Asian ArmsControl Project

Government Department

Government Department

ProsPects for china’s ParticiPation in nuclear arms limitation

ПЕРСПЕКТИВЫ УЧАСТИЯ КИТАЯВ ОГРАНИЧЕНИИ ЯДЕРНЫХ ВООРУЖЕНИЙ

Edited byAleksey Arbatov, Vladimir Dvorkin,

and Sergey Oznobishchev

Под редакцией

Алексея Арбатова, Владимира Дворкина, Сергея Ознобищева

Institute of World Economy and International Relationsof the Russian Academy of SciencesNuclear Threat Initiative Foundation

ИНСТИТУТ МИРОВОЙ ЭКОНОМИКИ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ

РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК

Moscow IMEMO RAS 2012

Москва ИМЭМО РАН 2012

Georgetown senior Jonathan Askonas, co-founder of the Asian Arms Control Project website, acquired the original Russian document and managed the translation team of James F. Shipp and Dr. Phil Petersen that completed this version on 24 October 2012. The Russian research findings are reproduced here solely to facilitate academic analysis. This version is not for sale and all rights and ownership remain with the originating institutions.

3

forces targeted China’s expanding posture with tactical, operational and strategic nuclear weapons with war-fighting objectives of preemption and damage limitation;

•Since the end of the Cold War, thousands of Russian engineers and designers have worked closely with the Chinese in transferring a wide range of military technology.

This close proximity and long experience means that Russian “realism” about Chinese nuclear force potential cannot be blithely ignored or discounted as paranoia. Their warning against American “idealism” needs to be taken seriously.

Third, these experts can speak to the sorts of strategic interconnections and security dilemmas that are politically taboo in Washington. Because they work outside the budget fights and pet projects that distort Beltway analyses, these experts have provided a remarkably balanced view of China’s potential buildup, displaying neither the saber-rattling of pundits nor the rosy views of professional disarmamentniks.

The most important takeaway from this collection, though, is not any particular fact or proposition. It is a new strategic reality. China is modernizing its military in a way that challenges the security interests of other Great Powers interested in Asian stability.

Jonathan Askonas, Student Director

Forward

As the 21st Century dawns, America and Russia find themselves in a brave new world of geopolitics. The old comfortable paradigm of bi-polarity is being fractured by a variety of changing power dynamics – one of the most dramatic of these being the stunning rise of China. While PRC’s modernization has been led by economic growth, China is now investing its economic gains in building a military commensurate in size to China’s place in the global economy. The implications of this change for global security, for regional prosperity, and superpower relations are still unclear.

These commentators – Russia’s foremost experts and practitioners of strategy and arms control – provide a number of insights useful to American policymakers. First, Russia’s current brand of political realism lends itself to a political/strategic analysis freed from lingering ideology. Their willingness to view strategic balance and negotiated constraint as two sides of the same coin is refreshing

Second, the Russians have had unique insight into China’s nuclear development;

•In the 1950s it was Russian assistance in nuclear physics, reactor design and missile technology that allowed the PRC to make a strategic great leap forward that accelerated their posture by decades;

•For three decades the Soviet Strategic Rocket

Asian ArmsControl Project

GEORGEtOWN UNvERSItyGovernment Department

InstItute of World economy and InternatIonal relatIons

of the russIan academy of scIences

nuclear threat InItIatIve foundatIon

ИНСТИТУТ МИРОВОЙ ЭКОНОМИКИ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ

РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК

Prospects for China’s Participationin Nuclear Arms Limitation

ПЕРСПЕКТИВЫ УЧАСТИЯ КИТАЯ

В ОГРАНИЧЕНИИ ЯДЕРНЫХ ВООРУЖЕНИЙ

Edited by

Aleksey Arbatov, Vladimir Dvorkin,

and Sergey Oznobishchev

Под редакциейАлексея Арбатова, Владимира Дворкина, Сергея Ознобищева

Moscow IMEMO RAS 2012

Москва ИМЭМО РАН 2012

Universal Decimal Classification (UDC) 327.37Library Bibliographic Classification (LBC) 66.4Individual bibliography (Ind. bib.) 278

Collected authors:Aleksey Arbatov, Viktor Yesin, Aleksandr Lukin, Vasiliy Mikheyev,

and Aleksandr Khramchikhin

Ind. bib. 278 Prospects for China’s Participation in the Limitation of Nuclear Weapons. Edited by A. G. Arbatov, V. Z. Dvorkin, and S. K. Oznobishchev. – IMEMO of the RAS, Moscow, 2012 – 83 pp.International Standard Book Number (ISBN) 978-5-9535-0337-2

The present publication is the eighth in a series of works within the framework of a joint project of the IMEMO of the RAS and the Nuclear Threat Initiative Foundation (Nuclear Threat Initiative, Inc. – NTI) under the general title: “Russia and Deep Nuclear Disarmament”. It is based on materials from a conference held on June 28, 2012, at the IMEMO of the RAS.

This study was prepared within the framework of the Nuclear Security Project (NSP) with the support of the NTI. Additional information can be found on the NSP website http://nuclearsecurity.org. The views presented in this work are those of the authors and do not reflect the positions of the IMEMO or the NSP.

The publications of the IMEMO of the RAS are placed on the website http:/www.imemo.ru.

ISBN 978-5-9535-0337-2 © 2012 by the IMEMO of the RAS

УДК 327.37 ББК 66.4Перс 278

Авторский коллектив:Алексей Арбатов, Виктор Есин, Александр Лукин, Василий Михеев,

Александр ХрамчихинПерс 278 Перспективы участия Китая в ограничении ядерных вооружений. Под ред. А.Г. Арбатова, В.З. Дворкина, С.К. Ознобищева. – М.: ИМЭМО РАН, 2012. – 83 с.ISBN 978-5-9535-0337-2

Настоящая публикация представляет собой восьмую из серии работ в рамках совместного проекта ИМЭМО РАН и фонда «Инициатива по сокращению ядерной угрозы» (“Nuclear Threat Initiative, Inc” – NTI) под общим титулом: «Россия и глубокое ядерное разоружение». В ее основу легли материалы конференции, состоявшейся 28 июня 2012 г. в ИМЭМО Р АН.

Данное исследование подготовлено в рамках Проекта по ядерной безопасности (NSP) при поддержке NTI. Дополнительную информацию можно получить на сайте NSP http://nuclearsecurity.org Представленные в данной работе взгляды принадлежат авторам и не отражают позиции ИМЭМО или NSP.

Prospects of China’s Participation in Nuclear Arms LimitationsThis is the eighth publication of the series titled “Russia and the Deep Nuclear Disarmament”, which is to be issued

in the framework of joint project implemented by the Institute of World Economy and International Relations (IMEMO) and the Nuclear Threat Initiative, Inc. (NTI). It is based on the discussion at the conference held in IMEMО RAN on June 28, 2012.

This research report was commissioned by the Nuclear Security Project (NSP) of the Nuclear Threat Initiative (NTI). For more information see the NSP website at http://www.nuclearsecurity.org. The views expressed in this paper are entirely the authors’ own and not those of the IMEMO or NSP.

Публикации ИМЭМО РАН размещаются на сайте http://www.imemo.ru

ISBN 978-5-9535-0337-2 © ИМЭMO РАН, 2012

Table of Contents

Summary КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ 1

Introduction ВВЕДЕНИЕ 4

1. China Security Threats 6КИТАЙ: УГРОЗЫ БЕЗОПАСНОСТИ

V. V. Mikheyev

В.В. МИХЕЕВ

2. China’s Foreign Policies: “Modesty” or Revitalization 14ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА КИТАЯ: «СКРОМНОСТЬ» ИЛИ 15 АКТИВИЗАЦИЯ?

A. V. Lukin

А.В. ЛУКИН

3. Nuclear Might of the People’s Republic of China (PRC) 28ЯДЕРНАЯ МОЩЬ КНР

V. I. Yesin

В.И. ЕСИН

4. China’s Military Preparations 39ВОЕННЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ КИТАЯ

A. A. Khramchikhin

А.А. ХРАМЧИХИН

5. Prospects for the PRC Acceding to the Limitation 58 of Nuclear Weapons

ПЕРСПЕКТИВЫ ПОДКЛЮЧЕНИЯ КНР К ОГРАНИЧЕНИЮ ЯДЕРНЫХ ВООРУЖЕНИЙ

A. G. Arbatov

А.Г. АРБАТОВ

Conclusions 77ВЫВОДЫ

Appendix I ПРИЛОЖЕНИЕ 1 86 Gross Domestic Product (GDP) and Military Spending of the PRC

ВВП и военные расходы КНР

Appendix II ПРИЛОЖЕНИЕ 2 89 Abbreviations Used

Принятые сокращения

Appendix III ПРИЛОЖЕНИЕ 3 91 List of Participants in the Conference Held on June 28, 2012 at the

IMEMO of the RASСписок участников конференции, состоявшейся 28 июня 2012 г. в ИМЭМО РАН

1

Summary

In this work, based on the proceedings of the conference held at IMEMO of the RAS, the authors present their assessment of the prospects and possibilities of China joining the nuclear arms reduction process being carried out by the US and Russia.

Authoritative specialists provide an analysis of the domestic and foreign policy dimension of Chinese policies. It is noted that rapid changes in China are making it difficult for them to adequately perceive the outside world. On the one hand, while China is also a competitor for the West in the economic sense, it is operating by market rules. On the other hand, China is politically “alien”, since the Chinese Communist Party (CCP) still holds a monopoly on power therein.

Experts agree that China will underpin its rapid economic growth with an increase in military spending, striving to take up positions alongside recognized world leaders, which implies the enhancement of opportunities for influencing international processes. A number of experts believe that China’s new foreign policy “self-assertiveness” should be taken in stride – as the aspiration of a major and successful power to defend its foreign interests.

At the same time, it is impossible not to note that successful economic development over past decades and the strengthening of China’s international positions have led to a conspicuous increase in nationalism among the ruling elite and in society. But it is also clear that serious discussions and even sparring are under way in Chinese society and among its leaders concerning the future course of foreign policy. If there is

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕВ представленной работе, основанной на материалах конференции, проведенной в ИМЭМО РАН, авторы представляют свои оценки перспектив и возможностей подключения Китая к процессу сокращения ядерных вооружений, проводимому Россией и США.

Авторитетными специалистами дается анализ внутри- и внешнеполитического измерения китайской политики. Отмечается, что быстрые изменения в Китае создают сложности для их адекватного восприятия внешним миром. С одной стороны, для Запада, в экономическом плане Китай хотя и конкурент, но – действующий по рыночным правилам. С другой стороны, политически Китай – «чужой», поскольку в нем сохраняется монополия КПК на власть.

Эксперты согласны в том, что свой быстрый экономический рост Китай будет подкреплять ростом военных расходов, стремясь к занятию позиций в одном ряду с признанными мировыми лидерами, что предполагает расширение возможности влиять на международные процессы. Ряд экспертов полагает, что новую внешнеполитическую «самоуверенность» Китая следует воспринимать спокойно – как стремление крупной и успешной державы активно отстаивать свои внешние интересы.

В то же время, нельзя не отметить, что успешное экономическое развитие последних десятилетий и укрепление международных позиций Китая привели к заметному росту национализма в правящей элите и обществе. Но ясно и то, что в китайском обществе и руководстве ведутся серьезные дискуссии и даже борьба по поводу будущего внешнеполитического курса. Если в Пекине

2

actually a rift between the positions of political and military leaders in Beijing, Russia’s security interests might then be affected in a very direct manner, depending upon which line prevails.

A major program is presently being implemented in China that is aimed at building up and modernizing the armed forces. Taking the highly secret nature of this Chinese military program into account, it is extremely difficult to estimate the true scope of these military preparations.

The development of nuclear weapons, which is also secret in nature, gives rise to special concern. There are serious fears concerning the fact that the nuclear potential of the PRC is appreciably higher than had been previously thought. It is entirely likely that, even as we speak, the PRC is the third nuclear power after the US and Russia, and that it undoubtedly has the technical and economic capabilities needed in order to quickly increase its nuclear firepower if necessary.

Despite the fact that the need for acceding to the process of the limitation of nuclear weapons in the foreseeable future is being unanimously rejected at all levels in China, definite prerequisites exist, in the opinion of experts, for discussing its participation therein. At the same time, persuading China to undertake any real arms control or greater nuclear transparency as a gesture of good will, or even a minimal contribution to the transition to multilateral disarmament, will obviously fail. China may only agree to this if it feels that the reciprocal concessions and limitations of the other nuclear powers fully warrant Chinese steps of good will, and in the end nominally strengthen the strategic positions and security of the PRC in the way that the country’s military and political leaders perceive them. In other words, the US and Russia must make the transition from good intentions and appeals to the Celestial Empire to a sober

действительно наметился разлом между позициями политического и военного руководства, то – в зависимости от того, какая линия возобладает – российские интересы безопасности могут быть затронуты самым прямым образом.

На современном этапе в Китае реализуется масштабная программа по наращиванию и модернизации вооруженных сил. Учитывая исключительно закрытый характер китайской военной программы, истинный масштаб этих военных приготовлений оценить крайне непросто.

Особую обеспокоенность вызывает развитие ядерных вооружений, которое также носит закрытый характер. Есть серьезные опасения относительно того, что ядерный потенциал КНР существенно выше, чем это принято считать. Вполне вероятно, что уже сейчас КНР является третьей после США и России ядерной державой, которая, несомненно, обладает техническими и экономическими возможностями, позволяющими, если потребуется, быстро нарастить ядерную мощь.

Несмотря на то, что в Китае необходимость присоединения в обозримом будущем к процессу ограничения ядерных вооружений единодушно отвергается на всех уровнях обсуждения, для участия в нем, по мнению экспертов, имеются определенные предпосылки. В то же время убедить Китай пойти на какие-то реальные ограничения вооружений или хотя бы на большую ядерную транспарентность в виде жеста доброй воли или минимального вклада в переход к многостороннему разоружению, очевидно, не удастся. Китай может согласиться на это лишь в том случае, если сочтет, что встречные уступки и ограничения других ядерных держав вполне окупают китайские шаги доброй воли и в итоге относительно укрепляют стратегические позиции и безопасность КНР в том ключе, в котором их воспринимает военно-политическое руководство страны. Иными

3

analysis of what they are prepared to sacrifice in the political and strategic sense in exchange for equivalent concessions by the Chinese side.

A number of measures of practical importance are proposed in the work at hand for enticing Beijing to limit nuclear weapons.

словами, США и Россия должны перейти от благих пожеланий и призывов в адрес Поднебесной к трезвому анализу того, чем они готовы пожертвовать в политическом и стратегическом плане в обмен на равноценные уступки китайской стороны.

В данной работе предлагается ряд практически значимых мер по привлечению Пекина к ограничению ядерных вооружений.

4

Introduction

The authors of the study at hand attempted to peer past the “horizon” of the present-day process of the reduction and limitation of weapons. The prospects and the potential elements of its subsequent stages are still unclear; likewise, there is no clearly expressed consent on the part of England and France to accede to it. So can China’s participation therein be seriously discussed?

The feeling is that this is not only possible, but necessary. Today, China is the most problematic country of the “nuclear five”. It is the only one of the five nations possessing nuclear arms and officially recognized by the 1968 Nuclear Nonproliferation Treaty that does not provide any official information about its nuclear arms. In addition, China is the only country, other than the US and the Russian Federation (RF), that has great economic and technical potential for the rapid buildup of its strategic nuclear forces (SNFs) and other nuclear assets. Finally, the PRC is not a military or political ally of any of the nuclear superpowers; thus, there is no outside political, strategic, or technical monitoring of its nuclear forces, the programs for their development, its doctrine, and its tactical deployment strategy.

In this regard, while technically acceding to disarmament would perhaps be a relatively easier task for Great Britain and even France, the PRC’s accession to the process in one form or another is a much more urgent necessity in terms of global and regional strategic stability, security, and prospects for the continuation of nuclear disarmament.

ВВЕДЕНИЕАвторы представляемого исследования постарались заглянуть за «горизонт» современного процесса сокращения и ограничения вооружений. Еще не ясны перспективы и возможные элементы следующих его этапов, равно как нет ясно выраженного согласия Англии и Франции к нему присоединиться. Так можно ли всерьез говорить об участии в нем Китая?

Думается – не только можно, но и нужно. Китай на сегодня является самой проблемной страной из числа «ядерной пятерки». Это единственное из пяти официально признанных по Договору о нераспространении ядерного оружия 1968 г. государств – обладателей ядерным оружием, которое не предоставляет никакой официальной информации о своих ядерных вооружениях. К тому же, Китай – единственная страна, помимо США и РФ, обладающая большим экономическим и техническим потенциалом быстрого наращивания СЯС и других ядерных средств. Наконец, КНР не является военно-политическим союзником ни одной из ядерных сверхдержав и потому нет никакого политического, стратегического или технического внешнего контроля над его ядерными силами, программами их развития, доктриной и стратегией боевого применения.

В этой связи, хотя технически подключение к разоружению Великобритании и даже Франции, возможно, было бы относительно более легкой задачей, присоединение к процессу в той или иной форме КНР – намного более насущная необходимость в плане глобальной и региональной стратегической стабильности, безопасности и перспектив продолжения ядерного разоружения.

5

The real Chinese nuclear strategy and nuclear potential are not transparent at all. Under these conditions, most foreign politicians and experts view statements concerning adherence to the principle of no nuclear first strike as nothing more that a propaganda slogan.

For this reason, an active discussion is under way in the world expert political environment concerning the real military and political objectives of the Chinese leadership. It is also no surprise that the opinions of authoritative experts within the framework of this work are far from unanimous.

In point of fact, Beijing itself primarily needs the assurance of the openness of the Chinese nuclear weapons program, if it does, in deed and not in words, intend to build a “harmonious world of common prosperity”. However, at this point, Chinese representatives often shun even the mere presence of prospects for the country’s accession to the process of the limitation of nuclear weapons in discussions of Chinese nuclear strategy and forces – or brush them off by repeating the official position in sacramental language.

Meanwhile, a critical line is already seen in the reduction and limitation of nuclear weapons that Russia and the US are in no position to cross without the accession of third countries that have nuclear arms. Due to a number of circumstances, China in particular is the most important among them. It is also obvious that the long-term objective of making the transition to a nuclear-free world will be absolutely unachievable without China’s active participation in the subsequent stages of the practical resolution of the problems that stand along the way.

Китайская реальная ядерная стратегия и ядерный потенциал абсолютно непрозрачны. В этих условиях заявления о приверженности принципу неприменения первыми ядерного оружия воспринимаются большинством зарубежных политиков и экспертов как не более чем пропагандистский лозунг.

Поэтому по поводу реальных военно-политических целей китайского руководства в мировой политико-экспертной среде идет активная дискуссия. Неудивительно, что и в рамках данной работы авторитетные эксперты далеко не во всем сошлись во мнениях.

Обеспечение открытости китайской программы ядерных вооружений, на самом деле необходимо в первую очередь самому Пекину, если он на деле, а не на словах намерен строить «гармоничный мир совместного процветания». Однако пока китайские представители зачастую сторонятся даже простого присутствия при обсуждениях китайской ядерной стратегии и сил, перспектив присоединения своей страны к процессу ограничения ядерных вооружений – либо отделываются повторением сакраментальных формулировок официальной позиции.

Между тем уже просматривается тот рубеж в сокращении и ограничении ядерных вооружений, дальше которого Россия и США будут не в состоянии пойти без подключения третьих стран – обладательниц ядерного оружия. В силу ряда обстоятельств самое большое значение среди них имеет именно Китай. Очевидно также, что и долгосрочная цель перехода к безъядерному миру будет абсолютно недостижима без деятельного участия Китая в дальнейших этапах практической проработки проблем, стоящих на этом пути.

6

С целью максимально объективного анализа данной темы представляется необходимым проанализировать два ее аспекта: как Китай воспринимает угрозы собственной безопасности и какие угрозы глобальной и региональной безопасности представляет сам Китай.

В предварительном порядке следует заметить, что Китай в последние пять-семь лет существенно ускорил темпы внутренних трансформаций, что вызвало не менее ощутимые изменения в его международном поведении и позиционировании.

ОснОвные тенденции развития Китая. Китай стал «нормальной» рыночной страной, важной частью мировой экономики, хотя и со своими специфическими особенностями во внутренней политике и международном поведении. Особенность внутренней ситуации в Китае состоит в сохранении монополии компартии на власть. Во внешнеполитической сфере он, с одной стороны, хотел бы позиционировать себя как игрока, равного мировым лидерам, но с другой – пока еще, по-прежнему, не готов брать

For the purpose of analyzing this issue as objectively as possible, it seems necessary to carefully study two aspects of it: how China perceives threats to its security, and; what threats to global and regional security China itself poses.

First and foremost, it should be noted that China has significantly stepped up the pace of its internal transformations during the past five-seven years, which has caused no less palpable changes in its international behavior and positioning.

Major trends in China’s development. China has become a “normal” market country and a significant part of the world economy, albeit with its own specific features in domestic policy and international behavior. A distinctive feature of the internal situation in China consists of the Communist Party holding a monopoly on power. In the foreign policy sphere, on the one hand, it would like to position itself as a player that is equal to world leaders, but on the other hand, it is still unwilling, as before, to assume responsibility

IChina: Security Threats

КИТАЙ: УГРОЗЫ БЕЗОПАСНОСТИ

V. V. MikheyevDeputy Director of the IMEMO of the RAS, Corresponding Member of the RAS

В.В. Михеевзаместитель директора ИМЭМО РАН, член-корреспондент РАН

Chapter I

7

for world affairs, and at the same time is seeking popularity in the Third World by proclaiming the status of a developing nation.

Under the new Chinese leadership, the performance of political reform in the domestic sphere can be predicted, although without going to a real multi-party system. In domestic policies, an increase should be anticipated in the international activity of the PRC as a world leader, but not the only one and not the most important one.

China’s essential transformations over a quite short period of time are creating difficulties in its perception by the world community.

First, it is difficult for the world to follow and adequately perceive the rapid changes in China.

Second, rapid changes in a positive direction continue to coexist with the traditional negative image in China’s perception from the outside, which although diminishing in significance, nonetheless persists.

Third, the US and the West as a whole continue to perceive China in two ways. Economically – it is “one of their own”, and although it is a competitor, it does play by the market rules. However, politically – it is “alien”, since the CCP holds a monopoly on power, as well as due to the unpredictability of its foreign and military policies.

External threats for China. At the present time, Beijing does not view military intervention on the part of the US and Russia as a real threat. Otherwise, it would have to radically reorient the vector of internal development toward preparing for war with the severest of consequences to the economy, the standard of living of the people, and consequently, social and political stability.

на себя ответственность за мировые дела и в то же время стремится к популярности в Третьем мире, провозглашая статус развивающегося государства.

При новом китайском руководстве во внутренней сфере можно прогнозировать проведение политической реформы, хотя и без выхода на реальную многопартийность. Во внешней политике следует ожидать повышения международной активности КНР в качестве одного из мировых лидеров, но не единственного и не самого главного.

Сущностные трансформации Китая в весьма короткий отрезок времени создают сложности в его восприятии мировым сообществом.

Во-первых, быстрые изменения в Китае с трудом отслеживаются и адекватно воспринимаются миром.

Во-вторых, быстрые перемены в позитивном направлении продолжают сосуществовать с традиционным негативом в восприятии Китая вовне, который хотя и уменьшает свою значимость, но, тем не менее, сохраняется.

В-третьих, Китай продолжает восприниматься США и Западом в целом двояко. Экономически – он «свой», хотя и конкурент, но играющий по рыночным правилам. Однако политически он – «чужой», поскольку сохраняется монополия КПК на власть и непредсказуемость внешней и военной политики.

внешние угрОзы для Китая. На современном этапе Пекин не рассматривает военную интервенцию со стороны США или России как реальную угрозу. В противном случае он должен был бы кардинально переориентировать вектор внутреннего развития на подготовку к войне с тяжелейшими последствиями для экономики, уровня жизни людей и, соответственно, социальной и политической стабильности.

China: Security Threats

8

China views the main external threats to national security from the aspect of how they affect internal stability and problems of the country’s economic development. The logic here is quite simple: if external risks inhibit economic development, this can then lead to the deterioration of its economic position, then to social and political destabilization, which would ultimately pose a threat to the power of the CCP. Accordingly, the new Chinese leadership will also view the promotion of political reform in particular in the context of maintaining internal stability and retaining power.

Hence, it follows that the strategic external threats to China primarily involve the development of the world economy and the possibility of a new severe economic crisis. Based on this view of external threats, China is banking on interaction with the US and the West in maintaining the positive dynamics of the world economy.

The PRC also views threats of military and political crises in this same way, through the prism of threats of an economic crisis and internal political destabilization. Beijing feels that a global cataclysm is unlikely; however, it is afraid that the regional conflicts and clashes of major powers might hypothetically create threats to global stability. Hence, the “strategic” approach to conflicts in areas that are not vital to it (Libya, Syria, Iraq, Afghanistan, Iran, etc.): not to exacerbate the situation, to act by diplomatic means, and to attempt to maintain its economic presence, as well as access to sources of raw materials, supply lines, and markets during any variation of the progression of events.

Such an approach reflects China’s unwillingness (today) to actively participate in regional conflicts outside the geopolitical areas of

Главные внешние угрозы национальной безопасности Китай рассматривает под тем углом, как они влияют на внутреннюю стабильность и проблемы экономического развития страны. Логика здесь весьма простая: если внешние риски тормозят экономическое развитие, то это может привести к ухудшению экономического положения, а далее – к социальной и политической дестабилизации, что в итоге создаст угрозу власти КПК. Соответственно, именно в контексте поддержания внутренней стабильности и сохранения власти новое китайское руководство будет рассматривать и продвижение политической реформы.

Отсюда следует, что стратегические внешние угрозы Китаю, прежде всего, связаны с развитием мировой экономики, с возможностью нового глубокого мирового экономического кризиса. Исходя из такого видения внешних угроз, Китай делает стратегическую ставку на взаимодействие с США и Западом в поддержании позитивной динамики мировой экономики.

Точно также через призму угроз экономического кризиса и внутриполитической дестабилизации КНР рассматривает и угрозы военно-политических кризисов. Пекин считает глобальный катаклизм маловероятным, однако опасается, что региональные конфликты и противоречия крупных держав могут гипотетически создать угрозы глобальной стабильности. Отсюда – «стратегический» подход к конфликтам в не жизненно важных для него зонах (Ливия, Сирия, Ирак, Афганистан, Иран и т.п.): не обострять ситуацию, действовать дипломатическими методами, стараться сохранить свое экономическое присутствие, доступ к источникам сырья, коммуникациям и рынкам при любом варианте развития событий.

Подобный подход отражает неготовность Китая (на сегодняшний день) к активному участию в конфликтных региональных

Chapter I

9

проблемах за пределами геополитических зон его жизненных интересов (Тайвань, Корейский полуостров, Южно-Китайское море, гималайская граница с Индией, косвенно – Кашмир).

Как представляется, в отличие от риторики, реально Китай не видит ядерной угрозы, исходящей от ведущих ядерных держав – США и России. Китайская ракетно-ядерная программа носит, в первую очередь, статусный характер: один из мировых экономических лидеров с претензиями на роль одного из мировых политических центров силы должен иметь соответствующий ракетно-ядерный потенциал. Во-вторых, эта программа направлена на региональные цели: ядерное сдерживание путем политического давления на Тайвань и Индию.

Если Китай в будущем проявит готовность к диалогу с США и Россией по ограничению ядерных вооружений и стратегической стабильности, то, прежде всего, по статусной мотивации.

региОнальные угрОзы. По всей видимости, Китай не отойдет от курса на воссоединение с Тайванем, но не предпримет шагов военно-политического характера для достижения этой цели. Мотивация прежняя – любые акции, которые могут повредить экономическому росту КНР и по цепочке взаимосвязей поставить под угрозу власть КПК, неприемлемы для китайского руководства.

К тому же важно иметь в виду, что Тайвань не ставит вопрос о независимости. По действующей Конституции Тайбэй претендует на то, чтобы представлять весь Китай. Правда на Тайване существуют политические силы, выступающие за изменение Конституции и переименование острова в Республику Тайвань. Однако их реальное влияние на внутриполитическую ситуацию Тайваня не критично для изменения нынешней ситуации статус-кво.

its vital interests (Taiwan, the Korean peninsula, the South China Sea, and the Himalayan border with India, by implication – Kashmir).

It appears that, contrary to its rhetoric, China really does not see a nuclear threat posed by the leading nuclear powers – the US and Russia. The Chinese nuclear missile program is primarily a status symbol: one of the world’s economic leaders with claims to the role of one of the world’s political centers of power must have appropriate nuclear missile potential. Secondly, this program is aimed at regional targets: nuclear deterrence by means of political pressure on Taiwan and India.

If China shows readiness for a dialog with the US and Russia in the future concerning the limitation of nuclear weapons and strategic stability, it will then primarily be motivated by status.

Regional threats. In all likelihood, China will not deviate from its course of reunification with Taiwan, but will not take steps of a military or political nature to achieve this objective. The motivation is the same – any initiatives that might damage the PRC’s economic growth and that, in a chain reaction of relations, might threaten the power of the CCP are unacceptable to the Chinese leadership.

In addition, it is important to bear in mind that Taiwan is not raising the question of independence. According to the current Constitution, Taipei purports to represent the whole of China. True, political forces exist on Taiwan that favor changing the Constitution and renaming the island the Republic of Taiwan. However, their real impact on Taiwan’s internal political situation is not critical to changing the present situation of status quo.

China: Security Threats

10

Тем не менее Китай использует свою обширную программу модернизации вооруженных сил по всему диапазону для оказания военно-политического давления на Тайвань с целью ослабления сил сепаратистов через имманентную угрозу военного вмешательства.

В то же время Пекин делает главную ставку на вовлечение Тайваня в экономическое сотрудничество и широкий культурный диалог. Эвентуальный возможный выход политических реформ в Китае на уровень реальной многопартийности может, как вариант, привести к возращению Тайваня в единое государство с Китаем при сохранении большой автономности острова. Во всяком случае, один из обсуждаемых китайскими аналитиками (но пока не действующими политиками) вариантов политической реформы в Китае подразумевает возврат к довоенной двухпартийной системе КПК и Гоминьдана после воссоединения с Тайванем.

Китай и впредь будет демонстративно остро и болезненно реагировать на американские поставки оружия Тайваню. Во- первых, это уменьшает потенциал военно-психологического давления КНР на остров. Во-вторых, именно такая реакция доктринально закреплена и традиционна в менталитете военно-политического руководства Китая, которое воспринимает тайваньский вопрос как главный гандикап своего великодержавного статуса.

Не видя прямой угрозы ракетно-ядерного нападения со стороны США, Пекин в то же время усматривает в тихоокеанской политике Вашингтона стремление ощутимо ограничить региональную роль Китая. Предполагается, что США нацелены на формирование «дуги сдерживания» Китая:

• на северо-востоке – военно-политические альянсы США с Японией и Южной Кореей;

Nevertheless, China is using its vast program for the modernization of the armed forces to exert a full range of military and political pressure on Taiwan for the purpose of dissipating the efforts of separatists through the inherent threat of military intervention.

At the same time, Beijing is banking heavily on involving Taiwan in economic cooperation and a broad cultural dialog. The possible eventual emergence of political reforms in China at the level of a real multi-party system may, as an alternative, lead to Taiwan’s return to being a single nation with China, with the island retaining greater autonomy. In any event, one of the alternatives being discussed by Chinese analysts (but not yet by sitting politicians) for political reform in China implies a return to the prewar two-party system of the CCP and the Kuomintang [National People’s Party (NPP)] following reunification with Taiwan.

China will continue to defiantly, sharply, and fiercely react to American deliveries of arms to Taiwan. First, it diminishes the potential for the PRC’s military and psychological pressure on the island. Second, this reaction in particular is dogmatically reinforced and is traditional in the mentality of China’s military and political leadership, which perceives the Taiwan question as the main handicap to its great power status.

Not seeing a direct threat of a nuclear missile attack on the part of the US, China at the same time does see an aspiration to appreciably limit the regional role of China in Washington’s Pacific policies. It is assumed that the US is intent on forming an “arc of containment” for China:

•To the northeast – through the military and political alliances of the US with Japan and South Korea;

Chapter I

11

• на юге – активизация военного сотрудничества с Австралией и Филиппинами, в перспективе – с Вьетнамом;

• на западе региона – выстраивание США политического партнерства с Индией.

Создание противовеса подобного рода активности США Китай предполагает осуществлять за счет наращивания собственной военной мощи, повышения ее стратегической мобильности, выхода за пределы американской «дуги сдерживания» и создания военных опорных пунктов в дальнем зарубежье.

Прямую угрозу своим интересам Пекин видит в нарастании демографической экспансии северокорейских беженцев на северо-восток Китая по мере ухудшения социально-экономической ситуации в Северной Корее.

Китай полагает, что рыночная экономика и открытость позволят Северной Корее улучшить экономическую ситуацию, что приведет к отказу Пхеньяна от военной ядерной программы – главного на сегодня «товара», в обмен на регулярные «продажи» которого северокорейское руководство получает внешнюю экономическую помощь. КНР делает ставку на вовлечение Северной Кореи в экономическое сотрудничество на рыночных принципах – что, по мнению Пекина, может обеспечить позитивную трансформацию северокорейского режима.

Военную угрозу со стороны Северной Кореи Пекин рассматривает по определенному сценарию: коллапс северокорейского режима, утрата контроля над ядерным потенциалом, попадание ядерного оружия в руки северокорейских террористов, его продажа в другие страны и т.д. В этом контексте Китай, видимо, допускает вариант военной интервенции в Северную Корею для взятия под контроль ее ядерных объектов – однако, скорее всего, только в рамках миротворческой

•To the south – by revitalizing military cooperation with Australia and the Philippines, as well as Vietnam in the future, and;

•To the west of the region – by arranging a political partnership between the US and India.

China intends to create a counterbalance to US activities of this type by increasing its own military might, improving its strategic mobility, extending itself outside the confines of the US “arc of containment”, and establishing military strongholds in distant foreign countries.

In the demographic expansion of North Korean refugees into northeast China, Beijing sees a direct threat to its interests as the socioeconomic situation in North Korea deteriorates.

China believes that a market economy and openness will make it possible for North Korea to improve its economic situation, which will result in Pyongyang abandoning its military nuclear program – its main “commodity” today – in exchange for regular “sales” of which the North Korean leadership will receive foreign economic assistance. The PRC is banking on involving North Korea in economic cooperation based on market principles – which, in Beijing’s opinion, might ensure the positive transformation of the North Korean regime.

Beijing is considering a specific scenario for a military threat on the part of North Korea: the collapse of the North Korean regime, loss of control over its nuclear potential, nuclear arms getting into the hands of North Korean terrorists, their sale in other countries, etc. In this context China is apparently conceding the alternative of military intervention in North Korea for the purpose of gaining control of its nuclear facilities – however, more than likely, only within the framework of a peacekeeping mission under a United Nations

China: Security Threats

12

миссии по мандату ООН.

В регионе Южно-Китайского моря Китай рассматривает нерешенность проблемы взаимных территориальных претензий в качестве угрозы своим экономическим интересам. В этом регионе Пекином делается ставка на диалог, но с опорой на свою превосходящую военно- морскую силу и без участия стран, не расположенных в данном регионе (к которым относят США и Россию).

В Центральной Азии и Афганистане Пекин видит, во- первых, источник террористической и сепаратисткой угрозы для целостности Китая. Во-вторых – площадку для реализации собственных экономических интересов, связанных с развитием отсталых регионов северо-запада Китая. США и Россия воспринимаются в этой связи и как партнеры (в борьбе со «злом»), и как конкуренты (в соперничестве за экономическое пространство).

К отношениям с Индией Китай подходит многопланово. Эта страна рассматривается в Пекине как важный экономический партнер, но в то же время и как потенциальная угроза в плане территориальных споров в Тибете, между Индией и Пакистаном в Кашмире. Также Индия воспринимается как главный потенциальный военно- политический конкурент в борьбе за нефтяные ресурсы и коммуникации их транспортировки в бассейне Индийского океана.

Китай – КаК угрОза? Как представляется, Китай не представляет стратегической ядерной угрозы для США и России. Восприятие ими Китая как угрозы может быть связано с двумя основными факторами. Во-первых, это традиционный, хотя и устаревший взгляд на КНР как на коммунистического (или националистического) агрессора ввиду запаздывания реакции на быстрые позитивные изменения, происходящие в этой стране. Во-вторых, речь идет об оценке роста военных расходов Китая как таящих в себе угрозу

(UN) mandate.

In the South China Sea region, China considers the unresolved nature of the problem of reciprocal territorial claims to be a threat to its economic interests. In this region, Beijing is banking on a dialog, but with the support of its superior naval might and without the participation of countries that are not located in this region (which includes the US and Russia).

In Central Asia and Afghanistan, Beijing sees, first, a source of terrorist and separatist threats to China’s integrity. And second – a platform for realization of its own economic interests as far as the development of the backward regions of northwest China. In this regard, the US and Russia are perceived both as partners (in combating “evil”) and as competitors (in the rivalry for economic space).

China’s approach to India is diversified. In Beijing, this country is regarded as an important economic partner, but at the same time, as a potential threat in terms of the territorial disputes in Tibet, as well as between India and Pakistan in Kashmir. Also, India is perceived as the main potential military and political competitor in the struggle for oil resources and supply lines for their transportation within the Indian Ocean basin.

China – as a threat? It appears that China does not represent a strategic nuclear threat to the US and Russia. Their perception of China as a threat may be due to two principal factors. First is the traditional, although antiquated view of the PRC as a communist (or nationalist) aggressor because of a delayed reaction to the rapid positive changes occurring in this country. Second is the question of sizing up the increase in China’s military spending as concealing a threat to regional and global security.

Chapter I

13

Meanwhile the challenges associated with the growth of China’s military might are another matter (see Attachment 1, as well as Tables 3 and 4). It can be asserted that China will underpin its aspiration of world political leadership in concert with other leading countries by increasing its military spending. However, the mainstay of China’s political positioning will be to increase its role in supporting the stable development of the world economy (see Attachment 1, as well as Tables 1 and 2).

The perception of a challenge is mostly due to the fact that China, having the status of a new member of world club of political “heavyweights”, and at the same time a “newcomer”, is still behaving, according to form, more aggressively in upholding its interests, striving to take its proper place among the “old-timers”. But this external aggressiveness has limits that China will not exceed because of the cornerstone of its world prominence. The latter consists of the deepening economic and financial interdependence of China with the US, as well as other world economic and energy centers, which it can only upset with unacceptable damage to its economy and internal political stability.

It is possible for China to offset this current peculiar “noncritical aggressiveness” through its involvement in a broad security dialog with Russia and the US. It appears that the prospective topics to this end will be strategic stability, North Korea, Central Asia, and Afghanistan. Here, it is necessary to realize that, for objective reasons, the most problematic issues in China’s interrelations with the outside world will continue to be the disputes surrounding the continental shelf of the South China Sea and Taiwan for some time to come.

региональной и глобальной безопасности.

Между тем вызовы, связанные с ростом военной мощи Китая (см. Приложение 1, табл. 3 и 4), состоят в другом. Можно утверждать, что он будет подкреплять ростом военных расходов свое стремление к мировому политическому лидерству в концерте других ведущих стран. Однако главной основой политического позиционирования Китая будет повышение его роли (см. Приложение 1, таблицы 1 и 2) в поддержании устойчивого развития мировой экономики.

Восприятие вызова более всего обусловлено тем, что Китай, имея статус нового члена мирового клуба политических «тяжеловесов», как и следует «новичку», пока ведет себя по форме более агрессивно в отстаивании своих интересов, стремясь занять подобающее ему место среди «старожилов». Но у этой внешней агрессивности есть пределы, которые Китай не перейдет по причине сущностной основы своего мирового возвышения. Последняя состоит в углубляющейся экономической и финансовой взаимозависимости Китая с США и другими мировыми экономическими и энергетическими центрами, нарушить которую он может лишь с неприемлемым ущербом для своей экономики и внутриполитической стабильности.

Сглаживание этой своеобразной нынешней «некритичной агрессивности» Китая возможно через вовлечение его в широкий диалог безопасности с Россией и США. Как представляется, перспективные темы для этого – стратегическая стабильность, Северная Корея, Центральная Азия и Афганистан. При этом нужно отдавать себе отчет в том, что по объективным причинам наиболее проблемными точками во взаимоотношениях Китая с внешним миром будут еще долго оставаться споры вокруг шельфа Южно-Китайского моря и Тайвань.

14

С самого начала реформ руководство Дэн Сяопина определило, что коренным изменениям должен подвергнуться и внешнеполитический курс страны. Внешняя политика КНР прошла несколько этапов. В 1950-е годы она определялась в основном стратегическим и идеологическим союзом с СССР и была направлена на содействие последнему в его борьбе с мировым империализмом. Китаю была предоставлена некоторая автономия в Азии и Африке, он поощрялся на роль лидера дружественных социализму государств «третьего мира».

В период разрыва с СССР и, особенно, «культурной революции», Пекин, руководствуясь революционным догматизмом, пытался взорвать азиатский континент, поддерживая там радикальные антизападные движения. В 70-е годы, после сближения с США на антисоветской основе, Мао Цзэдуном

From the very start of reforms, the government of Deng Xiaoping determined that the country’s foreign policy course had to undergo radical changes. The foreign policies of the PRC went through several stages. During the 1950s, a strategic and ideological alliance with the Union of Soviet Socialist Republics (USSR) basically defined it, and it was aimed at assisting the latter in combating world imperialism. China was afforded some autonomy in Asia and Africa, and it was promoted to the role of the leader of the “third-world” nations that were amicable to socialism.

During the period of estrangement from the USSR, and especially the “cultural revolution”, Beijing, being guided by revolutionary dogmatism, tried to incite the Asian continent by supporting radical anti-Western movements there. During the 1970s, following rapprochement with the US on anti-Soviet grounds, Mao Tse-Tung advanced

IIChina’s Foreign Policy: “Modesty”

or Revitalization?ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА КИТАЯ:

«СКРОМНОСТЬ» ИЛИ АКТИВИЗАЦИЯ?

A. V. LukinVice-Chancellor for Scientific Work and International Relations of the

Diplomatic Academy of the MFA of Russia

А.В. Лукинпроректор по научной работе и международным связям Дипломатической Академии МИД России

Chapter II

15

the theory of “three worlds”, within the framework of which China was declared the leader of the developing nations of the “Third World”. The “Second World”, led by the “social-imperialistic” USSR, was heralded as the main danger, in the struggle against which it was possible to cooperate with the less dangerous “First World”, headed by the US. Notions of creating a unified front against the USSR persisted until the late 1970s. Then the necessity of seriously addressing internal reforms and normalization of relations with Moscow eventually resulted in abandoning them.

At the 12th congress, which took place in September of 1982, the concept of “independent and autonomous foreign policies” was formulated, the essence of which came down to not entering into allied relations with any of the “superpowers”; that is to say, equating the USSR and the US as partners or adversaries, but most importantly – subjugating foreign policies to the objectives of the country’s economic development. This concept officially defines the foreign policy course of Beijing even today. It comes down to the following points.

•China always adheres to independent and autonomous principles. Based on the vital interests of the Chinese people, the peoples of the world, and real events, China formulates its own position and policy course on all international matters: it does not submit to any outside pressure, does not establish any strategic relations with major powers or blocks of countries, does not participate in the arms race, and does not pursue military expansion.

•China opposes hegemonism and defends world peace. It believes that governments are not divided into large and small, strong and weak, and rich and poor, but rather that they are all equal members of the international community. Conflicts between countries are resolved in amicable means. It is not necessary

была выдвинута теория «трех миров», в рамках которой Китай объявлялся лидером развивающихся государств «Третьего мира». Главной опасностью объявлялся «Второй мир» во главе с «социал-империалистическим» СССР, в борьбе с которым можно было взаимодействовать с менее опасным «Первым миром» под руководством США. Идеи создания единого фронта против СССР просуществовали до конца 70-х годов. Затем необходимость серьезно заняться внутренними реформами и нормализация отношения с Москвой постепенно повлекли отказ от них.

На XII съезде, проходившем в сентябре 1982 г., была сформулирована концепция «независимой и самостоятельной внешней политики», смысл которой сводился к невступлению в союзнические отношения с какой-либо из «сверхдержав», то есть к уравниванию СССР и США как партнеров или противников, но главное – к подчинению внешней политики целям экономического развития страны. Эта концепция официально определяет внешнеполитический курс Пекина и сегодня. Она сводится к следующим пунктам.

• Китай всегда придерживается независимых и самостоятельных принципов. Исходя из коренных интересов китайского народа, народов мира и реальных событий, Китай вырабатывает свою позицию и политический курс по всем международным вопросам: он не подчиняется никакому внешнему давлению, не устанавливает никаких стратегических отношений с крупными державами или блоками стран, не участвует в гонке вооружений, не проводит военную экспансию.

• Китай выступает против гегемонизма и защищает мир во всем мире. Он считает, что государства не делятся на крупные и малые, сильные и слабые, богатые и бедные, но все являются равноправными членами международного сообщества. Разрешение конфликтов между странами осуществляется

China’s Foreign Policy

16

to resort to weapons and to threaten each other with force, and it is not possible to intervene in the internal affairs of other countries under any pretexts. China never imposes its social order and ideology on other countries, and it does not allow other countries to impose their social order and ideology on it.

•China actively promotes the creation of a fair and rational new international political and economic order. China believes that the new order must reflect requirements of the march of history and secular progress, and that it must express the general desires and interests of the peoples of the whole world. The five principles of peaceful coexistence and other generally accepted rules of international relations must be the basis for the creation of the new international political and economic order.

•China wishes to create and develop friendly cooperation with all countries based on the five principles of peaceful coexistence, namely: mutual respect for sovereignty and territorial integrity, mutual nonaggression, nonintervention in one another’s internal affairs, equality and mutual benefit, and peaceful coexistence1.

In reality, since the early 1980s, China has striven to create conditions that favor economic development by means of building good working relations with all the countries of the world, especially with those that are able to offer it the greatest assistance in this area, to make investments, and to provide new technologies. Special attention has been given to its neighbors, with which China has attempted to resolve

1 China’s Independent and Autonomous Peaceful Foreign Policies. Foreign Ministry of the People’s Republic of China. February 25, 2003. (http://www.fmprc.gov.ch/rus/wjdt/wjzc/jbzc/11992.html

мирным путем. Не надо прибегать к оружию и угрожать друг другу силой, нельзя ни под какими предлогами вмешиваться во внутренние дела других стран. Китай никогда не навязывает другим странам свой социальный порядок и идеологию и не позволяет другим странам навязывать ему их социальный строй и идеологию.

• Китай активно содействует созданию справедливого и рационального нового международного политического и экономического порядка. Китай считает, что новый порядок должен отражать требования развития истории и векового прогресса, должен выражать общие пожелания и интересы народов всего мира. Пять принципов мирного сосуществования и другие общепринятые правила международных отношений должны стать основой для создания нового международного политического и экономического порядка.

• Китай желает создать и развивать дружественное сотрудничество со всеми странами на основе пяти принципов мирного сосуществования, а именно: взаимного уважения суверенитета и территориальной целостности, взаимного ненападения, невмешательства во внутренние дела друг друга, равенства и взаимной выгоды, мирного сосуществования1.

В реальности, с начала 80-х годов ХХ столетия Китай стремится создать условия для экономического развития путем налаживания хороших рабочих отношений со всеми странами мира, особенно с теми, кто может оказать ему в этом деле наибольшее содействие, предоставить инвестиции и новые технологии. Особое внимание уделяется

1 Независимая и самостоятельная мирная внешняя политика Китая // Министерство иностранных дел Китайской Народной Республики. 25 февраля, 2003 г. (http://www.fmprc.gov.cn/rus/wjdt/wjzc/jbzc/t1992.htm).

Chapter II

17

соседям, с которыми Китай всемерно, в том числе и за счет компромиссов, стремится решить территориальные и другие споры ради развития торгово-экономического сотрудничества, в том числе в приграничных районах. КНР обозначила коренные интересы, которыми она не может поступиться: признание Тайваня и Тибета, а ранее – Гонконга и Макао – частью КНР, другие вопросы территориальной целостности. По прочим вопросам Пекин ведет себя скромно, не вмешивается в международные конфликты, которые прямо его не касаются, чтобы зря не расходовать ресурсы, и обычно ограничивается лишь высказыванием по ним своей точки зрения.

В последние годы, однако, ситуация начала несколько меняться. Сама логика развития вынуждает Пекин занимать более активную роль в мировой политике. Во-первых, в результате успешного экономического развития последних десятилетий мощь страны настолько усилилась, что без участия Пекина трудно представить себе решение многих экономических, да и политических проблем, касающихся всего мира. Во-вторых, модель экономического развития Китая, основанная на бурном росте и экспорте, ведет к нехватке ресурсов, прежде всего сырья, и необходимости искать новые рынки сбыта. И то, и другое находится за пределами территории КНР. Наконец, проблемы с окружающей средой, избыточной рабочей силой и прочие внутренние трудности Китая начали непосредственно затрагивать другие страны, прежде всего соседние.

Пытаясь теоретически обосновать усиление роли КНР на мировой арене, а также рассеять страхи за рубежом относительно возможной угрозы, которую новый мощный Китай может представлять миру, в 2003 г. ведущие идеологи страны выдвинули теорию «мирного подъема», которую взяли на вооружение и лидеры страны. Ее суть заключалась в том, что усиление КНР не несет вреда

territorial and other disputes in every possible way, among them, by way of compromises, for the sake of the development of trade and economic cooperation, including in the frontier areas. The PRC has identified the vital interests that it cannot relinquish: the recognition of Taiwan and Tibet, and earlier – Hong Kong and Macao – as a part of the PRC, as well as other matters of territorial integrity. On other questions, Beijing has behaved modestly, has not intervened in international conflicts that do not directly concern it, so as not to expend resources in vain, and has usually confined itself exclusively to stating its point of view concerning them.

In recent years, however, the situation has begun to change somewhat. The logic of development itself compels Beijing to take a more active role in world politics. First, as a result of successful economic development in past decades, the country’s might has increased to such an extent that it is difficult to imagine the resolution of many economic and even political problems that pertain to the world as a whole without Beijing’s participation. Second, the model of China’s economic development, which is based on explosive growth and exports, is leading to a shortage of resources, primarily raw materials, and the necessity of finding new sales markets. And both these things lie outside the confines of the PRC. Finally, problems with the environment and an overabundant work force,as well as China’s other internal difficulties, have begun to directly impact other countries, primarily neighboring ones.

Attempting to theoretically justify the escalation of the PRC’s role in the world arena, as well as to dispel fears abroad concerning the potential threat that the new powerful China might pose to the world, the country’s leading ideologists advanced the theory of “peaceful ascent” in 2003, which its leaders also embraced. Its essence consisted of the fact that the strengthening of the PRC did not bring any harm to the outside world, and

China’s Foreign Policy

18

окружающему миру, что в стране основное внимание уделяют росту, причем говорилось, что этот рост даже выгоден соседям, так как будет способствовать и их развитию. Одним из средств мирного возвышения, хотя и не основным, провозглашалась культура.

Несмотря на благие намерения авторов, идея подъема, пусть и мирного, вызвала неоднозначную реакцию в мире, а некоторых даже напугала. В результате, китайское руководство сняло эту концепцию в качестве официальной, поначалу вернувшись к идее «мирного развития», выдвинутой еще Дэн Сяопином, а затем, сменило ее на концепцию «гармоничного мира», к созданию которого теперь официально стремится Пекин.

Впервые о необходимости «совместного построения гармоничного мира» китайский лидер Ху Цзиньтао заявил в апреле 2005 г. в Джакарте на Саммите стран Азии и Африки. На праздновании 60-летия ООН в сентябре того же года китайский лидер предложил создать «гармоничный мир совместного процветания». В своем выступлении в Йельском университете в апреле 2006 г. Ху Цзиньтао заявил, что для Китая всегда была важна социальная гармония. Теперь же КНР приступает к строительству гармоничного общества внутри страны и одновременно «стремится использовать достижения других цивилизаций для продвижения к миру и развитию через сотрудничество, стремится играть свою роль в строительстве гармоничного мира, длительных мирных [отношений] и общего процветания»2.

На XVII съезде КПК идея «гармоничного мира» не только позвучала в докладе Ху Цзиньтао, но была внесена в устав партии. Китайский лидер говорил: «Мы выступаем за то, чтобы народы всех стран общими усилиями продвигали создание

2 http://www.yale.edu/opa/hu/download/transcript_Hu_20060421.doc

that primary attention in the country was being given to growth, during which it was said that this growth was even beneficial to its neighbors, since it would also foster their development. One means of peaceful ascent, although not the primary one, was declared to be culture.

Despite the good intentions of the authors, the idea of ascent, peaceful or not, gave rise to a mixed reaction throughout the world, and even frightened some. Consequently, the Chinese government discarded this concept as the official one and went back to the idea of “peaceful development” that Deng Xiaoping had previously advanced, then replaced it with the concept of a “harmonious world” that Beijing is now officially striving to create.

At the Asia-Africa Summit in Jakarta in April of 2005, Chinese leader Hu Jintao talked for the first time about the need for “jointly building a harmonious world”. During the celebration of the 60th anniversary of the UN in September of that same year, the Chinese leader suggested that a “harmonious world of common prosperity” be created. In his address at Yale University in April of 2006, Hu Jintao stated that social harmony had always been important to China. Now the PRC is proceeding with building a harmonious society within the country, is simultaneously “striving to use the achievements of other civilizations for progress toward peace and development through cooperation, and is attempting to play its role in building a harmonious world, lasting peaceful [relations], and general prosperity”2.

At the 17th congress of the CCP, the idea of a “harmonious world” was not only heard in Hu Jintao’s report, but was also incorporated into the party’s charter. The Chinese leader said: “We are proud of the fact that the peoples of all countries, through common efforts, have championed the

2 http://www.yale.edu/opa/hu/download/transcript_Hu_20060421.doc

Chapter II

19

гармоничного мира с прочным миром и общим процветанием. Поэтому нужно в соответствии с преамбулой и принципами Устава ООН, а также на основе строгого соблюдения международного права и общепризнанных норм международных отношений развивать в этих отношениях дух демократии, согласия, сотрудничества и взаимного выигрыша. В политическом плане нужно друг друга уважая и друг с другом равноправно консультируясь, совместно продвигать демократизацию международных отношений. В экономическом – друг с другом сотрудничая и друг друга дополняя имеющимися преимуществами, совместно продвигать развитие экономической глобализации в сторону равномерного, для всех выгодного и выигрышного развития. В культурном – учась друг у друга, находя общее при наличии расхождений и уважая многообразие мира, вместе стимулировать процветание и прогресс человеческой цивилизации. В плане безопасности – друг другу доверяя и усиливая сотрудничество, твердо стоять на том, чтобы решать международные споры мирным путем, а не посредством войны, сообща защищать мир во всем мире и поддерживать стабильность. В плане охраны окружающей среды – друг другу помогая и вместе продвигая это дело, сообща оберегать общий дом человечества – нашу планету Земля»3.

По сути, это та же программа независимой и самостоятельной внешней политики в новых условиях. Ее смысл: успокоить мир относительно целей китайского развития, показать, что роль КНР в мире конструктивна, а его усиление даже выгодно остальным.

Это мирное наступление Пекина, его умелое использование «мягкой силы» дало определенные результаты Смена администрации в США с конфронтационной

3 Доклад Ху Цзиньтао на 17-м съезде КПК (полный текст) (http://russian.china.org.cn/china/archive/shiqida/2007-10/25/content_9120930_ 21.htm).

creation of a harmonious world with stable peace and general prosperity. Therefore, pursuant to the preamble and the principles of the UN Charter, as well as based on strict compliance with international law and the generally accepted rules of international relations, it is necessary in these relations to cultivate the spirit of democracy, accord, cooperation, and mutual gain. In the political sense, it is necessary, while respecting one another and consulting each other on equal terms, to jointly promote the democratization of international relations. In the economic sense – while cooperating with one another and providing each other with extant advantages, to jointly shift the development of economic globalization toward beneficial and profitable growth that is equitable for all. In the cultural sense – while learning from one another, finding common ground when differences exist, and respecting the diversity of the world, to together stimulate the prosperity and progress of human civilization. In terms of security – while trusting one another, strengthening cooperation, and taking a firm stand on the resolution of international disputes by amicable means instead of through warfare, to collectively defend peace around the world and to support stability. In terms of environmental protection – while helping one another and together furthering this cause, to collectively preserve the common home of mankind – our planet Earth”3.

In essence, this is the selfsame program of independent and autonomous foreign policies under new conditions. Its significance: to mollify the world as far as the objectives of Chinese expansion, as well as to demonstrate that the PRC’s role in the world is constructive and that its strengthening is even beneficial to everyone else.

This peace offensive on the part of Beijing and its skillful use of “soft power” yielded certain results. The change of administration in the US from the confrontational G. Bush, Jr., to the

3 Report of Hu Jintao at the 17th Congress of the CCP (full text)(http://russian.china.org.cn/china/archive/shiqida/2007-10/25/content_9120930_ 21.htm).

China’s Foreign Policy

20

Дж. Буша мл. на более конструктивную Б. Обамы и успешный выход Китая из кризиса заставил многих по-новому оценить его роль в мире.

В начале 2009 г. два мэтра американской внешнеполитической мысли Зб. Бжезинский и Г. Киссинджер выступили со своими предложениями, как решать мировые проблемы в новой ситуации, по сути, сформулировав предложения вновь избранному американскому президенту Б. Обаме по изменению внешнеполитического курса США. Несмотря на ряд разногласий, они сошлись в одном: стабильное будущее мира зависит от того, смогут ли Соединенные Штаты и Китай, отложив разногласия, наладить конструктивное сотрудничество.

Предложения известных политологов были вызваны рядом причин. Во-первых, это общее понимание неудачи внешнеполитического курса прежней администрации и желание его изменить. Во-вторых, признание того, что в результате кризиса не только американские политические подходы, но и экономические модели потеряли популярность в мире, а альтернативные идеи, наоборот, ее приобрели. Одной из таких моделей является китайская, которую сами же западные экономисты окрестили «пекинским консенсусом» (по аналогии с «вашингтонским консенсусом», которому он противостоит). В-третьих, это признание возросшей роли Пекина в мировой политике, вызванное как его реальными экономическими достижениями, так и ожиданиями того, что из кризиса Китай выйдет с меньшими потерями, чем многие другие крупные экономики.

Впрочем, к 2010 г. настроения на Западе изменились. В мире стали широко обсуждать новые тенденции во внешней политике Китая. По мнению ряда наблюдателей, его экономические успехи последних десятилетий привели к более «самоуверенному» (assertive) подходу к внешнему миру, стремлению

more constructive B. Obama, as well as China’s successful emergence from the [recent global economic-financial] crisis, forced many people to reevaluate its role in the world.

In early 2009, two masters of American foreign policy thought, Zb. Brzeziński and H. Kissinger, came up with proposals for how to solve the world’s problems in the new situation, having essentially formulated these proposals for the newly elected American president, B. Obama, in line with a change in the US foreign policy course. Despite a number of disagreements, they agreed on one thing: the stable future of the world depends on whether or not the United States and China, setting aside their differences, are able to establish constructive cooperation.

The proposals of these well-known foreign policy experts were put forward for a number of reasons. First was a common understanding of the failure of the previous administration’s foreign policy course and the desire to change it. Second was the recognition of the fact that not only America’s political approaches, but also its economic models, had lost popularity around the world as a result of the crisis, while alternative ideas had conversely gained popularity. One such model was the Chinese one, which Western economists dubbed the “Peking consensus” (by analogy with the “Washington consensus”, which it countered). Third was the acknowledgment of Beijing’s increasing role in world politics, which was due to both its real economic achievements and expectations that China would emerge from crisis with fewer losses than many other major economies.

However, by 2010, the mood in the West had changed. Around the world, the new trends in China’s foreign policies began to be widely discussed. In the opinion of a number of observers, its economic successes during past decades had resulted in a more “self-assured” (assertive) approach to the outside world, a tendency to

Chapter II

21

проявлять большую жесткость в отношениях с партнерами, меньшую склонность к уступкам, склонности отвечать ударом на удар, давлением на давление. Говорят, что эта тенденция особенно усилилась в результате успешного, по мнению китайских властей, выхода из мирового финансового кризиса, во время которого Китай понес меньшие потери, чем другие ведущие экономики мира. Ведь даже в годы кризиса китайская экономика показывала 8–10%-ый рост. В качестве примеров приводят жесткую позицию Китая по тибетскому вопросу, его упорное нежелание идти на соглашение с Далай- ламой, немотивированно жестокие приговоры некоторым диссидентам, антизападную позицию по вопросу глобального потепления, отказ от давления на северокорейский режим с целью побудить его выполнить резолюции Совета Безопасности ООН, за принятие которых Пекин сам же проголосовал ранее.

Представляется, что новую внешнеполитическую «самоуверенность» Китая можно воспринимать спокойно, как стремление крупной и успешной державы активно отстаивать свои внешние интересы. В то же время нельзя не отметить, что успешное экономическое развитие последних десятилетий и укрепление международных позиций страны привели к росту национализма среди элит.

В конце первого десятилетия нового века в Китае стали открыто издаваться статьи и книги, в которых говорится, что Пекин должен активно, в том числе с использованием армии и флота, обеспечивать свои экономические интересы по всему миру, и даже контролировать мировые ресурсы и их распределение. В вышедшей в начале 2009 г. книге «Китай недоволен», ставшей бестселлером, достаточно голословно утверждается, что китайцы якобы лучше всех в мире распоряжаются природными ресурсами, которых стране не хватает. Из этого делается вывод, что в будущем Пекин должен взять под контроль мировые ресурсы,

exhibit greater inflexibility in relations with its partners, a lesser predilection for concessions, and inclinations to answer blow with blow and pressure with pressure. They said that this trend was especially heightened as a result of China’s successful emergence from the world financial crisis in the opinion of Chinese authorities, during which China sustained fewer losses than other leading economies around the world. After all, even during the crisis years, China’s economy grew by 8-10%. By way of an example, they cited China’s firm stand on the Tibet question, its tenacious unwillingness to compromise with the Dalai Lama, unreasonably harsh sentences for certain dissidents, an anti-Western position on the global warming issue, and the repudiation of pressure on the North Korean regime for the purpose of compelling it to execute the UN Security Council resolutions that Beijing itself had previously voted for.

It appears that China’s new foreign policy “self-assuredness” can be calmly perceived as the aspiration of a major and successful power to actively defend its foreign interests. At the same time, it is impossible not to note that successful economic development during past decades and the strengthening of the country’s international positions have led to an increase in nationalism among the elite.

At the end of the first decade of the new century, articles and books began to be openly published in China in which statements were made to the effect that Beijing must actively safeguard its economic interests around the world, including through the use of its army and navy, and even monitor world resources and their distribution. In a book that appeared in early 2009, “Unhappy China”, which became a bestseller, without offering sufficient proof, it is asserted that the Chinese are ostensibly the best in the world at handling natural resources, which their country lacks. From this, the conclusion is drawn that Beijing must take control of the world’s resources in the

China’s Foreign Policy

22

future in order to manage them for mankind’s benefit. According to authors, the Chinese army must actively support the PRC’s quest for resources outside its borders4. Earlier, one of the authors of this book, Wang Xiaodong, had already written that China’s main problem was a shortage of “vital space”5.

Official Chinese representatives and experts usually explain that the ideas expressed by the group of journalists who authored the book “Unhappy China” are just the private thoughts of certain individuals. However, in more frank conversations, some Chinese have acknowledged that certain circles within the power structures support similar nationalist theories.

By the way, this open secret was fully revealed in 2010 following the publication of several books and articles by a number of official military analysts in which similar ideas were expressed. In this vein, in a book that immediately gained great popularity, “China’s Dream”6, a professor at the University of Defense (which is a part of the Ministry of National Defense network), senior colonel Liu Minfu, reckoned that China must strive to become the number one power in the world as far as might in the 21st century. Otherwise, in his opinion, the efforts of the US, with which a fight and perhaps a war for leadership is inevitable, would cast it aside along the path to world development”7.

4 Song Xiaojun, Wang Xiaodong, Huang Jisu, Song Qiang, and Liu Yang. Unhappy China. The Great Time, Grand Visions, and Our Challenges. Nanking, 2009, pp. 80-81, 98-99, and 106-108.

5 Wang Xiaodong. Theory of Contemporary Chinese Nationalism. Chzhanlyue Yuy Guanli,* No. 5, 2000.

6 刘明福 (Liu Minfu):《后美国时代的大国思维:中国梦》(Superpower Thinking in the Post-American World. The Chinese Dream). 北京,中国友谊出版, 2010年。

7 Chinese People’s Liberation Army (PLA) Officer Urges Challenging U.S. Dominance (http://www.reuters.com/article/idUSTRE6200P620100301).

чтобы управлять ими на благо человечества. Китайская армия, по мнению авторов, должна активно поддерживать борьбу КНР за ресурсы за ее пределами4. Ранее один из авторов книги Ван Сяодун уже писал о том, что главная проблема Китая – нехватка «жизненного пространства»5.

Официальные китайские представители и эксперты обычно разъясняют, что идеи, пропагандируемые группой журналистов – авторов книги «Китай недоволен», – лишь частные мысли отдельных граждан. Однако в более откровенных разговорах некоторые китайцы признавали, что подобные националистические теории поддерживаются определенными кругами в силовых структурах.

Впрочем, этот секрет Полишинеля полностью раскрылся после публикаций в 2010 г. нескольких книг и статей ряда официальных военных аналитиков, в которых высказывались сходные мысли. Так, в приобретшей сразу большую популярность книге «Китайская мечта»6 профессор Университета обороны (принадлежащего системе Министерства обороны), старший полковник Лю Минфу полагает, что в XXI в. Китай должен стремиться стать первой по мощи державой мира. В противном случае, по его мнению, усилиями США, с которыми неизбежна борьба, а может быть и война за лидерство, он будет отброшен на обочину мирового развития»7.

4 Сун Сяоцзюнь, Ван Сяодун, Хуан Цзиce, Сун Цян и Лю Ян:Китай недоволен. Великая эпоха, великие цели и наши внутренние и внешние трудности. Нанкин, 2009. СС. 80–81, 98–99, 106–108.

5 Ван Сяодун. Теория современного китайского национализма // Чжаньлюе юй гуанли. No 5. 2000.

6 刘明福 (Лю Минфу):《后美国时代的大国思维:中国梦》 (Великодержавное мышление пост-американского мира: китайский сон). 北京,中国友谊出版, 2010年。

7 China PLA officer urges challenging U.S. dominance (http://www.reuters.com/article/idUSTRE6200P620100301).

Chapter II

23

All these same arguments are encountered in another book with the characteristic title “The C-Shaped Encirclement: How Will China Break Through the Encirclement Under Conditions of Domestic Difficulties and Foreign Pressure”, which was written by a colonel in the Air Force (AF) of the Chinese People’s Liberation Army (CPLA) and a well-known military journalist, Dai Xu. According to Dai Xu, under overall coordination on the part of the US, China’s neighbors – Japan, Vietnam, India, and the US itself in Afghanistan – are encircling it with tight military half-ring. The author maintains that China has always waged war for its existence with great powers: with Europeans, led by the British, in the 19th century, with Japan during the first half of the last century, with the USSR in the second, and now with the US. War with the latter is almost inevitable and it is necessary for China to strengthen its army, primarily the air force and navy, in order to ensure commanding positions88.

One possible means for counteracting the “encirclement” is to establish military bases abroad, following the example of the US. Calls to create a foreign infrastructure for the CPLA and to actively operate outside the borders of the PRC are prevalent among the recommendations of military analysts. For example, in November of 2009, the director of the Strategy Institute of the University of Defense, rear admiral Yang Yi, stated: “We must decisively and pointedly tell the United States and other nations that China must increase its military presence abroad, which is due to… foreign national interests”9. And in early 2010, an interview with retired admiral Yin Zhuo that was placed on the official Internet site of the Ministry of National Defense, in which he proposed that a Chinese naval base be established in Gulf of Aden for the purpose supporting the operations of the Chinese navy in combating sea pirates, produced a sharp reaction abroad.

8 戴旭 (Dai Xu):《C型围–内 (The C-Shaped Encirclement. How Will China Break Through the Encirclement Under Conditions of Domestic Difficulties and Foreign Pressure). 山海,文汇出版社, 2010,第3-4页。

9 South China Morning Post, 11/28/2009.

В другой книге с характерным названием «Дугообразное окружение: как Китаю прорвать окружение в условиях внутренних трудностей и внешнего давления», написанной полковником ВВС НОАК и известным военным журналистом Дай Сюем, встречаются все те же аргументы. Согласно Дай Сюю, при общей координации со стороны США Китай окружают плотным военным полукольцом соседи: Япония, Вьетнам, Индия и сами США в Афганистане. Как утверждает автор, Китай всегда вел борьбу за существование с великими державами: в XIX веке с европейцами, во главе с британцами, в первой половине прошлого века – с Японией, во второй – с СССР и вот теперь – с США. Война с ними практически неизбежна, и Китаю, чтобы обеспечить выгодные позиции, необходимо укреплять армию, прежде всего авиацию и флот8.

Один из возможных путей противодействия «окружению» – создавать по примеру США военные базы за рубежом. Призывы создавать зарубежную инфраструктуру НОАК и активно действовать за пределами КНР широко распространились среди рекомендаций военных аналитиков. Например в ноябре 2009 г. директор Института стратегии Университета обороны контр-адмирал Ян И заявил: «Мы должны уверенно и открыто сказать Соединенным Штатам и другим государствам: Китаю необходимо усилить военную мощь за рубежом, что вызвано... зарубежными национальными интересами»9. А в начале 2010 г. острую реакцию за рубежом вызывало размещенное на официальном Интернет-сайте Министерства обороны интервью отставного адмирала Инь Чжо, в котором он предложил создать китайскую военно- морскую базу в Аденском заливе для

8 戴旭 (Дай Сюй):《C型围–内(Дугообразное окружение: как Китаю прорвать окружение в условиях внутренних трудностей и внешнего давления). 山海,文汇出版社, 2010,第3-4页。

9 South China Morning Post 28.11. 2009.

China’s Foreign Policy

24

Similar statements drew close attention because they contradicted both the official doctrine and the practices of the Chinese military establishment. Following the fiasco of China’s “blood lesson” in Vietnam in 1979, the CPLA did not show any activity abroad, with the exception of participating in UN peacekeeping operations and exercises carried out within the framework of the Shanghai Cooperation Organization. Taiwan was always considered to be the primary objective of the army and the navy. In the opinion of experts, the modernization of the armed forces and basic procurements of arms were aimed at Taiwan in particular.

Chinese diplomacy also made every effort to demonstrate that China’s objectives were exclusively peaceful and that its foreign policies were aimed at ensuring conditions that favored domestic development. Beijing studiously avoided talking about any interests outside its territory and did not intervene in international conflicts, confining itself to the verbal statement of its position, which usually came down to calls for all disputes to be resolved amicably and by means of negotiations.

Officially, this course remains unchanged; however, it is readily apparent today that it has numerous critics, many of whom wear the epaulets of the CPLA. Without directly rejecting the line of the political leadership, they are actually creating a new ideology of foreign and defense policies that contradicts the course that Deng Xiaoping set in the late 1970s, the slogan of which was “modesty”. “It is not necessary to be praised; the more we develop, the more modest we must be”, the Chinese leader exhorted in 198910.

10 《邓小平文选》第三卷 (Selected Works of Deng Xiaoping. Vol. 3) 北京,人民出版社,1993第320页。

обеспечения операций китайского флота по борьбе с морскими пиратами.

Подобные заявления привлекли пристальное внимание потому, что они противоречили как официальной доктрине, так и практике китайского военного строительства. После провала китайского «кровавого урока» во Вьетнаме в 1979 г. НОАК не проявляла активности за рубежом, за исключением участия в миротворческих операциях ООН и учениях, проводившихся в рамках Шанхайской организации сотрудничества. Основной целью армии и флота всегда считался Тайвань. Именно в сторону Тайваня, по мнению экспертов, была направлена модернизация вооруженных сил и основные закупки вооружений.

Китайская дипломатия также всеми силами пыталась показать, что цели Китая исключительно мирные, его внешняя политика направлена на обеспечение условий для внутреннего развития. Пекин старательно избегал говорить о каких-либо интересах за пределами его территории и не вмешивался в международные конфликты, ограничиваясь устным формулированием своей позиции, которая обычно сводилась к призывам все споры решать мирно и путем переговоров.

Официально этот курс остается неизменным, однако сегодня ясно видно, что у него появились многочисленные критики, многие из которых носят погоны НОАК. Прямо не отвергая линию политического руководства, они фактически создают новую идеологию внешней и оборонной политики, противоречащей разработанному в конце 70-х годов Дэн Сяопином курсу, лозунгом которого в этой сфере была «скромность». «Не нужно хвалиться, чем больше мы развиваемся, тем скромнее надо быть», – призывал китайский лидер в 1989 г.10

10 《邓小平文选》第三卷 (Избранные сочинения Дэн Сяопина. Т.3) 北京,人民出版社,1993第320页。

Chapter II

25

Today, it is clear that serious discussions and even infighting are under way within Chinese society and government concerning future foreign policies. Some people deny that Chinese foreign policies have become more offensive, asserting that China must just more clearly state its positions on key problems and defend these positions. Regarding the aforementioned books, the proponents of this line usually assert that they did not have any serious impact on the attitudes of the citizens of the PRC, since Chinese readers in general scarcely noticed them at all. In their words, the strengthening of the PRC’s influence in the world arena, up to and including the possibility of gaining control over the world’s raw material resources, is nothing more than a dream of the Chinese, and they do not give any serious thought to its realization. It is noted that the Chinese as a whole do not support the ideas set forth in the book “China’s Dream” and are not trying to transform the PRC into a superpower.

They claim that China’s rapid development does not in any way signify the inevitability of war and that it is committed to peaceful means of development. According to this position, the present world differs from former one, in which the rapid development of one country led to warfare. Now, global development implies cooperation, an example of which is the cooperation between the PRC and RF. China needs a strong Russia, and conversely, Russia needs a strong China.

In the opinion of moderate analysts, two groups of problems stand before the PRC today: old ones – such as security, territorial integrity, sovereignty, the question of borders, the Taiwan problem, and the PRC’s low-level role in international arena, and; new ones – an increase in investments outside China, a rise in the number of Chinese people moving abroad, the level of the PRC’s involvement in globalization processes, and the problem of resources. And all these problems must be resolved through cooperation and the

Сегодня ясно, что в китайском обществе и руководстве ведутся серьезные дискуссии и даже борьба по поводу будущего внешнеполитического курса. Часть из них отрицают, что китайская внешняя политика стала более наступательной и утверждают, что Китай просто должен более ясно высказывать свои позиции по ключевым проблемам и отстаивать свои позиции. Относительно вышеупомянутых книг сторонники этой линии обычно заверяют, что они не оказали сколько- нибудь серьезного влияния на умонастроения граждан КНР, поскольку вообще почти не были замечены китайскими читателями. По их словам, усиление влияния КНР на мировой арене, вплоть до получения возможности контролировать мировые сырьевые ресурсы, является не более чем мечтой китайцев, о воплощении которой они всерьез не думают. Отмечается, что в целом китайцы не поддерживают идеи книги «Китайская мечта» и не стремятся к превращению КНР в сверхдержаву.

Они заверяют, что быстрое развитие Китая вовсе не означает неизбежности войн и что он придерживается мирного способа развития. Согласно этой позиции, нынешний мир отличается от прежнего, в котором быстрое развитие одной из стран приводило к войнам. Сейчас глобальное развитие подразумевает сотрудничество, и пример тому – сотрудничество КНР и РФ. Китаю нужна сильная Россия и, наоборот, России нужен сильный Китай.

По мнению умеренных аналитиков, сегодня перед КНР стоят две группы проблем: старые – такие, как безопасность, целостность территории и суверенитета, вопрос границ, тайваньская проблема, низкая роль КНР на международной арене и новые – рост инвестиций за пределы Китая, рост числа выезжающих за рубеж китайцев, вовлеченность КНР в процессы глобализации, проблема ресурсов. И все эти проблемы надо решать через сотрудничество и повышение

China’s Foreign Policy

26

improvement of the PRC’s economic integration, including that with Russia, the US, and other countries.

But, in real life, everything does not work out as smoothly as in sonorous Chinese doctrines of the “harmonious world” type. One of the most vivid examples of this trend is the serious deterioration of Beijing’s relations with Washington. The US is displeased with China’s escalating international activity, its economic expansion, both close to and far from its borders, for example, in Africa, Latin America, and the Middle East, and China’s position on global warming, wherein it views itself as the leader of developing countries, which are trying to shift all responsibility for climate changes to the developed world.

However, perhaps the greatest disappointment in Washington and the European capitals comes from Beijing’s tenacious unwillingness to accept an increase in the yuan exchange rate. In the US and the Western Europe, the understated Chinese currency exchange rate is regarded as a tacit subsidization of exports that promotes growth, as well as an already huge foreign trade deficit between most Western countries and China. Nor is the US satisfied with China’s position on a number of regional questions, in particular, on the North Korean nuclear problem. Washington feels that Beijing is showing insufficient diligence in exerting pressure upon Pyongyang. The same is also true of the Iranian nuclear problem, in regard to which Beijing, together with Moscow, is pursuing the line of softening the sanctions proposed by the West. As a result of the “reboot” of American-Russian relations, Moscow’s position on the Iranian nuclear problem at one point came closer to the American one. In Beijing, however, they were urging either that sanctions not be imposed at all or that they be softened, thereby eviscerating their content. Ultimately, Beijing and Moscow acted in concert on the UN Security Council (SC) against any new sanctions.

экономической интеграции КНР, в том числе с Россией, США и другими странами.

Но в реальной жизни не все получается так гладко, как в благозвучных китайских доктринах типа «гармоничного мира». Один из наиболее ярких примеров этой тенденции – серьезное ухудшение отношений Пекина с Вашингтоном. США недовольны растущей международной активностью Китая, а также его экономической экспансией как вблизи, так и вдалеке от собственных границ, например, в Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке, позицией Китая по глобальному потеплению, где он позиционирует себя как лидер развивающихся стран, стремящихся переложить всю ответственность за изменения климата на развитой мир.

Однако, пожалуй, наибольшее разочарование в Вашингтоне и европейских столицах вызывает упорное нежелание Пекина идти на повышение курса юаня. Заниженный курс китайской валюты рассматривается в США и Западной Европе как скрытое субсидирование экспорта, что способствует росту и без того огромного внешнеторгового дефицита большинства стран Запада с Китаем. Не удовлетворены в США и позицией Китая по ряду региональных вопросов, в частности по северокорейской ядерной проблеме. Как считают в Вашингтоне, Пекин проявляет недостаточную активность в оказании давления на Пхеньян. То же касается и иранской ядерной проблемы, по которой Пекин вместе с Москвой проводит линию на смягчение санкций, предлагаемых Западом. В результате «перезагрузки» американо-российских отношений позиция Москвы по иранской ядерной проблеме в какой-то момент сблизилась с американской. В Пекине же стремились либо вообще не применять санкции, либо смягчать их, выхолащивая содержание. В конечном итоге Пекин и Москва вместе выступили в СБ ООН против любых новых санкций.

Chapter II

27

In Beijing, discontent with Washington’s policies is also being exhibited in a number of areas. In addition to ongoing military and technical cooperation with Taiwan, there is also pressure on Beijing in economic matters, as well as “intervention in the internal affairs” of China regarding the observance of human rights and B. Obama’s meeting with the Dalai Lama, who is considered to be a “separatist” in Beijing.

American-Chinese instability is also reflected in relations between Beijing and Moscow. Russian-Chinese relations are much more stable than their American-Chinese counterparts. There are no particular political differences between Moscow and Beijing, a firm base of converging interests underlies the ramified mechanism of cooperation, and Russia also shares many of China’s fears concerning the foreign policy ambitions of the US.

Nonetheless, one no longer has to proceed on the basis of the fact that any deterioration of relations between two corners of a triangle is necessarily in the interest of the third party. In addition, the growth of China’s “self-assuredness”, if it occurs on the basis of nationalism, may affect not only the interests of the US, but to an even greater extent, the position of China’s neighbors, including Russia.

В Пекине также проявляют недовольство по поводу политики Вашингтона по целому ряду направлений. Кроме продолжающегося военно-технического сотрудничества с Тайванем, это и давление на Пекин по экономическим вопросам, и «вмешательство во внутренние дела» Китая по вопросу соблюдения прав человека, и встреча Б. Обамы с Далай-ламой, которого в Пекине считают «сепаратистом».

Американо-китайская нестабильность отражается и на отношениях между Пекином и Москвой. Российско-китайские отношения гораздо стабильнее американо-китайских. Между Москвой и Пекином нет особых политических противоречий, разветвленный механизм сотрудничества имеет под собой твердую основу совпадающих интересов, а многие китайские опасения относительно внешнеполитических амбиций США разделяет и Россия.

Тем не менее сегодня уже не стоит исходить из того, что любое ухудшение отношений между двумя углами треугольника обязательно на руку третьей стороне. Вместе с тем, рост «самоуверенности» Китая, в случае, если он будет происходить на основе национализма, может затронуть не только интересы США, но в еще большей степени положение китайских соседей, в том числе и России.

28

В настоящее время КНР – единственное из пяти официально признанных по Договору о нераспространении ядерного оружия 1968 г. государств – обладателей ядерного оружия, которое не представляет никакой официальной информации о своих ядерных вооружениях. В политико- пропагандистских целях Пекин утверждает, что китайские ядерные силы малочисленны и несопоставимы с ядерными силами таких членов «ядерной пятерки», как США и Россия. А распространенные в среде экспертного сообщества количественные оценки ядерного арсенала КНР колеблются в весьма широком диапазоне: от 240–300 до 10000 ядерных боезарядов.

С учетом вышеизложенного можно следующие оценки ядерного потенциала КНР1.

ПрОизвОдствО ядерных бОеПриПасОв. КНР располагает развитой военной атомной промышленностью, полностью

1 Здесь и далее приводятся оценки автора.

At the present time, the PRC is the only one of the five nations possessing nuclear arms and officially recognized by the 1968 Nuclear Nonproliferation Treaty that does not provide any official information about its nuclear arms. For political propaganda purposes, Beijing claims that China’s nuclear forces are few in number and are not comparable to those of other members of the “nuclear five”, such as the US and Russia. But the quantitative estimates of the PRC’s nuclear arsenal that are prevalent within the expert community fluctuate over a quite wide range: from 240–300 to 10,000 nuclear warheads.

Taking the foregoing into account, the following estimates of the PRC’s nuclear potential can be presented1.

Manufacture of nuclear munitions. The PRC has at its disposal a well-developed military nuclear industry, completely self-sufficient, for

1 Here and further on, the author’s estimates are cited.

IIINuclear Might of the PRC

ЯДЕРНАЯ МОЩЬ КНР

V. I. YesinLead Research Associate of the US and Canada Institute of the RAS, Col.

General (retired)

В.И. Есинведущий научный сотрудник Института США и Канады РАН, генерал-полковник (в отставке)

Chapter III

29

ensuring the series production of the entire spectrum of nuclear munitions needed for the country’s nuclear forces: from aerial bombs to warheads for missiles with various applications. There are two virtually independent groups of enterprises in the PRC – northern and southern, each of which includes plants for the production of special fissile materials, the manufacture of components, and the assembly of nuclear munitions. The structure of the northern group includes four industrial centers in Baotou (an autonomous region of Inner Mongolia), Koko Nor (a province of Tsing Hai), Lanzhou, and Yumen (both in the Gansu province). The southern group includes three industrial centers in Guangyuan, Ebyan, and Tszytun (all in the Sichuan province).

The estimation of the output capacities of Chinese plants for the production of special fissile materials (taking into account the real time frames for putting them into service) reveals that they could have turned out up to 40 tons (t) of weapons-grade uranium and approximately 10 t of weapons-grade plutonium as of 2011. This is enough to manufacture of 3,600 nuclear warheads (1,600 uranium and 2,000 plutonium).

By analogy with the practices of other nations of the “nuclear five”, it is entirely likely that far from all the weapons-grade nuclear materials produced is being used to manufacture munitions in the PRC. Warehouse inventories of such materials may account for half or more of the amount produced. If one proceeds on the basis of this assumption, then the PRC’s nuclear arsenal probably numbers 1,600-1,800 nuclear warheads. Among them, 800-900 units may be intended for operational deployment, while the remainder is intended for long-term storage, and in turn, for recycling following the expiration of the established operational lifetimes.

Of course, the estimates cited are approximate

самодостаточной для обеспечения серийного производства всего потребного для ядерных сил страны спектра ядерных боеприпасов: от авиабомб до головных частей для ракет различного предназначения. В КНР имеются две практически самостоятельные группы предприятий – северная и южная, каждая из которых включает заводы по производству специальных расщепляющихся материалов, изготовлению компонентов и сборке ядерных боеприпасов. В состав северной группы входят четыре производственных центра в Баотоу (автономный район Внутренняя Монголия), Кукунор (провинция Цинхай), Ланьчжоу и Юймынь (оба в провинции Ганьсу). В южную группу входят три производственных центра в Гуанъюань, Эбянь и Цзытун (все в провинции Сычуань).

Оценка производственных мощностей китайских заводов по производству специальных расщепляющихся материалов (с учетом реальных сроков их запуска в эксплуатацию) показывает, что по состоянию на 2011 г. они могли наработать до 40 т оружейного урана и около 10 т оружейного плутония. Этого достаточно для изготовления 3600 ядерных боеприпасов (1600 урановых и 2000 плутониевых).

Вполне вероятно, по аналогии с практикой других государств «ядерной пятерки», что далеко не весь наработанный оружейный ядерный материал используется в КНР для выпуска боеприпасов. Складские запасы такого материала могут составлять половину и более от его произведенного количества. Если исходить из подобного допущения, то в ядерном арсенале КНР, вероятно, насчитывается 1600–1800 ядерных боеприпасов. Из них для оперативного развертывания может быть предназначено 800– 900 ед., остальные – для длительного хранения и в очереди на утилизацию после истечения установленных сроков эксплуатации.

Бесспорно, приведенные расчеты являются

Nuclear Might of the PRC

30

and do not profess to be completely accurate, but it appears that they are all considerably closer to the real figures than those mentioned at the start of this article.

As far as the line of nuclear munitions that the PRC’s military nuclear industry produces, it includes the following complement:

•Aerial bomb B-4 [several versions with a capacity of 5 to 20 kilotons (kt) each] for the Qiang-5 fighter-bomber and other tactical strike aircraft;

•Aerial bomb B-5 [with a capacity of up to 2 megatons (Mt)] for the Hong-6 long-rage bomber (a licensed version of the Tu-16 Soviet long-range bomber);

•A single warhead (two versions with a capacity of up to 2 Mt each) for the Dongfeng-4 medium-range ballistic missile (MRBM) and the Dongfeng-5A intercontinental ballistic missile (ICBM);

•A single warhead (with a capacity of up to 500 kt) for the Dongfeng-31 ICBM;

•A nosecone that has a detachable warhead (with a capacity of up to 300 kt) for the Dongfeng-31A ICBM;

•A single warhead (two versions with a capacity of up to 350 kt each) for the Dongfeng-21/21A MRBM and the Tszyuylan-1 submarine-launched ballistic missile (SLBM);

•A single warhead (several versions with a capacity of 5 to 20 kt each) for the Dongfeng-15/15A/15B and Dongfeng-11/11A short-range missiles (SRMs), as well as for the Donghai-10 (DH-10) ground-launched cruise missile (GLCM);

•A single warhead (with a capacity of up to 500

прикидочными и не претендуют на полную достоверность, но, как представляется, они все же значительно ближе к реальности, чем упомянутые в начале данной статьи.

Что касается номенклатуры ядерных боеприпасов, которые производит военная атомная промышленность КНР, то она включает следующий их набор:

• авиабомба Б-4 (несколько модификаций мощностью от 5 до 20 кт каждая) для истребителя-бомбардировщика «Цян-5» и других тактических ударных самолетов;

• авиабомба Б-5 (мощностью до 2 Мт) для дальнего бомбардировщика «Хун-6» (лицензионный вариант советского дальнего бомбардировщика Ту-16);

• моноблочная головная часть (две модификации мощностью до 2 Мт каждая) для баллистической ракеты средней дальности (БРСД) «Дунфан-4» и межконтинентальной баллистической ракеты (МБР) «Дунфан-5А»;

• моноблочная головная часть (мощностью до 500 кт) для МБР «Дунфан-31»;

• головная часть с отделяемой боеголовкой (мощностью до 300 кт) для МБР «Дунфан-31А»;

• моноблочная головная часть (две модификации мощностью до 350 кт каждая) для БРСД «Дунфан-21/21А» и баллистической ракеты подводной лодки (БРПЛ) «Цзюйлан-1»;

• моноблочная головная часть (несколько модификаций мощностью от 5 до 20 кт каждая) для оперативно-тактических ракет (ОТР) «Дунфан-15/15А/15Б» и «Дунфан-11/11А», а также для крылатой ракеты наземного базирования (КРНБ) «Дунхай- 10» (ДН-10);

• моноблочная головная часть (мощностью до

Chapter III

31

500 кт) для БРПЛ «Цзюйлан-2».

Перспективная разработка – разделяющаяся головная часть с боевыми блоками (боеголовками) индивидуального наведения на цель (РГЧ ИН). Эта головная часть предназначается для модифицированных МБР «Дунфан-5А» и «Дунфан-31А», а также недавно принятой на вооружение БРПЛ «Цзюйлан-2». Предположительно экспериментальные образцы РГЧ ИН могли быть изготовлены в 2011 г. и начата их летная отработка.

авиациОнный КОмПОнент ядерных сил. Авиационный компонент ядерных сил КНР состоит из стратегической авиации, в состав которой входят дальние бомбардировщики «Хун-6», и тактической авиации, представленной истребителями-бомбардировщиками «Цян-5» и другими ударными самолетами, прототипом которых является российский многоцелевой истребитель Су-30.

В боевом составе стратегической авиации находится около 60 бомбардировщиков «Хун-6» и еще примерно столько же содержится в режиме складского хранения. Максимальная дальность полета бомбардировщика «Хун-6» с одной термоядерной бомбой Б-5 на внутренней подвеске – около 5800 км. Всего для этих самолетов выделяется до 120 авиабомб Б-5.

В боевом составе тактической авиации насчитывается в общей сложности более 300 истребителей-бомбардировщиков «Цян-5» и других ударных самолетов, сертифицированных для выполнения ядерных задач. Максимальная дальность полета этих самолетов с одной атомной бомбой Б-4 – 1400–2000 км. Всего для тактической авиации выделено 320 авиабомб Б-4.

Таким образом, общие запасы предназначенных для оперативного развертывания авиабомб Б-4 и Б-5 составляют 440 единиц. В мирное время они хранятся

kt) for the Tszyuylan-2 SLBM.

An advanced development is the multiple independently targeted reentry vehicle (MIRV). This warhead is intended for modified Dongfeng-5A and Dongfeng-31A ICBMs, as well as for the Tszyuylan-2 SLBM, which was recently introduced into the arsenal. Presumably experimental MIRV prototypes may have been fabricated and undergone in-flight practice firing in 2011.

Air component of nuclear forces. The air component of the PRC’s nuclear forces consists of strategic aircraft, the makeup of which includes Hong-6 long-range bombers, tactical aircraft, as represented by Qiang-5 fighters-bombers, and other strike aircraft, the prototype of which is Russia’s Su-30 multipurpose fighter.

The effective combat strength of the strategic aircraft comes to approximately 60 Hong-6 bombers, with roughly just as many under warehouse storage conditions. The maximum flight range of a Hong-6 bomber with one B-5 thermonuclear bomb on an internal suspension is approximately 5,800 kilometers (km). Altogether, up to 120 B-5 aerial bombs have been allocated for the subject aircraft.

The effective combat strength of the tactical aircraft comes to a sum total of more than 300 Qiang-5 fighter-bombers and other strike aircraft that are certified for the performance of nuclear missions. The maximum flight range of these aircraft with one B-5 atomic bomb is 1,400-2,000 km. Altogether, 320 B-4 aerial bombs have been allocated for the subject tactical aircraft.

Thus, the total stock of B-4 and B-5 aerial bombs intended for operational deployment comes to 440 units. In peacetime, they are stored on air bases in special structures separate from

Nuclear Might of the PRC

32

на авиабазах в специальных сооружениях, отдельно от самолетов.

наземный КОмПОнент ядерных сил. Наземный компонент ядерных сил КНР состоит из Стратегических ракетных войск и ракетных комплексов Сухопутных войск Народно-освободительной армии Китая (НОАК).

Стратегические ракетные войска предоставлены так называемой «Второй артиллерией» НОАК. В их составе шесть ракетных баз.

В Шэньянском военном округе развернута 51-я ракетная база, в состав которой входят три ракетные бригады, вооруженные грунтовым мобильным ракетным комплексом с двухступенчатой твердотопливной БРСД «Дунфан-21» (дальность стрельбы – до 2000 км). Всего – 28 пусковых установок. Боезапас – до 35 ракет и 35 ядерных головных частей.

В Нанкинском военном округе развернута 52-я ракетная база. В ее составе семь ракетных бригад, из них две вооружены грунтовым мобильным ракетным комплексом с двухступенчатой твердотопливной БРСД «Дунфан-21А» (дальность стрельбы – 2800–3000 км), две другие – грунтовым мобильным ракетным комплексом с твердотопливной ОТР «Дунфан-15/15А/15Б» (дальность стрельбы – до 600 км) и еще три – грунтовым мобильным ракетным комплексом с твердотопливной ОТР «Дунфан-11А» (дальность стрельбы – до 300 км). Всего – 84 пусковые установки (24 с БРСД «Дунфан- 21А», 24 с ОТР «Дунфан-15/15А/15Б» и 36 с ОТР «Дунфан- 11А»). Боезапас для пусковых установок с БРСД «Дунфан- 21А» составляет до 30 ракет и 30 ядерных головных частей. ОТР «Дунфан-15/15А/15Б» и «Дунфан-11А» могут оснащаться как осколочно-фугасной, так и ядерной головной частью. В хранимый для этих ОТР боекомплект головных частей могут входить в общей сложности до 30 ядерных.

the aircraft.

Land component of nuclear forces. The land component of the PRC’s nuclear forces consists of the Strategic Missile Forces and the missile complexes of the Ground Forces of the Chinese People’s Liberation Army (CPLA).

The so-called “Second Artillery” of the CPLA represents the Strategic Missile Forces. It structure includes six missile bases.

The 51st Missile Base is deployed within the Shenyang Military District, the makeup of which includes three missile brigades armed with ground-based mobile missile systems that have two-stage solid-fuel Dongfeng-21 MRBMs (a firing range of up to 2,000 km). Altogether, there are 28 missile launchers. The combat reserve consists of up to 35 missiles and 35 nuclear warheads.

The 52nd Missile Base is deployed within the Nanking Military District. Its makeup includes seven missile brigades, two of which are armed with ground-based mobile missile systems that have Dongfeng-21A two-stage solid-fuel MRBMs (a firing range of 2,800-3,000 km), two others – ground-based mobile missiles systems that have Dongfeng-15/15A/15B solid-fuel SRMs (a firing range of up to 600 km), and three more – ground-based mobile missile systems that have Dongfeng-11A solid-fuel SRMs (a firing range of up to 300 km). Altogether, there are 84 missile launchers (24 with Dongfeng-21A MRBMs, 24 with Dongfeng-15/15A/15B SRMs, and 36 with Dongfeng-11A SRMs). The combat reserve for the missile launchers with Dongfeng-21A MRBMs comes to 30 missiles and 30 warheads. The Dongfeng-15/15A/15B and Dongfeng-11A SRMs can be outfitted with both high-explosive fragmentation warheads and nuclear warheads. The stored munitions allowance for these SRMs may include a sum total of up to 30 nuclear warheads.

The 53rd Missile Base is deployed within

Chapter III

33

В Чэндуском военном округе развернута 53-я ракетная база, в состав которой входят две ракетные бригады, вооруженные грунтовым мобильным ракетным комплексом с БРСД «Дунфан-21/21А». Всего – 24 пусковые установки. Боезапас – до 30 ракет и 30 ядерных головных частей.

В Цзинанском военном округе развернута 54-я ракетная база. В ее составе три ракетные бригады: первая вооружена шахтным ракетным комплексом с двухступенчатой жидкостной МБР «Дунфан-5А» (дальность стрельбы – до 12000 км), вторая – шахтным и наземным ракетным комплексом с жидкостной БРСД «Дунфан-4» (дальность стрельбы – до 5200 км) и третья – грунтовым мобильным ракетным комплексом с трехступенчатой твердотопливной МБР «Дунфан-31» (дальность стрельбы – до 8000 км). Всего – 24 пусковые установки (шесть – с МБР «Дунфан-5А», шесть – с БРСД «Дунфан-4» и 12 – с МБР «Дунфан-31»). Боезапас – до 28 ракет и 28 ядерных головных частей.

В Гуанчжоуском военном округе развернута 55-я ракетная база, в состав которой входят две ракетные бригады, вооруженные шахтным ракетным комплексом с МБР «Дунфан- 5А», и одна ракетная бригада, вооруженная шахтным и наземным ракетным комплексом с БРСД «Дунфан-4». Всего – 17 пусковых установок (12 – с МБР «Дунфан-5А» и пять – с БРСД «Дунфан-4»). Боезапас – до 20 ракет и 20 ядерных головных частей.

В Ланьчжоуском военном округе развернута 56-я ракетная база в составе двух ракетных бригад: одна вооружена грунтовым мобильным ракетным комплексом с БРСД «Дунфан-21А», другая – грунтовым мобильным ракетным комплексом с трехступенчатой твердотопливной МБР «Дунфан-31А» (дальность стрельбы – до 12300 км). Всего – 30 пусковых установок (12 с БРСД «Дунфан-21А» и 18 с МБР «Дунфан-31А»). Боезапас – 35 ракет и 35 ядерных головных частей.

the Chengtu Military District, the makeup of which includes two missile brigades armed with ground-based mobile missile systems that have Dongfeng-21/21A MRBMs. Altogether, there are 24 missile launchers. The combat reserve is up to 30 missiles and 30 nuclear warheads.

The 54th Missile Base is deployed within the Jinan Military District. Its makeup includes three missile brigades: the first is armed with silo missile systems that have Dongfeng-5A two-stage liquid-fuel ICBMs (a firing range of up to 12,000 km), the second – with silo and ground-based missile systems that have Dongfeng-4 liquid-fuel MRBMs (a firing range of up to 5,200 km), and the third – with ground-based mobile missile systems that have Dongfeng-31 three-stage solid-fuel ICBMs (a firing range of up 8,000 km). Altogether, there are 24 missile launchers (six with Dongfeng-5A ICBMs, six with Dongfeng-4 MRBMs, and 12 with Dongfeng-31 ICBMs). The combat reserve consists of up to 28 missiles and 28 nuclear warheads.

The 55th Missile Base is deployed within the Guangzhou Military District, the makeup of which includes two missile brigades armed with silo missile systems that have Dongfeng-5A ICBMs, as well as one missile brigade armed with silo and ground-based missile systems that have Dongfeng-4 MRBMs. Altogether, there are 17 missile launchers (12 with Dongfeng-5A ICBMs and five with Dongfeng-4 MRBMs). The combat reserve consists of up to 20 missile and 20 nuclear warheads.

The 56th Missile Base is deployed within the Lanzhou Military District and consists of two missile brigades: one is armed with ground-based mobile missile systems that have Dongfeng-21A MRBMs, while the other is armed with ground-based mobile missile systems that have Dongfeng-31A three-stage solid-fuel ICBMs (a firing range of up to 12,300 km). Altogether, there are 30 missile launchers (12 with Dongfeng-21A MRBMs and 18 with Dongfeng-31A ICBMs). The combat reserve consists of 35 missiles and 35 nuclear warheads.

Nuclear Might of the PRC

34

В общей сложности в Стратегических ракетных войсках развернуто 207 пусковых установок (48 – с МБР, 99 – с БРСД и 60 – с ОТР). Боезапас для этих пусковых установок составляет 238 ракет и 208 ядерных головных частей.

Что касается Сухопутных войск, то они имеют на вооружении два типа грунтовых мобильных ракетных комплексов, которые могут производить пуски ракет как с обычной, так и ядерной головной частью. Один из комплексов оснащен твердотопливной ОТР «Дунфан-11» (дальность стрельбы – до 300 км), другой – КРНБ «Дунхай-10» (дальность стрельбы – 1500-2000 км).

Количество развернутых пусковых установок с ОТР «Дунфан-11» составляет порядка 100 ед., а с КРНБ «Дунхай- 10» – до 350 ед. (по другим данным – до 500 ед.). В хранимом для этих ракет боекомплекте головных частей может насчитываться в общей сложности до 150 ядерных.

Таким образом, в наземном компоненте ядерных сил КНР может быть предназначено для развертывания около 360 ядерных головных частей. В мирное время большая часть из них хранится отдельно от ракет, но не все – вопреки утверждению некоторых экспертов на основе утечек в СМИ (по всей видимости, санкционированных китайскими властями).

Исходя из факта организации непрерывного боевого дежурства в ракетных бригадах, вооруженных грунтовыми мобильными ракетными комплексами с МБР «Дунфан- 31/31А», следует предполагать, что эти комплексы содержатся в готовности к немедленному применению с санкции руководства страны. А это означает, что к ракетам, находящимся на пусковых установках в транспортно-пусковом контейнере, постоянно пристыкованы ядерные головные части. Если бы китайцы поступили по-

All told, 207 missile launchers are deployed within the Strategic Missile Forces (48 with ICBMs, 99 with MRBMs, and 60 with SRMs). The combat reserve for these missile launchers comes to 238 missiles and 208 nuclear warheads.

As concerns the Ground Forces, they are armed with two types of ground-based mobile missile systems that can launch missiles with both conventional and nuclear warheads. One of these systems is outfitted with Dongfeng-11 solid-fuel SRMs (a firing range of 300 km), while the other is equipped with Donghai-10 GLCMs (a firing range of 1,500-2,000 km).

The number of missile launchers deployed with Dongfeng-11 SRMs comes to on the order of 100 units, while those deployed with Donghai-10 GLCMs – up to 350 units (according to other data – up to 500 units). The stored munitions allowance for these missiles may comes to a sum total of up to 150 nuclear warheads.

Thus, within the land component of the PRC’s nuclear forces, approximately 360 nuclear warheads may be intended for deployment. In peacetime, the bulk of them are stored separate from the missiles, but not all – contrary to a statement of certain experts based on leaks to the mass media (MM) (in all likelihood, sanctioned by Chinese authorities).

Based on the fact that a continuous combat alert has been organized within missile brigades armed with ground-based mobile missile systems that have Dongfeng-31/31A ICBMs, it must be assumed that these systems are kept in readiness for immediate use with the approval of the country’s leadership. And this means that the nuclear warheads are permanently attached to missiles on launchers in their transportation and firing tubes. If the Chinese proceeded otherwise, then they would not be the pragmatists that the world recognizes them to be: a continuous combat

Chapter III

35

другому, то они не были бы теми прагматиками, которыми их признает весь мир: непрерывное боевое дежурство ракет с отстыкованными ядерными боеголовками – полная оперативная бессмыслица.

Еще один существенный факт – сооружение в центральных провинциях Китая силами военных строителей развитой системы подземных тоннелей, в которых может размещаться крупногабаритная военная техника. Наличие таких тоннелей общей протяженностью в несколько тысяч километров наводит на предположение, что в них может находиться значительное количество резервных мобильных пусковых установок с баллистическими и крылатыми ракетами, а также хранилища ядерных боеприпасов. Иного военного предназначения таких грандиозных сооружений просто нельзя себе представить. По меньшей мере, этот аспект не следует игнорировать, когда речь идет об оценке ядерной мощи КНР.

мОрсКОй КОмПОнент ядерных сил. Морской компонент ядерных сил КНР включает два типа подводных лодок атомных с ракетами баллистическими (ПЛАРБ): одна лодка типа «Ся» (проект 092) с 12 двухступенчатыми твердотопливными БРПЛ «Цзюйлан-1» (дальность стрельбы – до 2400 км) и две лодки проекта 094 с 12 трехступенчатыми твердотопливными БРПЛ «Цзюйлан-2» на каждой. Дальность стрельбы этой БРПЛ – до 8000 км.

Строительство ПЛАРБ типа «Ся» и производство БРПЛ «Цзюйлан-1» прекращено в 90-х годах минувшего века. Запасы ядерных головных частей для БРПЛ «Цзюйлан-1» оцениваются в 15 ед.

Строительство ПЛАРБ проекта 094 ведется с 2001 г. Всего предполагается построить не менее четырех лодок этого проекта (по другим данным – не менее пяти).

alert for missiles with the nuclear warheads detached is total operational nonsense.

Yet another significant fact consists of the construction of an elaborate series of underground tunnels by military builders in China’s central provinces, which could house bulky military hardware. The existence of these tunnels, which have a total expanse of several thousand kilometers, suggests that they may contain a considerable number of standby mobile missile launchers with ballistic and cruise missiles, as well as nuclear munitions storage facilities. It is simply not possible to imagine any other military use for these grandiose structures. At the very least, this issue should not be ignored when addressing the question of estimating the nuclear might of the PRC.

Sea component of nuclear forces. The sea component of the PRC’s nuclear forces includes two types of nuclear-powered ballistic missile submarines (NPBMSs): one submarine of the Xia type (project 092) with 12 Tszyuylan-1 two-stage solid-fuel SLBMs (a firing range of up to 2,400 km) and two project 094 submarines with 12 Tszyuylan-2 three-stage solid-fuel SLBMs on each one. The firing range of this SLBM is up to 8,000 km.

The construction of NPBMs of the Xia type and the production of Tszyuylan-1 SLBMs was halted in the 1990s. Nuclear warhead reserves for Tszyuylan-1 SLBMs are estimated at 15 units.

The construction of project 094 NPBMs began in 2001. It is assumed that a total of not less than four submarines were built (according to other data – not less than five).

Nuclear Might of the PRC

36

Two project 094 NPBMSs placed into the operational arsenal of the PRC’s navy are used for military patrols in the seas adjacent to China. Their total combat reserve is estimated to be 30 Tszyuylan-2 SLBMs and 30 warheads.

Thus, 36 single-warhead Tszyuylan-1/2 SLBMs are presently deployed within the sea component of the PRC’s nuclear forces, the munitions allowance of nuclear warheads for which comes to 45 units.

Prospects for the development of nuclear forces. It appears that external factors will decisively determine the thrust of development of the PRC’s nuclear forces. In particular, this will depend upon the configuration used for the global anti-ballistic missile (ABM) system being created by the US and its allies, as well as how the nuclear forces of the Celestial Empire’s neighbors, primarily India, are deployed. Prospects for the resolution of the long-standing Taiwan problem will also have some impact. For the time being, however, a judgment will have to be made concerning the future of the PRC’s nuclear forces based on the sparse official information at the disposal of the expert community.

In keeping with plans for the development of strategic aviation, the modernization of existing and the series production of new versions of Hong-6 long-range bombers are under way. These aircraft are being outfitted with new targeting and navigation equipment, and will have an expanded complement of arms, including air-launched cruise missiles (ALCMs) with nuclear warheads. Donghai-10 GLCMs serve as the prototype for these ALCMs.

In improving the land component of nuclear forces, emphasis has been placed on outfitting existing and future ballistic missiles with multiple reentry vehicles and penetration (PEN) aids. In addition to this, the development of two new solid-fuel ballistic missiles is under way: MRBMs of the

Введенные в боевой состав ВМС КНР две ПЛАРБ проекта 094 привлекаются к боевому патрулированию в прилегающих к Китаю морях. Их суммарный боезапас оценивается в 30 БРПЛ «Цзюйлан-2» и 30 ядерных головных частей.

Таким образом, ныне в морском компоненте ядерных сил КНР развернуто 36 моноблочных БРПЛ «Цзюйлан-1/2», боекомплект ядерных головных частей для которых составляет 45 ед.

ПерсПеКтивы развития ядерных сил. Как представляется, вектор развития ядерных сил КНР в решающей мере будет определяться внешними факторами. В частности, это будет зависеть от того, какой облик обретет в конце концов глобальная система ПРО, создаваемая США совместно с их союзниками, и как будут развиваться ядерные силы соседей Поднебесной, прежде всего Индии. Определенное влияние окажут и перспективы решения застарелой тайваньской проблемы. Пока же о будущем ядерных сил КНР приходится судить, исходя из той скупой неофициальной информации, которой располагает экспертное сообщество.

В соответствии с планами развития стратегической авиации осуществляется модернизация существующих и серийное производство новых модификаций дальних бомбардировщиков «Хун-6». Они оснащаются новым прицельно-навигационным оборудованием и будут иметь расширенный состав вооружения, включая крылатые ракеты воздушного базирования (КРВБ) с ядерной головной частью. Прототипом этой КРВБ является КРНБ «Дунхай-10».

В совершенствовании наземного компонента ядерных сил акцент сделан на оснащении существующих и перспективных баллистических ракет разделяющейся головной частью и средствами преодоления ПРО. Наряду с этим ведется разработка двух

Chapter III

37

Dongfeng-25 type and ICBMs of the Dongfeng-41 type. The MRBMs of the Dongfeng-25 type are being created on the basis of the first and second stages of the Dongfeng-31 ICBM, and they are being outfitted with multiple reentry vehicles that have three independently targeted warheads. It is assumed that the firing range of these missiles will be up to 4,000 km. They are being counted on to replace the outdated Dongfeng-4 MRBMs. The ICBMs of the Dongfeng-41 type are being created as general-purpose missiles intended for deployment on two types of mobile missile systems – ground-based and rail-based. According to available information, they will be outfitted with multiple reentry vehicles that have 6-10 independently targeted warheads.

Primary efforts in developing the sea component of nuclear forces are presently being aimed at stepping up and improving the quality of the construction of project 094 NPBMSs, as well as helping the crews of these submarines acquire the skills needed in order to operate them and to ensure all their navigation performance conditions in ocean areas. Tszyuylan-2 SLBMs are simultaneously being modernized and outfitted with MIRVs. In addition, the creation of the infrastructure needed in order to base NPBMSs on Hainan Island (the South China Sea) is nearing completion.

A promising area consists of the construction of a prototype project 96 NPBMS. There will be 24 Tszyuylan-2 SLBMs with MIRVs onboard this submarine. It is anticipated that this vessel will be deployed during 2014-2015.

Nuclear potential of the PRC and its significance. The analysis conducted suggests that the world community obviously underestimates the nuclear potential of the PRC. It is appreciably higher than many experts think. In all likelihood, the PRC is already the third nuclear power today, after the US and Russia, and it undoubtedly has technical and economic

новых твердотопливных баллистических ракет: БРСД типа «Дунфан-25» и МБР типа «Дунфан-41». БРСД типа «Дунфан-25» создается на базе первой и второй ступеней МБР «Дунфан-31» с оснащением ее разделяющейся головной частью с тремя боеголовками индивидуального наведения на цель. Предполагается, что дальность стрельбы у этой ракеты составит до 4000 км. Она призвана заменить устаревшую БРСД «Дунфан-4». МБР типа «Дунфан-41» создается как универсальная ракета, предназначенная для развертывания на двух типах мобильного ракетного комплекса – грунтового и железнодорожного базирования. По имеющейся информации, она будет оснащена разделяющейся головной частью с 6–10 боеголовками индивидуального наведения на цель.

Основные усилия в развитии морского компонента ядерных сил ныне направлены на ускорение и повышение качества строительства ПЛАРБ проекта 094, обретение экипажами этих лодок навыков управления лодкой и обеспечения всех режимов ее плавания в океанской зоне. Одновременно модернизируется БРПЛ «Цзюйлан-2» с оснащением ее РГЧ ИН. Кроме того, завершается создание необходимой инфраструктуры для базирования ПЛАРБ на острове Хайнань (Южно-Китайское море).

Перспективное направление – постройка головной ПЛАРБ проекта 096. На борту этой лодки будет находиться 24 БРПЛ «Цзюйлан-2» с РГЧ ИН. Ожидается, что эта лодка будет развернута в 2014–2015 гг.

ядерный ПОтенциал Кнр и егО значимОсть. Проведенный анализ свидетельствует, что ядерный потенциал КНР явно недооценивается мировым сообществом. Он существенно выше, чем считают многие эксперты. По всей видимости, уже сейчас КНР является третьей после США и России ядерной державой, которая, несомненно,

Nuclear Might of the PRC

38

capabilities that will permit it to rapidly increase its nuclear might if necessary.

This means that the Chinese factor should necessarily be taken into account when considering the possibility of the conclusion of any subsequent Russian-American agreement on the limitation and reduction of nuclear weapons. The time has come to involve the PRC in one way or another in negotiations concerning nuclear disarmament. Unless this is done, it scarcely seems possible to give additional impetus to this process, even if the current differences between Russia and the US concerning ABM problems, nonstrategic nuclear arms, and the militarization of space are resolved.

обладает техническими и экономическими возможностями, позволяющими при необходимости быстро нарастить ее ядерную мощь.

Это означает, что следует обязательно принимать во внимание китайский фактор при рассмотрении возможности заключения любого следующего российско-американского соглашения по ограничению и сокращению ядерных вооружений. Настало время для вовлечения КНР, в том или ином формате, в переговоры по ядерному разоружению. Без этого, как представляется, вряд ли возможно придать дополнительный импульс данному процессу, даже в случае разрешения нынешних противоречий России и США по проблемам ПРО, нестратегических ядерных вооружений и милитаризации космоса.

39

система вОеннОгО уПравления Кнр. Руководство Народно-освободительной армией Китая (НОАК) осуществляет Центральный военный совет (ЦВС). Пост председателя ЦВС де-факто считается самым важным постом в КНР. Только после того, как человек занимает этот пост, он может считаться полноправным руководителем страны. Этот факт сам по себе означает исключительно высокую роль армии в политической системе Китая.

ЦВС руководит четырьмя видами вооруженных сил: стратегические ракетные силы наземного базирования (китайское название – «Вторая артиллерия»), сухопутные войска (СВ), ВВС, ВМС и семью военными округами, через которые осуществляется командование входящими в их состав частями СВ (штабы округов находятся в Пекине, Шэньяне, Цзиннане, Нанкине, Ланьчжоу, Гуаньчжоу и Чэнду). Руководство войсками также идет через Генштаб (за исключением «Второй артиллерии», которой ЦВС руководит напрямую) и три управления НОАК (политическое, тыла, вооружений).

System of military control of the PRC. The Central Military Commission (CMC) runs the Chinese People’s Liberation Army (CPLA). The post of chairman of the CMC is de facto considered to be the most important position in the PRC. Only after a person holds this post can he or she be considered a completely legitimate leader of the country. This fact, in and of itself, signifies the exceptionally high role of the army in China’s political system.

The CMC oversees four branches of the armed forces: the land-based strategic missile forces (Chinese name – the “Second Artillery”), the ground forces (GFs), the air force (AF), and the navy, as well as seven military districts, through which the command is accomplished by the GF units that are a part of their structure (the district headquarters are located in Beijing, Shenyang, Jinan, Nanking, Lanzhou, Guangzhou, and Chengtu). The supervision of troops also goes through the General Staff (with the exception of the “Second Artillery”, which the CMC directly oversees) and three CPLA departments (political, logistics, and weapons). The centralization of

IVChina’s Military Preparations

ВОЕННЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ КИТАЯ

A. A. KhramchikhinDeputy Director and Head of Analytical Department of the Political and

Military Analysis Institute

А.А. Храмчихинзаместитель директора и заведующий аналитическим отделом Института политического и военного анализа

Chapter IV

40

control is exceptionally high: the CMC must authorize the movement of any detachment larger than a battalion, which includes any troop movement across military district borders.

The Ministry of National Defense performs the day-to-day supervision of military construction and is a part of the structure of the State Council (the government) of the PRC. The General Political Department oversees party political, agitation, and propaganda work within the CPLA. There are party structures within all the units and formations of the CPLA, and no order, including a combat order, has any force without the signature of the political commissar.

The CPLA is recruited on the basis of conscription. Contract service also exists with periods of three to 30 years. No men 18-35 years of age who are conscripted for the military serve in the reserve within the people’s emergency volunteer corps system, the ranks of which presently number 36.5 million persons. It is considered to be an organized combat-ready reserve of the CPLA and a base for the partisan movement.

China is rapidly increasing its military spending. Its rate of growth exceeds that of the GDP by 1.5-2 times, coming to 14-18% a year. While this spending equaled approximately 17 billion dollars in 2001, it reached 91 billion dollars in 2011. Thus, spending rose by more than 5 times over a 10-year period (see Attachment 1). Here, all foreign researchers without exception agree that the official spending figure is understated by 1.5-3 times as compared to the real one, since outlays for imported weapons, revenues from exports, expenses for nuclear arms, SNFs, and the National Armed Police, subsidies for the military-industrial complex (MIC), and appropriations for research and development (R&D) are not included in it.

Ground forces. The cornerstone of the CPLA’s might has been, is, and will be its ground

Централизация управления исключительно высока: передвижение любого подразделения более батальона должно быть разрешено ЦВС, что относится и к любому передвижению войск через границы военных округов.

Минобороны осуществляет повседневное руководство военным строительством и входит в структуру Госсовета (правительства) КНР. Главное политическое управление руководит партийно-политической и агитационно- пропагандистской работой в НОАК. Партийные структуры имеются во всех частях и соединениях НОАК, без подписи политкомиссара ни один приказ, в т.ч. боевой, не имеет силы.

НОАК комплектуется по призыву. Существует и контрактная служба продолжительностью от трех до 30 лет. Не призванные на военную службу мужчины в возрасте 18–35 лет состоят на службе в запасе в системе народного ополчения, численность которого составляет сейчас 36,5 млн. человек. Оно рассматривается как организованный боеготовый резерв НОАК и основа партизанского движения.

Китай быстро увеличивает военные расходы. Темпы их роста в 1,5–2 раза превосходят темпы роста ВВП, составляя 14–18% в год. Если в 2001 г. эти расходы были эквивалентны примерно 17 млрд. долл., то в 2011 г. достигли 91 млрд. долл. Таким образом, за 10 лет расходы выросли более чем в 5 раз (см. Приложение 1). При этом все без исключения зарубежные исследователи сходятся на том, что официальная цифра расходов занижена по сравнению с реальной в 1,5–3 раза, поскольку в нее не включены затраты на импорт вооружений и доходы от экспорта, расходы на ядерное оружие и СЯС, на Народную вооруженную полицию, субсидии в ВПК, ассигнования на НИОКР.

сухОПутные вОйсКа. Основой боевой мощи НОАК были, есть и будут сухопутные

China’s Military Preparations

41

forces, since the country’s enormous population, as well as a surplus of men in the younger age groups, gives the leadership of the PRC’s Military Commission (MC) a unique resource that the military and political leaders of other countries can only dream about. Despite technically lagging behind a number of the world’s armies somewhat, China is capable of “crushing by mass” any opponent that it meets in a traditional ground war within its territory or near to it. It is possible to make a judgment concerning who China considers an opponent based on army deployment patterns.

Among China’s seven military districts, the most powerful ones are those with headquarters in Beijing and Shenyang, which abut the RF border [the former is oriented toward the Siberian Military District of the RF Armed Forces (AFs) and the latter – toward the Far East Military District]. Four of nine armored divisions, six of nine mechanized infantry divisions, and six of 12 armored brigades of the CPLA’s ground forces fall within these districts. Another two armored divisions and one brigade are a part of the Lanzhou Military District (MD) (it occupies the western part of the country, being oriented toward Central Asia, Mongolia, and Siberia west of Baikal)1. In addition one armored division, one mechanized infantry division, two armored brigades, and a single mechanized infantry brigade within the CPLA are a part of the Jinan district. which is in the center of the country and is a strategic reserve for the Peking, Shenyang, Lanzhou, and Nanking districts.

In particular, the 38th Army of the Peking MD is a “proving ground” for working out new organizational and staffing measures, as well as methods for using new types of combat hardware. The artillery in this army is completely mechanized; it is still inferior to its American counterpart as far as accuracy, but is

1 See K. V. Chuprin. Military Might of the Celestial Empire. Armed forces of the PRC (A Reference Book). Kharvest [Harvest] Publishing House, Moscow, 2006.

войска, поскольку гигантское население страны, да еще и избыток мужчин в младших возрастных группах дает командованию ВС КНР уникальный ресурс, о котором военно-политическое руководство других стран не может и мечтать. Даже имея определенное техническое отставание от ряда армий мира, Китай способен «задавить массой» любого противника, с которым встретится в традиционной наземной войне на своей территории или вблизи нее. По дислокации армейских группировок можно судить о том, кого в Китае считают противником.

Из семи военных округов Китая наиболее мощными являются округа со штабами в Пекине и Шэньяне, прилегающие к границе с РФ (первый ориентирован на Сибирский военный округ ВС РФ, второй – на Дальневосточный). На эти округа приходится четыре из девяти танковых и шесть из девяти механизированных дивизий, шесть из 12 танковых бригад сухопутных войск НОАК. Еще две танковые дивизии и одна бригада входят в состав Ланьчжоуского ВО (занимает западную часть страны, ориентирован на Центральную Азию, Монголию и Сибирь к западу от Байкала)1. Дополнительно одна танковая, одна механизированная дивизии, две танковые и единственная в НОАК механизированная бригады входят в состав Цзиннаньского округа, который находится в центре страны и является стратегическим резервом для Пекинского, Шэньянского, Ланьчжоуского и Нанкинского округов.

В частности, 38-я армия Пекинского ВО представляет собой «полигон» для отработки новых оргштатных мероприятий и способов применения новых видов боевой техники. Артиллерия в этой армии полностью автоматизирована, она еще уступает по точности американской, но, по всей видимости,

1 См: Чуприн К. В. Военная мощь Поднебесной. Вооруженные силы КНР (справочник). М: «Харвест», 2006.

Chapter IV

42

уже превзошла российскую. Быстро обновляются бронетанковые войска, темп их наступления по опыту учений выше, чем в ВС РФ. В частности, в состав 38-й армии входит полностью автоматизированная 6-я танковая дивизия, оснащенная танками «Туре-96». Темп наступления 38-й армии достигает 1000 км в неделю (150 км в сутки). Наконец, в состав этой же армии входит 4-я зенитно-ракетная бригада, наиболее современное соединение войсковой ПВО Китая (включает, в частности, дивизион российской системы ЗРК «Тор»).

Вторым «полигоном» для отработки новых способов применения СВ является «резервный» Цзиннаньский округ, включающий образцовые и оснащенные новейшей техникой 8-ю танковую и 127-ю легкую мотопехотную дивизию.

Остальные подвижные соединения СВ НОАК (танковые и механизированные дивизии) входят в состав Нанкинского военного округа, ориентированного на захват Тайваня. В частности, здесь дислоцированы обе амфибийные механизированные дивизии, единственная амфибийная танковая бригада и единственная десантная бригада спецназа. Общая численность этих соединений составляет 25 тыс. человек. С учетом морской пехоты ВМС (две бригады, 10 тыс. человек) Китай обладает вторым в мире после США контингентом морской пехоты.

Наиболее слабыми являются округа со штабами в Чэнду и Гуаньчжоу, прилегающие к границам с Индией и странами Индокитая. Они, в частности, не имеют ни одной танковой и механизированной дивизии, т.е. на южном направлении китайское командование не предполагает вести какие-либо масштабные наступательные действия. Войска этих округов состоят в основном из мотопехотных (бывших пехотных) дивизий, наиболее архаичного типа соединений СВ НОАК. В

in all likelihood superior to the Russian version. The armored forces are being rapidly updated, and their attack momentum based on training experience is higher than in the RF AFs. In particular, the structure of 38th Army includes the fully mechanized 6th Armored Division, which is outfitted with “Type-96” tanks. The attack momentum of the 38th Army comes to 1,000 km a week (150 km a day). Finally, the structure of this army includes the 4th Air Defense Brigade, which is China’s most up-to-date air defense (AD) military formation [it includes, in particular, a Russian Tor [Thor] surface-to-air missile system (SAMS) battalion].

A second “proving ground” where new methods for using GFs are worked out is the Jinan “reserve” district, which includes the inveterate 8th Armored Division and 127th Light Motorized Infantry Division, equipped with the latest hardware.

The remaining mobile formations of the CPLA’s GFs (the armored and mechanized infantry divisions) are a part of the Nanking Military District, which is oriented toward occupying Taiwan. In particular, both amphibious mechanized infantry divisions, a single amphibious armored brigade, and a single special-purpose amphibious brigade are deployed here. The total strength of these formations comes to 25,000 persons. Taking the navy’s marine infantry into account (two brigades, or 10,000 persons) China has the second largest contingent of marine infantry in the world, after the US.

The weakest districts are those that house the headquarters in Chengtu and Guangzhou, which abut the borders with India and the countries of Indochina. In particular, they do not have a single armored or mechanized infantry division; i.e., the Chinese command does not anticipate waging any large-scale offensive actions in the southerly direction. The forces in these districts basically consist of motorized infantry (former infantry) divisions, the most archaic type of formation among the CPLA’s GFs. In other districts, most

China’s Military Preparations

43

других округах большинство дивизий этого типа преобразуется в бригады. Переход от дивизий к бригадам в НОАК происходит достаточно активно, хотя этот процесс нельзя абсолютизировать. Насколько можно судить, танковые и механизированные дивизии, представляющие собой основную ударную силу СВ, преобразовывать в бригады не планируется.

Сегодня к современным образцам вооружений и военной техники (ВиВТ) СВ НОАК можно отнести около 4 тыс. танков Туре-99 и Туре-96, 100 самоходных артиллерийских установок (САУ) 2С23, несколько сотен САУ (WAC-021) и РСЗО (А-100, WM-80, WS-1) собственного производства, 27 зенитно- ракетных комплексов (ЗРК) «Тор-М1».

В целом в составе сухопутных войск имеется 2,5–3 тыс. «Туре-96» и 600-800 «Туре-99» (встречающиеся в некоторых источниках цифры – 1,5 тыс. «Туре-96» и 200 «Туре-99» относятся к 2005–2006 гг.). Причем производство обеих типов машин продолжается общим темпом не менее 200 в год (возможно 400–500), что больше, чем у всех остальных стран мира, вместе взятых (ни на Западе, ни в России танки сейчас не производятся сопоставимыми темпами).

Также в Китае ведется разработка принципиально нового танка, который, по-видимому, будет иметь экипаж из двух человек и необитаемую башню. Предполагается, что он может быть дополнительно к основному орудию вооружен двумя скорострельными 6-ствольными пушками для поражения воздушных целей, включая системы ПТУР. Возможно, танк также будет нести на борту малогабаритную машину-робота для ведения разведки. Сухопутные войска весьма активно занимаются боевой учебой, причем некоторые ее аспекты не могут не настораживать, поскольку на них отрабатываются глубокие наступательные операции (до 1,5 тыс. км) с применением значительных группировок

divisions of this type are being transformed into brigades. The transition from divisions to brigades is quite actively occurring within the CPLA, although this process cannot be seen as absolute. As far as it is possible to judge, there are no plans to transform armored and mechanized infantry divisions, which represent the principal GF strike force, into brigades.

Approximately 4,000 Type-99 and Type-96 tanks, 100 2C23 self-propelled guns (SPGs), and a few hundred Chinese-produced SPGs (WAC-021) and multiple-launch rocket systems (MLRSs) (A-100, WM-80, and WS-1), as well as 27 Thor-M1 surface-to-air missile systems (SAMSs), can presently be included in the weapons and military hardware (W&MH) arsenal of the CPLA’s GFs.

On the whole, the makeup of the ground forces includes 2,500-3,000 Type-96 tanks and 600-800 Type-99 tanks (the figures found in certain sources – 1,500 Type-96 tanks and 200 Type-99 tanks – are for the years 2005-2006). Here, both these types of tanks continue to be produced at an overall rate of not less than 200 a year (probably 400-500), which is more than in all the other countries of the world combined (tanks are not presently being manufactured at comparable rates either in the West or in Russia).

The development of a fundamentally new tank is also under way in China, which will apparently have a two-person crew and an unmanned turret. It is anticipated that, in addition to the basic weapons, this tank may be armed with two rapid-fire 6-barrel guns for air target kills, including antitank guided missile (ATGM) systems. The tank will also possibly carry a small robotic vehicle onboard for performing reconnaissance. Ground forces are quite actively engaging in combat training, some aspects of which cannot help but be disquieting, since it includes deep offensive operations (up to 1,500 km) that involve the use of considerable troop deployment patterns. It is clear that there are no physiogeographic expanses for these operations in the south, east, and west of

Chapter IV

44

войск. Понятно, что на юге, востоке и западе страны для таких операций нет физико-географических просторов.

В последнее время на вооружении НОАК появилась техника, которая не имеет никаких явных аналогов ни в России, ни на Западе. Например, боевая машина пехоты (БМП) ZBD-05, созданная специально для морской пехоты (закуплено не менее 250 машин различных модификаций) и ставшая базой для целого семейства машин (командно-штабная машина, САУ ZTD-05 и др.). В качестве развития этих машин создана БМП WZ502G, уже не имеющая амфибийных возможностей, но со значительно усиленным бронированием. В китайских источниках утверждается, что башня, а также лоб корпуса выдерживают попадание 30 мм бронебойного снаряда с дистанции 1000 м, а борта корпуса выдерживают попадание 14,5 мм боеприпаса с 200 м. Следует подчеркнуть, что 30 мм – калибр пушки российской БМП-2 (у американской БМП «Брэдли» 25-миллиметровая пушка), 14,5 мм – калибр исключительно российских пулеметов (устанавливаются на всех бронетранспортерах), калибр американских и вообще западных пулеметов не превышает 12,7 мм.

Традиционно наиболее сильной стороной сухопутных войск НОАК является реактивная артиллерия. Еще в 70–80-е годы минувшего века в этой сфере Китай был в наибольшей степени независим от СССР. В стране создано множество образцов реактивной системы залпового огня (РСЗО), как на базе советских, так и полностью собственных. Логично, что именно в Китае создана самая мощная и дальнобойная РСЗО в мире WS-2 (6х400 мм), первые модификации которой имеют дальность стрельбы 200 км, а последние (WS-2D) – 350–400 км. Ни американские MRLS и HIMARS, ни российский «Смерч» даже близко не стоят по тактико-техническим характеристикам (ТТХ) к WS-2.

the country.

Recently, hardware appeared in the arsenal of the CPLA that has no obvious analogs either in Russia or in the West. For example, the ZBD-05 armored personnel carrier (APC), which was specially created for the marine infantry (not less than 250 vehicles in various versions have been procured) and has become the basis for a whole family of vehicles (a command staff vehicle, the ZTD-05 SPG, etc.). As an extension of these vehicles, the WZ502G APC was created, which does not have amphibious capabilities, but does have significantly reinforced armor plating. In Chinese sources, it is claimed that the turret, as well as the front of the body, will withstand the impact of a 30-millimeter (mm) armor-piercing shell from a distance of 1,000 meters (m), while the sides of the body will withstand the impact of a 14.5-mm round from 200 m. It is necessary to emphasize that 30 mm is the caliber of the Russian BMP-2 gun (the American Bradley APC has a 25-millimeter gun) and that 14.5 mm is exclusively the caliber of Russian machine guns (they are installed on all armored personnel carriers), while the caliber of American and Western machine guns in general does not exceed 12.7 mm.

Traditionally, the strongest aspect of the CPLA’s ground forces has been the rocket artillery. During the 1970s and 1980s, China was as independent as possible from the USSR in this area. A number of prototype multiple-launch rocket systems (MLRSs) were created within the country, both Soviet-based and fully proprietary. In particular, it is logical that the most powerful and longest-range MLRS in the world, the WS-2 (6 x 400 mm), was created in China, the first versions of which had a firing range of 200 km, while a later version (the WS-2D) had a firing range of 350-400 km. Neither American MLRSs and high-mobility artillery rocket systems (HIMARSs) nor the Russian Smerch [Tornado] came even close to the WS-2 as far as performance characteristics (PCHs).

China’s Military Preparations

45

Вообще, использование РСЗО по наземным площадным целям гораздо выгоднее, чем применение по ним авиации. Ведь при этом нет риска потери чрезвычайно дорогостоящего самолета и экипажа, не тратится также весьма дорогое топливо. Расходуются лишь боеприпасы, причем они у РСЗО дешевле авиационных боеприпасов. Недостаточная точность стрельбы РСЗО компенсируется большим количеством снарядов, выпускаемых в одном залпе. Кроме того, сейчас и снаряды РСЗО становятся корректируемыми. В частности, это относится к снарядам WS-2. Более того, каждая пусковая установка (ПУ) этой РСЗО будет иметь «личный» разведывательный беспилотник, что еще более повысит точность стрельбы. РСЗО значительно превосходят также и тактические ракеты по боевой мощи при гораздо более низкой цене снарядов по сравнению с ракетами.

Главным недостатком РСЗО по сравнению с авиацией и танковыми ракетами считалась недостаточная дальность стрельбы. Теперь, однако, китайцы этот недостаток преодолели. Из глубины Маньчжурии WS-2D способна мгновенно «накрыть» все части ВС РФ в районах Владивостока–Уссурийска, Хабаровска и Благовещенска– Белогорска. А из приграничных районов Маньчжурии (но все равно с китайской территории!) эта РСЗО может поражать российские войска и авиабазы в районе Читы и стратегические предприятия Комсомольска-на-Амуре.

Малоразмерные снаряды WS-2D имеют гиперзвуковую скорость, их подлетное время даже на максимальную дальность не превысит 5 минут. Российская ПВО не только перехватить – даже обнаружить их не сумеет. Тем более, абсолютно невозможно будет обнаружить развертывание РСЗО на китайской территории, поскольку их ПУ напоминают обычные грузовики (направляющие имеют очень подходящую для маскировки под кузов грузовика коробчатую форму).

In general, using an MLRS on ground site targets is much more advantageous than using aircraft on them. After all, there is no risk of loss of an extremely expensive aircraft and its crew in this instance, in addition to which no quite costly fuel is expended. Only munitions are expended, and they are cheaper for an MLRS than for an aircraft. The considerable number of shells that are released in a single volley offsets the low firing accuracy of an MLRS. In addition, MLRS shells have recently become correctable. This is true of WS-2 shells in particular. Moreover, every rocket launcher (RL) of this MLRS will have a “personal” surveillance drone, which will even further increase its firing accuracy. MLRSs are also considerably superior to tactical missiles as far as combat power at a much lower shell cost as compared to missiles.

The main shortcoming of the MLRS as compared to aircraft and tank-launched rockets was previously considered to be an insufficient firing range. Recently, however, the Chinese overcame this deficiency. From the depths of Manchuria, the WS-2D is capable of instantly “covering” all units of the RF AFs in the Vladivostok-Ussuriisk, Khabarovsk, and Blagoveshchensk-Belogorsk regions. And from Manchuria’s frontier areas (but nevertheless inside Chinese territory!), this MLRS can strike Russian troops and air bases in the Chita region, as well as the strategic enterprises of Komsomolsk-on-Amur.

The WS-2D’s small shells have hypersonic speed and their flying time, even at maximum range, does not exceed 5 minutes. Russian AD not only won’t be able to intercept them – it will not even be able to detect them. Furthermore, it will be virtually impossible to detect the MLRS’s deployment within Chinese territory, since its RLs resemble conventional trucks (the guides have a box shape that is extremely amenable to disguising them as a truck body).

Chapter IV

46

Американские КРМБ «Томахок», конечно, имеют большую дальность полета, но скорость у них дозвуковая, поэтому подлетное время на максимальную дальность составляет не 5 мин., а 2 часа. К тому же их ПУ (во всяком случае, на крейсерах и эсминцах) ни подо что нельзя замаскировать. Ничего, даже отдаленно сравнимого по ТТХ с WS-2, у стран НАТО нет.

истребительная авиация. С начала 90-х годов ХХ в. истребительная авиация Китая перевооружается на новейшие самолеты. Количество тяжелых истребителей семейства Су- 27/J-11 (Су-27, купленные в России, J-11А, произведены по лицензии, J-11В, выпускаются сейчас без лицензии) в ВВС и морской авиации НОАК уже превысило 300 ед. и будет доведено, как минимум, до 500. При этом J-11В заменят не только все J-8, но и Су-27. Легкие истребители J-10, которых сейчас имеется более 220, скорее всего, полностью заменят J-7, в этом случае только в ВВС НОАК их будет до 1000. (Хотя в российских и западных источниках постоянно говорится о том, что этих машин будет произведено всего 300, совершенно неясно, откуда взята эта цифра, когда и перед кем китайский Генштаб отчитывался о своих планах.)

Средний налет пилотов на современных истребителях составляет 200 часов в год, почти столько же, сколько в США и в 4–5 раз больше, чем в России. В ВВС НОАК (подобно ВВС США) имеется эскадрилья – «агрессор», укомплектованная наиболее подготовленными пилотами на истребителях Су-27. Они имитируют действия ВВС РФ и Тайваня, т.е. видимо основных «вероятных противников» Китая. Летчики других частей ВВС КНР участвуют в учебных воздушных боях с «агрессорами», повышая свое мастерство и изучая тактику будущих врагов.

Наибольшие проблемы у Китая сохраняются в области ударной авиации.

American Tomahawk sea-launched cruise missiles (SLCMs), of course, have a long flying range, but they have subsonic speed; therefore, their flying time at maximum range is not 5 minutes, but rather 2 hours. Besides, their RLs (on cruisers and destroyers at least) are such that it is impossible to disguise them. None of the North Atlantic Treaty Organization (NATO) countries have anything with PCHs even remotely comparable to those of the WS-2.

Fighter aviation. Since the early 1990s, China’s fighter aviation has been reequipped with the newest aircraft. The number of heavy fighters from the Su-27/J-11 family (the Su-27s were bought in Russia, the J-11As were manufactured under a license, and the J-11Bs are now being produced without a license) in the CPLA’s AF and naval aviation has already exceeded 300 units, and it will be brought up to a minimum of 500. Here, the J-11Bs will replace not only all J-8s, but also the Su-27s. The J-10 lightweight fighters, which now number more than 220, will more than likely fully replace the J-7s, in which case there will be more than 1,000 of them in the CPLA AF alone (although it continues to be said in Russian and Western sources that only 300 of these aircraft will be produced, it is absolutely unclear where this figure came from, as well as when and to whom the Chinese General Staff divulged its plans).

The average flight time of pilots on modern fighters comes to 200 hours a year, almost as much as in the US and 4-5 times more than in Russia. In the CPLA AF (like the USAF) there is a squadron – the “aggressor”, which is made up of the best-trained pilots in Su-27 fighters. They simulate the actions of the RF and Taiwan AFs; i.e., presumably China’s principal “likely opponents”. Pilots of other CPLA AF units participate in training dogfights with the “aggressors”, thereby improving their skills and learning the tactics of future enemies.

China’s greatest problems continue to be in the area of strike aircraft. The modernization of

China’s Military Preparations

47

the H-6 (the X-6) as an ALCM carrier has done little to change the situation due to this aircraft’s overall obsolescence. The Q-5 strike aircraft is also extremely outdated, and developing countries could only manage to upgrade it with Western avionics. However, the shortage of strike aircraft is partially offset by the existence of a considerable number tactical and short-range missiles, as well as the appearance of strike drone aircraft (DA) (the WJ-600, the CH-3, the Ilong [Pterodactyl], etc.). In addition, the JH-7 bomber is on its way into AF and naval aviation arsenals (approximately 200 units are now available, fairly evenly split between the AF and naval aviation, they continue to be produced, and may presumably reach 300-400 aircraft). Apparently, 100 imported Russian Su-30s (76 in the AF and 24 in naval aviation), as well as their unlicensed J-16 knockoffs, the production of which will obviously begin in the near future, will be primarily aimed at solving strike problems.

At the air show in Zhuhaiin in the fall of 2010, China unveiled a significant number of DAs, including the combat WJ-600, CH-3, Ilong, and Antszyan. It is not ruled out that China has outflanked even the US in this area, and a comparison with Russia is simply impossible, since the latter lags so far behind.

The CPLA’s ground AD made the transition to a new level of quality with the acquisition of the S-300 SAMS from Russia. Here, however, the two S-300PMU battalions and eight S-300PMU-1 battalions (two regiments), for which only 150 5V55R surface-to-air missiles (SAMs) were purchased, have quite limited capabilities. They are much higher with the S-300PMU-2, of which China has 15 or 16 battalions (4 regiments). However, the munitions allowance for them (900 48N6 SAMs) is rather small. Therefore, the Chinese-produced HQ-16 (created on the basis of the Buk [Beech] SAMS) will determine the real capabilities of the CPLA’s AD.

Naval forces. During the past two decades,

Модернизация Н-6 (Х-6) в носитель КРВБ мало изменила ситуацию из-за общей архаичности этого самолета. Также сильно устарел штурмовик Q-5, даже его модификации с западной авионикой могут устраивать лишь развивающиеся страны. Впрочем, отчасти нехватка ударных машин компенсируется наличием большого количества тактических и оперативно-тактических ракет, а также появлением ударных БПЛА (WJ-600, СН-3, «Илонг» и др.). Кроме того, на вооружении ВВС и морской авиации поступает бомбардировщик JH-7. (Сейчас имеется около 200 ед., примерно поровну в ВВС и морской авиации, производство продолжается и может достичь, предположительно, 300–400 самолетов.) По-видимому, на решение, в первую очередь ударных задач, будут ориентированы 100 импортируемых российских Су-30 (76 в ВВС, 24 в морской авиации) и их безлицензионные копии J-16, производство которых, очевидно, начнется в ближайшее время.

На авиасалоне в Чжухае осенью 2010 г. Китай представил значительное количество образцов БПЛА, в т.ч. боевые WJ- 600, СН-3, «Илонг», «Аньцзян». Не исключено, что в этой сфере Китай обошел даже США, а с Россией просто невозможно сравнение, настолько велико отставание последней.

Наземная ПВО НОАК перешла в новое качество с приобретением в России ЗРС С-300. При этом, однако, два дивизиона С-300ПМУ и восемь дивизионов (два полка) С- 300ПМУ-1, для которых было куплено лишь 150 ЗУР 5В55Р, имеют достаточно ограниченные возможности. Гораздо выше они у С-300ПМУ-2, которых у Китая имеется 15 или 16 дивизионов (4 полка). Правда, боекомплект для них (900 ЗУР 48Н6) относительно мал. Поэтому реальные возможности ПВО НОАК будут определяться собственным производством ЗРС НQ-9 (создан на базе С-300П) и HQ-16 (на базе ЗРК «Бук»).

вОеннО-мОрсКие силы. ВМС Китая в

Chapter IV

48

China’s navy has been expanded at an accelerated pace. The country’s leaders are setting very important objectives for the fleet: first, to be able to ensure the occupation of Taiwan; second – the uninterrupted delivery of raw materials (primarily oil) from Africa and the Persian Gulf, as well as the protection of oil production on the shelves of the seas adjacent to China, and; third – the protection of its coast.

It is clear that even the US navy will not storm ashore on the PRC’s coast, since it would undoubtedly be doomed to utter annihilation in skirmishes against the CPLA’s infinitely larger ground forces. The ability of the US navy and AF to launch strikes on China’s “new economy” facilities, which were built during the reform years, using precision weapons are much more serious causes for concern to the PRC’s leadership. More than 80% of the modern enterprises that represent the Chinese economic miracle are located in the coastal zone; i.e., they are extremely vulnerable to attack from the sea. Accordingly, the PRC’s navy must extend its line of defense as far as possible out into the ocean.

In order to facilitate the efficient achievement of these objectives, the PRC’s navy is obligated, according to the plans of the country’s military and political leaders, to go through three stages of development. During stage one, the Chinese fleet must ensure favorable operating conditions within the confines of the “first island chain” (from Japan’s Rjukju Islands to the Philippines), during stage two – within the confines of the “second island chain” (from the Kurils through the Mariana Islands to New Guinea), and during stage three – it must operate freely at any point on the world ocean.

Regarding the navy, the 12 Russian project 636 and 877 diesel-electric submarines (SMs), 23 Chinese-produced project 039 and 041 SMs (the latter are close in design to both the French Agosta SM and the newest Russian project 677 SM), 13 destroyers (various versions of projects 956, 052,

последние два десятилетия развиваются форсированными темпами. Руководство страны ставит перед флотом очень важные задачи: иметь способность обеспечить, во-первых, захват Тайваня, во-вторых – бесперебойную доставку сырья (в первую очередь – нефти) из Африки и Персидского залива, а также охранять добычу нефти на шельфах морей, прилегающих к Китаю, в-третьих – защиту своего побережья.

Понятно, что даже ВМС США не будут высаживать десант на побережье КНР, поскольку он заведомо обречен на полное уничтожение в боях против бесконечно больших сухопутных войск НОАК. Гораздо более серьезные опасения руководства КНР вызывает способность ВМС и ВВС США нанести удары с помощью высокоточного оружия по объектам «новой экономики» Китая, построенным за годы реформ. Более 80% современных предприятий, олицетворяющих китайское экономическое чудо, находятся в прибрежной зоне, т.е. очень уязвимы для удара с морских направлений. Соответственно, ВМС КНР должны вынести линию обороны как можно дальше в океан.

Для эффективного решения этих задач ВМС КНР обязаны, по замыслам военно-политического руководства страны, пройти три этапа развития. На первом этапе китайский флот должен обеспечить благоприятный оперативный режим в пределах «первой цепи островов» (от японских островов Рюкю до Филиппин), на втором – в пределах «второй цепи островов» (от Курил через Марианские острова до Новой Гвинеи), на третьем – свободно действовать в любой точке мирового океана.

Применительно к ВМС наиболее современными можно считать 12 дизель-электрических ПЛ проекта 636 и 877 российской и 23 ПЛ проекта 039 и 041 собственной постройки (последние по конструкции близки как к французской ПЛ «Агоста», так

China’s Military Preparations

49

and 051), and more than 10 project 054 frigates can be considered the most modern vessels.

China is in first place around the world as far as the total number of diesel SMs and general-purpose nuclear submarines (GPNSs). Here, this number is being maintained at a stable level. New project 093 GPNSs are replacing and augmenting project 091 GPNSs, while project 041 (039A/B) SMs are gradually replacing the earlier series of project 033 and 035 GPNSs. In this instance, the project 041 SMs have advanced air-independent propulsion. More than likely, a large series of them will be built, during which they will continuously be improved. At the same time, the 25 project 039G, 877, and 636 SMs will apparently remain in service for some time to come.

Today, China’s submarine fleet is already able to ensure a naval blockade of Taiwan, as well as to create big problems for the US and Japanese navies in the northwest part of the Pacific Ocean. In the long run, as the number of GPNSs increases and bases are established abroad, the CPLA’s submarine fleet will become a geopolitical factor in the Pacific and Indian Oceans on a scale never before seen.

Four project 956 destroyers acquired in Russia are intended for fighting surface targets, while two Chinese-produced project 052C destroyers will solve the problem of ship formation AD. To this end, they are equipped with Russian Rif [Reef] SAMSs (the naval version of the S-300) and a general-purpose combat system similar to the American Aegis system.

Project 052C destroyers can be cited as the clearest example of the Chinese policy of synthesizing foreign technologies. These ships are outfitted with Ukrainian-produced Zarya [Dawn] gas-turbine engines, and in addition to the Russian Reef SAMS, they are armed with Chinese C-803 antiship missiles (ASMs) (which themselves are a synthesis French Exocet

и к новейшей российской ПЛ проекта 677), 13 эсминцев (проекты 956, 052 и 051 различных модификаций), более 10 фрегатов проекта 054.

По сумме дизельных ПЛ и многоцелевых ПЛА (около 70) Китай находится на первом месте в мире. Причем эта численность поддерживается на стабильном уровне. Новые ПЛА проекта 093 заменяют и дополняют ПЛА проекта 091, ПЛ проекта 041 (039А/В) постепенно заменяют ПЛ проекта 033 и 035 ранних серий. При этом ПЛ проекта 041 обладают передовой воздухонезависимой энергетической установкой. Скорее всего, они будут строиться большой серией, при этом постоянно совершенствуясь. В то же время 25 ПЛ проекта 039G, 877 и 636, видимо, будут еще долго оставаться в строю.

Уже сейчас китайский подводный флот способен обеспечить морскую блокаду Тайваня и создать большие проблемы ВМС США и Японии в северо-западной части Тихого океана. В перспективе, в случае увеличения численности ПЛА и получения баз за рубежом, подводный флот НОАК станет геополитическим фактором в масштабах Тихого и Индийского океанов в целом.

Приобретенные в России четыре эсминца проекта 956 предназначены для борьбы с надводными целями, два эсминца собственной постройки проекта 052С будут решать задачу ПВО корабельных соединений. Для этого они оснащены российской ЗРС «Риф» (морской вариант С-300) и многофункциональной боевой системой, подобной американской системе «Иджис».

Эсминцы проекта 052С можно привести в качестве наиболее яркой иллюстрации китайской политики синтеза иностранных технологий. Эти корабли оснащены газотурбинными двигателями «Заря» украинского производства, кроме российской ЗРС «Риф», они вооружены китайскими ПКР С-803 (которые сами по

Chapter IV

50

[Flying Fish] ASM and the Israeli Gabriel ASM), a 100-millimeter gun mount (GM) copied from the M68 GM of the French firm Creusot Loire, a 7-barrel 30-millimeter automatic antiaircraft gun copied from the Dutch Goalkeeper, Yu-7 antisubmarine torpedoes copied from the American Mk-46 torpedo, and a Z-9 helicopter that is a copy of the French SA-365. With the exception of the helicopter, all the other pieces of weaponry copied from foreign analogs are being produced in China without licenses. In particular, a large series of these destroyers will be built (not less than 10 units), during which the proprietary HHG-9 (the naval version of the HQ-9) will be installed on the newer versions instead of Russian SAMSs.

As concerns the “mosquito” fleet, then instead of numerous old missile and torpedo boats, 60-80 project 022 missile boats, the most powerful in the world, will be built in China based on the high-speed catamarans of the Australian firm Austal.

Recently, the first project 071 amphibious transport dock (ATD) was put into service in China’s navy. Today, this is the largest ship in the Chinese fleet, with a displacement of 20,000 t. It carries up to 800 marines and 50 armored vehicles, which can be redeployed from ship to shore using the four air-cushion landing craft and four helicopters that are present onboard the ATD. The ATD has already visited the Somali coast for the purpose of fighting pirates. In late 2011, a second such ATD went into the navy’s arsenal and two more are being built. The design of aircraft carriers that employ the technologies of the Varyag [Varangian] aircraft carrier, partially built for the USSR navy and procured in the Ukraine for a total of 28 million dollars, is actively under way (the full engineering specifications for it were purchased from the Neva Design Bureau (DB) in St. Petersburg for the purely symbolical sum of 840,000 dollars), together with the technologies of the Melbourne aircraft

себе являются синтезом французской ПКР «Экзосет» и израильской ПКР «Габриэль»), 100-миллиметровой артиллерийской установкой (АУ), скопированной с французской АУ М68 фирмы «Крезо- Луар», 7-ствольным 30-миллиметровым зенитным автоматом, скопированным с голландского «Голкипера», противолодочными торпедами Yu-7, скопированными с американской торпеды Мк-46, вертолетом Z-9, являющимся копией французского SA-365. За исключением вертолета, все остальные образцы вооружений, скопированные с иностранных, производятся в Китае без лицензий. Именно эти эсминцы будут строиться большой серией (не менее 10 ед.), причем на их новой модификации вместо российской ЗРС установлена уже собственная ННQ-9 (морской вариант HQ-9).

Что касается «москитного» флота, то вместо многочисленных старых ракетных и торпедных катеров в Китае на базе скоростных катамаранов австралийской фирмы «Аустал» (Austal) строится 60–80 самых мощных в мире ракетных катеров проекта 022.

Недавно был введен в строй первый в ВМС Китая десантно-вертолетный корабль-док (ДВКД) проекта 071. Сегодня это крупнейший корабль китайского флота водоизмещением 20 тыс. т. Он несет до 800 морских пехотинцев и 50 ед. бронетехники, которые могут перебрасываться с корабля на берег с помощью имеющихся на борту ДВКД четырех десантных катеров на воздушной подушке и четырех вертолетов. ДВКД уже побывал у берегов Сомали в рамках борьбы с пиратами. В конце 2011 г. в ВМС поступил второй такой ДВКД, строятся еще два. Активно ведется проектирование авианосцев с использованием технологий с закупленного на Украине всего за 28 млн. долл. авианосца «Варяг» (полная техническая документация на него была куплена у Невского ПКБ в Санкт-Петербурге за чисто символическую сумму 840 тыс. долл.), недостроенного для ВМФ СССР, и выведенного из состава ВМС Австралии

China’s Military Preparations

51

carrier, which the Australian navy withdrew from service and which was acquired at the scrap metal price. Moreover, the Varyag, which was officially purchased for conversion into a floating entertainment center, has been fitted out as an aircraft carrier (possible for training purposes) and will be put into service in the PRC’s navy in the near future. The J-15 carrier-based fighter will be created for it using the T-10K (a prototype of the Su-33), also acquired in the Ukraine, as a model.

The Varyag cannot be a prototype for the construction of new aircraft carriers, and will almost certainly remain a single copy for training and experimental purposes. China will have to create “full-featured” aircraft carriers on its own, albeit using foreign experience. But the very fact that China is completing the construction of a ship that is not a full-featured aircraft carrier and cannot serve as a prototype for new vessels, as well as that it intends to put this ship into service, unequivocally suggests that China assigns exceptionally great importance to the development of its navy and that it is making preparations to build a fleet of aircraft carriers. Otherwise, it would not need a training aircraft carrier.

Consequently, the construction of “genuine” aircraft carriers will necessarily begin in the PRC in the near future (with allowance for the experience acquired in completing the construction of the Varyag and putting it into service), during which China will certainly build not less than three to four (possibly five to six) of them, since building one or two aircraft carriers for a country like China makes no sense. This inherently implies the necessity of building not less than 20 more destroyers of the project 052 type, or any new project. As previously stated, the project 052C destroyer has been selected as a basis, the weaponry of which includes HN-2 SLCMs (this is considered to be an analog of the Tomahawk systems obtained from Sudan, Serbia, and Pakistan) and HHQ-9 SAMSs (Fort and S-300F). Since the construction of ships of this

авианосца «Мельбурн», приобретенного по цене металлолома. Более того, «Варяг», который был официально куплен для переделки в плавучий развлекательный центр, достроен в качестве авианосца (возможно, учебного) и в ближайшее время будет введен в строй ВМС КНР. Палубный истребитель для него J-15 будет создан на основе Т-10К (прототип Су-33), также приобретенного на Украине.

«Варяг» не может стать прототипом для строительства новых авианосцев и практически наверняка останется в единственном экземпляре в качестве учебно- экспериментального. «Полноценные» авианосцы Китай должен будет создавать самостоятельно, хотя и с использованием иностранного опыта. Но сам факт, что Китай достраивает и предполагает ввести в строй корабль, который не является полноценным авианосцем и не может служить прототипом для новых кораблей, однозначно свидетельствует о том, что Китай придает исключительно большое значение развитию своих ВМС и собирается строить авианосный флот. В противном случае, учебный авианосец ему бы не понадобился.

Соответственно, в обязательном порядке в ближайшее время в КНР начнется (с учетом опыта достройки и эксплуатации «Варяга») строительство уже «настоящих» авианосцев, причем Китай заведомо построит их не менее трех- четырех (возможно – пяти-шести), поскольку строить один-два авианосца для такой страны, как Китай, бессмысленно. По определению, это будет означать необходимость строительства еще не менее 20 эсминцев проекта 052 или каких-то новых проектов. Как было сказано выше, в качестве основного выбран эсминец проекта 052С, имеющий на вооружении КРМБ HN-2 (считаются аналогами системы «Томахок», полученных Китаем из Судана, Сербии и Пакистана) и ЗРК HНQ-9 («Форт», С-300Ф). Поскольку после некоторого перерыва строительство кораблей

Chapter IV

52

type was resumed after a brief interruption [using not the Russian SAMSs, but rather proprietary versions, as well as a new radar system (RS)], they will also probably become the principal surface vessels of the Chinese navy, apart from aviation-capable ships. Among frigates, a choice has been made in favor of the project 054A, a large series of which is already being built and will probably be improved over the course of construction.

The existence of aircraft carriers and large landing vessels will give the PRC’s navy fundamentally new capabilities, first, in the struggle for Taiwan, then for operations on the world ocean. The absorption of Taiwan would lead to a dramatic increase in China’s might, as well as the establishment of control over sea lanes in the western part of the Pacific Ocean and in Southeast Asia. In this instance, China would break through the “island barrier” that stretches along its coast and its navy would get maneuvering room on the ocean.

To all appearances, the PRC is already making preparations for this breakthrough, since the share of ocean-going vessels in its fleet is rapidly rising due to a decrease in the number of ships and boats intended for operations near its coast. In fact, the appearance of just one aircraft carrier will make it possible for the CPLA’s navy to provide itself with favorable operating conditions within the confines of the “second island chain”, including Sakhalin, the Kurils, and Kamchatka.

Apparently, the efforts of the PRC’s military and political leaders in coming years will be aimed at ensuring that a fairly small (by Chinese standards), modern, high-tech army takes shape within the CPLA that is capable of successfully opposing the AFs of the US, the RF, Japan, and India, not to mention any other country. It will probably account for approximately 15% of the CPLA’s overall strength (here, reference is made to its peacetime strength; i.e., before mobilization).

For this army, the newest American concepts

этого типа было возобновлено (причем уже с собственным, а не российским ЗРК и с новой РЛС), вероятно, он и станет основным надводным кораблем китайских ВМС, помимо авианесущих кораблей. Среди фрегатов выбор сделан в пользу проекта 054А, который уже строится большой серией и будет, видимо, совершенствоваться по ходу строительства.

Наличие авианосцев и больших десантных кораблей придаст ВМС КНР принципиально новые возможности сначала в борьбе за Тайвань, а затем и для операций в мировом океане. Поглощение Тайваня привело бы к резкому росту мощи Китая и установлению им контроля над морскими коммуникациями в западной части Тихого океана и в Юго-Восточной Азии. В этом случае Китай прорвал бы «островной барьер», протянувшийся вдоль его побережья, и его ВМС вышли бы на океанский оперативный простор.

Судя по всему, КНР уже готовится к этому прорыву, поскольку в ее флоте быстро растет доля кораблей океанской зоны за счет уменьшения количества кораблей и катеров, предназначенных для действий вблизи своего побережья. Собственно, появление хотя бы одного авианосца позволит ВМС НОАК обеспечить себе благоприятный оперативный режим уже в пределах «второй цепи островов», включая Сахалин, Курилы и Камчатку.

Видимо, усилия военно-политического руководства КНР будут в ближайшие годы направлены на то, чтобы внутри НОАК появилась относительно небольшая (по китайским меркам) современная высокотехнологичная армия, способная успешно противостоять ВС США, РФ, Японии и Индии, не говоря уже о любой другой стране. Наверное, она составит примерно 15% от общей численности НОАК (имеется в виду численность мирного времени, т.е. до мобилизации).

Для этой армии будут в максимальной

China’s Military Preparations

53

of military construction will be taken into account to the greatest extent possible, in particular – the concept of “netcentric warfare”. Since it will be difficult for China to implement this concept within its AFs in the foreseeable future, considerable attention will be given to “asymmetric warfare”; i.e., acting on the “nerve centers” of an enemy army. Here, reference is made to electronic and fire damage to an opponent’s command posts (CPs), earth satellite vehicles (ESVs), and communication centers, as well as to disinformation and camouflage measures. In particular, “hacker” subunits are already being created for this purpose in China at the present time. In 2000, “network” forces became a separate combat arm of the CPLA. And in early 2007, antisatellite weapons tests were successfully conducted in the PRC. The book “Unrestricted Warfare” was published in China in 1999 (the authors are two CPLA officers), which takes a look at the strategy of “asymmetric warfare”2. Its essence consists of the phrase “the main rule of unrestricted warfare is the absence of rules – full freedom of action”.

In addition, China, like the US, is actively developing Special Forces (“hand-to-hand subunits”), which solve four types of problems. They can be used in the capacity of: “door openers” – for inflicting blows on vital targets and punching holes in an opponent’s positions; “scalpels” – for inflicting blows on targets that paralyze an opponent’s combat potential; “steel hammers” – for capturing vital enemy positions, and; “starting motors” – for accelerating the pace of a campaign and opening up new areas of combat operations.

China’s use of cyberwarfare will be an integral part of realizing a given plan. In this vein, the acts of aggression that the PRC commits against its neighbors can be heralded as “self-defense” aimed

2 See: C. Menges. China: A Growing Threat (Translated from the English by A. G. Bulychev). Nezavisimaya Gazeta [Independent Newspaper], Moscow, 2006.

степени учитываться новейшие американские концепции военного строительства, в частности – концепция «сетецентрической войны». Поскольку Китаю в обозримом будущем затруднительно реализовать эту концепцию в собственных ВС, значительное внимание будет уделено «асимметричной войне», т.е. воздействию на «нервные узлы» вражеской армии. Речь идет об электронном и огневом поражении КП, ИСЗ, центров связи противника, а также о мерах по дезинформации и маскировке. В частности, уже сейчас в Китае создаются для этой цели подразделения «хакеров». В 2000 г. «сетевые» войска стали отдельным родом войск НОАК. А в начале 2007 г. в КНР были успешно проведены испытания противоспутникового оружия. В 1999 г. в Китае опубликована книга «Неограниченная война» (авторы – два офицера НОАК), рассматривающая стратегию «асимметричной войны»2. Суть ее заключается во фразе «главное правило неограниченной войны – отсутствие правил, полная свобода действий».

Кроме того, Китай, подобно США, активно развивает Силы специального назначения («кулачные подразделения»), которые решают задачи четырех типов. Они могут использоваться в качестве: «открывателей дверей», нанося удары по важным целям и пробивая бреши в позициях противника; «скальпеля» – для нанесения удара по целям, парализующим боевой потенциал противника; «стального молота» – для захвата важных вражеских позиций; «стартового двигателя» – для ускорения темпа кампании и открытия новых районов боевых действий.

Составной частью реализации данного плана будет ведение Китаем информационной войны. Так, акты агрессии, совершенные КНР против соседей, могут объявляться

2 См: Менгес К. Китай: нарастающая угроза ( Пер. с англ. Булычева А. Г.). М., «Независимая газета», 2006.

Chapter IV

54

at correcting “historical errors” (for example, the Chinese refer to the 1979 attack on Vietnam as a “defensive counterstroke”).

Conceptual support for military policies. In China, based on the dramatically decreasing likelihood of a world war, the concept of “local wars” has been created; here, China does not rule out its own initiative in the development of local military conflicts. The smallest number of troops that makes it possible to throw an opponent off balance will participate in a local war.

At the same time, the concept of a “people’s war” that Mao Tse-Tung created has also not been vacated. This means that every Chinese is considered to be a member of the armed forces and that the country is regarded as a single military camp. During the Mao era, the essence of this concept consisted of “luring” a technologically stronger opponent deep into China, where a large-scale partisan war would unfold against it with the support of China’s enormous human resources.

As far as it is possible to judge from works of Chinese military specialists, this concept has been updated and now envisions grinding down an opponent to the greatest extent possible in border fights and making a rapid transition to a strategic offensive, or even limited aggression, which is defined as “a defensive strike for purposes of self-defense”. Thus, it substantively overlaps the concept of “active defense”, which means active strategic defense at boundaries that have been prepared in advance for the purpose of changing the parity of forces in one’s own favor and subsequently making the transition to a counterattack.

These two concepts, together with the concepts of “national security”, “a limited nuclear counterstrike for purposes of self-defense”, “rapid reaction”, “a triune system of armed forces”, “local

«самообороной», направленной на исправление «ошибок истории» (например, нападение на Вьетнам в 1979 г. китайцы называют «оборонительным контрударом»).

КОнцеПтуальнОе ОбесПечение вОеннОй ПОлитиКи. В Китае, исходя из резко уменьшившейся вероятности мировой войны, создана концепция «локальных войн», причем Китай не исключает собственную инициативу в возникновении локальных военных конфликтов. В локальной войне участвует меньшее количество войск, что позволяет застать противника врасплох.

В то же время не отменена и концепция «народной войны», созданная Мао Цзэдуном. Она подразумевает, что каждый китаец рассматривается как военнослужащий, а страна – как единый военный лагерь. В эпоху Мао смыслом этой концепции было «заманивание» технологически более сильного противника вглубь Китая, где против него должна была развернуться крупномасштабная партизанская война с упором на гигантские людские ресурсы Китая.

Как можно судить по работам китайских военных специалистов, эта концепция была модернизирована и теперь предусматривается максимальное изматывание противника в приграничных сражениях с быстрым переходом в стратегическое наступление или даже ограниченная агрессия, определяемая как «оборонительный удар в целях самозащиты». Таким образом, она существенно пересекается с концепцией «активной обороны», которая подразумевает активную стратегическую оборону на заранее подготовленных рубежах с целью изменения соотношения сил в свою пользу с дальнейшим переходом в контрнаступление.

Две эти концепции, а также концепции «национальной безопасности», «ограниченного ядерного контрудара в целях самозащиты», «быстрого реагирования»,

China’s Military Preparations

55

wars”, and “strategic borders and vital space”, comprise the apparently real military doctrine of China, unlike its formally official one. The new tactical concepts within the framework of the doctrine of “active defense” (which is, in point of fact, offensive in nature) are: “victory using elite forces”; “gaining the initiative by means of first strike”; “victory over the weak by virtue of superiority”; “deep strikes” (“exclusively deep” operations”, including rocket artillery strikes and landings), and; “rapid combat in order to achieve a quick outcome”. The term “active defense” can be interpreted as readiness to wage offensive operations, since China itself determines what nation is treating it hostilely and what comprises this hostility.

Special attention should be given to the concept of “strategic borders and vital space”, which apparently has no analogs among the military concepts of other countries3. Frankly, no other country asserts a right to military aggression due to a lack of resources and land area. This concept is based on the point of view that a population increase and a meagerness of resources gives rise to natural needs for the expansion of space in order to support the future economic activities of a nation, as well as to increase its “natural sphere of existence”. It is assumed that territorial and spatial boundaries only mean the limits within which a nation can “effectively defend its interests” by means of real force. The “strategic boundaries of a vital space” must be moved as the “comprehensive might of a nation” increases. This concept means transferring combat operations from frontier areas to “strategic border” areas, or even beyond their confines, so that the difficulties encountered over the course of “ensuring the legal rights and interests of China in the Asian-Pacific

3 G. D. Agafonov. The Asian-Pacific Region and Russia’s Naval Potential. Problemy Dalnego Vostoka [Far East Problems], No. 6, 2011, pp. 31-44.

«триединой системы вооруженных сил», «локальных войн», «стратегических границ и жизненного пространства» в совокупности составляют, видимо, реальную, в отличие от формально-официальной, военную доктрину Китая. Новые тактические концепции в рамках доктрины «активной обороны» (носящей, по сути, наступательный характер): «победа с помощью элитных сил»; «захват инициативы за счет нападения первыми»; «победа над слабыми за счет превосходства»; «удары в глубину» (действия «целиком в глубине», включая ракетно-артиллерийские удары и десанты); «быстрый бой, чтобы добиться быстрого исхода». Термин «активная оборона» можно истолковать как готовность к ведению наступательных действий, поскольку Китай сам определяет, какое государство относится к нему враждебно и в чем эта враждебность заключается.

Особого внимания заслуживает концепция «стратегических границ и жизненного пространства», которая, как представляется, не имеет аналогов среди военных концепций других стран3. Ни одна из них так откровенно не заявляет о праве на военную агрессию в связи с нехваткой ресурсов и территории. Концепция основана на той точке зрения, что рост населения и ограниченность ресурсов вызывает естественные потребности в расширении пространства для обеспечения дальнейшей экономической деятельности государства и увеличения его «естественной сферы существования». Предполагается, что территориальные и пространственные рубежи обозначают лишь пределы, в которых государство с помощью реальной силы может «эффективно защищать свои интересы». «Стратегические границы жизненного пространства» должны перемещаться по мере роста «комплексной мощи государства». Концепция подразумевает перенесение

3 Агафонов Г. Д. Азиатско-Тихоокеанский регион и морской потенциал России. // Проблемы Дальнего Востока. 2001, No 6. С. 31-44

Chapter IV

56

Region (APR)” may become reasons for military conflicts. In China, it is felt that the boundaries of the vital space of strong powers extend far past their borders, and that the sphere of influence of a weak country is smaller than its national territory.

SNFs are being developed pursuant to the concept of “a limited nuclear counterstrike for purposes of self-defense”. It has been officially announced that China will not use nuclear weapons first, but according to some data, this alternative [does not] mean in the event of the crushing defeat of the CPLA’s conventional forces4. In addition, the limited nature of forces implies an early and rapid strike in order to inflict damage on an opponent.

On the whole, it can be concluded that the Chinese army is rapidly becoming a major factor in the world’s strategic environment. It is quite indicative that the fivefold increase in its military spending over a 10-year period and the enormous increase in its combat might in “physical terms” (i.e., in weapons and hardware procurements) are occurring under conditions of the artificial self-restriction that the PRC’s leaders are imposing on the development of the CPLA. In Beijing, lessons have been learned from the bitter experience of the USSR, which hurt itself with the arms race and came to the conclusion that it is first necessary to achieve a high level of economic development, then to build the armed forces on this basis. This approach should apparently be recognized as quite effective.

If the restrictions on the development of the AFs are lifted, the CPLA will be quite capable of making a “huge leap”; i.e., emerging at a completely new level. Here, the situation might

4 S. Ponamarev. PRC Policies in the Area of the Nonproliferation of Nuclear Weapons. Far East Problems, No. 6, 2009, pp. 14-25.

боевых действий из приграничных районов в зоны «стратегических границ» или даже за их пределы, при том что причинами военных конфликтов могут стать сложности на пути «обеспечения законных прав и интересов Китая в АТР». В Китае считают, что границы жизненного пространства сильных держав выходят далеко за пределы их границ, а сфера влияния слабых стране меньше, чем их национальная территория.

СЯС развиваются в соответствии с концепцией «ограниченного ядерного контрудара в целях самозащиты». Официально заявлено, что Китай не будет применять ядерного оружия первым, но, по некоторым данным подобный вариант подразумевается в случае тяжелого поражения обычных сил НОАК4. Кроме того, ограниченность сил подразумевает ранний и быстрый удар, чтобы нанести противнику максимальный ущерб.

В целом, можно заключить, что китайская армия быстро становится одним из важнейших факторов мировой стратегической обстановки. Весьма показательно то, что пятикратный рост военных расходов за 10 лет и огромный прирост ее боевой мощи в «физическом выражении» (т.е. в закупках вооружения и техники) происходят в условиях искусственного самоограничения, которое руководство КНР накладывает на развитие НОАК. В Пекине извлекли уроки из печального опыта СССР, надорвавшего себя гонкой вооружений, и пришли к выводу, что надо сначала добиться высокого уровня экономического развития и уже на этой базе – строить вооруженные силы. Видимо, этот подход следует признать весьма эффективным.

Если ограничения на развитие ВС будут сняты, то НОАК вполне будет способна на «большой скачок», т.е. выйдет на совершенно

4 Понамарев С. Политика КНР в области нераспространения ядерного оружия: доктрина, теория и практика. // Проблемы Дальнего Востока. 2009, No 6. С. 14-25.

China’s Military Preparations

57

be complicated when the army itself becomes a factor in economic development that ensures the success of outward expansion and pushes the strategic boundaries of its vital space far beyond present-day borders of the PRC.

новый уровень. При этом может сложиться ситуация, когда армия сама станет фактором экономического развития, обеспечивающим успех внешней экспансии и расширяя стратегические границы жизненного пространства далеко за пределы нынешних границ КНР.

58

Общий стратегичесКий КОнтеКст. Безопасность в АТР в обозримом будущем будет определяться отношениями между Китаем и США. В стратегическом контексте определяющим будет взаимодействие или противостояние трех держав: КНР, США и России.

Военно-стратегические отношения в «большом треугольнике» завязаны в сложный узел переплетения общих интересов и противоречий сторон в сфере наступательных и оборонительных стратегических (а также нестратегических) вооружений. При этом, вопреки распространенному мнению, отношения КНР и России во многих случаях не более близки, чем отношения РФ и США или Китая и США.

На обозримое будущее Соединенные Штаты и Россия имеют общую позицию, противоречащую линии КНР, по следующим

Overall strategic context. Relations between China and the US will determine security within the APR in the foreseeable future. In the strategic context, the interaction or opposition of three powers will be crucial: the PRC, the US, and Russia.

Military strategic relations within the “great triangle” have been tied into a Herculean knot of intertwined common general interests and differences of the parties in the spheres of offensive and defensive strategic (as well as nonstrategic) weapons. Here, contrary to popular belief, relations between the PRC and Russia in many instances are no closer than those between the RF and the US or between China and the US.

In the foreseeable future, the United States and Russia will have a common position that contradicts the PRC line on the following

VProspects for the PRC Acceding to the Limitation of Nuclear Weapons

ПЕРСПЕКТИВЫ ПОДКЛЮЧЕНИЯ КНР К ОГРАНИЧЕНИЮ ЯДЕРНЫХ ВООРУЖЕНИЙ

A. G. ArbatovDirector of the International Security Center of the IMEMO of the RAS,

Academician of the RAS

А.Г. Арбатовруководитель Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, академик РАН

Chapter V

59

questions:

•The refusal to accept unconditional commitments concerning the non-use of nuclear weapons (NWs) first;

•The refusal to declare that the use of nuclear weapons or the threat of their use will be never directed against a nonnuclear nation or a country, the territory of which is free of nuclear weapons;

•The intention (however proclaimed) to engage in the joint development of ABM systems (which the PRC has not been invited to do);

•The desire for nuclear missile forces and programs of the PRC to be more open;

•The desire for the PRC’s promptest possible accession to disarmament;

•The refusal to conclude a comprehensive nuclear disarmament treaty (convention) early and to declare nuclear weapons “above the law”, and;

•The refusal to cancel nuclear guarantees of security for its allies.

On their parts, the United States and China are united in counteracting Russia by the desire:

•To transact a subsequent strategic offensive arms (SOA) treaty with a considerable decrease in the number of nuclear weapons;

•To limit the (nonstrategic) tactical nuclear weapons (TNWs) of the US and the RF (nothing has yet been said about China), and;

•To limit the NWs of the US and the RF in warehouse storage.

Finally, the RF and China, contrary to the US, have agreed on the necessity of:

вопросам:

• отказ принять безоговорочное обязательство о неприменении ядерного оружия (ЯО) первыми;

• отказ объявить, что использование ядерного оружия или угроза им никогда не будут направлены против неядерного государства или страны зоны, свободной от ядерного оружия;

• намерение (во всяком случае, провозглашаемое) вести совместное развитие систем ПРО (к которому КНР не приглашается);

• желание иметь большую открытость ракетно- ядерных сил и программ КНР;

• стремление к скорейшему подключению КНР к разоружению;

• отказ от скорейшего заключения договора (конвенции) о всеобщем ядерном разоружении с конкретными сроками и от объявления ядерного оружия «вне закона»;

• отказ отменить ядерные гарантии безопасности своим союзникам.

Со своей стороны Соединенные Штаты и Китай объединяет в противовес России стремление:

• вести дело к следующему договору СНВ со значительным понижением количества ядерных вооружений;

• ограничить (нестратегическое) тактическое щядерное оружие (ТЯО) США и РФ (о Китае речь пока не идет);

• ограничить ЯО США и РФ на складском хранении.

Наконец, РФ и Китай, вопреки США, согласны в том, что касается необходимости:

Prospects for the Limitation of Nuclear Weapons

60

•Limiting global and regional ABM systems;

•Limiting precision long-range conventional weapons;

•Limiting space and fractional orbital strike systems, and;

•The unacceptability of NATO’s proposal to move Russia’s TNWs from the west to the east.

Neither the US nor the PRC considers Russia to be a sound military and political ally similar to those of the US under NATO or those of Russia under the Collective Security Treaty Organization (CSTO).

In this regard, Moscow’s periodic and extremely ill-advised initiatives to secure a “strategic partnership” or “coalition relations”1

one day with the West and another day with China do not give it any additional weight or respect in the eyes of Washington, Beijing, Tokyo, and the European capitals. This is especially true in that the RF in practice does not do much in its economy, domestic policies, foreign policies, and military policies to be a desirable partner for other leading centers of power in any area other than raw material exports.

In addition, one of the main priorities of the foreign policies and security strategy of both the US and the PRC is not to permit Russia to enter into a military and political alliance with China or the United States, respectively, even though nothing in this vein has been said at the official level. Russia could use this situation to great benefit for itself, but this would require different economic, foreign, and military policies. The question of what policies in particular far exceeds the bounds of the topic under consideration here.

1 For example, reference is made to the idea of Russia’s “updated coalitions” with Western countries that was put forth during 2010-2011, then happily forgotten.

• ограничения глобальных и региональных систем ПРО;

• ограничения высокоточных вооружений большой дальности;

• ограничения космических и орбитальных ударных средств;

• неприемлемости предложения НАТО по перемещению ТЯО России с запада на восток.

Ни США, ни КНР не рассматривают Россию в качестве полновесного военно-политического союзника, аналогичного союзникам США по НАТО или союзникам России по ОДКБ.

В этой связи периодические и не очень глубоко продуманные инициативы Москвы заручиться «стратегическим партнерством» или «коалиционными отношениями»116 то с Западом, то с Китаем не прибавляют ей веса и уважения в глазах Вашингтона, Пекина, Токио и европейских столиц. Это тем более так, поскольку РФ на практике не много делает в своей экономике, внутренней и внешней политике, военном курсе, чтобы стать для других ведущих центров силы желанным партнером в какой-либо области, кроме экспортно- сырьевой.

Вместе с тем одним из главных приоритетов внешней политики и стратегии безопасности и США, и КНР является не допустить вступление России в военно-политический союз с Китаем или Соединенными Штатами соответственно, хотя на официальном уровне ничего подобного не провозглашается. Россия могла бы данную ситуацию использовать с большой выгодой для себя, но это требует другой экономической, внешней и военной политики. Вопрос о том, какой именно – выходит далеко за пределы

1 Например, речь идет об идее «модернизационных коалиций» России со странами Запада, выдвинутой в 2010–2011 гг., а потом благополучно забытой.

Chapter V

61

рассматриваемой здесь темы.

стратегичесКая ПОзиция Китая. Несмотря на кажущуюся цельность и лапидарность, позиция и политика КНР в ядерной стратегической сфере весьма противоречива.

С одной стороны, Китай – единственная из великих держав, которая на официальном уровне имеет обязательство о неприменении ЯО первой, причем безо всяких оговорок.

В китайской «Белой книге» под названием «Китайская национальная оборона в 2010»2 содержится призыв ко всем ядерным государствам «отказаться от политики ядерного сдерживания на основе применения ядерного оружия первыми, принять безоговорочное обязательство ни при каких условиях не использовать и не угрожать использованием ядерного оружия против неядерного государства или зоны, свободной от ядерного оружия... Ядерные государства должны вести переговоры и заключить договор о неприменении ядерного оружия первыми друг против друга»3.

Подход КНР к стратегической стабильности отличается от российско-американского тем, что он не основан на примерном ракетно-ядерном паритете и концепции взаимного гарантированного уничтожения (ответным ударом). Касательно величины необходимых Китаю ядерных сил говорится, что они будут поддерживаться на минимальном уровне, «которого требует национальная безопасность»4.

В то же время Китай – единственная из пяти великих держав, постоянных членов Совета Безопасности ООН и

2 China’s National Defense in 2010: II. National Defense Policy // China.Org.Cn (http://www.china.org.cn/government/whitepaper/2011- 03/31/content_22263420.htm).

3 Ibid.4 Ibid.

China’s strategic position. Despite their apparent soundness and conciseness, the PRC’s position and policies in the nuclear strategy sphere are quite contradictory.

On the one hand, China is unique among great powers in that it has a commitment at the official level not to use NWs first, without any reservations.

The Chinese “white paper” entitled “China’s National Defense in 2010”2 contains an appeal to all nuclear nations “to reject policies of nuclear restraint based on the use of nuclear weapons first, as well as to make an absolute commitment not to use or threaten to use nuclear weapons against a nonnuclear nation or an area that is free of nuclear weapons under any circumstances…. Nuclear nations must conduct negotiations and conclude a treaty not to use nuclear weapons first against one another”3.

The PRC’s approach to strategic stability differs from the Russian-American one in that it is not based on proximate nuclear missile parity and the concept of guaranteed mutual obliteration (a retaliatory strike). As concerns the size of the nuclear forces that China needs, it is said that they will be maintained at the minimum level “that national security demands”4.

At the same time, China is the only one of the five great powers that are permanent members of the UN Security Council and the five recognized

2 China’s National Defense in 2010: II. National Defense Policy. China.Org.Cn(http://www.china.org.cn/government/whitepaper/2011-03/31/ content_22263420.htm).

3 Ibid.4 Ibid.

Prospects for the Limitation of Nuclear Weapons

62

признанных пяти ядерных держав Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), которая не предоставляет никакой официальной фактической информации о своих ядерных силах и программах их развития.

В прошлом, когда китайский ВВП, военный бюджет и ядерные силы были весьма скромны, это спокойно воспринималось другими державами. Но в последнее десятилетие экономический рост КНР, ее выход на второе после США место в мире по величине военного бюджета, крупные программы модернизации ядерных и обычных сил и вооружений, впечатляющие военные парады на площади Тяньаньмэнь и все более амбициозная внешняя и военная политика – изменили это отношение.

Теперь ни одно из положений о «сугубо оборонительной ядерной доктрине», отказе от первого удара, поддержании «минимально необходимых» ядерных сил не будет приниматься на веру. Более того, без официальной информации о китайских ядерных силах и программах их развития, пусть самого общего характера, такие декларации будут производить прямо противоположный эффект – как показатель стремления скрыть правду и усыпить бдительность других государств.

Ныне тысячелетние китайские традиции, похоже, возрождаются в Поднебесной по многим направлениям и могут обретать большее значение, чем сакраментальные позиции нынешнего официоза КПК. В этой связи нелишне напомнить об идеях величайшего китайского военного теоретика (первого стратега в мировой истории) Сунь Цзы, высказанных в его трактате «Искусство войны». Две с половиной тысячи лет назад, когда на территории нынешней России и всех стран НАТО люди ходили в звериных шкурах и воевали дубинами, он писал: «Война – это путь обмана. Поэтому, даже если имеются большие возможности, показывай противнику отсутствие возможностей. Когда должен ввести

nuclear powers of the Nuclear Nonproliferation Treaty (NPT) that does not provide any official factual information about its nuclear forces and the programs for their development.

In the past, when the Chinese GDP, military budget, and nuclear forces were rather modest, the other powers took this in stride. But the past decade of the PRC’s economic growth, its emergence in second place in the world after the US as far as the size of its military budget, its major programs for the modernization of its nuclear forces, conventional forces, and arms, its impressive military parades in Tienanmen Square, and its increasingly ambitious foreign and military policies have changed this attitude.

Now, no position concerning “a purely defensive nuclear doctrine”, the refusal of first strike, or the maintenance of “minimum necessary” nuclear forces will be taken on trust. Moreover, without official information on China’s nuclear forces and the programs for their development, even the most general in nature, any such declarations will have a directly opposite effect – as an indicator of the desire to hide the truth and to put other nations off guard.

Today, China’s thousand-year-old traditions are seemingly being revived in many areas within the Celestial Empire and may take on greater importance than the sacramental positions of the semiofficial newspaper of the CCP. In this regard, it is useful to recall the ideas that the greatest Chinese military theoretician (the first strategist in world history), Sun Tzu, put forth in his treatise “The Art of War”. Twenty-five hundred years ago, when people in present-day Russia and all the NATO countries dressed in animal skins and carried clubs, he wrote: “All warfare is based on deception. Hence, when able to attack, we must seem unable; when using our forces, we must seem inactive; when we are near, we must make

Chapter V

63

в бой свои силы, притворись бездеятельным. Когда цель близко, показывай, будто она далеко...»5.

Не вдаваясь в военно-технические детали, напомним, что, по оценкам самых авторитетных российских специалистов, Китай имеет до 800–900 предназначенных для оперативного развертывания ядерных боезарядов (440 ядерных авиабомб на авиации разных типов, 360 боеголовок на МБР, БРСД и ОТР, 45 боеголовок на БРПЛ6). Все они могут развертываться в пределах досягаемости до России (80 ед. – до США). Возможно, Китай имеет в общей сложности 40 т оружейного урана и 10 т плутония. Этого достаточно для изготовления 3600 ядерных боезарядов7, хотя значительная часть оружейных материалов, как и боезарядов, вероятно, содержится в хранилищах как резервный запас. Таким образом, скорее всего, Китай – третья ядерная держава после США и РФ. При этом экономический и технический потенциал КНР позволяет осуществить быстрое наращивание ракетно-ядерных вооружений.

Также КНР прилагает усилия для повышения живучести и эффективности своих наземных и космических СПРН, систем боевого управления и осуществляет программы НИОКР в сфере ПРО и противоспутникового оружия. Периодически появляются сведения о построенных и строящихся в Китае огромных тоннелях, общая протяженность которых оценивается примерно в 5000 км8. Интересно, что строительство ведется силами «Второй артиллерии» – вида вооруженных сил, ответственного за стратегические силы наземного базирования (вроде российских

5 См.: Sun Tzu translated and annotated by Lionel Giles (2005). The Art of War by Sun Tzu – Special Edition. El Paso Norte Press. /Sawyer, R.D. The Art of War. Westview Press. 1994.

6 Есин В.И.. Третий после США и России // Военно-промышленный курьер. 2012. No 17. С.5.

7 Там же.8 Stephens B. Plumbing the Secret Underground Great

Wall // The Wall Street Journal. October 24. 2011.

the enemy believe we are far away….”5.

Without dwelling on the military and technical details, we recall that, in the estimation of the most authoritative Russian specialists, China has some 800-900 nuclear munitions that are intended for operational deployment (440 nuclear aerial bombs on aircraft of various types, 360 warheads on ICBMs, MRBMs, and SRMs, and 45 warheads on SLBMs6). All of them can be deployed within striking range of Russia (80 units within striking range of the US). It is possible that China has a total of 40 t of weapons-grade uranium and 10 t of plutonium. This is enough to make 3,600 nuclear warheads7, although a considerable part of the weapons-grade materials, like the warheads, is probably housed in storage facilities as reserve stock. Thus, more than likely, China is the third nuclear power after the US and the RF. In this event, the economic and technical potential of the PRC will permit it to achieve a rapid increase in its nuclear missile weapons.

The PRC is also making efforts to increase the survivability and efficiency of its ground-based and space-based early warning systems (EWSs), as well as its tactical control systems, and is implementing R&D programs in the area of ABMs and anti-satellite weapons. Information periodically surfaces concerning the enormous tunnels built and under construction in China, the overall expanse of which is estimated to be roughly 5,000 km8. It is interesting that “Second Artillery” personnel are performing

5 See: Sun Tzu translated and annotated by Lionel Giles (2005). The Art of War by Sun Tzu. Special Edition. Norte Press, El Paso. R. D. Sawyer. The Art of War. Westview Press, 1994.

6 V. I. Yesin. Third After the US and Russia. Voyenno-Promyshlennyy Kuryer [Military-Industrial Courier], No. 17, 2012, p. 5.

7 Ibid.8 B. Stephens. Plumbing the Secret Underground Great Wall.

The Wall Street Journal. October 24, 2011.

Prospects for the Limitation of Nuclear Weapons

64

РВСН). Вероятнее всего, тоннели могут предназначаться для скрытного хранения резервных мобильных пусковых установок, стратегических и оперативно-тактических ракет, ядерных боеприпасов. По разным оценкам там могут размещаться тысячи ядерных боезарядов и сотни запасных наземно-мобильных МБР, РСД и ОТР9.

Исходя из этого, можно предположить, что истинные мотивы полной засекреченности информации о китайских ядерных силах объясняются не «слабостью» и «малочисленностью», а избыточностью ядерного потенциала КНР .

Прокладывая свою колею в ядерной политике, Китай не повторяет опыт США и СССР, которые развертывали большими сериями каждый новый тип и модификацию систем оружия, всемерно афишируя это в целях политико- пропагандистского эффекта. (Достаточно вспомнить блеф Никиты Хрущева о том, что СССР «лепил ракеты как сосиски» или декларации американских лидеров о потенциале «массированного возмездия» и «бесспорном ядерном превосходстве США» вплоть до начала 70-х годов.)

Китай, наоборот, практикует последовательное экспериментирование с новыми типами и модификациями систем оружия без перехода к развертыванию или с развертыванием компактными сериями, видимо, стараясь с минимальными затратами достичь оптимальных систем ЯО. Возможно, такими станут МБР «Дунфан-31А» и «Дунфан-41», БРСД «Дунфан-25» и БРПЛ «Цзюйлан-2». При этом, весьма вероятно, что Китай, официально преуменьшая свой ядерный потенциал, «на виду» станет развертывать первые три системы в ограниченных

9 Ibid.

this construction, since armed forces of this type are responsible for ground-based strategic forces [such as Russia’s Strategic Rocket Forces (SRFs)]. More than likely, these tunnels may be intended for the concealed storage of reserve mobile missile launchers, strategic and short-range missiles, and nuclear munitions. According to various estimates, thousands of nuclear munitions and hundreds of ground-based reserve mobile ICBMs, medium-range missiles (MRMs), and SRMs could be housed there9.

Proceeding on this basis, it can be assumed that the true reasons behind the total secrecy of information concerning China’s nuclear forces are not “weakness” or “small numbers”, but rather the superabundance of the PRC’s nuclear potential.

In laying the groundwork for its nuclear policies, China is not repeating the experience of the US and the USSR, which deployed large series of each new type and version of their weapons systems, flaunting it in every possible way for the political propaganda effect (it is sufficient to recall Nikita Khrushchev’s bluff that the USSR “made missiles like sausages”, or the declarations of American leaders concerning the potential for “massive retaliation” and the “indisputable nuclear superiority of the US” all the way up to the early 1970s).

China, on the other hand, practices sequential experimentation with new types and versions of its weapons systems, either without making the transition to deployment or with the deployment of compact series, apparently trying to get optimum NW systems with minimal outlays. The Dongfeng-31A and Dongfeng-41 ICBMs, the Dongfeng-25 MRBM, and the Tszyuylan-2 SLBM will possibly follow this same path. In this instance, it is quite likely that China, while officially playing down its nuclear potential, will begin to deploy the first three systems “in plain sight” on limited scales, but a much larger

9 Ibid.

Chapter V

65

масштабах, но гораздо большее наращивание ракетных сил будет иметь место в тоннельных сооружениях «Второй артиллерии».

С китайским безоговорочным обязательством неприменения ЯО первыми тоже далеко не все ясно. По сравнению с публично детализированными ядерными доктринами США, России, Великобритании и Франции, о реальных стратегических концепциях Китая практически ничего не известно. Обычно считается, что ядерная держава, отказавшаяся от первого удара (применения ЯО), опирается на концепцию и средства ответного (второго) удара. Однако, по общепринятым оценкам, пока китайские стратегические ядерные силы (СЯС) в том виде, в каком о них знают за рубежом, равно как и системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН), слишком уязвимы и недостаточно эффективны, чтобы обеспечить возможность ответных действий после гипотетического разоружающего ядерного удара США или России. Тем более китайские СЯС не обладают возможностью ответно-встречного удара по информации СПРН о факте ракетного нападения.

Поэтому официальную доктрину КНР многие зарубежные специалисты трактуют как преимущественно пропагандистский инструмент (вроде советского обязательства о неприменении ЯО первым от 1982 г.), не отражающий реального оперативного планирования СЯС. Возможно, на деле планируется упреждающий удар в ситуации, когда руководство страны решит, что война неизбежна. Впрочем, не исключено, что и ответный удар является «рабочей» концепцией оперативного планирования – если в подземных тоннелях хранится крупный резерв ракетно-ядерных сил, о котором неизвестно вероятному противнику и который обладает высокой живучестью, хотя и не может быть использован немедленно. Для усиления эффекта сдерживания в момент кризиса часть этого резерва может быть показана миру,

increase in its missile forces will take place in the tunnel structures of the “Second Artillery”.

Everything is also far from clear as far as China’s absolute commitment not to use NWs first. As compared to the publicly declared nuclear doctrines of the US, Russia, Great Britain, and France, almost nothing is known about China’s real strategic concepts. This general feeling is that a nuclear power that has rejected first strike (the use of NWs) is relying on the concept and power of a retaliatory (second) strike. However, according to generally accepted estimates, as long as China’s strategic nuclear forces (SNFs) are in the shape that they are perceived to be in abroad, like its early warning systems (EWSs), they are too vulnerable and insufficiently effective to ensure the possibility of retaliatory operations following a hypothetical disarming nuclear attack by the US or Russia. Moreover, China’s SNFs do not have the ability to mount a retaliatory counterstrike based on EWS information concerning an instance of a missile attack.

Therefore, many foreign specialists primarily interpret the official doctrine of the PRC as a propaganda tool (like the 1982 Soviet commitment not to use NWs first) and as not reflecting real operational planning of the SNFs. Perhaps a preemptive strike is in fact planned in a situation when the country’s leaders decide that war is inevitable. However, it is also not ruled out that a retaliatory strike is the “working” concept of operational planning – if a large nuclear missile force reserve that a probable opponent knows nothing about and that has a high level survivability, but cannot be immediately used, is stored in the underground tunnels. For the purpose of reinforcing the deterrent effect in a time of crisis, part of this reserve might be revealed to the world in order to destroy an enemy’s plans.

Prospects for the Limitation of Nuclear Weapons

66

By the way, this alternative is entirely in keeping with the traditions of the Chinese school of strategic thought. As Sun Tzu wrote in his timeless treatise, “the pinnacle of excellence [the best scheme or scenario. – Aleksey Arbatov (A. A)] of war is to destroy an enemy’s plans; then – to destroy its alliances; then – to attack its army; and finally – to attack its fortified cities”10. Traditionally, American and Soviet nuclear strategies, accenting the technical mathematical modeling of an exchange of blows, placed emphasis on the fourth and third tasks as criteria of potential deterrence. The Chinese school of strategic thought probably goes its own way, gives much more attention to the foreign policy functions of military strategy, and assigns other priorities to deterrence.

This is especially important against the background of the modernization of the PRC’s general-purpose forces. The growth of its nuclear forces provides China with a thick strategic “cloak” for the superiority of its general-purpose forces over those of all its regional neighbors. This prospect is extremely unsettling for India. It casts doubt on the creditability of US security guarantees to Japan, South Korea, and Taiwan, prodding them toward a policy of “pacifying” Beijing. Another possible outcome – the amalgamation of forces and/or military (including nuclear) independence (information concerning an increase in these attitudes recently caused a stir in Japan11).

This is also raising concerns among the Southeast Asia countries with which the PRC is clashing in disputes over the South China Sea shelf oil.

10 See: Sun Tzu. Op. cit.11 ASIA NEWS, October 2011.

чтобы разрушить планы врага.

Кстати, такая версия вполне укладывается в традиции китайской стратегической школы. Как писал Сунь Цзы в своем бессмертном трактате, «высшее пресуществление (замысел, сценарий. – А.А.) войны – разрушить планы врага; затем – разрушить его союзы; затем – напасть на его армию; и самое последнее – напасть на его укрепленные города»10. Традиционно американская и советская ядерные стратегии, акцентируя технико-математическое моделирование обмена ударами, делали упор на четвертую и третью задачи в качестве критериев потенциала сдерживания. Китайская стратегическая школа, вероятно, идет своим путем, придает гораздо больше внимания внешнеполитическим функциям военной стратегии и наделяет сдерживание иными приоритетами.

Это особенно важно на фоне всеобъемлющей модернизации сил общего назначения КНР. Наращивание ядерных сил обеспечивает Китаю мощное стратегическое «прикрытие» его превосходства в силах общего назначения над всеми региональными соседями. Такая перспектива крайне беспокоит Индию. Она может поставить под сомнение кредитоспособность гарантий безопасности США Японии, Южной Корее, Тайваню, побудить их к политике «умиротворения» Пекина. Другой возможный итог – объединение усилий и (или) военной (в т.ч. ядерной) самостоятельности. (Сведения о росте таких настроений в Японии недавно произвели сенсацию11.)

Также это вызывает опасения у стран Юго-Восточной Азии, с которыми КНР сталкивается из-за противоречий по нефтяному шельфу Южно-Китайского моря.

10 См.: Sun Tzu. Op. cit.11 ASIA NEWS, October 2011.

Chapter V

67

For Russia, given all the current plans for a “strategic partnership” with the PRC, these trends are fraught with disturbing consequences. An increase in China’s potential for a nuclear strike in the European part of its territory would mean blocking the RF’s advantages in the area of medium-range equipment (aircraft and SLCMs) and that of the short-range class, which presently offsets the superiority of the PRC’s conventional armed forces and weapons near Siberia and the Russian Far East.

China and ABM systems. The likelihood of an increase in the PRC’s nuclear forces is creating a substantial, albeit tacit stimulus for the development of the ABM system of the US and its allies in the Far East. Despite the fact that the immediate reason is repelling the missiles of the Democratic People’s Republic of Korea (DPRK), Washington is in fact apparently trying to use missile defense to complicate and fend off insofar as possible the prospect of China acquiring the potential for nuclear deterrence based on the guaranteed possibility of a retaliatory strike against the US, not to mention the achievement of strategic parity by Beijing.

For obvious reasons, this is causing even greater concern in China than the NATO ABMs in Russia. It is being answered with the development of PEN aids and anti-satellite weapons (ASWs), as well as its own ABM system.

The RF-US/NATO negotiations concerning cooperation in the development of ABMs in Europe caused Beijing considerable alarm, since they were perceived in the PRC as a military rapprochement of two powers against China. Russia’s proposal concerning the creation of a common “sectoral” ABM system in which each party would intercept missiles flying over its space in the direction of another party left a number of crucial questions unresolved. For example, would Russia have to intercept Chinese missiles flying

Для России при всех нынешних планах «стратегического партнерства» с КНР эти тенденции чреваты тревожными последствиями. Наращивание китайского потенциала ядерного удара по европейской части ее территории будет означать блокирование преимуществ РФ по ядерным средствам средней дальности (авиации, КРМБ) и оперативно-тактического класса, которые пока еще компенсируют превосходство обычных вооруженных сил и вооружений КНР вблизи российской Сибири и Дальнего Востока.

Китай и системы ПрО. Вероятность наращивания ядерных сил КНР создают существенный, хотя и негласный стимул для развития системы ПРО США и их союзников на Дальнем Востоке. Несмотря на то, что непосредственным основанием является отражение ракет КНДР, в реальности посредством противоракетной обороны Вашингтон, видимо, стремится максимально затруднить и отдалить перспективу обретения Китаем потенциала ядерного сдерживания на основе гарантированной возможности ответного удара по США, не говоря уже о достижении Пекином стратегического паритета.

По понятным причинам, это вызывает в Китае еще большую озабоченность, чем в России ПРО НАТО. Он отвечает развитием средств преодоления ПРО, ПСС и своей системы ПРО.

Немалую тревогу Пекина вызывали переговоры РФ– США/НАТО о сотрудничестве в развитии ПРО в Европе, которые в КНР воспринимались как военное сближение двух держав против Китая. Российское предложение о создании общей «секторальной» системы ПРО, в которой каждая сторона будет перехватывать ракеты, летящие над ее пространством, в направлении другой стороны, оставило без ответа ряд кардинальных вопросов. Например, должна ли

Prospects for the Limitation of Nuclear Weapons

68

over Russian territory toward the US or Western Europe?

By definition, a strategic ABM system is global in nature, especially as concerns command information systems. It is scarcely possible to limit the ABM cooperation of powers to any specific region, say, the Euro-Atlantic Region. Here, if the US even theoretically left open the possibility of ABM cooperation with Russia, then nothing can be said about interaction with China in this area. While for the RF, the creation of a joint or interconnected ABM system with the US is fraught with enormous difficulties for military and political relations with the PRC, a forced increase in its nuclear forces, and direct damage to Russian security.

Therefore, China was a constant, albeit invisible presence at the Moscow and Washington ABM negotiations. Although this problem was not openly discussed either in Brussels or at the summits, it was surreptitiously one reason that the negotiations failed.

The failure of the negotiations temporarily alleviated China’s preoccupation with it, but the likelihood of their resumption continues to be an important aspect of the PRC’s strategic planning.

Strategic systems in a nonnuclear modification. The United States is attempting to weaken the dependence of their guarantees to allies upon NWs by developing not only defensive, but also offensive weapons in a conventional modification.

This is causing enormous concern in China, especially in terms of the development of American long-range vehicles with precision nonnuclear weapons (PNWs): sea-launched and air-launched cruise missiles combined with space surveillance (especially electronic), navigation,

Россия перехватывать ракеты Китая, летящие над российской территорией в сторону США или Западной Европы?

По определению стратегическая ПРО имеет глобальный характер, особенно в части информационно-управляющих систем. Ограничить сотрудничество по ПРО держав каким-то отдельным регионом, скажем, Евро-Атлантикой, едва ли возможно. При этом, если США хотя бы теоретически допускали возможность сотрудничества по ПРО с Россией, то о взаимодействии в этой сфере с Китаем не может быть и речи. А для РФ создание совместной или сопряженной ПРО с США чревато большими осложнениями военно-политических отношений с КНР, форсированным наращиванием их ядерных сил с прямым ущербом для российской безопасности.

Поэтому Китай постоянно, как бы незримо, присутствовал на переговорах Москвы и Вашингтона по ПРО. Хотя эта проблема ни в Брюсселе, ни на саммитах открыто не обсуждалась, подспудно она явилась одной из причин провала переговоров.

Провал переговоров временно снял озабоченность Китая по этому поводу, но вероятность их возобновления остается важным моментом стратегического планирования КНР.

стратегичесКие системы в неядернОм Оснащении. Соединенные Штаты стремятся ослабить зависимость их гарантий союзникам от ЯО путем развития не только оборонительных, но и наступательных вооружений в обычном оснащении.

Это вызывает огромную озабоченность в Китае особенно в части развития американских средств большой дальности с высокоточным неядерным оружием (ВТО): крылатых ракет морского и воздушного базирования в сочетании с космическими системами разведки

Chapter V

69

and communication systems.

An even bigger concern surrounds the prospective creation of fractional orbital rocket-glider hypersonic systems with precision conventional weapons within the framework of the American concept of a global blitzkrieg attack (experiments with X-37B space plane in April of 201012 and Minotaur IV Light system launches). It is interesting that, as in Russia, China is projecting the threat of using such systems exclusively on itself. In this instance, virtually one conflict scenario is commonly and seriously considered in China, which is a clash of arms with the US over an attempt to resolve the Taiwan problem by means of force13. The PRC probably believes that the aforementioned offensive systems of the US might inflict massive and multiple disarming blows on its precision rocket vehicles in a nonnuclear modification that are intended for striking the US fleet.

No less alarming to Beijing is the likelihood of counterforce nonnuclear strikes on the country’s nuclear forces. This possibility undermines the official nuclear doctrine of China, which is based on the absolute commitment not to use NWs first. In principle, it does not anticipate nuclear retaliation in response to an attack involving the use of precision conventional weapons. In any event, the US can rely on this indecisiveness on the part of the PRC, having tremendous superiority in both nonnuclear and nuclear strategic weapons.

This is perhaps the precise context in which China views the maintenance of the large reserve of missiles hidden in its tunnels, if the suspicions

12 L. Saalman. China and the US Nuclear Posture Review. Carnegie – Tsinghua, 2011, p. 33.

13 Ibid., pp. 22 and 35.

(особенно – радиоэлектронной), навигации и связи.

Еще большая обеспокоенность связана с перспективой создания частично-орбитальных ракетно-планирующих гиперзвуковых систем с высокоточным обычным оружием в рамках американской концепции молниеносного глобального удара (эксперименты с космическим самолетом Х-37В в апреле 2010 г.12 и запуски системы Минотавр Лайт IV). Интересно, что, как и Россия, Китай проецирует угрозу применения таких систем исключительно на себя. При этом практически единственный сценарий конфликта, который повсеместно и всерьез рассматривается в Китае, это вооруженное столкновение с США из-за попытки силового решения Тайваньской проблемы13. КНР, вероятно, полагает, что упомянутые наступательные системы США смогут наносить массированные и многократные разоружающие удары по его высокоточным ракетным средствам в неядерном оснащении, предназначенным для удара по флоту США.

Не меньшая тревога Пекина связана с вероятностью контрсиловых неядерных ударов по ядерным силам страны. Эта вероятность подрывает официальную ядерную доктрину Китая, основанную на безоговорочном обязательстве о неприменении ЯО первыми. Она по идее не предполагает ядерное возмездие в ответ на нападение с применением высокоточных обычных вооружений. Во всяком случае, США могут рассчитывать на такую нерешительность КНР, имея огромное превосходство и в неядерных и в ядерных стратегических вооружениях.

Возможно, именно в этом контексте Китаем рассматривается поддержание крупного запаса скрытых в тоннелях ракет, если подозрения об

12 Saalman L. China and the US Nuclear Posture Review. Carnegie - Tsinghua, 2011. P. 33.

13 bid. PP. 22, 35.

Prospects for the Limitation of Nuclear Weapons

70

concerning their existence are justified. Another thrust of countermeasures is the intensive development of MRBMs and SRMs with precision nonnuclear warheads for destroying aircraft carrier formations and other valuable objectives of an opponent in response to an attack involving the use of nonnuclear strategic assets.

In addition, for the purpose of increasing the survivability of its nuclear forces, China is implementing a program for the development of NPBMSs and SLBMs (three to four GPNSs are under construction). Here, China is quite concerned about the ability of the US to repel SLBM strikes – from the current Chinese missile delivery vehicle combat alert areas in the coastal seas – using the ABM systems in Alaska and California [ground-based interceptors (GBIs)], as well as on US combat vessels, and at the land bases and on the ships of Japan (the Aegis/SM-3 system).

The construction of the new Chinese NPBMSs and their probable deployment on the high seas will make it possible for China to “bypass” the US ABM intercept sector within the APR from the south, which may entail the expensive reorganization of the US antimissile defense in order to cover the southern azimuths.

For the purpose of cloaking the new strategic and multipurpose GPNSs, China is implementing a grandiose program for the development of the navy. The “yellow sea” fleet must be transformed into a “blue water” fleet on both the Pacific and the Indian Oceans – for the purpose of creating and expanding an area of PRC naval dominance, as well as gaining control of hydrocarbon supply lines. This worries both India and Japan.

China is also placing emphasis on its systems in a nonnuclear modification – primarily MRBMs with precision conventional warheads for striking the US fleet (in particular, around Taiwan).

China and the limitation of nuclear arms.

их наличии обоснованны. Другое направление контрмер – интенсивное развитие БРСД и ОТР с высокоточными неядерными боеголовками для уничтожения авианосных соединений и других ценных объектов противника в ответ на нападение с использованием неядерных стратегических средств.

Кроме того, для повышения живучести своих ядерных сил Китай осуществляет программу развития ПЛАРБ и БРПЛ (строится три-четыре АПЛ). При этом Китай весьма озабочен возможностью США отразить удары БРПЛ – из зон нынешнего боевого дежурства китайских ракетоносцев в прибрежных морях – с помощью систем ПРО на Аляске и в Калифорнии (GBI), а также на боевых кораблях США и на наземных базах и кораблях Японии (система «Иджис»/СМ-3).

Строительство новых китайских ПЛАРБ и вероятный их выход в открытый океан позволит Китаю «обойти» с юга сектор перехвата ПРО США в АТР, что может повлечь дорогостоящую перестройку противоракетной обороны США для прикрытия южных азимутов.

Для прикрытия новых стратегических и многоцелевых ПЛА Китай осуществляет грандиозную программу развития ВМС. Флот «желтых морей» должен превратиться во флот «синей воды» как на Тихом, так и в Индийском океане – для создания и расширения зоны военно-морского доминирования КНР и контроля над углеводородными коммуникациями. Это беспокоит и Индию, и Японию.

Также Китай делает упор на свои системы в неядерном оснащении – прежде всего БРСД с высокоточными обычными головными частями для удара по флоту США (в частности, вокруг Тайваня).

Китай и Ограничение ядерных вООружений.

Chapter V

71

China is the only country, other than the US and the RF, that has great economic and technical potential for rapidly and repeatedly increasing its SNFs over the next 10-15 years. Therefore, it is already necessary to take China’s nuclear forces and the programs for their development into account when discussing any subsequent Russian-American agreement on the reduction of strategic weapons following the new Strategic Arms Reduction Treaty (START). The difference here consists of Great Britain and France in that they are allies of the US, their forces are being reduced, they are sufficiently open and predictable, and they do not have and do not foresee having the potential for a rapid increase in NWs.

Here, transparency is of enormous importance, since it would precisely define the real size, characteristics, and potential of the increase in China’s nuclear forces. If they consist of 240-300 warheads, it is then scarcely possible to pose the question of their legally binding limitation in the near future. A political commitment not to substantially increase them under conditions of further reductions in the SNFs of the US and Russia would seem to be sufficient.

However, if they number 800-900 warheads, plus the assets in the tunnel structures, then further reductions by the two other powers are impossible without their limitation – even if they reach agreement on ABMs, TNWs, and strategic systems in a conventional modification.

Beijing’s official position consists of the fact that “… countries possessing the largest nuclear arsenals… must also decisively reduce their arsenals in the future in a verifiable, irreversible, and legally binding way in order to create conditions that favor the total elimination of nuclear weapons. When the appropriate conditions are in place, other nuclear nations will then also enter into multilateral negotiations on

Китай – единственная страна, помимо США и РФ, обладающая большим экономическим и техническим потенциалом быстрого многократного наращивания СЯС в течение последующих 10–15 лет. Поэтому уже сейчас возникла необходимость учитывать китайские ядерные силы и программы их развития при обсуждении любого следующего российско-американского соглашения по сокращению стратегических вооружений после нового Договора СНВ. Отличие здесь Великобритании и Франции в том, что они союзники США, их силы сокращаются, они достаточно открыты и предсказуемы, у них нет и не предвидится потенциала быстрого наращивания ЯО.

В этом огромная важность транспарентности, которая уточнила бы реальный размер, характеристики и потенциал наращивания китайских ядерных сил. Если они составляют 240–300 боезарядов, то едва ли можно ставить вопрос об их юридически обязывающем ограничении в ближайшее время. Как представляется, было бы достаточно политического обязательства о том, что они не будут существенно наращиваться в условиях дальнейших сокращений СЯС США и России.

Если же они насчитывают 800–900 боезарядов, плюс средства в тоннельных сооружениях, то без их ограничения дальнейшие сокращения двух других держав невозможны – даже если они достигнут согласия по ПРО, ТЯО и стратегическим системам в обычном оснащении.

Официальная позиция Пекина состоит в том, что «...страны, обладающие наибольшими ядерными арсеналами...должны и в дальнейшем решительно сократить свои арсеналы проверяемым, необратимым и юридически обязывающим способом, с тем, чтобы создать условия для полной ликвидации ядерных вооружений. Когда возникнут соответствующие условия, другие ядерные государства должны также присоединиться к многосторонним переговорам по ядерному

Prospects for the Limitation of Nuclear Weapons

72

nuclear disarmament”14.

As far as information disclosure, China officially propounds the requirement that the US (and, by default, Russia) rejects the concept of using nuclear weapons first – as a condition of the greater transparency of China’s nuclear forces.

At first glance, this appears to be well-founded, but in fact, it is total nonsense, because Beijing’s official information concerning the quantity of its nuclear assets does nothing to mitigate the targeting of a disarming strike by the US or Russia. In planning of such operations, they are obliged to rely on their own reconnaissance data, all the more so in that Beijing’s official information does not necessarily include the exact coordinates of all its strategic objectives. However, transparency with respect to China’s forces and programs would be very useful in Moscow and Washington for the purpose of planning START talks.

In fact, the PRC probably considers transparency to be a major “bargaining chip”. Therefore, it will more than likely not be possible to convince China to make the move to nuclear transparency as a gesture of good will and a first step toward, or a minimum contribution to, the transition to multilateral disarmament. At best, Beijing intends to hold a hard auction on this matter and will attempt to “sell” each partial fragment of transparency to its counterparts at the highest possible price.

Prerequisites for the PRC’s participation in the limitation of weapons. Nevertheless, it appears that China may gradually be drawn into the process of the limitation of nuclear weapons. But the path does not lie through noble wishes to expand the number of process participants: it will not be possible to “school” China in Russian-

14 China’s National Defense in 2010: X. Arms Control and Disarmament...

разоружению»14.

Что касается открытия информации, Китаем официально выдвигается требование отказа США (и, по умолчанию, России) от концепции применения ядерного оружия первыми – в качестве условия большей транспарентности китайских ядерных сил.

Это на первый взгляд звучит убедительно, но на деле есть полный нонсенс, поскольку официальная информация Пекина о количестве его ядерных средств не может облегчить нацеливание разоружающего удара США или России. В планировании таких операций они обязаны полагаться на собственные разведывательные данные, тем более что официальная информация Пекина не должна включать точные координаты всех его стратегических объектов. Однако для планирования договоров об СНВ в Москве и Вашингтоне транспарентность в отношении китайских сил и программ была бы очень полезна.

На деле, видимо, КНР рассматривает транспарентность как свой важнейший «козырь». Поэтому убедить Китай пойти на ядерную транспарентность в виде жеста доброй воли, первого шага или минимального вклада в переход к многостороннему разоружению, скорее всего, не удастся. В лучшем случае Пекин намерен вести по этому поводу жесткий торг и будет стремиться «продать» каждый частный фрагмент транспарентности за максимальную плату контрагентов.

ПредПОсылКи участия Кнр в Ограничении вООружений. Тем не менее, как представляется, Китай можно постепенно вовлечь в процесс ограничения ядерных вооружений. Но путь лежит не через благие пожелания о расширении числа участников процесса: не удастся «обучить» Китай российско-

14 China’s National Defense in 2010: X. Arms Control and Disarmament ...

Chapter V

73

American lessons, it will create its own path. The PRC’s involvement will only be possible on a singularly pragmatic basis: if it feels that its concessions as far as transparency and any limits on weapons are repaid by concessions of the US (and, by default, Russia) on matters of interest to Beijing.

First of all, Beijing considers the new START to be an intermediate document that was hastily endorsed to replace START-1, which expired in 2009, and in a way regards it as a desecration of the reduction of SNFs (the minimum real reductions, the specific counting rules, a reduction by means of moving warheads to warehouses, etc.). In order to seriously approach even a theoretical discussion of any limitations on its nuclear weapons, China will wait at least until the next Russian-American START talks concerning the real reduction of the SNFs of these two powers (for example, to 1,000 warheads).

As is generally known, the prospects for such an agreement are now quite doubtful due to disagreements on ABMs and nonstrategic nuclear arms, as well as for political reasons.

In addition, the PRC is insisting that the US (and, by default, the RF) reject the concept of using NWs first, as well as that they acknowledge the status of mutual nuclear deterrence with the PRC based on mutual vulnerability. For the US, these steps are fraught with complications in relations with its allies, which are dependent upon security guarantees, including nuclear ones, from Washington. And for Russia, they may be perceived as a threat to its own security in the west and in the east, especially when the PRC’s geostrategic advantages near Siberia and the Russian Far East are taken into account, as well as its increasing superiority in the area of general-purpose forces.

Thus, China’s accession to the nuclear disarmament process is not only a matter of

американским урокам, он будет формировать свой путь. Вовлечение КНР возможно только на сугубо прагматической основе: если он сочтет, что его уступки по части транспарентности и каких-либо лимитов на вооружения окупаются уступками США (и по умолчанию России) по тем вопросам, которые интересуют Пекин.

Прежде всего, Пекин считает новый Договор СНВ промежуточным, наскоро согласованным документом для замены истекшего в 2009 г. Договора СНВ-1 и, в известном смысле, профанацией сокращения СЯС (минимальные реальные сокращения, специфические правила засчета, сокращение через перемещение боеголовок на склады и т.д.). Для того чтобы всерьез подойти хотя бы к теоретическому обсуждению каких-либо ограничений на свое ядерное оружие, Китай как минимум ждет следующего российско- американского договора СНВ о реальном сокращении СЯС двух держав (например, до 1000 боезарядов).

Как известно, перспективы такого соглашения сейчас весьма сомнительны из-за их разногласий по ПРО и нестратегическим ядерным вооружениям, а также по политическим причинам.

Кроме того, КНР настаивает на отказе США (и по умолчанию РФ) от концепции применения ЯО первыми и признании ими состояния взаимного ядерного сдерживания с КНР на основе обоюдной уязвимости. Для США такие шаги чреваты осложнениями отношений с союзниками, зависящими от гарантий безопасности, в том числе ядерных, со стороны Вашингтона. А для России они могут воспринимаются как угроза собственной безопасности на западе и на востоке, особенно с учетом геостратегических преимуществ КНР вблизи Сибири и Дальнего Востока и ввиду ее растущего превосходства по силам общего назначения.

Таким образом, подключение Китая к процессу ядерного разоружения – это не только

Prospects for the Limitation of Nuclear Weapons

74

changing Beijing’s position, but a matter of a fundamental and painful change in the military policies of the US and Russia.

Furthermore, if Washington and Moscow seriously want transparency or the limitation of the PRC’s nuclear forces, simple pleas, noble wishes, and an appeal concerning Article VI of the NPT will, as before, remain futile. The two leading powers must soberly assess what they are willing to sacrifice in terms of the reduction and limitation of their own weapons and modernization programs in exchange for corresponding concessions on the part of China. Otherwise, Beijing will not come around and will continue to maintain its position of a “never-ending circle”, demanding that the RF and the US reduce their nuclear forces to levels that are closer to China’s (without disclosing, in the bargain, what these levels are).

It appears that the real prerequisites for getting China to agree to the gradual “disclosure” of its strategic weapons and their limitation (even if this is through a commitment not to further increase their numbers) are as follows:

•A US commitment not to increase its sea-launched and ground-launched ABM assets within the Pacific Ocean (this is also dependent upon Japan);

•A US and Russian commitment that if they reach an understanding concerning cooperation on ABM development in certain areas (for example, the exchange of EWS data), China will be able to take part in them in a format that is acceptable to it;

•The transition of the US and the RF to negotiations concerning the next START, including the elimination of strategic delivery vehicles and the limitation of nonnuclear assets, and;

•The advancement of the limitation of the nonstrategic nuclear weapons of the US and Russia (excluding their movement from Europe to Asia, contrary to the NATO position).

вопрос смены позиции Пекина, но также проблема основательного и болезненного изменения военной политики США и России.

Кроме того, если Вашингтон и Москва всерьез хотят транспарентности или ограничений ядерных сил КНР, простые призывы, благие пожелания и апелляция к ст. VI ДНЯО останутся бесплодны, как и раньше. Две ведущие державы должны трезво оценить, чем они готовы пожертвовать в плане сокращения и ограничения своих собственных вооружений и программ модернизации в обмен на соответствующие уступки Китая. Ни на что иное Пекин не пойдет и будет продолжать стоять на своей позиции «замкнутого круга», требуя сокращения ядерных сил РФ и США до уровней, более близких к китайским (притом не открывая, какие это уровни).

Представляется, что реальные предпосылки согласия Китая на поэтапное «открытие» своих стратегических вооружений и их ограничение (хотя бы через обязательство не наращивать количественно) таковы:

• обязательство США не наращивать средства ПРО морского и наземного базирования на Тихом океане (это зависит и от Японии);

• обязательство США и России, что, в случае их договоренности о сотрудничестве в развитии ПРО в отдельных проектах (например, обмен данными СПРН), Китай сможет принять в них участие в приемлемом для себя формате;

• переход США и РФ к переговорам о следующем соглашении СНВ, включая ликвидацию стратегических носителей и ограничение стратегических неядерных средств;

• продвижение в ограничении нестратегических ядерных вооружений США и России (исключая их перемещение из Европы в Азию, вопреки позиции НАТО).

Chapter V

75

Here the first, second, and fourth items would constitute an indirect acknowledgment of relations of mutual vulnerability and mutual nuclear deterrence with China on behalf of the two leading powers. Both US commitments to its allies and the security of Russia’s eastern boundaries would have to be supported through the use of general-purpose forces (GPFs), as well as by political and economic means.

The likely format for negotiations would be a bilateral dialog between the US and the PRC in tandem with START talks between the US and Russia, as well as regular strategic consultations between Russia and China.

A trilateral or quadrilateral format is exceedingly difficult. But it is nonetheless possible, as exemplified by cooperation in the ABM sphere (the exchange of EWS data). Trilateral agreements on the limitation of SNFs may also come to pass further down the line: for example, by way of equal total ceilings (of 200-300 missile launchers) for the ICBMs, plus the MRBMs, of Russia, the US, and the PRC. Here, this means that the medium-range missiles of the US and the RF would be eliminated, while the PRC would be afforded the opportunity of removing its MRBMs and putting ICBMs into service in their place. Russia, much less the US, would scarcely welcome this prospect, but it is necessary to take into account the fact that without these agreements, the PRC might do this anyway, or increase its ICBMs in addition to its MRBMs.

To conclude, China would make an unexpected and impressive step, if it suggested, in response to the calls to engage in nuclear disarmament, that it is ready to join the [new US-Russian START Treaty of 2010]. Possible reaction of Moscow and Washington to such a gambit would make a subject of a separate analytical exercise, although of a purely abstract nature, as apparently there is presently no new Sun Tzu in China.

При этом первый, второй и четвертый пункты явились бы косвенным признанием от лица двух ведущих держав отношений взаимной уязвимости и взаимного ядерного сдерживания с Китаем. Как обязательства США союзникам, так и безопасность российских восточных рубежей придется поддерживать за счет СОН, политических и экономических средств.

Вероятный формат переговоров – двусторонний диалог между США и КНР, параллельно с переговорами по СНВ между США и Россией и наряду с регулярными стратегическими консультациями России с Китаем.

Трехсторонний или четырехсторонний формат исключительно труден. Но он все же возможен, например, по сотрудничеству в сфере ПРО (обмен данными СПРН). Также в более отдаленной перспективе могут иметь место трехсторонние соглашения об ограничении СЯС: например, через равные суммарные потолки (в 200-300 пусковых установок) на МБР плюс БРСД России, США и КНР. При этом имеется в виду, что ракеты средней дальности США и РФ ликвидированы, а КНР получил бы возможность снимать БРСД и вместо них вводить в строй МБР. Эту перспективу едва ли будут приветствовать Россия и тем более США, но нужно учитывать, что без соглашений КНР в любом случае может это делать или наращивать МБР в дополнение к БРСД.

В заключение отметим, что Китай сделал бы, например, неожиданный и эффектный ход, если бы в ответ на призывы присоединиться к ядерному разоружению предложил бы подписать новый российско-американский Договор СНВ. Возможная реакция Москвы и Вашингтона на такой гамбит – интересная тема для отдельного, правда, чисто абстрактного интеллектуального упражнения. Абстрактного – потому что, по-видимому, в Китае сейчас нет нового Сунь Цзы.

76

1. В своей внешней и оборонной политике Китай придерживается собственных принципов, основанных на независимости и достаточности. В последние годы логика стремительного развития Китая требует от Пекина более активного участия в мировой экономике и политике. Во- первых, в результате бурного экономического и финансового роста заметно возросло значение Китая в мировой политике. Во-вторых, модель экономического развития Китая, основанная на быстром росте потребления и импорта энергоресурсов и другого сырья, а также на интенсивном расширении промышленного и сельскохозяйственного экспорта, неизбежно заставляет Пекин все больше вовлекаться в разнообразные проблемы регионов-поставщиков и транзита сырья, имеющих большое значение для китайской экономики.

Достаточно высокие темпы экономического роста – необходимое условие социальной стабильности и поддержания существующей политической системы КНР, т.е. сохранения власти и благосостояния номенклатуры КПК, военного истеблишмента и крупного бизнеса.

2. С целью оправдания растущей роли Китая в международных делах и снижения по этому поводу беспокойства других стран идеологи китайской политики провозгласили в 2003 г. доктрину «мирного развития». Позднее эта декларативная цель была трансформирована в концепцию построения

1. In its foreign and defense policies, China adheres to its own principles based on independence and sufficiency. The logic of China’s headlong development in past years is requiring Beijing to more actively participate in world economics and politics. First, its explosive economic and financial growth has resulted in a noticeable increase in China’s importance in world politics. Second, the model of China’s economic development based on a rapid increase in consumption, as well as imports of energy resources and other raw materials, and the aggressive expansion of industrial and agricultural exports is inevitably forcing Beijing to become increasingly involved in the various problems of regions that supply and engage in the transit of raw materials, which are of great importance to the Chinese economy.

The quite high pace of economic growth is a necessary condition for social stability and the preservation of the PRC’s existing political system; i.e., the perpetuation of the power and well-being of the CCP’s nomenclature, the military establishment, and big business.

2. For the purpose of justifying China’s increasing role in international affairs and alleviating the uneasiness of other countries in this regard, the ideologists of Chinese policies proclaimed a doctrine of “peaceful development” in 2003. This declared objective was later transformed into the concept of

ConclusionsВЫВОДЫ

Conclusions

77

building a “harmonious world”. The essence of this idea consists of pursuing independent and autonomous foreign policies as a demonstration of the PRC’s intentions to play a constructive role in the world and to realize its interests exclusively by peaceful means.

There is evidence that China’s leadership sees major direct threats to its economic development, which also means to the security of the PRC, in the consequences of the ups and downs of the world economy. China is extremely dependent upon economic cooperation with the US and the other developed countries of the West, which are consumers of Chinese exports, as well as sources of capital investments and high technologies.

3. At the same time, an idea is in vogue amongst the Chinese public that China must transform itself into the mightiest power in the world during the 21st century. In this regard, it is anticipated that a heated struggle with the US for leadership on the regional and global scales is forthcoming, and that America will try to do everything possible to once again relegate the PRC to the fringe of world development.

A component part of these views that has been openly expressed amongst Chinese politicians, the military, and experts in recent times is the notion that a clash of interests and rivalry (if not a direct confrontation) between China and the US is inevitable in the future. Proceeding on this basis, it is being affirmed that China must achieve strategically advantageous positions in the world and strengthen its armed forces.

Although Beijing is rigorously proclaiming the peacefulness of its foreign policies at the official level, there are signs of the surreptitious formulation of a different confrontational military and political course for the country. It is entirely possible either that the official peacefulness is

«гармоничного мира». Суть этой идеи – в проведении независимой и самостоятельной внешней политики при демонстрации намерений КНР играть конструктивную роль в мире и реализовывать свои интересы исключительно мирными средствами.

Есть свидетельства того, что китайское руководство усматривает главные непосредственные угрозы экономическому развитию, а значит и безопасности КНР, в последствиях подъемов и спадов в мировой экономике. Китай в высшей степени зависим от экономического сотрудничества с США и другими развитыми странами Запада, являющимися потребителями китайского экспорта, источником капиталовложений и высоких технологий.

3. В то же время в китайских общественных кругах имеет широкое хождение идея о том, что в XXI в. Китай должен превратиться в самую могущественную мировую державу. В этой связи ожидается, что предстоит напряженная борьба с США за лидерство в региональном и глобальном масштабах, и что Америка будет всемерно стараться опять оттеснить КНР на периферию мирового развития.

Одним из составных элементов этих взглядов, с недавнего времени открыто высказываемых в кругу китайских политиков, военных и экспертов, является представление о том, что столкновение интересов и соперничество (если не прямой вооруженный конфликт) Китая и США в будущем неизбежны. Исходя из этого, утверждается, что Китаю необходимо добиться стратегически выигрышных позиций в мире и укреплять свои вооруженные силы.

Хотя на официальном уровне Пекин неукоснительно провозглашает миролюбие своей внешней политики, имеются признаки подспудного формирования иного, конфронтационного военно-политического курса страны. Вполне возможно, что либо

Conclusions

78

a “screen” for it or that serious disagreements and conflicts are taking place within Chinese ruling circles regarding China’s future political and military line in the international arena. The duality of relations between the PRC and the West is reflected in the existence of alternative positions on China’s foreign and military policies within the Chinese ruling circles.

It is also impossible not to take into account the specific nature of China’s political system, the ideological and personnel-oriented thrust of the CCP’s leadership role, the poor development of civil society, all-encompassing military secrecy, and the embryonic state of independent strategic expertise and critical analysis. Under these conditions, the country’s practical military strategy and military construction are characterized by considerable autonomism, and are defined by the purely military aspirations of the generals – against the background of an enormous increase in defense funding, as well as the intensive assimilation of foreign and proprietary technological innovations. A similar situation took shape in the USSR during the 1970s and 1980s, when the actually peaceful policies of the Communist Party of the Soviet Union (CPSU) were combined with the forced escalation of the full range of offensive military might.

4. The program for modernizing and increasing its nuclear missile potential that China is quite cautiously implementing, at least to the extent that the outside world is aware of it, is first of all apparently a status symbol. But this in no way cancels out the program’s aim of strengthening the potential for nuclear deterrence with respect to the US, India, and Russia. By virtue of the traditions and the national specificity of China’s strategic thinking, this course can be followed using methods that are quite unexpected for the West and Russia.

официальное миролюбие является для него «ширмой», либо имеют место серьезные разногласия и борьба внутри китайских правящих кругов относительно будущей политической и военной линии Китая на международной арене. Двойственность отношений КНР с Западом может находить отражение в существовании альтернативных позиций по внешней и военной политике внутри китайских правящих кругов.

Также нельзя не учитывать специфику китайской политической системы, идеологическую и кадровую направленность руководящей роли КПК, слабое развитие гражданского общества, всеобъемлющую военную секретность, эмбриональное состояние независимой стратегической экспертизы и критического анализа. В таких условиях практическая военная стратегия и военное строительство страны характеризуются автономизацией, определяются сугубо устремлениями генералитета – на фоне огромного роста финансирования обороны и интенсивного внедрения зарубежных и собственных технологических инноваций. Такая ситуация имело место в СССР в 70–80-е годы прошлого века, когда действительно миролюбивая политика КПСС сочеталась с форсированным наращиванием наступательной военной мощи по всему диапазону.

4. Достаточно осторожно проводимая Китаем программа модернизации и наращивания ракетно-ядерного потенциала, во всяком случае, в той мере, в которой об этом известно окружающему миру, в первую очередь имеет, видимо, статусный характер. Но это ни в коей мере не исключает нацеленности программы на усиление потенциала ядерного сдерживания в отношении США, Индии и России. В силу традиций и национальной специфики китайского стратегического мышления этот курс может осуществляться с использованием весьма неожиданных для Запада и России приемов.

Conclusions

79

В контексте отношений с Тайванем, ядерное сдерживание имеет целью предотвратить вмешательство других стран в решение этой проблемы при любом сценарии развития событий.

Китай постепенно, но последовательно увеличивает численность и улучшает характеристики стратегических ракет, ракет средней дальности, а также оперативно-тактических ракет (последние два класса систем снабжены как ядерными, так и обычными боевыми частями). Возможно, крупный скрытый ракетно-ядерный потенциал КНР размещается в подземных тоннельных сооружениях, что не имеет прецедента в мировой истории гонки вооружений второй половины прошлого века. Кроме того, Китай экспериментирует с созданием собственной системы ПРО и противоспутникового оружия.

Наряду с этим КНР стабильно наращивает и модернизирует силы общего назначения – сухопутные войска, ВВС, ВМФ, десантные части, повышает их стратегическую и тактическую мобильность. Достаточно очевидно, что Китай стремится (хотя и не объявляет об этом официально) добиться военного доминирования над территориями и морскими акваториями, примыкающими к его границам по всем азимутам. В последние годы имеют место первые осторожные экспедиции китайских вооруженных сил далеко за пределы непосредственно примыкающих зон, поиск военных опорных пунктов в отдаленных районах (в частности, в Индийском океане).

5. Китай – единственная из ядерных держав «большой пятерки», не предоставляющая никакой официальной информации о составе и численности своих ядерных сил. По пропагандистским причинам Китай настаивает на том, что его ядерный арсенал невелик и никак не сопоставим по размерам с арсеналами США или России. В силу секретности китайских ядерных программ, оценки количества ядерных боеголовок

In the context of relations with Taiwan, nuclear deterrence has the purpose of preventing other countries from intervening in the resolution of this problem given any scenario of the progression of events.

China is gradually, but consistently increasing the number and improving the characteristics of its strategic missiles and medium-range missiles, as well as its short-range missiles (the latter two classes of systems are outfitted with both nuclear and conventional warheads). The bulk of the PRC’s nuclear missile potential is possibly hidden in underground tunnel structures, which has no precedent in the world history of the arms race during the second half of the last century. In addition, China is experimenting with creating its own ABM system and anti-satellite weapons.

Furthermore, the PRC is steadily increasing and modernizing its general-purpose forces – ground forces, the AF, the navy, and amphibious units, and is improving their strategic and tactical mobility. It is quite obvious that China is trying (although not officially announcing it) to achieve military dominance over the territories and offshore zones that adjoin its borders in all directions. The first tenuous expeditions of Chinese armed forces far beyond immediately adjacent areas and the quest for military strong points in remote regions (in particular, in the Indian Ocean) have taken place in recent years.

5. China is the only nuclear power of “the big five” that does not provide any official information concerning the makeup and numerical strength of its nuclear forces. For propaganda reasons, China insists that its nuclear arsenal is small and is not comparable in any way to the sizes of those of the US or Russia. By virtue of the secrecy of China’s nuclear programs, foreign expert estimates of the number of this country’s nuclear warheads vary from 240-300 to 3,600 units.

Conclusions

80

страны внешними экспертами варьируются от 240–300 до 3600 ед.

6. Анализ потенциала производства специальных расщепляющихся материалов показывает, что к концу 2011 г. в Китае могло быть наработано до 40 т оружейного урана и около 10 т оружейного плутония. В соответствии с распространенной практикой государств, входящих в “ядерную пятерку”, в ядерном арсенале КНР, вероятно, насчитывается 1600–1800 ядерных боеприпасов, из которых для оперативного развертывания может быть предназначено 800–900 ед. Даже без учета таинственных подземных туннелей, строящихся силами «Второй артиллерии» (китайского аналога российских Ракетных войск стратегического назначения), вполне вероятно, что Китай в настоящее время является третьей ядерной державой после России и США, причем его отставание не столь велико, как принято считать за рубежом.

Вопреки официальным объяснениям, полная секретность информации о ядерных силах КНР на деле может объясняться не их малым размером и уязвимостью, а наоборот преследовать цель сокрытия большой избыточности ядерного арсенала. По контрасту с публичным отказом Пекина от идеи ядерного паритета с США и Россией, в реальности его ядерная мощь может быть вполне сопоставима с потенциалом США и России, а по некоторым параметрам (например, ракеты средней и меньшей дальности) превосходить их.

В дополнение ко всему, Китай является единственной страной в мире, помимо РФ и США, обладающей экономическим и техническим потенциалом быстрого наращивания ядерной мощи в относительно короткий период времени. Ни одно из шести других государств – обладателей ЯО не сопоставимо с КНР в этом отношении.

7. Это означает, что необходимо

6. An analysis of the potential for the production of special fissile materials reveals that China could have turned out up to 40 t of weapons-grade uranium and approximately 10 t of weapons-grade plutonium by the end of 2011. Pursuant to the widespread practices of nations that are a part of the “nuclear five”, the PRC’s nuclear arsenal probably contains 1,600-1,800 nuclear warheads, 800-900 units of which may be intended for operational deployment. Not even counting the mysterious underground tunnels being built by “Second Artillery” personnel (the Chinese analog of Russia’s Strategic Rocket Forces), it is entirely likely that China is presently the third nuclear power after Russia and the US, and it does not lag as far behind as it is customarily thought abroad.

Contrary to official statements, the total secrecy of information on the PRC’s nuclear forces may in fact be explained not by their small size and vulnerability, but quite the opposite – to furthering the aim of concealing the great superabundance of its nuclear arsenal. In contrast to Beijing’s public rejection of the idea of nuclear parity with the US and Russia, its nuclear might may in fact be entirely comparable to the potential of the US and Russia, and in some areas (for example, medium-range and short-range missiles), even superior to it.

In addition to everything else, China is the only country in the world aside from the RF and the US that has the economic and technical potential to rapidly increase its nuclear might over a fairly short period of time. None of the six other nations that have NWs is comparable to the PRC in this respect.

7. This means that it is necessary to take the

Conclusions

81

принимать во внимание «китайский фактор» при разработке любых новых инициатив по ограничению или сокращению ядерных вооружений США и России как в рамках переговорного процесса, так и в качестве односторонних мер доброй воли.

8. До сих пор позиция Китая состояла в том, что он может присоединиться к ядерному разоружению лишь тогда, когда США и Россия существенно снизят численность своих ядерных вооружений (приближаясь к уровню Китая), примут обязательство не применять ядерного оружия первыми, а также устранят другие «дестабилизирующие» факторы (например, развертывание американских ПЛАРБ в Тихом океане, расширение ПРО на Дальнем Востоке, разработка космического оружия, поддержка Тайваня и т.д.).

Эта позиция Пекина, видимо, носит политико- пропагандистский характер и не имеет отношения к практическим соображениям. Она помогает КНР выиграть время для укрепления своих стратегических позиций в ожидании более «интересных» предложений великих держав.

Вместе с тем весьма наивной представляется линия США и России, которые призывают Китай присоединиться к процессу ядерного разоружения, «открыть» свои силы и программы или хотя бы взять обязательство не наращивать ядерный потенциал – просто исходя из обязательств по ст. VI ДНЯО, в качестве жеста доброй воли, ради вклада в благородное дело ядерного разоружения.

9. Судя по всему, Китай можно вовлечь в процесс контроля над ядерным вооружением только на прагматической основе, а не призывами к разоружению или благими пожеланиями.

Это означает, что Китай может присоединиться к этому процессу, если он сочтет, что его уступки по части

“Chinese factor” into consideration during the formulation of any new initiatives for limiting or reducing the nuclear weapons of the US and Russia, both within the framework of the negotiating process and as unilateral measures of good will.

8. To date, China’s position has been that it can only accede to nuclear disarmament after the US and Russia have significantly reduced the numbers of their nuclear weapons (coming closer to China’s level), have made the commitment not to use nuclear weapons first, and have also eliminated other “destabilizing” factors (for example, the deployment of American NPBMSs in the Pacific Ocean, the expansion of ABMs in the Far East, the development of space weapons, support for Taiwan, etc.).

This position on the part of Beijing apparently constitutes political propaganda and has no bearing on practical considerations. It helps the PRC play for time in strengthening its strategic positions as it awaits more “interesting” offers from the great powers.

At the same time, the line of the US and Russia appears to be quite naive as they urge China to accede to the nuclear disarmament process, and to “disclose” its forces and programs, or at least to make a commitment not to increase its nuclear potential – to simply proceed on the basis of the commitment set forth in Article VI of the NPT as a gesture of good will for the sake of making a contribution to the noble cause of nuclear disarmament.

9. All things considered, China can only be engaged in the process of nuclear arms control on a pragmatic basis, not based on appeals for disarmament or noble wishes.

This means that China can accede to this process if its feels that its concessions as far as transparency and any limits on weapons are repaid

Conclusions

82

транспарентности и каких-либо лимитов на вооружения окупаются уступками США (и, по умолчанию, России) по военным и политическим вопросам, которые интересуют Пекин. Другими словами, он может изменить свою нынешнюю позицию, если сочтет, что оставаться в стороне от процесса разоружения будет для него менее благоприятным в военном и политическом отношениях, чем присоединиться к нему в том или ином формате.

Точно также, идеи «подключения Китая к контролю над ядерными вооружениями», «присоединения к американо- российским переговорам» или «заимствования американо- российского опыта» совершенно нереалистичны. В лучшем случае, Китай будет участвовать только в тех переговорах с США (и, возможно, по некоторым вопросам с Россией и Индией), формат которых он будет задавать сам, исходя из своих собственных стратегических целей и на той концептуальной основе, которая будет соответствовать его интересам.

10. В частности, Китай, скорее всего, не примет участия в «диалоге по стратегической стабильности», предложенном США в качестве способа достижения транспарентности ядерных сил КНР, в виде жеста доброй воли или предварительного условия для перехода к реальному ограничению вооружений. Пекин будет использовать вопрос транспарентности в качестве важнейшего «козыря для торга» с целью получения максимальных уступок со стороны США в свою пользу.

11. В известном смысле возможность вступления Китая в процесс контроля над ядерными вооружениями – это не только проблема изменения традиционной китайской позиции, но и тема пересмотра военной политики США и России.

Речь идет о прямом или косвенном признании отношений взаимного ядерного сдерживания с Китаем и его права обладать

by concessions of the US (and, by default, Russia) on military and political matters of interest to Beijing. In other words, it can change its present position if it believes that lagging behind in the disarmament process will be less favorable for it in military and political relations than acceding to it in a given format.

By the same token, the notions of “China’s accession to nuclear arms control”, “accession to American-Russian negotiations”, or “borrowing American-Russian experience” are absolutely unrealistic. At best, China will only participate in negotiations with the US (and possibly on certain issues with Russia and India), the format of which China itself sets based on its own strategic objectives and within a conceptual framework that corresponds to its interests.

10. In particular, China will more than likely not take part in the “dialog on strategic stability” that the US is proposing as a way of achieving the transparency of the PRC’s nuclear forces, either as a gesture of good will or as a prior condition for the transition to the real limitation of weapons. Beijing will use the question of transparency as a major “bargaining chip” for the purpose of securing the best possible concessions from the US in its favor.

11. In a sense, the possibility of China entering the nuclear arms control process involves not only the problem of it changing its traditional position, but also the issue of the revision of the military policies of the US and Russia.

It is a question of the direct or indirect recognition of relations of mutual nuclear deterrence with China and its right to have the

Conclusions

83

возможностью гарантированного, пусть и ограниченного ответного удара. Это может затронуть гарантии безопасности, данные Соединенными Штатами их азиатским союзникам. Также это подразумевает снижение опоры России на ядерную составляющую для восполнения растущего отставания в обычных вооруженных силах в Сибири и на Дальнем Востоке.

12. Как представляется, предпосылки согласия Китая на поэтапное «открытие» информации о своем потенциале и на последующее ограничение ядерных вооружений (хотя бы через обязательство не наращивать количественно определенные их виды и типы) таковы:

• обязательство США не наращивать средства ПРО морского и наземного базирования на Тихом океане (возможно, включая и противоракетные средства Японии);

• обязательство США и России, что в случае их договоренности о сотрудничестве в отдельных проектах развития ПРО (например, обмен данными СПРН) Китай сможет принять в них участие в приемлемом для себя формате;

• начало переговоров между США и РФ по следующему соглашению СНВ, которое будет включать в себя ликвидацию стратегических носителей и ограничение высокоточных неядерных ракет большой дальности;

• прогресс в ограничении нестратегических ядерных вооружений США и России (исключая их перемещение из Европы в Азию, вопреки позиции НАТО);

При этом первый, второй и четвертый пункты были бы косвенным признанием со стороны Вашингтона и Москвы отношений взаимной уязвимости и взаимного ядерного сдерживания с Китаем.

13. Вероятный формат переговоров –

ability of a guaranteed, but limited retaliatory strike. This may affect the security guarantees that the United States has given to its Asian allies. It also implies a decrease in Russia’s reliance on the nuclear component to make up for the increasing gap in conventional armed forces in Siberia and the Russian Far East.

12. It appears that the prerequisites for China to consent to the gradual “disclosure” of information on its potential and on the subsequent limitation of nuclear weapons (at least through a commitment not to increase the number of certain kinds and types) are:

•A commitment on the part of US not to increase its sea-launched and ground-launched ABM assets within the Pacific Ocean (possibly also including Japan’s antimissile assets);

•A commitment on the part of the US and Russia that if they reach an understanding concerning cooperation on certain ABM development projects (for example, the exchange of EWS data), China will be able to take part in them in a format that is acceptable to it;

•The commencement of negotiations between the US and the RF concerning a subsequent START, which will include the elimination of strategic delivery vehicles and the limitation of long-range precision nonnuclear missiles, and;

•Progress on the limitation of the nonstrategic nuclear weapons of the US and Russia (excluding their movement from Europe to Asia, contrary to the NATO position).

Here the first, second, and fourth items would constitute an indirect acknowledgment of relations of mutual vulnerability and mutual nuclear deterrence with China on the part of Washington and Moscow.

13. The likely format for negotiations is a

Conclusions

84

bilateral dialog between the US and the PRC in tandem with START talks between the US and Russia, as well as regular strategic consultations between Russia and China.

A trilateral or quadrilateral negotiation format (with the accession of India) scarcely seems possible. The only exception might be the issue of cooperation in the area of ABMs (the exchange of EWS data).

However, trilateral agreements on the limitation of weapons are possible further down the line. In this vein, the limitation of strategic forces can be achieved by means of setting equal total limits on the ICBMs, plus the medium-range and short-range missiles, of Russia, the US, and China.

Such an approach might somewhat consolidate agreements between the US and Russia on strategic offensive weapons (SOWs), as well as medium- and short-range missiles (MSRMs), and might give them a trilateral format. Since the US and Russia do not have medium- and short-range missiles, such agreement for them would only envision the limitation of the number of ICBMs, whereas China would have to limit the number of all its missiles (with a range in excess of 500 km).

Of course, this is only an illustration of the idea of what kind of innovative approaches to the limitation of weapons by the year 2020 and in the future can be devised under conditions of constructive relations and a stable strategic environment.

двусторонний диалог между США и КНР, параллельно с переговорами по СНВ между США и Россией и наряду с регулярными российско-китайскими стратегическими консультациями.

Трехсторонний или четырехсторонний формат переговоров (с подключением Индии) едва ли представляется возможным. Единственным исключением может стать вопрос о сотрудничестве в сфере ПРО (обмен данными СПРН).

Однако в более отдаленной перспективе возможны некоторые трехсторонние соглашения по ограничению вооружений. Так, ограничение стратегических сил путем установления равных суммарных предельных уровней на МБР плюс ракеты средней и меньшей дальности России, США и Китая.

Подобный подход мог бы в некотором смысле объединить соглашения между США и Россией по СНВ и РСМД и придать им трехсторонний формат. Поскольку у США и России нет ракет средней и меньшей дальности, такое соглашение предусматривало бы для них только ограничение числа МБР, в то время как Китай должен был бы ограничить численность всех своих ракет (дальностью свыше 500 км).

Разумеется, это лишь иллюстрация к идее о том, что в условиях конструктивных отношений и устойчивой стратегической обстановки возможна разработка разного рода новаторских подходов к ограничению вооружений как к 2020 г., так и в дальнейшем.

85

Appendix IПРИЛОЖЕНИЕ 1

GDP and Military Spending of the PRCВВП и военные расходы КНР

Table 1. GDP of China (trillions of dollars), 2000-2011Таблица 1. ВВП Китая (трлн. долл.), 2000-2011 гг.

2000 2001 2002 2003 2004 2005 2006 2007 2008 2009 2010 2011

1.20 1.32 1.45 1.64 1.93 2.26 2.71 3.49 4.52 4.99 5.93 7.30

Source: International Monetary Fund (IMF). (http://www.imf.org/external/pubs/ft/weo/2012/01/weodata/index.aspx)

Источник: МВФ, (http://www.imf.org/external/pubs/ft/weo/2012/01/weodata/index.as px)

Table 2. GDP of China (trillions of yuans), 2000-2011Таблица 2. ВВП Китая (трлн. юаней), 2000-2011 гг.

2000 2001 2002 2003 2004 2005 2006 2007 2008 2009 2010 2011

9.9 11.0 12.0 13.6 16.0 18.5 21.6 26.6 31.4 34.1 40.1 47.2

Source: National Statistics Bureau of the PRC. (http:/ww.stats.gov.cn/english/statisticaldata/yearlydata/)

Источник: Национальное статистическое бюро КНР, (http://www.stats.gov.cn/english/statisticaldata/yearlydata/)

Appendix I

86

Table 3. Military spending of China, 2000-2011Таблица 3. Военные расходы Китая, 2000-2011 гг.

2000 2001 2002 2003 2004 2005

Billionsof

Yuans184 227 262 288 331 379

Billionsof

Dollars33.49 41.17 47.82 51.95 57.54 64.72

% ofGDP

1.9 2.1 2.2 2.1 2.1 2.0

2006 2007 2008 2009 2010 2011

Billionsof

Yuans452 546 638 764 820 923

Billionsof

Dollars76.06 87.73 96.66 116.66 121.06 129.27

% ofGDP

2.0 2.1 2.0 2.2 2.1 1.96

Source: Stockholm International Peace Research Institute (http://milexdata.sipri.org)

Источник: Stockholm International Peace Research Institute (http://milexdata.sipri.org/)

Appendix I

87

Table 4. Military spending of China (according to official Chinese data, 2012 – planned expenditures), 2000-2012

Таблица 4. Военные расходы Китая (по официальным китайским данным, 2012 г. – плановые расходы) 2000-2012 гг.

2000 2001 2002 2003 2004 2005

Billionsof

Yuans121.3 141.0 166.0 185.3 206.5 247.7

Billionsof

Dollars14.6 17.0 20.0 22.4 25.0 29.9

2006 2007 2008 2009 2010 2011 2012

Billionsof

Yuans280.0 350.9 417.8 480.7 532.1 601.1 670.0

Billionsof

Dollars35.3 45.0 57.2 70 78 91.5 106.4

Source: prepared using materials from the Xinhau News Agency (http://www.xinhuanet.com/) and the National Statistics Bureau of

the PRC (http://www.stats.gov.cn/english/statisticaldata/yearlydata/dennis)

Источник: составлено по материалам информационного агентства Синьхуа (http://www.xinhuanet.com/) и Национального статистического бюро КНР (http://www.stats.gov.cn/english/statisticaldata/yearlydata/)

88

Appendix IIAbbreviations Used

ABM antiballistic missile

AD air defense

AF air force

AFs armed forces

ALCM air-launched cruise missile

APC armored personnel carrier

APR Asian-Pacific Region

ASM antiship missile

ATD amphibious transport dock

ATGM antitank guided missile

CCP Chinese Communist Party

CMC Central Military Commission (of the PRC)

CP command post

CPLA Chinese People’s Liberation Army

DA drone aircraft

DB design bureau

ESVs earth satellite vehicles

EWS early warning system

GDP gross domestic product

GFs ground forces

GLCM ground-launched cruise missile

GPFs general-purpose forces

GPNS general-purpose nuclear submarine

ICBM intercontinental ballistic missile

IMEMO RAS Institute of World Economy and International Relations of the Russian Academy of Sciences

kt kiloton

MD military district

MIC military-industrial complex

MIRVs multiple independently targeted reentry vehicles

ML missile launcher

MLRS multiple-launch rocket system

MRBM medium-range ballistic missile

Appendix III

89

MRM medium-range missile

Mt megaton

N navy

NATO North Atlantic Treaty Organization

NB naval base

NFs naval forces

NPT Nuclear Nonproliferation Treaty

NPBMS nuclear-powered ballistic missile submarine

NSP Nuclear Security Project

NTI Nuclear Threat Initiative

NWs nuclear weapons

PCHs performance characteristics

PNWs precision nonnuclear weapons

PRC People’s Republic of China

R&D research and development

RS radar system

SAM surface-to-air missile

SAMC surface-to-air missile complex

SAMS surface-to-air missile system

SIPRI Stockholm International Peace Research Institute

SLBM submarine-launched ballistic missile

SMFs strategic missile forces

SNFs strategic nuclear forces

SOWs strategic offensive weapons

SPG self-propelled gun

SRM short-range missile

START USSR-US Strategic Arms Reduction Treaty (1991)

W&MH weapons and military hardware

90

Appendix IIIList of Participants in the Conference Held on June 28, 2012 at the IMEMO of the RAS

1. Anshuman, First Secretary of the Embassy of India in the Russian Federation

Аншуман, первый секретарь Посольства Индии в Российской Федерации.

2. A. G. Arbatov, Director of the International Security Center of the IMEMO of the RAS, Academician of the RAS

А.Г. Арбатов, руководитель Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, академик РАН.

3. I. A. Akhtamzyan, Associate Professor of the International Relations and Foreign Policy Department of the Moscow State Institute of International Relations (MSIIR)-University of the Ministry of Foreign Affairs (MFA) of the RF

И.А. Ахтамзян, доцент кафедры международных отношений и внешней политики МГИМО-Университет МИД РФ.

4. Eldar Bayramov, First Secretary of the Embassy of Azerbaijan in the Russian Federation

Эльдар Байрамов, первый секретарь Посольства Азербайджана в Российской Федерации.

5. F. G. Voytolovskiy, Section Head of the IMEMO of the RAS

Ф.Г. Войтоловский, заведующий сектором ИМЭМО Р АН.

6. N. P. Voloshin, Deputy Director of the Russian Federal Nuclear Center at the Academician Ye. I. Zababikhin Russian National Institute of Applied Physics

Н.П. Волошин, помощник директора Российского Федерального Ядерного Центра –Всероссийского института технической физики им. академика Е.И. Забабихина.

7. Jacek Wesolowski, Deputy Attaché for Defense of the Embassy of the Republic of Poland, Lieutenant Colonel

Яков Вэсоловский, заместитель атташе по вопросам обороны при Посольстве Республики Польши, подполковник.

8. Sebastian Gerhardt, First Counsel of the Embassy of Germany in the Russian Federation

Себастьян Герхард, первый советник Посольства Германии в Российской Федерации.

9. P. V. Goncharov, Political Commentator of Golos Rossii [Voice of Russia] Radio

П.В. Гончаров, политический обозреватель радио «Голос России».

10. M. G. Yevtodyeva, Senior Research Associate of the International Security Center of the IMEMO of the RAS

М.Г. Евтодьева, старший научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН.

11. S. M. Yermakov, Senior Research Associate of the Russian Strategic Research Institute

С.М. Ермаков, старший научный сотрудник Российского института стратегических исследований.

12. V. I. Yesin, Lead Research Associate of the US and Canada Institute of the RAS, Col. General (retired)

В.И. Есин, ведущий научный сотрудник Института США и Канады РАН, генерал-полковник (в отставке).

Appendix III

91

13. A. V. Zagorskiy, Head of the Disarmament and Conflict Resolution Department of the IMEMO of the RAS

А.В. Загорский, руководитель Отдела разоружения и урегулирования конфликтов ИМЭМО РАН.

14. P. S. Zolotarev, Deputy Director of the US and Canada Institute of the RAS, two-star general (retired)

П.С. Золотарев, заместитель директора Института США и Канады РАН, генерал-майор (в отставке).

15. V. M. Ivanov, Political Commentator of the Interfaks [Interfax] News Agency

В.М. Иванов, политический обозреватель информационного агентства «Интерфакс».

16. T. T. Kadyshev, Lead Research Asociate of the Center for the Study of Disarmament, Energy, and Environmental Problems

Т.Т. Кадышев, ведущий научный сотрудник Центра по изучению проблем разоружения, энергетики и экологии

17. N. I. Kalinina, Chief Research Associate of the International Security Center of the IMEMO of the RAS

Н.И. Калинина, главный научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН.

18. Karina Katap, Officer of the Political Department of the Embassy of Germany in the Russian Federation

Карина Катап, сотрудник политического отдела Посольства Германии в Российской Федерации.

19. E. V. Kirichenko, Director of the North American Research Center of the IMEMO of the RAS

Э.В. Кириченко, руководитель Центра североамериканских исследований ИМЭМО РАН.

20. I. Ya. Kobrinskaya, Lead Research Associate of the IMEMO of the RAS.

И.Я. Кобринская, ведущий научный сотрудник ИМЭМО Р АН.

21. Roman Kovalchuk, First Counselor of the Embassy of Poland in the Russian Federation.

Роман Ковальчук, первый советник Посольства Польши в Российской Федерации.

22. D. V. Kochegarova, Research Associate of the G. V. Plekhanov Russian Economic University

Д.В. Кочегарова, научный сотрудник Российского экономического университета им. Г.В. Плеханова.

23. O. V. Kulakov, Professor of the Military University of the Ministry of Defense of the RF, Colonel (retired)

О.В. Кулаков, профессор Военного университета Министерства обороны РФ, полковник (в отставке).

24. M. B. Kustovskiy, First Secretary of the Department on Security and Disarmament Matters of the MFA of Russia

М.Б. Кустовский, первый секретарь Департамента по вопросам безопасности и разоружения.

25. V. N. Litovkin, Editor-in-Chief of the Nezavisimoye Voyennoye Obozreniye [Independent Military Review] newspaper, Colonel (retired)

Appendix III

92

В.Н. Литовкин, ответственный редактор газеты «Независимое военное обозрение», полковник (в отставке).

26. A. V. Lukin, Vice-Chancellor for Scientific Work and International Relations of the Diplomatic Academy of the MFA of Russia

А.В. Лукин, проректор по научной работе и международным связям Дипломатической Академии МИД России.

27. Liao Weijing, Chief Correspondent of the Newspaper Tszintszi Zhibao [Jingji Daily]

Ляо Вэйцзин, шеф-корреспондент газеты «Цзинцзи Жибао».

28. A. A. Makhlay, President of Public Policy Research Center Independent Nonprofit Organization (INO)

А.А. Махлай, президент АНО «Центр общественно-политических исследований».

29. V. V. Mikheyev, Deputy Director of the IMEMO of the RAS, Corresponding Member of the RAS

В.В. Михеев, заместитель директора ИМЭМО РАН, член-корреспондент РАН.

30. Ye. V. Myasnikov, Director of the Center for the Study of Disarmament, Energy, and Environmental Problems

Е.В. Мясников, директор Центра по изучению проблем разоружения, энергетики и экологии.

31. V. Ye. Novikov, Lead Research Associate of the Russian Strategic Research Institute

В.Е. Новиков, ведущий научный сотрудник Российского института стратегических исследований.

32. S. K. Oznobishchev, Section Head of the International Security Center of the IMEMO of the RAS

С.К. Ознобищев, заведующий сектором Центра международной безопасности ИМЭМО РАН.

33. A. N. Perendzhiyev, Associate Professor of the Political Science and Sociology Department of the G. V. Plekhanov Russian Economic University, Lieutenant Colonel (retired)

А.Н. Перенджиев, доцент Кафедры политологии и социологии Российского экономического университета им. Г.В. Плеханова, подполковник (в отставке).

34. A. V. Radchuk, Advisor to the Chief of Staff of the AFs of the RF, Colonel (retired)

А.В. Радчук, советник начальника Генерального штаба ВС РФ, полковник (в отставке).

35. O. S. Rozhdestvenskaya, Program Manager of the Russian Council on International Affairs

О.С. Рождественская, программный менеджер Российского совета по международным делам.

36. N. P. Romashkina, Senior Research Associate of the International Security Center of the IMEMO of the RAS

Н.П. Ромашкина, старший научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН.

37. V. I. Rybachenkov, Senior Research Associate of the Center for the Study Disarmament, Energy, and Environmental Problems at the Moscow Institute of Applied Physics (MIAP)-

Appendix III

93

University

В.И. Рыбаченков, ведущий научный сотрудник Центра по изучению проблем разоружения, энергетики и экологии при МФТИ-Университет.

38. L. F. Ryabikhin, Deputy Chairman of the Committee of Scientists for International Security

Л.Ф. Рябихин, заместитель председателя Комитета ученых за международную безопасность.

39. Ye. K. Silin, Director of the Euro-Atlantic Cooperation Association

Е.К. Силин, директор Ассоциации евро-атлантического сотрудничества.

40. V. I. Sotnikov, Senior Research Associate of the International Security Center of the IMEMO of the RAS

В.И. Сотников, старший научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН.

41. Yu. V. Tavrovskiy, Editor-in-Chief of the Diplomat magazine

Ю.В. Тавровский, главный редактор журнала «Дипломат».

42. G. D. Toloraya, Regional Director for Asia and Africa, head of the regional projects department of the Russian World Foundation

Г.Д. Толорая, региональный директор по Азии и Африке, руководитель управления региональных проектов фонда «Русский мир».

43. P. V. Topychkanov, Senior Research Associate of the International Security Center of the IMEMO of the RAS

П.В. Топычканов, старший научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН.

44. A. A. Khramchikhin, Deputy Director and Head of Analytical Department of the Political and Military Analysis Institute

А.А. Храмчихин, заместитель директора и заведующий аналитическим отделом Института политического и военного анализа.

45. S. V. Tselitskiy, Research Associate of the International Security Center of the IMEMO of the RAS

С.В. Целицкий, научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН.

46. Guan Tszyanbin, Moscow Bureau Chief of the Zhungo Tsinnyanbao [People’s Daily ] newspaper

Гуан Цзяньбин, глава московского корпункта газеты «Чжунго Циньняньбао».

47. V. I. Tsymbal, Head of the Defense Economy Laboratory of the Ye. T. Gaydar Economic Policy Institute

В.И. Цымбал, заведующий лабораторией военной экономики Института экономической политики им. Е.Т. Гайдара.

48. Chi Ye, Correspondent of People’s Daily newspaper

Чи Е, корреспондент газеты «Чжунго Циньняньбао».

49. D. A. Chizhov, Research Association of the International Security Center of the IMEMO of the RAS

Д.А. Чижов, научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН.

Appendix III

94

50. B. A. Shmelev, Director of the Political Research Center of the Economics Institute of the RAS

Б.А. Шмелев, руководитель Центра политических исследований Института экономики РАН.

51. Yang Zheng, a Political Commentator of the Guanmin Zhibao [Guangming Daily] newspaper.

Ян Чжэн, политический обозреватель газеты «Гуанмин Жибао».

52. O. V. Yarkova, Research Associate of the Academy of Civil Protection of the Ministry of Civil Defense, Emergency Management, and Natural Disaster Response [Emercom] of Russia

О.В. Яркова, научный сотрудник Академии гражданской защиты МЧС России.