“ЧЕРКЕССКИЙ ВОПРОС”: ИСТОРИЯ, ПОЛИТИКА И …matishov).pdf ·...

ВЕСТНИК ЮЖНОГО НАУЧНОГО ЦЕНТРА РАН Том 8 № 1 2012

ИСТОРИЯ

УДК 94(47).07/08:323.1(=352.3)

“ЧЕРКЕССКИЙ ВОПРОС”: ИСТОРИЯ, ПОЛИТИКА И СОВРЕМЕННОЕ МИФОТВОРЧЕСТВО

© 2012 г. Академик Г.Г. Матишов1, Ю.Ю. Клычников2, Т.П. Хлынина3

Статья посвящена одному из наиболее политизированных и болезненно воспринимаемых вопросов российско-адыгских отношений. Анализируются конкретные обстоятельства возникновения “черкес-ского вопроса”, причины его обострения и практики решения. Особое внимание уделяется использо-ванию “черкесского вопроса” в современных политических спорах и связанным с ним мифом.

Ключевые слова: “черкесский вопрос”, Российская империя, национальная политика, мухад-жирство, советская власть, автономии, историческая наука, мифотворчество.

ВЕСТНИК ЮЖНОГО НАУЧНОГО ЦЕНТРА РАН Том 8, № 1, 2012, стр. 80–89

Под1“черкесским2вопросом” условно3понимают процесс вхождения адыгов Северо-Западного Кав-каза в состав российского многонационального го-сударства и его последствия для черкесского мира в целом. Начавшийся в конце XVIII в. и формаль-но завершившийся во второй половине XIX в., этот процесс неоднократно становился предметом оже-сточенных научных дискуссий и политических спе-куляций. Причинами этого оказывались как сами обстоятельства финальной драмы “замирения” ре-гиона, вылившейся в кровопролитную Кавказскую войну и массовый исход адыгов, так и соображе-ния сугубо конъюнктурного порядка. Неоднознач-но оцениваемый и многогранный по своей природе “черкесский вопрос” в настоящее время все чаще становится средством давления на федеральные власти и охотно используется лидерами общест-венных движений в борьбе за признание геноцида адыгов и создание нового “черкесского” субъекта РФ [1, с. 140–141] (рис. 1).

В преддверии Олимпиады в Сочи интерес к чер-кесской проблематике необычайно возрос. Усилия-ми этнических активистов и ученых достоянием гласности становятся факты “массового геноцида” адыгов на территории проведения будущих спор-тивных мероприятий. Сочи объявлен “землей гено-цида”, а Красная поляна стала символом “кровавого произвола” имперских властей, одним из наиболее

1 Южный научный центр Российской академии наук, 344006, Ростов-на-Дону, пр. Чехова, 41.

2 Пятигорский государственный лингвистический универ-ситет, 357500, Пятигорск, пр. Калинина, 9; e-mail: [email protected]

3 Институт социально-экономических и гуманитарных ис-следований Южного научного центра РАН, 344006, Ростов-на-Дону, пр. Чехова, 41; e-mail: [email protected]

трагических проявлений которого представляется полное уничтожение убыхского народа (рис. 2).

Вырванные из контекста породившего их вре-мени, подобного рода факты не только противоре-чат реалиям прошлого, но и формируют далеко не безобидные представления о практиках взаимоот-ношений Российского государства с подвластны-ми ему народами. Призванные показать аморализм имперской национальной политики, они вместе с тем подчеркивают и ее нынешнюю нравственную неприглядность.

Нарастающие как снежный ком претензии к прошлому порождают новые мифы, укореняя в общественном сознании народов представления об исторической вине и ответственности Россий-ского государства за намеренную жестокость про-водившейся в регионе колониальной политики, приведшей к крупнейшей в истории адыгов демо-графической катастрофе и административно-терри-ториальному разделению некогда единого этноса. Цель статьи – рассмотреть, насколько данные пред-ставления соответствуют историческим реалиям, а также ответить на вопрос, в силу каких причин они вновь оказываются в эпицентре северокавказской политической жизни.

“ГЕНОЦИД АДЫГОВ”, ИЛИ ИМПЕРСКИЙ ОПЫТ РЕШЕНИЯ

“ЧЕРКЕССКОГО ВОПРОСА”

Северный Кавказ долгое время являлся проблем-ной территорией на карте России. С 1816 г. проис-ходит активизация российской политики в регионе с целью фактического распространения здесь импер-ских порядков. На северокавказские события зна-чительное влияние оказывал внешнеполитический

“ЧЕРКЕССКИЙ ВОПРОС”: ИСТОРИЯ, ПОЛИТИКА И СОВРЕМЕННОЕ МИФОТВОРЧЕСТВО 81

6 ВЕСТНИК ЮЖНОГО НАУЧНОГО ЦЕНТРА РАН Том 8 № 1 2012

Рис. 1. “Великая Черкесия” – антироссийский проект переустройства Северного Кавказа

Рис. 2. Спекуляции по поводу “черкесского геноцида” и Олимпиады в Сочи

82 Г.Г. МАТИШОВ и др.


Рис. 3. Великие державы в борьбе за Кавказ в XIX в.

Рис. 4. Анапа – центр русско-кавказской работорговли (1782–1829 гг.)


ВЕСТНИК ЮЖНОГО НАУЧНОГО ЦЕНТРА РАН Том 8 № 1 2012 6*

фактор. Соперничество с Персией, Османской Пор-той, западноевропейскими странами, вылившее-ся в русско-иранскую (1826–1828), русско-турец-кую (1828–1829) и Крымскую войны (1853–1856), значительно осложняли и без того непростой про-цесс интеграции региона в состав империи.

Пресечение набегов закубанских горцев затруд-нялось тем, что до Адрианопольского мира 1829 г. они считались подданными турецкого султана и не раз получали от него помощь. Но и после того, как регион стал формально принадлежать Российской империи, накал борьбы не спал. Для пресечения связей причерноморских адыгов с другими держа-вами, и прежде всего Турцией, России пришлось возводить на восточном берегу Чёрного моря це-лую серию крепостей (рис. 3). Турция являлась давним соперником России на Кавказе. Ее инте-рес к региону был как военно-политический, так и чисто прагматический. Работорговля была важней-шей экономической нитью, связывавшей адыгские общества с Османской империей (рис. 4). Такой альянс во многом способствовал и политической ориентации вождей черкесов на Турцию в первой половине XIX в. Поэтому укрепление южных рубе-жей имело и важное политическое значение. Рос-сия таким образом утверждала свое присутствие в регионе, показывала, что способна контролировать новые, расширившиеся границы.

Главным внешнеполитическим соперником Рос-сии на Кавказе в этот период становится Англия. Не сумев справиться с “русской угрозой” руками турок и персов, англичане начинают активно ис-пользовать собственную агентуру в борьбе против российской власти в регионе [2, с. 252]. Они вся-чески стремились придать “черкесскому вопросу” международный статус, для чего создали так на-зываемое черкесское правительство, участвовали в подготовке “Декларации независимости Черке-сии”. Даже уступки России в отношении черномор-ских проливов на Лондонских конференциях 1840 и 1841 гг. не привели к пересмотру британскими правительственными кругами взглядов по кавказс-кой проблеме. Англичане лишь начали действовать более изощренно, организуя и используя в регионе антироссийски настроенных польских националис-тов [3, с. 121–127; 429–489] (рис. 5).

Ситуация осложнялась и тем, что среди самих адыгов не существовало единства относительно выбора внешнеполитической ориентации. В рас-сматриваемый период времени обозначились три политические группировки, связывающие свое бу-дущее с Россией, Турцией и надеждами на сохра-нение собственной независимости. Подобного рода разногласия не могли не сказаться и на характере российско-адыгского противоборства. Пророссий-

ски настроенные отряды, сформированные из кав-казских горцев, приняли активное участие почти во всех боевых операциях русских войск и оказыва-ли эффективную вооруженную помощь в борьбе с противником (рис. 6).

Заметное влияние на адыгов оказывала деятель-ность эмиссаров, присылаемых Шамилем. Они стремились консолидировать закубанцев в их борь-бе против России. Но усилия Хаджи-Магомета, Сулеймана-эфенди и Мухаммеда-Амина все же не смогли создать государственное образование, рав-ноценное имамату, что, впрочем, не делало борь-бу с адыгами более легкой. Однако уже к концу 1850-х гг., завершив военные действия на Северо-Восточном Кавказе, российское командование со-средоточивает свои усилия в Закубанье. Действия имперских властей облегчало отсутствие среди горцев политического единства. В 1861–1862 гг. состоялся Сочинский меджлис, на котором была осуществлена попытка создания черкесской госу-дарственности. Ее неудачный итог, вызванный от-сутствием письменного законодательства и поверх-ностным усвоением адыгами норм шариата, повлек за собою новое обострение “черкесского вопроса”. Англичане и турки, видевшие в Сочинском медж-лисе эффективный инструмент затягивания воо-руженного конфликта на Кавказе, пытались с его помощью создать для России постоянный очаг на-пряженности на ее южных рубежах.

Но уже в 1862 г. стало очевидным, что в войне на Северо-Западном Кавказе произошел перелом. Перед черкесами был поставлен нелегкий для них выбор: либо покориться и переселиться на конт-ролируемые русскими войсками земли, либо пере-браться в Турцию, где, как считали многие из них, султан обеспечит своим единоверцам “райскую” жизнь [4]. Остатки сопротивления горцев были сломлены к 1864 г.

Османская Порта, жаждавшая создать из вы-ходцев с Кавказа послушное орудие против хри-стианских народов, населявших империю султана, развернула активную пропаганду по привлечению горцев к переселению. В этом она нашла активных союзников в лице мусульманского духовенства, бо-явшегося, что в православной стране его позиции будут подорваны. Инициаторами переезда были и представители привилегированных сословий гор-цев, стремившихся сохранить свои феодальные права на крестьян, которые в России после 1861 г. неминуемо должны были исчезнуть. В Турции на тот момент проживало довольно много выходцев с Кавказа, не терявших родственных связей с со-отечественниками. Они также оказывали немалое воздействие на процесс переселения. Не осталась в стороне и британская дипломатия, видевшая в гор-



цах инструмент, который можно было использовать против России. Совокупность всех этих факторов привела к тому, что в 1860–1890-х гг. произошел массовый исход черкесского населения из родных мест [5] (рис. 7).

Российская администрация предпринимала шаги по оказанию помощи переселенцам. С этой целью создавались специальные комитеты, следившие за тем, чтобы горцы могли выгодно продать свое иму-щество; предоставлялись пособия для особо нуж-давшихся; по пути следования переселенцев за-готавливались запасы продовольствия и одежды. Предполагалось, что желание покинуть Кавказ вы-

скажет небольшая, наиболее беспокойная часть его жителей. Но на практике оказалось, что переселе-ние приобрело непредвиденно масштабный харак-тер. В этой связи кавказское руководство начало прибегать к различным экономическим, админи-стративным, пропагандистским шагам, чтобы при-остановить этот поток. Но успех достигался далеко не всегда. По разным оценкам, переселением было охвачено от 450 тыс. до 1,5 млн уроженцев Запад-ного Кавказа, преимущественно из зоны турецкого активного влияния.

Завершившиеся боевые действия на Северо-Западном Кавказе дали возможность российской

Рис. 5. Попытки европейских эмиссаров создать черкесскую государственность



администрации организовать переселение адыгов, решивших не покидать землю предков и не эмигри-ровать в Турцию. Заслуживает внимания тот факт, что российские власти, стремясь максимально со-хранить привычные для горцев формы обществен-ного устройства, издают 4 июня 1865 г. “Положе-ние об управлении горцами Кубанской области”. Численность оставшихся на земле предков горцев, проживавших в Кубанской области, с 1893 г. по 1915 г. увеличилась с 94 040 чел. до 135 606 чел., т.е. на 44,2% [6]. Для сравнения показательна судь-ба адыгов, выехавших в Турцию. Из оказавшихся в Анатолии 220 тыс. черкесов с ноября 1863 г. по сентябрь 1864 г. около 100 тыс. умерло от голода и болезней в карантинных лагерях, а 10 тыс. были проданы в рабство. Мухаджиры не дождались обе-щанных домов на морском побережье, а были раз-

мещены в пустынных местностях Малой Азии. Их неоднократно перемещали с одного места на дру-гое, что также приводило к смерти переселенцев [7, с. 44]. В новых условиях значительная часть адыгов была подвержена ассимиляции, как это про-изошло с убыхами, ушедшими в Турцию и за сто лет полностью утратившими там свое этническое своеобразие.

Дальнейшая судьба адыгов, оставшихся в Рос-сии, была связана с теми изменениями, которые пе-реживала страна в целом. Пройдя испытания вой-нами и революциями начала ХХ столетия, черкесы благодаря советской власти получили возможность не только завершить процессы этнической консо-лидации, сохранить свою идентичность, но и об-рести собственную государственность.

“РАЗДЕЛЕННЫЙ НАРОД”, ИЛИ СОВЕТСКАЯ ПРАКТИКА

НАЦИОНАЛЬНО-ГОСУДАРСТВЕННОГО ОБУСТРОЙСТВА

В настоящее время в связи с активно обсужда-емым лидерами черкесских общественных ор-ганизаций проектом создания единой Адыгской республики все чаще звучит идея о сознательном разъединении адыгов советской властью. Получен-ные ими автономии расцениваются в качестве уме-лого политического маневра, отвлекшего адыгов от борьбы за национальную консолидацию. При этом полностью игнорируются территориальная разо-бщенность народов и социально-экономические

Рис. 6. Политические группировки адыгской знати

Рис. 7. Мухаджиры



трудности, сопряженные с выделением националь-ных областей (районов), в пределах которых неиз-бежно оказывались представители иных этничес-ких групп.

К началу развернувшегося на Северном Кавказе национально-государственного строительства чер-кесы (адыги) компактно проживали на территориях Кубано-Черноморской области (Туапсинского окру-га, Екатеринодарского, Майкопского, Баталпашин-ского отделов) и Нальчикского округа. Для каждой из этнических групп адыгов был разработан свой вариант административно-территориального уст-ройства, причиной чему являлись вполне конкрет-ные обстоятельства: экономические возможности территории, численность народов, политические настроения элиты, текущие задачи национальной политики власти.

Первым опытом национального самоопределе-ния для кабардинцев, проживавших на территории Нальчикского округа, стало вхождение в состав Горской АССР на правах Кабардинского нацио-нального округа. Создававшаяся как коллективная автономия северокавказских народов, Горская рес-публика, провозглашенная 17 ноября 1920 г., была призвана выработать и коллективные механизмы решения их хозяйственных и культурных проблем. Наиболее сложным и фактически взорвавшим рес-

публику изнутри оказался земельный вопрос, пот-ребовавший перекраивания границ национальных округов. Найденный способ его разрешения сво-дился к перераспределению земельного фонда меж-ду признанными в этом отношении благополучны-ми кабардинцами и остальными народами Горской автономии. Расценив начавшийся земельный пере-дел как “национальную катастрофу” и воспользо-вавшись правом обжалования республиканских ре-шений, руководство округа возбудило вопрос о его выходе из состава ГАССР (рис. 8).

1 сентября 1921 г. Постановлением ВЦИК РСФСР была образована Кабардинская автоном-ная область с непосредственным подчинением об-щероссийским органам власти. Однако выделение кабардинцев из состава Горской республики пов-лекло за собою и необходимость решения вопроса о самостоятельности Балкарского округа. Однако невозможность урегулирования границ новой авто-номии, прочная территориальная и экономическая связь с Кабардой в конечном итоге подвели центр к идее создания объединенной Кабардино-Балкар-ской автономной области.

Судьба черкесского населения Баталпашинско-го отдела оказалась тесно связанной с дальнейшим существованием еще одного участника коллектив-ной автономии горцев – Карачаевского округа. Тер-

Рис. 8. Горская АССР – первый опыт самоопределения адыгских народов [8]



риториальная и экономическая невозможность его выделения из состава Горской АССР послужила причиной образования Карачаево-Черкесской авто-номной области, многонациональный состав насе-ления которой очень быстро привел ее к распаду. Уже в апреле 1926 г. на ее месте создавались Ка-рачаевская автономная область и Черкесский на-циональный округ, преобразованный через 2 года в автономную область. По свидетельству архивных документов, одной из причин непрочности объеди-ненной автономии оказалась так и не преодолен-ная в процессе совместного проживания застаре-лая “неприязнь между карачаевцами и черкесами” (рис. 9).

Несколько иначе сложилась судьба адыгов, про-живавших в Майкопском и Екатеринодарском от-делах Кубано-Черноморской области. В отличие от остальных северокавказских народов, получив-ших свой первый опыт национального самоопреде-ления в составе Горской АССР, кубанские адыги в нее не входили. 27 июля 1922 г. Президиум ВЦИК принял постановление об образовании Черкесской (Адыгейской) автономной области, которая вошла в состав Кубано-Черноморской области. Несмот-ря на давние экономические связи и культурную близость, отношения между ними складывались не всегда просто, что вылилось в длительную тяжбу по присоединению к Адыгее оставшихся на Куба-ни адыгских аулов, в первую очередь Туапсинского округа (рис. 10).

Не дожидаясь окончания этого спора, причер-номорские шапсуги Туапсинского округа решили самостоятельно определить свою судьбу, объявив 4 сентября 1922 г. о создании Шапсугской Советс-кой Социалистической Республики с центром в Ту-апсе. Противниками новой республики оказались не только центральные органы власти, но и руководс-тво Адыгеи, увидевшее в ней “акт деления черкес-ской нации на несколько обособленных народов” [9]. Двумя годами позже было принято решение о создании Шапсугского национального района [10]. Он просуществовал до 27 мая 1945 г. и после не-однократных территориальных преобразований, в процессе которых была полностью утрачена этни-ческая специфика населения, был переименован в Лазаревский район.

В 1924–1934 гг. адыгские автономии входили в состав Северо-Кавказского края, в управленческой вертикали которого был создан Национальный со-вет по делам республик и областей. Несмотря на достаточно оперативное реагирование и разреше-ние возникавших вопросов, совет воспринимал-ся автономиями в качестве промежуточного звена, лишавшего их непосредственной связи с центром. В 1934 г. после разукрупнения края Адыгейская

автономная область вошла в состав Азово-Черно-морского (с 1937 г. – Краснодарского), а Черкес-ская автономная область – Северо-Кавказского (с 1937 г. – Орджоникидзевского, переименованного в 1943 г. в Ставропольский) краев (рис. 11). В на-чале 1990-х гг. данный факт нахождения в составе краевых объединений был использован руководи-телями автономных областей как неопровержимый аргумент в пользу создания республик.

Одним из итогов административно-хозяйствен-ного переустройства края стало усиление экономи-ческого потенциала, значительное расширение тер-ритории, а также повышение политико-правового статуса ряда национальных образований. В 1936 г. Кабардино-Балкарская автономная область была преобразована в автономную республику. В 1943–1944 гг. с упразднением национальных автономий карачаевского и балкарского народов образовались Кабардинская АССР и Черкесская автономная об-

Рис. 9. Автономии черкесского и кабардинского народов

Рис. 10. Территориальное становление Адыгейской АО



ласть. В 1957 г. после реабилитации депортирован-ных народов они были восстановлены в прежнем довоенном статусе [11].

В ходе национально-государственного строи-тельства, развернувшегося в регионе, адыги вошли в состав трех автономных областей, одна из кото-рых впоследствии была преобразована в автоном-ную республику, и одного национального района. Их административное разделение основывалось прежде всего на отсутствии общей границы и ком-пактности проживания на территориях будущих ав-тономий. Как отмечается в литературе, “разграни-чение областей адыгов сложилось исторически; это проявилось не только в особенностях культуры, но и в этнополитической истории различных террито-риальных групп адыгского населения, в частности в характере взаимодействия с Россией” [12, с. 202]. Со временем различия в правовом статусе получен-ных автономий стали постоянным источником рос-та недовольства адыгов своим административным положением. Ситуация обострялась и наличием “двухтитульных” автономий, где, как в случае с Ка-рачаево-Черкессией, черкесы, количественно усту-пая карачаевцам, постоянно ощущали “превентив-ную” угрозу своим национальным интересам.

Однако, несмотря на все трудности своего ста-новления и сопряженные с их существованием рис-ки территориальных и межнациональных конфлик-тов, советские автономии выполнили свое главное предназначение – сохранили этническую самобыт-ность адыгов и обеспечили возможности их даль-нейшего развития.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

К концу существования СССР все адыгские ав-тономии получили статус союзных республик. В таком положении они вошли в состав РФ, сохранив не только политическую самостоятельность, но и финансирование со стороны федерального центра. Столкнувшись с рядом социально-экономических проблем развития и не найдя эффективных меха-низмов их преодоления, “черкесские” субъекты все больше обращаются к прошлому, видя в нем источ-ник своего былого величия и возможности его воз-рождения. В этом контексте активное обсуждение “черкесского вопроса” преследует цель не столь-ко решить давно назревшую научную проблему, сколько получить неопровержимые свидетельства насильственно прерванного российской стороной поступательного развития адыгского этноса. Мо-билизуя народ вокруг идеи “славного прошлого” и “былых обид”, нанесенных “враждебными соседя-ми”, можно успешно шантажировать федеральные власти перспективой разрастающегося межэтни-

Рис. 11. Северо-Кавказкий край с входящими в него адыгски-ми автономиями (1934–1937 гг.)



ческого конфликта на Кавказе, добиваясь все новых преференций. К сожалению, поисками такого рода сомнительных аргументов заняты не только совре-менные политтехнологи, но и профессиональные исследователи прошлого, нередко использующие образовательные и исследовательские государс-твенные учреждения, а также федеральное финан-сирование для целей далеко не научного характе-ра.

“Черкесский вопрос”, давно уже вышедший за привычные рамки своего понимания и ставший разменной монетой в политических играх совре-менных национальных идеологов, представляет со-бою довольно сложную и неоднозначно решаемую проблему. Ее неотъемлемой частью является наше общее прошлое, горечь и драматизм отдельных страниц которого не должны омрачать настоящее и будущее нынешних поколений российских граждан, живущих на Кавказе. Попытаться вернуть прошло-му статус исторического наследия, в пространстве которого болезненность его восприятия снимает-ся временем, – единственный выход из во многом искусственно построенного лабиринта под назва-нием “черкесский вопрос”. Создаваемые вокруг него мифы и нежелание примириться с реалиями прошлого только усугубляют и без того непростое положение дел на Северном Кавказе. Жить насто-ящим ради сохранения общего будущего – именно этому всем нам еще предстоит научиться.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Матишов Г.Г., Батиев Л.В., Пащенко И.В., Рома-нов И.В. Атлас социально-политических проблем, угроз и рисков Юга России. Т. V. Северный Кавказ: проблемы и перспективы развития. Специальный выпуск. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2011. 160 с.

2. Баддели Д. Завоевание Кавказа русскими. 1720–1860 / Пер. с англ. Л.А. Калашниковой. М.: ЗАО Центрпо-лиграф, 2007. 351 с.

3. Клычников Ю.Ю. Российская политика на Северном Кавказе (1827–1840 гг.). Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2002. 494 с.

4. Скибицкая И.М. Создание кордонных линий и продви-жение военных отрядов в Закубанье в 1860–1862 гг. (историко-географический аспект завершающе-го этапа Кавказской войны) // Историко-географи-ческий сборник. Краснодар: ООО “Картика”, 2007. Вып. 1. С. 409–429.

5. Жиляев Д.В. К вопросу о мотиве и характере эмиг-рационных процессов на северо-Западном Кавказе в конце 1820-х – середине 1860-х гг. // Российский Северный Кавказ: текущие риски, посягательства и перспективы (Материалы 13-го научно-педагогичес-кого семинара). М.; Армавир, 2009. С. 43–52.

6. Ктиторов С.Н. Этномифология, ведущая в никуда // Российский Северный Кавказ: текущие риски, пося-гательства и перспективы (Материалы 13-го науч-но-педагогического семинара). М.; Армавир, 2009. С. 18–25.

7. Матвеев О.В., Ракачев В.Н., Ракачев Д.Н. Этничес-кие миграции на Кубани: история и современность. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2003. 200 с.

8. Шнирельман В.А. Быть аланами: интеллектуалы и по-литика на Северном Кавказе в XX веке. URL: http://ingushetiyaru.org/history/shnirelman_bit_alanamy/246.html (дата обращения 21.12.2011).

9. Российский государственный архив социально-поли-тической истории. Ф. 65. Оп. 1. Д. 105. Л. 6.

10. Центр документации новейшей истории Ростовской области. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1. Л. 7.

11. Кринко Е.Ф., Хлынина Т.П. Советский Северный Кав-каз в 1920–1940-е годы: проблемные зоны современ-ной отечественной историографии // Вестник Южно-го научного центра. 2009. Т. 5. № 3. С. 76–83.

12. Российский Кавказ. Книга для политиков. М.: ФГНУ “Росинформагротех”, 2007. 384 с.

THE “CIRCASSIAN QUESTION”: HISTORY, POLICY, AND MODERN MYTH-MAKING

Academician RAS G.G. Matishov, Yu.Yu. Klychnikov, T.P. Khlynina

The paper focuses on one of the most politicized and sensitive issues of the Russian-Adyghe relations. Specifi c circumstances of the “Circassian question” origin, the reasons for its aggravation and the practice of its solution have been analyzed. Particular attention is paid to the use of the “Circassian question” in modern political debates and related myths.

Key words: “Circassian question”, Russian Empire, ethnic policy, muhajirism, Soviet power, autonomy, history, myth-making.

REFERENCES

1. Matishov G.G., Batiev L.V., Pashchenko I.V., Romanov I.V. 2011. Atlas sotsial'no-politicheskikh problem, ugroz i riskov Yuga Rossii. Tom V (spetsial'nyy vypusk): Severnyy Kavkaz: problemy i perspektivy razvitiya. [Atlas of Social-Political Problems, Threats, and Risks in the South of Russia. Volume V (Special Issue): the Northern Caucasus: Problems and Prospects of Development]. Rostov-on-Don, SSC RAS Publishers: 160 p. (In Russian).

2. Baddeley J. 2007. Zavoevanie Kavkaza russkimi. 1720–1860. [The Russian Conquest of the Caucasus. 1720–1860]. Translate from English by L.M. Kalashnikova. Moscow, Tsentrpoligraf: 351 p. (In Russian).

3. Klychnikov Yu.Yu. 2002. Rossiyskaya politika na Severnom Kavkaze (1827–1840 gg.). [The Russian Policy in the Northern Caucasus (1827–1840)]. Pyatigorsk, Pyatigorsk State Linguistic University Publishers: 494 p. (In Russian).

4. Skibitskaya I.M. 2007. [Establishment of cordon lines and movement of troops into Kuban in 1860–1862. (The historical and geographical aspect of the final stage of the Caucasus War)]. In: Istoriko-geograficheskiy sbornik. [Historical and geographical collection]. Issue 1. Krasnodar, Kartika: 409–429. (In Russian).

5. Zhilyaev D.V. 2009. [To the question about motive and disposition of the emigration process in Northern – Western Caucasus at the end 1820-s – middle 1860-s]. In: Rossiyskiy Severnyy Kavkaz: tekushchie riski, posyagatel'stva i perspektivy (Materialy 13-go nauchno-pedagogicheskogo seminara). [The Northern Caucasus of Russia: present-day risks, encroachments end perspectives (The materials the 13-th science – pedagogical seminar)]. Moscow, Armavir: 43–52. (In Russian).

6. Ktitorov S.N. 2009. [Ethnic mythology leading to nowhere]. In: Rossiyskiy Severnyy Kavkaz: tekushchie riski, posyagatel'stva i perspektivy (Materialy 13-go nauchno-pedagogicheskogo seminara). [The Northern Caucasus of Russia: present-day risks, encroachments end perspectives (The materials the 13-th science – pedagogical seminar)]. Moscow; Armavir: 18–25. (In Russian).

7. Matveev O.V., Rakachev V.N., Rakachev D.N. 2003. Etnicheskie migratsii na Kubani: istoriya i sovremennost' [Ethnic migration in Kuban: history and modern time]. Krasnodar, Kuban State University: 200 p. (In Russian).

8. Shnirel'man V.A. 2006. Byt' alanami: intellektualy i politika na Severnom Kavkaze v XX veke. [Being alans: intellectuals and policy in the Northern Caucasus in the XX century]. Available at: http://ingushetiyaru.org/history/shnirelman_bit_alanamy/246.html (In Russian).

9. The Russian state archives of the social and political history. Fund 65. Inventory 1. File 105. Sheet 7. (In Russian).

10. The Documentation Centre of the modern history of Rostov region. Fund 7. Inventory1. Sheet 7. (In Russian).

11. Krinko E.F., Khlynina T.P. 2009. [The Soviet Northern Caucasus in 1920–1940th

12. Rossiyskiy Kavkaz. Kniga dlya politikov. [The Russian Caucasus. The Book for Politicians]. 2007. Moscow, Rosinformagrotekh: 384 p. (In Russian).

: problem zones of modern domestic historiography]. Vestnik Yuzhnogo Nauchnogo Tsentra. 5(3): 76–82. (In Russian).

“ЧЕРКЕССКИЙ ВОПРОС”: ИСТОРИЯ, ПОЛИТИКА И …matishov).pdf ·...

Documents