БЂлыя БаБочки ночи

Таллинн 2014

ян каплинскийБЕлыЕ БаБочки ночиБЂлыя БаБочки ночи

Ян Каплинский. Белые бабочки ночи: стихи. Таллинн, Эстония: Kite, 2014. - 96 с.

Спонсор:

Редколлегия: Сергей Завьялов, Игорь Котюх, Дарья Суховей, П.И.Филимонов Художественное оформление и вёрстка: Марек Аллвеэ Типография: Pakett (Таллинн) Авторское право: Ян Каплинский, стихи и предисловие Авторское право: Сергей Завьялов, послесловие Авторское право: Kite, 2014 www.oblaka.ee ISBN 978-9949-9444-7-7

Бѣлыя бабочки ночичёрныя бабочки днячьи-то незримыя очизорко глядятъ на меня

Въ тѣняхъ растаяли тѣниспятъ ракиты и боръсладко безъ сновидѣнійспитъ у кладки топоръ

Тишины и печалиполны пруды и садъвъ темной синей дализвѣзды и звѣздопадъ

Смолкли слова и нотымысли грустны и ясныкаждому свои заботыкаждому свои сны

Въ водномъ зеркалѣ лицакто изъ нихъ я кто нѣтъбѣлой бабочкѣ снитсяона философъ поэтъ

В начале был лермонтов

До той осени я был довольно обычным мальчиком с довольно обычными интересами. Читал я много, но, главным образом, доступную мне литературу, в том числе переводы книг лауреатов сталинской премии. Из них более четкие воспоминания остались у меня толь-ко от двух книг – от «Петра Первого» Алексея Толстого и «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, прочее забыто. Но той осенью случилось что-то, сильно изме-нившее меня. А именно – в мою жизнь внезапно ворва-лась поэзия, до тех пор меня мало интересовавшая. По всей вероятности, это было в 1954 году, когда мне было тринадцать лет. У нас дома не было много книг: во вре-мя бомбежек почти все сгорело. Но кое-что мама и дед купили, в большинстве своем книги на французском и русском языках – в молодости мама жила несколько лет в Париже и потом работала учительницей французского языка. Но русский она знала с детства, как почти все люди ее поколения, получившие образование полностью или частично на русском языке. Таким образом, у нее на пол-ке стояли тома Пушкина, Лермонтова, Чехова. Однажды вечером, скорее всего, просто от нечего делать я взял в руки томик избранных стихотворений Лермонтова и стал его перелистывать. Вдруг до меня дошло, что я более или менее понимаю, что читаю. И тогда я наткнулся на стихот-ворение «Воздушный корабль». Прочитал его и закончил почти со слезами на глазах. Не столько из-за сочувствия к призраку императора, сколько из-за неожиданной встре-чи с духом, с мощью поэзии. Она, поэзия, прикоснулась

8 я н к а п л и н с к и й

ко мне, и что-то во мне необратимо изменилось. С того вечера я стал сначала увлеченным читателем стихов, а потом пытался что-то сам сочинять. Читал я несколько лет почти только русскую поэзию и классическую прозу. А писать, после нескольких неудачных попыток, стал все-таки по-эстонски. Мое знание русского языка было тогда явно недостаточным. Хотя оно со временем улучшалось, я редко писал по-русски, главным образом, статьи, даже один рассказ, опубликованный в питерской «Звезде». Вер-нулся я к русским стихам в Эстонской Республике, когда русский язык уже не был языком казенным. Это было при-мерно в самом начале нынешнего столетия, и в 2005 году двадцать моих русскоязычных стихотворений были опу-бликованы в двуязычном сборнике «Sõnad sõnatusse / Ина-кобытие». Они, с некоторыми поправками-изменениями, включены и в настоящую книгу. Большая часть текстов в книге написана позже, главным образом, между 2010 и 2013 годами. Считаю, что наша эстонская культура с само-го начала была многоязычной, наши писатели, начиная с основоположников эстонской литературы – Крейцвальда и Фельмана и заканчивая поэтом-полиглотом Ильмаром Лаабаном, знали несколько языков, и ими более или менее часто пользовались. Как я объяснил, у меня сложились близкие, почти интимные отношения с русским языком, и естественно, что иногда я пишу именно по-русски. Конечно, мне в этом помогали и ободряли мои друзья и коллеги, без бескорыстной помощи которых многие стихи, включенные в этот сборник, не были бы годны для того, чтобы быть напечатанными. Я искренне и глу-боко благодарен Сергею Завьялову, тщательно редакти-ровавшему мои стихи; Михаилу Мейлаху, прочитавшему первый вариант книги и сделавшему множество ценных замечаний; Анатолию Кудрявицкому, подредактировав-шему некоторые из находящихся тут текстов и опублико-вавшему их в десятом номере интернет-журнала «Окно»

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 9

за 2012 год; моим первым читателям и редакторам Ири-не Белобровцевой и Михаилу Новожилову. И конечно, last not least, моему редактору, переводчику, критику и издателю Игорю Котюху, без чьей помощи эта книга не стала бы реальностью. В русской поэзии до сих пор вер-либр, свободный стих является чем-то маргинальным. Хотя старинная русская народная поэзия, в отличие от, например, французской или немецкой, нерифмованная, как и духовная лирика. Думаю, что и тут возвращение к истокам и изучение стихов таких мастеров современ-ного верлибра, как Томас Стернз Элиот, Эзра Паунд или Тумас Транстремер, могли бы оказать освежающее влия-ние на русскую лирику, где, по-моему, слишком долго и монотонно слышится то, что немецкий поэт Арно Гольц назвал скрытой шарманкой. Таким образом, как поэт, я одновременно и модернист, последователь Элиота и Рем-бо, и традиционалист, восхищающийся народной поэзи-ей финно-угорских и славянских народов. К тому же, я отношусь ностальгически к старой, дореволюционной русской орфографии, и сам часто в старой орфографии пишу. По-моему, старая орфография очень хорошо под-ходит для стихов и читается легче, чем новая, где слишком многие буквы трудно отличимы друг от друга. Надеюсь опубликовать некоторое число экземпляров этого сбор-ника и в старой орфографии.

Ян Каплинский

І

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 13

Могу молиться лишь Богувоскресителю всех вымерших только не меня я останусь на той стороне вместе с прошлогодним снегоми цветущими яблонями этой весныи все мои стихи молитвы и мантрыразнесет утренний ветерпо всем сторонам светапутям-дорогам и почтовым ящикам

14 я н к а п л и н с к и й

Пройти сквозь мир и пространствосозданные Никем и для Никогодаже если твое имя и твой опыт имеют значениедаже если письмена Бога не сгорают вместе с берестойих никогда не будут читатьпроснувшись утром находишьчто твои следы уже покрыты опавшими листьямии что ты опять забылтолько что увиденный сон

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 15

Время это течение или течение течениямы все уходим в прошлое или в будущеепредыстория еще там за углом до истории еще далекочто осталось что досталось нам от Ливониикроме запаха рождественских яблок и стихов о тенистых садахязык уже не тот имена не те все уходит от насели перекрестки со светофорамидети размахивающие флажками президентам королям чемпионамтем кто отдал свою жизнь за те или не те цветадо того как и они уплывут вниз по течениюи их следы станут водоворотами в рекеисчезая в темноте за старым каменным мостом

16 я н к а п л и н с к и й

Этот серебристый мир зазеркальявзирающий на тебя твоими же глазамииз невесомой тишины твоего же подобияна твои попытки еще раз уловить неуловимоепостичь тайны шмелиных крыльев и первых снежинокпоймать как из пустоты возникают частицымысли и бабочки строятся воздушные замкигипотезы и теории – разве там между правым и левыммежду тем и сем чем-то и ничем тишиной и звукомне осталась спрятанная забытая дверь туда жекуда может быть ты еще возвратишьсяк своей родне к первобытной пустоте первобытным морямк рыбам и земноводным ползучим и лазающимк невиданным снам к изначальному безмолвиюк нерожденным мыслям ненаписанным стихам

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 17

Волей-неволей участвуя в небытии и одиночестве Богазабываясь на миг между двумя словами молитвытам за веками веков и старыми липами где нет границымежду его странным отсутствием и присутствиемгде тени еще не родились и свет еще не успел отразитьсяот удивления шагающего на рубеже света и цветаеще не пришедшего в себя из отмирающего небытиягде-то совсем близко где-то на берегу той же реки

18 я н к а п л и н с к и й

Все за что мы жили умерли болели и боролисьдостанется ветру – тот кто сеетможет и не знать чтó вырастет из его посеваискорки так похожи на светлячков а иногда на мыслиа с памятью так же трудно согласиться или споритьиногда кажется что пустоты почти нетслишком много невинно-безымянно забитых и забытых и вряд ли найдется путь назад к тихой мудростивечно возвращающейся весенней травыпуть назад к себе к своим следам к своей душекоторая все равно ничего не замечаланазад к подснежникам и черным паукамснующим в высохшей прошлогодней траве

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 19

В поиске смысла жизни мы жертвуем жизнь смыслуи свои крылья крылатым летучим словамхотя без памяти ничто не изменяется а просто естьпросто стоит просто летит просто проходитодин за другим хвоинки прощаются с елкой свечи прогорают лишь отблеск последних борющихся за свою жизнь огоньковеле отражается на серебристом шарике под потолкомесли нет памяти ничего не остается все просто естьи нам невмочь что-то познать или доказатьи понять страдаем ли мы от бытия или небытия

20 я н к а п л и н с к и й

Оно здесь совсем близко даже ближе имен и воспоминанийближе старой кроватки и рваной детской рубашонкии незабудок на тропинке ведущей к прудублизко как синий цвет цветку или красный цвет крови как вчерашнее сегодняшнему и берег океануоно ближе своего я ближе нас с вамии иногда я почти уверен что не только черная кошкаслушает меня лежа на верхней лавке у окна

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 21

Зачем существовать если можно просто бороться за существованиезачем бороться если можно просто существоватьтам на западе заходит солнце за старые ракитыя знаю – не все мы встретимся завтра утромхотя я еще верю в надежду и любовь но уже не в веруя знаю – все начинается и кончается фрагментамистарыми фотографиями разбросанными по вымытому полу мы рождаемся и вырождаемся в различных личностях в множестве узнаваемых и неузнаваемых самих себя

22 я н к а п л и н с к и й

Даже голос ворона звучит все звонче и бодрееа утро за окном все светлеев каждой капельке падающей с сосулькивстречает тебя маленькое здравствуйнапоминая как часто мы забываем что мы не только мыа кто-то и что-то ещеназванное и безымянное полузабытое полупрозрачноееле уловимая пелена между прошедшим и предстоящиммежду затмением и просветлением

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 23

Правое и левое обмениваются местамидаже в некривом зеркале правда иногда похожа на кривду безмолвно смотрит тот другой тебе в глаза твоими же невинно-голубыми глазамида ландыши и касатики не врутно они увядают так скоротечнои все что останется это печаль и запахможет быть это одно и то женеуловимое необъяснимое нечтоне отстающее от тебя ни днем ни ночью

24 я н к а п л и н с к и й

Внучка смотрит удивленно прищурив глаза против светапридя в себя придя назад из той действительностичто мы называем сном в другую действительность что мы называем явьюне зная что скрыто там за теми занавесками веками глазамиглядящими на нас или просто на светиз чего ничто еще не создано не сотвореночто само еще лишь белый свет еще не мир лишь пустота провожающая нас на долгом пути от А к Б

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 25

Вещи не запомнили своих имен и вот я начинаю их забывать память как дырявый карман не держащий мелочислов и понятий кое-кто знал это уже в средневековьеи кое-кто не забыл в нашем кромешном векехраня все что другие до него носили с собойи в конце концов выпустили из своих застыдившихся руккак птичку ящерку или лишь крохотку что-то между чем-то и ничем между нами и нашим забытьемчто-то не имеющее ни начала ни конца ни значения

26 я н к а п л и н с к и й

Все течет как чернила так и чернильницастарая лампочка и очки на столестол и стулья дни и ночи зимы и лета ноги и следы начала и концыпонятия и понимание все то что я знал и не знал о себетечет тишина текут голоса звуки и отзвукивсе труднее отличимые от голоса самой тишиныот голоса южного ветра и наступающей весны

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 27

И я почти готов выйти из себя и из модыготов быть забытым оставленным в покоеза лесами и болотами уроками давней и новой истории которые редко кто выучивает прежде чем оказывается поздноно даже те немногие мечтают о чем-то другомо дальних островах в южных моряхо том как выбросить шарманку из русской поэзиистать одними из тех скромных жуков-могильщиковкормящих своих детей лакомыми останкамиЛомоносова Лермонтова Пушкина Бродского

28 я н к а п л и н с к и й

Что-то из того что я выронил из моих окостенелых руквчера ночью когда звезды были так ярки и тропинкасверкала как витрина ювелира – душа на мигпозабыла о сердце и о нервной системечто-то из того что я выронил не заметив ни своей забывчивой души ни зарождающихся мыслейможет быть это были ключи может быть семечкиили просто крохотное невесомое прозрачное нечто ноль

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 29

Рано или поздно мы все нырнем в неизвестноебудущее нахлынет на все что от нас осталосьследы на поверхности переродятся в кругиа под водой нам так хочется петьпод водой голова так пуста что возникают удивительные мыслино те кто придут приплывут за нами умеют лишь хрюкать и барабанитьне знают о смерти и жажде не торопятся жить и петь

30 я н к а п л и н с к и й

Я боюсь тех кто боится пустотыбоюсь Паскаля хотя не боюсь теории вероятностейне боюсь римских древностей ведь и они как мы все родились в пространстве Евклидаи умрут там в пространстве Пиранезикак под огромным древним колоколомгде много места для всех но нет ни людей ни Богалишь дряхлые инструменты для пыток дремлютв тусклом свете времени пережившего само себя и входя туда ты опять встречаешь бесконечные серые буднитвоего детства в безмолвном разбомбленном городе

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 31

Инакобытие – тихий голос шорох шелестпрошлогодних листьев на позапрошлогоднем снегускоропись ночных крыльев луна над застывшим прудомвсе полуневидимо полузанесено полузабытопроповеди о перерождении перераспределении доходов и греховто что останется после вечной жизни и смертинедосказанных слов и невыросших перьев лишь шорох лишь отголоски голосовмногословие и богословие неразлучимы и неотличимыв свободном падении ниоткуда в никуда

32 я н к а п л и н с к и й

Те кто тогда пришли с младенческой улыбкойпо свежим следам утреннего солнца рано или поздно нашли что в полуденном снетруднее лететь и растаять чем летней ночью мы все ходим по паутинке глядя только вверхв сторону Андромеды или Пегасазабывая себя на миг в астро-мифологических мечтахпаря в синеве над безмолвными березамихотя небытие остается недосягаемыми в сумерках лишь черные кошки не превращаются в оборотнейкогда нам пора встать и приземлиться

II

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 35

Негевгде только камни говорят с камнямивода и кровь еле выдержатжару и тишину

пока я закончу первое предложениевремя истечет и второго уже не будет

лишь малыш-скорпионвыкарабкается из-под упавшего пограничного столбаи посмотрит в сторону восходящей луныкак две тысячи лет тому назад

36 я н к а п л и н с к и й

Дверь открыта стою на порогеветер облизывает мои глазакак огромная темная собакасвоим холодным языком.Ветер одинок, как яна порогев темнотеприближающейся бесснежной зимы

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 37

Будущего уже нетСамо время лишь угасающее эхостарой музыки в черном зеркалестарого рояля в наступающей тишине весенней ночивсе вещи все мыслиеле слышимым шепотом повторяютЭлиза Элиза Лиза Заноты лица именасливаются с пространствомпространство все еще пространство один-единственный черный глазбудущего больше нет

38 я н к а п л и н с к и й

Бог умерНицше умермертвые высохшие божьи коровкина пыльном подоконникеСущность вещей яснее видначерные кроны старых кленовна фоне меркнущего неба

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 39

Опять я один в темнотея и черная кошка которая одновременносуществует и не существуетстихи которые так и останутся сразу написанными и ненаписаннымипока я не выйду – за пустырьвместе заходят Юпитер и Венераи ночь пахнет тающим снегом и веснойвесной наступающей издалека оттуда куда одно за другим исчезают все светилаи все что имеет значение опять на своем местеворона на лестнице ведущей на крышулуна на юго-востокемашины в ряд перед гостиницейнаброски стихов в записной книжке

40 я н к а п л и н с к и й

В тумане над тающими льдинамибледный диск послеобеденного солнцаи еле ощутимый запах пробуждающегося морявсе так полно светом что все мыслисмолкают в голове и само пространствосама окружающая среда со своей тишиною со своей туманной светлостью проникает в этот миггде теряются различия между близким и далекиммежду рассудком и чувствамимежду облаками и дымкой окутавшей дома и яблони в садахмежду совершенным и несовершенным видоммежду тем что я собирался писать и тем что я написал

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 41

Все дороги ведут-уводят в прошлоелесные тропы и стёжки у озерамлечный путь и птичья дорогалыжня древнего богатыря следы небесного оленянаши следы под светлым июньским небомследы ветра на пруду где отражаются ночные серебристые облакамуравьиные следы на обветшавших осиновых листьяхледяные узоры на окне такие же неповторимые как наша жизнь как наши пути-дороги в прошлое в небытие

42 я н к а п л и н с к и й

Язык родника под ольхами почти что роднойтак же знаком так же непереводимкак все языки в мире все симфонии и картины гобелены, глиняные сосуды, серебряные ложки или набухшие почки на дубовой веткечто я принес с собой с побережья моряязык не сама мысль а сеть для ловли мыслейдля ловли ветра или ряби на вечернем прудуязык – течение уносящее нас через камни и омутывсе ближе к концу к морю-океану

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 43

Моя кровь эритроциты и лейкоциты не знают обо мнекроветворные клетки не ведают что творяти кости несут свое бремя не думая о нем разве мысли знают что они мои разве я самзнаю свои мысли разве я сам есмь что-то кроме безмолвных мыслей о мысляхо замерзших пальцах о наступающих сумеркахнаполняющих комнату где почти не остаетсяни меня ни моих мыслей где на миг воцаритсялишь слабо пахнущее сиренью небытие

44 я н к а п л и н с к и й

Идентичности нет она как собственный запахкоторого не замечаешь от коего не уйдешькак запах своего старого пиджака своей кроватикоторый чувствуешь лишь вернувшись из-за границывидишь во сне где-то в гостинице в чужом городеа у себя дома вдруг понимаешь что частоне ты говоришь рассуждаешь а там за окном где не едет ни одна машина не идет ни один человекворобьи говорят и ель за воротами соседасвоим безмолвием что-то скажет тебе в наступившейнеожиданной почти невероятной тишине

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 45

Разве и эта жизнь лишь дырявый мешок как все другиетвое Я лишь забытый рубец на коре сосны на перекресткено пути назад нет все что когда-то случилосьвсе чаще глядит на тебя черными глазищамиа окна стоят без занавесок и у лампы нет больше сил противостоять теням играющим в прятки с тобойв будущем отражается лишь улыбка кого-то из темнотыи еще не распахнувшиеся липовые цветки – а запахи ничто не отражает они родились вместе со мнойи живут своей тихой жизнью со мной до концавоображение играет с невообразимым конечное с бесконечнымно даже частицы и тени распадутся – останется только излучение

46 я н к а п л и н с к и й

Ветер откуда-то издалека как будто из того детствагде он играл моими волосами и снами а дню не было концавряд ли он меня узнает я сам и мой мир так изменилисьи сны не такие какими они были в двадцатом векегде я оставил так много – следов, строк,побед и разочарований – ведь все то досталось ему ветрукак все вопросы без ответа – трудно было понятьчто ветер не кто иной как сам дух что дышит где хочет и мы не знаем откуда приходит и куда идетзнает ли он – помнит ли он мои глазакоторые его видели в самом начале знает ли он как они виделисиневу весеннего неба и агонию пламени под золойтак я видел белизну ветра и понял как пахнет свободасвобода подарить ветру свои следы и самого себя

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 47

Поздняя ночь с ее предвесенней тишинойночь как огромный черный колоколдо которого нельзя дотронутьсячтобы все не исчезло развеялось как звонпревращаясь в стаю отголосков заблудившихся в мокрой тишинад полями уже теряющими свою белую невинностьеще не все готово ивняк еще пробуждаетсяв шуршании ручья лишь тоска по старым добрым временаммногие слова еще не нашли своего значениямногие мелодии не нашли своих истинных слова у мыслей и ласточек впереди долгий путь домой

48 я н к а п л и н с к и й

Когда кто-то повесит новый календарь на кухонную стенуи вдруг услышит писк птенцов из-под стропилкакое будет иметь тогда значение то что он знает или не знает как мы однажды в июлеприехали сюда со старой мебелью нашим сыном-первенцем и собакойэто было другое время и под кровлей гнездились другие ласточкибригадир Виллем ехал на телеге запряженной белой лошадью и старый Аугуст выпивши рюмочку запелНаверх вы товарищи все по местамэто было давно когда я еще не отвык от современного мираи мне не было легче и приятнее общаться с белыми облакамии замшелыми камнями чем с людьми а теперь к счастьюмне все труднее слышать о чем они все говорят и споряти все легче понимать шепот молодых липовых листьеви безмолвие воды в пруду и старых газет в ящиках на чердаке

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 49

Все растворяется в сумерках белой ночи заботы сны розовые облаканебесные горы с сияющими вершинами где обитает Бог-громовержецбелая бабочка вылетает из куста жимолостикуда днем исчезла черная бабочка – может быть она та самаяможет быть ночью бабочки должны быть белымидаже в нашей северной короткой белой ночьюможет быть старики пишущие стихи должны быть счастливыв такую ночь глядя на закат на розовые облакаслушая как тишина расправляет свои прозрачные крыльянад садом и сосняком где созревает первая земляника

50 я н к а п л и н с к и й

Мама умерла в мае бабушка в июне а мы исподволь начали пониматьчто такое жизнь учились косить траву и ухаживать за пчеламизащищать молодые сосны от лосей и от нас самихбороться с оводами комарами и кошмарамиждавшими нас в старом доме пустовавшем несколько лет после смерти старого хворающего хозяинаот которого осталось несколько давних писем и рецептови много пыли и копоти на бревнах и обоях свисающих с потолкадюжина скворечников и скелет курицы которую забыливыпустить из каморки над подвалом чей потолокразвалился уже следующей весной

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 51

Весеннее утро как одна-единственная улыбкасногсшибательная улыбка первых открывшихся тюльпанов частица иного времени иного пространствавремени для любви пространства для крыльеви ветра уносящего нас прочь от прошлого и будущегов открытую даль майского неба где мелькаютпервые ласточки их взметающийся полетвернувший нам третье измерение свободу дышать и думатьо том что под нами и над нами одна и та же бесконечность

52 я н к а п л и н с к и й

Как банален этот мир но вряд ли мы тут навсегдаи время течет и дышит летним зноем и покоемпочти только для нас – мы можем просто забытьсяпока солнце не выйдет из-за большого облакаи пора вернуться в жизнь где не все знают за когои как долго им нести свои кресты – а там за окномв надвигающейся тьме в безмолвном одиночествецветут и увядают белые лилии каждая за себя и за всех нас

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 53

Это было словно вчера утром я встал из-за столаоставляя свою биографию недописанной и недочитаннойне помню верил ли я что смогу просто такпокинуть одну и вступить в другую жизньили это был лишь миг забытья...а вернуться полвека спустя было так же труднопочти как умереть и родиться еще разно первая жизнь текла своим чередомбез меня без моего ведома или желанияа там на столе оставались лишь контуры прежнего менявсе к чему я привык было уже недействительномоя биография мои взгляды мой стол моя кроватьникто уже не знал не помнил что такое чернилачто такое чернильница что такое хорошо и что такое плохочто такое настоящее счастье что такое настоящее времяа прошедшее и будущее уже давно перестали существовать

54 я н к а п л и н с к и й

Нет души то что есть это только имясокровенное затаенное имя состоящее сотканноеиз всех имен когда-либо существовавших на светена всех языках живых вымерших еще не родившихсянет души и имя уже почти потеряно оно ускользаетиз рваной сети того что было когда-то моим языкомони отняли мое имя раскололи расщепили егоони отняли мой язык а когда его вернулия его не мог ни узнать ни признать а мое имясовсем забыло обо мне забыло свое значениесвою этимологию и морфологию а сегодняшний деньтакой угрожающе пасмурный – утра уже нетесть только вечер без имени без звезд без луны

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 55

Небо там в высоте не небо а пустота как в самом началечерная пустота с немигающими звездамии солнце палящее одиноко со своими пятнами в той пустотетам в высоте нет ни высокого ни низкого и трудно предсказатькуда упадет уроненная из кармана копейка или центи насколько еще верно все то чему нас учили в школеи насколько вчерашняя правда все еще в силе через неделю и столетие

56 я н к а п л и н с к и й

Там в зеркале не я как и перед и за зеркаломчеловек не может два раза вступить в ту же рекуна дворе осень и все потихоньку замолкаетдаже река даже шмели даже ветер в кроне кривой березыдаже сердце бьет все тише и тишепочти украдкой как будто стыдясь тогочто болит но все еще не может остановитьсялишь листья не умеют молчать и падаютс легким почти неслышимым шорохом на травукоторая ничего не знает не помнит а просто-напросто зеленеетвоздух сыр и свеж и веет пессимизмом и поэзией

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 57

Мы играем в шахматы мы играем в хоккеймы играем в салочки в царь горы в прятки мы играем на гитаре мы играем в рулеткумы играем в детские мужские и женские игрымы играем с жизнью и смертьюи смерть смотрит на нас и нашу игруспокойно-спокойно она не играет ни во чтомы играем в то что живем и умираеми что смерть смотрит на нас и нашу игруи у нее голубые пустые глазатемно-голубые как вечернее небонад пригородом обнаженными яблонями и сливаминад игровой площадкой где уже никого нет

58 я н к а п л и н с к и й

Иногда мне хочется умереть чтобы не встретить свою смертьумереть тихо просто забыться где-то на полпутимежду прудом и лесом там где жена и детивсегда находили лисички и где мы однажды увиделисвежие медвежьи следы в высохшей грязи на дорогеон же тот медведь тоже был чьей-то смертьюнежданной встречей между ольховником и полеминогда мне хочется умереть но не знаю что делатьс той странной тоской пробуждающейся в грудикогда вижу стаю диких гусей в пути с северо-востокана юго-запад над белыми березами под белыми облаками

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 59

Созданное несозданное – пена на вечерних волнахинфразвук проникающий в сердце и глазамы сами и все дела где мы потерялись то что мы забыли это мы самии глядя на море мы в самом деле глядим на себяно себя не видим видим лишь следы инфразвукастоячая волна буквы слова предложенияна пожухнувших пожелтевших страницахморе дышит сильнее и инфразвук проникает все глубжев наши книги наши слова наши сны

60 я н к а п л и н с к и й

Я не знаю как в цветке живется букашкам-жучкамно знаю как там выглядит смертьона того же цвета что сам цветоку нее восемь ног и восемь глазнеподвижно лежит она между тычинкамичасами ожидая свою добычусмерть жрет-пьет жизнь те лакомые соки внутри насоставляя панцирь славу достижения и подвигии много-много вещей котомок мешковследов воспоминаний кои уже не знаютчьи они и откуда они – как вечерние облака не помнят где они родились и не знаютнад какими краями они растворятся

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 61

Мы незваные гости на этом балугде всегда кто-то съедает своего партнерато что есть не может служитьпримером тому что должно бытьоткуда тогда взять примересли и книг слишком многои слишком многие из них священныесли сердце где были написаны иные заповедитак же пусто как сегодня небо над мореми я лишь незваный гость на каменистом берегумало что понимающий в правилах и правахне всегда уверенный в том что я все еще яа море так угрожающе спокойно и небо слишком пустокак одно сплошное голубое недоразумение

62 я н к а п л и н с к и й

Обо всём уже написано но ничего еще не сказаномы всё еще ждем Слова веря что в этом Слове есть всёреволюция эволюция выход из лабиринтаа пока нет ничего нет смысла и нет даже жизнилишь стены высокие хмурые серые стены

и отблески света и надежды откуда-то свысокаи жгучий вопрос может быть и всё это не томожет быть действительны только действительные числаи мы застряли на полпути между нулем и бесконечностью

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 63

Как тихо все в Кяэрику каким молчанием молчатокна лестницы и площадки молчит потрескавшийся асфальтпод муравьиными тропами как где-то молчатвсе кто тут был говорил и читал наизусть стихикак молчат Юрий Михайлович Александр Моисеевичмолчит Линнарт и Хальянд не скажет ни единого словаи где-то куда я еще не вернулся я еще таммартовское солнце режет-колет мои босые ногиа я молодой и влюбленный убегаю дальше и дальшепо колючему снегу навстречу нашему соборному молчанию

64 я н к а п л и н с к и й

И бытию и небытию нет спасенья – нам и детямне останется ничего – действительность как мячиграющий с игроком – то что между нами сильнее насмои слова и мысли лишь возмущение пустого пространствапока оно не пробудится и не растворит всёглядя с той стороны мы еще не родились и мир еще не сотворен и все мы вместеплаваем и колышемся в околоплодных водах хаосаво вселенской утробе и Господь еще не знаетследует ли создать человека и его смерть или нет

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 65

Пятнадцать градусов все они один за другимподнимаются в воздух разлетаются и растворяютсяв блеклой усталой синеве – да, после нас будет потопи всем пока не поздно надо учиться плавать и летать пока астры еще в цвету и последние бабочки-траурницыотдыхают на крыльце подогретом усталым солнцемно сегодня восточный ветер еще дышит свободными стихамии все происшедшее еще не стало прошедшими наша мимолетная республика еще не растаяла в той же самойвнеисторической синеве в просторе как поля и поселкикак вечерняя тишина и огоньки в дальних окнах

66 я н к а п л и н с к и й

Всё что есть весь мир дальнее и близкое есть зеркалоно нам так трудно в нем узнатьсебя и свои представления о немволна приходит за волною проблески солнца за проблескамибелые крылья над волнами над берегаминад всем что всё скорее остается позадии сквозь облака не видно ни одной звездылишь полная луна тускло и одиноко светитсквозь крону одинокой сосны и ее отраженьееще долго следит за нами как напоминаниео том что мы изгнанники и на том берегу

ІІІ

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 69

Первый снег белые леса белые поля и дорогибелые страницы все прошлое зачеркнуто заметеноследов еще нет есть только память о томчто тут когда-то было написано что тут росло и цвелои крошечные черные знаки первые буквы слова́нового рассказа неоконченного повествованиянаши рассказы допишут косули лиса и горностайи собаки оставят на каждом сугробесвои иероглифы нарисованные теплой мочойи некому распознать и сказать кто мы – читатели или писателиили просто буквы маленькие темные знакиживые и неживые на тех обновленных страницах

70 я н к а п л и н с к и й

Смола уже крошится на пальцахи хотя ночь наступает все быстрееты все равно забудешь вчерашний сони от увиденного наявувозникнет больше вопросов чем ответовразве в последних словахесть что-то большее чем в первыхвсе найденное скоро пропадети всего потерянногоне найдешь никогдани маленького плюшевого мишкуни большой пестрый мячс которым ты прыгал летал через дворы и заборы

слова парят в воздухена своих собственных крыльяхдержатся вместесвоей собственной тяжестьюменьше всего тебе довелось сожалетьо том что не научился летатьнамного больше о томчто не смог сказать точто в самом деле хотелнекоторые из нас иногдавстречались с чем-точто не помещается ни в мысляхни в словах ни во взглядахвстречались с глазу на глазс капельками теплого дождяс запахом летних сумерекот которых вперед в великое безмолвиеведут несколько дорога оттуда назад в сегодняшний деньни одной

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 71

Все вырастает из воспоминанийзимний свет гладящий неуклюжей рукоюнечитанные тобой книгис которыми тебе дали дожить до сегодняшнего днядавно ли ты забылвсе что когда-то хотел спроситьтолько твое имя и твое лицозапомнились кому-то до ночино не твои вопросы не твое имятолько тихо дрожащаяпокрытая инеем веткабудет провожать тебя взглядомиз зеркала откуда птичкауже давно улетела

72 я н к а п л и н с к и й

Между словами нечто большее чем словатечение унесло льдины вниз в потемки в завтрашний деньот тех с кем тебе пришлось встречаться в путиостались лишь тени ду́ши бескрылые силуэтытени темнее чем тень самой ночитень тени далекая почти непонятнаяи нам и тем кто ее видел кто туда попали вернулся – может быть он когда-нибудьрасскажет о том что его там ожидалорасскажет о темноте светящей ярче светао темноте что тяжелее пушинки и ласковее печали

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 73

Если ты смог так долго жить вместе с тишиноютебе может быть удастся рассказать о ней без образов и слови ты поймешь что есть общее между запахомпрошлогоднего снега и полетом летучей мышинад древним каменным мостом и тенямиодного мальчика и его кота на голой белой стене за которой почти кончаются воспоминания и надеждыведь никто не в силах проводить тебя тудакроме тех крошечных свечейкои ты вместе с другими полными тех самых надеждотправил вниз по течениюна берегу большой чужой рекигде-то там в одной далекой чужой стране

74 я н к а п л и н с к и й

Молитва и есть то что останетсякогда все уже сказано и нечего больше сказатьБог то что останется когда всему во что можно веритьнастанет конец и будет нечему больше веритьа сено всё там на чердаке и хлеб на столепод белым льняным полотенцемобо всем этом я когда-то уже писалкак писали другие до меня до нас всехно недалек день когда уже не будет разницы между тем сказал ли я в двух словах всёили всеми словами ничего

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 75

Ветер пронесся откуда-то куда-то над моими свежими следами –сознание на миг отстало от меня – полная лунавышла из-за облаков и белые стволы березвдруг так ясно видны что показалось – они подвинулисьближе к нам и вместе с нимивсе стало более знакомым и грустнымкак тогда почти полвека тому назад и я самможет быть в этом лунном светеопять ближе к самому себе ближе к своим следамбелым березам белому ветру белой лунной тишинетечению времени где наши души крутятся и бьютсяодна о другую становясь всё чище и обтекаемеепревращаясь в белый песок на побережьепо которому можно часами бродить на котором можно писа́тькаждым утром снова и сноваимена тех кого уже нет и тех кого никогда не было

76 я н к а п л и н с к и й

Дни могут повторяться но не дневной светпетух кукарекает в темном хлевуветер затихает и время останавливаетсяоткрывая на миг окно в вечностьгде тот кем я был подходит всё ближе ко мнепочти прикасаясь своими пальцами к моим и наши мысли вдруг встретятся и сольютсяво что-то замысловатое что-то немыслимоеи мне становится всё яснее что миру Аристотелятолько что наступил конец и нам осталось-досталосьлишь кукареку петуха Эйнштейна или Витгенштейнав темном хлеву под светлым летним небомгде видны лишь редкие ранние звезды

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 77

Non omnis moriar, multaque pars mei vitabit Libitinam...

Ничто не дается даром – за увиденное и услышанноенадо платить отдать частицу крупинку себя атом, запах, клетку, улыбку, рукопожатие,радость встречи боль разлуки – разлукойкончится все хотя неугомонный разумпытается найти утешение диктуя мневопрос за вопросом – о бессмертии душио разлуке от разлуки с самим собойо том что предстоит делать душе свободной от телесных оков – я боюсьчто она душа станет нищим бродягойблуждающим по путям-дорогам сидящим на перекресткахожидая от добрых людей монетку улыбку а от неизвестно когохорошего слова чуда откровения а в конце концов уже ничего

78 я н к а п л и н с к и й

Эксперимент не удался… Он должно быть и сам это понимаети Ему нести ответственность за сотворенное-натворенное не мы во всем виноваты – что это за Отец, что бесконечно караетсвоих детей за все что случилось хотя мамонты моа дронтыкиты и слоны на нашей совести как и учителя и пророките коих мы умерщвляли те коим мы слепо верили ради чьего имениумирали и убивали – не знаю наша ли или не наша винав том что мы столько оставили после себя чтобы мы могли в самом деле уйтинадо все это найти собрать и убрать наши следы наши словаотпечатки наших пальцев на страницах книгв старой библиотеке на холме или в новой библиотекестарого городка на самом юге Европы откуда может бытьотправлялись в путь и некоторые из техоткрывавших новый мир и разрушившихэтот новый мир до основанья до печального конца

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 79

Наши книги отворачиваются от насоборачиваются корешками-спинками к намхотя и мы принадлежим к тому же усталому меньшинствуи знаем это и без высказанных и написанных словзнаем что ни у кого нет своего собственного голосаи своего собственного именичто ложь никогда не может быть новой а только правдаи только боль – возможно что нам не встретиться никогдано мы никогда не бываем совсем одни – и это правдакоторая не покидает нас и по пути в темнотукуда течет все куда ведут пути и словаи о которой нам напоминает след камешка на пруду и тающий след солнца над далеким лесом

80 я н к а п л и н с к и й

Вы постучали не в ту дверь нажали не на ту кнопкутут уже давно нет меня нет ни Яна ни Яанаа фамилия также не та ее давно смениливместе с фотографией – тот кто там изображендавно уехал неизвестно куда и его подписьрасплылась на мокрой бумаге и так же неразборчивакак те страницы что он оставил на столевместе со старой трубкой и коробкой спичеки томиком стихов Алвару де Кампушана чьей пыльной обложке чей-то палецначертил что-то похожее на знак которыйуже давно потерял всякое значение

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 81

Эта старая полузабытая повседневная больэтот кремневый наконечник древней стрелыкогда-то поразил меня задержавшисьгде-то в груди не дойдя до сердца превращаясь из каменного в бронзовыйиз бронзового в железный а потом ужеиз наконечника стрелы в свинцовую пулюа потом может быть в пучок смертоносных лучейили лозунги крики из темных недр историигде маятник качается от беды до катастрофыот катастрофы до беды и свет в конце туннеляможет быть отблеск пожара от зажигательных бомбили костра где сжигают книги или людей – опятьсердцу так невыносимо больно – я понимаювсе яснее что мне не дождаться конца каменного века

82 я н к а п л и н с к и й

Может быть еще не поздно научиться вычитатьзначение музыки из музыки значенияеще не поздно понять есть ли разницамежду ритмом дыхания и ритмом стихабегом лисы за зайцем и бегом зайца от лисыили ритмом падения желтых листьевсо старого клена у дорожки на пригоркеутром после заморозков в начале октябряможет быть мир это не течение а музыка танецвселенский танец всего со всем всех со всемитанец богов, журавлей, атомов, слов и слоговбезымянный бесконечный танец в честь Большого Взрываи Большой Пустоты

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 83

Воскреснет твердый знак, вернется ять с фитою.Георгий Иванов

Прошлое отходитъ и будущее течетъ все быстрѣесквозь пальцы дни и заботы—тѣни на муравѣсъ каждымъ днемъ все длиннѣе и чернѣе—близокъ тотъ часъкогда мнѣ придется сказать одной из тѣхъ тѣнейсвои послѣднія слова—это не такъ трудно но все жея не увѣренъ что меня поймутъ—хотя я тутъ родилсяя родомъ не отсюда я не сдѣланъ ни въ Совдепіини въ Эстоніи—я попавшій не туда подданныйГосударя с печальными глазами убитаго далеко отсюдапочти столѣтіе тому назадъ—закрывая глазая слышу что-то какъ-будто плачъ крикъ о помощизалпы лозунги пѣсни молитвы заклинаніясквозь шумъ водоворота исторіи уносящаго насъвмѣстѣ с отрывками своихъ и чужихъ воспоминанійвъ царство тѣней—или альтернативную реальностьгдѣ я смогъ-бы печатать свои книги съ ятями и ѳитамивъ своемъ государствѣ читать стихи Блока и Ходасевичавмѣстѣ съ отцомъ и слушать его разсказъ о томъ какъ однаждыу нихъ былъ въ гостяхъ Владиміръ Ульяновъгосподинъ съ хорошими манерами и фунтикомъ конфетъдля мальчика который черезъ тридцать лѣтъ умретъ въ лагерѣкакъ большинство друзей-знакомыхъ господина Ульянова

Русские стихи яна каплинского: возможно ли такое?

Вероятно, Ян Каплинский прав: «ни у кого нет своего собственного голоса и своего собственного имени». Поэт лишь, в отличие от благодушного интеллигента, видит в этом проблему (как, впрочем, он видит проблему во всём). Общепринятые представления о поэзии как диа-логе автора и читателя (в том числе и «провиденциаль-ного собеседника») приобретают, таким образом, иную степень сложности. После десятилетий пристального вслушивания в себя оказывается, что поэту легче и при-ятнее общаться с белыми облаками и замшелыми кам-нями, чем с людьми.

Но это – поэту. Какой бы ни была его позиция, она не отменяет существования позиции читателя. Лишь усложня-ет его самоидентификацию: в качестве кого он берет в руки новую поэтическую книгу? В какой роли он оказывается в результате ее «понимания»? На какой полке в аксиологиче-ском шкафу находит ей место? Каким эмоциям ищет в ней подтверждения?

Это, с первого взгляда идущее вразрез с точкой зрения автора, акцентирование «партии читателя» пусть не будет вос-принято как интерпретационный эпатаж: слишком разительна дистанция между опытом русского читателя, его ожиданиями и этой книгой, чтобы не начать разговор именно с «проигры-вания» этой партии.

Какие же вопросы должен для себя поставить читатель, чтобы эта дистанция не выглядела со стороны столь безна-дежной? Где та читательская позиция, которая позволила бы

88 я н к а п л и н с к и й

включить рефлексию относительно зрительной и слуховой специфики в том, что имеет отношение к поэзии? Ведь, каза-лось бы, она зиждется на беспрецедентно почетном месте поэзии в традиционной русской культуре?

Наверное, с прояснения того, какая именно поэзия зани-мала в течение долгого времени это место, и стоит начать. Сле-дующим же важным пунктом должно стать признание бес-поворотности потери этого места.

Да, правда, в последние годы советской поры русская поэзия, казалось, достигла апогея своего влияния в обществе. Сотни участников из десятков поэтических кружков, отвер-гавшихся, по крайней мере, в течение двух предыдущих деся-тилетий государственной литературной институцией, стали получать доступ к читателям, число которых исчислялось в тысячах. Интерес к поэзии и ее статус поддерживался также и широкой публикацией большой части неизвестного или мало-известного ранее поэтического наследия ХХ века.

И эта поэзия была предельно «поэтичной»! Она была столь переполнена символами, цитатами и аллюзиями, уво-дящими в мир, как тогда казалось, «вечных ценностей», что те единицы стихотворцев, что не шли в фарватере этой «великой традиции», а ориентировались на современное им европей-ское письмо или даже отечественный радикальный авангард революционной эпохи, казались культурно, а то и личностно неадекватными маргиналами.

Однако, не успела пасть советская власть, как от этой конструкции не осталось почти ничего. Ни старому читате-лю в новых обстоятельствах, ни, тем более, новому читателю поэтическая продукция околодиссидентской интеллигенции оказалась, в сущности, не интересна. Да и сама пишущая сти-хи интеллигенция перестала находить в этом занятии то, что находила ранее: осмысленную деятельность, надежду, утеше-ние, какие-то элементы признания.

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 89

Вокруг лежала культурная пустыня, в возможность воз-никновения которой еще вчера невозможно было поверить: перестроечную журнально-телевизионную лихорадку, а затем восторг митингов и демонстраций, но главное – экстатику ожиданий сменила тяжелейшая фрустрация. Воздушные зам-ки обернулись гиперинфляцией, корявыми жестяными ларь-ками, непонятно откуда взявшимися (советскую интеллиген-цию мало волновал мир «простого человека») людьми с золо-тыми цепями на толстых шеях, одетыми в бордовые пиджаки, террористическими актами и просто уличной преступностью, авиацией и артиллерией, уничтожающими четырехсоттысяч-ный город в собственной взбунтовавшейся провинции.

Вот тогда и настало время поиска «актуального»: в поэ-тике, в тематике, в языке. И наиболее живое было связано как раз с демонстрацией отказа от парадигм предыдущей эпохи, с «ненавистью к поэзии».

Прошло два десятилетия. Многие из тех, кто с молодыми силами взялся тогда за этот поиск, умерли, состарились, замол-чали. За это время в поэтическом мире было много «новостей» (женское превалирование среди дебютантов, эмансипация социальной тематики…). Приходили и уходили моды («новая искренность», маргинальность или, наоборот, популярность). С выходом на сцену уже третьей генерации (2010-х) число дебютантов стало еще малочисленнее, круг читателей – еще уже. Поэзия стала более современной, более космополитичной, более открытой и живой, но работа с «великой традицией» если не как с объектом поклонения, то как с точкой отталки-вания (что в нашем случае в сущности – одно и то же) еще далека от завершения.

И вдруг – эта книга, написанная так, словно ни «великой традиции», ни борьбы за ее преодоление не существует. А есть лишь смертный человек в смертном мире. Нет никакого «поля литературы», и нет никаких капиталов и статусов – есть лишь прикосновения к листьям и камням, глотки воздуха и воды,

90 я н к а п л и н с к и й

запахи вещей и плодов, пульсация крови и времени – всё то, что свидетельствует перед человеком о том, что он жив, и о том, что он смертен, и что заставляет человека в свою очередь свидетельствовать о себе перед Никем. Свидетельствовать вместе с затихшей кошкой и кричащей птицей, наряду с зем-новодными и рыбами, шмелями и пауками, снежинками и порывами ветра, не делая различия между Его странным отсутствием и присутствием.

Русская поэзия отвыкла от такой речи. Ей так не хвата-ет всемирно признанного поэта, отказывающегося при этом разыгрывать роль «важной персоны», «любимца муз», «нацио-нального гения», «интеллектуального олимпийца». Ей так не хватает патриарха, перед лицом которого глупо фиглярство-вать, неловко резонерствовать, нелепо сводить старые счеты, стыдно самообнажаться.

Перестав заниматься цитированием «националь-ных классиков» сперва всерьез, в качестве клятвы верности «высокому», а затем иронически, якобы с целью деконструк-ции этого «высокого», поэзия занялась-таки, наконец, живым человеком с его проблемами, но и ее создатель и ее читатель как будто бы забыли, что поэт – это не философ, не социолог, не критический теоретик, не лингвист, что у него есть свой собственный предмет.

Как раз осязаемое присутствие этого предмета так и потрясает в книге Яна Каплинского. Мы отчетливо осознаем, что речь идет об особом состоянии человека, в котором про-странство ему представляется промежутком между чем-то и ничем, время – чем-то, не имеющим ни начала, ни конца, ни значения, история видится в тусклом свете времени пережившем само себя, творчество – в свободном падении из ниоткуда в никуда, состояние, в котором только и воз-можна предельная апофатика поэзии: не смог сказать то, что в самом деле хотел.

Б е л ы е б а б о ч к и н о ч и 91

Собственно, цитировать книгу так же бессмысленно, как пытаться ее пересказать. Не случайно сам Каплинский (если не считать выпившего крестьянина-персонажа, поюще-го по-русски песню о гибели крейсера «Варяг») вспоминает лишь одну цитату: «Памятник» Горация. Но это всё равно что (в другой парадигме) прошептать «Credo in unum…». Гора-ций – и есть такое credo. После того, как это имя произнесено, окончательно проступают контуры подлинного, не оставляю-щего никакой надежды, адресата книги, а не «читателя» и не «провиденциального собеседника».

И еще одна важная вещь: абсолютно не важно, на каком языке ведется этот разговор. Потому что как есть вещи поваж-нее «поэзии» (если это не поэзия сырого воздуха), есть и фор-мы выражения человеческой природы поважнее «языка» (если, конечно, это не язык родника или воробьев), где урав-ниваются стихи которые так и останутся сразу написан-ными и ненаписанными, рожденные и нерожденные мысли, названное и безымянное.

Собственно вопрос, поставленный в заглавии, остался без ответа: «как такое возможно?» (я имел в виду по-русски). То есть: достаточна ли прочность русской поэзии сегодня, что-бы вынести эту книгу?

Сергей Завьялов

Содержание

Бѣлыя бабочки ночи... 5В начале был Лермонтов 7

IМогу молиться лишь Богу... 13Пройти сквозь мир и пространство... 14Время это течение или течение течения... 15Этот серебристый мир зазеркалья... 16Волей-неволей участвуя в небытии и одиночестве Бога... 17Все за что мы жили умерли болели и боролись... 18В поиске смысла жизни мы жертвуем жизнь смыслу... 19Оно здесь совсем близко даже ближе имен и воспоминаний... 20Зачем существовать если можно просто бороться за существование... 21Даже голос ворона звучит все звонче и бодрее... 22Правое и левое обмениваются местами... 23Внучка смотрит удивленно прищурив глаза против света... 24Вещи не запомнили своих имен и вот я начинаю их забывать... 25Все течет как чернила так и чернильница... 26И я почти готов выйти из себя и из моды... 27Что-то из того что я выронил из моих окостенелых рук... 28Рано или поздно мы все нырнем в неизвестное... 29Я боюсь тех кто боится пустоты... 30Инакобытие – тихий голос шорох шелест... 31Те кто тогда пришли с младенческой улыбкой... 32

IIНегев... 35Дверь открыта стою на пороге... 36Будущего уже нет... 37Бог умер... 38Опять я один в темноте... 39В тумане над тающими льдинами... 40Все дороги ведут-уводят в прошлое... 41Язык родника под ольхами почти что родной... 42Моя кровь эритроциты и лейкоциты не знают обо мне... 43Идентичности нет она как собственный запах... 44Разве и эта жизнь лишь дырявый мешок как все другие... 45Ветер откуда-то издалека как будто из того детства... 46Поздняя ночь с ее предвесенней тишиной... 47Когда кто-то повесит новый календарь на кухонную стену... 48Все растворяется в сумерках белой ночи заботы сны розовые облака... 49Мама умерла в мае бабушка в июне а мы исподволь начали понимать... 50Весеннее утро как одна-единственная улыбка... 51Как банален этот мир но вряд ли мы тут навсегда... 52Это было словно вчера утром я встал из-за стола... 53Нет души то что есть это только имя... 54Небо там в высоте не небо а пустота как в самом начале... 55Там в зеркале не я как и перед и за зеркалом... 56Мы играем в шахматы мы играем в хоккей... 57Иногда мне хочется умереть чтобы не встретить свою смерть... 58Созданное несозданное – пена на вечерних волнах... 59Я не знаю как в цветке живется букашкам-жучкам... 60Мы незваные гости на этом балу... 61Обо всем уже написано но ничего еще не сказано... 62Как тихо все в Кяэрику каким молчанием молчат... 63И бытию и небытию нет спасенья – нам и детям... 64Пятнадцать градусов все они один за другим... 65Всё что есть весь мир дальнее и близкое есть зеркало... 66

IIIПервый снег белые леса белые поля и дороги... 69Смола уже крошится на пальцах... 70Все вырастает из воспоминаний... 71Между словами нечто большее чем слова... 72Если ты смог так долго жить вместе с тишиною... 73Молитва и есть то что останется... 74Ветер пронесся откуда-то куда-то над моими свежими следами... 75Дни могут повторяться но не дневной свет... 76Ничто не дается даром – за увиденное и услышанное... 77Эксперимент не удался… 78Наши книги отворачиваются от нас... 79Вы постучали не в ту дверь нажали не на ту кнопку... 80Эта старая полузабытая повседневная боль... 81Может быть еще не поздно научиться вычитать... 82Прошлое отходитъ и будущее течетъ все быстрѣе... 83

Русские стихи Яна Каплинского: возможно ли такое? Сергей Завьялов 87

IIНегев... 35Дверь открыта стою на пороге... 36Будущего уже нет... 37Бог умер... 38Опять я один в темноте... 39В тумане над тающими льдинами... 40Все дороги ведут-уводят в прошлое... 41Язык родника под ольхами почти что родной... 42Моя кровь эритроциты и лейкоциты не знают обо мне... 43Идентичности нет она как собственный запах... 44Разве и эта жизнь лишь дырявый мешок как все другие... 45Ветер откуда-то издалека как будто из того детства... 46Поздняя ночь с ее предвесенней тишиной... 47Когда кто-то повесит новый календарь на кухонную стену... 48Все растворяется в сумерках белой ночи заботы сны розовые облака... 49Мама умерла в мае бабушка в июне а мы исподволь начали понимать... 50Весеннее утро как одна-единственная улыбка... 51Как банален этот мир но вряд ли мы тут навсегда... 52Это было словно вчера утром я встал из-за стола... 53Нет души то что есть это только имя... 54Небо там в высоте не небо а пустота как в самом начале... 55Там в зеркале не я как и перед и за зеркалом... 56Мы играем в шахматы мы играем в хоккей... 57Иногда мне хочется умереть чтобы не встретить свою смерть... 58Созданное несозданное – пена на вечерних волнах... 59Я не знаю как в цветке живется букашкам-жучкам... 60Мы незваные гости на этом балу... 61Обо всем уже написано но ничего еще не сказано... 62Как тихо все в Кяэрику каким молчанием молчат... 63И бытию и небытию нет спасенья – нам и детям... 64Пятнадцать градусов все они один за другим... 65Всё что есть весь мир дальнее и близкое есть зеркало... 66