что отец не одобряет этого реше-ния, а ей, мол, всё равно. Я поняла, что «грозы не будет», и успо-коилась.

А практика наша подходила к концу. Оформили мы дневники, подписали все необходимые документы, попрощались со своими сослуживцами, поблагодарили их за всё, чему они нас научили, и в тёплый солнечный день уехали в Ульяновск.

Моя «баранья причёска» домашним понравилась. И девчон-кам в училище тоже, там «встреча была горяча» - обменивались впечатлениями, делились сердечными тайнами, кто успел оными

35

обзавестись. Опять пошла учёба, готовились к экзаменам, ждали их, гадали, куда направление получим на работу, ведь распределе-ние в училище было союзным.

Каждый день заглядывала я в почтовый ящик, но писем от Бо-риса не было. Хотела сама ему написать, да побоялась показаться навязчивой. Ждала, отчаивалась, надеялась…

А тем временем начались госэкзамены. По технологии лекар-ственных форм, можно сказать, шутя пятёрку заработала. По фар-макологии ответила всё, только дозировку в рецепте перепутала. Зубрила их, зубрила, эти дозировки. Да вот память немного под-вела. Поставили мне «5», посчитали эту путаницу в дозировках не-значительной «ошибочкой» на общем фоне ответа на билет. Зато уж на фармхимии я с «треском» провалилась.

И надо же такому случиться, что как раз накануне именно это-го экзамена пришёл Борис. Да не один, а с товарищем. На рукавах у них были патрульные повязки. И опять Борис был совершенно другой, какой-то вялый, уставший, прятал глаза, а говорил боль-ше его товарищ, чем он. Я сразу поняла, что эта встреча послед-няя. Когда ребята уходили, Борис попрощался со мной за руку на крыльце, не глядя в глаза, сказал тихо:

- Ну, не хмурься, Галчонок. Прости, если можешь. И ушёл, не оглянувшись. Больше я его никогда не видела, это-

го загадочного, непонятного Бориса. Только потом, позже, полу-чила я ко дню рождения поздравительную открытку, без обратно-го адреса и без почтовых штампов, видимо, её просто бросили в наш почтовый ящик, который был прибит на воротах.

Ну хотя бы на день попозже он тогда пришёл, а то ведь как специально подгадал. Мне же надо было много сил для поединка с «химичкой», я чувствовала, что она меня «живой не выпустит» - отношения наши были накалены до предела. Так всё и вышло.

По билету я ответила всё. Чувствовала, что мой ответ понра-вился приёмной комиссии, и уже начала помаленьку успокаи-ваться, но «химичка ринулась в атаку», ибо душа её требовала от-мщения. Дополнительные вопросы посыпались, как из рога изо-билия. Если бы мне дали подумать, может, я и ответила бы на них, но такой возможности не было, и память меня подвела. Да ещё это чувство незаслуженной обиды, несправедливости, сознание того, что она мне мстит, а я ничего не могу противопоставить в моём положении, сломило меня, и я замолчала, едва сдерживая под-ступающие слёзы. Зато Вера Семёновна торжествовала победу и даже не пыталась этого скрыть. С видимым удовольствием она

36

«вкатила» мне жирную тройку, несмотря на некоторое недоуме-ние членов приемной комиссии, и, видимо, сумела их потом убе-дить в своей правоте как классный руководитель и как преподава-тель химии. И они прислушались к её вескому слову.

Остальные экзамены я, что называется, спустила на тормо-зах, готовилась кое-как, хоть это и не помешало мне сдать их на пятёрки, но, наверное, только потому, что предметы были лёгки-ми. А забубённая моя головушка перестала контролировать мои действия, что-то там в ней «отключилось».

И, пожалуй, последней каплей в чаше терпения училищно-го начальства стала моя очередная «фантастическая» выходка на консультации перед экзаменом по организации фармдела, кото-рую вёл директор. Сидели мы в актовом зале, над сценой которо-го висел большущий портрет Маяковского. Смотрела я на него, смотрела, и вдруг мне в голову пришла идея нарисовать ему усы, ну хотя бы тушью для ресниц. Со стола, стоящего на сцене, я до лица поэта не доставала, пришлось поставить стул. Под общий смех влезла, нарисовала один ус, только приступила ко второ-му - вошёл директор. Сначала он ничего не понял, а когда понял, спросил так спокойненько:

- Тебя что, снять или сама слезешь? Я струхнула в душе, но ответила храбро, что слезу сама. Мне

было интересно, что же он со мной сделает? А он ничего и не стал делать, а просто позвонил отцу на работу, и всё. А тот уж «делал» своим излюбленным методом - ремешком по известному месту. Но, несмотря ни на что, экзамены были сданы, вот только из-за трой-ки по фармхимии «не вытанцовывался» у меня диплом с отличием, вместо красного получила синий. И, сфотографировавшись вместе с группой «на долгую память», в положенный день и час предстала я пред ясные очи распределительной комиссии. Один из её чле-нов, этакий «божий одуванчик» в очках, спросил меня, не имею ли я желания поступать в фарминститут? С моими оценками это было вполне возможно. Желание-то я, конечно, имела, но не успела и рта раскрыть, как наш уважаемый директор трахнул кулаком по столу и как припечатал:

- В Казахстан её надо отправить, эту лихую студентку. Нечего ей в институте делать! Будет там ещё родину Ленина позорить!

Решение начальства было окончательным и бесповоротным. Видимо, директор очень любил литературу, и особенно произведе-ния Маяковского, и знал, «что такое хорошо и что такое плохо». Об этом и я узнала, но какой ценой?! Вот так бесславно окончились мои студенческие годы, проведённые в незабвенном фармучилище.

37

В Казахстан!Распределение я получила в город Гурьев, и больше всего это

расстроило маму. Отец побушевал-побушевал и успокоился. Его, как всегда, одолевали хозяйственные заботы, и мне даже показа-лось, что мой отъезд волновал отца не столько изменением в моей будущей судьбе, сколько потерей двух молодых рабочих рук.

А мама решила подробнее разузнать про Гурьев у Николая Павловича Сироткина, ведь он летал по всей стране и наверняка знал об этом городе хоть что-нибудь. Разговор происходил за до-мом, где мы с мамой пропалывали грядку с луком.

- Николай Павлович, Галю нашу посылают работать в Казах-стан, в Гурьев какой-то. А что это за город?

Самым невозмутимым тоном он ответил, глядя на меня хи-трющими глазами:

- Не волнуйся. Галинька, баня там есть.Я так и тюкнулась носом в грядку, зашлась хохотом. До мамы

не сразу дошёл юмор, но, поняв его, она тоже долго смеялась, и моё назначение уже не казалось ей столь печальным.

Выпускного вечера в училище почему-то не было, так что с девчонками распрощались на ходу, после получения направле-ний. Я вот даже не про всех знала, кто куда поедет, у некоторых и спросить не успела. Нам дали месяц на отдых, а потом - на работу. Ниночка получила направление в Куйбышев, а пока пригласила меня к себе в гости. Уж не знаю, что случилось с отцом, но он меня отпустил на несколько дней. Погостила я у Нины, мне очень по-нравилась её мама, а вот молодой человек, с которым Нина давно дружила, не вызвал ни малейшей симпатии. Но я уж ей об этом не сказала, не стала расстраивать, у них ведь была любовь, так что от моих слов всё равно ничего бы не изменилось. Тем более что скоро им предстояла разлука - Ниночка уезжала в Куйбышев, а его в армию забирали.

Очень мне не хотелось тогда с подружкой моей расставаться, привыкла я к ней, всем сердцем привязалась. Но прощаться при-шлось. А дружба наша продолжается и до сих пор.

В тот короткий отпускной месяц не часто виделась я и с Гал-кой, ей ещё оставался год учёбы. А дома в самом разгаре были на-доевшие мне до тошноты «строительные работы», поэтому я с не-терпением ждала день отъезда. Тот же Николай Павлович посо-ветовал мне ехать теплоходом до Астрахани, а оттуда - самолетом

38

до Гурьева. Так было дешевле, и отец разрешил.Провожали меня всей семьёй. Когда приехали в речной порт,

и я увидела красавец-теплоход, на котором мне предстояло тро-нуться в путь, сердце моё замерло от предчувствия чего-то нео-бычного, интересного. Впервые я уезжала из дома так далеко и так надолго, двадцатилетняя, тоненькая, большеглазая девчонка, наивная и восторженная. Когда я уже стояла на палубе, вспом-нились слова песни о том, что «провожают пароходы совсем не так, как поезда». Это уж точно. Но вместе с грустью расставания в душе, как родник, пробивалась радость предстоящей свободы, когда не будет опеки и надзора родителей. Всё это оставалось за бортом теплохода. Жалела маму. Хоть она изо всех сил старалась не плакать, но у неё такие были несчастные глаза.

Откуда-то сверху раздавались команды, отрывистые голо-са, теплоход слегка покачивало. И вот - последний гудок, убраны сходни… Я долго махала с палубы рукой, шарфиком, плакала, ко-нечно, ладно хоть никто не видел моих слёз. Берег постепенно удалялся, растворяясь в дымке, люди на дебаркадере становились всё меньше, несколько раз мелькнул мамин платок, и всё рас-таяло вдали. Усилился ветер, на палубе стало холодно стоять, и я перешла на корму. Мысленно прощалась с Ульяновском, обещая обязательно вернуться, а пока впереди меня ждала неизвестная жизнь, и я спешила ей навстречу.

Впечатления буквально захлестывали меня в этом путеше-ствии. Почти всё светлое время дня я проводила на палубе, впи-тывая в себя необычные запахи и звуки. Здесь, на реке, и восходы и закаты были другими. Дни стояли пригожие, солнечные. Тепло-ход останавливался во многих городах, но я боялась отходить да-леко от берега на этих стоянках, а на речных вокзалах отправляла домой открытки.

Через неделю прибыли в Астрахань. Надо было выходить на сушу, а мне так не хотелось расставаться с уютным теплоходом, с добрыми соседями по каюте. Обожгла мысль, что никто меня здесь не ждёт, и так стало одиноко! Да ещё с погодой что-то слу-чилось: стал накрапывать дождь, нехотя, как будто он по пути за-брёл в этот город.

По неширокой улице, заштрихованной косыми дождинками, добралась я до ближайшей гостиницы, в которой, как ни странно, нашлась свободная скрипучая кровать в трёхместном номере. Со-седками моими оказались такие же девчонки, ехавшие по распре-делению кто куда. От них я узнала, что до Гурьева можно добрать-

39

ся отсюда лишь самолётом, а ждать его придётся несколько дней.В холле гостиницы по вечерам собиралась молодёжь. Теле-

визоров тогда ещё не было, мы просто сидели, болтали о том, о сём, знакомились, ругали погоду. Если дождь прекращался, отва-живались выходить на улицу, даже пробовали гулять. Всем хоте-лось посмотреть город. Меня удивляли узенькие окраинные ули-цы, умытые дождиком, по которым, негромко звеня, торопился трамвай, и непонятно было, как он помещался в такой тесноте.

В центре Астрахани улицы, конечно, были современные, ши-рокие, но мы туда рискнули съездить только раз. И опять дождь загнал нас в помещение. В один из тех пасмурных дней познако-милась я с Володей Азаровым, который впоследствии чуть не стал моим мужем. «Виновницей» нашего знакомства стала какая-то немудрящая книжонка, которую я читала тогда, примостившись у окна. Володя, попросив разрешения, глянул на обложку и сказал, что зря я трачу время на такое скучное «чтиво». Мы разговорились, и я узнала, что он журналист и тоже добирался до Гурьева, но ехал не один, а со своей старшей сестрой Валей. Родители их умерли в блокадном Ленинграде, а росли они в детском доме в небольшом городке за Уралом. Валя была на восемь лет старше Володи и за-менила ему мать. Даже когда она вышла замуж, не оставила бра-та в детдоме, взяла к себе, выучила и теперь ехала вместе с ним, дипломированным журналистом, не так давно схоронив мужа, продав домишко и мебель. Мне очень понравились их взаимоот-ношения. С её стороны - материнская нежность, с его - сыновняя почтительность, уважение. И всё это уживалось с постоянным подтруниванием друг над другом, каким-то интересным добрым юмором.

Наконец-то пришло время нашего рейса. Рано утром, когда серый воздух колыхался от долгого вчерашнего дождя, мы поки-нули временное прибежище, и уже через час трудяга-самолётик уносил нас в Гурьев. Это был мой первый в жизни полёт, и я при-зналась Володе, что очень боюсь. Он успокоил меня, заверив, что всё будет хорошо. Не успела я притерпеться к звону в ушах и состоянию невесомости воздушных ям, как самолётик пошёл на посадку. От страха я ничего не успела рассмотреть, пришла в себя только на земле, вернее, на песке. Здесь его было видимо-невидимо.

Город ГурьевГурьев поразил меня саманными домиками с плоскими кры-

40

шами и крохотными оконцами, высокими глухими заборами. Я не увидела ничего деревянного, всё из камня, из глины, из ка-мыша. В центре, куда привёз нас дребезжащий автобус, стояли обычные каменные дома, как в других городах. Очень странно было слышать незнакомую речь, но казахи покорили сразу своей приветливостью, доброжелательностью, они общались с нами, как хорошие друзья. Обменявшись первыми впечатлениями, мы условились о встрече, и я рассталась с Володей и Валей и отпра-вилась на поиски аптечного управления.

Снаружи это был дом как дом, отличавшийся от жилых, по-жалуй, только стрекотом пишущих машинок, доносившимся из открытых окон верхнего этажа, да небольшой вывеской с мелки-ми буквами, которую не сразу и заметишь. Определили меня на работу в одну из аптек города, дали место в общежитии - подсле-поватом саманном домишке без двора и без забора. Дверь из ко-ридора общежития выходила прямо на тротуар. В домишке было всего три комнаты: в двух жили девчонки, а третью занимала заве-дующая аптекой, в которой я теперь работала. Нам, конечно, было веселей, чем ей. Длинными вечерами, когда за окном ветер шур-шал песком, мы развлекали друг друга как могли. То песни пели, то просто дурачились, рассказывая всякие небылицы. Но чаще всего мы говорили про любовь - она нас необычайно интересо-вала «во всех аспектах».

В один из таких весёлых вечеров в нашу дверь громко по-стучали, и на пороге появилась… Нелька Сапожкова, девчонка из нашей фармучилищной группы. Я обалдела. Только и смогла про-изнести:

- Господи, Нелька! Какими судьбами?! Как ты сюда попала?- Так же, как и ты, - и Нелька хряснула об пол тяжеленный

чемодан, который был почти с неё. И как только она дотащила, бедная?

Во время учёбы мы никогда не дружили с Нелькой, даже вот так вышло, что обе не знали об одинаковом распределении. Очень маленького роста, вдвое меньше меня, с широким презрительным ртом и хитрющими карими глазами. Нелька всегда держалась вы-зывающе, но я её всерьёз не принимала. И вот эта девчонка, ма-ленький бесёнок, оказалась моей соседкой по комнате. Теперь уж я точно знала, что скучно нам не будет.

Володя частенько приходил ко мне вечером, и девчонки на-зывали его «постоянным кавалером». Они с сестрой Валей посе-лились в заречном районе Гурьева. Моста поблизости тогда ещё

41

не было, переправляли людей на тот берег большими лодками, и билеты на них покупали, как в автобус. Собираясь домой, Володя обычно говорил:

- Ну всё, девушки, мне пора на лодочку.Я выходила проводить его до уголочка, и пока глаза мои при-

выкали к темноте, Володя не терял времени даром, молча обнимал меня и целовал, а потом с шутовским поклоном просил прощения и закуривал, а я, подыгрывая ему, тушила спички. С журналисткой дотошностью Володя расспрашивал меня про Нельку, но я и сама толком ничего не знала о ней. Да и не любила Сапожкова откро-венничать, то отшутится, то огрызнётся. Самому Володе тоже ча-стенько доставалось от неё, язычок у Нельки был как бритва. Но тем не менее мы с ней отлично уживались и на работе, и дома. На работе она даже пыталась меня защищать. Мы попали в одну аптеку и сначала, как когда-то на практике, нам доверяли только самую «чёрную» работу. Тот же вазелин перекладывали, йод пере-ливали, и ходили вымазанные от носа до туфлей. Причём заведу-ющая очень придирчиво нас проверяла, следила за нами. Как-то я присела отдохнуть, а начальство тут как тут:

- Почему ты сидишь без дела? Могла бы и пыль вытереть в шкафах, пока работы срочной нет.

Не успела я и рта раскрыть, как Нелька подлетела к ней и, гля-дя снизу вверх, гневно заговорила:

- А мы, между прочим, не для того учились и ехали сюда, в эту «дыру», чтобы здесь ваши шкафы вытирать. На то санитарки есть, они за это деньги получают.

Заведующая, конечно, была вне себя от злости, отчитала нас как следует, но пыль мы всё равно не стали вытирать - из прин-ципа.

Вечером дома нам пришлось снова столкнуться с нашей заве-дующей, ведь готовили мы на одной кухне, и плитки наши стояли рядом. В простеньком ситцевом халатике начальница не выгля-дела такой неприступной, как в аптеке и, сменив гнев на милость, изволила даже шутить. Но она недооценила Нельку и поплатилась за это своим ужином. Я видела, как Нелька сыпанула ей в кастрю-лю всю соль из солонки и думала, что разразится скандал, но на первый раз заведующая смолчала, только громче обычного хло-пала дверью весь вечер.

Живя рядом, невозможно было не заметить, что к ней поха-живал наш общий знакомый - громогласный кудрявый шофёр с аптечного склада. Но с недавнего времени он несколько изменил

42

маршрут и стал частенько «заруливать» в нашу комнату, хотя, кто из нас четверых ему приглянулся, понять было трудно. Во всяком случае не я, ведь он видел и знал, что ко мне приходил Володя. Только заведующая почему-то решила, что во всём виновата я, а поскольку дело тут было посерьёзней Нелькиной соли, то вско-ре меня перевели в другую аптеку, на самую окраину Гурьева. И с общежитием пришлось расстаться, очень далеко оно было от работы.

На сей раз поселили меня прямо при аптеке в маленькой ком-натке, окошко которой выходило в палисадник с жиденькими де-ревцами. Соседкой моей по комнате оказалась девушка-казашка, работающая в аптеке санитаркой. В первый же день она открыла мне «страшную тайну» моего появления здесь:

- Бывшая твоя начальница упросила нашего «зава» взять тебя ненадолго, а потом тебя переведут в район. Ты чего там натво-рила?

Ну что я ей могла объяснить, если и сама не знала, что я тако-го «там натворила». Вопрос остался открытым. Заведовал аптекой мужчина. Жил он с семьёй тоже при аптеке, и жена его тут работа-ла. Когда мне понадобилось что-то спросить у него по работе, его в кабинете не оказалось, и я постучалась в дверь жилой комнаты. Переступив порог, я так и застыла на месте. Заведующий сидел за низеньким столиком, прямо на полу, откинувшись на подушку, а столик ломился от яств. В середине его возвышался поднос с бле-стящей, лоснящейся золотистой корочкой целиком запеченной благоухающей курицей. Рядом с ней покоилась в тарелке чёрная икра, возвышались горкой помидоры, виноград. Зелень лежала «внавал», в углу стола белел пышный хлеб, ещё что-то налито и на-ложено в тарелках. Жена заведующего кормила маленькую дочку кашей. А санитарка… прислуживала им.

И сразу же мне опротивел и сам этот заведующий, и его жё-нушка. «Ах, - думаю, - жульё поганое! Пристроились, присосались к аптеке, ещё и девчонку эксплуатируют! Не на зарплату же так пи-руют в будний день». Я выскочила оттуда, так и не вспомнив, зачем приходила.

Вечером, укладываясь спать, я спросила свою соседку по ком-нате:

- Слушай, почему ты так унижаешься перед этими пауками? Неужели самой не противно?

Ответ её прозвучал неожиданно осуждающе:- Что ты можешь понимать, если дома жила, с мамой, с папой?

43

А я - сирота - из милости жила у тётки. А у неё знаешь сколько де-тей? Я устала их нянчить. Сбежала. Спасибо, добрые люди на рабо-ту взяли, в вечернюю школу хожу… Потом на «аптекаршу» выучусь. Вот увидишь!

- Да когда же я увижу, если меня в район переведут? Сама же говорила…

- Ну и говорила! Ну и пусть переведут! Спи! Мамина дочка…Посетителей в аптеке заметно прибавилось. С наступлением

осени участились простуды, так что дел мне хватало. Когда в кон-це рабочего дня я увидела улыбающуюся рожицу Нельки Сапож-ковой, пришедшей в аптеку, я очень обрадовалась.

- Привет! Ну, как ты тут? - и дальше, не слушая ответа, - угадай, что я тебе принесла?

И отдала мне записку от Володи. Он не знал, что я теперь жила в другом месте, был в командировке, а когда приехал, как обычно, заявился в общежитие.

- Увидел, что тебя нет, даже от чая отказался, - обиженно тара-торила Нелька своей обычной скороговоркой, - написал записку и заторопился «на лодочку». Подумаешь, гордый какой! Но я ему выдала пару ласковых слов на прощанье, просто так он от нас не ушёл…

Да я, собственно, в этом и не сомневалась. Нелька предложила поехать в центр и где-нибудь поесть.

Дорогой она щебетала без умолку, но я не слушала её, смотрела через окно автобуса на чужой город, по-осеннему ветреный и неуютный, а думала о своём, мысленно повторяя слова Володи-ной записки: «… не скучай, моя ласточка, как только приеду, сразу найду тебя, мне нужно многое тебе сказать…»

Я, конечно, догадывалась, что он мне скажет, уже не раз наме-кал, да я верить боялась, слишком свежи были в памяти встречи с Борисом, который тоже всякие слова говорил. Да и дружили мы с Володей не так уж долго. Хотя он очень мне нравился, чувствова-лась в нём человеческая порядочность, не нахальный был, правда, вспыльчивый, но отходчивый.

Когда мы Нелькой вышли из столовой, уже зажглись фонари. В сумерках они были похожи на жёлтые пятна. Я позавидовала Нельке, что придёт она сейчас в своё общежитие, а там тепло и весело, не то что у меня - и холодно, и скучно. В душе моей за-рождалось доселе незнакомое чувство какой-то неустойчивости, неустроенности, беспокойства. Обидно было, что жизнь наша за-висит от прихотей каких-то заведующих, которые посылают нас,

44

куда им вздумается, мотивируя это «производственной необхо-димостью». И жаловаться некому, ничего ведь не докажешь. Прав будет не тот, кто прав, а у кого больше прав.

Через несколько дней, приехавший из аптекоуправления «мой» заведующий, пригласил меня в кабинет и сказал, что во-прос о моём переводе решён, и я могу ехать хоть завтра.

А перевели меня в райцентр со смешным названием Ганюш-кино (с ударением на «а»), чему я даже обрадовалась, не подо-зревая, что мои мытарства только начинаются. Единственно, что меня тогда огорчало, это разлука с Володей.

«Мытарства» в ГанюшкинеПосёлок лежал среди песков, зелени было совсем мало, и та ка-

залась выдуманной, нарисованной. Пустынную тишину площади в центре Ганюшкина нарушали только мужские голоса, доносив-шиеся из открытых дверей чайной с высоким крыльцом и голубой вылинявшей вывеской над ним. Это был временный приют заез-жих шоферов, командированных, да таких вот бездомных людей, как я. Ветер гнал по площади песок, обрывки газет, окурки…

Рядом с аптекой примостился небольшой домик, громко именовавшийся общежитием. В нём жили райцентровские меди-ки, нашлось местечко и для меня. Уже через несколько дней мы подружились. Дежурили в кухне по очереди, покупали продукты, отчитываясь за расходы, готовили на всех, убирались. Мне это понравилось. Только вот готовить я толком не умела и поначалу стыдилась признаться в этом, запоздало ругая себя за то, что дома не научилась ничему. Но вскоре выяснилось, что никто из моих соседок по комнате не отличался кулинарными талантами. Попу-лярностью пользовался суп с тушёнкой да варёная картошка.

Аптека в Ганюшкине была просторная, с большим штатом и оборудована как следует. А дисциплина такая, что даже шёпотом никто не разговаривал о посторонних делах во время работы. Во всех помещениях чистота, тепло, тихо, светло.

Заведующая, очень строгая пожилая женщина, редко отлуча-лась из аптеки, постоянно контролировала, все ли на месте, кто чем занят. Особого внимания удостаивались «новенькие», как нас там называли. А дело всё было в том, что работавший в аптеке бухгалтер, высокий, красивый мужчина, оказался мужем нашей заведующей. Я так и ахнула, ведь он был вдвое её моложе. Ох, и настрадались же из-за него бедные девчонки! Если ему пригляну-лась какая фармацевточка, - пиши пропало, «заест» её бухгалтеро-ва жёнушка.

45

Эту чашу пришлось испить и мне. Опыта в таких делах у меня не было никакого, и я, конечно, попалась в его сети. О любви тут не могло быть и речи. Чем-то я ему понравилась, и он старался это показать, оставаясь чертовски осторожным, так как его по-ловина буквально глаз с него не спускала. Даже его рабочий стол стоял у неё в кабинете, а туда без приглашения никто не смел вхо-дить. Нас, новеньких, почему-то не предупредили об этом, и мы довольно бесцеремонно заходили в кабинет, если что-то нужно было спросить по работе, пока наконец не догадались, что заве-дующей это не нравится.

Когда бухгалтер на меня глаз положил, я это поняла сразу, каким-то внутренним чутьём, и такое внимание льстило моему самолюбию. Но и только. А он использовал малейшую возмож-ность, чтобы приставать ко мне. Я отбивалась, как могла, грубила или насмешничала. Однако бухгалтер не терял времени зря, и от «позиционной войны» перешёл к «наступающим действиям». А тут и случай для этого представился.

На аптеку пришла разнарядка на получение минеральной воды, и ехать за ней нужно было на вокзал. Бухгалтер поехал в качестве экспедитора, а мы с шофёром как грузчики. Заведующая сама меня послала, я не напрашивалась. Управились мы только к вечеру, и обратно мне пришлось ехать в кабине. Втроём было очень тесно, и, чтобы не мешать шофёру, бухгалтер прижал меня к себе сильной рукой и даже пытался что-то нашёптывать на ухо. После этой поездки он совсем обнаглел. Через несколько дней, улучив момент, когда жена его отсутствовала, вызвал меня в ка-бинет по какому-то делу, без всяких предисловий повёл к сейфу, показал, сколько там денег, и предложил их мне за любовь. Я рас-терялась, а бухгалтер, воспользовавшись моим замешательством, полез обниматься. Не успела я его оттолкнуть, как рывком откры-лась дверь и зашла заведующая. Она, конечно, сразу всё поняла, но ничего мне не сказала. Я пулей вылетела из кабинета.

Рабочий день прошёл, как во сне. До слёз было обидно и по-нятно, что больше мне здесь не работать…

Расставалась я с райцентром Ганюшкино без сожаления, ещё и привыкнуть к нему не успела. Но сначала нужно было в Гурьеве оформить перевод в какое-то Кудряшово, в котором мне теперь предстояло работать.

В Гурьевском аптекоуправлении всё также было полутемно в коридорах, за дверями кабинетов стрекотали пишущие машинки. В приёмной отдела кадров секретарша сочувственно поглядыва-

46

ла на меня, пока я дождалась начальства. Мы были немного знако-мы, и я вкратце поведала ей о случившемся. Женщина-кадровик, ничего не спросив, подписала моё заявление, объяснила, как до-браться до Кудряшова, сказала, что тамошний аптечный пункт прикреплён к участковой больнице и работать я в нём буду одна. За медикаментами надо ездить раз в месяц в то же Ганюшкино, в ту же аптеку, а вот за спиртом - раз в квартал в Гурьев. На проща-нье лукаво улыбнулась, сказала:

- Больницей в Кудряшове заведует женщина.Выйдя из отдела кадров, я от вахтера сразу позвонила Володе

на работу. Он так обрадовался, что никак не мог понять, откуда я звоню.

- Как у тебя со временем? Ты можешь меня подождать с пол-часа?

- Могу, конечно. У меня же весь вечер свободный.- Ты только не исчезай никуда, слышишь?- Да, я буду в парке.Там было пусто и как-то пронзительно холодно. Пришла зима,

а я её и не заметила. Так круто всё перемешалось-перепуталось в моей жизни. Снова предстоял переезд, новое место, новые люди. Как всё будет?

Ждать пришлось недолго, мысли мои прервал выскочивший из такси Володя. Обнял, чмокнул в щеку.

- Почему ты так долго не писала? Очень уж часто у тебя адреса меняются.

Вместо ответа я только рукой махнула.… В маленькой квартирке Азаровых было тепло, чисто и уют-

но. Цветы на окнах, накрахмаленные занавески и салфетки раз-ных фасонов и размеров как будто излучали доброту, улыбаясь мне со всех сторон. Пока я умывалась с дороги, Володина сестра Валя накрывала на стол, ворчала незлобливо:

- Совсем ты нас забыла… Давно бы уж приехала без всяких це-ремоний.

Мы долго чаёвничали, разговаривали. Володя показывал свои небольшие удачные публикации в областной газете, жаловался, что «загоняли по командировкам». Я рассказала, почему перево-дят меня в Кудряшово. Володя сразу «завёлся»:

- Почему ты мне не сообщила? Я бы приехал, разобрался и как друг, и как журналист. Такие «скользкие типы» знаешь, как на-шего брата, журналиста, боятся? Сразу бы присмирел, сердцеед несчастный. Я тут же возразила:

47

- А ты обо мне подумал? Ну приехал бы, разобрался, а дальше? В какое положение ты бы меня поставил? Так хоть никто не знает - перевели, и всё.

- Да, тут надо что-то делать. Таких «бухгалтеров», к сожале-нию, среди нас много, а ты вон какая - трудно не заметить.

И тут в наш спор вмешалась Валя. Чтобы окончательно нас примирить, сказала:

- Я знаю, что надо делать. Пожениться вам надо. И, чтобы это не прозвучало как приказ, добавила шутливо:- А то и мне надоело Вовкины рубашки стирать. Володя покраснел, а у меня сердце замерло, глядя на него. Не-

много погодя, выкурив папиросу и запустив обе руки в свою пыш-ную шевелюру, он решительно заявил:

- Да, надо наконец поговорить серьёзно. Выходи за меня за-муж. - И тут же от смущения перешёл на шутливый тон. - А что? Чем я нехорош?!

Я не успела ответить, в разговор опять вмешалась Валя.- Ты уж не обижайся, Галочка, что так всё вышло, он давно

хотел тебе это сказать, да я советовала присмотреться, получше узнать друг друга. Если ты согласна, пиши письмо родителям, и давайте действительно серьёзно всё обдумаем, обсудим.

Так и решили: дождаться ответа из Ульяновска, а потом по-давать заявление в загс.

День отъезда в Кудряшово выдался ясный, с лёгким мороз-цем, я шла рядом с Володей, поглядывая на него искоса, и думала: «Как хорошо, что ты у меня есть».

Полная счастья и надежд, уверенная в недолгой разлуке уез-жала я тогда из Гурьева и не знала, что свадьбе нашей не суждено было состояться…

Не судьбаВ Кудряшове имелась речка замечательная: неширокая и не-

быстрая, она делила село почти пополам. Аптека моя помещалась в старом деревянном домике со скрипучим крыльцом и щелясты-ми стенами, тёмная, неприглядная. Даже генеральная уборка не сделала её светлее. Подчинялась я здесь непосредственно глав-врачу больницы. Галина Николаевна - так звали моё начальство, - преклонного возраста доброжелательная женщина, приняла меня хорошо. Тихим голосом расспросила о семье, об учёбе, о на-чале работы. Я и не заметила, как выложила ей всё. Выслушав, она посоветовала, к кому устроиться на квартиру. Я вскоре убедилась,

48

как уважают в селе эту женщину, проработавшую здесь всю жизнь. Моя квартирная хозяйка была молчаливая и какая-то незаметная, я её практически не запомнила.

Работы в аптеке здесь было мало. Рано утром больничная са-нитарка топила печку, а к концу рабочего дня всё тепло выдувало, и я поверх халата накидывала пальто.

Незаметно прошёл месяц, второй. Я уже получила из дома письмо, в котором родители писали, чтобы я подумала как сле-дует и приглашали Володю в Ульяновск, чтобы познакомиться, о чём я ему и сообщила. Начиналась весна, солнышко стало улыб-чивым, деревья на берегу зашумели веселей. Приближался день моей поездки в Гурьев за спиртом. Галина Николаевна оформила документы на его получение, написала несколько деловых писем в аптекоуправление и в облздрав, составила целый список пору-чений. Дел набиралось много, и она разрешила мне пробыть в Гурьеве два дня. Всё складывалось очень удачно. Я только и жила этой предстоящей поездкой, хотелось скорее увидеть Володю. Накануне я рано улеглась спать, боясь опоздать на первый авто-бус, но что-то долго не спалось…

Первое, что я сделала, переступив порог аптекоуправления, позвонила Володе. В трубке ещё звучал его радостный голос, ког-да я увидела Нельку Сапожкову, спускавшуюся по лестнице. Нель-ка подлетела ко мне, чуть не сбив с ног, стала выкладывать свои новости. Оказывается, её всё-таки выжила та заведующая и ра-ботала сейчас Нелька недалеко от Кудряшова, в рабочем посёлке Чертомбай, в таком же аптечном пункте, как и я, и тоже при боль-нице. Потом она оглядела меня оценивающе - и сказала:

- Слушай, чуть не забыла, я вчера видела твоего Володю. К нему ведь приехала жена с ребёнком, я их из автобуса заметила. Выско-чила почти на ходу и пошла за ними. Разговор у них, похоже, был серьёзный. Вовка ей что-то доказывал, руками размахивал, а она плакала. Близко я не решилась подойти, Вовка же знает меня…

Нелька ещё что-то говорила, но я уже ничего не понимала и не слышала. Наконец она опомнилась, оторопело замолчала, по-том стала успокаивать меня, что, может, это и не жена вовсе. И опять что-то говорила…

Отдавала я секретарше деловые бумаги и получала спирт, как сейчас говорят, «на автопилоте». Помню только, что Нелька по-могла мне дотащить флягу со спиртом до автобуса, ещё пытаясь как-то успокоить…

Всю обратную дорогу я просидела, сжавшись в комок, уцепив-

49

шись за свою драгоценную флягу, а внутри меня была пустота - звенящая, злая.

Галина Николаевна с недоумением посмотрела на меня, а я рас-плакалась, уткнувшись ей в плечо. Она не стала ни о чём спраши-вать, просто отпустила домой, и я ей была очень благодарна за это. Никого не хотела видеть… Впереди меня ждала бессонная ночь.

На другой день прямо в аптеку принесли телеграмму от Во-лоди, а в ней одни вопросы: что случилось, куда опять исчезла, когда приедешь? Отвечать ему я не стала. На следующее утро по-лучила вызов на переговоры. Не пошла - не могла с ним говорить. Через день - опять вызов. Я опять не пошла. А вечером Володя сам приехал в Кудряшово. Я увидела его из окна и спряталась в чулан, а хозяйку попросила сказать, что меня нет дома. Но он не поверил и долго ещё ходил под окнами, курил без конца, сидел на лавочке у ворот. А я сидела в пыльном чулане и глотала слёзы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не зареветь в голос. На последнем автобусе Володя уехал.

До сих пор простить себе не могу, что я не вышла тогда к нему. Ведь стоило только в глаза ему посмотреть, и сразу бы всё стало ясно. Да видно не судьба…

Первое время в душе моей всё же теплилась надежда, что Во-лодя снова приедет или мы случайно встретимся с ним в Гурьеве. В такие минуты я готова была простить его «коварство», но оби-да захлёстывала меня, хотелось уехать куда-нибудь или сменить место работы, чтобы он меня не смог найти. Святая наивность! Да если бы он захотел, разве не нашёл бы, наведя справки в том же аптекоуправлении? Но он тоже, наверное, обиделся и не стал меня больше искать.

Местные ребята заметили «грустную девушку» в аптеке, один зачастил, воду с речки носил для мытья полов. Но, не добившись даже минимального внимания, как-то поостыл, а потом и совсем исчез.

В конце лета, когда уже стёрлась обида и я стала обретать ду-шевный покой, вдруг пришло письмо от Нельки. Она писала, что у неё несчастье - тяжело заболела мама и ей надо срочно ехать в Ульяновск, а аптечный пункт сдавать некому. Хвалила свой посё-лок, в конце письма предлагала поехать вместе в Гурьев и попро-сить о моём переводе из Кудряшова в Чертомбай.

Я тут же ей ответила согласием на встречу в Гурьеве, которая и состоялась в кабинете заведующего аптекоуправлением. Он был зол:

50

- Это чёрт знает что! Кадров катастрофически не хватает, а девчонки придумывают какие-то переводы…

Но если вначале мы с Нелькой несмело жались к стене у две-ри, то после этих слов она вдруг осмелела, пересекла кабинет, демонстративно уселась на стул у стола «зава» и категорически заявила:

- Тогда я всё брошу и уеду! У меня вызов, заверенный врачами, и плевала я на ваши кадры! Их много, а мать у меня одна!

И с таким воинственным видом она это выпалила да ещё и кулачишком по столу пристукнула, что я рассмеялась, несмотря на удручённое состояние. Заведующий как-то странно посмотрел на нас и заорал:

- Вон отсюда!В дверях мы столкнулись с кадровичкой. Увидев меня, она

удивлённо хмыкнула, приказала подождать. А вскоре нас опять вызвали в кабинет. Смерив насмешливым взглядом и меня, и Нель-ку (а смотрелись мы как Пат с Паташонком), заведующий сказал, чтобы мы обе писали заявления и оформляли перевод и чтобы я готовила к сдаче свой аптечный пункт, на той неделе пришлют нового фармацевта. Оказалось, что в Кудряшово возвращалась местная девчонка, окончившая астраханское фармучилище. Ей-то через несколько дней я и сдала аптеку.

Прощание с Галиной Николаевной получилось грустным, было такое чувство, будто я в чём-то виновата перед ней. Пере-крестив меня, Галина Николаевна, сказала своим неизменно спо-койным тихим голосом:

- Жаль, что ты уезжаешь, девочка. Постарайся подольше оста-ваться такой, какая ты есть.

Наверное, тогда я не до конца поняла смысл сказанного, но эти добрые слова мне были очень нужны.

Моя чертомбайская жизнь.Золотая Лятипа

Когда я приехала в Чертомбай, Нелька с визгом повисла у меня на шее, выражая свой восторг. Сразу потащила в аптеку, по пути показывая где что.

На самой окраине посёлка стояла новая с большими окна-ми больница. В ней и помещался аптечный пункт. Сам посёлок, уютно расположившийся вокруг небольшого заводика, на кото-ром коптили воблу, очень напоминал Ганюшкино, только деревья

51

здесь были кряжистее и выше, потому что река посолиднее. А во-круг больницы деревца стояли тоненькие - чувствовалось сосед-ство песка.

Открыв дверь аптечного пункта, Нелька широким хозяйским жестом пригласила меня:

- Входи! Дарю!Да уж, это была не та развалюха деревянная, в которой при-

шлось мне поработать в Кудряшове. Чисто, просторно, белые шкафы со стеклянными полками, большое окно, полное солнеч-ного света…

Пошли мы к главврачу познакомиться и попросить предста-вителя в ревизионную комиссию. Он просмотрел мои докумен-ты, спросил:

- Надолго к нам?Я ответила, что срок отработки после диплома истекает бу-

дущей осенью.- Ну хорошо, работайте. Если что будет нужно, обращайтесь. По дороге к Нелькиному жилью она объяснила ситуацию:- К моей хозяйке не советую - кобра натуральная да и от апте-

ки далеко. Я тебя сведу к одной «золотой» старухе-казашке. Сама увидишь. Учительница на пенсии, муж «капитанит» на баркасе, так что его и дома-то почти не бывает. Хочешь?

- Мне всё равно.- Всё равно!.. Ещё спасибо скажешь.Улица тянулась вдоль реки, причём дома стояли только по

берегу, противоположной стороны улицы вообще не было. Пу-стырь, заросший травой, переходил в привычные глазу барханы, которые тянулись до самого горизонта.

Мы подошли к небольшому домику с плоской крышей и глу-хим глиняным забором. Внутри двора на цепи бегал и лаял пёс. Хозяйка, вышедшая к нам, понравилась мне с первого взгляда. Звали её Лятипой. Невысокая, седая, худенькая, в опрятном пла-тье, приветливо улыбаясь, пригласила в дом. Услышав просьбу о жилье, предложила маленькую боковую комнатку, в которой по-мещались только кровать и столик со стулом. А мне больше ниче-го и не нужно было, я сразу же согласилась, тем более что плату Лятипа назначила чисто символическую. Расстались мы явно до-вольные друг другом.

Я с интересом разглядывала незнакомые улицы, замечала в окнах любопытные лица - дело обычное в деревнях и небольших посёлках, где все друг друга знают. Встречные часто останавли-

52

вались, разговаривали с нами. Нелька объясняла, что я буду рабо-тать вместо неё, а она уезжает.

В Нелькином жилище пахло сушёной рыбой, домашним усто-явшимся уютом. На столе, покрытом вязаной скатертью, белела записка, в которой хозяйка сообщала, что ушла ночевать к доче-ри. А в печке для нас сковорода с картошкой. Вот тебе и «кобра». Тут только я почувствовала, как устала за этот длинный, полный впечатлений день. Лёжа (одна на кровати, другая на диване) мы долго болтали, вспоминали студенческие годы, не скрывая тоски, поговорили о нашем любимом Ульяновске. Меня так и подмыва-ло спросить про Володю, да не захотела я бередить душу, а сама Нелька тоже эту тему «обошла», может быть, чувствовала себя ви-новатой, а может, просто ничего не знала о нём. Про картошку мы вспомнили, когда за окном уже стояла ночь. Нелька вскочила, щёлкнула выключателем, но… света не было. В те времена в Чер-томбае свет горел только до полуночи. В потёмках мы полезли в печку наощупь. Сковорода была тяжёлая, как штанга, и мы её, ко-нечно, не удержали, опрокинули на пол. От смеха и сами повали-лись в разные стороны, но от картошки шёл такой аппетитный дух, что мы стали её есть прямо с пола из большой кучки… Это мы так отметили приезд-отъезд.

Передача аптеки прошла быстро, без осложнений, а вечером я проводила Нельку на автобус. Ещё один яркий человечек про-мелькнул в моей жизни и пропал. Больше мы никогда не виде-лись.

В таком грустном настроении, не торопясь пошла я на свою новую квартиру.

- Вот хорошо, как раз к ужину, - улыбнулась хозяйка, брызнув лучиками морщинок, - иди в дом, я сейчас…

Комнатка моя поблескивала оконцем, выходящим прямо на реку, и была наполнена вечерним солнцем. На столике скатерть, голубели свежепобеленные стены. Вошла Лятипа, пригласила к себе, познакомила с мужем, - высоким человеком с морщинистым загорелым до черноты лицом. Он очень внимательно посмотрел на меня и сказал хрипловатым голосом с сильным акцентом:

- Амиржан Зенетович. Садысь к столу. Но стола, как такового, в комнате не было. И стульев тоже.

Прямо на полу, застеленном большим домотканым ковром, ле-жала клеёнка. Вокруг «стола» - подушки. Блестел начищенными боками самовар, стояли чашки. А в середине блюдо с варёной рыбой, пиала с какой-то остро пахнущей жидкостью, лежал на-

53

резанный толстыми кусками хлеб.Я не представляла, как буду всё это есть, сидя на полу, но при-

мостилась бочком. Выпили немного за знакомство. Рыба была на редкость вкусная. А в пиале оказался соус, в который полагалось её макать. Назывался он тузлуком. Чай, налитый в широкие чашки, чернел, как дёготь, пили его с добавлением козьего молока. «Бо-жественный» напиток. Потом я привыкла к нему. Бывало, утром выпьешь пару чашек с куском хлеба и до обеда о еде не вспоми-наешь.

За ужином Лятипа расспрашивала меня: откуда я, кто мои ро-дители, как попала я в эти края. Я рассказала.

Амиржан Зенетович помалкивал, только покачивал головой в знак согласия. Если что-то не понимал, вопросительно взгляды-вал на жену, и та ему переводила. Он и по-казахски тоже мало раз-говаривал, молчаливый был человек.

Вот так и началась моя чертомбайская жизнь. Только я ещё не знала тогда, что судьба свела меня с замечательным человеком, каким была милая, незабвенная моя Лятипа-апа. Так она проси-ла себя называть, потому что не могла я запомнить её мудрёное отчество и постоянно его перевирала. И ещё потому, что «апа» по-русски мама - маленькое словечко, имеющее очень большой смысл.

Хозяева мои ложились спать рано, всё затихало в доме, и оставалась я наедине с ломкой тишиной, с прохладой звёздной ночи, со своими мыслями, мечтами и воспоминаниями…

По утрам меня будил петух, он орал истошным голосом пря-мо у порога. Лятипа уже возилась с самоваром, прогоняя надоед-ливых кур. В окошке розовело небо, я шла на реку умываться. У бе-рега стояла старая затонувшая баржа с низкими бортами, с неё, как с мостков, мы и умывались, и посуду мыли, и бельё полоскали.

Удивительные перемены произошли со мной в Чертомбае. Просыпалась я по утрам с предчувствием чего-то хорошего, свет-лого. Такие же восторженные стихи у меня тогда получались, хоть и звучала в них тоска по родному краю. Сохранилось, к сожале-нию, только одно:

Я помню белизну берёз И ласковый прохладный ветер, И было радостно до слёз, Что это я живу на свете. Царило лето над землёй,

54

Заглядывая к нам в оконце, А в речке рыбьей чешуёй Плескалось утреннее солнце.

Вместе с наступившим душевным равновесием я как-то вдруг влюбилась в свою аптеку. Мне и раньше очень нравилась моя ра-бота, но такого состояния ещё не было никогда.

Я открывала аптечную дверь и входила в это светлое чудо, где каждый предмет имел свой тайный смысл, понятный только мне. «Улыбались» блестящие ступки, флаконы и флакончики; малень-кие весочки покачивали чашечками, как головками, соглашаясь в чём-то со мной; шелестели бумажные пакетики и коробочки, я мысленно разговаривала с ними, как с живыми существами… Смешно. Но так было.

В аптеку приходили разные люди, были и такие, которые не доверяли мне, ворчали, мол, прислали девчонку опять, чего она понимает? С выданными мною лекарствами ходили они к врачу удостовериться, правильно ли дала. А мне так обидно было! Я жа-ловалась дома Лятипе. Обычно мы вели с ней беседы на барже под тихое бормотание воды, стелили на палубе старое одеяло, клали подушки, лёжа разговаривали, особенно когда Амиржана Зенето-вича не было дома. Удивительно, как она могла меня успокоить, буквально несколькими фразами. Смешливая была необычайно. Стоило мне в шутку назвать её Лятипушечкой, она заливалась, как колокольчик. Кстати, сама это слово не могла правильно выгово-рить. Если что-то не понимала, переспрашивала, уточняла под-робности. Здесь явно срабатывала её учительская привычка.

Иногда наши разговоры прерывались возвращением Амир-жана Зенетовича с его «флотилией». Сначала из-за поворота реки доносился сиплый гудок «флагмана», за ним гудели остальные, и у каждого был свой голос. Возвращаясь с лова, Амиржан Зенето-вич обязательно подчаливал к нашей барже, и через борт летела громадина-рыба, а то и две, смачно шлёпаясь на доски баржевой палубы. Как только слышался шум моторов подходящих барка-сов, здоровенный Рекс поднимал оглушительный лай, чуя при-ближение хозяина. Лятипа брала рыб за жабры и волоком тащила во двор. Тут же начинала чистить и потрошить их, варить или жа-рить. С рыбой она управлялась быстро и ловко, как фокусник. И пока Амиржан Зенетович отводил своё судёнышко в затон, сдавал улов и приходил домой, всё уже было готово. И очень мне хоте-лось поесть в своей комнате за столом, да боялась хозяев обидеть.

55

Ничего у меня не получалось с едой на полу, никак не могла при-выкнуть, замучилась.

Удивлялась только, как Лятипа всё могла делать, сидя на полу, даже шила на старенькой ручной швейной машинке.

В Чертомбае русских девушек было мало, зато ребят русских понаехало полно. Они работали в основном на рыбзаводике, на рыболовецких судёнышках. Так что у меня вскоре появились поклонники. К тому времени уже пережила я разрыв с Володей, тоска стала потихоньку отступать, хотелось на люди, молодость брала верх над грустью и одиночеством. Большую роль в этом сы-грала и Лятипа-апа. Светлый человечек, она не давала мне дома грустить, общение с ней доставляло мне огромное удовольствие.

В посёлке народу было «негусто», но рабочий день у меня по-лучался практически круглосуточный. В любое время к нашему дому подходили, подъезжали кто на чём. Нужно было выдать ле-карство, и я шла, открывала аптеку и выдавала или срочно готови-ла по рецепту. Случалось и так, что меня вызывали из кинозала во время сеанса. Выуживали из очереди в магазине, останавливали на улице после работы. Я никогда не отказывала никому, бросала всё и шла открывать аптеку. Наверное, людям это нравилось, тем более что до меня их такими вещами не баловали. Со мной стали первыми здороваться на улицах незнакомые и даже старые жите-ли посёлка. И от такой причастности к чему-то хорошему, от чув-ства необходимости этим людям как-то светлее становилось на душе. Бывали, однако, и забавные случаи. Как-то ранним осенним утром в окно громко постучали, залаял Рекс. Я сразу поняла, что это за мной, вышла. За забором стоял невысокий старик в длин-ном халате, а рядом с ним возвышался горой верблюд. Старик что-то быстро говорил, жестикулируя, показывая на верблюда, то и дело похлопывая по мешку, притороченному к его боку. Из его речи я поняла всего два слова и только потому, что они здорово рифмовались, - «жаксы» и «таксы». Беспомощно разводя руками, я решила разбудить Лятипу, но она уже шла мне навстречу. Погово-рив со стариком, она перевела мне его слова:

- Ему срочно нужно лекарство, а верблюда он тебе предлагает как «хорошее такси».

Я, конечно, отказалась от такого транспорта, потому что не умела ездить на верблюдах. Так и остался он стоять привязанным к калитке, пока мы со стариком ходили в аптеку. Достав из мешка огромную дыню, старик протянул её мне. Я отказалась. Но Лятипа взяла подарок, прижала к себе, еле удерживая, по-казахски стала

56

говорить со стариком извиняющимся тоном. А когда он отъехал, кряхтя взобравшись на своё «такси», отчитала меня:

- Он же от чистого сердца, а ты не взяла. Нельзя так. Для каза-хов это очень большая обида, если человек отказывается. Дурочка ты ещё, подарки не принимаешь, а в аптеку на каждый зов бега-ешь. Вот подружка твоя тоже не брала подарки, но она и в аптеку не бегала, как ты. А уж этого старика она бы так шуганула, что он впереди своего верблюда бежал бы. Получается, что в Ульяновске разные люди живут.

Всё это Лятипа говорила, конечно, не так гладко, как я изло-жила, но смысл передаю точно.

А мне приятно было слышать такие речи, стояла и улыбалась. И даже маме в письме похвалилась!

Незадачливые ухажёрыВ Чертомбае не завела я себе подружек, ближе всех сошлась

с Женей, которая работала на почте. Но встречались мы с ней не часто, а так, от случая к случаю.

Среди ребят воздыхателей, конечно, хватало, но серьёзного ничего не предвиделось. Особенно усердствовали в своих уха-живаниях два Юры, один Сорин, другой Павликов. Оба недавно демобилизовались из армии, служили на флоте и дома щеголяли в тельняшках, а на танцы даже ходили в полной форме, чем, ко-нечно, покорили всех поселковых девчат. У Сорина была невеста, тихая скромная девушка, он и на танцы-то пришёл с ней, когда меня увидел. Пригласил раз, другой и прицепился как репей, о чём я ему и сказала прямо:

- Неужели не понимаешь, что мне перед твоей девушкой не-ловко?

Понял. Отстал. Но ненадолго.А Павликов вообще проходу не давал да ещё в аптеку пова-

дился.И вот как-то прибежала ко мне Женя и рассказала в общем-то

банальную историю: Юрки на меня поспорили, а она это случай-но услышала. Я сначала посмеивалась над Женькиным рассказом, а потом обозлилась. Дома, конечно, всё Лятипе выложила слово в слово. Уж она ругалась-чертыхалась и по-нашему, и по-своему, всяко. Стали мы с ней думать, как этих морячков проучить. Но все планы Лятипы я забраковала, вопрос вроде бы остался открытым. И как это часто бывает, жизнь сама «подсказала», что нужно делать.

Прежде всего решила я поговорить с соринской невестой на-

57

чистоту, чтобы не думала она про меня ничего плохого. А та пла-чет, и всё. Успокаивать я её не стала, мне тоже несладко было в этой ситуации. В очередную субботу танцы проводили на откры-той площадке в последний раз - холод «поджимал». А в то время в посёлке работала заезжая геологическая партия, и ребят на танц-площадке заметно прибавилось. Оба Юры были тут как тут. При-глашали меня то один, то другой. И вдруг «появился на горизонте» геолог Коля. После нескольких танцев стал в провожатые напра-шиваться. Тут и созрел у меня «коварный» план столкнуть их всех лбами и «проверить на прочность». Правда, для вида я ещё поло-малась перед Колей, набивая себе цену; но в провожатые его взя-ла. А обоим морячкам назначила свидание после танцев: одному у своих ворот, а другому сзади дома, у окошка моей комнатки. Во время танца с Колей я внимательно наблюдала за Юрками. Сна-чала Павликов исчез, потом смотрю: Сорин отправился. Настало время и нам с Колей идти. Он что-то увлечённо рассказывал, но я его не слушала. Ночь была лунная и, пока мы через парк шли, залюбовалась увиденным: дорожка, рассеченная прямыми те-нями деревьев, напомнила мне длинную лестницу, положенную на землю. И это показалось мне так необычно-красивым, что на время я забыла обо всех своих «коварных планах», в голове воз-никали строчки, рифмы, образы… Опомнилась, когда уже к дому подошли. Стала громко разговаривать с Колей, смеяться. У ворот маячила фигура, это Сорин «на посту» стоял. Павликов тоже ока-зался на месте, у моего окошка. Бедный Рекс разрывался, у ворот почуял чужого и за забором тоже. Я повела геолога к своей люби-мой барже. В кухонном окне горел свет, и я почувствовала себя увереннее. От воды тянуло прохладой, пахло тиной. Коля пытал-ся меня обнять, пришлось потерпеть немного, чтобы Павликов увидел. Он ушёл первым. Видимо, нервы не выдержали. А когда Сорин отправился, я и не заметила. Распрощалась с геологом - и домой. Разговоров и смеха с ожидавшей меня Лятипой нам хва-тило на полночи. Ни на какую подружку не променяла бы я свою хозяюшку, не переставала удивляться её молодой душе. А история эта имела продолжение.

На другой день, не успела я открыть аптеку и обслужить пер-вых её посетителей, как явился Сорин отношения выяснять. Беско-зырку положил на шкаф, сел у стены на стул, стал ждать, пока осво-божусь. Прошло минут двадцать, смотрю: Павликов «чешет». Подо-шёл к окну, знаками спросил, одна ли я, а бескозырку на шкафе ему отлично было видно, мог бы и не спрашивать. Но я утвердительно

58

кивнула головой. Зло усмехнувшись, он рванул в аптеку.- Значит, ты одна?! А это кто?!- А это, - говорю, - тот, с кем ты спорил.Не найдя, что ответить, Павликов смачно выругался, резко

повернулся и ушёл, на улице поддавая ногой попадавшиеся ка-мешки. Следом за ним я и Сорина выставила. С ним я разговари-вала спокойно и сказала всю правду:

- Если бы по-человечески, может быть, и получилась бы у нас дружба, а раз ты на меня спорил, как на вещь какую, мотай отсюда да не забудь, что у тебя невеста есть, которая любит тебя, дурака. Иди к ней, покайся, может, простит, она ведь тебя из армии ждала. А о вашем споре она знает, я ей сама всё сказала.

У него и «глаза на лоб полезли», так и ушёл молча.Коля был не в счёт, я знала, что скоро он уедет вместе со своей

геологической партией.Только Павликов на этом не успокоился и не отстал. И как

же он мне надоел! Морскую форму снял, ходил в модном плаще, в шляпе, работал инструктором райкома комсомола. Когда бывал в Чертомбае, обязательно заходил в аптеку, пытался назначать сви-дания, от которых я отказывалась под любыми предлогами. Тогда он стал мне мстить - потихоньку, гаденько. По посёлку поползли грязные сплетни обо мне, их сообщала мне Женька. Я сначала не поверила. Неужели мужчина может опуститься до такого?! Тем более что в райкоме комсомола человек работал, как-то непоря-дочно вроде заниматься такими делами. Но слухи не утихали, а становились всё невероятнее.

Ноябрь шёл к концу, холодный ветер по-хозяйски сметал давно опавшие листья, скручивал песчаную пыль в жгуты. Я соби-ралась в райцентр за медикаментами, в последний раз по «водной дороге», так как катера уже заканчивали навигацию. И каково же было моё удивление, когда среди пассажиров катера увидела я Юрку Павликова. Значит, он приезжал в Чертомбай, а ко мне не зашёл. Этот факт ещё раз подтвердил его нечистоплотность и яв-ную причастность к сплетням.

На реке было очень холодно, и, как только катер отчалил, женщины спустились в единственную общую каюту, а я пошла на корму подышать. Там, отвернувшись от ветра, спиной ко мне сто-яли мужчины, курили, переговаривались. Среди них был и Павли-ков. Высокий парень в тёмной куртке спрашивал его:

- Это которая высокая, твоя? Аппетитная бабёнка.- Да уж! Подержаться есть за что! - самодовольно ответил Пав-

ликов.

59

Оба заржали. И опять вопрос высокого парня:- И часто держишься?Во мне как будто пружина сработала, в один миг я подлетела

к Павликову, и не успел он ничего сообразить, как был уже за бор-том. Да я и сама не поняла, как всё случилось.

Первым опомнился парень, в несколько прыжков он пересёк катерок и спустился к мотористу. Катер тут же дал задний ход, и ребята вытащили Павликова из воды. Он был жалок. Шляпа оста-лась в реке, волосы мокрыми прядями свисали на лицо, вода сте-кала с него ручьями. Нещадно матерясь, он волком смотрел на меня.

Не знаю, чем бы всё это кончилось, но на палубе появились женщины и силой утянули меня в каюту, трясущуюся от злости, от обиды, от гадливости к этому человеку. Наверху долго галдели, потом всё стихло, к каюте никто не подходил…

Когда мы приехали в райцентр, я уже немного успокоилась, но сразу выходить наверх побоялась. В каюте мы слышали, как спустили трап, как протопали по палубе мужские шаги, и только потом вышли. Никого поблизости не было, кроме моториста. Он странно посмотрел на меня - не то с одобрением, не то с осужде-нием, сказал хрипло:

- Ну, девка, не сносить тебе головы.И тут только ко мне пришёл страх, он заполз в сердце и долго

потом не давал мне покоя. Боялась я, что Павликов не простит мне этого купания. Но он исчез из моей жизни, чему я очень была рада, а сплетни сами по себе утихли.

Зима в ЧертомбаеК Чертомбаю подступали холода. По календарю шёл декабрь,

но разве это была зима по сравнению с нашей, средневолжской? Какие-то странные туманы, снежная изморозь, пробирающая до костей. Небо в такие дни покрывалось низкими непроницаемы-ми тучами.

Лятипа уже начала топить в доме печки, но не дровами, как у нас на Руси, а сухим камышом. Здесь все им топили. Камыш, свя-занный в снопы, стоял во дворах под навесами. И у моих хозяев тоже был «боезапас». Лятипа вносила длинный сноп, засовывала его нижним толстым концом в печку и поджигала. Когда сноп прогорал, она подвигала его глубже в топку, и так до конца, до мягких кудрявых метёлок. Потом приносила новый сноп. Во вре-мя топки дверца печки не закрывалась, надо было неотлучно на-

60

ходиться рядом, чтобы вовремя подвинуть сноп. В первое время я с любопытством наблюдала за этим процессом, а потом с удо-вольствием помогала. И пока я возилась у печки, Лятипа чисти-ла картошку для ужина. Как только догорал последний сноп, она ставила чугунок с картошкой в печку, плотно закрывала дверцу, закручивала её специальным винтом, а сама начинала уборку - от такой топки грязи было предостаточно. И пока мы с ней накры-вали «стол», звали Амиржана Зенетовича, если он был дома, по комнатам уже разносился аромат готовой картошки. И не было никакого желания из дома выходить, тем более по вечерам.

Скучно было зимой в Чертомбае. Но в клубе кипела жизнь, молодёжь готовилась к встрече Нового года. Расклеенные прими-тивные афиши обещали концерт художественной самодеятель-ности. Женя уговаривала меня почитать свои стихи, она знала о моей «слабости». Завклубом пришла в аптеку в конце рабочего дня, позвала на репетицию, сказала, что о стихах узнала от Жени, хотела их послушать. Я почитала ей, она похвалила, отобрала не-сколько стихов для концерта, посоветовала, как их читать со сце-ны. Это для меня дорогого стоило. На концерт я пригласила своих хозяев. Они пришли принаряженные, со многими здоровались, разговаривали - уважали их в посёлке, это сразу было видно.

Я, конечно, очень волновалась, сбилась несколько раз, так что хлопали мне «не очень», скорее, для приличия, и Лятипа старалась меня успокоить. Когда мы шли домой, она говорила мужу:

- Наша Галичка была лучше всех.И он молча соглашался.Зимой работы в аптеке прибавилось. Люди чаще болели, а

лекарств не всегда хватало. Ежемесячно приходилось пополнять их запасы в районной аптеке в Ганюшкине. И редкий раз обходи-лись эти поездки без приключений: то пакет какой-то порвётся, то накладную потеряю, то с заведующей «сцеплюсь». Для кого-то из местных больных попрошу лекарство дефицитное, а она не даёт. Всё никак не могла, «старая грымза», простить мне своего мужа-бухгалтера, который до сих пор поглядывал на меня, как кот на сало. Омерзительный тип.

В эту зиму очень не повезло мне. Во время очередной поезд-ки за лекарствами разбилась трёхкилограммовая банка с порош-ком пирамидона (так раньше назывался амидопирин). В сумато-хе погрузки-выгрузки я и не заметила, обнаружила при распаков-ке. Расстроилась до слёз, ведь мне предстояло внести в аптечную кассу кругленькую сумму. Дома сразу к Лятипе: что делать? А что

61

делать - надо платить. Сходила она в свою комнату, принесла мне деньги:

Возьми, с получки отдашь. Да не плачь ты, глаза испортишь.Обняла я свою хозяюшку, поблагодарила.А второй раз, уже весной, спасла меня Лятипа от недостачи.

В аптеке много скопилось сушёной черники, расфасованной в коробочки по тридцать граммов. Брали её редко, и, вытирая в очередной раз пыль с этих коробочек, я вдруг обнаружила, что в них завелись какие-то букашки. Продавать чернику было нельзя. Но кто бы мне её списал? Сказать об этом главврачу я побоялась и придумать ничего не могла. Конечно, поделилась с Лятипой, и она моментально нашла выход. Вечером следующего дня пришла к закрытию аптеки с мешком, в который мы сложили чернику и принесли домой. За несколько дней Лятипа перебрала, пересуши-ла, а потом прокалила в котле на печке всю чернику, и тем же спо-собом мы доставили её в аптеку. Там я её опять развесила, правда, не на все коробочки черники хватило, но с очередной получки я внесла недостающую сумму, и «инцидент был исчерпан».

И всяких добрых дел на счету Лятипы было немало. Сколь-ко заботы, мудрых советов и человеческого тепла получила я от неё! Амиржан Зенетович тоже по-своему привязался ко мне, но с ним общалась я несравнимо реже - он много работал…

Билет домойНаступило лето, речка ожила, веселее «забегали» по ней кате-

ра, новые ребята появились в посёлке. На танцах знакомились, но душа ни к кому не лежала.

Тосковала по Ульяновску, снился он мне часто, и чем меньше времени оставалось до отъезда, тем тоска становилась сильнее. Это было похоже на болезнь.

Давно я собиралась съездить в Астрахань, но пока не получа-лось. И не так мне был сам город интересен, как хотелось узнать расписание теплоходов да по возможности заранее взять билет. Домой, в Ульяновск, решила я плыть по Волге, путь мне известен, главное, что без пересадок.

Лятипе сказала, что поеду в Астрахань за покупками, она мне тоже целый список дала, чего ей купить, деньгами снабдила. По-ездка получилась замечательная, запомнилась, как праздник.

На весёлом катерке пассажиров уместилось немного, зато все знакомые, хорошие люди. Спускаясь к причалу, залюбовалась я гладкой, словно отполированной поверхностью реки. Бывают та-

62

кие тихие безветренные дни, когда в воду можно смотреться, как в зеркало, когда отражается в ней каждое прибрежное деревце. Пышные кипенно-белые облака были полны задумчивой безмя-тежности. И настроение моё соответствовало чудесному пейзажу. Поплыли. Забурлила вода за кормой. Всё светлое время пассажи-ры провели на палубе, правда, разговаривать мешал стук мотора, но такая благодать была вокруг, что хотелось помолчать.

Как-то незаметно подкрался вечер, посерело, потемнело небо, на дальнем высоком берегу показался посёлок, домики его жались друг к другу, как нахохлившиеся воробушки, в окнах кое-где уже мигали огоньки. И в это время что-то случилось с мотором нашего судёнышка. Несколько раз фыркнув, он замолк. Наступила такая тишина, что в ушах зазвенело.

Женщины обеспокоенно поглядывали на мужчин, один из них вызвался помогать мотористу, а оставшиеся не у дел реши-ли заняться рыбалкой. У моториста нашлись удочки, и котелок, и невысокая треножка, и лист железа, и даже дрова. Видимо, не впервой ему было в такую ситуацию попадать. А вскоре на палубе плясало несколько рыбёшек.

На листе железа развели костерок, повесили котелок на тре-ножку, и вот уже в нём забулькала уха. А тем временем вода за бор-том стала похожа на чернила, на Землю опускалась ночь. Она за-ворожила всех нас, отблески огня плясали на задумчивых лицах, разговаривать не хотелось, боялись вспугнуть тишину. Катер мед-ленно сносило по течению. После ухи женщины спустились в ка-юту, пора было устраиваться на ночлег, но сон не шёл. За бортом тихо плескалась вода, в открытую дверь виднелось тёмное небо, всё в жёлтеньких кнопках звёзд. Наконец с подсвистом заработал мотор, катер ожил, набрал скорость, звёзды дрожали, двоились, расплывались, делясь на осколки… Сон всё-таки сморил меня.

К Астрахани мы подходили утром, здесь было ветрено, про-хладно. Сначала всей компанией завернули мы в столовую на пристани, откуда и отправились кто куда. Первым делом узнала я всё про теплоходы и билеты, а потом уж отправилась в центр в магазины выполнять заказы Лятипы.

В ближайшем к пристани парке дождалась я обратного рейса катера. В городе хозяйничало лето, а в парке - влюблённые пароч-ки, вслед которым смотрела я с завистью, и горько мне было, что такая я невезучая.

На пути в Чертомбай катерок нас не подвёл, точно в срок до-ставил до места. Только Лятипа почему-то не очень радовалась

63

моим покупкам, ходила грустная, а я боялась спросить о причи-не, хотя и догадывалась, в чём было дело. Вечером за ужином она сама заговорила на эту тему:

- Я представила себе, что ты уехала совсем… Понимаю, что нет такой силы, которая бы удержала тебя здесь, но ничего с со-бой сделать не могу…

И часто тогда она «травила» мне душу такими разговора-ми. Да и себе тоже.

Прощание с ЛятипойВ сентябре я уже за медикаментами не ездила, дорабатывала

этот месяц на имевшихся запасах, чтобы меньше было товара в наличии и быстрее его переписать и сдать.

А время было неумолимо. Шли последние недели моей ра-боты в Чертомбае, кончался положенный срок отработки после диплома.

Потихоньку от Лятипы я отправила по почте в Гурьевское ап-текоуправление заявление об увольнении и стала готовить свой аптечный пункт к сдаче. А ответа всё не было. Я изнервничалась, измучилась ожиданием. И когда решила, что надо самой поехать в Гурьев и узнать на месте, в чём там дело, всё разъяснилось.

В тот вечер с реки шла какая-то знобящая свежесть, пришлось закрыть окно, мы собирались ужинать, когда залаял, забеспоко-ился Рекс. Лятипа вышла во двор, успокоила пса, впустила кого-то в сени. Там звякнуло ведро, и в открытой двери показалось улы-бающееся Женькино лицо. За ней как-то бочком вошла незнако-мая девушка. Оказалось, что это моя сменщица, которой я должна сдать аптеку…

После ужина Лятипа не пришла ко мне в комнату, как обычно, и я подозревала, что она плачет где-то. Я и сама с ужасом думала, как буду с ней расставаться. Но что я могла сделать?

Два дня ушло на передачу аптеки. Девчонка оказалась дотош-ной и въедливой, проверяла всё досконально. На третий день, за-кончив все дела, мы с ней поехали в Гурьев в аптекоуправление сдавать документы. Рядом со мной в автобусе уселась пожилая ка-зашка, знакомая нянечка из больницы. Устроившись поудобнее, затолкав под ноги сумки, она спросила:

- Зачем уезжаешь? Что тебе здесь, плохо было? Может, кто обидел?

- Да никто меня не обидел. Отработала свой срок, надо до-мой.

64

- Жалко, что уезжаешь, привыкли к тебе. А Лятипа, ой, убива-ется! У неё же никогда своих детей не было, полюбила тебя, как дочь.

Я только молча заплакала, отвернувшись к окну. А там - на сколько хватало глаз - барханы, барханы… В Гурьеве получила я расчёт, трудовую книжку, расписалась, где было нужно, попроща-лась с теми, кого знала, и вышла на улицу. В Чертомбай поехала одна, не стала ждать свою сменщицу.

Дома Лятипа ходила вся зарёванная, собрала мне в дорогу сумку с едой. Амиржан Зенетович обещал довести меня на катере до Астрахани и там посадить на теплоход до Ульяновска.

Ужинали в полном молчании, и моя последняя чертомбай-ская ночь прошла без сна. Я легла под одеяло, а Лятипа рядом на одеяло, даже не разделась, и всю ночь проплакала. Я то плачу, то дремлю, то уговариваю её, и она «ревёт под один дух», и всё.

Утром Амиржан Зенетович подогнал катер к нашей барже, погрузил мои вещички, силой оторвал меня от рыдающей Ляти-пы. Она даже говорить не могла.

Взревел мотор, вспенивая бурун сзади катера, когда он, раз-вернувшись, пошёл, набирая скорость. Лятипа махала вслед сна-чала рукой, потом стащила с головы платок, седые волосы трепал ветер. Так меня ещё никогда и никто не провожал.

До самой Астрахани я просидела в каюте катера, от слёз ни-чего вокруг не видела. А там Амиржан Зенетович сам купил мне билет на теплоход, но до его отправления оставалось много вре-мени, а столько ждать он не мог, поэтому стал прощаться. Обнял меня, потёрся щекой о мою щеку, тихо сказал:

- Не забывай нас, дочка…И пошёл, не оборачиваясь, к причалу.На душе было так пусто, как будто всё из меня вынули. Слы-

шался плеск воды, кричали чайки противными голосами, те-плоход белой глыбой возвышался у причала. Объявили посадку, поднялась я по сходням, нашла свою каюту, оставила там вещи и вышла на палубу. Одинокая, несчастная, готовая всё бросить и вернуться назад. Улетучилась куда-то радость предстоящего путе-шествия, встречи с домом.

Мысленно я прощалась с этими местами, где остался кусочек моей жизни, моего сердца.

Когда теплоход вышел на середину реки, был уже вечер, по-тянуло таким холодом, что пришлось спускаться в каюту. В полу-тёмном коридоре третьего класса горела тусклая лампочка, дверь

65

на нижнюю палубу была открыта, ветер кинул мне в лицо порцию холодных брызг, растрепал волосы, а волны были здесь такие вы-сокие и так близко, что чуть не задохнулась от страха. Всего в каких-то трёх метрах от меня хищные, серо-бурые, с пеной на гребнях, они шумели, гудели, шуршали, завораживали… Я застыла у двери, вцепившись в поручни так крепко, что пальцы онемели. Странное оцепенение овладело мной, я не могла двинуться с ме-ста. Сколько времени это продолжалось, не знаю. С трудом раз-жав пальцы, отступила я вглубь коридора, пошатываясь, пошла в свою каюту. Помню, долго не могла заснуть, всё мне казалось, что теплоход утонет в тех страшных волнах. Прислушивалась к мер-ному звуку двигателей и никак не могла согреться и успокоиться.

А на следующее утро, когда я проснулась, кругом было столь-ко солнечного света, что я посмеялась в душе над своими ночны-ми страхами. Теплоход подходил к какой-то пристани, я вышла на верхнюю палубу и глазам своим не поверила. Никаких волн не было, ровная гладь реки, подёрнутая лёгкой зыбью, на высоком берегу бронзовел лес в осеннем наряде, а рядом, как по огромной лестнице, «взбирался» наверх город, солнечные блики играли на окнах аккуратных домиков. И сразу из головы моей улетучились все мрачные мысли…

66

Людмила ТоЛКишЕвСКаЯ

Бабушка-бабусяЕсть женщины, сырой земле родные, И каждый шаг их - гулкое рыданье!..

МАНДЕЛьШТАМ

Очень большая, очень высокая, до сияния белая комната. И окно от потолка до пола. Обычное, из двух створок, окно с дере-вянной крашеной рамой. За окном - не то сад, не то лес с тихо шелестящей листвой. Лицом к окну стоит женщина. Длинная ночная сорочка, тугой узел седой косы. Из угла комнаты смотрю на маленькую фигурку, и у меня от радости и нежности замирает сердце. Бабушка! Бабуся! И я хочу только одного: чтобы она обер-нулась. Только увидеть её лицо! Но бабушка, выпрямившись, сто-ит у окна, положив маленькие, живые, такие родные руки на его стекло. Руки, которые кормили меня, мыли и заплетали мои ещё детские, шёлковые волосы, мастерили мне чудную куклу из куку-рузного початка...

Прислушавшись, я чётко слышу произносимые бабушкой слова. Странно, лицо её поднято вверх, но она не молится. Тре-бовательно, даже жёстко бабушка, ушедшая в 1962 году, в этот бе-лый, так нежно шелестящий мир, повторяет одно и то же: «...под материнскую руку, под отцовское крыло...» Одно и то же. Жёстко и требовательно. Но вот бабушка кладёт руки на раму окна, я броса-юсь к ней... И на меня с воплем прыгает моя кошка. Я просыпаюсь, сердито отталкиваю кошку и долго не могу прийти в себя. Теперь к нежности присоединяется тоска. Утро 11 марта. Где-то в обед звонит сын и напряженным голосом спрашивает, смотрю ли я телевизор. На моё удивлённое «Нет» таким же голосом произно-сит одно слово: «Япония!» Бросаюсь к телевизору - внучка учится в Токио. Чуть успокаиваемся, когда ей удаётся выйти в Интернет. Но только под вечер до меня доходит смысл вещего сна. Я слы-шу бабушкин голос и почему-то уверена в том, что наша девочка будет спасена при любых обстоятельствах. Стараясь взять себя в руки, начинаю уборку, достаю с полки громоздкий том, и на меня из книги падает бабушкина фотография, которая неизвестно сколько в ней пролежала. Я воспринимаю это как ЗОВ, как ЗНАК, я сажусь за стол и начинаю писать.

67

Я понимаю, что мои воспоминания о бабушке не могут но-сить целостный характер какого-либо литературного жанра. Это как лоскутное покрывало, где эпизоды из жизни - лоскутки: шёл-ковые и ситцевые, яркие и чёрные, нет только серых. И Божьим промыслом собранные в одно полотнище судьбы женщины, чья жизнь была любовь и мужество, нетварный свет которых прошёл через весь двадцатый век.

Одни дети помнят события своей жизни раньше других. Но все не в непрерывной последовательности времени, а наиболее яркие эпизоды. Я начала помнить себя, на удивление, рано, и всё, что я запомнила, связано с бабушкой. Может быть, оттого, что отец был на фронте, а мама работала по двенадцать часов в сут-ки. Потом всю свою взрослую жизнь я корила себя за недостаточ-ное внимание к бабушке. Скорей всего в силу своего возраста я не смогла оценить удивительную неординарность её личности.

Самое первое моё воспоминание о бабушке - это то, что она, принимая меня к себе, бежит и падает в вырытую в саду яму. Я воз-мущённо кричу, стараясь выбраться из-под бабушки, но она толь-ко плотнее закрывает меня своим телом. Потом мне расскажут, что это были дни, когда немецкие самолёты пытались прорваться к Астрахани.

Наш дом стоит на берегу волжской протоки. Услышав отча-янные крики, я вижу множество женщин. Кричащих, срывающих с себя платки, падающих на землю. Большинство женщин одеты в чёрные ватники, и потому они кажутся огромной стаей ворон, бьющихся на снегу. Сгорая от любопытства, я разутой и раздетой выскакиваю из дома и бегу на берег. Происходящее мне непо-нятно. Женщины ужасно кричат и плачут, глядя на какие-то, тоже чёрные, брёвна, вмёрзшие в льдины, плывущие по реке. Брёвен очень много, да и женщин, бегущих на берег из посёлка, становит-ся всё больше. Из дома с шалью в руках подбегает ко мне бабушка и, внеся меня в дом, с рыданиями падает на колени перед икона-ми. Потом мне, подросшей, расскажут, что женщины оплакивали погибших в Сталинградской битве. Непогребённых, вмёрзших в лёд, Волга уносила их на вечное упокоение в Каспий. Был апрель 1943 года.

Хорошо помню, как люди вносят в дом что-то длинное, по-крытое ледяной коркой. Обледеневший человек - моя мама. Она везла на санях хлеб, когда на неё из камышей напали дезертиры. Напуганные лошади занесли сани в прорубь, а потом несли маму

68

под ледяным ветром ещё двадцать километров. На вопрос, поче-му мама не стреляла, она едва слышно шепчет: «Жалко, люди». И бабушка, подняв с пола конец огромной обледенелой маминой косы, жёстко вытирает мне лицо и говорит: «Помни. Жить будешь - жалей людей. Помни». Я помню. Я жалею.

Её звали Анфисой Васильевной. Окружающие обращались к ней только по имени и отчеству и, здороваясь с ней, вроде бы не-произвольно слегка наклоняли голову. Когда я, уже будучи под-ростком, обратила на это внимание и спросила об этом маму, она коротко ответила: «Чувствуют силу». Ответ я тогда не очень поня-ла, но тон мамы исключал дальнейшие расспросы. Как только от-крыли церковь, бабушка повезла меня в Астрахань крестить. От-четливо помню своё крещение. От мучавшей меня малярии была я маленькой и слабой, и бабушка несла меня по городу на руках. Но, зайдя на Соборную площадь, поставила на землю и сказала: «Иди. В церковь ты должна зайти сама». После крещения я вторич-но попросила причастия. Ведь я практически не знала сладкого. Священник с улыбкой вторично причастил меня и на извинения бабушки сказал: «Не смущайся, сестра. Девочка в жизни от многих бед спасена будет». И бабушка всю обратную дорогу на пароходе радовалась словам батюшки.

Только став взрослой женщиной, я поняла, какую жизнь про-жила моя рождённая в 1892 году бабушка. Женщина, которую мы, трое её внуков, ласково называли «бабусей». Она жила между дву-мя мировыми войнами, всё сокрушившей революцией и страш-ной гражданской войной, в голоде и полуголоде. «Вся наша жизнь - Голгофа», - как сказал её современник.

Помню, как любившая поэзию бабушка вдруг заплакала, про-чтя строки: «Я устал от двадцатого века, от его окровавленных рек...»

Жизнь бабушки начиналась празднично. Она была един-ственной дочерью богатого рыбопромышленника, «поставщика двора Его Величества». Прадед поставлял ко двору чёрную «паюс-ную» икру и осетрину. Василий Молчанов дал дочери хорошее образование и с полным правом мечтал о «блестящей партии» для своей красавицы Анфисы.

Но жаркий ветер «астраханец» сорвал с девичьей головки со-ломенную шляпку, тяжёлая коса упала на ступеньку пролётки, и разбилась бы девушка на булыжной мостовой, да подхватил её проходивший мимо офицер, который в этот день прибыл в от-

69

пуск из Тифлисского артиллерийского полка. Офицеру было 32 года. Девушке - 16. На третий день офицер попросил у Василия Молчанова руки его дочери. И получил отказ. Дед был обеднев-шим дворянином, жившим на офицерское жалованье. Бабуш-ка же - очень богатой купеческой дочкой. Купчихой. Сословное общество к таким бракам относилось неодобрительно. Бабушка плакала до тех пор, пока врач не сказал отцу, что опасается за её зрение. Прадед в отчаянии махнул рукой, и молодые сразу же по-сле венчания уехали в Тифлис.

Бабушка много и интересно рассказывала о жизни в Грузии в начале двадцатого века, о нищете и полном бесправии грузин-ских крестьян. Офицеры помимо службы вели просветительную и благотворительную деятельность, в которой бабушка приняла самое деятельное участие. В её воспоминаниях эти первые, до-военные годы брака были «раем жизни». Бабушка с дедом очень любили друг друга.

Потом началась Первая мировая война, и полк деда сра-зу же ушёл на фронт, а бабушка вернулась в родную Астрахань. Она ждала ребёнка. Через полгода дед был тяжело ранен и попал в плен. Для бабушки он «пропал без вести». Она тяжело заболела и потеряла ребёнка. После похорон новорождённого сына у ба-бушки появилась первая седина. Грянет революция, разорившая и сведшая в могилу её отца и мать. К тому времени, когда вдруг вернулся бежавший из плена дед, молодая женщина была почти седой. Бежал дед из Германии на родину прямо в пекло Граждан-ской войны через Францию и Испанию. В дороге у него вновь от-крылась рана, и почти умирающий дед был спасён белорусской семьёй, где и усыновил мальчика, найденного около убитой мате-ри. Бабушка безмерно любила посланного ей Богом сына, кото-рый и стал моим отцом.

Из Испании дед привёз своей любимой жене подарок - ман-тилью, чудесный, сплетённый из тяжёлого чёрного шёлка кру-жевной шарф. Мантилья бережно хранилась у бабушки в отдель-ной шкатулке. Но раз в год она доставала её, и на школьной ёлке я, одетая в чёрное бархатное платье мамы, превращалась в сказоч-ный персонаж - Новогоднюю ночь. На скрученный из блестящей проволоки обруч бабушка прикрепила вырезанный из плотного картона, обёрнутый золотистой фольгой месяц, на острые рога которого крепилось кружево мантильи. Словом, костюм мой был

70

украшением праздника. Бабушка каждый Новый год любовалась мной, и лицо её сияло.

В старом альбоме фотография бабушки в гробу. Она вся оку-тана чёрным кружевом. И такие же чёрные, гордые дуги бровей на удивительно помолодевшем лице.

Теперь бабушка жила с мужем и ребёнком в единственной оставленной ей комнате и вздрагивала от каждого стука. Ведь дед был дворянин, офицер, а расстреливали и из-за меньшего. Спас семью видный астраханский большевик. Сын рыбака, инженер, выученный прадедом в Париже. Уезжая на строительство ураль-ского завода, он забрал с собой мать и перевёз бабушку в доброт-ный материнский дом, на один из рыбных заводов, недавно при-надлежащих её отцу. Небольшой, красного кирпича дом стоял на сваях, так как в половодье всё вокруг заливала вода. В крыльцо был вделан «кукан», железный штырь, на который набрасывалась лодочная цепь. В разлив мы передвигались только на лодке.

Теперь всем нужно было работать «за рабочую карточку». Деда как инженера взяли в контору, а бабушка стала работать в цеху «резалкой». И она, тоненькая барыня, целый день в брезенто-вых рукавицах чистила и разделывала колючую «красную» рыбу. И дед, у которого опять открылась рана, по ночам плакал не от боли, а от жалости к жене.

Но на заводе их, дворян, не только не притесняли, но даже и поощряли. Давали отпуска и путёвки в санатории Крыма (сохра-нились фотографии). Премировали одеждой и велосипедами. А когда бабушку наградили «Стахановской грамотой» за личной подписью Сталина и Микояна, её перевели в «валютный» икор-ный цех, где работа была легче, а зарплата намного больше. И всегда, сколько я её помню, делилась бабушка с окружающими и куском, и копеечкой. Делилась со всеми и молилась за всех.

Я помню её метельной украинской зимой сорок восьмого года, когда наша семья из пяти человек жила в половине хаты, и бабушка, стоя на коленях на глиняном ледяном полу, еженощно молилась «за тех, кто в пути», за тех, кто на санях или попутной полуторке добирался по великой нужде в город. Помню, как там же, на Украине, бабушку часто приглашали на свадьбы. «Щоб ваше благословение приняти...» - говорили ей нарядные девушки в вен-ках с данными лентами и хлопцы в красочных «вышиванках».

Ещё одно из ранних воспоминаний. Бабушка в моей женской школе. Она играет на стареньком пианино какие-то бравурные

71

польки, и мы, первоклассницы, легко и радостно танцуем и при этом косимся на свои ноги, обутые в какие-то замысловато свя-занные пёстрые тапочки. Такие тапочки вяжут мамы нашего клас-са, и научила их вязать моя бабушка. А к вечеру я вижу бабушку, сидящую в лодке, выплывающей из камышей. Лодка низко сидит в воде от тяжёлых вёдер с ежевикой. Потом ягоду будут рассыпать в большие протвини и пластами, из-за отсутствия сахара, «томить» в печи. Но чаще всего бабушкина лодка завалена снопами водяно-го ореха - чилима, которого тогда в чистой волжской воде было очень много, и всю войну в низовьях Волги он заменял людям хлеб. И, уже засыпая, вижу бабушку и маму, сидящих под иконо-стасом и при свете зелёной лампадки вяжущих странные, с двумя пальцами, варежки. «На фронт. Для снайперов», - поясняя мне.

Подрастая, я всё-же начала чувствовать в бабушке и часто в окружающих её людях не то, чтобы тайну, но не совсем обычное. Ну вот, например, у нас в амбаре, в большой корзине, на пуховой подушке жил большой уж. «Ужак», как уважительно называла его бабушка. Зимой, в особенно холодные дни, она грела на печке зе-лёный эмалированный чайник и обматывала его полотенцем. По-том выходила на крыльцо и как-то особенно, с лёгким шипеньем, свистела. По кирпичной дорожке скользила блестящая чёрная лента, и вот уже уж, несколько раз обвив чайник, грелся на столе. Иногда, по каким-то только ей известным дням, бабушка нали-вала в блюдце немного драгоценного молока, которое откуда-то добывала для меня. И тогда уж скользил к блюдцу. Несколько раз змеи, причём очень ядовитые водяные гадюки, заползали в дом. Бабушка спокойно подносила к змее кочергу, змея обвивалась вокруг неё, и бабушка невозмутимо относила змею на берег. Что змей нельзя убивать - это я уже хорошо знала. Однажды бабушке, спасая ребёнка, пришлось всё-таки это сделать, она очень долго переживала по этому поводу, хотя как-то загадочно обронила, что старики и «взяли с неё тяжёлый откуп». Я уже говорила, что дом моего детства стоял на берегу волжской протоки. Но при этом мне не то что купаться, даже близко было запрещено подходить к воде, серьёзно при этом объясняя,что я красивая девочка и «во-дяной хозяин» заберёт меня себе «в невесты». А хозяин воды - удав с серебристой спиной и золотистым брюхом. Через много лет, читая о путешественнике и учёном Палласе, я узнала о существо-вании абсолютно точно бабушкой описанного «астраханского полоза», ареалом обитания которого и являлось низовье Волги

72

до Урала. Результатом рассказов было то, что я всю жизнь боялась воды и ничего с этой боязнью не могу поделать.

Дней через десять после Победы к нам в дом прибежала со-седка и, напугав меня, с плачем упала бабушке в ноги. У женщины было четверо мальчиков - две пары близнецов. И вот сейчас, уже после Победы, получила она из Свердловска письмо, где писали ей, что муж её лежит в госпитале и он «шибко ранен». Бабушка дважды перечитала смятое, мокрое от слёз письмо и велела мне выйти. А к вечеру к нашему крыльцу подошла лодка с дровами. Я поняла, что должно произойти нечто необычайное, ведь дрова были большой ценностью. Печи топились камышом - чаканом. А здесь - целая лодка дров! К вечеру к бабушке приплыли четверо женщин и, сказав, что «всё готово», отправились с бабушкой на яр - высокий берег. Я на маленькой лодчонке за ними. Поднявшись на берег, из-за кустов ежевики я действительно увидела необы-чайное зрелище. На песке пылал квадрат из раскалённых углей. Женщины разделись и совершенно нагие с распущенными воло-сами сели по углам квадрата. А на угли вышла бабушка. Но на ней была маленькая белая рубашка, и её так же распущенные волосы падали ниже пояса. Она прошла по углям каким-то удивительным, танцующим шагом. При этом бабушка что-то говорила, а дойдя до угла квадрата громко вскрикивала, и женщины тоже вскрики-вали и, подняв кверху руки, хлопали в ладоши. Бабушка, как мне показалось, долго, танцуя ходила из угла в угол раскалённого ква-драта. Я привыкла к тому, что бабушка голыми руками забрасы-вает в печь выпавшие из неё горящие угли. Но танцевать на них!.. При этом я боялась только одного - чтобы от искр не вспыхнули бабушкины распущенные волосы. Но вот угли стали темнеть, а женщины одеваться.

Дома бабушка непривычно сухо объяснила, что подглядывать за взрослыми некрасиво, и приказала мне выпить воды. Я выпила воду - и о бабушке, танцующей на углях, вспомнила уже будучи в восьмом классе. Бабушкины необыкновенные «ореховые» глаза засмеялись, и она объяснила мне, что древним танцем она выма-ливала жизнь воину.

«Вымолила?» - спросила я. ««А как же! - ответила бабушка. - Вернулся Слава и мальчишек своих поднял». Но тогда меня, уже в 1956 году, что называется, понесло. И, вспомнив и ручного ужа, и покорных змей, и собак, и потерявшую счет годам чёрную кошку без имени, продолжала я задавать бабушке вопросы. Относитель-

73

но того, что всё это значит. Бабушка ответила коротко и опять же непонятно: «Мы - двоеверы. Древняя вера пращуров, древние по-знания». «Но как же твои иконы?!» - удивилась я, зная бабушкину истовую религиозность. «Говорю тебе - мы из древних племён. И в святых книгах писано, что «всякое дыхание славит Господа...» - бабушка уже сердилась. И я больше ни о чём её не спрашивала.

Кто такие «двоеверы» и почему во времена моего детства эти люди уже 400 лет жили на Волге я узнала уже из трудов великого русского историка Рыбакова. Славяне, жившие на северо-западе Руси, вокруг великих северных озёр и Великого Новгорода, при-няв православие, одновременно оставались язычниками. Это про них писал летописец, что «они реку богиней нарицают и зверя, живущего в ней, - богом. И ему же требы творят...» А австрийский посланник Гербештейн в своих записках отмечал, что вокруг Великого Новгорода живут тайные язычники, которые держат в своих домах «живиотов», больших чёрных ящериц, которых мо-нахи очень боятся и называют их «коркодилами». По-видимому, ещё до начала семнадцатого века на северо-западе Руси сохра-нились потомки доисторических пресмыкающихся. После за-воевания Астраханского ханства люди, жившие на Ладоге, Онеге, Псковском озере, были переселены в низовья Волги для освоения новых земель. Потомки древних пресмыкающихся «коркодилы» были целенаправленно уничтожены как «сущность зело пога-ные...» Бабушку воспитывали няня и старая горничная, которые и привили ей почти мистическую близость к природе. В сущности, это то, о чем потом Вернадский напишет как «о космическом со-знании». Только через много лет, когда бабушка уже ушла от нас, я поняла смысл ее слов, поняла, что и сама она была частью окру-жающей ее природы. И сердце мое замерло, словно от падения. Падения в безмерную глубину времен. Бабушка была очень начи-танна. Это она привила сыну и нам, внукам, любовь к книгам. Лю-била поэзию и наизусть читала Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Некрасова. Толстого не любила, не понимала. На столике под иконостасом лежали любимые ей Тургенев и Лесков. Помню, как под вой заоконной метели читает она нам свои любимые «Веш-ние воды» и «Тупейного художника». Вздрагивает огонек лампы, трещат в печке дрова. Впереди - кажущаяся бесконечной жизнь.

На мое десятилетие бабушка подарила мне «Историю древ-него Рима». Толстый том в кожанном переплете, на многие годы ставший моей любимой книгой. И она же после переезда семьи в

74

Смоленск повела меня к возвращенным из Германии памятникам Кутузову и Глинке. Памятники чудные, истинно национальное достояние. Поглаживая черный, каслинский чугун, бабушка гово-рила: «В плену побывали...»

Все мое детство я спала на узкой принесенной из казар-мы солдатской кровати, над которой вместо ковра висела карта СССР. И, глядя на нее, бабушка с гордостью произносила: «Импе-рия!» И мое детское сердце наполнялось такой же гордостью. Я чувствовала себя дочерью Империи, Великой Страны, за которую недавно так храбро воевал мой отец.

Я уже писала, что жизнь бабушки была собрана в ее судьбу, словно из лоскутков времени. При рождении ей были даны любя-щие родители, красота и богатство.

Но единственная и большая ее любовь была, по существу, трагической. И как можно уместить в одну жизнь фортепьяно и заскорузлые рукавицы резалки, алмазное колье и брезентовый фартук, верховую езду и вилы для сбора чилима, стихи Тютчева и тяжелые жернова, скрипевшие каждым утром под маленькими руками. И при этом остаться тем, чем ты пришла в этот мир - дра-гоценным камнем доброты ну и, конечно, мужества. Ведь только мужественные и могут оставаться в этом мире добрыми. Может быть, поэтому бабушка до конца жизни сохраняла красоту, толь-ко чуть поблекшую, словно подернутую дымкой времени.

Еще врезавшийся мне в память эпизод. Уже будучи под-ростком, кем-то обиженным, я позволила себе спор с бабушкой, утверждая при этом, что в конечном счете зло сильнее добра. Тог-да бабушка встала и открыла дверь из освещенной комнаты в тем-ный коридор. Луч света упал в темноту, и бабушка тихо сказала: «Я надеюсь, что ты проживешь долгую жизнь. И многое в ней уви-дишь. Но ты никогда не увидишь темноты, падающей в свет. Свет всегда сильнее тьмы». Я запомнила этот последний урок.

Тяжело заболев, бабушка тихо, мужественно угасла. Узнав о ее смерти, я не плакала. Видно, она этого не хотела. Но во мне что-то надломилось. Бабушка ушла, и вокруг меня стало меньше света.

Похоронена бабушка в теперешней Самаре. Когда я в послед-ний раз видела ее могилу, холмик сплошь зарос белокипенной ромашкой, а в ногах стояла такая же самосевная уже подросшая березка.

Но даже и это было уже очень давно.

75

александра БЕЛова, г. Димитровград

О любвиА любовь обреталаСилу даже тогда:В жутком пламени аломСмерть вошла в города.Был пронзительно-звонкимГимном вечной любвиТонкий голос ребенкаСредь руин и крови…Как бы мать скороталаБеды все до конца,Если б не ожидалаС фронта писем отца?Как бы спасся от вражьейПули он на войне,Если б не было жаждыВ дом вернуться к жене?На любом бездорожье,На стремнине любойЛюдям, где только можно,Помогала любовь.

ГрозаСклоненная над спящим малышом,Она застыла в трепетном испуге,В ночи над ним протягивая руки,Как птица крылья над своим гнездом.Опомнилась. Поняв, что не беда,А вешняя гроза над спящим домом,И, видно, услыхав раскаты грома,Она спросонок бросилась сюда…Поправила подушку малыша,Самой себе с улыбкой удивилась,Неслышными шагами удалиласьИз детской осторожно, чуть дыша.Отец ее ребенка крепко спал.К его плечу щекой она прильнула,Спокойная, счастливая уснула.Весенний гром за окнами стихал.

76

Увидела свет книга прозы Ольги Шейпак «Небесные послан-ники» (г. Ульяновск, 2011). Это сборник повестей и рассказов о людях, которые встретились автору на жизненном пути и оставили неизгладимый след в душе… Ведь «каждый попутчик - небесный посланник».

Предлагаем вашему вниманию рассказ из новой книги.

ольга шЕйпаК

РоксанарассказМы с Роксаной учились на одном курсе филфака и жили в сту-

денческие годы вместе на съёмной квартире. Бывали у нас, хоть и редко, тёплые минуты в неказистом быту, когда мы чаёвничали под стеклянной настольной лампой, скрывающей ободранные обои со следами клопов, и говорили про жизнь.

Однажды я спросила подругу, кто дал ей такое необычное имя.

- Ха! - Роксана весело хмыкнула и откинулась на стуле, запро-кинув голову: с минуту она думала, с чего же начать, и наконец призналась: - Отец, бандюга, наградил. Папашка у меня был от-менный негодяй! Подай-ка мне сигареты.

Роксана с наслаждением затянулась, а я нетерпеливо ждала продолжения её рассказа - знала, что юная её жизнь в отличие от моей, серой, была полна приключений.

- Любимая его книга - «Сирано де Бержерак», за то и попла-тились.

- Он что, читал «Сирано?» - я уточнила, потому что не повери-ла, а Роксана меня осадила:

- Молчи и слушай, пока я не передумала. А что, собственно, рассказывать? - она снова затянулась, и я с удивлением отметила, что сигарету Роксана держит не так, как обычно, между указатель-ным и средним пальцами, демонстрируя багровые длинные ног-ти, а сжала по-мужски в щепоти и как бы подсасывает. - Ну, пырнул он ножом соперника и сел на 15 лет. Из мест отдалённых написал матери, чтобы назвала она дочку Роксаной. Вот и вся история.

- И ты его больше не видела?- Как это не видела? Вернулся Сергунчик домой три года на-

зад… - Теперь Роксана замолчала надолго. - Жаль, выпить нечего: водки охота… «Сирано» он читал наизусть и ещё много чего де-

77

кламировал - память отменная. Прочтёт Есенина или Блока - го-ворит, сам сочинил, а я ему: «Врёшь!» Вот так-то… В общем, вернул-ся он, распростёр руки: «Роксаночка моя, красавица писаная!» Я обрадовалась: и у меня отец появился. А мамка сжалась вся, будто меньше ростом стала… Водки охота. Ты ничего не припрятала с того раза?

«С того раза» - это она про заначку. Когда Роксана перебирала со спиртным, я укладывала её в постель, а остатки вина или водки сливала в аптечную бутылочку и прятала в надёжное место.

Я поняла, что без «микстуры» не обойтись, и полезла в шкаф-чик, где в мешочке с луком притаился стограммовый бутылёк.

Роксана ожила.- Ох, и весёленькая жизнь у нас началась! Дружки папашины,

как клопы, из всех щелей попёрли, водка рекой полилась. Ну а по-том…

- Что… потом? - сердце моё сочувственно разомлело.- Суп с котом. Приглянулся мне один юный карманник, да

исчез быстро: не знаю, куда, и предполагать боюсь, - Роксана по-тянулась за следующей сигаретой. - С того ли момента или рань-ше, не помню, зародилась у меня ненависть к папаше. Мать жалко. Она у меня трудяга. Крановщицей работала. Она ведь покойного ухажёра, которого мой папочка на тот свет отправил, и впрямь любила, мечтала, наверное, за него замуж пойти, да Сергуня - она мне сама призналась - её силой взял. Матери 17 лет было, когда на её пути появился Сергуня: маленькая, хрупкая - былиночкой на ветру качалась. Что она против него?

Слушая жуткий рассказ Роксаны, я вдруг ощутила могильный холод, а потому потянулась к вешалке за курткой, накинула на плечи. Спрашивать ни о чём больше не хотелось, но Роксана уже развязала язык.

- И всё равно я матери не простила, что она в петлю залезла. Могла бы и обо мне подумать. Чего ей не жилось?

- Как это - в петлю? - я безотчётно отшатнулась.- Так это: повесилась, и всё.- А ты?- Жива, как видишь, - Роксана скривила рот. - А что? У Сергун-

чика деньги водились, жить можно, но я о другой жизни мечтала - о возвышенной, как в кино. И приняла решение, как Ленин го-ворил: «Мы пойдём другим путём!» - и она расхохоталась, только как-то натужено, нерадостно. Потом замолчала, покачала голо-вой, видно, соглашаясь с собой, прежней, и лицо её стало пунцо-

78

вым и решительным:- У меня задача была - нормальный аттестат получить. Я на

учёбу так нажала, как на педаль газа до отказа жмут, чтоб на всей скорости в нормальное будущее взмыть! Перво-наперво - в универ поступить. Именно на филологический. Математика мне, может, и лучше давалась, но литература - она, понимаешь, помогает пыль в глаза пустить, себя эффектно преподнести. В общем, тылы я го-товила основательно: программу по литературе всю заново пере-читала, аж с седьмого класса, на уроках сама руку тянула. Историю там, немецкий - ну, всё, что надо для вступительных, отшлифова-ла. Папашка о моих планах не догадывался, а я высмотрела, где у него деньжата припрятаны, и после выпускного, как пришла под утро, взяла из его тайника восемь сотенных и автостопом, чтоб он не вычислил, слиняла. Ту-ту-у - только меня Сергуня и видел…

Роксана глотнула остывшего чая, сморщилась и сорвалась с места - полетела в магазин за спиртным, а я, прибитая к расша-танному стулу её внезапным откровением, пыталась осмыслить услышанное. Моя сокурсница, красавица с восточными чертами лица, начитанная, артистичная Роксана, вылупилась, оказывается, из неведомой мне скорлупы и поднялась из странной среды - без кислорода, с одним углекислым газом.

…Прошло 20 лет. С Роксаной связь прервалась, а с некоторыми другими сокурсниками отношения всё более крепли. Мы нарабо-тали стаж в разных учебных и издательских учреждениях, пере-жили перестройку и нырнули в новую страну, а кое-кто, например Костик, который был когда-то влюблён в Роксану, даже наладил свой бизнес. Он удачно женился и никогда не вспоминал роковую красавицу. Мы дружили семьями, но Костя умер внезапно…

* * *После кладбища поехали в столовую. Заказал и оплатил по-

минальный обед Костин компаньон Павел Максимович. Он ко-ротко и красиво сказал о покойном и пообещал хранить в сердце светлую о нём память. Присутствующие молча второпях прогло-тили обед - непонятно кем установленное меню из двух первых и двух вторых блюд - и ушли.

Уже дома Марина попыталась восстановить ход событий, но мысли путались в голове, перед глазами всплывали отрывочные фразы и эпизоды.

Свекровь ломает стебли гвоздик (чтобы не украли), втыкает цветы в свежую могилку, причитая: «Костенька, сыночек, оставил

79

меня одну-одинешеньку, никому-то я не нужна, и некому будет глаза мои закрыть». А Вовка чужой, что ли? Внук всё-таки…

Павел Максимович в столовой - настоящий хозяин, такой торжественный, как на свадьбе. Важничает, рассаживает всех по ранжиру.

Юлечка, бухгалтер, горько плачет… А у Марины - ни слезин-ки, будто и не похороны это, а какой-то странный спектакль. Вот придёт она домой - и всё будет по-прежнему, как раньше. А как было раньше? Раньше она не задумывалась. Жили, как все: домаш-ние заботы, маленькие ссоры, нескончаемый ремонт квартиры по мере сил. В сутолоке бегущих дней стёрлись слова любви…

Замуж Марина словно случайно вышла. Женихов почему-то не было. Она уже настроилась ехать по распределению в дерев-ню, а тут - Костик, краса и зависть всех институтских девчонок, - внимательный, услужливый, работящий.

Марина о нём и мечтать-то не смела: он с первого курса во-лочился за красавицей Роксаной. У той - великие достоинства: сдобная грудь, тонкая талия, от которой, как у гитары, топырятся бёдра, нос гордой орлицы и длинный чёрный хвост. Сначала во-лосы были обыкновенной длины, до плеч, а после летних каникул Роксана пришла в институт с роскошным хвостом, перехвачен-ным на макушке жгутом из яркой косынки. На вопрос сокурсниц, как она так быстро вырастила длинные волосы, первая красавица вуза выбрала из девичьей стайки почему-то Марину, поманив её длинным красным копьём указательного пальца, приставила ла-донь ко рту и выдала свою тайну девушке в ухо:

- Признаюсь только тебе одной! Чудодейственный немецкий лосьон «Лемурия»… Через полгода волосы вырастут до попы.

Марина, конечно же, не собиралась хранить тайну. С подруж-ками пролетела через все парфюмерные отделы, но везде продав-щицы недоумённо пожимали плечами: «Немецкий лосьон? «Ле-мурия»? Нет, такой в продажу не поступал».

И вдруг через три года незаметную девушку Марину Костик пригласил в кино. После сеанса пошёл провожать, и они застряли в подъезде, прибитые к подоконнику копьём внезапной страсти. Девушка, теряя сознание от счастья, поняла, что ждала этого пар-ня всю жизнь, и теперь она была готова умереть на заплёванном сигаретами подоконнике, лишь бы навсегда остаться в объятьях любимого. Однако Константин её чувств не понял.

- Я думал, ты не такая, - произнёс разочарованно и отстра-нился.

80

- Конечно, не такая, как твоя Роксана! - внезапная обида за-хлестнула Марину. - Во мне ничего, ничего особенного нет, у меня жидкие волосы, и я не нашла лосьон «Лемурия», который Роксана советовала купить, чтобы отрастить длинный хвост. Вот, смотри, - она сдёрнула вязаную шапочку и мотнула головой - по шее по-бежали пшеничные волны, - я самая обыкновенная.

- Нет, ты необыкновенная, у тебя жилка на шее бьётся. Я её давно заметил, мечтал дотронуться, унять биение. Потому и в кино пригласил, волновался: только бы позволила прикоснуться губами. А ты… - Костя заправил в штаны выпростанную Мариной рубашку, застегнул куртку и направился вниз.

Со следующего лестничного пролёта донеслось громкое эхо:

- А хвост у Роксаны, между прочим, накладной. Обыкновен-ный шиньон.

Месяца два Константин не замечал Марину. Ей же казалось, что безответная любовь законсервировала её сердце и она ока-залась вне времени и пространства, вне учёбы и быта, сна и еды. Девушка ходила потухшая, не чувствовала ни боли, ни радости, не видела ни облаков, ни солнца. Но однажды взор её, направленный в пол, наткнулся на мужские ботинки. И она поняла: это его ноги, и они принесли его - к ней!

Это была на редкость счастливая семья. Марина с Костей про-жили 18 лет не как другие супружеские пары - они прожили, ни разу не оскорбив друг друга, на какой-то высокой и чистой ноте. День, может быть, и проходил обыкновенно, но наступала ночь, и жилка на Марининой шее начинала усиленно пульсировать, Ко-стик пытался успокоить её биение, но оно передавалось каждому сосуду, и он не мог унять эту дрожь, не ощутив всю Марину. А она была счастлива раствориться в нём без остатка, обдавая мужа ки-пятком своей крови.

Странно… Откуда у здорового мужика накануне сорокале-тия - сердечная недостаточность? Его сердцу вполне достаточно было любви и ласки.

* * *Марина лежит, свернувшись калачиком, на диване, беспре-

станно прокручивая ленту последних минут семейного счастья… Вот Костя открывает своим ключом дверь. Бросает привычно-весёлое: «Привет, жена!» Моет руки… «А, Вован! Химию одолел? А

81

географию? Смотри, трояков за год быть не должно!» Ужинает. Громко прихлёбывает горячий чай. Учит с Вовкой географию. Марина смотрит бесконечный сериал - 348-ю серию галиматьи, до её слуха неожиданно доносится раскатистый смех мужа: «Ка-кие, какие острова? Повтори! Ой, уморил!» Что же ляпнул Вовка и так рассмешил отца? Ей бы подойти к ним, но она продолжает смотреть безумный сериал дальше. А утром уже у двери Констан-тин отдаёт последние распоряжения: «Вован, хватит валяться - в школу опоздаешь! Мариш, на рынок забежишь? Купи вырезки - завтра на шашлычки смотаемся. Всем пока! Не скучай, Роксана…» Щелчок замка - и уходит навсегда…

Роксана - единственный в семье камень преткновения. Ма-рина думала, что с соперницей покончено навсегда, но однажды муж с сыном принесли в дом щенка: знакомый кинолог продал недорого девочку с родословной. Имя у неё, как уверял Костик, уже было: Роксана!

Марина собаку возненавидела.Стоп! Всё сначала… Причём здесь Роксана? Бывают же совпа-

дения!Хочется вернуть последний вечер, тот весёлый момент, смех

Константина, вспомнить исковерканное Вовкой географическое название…

- Вовка, - беззвучно кричит мать, - Вовка, ты где? Марина заставляет себя подняться с дивана. Идёт к сыну в

комнату. Он лежит, как минуту назад лежала она, подтянув ко-лени к подбородку, спрятав сердце за замком рук и ног. Может быть, тоже вспоминает тот вечер? Вовке ещё больнее, потому что он знает весёлое-превесёлое слово, последнее слово, рассме-шившее отца.

Марина вытаскивает из-под попы сына книжку: что он читает?Не может быть! «Сирано де Бержерак».- Где ты взял эту книгу? - мать не скрывает раздражения.- Папа принёс. Мы с ним читали друг другу вслух, попере-

менно.Марина чувствует, как краснеет от волнения. Судорожно от-

крывает книгу - закладка падает на пол, и женщина читает впол-голоса:

Прощайте. Я умру.Как это просто всё! И ново, и не ново.Жизнь пронеслась, как на ветруСлучайно брошенное слово.

82

Бывает в жизни всё, бывает даже смерть...Но надо жить и надо сметь.И если я прошёл по спискам неизвестных,Я не обижен... Hy не довелось...Я помню, как сейчас, один из ваших жестов,Как вы рукой касаетесь волос...Я не увижу вас. И я хочу кричать: - Любимая, прощай! Любимая! Довольно!Последнее, что читал Костик… Но почему? Зачем он это

читал?- Почему - это? - она трясёт книгой в воздухе и вслух обраща-

ется неизвестно к кому, но всё понимающий Вовка ей отвечает:- Так совпало, мама…Вдова начинает припоминать сюжет пьесы Ростана: двое лю-

бят одну - Роксану! Один погибает, другой - поэт, весельчак Сира-но скрывает свои чувства, но и его настигает смерть, и он читает это ужасное прощальное письмо.

«Это какое-то наваждение, - Марина пытается себя утешить, - розыгрыш! Так не бывает…»

В дверь позвонили. Женщина вздрогнула: «Костик!» На пороге стояла Оля, молодая соседка по квартире и обще-

му тамбуру, с которой связывало до похорон только короткое «здрасьте».

- Извините, пожалуйста, Марина Павловна, Вы собаку заберё-те? Она так скулит - сердце разрывается.

Марина испуганно закивала головой. Как же она могла за-быть о собаке? Три дня соседка мается с псиной, которую надо выгуливать, варить ей ежедневно по ведру похлёбки!

Но Оля успокаивает:- Она и не ест вовсе, и не в тягость мне, только воет надрывно.

Жутко… Я бы не торопилась её возвращать, но, может быть, дома ей будет лучше?

Марина ревновала мужа к собаке. Что за кличка - Роксана? Мало ли на свете имён для сучек? Неужели Константин так и не забыл свою Роксану? Та любила красивые вещи и дорогие духи, искала состоятельных поклонников. Костя к таким не относился. Оставшись рано без отца, он стыдился сидеть на шее у матери, ко-торая ещё тогда грозилась вот-вот умереть. И сын подрабатывал то грузчиком в овощном магазине, то сторожем в детском саду - денег с трудом хватало на еду и парфюм для Роксаны.

Зато собака, носившая романтическую кличку, ничего не

83

требовала - она беззаветно любила и преданно смотрела в глаза хозяину. Когда обрушивались неприятности или просто болела голова, Костя неподвижно лежал на диване, а Роксана сидела ря-дом и тщательно вылизывала все открытые части его тела: руки, шею, лицо…

Вдова посмотрела на овчарку с недоумением и брезгливо-стью: «Вот ещё морока! Что с ней делать? Придётся, наверное, из-бавляться».

Распахнула пошире дверь, и Роксана, поджав хвост и винова-то втянув голову, пересекла тамбур. Не глянув на Марину, улеглась в прихожей. Здесь она обычно ждала хозяина с работы.

Опершись на косяк двери, женщина заговорила с собакой: - Не придёт он. Никогда не придёт. А мне ты не нужна. Самим

скоро нечего будет есть. Роксана вскинула голову и жалобно посмотрела на хозяйку

влажными глазами. - Ну, что смотришь? Укоряешь? А мне как жить? Как жить, ска-

жи? Ни ты, ни я ему не нужны, поняла? - неприязнь к собаке пере-растала в гнев, и голос повышался, подбираясь к крику. - А иначе разве бы он ушёл вот так, без всякой причины, даже без диагноза? Разве так умирают? Не-ет! Слышишь ты, чудовище? Так не умира-ют - так убегают! Он сбежал, понимаешь? Он просто сбе-жал! Да, да! Сбежал от проблем, от тебя, от меня, от Вовки сбежал! Как я раньше не догадалась!

Марина истерично хохотала, сидя на полу. Прибежал Вовка, начал трясти её за плечи:

- Мама, не кричи! Зачем ты так? Папа не виноват в том, что умер!

Но истерика только начиналась. Вся скопившаяся горечь внезапно обрушилась на собаку.

- Вонючая псина! Уродина лохматая! Ненавижу, ненавижу! - на Роксану посыпались удары маленьких острых кулачков. - От тебя одни убытки, шерсть повсюду, вонища! Где твой хозяин, где? Где, где…

Собака всё сильнее прогибала спину и ползла под стул, ко-ротко взвизгивая и рыдая.

- Прекрати сейчас же! - глухо рявкнул Вовка и оттолкнул мать. Она бессильно перевалилась с колен на бочок, потом на спину - так и продолжала реветь, катаясь по полу и причитая: «Не хочу, ни-чего не хочу, не умею, не знаю, что дальше». Вовка глубоко дышал, проглатывая удушливые слёзы, и ждал, когда мать успокоится.

84

- Пойдем гулять, Роксана, - сказал по-взрослому и резко от-крыл дверь.

Марина осталась сидеть на полу, обхватив голову руками. * * *Не успели оглянуться, как наступил девятый день. Накануне Павел Максимович натащил продуктов. Суетился

празднично, распределял кульки по кучкам, потирая руки: - Вот лапшичка, тут вырезка на второе, это можно на закусоч-

ку, всё как полагается, чтоб не хуже, чем у людей, Костя заслужил. Уходя, замешкался, затоптался у порога: - Я, Марина, должен сказать сразу, чтобы опередить разгово-

ры… Дружки понабегут на поминки, начнут учить тебя жить - до-брожелателей много найдётся. Так вот, я должен, так сказать, тебя предупредить. Мы с Константином большие друзья были, дело начинали вместе, сил не жалели, вкладывали деньги. Но бизнес - вещь непредсказуемая, в последнее время дела шли очень плохо - в этом вина покойного, его неудачная сделка. Он тебе рассказы-вал? Ну вот видишь... Мы хоть и на равных долях, но Костик, так сказать, в общем и целом большую сумму мне должен. А-а, надо признать, с вдовы не взыщешь, так что делить нам с тобой, Ма-рина, нечего. Сама знаешь, какие траты с похоронами я на себя принял. Всё за свой счёт: от гроба до ямы. Ничего для друга не по-жалел.

Покашлял, потоптался для приличия ещё с минуту и хлопнул дверью.

- Ну вот и всё, псина, - выдохнула Марина, - по ведру похлёбки ты больше не увидишь. Надо было тебе за хозяином… Там, гово-рят, хорошо.

Роксана привычно втянула голову, поджала хвост и покорно пошлёпала в прихожку. Женщину опять охватила ненависть к со-баке. Кости нет, а псина живёт…

* * *Помогать готовить пришли двоюродная сестра Тома и со-

седка Оля. Сестрица проявила сноровку и опыт. Она всё сделала как полагается: с вечера поставила тесто и на рассвете состряпала пироги, успела в церковь на литургию и помин, привела в дом ста-рушку «почитать» и взяла на себя руководство по столу.

Ворчала на Марину: - Что ты ползаешь, как сонная муха. Собери волю в кулак, моз-

85

ги - в коробочку. Мёртвым - лежать, живым - не спать. Никто на блюдечке не принесёт, медок в роток не положит. Не ты первая, не ты последняя - вдовьими слезами вся русская земля сдобрена, потому и плодоносит, и мир кормит. С голоду не помрёшь, пацан у тебя - всем матерям на зависть.

Так и накрыли стол, приняли людей. Тома запретила ставить на стол водку. «Русские мы или нет? - возмутилась строго, когда кто-то возроптал. - А если русские, значит, православные: нечего водкой мёртвых гневить». Свекровь пришла, как чужая: впервые не обошла квартиру, не проверила порядок в шкафах и в кладов-ке. Сидела притихшая, сгорбленная, жалкая. Ушла незаметно. Луч-ше бы, как прежде, по-хозяйски, а то… Тошно-то как!

Вовка весь день простоял у мойки - безропотно мыл посуду. В пятом часу ушла последняя партия гостей. Марина почувствова-ла голод. Оля тоже намаялась, проголодалась. Только неутомимая Тома продолжала суетиться. Она успела закипятить в большой собачьей кастрюле объедки и налила Роксане полноценной еды. Собака похлебала немного без аппетита и отвернулась.

- Тоже страдаешь? - обратилась к ней Тома. - Она почти ничего не ест, - пояснил Вовка. - Всё папу ждёт.

Раньше спала на коврике у его постели, а теперь в спальню даже не заходит, лежит у порога, скулит, на дверь смотрит.

Тамара посмотрела сочувственно на собаку.- Нет, Вован, отца она не ждёт - знает, что умер. Она первая об

этом узнала, когда никто из нас ни о чём не догадывался.- Не преувеличивай, Том, - возразила Марина.- А ты забыла, как мы в деревню въезжали, когда дедушка умер,

и как Белка во дворе выла? Откуда ей было знать, что дед умер, если пять часов назад он был здоров и кормил её? Даже если со-бака живёт в будке, она чует, что происходит в доме.

Сели обедать вчетвером. Перед столом, на тумбочке, - лам-падка горящая и Костин портрет.

- А меня муж бросил, - тихо произнесла Оля. - Все эти дни меня вопрос мучает. Что лучше: чтобы он просто ушёл к другой или совсем умер? Я понимаю, нехорошо так думать. Вы, Тамара, человек правильный и, наверное, осудите меня. Да я и не желаю ему смерти, пусть живёт. Чисто теоретически, как вы думаете, я бы сильнее страдала, если бы он умер?

- Конечно, сильнее, - твёрдо ответила Тома. - А ушёл - это не беда. Ты знаешь, что он где-то рядом, сидит у телевизора, греет

86

ноги в тёплых тапочках. Нужно уметь радоваться чужому счастью. Если любишь по-настоящему, пожелай ему всего хорошего.

Марина подошла к портрету мужа, повертела его в руках и поставила на место.

- У меня тоже такое чувство, будто Костя меня бросил, - при-зналась она. - Ушёл туда, где ему лучше. То ли ревность душит, то ли обида за себя и за Вовку: за что он с нами так поступил?

- Испытания даются для того, чтобы научиться подавлять себялюбие. Думаете, мне легко с пьяницей жить? Не приведи Го-сподь! Лучше уж одной. Только крест с плеча не сбросишь: крест - он и есть крест, вот тут, - Тамара потускнела и постучала кулач-ком в грудь, а ладошку не убрала - ладошка тут, у сердца, осталась, будто примагнитилась. Видно, болело сердце и ныло, требовало тепла и сочувствия.

Но через пару минут Тамарино лицо снова ожило, заискри-лось, и она добавила:

- Ничего, девочки, справимся, мы же сильные. Завтра - снова жить, и значит - любить и действовать.

Женщины продолжили трапезу. - Посмотрите, - прервала молчание Оля, - с каким страдани-

ем Роксана на фотографию смотрит, будто умоляет хозяина вер-нуться.

- Нет, собаки не воспринимают одномерное пространство - только трёхмерное, объёмное, - со знанием дела возразил Вовка. - Я читал в пособии по обучению собак.

Роксана обвела грустным взглядом присутствующих и под-ползла вплотную к тумбочке. Она вытянула морду и ткнулась гу-бами в портрет. «Поцеловала», - прошептала Оля.

Раздался душераздирающий собачий вой. Вовка выскочил из-за стола. Женщины заплакали.

Слёзы утирали бесшумно и долго сидели, не шевелясь, боясь нарушить тишину и оскорбить глубокие собачьи чувства.

- Ну, держись, родная, - сказала, уходя, Тамара. Оля тоже засо-биралась. В тамбуре поочерёдно обнялись. Марина, переполнен-ная благодарностью к сестре, с которой до этого виделась очень редко и не предполагала, что потянется всем сердцем, вышла про-водить её к лифту. В этот момент собака выскользнула из откры-той двери и бросилась вниз. Марина метнулась, было, следом, но Тома остановила:

87

- Не волнуйся - вернётся. Невтерпёж, наверное. Днём-то её никто не выводил. Пусть Вовка одевается, а я пока посторожу её на улице.

Через полчаса сын вернулся домой растерянный: - Мам, её нигде нету.- Что ж это за собака? - ворчала, одеваясь, Марина. - Издевает-

ся надо мной, что ли?Женщина несколько раз пересекла двор, прошла по терри-

тории детского садика, заглянула в соседние дворы - Роксаны не было. Сумерки накрыли сначала кустарники, затем опустевшую детскую площадку, и всё пространство двора скрылось за покры-валом тайны.

Тайной теперь представлялась и пропавшая собака.Вдова устало брела домой. Лифт почему-то не работал. При-

шлось подниматься пешком. Впервые пятый этаж показался та-ким недоступным. Отдыхала на каждой лестничной клетке. Успо-каивала себя: «Ну пропала и пропала. Я же сама хотела от неё изба-виться. Взрослую собаку продать трудно, а бесплатно немецкую овчарку любой подберёт, значит, и горевать не о чем».

Но заснуть не смогла. Ходила по квартире, прислушивалась к ночным звукам. Часа в три усталость совсем одолела, и Марина прилегла одетая. Сон моментально сковал тело и захватил дух.

Может быть, во сне, а возможно, и впрямь, наяву, как утверж-дала она позже, какая-то сила толкнула её к окну, и Марина, ото-двинув штору, увидела удаляющийся мужской силуэт и бегущую рядом собаку. Беззвучно крикнула: «Костя!» Похолодела от страха. Он! Со своей Роксаной…

Нет, ну нет… Померещится же такое! Живой луч проснувшегося осеннего солнца пробежал по

комнате и заглянул в глаза измученной женщины - в этот момент она услышала жалобное поскуливание. Подскочила, кинулась бо-сиком в тамбур, распахнула входную дверь - Роксана!

Марина расплакалась от счастья, упала перед собакой на ко-лени: «Красавица моя, королевишна! Прости, прости. Ты ведь не сердишься, нет? Я всё-всё для тебя… Только не бросай нас. Ты его видела, видела? Ну, как он там? Ты сказала ему, что нам с Вовкой без него плохо? А ты его любишь, любишь, я знаю. Люди не всегда умеют так любить…»

Сухой, колючий язык собаки прошершавил по всклоченным волосам и воспаленному лбу, собрал на щеках горячие женские слезы.

88

P.S.

Я часто вспоминаю нашу с Роксаной жизнь на съёмной квар-тире. Смешалось в той жизни всё, как в винегрете: горькое и слад-кое. Испытывала я к соседке и жалость, и злобу, и сестринскую привязанность.

Девушка действительно была красива, ценила роскошь и меч-тала о богатом муже.

Она приводила в комнату состоятельных мужчин, а я в это время мёрзла на улице. Час, два… На холодном сибирском ветру… Магазин поблизости был один: за высокой стеклянной витриной возвышалась женщина-гора - продавец тётя Валя. Когда я входи-ла погреться и нагибалась, делая вид, что рассматриваю скудный продуктовый ассортимент, трубный голос над ухом рычал: «Тебе чего?» Но если в кармане ничего, так и в магазине нечего. А в подъ-езде стоять страшно.

Огибая трёхсотый раз девятиэтажный дом спортивным ша-гом, я очень надеялась увидеть в нашем окне верхний свет - это был знак, разрешающий входить в квартиру.

Ни разу я не восстала. Почему? Роксана была настоящей Клеопатрой, но не маленькой, а высокой, статной, полногрудой. Служить ей почиталось за счастье. Влюблённый в неё Костя был предан царице, пока ему ясно не втолковали, что он третий лиш-ний. А всё потому, что Роксана познакомилась с сыном секретаря горкома партии и околдовала его восточной красотой.

Она была уже близка к своей мечте, но фортуна её обманула: когда девушка забеременела, секретарский сынок послал ей «ри-ведерчик». Роксана сделала аборт. Она потом вышла замуж, раз-велась, снова вышла замуж и снова развелась. Детей не было. Не было ничего светлого, что питается обыкновенно любовью. Не-счастная женщина всем сердцем прильнула к алкоголю.

Она ушла из жизни, как и её мать, по собственной воле - в тридцать с небольшим хвостиком, но узнали мы об этом пару лет назад.

И почему я сегодня вспомнила о ней? Не потому ли, что долго сидела, как в юности, под тусклой настольной лампой и неотрыв-но смотрела на лежащий в тарелке разломанный спелый гранат?..

89

90

Объявлен ежегодный открытый региональный

молодежный

литературный конкурс «Друзья по вдохновенью»

Конкурс проводится в рамках подготовки Пушкинского праздника Поэзии в р.п. Языково, посвященного дружбе поэтов А.С. Пушкина и Н.М. Языкова

Участники конкурса:Возрастные группы участников: • Младшая - 6-11 лет;• Средняя - 12-14 лет;• Старшая - 15-18 лет и студенты учебных заведений

4 номинации (три призовых места в каждой): - лучшее стихотворение (тематика любая)- лучший короткий рассказ или эссе (тематика любая)- лучшее литературное произведение, посвященное А.С. Пушкину- произведение, посвящённое малой родине

Материалы на конкурс направляются с указанием све-дений об авторе до 20 мая 2012 года по адресу: 433210, Улья-новская область, р.п. Карсун, ул. Полевая д.16, Эйхман Татьяне Александровне с пометкой «На конкурс», а также по электронной почте: karsun2004@yandex.ru

Авторы приглашаются на День Поэзии в Языковском парке (Ульяновская область, Карсунский район, р.п. Языково) 3 июня, где состоится награждение победителей

Подробную информацию смотрите на сайте http://karsvest.ru/623-polozhenie-o-ezhegodnom-otkrytom-regionalnom.html

91

молодежный клубГостями «Карамзинского сада» стали молодые литераторы

города Тольятти. Материалы для публикации предоставил Се-мен Краснов - заведующий лабораторией литературного твор-чества Тольяттинского государственного университета.

Лаборатория литературного творчества Т Г У свою рабо-ту строит на творческом общении, обсуждении и разборе про-изведений авторов участниками лаборатории, по принципу семинаров Литературного института им. Горького (Москва). Уникальность состоит в том, что впервые в регионе при кафе-дре “Русский язык и литература» создана площадка для начина-ющих писателей. Занятия по теории и практике проводят пре-подаватели кафедры, а также поэты и прозаики – члены Союза писателей России. Более полная информация здесь:

http://edu.tltsu.ru/sites/site.php?s=1578&m=22005

«Расслышать голос весны…»анна КаДЕнЕЕва, студентка ТГУ, филолог. Печаталась в

литературном альманахе «Стрежень» (г. Тольятти).

* * *Что не сказано - обречено на смерть.На уставших, в перчатках, ладоняхСнег, мечтая, не может сгореть…Он лишь дымные струйки уронит.

Высь выходит в парящий полётИ сжимает живых души в нитках.По воде кто-то в белом пройдётИ сыграет с детьми диском нимба.

По весне нас услышат ветра -Птичий клик растворит все тревоги.Значит - солнце. И вновь нам пораОтыскать золотые дороги.

Ты не бойся мне всё объяснить.

92

Я глупа… но ведь в песенном домеНадо свет для души сохранить, Потому и ловлю снег в ладони.

ольга виГиЛЯнСКаЯ, аспирантка ТГУ, филолог.

* * *Одна по городу домой…В душе остался джаз…so sweet…Дышу прохладою-зимой,И под ногами снег скрипит.Нет ветра - штиль - покой и сон.И нет вокруг людей, машин.Лишь еле уловимый звон -Обрывки музыки в тиши…

* * *Ветра, каналы и мосты…Навеки покорили.Как воплощенье красотыВо мне они застыли.Дворов колодцы, свет огней,Колонны, арки и аркады,Уют картинных галерейСанкт-Петербурга-Ленинграда.Просторы Финского залива,И храмов свет и благодать…Столица Севера красива!Я не хочу ее терять.Я брошу в воду все монеты,Я не вернуться не смогу…И людность Невского проспекта,И тихий пляж на берегу,И луч заката над Фонтанкой,И лед, плывущий по Неве.Оставлю все картинкой яркойНа память глубоко во мне!

93

ольга мЕщЕрЯКова, студентка ТГУ, филолог. Автор по-этического сборника «Автопортрет осеннего дождя». Печата-лась в литературных журналах «Молодёжная волна» (г. Самара), «Стрежень» и «Город» (г. Тольятти); в коллективных сборниках «День поэзии» (г. Самара) и «Нам в небесах летать дано» (г. От-радный).

* * *Осенний дождь рисует для меняАвтопортрет.Прямые капли к стёклам наклоня,А мыслей нет...Бредёт по лужам, голову склоня,Скрывая свет.Шагает по дороге для меня,А строк всё нет...Осенний вальс играет для меня,Он жив едва,Без перерыва каплями звеня,Но спят слова.Уходит дождь, отчаявшись навек,Шаги легки...За ним плывут по гибким руслам рекМои стихи.

* * *Горбатый месяц выглянул в окно,Моргают звёзды сонными глазами,Дождя ушедшего стальное волокноРазбросано седыми волосами.

Сидит, сутулясь, спящий воробей,Во сне мечта - сухая хлеба корка...Качает ветер колыбель ветвейИ начинает звёздную уборку.

Ночная мгла мне кажется бледнейИ сердце ждёт пылающего неба...

94

А за окном всё тот же воробей,И я крошу ему горбушку хлеба.

* * *Чёрным - по чёрному, белым - по беломуПишется мне этой ночью,Мыслей в душе моей клочья,Я - половинка от целого.

Ручка не пишет, и строчек не видно,Шкатулка рвётся мелодией.Похожа судьба на пародию,Но мне всё равно необидно.

Голосом хриплым в дуэте с гитаройПесни пою - невидимки,Чернила найду, и восстанут из дымкиСтихи из сердечного вара.

Я замолчала, мелодия стынет…Стала твоей всецело.Чёрным - по белому, белым - по чёрномуБудет писаться отныне.

Татьяна пуЗанова, студентка ТГУ, филолог. Печаталась в литературном альманахе «Стрежень» (г. Тольятти).

* * *Ты вешаешь на шторы вечерНа нить из серебра к шнурку.Потом берёшь звезду за плечиИ прикрепляешь к потолку.

Из листьев осени стремянка,Встаёшь на шаткую ступень,И россыпью снежинок в склянкеТы осветляешь неба тень.

95

* * *Моя чёрная боль не надумана,По квартирам она с коридорамиВсе гуляет, мешая мне думами,Угрожает воспоминанием.Там красивая осень в них теплится,Там ноябрь пушистый и праздничный,Там февраль со своей увертюрою,Жёлтый август и прошлое, прошлое…

Екатерина поГорЕЛЕц, учащаяся Тольяттинского музыкального училища.

Печаталась в литературных журналах «Русская земля» (г. Москва), «Сердце России» (г. Самара), «Молодёжная волна» (г. Самара), «Русское эхо» (г. Самара), «Стрежень» (г. Тольятти).

* * *Ветки, сети, провода,расстоянья.Под землёю поездав расписанье.Час от часу не теплейи не легче.Зимний воздух тяжелей,кофе крепче.Вьётся дымкою февральпо дорогам,Бьёт навязчивый фонарьв серость окон,Почерневшие домадышат паром,Бродит лютая зимапо бульварам.Я иду сквозь суетумагазинов,Сквозь пустую красотуна витринах,Сквозь безликую толпу

96

переходов,Сквозь унылую Москвув непогоду.Здесь от ночи до утравсё чужое.Кружит вьюга во дворах,ветер воет.Хлещет градом по щекам,сквозь трамваипробирается тоска,мне родная.

Сердце рвётся из груди,в мыслях снова:«Мне б до дома доползтидо родного»В милый город, где светлейи добрее.Милый город, только тамя согреюсь.Там не страшен холод злойс медным градом,Потому что я с тобойбуду рядом.Ну а здесь со мной лишь больрасставанья,Ветки, сети провода, расстоянья…

* * *Ночью на небе шепчутся звёзды.Их разговоры нам не слышны.Льётся прохладный мартовский воздух,Бродят по крышам детские сны.

В темных аллеях дремлют деревья,В окнах мелькают блики луны.Только в такое тихое времяМожно расслышать голос весны.

97

алина новиКова, студентка ТГУ, юрист. Печаталась в литературных журналах «Молодёжная волна» (г. Самара) и «Стрежень» (г. Тольятти).

ПустячокБывают в жизни человека такие моменты, когда ни с того ни

с сего появляется грусть, впоследствии превращающаяся во влаж-ную слезливость и громкие всхлипывания. Но вдруг… всё меняет-ся: чья-то нелепая шутка приводит в восторг, и ты уже смеёшься, стыдливо вытирая мокрые щёки и радуясь жизни. Настроение непредсказуемо. Оно меняется, как погода: временами наступают грозовые тучи с проливными дождями, иной раз ласковые лучи солнца согревают душу.

Бывает же так в жизни. Живёт себе человек, никого не трога-ет, и вдруг как гром среди ясного неба заглянет к нему беда, будто любопытная старушка - в щёлку в заборе. Да так тихо подкрадет-ся, что и не заметишь вовсе, а она тут как тут в дверь постукивает. Отворяй, мол, ворота, принимай бедушку на свою горемычную седую головушку. Скрепя сердце, приотворишь створку двери, а в душе ещё надежда живёт, авось минет меня, поглядит и дальше пойдёт. Однако не всё так просто да легко в жизни выходит. Иной раз загрустишь, головой поникнешь, комок к горлу подступит, а ты терпишь, нет уж мочи, и польются слёзки, орошая травушку-муравушку под ногами-то. Смотришь, букашка ползёт, смешная такая, лапки махонькие, а тащит в них соломинку длинную та-кую. Про слёзы уж и забыто - высохли от тёплого летнего ветерка. Дальше смотришь, и смех прямо разбирает: букашка через брёв-нышко перевалилась и вверх пузом плюх и барахтается - соло-минка ей поперёк брюшка встала, верно, тяжёлая, не подняться букашке, надобно б помочь. Вот и на душе просветлело, вроде ка-кой пустячок, а от грустных дум отвлёк. И вновь живёшь. Надо же, как случается: вроде тоскливо этак было и вдруг весело сделалось, словно былое вспомнил и от души нахохотался. Мудрёная шту-ка - настроение. Не поймёшь его: то так, то этак. Видно уж, верно природой-матушкой задумано. Дальше жить надобно, век длин-нёхонек, да больно быстр на времечко.

98

Семён КраСнов родился в городе Ставрополе Куйбышев-ской области. Член Союза писателей России. Окончил Тольят-тинский политехнический институт. Учился в Литератур-ном институте им. А.М. Горького. Автор поэтических сборников «Дело десятое», «Последний из сторожевых» и др. Печатался в литературной антологии «Писатели Самарского края», ли-тературных журналах «Русское эхо» (г. Самара), «Стрежень» (г. Тольятти), «Новый енисейский литератор» (г. Красноярск), «Луч» (г. Ижевск) и др.; в коллективных сборниках «Неопавшие листья» (г. Москва), «День поэзии» и «Священная война» (г. Сама-ра) и др. Работает заведующим лабораторией литературного творчества Тольяттинского государственного университета. Лауреат Литературной универсиады Приволжского федераль-ного округа (г. Саранск, 2011). Живёт в Тольятти

* * *Осиновка. В руинах древний храм.Июньский дождь как помин по усопшим,Щербатых окон шелестящий шёпот:«Молитесь, дети, верьте. Аз воздам!»

Пустой причал. Молчащая река.Поля, поля… Пустынная дорога.С немой душой нельзя дойти до Бога.…Земля моя - Самарская лука.

* * *Торжественный церковный полумрак,Пред службой зажигает дьякон свечи - Негромко раздаётся мерный шаг;Вся суета - за стенами, далече…

Два человека перед алтарёмВ потоке чистоты, добра и света!Смущённые мирские дети лета:Ещё чужие… Но уже - вдвоём.

99

Город недосказанной душиПисатель Пётр Проскурин, побывав в

Тольятти, назвал его городом без души.

Клеймо поставил: «Город без души…»И растворился в суете столичной;Большой писатель. Странник безразличный.С хулой огульной, право, не спеши!

Усталый град за тяжкие грехиВозводит во прощенье Божьи храмы,И к ним идёт Душа в платочке Мамы,Лаская взглядом куполов верхи;

Вульгарность ярких улиц. Этажи.Спесивый город, нервный и манерный.Глоток воды - цветы собаке Верной - Живой родник в окраинной глуши;Татищев - всадник, спрятанный в лесу,За сотни лет, видавший много крови,Могучей дланью вестника любовиСвятую Душу держит на весу;

…Звезда с луной уйдут в ночной дозор,Украсив небо в серебристом тоне;И Божий сын в пурпуровом хитоне,Сойдет на склоны Жигулёвских гор…

* * *Городок из детства: площадь, Дом культуры.Снег скрипит тихонько. Полная луна.В «сталинке» высокой тень от абажураПлещется в бокале красного вина.

Старый жёлтый флигель сторожит воротаСумрачного парка, где темным-темно.Радостно на сердце, будто обнял кто-то:Светится родное в полночи окно.

100

Там за занавеской - островок из детства:Мама молодая разливает чай,И отец с «Футболом» в кресле по соседству,И родной собаки полусонный лай.

Сказочно-святые годы малолетства -Как картинки в книжке, как цветущий май.Вспомнил я былое, вспомнил счастье детства,Вспомнил я сегодня, вспомнил невзначай…

ЛукоречьеЗа рекой, за Волгой, - Лукоречье,Сказочная дивная страна.Закрывает ласковую вечностьДревних гор зелёная стена.

Жигули в тумане, в паре, в дыме - Пеленой окутаны леса.По ущельям пятками босыми Бродит эхо, будит голоса

Молчаливых каменных утёсов,Тишина висит по-над водой.В зеркалах небесно-синих плёсовЧёлн плывут с изящною ладьёй.

Запах трав больную душу лечит,Красота ласкает слух и взор.Сторона родная - Лукоречье,Вотчина Хозяйки Девьих гор.

* * *Ночью на КазанскуюВыпал первый снег.Бродит кромкой ВолгиСнежный человек.

Шелестит обёрткамиСморщенной листвыСторож, охраняющий Горные пласты.

101

Шепчется с ХозяйкойЖигулёвских гор - Тянется векамиТихий разговор.

И кричат ведьмакиЖутко по ночам,И живут шишигиВ каждой балке там.

На горе, на Стрельной,Сидя, смотрит вдаль.Под луной колышетсяСонной Волги сталь.

* * *Соловей за лето стал седым,Улетел в неведомые дали. Паутинок медленные шалиСквозь деревья тянутся на дым.

Жигулей багряная грядаВолгу в зиму тянет бечевою,И хрустит предутренней пороюКромки льда прозрачная слюда.

* * *Далеко в горах весною макиРасцветут, плеснув на память красным.Солнышко с глазами цвета хакиПерестанет быть взрывоопасным.

Под ногою лёд негромко хрустнет - Берегом, всё берегом до лета.Причитает эхо в тихой грусти:- Где ты,.. где ты,.. где ты,.. где ты,.. где ты…

102

* * *Знойный час репьёвского погоста - Крик гортанный, гомон воронья.Молчаливо чудная часовняБережёт останки бытия.

Иноземка - маленькая ёлкаПримостилась меж больших осин,словно призрак бабушки Феоны.Этих мест ковыльных внук и сын,

я дышу заваренным в ромашкахВоздухом настоенным степным.Каждый переломанный репейникКажется и близким, и родным.

Спит в тени лохматая собака,По траве раскинув белый хвост.И качает ветер осторожноНа деревьях кляксы птичьих гнёзд.

* * *Меня крестила бабушка тайком,В ульяновском Воскресном старом храме,Ни слова ни сказав отцу и маме,Ушла под утро из дому пешком.

Рассветный большевистский ВифлеемСмотрел вослед стремительной старушке,И звук шагов - судьбинный счёт кукушки -Дробил в осколки суть безбожных схем.

А бабушки всем миром, всей землёйСпасли любовь и сохранили веру.…В Успенской деревянной новой церквиКрестил детей я солнечной весной…

103

104

Феликс КаСимов (г. Димитровград)

Из цикла «Черемшанские рассказы»

Старый должокПосле обычной январской оттепели наконец-то подморози-

ло, и я отправился на рыбалку в отдаленный залив, расположен-ный около дома бакенщика. Народу собралось немного, ловили в основном окуней, но изредка попадалась крупная густера. В середине дня подул сильный ветер и заметно похолодало. Рыба-ки стали расходиться, и вскоре никого поблизости не осталось. Клевало по-прежнему хорошо, но, одиноко посидев на ветру в центре огромного заснеженного пространства и окончательно замерзнув, я через пару часов решил возвращаться. Окоченевши-ми руками собрал удочки, сложил вещи и по тропе, заметаемой снегом, направился в сторону дома. Опасаясь скрытых промоин, отошел с русла и стал пробираться вплотную к камышам, утопая по колено в снежных сугробах. Было очень холодно. Дойдя до вы-соковольтных опор, я окончательно выбился из сил и долго отды-хал, укрывшись от ветра за кустами. Поразмыслив, решил выйти к ближайшему шоссе и идти к гаражам по лесной дороге, где ветер был слабее.

Добравшись наконец до надежного асфальта и успев проша-гать с полсотни метров, я услышал за спиной громкий гудок те-пловоза, выезжавшего из ворот домостроительного комбината. Затем гудок повторился вновь и вновь, будто тепловоз настойчи-во звал кого-то. Я оглянулся и увидел, что машинист приглаша-ет именно меня. На мой вопросительный жест он утвердительно кивнул и призывно помахал рукой.

- Садись, подвезу до города, - улыбнулся он, когда я подошел и по крутой лестнице поднялся наверх.

В кабине было тепло, пахло машинным маслом. Тепловоз осторожно двигался по старым рельсам и почти останавливался, замедляя ход на поворотах. По сторонам медленно проплывал за-снеженный лес. Мы молчали, и это только подчеркивало необыч-ную реальность происходящего. Казалось, что все это происхо-дит не со мной. Бывали, конечно, разные приключения, но чтобы возвращаться с речки на поезде. Такого еще не было.

- Как рыбалка? - весело спросил водитель, не отрываясь от управления.

105

- Холодно, - пробормотал я, - ветер сильный.Он кивнул и вновь включил гудок. Мы миновали еще одно

шоссе и вскоре подъехали к депо. Тепловоз остановился. Я напра-вился к выходу.

- Сиди, - остановил меня водитель. - Дальше поедем. Сейчас диспетчер сообразит, что к чему, и включит зеленый. Отвезу до переезда. Тебе ведь оттуда ближе.

Я внимательно взглянул на него.- Что, забыл? - он снова усмехнулся. - А как из ручья нас тащил,

помнишь? Я тебя по этому воротнику узнал.Он показал на мою рыбацкую куртку, и мне все стало понятно.

* * *В тот осенний день я рыбачил за Бригадировкой в одном из

дальних черемшанских яров. Было пасмурно и тихо. Выйдя на бе-рег размяться после долгого сиденья в лодке, я отдыхал, ни о чем не думая. В это время подъехала «жигулевская «шестерка», оста-новившись рядом с моим мотоциклом. Из машины вывалилась шумная семейка: два парня средних лет и накрашенная женщина с детишками. Они расстелили на земле брезент, поставили еду, бутылки и на полную мощность врубили музыку.

-Тише нельзя, - попросил я, но они только отмахнулись: - Не дергайся, земляк, мы же отдыхать приехали.

В ответ я включил двигатель мотоцикла. Выхлопные газы по-крыли их хозяйство сизым дымом.

- Ты что, мужик, озверел?!Мужчины направились ко мне. Я достал из багажника сапер-

ную лопатку. Они остановились в двух метрах от меня. Мотоцикл продолжал реветь.

- Что тебе надо? - спросил старший из них.- Ничего. У вас своя музыка, у меня своя, - я показал на мото-

цикл.Потоптавшись, они отошли и выключили приемник. Я заглу-

шил двигатель. Потом неторопливо собрал вещи, сложил лодку и переехал в другой яр. Оставаться рядом с ними не хотелось. Но-вое место оказалось удачливым. Пройдя с сеткой по мелкому за-ливчику, я быстро наловил живца и вскоре уже сидел на приколе, закрепившись около торчавшей из воды коряги.

- Если мелочи много, значит, и хищник здесь тоже есть, - раз-мышлял я, насаживая живца и готовя спиннинг.

Мои надежды полностью оправдались. В течение часа уда-

106

лось выловить трех приличных щук и хорошего судачка. Потом подошел мелкий окунек и тут же, как по сигналу, начался нудный осенний дождь. Пришлось заканчивать рыбалку.

- Вот уж действительно: не было бы счастья, да несчастье по-могло, - думал я, разбирая добычу. Верилось, что невидимый лес-ной бог, о котором нельзя было говорить вслух, в очередной раз помог мне. Это он послал шумную компанию, чтобы направить меня на нужное место. И дождь тоже пошел по его желанию, что-бы подсказать мне, что не надо жадничать и пора возвращаться домой.

Грунтовка не успела размокнуть, и мотоцикл уверенно пока-тил по старой полевой дороге. Подъезжая к ручью, я еще издали заметил застрявшую машину. Это была та самая «шестерка», засев-шая в глубоком месте. Мужчины стояли босиком, пытаясь вытол-кать машину. Вода заливала салон, где хныкали детишки и руга-лась женщина. Я объехал их по мелководью и, не останавливаясь, двинулся дальше. Дождь моросил все сильнее. Проехав с полки-лометра, я притормозил и некоторое время думал, как поступить. Потом вернулся, вновь проехал через ручей и молча кинул уста-лым мужикам трос. Через пару минут взревели оба двигателя, и машина задним ходом выползла на сухое место. Осторожно пе-ребравшись через ручей, они встали на другом берегу, поджидая меня и протягивая деньги. Я не остановился и вскоре выехал на асфальт. На бригадировской дороге «Жигули» меня обогнали… Теперь он решил отдать должок...

* * *Зажегся зеленый свет светофора, и мы вновь продолжили

недолгий путь. На переезде машинист затормозил, остановив те-пловоз прямо на шоссе. Водители скопившихся на дороге машин отчаянно сигналили.

- Пусть орут, - обратился ко мне водитель, - мы гаишникам не подчиняемся. У нас свои законы, так что ты не торопись.

Мы попрощались, я спустился по железному трапу прямо на асфальт и пошел мимо ошарашенных шоферов. Одни ругались, другие с усмешкой качали головой:

- Совсем рыбаки обнаглели!Раздался прощальный гудок. Не оборачиваясь, я помахал от-

ходящему тепловозу и направился к дому.

107

Филюшкино озероОставив позади Бригадировку и мост через Тию, дорога

подходит к подножию лесистой горы. Капризная речушка, сде-лав большую петлю по полям, тоже подбирается к этому месту и некоторое время течет рядом с асфальтом. В солнечную погоду сверху видно, как стайки пескарей резвятся на мелководье. Но потом Тия уходит от горы в сторону Черемшана, а дорога делает поворот влево, направляя машины к Письмирю, Старой Сахче и другим отдаленным поселкам. От этого поворота начинаются все полевые дороги, ведущие к заветным черемшанским ярам. Ехать надо километра три по разбитой грунтовке, пробираясь через не-глубокие ручьи и перелески, объезжая колдобины и поваленные деревья. Дорог много, они веером расходятся в разные стороны: свернешь направо, попадешь к Воробьихе или Верхнему Серебря-ку - так называются местные яры, поедешь прямо - доберешься до Колончака или Поповой Ямы, возьмешь левее - и дорога приведет к Мокрым лугам и Буркову ручью. Это, так сказать, главные на-правления, а сколько еще других, неприметных поворотов и тай-ных подъездов: от Воробьихи к Якушке, от Колончака к Донцову коряжнику и Комарову яру. Есть такие глухие места, добраться до которых можно только пешком или на лодке.

На этот раз я свернул влево, направляясь к неприметному яру со странным названием Падюж. Яр этот небольшой, и, если собе-рется многочисленная компания, рыбаки будут мешать друг дру-гу, но мне повезло - на месте стоянки никого не оказалось. Подъ-ехав ближе, я заметил лодку, причаленную у противоположного берега. В нескольких метрах от воды стояла палатка, рядом лежа-ли рыбацкие снасти, чуть в стороне тлели угли костра. На одной из рогулек висел закопченный котелок. По всему было видно, что

108

жили здесь не первый день. Из-за палатки выглянул небольшой черный пес, посмотрел в сторону моего мотоцикла, но не залаял.

- Ладно, - подумал я, - шумно не будет.Прежде всего я поставил палатку, накачал лодку и разобрал

снасти. Эти привычные дела заняли совсем немного времени. За-тем осторожно спустился по крутому откосу и сел за весла, надо было подготовить места для рыбалки и наловить живца. Проме-рив дно, я решил не возиться с кольями. Хорошая глубина начи-налась в нескольких метрах от берега, и торчавшие из воды ко-ряги позволяли удобно причалить лодку. С живцом тоже не было проблем, на поплавочную удочку удалось быстро наловить десят-ка два пескарей.

- Привет гостям, - раздался за спиной хрипловатый голос.Пока я возился с мальком, рыбак вышел из палатки и теперь

стоял у кромки воды. На вид ему было лет пятьдесят. Невысокий, в холщевых брюках и потертой рыбацкой куртке, накинутой на го-лое тело; небритое лицо казалось спокойным и доброжелатель-ным.

- Из города, за щучкой? - спросил он и, не дожидаясь очевид-ного ответа, продолжал:

- Есть здесь рыбка, по вечерам хорошо играет.- Сам-то что ловишь? - поинтересовался я, поддерживая раз-

говор. Он неопределенно махнул рукой и, немного помолчав, сменил тему:

- Ты хлебом случайно не богат, может, поделишься. Вчера до-ели с Чернышом, - кивнул он в сторону пса, - а ехать далеко.

- Считай, что полбуханки твои, - улыбнулся я и направил лод-ку к своему лагерю, но рыбак остановил меня:

- Не торопись, давай лучше посидим, поговорим, твою рыбу никто не поймает. Как звать-то?

Я назвал свое имя.- Как Дзержинского, значит, - хмыкнул он. - У нас-то проще:

сам Сергей, отца Степаном звали.Он постелил видавший виды ватник, и мы сели у палатки.

Солнце стояло невысоко, редкие облака медленно плыли над де-ревьями.

- Кого ловлю, хочешь узнать? - усмехнулся Степаныч.- Хотелось бы, - подтвердил я и показал на речку, - кольев ни-

где не видно, сетей тоже вроде нет.- Крестник тут есть у меня, - неожиданно сказал рыбак.- Крестник? - насторожился я.- Который жилку миллиметровую рвет! Живет тут сомиш-

109

ко один, будь он неладен. Детишки-то попадались, оба килов по пятнадцать, а сам старик хитер, три раза срывался в том году. Яр, вроде неглубокий - яма всего метра четыре. Но вот не уходит он, прижился в этом месте.

Мы еще посидели, поговорили о погоде и дорогах. Потом я поплыл к своему лагерю, привез обещанный хлеб, а сам стал на прикол. День был прохладный, тени деревьев затеняли выбран-ное место, и легкий ветерок рябил воду. Всё предвещало удачу.

Первая поклевка, как всегда, оказалась неожиданной. Резвый окунек (именно так они берут!) с налету сорвал малька. Хлыст спиннинга дернулся, и я вытащил пустой крючок. То же случи-лось во второй и третий раз. Пришлось сменить место.

Здесь дела пошли лучше, вскоре удалось вытащить пару хоро-ших щук, каждая весила около двух килограммов. Наблюдавший с берега Степаныч жестом приветствовал мои успехи. Но тут вновь подошел мелкий окунь, раз за разом сбивая пескарей. Я прекра-тил рыбалку, вышел на берег, перекусил домашними бутерброда-ми, потом забрался в палатку и задремал...

Были уже сумерки, когда я проснулся. Степаныч успел рас-ставить закидушки и теперь сидел у костра. Увидев меня, он при-свистнул и жестом пригласил в гости. Переправившись на его бе-рег, я увидел отблеск далекого костра в соседнем яру. Слышались музыка, взвизги и женский смех.

- Это наши, бригадировские, девчата. Считай, каждый день на том песочке загорают под луной, - усмехнулся Степаныч. - Моло-дые, веселые.

- Может, русалки? - пошутил я.- Нет, - неожиданно серьезно возразил он, - в Черемшане их

отродясь не водилось.- Что, в других местах еще бывают?Старый рыбак замолчал и задумался. Мне показалось, что он

обиделся на мои слова.- Ладно, Степаныч, поплыву к себе.Как бы потом не спугнуть

крестника твоего.- Сиди, Дмитрич, его не напугаешь. Сом этот выше охотится,

вон там, ближе к перекату.Он махнул рукой вверх по течению.Потом вдруг спросил:- Ты через Мокрые луга добирался?На мой утвердительный кивок продолжал:Мимо Филюшкиного озера, значит?- Ну да...- Вот в том озере, если хочешь знать, русалки жили. Может, и

110

теперь живут. Ты слушай, слушай, я врать не стану.Степаныч пошевелил угли и продолжал:- Дед покойный рассказывал, что был тут помещик Бурков.

Тоже слышал? Вот я и говорю. И ручей, и гора теперь называют-ся Бурковы. Мельница у него под горой стояла на этом ручье. Да... Как-то приехал к нему погостить племянник один, Филиппом звали. Понял, имя-то какое? Почти как твое. Охотник был заяд-лый, посерьезнее нас рыбачков-дурачков. Да ты не обижайся, это я так, шутя. К слову пришлось.

Рассказчик подмигнул мне и продолжал:- Считай, каждый вечер уходил этот Филипп с ружьем на Мо-

крые луга. Тогда там не только рябчики, но и тетерева бывали. Стрелял хорошо, без добычи, говорят, не возвращался. Сколько лет ему, спрашиваешь? Точно не знаю, но молодой был, не женатый.

Быстро темнело. Моя палатка белым пятном выделялась на фоне темного леса. В соседнем яру все стихло.

- Как-то не вернулся он с охоты. Стали искать всем селом и, наконец нашли в том озере. Ружье и мешок заплечный на берегу лежали, а сам без одежды и целехонький. Ни одной царапины нет. Видать, не сам купаться полез, в октябре ведь дело было. Вот и вы-ходит, что завлекли мужика русалки и утащили на дно.

Степаныч насторожился и поглядел в сторону закидушек. Ничего не услышав, вздохнул и продолжал:

- Вот после того случая то озеро и стали называть Филюшки-ным. Глубина там огромная. Две вожжи с веревкой дед связывал и едва достал. И еще дед говорил, что дно невязкое, будто камни там лежат. Он их грузом чувствовал. Вот такие дела.

Рыбак замолчал.- А с русалками что? - спросил я после долгой паузы.- Что, что... Ясно что. В Гражданскую всех их, говорят, пере-

били какие-то анархисты, - неохотно ответил Степаныч и пошел проверить снасти. Я поплыл к себе...

Утром пошел дождь, и конца ему не было видно. Мокнуть в лодке совсем не хотелось. Подождав пару часов и опасаясь, что дорога окончательно раскиснет, я собрал вещи и отправился в обратный путь. Около озера, в самом узком месте, где с обоих сто-рон дорогу поджимали непролазные топи, мотоцикл забуксовал в липкой грязи, но все же вырвался на сухое место. Оглянувшись, я посмотрел на оставшееся позади озеро. Окруженное высокими деревьями, оно казалось тихим и загадочным.

- Для русалок лучше места не найти, - подумал я и прибавил скорость.

111

112

владимир КочЕТКов

Царь горыБыла середина ноября. Уже целую неделю с угрюмым посто-

янством шли дожди. С каждым днём серые тучи опускались всё ниже и здесь, в городе, они плыли уже совсем низко, почти цепля-ясь за крыши высотных домов.

Полупустая маршрутка подошла к очередной остановке. Я сидел у окна. Стёкла были забрызганы грязью, поэтому я мог ви-деть лишь смутные очертания домов, деревьев и толпу желающих поскорее забраться в тёплый салон «Газели». Открылась дверь. Молодой парень с крепкой шеей и широкими плечами бойко по-лез вперёд. Он бесцеремонно оттеснил плечом начавшую, было, подниматься женщину, наступив вдобавок на полу её пальто, вслух выругался, протиснулся в салон и плюхнулся на свободное кресло.

- Царь горы? - спросил я, пытаясь нащупать глазами его взгляд. Он промычал что-то нечленораздельное в ответ. С его куртки и капюшона падали капли воды - дождь снаружи был сильный.

Женщина села рядом со мной. - Ну уж матом-то… - сказала она, с укоризной глядя на парня. - А вы что… сами лезете,.. а мне тоже надо… - невнятно пробор-

мотал он, затем ткнул в уши наушники достал из рюкзака толстую ярко раскрашенную книгу в мягком переплёте и, опустив взгляд, начал перелистывать страницы. «Экстремальный туризм» - успел я выхватить взглядом название книги. Через минуту парень уже с восхищением рассматривал фотографии.

Я ещё раз оглядел его. На вид ему было года двадцать два - двадцать три. Причёска короткая, одежда опрятная. За спиной ма-ленький рюкзачок - такие обычно берут на маршрут скалолазы. Парень как парень. Может быть, я что-то не понимаю или пони-маю не так? Или мне как учителю обидно за чьи-то педагогиче-ские просчёты?

Мы встретились с ним ещё раз через полгода. Случайно. Мне предложили выступить на вечере, организованном туристами го-рода, - попросили рассказать о пройденных по миру велосипед-ных маршрутах и километрах. Этот парень сидел в первом ряду. Он не признал во мне свидетеля того давнего эпизода. Парень важно хмурил брови, задавал вопросы об экстремальных ситуа-циях и расспрашивал меня о принципах отбора будущих путеше-

113

ственников в команду. После он подошёл ко мне. Участники встречи разошлись, и

мы остались с ним в фойе вдвоём. - Опыт собираю, - пояснил парень, показывая исписанный

блокнот. - Полтора года экстремальным спортом занимаюсь. И возможности в себе почувствовал, и уверенность. Мне теперь ни-чего нестрашно - ни горы, ни ураганы. А проверяю себя в экстре-мальных ситуациях.

Он говорил, чуть-чуть растягивая слова, глядя на меня гор-дым, даже чуть снисходительным взглядом.

- Царь горы? - не удержавшись, спросил я.Он удивлённо заморгал, потом сглотнул слюну и чуть присел.

Я, как и полгода назад, попытался нащупать глазами его взгляд... Парень попятился к двери как-то боком, и мне показалось, что он вот-вот упадёт. Внезапно захотелось плюнуть на все правила приличия и свистнуть ему вслед, но я пожалел его. Пожалуй, это было бы для него слишком экстремальной ситуацией. А я не лю-блю экстрим.

114

Элла КрыЛова

РадугаВесь день шёл дождь и небо хмурилось. Всё вокруг было уны-

лым и наводило тоску: и траншея, вырытая прямо у дома, и намок-шие деревья, и стены. Даже воробьи и вороны с сороками не дра-лись из-за корма.В комнату вбирался с улицы серый свет...

И вдруг висящая на стене картина неожиданно преобрази-лась. Это на небе творилось чудо: на фоне темно-серых клочьев туч, которые весь день куда-то медленно и тяжело ползли, поя-вилась радуга! Она перекинулась над крышами домов по всему небу!

А солнце перебирало её своими лучами слева направо, и то место, куда они попадали, становилось ярче, сочнее, даже тучи за ним как будто отступали, и серый их цвет казался не таким уж и мрачным. Неожиданно над радугой появились края ещё одной, но они так и не встретились сверху, затерялись и растаяли.

Так захотелось поделиться этой красотой с кем-нибудь! С вы-соты третьего этажа хорошо видно прохожих, но знакомых сре-ди них, к сожалению, не было. И никто на небо не смотрел: все куда-то торопились. Даже дети...

Да, мы всегда куда-то торопимся. Торопятся даже дети...Когда-то мы, девчонки и мальчишки, смотрели на небо и

мечтали, нам интересно было, куда плывут облака, мы загадывали желания, когда на небе возникала радуга...

А наши дети могут удивляться? Вдруг они так и не захотят следить за полетом птиц в небе, вдруг так и не смогут удивиться радуге, падающей звезде и Млечному Пути?

Ведь мы, взрослые, приучаем их к «жизни»! Мы за детей реши-ли, что им в первую очередь нужно. Скажут ли они нам спасибо за такие уроки, наши маленькие Штольцы?

115

116

- Ëюдмила, рада тому, что вы вернулись стихами и прозой на страницы «Карамзинского сада».

Много лет вы жили в Ульяновске. Расскажите, что для вас значит малая родина, есть ли ностальгические чув-ства?

- Да, есть ностальгия. Симбирск навсегда останется для меня самым главным городом, самым любимым. Я всегда буду сюда возвращаться. И не только потому, что здесь живут родственни-ки, друзья. В каждый свой приезд хотя бы один день посвящаю общению с городом - хожу в одиночестве по любимым местам, вспоминаю… Для меня он всегда был источником вдохновения - достаточно почитать любую книгу стихов, а особенно - прозу.

- С 2004 года вы живете в Санкт-Петербурге. Есть ли у вас ощущение, что Северная столица вас приняла? Чем живете сейчас, какими делами, чувствами, творческими замыслами…

- Да, уже скоро восемь лет, как я живу в Петербурге. Правда, первый год все еще преподавала в Ульяновском техническом уни-верситете - каталась из города в город. И когда приезжала в Питер, не ощущала, что возвращаюсь домой, скорее - наоборот. Это был год сомнений. Все изменилось, когда устроилась на работу. Тоже

Гость «Карамзинского сада» Людмила алексеевна рТищЕва - поэт, прозаик, член Союза писателей России. Много лет жила в Ульяновске. С 2004 года живет и работает в Санкт-Петербурге. Мы побеседовали с Людмилой о самом важном: о жизни, поэзии, о том, чем живет душа...

«Я всегда буду сюда

возвращаться»

117

в политехнический вуз преподавать редакторские дисципли-ны будущим издателям. Почти сразу же включилась и в учебный процесс, и в научную работу. Защитила кандидатскую диссерта-цию по методике профессиональной школы, получила звание доцента. На днях у меня вышло уже четвертое учебное пособие, изданное здесь, в Петербурге. Одно из них, кстати, называется «Четырнадцать уроков по стихосложению». Вообще-то я давно задумывалась над вопросом, как пишутся стихи, и как-то сами со-бой эти размышления сложились в методику обучения стихосло-жению, которую я неоднократно «обкатала» на своих студентах. Набирала в группу по 5-10 человек их тех, кто не зарифмовал и пары строчек, но очень хочет этому научиться. И буквально через два-три занятия они начинали писать стихи. К сожалению, ско-ро на кафедре закончились мои потенциальные ученики. Тогда школа поэта была преобразована в школу творческого самораз-вития (добавились уроки рисования). Желающих сразу нашлось много, причем ходили в основном на графику. Конечно! Быстро научиться рисовать - это очень привлекательно. Ведь картинки материальны - они живут в пространстве, не то что стихи, ко-торые живут лишь во времени. Но для меня самой школа стала малоинтересной… И все вылилось в результате в изложении этой методики в виде учебного пособия. Хотя есть в мечтах и даже в планах возобновить школу поэта - для меня она была хорошим стимулом к творчеству (сочиняла вместе с учениками). Сейчас же на творчество времени нет - все занимает работа (достаточно сказать, что на трех кафедрах преподаю восемь дисциплин).

- Кого считаете своими учителями, неслучайными людьми на пути? Кого из ушедших старших товарищей вспоминаете добрым словом?

- Мне повезло с учителями! Трое из них встретились на моем пути, когда я училась в пединституте. Прежде всего это Петр Сер-геевич Бейсов, который привел меня в свой литературный кру-жок, когда были уже давно позади первые детские стихи. И встре-ча с ним стала толчком к новому этапу творчества.

Это и Петр Григорьевич Панин, замечательный русский ак-варелист, ставший моим первым учителем живописи.

И, конечно, Жанна Евгеньевна Тихонова, редактор студенче-ской газеты «Призвание», преподавшая мне первые уроки журна-листики и тем самым определившая дальнейшую судьбу. Кстати, все они, именно как мои Учителя, возникают в последней главе романа «Один из вариантов жизни».

118

Еще один человек, которому я безмерно благодарна, это Ви-талий Андреевич Масюков. Мы познакомились в редакции газе-ты «Рабочая правда», куда после окончания института взяли меня корреспондентом и почти сразу поручили делать литературную страницу. А Виталий Андреевич стал ее консультантом. Вокруг газеты объединились творческие люди, которые потом вошли во вновь созданное литобъединение «Стрежень». Виталий Ан-дреевич называл меня матерью-основательницей «Стрежня», но, конечно же, у истоков литобъединения стоял именно он и был его руководителем и центром притяжения. Обладая безукориз-ненным литературным вкусом, сам блестящий поэт, для многих и многих пишущих он стал учителем, советчиком, редактором.

Виталий Андреевич был первым пристрастным читателем всех моих поэтических книг, а к первому изданию романа «Один из вариантов жизни» даже написал предисловие.

- В предыдущем номере «КС» опубликована ваша под-борка «По дороге к храму». Расскажите, что для вас эта до-рога. В какие места она вас уже приводила, к каким духов-ным открытиям или откровениям…

- Вся подборка получила название одного стихотворения, которое стало для меня и этапным, и программным, если хотите. Написалось оно всего за несколько минут, практически без по-марок, перед самым выступлением на «Минуте славы» острова Ва-лаам. И тут же было прочитано. Никогда не забуду реакции зала. Когда я закончила - повисла тишина. В эти несколько мгновений меня охватил ужас провала. И вдруг весь зал выдохнул: «Здорово!» И аплодисменты …

Вы спрашиваете, в какие места приводила меня «дорога к хра-му». Прежде всего это Валаам. Случайно, но, как это всегда бывает, очень вовремя мне попалось объявление в газете о наборе волон-теров в Валаамский мужской монастырь. Конечно же, я поехала, пожертвовав отпуском. И ни разу об этом не пожалела, хотя ра-бота часто была однообразной и тяжелой (на огороде, в поле, на кухне в трапезной). Но удавалось заняться и чем-то необычным для себя. Например, в мой первый приезд на Валаам там срочно понадобились люди с художественным образованием для помо-щи реставраторам, которые занимались оформлением нового, Владимирского, храма. Работа была без выходных и достаточно тяжелой - мы тонировали и зачищали белокаменный иконостас. Тут же работали и резчики по камню - пыль, духота, запах краски. Но в то же время это был и новый опыт, и необыкновенное чув-

119

ство причастности к чему-то большому, важному. В конце концов через год это дало мне возможность сфотографироваться у «сво-ей» работы, когда всем остальным съемка была запрещена.

Кстати, на следующий год самой памятной стала подготовка храма на Ильинском скиту к Ильину дню. Я мыла колокольню и нечаянно ударилась о самый большой колокол, оказавшись вну-три чего, под ним. И его низкий басовый звук прошел через меня, сквозь каждую клеточку! Ну и служба на Ильин день, крестный ход и общее чаепитие после него - все это было новым, волнующим.

Валаам для меня - то место, где, работая физически, отдыхаю душой, привожу в порядок мысли и чувства.

Узнав на Валааме историю переезда монастыря в Финляндию, я очень захотела побывать там, прикоснуться к увезенным святы-ням. И прошлым летом мне удалось поехать туда волонтером…

- Наступил 2012 год - год 200-летия Ивана Гончарова. Ваши стихи о Гончаровской беседке продолжают цитиро-вать, слышала, как школьники наизусть читают их на кон-курсе чтецов. Знаю о вашей давней дружбе с сотрудника-ми музея Гончарова. Расскажите о вашем отношении к И. Гончарову. Как вы думаете, можно ли назвать русского классика современным писателем? Его романы нужны со-временной молодежи?

- Конечно же, Гончаров, как и любой классик, будет совре-менным всегда, потому что поднимал «вечные темы». Ему удалось даже больше - он создал образ, ставший зеркалом для каждого русского человека: ну кто из нас не чувствует в себе Обломова? А что касается моего отношения к Гончарову - я выразила его в стихах:

* * * Ивану Александровичу ГОНЧАРОВУ

Я сторож, я ночной смотритель -Храню музейный строгий быт.Когда последний посетительВ чехлах бесшумно проскользит,Под потолком уютной залыЗажгу дежурный тусклый свет.Присяду гостьей запоздалой,Пока хозяев дома нет.Курантов бой, как стук кареты,

120

Встревожит и на этот раз.Но стихнет он, и лишь портретыС меня не сводят строгих глаз.Того, чьи очи голубыеСветло глядят из-под чела,Мне кажется - я полюбилаИ болью в сердце приняла.То явь иль грез переплетенье?Нет, я одна, и город тих.Лишь две коротенькие тениЛежат всю ночь у ног моих.

- У нас в области объявлен конкурс «Первая роса», мо-лодые авторы охотно откликнулись. Что бы вы им поже-лали? Какие советы могли бы дать «начинающим?»

- Читать хорошие стихи - формировать в себе поэтический вкус. Еще очень важна среда. Конечно же, поэт в своем творчестве всегда одинок, но для движения вперед ему необходим отклик со-братьев по перу.

- Молодые пытаются заново ответить на вечные во-просы. Например, что такое любовь. А вы уже знаете от-вет? У вас много лирических стихов… (Может, ответите стихами?..)

Есть у меня такое стихотворение.

ЛюбовьI Любовь, ты целая эпоха! А может, ты - одно мгновенье? Я соберу любовь по крохам: Вот взгляд, а вот прикосновенье. Вот разговор, обычный будто, Вот снова взгляд, руки пожатье - Я ничего не позабуду В любовном протоколе сжатом. Я прокручу, как киноленту, Всю нашу маленькую встречу, Собрав мгновенья и моменты, Что составляли этот вечер. Все, что внезапно и подспудно Тогда рождалось между нами…

121

Я растяну любви секунды На месяцы воспоминаний. II Моими горькими духами Ты надышаться не успеешь, Когда смешаются дыханья - И ты уже дышать не смеешь. Лишь двух сердец не стук, а грохот От кровеносного давленья… Любовь, ты целая эпоха! А может, ты - одно мгновенье?- Ваша любимая цитата, афоризм.- Долгое время моей любимой фразой была: «Лучше жалеть о

сделанном, чем о несделанном». Сейчас, пожалуй, ближе другая: «Ничто не поздно!».

- Ваше пожелание нашим читателям, землякам.- Любить свой город.

Беседовала Елена КУВШИННИКОВА

Людмила рТищЕва

Переведи часы назадрассказЛана открыла глаза и увидела потолок, белый, с двумя высоко

висящими шарообразными светильниками, горевшими неярким светом. Он совсем не был похож на потолок её спальни - бледно-голубой, с розоватыми, как на восходе или на закате, облачками. И Лана сразу вспомнила: она в больнице.

- Ой, проснулась! - перебил её мысли молодой женский голос.И почти сразу же над ней склонилось лицо женщины, но не

той, говорившей, - этой, пожалуй, было уже за пятьдесят, а может, за сорок (болезнь искажает возраст).

- А мы уже думали, что вы впали в летаргию, - сказала она ве-село, - всё спите и спите.

- Сейчас утро или вечер? - спросила Лана, глядя на тёмный проём окна.

122

- Вечер. Вы уже больше суток проспали. Как привезли-то сюда - помните?

- Смутно! - Лана задумалась. - Вроде никак не получалось из-мерить мне давление… Ещё помню, как врач спросил: «А настоя-щий цвет лица у вас какой?».

- Юморист! - хихикнул молодой голос.- Наверное, я была слишком бледная…- Скорее - зелёная. У вас давление упало ниже допустимого

предела. А судя по разговорам врачей - они никак не могли по-нять, в чём причина.

- Всю прошлую ночь возле вас суетились, - снова затараторил молодой голос. - Два раза систему ставили. А уж сколько уколов сделали - я и со счёту сбилась!

- Попа-то, наверное, как после порки… - улыбнулась вторая женщина.

Лана пошевельнулась - болело всё тело. Она попыталась при-подняться - комната качнулась.

- Помочь? - глядя на её усилия, спросила женщина.- Нет, я сама. Просто голова закружилась, - Лана наконец по-

вернулась на бок, приняв удобную позу.В комнате стояли четыре кровати. Та, на которой она лежала,

- между окном и дверью. У стены напротив - ещё две. На ближней к окну лежала, вытянувшись под простынкой, худенькая светлово-лосая девушка лет шестнадцати. На другую присела вторая гово-рившая с Ланой женщина.

Ещё одна кровать стояла возле стены, что напротив окна. На ней тихо спала, укрывшись под самый подбородок одеялом, ма-ленькая коротко стриженая старушка.

Возле каждой кровати стояло по тумбочке. А у окна - обеден-ный стол со столешницей из белого пластика и под ним - четыре таких же табуретки. На окне не было занавесок, а вместо них - стёкла больше, чем наполовину, были заклеены матовой плёнкой. Должно быть, от солнца, а может, и от посторонних глаз. Лана по-нятия не имела, что это за больница, что за отделение, на каком этаже находится палата, на какую сторону выходят окна. Она пы-талась вспомнить, как вообще её сюда привезли…

- Вас как зовут? - нарушил воспоминания голос недавней со-беседницы.

- Елана.- Не сработало… - разочарованно протянула девушка.- Что не сработало?- Понимаете, меня зовут Люся, соседок моих - Людмила Алек-

123

сеевна и бабушка Мила. Мы здесь все Людмилы. И как раз перед тем, как вы проснулись, говорили об этом почти мистическом со-впадении.

- Подумаешь, совпадение, - Лана дернула плечами, - Людмила - имя распространённое.

- Да! А что вы об этом скажете? Я учусь на факультете журна-листики. Людмила Алексеевна преподает в университете редак-торскую подготовку периодических изданий. А наша бабушка, медсестры говорили, вообще известная писательница. И тоже в прошлом - журналистка. Как будто вся моя жизнь наперёд раз-ложена. Не хватает только одного звена - работы в каком-нибудь СМИ.

Лана слушала молча, но её лицо выражало крайнее удивле-ние. И как только Люся замолчала, она чуть севшим от волнения голосом сказала:

- Действительно, мистика какая-то. Меня ведь тоже зовут Людмилой, Лана - это мой журналистский псевдоним. Я так с ним сроднилась, что при знакомстве, даже если это не по работе, представляюсь Еланой.

- А где вы работаете? - спросила Люся.- Сейчас на телевидении. Три месяца назад запустила свою

программу о творческих людях «Вечерние окна». Людмила Алексеевна как-то очень пристально, словно пыта-

ясь что-то вспомнить, поглядела на Лану, но ничего не сказала.- Как бы я хотела стать телезвездой! - мечтательно произнес-

ла Люся.Лана не ответила: если это и было обращение, то уж явно не

к ней.Повисла тишина, нарушаемая только мерным посапыванием

спящей бабушки Милы.- А вы давно здесь лежите? - обратилась к своим собеседни-

цам Лана.- Все со вчерашнего дня, - отозвалась Людмила Алексеевна.

- Бабушку с подозрением на инсульт привезли ещё утром, Люсю - после вас, а меня - днём. Прямо из зала заседания в университе-те. Я вчера утром приехала на конференцию по редактированию. Ехала почти двое суток. Соседи попались шумные, всю дорогу не спала - вот давление и подскочило. Дома бы полежала, лекарства попила - и всё. А здесь вызвали скорую - и сразу в больницу. Сейчас уж прошло - завтра буду проситься на выписку. Конференцию-то, конечно, пропустила…

- А откуда вы приехали?

124

- Я не сказала? Из Петербурга. - Ого! - хором удивились Люся и Лана.- А я здесь не одна петербурженка - бабушка наша тоже. Мед-

сестра говорила, что она приехала собирать материал для своей книги. Прямо в архиве её и прихватило. Боялись - парализует, но, слава Богу, обошлось.

- Она тоже спит всё время? - поинтересовалась Лана.- Нет, только днём. А всю ночь ворочалась. Спрашиваю: «По-

чему не спите?» Говорит: «Боюсь умереть во сне и не проститься с жизнью».

- Да, мне это тоже знакомо, - задумчиво сказала Лана. - Когда-то после сотрясения у меня часто болела голова, и я тоже боялась засыпать.

- А сейчас из-за чего вы сюда попали? - спросила Людмила Алексеевна.

- Это странная история. Я даже сказала бы: мистическая.- Расскажите, расскажите, - Люся даже привстала от нетерпе-

ния.- Не вскакивай ты! Тебе лежать велели, пока не выяснят, поче-

му в обмороки падаешь, - бросила Людмила Алексеевна в сторону Люси и, повернувшись к Лане, добавила: - Ну, рассказывайте же!

- Ладно, только не перебивайте. Началось всё позавчера, Восьмого марта. Мы с подругами решили отметить праздник узким женским кругом.

- Без мужей? - сразу встряла Люся.- Вообще-то из всех четверых замужем я одна. Муж у меня не-

фтяник и сейчас как раз на вахте в Тюмени. Поэтому собрались у меня. Видимся мы в последнее время нечасто. И то всё на каких-то мероприятиях: в музее у Тани, где она директорствует, у Инны на открытии очередной выставки (она у нас художник-дизайнер) или у Таши на показе модных новинок (у неё своё модельное агентство). Ну, где я работаю, вы знаете.

Девушки мы все деловые, медицинскими да физиологически-ми проблемами у нас делиться не принято - всё о работе, о детях, мужиках и снова - о работе.

В этот раз новости были у Инны - её снова «кинули». Несколь-ко лет назад, когда в университете открывали творческий факуль-тет, она много усилий приложила к тому, чтобы было на нём от-деление дизайна. Ездила в Москву и за разрешением, и за опытом, формировала учебные программы…

- Это сложно, - вздохнула Людмила Алексеевна. - Конечно! Ей даже пришлось уйти из художественного учи-

125

лища, в котором она преподавала, уже не помню, сколько лет. И пока она делала всю черновую работу, другие - строчили планы, занимали должности, выбивая ставки, повыше и объединились в серый монолит, подвинуть который уже было невозможно. При-шлось уйти.

- Так и бывает, - снова вздохнула Людмила Алексеевна.- Да… Обида забывалась долго. Но вот в городе решили открыть

филиал столичного университета дизайна. Снова вышли на Инну - и как на председателя областного Союза дизайнеров и как на педа-гога от Бога. И снова она набрала курс, причём теперь на платное обучение. Нашла и бывших своих учеников, которые ушли из уни-верситета вслед за ней. Начала преподавать, не дожидаясь возвра-щения ушедшего на подпись в Москву договора. А через два месяца выяснилось, что платить-то ей никто не собирается…

- Обычное наше свинство! - возмутилась Люся. А ваша подруга, что же она без договора-то - сейчас полагаться на слово нельзя…

- Мы тоже возмутились: и руководством вуза, и доверчи-востью Инны, взявшейся за дело без письменного договора. Но оказалось, что суть истории не в этом… - Лана села на кровати, примостив под спину подушку. Слушательницы терпеливо ждали продолжения рассказа.

- Да, скоро Инна сама была готова заплатить - лишь бы отвя-заться от директора филиала. По её словам, он оказался не только энергетическим вампиром, но ещё и подчинял себе волю чело-века. После общения с ним она приходила домой опустошённой и обессиленной, с головной болью. А назавтра снова, как зомби, шла в университет. И так почти до Нового года.

- И как же она от него избавилась? - снова не выдержала Люся.

- Как рассказала нам Инна, она трижды нарисовала и сожгла его портрет. И только после этого он её отпустил.

- Сожгла портрет? - переспросила Люся. - А с чего она реши-ла, что надо делать именно так?

- Не знаю. Скорее, по наитию. Вообще-то это общеизвестно, что картины обладают энергетикой. Но я всегда считала, что это энергетический заряд, который вкладывает в них художник. Инна же настаивала, что те портреты, которые она сожгла, несли отри-цательную энергетику оригинала. И предложила это продемон-стрировать.

- Да, я тоже знаю способ, как определить энергетику, - снова отозвалась Люся. - Нужно продеть нитку в кольцо и этот «отвес» держать на небольшом расстоянии от предмета или, например, в

126

какой-то части комнаты. Закачается, как маятник, - значит, энер-гетика отрицательная.

То же самое рассказала нам и Инна. Она попросила у меня лист бумаги. Я принесла планшет и карандаш. Инна работала бы-стро. Мы молча наблюдали, как вроде бы стихийные линии скла-дывались в портрет. И уже через несколько минут с листа зло гля-дел на нас отвратительный тип - с крупными, заострёнными, как у тролля, ушами, косыми щёлочками глаз под лохматыми бровями домиком. И если бы не усы и борода, то, наверное, было бы видно, как он усмехается кривым ртом, обнажая гнилые зубы.

- Разве может так выглядеть руководитель учебного заведе-ния? - удивилась Люся. - Просто шарж какой-то!

- И мы все удивились. Я даже сказала, что портрет явно утри-рован, и Инна нарисовала не человека, а своё отрицательное вос-приятие его. Но она настаивала, что именно такой он и есть. Толь-ко ещё противнее, потому что живой.

Я достала из шкатулки нитки. Инна, сняв с пальца серебряное кольцо, сделала отвес и приблизила его к поставленному в угол дивана портрету.

Кольцо висело несколько мгновений неподвижно и вдруг за-качалось маятником.

Все молча на него смотрели.Наконец Таня сказала: «Ты сама его раскачиваешь! Дай-ка - я»Отвес в её руке замер надолго, но потом тоже закачался, по-

вторяя движения маятника.- Не может быть! - прошептала Люся.- Я тоже не верила своим глазам и подумала, что они обе сами,

вольно или невольно, раскачивали кольцо, поэтому взяла отвес из рук Тани и поднесла его к портрету.

Натянутая нить замерла. И все замерли, глядя на кольцо.Оно висело без движения очень долго, наверное, несколько

минут. Я уже было открыла рот, чтобы произнести победно: «И ни-какой мистики!», как кольцо дрогнуло и притянулось к портрету.

«Видишь, - закричала Инна, - он забирает твою энергию!».Я выпустила нить - кольцо мягко шлёпнулось на диван. В этот

миг Таша отдёрнула протянутую, было, руку: «Нет, я пробовать не буду!»

И все сразу засобирались, вдруг вспомнив, что уже поздно. Одевались молча, и только Инна всё повторяла: «Видели, как он притянул кольцо?!».

- Да-а-а, история… - протянула Люся, - но это ведь не конец?- К сожалению, было продолжение. Проводив девчонок, я

127

убрала со стола, но, включив воду, чтобы помыть посуду, поняла, как устала, и решила лечь спать.

Портрет, который всё ещё стоял в углу дивана, не снимая с планшета, положила на этажерку, И, как ни была взволнована произошедшим событием, сразу заснула.

Утром, несмотря на то что проспала часов двенадцать, отдо-хнувшей я себя не почувствовала. С большим усилием поднялась. Дошла до ванны. Но и после прохладного душа мне не стало легче. К слабости добавилась тошнота. Тело было совершенно разбито, словно после огромного физического напряжения. При этом у меня ничего не болело.

Я вернулась на диван, в который меня просто вдавила непо-нятная тяжесть. Пора было идти на работу, но сил хватило только на то, чтобы набрать номер главного редактора и отпроситься на день, чтобы отлежаться.

Потом позвонила Тане. Выслушав мою историю, она закрича-ла в трубку: «Я вызываю скорую. А ты немедленно сожги портрет!»

- Я посоветовала бы то же самое, - сказала Люся.- А мне это показалось абсурдным. И ещё некоторое время я

пыталась понять причину того, что со мной происходит. И когда наконец решила сжечь проклятый портрет, уже не держалась на ногах и добираться до ванны пришлось буквально ползком.

Портрет я положила в раковину и чиркнула спичкой. Не по-верите - простая бумага вдруг вспыхнула искрами, как бенгаль-ский огонь, шипя и корчась. Я смыла пепел и обессиленно опу-стилась на пол…

Очнулась я от беспрерывного звонка в дверь. Добраться до неё и открыть стоило мне неимоверных усилий.

За дверью стояли Таня и врач скорой помощи. Дальше в моей памяти чёрная дыра…

Лана наконец взглянула на своих сопалатниц. Пока расска-зывала, она глядела как бы внутрь себя, вспоминая и переживая произошедшее.

Люся и Людмила Алексеевна молчали. Причём на лице по-следней читалась внутренняя борьба, словно хотела она что-то уточнить или добавить.

Но заговорила Люся:- Вы знаете, у меня тоже есть одна мистическая история. Она

произошла со мной прошлым летом. Хотите, расскажу?- Конечно! - в один голос отозвались Лана и Людмила Алек-

сеевна. И, будто соглашаясь с ними, заскрипела кровать бабушки Милы.

128

- Я почти полтора года, как замужем, - начала Люся.- Сколько же тебе лет? - удивилась Лана.- Девятнадцать. Я сейчас на четвёртом курсе. А после третьего

мы с моим мужем Толей поехали в свой первый совместный от-пуск. Выбрали маленький городок недалеко от Сочи. Море, горы, флигелёк в глубине старого фруктового сада. Между собой мы называли наш приземистый домик курятником. Покрытый до-сками, тёмными от дождей и времени, с зелёными пятнами мха и с крохотными окошками, расположенными под самой крышей, он как раз и напоминал то ли бывший птичник, то ли дровяной сарай. Внутри было темно от густой зелени сада, да и окошки вы-ходили на север.

Единственная комнатка была такой крошечной, что открыть узкий тёмный шкаф с зеркалом можно было, только забравшись с ногами на двуспальную железную кровать. Больше ничего в спальне не было, даже стула. Ещё меньше была кухонька. Но в ней мы нашли всё необходимое: небольшой стол с посудой, холо-дильник, электроплитку. Более всего нас обрадовала ванная ком-ната. Вода для неё закачивалась насосом в огромный бак, внутрь которого был вмонтирован электрический нагреватель. Обычно с утра мы включали его на самую малую мощность и уходили на весь день. А возвратившись, с удовольствием принимали душ. И вода оставалась тёплой до утра.

Жизнь наша текла размеренно, но в то же время была на-сыщена впечатлениями. С утра мы обычно варили себе овсяную кашу и ели её с фруктами. Потом шли на море, где купались и за-горали, пока солнце ни уходило в зенит. Там же, в маленьком кафе на набережной, обедали. А после обеда, переодевшись, отправля-лись на экскурсию. За две недели мы исколесили все окрестности. Но как-то не получалось осмотреть ту часть городка, что за рекой. Туда можно было добраться или пешком, или на велосипеде, так как соединял два берега только узенький висячий мостик.

На последний день у нас никаких планов не было. Мне хоте-лось напоследок вдоволь наплаваться и полежать на пляже. Толя же предложил с утра взять напрокат велосипеды и съездить на тот берег. А на море сходить перед отъездом - наш автобус отправлял-ся в десять вечера. Конечно, надо было всё обсудить заранее, но дотянули до утра в день отъезда.

Поспорили мы именно из-за велосипедов, так как за прокат нужно было отдать большую часть оставшихся денег. А впереди дорога с двумя пересадками, сначала на автобусах (до города и в аэропорт), потом самолётом…

129

В конце концов муж победил, и мы пошли за велосипедами. Проехав несколько кварталов одноэтажных домиков, мы

пропустили нужный поворот. Пришлось возвращаться, расспра-шивать прохожих. И наконец узкая улочка привела нас к мосту. Здесь мы слезли с велосипедов и повели их рядом, следуя друг за другом - Толя впереди.

Навстречу шли мальчишки, смеясь и толкая друг друга. Мужа они пропустили, посторонясь. Мне же пришлось сквозь них бук-вально протискиваться.

Перейдя через речку, мы остановились у продовольственно-го магазина. Толя остался с велосипедами, а я вошла внутрь.

Единственная продавщица принимала товар, пересчитывая палки сухой колбасы и проверяя их количество по накладной. В магазине кроме меня ожидала окончания приёма товара невысо-кая сухонькая старушка в длинном светлом платье и белом пла-точке, завязанном под подбородком.

Я нашла холодильники с мороженым и напитками и сунула руку в карман, чтобы приготовить нужную сумму - кошелька в нём не оказалось. Я невольно вскрикнула.

«Что случилось?» - подняла голову продавщица.«Кошелёк пропал!» - я вывернула все карманы ветровки и

спортивных брюк, хотя он всегда лежал только в оном месте - ле-вом кармане куртки.

«А много было денег-то?» - снова спросила продавщица.«Нет. Но это были наши последние деньги». - я заплакала, за-

крыв лицо руками. И вдруг почувствовала, что кто-то гладит меня по голове - рядом стояла старушка.

«Вот что, милая, - сказала она тихо, почти вплотную прибли-зившись к моему уху, - есть у меня проверенное средство. Ты сей-час успокойся, иди домой и переведи часы назад, на то время, когда только проснулась. А потом пройди мысленно весь сегодняшний путь. Выход найдётся». С этими словами она вышла из магазина. Я поспешила следом, но возле крыльца увидела одного Толю.

«Что-то случилось?» - спросил он, глядя на моё лицо.Я рассказала о кошельке. К моему удивлению, муж не стал из

этого делать трагедии, наоборот, как мог, успокоил меня: «Что ты так расстроилась из-за нескольких сотен рублей? Билеты на авто-бус и самолёт у нас есть. Еда в дорогу куплена. Доедем!»

Я промолчала.«А может, ещё покатаемся? - спросил Толя. - Развеешься…»Но мне было уже не до этого.Муж пошёл сдавать велосипеды, я - домой. И, как только во-

130

шла, сразу перевела часы на семь утра. Сама легла на кровать, пы-таясь мысленно восстановить события сегодняшнего утра. Вот мы берём в пункте проката велосипеды. Я расплачиваюсь, кладу кошелёк в левый карман ветровки. Эти карманы такие мелкие - руку не засунуть, а тут кошелёк! Конечно, мог выскользнуть в лю-бой момент, пока я крутила педали! Но тут я вспомнила, что перед мостом кошелёк ещё был: увидев на той стороне речки магазин, я машинально сунула руку в карман.

Значит, кошелёк исчез именно на мосту. И вдруг я совершен-но ясно поняла, как это случилась. Я протискиваюсь сквозь группу мальчишек. Один из них толкает меня. Я оборачиваюсь. Он изви-няется и бежит за остальными. Где-то я видела этого мальчишку. Где? Где видела? Старушка сказала: выход найдётся! Найдётся…

Я не заметила, как задремала. А когда открыла глаза, на бу-дильнике, висящем на гвоздике над кроватью, снова было семь часов. Рядом мирно посапывал муж.

«Неужели проспала до вечера, - удивилась я. - Или будильник стоит?»

Нет, будильник тикал, показывая уже начало восьмого. Почему-то я совершенно забыла, что перевела часы назад, и, расталкивая Толю, говорила: «Вставай быстрей - у нас всего три часа до авто-буса! А надо ещё найти мальчишку, который украл мой кошелёк. Я вспомнила, где его видела: он купается у нашего камня, только с другой стороны…». - Торопливо произнося всё это, я сдёрнула с Толи тоненькое покрывало и бросила на кровать его вещи.

«Какой мальчишка, какой кошелёк? - бормотал спросонья муж. - Какие три часа? Утро ещё!»

Не дослушав, я выскочила на улицу и увидела, что солнце ви-сит на востоке. Идущая с огорода хозяйка, нагруженная двумя вё-драми помидоров, приветливо крикнула мне: «Доброе утро!».

Так это всё мне приснилось! Я не могла поверить - сон вы-глядел так реально!

Дальше было всё, как в том сне: в споре о велосипедной про-гулке снова победил муж. Но теперь, расплатившись за велосипе-ды, я отдала кошелёк ему, и он положил его в нагрудный карман рубашки.

Толя снова ехал впереди, но улочку, ведущую к мосту, на этот раз мы не пропустили - я заранее крикнула: «Сворачивай направо!»

На мосту навстречу нам шла женщина с детской коляской. Мы решили подождать, пока она проедет, так как нам было не ра-зойтись.

И вдруг в самом конце перехода колесо коляски провалилось

131

в щель между досками моста. Женщина пыталась вытащить его, но оно застряло, и у неё ничего не получалось. Толя, передав вело-сипед мне, бросился ей на помощь и очень быстро справился.

Через мост мы перешли без приключений. В прохладном и полутёмном после яркой улицы магазине скучала в одиночестве продавщица. Я удивилась, что продавщица оказалась та же, что и во сне. И подумала, что сейчас привезут товар, а потом придёт ба-бушка в белом платочке… Мне стало интересно это проверить.

«Чего-то берёте?» - нетерпеливо спросила меня продавщица.«Да, две «Фанты» - и тут я вспомнила, что кошелёк у мужа. И,

выйдя на крыльцо, крикнула: «Толь, дай денег на воду!»Он потянулся к карману - кошелька в нём не было.«Ну вот - сон в руку», - только и сказала я.А дома, куда вернулась, пока Толя пошёл сдавать велосипеды,

как и во сне, перевела будильник на семь часов…Теперь воспоминания были короче - если бы кошелек выпал в

пути, я заметила бы, потому что всё время ехала сзади. Конечно же, это случилось, когда Толя помогал вытаскивать колесо. Нагнулся - вот он и вылетел. А теперь лежит себе под мостом. Надо бы схо-дить его взять… - на этой мысли я успокоилась и задремала.

…Открыв глаза, я увидела, что на будильнике снова семь, а Толя спит рядом. На этот раз я не стала суетиться, тихонько вы-скользнула на улицу и снова поняла, что утро.

Далее всё пошло, как по утвержденному сценарию, но спор о велосипедной прогулке перешёл в ссору. Муж, отказавшись от чая, демонстративно вытащил из моей сумочки кошелёк, отсчи-тал нужную сумму, вернул кошелёк в сумку и бросил её на кухон-ный стол. Потом ещё раз спросил раздражённо: «Идёшь?» И, не дождавшись ответа, вышел, хлопнув дверью.

Я быстро переоделась в спортивный костюм и выбежала сле-дом. Но у пункта проката Толи уже не было. Я побежала к мостику, перешла через речку. Магазин был ещё закрыт. Я потопталась на крыльце, не зная, сколько времени, и не спеша пошла дамой.

…У нашей калитки толпились люди, которые молча расступи-лись, пропустив меня в сад. Навстречу бежала хозяйка: «Что же вы наделали, паразиты! Чайник-то что не выключили? Ведь вы меня без дома оставили!»

Она ещё что-то кричала, но я, не слушая, сразу побежала к флигелю. Возле раскрытой настежь двери валялся обгоревший кухонный стол, а рядом - всё ещё дымилось то, что осталось от моей сумочки - сгорели не только деньги, но и паспорта, и билеты на самолёт.

132

Пробежав закопчённую кухню, я кинулась в комнату. Будиль-ник висел на стене. Дрожащими руками я перевела стрелки на семь часов и крепко зажмурилась…

Вдруг раздался отдалённый, но всё усиливающийся звон. Я открыла глаза и увидела, что почему-то лежу в постели, а на стене, надрываясь, звенит будильник.

Почти в то же мгновенье в комнату вошёл Толя: «Проснулась? Тогда быстро завтракаем, и - на велосипеды».

Находясь ещё под впечатлением сна, я вяло возразила: «Мо-жет, не поедем никуда - мне сон нехороший приснился»…

«Ну нет! Я тебя лишил права выбора. Пока ты спала, я уже сбе-гал, взял велосипеды напрокат», - он распахнул дверь, и я действи-тельно увидела занявшие всё пространство кухни два складных велосипеда.

«Тогда не поедем на мост!» - упиралась я.«Ты же хотела увидеть, что на том берегу реки, - удивился

Толя.«Теперь не хочу!» - я всё ещё надеялась его отговорить…«Ладно», - махнул рукой Толя. В это утро он со мной не спо-

рил, и мы быстро обсудили новый маршрут.Направились в другую сторону, к парку. Объехав его по пери-

метру, мы уж, было, повернули на второй круг, но тут я наскочила передним колесом на камушек, велосипед вильнул и врезался в дерево, а я полетела на землю.

Ударившись обо что-то головой, я на мгновенье потеряла со-знание. Но Толя уже поднял меня, непрерывно повторяя: «Ты в по-рядке, ты в порядке?»

У меня кружилась голова и подташнивало.Тихонько доведя меня до дома и уложив в постель, Толя по-

шёл сдавать велосипеды. И только он вышел, я бездумно перевела часы назад…

…Муж не возвращался очень долго, и, ожидая его, я заснула. А когда открыла глаза, снова было семь часов. Голова нестерпимо болела. Толи в комнате не было. Я ещё полежала, пытаясь собрать в голове обрывки мыслей: велосипед, часы, автобус…

В комнату вошёл муж: «Проснулась? А я целый день прово-зился с велосипедом - исправлял «восьмёрку» на переднем колесе, подшипник тоже рассыпался, руль погнулся. Потом ещё покраска. В общем, пришлось отдать все наши деньги. Хорошо хоть есть би-леты на обратную дорогу…».

Слова «билеты» и «дорога» наконец связались в моей голове в

133

нужную мысль: «Мы же опаздываем на автобус», - крикнула я.«Лежи-лежи, - успокоил меня Толя. - Ещё только начало вось-

мого!»«Да я часы перевела назад!»«Зачем?»«Потом расскажу!»Толя схватил чемодан, который, слава Богу, уже был собран.

Я вцепилась в его руку, потому что голова всё ещё кружилась, а в глазах темнело. Так мы и двинулись к остановке, которая была всего минутах в пяти ходьбы.

Под навесом, где всегда кто-то сидел не только на скамейках, но и на чемоданах, на сей раз, было пусто. Лишь неподалёку ста-рый сгорбленный дворник ширкал асфальт остатками метлы.

«Автобус уже был?» - крикнули мы ему хором.«Опомнились! - проворчал старик. - Уж с полчаса, как ушёл»…Люся замолчала. В комнате стало очень тихо. «Заснули, что

ли? - подумала она. Но Людмила Алексеевна и Лана смотрели на неё во все гла-

за. Даже бабушка бросала быстрые взгляды из-под полуприкры-тых век.

- Как же вы выпутались из всей этой истории? - наконец спро-сила Людмила Алексеевна.

- Взяли у хозяйки деньги в долг под залог обручального коль-ца мужа - и в аэропорт. Слава Богу, на самолёт успели! Но кольцо ушло безвозвратно…

Все вздохнули.- А что ты думаешь обо всей этой истории с часами? - спро-

сила Лана.- Если бы не со мной случилось - сказала бы: сон. Но бывают

ли сны такими подробными? Я помню каждую деталь…- Сон-то был вещий, - отозвалась со своей кровати Людмила

Алексеевна. - Ведь три раза тебя предупредили: и так, и этак, а ты наяву всё равно потеряла и деньги, и билеты. Хотя… говорят же: чему быть - того не миновать!

- А мне кажется, в этой истории есть ещё один смысл, - Лана повернулась к Люсе, - ты ведь всё время старалась что-то изме-нить, а становилось всё хуже… Может, иногда надо положиться на судьбу?

- Вот здесь я с вами соглашусь, - Людмила Алексеевна при-поднялась на кровати, затем села. - Жизнь, она выбирает если уж не лучший вариант, то самый оптимальный. Есть у меня на этот

134

счёт одна история. Она не такая мистическая, как ваши, но, на мой взгляд, поучительная.

- Расскажите, расскажите, - оживилась Люся.- Хорошо. Произошла она со мной недавно. Вернее, история

ещё и не закончена. Всего год назад мы с мужем (кстати, его тоже зовут Анатолием) жили в коммуналке. Хорошая комната, двад-цать метров, светлая, с балконом. Из окна видно крейсер «Авро-ра», Неву, старинные здания центра. А выйдешь из дома, в конце улицы - Петропавловская крепость.

- Вы жили на Петроградке? - спросила Лана.- Да, на улице Куйбышева. Только у нас говорят не на Петро-

градке, а на Петроградской…- Как бы я хотела жить в Петербурге! - прошептала Люся.- Ещё будете! - загадочно улыбнулась Людмила Алексеевна.

- Ну так вот… на чём я остановилась? На коммуналке. Вообще-то она нас вполне устраивала: дом сталинский, крепкий, комната - уютная, обжитая. Кухня большая. Коридоры со стенными шкафа-ми - так что всё барахлишко там. Соседи - тихие, интеллигентные люди.

Но отдельная квартира! И тут как раз появились деньги. Мы быстро подали объявление о продаже своей комнаты. Подобрали в бюллетене недвижимости несколько вариантов и поехали смо-треть квартиры.

- А сколько комнат вы хотели? - спросила Люся, которую, ви-димо, чрезвычайно интересовал квартирный вопрос.

- Хотели! На сколько денег хватит! Хватало на двухкомнат-ную квартиру недалеко от центра. После первой же нашей поезд-ки по адресам нарисовались три варианта: две бэушных кварти-ры и одна в доме после капитального ремонта. Последняя была уж очень хороша! Но, к сожалению, даже если бы мы продали свою комнату по самой выгодной цене, нам всё равно не хватило бы на неё денег.

- А какая, какая она была? - снова спросила Люся.- Ну, квартира - супер! Представьте: холл метров четырнад-

цать, в котором прихожую вполне можно совместить с гости-ной. Комнаты: тринадцать и пятнадцать метров, десятиметровая квадратная кухня. Потолки - три сорок. И балкон - по длине всей квартиры. И всё это на седьмом этаже с видом на спортивный комплекс и парк, на территории которого стоят корпуса поли-технического университета, где я и работаю.

- Здорово! - восхитилась Лана. - Но неужели нельзя было най-

135

ти недостающую сумму? - Мы нашли деньги уже дня через три. Комнату нашу согла-

сился купить сосед по квартире и сразу же выплатил за нее всю стоимость. Мужу дали на работе кредит в счёт зарплаты на полго-да вперёд. И всё же покупать эту квартиру мы не стали.

- Почему? - удивилась Люся.- Рассудили, что вряд ли её потянем. Ведь там продавались

только стены. Всю отделку, пол, электрику, сантехнику пришлось бы делать и покупать самим. А на это, как мы прикинули, потребо-валось бы ещё не менее четверти от стоимости квартиры. Так что - отказались. Но у нас в запасе было ещё два варианта!

- Расскажите, расскажите о них подробнее, - снова попроси-ла Люся.

- Один был практически в центре, недалеко от Витебского вокзала. Сталинский дом, предпоследний четвёртый этаж. Квар-тира небольшая, но удобная и, хотя была коммунальной, оказа-лась не очень запущенной. Но если против предыдущего вари-анта возражала в основном я, боясь, что какое-то время придётся жить на бетонном полу без газа и воды, теперь упёрся Анатолий. Главным его аргументом была плохая экология. И хотя жильцы дома уверяли нас, что до их зелёного двора не долетает ни шум железной дороги, ни грязь и копоть от потока машин, несущихся вдоль Обводного канала, муж был непреклонен. И от этого вари-анта мы тоже отказались.

- И не жалко было? - спросила Лана.- В тот момент, конечно, жалко. Мне даже казалось, что муж

специально встал в позу, чтобы отомстить мне за то, что я отка-залась связываться с реконструированным полуфабрикатом. Но скоро, уже после того, как был подписан договор купли-продажи с хозяином третьей квартиры, я поинтересовалась судьбой тех двух. И оказалось, что первая была продана два раза (мы чуть не оказались третьими «собственниками»). А в другой - продалась только одна комната. За вторую же хозяйка заломила такую цену, что новые соседи вряд ли смогут её выкупить.

- Надо же! - удивилась Лана, - вот что-то ведь удерживало вас от покупки тех квартир. А сейчас всё в порядке?

- Погодите. История ещё не закончена. Хотя вы правы - с са-мого начала было что-то, что вело. Третья квартира нам тоже по-нравилась. Последний четвёртый этаж старинного дома, трёхме-тровые потолки, дубовый паркет на полу, просторный коридор, удобные комнаты. Особенно меня покорила кухня с двумя вы-

136

сокими окнами и выходом на небольшой балкончик. К тому же квартира была больше предыдущих и при этом самая дешёвая.

- Что же в ней было не так? - спросила Лана.- Она была, как принято сейчас говорить, «убитая». На пер-

вый взгляд, требовался не только ремонт, но и замена отопления, электрики, сантехники. Но всё это было вполне решаемо, и в ян-варе прошлого года мы подписали договор и внесли залог.

Квартира тогда находилась в процессе приватизации, но так как был всего один потенциальный собственник, к тому же мы проверили всю историю этой квартиры - всё было чисто, поэто-му мы потихоньку стали складывать вещи и строить планы. Пред-полагали уже через месяц оформить собственность, а в марте за-кончить ремонт и переехать.

Но казалось, будто кто-то нарочно тормозил процесс. При-ватизация затянулась до конца февраля. В марте наконец прошли нотариат. Оформление шло непонятно долго. Наш продавец в это время искал встречку. Нашёл в другом городе. Мы выдавали ему деньги частями - ровно столько, чтобы сначала он оплатил услу-ги риэлтора, дал аванс продавцу, потом купил квартиру, оформил её… Боялись, что он уйдёт в запой и всё застопорится.

В другом городе документы оформлялись ещё дольше, чем у нас. В результате квартира освободилась только в мае, когда со-сед, купивший нашу комнату, уже стал проявлять озабоченность: а собираемся ли мы вообще выезжать?

Но и в освободившейся квартире мы никак не могли начать ремонт. Купили стройматериалы, только отъехали от магазина - сломалась тележка. Пришлось из-за пары пакетов цемента нани-мать машину и за две минуты пути заплатить больше, чем стоил этот самый цемент. Толя договорился в домоуправлении с сан-техником, чтобы тот поменял трубы и установил ванну, раковину и унитаз. Дал ему денег на материалы и аванс за работу. Мастер исчез - перестал отвечать на звонки, а через неделю уволился из домоуправления.

Решили сначала поменять окна-двери. Вызвали представителя фирмы, которая устанавливает входные двери. Специалист сказал, что проём нестандартный и дверь придётся изготавливать специ-ально, что выйдет значительно дороже. Уплатив за вызов, который, кстати, рекламировался как бесплатный, мы от услуг этой фирмы отказались. Те же проблемы, связанные с нестандартностью, воз-никли и с окнами - их вообще никто не брался делать.

Так прошло недели две-три. Я уже давно взяла за правило: если

137

что-то не получается - не идти напролом, а сесть и подумать, в чём дело. Но здесь мы не понимали, что происходит, и нервничали. Когда же нанятые мной маляры вечером, в канун назначенного дня, начали работы, отказались по телефону, толком не объяснив причину, мы решили начать ремонт самостоятельно. Толя взялся за сантехнику, мне досталась побелка-покраска.

Шёл уже июнь, в университете началась сессия, не надо было ходить туда почти каждый день, и я потихоньку взялась за освое-ние азов малярного дела.

…В тот день я как раз заканчивала размывку потолка в боль-шой комнате, когда соседка принесла «Комсомолку» с напечатан-ным в ней списком домов под расселение. И в совершенном шоке я нашла в нём наш адрес…

- Невероятно! - удивилась Лана.- Да, вас вели почище, чем в моём сне, - добавила Люся.- Мне и самой не верится, что при всей нашей настырно-

сти удалось избежать огромных и бессмысленных трат. Ремонт мы потихоньку сделали сами. Правда, переехали лишь в августе. Но теперь уже обжились. И можем спокойно ждать расселения. Да хоть бы его и не было - нас вполне устраивает эта квартира! К тому же давно стало ясно, что тот глобальный ремонт, который мы затевали, совсем и не был нужен…

- Бабушка Мила, что это вы радио на ночь не выключили? - дверь открылась, и в палату вошла медсестра.

В комнате было тихо.«Кто же здесь разговаривал?» - удивлённо спросила она, пере-

водя взгляд со спящей старушки на пустые аккуратно заправлен-ные кровати.

Постояла ещё немного, прислушиваясь, и, выключив свет, вы-шла, тихонько закрыв за собой дверь.

Бабушка Мила открыла глаза. В палате всё так же было пусто. Уличный фонарь наполнял её чуть зеленоватым светом. Старушка повернула голову так, чтобы было видно все кровати. Она перево-дила взгляд с одной на другую, потом на третью, каждый раз кивая головой, словно здороваясь с кем-то невидимым.

«Ну вот и увиделись: Люсенька, Людмила, Людмила Алексе-евна. Всё у вас хорошо. Теперь уж можно…» - она не договорила. Только было видно, что глаза её смотрят в незашторенное окно, а губы улыбаются.

138

Старый домрассказНочью за стеной, в маленькой комнате, что-то упало. По зву-

ку - громоздкое, но нетяжёлое. Это меня и разбудило. Но больше никто не проснулся. Даже всегда чуткие кошки спали, тесно при-жавшись друг к другу у меня в ногах, поверх одеяла.

Я полежала, прислушиваясь, но вставать не стала, боясь по-тревожить кошек, которые сразу побежали бы на кухню, требуя, чтобы их накормили.

Утром, зайдя в соседнюю комнату, я увидела лежавшую на полу коробку из-под компьютера, которую мы уже давно собира-лись убрать со шкафа в кладовку, да всё руки не доходили.

- Коробка упала со шкафа, - сказала я, наливая мужу кофе.- Дуська постаралась? - спросил он, глядя на белую ангорскую

кошку, которая любила запрыгивать на коробку прямо с того са-мого компьютера, стоящего на письменном столе.

- Нет. Коробка упала ночью, когда Дуська спала рядом со мной.

Про флегматичную Аришку муж и спрашивать не стал - чёр-ная персидская кошка даже на стул запрыгивала не всегда с пер-вого раза, а тут - шкаф!

- Тогда вибрация. - Физики всегда находят объяснение не-объяснимым вещам.

В подтверждение словам мужа тоненько зазвенели стёкла в окнах, и стоящая на холодильнике лампа опасно двинулась к краю: мимо дома прошёл тяжёлый грузовик.

- Значит, вибрация, - согласилась я, вставая и отодвигая лампу от края. Но когда муж ушёл на работу, взяла стремянку и полезла на шкаф. На его пыльной поверхности был ясно виден чистый четырёхугольник, обозначивший место, где стояла коробка, - у самой стены. И никаких следов её движения к краю.

Я стёрла пыль, думая, что вибрация не заставила бы коробку «спрыгнуть» со шкафа. Это была иная, неведомая мне сила…

За вечерним чаем я поделилась своей мыслью с мужем.- Ну давай посмотрим на этот твой «нетронутый четырёх-

угольник», - сказал он, вставая из-за стола.- Да я уже всю пыль вытерла…Муж только пожал плечами, но было видно, что он считает

всё это моими фантазиями.…Ночью я долго не могла заснуть, прислушиваясь к звукам

дома. Изредка в ответ на грохот проезжающих мимо тяжёлых ма-

139

шин жалобно позвякивали оконные стёкла. Но и в промежутках не было абсолютно тихо - в комнате что-то потрескивало и по-скрипывало.

Эти звуки мне были знакомы - я слышала их, когда жила в новом доме. «Здание даёт усадку», - говорили строители. А потом приходили подмазывать трещины на стенах и потолке, подбели-вать, подкрашивать, переклеивать обои.

Но какая может быть «усадка», когда дому уже больше ста лет?…Утром, ещё не вставая с постели, я внимательно рассмотре-

ла потолок и стены. Трещинок не было видно, но обои в самом верху кое-где отогнули уголки и чуть разошлись.

- Обои в большой комнате отклеились, - сказала я мужу, за-ходя на кухню, где он уже заканчивал завтракать.

- Вот твой хвалёный «Мителлан»! - только и сказал он.Мог бы, конечно, предположить, что в комнатах стало слиш-

ком жарко и сухо - на улице +15, а отопление ещё не отключили. Помню - однажды уже было такое: у нас тогда даже обложки на книжках загнулись.

А ещё мог съехидничать: «Клеильщик такой!», намекая на то, что обои в квартире клеила я.

Но он сказал только про клей, потому что уже опаздывал на работу.

Как только муж ушёл, я, даже не позавтракав, а лишь выпив кофе, взяла клей ПВА, кисточку, стремянку и полезла подклеивать обои.

…Вечером, пока готовился ужин, муж пошёл посмотреть, где там отвалились обои. Но обнаружил, что всё в порядке. И хотя я сказала, что уже их подклеила, снова посмотрел на меня так, будто я опять что-то выдумала…

С этого дня я стала присматриваться и прислушиваться к дому. Я чувствовала, что с ним что-то происходит. Он жил какой-то своей жизнью, скрытой от моих глаз. Иногда, сидя с кошками в большой комнате в уголке дивана, я слышала какое-то движение в другой части квартиры - то будто что-то просыплется, то звякнет или грохнет. А выходя на звук, обнаруживала куски отвалившейся штукатурки на полу или новую трещину в стекле кухонной двери.

А иногда замечала, как та или другая кошка сидит напротив какой-нибудь стены, уставившись в одну точку, и только подёрги-вает ушами, словно прислушиваясь.

Я не сразу поняла, но потом вспомнила, что началось всё это ещё летом, когда мы узнали, что дом скоро будет расселён. Сразу задребезжали ослабленные стёкла, заскрипели полы. Тогда меня

140

это не удивило, потому что и окна, и паркет давно уже не ремон-тировались…

Но теперь я следила за всем, что происходит, очень внима-тельно. И каждым утром, проснувшись, или вечером, придя с ра-боты, замечала признаки того, что дом ветшает. С потолков тихо посыпалась побелка, на оконных рамах и подоконниках начала облупливаться краска. Пол теперь не просто скрипел, а выщёлки-вал дощечки, вторя шагам. И в конце концов в паркете появились большие прорехи.

Тогда я взяла клей и вернула дощечки на место. Потом пере-клеила обои - там, где они отошли или были ободраны кошками. Затем, вспомнив о дребезжащих стёклах, промазала их оконной замазкой. После этого мне захотелось покрасить рамы и подо-конник…

Как только у меня появлялось свободное время, я бралась за инструменты и боролась с вновь и вновь появляющимися следа-ми разрушения.

- Может, дом чувствует, что нас скоро выселят. Но ведь рас-селение - это ещё не снос. Кто станет ломать такой крепкий дом? Наверное, его отдадут колледжу, который находится в нашем дво-ре. Или сделают общежитием, или каким-нибудь офисным цен-тром, - я говорила всё это мужу, но обращалась к той силе, что раз-рушала наш дом.

- Конечно, вряд ли его снесут, - поддакнул муж, глядя в телеви-зор и пропустив мимо ушей слово «чувствует», которое я исполь-зовала по отношению к дому. Но после программы новостей он вернулся к незаконченному разговору:

- Дом всё равно расселят, и напрасно ты тратишься на этот никому не нужный ремонт. Побереги силы и средства для новой квартиры.

- Что ж теперь - жить в разрухе? - возразила я.Муж пожал плечами: делай, мол, как знаешь.Кошки тоже не одобряли моей деятельности. Они не люби-

ли закрытых дверей и всегда стремились в ту комнату, где что-то сохло и были разложены строительные материалы и рабочий ин-струмент. А забежав туда, опрокидывали банки с краской или с раз-бегу пытались запрыгнуть на свежевыкрашенный подоконник.

Я гоняла кошек, спорила с мужем. И только дом одобрял мои действия, перестав дребезжать стёклами, скрипеть полами и тре-щать отклеивающимися обоями. Он даже посветлел, сияя чисто вымытым, а кое-где и ошкуренным паркетом. И всем своим видом будто говорил: «Будем жить!».

141

142

Не помню точно в 1961-м или в 1962 годах в Ульяновский обком комсомола из ЦК ВЛКСМ поступила телеграмма, на бланке белым по красному: «Правительственная».

Текст её я помню: «Командируйте совещание молодых писа-телей и поэтов такого-то июля поэта Благова тчк Цекамол Пав-лов».

Первый секретарь обкома Кондратьев адресовал её секрета-рю по идеологии Шипунову, тот написал: «Азбукину. Отправьте, командировка обкома, Шипунов».

До даты выезда была ещё неделя, и я не торопился. Благов ра-ботал журналистом в «Ульяновском комсомольце», так что найти его не составляло труда. Прошло дня два. Звоню в редакцию. Нет в редакции Благова, нет и не был. Звоню после обеда - нет и не был. На третий день двинулся в редакцию сам. Хрусталёв, Романов-ский, Тамара Смирнова, Лида - все в один голос нет и не знаем, где он. Где-то пишет. Поэта пути неисповедимы!

В финхозсекторе выдали командировочные - всё, поэт, поез-жай в Москву.

Совещание широко освещалось по телевидению, радио, в прессе. Были общие заседания и семинары по литературным жанрам: по прозе, поэзии, драматургии. Кончилось совещание, жду Благова - нужно сдавать авансовый отчёт и утвердить рас-ходы. Закрыть командировку. Нет, поэт не торопился, видимо, всё ещё витал в облаках, в мирах поэзии. Когда Кузьмич, бухгалтер, спрашивал меня, когда придёт Благов, я отвечал: «Он, видимо, за-держался на Олимпе!» Кузьмич, видимо, далёк был от поэзии, он был реалист-финансист и мямлил: «Подождём!»

Наконец он сказал мне, что, если не будет авансового отчё-

Люди живут на планетах, поэты живут

в мирах…

рудольф аЗБуКин

Николай Благов (1931 - 1992)

143

та Благова, он из моей зарплаты сделает вычет. Это была уже не лирика, а проза. Я позвонил Ляле Ибрагимовне и попросил её на-править Николая в обком. Наутро он пришёл и сказал, что и ко-мандировочное удостоверение, и билеты, и квитанции об оплате гостиницы он потерял. Что было делать с этим растяпой? И тут вдруг приходит телеграмма из цекамола. Совещание пропаганди-стов и агитаторов в цека, а мне быть на этом совещании. У своего соседа по купе до Москвы взял билет, в Москве в гостинице по-просил «липовые» квитанции на имя Благова за услуги по «про-живанию», а на обратном пути - взял билет у нового попутчика.

В Ульяновске составил авансовый отчёт, нашёл по телефону Благова, поэт пришёл и расписался в авансовом отчёте. Я пошу-тил, сказал ему, что вот я нашёл его проездные документы. Шутки он не понял и даже не поинтересовался, где и как я нашёл эти бу-мажки. Да. Поэты живут в мирах!

Наше знакомство продолжалось долго. Помню, что по моей рекомендации в иститут «Волгониигипрозем» был принят и ра-ботал в почвенном отделе его сын Михаил. Нормальный, милый молодой человек, работал без замечаний.

С Лялей Ибрагимовной встречаюсь на литературных вечерах - и они всегда окрашены теплом и любовью к поэту.

* * *Собирая материалы о Николае Максимовиче Тулайкове при

содействии ректора Ульяновской сельскохозяйственной акаде-мии Бориса Ивановича Зотова, я побывал в Саратове, где в своё время трудился и погиб наш земляк-академик. Выбрал время и пришёл на берег Волги - вот она редакция журнала «Волга», буль-вар Космонавтов, 3. Познакомился с редактором журнала - Пано-вым.

Зашёл разговор о Благове. Я столько доброго и хорошего услышал о Благове, такие тёплые воспоминания о нём сохрани-лись в редакции руководимого им журнала, что я и сам уверился, сколь значим был этот поэт для, скажу высоким слогом, россий-ской словесности, литературы. Нам есть чем гордиться. Талант взращён у нас - на Волге.

* * *И уж коль речь зашла о Благове, невозможно умолчать и не

помянуть добрым словом ещё одного поэта, нашего современни-ка, работавшего вместе с Благовым в «Ульяновском комсомоль-це». Я говорю о Саше Бунине. Интеллигент, красавец, аккуратист,

144

талант, тончайший лирик, обязательный и отзывчивый - таким он мне запомнился и никогда не изгладится из моей памяти.

Хорошо помню его в летнем одеянии. Рубашка тщательно от-глажена, погончики, рукавки держат стрелки, кармашек украшен пуговкой, брючки - новьё, обувка - блеск.

Сколько я его ни приглашал приехать ко мне в гости - никогда не отказывал… Но и не приехал. Из «Ульяновского комсомольца» у меня раза два гостил Игорь Антонинович Хрусталёв да фотограф Гена Зиновьев. Разговорам не было конца, да и «разбавитель» бе-седы стоил недорого - 3 рубля 12 копеек штука.

Вернусь к Бунину. Не каждый поэт и не каждому собеседнику поведает о своих проблемах. Мне же как-то раз Саша рассказал, что испытывает трудности материального порядка. И в это время он получил письмо из Саратова, из редакции журнала «Волга», с упрёком, что, мол, ты, Бунин, не шлёшь нам стихи, мы ждём, на-деемся, присылай, напечатаем.

Журнал же был дебитором Бунина, Саша печатался много раз и ни разу не получал гонорар.

Он сел и написал ответ:

Мне не пишется, не читается,И нарушен душевный уют,Мне во многих местах причитается,Но нигде ничего не дают!

Отослал. Вскоре получил гонорар, причём за всё сразу, и творческое содружество поэта с издательством возобновилось.

И по сию пору, встречаясь с теми, кто знал милого Сашу, убеждаюсь, что все вспоминают его с любовью и теплом.

145

Людмила ДЯГиЛЕва

И он вернулся, словно день весенний...

В городской библиотеке № 8 состоялся вечер памяти Александра Семеновича Бунина

Можно помнить человека поодиночке, а можно - вместе, до-полняя и порой перебивая друг друга. В последние дни ушедшего 2011 года в городской библиотеке № 8 состоялась встреча, посвя-щенная ульяновскому поэту и первому руководителю литобъеди-нения «Надежда» Александру Семеновичу Бунину. Ему исполни-лось бы 80 лет.

На встречу пришли те, кто в 70-80-е занимался в литобъе-динении. Дочь А.С. Бунина - Любовь Александровна Сапченко - представила презентацию «Памяти Александра Семеновича Бу-нина», на экране одна за другой сменялись фотографии. Участ-ники встречи с большим удовольствием «пересмотрели» семей-ный альбом Буниных, увидели, каким был Александр Семенович в детстве, подростком, молодым человеком. Он родился в городе Константиновка Донецкой области. Окончив Литературный ин-ститут, приехал в Ульяновск, работал в «Ульяновской правде». Он - автор четырех сборников стихов. Его главное детище - литера-турное объединение «Надежда».

Была показана еще одна видеопрезентация «Я возвращался, словно день весенний...». В нее вошли фотографии из альбомов «надеждинцев»: заседание в 217-й аудитории Дворца культуры профсоюзов, выступление в парке им. Я.М. Свердлова, на сцене

А.С. Бунин ведет занятие в литобъединении «Надежда». Фото конца 70-х гг.

146

Дворца культуры профсоюзов, отдельные фотографии: Елена Яговкина, Анатолий Минаров, Юрий Соколов, Александр Гайсин, Александр Щербаков, Андрей Пчелкин, Александр Андрюхин, На-талья Родина, Валентина Шерстнева, Евгений Теняков, Александр Кукушкин, Александр Лайков, Любовь Рассошных, Ирина Арлам-чук, Иван Казаев, Николай Жаданов, Вероника Ясницкая, Елена Кувшинникова, Елена Маркова, Александра Кузнецова...

По отдельным эпизодам и фразам воссоздавалась атмосфера того - надеждинского, для многих - бунинского - времени.

Виктор Малахов отметил внимательное, сродни отцовскому, отношение к каждому «надеждинцу»: «Когда я пришел в литобъе-динение, я не знал, какие мои стихи хорошие, какие - плохие. Вкус мой был не развит. Все это я приобрел благодаря Александру Се-меновичу. Как-то он посоветовал мне записаться еще и в литобъ- единение «Парус», который вел Евгений Мельников, он сказал, что у Евгения Зиновьевича есть чему поучиться. Это же удивительный поступок».

Елена Маркова (Шишкина) вспомнила, что Александр Семе-нович отстаивал каждую публикацию. Благодаря ему многие из надеждинцев смогли напечататься не только в газетах, но и в та-ких сборниках, как «День волжской поэзии», «Братний перегук».

Александр Лайков прочитал свои стихи памяти поэта.Елена Кувшинникова считает, что встреча с Александром Се-

меновичем была своеобразной душевной прививкой, которая не-обходима каждому из нас в юности:

«Чтобы иметь способность тепло и по-доброму относиться к людям, нужно, чтобы вначале тебя полюбили, тебя поддержали, в тебя поверили. Сколько лет прошло, а я помню его отношение ко мне и стараюсь так же относиться к молодым поэтам. Я по себе знаю, как важно, чтобы тебя не оттолкнули. Для меня Александр Семенович - человек с большой буквы. В сердце моем благодар-ность за встречу с Учителем».

Вспомнились встречи в парке им. Я.М. Свердлова, где выступа-ли начинающие поэты, поездки в Языково, оформление стенгазет к праздникам. Известно, что Александр Семенович приезжал на занятия на час раньше. К этому времени он приглашал кого-либо из литобъединения. Садились в пустой аудитории - и начинался урок. Вспомнились и последние встречи. Александр Семенович в тщательно отглаженном костюме, в неизменно начищенной обу-ви... Кто-то из нас знает, что он болен, что ему трудно поднимать-ся по лестнице, кто-то - не догадывается. Он объявляет о том, что у кого-то опубликован очерк, у кого-то стихи. Он сам радуется этим публикациям…

147

Любовь Александровна Сапченко читает нам свое стихотво-рение:

Возможности без меры ты счастьем не зови,Проси у Бога веры, надежды и любви. Когда идешь к пределу, твори молитву вновь:«Подай мне, Боже, веру, надежду и любовь».Полуночные сферы. Сентябрь уносит дни, Приходит время веры, надежды и любви.Было незабываемое время нашей «Надежды»… Но ведь надеж-

да - это то, что остается с нами. Всегда.

* * *Я знаю: не услышишь никогдаТы этих слов, но всё тебе - до слова!Разлуки ветер обрывает сноваПротянутые к сердцу провода.Раскрыта Волга.Полая водаОбломки льдин проносит невесомо.Как ни кричи я С правого -Туда,На левый берег, -Он не слышит зова.

А разве вы не звали, не любили,Не верили когда-то в чудеса?..

* * *Любовь моя, ты помни обо мне:Зимой, когда снега белеют,Весной, когда трава зазеленеет,

алексанр Бунин(1931- 1982 )

По старой памяти

148

И летом красным,И когда желтеет,Крадется снова осень в тишине.

Любовь моя, не забывай меня.Я знаю - все уходит понемногу:Нет даже в солнце прежнего огня…Но все равно - спеши мне на подмогу:Мне без тебя на свете не прожить!Будь каждый день хотя бы миг со мною:Плещи волной, чтоб мне хотелось плыть,Будь мне попутным ветром и веслом,Вторым моим дыханьем и крылом…

* * *По старой памятиПроникну сквозь ограду,Где листья пожелтевшиеПо садуКружатся в легком танцеДо упаду.По старой памятиПриду без опозданьяТуда,Где назначали мы свиданьяЕще тогда -В начале мирозданья.Тогда апрель был, помню,И едваЗазеленела первая трава,Проклюнулась на тополях листва,Та, что теперьКружится, ниспадая…Стою,Страницы прошлого листая,И вижу:Ты от солнца золотая,Летишь навстречу мне,Как прежде, молодая,По старой памятиПроникнув сквозь ограду…

149

150

С Любовью Михайловной Боровиковой я познакомилась в Москве, в гостеприимном доме поэта Зинаиды Александровны Миркиной. Продолжением этого знакомства стала встреча с книгой Любови Боровиковой «Белая корзинка» (М., 2011). Это удивительный сборник эссе, размышлений над любимыми книга-ми… Захотелось поделиться таким открытием не только с бли-жайшими друзьями, но и с «широким кругом читателей», с теми, для кого медленное чтение само по себе является ценностью и радостью. В предисловии Зинаида Миркина пишет: «Настоящий читатель дает жить книге. И Любовь Боровикова - такой чи-татель: дорогая ей книга живет в ней такой полной жизнью, о которой можно только мечтать. Она становится сопричаст-ной любимой книге, и эта сопричастность, эта любовь продол-жают жизнь книги и рождают отклик, который и сам стано-вится замечательным, талантливым произведением. Всё это следствие переполнения сердца, акт благодарности и любви».

Любовь Боровикова поясняет замысел книги так: «Я не ста-вила перед собой какой-то задачи. Мне хотелось только побыть с теми, чьи имена… звучат для меня музыкой и бесконечно много значат»… Одно из таких имен - родное для симбирян имя Сергея Тимофеевича Аксакова.

Елена КУВШИННИКОВА

Любовь БоровиКова, г. Москва

Сон в летнее утроДела, долги, обязанности, обещания… Не справляюсь, не тяну,

увязаю, проваливаюсь. И в одну из минут, когда, кажется, распла-та уже началась, кто-то, чья-то невидимая рука подносит к лицу - близко, к самым зрачкам - картинку. На ней зеленый зыбкий свет лета. Кричит оттуда, из глубины, кукушка. Женщина берет ребен-ка на руки, несет под столетний вяз, и он засыпает там, в прохла-де, в полной тишине, под звучное, однозвучное, никем никогда не сосчитанное «ку-ку»… Откуда это? Может быть, «Земляничная поляна»? Нет, вряд ли. И снова голос кукушки - камертон, вызы-вающий из мути забот музыку жизни, полную смысла и покоя. И я вспоминаю, откуда. Сразу же, как под гипнозом, нахожу иголку в стоге сена - задвинутое во тьму книжных рядов издание когда-то благородного темно-синего цвета. И сразу открывается нужная страница - с вязом, кукушкой, задремавшим мальчиком и той, чьи руки подарили ему сон в летнее утро.

151

«Доктора и все окружающие давно осудили меня на смерть… Страданий моей матери описать невозможно, но надежда спа-сти свое дитя никогда ее не оставляла…. Заметив, что дорога мне как будто полезна, мать ездила со мной беспрестанно: то в подгородные деревушки своих братьев, то к знакомым помещи-кам. Один раз сделали мы большое путешествие не знаю куда… Дорогой, рано поутру, почувствовал я себя так дурно, так я осла-бел, что принуждены были остановиться; вынесли меня из ка-реты, постлали постель в высокой траве лесной поляны, в тени дерев, и положили почти безжизненного. Я всё видел и понимал, что около меня делали. Слышал, как плакал отец и утешал от-чаянную мать… всё слышал и видел явственно и не мог сказать ни одного слова, не мог пошевелиться - и вдруг точно проснулся... Лес, тень, цветы, ароматный воздух мне так понравились, что я упросил не трогать меня с места. Так и простояли мы тут до вечера. Лошадей выпрягли и пустили на траву близехонько от меня, и мне это было приятно. Где-то нашли родниковую воду; я слышал, как толковали об этом; развели огонь, приготовили ку-шанье, обедали, и все отдыхали. Даже мать моя спала долго. Я не спал, но чувствовал необыкновенную бодрость и какое-то вну-треннее удовольствие и спокойствие, или, вернее сказать, я не понимал, что чувствовал, но мне было хорошо».

Да, это Аксаков, классика, которую не обойти. И я, конечно, не обошла - когда-то, давно, прочитала хрестоматийные «Детские годы Багрова-внука» и благополучно забыла об этой милой книж-ке. А теперь она, как пузырек воздуха, оторвалась от материка, на-мытого всем прочитанным за жизнь и забытым, прошла сквозь всю эту слежавшуюся массу, всю эту толщу невостребованности, и поднялась наверх. Как, почему живой брильянтик проник в со-знание, причем точно в срок, в самую нужную минуту?

Не знаю, на это только память может ответить. Каким-то своим, неведомым мне законам следуя, она взяла и воспроизве-ла историю одного спасения, настолько полного, настолько под-линного, что история эта выпала из области словесности (как пушкинское «на волю птичку выпускаю») и вошла в мой душев-ный обиход, о чем я и подумать не могла.

Тогда, отложив все неотложные дела, я сделала одно неваж-ное, никому не обещанное, никому, кроме меня, не нужное - пере-читала (в сущности, прочитала заново) «Багрова-внука…»

А прочитав, в который раз убедилась: к настоящей книге нельзя привыкнуть, ее нельзя прочитать раз и навсегда - в отли-

152

чие от книг одноразового пользования, даже лучших из них, вро-де «Имени розы», обязанных своим существованием умственной гимнастике или умственному чревоугодию с его страстью к моде-лям и лабиринтам.

Мастерить головоломки, изобретать, комбинировать ситуа-ции - такое для Аксакова немыслимо, потому что абсолютно бес-смысленно. Его Багровы (хворый мальчик, его отец, мать, окру-жение) выпадают из любой конструкции: их нельзя менять ме-стами, удлинять, укорачивать. Это свои собственные люди, люди собственного смысла, собственной вины и воли, и разница между ними и людьми-пазлами все равно что разница между живой пло-тью и анатомическими препаратами. Видимо, поэтому история Сережи Багрова, как когда-то история Руфи или Иосифа с братья-ми, и стала хрестоматийной, то есть одной из тех, благодаря кото-рым сердечная мышца превращается в человеческое сердце.

Я читала «Багрова-внука…» с таким чувством, будто знала и любила эту книгу всегда - и книгу, и ее автора. Эта живая, прозрач-ная, чистосердечная проза, словно не написанная, а рассказанная, бросала свет и на мою жизнь, на жизнь моей семьи, особенно на ее затемнённые места, которые так явно начинали яснеть и пони-маться теперь, по мере вживания в аксаковскую сагу.

Но разве не то же самое можно сказать о любой другой хоро-шей книге, где есть семья, детство, - что она написана и для тебя? Я вспоминала Ромена Гари, его «Прощание на рассвете» - потрясаю-щий панегирик материнской любви, которая и с того света сра-щивает переломы сыновней судьбы. Вспоминала «Другие берега», восхищенную любовь Набокова-мальчика к его красавице матери. Вспоминала далеко не сказочный «Город Солнца» Туве Янссон, одна из героинь которой безостановочно, как автомат, сочиняет письма сыну, спасаясь ими от сумасшедшей тоски по нему.

Но в истории семьи Багровых было что-то, с чем я не сталки-валась. Был страшно внимательный, долгий взгляд на время, назы-ваемое детством. Было совершенно нежитейское измерение его, иное освещение, без малейшей примеси розового с голубым.

У Аксакова раннее, младенческое детство - земля до начала времен, глухие, едва-едва овеянные жизнью дни. Наверное, это о них сказал Анненский «в детстве тоньше жизни нить», но нить жизни Сережи Багрова даже тонкой не назовешь - она полупри-зрачна, ее почти нет:

«Иногда я лежал в забытьи, в каком-то странном состоя-нии между сном и обмороком; пульс почти переставал биться,

153

дыхание было так слабо, что прикладывали зеркало к губам». И тогда за него, инстинктивно, по наитию, начинала дышать мать. Она «наполняла мои легкие своим дыханием - и я после глубокого вдоха начинал дышать сильнее, как будто пробуждался к жиз-ни… начинал говорить и даже поправлялся на некоторое время».

В одном из рассказов Виктории Токаревой мать упрашива-ет тяжелобольную дочь: «Развяжи мне руки!» Софью Николаевну тоже упрашивают «положить дитя под образа и дать ангельской душеньке выйти из тела». Но с тем же успехом можно было по-советовать ей ослепнуть и оглохнуть. Завязанные, развязанные руки - какое это имеет отношение к тому, чем живет ее сердце: ежедневному ожогу нежности, горя, надежды? Любовь сделала эту женщину неуязвимой, она, как нестинарки, танцующие на неостывших пепелищах, привыкла ходить по углям.

В один осенний полдень появившись на свет, Сережа Багров заставил мать десятки раз проходить через родовые муки. И она принимала их снова и снова, не жалуясь, не ища сочувствия, до тех пор, пока сын не научился дышать правильно. Когда же это случилось (хотя вот уж где ничего от случая, случайности), маль-чика ждал еще один подарок, вернее дар - может быть, равный дару жизни: мать подарила ему детство.

Что это за подарок, знает только тот, кому он достался. Ниче-го не знает об этом ребенок, ставший побочным продуктом от-ношений между полами. Не знает и дитя семи мамок, хоть ком-пьютерных, хоть человеческих. Двери в детство - тугие, тяжелые двери. Вряд ли многим они под силу, потому что открыть их - зна-чит впустить ребенка в детство без всяких условий, чтобы он там обжился, был как у себя дома, чтобы ему было там хорошо. Чтобы никто не торопил его очистить помещение, не тащил во взрос-лость. Чтобы не знал он ни страха, ни стыда за свою блаженность-бесполезность. Чтобы вокруг как праздника ждали минуты, когда зашевелится в коконе младенчества бабочка-душа и начнет из-влекать, вытягивать из него свои крылышки (а срок всегда неиз-вестен). Чтобы спокойно, не помяв и не изранив, могла она их расправить. Чтобы упаси Господи не стерся, не осыпался их узор: самое тонкое, самое подлинное в человеке - его личность.

Думала ли Софья Николаевна о таких вещах? Вряд ли: ведь у нее не было в запасе еще одной, отдельной от сына жизни. Сере-жа не мог без нее, и она была рядом. Когда его крошечные легкие опадали, она наполняла их «магнетическим излиянием собствен-ного дыхания». Когда он засыпал, она бодрствовала над ним и

154

однажды стала свидетелем чуда, которое никогда не повторяется дважды: внезапно проснувшись, младенец открыл глаза, увидел мать, и губы его, как от плача покривившись, сложились вдруг в улыбку - настоящую, узнающую, от которой что-то странное слу-чается с сердцем.

Софья Николаевна видела чувства сына так же ясно, как пред-меты вокруг: бутылочку с лекарством или диванную вышивку, и потому она знала в лицо все его страхи и фобии. Она знала, что жизнь для ее сына, обычная, обыденная жизнь, - что-то вроде па-рада планет, одна огромней и бесформенней другой. И потому, не снимая с себя обязанностей сиделки, мать стала для сына по-водырем. Она словно обводила чертой пространство, куда можно ступать, и сын делал следующий шаг, после чего оглядывался и смотрел по сторонам. А смотрел он как мало кто смотрит, разве только больные или выздоравливающие, и потому видел много, много больше, чем мать предполагала.

Словно промытыми в бесчисленных хворях глазами вбирал Сережа Багров ненастное начало весны, и роскошь молодого лета, и черно-белые офорты зимних дней. И с той же ненасытной, не-детской зоркостью видел он жизнь людей вокруг. Видел горе отца после смерти бабушки, видел злобу отцовских сестер, и светлей-шую прелесть ума и кротости старушки Мертваго, и склонность к жестокости у главного друга и опоры их семьи, Прасковьи Ива-новны Куролесовой. Видел Сережа и то, чего лучше бы ему не видеть: грустную тайну «неравенства» душевной «природы» двух самых близких людей, отца и матери.

Кажется, Честертон заметил, что есть чуткость, опасная для душевного здоровья. По отношению к Сереже Багрову это верно на сто процентов. Все, что он видел и слышал, было для него или потрясением, или испытанием. Всё могло обернуться бедой и кончиться катастрофой, как едва не кончилось ею прощание с де-душкой, или первая разлука с матерью, или даже такой пустяк, как стояние в углу. Его наказали за отказ просить прощения у взрос-лого дурака, дразнившего его, и вдруг, к ужасу глупца, Сережа по-терял сознание, после чего свалился в жару и бреду.

Как бы выбрался этот фарфоровый мальчик из своего нады-шанного, намоленного детства - большой вопрос. Но было одно событие, которое обезвреживало и обеззараживало все остальные, и, главное, происходило оно постоянно, изо дня в день. Этим собы-тием была его дружба с матерью. Что мать и сын без памяти люби-ли друг друга - конечно, но связывало их нечто большее любви.

155

«Постоянное присутствие матери сливается с каждым моим воспоминанием. Ее образ неразрывно соединяется с моим существованием, и потому он мало выдается в отрывочных картинах первого времени моего детства».

Но вот и мать, в числе прочих домашних, попадает в поле зре-ния подрастающего мальчика, он впервые видит ее со стороны.

«Припомнив всё слышанное мною… я составил себе довольно ясное понятие о свойствах людей, с которыми она жила. Можно себе представить, каким высшим существом являлась мне моя мать! Я начинал смотреть на нее с благоговением, гордился ею и любил с каждым днем более».

Далеко не всякая любовь спасает, не на всякую можно опе-реться. Сережа очень любил отца, но мягкий, добродушный Алексей Степанович не был ему опорой: метафизические корни мира, добро, зло, были для него пустым звуком. А для Софьи Ни-колаевны, прошедшей в детстве через реальное зверство (ее ма-чеха была убийцей), тоска по человечности, человеческий голод были смыслом жизни, были сутью ее собственной натуры. Рядом с матерью Сережа дышал не только блаженно-теплым воздухом любви, но и неподогретым, по-зимнему чистым воздухом чело-вечности.

Невозможно представить, чтобы Софья Николаевна могла высмеять кого-то, оболгать, унизить. Тем более невозможно, что-бы она оборвала сына, крикнула на него, просто отмахнулась от нескончаемых детских «почему». Для ее собранной, сосредото-ченной любви-дружбы не было мелочей или глупостей. Сережа мог сказать ей всё на свете и спросить о чем угодно.

«Я заметил, что мать говорила… резко, несмотря на то, что бабушка и тетушка говорили с ней почтительно и даже робко. Я сказал ей: «Маменька, вы чем-то недовольны, вы всё сердитесь». Она отвечала: «Я не сержусь, мой друг, но огорчаюсь…»

Можно ли полнее ответить на «неотвечаемый» вопрос? Мать поделилась с Сережей своей печалью и тем самым ответила на главное недоумение и главную тревогу сына: не бойся, никакая печаль не заслонит тебя, ты со мной по-прежнему. И Сережа, по-лучив свою порцию счастья, ушел успокоенный. Только это «мой друг» и имело для него значение.

В сущности, «Детские годы Багрова-внука» и есть череда до-казательств и свидетельств абсолютного, непреложного, как сол-нечный свет, доверия двух любящих душ. Самым сильным звеном в этой цепи представляется мне глава «Багрово зимой».

156

Умирает дедушка, нужно ехать прощаться. Сережа в ужасе: «Да как же мы поедем, ведь мы с сестрицей маленькие, мы замерзнем». На самом деле не стужа пугает его, а встреча с тем, «о чем я и поду-мать боялся». И вот они едут, дни и ночи, в лютый мороз (один из возчиков замертво падает с облучка), навстречу неотвратимому - тому, от чего даже мать не избавит, и с каждым перегоном неот-вратимое надвигается, делается ближе.

Чтобы понять, чего стоила фарфоровому мальчику поездка в зимнее Багрово, нужно самому читать эти страницы. Если то, как они написаны, их жуткая, завораживающая достоверность не есть магический реализм, значит, такого на свете не существует.

Глава кончается похоронами и отъездом из Багрова. И только потом, много позже, понимаешь, о чем она, что в действительно-сти в ней случилось (помимо того, чего так боялся шестилетний Сережа). А случились великие, важные вещи из тех, что бросают свет далеко вперед, прорастают во все последующие годы. Мать знала то, чего не мог знать ее маленький сын, - что у жизни есть глубина и правда, и даются они только такими, сердцевинными вещами, и держат в жизни по-настоящему только они. И потому она не отвела от своего сверхранимого, прозрачного на просвет мальчика испытания смертью: вопреки страху за сына выполнила последнюю волю умирающего. Дед благословил внука, внук опла-кал деда, правда и милость встретились и обняли друг друга1.

«Я чувствовал сильное волнение, но уже не от страха, а от темного понимания важности события, жалости к бедному де-душке и грусти, что я его никогда не увижу… Стоя на стуле и смо-тря в окошко, я плакал от глубины души, исполненной искренней любви и умиления… На одно мгновение мне захотелось даже еще раз увидеть его и поцеловать исхудалую его руку».

Так еще раз, который по счету, мать спасла сына1.И снова зеленый свет лета, кукушка, медленный, шелковый

шелест листвы, мальчик под деревом, мать, вымаливающая его, сбывшаяся молитва… Я пишу эти строки, потому что и до меня не-понятным, невероятным образом, через годы, дошла правда это-го спасения. Дошла - и простила, как, думаю, бывает со всеми, кто нуждается в прощении, ищет и просит его.

1 Спасла не только для него и для себя - спасла для русской речи, для «Алень-кого цветочка».

157

Любовь БоровиКова

Время надежды вернется* * *

Кончится время тревог,Время надежды вернется.Тот, кто очнуться не мог,В солнечном свете проснется.Та, что любила, давноСамой любимою стала.Настежь слепое окно!Время тоски миновало.Бьется, не зная вины,Тесное сердце печали.Для небывалой весныОсвобождаются дали.

Сказка В.В. ЛИЛИЕНФЕЛьДУ

Там холмы голубые заречныеИ коричневой пашни молчаниеНад лиловою лентой реки.

Там шиповник как зарево розовый,Там зеленое чистое золотоВетви дуба горит на заре.

Там ночами молчанье проточноеГоворит с тишиной родниковою.Там простившее сердце цветет.

Вспоминаю Бабушке Зине

Не твою доброту, которойДо сих пор не найду названья -Так бесшумна была, беззвучна,Я полжизни ищу ей слово.

158

Не твою красоту - как в детстве,Я о ней ничего не знаю.Ты прекрасна была, как утромСвежий, солнечный свет, прекрасна.

Но теперь довелось мне вспомнитьНе твоей красоты прохладу,Не твоей доброты твердыню - Вспоминаю твое терпенье.

* * *Уже далекие лесаПод чистым небом темно-синим,А утром белая роса,Сверкающий на солнце иней.

К полудню не палящий зной,Как иногда перед Покровом,Благоухающий покойВ полдневном небе родниковом.

Прогретая сияньем даль,Усталость, умиротвореньеИ острая до слез печаль,Почти что боль - благодаренья.

Бабочка Ирине КОСОУРОВОй

«Бывают злые дни, но жизнь не злая», -сказала мне сегодня одна святаяи так легко и ласково поглядела,что на плечо ей бабочка вдруг слетела.Лимонно-золотая и голубая -Наверное, секунду назад из рая…

«Да, злые дни бывают, но жизнь - не злая».

159

160

Татьяна Карпова

Успейте к душе обернутьсяЖизни путь

Тропы запутаны вьюгами -Путь свой ты не прогляди!Если душа не испугана -Значит, есть свет впереди.Значит, из зимнего коконаВырвется вешний листок.Значит, не коршуны - соколыПеснь понесут на восток.Труден путь, но под одеждоюСердце упрямо стучит.Верой, любовью, надеждоюВ час трудный душу лечи.Хлеб отдай слабому, нищему -Сыт будешь, знаю, потом,И сквозь метели отыщется,Встретит теплом тебя дом,Встретит любовь необманная, Чтобы согреть и понять.А за метелью туманноюПуть звёздный будет сиять.

«Аленький цветочек» Век ХХI… Жизнь меняет маски,И нас кружит её водоворот.Но добрая аксаковская сказкаНам дорога и в памяти живёт.

Цветёт волшебный аленький цветочек,Мир украшая нежностью своей.И, раздвигая тьму бездонной ночи,Для нас звучит волшебная свирель.

Весну красну опять сменяет лето.Зовёт в дорогу снова нас мечта…

161

Но помним мы: дороже самоцветовВсё так же остаётся доброта.

* * *Господи, что же Ты молчишь -Не ругаешь, на нас не кричишь?Нас бы розгами отпороть…Только молча глядит Господь:Знает каждого он грехи.Самому себе - не солги…

Успейте к душе обернутьсяКоварные демоны вьются,Не зная святого угла.Успейте к душе обернуться -К тому, что она сберегла.И в мире, где всё так непрочно,Где рвётся и кровная нить,Бывает душа непорочной -Сумейте её сохранить.Зло ворон судьбы станет каркать,Что вам не сносить головы.Но есть уголок в Зазеркалье,В котором прозреете вы:Оттуда глядит ваша совесть -Она за собой вас звала.Лишь вам ту дописывать повесть,Что начата вами была.Спасители-ангелы вьются,И это не странные сны.Успейте к душе обернуться,Как к зеркалу, что у стены.Ему вы не дайте разбиться,Ведь в нём - отражение вас.В его глубине сохранитсяСияние чистое глаз.Сомненья, как демоны, вьются,Не зная святого угла.Успейте к душе обернуться -Она вас от бед берегла.

162

Памяти Анатолия Чеснокова

« Я кровный брат деревьев, звёзд, ветров…» «…Из будущего - светлая река…»

Анатолий ЧЕСНОКОВ

Живое приласкавшая рука…Всё трепетное соткано душою…Из будущего светлая рекаТебя звала, наверно, за собою.

Ты помогал цветам всем расцветать:Так нежно прикасался к ним дыханьем,Как к милому младенцу только мать,Пленённая его очарованьем.

Ты кланялся и долам, и холмамПод самым синим, русским небосводом.И тайны доверял ты деревамНаедине с любимою природой.

Душа не иссякала никогда -В ней родники стозвонные звучали.И вешних вод студёная водаНесла твои бессонные печали.

Привык из дома в дом ты кочевать,Нисколько не боялся непогоды.Ты не стелил пуховую кровать -«Свободней» становился год от года…

Я пью стихов твоих чистейший свет -Им подставляю душу, словно чашу.Жил просто человек, а есть - Поэт.На всю Россию-матушку звучащий.

163

164

Светлана маТЛина

Памятник Ивану Гончарову* * *

Замела метель, заколобродила.Засыпает памятник снежок.Волга и обрыв, Симбирск и родина -Гончаровской прозы тут исток.

Вновь пришедшим - блеск его и слово.Открывать им чудо предстоит.Памятник Ивану ГончаровуКак в сиянье средь берез стоит.

Обломовский диванОбломовский диван -Как русское проклятье.Мы пьем веков туманВ обломовском халате.

Сон выше правды - так!Судьбы утихли всхлипы.Спит у реки рыбак,Забыв про сети с рыбой.

Истлели в прах цариИ близью стали дали.Не русский ль дух - смотри! -Клубится в глуби спален?

А что ни говори,Обломов - гениален.

В океанеИ холера на судне, и рев урагана.Полкоманды вконец извела дурнота.Позавидуешь впрямь Гончарову Ивану:Пишет письма, сигара торчит изо рта.

165

Камни Индии в мыслях и чары Китая,И матросик Фаддеев, денщик заводной,Только портить - учить его - прелесть какая:Подошел и речет: «Барин, рожу умой!»

Океан освежит, словно Волга в окошко,Грянет миг, чтобы в небо запасть головой.Очи - в звезды, и звезды в очах, как пороша:Южный Крест над тобой! Южный Крест над тобой!

После царского мига, того ль кругосвета,Выйдет ночью на палубу… снасти скрипят…Одинокий, растерянный, наспех одетый:«Мы скитальцы с тобою, братишка фрегат!»

Век лететь по волнам бы, валиться на волныДа шуметь парусам, будто ветру в лесу:Получай! Вот моряцкая грубая воля!Дождь леднящей крупчаткой сечет по лицу!

Гончаровская беседкаГончаровская беседка.Ветра синего порыв.Птицы свищут с каждой ветки.В яркой зелени обрыв.

Облака плывут над ВолгойПышной розовой грядой.Чайки кружатся высокоНад взволнованной водой.

Склоны в колдовской сирени,Горицветов огоньки.Здравствуй, волжский день весенний,В звонких радостях реки!

Раскрываю том заветный:Зовы юности в крови.Гончаровская беседка!Слезы первые любви!

166

Плеск ликующего света.В сердце Русь навек одна!…Гончаровская беседка.Волга. Родина. Весна.

Ночь на ВолгеО, ночь на воле!Глядятся ивыВ рдяное полеРеки ленивой.

Пресветлой ночью,Как в легком дыме,Сияют очиПрироды дивной.

Зарылась лодкаВ песок зеленый.Ветвей высокихНад водью - звоны.

Как блещут воды!И до рассвета -Неспешный говор:За жизнь беседа.

На воле синей,А не на тризне.Мы душу вынем -Отдать отчизне.

В приволжской зыбкеРосла весна:Труды Языкова,Карамзина.

И очарован,Шумит обрыв,О Гончарове,Чуть загрустив.

167

Татьяна аЛиСЕвич

С именем ГончароваЦентральной городской библиотеке имя И.А. Гончарова было

присвоено в 2001 году. Присвоение имени И.А.Гончарова было, несомненно, для би-

блиотеки благотворным фактом. Не в том смысле, что она стала получать различные преференции. Нет, этого не случилось. Важ-нее другое - деятельность её приобрела новую смысловую окра-ску, заиграла разными гранями, расширила кругозор, в конце концов - сплотило коллектив вокруг общей идеи.

Личность великого романиста, его книги, несущие потайные философские и психологические смыслы, его изумительные по ясности и лёгкости слога тексты - вот тот стержень, вокруг кото-рого стала выстраиваться работа библиотеки.

Непросто найти эффективный и «свой» путь в работе с твор-ческим наследием писателя. Не проникнувшись тем духовным богатством, что оставил И.А. Гончаров, это сделать невозможно.

Конечно, ряд формальных «мероприятий» всегда можно «провести». Но это не то, что было бы достойно памяти нашего земляка, навсегда запечатлевшего родной город «С» в истории мировой литературы. Писателя, которого при жизни называли классиком.

Прекрасно, что в нашем городе есть уникальный музей И.А.Гончарова да ещё с замечательными специалистами - зна-токами жизни писателя. Важно и то, что это чуткие отзывчивые женщины, ни разу не отказавшие библиотеке в необходимой ей помощи. О таких партнёрах в работе можно только мечтать!

Вообще, нужно отметить, что имя Гончарова - как тот золо-той ключик, что открывал заветную дверцу. Только в нашем слу-чае этот «ключик» открывает сердца. Сердца людей, к которым библиотека обращается с предложением о сотрудничестве. Прак-тически это весь цвет творческой и интеллектуальной части на-ших горожан.

В фойе библиотеки стоит бюст И.А. Гончарова, выполненный ульяновским скульптором А.И. Клюевым. Рядом - юбилейный ка-лендарь И.А. Гончарова - подарок Государственного Ульяновско-го областного архива и издателей этого уникального альбома-путеводителя по жизни писателя Ульяновского издательства «Корпорация технологий продвижения». И с теми, и с другими у библиотеки постоянный контакт.

168

В Гончаровской гостиной библиотеки, стилизованной под старину, висят картины - работы ульяновского художника Бори-са Николаевича Склярука. Это и портрет писателя, и изображение знаменитого фрегата «Паллада», на котором он совершил круго-светное путешествие, и дома, где родился И.А. Гончаров, на улице, носящей ныне его имя.

Кстати, интерьер гостиной - это результат творческого про-екта библиотеки. Как победитель проекта библиотека получила определённую сумму денег на оборудование мемориальной ком-наты.

Особо нужно сказать о работниках образовательных учреж-дений: высшей школы, общеобразовательных, а также творче-ских школ искусств г. Ульяновска. Без сотрудничества с ними би-блиотеке было бы непросто реализовывать свои идеи, связанные с продвижением творчества писателя в молодёжную среду.

Преподаватели литературы, школьные библиотекари города и области - это «универсальные» партнёры. Говоря о творчестве И.А. Гончарова, библиотека говорит с ними «на одном языке». Взаимопонимание в данном случае - та необходимая искра, что высекает огонь… желания читать Гончарова, учиться понимать его, рассказывать о нём новым читательским поколениям. Так, родилась в библиотеке идея проведения спецкурса «Иван Алек-сандрович Гончаров: время, личность, творчество». Ульяновский ИПК ПРО с энтузиазмом поддержал инициативу библиотеки. Ко-нечно, это всегда заслуга конкретных понимающих людей. В дан-ном случае - заведующей УМК, доцента кафедры филологическо-го образования, кандидата исторических наук Нины Аркадьевны Барсуковой.

Уже не первый год, ежемесячно в Центральной городской библиотеке им. И.А. Гончарова собирается группа людей, можно сказать, «открывающих» заново для себя творчество писателя. А такие прозрения много значат в работе педагога. На занятиях спецкурса библиотека предоставляет возможность и встречи с ульяновскими современными писателями и поэтами, актёрами, а также - непременно - научными сотрудниками музея И.А. Гонча-рова. Но и сами сотрудники не только организаторы спецкурса, но и разработчики методик работы с тем или иным произведе-нием И.А. Гончарова, визуального представления его произведе-ний. Библиотека - не мемориальный музей, не театр с их всё же чётко определёнными специфическими направлениями в рабо-те. У библиотеки свой и довольно сложный инструментарий. По-

169

нять творческий замысел писателя и незамутненно - донести до читателей. Оценить талант и доступно раскрыть его тем, кто ещё и не прикасался к страницам романов И.А.Гончарова. Главное - пробудить желание открыть ту или иную книгу великого земляка, удивиться и восхититься ею. В этом и есть тайна библиотечной работы.

Поводов для обращения к наследию Гончарова много. Конеч-но, это юбилейные даты. Таких юбилеев, как нынешнее 200-летие со дня рождения И.А. Гончарова, ждать приходится долго. Но вот юбилеи его книг отмечаются обязательно. Юбилей «Фрегата «Пал-лада» сопровождался творческим конкурсом - марафоном уча-щихся ДХШ, ДШИ г. Ульяновска. А встречи учащихся с библиотеч-ными работниками подогревали интерес к творчеству писателя, желание выразить себя через восприятие книги Гончарова. Мно-гие впервые узнавали о выдающемся «географическом романе». И библиотека помогла сделать такое читательское и литературное открытие. А ещё - подвигнуть на собственное творчество.

В 2011 году уже традиционно эта совместная работа библио-теки, ДШИ и ДХШ продолжилась.

Художественный конкурс «Мир Гончарова в творчестве мо-лодых» стал одним из первых в библиотеке в рамках подготовки к 200-летнему юбилею писателя. Около 70 работ было представ-лено на конкурс. Уже подведены итоги, уже в праздничной обста-новке названы все участники, каждый отмечен за особенность своей работы, определены победители. Сейчас готовится альбом-каталог работ участников юбилейного конкурса. А главное - Гон-чаров вошёл в сознание молодых людей.

Творческие конкурсы, вовлекающие самые различные кате-гории горожан (и по возрасту, и по социальному статусу и т.д.) в процесс творческого осмысления личности И.А. Гончарова, его романов, героев его книг, зарекомендовали себя как активные и действенные формы работы. Городской фотоконкурс «Круглый год с Иваном Гончаровым» - тому пример. На карте нашего го-рода много мест гончаровского присутствия. И каждый человек видит и ощущает их по-своему. А в разные времена года они и вы-глядят по-разному.

Но не только возможность проявить свои творческие спе-цифические способности привлекает горожан к участию в этом конкурсе. Гончаров становится неким символом их жизни, и эти фотоработы - свидетельства духовной связи поколений. Музей симбирской фотографии уже планирует по окончании конкурса

170

выставить эти работы у себя в музее, предполагается и передвиж-ная выставка на различных артобъектах города.

Постигать текст писателя интересно, вживаясь в образ того или иного героя его романов. Поэтому для старшеклассников города есть свой конкурс - творческий фестиваль «Литератур-ный бал героев Гончарова». А для старшеклассников различных городов России проводится заочная олимпиада «Талант его ясен и гармоничен», где с помощью современных технологий все же-лающие могут приобщиться к участию в юбилейных конкурсных работах и проявить свою эрудицию, знание творчества классика отечественной литературы.

«Листая страницы прошлого» - таков цикл встреч с учащи-мися общеобразовательных школ города творческих людей, за-нимающихся изучением жизни И.А. Гончарова. Это огромный интеллектуальный ресурс для молодёжи. В нашем городе - увле-чённые люди, которым есть что рассказать молодым поколениям читателей. Встречи прошли с известным краеведом Ж.А. Трофи-мовым, исследователем Г.Ф. Челноковым, писательницей, лауреа-том литературной премии им. И.А. Гончарова 2011года - О.Г. Шей-пак. Библиотека стала той творческой площадкой распростране-ния творчества И.А.Гончарова, которая объединяет усилия в этом направлении самых разных людей и организаций.

Ежегодные Гончаровские сезоны, приуроченные к дню рож-дения писателя, широко и празднично проходящие в Виннов-ской роще, - эффективный формат общения с многочисленными посетителями народного гулянья. Библиотека им. И.А.Гончарова - непременный и активный участник этих сезонов.

Передвижные библиотечные выставки с книгами И.А. Гонча-рова и о самом писателе всегда привлекают внимание горожан. Это повод вспомнить о великом земляке, проверить свою эруди-цию, полистать книги в необычных условиях - парковой аллее, у знаменитой беседки в Винновской роще. Такая традиция участия библиотеки в городских акциях, фестивалях, несомненно, спо-собствует и просветительству, и привлечению внимания к лич-ности И.А. Гончарова.

С 2006 года - с момента основания премии И.А. Гончарова - библиотека активно способствует встречам читателей с лауреата-ми литературной премии. В Гончаровской гостиной библиотеки побывали и учёные-гончарововеды, и писатели - продолжатели гончаровских традиций. Встречи за «круглым столом» всегда от-личает творческая, доброжелательная, заинтересованная атмо-

171

сфера, которую создают работники библиотеки. В книге почётных гостей Центральной городской библиотеки им. И.А. Гончарова отметились и профессора Московского и Санкт-Петербургского университетов - В.А. Недзвецкий, В.И. Мельник, московские писа-тели Ю. Лощиц, В. Крупин, М. Попов, Н. Дорошенко, Е. Шишкин и другие.

О книгах лауреатов премии им. И.А. Гончарова, об их встре-чах с читателями регулярно рассказывается в литературных радиопередачах на ГТРК «Волга», еженедельном библиотечном эфире «Гончаровская читальня», которую подготавливают и про-водят сотрудники ЦГБ имени И.А. Гончарова. «Наш Гончаров» - так называется цикл передач, приуроченный к 200-летию со дня рождения писателя.

Регулярно обновляются экспозиции в самой библиотеке, по-свящённые творчеству И.А. Гончарова. Они не только представ-ляют гончаровский фонд для читателей библиотеки, но и служат основой для разнообразной массовой работы. «Гончаровоград», «Иван Гончаров: симбирские страницы», «Его талант ясен и гар-моничен» и другие ставят целью раскрыть тему «Симбирск - твор-ческая родина Гончарова», показать на конкретных примерах ро-манной эпопеи писателя симбирский след их образов, пейзажей, мотивов.

Книжный, цитатный, иллюстрированный ряд выставок вы-полняет свою интерактивную задачу. Кроме того, эти выставки берутся за основу оформления собственных аналогичных школь-ными и городскими библиотеками Ульяновска.

Работа с творчеством И.А. Гончарова приносит настоящее удовлетворение. Его книги, которые год от года не только не стареют, но раскрывают новые глубокие смыслы человеческого бытия, вызывают интерес молодых читателей. Их жизненность, современность привлекают крупных деятелей искусства, лите-ратуроведов. Задача библиотекарей - суметь собрать воедино и сделать достоянием многих достижения гончарововедения, от-крывать для себя и для читателей, конечно, потайные тропинки в глубину гончаровских романов. Трудно сказать, какими видел пи-сатель «своих» читателей и надеялся ли на то, что его будут читать спустя многие десятилетия. Но то, что он благодарно отзывается на внимание к нему, вдохновляет на читательский труд, это несо-мненно.

172

Прививка от равнодушияВ Центральной городской библиотеке им. И.А. Гончарова со-

стоялась встреча писателя Ольги Шейпак, автора романа «Фёдор Абломов», с юными читателями, старшеклассниками многопро-фильного лицея № 11.

Ольга Георгиевна рассказала о замысле романа, о сюжете и героях. Главный герой - Федор - живет в современном Ульянов-ске. Пережив личную катастрофу, он мучительно ищет свой путь, духовную опору…

Ольга Шейпак обратилась к молодым слушателям с такими словами: «Мне хотелось поднять в этой книге проблемы, которые меня мучают, на которые я сама ищу ответы. А вы так молоды и легки - за плечами нет груза прожитых лет, груза потерь и разо-чарований. Я не забыла свою молодость, знаю, как легко и весело смеяться, даже без причины, как манит вперед будущее. Можно было бы и слукавить в романе, придумать задорную концовку. Однако цель писателя - не развлечь, тем более не запугать жиз-нью. Нет! Я хотела сказать читателю, что на пути каждого челове-ка встретится много испытаний, которые надо пройти с честью, выстоять, сделаться лучше, чтобы душа засверкала прекрасными гранями. Поверьте: жизнь - это непрекращающийся экзамен на аттестат духовной зрелости. Один человек выдерживает этот эк-замен и перед ним открываются небесные врата, другой человек проваливает экзамен и проваливается в ад. Недаром в русских народных сказках герои проходят через огонь, воду и медные трубы. Через первое и второе испытания, как бы они опасны ни

Ольга Шейпак на встрече с читателями.

173

были, пройти легче. А вот медные трубы - самое коварное испыта-ние. Это власть и деньги. Мой герой благодаря папе уже в юности вынужден был пройти через «медные трубы». И сколько бед наво-рочал! Я не пугаю, а предостерегаю. У каждого из вас будут в жиз-ни большая любовь и разлука, приобретения и потери, радость и боль, но знайте: жизнь прекрасна в любых ее проявлениях. Что может быть лучше света белого! Надо верить…»

Разговор шел и о Гончарове (в ткань романа органично впле-таются авторские обращения к духовному опыту великого пи-сателя). О. Шейпак размышляла о личности и творчестве Ивана Гончарова, о том, как мы должны хранить память о знаменитом земляке, о том, что предстоит празднование 200-летнего юбилея со дня рождения писателя.

Литературное наследие Ивана Гончарова очень современно, потому что отвечает духовным запросам нового поколения чи-тателей. И в романе Ольги Шейпак эта мысль проходит красной нитью.

Ольга Шейпак поблагодарила за внимание к своей книге, ска-зала, что она как автор очень хотела бы, чтобы те, кто прочел ро-ман «Федор Абломов», получили прививку от равнодушия и еще больше полюбили этот мир.

Роман вызвал отклик у молодых читателей, ребята передали в библиотеку свои отзывы

Процитируем некоторые из них.Кристина чувинова, 10-й класс:«Мне стало занятно, что ульяновская писательница, очень

любившая творчество И.А. Гончарова, взяла такое необычное на-звание романа «Фёдор Абломов». Перед чтением книги я осно-вательно подготовилась: я углубилась сначала в гончаровского «Обломова»…Читая роман Ольги Шейпак, я уже с первой главы поняла, что это точно что-то новое…Роман отнюдь не детский, тя-желый для чтения, он требует повышенного к себе внимания, но я думаю, он стоит того. Много мыслей приходило по ходу чтения, но главная из них была о главном герое Федоре: чего он добился? Что он нашел, отправляясь в горы или за Андреем-иконописцем по святым местам? Опыт сердца - вот что получает главный ге-рой!»

Светлана оЛиСова, 10-й класс:«Книга ульяновской писательницы О.Г. Шейпак оказалась для

меня непростой и во многом удивительной. Не так уж часто мы, живущие сегодня в родном городе писателя-классика, обращаем-

174

ся мысленно к нему за советом. А вот автор книги «Федор Абло-мов» поступила мудро - взяла И.А. Гончарова в свои собеседники, поверяет ему свои сомнения, размышления. И у Гончарова всегда находится верное слово.

Эта перекличка имен, событий, героев мне понравилась. Мы, сегодняшние, - другие, но и многое в нас - от тех, кто жил когда-то в старинном Симбирске. Мы тоже совершаем поступки, выбирая между добром и злом, между суетой и созерцанием.

Автор не развлекает своих читателей, а наоборот, заставляет над многим задуматься, размышляет о важных вещах - и о смысле жизни, и о судьбе страны, и кем быть, и каким быть сегодня каж-дому из нас.

Написана очень нужная книга, спасибо автору и сотрудни-кам библиотеки, что посоветовали ее прочесть. Ведь встреча с книгой - это как встреча с человеком, который может изменить твою жизнь».

В своем отзыве о романе девятиклассница Полина Борисо-ва пишет:

«Роман «Фёдор Абломов» Ольги Шейпак охватил сразу две эпохи: времена И.А. Гончарова и события современного мира. Это очень интересная задумка…

Высказывания в романе, которые мне понравились:«Вот так же тает жизнь - медленно, таинственно и сладко, сти-

рая очертания лиц и судеб. Но душа-то остается, а значит, остает-ся все, что дорого сердцу».

«Чем больше размышляешь, как изменить жизнь к лучшему, тем невыносимей она становится».

«И в судьбе, если присмотреться, можно найти такую лазейку-дырочку, откуда виден светлый путь».

«Так ведь и земная жизнь - движение по заданному кругу, тя-готение к опоре. И эта опора - душа».

Размышляя над этими высказываниями, юная читательница пишет:

«К сожалению, тайну жизни многие узнают только в конце. А ведь и правда, как часто мы тратим время зря и осознаем это слиш-ком поздно. Мы должны жить настоящим, творить добро, прика-саться своей душой к Богу через молитвы, сострадать людям, и тог-да вы найдете «лазейку-дырочку», откуда виден светлый путь».

В завершение хочется добавить, если у юных читателей про-читанная книга вызывает такие чувства и мысли, значит, душа автора, писателя трудилась не зря. И в молодом поколении есть способность слышать и размышлять, есть, наперекор всему, тяга к добру и свету.

175

176

анатолий николаевич мараСов родился 13.06. 1947 в с. Ундоры Ульяновской области.

Кандидат биологических наук, член Союза писателей России. Один из организаторов ежегодных научных чтений, посвящен-ных памяти великого биолога и ученого-энциклопедиста А.А. Лю-бищева (Любищевских чтений). Принимал активное участие в издании и популяризации творческого наследия А.А. Любищева. Автор книг по философии Природы и Человека. К наиболее из-вестным его произведениям, написанным в жанре оригиналь-ной философской художественной и научной прозы, относятся следующие книги: «Катехизис», «Природа», «И звук, и свет», «Ара-бески», «Бытие», «Сочинения о природе», «Сознание», «Фразы» и «Этюды к описанию сознания».

В преддверии юбилея Анатолия Марасова публикуем ста-тью о его новой книге «Сочинения о природе». Желаем Анатолию Николаевичу добра, творческих сил и вдохновения!

александр Тихонов, доктор философских наук, про-фессор кафедры философии и культурологии Ульяновского госу-дарственного педагогического университета им. И.Н. Ульянова.

В прозе - поэзия, в поэзии - философия…

В литературной жизни нашего города произошло интересное событие - выход в свет очередной книги Анатолия Николаевича Марасова «Сочинения о природе». Эта книга является логиче-ским продолжением и синтезом прежних работ автора, таких как «Катехизис», «Природа», «Арабески», «И звук, и свет», а также его статей и докладов на традиционных научных конференциях - Любищевских чтениях, проводимых ежегодно в Ульяновском государственном педагогическом университете.

В структурном отношении книга построена как совокуп-ность слабо связанных между собою отдельных эссе: «Родина», «Природа», «Жизнь и смерть», «Времена года», «Границы жизни», «Память», «Узнавание», «Сновидения» и множества других. Как литературная форма эссе обладает целым рядом достоинств, позволяющих автору свободно сочетать наглядно-образные и вербально-логические компоненты, ярко и подчас парадоксаль-но выражать свои идеи и переживания, органически сочетать в едином тексте и смысле обыденное и возвышенное, прозу и по-эзию, науку и философию. Само слово «эссе», как известно, поза-

177

имствовано из французского языка, в котором оно одновременно выражает два понятия - опыт и набросок. В качестве наглядного образа эссе можно выразить в виде крылатых мыслей, плывущих по идеальному небосклону многоцветных облаков смысла и т.п. Однако следует обратить внимание и на латинские коннотации термина «эссе», которые достаточно явно указывают на связь это-го слова с понятиями существования (знаменитое «эссе эст пер-ципи» Джорджа Беркли) и сущности (эссенция и квинтэссенция). Поэтому в эссе можно выразить не только «набросок опыта» и острейшие переживания отдельных мгновений жизни автора, но и выявить в афористическом и метафорическом виде фундамен-тальные законы мира в целом, уникальность человеческой жиз-ни, глубину наших внезапных прозрений.

Книга, представляющая собой совокупность эссе как отдель-ных «смыслообразных квантов» информации, не только позволя-ет сосредоточить внимание читателя на кратких фрагментах тек-ста, но и неизбежно требует хотя бы и минимального, но все же некоторого повторения идей, образов, метафор и т.п. Однако эти повторы пронизаны едиными смысловыми векторами, ориенти-рующими сознание читателя на адекватное постижение общего замысла книги. А.Н. Марасов в аннотации к своей книге четко и ясно выражает эти смысловые векторы и общий замысел произ-ведения. Свою работу он рассматривает как «проект феномено-логических основ фрактальности Бытия». При этом «в качестве фракталов предлагаются небесный принцип строения внутрен-него мира и планетарная модель феномена «Я».

Теория фракталов, как известно, была выдвинута рядом ученых в последней четверти ХХ века. Понятие «фрактал» было введено в науку американским математиком Б. Мандельбротом в 1975 году. Этот неологизм построен на основе латинского по-нятия fractus, означающего дробность, частичность какого-либо объекта.

Понятие «фрактал» широко используется в современной науке для обозначения обширного класса естественных и искус-ственных топологических форм, главной особенностью которых является самоподобная иерархически организованная структура. Фрактальный объект состоит из совокупности копий самого себя. Так, широко применяемой иллюстрацией фрактального объекта является папоротник, повторяющий свою основную форму от отдельных листочков до ветвей и растения в целом. В определен-ном смысле капля воды может рассматриваться в качестве фрак-тала любой лужи, озера, моря и океана.

178

В современном фрактальном анализе как бы воскресают философские идеи античных мыслителей Анаксагора, Гераклита и выдающихся представителей милетской школы - Фалеса, Анаксимена и Анаксимандра. Об этой преемственности пишет сам автор в разделе книги «Милетские постулаты», в ряде таких эссе, как «Начала», «Свет», «Мера», и других. Вступая через века и народы в прямой диалог со знаменитым диалектиком Гераклитом о статусе огня в мироздании, о его разрушительной и созидатель-ной силе, А.Н. Марасов пишет: «Огонь сжигает все, что произвела и производит природа, и огонь поддерживает самое прекрасное и уязвимое, что также вышло из природы - жизнь. А теперь человек, защищаясь от огня и сохраняя его, видит в огне источник любого движения, видит символ огромной обобщающей силы» (стр.17).

Оригинальность книги А.Н. Марасова в том, что автор, при-меняя фрактальный подход к осмыслению частей и форм бытия, показывает не только пронизанность мира в целом отдельными сущностными силами (такими как огонь, взрыв, свет, звук и т.п.), но и рассматривает эти силы в качестве универсальных симво-лов, с помощью которых человек способен охватить, осмыслить, духовно освоить действительность. В символизации, казалось бы, привычных понятий и смыслов, вещей и процессов и заключается один из секретов поэтического восприятия мира. Именно в этом переходе от фракталов и фрагментов к универсальной символике и поэтико-философскому осмыслению мира и человека и состоит, по нашему мнению, своеобразие творческой манеры автора, глу-бина и неожиданность многих мыслей. Двуединая сущность фрак-талов и символов, органический сплав науки и поэзии позволяет автору выявлять взаимосвязность и целостность бытия на всех его структурных уровнях - природных, социальных, духовных. И «это Целое, - по словам А.Н. Марасова, - вдруг обнаруживает красоту - поэзию; обнаруживается гармония звуков, ритмов, смыслов».

Известно, что одним из первых авторов, обративших вни-мание на раскол единой культуры и на растущие противоречия между гуманитарной и естественно-научной сферами, был ан-глийский писатель и ученый Ч.П. Сноу. В своей книге «Две куль-туры» он уоказывал на опасность утраты целостного осмысления мира человеком, на антигуманные тенденции техногенной циви-лизации, на процессы отчуждения человека от природы и духов-ной культуры. Произведение А.Н. Марасова в этом контексте мож-но оценить как попытку синтеза «двух культур», как плодотвор-ный диалог естественно-научного и гуманитарного мышления, как взаимодействие левополушарного - вербально-логического и

179

правополушарного - интуитивно-образного типов сознания. Обретение целостности восприятия и осмысления реально-

сти базируется, по всей видимости, не только на изначально при-сущей человеку жажде гармонии, но и на способности синтеза различных способов освоения мира, на особого рода духовной «кентавристике» (термин Д. Данина). В античности образ и ми-фологема кентавра выражали идею целостности природных и человеческих сил и способностей. Знаменитый кентавр Хирон был наделен божественной мудростью и являлся учителем и воспитателем многих известных героев - Тесея, Ясона и других. «Кентавристика» как синтез различных форм и методов духовно-го освоения мира действительно способна давать новый образ бытия, многомерную картину реальности.

Всю книгу «Сочинения о природе» можно разобрать на от-дельные цитаты, иллюстрирующие эту многомерность мировос-приятия автора. Так, он пишет: «...музыка обнажила спрятанные в тебе нити, цепочки связанных когда-то мгновений, и нитей таких, прекрасно распускающихся, развертывающихся сейчас, звучащих, - не счесть: суть твоя, наша суть в своеобразном аналоге «третич-ной и четверичной… структуры ДНК», где с каждым уровнем свер-тывания информации последняя пронзается все новыми и новы-ми связями, объединяющими… самые отдаленные структуры». В этой фразе объединены научная информация и художественный образ, фракталы и символы, проза, поэзия и философия.

Главное достижение книги А.Н. Марасова не столько выраже-ние многомерности и параметричности существующих реалий, сколько обретение целостности в одновременном чувственном, душевном и духовном освоении мира, в пронзительном и одно-моментном постижении бытия. Такой синтетический способ ми-ровосприятия преодолевает недостатки и одномерность тради-ционных форм и методов познания. Известно, что чувственный образ отражает, как правило, лишь внешние свойства и признаки предмета. Символизм при всей его поэтичности и способности к глубинным прозрениям часто отрывает сознание от реальности и уводит человека в мир иллюзий. О. Мандельштам с изрядной до-лей иронии писал о символизме: «Роза кивает на девушку, девушка кивает на розу, и никто не хочет быть самим собой». Абстрактно-логическое познание, лишенное эмоций и конкретности, вызы-вает у многих людей отвращение и скуку. И только «живое слово», насыщенное мыслями и чувствами, направленное к уму и сердцу читателей, способно вызвать подлинный интерес, вступить в диа-лог с душевными и духовными глубинами человеческого «Я».

180

Слову, языку, речи как выражению смысла в книге А.Н. Марасова уделяется самое пристальное внимание. «Слово, - пишет он, - связь; крепче всего на свете Слово: связывает века и тысячелетия, непредставимые расстояния, незнакомых людей… Слово создает нас, то есть осознаем мы себя посредством Слова, целостно осознаем… Слово - сознательная связь,.. за которую в от-вете мы».

«Живое» и многомерное слово, характерное в целом для творчества А.Н. Марасова, позволяет ему не только органически соединить прозу и поэзию, науку и философию, но и связать в единые смыслы современность и Вечность, мимолетные мгно-вения и тысячелетия. Актуализация вечных проблем позволила автору, в частности, дать интересный и содержательный анализ «музыки разрушения личности», показать, что «музыка - нерв об-щественной обстановки; ее репертуар, стиль отражают и форми-руют моду - выражают время» и что ее ориентация на «запросы физиологии и патологии» могут привести к «общему упрощению человека, даже одичанию».

Красной нитью через все тексты и контексты «Сочинения о природе» проходит фундаментальное и сверхрациональное от-ношение автора к миру - и это отношение есть удивление перед тайнами жизни и выражение в слове благоговения перед бытием. «Слово - удивление перед внешним миром, - пишет автор, - ответ ему, потребность в связи друг с другом, удивление и ответ друг перед другом».

Давным-давно в античной Греции «старик» Аристотель - ве-ликий мыслитель и родоначальник множества наук в своей зна-менитой «Метафизике» писал: «...и теперь, и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивля-лись тому, что непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например, о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной».

Глубокая, интересная, оригинальная по форме и содержа-нию книга А.Н. Марасова призывает нас не столько «остановить-ся и оглянуться», сколько «оглядеться и удивиться», пройти путь, указанный еще Аристотелем, - от удивления к философствова-нию. Проза повседневного мировосприятия, поэзия удивления и очарования жизнью, научные знания о процессах и структурах и, наконец, целостное философское осмысление бытия - всё это представлено в изложенных текстах и невысказанных контек-стах уважаемого Анатолия Николаевича.

181

182

В атмосфере сотворчества.Дом литераторов. Хроника событий

В конце 2011 года в Ульяновске был создан региональный Дом литераторов. Он располагается во всем известном и доступ-ном месте - литературном музее «Дом Языковых». Подобное ме-стонахождение - не случайно. Дом литераторов - это союз улья-новских писателей, литераторов, библиотечных работников и работников литературных музеев Ульяновской области.

Этот гостеприимный Дом организует литературные вечера, творческие дискуссии, встречи с писателями и литераторами, выставки книг-новинок, экскурсии по экспозиции литературно-го музея. Дом литераторов открыт и для проведения профессио-нальных, «несалонных» встреч, рабочих совещаний, семинаров и мастер-классов с одарённой молодёжью, участниками лите-ратурных клубов и объединений муниципальных образований Ульяновской области.

Дом литераторов своей работой стремится создать позитив-ную атмосферу сотворчества, единства всех литературных сил края.

183

За столь короткий срок своей «жизни» в Доме литераторов состоялось уже большое количество мероприятий, литератур-ных вечеров, презентаций книг, которые привлекли ульяновскую общественность и гостей нашего города.

9 ноября 2011года в Голубой гостиной литературного му-зея «Дом Языковых» прошла встреча областных государственных учреждений культуры с генеральным директором Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы имени М.И. Рудомино Екатериной Гениевой и генеральным директо-ром Некоммерческого фонда «Пушкинская библиотека» Марией Веденяпиной. Тема встречи - определение совместной книго-издательской работы в рамках подготовки к 200-летию со дня рождения И.А. Гончарова.

На встрече была обсуждена программа и разработан план со-трудничества с музеями и библиотеками в области книгоиздания и выставочной деятельности. В 2012 году в рамках проекта «Боль-шое чтение» планируется издание книг на двух языках, посвящен-ных жизни и творчеству И.А. Гончарова:

«Неизвестный Гончаров» (неизданные архивные мате-•риалы о Гончарове по материалам РГАЛИ, ИРЛИ);

издание биографии И.А. Гончарова Анри Труайя с пре-•зентацией книги в Ульяновске, с приездом на торжества дочери Анри Труайя - Мишель;

издание альбомов «Гончаров и Симбирск», «Гончаров и •Санкт-Петербург», «Гончаров и Москва».

* * *10 ноября 2011 года в Голубой гостиной литературного

музея «Дом Языковых» состоялся творческий вечер поэтов-юбиляров 2011 года: Татьяны Эйхман и Виктора Малахова.

Вечер прошёл в очень тёплой, дружеской обстановке - в кру-гу друзей-поэтов, музыкантов, педагогов и творческой молодё-жи. Юбиляров поздравили заместитель директора департамента массовых коммуникаций Ульяновской области Вера Викторовна Матвеева, председатель правления регионального отделения Со-юза писателей Ольга Георгиевна Шейпак, руководитель Ульянов-ского отделения Союза профессиональных литераторов Лилит Николаевна Козлова, мама всеми любимой ушедшей поэтессы Елены Токарчук Любовь Константиновна Токарчук, а также дру-гие участники вечера.

184

Своё выступление Татьяна Эйхман посвятила памяти мате-ри, которой именно в этот день исполнилось бы 80 лет. Тронули слушателей и стихи, адресованные деду-фронтовику и всем ве-теранам страшной войны. Артистичная, эмоциональная Татьяна Эйхман на одном дыхании прочла несколько циклов стихов, за-вороживших публику.

С неожиданной стороны открылась слушателям поэтическая душа Виктора Малахова. Поэт хорошо известен литературному Ульяновску, его творческий путь начинался в популярном в со-ветское время литобъединении «Надежда», где Виктор приобрёл и опыт, и друзей-поэтов. Но недаром большая дата всегда стано-вится главной оценкой деятельности: в свой юбилей Виктор Лео-нидович ещё раз доказал, что его духовный и поэтический рост никогда не прекращался.

Незабываемым, пожалуй, самым ярким подарком юбилярам-поэтам стало выступление Сергея Лямина. Музыкант и компози-тор, Сергей исполнил несколько песен на стихи ульяновских по-этов. А в заключение вечера Николай Марянин прочёл шуточные поэтические поздравления в адрес Татьяны Эйхман и Виктора Малахова.

В Голубой гостиной Дома литераторов.

фот

о С

. Ойк

ина

185

* * *3 февраля 2012 года Дом литераторов пригласил на

литературно-музыкальный вечер Владимира Артамонова и участников литературно-поэтического клуба «ПОЭТЕХ» «Ритмы и образы «ПОЭТЕХа».

Литературно-поэтический клуб «ПОЭТЕХ» создан при кафе-дре «Филология, издательское дело и редактирование» Ульянов-ского государственного технического университета в 2008 году. Руководитель клуба, его духовный и творческий лидер - Влади-мир Николаевич Артамонов, профессор кафедры «Филология, издательское дело и редактирование», доктор филологических наук по специальности «Русский язык».

Члены клуба в основном студенты гуманитарного факульте-та, будущие издатели и редакторы, лингвисты, специалисты по связям с общественностью. Они собираются, чтобы поделиться друг с другом плодами своего творчества, развить литературный талант, научиться писать и редактировать стихи. В 2009 году вы-шел первый сборник участников «ПОЭТЕХа» и их друзей. Совсем скоро должен выйти второй выпуск альманаха. «ПОЭТЕХ» имеет свой форум.

За плечами В.Н. Артамонова - Ульяновский государственный педагогический университет им. И.Н. Ульянова, который он окон-чил в 1996 г. Работал учителем русского языка и литературы, за-тем - на кафедре русского языка УлГПУ. Двенадцать лет преподаёт в Ульяновском государственном техническом университете. Со слов В.Н. Артамонова, «…писать песни начал практически сразу, как только выучил несколько аккордов на шестиструнной гитаре. Было это после 8-го класса. Сейчас в моём багаже более 400 песен (в основном на собственные стихи); 3 литературно-музыкальных композиции (я их называю бард-операми): «Снежная короле-ва», «Маленький принц» и «Ночь большого прилива» по повести Владислава Крапивина; цикл песен на стихи Марии Семёновой к роману «Волкодав». О своих литературных и музыкальных пред-почтениях Владимир Артамонов говорит: «Они были в юности. Обожал музыку The Beatles, ABBA, Queen, Юрия Антонова, Кон-стантина Никольского. Из бардов - Александра Суханова, Доль-ского, Розенбаума; разумеется, Окуджаву». Владимир Артамонов - меломан со стажем. Интересы в музыкальном мире весьма раз-носторонни: классика и рок, джаз и бардовская песня. В 2005 году В.Н. Артамонов выпустил в издательстве «Венец» сборник стихов «Сказки гадкого утёнка».

186

На вечере Владимир Артамонов выступил с сольной програм-мой, в которой прозвучали лирические песни, написанные в раз-ное время, а также песни из сборников «Сказки гадкого утёнка», «ПОЭТЕХ» и новые песни автора. Его песни романтичны, в них - любовь и грусть соседствуют с искренней радостью миросозер-цания, добрым юмором, в них живут герои лучших книг нашего детства, его песни посвящены близким и любимым людям. В ве-чере приняли участие ульяновские писатели и поэты, музыканты, преподаватели вузов, коллеги и друзья Владимира Артамонова.

* * *10 февраля 2012 года Россия отмечала 175-летие со дня

гибели великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. В этот день общественность Ульяновска вновь собра-лась в литературном музее «Дом Языковых» почтить память поэта. У бюста А.С. Пушкина, установленного при входе в музей, тради-ционно в этот день проходит митинг, на котором звучат пушкин-ские строки, а наши поэты читают стихи, посвященные Алексан-дру Сергеевичу Пушкину.

Вот и в этот раз, несмотря на морозный день, у Дома лите-раторов собралось немало народа. Митинг начался с колоколь-ного звона. Как всегда, поэты читали стихи, а старший научный сотрудник литературного музея «Дом Языковых» Валерия Лосева напомнила собравшимся, что Пушкин бывал в этом доме, и наш долг - сохранить это уникальное здание…Участники встречи воз-ложили цветы к памятнику поэта.

После митинга гости поднялись в Голубую гостиную. Испол-нительный директор Дома литераторов Ольга Даранова рассказа-ла о последних часах жизни Александра Сергеевича и предоста-вила слово любителям поэзии. Свои стихи, посвящённые Пушки-ну, читали Лев Нецветаев, Елена Кувшинникова, Надежда Дунаева, Татьяна Мельник, Александр Колесов.

Настоящим подарком для собравшихся оказался концерт оперной студии «Вдохновение» - они подготовили серьезную программу из русских опер, в основе которых лежит поэзия А.С. Пушкина. Были исполнены популярные арии из опер «Евге-ний Онегин» и «Пиковая дама». Перед каждым выступлением со-листов руководитель студии Антонина Павловна Пирогова пре-красно читала поэтические отрывки из названных произведе-ний. Памятная встреча завершилась дискуссией на вечные темы: Пушкин - Дантес, Пушкин - Наталья Гончарова…

187

* * *1 марта в Голубой гостиной звучали «Песни нескуШ-

ного сада»! В этот день прошёл незабываемый авторский вечер поэта, композитора, солиста Ульяновской государ-ственной филармонии, члена Российского союза профес-сиональных литераторов Олега Киселёва.

Вот именно так - «нескуШный», с большой буквой «Ш», в до-брых традициях старой русской интеллигенции, - был назван этот вечер, перенесший всех в мир старого городского парка, в аллеях которого звучала музыка…

Олег Киселёв - поэт-лирик, композитор, автор нескольких музыкальных альбомов. Его творчество знакомо и любимо улья-новцами. Поэт-романтик, человек высокой внутренней культуры, интеллигент в высшем смысле этого слова, Олег Юрьевич Кисе-лёв вновь порадовал своей музыкой и романтической поэзией. Его песни помогают людям в суете будней заметить Прекрасное - в человеке, в природе, в отношениях людей, в мироздании. Как он сам пишет в своей книге стихов «Светлое дуновение ветра», «…суетность - не единственна в этом мире. Новые горизонты всё так же притягивают, звёздами всё так же восхищаются, и биение серд-ца Мироздания - в каждом ударе нашего сердца». В его стихах и песнях - трепетное слово о возвышенных чувствах, сближающих людей, романтика любви и странствий, ветер мечты и надежд.

Стихи приходят как бы невзначай,Но неизбежно, будто луч рассветаИль эхо смутное в дремотной тишине,И обнажается изнанка всех предметов.Стихи приходят к нам из темноты,Когда, словами освятив предметы,Мы переходим с истиной на «Ты»И познаём божественные меты… Стихи приходят к нам издалека,Как звёздный свет, как ветер, как река.

На вечере прозвучали лирические композиции из нового альбома на стихи ульяновских поэтов: Галины Зарудневой, Алек-сандра Лайкова, Татьяны Толоконниковой, Александра Обручни-кова, Александра Приданова, Лилит Козловой, Александра Тима-кова, Алексея Ланцова, Татьяны Мельник.

188

Свое теплое отношение к творчеству талантливого музыкан-та Олега Киселёва выразили ульяновские поэты Александр Лай-ков, Елена Кувшинникова, Галина Заруднева, доктор филологиче-ских наук, профессор УГТУ, поэт, музыкант Владимир Артамонов, автор-исполнитель Сергей Костин.

* * *«Когда с тобой сроднилось вдохновенье…». Этой поэ-

тической строкой Н.М. Языкова был назван творческий вечер к 209-летию со дня рождения поэта, прошедший 16 марта.

Когда с тобой сроднилось вдохновенье, И сильно им твоя трепещет грудь, И видишь ты свое предназначенье, И знаешь свой благословенный путь; Когда тебе на подвиг всё готово, В чем на земле небесный явен дар, Могучей мысли свет и жар И огнедышащее слово,-Иди ты в мир - да слышит он пророка…

В этих строках - предназначение поэта, которому со всем пылом и трепетом своей души, со всей безграничной любовью к родине следовал всю жизнь Языков.

Нам близко и дорого имя нашего великого земляка. Николай Михайлович Языков - одна из самых ярких звёзд пушкинской плеяды. Его стихи, полные энергии и блеска, смелых образов и стремительных ритмов, принадлежат к золотому фонду русской лирики ХIХ века. С именем Н.М. Языкова в Симбирске связан дворянский особняк городского типа, выполненный в изящных пропорциях классицизма, построенный на рубеже XVIII-XIX вв., известный ныне как дом Языковых. В разные годы его посещали поэт-партизан Д.В. Давыдов, декабрист В.П. Ивашев, фольклорист П.В. Киреевский, общественный деятель И.С. Аксаков, историк М.П. Погодин и другие выдающиеся деятели российской культу-ры первой половины XIX века.

В сентябре 1833 года в доме у Языковых гостил А.С. Пушкин, следовавший через Симбирск в Оренбург с целью сбора материа-лов для «Истории Пугачёва». 5 июня 1999 года в здании открылся литературный музей. Открытие было приурочено к 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина.

189

Вечер открыл юный талантливый чтец, участник литератур-ного объединения «У Лукоморья» при областном Дворце творче-ства детей и молодёжи Саша Нагорный. Ярко, эмоционально он прочитал стихотворение Н.М. Языкова «Зима пришла», и Голубая гостиная наполнилась экспрессией и светом языковского стиха.

Всем памятны слова историка М.П. Погодина о Языкове: «Отечество, святую Русь, любил он всем сердцем своим, всею ду-шою своею, всею мыслию своею. …Имя Языкова останется навсег-да украшением русской словесности. Златокованный стих его, которому завидовал Пушкин, который уважает высоко Жуков-ский, возгремит ещё громче, заблистает ещё ярче, чем прежде, к наслаждению и гордости всех истинных друзей русской словес-ности».

Поэт-словотворец, о своеобразии таланта которого не раз говорили его великие современники: «Языков, кто тебе внушил твоё посланье удалое? - восклицал А.С. Пушкин. - Какой избыток чувств и сил. Какое буйство молодое!» Вторил ему и Е.А. Бара-тынский: «Буйства молодого певец роскошный и лихой».

Рассказ и чтение стихов сопровождался показом слайдов о Н.М. Языкове, его окружении, памятных местах. Электронную презентацию «Когда с тобой сроднилось вдохновенье…» подго-товили сотрудники Ульяновской областной научной библиотеки им. В.И. Ленина.

На литературном вечере великого поэта-земляка вспомнили его стихотворениями, размышлениями краеведа и прекрасной музыкой, романсами на стихи Языкова и поэтов его эпохи, ис-полненными замечательным народным коллективом - оперной студией «Вдохновение» под руководством Антонины Павловны Пироговой.

Как всегда эмоционально, увлечённо, с болью и гордостью за родное выступил известный краевед Жорес Александрович Трофи-мов. Он представил свои исследования языковской темы, затронул вопрос о месте рождения поэта, о самобытности и уникальности каждого из братьев, их вкладе в историю и культуру России, вновь и вновь коснулся темы сохранения и восстановления языковских мест в нашей области - особняка в городе, усадьбы в селе Языково.

В завершение вечера заведующая музеем «Дом Языковых» Дарья Витальевна Козловская провела экскурсию по экспозиции, отражающей жизнь и деятельность поэта.

190

* * *Творчество ульяновской поэтессы Галины Зарудневой при-

влекло любителей поэзии на литературный вечер «Достовер-ность и доброта…», где состоялась презентация новых книг: поэтического сборника «Листопад, листопад…» и детской книги стихотворений «Черепашка».

Галина Александровна Заруднева родилась в 1938 году в Улья-новске в семье кадрового офицера. По образованию - фармацевт, по складу души - поэт. Человек с нелёгкой судьбой, но с неисся-каемым чувством оптимизма и веры в людей. Её стихи близки и понятны каждому, у многих находят отклик в душе. Первые публикации стихов Галины Зарудневой появились в ульяновских газетах в 1985 году. Позже - в альманахах «Симбирск», «Карам-зинский сад», в журнале «Мономах». В 2005 году вышла первая книжка стихов «Доверчивый мотив». Стихи Галины Зарудневой вошли в сборники «Мой город», «Золотое зеркало», «Стихи по кру-гу», в антологию «С любовью трепетной».

Творчество поэтессы высоко оценили как многочисленные читатели, так и местные поэты. Такие её стихи, как «Лунная ночь над Ульяновском», лиричные и трогательные, уже стали песней. Её стихи просты и доверительны, но за этой внешней просто-той кроются душевная щедрость, доброе отношение к людям,

Оперная студия «Вдохновение».

191

желание передать мир во всей его гармонии и многогранности. В новую книгу стихов «Листопад, листопад…» вошли стихотворе-ния разных лет из циклов: «Юность, юность», «Вдали от родины», «Милая сторона», «Сыну и дочке», «Судьба моя и ты», «Посвящения, письма, встречи», «Мысли вслух».

По мнению многих ульяновских поэтов, самое большое до-стоинство стихов Галины Александровны Зарудневой - это их «до-стоверность, доброта и своеобразная доверительная интонация». А маленьких читателей порадовала яркая и добрая книжечка сти-хов «Черепашка», в которой мир детства представлен знакомыми и любимыми сказочными персонажами, животными, игрушками. Сквозной мотив творчества Зарудневой - пусть в мире будет чуть больше добра, любви, душевной щедрости.

Много добрых слов Галине Зарудневой сказали ульяновские поэты Александр Лайков, Анатолий Минаров, Нина Дубовик, Нина Егорова, Лидия Ануфриева. Композитор, педагог Елена Нюкало исполнила две великолепные музыкальные композиции. Одна из них - «Разлита в мире благодать» - отвечала состоянию души мно-гих гостей вечера. Музыканты Евгений Гранд, Александр Тимаков, Артур Дорошенко исполнили также свои песни. Детскую книжеч-ку «Черепашка» проиллюстрировали дети, учащиеся лингвисти-ческой гимназии города Ульяновска, - Карина Ситдикова, Маша Легина, Валера Кожевников, Федя Сергушин. Благодарное слово писательнице высказали члены Клуба «Литературная гостиная» при университете активного долголетия «50+», члены городского клуба «Лира» (руководитель - Зоя Павловна Елагина). Во встрече приняли участие издатель Вячеслав Геннадьевич Синицын (из-дательство «Вектор-С»), арт-директор издательского Дома «Кара-ван» Галина Григорьевна Знахарчук.

Вечер прошёл в тёплой атмосфере поэтического братства, доброжелательности и взаимопонимания.

* * *Жизнь и активная деятельность Дома литераторов продол-

жается. С его творческими планами и новостями можно озна-комиться на сайте Ульяновского областного краеведческого музея http://www.uokm.ru/dom literatorov.php и на сайте Ульяновской областной научной библиотеки имени В.И. Ленина http://uonb.ru/

Материал подготовила Ольга ДАРАНОВА

192

Литературный музей «Дом Языковых».