Андрей ПрокофьевБЕЛЫЙ МУСОРМужской роман о любви

Предупреждение

Автор считает своим долгом предупредить потенциального читателя о том, что белый мусор — это не добрый милиционер. Книга не о сотрудниках правоохранительных органов.

Часть 1. Становление ВиталикаГлава 1. Постинорчик

Благополучно разрешившись десятого июля одного из семидесятых годов в родильном доме среднего по размеру населенного пункта Советского Союза, расположенного недалеко от столицы нашей родины — Москвы, Надя Фадеева, не придумав пока имени младенцу, стала в шутку нежно называть его Постинорчиком в честь противозачаточных таблеток, вопреки которым он появился на свет. Появился младенец гордо — с восьмым номером здоровья по классификации Всемирной организации здравоохранения, что для нежеланного ребенка вполне прилично, — это любая современная мама подтвердит. Два балла врачи у мальчика сняли, поскольку он весь был покрыт коркой то ли от «постинора», то ли оттого, что Надя в период беременности злоупотребляла апельсинами и мандаринами, тогда как общеизвестно, что эти полезные плоды крайне негативно сказываются на коже младенцев. Как бы в компенсацию мальчик оказался везучим и не заразился золотистым стафилококком от мамы (она подцепила его в районном роддоме), так как та наотрез отказалась кормить молоком сына, сославшись на его отсутствие, хотя любой приличный человек знает, что молоко появляется лишь через три-четыре дня после родов. Видимо, Надя солгала из-за определенной обиды на неожиданное появление малыша, из-за которого были зря потрачены на «постинор» деньги. У агностиков и нацистов может возникнуть вопрос: почему она не сделала аборт? А все очень просто: Надя была противницей абортов.

Папа мальчика Николай Фадеев увидел отпрыска на второй день его жизни через окно. Когда он подошел поближе к зараженному золотистым стафилококком родильному дому и увидел покрытое корочкой пятидесятишестисантиметровое тельце, то от страха и неожиданно для самого себя спрятался под подоконник, и даже не смог поприветствовать семью улыбкой, пусть неискренней. Проблема была в том, что Николай Фадеев не мог переносить ничего, связанного со словом «корка». Это легко объясняется тем, что в двухлетнем возрасте он стащил со стола черствую хлебную корку, запихнул ее в горло и в результате чуть не задохнулся. В психике Николая возник таким образом словесный или, как выражаются психологи, семантический ряд, ведущий от слова «корка» к слову «смерть», который не позволил ему испытать тепло к человеку, покрытому коркой, пусть собственному отпрыску, к тому же через оконное стекло.

Надю Фадееву с новорожденным сыном выписали стандартно — на четвертый день. За ними приехал дядя Витя. Никто точно не знал, чей он родственник, возможно, это был просто фразеологический оборот, которым его определяли. Дядя Витя владел автомобилем УАЗ типа «буханка», в котором поместилась значительная часть родни Нади и Николая с водкой, самогоном, советским шампанским, бутербродами, пирогами и тортом. Они пели поздравительные песни и громко искренне кричали простые человеческие пожелания, к тому же много пионов Наде привезли — как раз вовсю цвели

1

эти цветы, особо чтимые почему-то в Китае, а у нас не считающиеся, как выражаются сотрудники индустрии моды, премиум-цветами.

Уже к трем дня в квартире Фадеевых в перегаре и табачном дыму можно было вешать топор, несмотря на то, что знаменитый натуралист Похлебкин, тайна трагической смерти которого не разгадана до сих пор, не велел никому употреблять спиртное раньше трех дня и позже полуночи. Но приглашенные не читали Похлебкина, и кроме того: то ж радость какая — новая жизнь!

— А как назвали? — хрипло спросил дядя Витя в сто десятый раз после очередной рюмки. — Младенца-то?

— Никак пока, — улыбнулась Надя, — только Постинор.— Ха-ха! Стебно! — засмеялась двоюродная сестра Нади.— Степа? — переспросила, не расслышав слово, пьяная мама Нади, урожденная

Ширинкина, по мужу Кирпичева. — А что — отличное имя — Степа! Степаном он у нас будет.

— Ага, сейчас, будет он у нас Степаном, — огрызнулась Надя и тут же назвала сына Виталием.

И все немедленно выпили за вновь нареченного.

Глава 2. Генеалогия

Уместно ли вкратце затронуть историю семьи, в которой появился Виталик Фадеев? Пожалуй, беды в этом не будет. Прадед Виталика по отцовской линии, то есть, носивший ту же фамилию — Фадеев — человек по имени Леонтий — глухой старик с огромными ушами, который отсидел в сибирском лагере близ Томска, как говорят, не совсем по политической статье, родил деда Виталика — Артема.

Артем во время войны был откомандирован в артиллерийское училище под Москвой — учиться пользоваться гаубицами. Там он познакомился с бабушкой Виталика — санитаркой госпиталя, происходившей из-под Тулы, и сразу ушел на фронт, откуда через пару лет вернулся, и стал ежедневно со всеми знакомыми макать свои два ордена в водку и после этого выпивать и фотографироваться на память. Он так «намакался», что когда его отправили служить на северный Урал, к этому уж слишком привык, то есть алкоголизировался и, не успел еще даже родить, а только зачал, отца Виталика — Николая, замерз. Он то ли разыскивал уроненный пистолет, за что ему грозил строгий трибунал, то ли потерял сознание от некачественного самогона возле дома любовницы. Когда никто правды не знает, простор для трактовок широк.

В общем замерз — и не будем гадать, почему. Николая растил новый муж бабки Виталика, Марии, Иван Маркелович, которого бывшая жена в ходе бытового конфликта контузила, ударив чем-то особенным, вроде блинной сковороды, в область уха. После такого происшествия Иван Маркелович был не слишком доброжелателен к людям, в том числе и к Николаю, особенно в сырую ненастную погоду. В хорошую солнечную он был более терпим и любил сидеть на корточках на канализационном люке и подсушивать прыщи на спине.

Что касается материнской линии, то беспризорную бабушку Виталика подобрали в тысяча девятьсот двадцать втором году в какой-то питерской парадке, где она, по детским воспоминаниям, проживала с собаками, и отправили в детдом. Пользуясь беспризорным статусом и отсутствием воспоминаний о родителях, бабушка выдумала историю о том, что ее предки — знаменитые уничтоженные большевиками аристократы. Может, это и правда, может быть, получилось, как с героиней великого произведения о революции, которая дала такой последний наказ своей дочери: «Когда будешь уходить от меня, не говори, что я мертвая здесь осталась. Никому не рассказывай, что ты родилась от меня, а то тебя заморят. Уйди далеко-далеко отсюда и там сама позабудься…». С другой стороны, то, что бабка, наоборот, пропагандировала свое не плебейское происхождение, скорее,

2

говорит о том, что вряд ли подобная романтика здесь имела место. Обычно как раз всякое лошье любит искать в себе особую кровь, а аристократическим манерам любое нефтеносное существо обучается за полгода.

Тем не менее, после бабки и Виталику, нет-нет, а мерещился в своей крови голубой оттенок, и кости казались ослепительно белыми, хотя он костей не видел, а зубы белизной не выделялись. Может, эти фантазии оказались и к лучшему: он зато случавшиеся в детстве побои сносил снисходительно, как и положено аристократу. Бабушка также уверяла, что ее имя — Клавдия Кирпичева — было дано ей именно в детдоме, и никакого отношения к реальному генеалогическому положению дел не имело.

Бабушка выросла, выучилась на медсестру, эвакуировалась с госпиталем еще до блокады и там познакомилась с безногим военным Михаилом Ширинкиным, от которого появилась дочь Надежда — мама Виталика. После войны Ширинкиных отправили жить возле санатория в подмосковном городе, где Михаил мог, насколько это возможно при отсутствующих ногах, периодически поправлять здоровье до тех пор, пока не помер, сидя с газетой на особой каталке, которая приводилась в движение толканием рычагов. Каталка была похожа на тренажер, которым качают трицепсы, отжимая ручки от себя. Там-то, около санатория в Подмосковье, судьбы родителей Виталика, к его счастью или наоборот, пересеклись.

Надя Ширинкина и Николай Фадеев учились в разных школах, поэтому полюбили друг друга довольно поздно — в восемнадцать лет на дискотеке. Надя тогда заканчивала местный технологический техникум, а Коля только что был вынужден уволиться с цементного завода и лечил астму, что не давало ему права пойти в армию и заставляло завидовать бравым солдатам. В ту эпоху еще не было скептического отношения к срочной военной службе в молодежной среде.

Коля подошел к Наде, которая удобно стояла недалеко у стены, без подруг, и, кашляя, предложил бросить эти танцы, пойти погулять и подышать в сосновой лесопарковой зоне. Надя почему-то согласилась. Скорее всего, потому что Николай показался ей достаточно убогим для того, чтобы без активизации комплекса бедности, привитого мамой-аристократкой, пойти с ним гулять в валенках, а не в модных о ту пору войлочных ботиках типа «прощай молодость».

Молодые люди шли и общались, была ранняя зима, легкий морозец градусов десять, могучие подмосковные сосны роняли со своих темно-зеленых лап порции легкого снега, и вдруг посреди такой пасторали послышалось внятное мычание и бормотание. После первого испуга Надя и Коля поняли: «Пьяный человек валяется!» Коля тут же подошел к нему, растолкал, поднял и повел к станции. «А то замерзнет!»

Надя была сражена человеколюбием нового знакомого, не зная, что это у него сработал комплекс вины за смерть отца — тогда психоанализ в СССР не слишком признавали. После того случая, часто гуляя по лесопарковой зоне, молодые люди главным образом занимались не тем, чем общепризнанно подобает заниматься молодым людям, а тем, что помогали дойти упавшим пьяным или до дома, или до станции, или до милиции — в те годы было принято пить до умопомрачения, а зимы были холоднее. Иногда все же они занимались и тем, чем подобает, но днем, в пределах родительской жилплощади, и через год после знакомства, как уже было сказано, вопреки «постинору», появился Виталик.

Глава 3. Особенности развития в раннем детстве

Раннее детство Виталика Фадеева не слишком отличалось от того же периода жизни подавляющего большинства его сверстников, рожденных в годы развитого социализма, когда нефть начала резко дешеветь, убыточные НИИ и заводы перестали работать, а не потерявшие зарплату, но фактически неработающие молодые и пожилые специалисты вступили в эпоху всесоюзного пьянства.

3

Молодая семья первое время ютилась в совсем маленькой комнате, благородно пахнущей старым бревном, в доме барачного типа, где жили родители Николая. Когда Виталику исполнился год, Надежда пошла работать, потому что в те времена было не принято сидеть с детьми по три и даже по два года. Малыша поместили в ясли-сад, о котором у него сохранились смутные воспоминания горячей обиды и паники от того, что мамино смуглое лицо, которое обрамляли неестественно прямые волосы цвета вороньего крыла, исчезало из поля обзора, а появлялось другое — незнакомое, в белом колпаке.

Памперсов в те годы в Советском Союзе не было, поэтому у детей прели зады и гениталии — не переодевать же после каждого мочеиспускания — это делали согласно графику, раз в два часа всем вместе, обмывая младенческие жопы над ванной из шланга. Из-за прения у Виталика сформировался фимоз, то есть сращивание крайней плоти, к которому мы вернемся чуть позже.

Скоро заведение, в котором трудилась садовником Надежда, а именно интернат для престарелых и инвалидов, где как раз, будучи живым, катался на телеге дед Ширинкин, размещенный в не имевшей высокой художественной ценности усадьбе, построило многоквартирный дом для своих сотрудников, и счастливая семья переехала ближе к станции, на другую сторону лесопарка. Двухлетний Виталик поначалу невзлюбил новое жилье и даже дважды убегал из нового дома в старый. В те годы маньяки, вероятно, водились в лесопарках, но хороших людей было побольше, и последние вылавливали одиноко бредущего ребенка и возвращали, как выражаются милиционеры, по месту постоянного проживания.

Что касается папы Виталика, Николая, то он работал посменно на каком-то машиностроительном заводе: день работал, потом день пил, считая, что это помогает ему избавиться от вредного воздействия производства, и поэтому особенно не вмешивался в жизнь семьи, чем немало раздражал Надежду, которая бессмысленно лила слезы, пыталась матом вразумить пьяного мужа, а тот ей отвечал грубостью и иногда тычками и шлепками. По утрам Николай искал сигареты, и Виталик помогал ему, перетряхивая стоявшие на этажерке в крохотной кухне пачки.

В них всегда что-нибудь находилось, потому что Николай предусмотрительно ставил их не совсем пустыми. Он прекрасно знал, что сигареты есть, но ему нравилось, что Виталик о нем заботился. По вечерам, когда не было Николая, к Надежде приходили подруги — покурить-поговорить, и Виталик очень любил слушать разговоры, не вникая в их смысл, спрятавшись в картонном ящике с грязным бельем, стоявшем в нише у кухни. Его очень успокаивало и немного даже веселило такое времяпрепровождение, и часто он блаженно засыпал в коробке с грязным бельем.

Из воспоминаний раннего детства Виталия для краткости можно выделить несколько ярких моментов:

1) Толстые и короткие пальцы мамы, которые проталкивали ему глубже в горло офицерскую звездочку, которую ребенок попытался съесть. От толстых маминых пальцев его спасли тонкие и длинные пальцы бабки по отцовской линии.

2) Красное лицо отца, подбрасывающего Виталия к потолку и однажды забывшего его поймать, отчего Виталий стал немного косить на левый глаз.

3) Веревка с петлей, на которой он чуть не задушился, играя собаку в придуманной будке под обеденным столом. От веревки Виталика спас отец.Когда мальчику исполнилось три года, и он перешел из яслей в детский сад, мать

зачем-то рассказала ему на ночь об опасности ядерной катастрофы, в которой все люди погибнут, и это произвело угнетающий эффект на психику ребенка. До этого он боялся только вымышленного персонажа Угомона, приходящего с мешком к бодрствующим ночью детям. Виталик, борясь со страхом, нарисовал много мешков у своей кровати и перестал бояться Угомона. А вот ядерного взрыва — не перестал.

Другим внешнеполитическим потрясением для Виталика стало сообщение, услышанное по радиоточке, о том, что генсек Брежнев отправился с визитом во Францию.

4

Он вдруг нестерпимо захотел туда и около двухсот раз сказал маме: «Поехали во Францию!» — после чего она отшлепала сына и поставила в угол. Он стоял там, лениво всхлипывал и мечтал о прекрасной безопасной стране, куда не боится ездить генсек. Таким образом, формирование ребенка проходило под знаком любви к Франции и страха перед ядерной катастрофой.

Детский сад, располагавшийся в живописном овраге у реки, запомнился Виталику психотравмирующими панталонами главной воспитательницы Натальи Филипповны, которая во время прогулок, бывало, садилась помочиться так, чтобы не терять детей из виду. Наталия Филипповна не разрешала брать игрушки на площадке, придумывая, что они могут быть заминированы, а увидев крест на шее одного из однокашников Витали, закрыла того на весь день в туалете.

Были и приятные воспоминания — поездки в детский сад и обратно на УАЗе типа «буханка», куда дядя Витя собирал всех сверстников Виталика из микрорайона. Во время поездок все вместе пели «Пора-пора-порадуемся!» и другие песни. В детском саду Виталя впервые влюбился и поцеловался с девочкой — дочерью вечно пьяного и неопрятного водителя грузовика. Поцеловался в снежной крепости, а потом дети часто там уединялись, поддаваясь позывам невинного детского эротизма, на что воспитательница сказала: «Вы кончайте так влюбляться». Поэтому Виталию впоследствии влюбленность казалось чем-то скорее не романтическим, а постыдным, унизительным и достойным порицания.

Глава 4.Начальная школа

Интеллектуально Виталик развивался вполне сносно: с пяти лет довольно много читал — Надя из лени научила сына читать очень рано — и он практически с той поры к ней не подходил с интеллектуальными запросами. В школу ребенок пошел с приличным запасом знаний из разных областей, прочел, в частности, довольно взрослые книги — космонавта Леонова «Выхожу в космос», политэкономическую работу Носова «Незнайка на Луне», «Муму» Истургенева (такой ему тогда казалась фамилия писателя) и другие. Умственное превосходство на фоне большинства сверстников — выходцев из семей работников цементного завода и завода минеральных удобрений у семилетнего мальчика неизбежно стало развивать здоровые чувства снобизма и высокомерия, благодаря которым человек в неблагоприятной среде только и способен отличать истинные ценности — образованность, доброту и собственное превосходство нефизического рода.

Первую учительницу Виталика звали Галина Васильевна, она была строга и решительна, и все ее боялись. Одна девочка так боялась, что, обкакавшись, не смогла заставить себя попроситься домой и просидела в грязных колготах четыре урока. А одноклассника Виталика, который в шутку написал на доске «пеписка», Галина Васильевна заставила снять штаны перед всем классом и показать свой половой орган. Но это было, впрочем, немного позже.

Поначалу Галина Васильевна любила Виталика, так как его не нужно было учить, но то, что он вечно посмеивался над цементниками и минеральщиками, с трудом складывающими буквы и слоги, вечно лез с правильными ответами и вообще много, на ее взгляд, воображал, быстро изменило ее отношение к способному ученику.

— Ты не так читаешь, Фадеев! — говорила она громко. — Читай по слогам! Разве не видишь, как тут написано?

Но Виталик уже не понимал, как это — читать по слогам и быстро произносил: «Мама мыла раму». Тогда Галина Васильевна сказала цементным детям:

— Что вы слушаете, как этот Фадеев над вами издевается! Устроили бы ему давно темную! — и Галина Васильевна объяснила детям, что такое темная — это избиение человека таким образом, чтобы он не видел, кто его бьет.

5

Цементники и минеральщики начали Виталика бить, не прибегая к дурацким уловкам с темной. Били просто, по-детски, не слишком жестоко, били по лицу, по спине, по плечам, по голове. Один из цементников заодно быстро научился отнимать у Виталика деньги, которые мама давала на пирожки, и требовал приносить из дома то одно, то другое, а Виталик боялся пожаловаться, потому что мама Надя и другие его стихийные воспитатели выступали против ябедничества, понимая под этим любую попытку ребенка отстоять свои права перед превосходящим в силах. Эта тенденция в советском воспитании пошла из лагерей, после смерти Сталина и амнистии, и отчасти была оправдана попыткой противодействовать стукачеству, царившему прежде.

Дети цементников и минеральщиков вообще были предприимчивы, в родителей, ведь на указанных заводах работали главным образом так называемые лимитчики — приезжий лихой народ, многие прежде отсидевшие. Это было обычное решение демографических проблем на советских предприятиях, для которых рабочих рук не хватало, поскольку местные не очень хотели идти травиться. Среди приезжих, для которых построили рабочий поселок из цемента, было много, как уже говорилось выше, прежде судимых, алкоголиков и других социально плохо адаптированных элементов, и их повседневное поведение, считавшееся нормой, порождало тяжелые психические патологии у детей.

Один мальчик, например, у которого папа повесился в белой горячке, намазывал «пеписку» сметаной и давал кошке лизать, и приучил так делать своих друзей; еще один отрывал курам головы и устраивал в лесопарке какие-то ритуалы с кровью и внутренностями, разделывал жаб, по ночам ходил на кладбище и по какому-то непонятному заданию Танатоса грыз там памятники, а однажды даже бросился в могилу, когда туда опустили гроб. В общем, как говорил один знакомый охранник из гостиницы, типы встречались абсолютно феноменальные. Правда, того, который грыз памятники, в итоге отправили в психушку.

Старшеклассники мужского пола, когда не били друг друга, баловались в туалете минетом, особенно один, по прозвищу Петрик, любил, как выражались ученики, пососать, предлагал и первоклашкам, которые по глупости не отказывались, но Виталику не понравилось. Став взрослым, он все не мог понять, почему же старшеклассники не обращали свои взоры на девочек, а решали свои гормональные проблемы так странно, и заключил, что, скорее всего, презрение к женскому полу было настолько велико, что не позволяло без потери достоинства дружить с девочками. Что было к их же, девочек, бесспорному благу. Дома Виталик слушал пластинки со сказками, восточногерманской группой «Пудис» и певцами соцлагеря, иногда читал, а также гулял с друзьями и играл в войнушку ружьями на пульках из алюминиевой проволоки. Одному другу попало в глаз так, что он ходил в очках до армии, а там все само собой прошло.

Так вот, тихо, спокойно, без особенных потрясений и прошли его ранние школьные годы.

Глава 5. Пропажа папы как психотравма

Как только Виталик закончил младшие классы, его папа куда-то делся. Николай сначала лежал в меланхолии, глядя в потолок — лежал дней пять, как казалось ребенку. На самом деле неизвестно, сколько, возможно, больше. Дело в том, что Николай в то время как раз вшил под лопатку «эспераль» по блату, в связи с чем пребывал в депрессии и все больше кататонировал на диване. Так он продержался несколько дней, потом его вдруг охватил приступ маниакальной энергии.

— Эх, Виталька, сын мой любезный! — весело и громко крикнул он, подхватив удивленного сына под мышки. — А ведь не был же я в Киеве!

6

Сказав это, Николай поставил Виталика, собрал маленькую сумку из кожзаменителя с надписью «Олимпиада-80» и ушел, с тех пор Виталик его не видел.

Надежда сначала особенно не расстроилась, так как Николай своим образом жизни провоцировал ее на ненависть, но потом стала все чаще плакать по вечерам. Правда, Виталику тогда казалось, что это из-за кончины Брежнева, которая совпала с пропажей отца. Всех тогда собрали в школе на траурную линейку, прикрепили к школьникам черно-красные ленточки, освободили от уроков и не велели веселиться.

Виталик еще помнит, как в какое-то время, вроде в час дня, загудели все заводы и автомобили вокруг. Поэтому он был в полной уверенности, что мамаша плачет из-за Брежнева, хотя на самом деле ей сообщили о том, что Николай погиб от ножевых ранений в пригородной электричке Москва — Зарайск. Вроде бы как ходили слухи, что он проигрался в карты, а потом стал изобличать карточных шулеров, отказываясь отдать им деньги, и преступникам пришлось нанести ему несколько ножевых ранений.

Перенеся потрясение то ли от пропажи отца, то ли от смерти Брежнева, Виталик стал потихоньку сочинять стихи. Раскрытию этого таланта поспособствовала учительница русского языка и литературы Карина Александровна, которая была очень сильна профессионально и строга, знала подход к цементным детям. «Ты что вылупилась, моргучая кукла?» — спрашивала она у цементных девочек, которые не могли уразуметь какое-либо простейшее правило. «Ты что выпучил свои глаза бутылочного цвета?» — спрашивала она у минеральных мальчиков.

Виталику повезло, что он с пяти лет компенсировал недостаток всего, чего не хватало, чтением и поэтому развил в себе неврожденную грамотность. Уже в школе он нашел друга — Валерку Жирафеева, у которого мама — продавщица — сидела за растрату, а он жил с бабкой и также находил хоть какое-то успокоение в чтении. Так Виталик и Валерка стали читать вместе наперегонки. Они, в отличие от одноклассников, знали, что такое колибри, Миссисипи и многое другое, о чем их одноклассники и не подозревали. Насытившись буквами и словами, Виталик перед сном складывал стихи. Первой у него появилась строчка: «И дым идет из здешних труб», но продолжить стихотворение ему мешал союз «и», поскольку приходилось сочинять не от начала к концу, а, наоборот, то ли с конца, то ли с середины к началу, так он первую строчку и забросил. Потом вдруг возникла эпиграмма:

Твои глаза — как два болота,И уши очень клонят к рту,Твой нос веснушкой позолочен,И я пока что озабочен.

Виталик имел в виду, что он озабочен не в наиболее распространенном ныне смысле, а что озабочен, стоит ли дружить с такой девочкой.

Второе стихотворение получилось немного бытовым, но милым.

Шум холодильника и храп родни,И в окне светятся звезды и огни,Только мне не спится в комнате моей,Впрочем, не моей-то, а родителЕй.

— Почему такое ударение, родителЕй? — спросил Виталика Валерка, которому друг прочел четверостишие.

— Не знаю, так получилось, ведь такое бывает в других стихах — неправильные ударения.

— А какой родни? У тебя же мать одна.— Ну, и что? Она тоже родня, и для рифмы.

7

— А... А еще «моей-то». Разве можно так говорить?— Мне кажется, в стихах все можно.— Когда кажется, креститься надо.— Надо будет спросить у Карины Александровны, — соврал Виталик, и на том

критические нападки Валерки были пресечены.Виталик и Валерка, разговаривая о стихах, шли на берег реки, смотреть на разлив.

Они любили проверять, насколько поднялась вода в Москве-реке, и глазеть на проплывающие мимо островки и бревна, и везде им мерещились утопленники. Они однажды сами нашли туловище одного человека, все остальное, как они решили, отгрызли рыбы, в те времена дети еще не знали о преступниках, способных расчленять трупы с целью сокрытия преступления. Прибежали мужики с причала, и Валерка с Виталькой долго смотрели, как они суетились вокруг туловища, время от времени приподнимая то, что осталось от гениталий, демонстрируя друг другу, что это когда-то был мужик.

В этом месте реки был понтонный мост, который в разлив снимали, и тогда с соседним берегом, где была станция, Виталькин район соединялся паромом. Он представлял собой довольно простое сооружение: два соединенных понтона с деревянным настилом, ограждениями, лавками и одним спасательным кругом. Толкал его старый дизельный катер. Однажды на пасху народ ломился на паром, чтобы попасть на кладбище — оно было как раз на Виталькином берегу, потому что в советские времена была традиция, сохраняющаяся и по сей день: вместо того, чтобы праздновать пасху, ходить на кладбище. И вот на паром нагрузили слишком много желающих проведать своих мертвецов в воскресенье, и он перевернулся посреди реки. Тогда было много утопленников.

Глава 6. Циркумцизио

В двенадцать лет Виталик понял, что у него не залупляется. У всех ребятишек, с которыми он ходил писать в туалет, залупы были, а него не было. И над ним не то чтобы подтрунивали — скорее, смотрели снисходительно и высокомерно. Как это — пацану жить без залупы? Виталик, пострадав некоторое время, собрав информацию о залупах и залуплении, понял, что надо действовать, поскольку в наличии явная патология.

— Ма, у меня проблемы — писюн не залупляется.Надюшка Фадеева проявила здесь серьезность, так как точно знала, что залупление

— естественная часть полового акта и точно должно происходить, и отвезла Виталика в горбольницу к урологу. Уролог ловко залупил Виталику с такой силой, что тот взвизгнул от боли, но на мгновение увидел свою залупу — настоящую, как у других, правда, из крайней плоти потекла кровь.

— Особого-то фимоза, то есть сращивания крайней плоти, у ребенка нет, — успокоил доктор, — но вы сами видите, так будет всегда, поэтому лучше прооперировать.

И Виталику назначили операцию по удалению фимоза, то есть, попросту говоря, обрезания, а по-медицински — циркумцизио.

В указанное утро подросток с ужасом пребывал в приемном покое в ожидании своей очереди. С таким ужасом, что у него даже поднялась температура, и его отправили обратно домой, предложив еще раз попробовать денька через три. Денька через три знакомая умная приемная сестра дала Виталику маленькую желтую таблетку феназепама, и тот в полнейшем спокойствии проследовал в урологическое отделение, едва не забыв попрощаться с Надюшкой.

Виталику повезло, как сказала дежурная медсестра, записывая его данные, потому что только что помер дед из двенадцатой палаты, и ему не придется лежать в коридоре. Двенадцатая палата была похожа на пионерский лагерь: три представителя молодежи и лишь два старика — у одного отрезали оба, как бы сказать, яйца, и он лежал потерянный,

8

а второй, с камнями, ждал полостной операции, а пока прыгал по лестнице, надеясь, что камни отвалятся и выйдут сами — не хотел, чтоб его резали.

Еще в палате был один спортсмен-дзюдоист пятнадцати лет и двое простых школьников того же возраста. Первый, так же как и Виталик, — с фимозом. Скорее всего, насчет залупы он не знал из-за дзюдо, поскольку все-таки над дзюдоистом едва ли стали бы смеяться из-за залупы. Второй — с водянкой правого яичка, а третий — с варикоцеле. Все эти заболевания в те времена пачками выявляли во время первого медосмотра в военкомате и отправляли лечиться.

— Хорошо, что тебя сюда перевели, а то дед заколебал со своей кислородной подушкой свистеть всю ночь, — сказал тот, что с водянкой яичка, оторвавшись от партии в шахматы, которую он играл с варикоцельным.

— Операция твоя — фигня, — успокоил дзюдоист, подтягиваясь на дверном косяке, — проблема только в том, что могут случайно кастрировать.

Ночь перед операцией Виталик провел нервно, спал плохо, поскольку старик без яиц ужасно скрипел зубами, а «каменщик» храпел во всю закрутку. К тому же, нервировали представления об операции. Утром с Виталиком провел формальную беседу анестезиолог, ему померили температуру, и отправили на клизму, где старушка влила ему в кишку литр воды и отправила в туалет.

Однако, следуя известному больничному приколу, соседи Виталика по палате заняли все кабинки, чтобы отклизмованный помучился. Возможно, эта шутка и имеет определенное терапевтическое воздействие, так как от необходимости не выпустить из кишки литр воды на пол Виталик забыл не то что об операции, а даже о том, где он находится. Дзюдоист оказался нормальным пацаном и сжалился над Виталиком, освободив кабинку, где отклизмованный испытал, пожалуй, самое великое облегчение подобного рода в жизни.

Потом его отвезли на каталке в операционную, положили на лицо маску, и, не успев досчитать до десяти, Виталик отключился и включился только в палате, где постепенно, урывками приходил в себя, и в моменты прояснений ужасно ругался матом на медсестру и окружающих — таков уж побочный эффект анестезии.

Не будем рассказывать подробно о мытарствах Виталика после операции. Как прилипала марлевая повязка к залупе и, намокая мочой, давала такой болезненный эффект, что ему приходилось просить о помощи по ночам молоденькую медсестру-практикантку, как он отмачивал член в марганцовке, как потом с огромным трудом сдирал валик, отграничивавший залупу от кожного покрова. Скажем лишь одно: благодаря этой операции, возможно, даже ТОЛЬКО благодаря этой операции Виталик резко увеличил половую привлекательность, поскольку, сам того не зная, стал счастливым обладателем умения или, в его случае, скорее — рукотворного дара под названием «пролонгированный половой акт». Но это станет ясно много позже, а пока у Виталика отношения с девочками складывались неважнецки.

Глава 7. Влюбленность в грудастую одноклассницу с сублимацией

В шестом классе Виталик впервые влюбился. В одноклассницу с уже хорошо сформированными грудями. Грудями она его и зацепила — и в прямом, и в переносном смысле. Любила наклониться над каким-либо мальчиком и прислониться грудью, как бы в назидание и в выражение превосходства. Шансов у Виталика не было, даже несмотря на то, что теперь его не били, разве что однажды мальчик по имени Ярослав, которого перевели из хорошей школы в школу Виталика после того, как он начал страдать психозами, потому что его бабушка убила топором своего сына — отца Ярослава, выбил в шутку Виталику ползуба. Шансов не было потому, что за одноклассницей с сиськами ухаживали старшеклассники.

9

Из-за отсутствия возможностей завладеть сисястой одноклассницей Виталик переводил свою сексуальную энергию в разнообразные хобби. Кроме курения, это был еще и спорт. Он сначала ходил в какой-то местный славянский союз учиться рукопашному бою, но ему там не понравилось, так как у него была от природы плохая растяжка и недоразвитые мышцы, потом попытался заняться конькобежным спортом — тоже не пошло, водным поло — получил один раз мячом по голове и больше не ходил. Однако сексуальная энергия требовала своего сублимационного переложения, и наш юноша продолжал экспериментировать.

Недалеко от дома в зарослях боярышника у Витальки с Валеркой была своего рода курительная комната. Там они, зажав сигареты согнутым пополам побегом американского клена, чтобы пальцы не пропахли табаком, обсуждали разные события. И вот друг Виталик пожаловался другу Валерке на нескладывающиеся отношения со спортом.

— А ты приходи к нам в музыкалку! — предложил Валерка.— Как это? Уже поздно! Я же в шестом классе.— Да не поздно, Виктор Иванович возьмет, у нас на народном отделении кого

хочешь возьмут, хоть из дурдома.У Виталика раньше уже был позыв научиться играть на инструменте, и он даже

упросил маму купить гитару ленинградского производства из дешевой фанеры за двенадцать рублей. Ему нравилось, как она пахнет, и нравилось ее держать.

На следующий день после приобретения он пошел с гитарой к двоюродному брату — Сереге-дураку. Дураком Серегу не в лицо, а между собой, звали родственники за мнимый недостаток когнитивных способностей и обучение в школе для умственно отсталых. Дурак знал пару аккордов, и сразу начал настраивать гитару, тут же порвал две струны, но закрепил их потом на спичках.

Когда Серега принес гитару домой, Надежда пришла в бешенство от того, что потраченные двенадцать рублей не снискали достаточного уважения и бережливости со стороны сына, устроила скандал, в финале которого ударила ногой по стоявшей углу гитаре и отломила гриф. Поскольку гитара была зачехлена, сразу этого не заметили, поэтому на следующий день Надежда разъярилась пуще прежнего, увидев отломанный гриф, и убрала сломанную гитару на антресоли. На этом карьера гитариста у Виталика завершилась. Может быть, и к лучшему, потому что гитара была семиструнной, а в музыкальной школе преподавали только классическую — шестиструнную, и если бы не приступ ярости мамы, Виталика все равно ожидала бы фрустрация.

На следующий день по совету Валерки Виталик явился в музыкальную школу. Там его с улыбкой встретил приземистый преподаватель по классу баяна, он же руководитель секции народных инструментов, Виктор Иванович. Он был несколько зануден, зато не слишком требователен и приятно пах тройным одеколоном. Виталик за год экстерном закончил два с половиной класса, так как был все-таки довольно большой для первоклассника, и пальцы его доставали до нужных кнопок. Властному в глубине души Виталику нравилось владеть, пусть и жалким образом, инструментом. Он с удовольствием наигрывал «Когда б имел златые горы» на семейных вечеринках и разучивал с помощью Виктора Ивановича современные на тот момент хиты: «На недельку до второго», «Только в полетах живут самолеты» и другие.

Надежда Фадеева не слишком вмешивалась в жизнь сына, так как нашла себе, уже к той поре три года как, спутника жизни — умеренно запойного алкоголика Василия со странной фамилией Курчузяев. Он уже был однажды женат — привез жену из армии с Камчатки, но вскоре в ходе запоя избил ее до выкидыша и прогнал обратно на Камчатку, так как она ему перечила, а он, как любой до предела тупой человек, этого не выносил. И вот Надежда, которая в глубине души тянулась к неординарным мужчинам класса «мачо», Курчузяева полюбила. Курчузяев работал водителем то там, то сям, поскольку из-за запоев и неуживчивого, скандального, как у бабы, характера его то оттуда, то отсюда выгоняли. Когда у

10

Курчузяева были запои, Надежда тоже выгоняла его, и он на прощание ставил ей традиционный синяк. По истечении запоя Курчузяев возвращался и путем недолгих увещеваний снова жил в квартире Фадеевых. Ему еще очень не нравилось, что его фамилию никто не носит, и он все предлагал Виталику взять ее: «Понимаешь, Виталик, я хочу, чтобы тебя хоть немного уважали!» Виталик обещал подумать, с ухмылкой мысленно повторяя: «А сейчас слово предоставляется Виталику Курчузяеву! Выступает Виталик Курчузяев! В синем углу — Виталий Курчузяев! Разыскивается Виталий Курчузяев! Ага, спасибо!»

Иногда, взволнованный до предела неурядицами в семье, которые провоцировал Василий, подросток разрабатывал планы убийства Курчузяева — топором, отравлением, внесением неисправности в автомобиль, и они его успокаивали на ночь. И это даже несмотря на то, что Курчузяев, бывало, поддерживал Виталика: «Вот, — говорил он, слушая пиликанье Виталика на баяне, — молодец, пойдешь в армию и будешь играть в оркестре, не бей лежачего».

Глава 8. Пионерлагерь как школа жизни

Летом между седьмым и восьмым классами Виталика с Валеркой Жирафеевым отправили в пионерский лагерь, который располагался недалеко от химического комбината, из-за которого, кстати, однажды в реке вымерла вся рыба. Что-то там такое спустили в воду, и через час река стала серебряной, потому что вся рыба, даже самая неуловимая, вроде старых сомов, всплыла, пытаясь спастись у поверхности, а местные жители ловили ее сачками, солили, коптили, продавали и даже, говорят, сами ели, бесшабашные. Виталик с Валеркой остались тогда без рыбы, потому что поздно пришли с лыжной прогулки — все места на берегу были заняты, и сбрендившие от изобилия и охотничьего инстинкта рыболовы готовы были побить любого, кто попытается втиснуться промеж них.

В пионерский лагерь друзей отправила комсомольская активистка Снежанна Игоревна. Она выделила друзей среди химических и цементных дебилоидов, и благодаря ее активной протекции они попали в так называемую школу пионерского актива, где готовили будущих правильных комсомольцев. У компартии в то время вообще подготовке управленческих кадров уделяли внимание.

В лагере активисты читали Ленина, устраивали какие-то ролевые игры навроде тех, которые сейчас используют коучи в обучении менеджеров, маршировали, барабанили, запоминая ритм через речитативы. Пионерскому активу очень нравилось перефразировать речитативы, и из безобидного стишка появлялся насколько похабный, настолько и тавтологичный: «Пьяный барабанщик, пьяный барабанщик, пьяный барабанщик баб ебал. Тетю Валю, тетю Любу, тетю Таню отъебал». А правильно надо было читать: «Старый барабанщик крепко спал» и т.д.

Кроме пионеров-активистов в лагере было много цементных детей и детей с химзавода. Они были опытными лагерниками: курили, устанавливали некоторые лагерные порядки и устраивали разборки по понятиям. Если бы в пионерском лагере были по-настоящему зоновские порядки, Виталику, по всей видимости, пришлось бы стать чуханом, поскольку он постоянно запарывал косяки.

Например, всю смену тупые цементники пытались вычислить человека, страдающего энурезом, который постоянно подменял чье-нибудь сухое постельное белье своим мокрым и вонючим. И вот однажды это белье попалось Виталику, а он решил не спать на мокром и переложил его другу Валерке, но какой-то химический парень это заметил, и Виталика после отбоя чмырили — плевали в него и обзывали плохими словами.

Как-то отряд отправили на сбор смородины в близлежащий колхоз. Двое хитрых цементных детей предложили ему сначала наполнить вместе их лукошки, а потом всем

11

вместе — его лукошко, но не выполнили второй части договора. Когда на построении директор лагеря потребовал объяснить, почему у Виталика нет смородины, он честно сказал, что треть его сбора у одного цементника, а треть у другого. После отбоя его опять чмырили, потому что так говорить было нельзя, а надо было сказать, что ничего не собрал, и склонить голову.

Пионерлагерь оказался для друзей отличной школой советской жизни: в это лето они начали курить, а Виталик, лишенный приличного мужского воспитания — Курчузяева воспитателем назвать было сложно — понял, что в человеческих взаимоотношениях в определенных социальных слоях не все так просто и прозрачно, и надо соблюдать кое-какие, на первый взгляд, неочевидные правила, чтобы тебя не чмырили.

Глава 9. О вреде мастурбации

В восьмом классе Виталик начал мастурбировать, что для многих подростков — естественное дело. Он мастурбировал левой рукой, правой рукой, об кровать, об диван, об подушку, на скорость под выпуск новостей с диктором Верой Шебеко, совместно с другом Валеркой, и так далее. Однажды Виталик в ванной вытер семя полотенцем и повесил его на место, надеясь, что спермы никто не заметит. Он еще не знал, что сперма характерно засыхает. Надежда заметила засохшее семя, взволновалась и подговорила Курчузяева побеседовать с Виталиком по-мужски о половом созревании.

— Вот мы с мамкой заметили, что полотенце это самое... — начал Курчузяев.Виталий покраснел не столько от того, что ему было стыдно за свой поступок,

сколько от того, что ему приходилось разговаривать на эту тему с дебилоидом, изо рта которого воняло перегаром.

— Я хотел сказать, что это в принципе очень вредно, понимаешь — нет? Знаешь, вот тут такой у нас дурачок ходит — Михалыч, штаны снимает в парке, так вот он этого… с ума сошел, понимаешь — нет? Ты лучше девку, это самое… А так — очень вредно, понимаешь — нет? Один раз, два раза, потом не сможешь остановиться и сойдешь с ума, понимаешь — нет? Врачи не велят, в психушку кладут, понимаешь — нет? Лучше девку, это… и не бей лежачего.

Виталик, хоть и был гораздо моложе Курчузяева, все же не мог согласиться с его ложными сексологическими теориями, пообещал, что больше не будет, решил, что полотенцем вытираться впредь не стоит, но всерьез принял к рассмотрению настолько же тупую, насколько и истинную идею о «девке, это самое».

Виталик с Валеркой долго в курилке в зарослях боярышника размышляли, где же им найти девок, чтобы «это самое», и решили, что надо начать ходить на дискотеку. Они бы могли уже давно начать, так как у них на местности была дискотека в ДК, однако она славилась тем, что там постоянно происходили массовые драки, иногда с поножовщиной. Но теперь друзья решили, что ради женщин необходимо страдать, и туда сходить.

Первый раз вернулись ни с чем, только Валерка со швом на брови, а Виталик с разбитым носом со смещением перегородки. Это придало ребятам героический шарм, и некоторые девочки в школе даже сами начинали с ними разговаривать, а ребята-старшеклассники посмеялись над ними и сказали, что на дискотеку трезвыми ходят только мудаки, мол, правильно им досталось, потому что надо было выпить, а лучше и с собой еще взять.

Так ребятам пришлось учиться пить водку. Это не слишком простая наука. Виталик до этого только однажды пил токайское у тети на дне рождения и приятно захмелел, но водка — совсем другое дело, для настоящих мужиков. Друзья собрали все сбережения, причем Виталик внес немного больше, попросили хромого дядю Васю — алкоголика, которому спьяну отрезало обе ноги поездом — купить водки, он не отказался, выпил заработанные сто грамм и отдал остатки друзьям. Друзья отправились в курилку. Сначала

12

выпил Валерка, он был чуть смелее, и состроил такую рожу, так долго дышал и крючился, что Виталик пожалел, что пропустил его вперед, так как ему стало еще страшнее.

— О-о-о! — прохрипел Валерка. — Горло-то как жжет! Надо было запить купить.— Давай, пойдем купим, — предложил Виталик, с удовольствием

воспользовавшись заминкой, которая к тому же должна была облегчить его попытку.Друзья купили в магазине трехлитровую банку томатного сока. Виталик боязливо и

быстро выпил и обильно запил, получилось терпимо, даже почти незаметно, только несколько маленьких иголочек укололи горло и пищевод.

— Терпимо! — сказал Виталик.— А по шарам ниче так накернило! — поделился Валерка, до печени и мозга

которого, не привыкших к алкоголю, уже дошло опьянение.К концу бутылки друзья чувствовали себя всесильными, балагурили, боролись в

классическом стиле, шутили, кидали камни, спорили с родителями по возвращении домой — они вполне ощутили дивную силу водки, правда, потом родители, то есть у Валерки — мамаша с Курчузяевым, а у Витальки — одна мужественная бабка, проявив невиданное ханжество, посадили их дома одного на месяц, другого на три недели.

Глава 10. Первый шаг во взрослую жизнь

Виталик, уже гораздо позже описываемой эпохи, повзрослев, часто удивлялся, как ему удалось остаться в старших классах школы и не уйти в ПТУ — учиться на крановщика или электрогазосварщика. А ведь как ему советовали многие старшие товарищи со двора, утверждая, что это крайне понтовые две профессии — можно заработать много денег и даже поехать в загранку или на Байконур!

Виталику хотелось и туда, и туда, но его отчасти пугали нравы учащихся профтехучилищ. Имеется в виду, конечно, не их наплевательское отношение к преподавателям общеобразовательных дисциплин. Скорее, Виталика пугали все же, кроме прочего, постоянные издевательства над учащимся Яшей, которого особым образом, наподобие дыбы, связывали и мочились на него, а также групповые драки с учащимися соседнего техникума. Это все Виталику рассказали старшие друзья из ПТУ.

Однажды, когда Курчузяев был не в запое, он попытался исполнить добрую воспитательную функцию по отношению к Виталику. Он мудро рассудил: «Ты что! Сварщиком, всегда на морозе, руки отморозишь, жопу отморозишь, хуй отморозишь. Крановщиком — там, знаешь, какая сила нужна, а если кран по пизде пойдет? Иди лучше в политехнический после армии — без экзаменов возьмут. Будешь инженером в чистой машине ездить и разъебывать рабочих, не бей лежачего».

Курчузяеву Виталик, конечно, не поверил, и стремление отчима навязать жизненный принцип «не бей лежачего», казалось, ничуть не трогало душевных струн восьмиклассника. Скорее, на решение Виталика повлиял старший приятель Серега Картохин, когда они пили водку на алтаре заброшенной церкви. Тогда никто из них не знал, что это за квадратный мощный камень, наверное, поэтому они и остались безнаказанными, хотя никто никогда на алтаре не делал ничего хуже питья водки или игры в карты.

Когда игроки, в паузах между сдачами и ходами, продолжали звать Виталика в свои прославленные ПТУ, Серега Картохин почти авторитетно заявил: «Да хватит ему советовать, он же не дурак, толковый парень! Может, он в институт хочет пойти!» Это Виталику польстило и предопределило его решение пойти в старшие классы с прицелом на ВУЗ. Надюшке Фадеевой было, в принципе, все равно. Она страдала тяжелой алкофобией, и единственным качеством, которое она ценила в людях, была трезвость, а не ум, порядочность или что-то другое, добродетельное.

13

В старших классах Виталику нравилось, потому что цементные и химические дети поголовно ушли в «гэпухи», и в девятом осталось всего одиннадцать человек: пять мальчиков, не из цементно-химического района, а из старых домов, и шесть девочек, правда, одну девочку потом сбил на смерть цементовоз с пьяным водителем. Валерка тоже остался с Виталиком в старших классах, он хотел стать геологоразведчиком и путешествовать по миру с компасом и бурилкой. Слово «бурилка» он сам придумал, так как не представлял себе с достаточной точностью оборудование, которым пользовались геологоразведчики. Зато он знал, что сосед — геологоразведчик — недавно приехал из Йемена, привез несколько блоков «Мальборо», «Кэмэла», «Салема» и «Морэ», видеомагнитофон, а также телевизор «Шарп», магнитолу той же фирмы и много других мелочей, за которые иные могли Родину продать.

В девятом классе Валерка подбил Витальку пойти в парашютную секцию ДОСААФ, чтобы потом взяли служить в десант. «Если в институт не поступишь — там хоть и трудно, но отморозков меньше, чем в каком-нибудь стройбате или во внутренних войсках. И к тому же льготы при поступлении большие, и поневоле драться научишься», — убедительно рассудил Валерка.

В парашютной секции было очень важно уметь собирать в правильную кучу огромное полотно с массой веревок — парашют старого типа. Собирали они парашют в разные дырки и отделения парашютного рюкзака две недели, и уже очень хорошо научились, потом прослушали лекцию о том, что делать, если парашют не раскроется или понесет после приземления. Вот-вот предстояли прыжки, и Виталик с упоением думал, насколько сигануть с восьмисотметровой высоты — круто, и как это поднимет его статус, однако его к прыжкам в последний момент не допустили, потому что врачу-невропатологу не понравился его ответ на вопрос. Врач спросил: «Чем самолет отличается от птицы?», а Виталик ответил: «Тем, что самолет крыльями не машет, а птица машет», и невропатолог почему-то за эту правду не допустил Виталика до прыжков. Валерку на первой медкомиссии в военкомате приписали в пограничники. Такая была в их военкомате система: старшеклассников — не дебилов брать в пограничники, а вот пэтэушников — уже в разные места, как то: в стройбаты, автобаты, железнодорожные войска, в зависимости от полученной профессии.

Из старших классов Виталику также запомнились самогонные уикенды. За недостатком водки его компания, в которую входили, кроме Валерки и Сереги Картохина, еще несколько ребят призывного возраста, пила перед дискотекой самогон, который придавал бесстрашия во взаимоотношениях как с противоборствующими кланами цементников и химиков, так и с женщинами.

Правда, Витальке самогон не слишком помогал. Все девушки, которые не отказывались с ним знакомиться, танцевать и иногда целоваться, как-то не стремились к половому сближению. Тогда как у его друзей, за исключением разве что прыщавого Картохина, уже давно, по их словам, все такое было: у кого в подвале, у кого на чердаке. Особенно всем не отказывала девушка по кличке Баба Яга — она была длинноноса и кривонога, но очень при этом ярко себя вела, чем привлекала юношей. Валерка и еще двое парней имели с ней близость в вагончике на дачном участке. Отзывы были очень хорошие. Однако Виталика Баба Яга почему-то обделила лаской, а ее подруга — статная еврейка (потом улетела в Израиль, и по дороге в самолете у нее почему-то умерла сестра), которая с Виталиком общалась не без удовольствия, была иных нравов.

На выпускном вечере в школе после бутылки портвейна «777» у Виталика очень болела голова, и к нему, когда он лежал от боли на парте, приставала по-матерински полненькая учительница немецкого.

Поступить Виталику удалось не просто в местный политехнический, а в московский автодорожный, потому что там работал друг партнера Виталика по настольному теннису — Иосифа Клинцевича — жителя расположенного по соседству дома инвалидов. Иосиф был инвалид по мозгу, никто точно не знал, что с ним было. Он

14

просто всегда ходил с горящими глазами и писал цифры на листах, утверждая, что это гениальные математические таблицы, в которых, если считать по двум кругам любого размера, то все сходится. Виталик и более умные ребята и даже взрослые не с цементного завода пытались считать по кругам, но у них никогда ничего не получалось, и они стали считать Иосифа спятившим. Хотя Иосифа можно понять: если никто не понимает твоего открытия, недолго и спятить. То, что Иосиф явно был в прошлом не просто сумасшедшим, подтверждало его умение очень ловко играть в настольный теннис, а как известно, настольный теннис был очень популярен в среде интеллигенции научно-исследовательских институтов. И по субботам к Иосифу приезжали гости с едой, так как он все-таки был довольно социабельный, не считая грязно пахнущих таблиц, которые он вечно таскал с собой и перебирал, и было не грех с ним пообщаться. Может быть, он вообще был обколотый злыми психиатрами из клана Морозовых — создателей теории несуществующей вялотекущей шизофрении — диссидент.

Так вот, однажды Иосиф с Виталиком играли в паре с гостями Иосифа, и оказалось, что один из гостей — Борис Михайлович — проректор автодорожного института. Он был добрый инженерный человек, и, видя искреннее партнерское отношение Виталика к Иосифу, из гордого умиления решил поучаствовать в Виталике.

— Ты, — говорит Борис Михайлович, — Виталик, как в школе?— Нормально, одна только тройка по химии, — ответил Виталик.— Куда надумал после школы?— В политех местный, а не возьмут — в армию, потом точно возьмут.— Молодец. А ты давай ко мне, в автодорожный, будешь в асфальте разбираться,

— полушутя предложил Борис Михайлович.— С удовольствием, — ответил Виталик, не задумываясь, — а вдруг я не потяну?— А ты, пока есть время, математику подтяни, а там поможем, не бойся.— Хорошо.Виталик математику подтянуть не мог — не понимал совсем ничего, тогда как

преподавательница математики не понимала почти ничего в курсе старших классов. А Иосиф объяснить не умел, даже касательно своего открытия круговых математических таблиц, не то что несложного курса старших классов. Однако абитуриента Фадеева все равно зачислили, он даже не понял, на какую оценку контрольную написал — устал искать фамилию.

Глава 11. История удивительного подарка и внучка священника

Летом перед первым годом в университете мама, продав украденные у отца Виталика, до этого украденные отцом Виталика, драгоценности, вручила Виталику подарок — конверт с какими-то подозрительными бумагами. Виталик вполне мог ожидать от мамы и повестки в армию, но это была не повестка.

Но прежде, чем сказать, что это были за бумаги, пожалуй, надо отвлечься на историю с воровством ворованного, а то получается непонятно.

Дело в том, что родной отец Виталика перед внезапным отъездом в Киев уже почти не работал и связался с местным художником Зыкиным. Вернее, братья его были художники, и неплохие, а сам Зыкин воровал или покупал по дешевке то там, то сям иконы, картины и все остальное, что придется. Кроме того, выродок Зыкиных расписывал матрешек, малевал подделки и вообще занимался всякой асоциальной и криминальной ерундой. И вот папа Виталика присоединился к нему, и они стали кое-где работать вместе, и однажды не по понятиям обчистили местную скупщицу краденного. Украли, конечно, немного, чтобы их по понятиям не привлекли к ответственности, не больше, чем насыпал себе в карман себе участковый, когда осматривал место происшествия.

Отец Виталика спрятал это дело в бачок унитаза, а бачки тогда чаще были верхнего расположения. Надежда подглядела за ним и стащила, в свою очередь, его тайник, считая

15

себя вправе это сделать, поскольку она украла украденное, как настоящий коммунист. Виталик помнит, что в результате действий мамы Зыкин ударил отца, который завалился в коридоре, чуть не помяв Виталика, вышедшего из комнаты на звон разбитого стекла кухонной двери, которое Зыкин же расписал идиотскими подсолнухами. В общем, подельники подрались, потом помирились, а Надюшка с внутренним восторгом сохранила украденный краденый тайник и благородно отнесла его в ломбард только под совершеннолетие сына, купив ему на вырученные деньги подарок.

— Что это? — спросил Виталик.— Ты с двух лет мечтал поехать в Париж, — сказала Надежда, — и вот тебе —

путевка в Прагу. — Ух ты! — сказал Виталик, даже не в состоянии взять в голову, что за чудо ему

перепало.— Тебе надо сделать заграничный паспорт, я уже договорилась за денежку с Ильей

Михалычем — подполковником, другом дяди Гены, и поедешь смотреть мир, прежде чем начинать грызть гранит науки, — пошлейше, зато без мата, заявила Надежда.

— Спасибо, ма, — пробубнил Виталик, он не очень понимал, как выражать свои чувства к матери, так как целоваться он с ней не привык и обниматься тоже — она не любила этого, хотя был сильно обрадован и воодушевлен и даже хотел подпрыгнуть.

Недельная поездка в Прагу планировалась в начале августа, поэтому Виталику предстояло мучительное ожидание, которое чуть-чуть скрашивалось походами на выработанный и заводненный карьер — утром с дядей на рыбалку, а днем с друзьями — купаться и глазеть на женский пол.

Дядя Гена — бывший подполковник — во время рыбалки, которая обычно проходила под обрывистым берегом, из которого торчали мощные корни сосен, напротив пляжа, рассказывал Виталику разные смешные истории про свою службу.

О том, как пьяный советский офицер шел по улице в городе Магдебурге, и в этот момент из окна дома вывалилась полугодовалая немка, офицер спьяну вовремя среагировал и поймал ее в полу шинели, и ему поставили за это в Магдебурге памятник. Кто не верит, пусть съездит посмотрит.

О том, как в музее Магдебурга лежал в саркофаге какой-то знаменитый то ли рыцарь, то ли кто-то, дядя точно не помнил, может быть, даже и сам Бисмарк, и другой пьяный офицер велел смотрителю музея открыть саркофаг, а когда смотритель отказался, начал угрожать ему пистолетом, а когда отважный смотритель все равно отказался, то разбил этот саркофаг пистолетом, чтобы рыцаря как следует пощупать.

Еще дядя Гена рассказывал про службу в Киргизии, в Ошской области, Бурлютобинском районе.

О том, как почетно было охотиться в горах, хотя на большой высоте не очень приятно — блевать охота.

О том, как на улице районного центра у военного комиссариата, который возглавлял дядя Гена, всегда был наготове киргизский пушер с марихуаной, и как только дяде Гене затоскуется по родине, он свистнет в окно, пушер принесет забитый косяк — и обратно весело. Дяде Гене очень нравилось служить в Оше, но в итоге он еле унес оттуда ноги, ибо киргизы — импульсивный народ, как теперь знает весь мир. После побега из Ошской области дядя Гена проживал в России в ранге полунелегала, как и большинство военных из бывших советских республик.

Теперь, что касается жизни Виталика помимо карьера. Вечерами Виталик с группой друзей посещал дискотеки под открытым небом в парке культуры. Там была странная мода: ходить по кругу. То есть не то чтобы все только и делали, что ходили по кругу: кто-то в центре пляшет, кто-то у стеночки стоит, а в промежутке между стоящими у стены и пляшущими в центре — одностороннее круговое движение. Иные, конечно, ходили против течения, но за правило это никто не брал.

16

Такое хождение было удобно: можно было разглядывать девчонок, некоторых Виталик даже приглашал на медляки, но в танце, к их удивлению, безмолвствовал, не решался развивать знакомство. Как только не увещевали Виталика товарищи, никак он не мог продрать горло и сказать что-то доброе девушке — не был приучен.

Однажды Виталика познакомил со своей двоюродной сестрой приятель — внук священника. Она ходила в джинсовой юбке с заправленным в нее турецким свитером. Это только сейчас такой видок — дурная характеристика вкуса, а тогда многие так ходили. Виталик и сам заправлял свитер в свои бельгийские варенки. Эта девушка по имени Ксения имела довольно изящное, цыганистое на цвет и вечно недовольное лицо, из-за чего выглядела гораздо старше Виталика. Кроме того, она оказалась даже молчаливее Виталика, и все его попытки завязать с ней беседу натыкались на некоммуникабельность, но при этом она ходила с ним под руку и танцевала медляки.

В итоге двоюродная сестра Виталика, немного переживая из-за тщетных попыток кузена реализовать свои возрастающие потребности полового спроса, сказала ему, что с этой некоммуникабельной ему ничего, кроме медляков, не светит, потому что она внучка священника, а им можно только целоваться, половой же спрос удовлетворять разрешено только после служб в двунадесятые праздники. Она это знала, так как женщины и девушки вообще все друг о друге всегда знают, к тому же была довольно проницательна. И вот, благодаря кузине, Виталик перестал встречаться и танцевать медляки с некоммуникабельной внучкой священника и приступил к более насыщенной каникулярной жизни.

Глава 12. Встреча с подругами детства и первый половой акт

Почти каждое лето в детстве Виталик развлекался дружбой с девочками, которые приезжали на шестисоточные дачи, вольготно раскинувшиеся под высоковольтной линией и примыкавшие забором из ржавой рабицы ко двору его дома. В компании было четыре девочки — его ровесницы или около того возраста. Одна — лучшая подруга детства Виталика — Лена была поначалу (потом будет объяснено, почему поначалу) толстой блондинкой, другая, наоборот, худой шатенкой и пошлой настолько, насколько может быть пошлой пятнадцати-шестнадцатилетняя не слишком хорошо воспитанная девица, «знающая себе цену». Ее звали Таня. Она знала себе цену очень хорошо, потому что оценивала себя вместе с мамашей — парикмахершей и гинекологом в одном лице, и встречалась с вылитым бандитом по виду, а на самом деле — талантливым автослесарем, который приезжал на подержанной БМВ. Он ее восстановил разбитую, потому что человеку, который ее разбил, она была не нужна по причине гибели, но это лишь подчеркивало талант слесаря, а подругу БМВ фактом гибели владельца не пугала — кресла-то все равно новые.

Таня уже летом после восьмого класса хвасталась тем, что начала пить противозачаточные таблетки, в связи с чем у нее одна молочная железа стала больше другой. Вероятнее всего, ей просто нужно было оправдать природную и вполне, простите, естественную асимметрию сисек. Однако Тане все верили насчет таблеток, потому что она была по этим делам в авторитете: у нее, напомним, мама работала гинекологом и подрабатывала парикмахером, и все дачные подруги ходили к ней проверять женские органы и стричься.

Лена, а также сестры — дочки художника Ивана Михайловича Варя и Фёкла, которые лишь спорадически участвовали в дружбе с Виталиком, так как больше дружили друг с дружкой, очень удивлялись, как это можно, чтобы мама была гинеколог! Это же какое палево: она ведь обязательно узнает, когда ты лишилась девственности, заразилась хламидией или, еще хлеще, гонореей. И даже если брать в целом: неловко маме показывать свои женские органы в их развитии.

17

Виталику как половозрелому юноше больше нравилась та, у которой был бандит-слесарь, но он его побаивался, да и ее тоже, она всегда подавляла знанием своей цены. А толстой блондинке по правилам любовного треугольника нравился Виталик, потому что с ним можно было поговорить, он не обзывался «толстой-жирной-поезд-пассажирной», и его можно было жалеть, так как он был втрое худее. Она романтично попрощалась с ним в прошлом сезоне, целомудренно пошутив: «Если мы увидимся следующим летом, я тебе отдамся, ха-ха-ха». Автор говорит «целомудренно» без всякой иронии: в те годы это было очень целомудренным заявлением. Наверное, и сейчас, в эпоху, когда школьницы пользуются такими выражениями, как «отлизать пилотку», его можно оценить как очень целомудренное.

И вот дачный сезон был в разгаре, Виталик расстался с некоммуникабельной внучкой священника и кинул взор в сторону подзабытых подружек за ржавый покосившийся забор, где бурлила жизнь с запахами жареного мяса и надворных туалетов, скандалами и вечеринками шестисоточных соседей, упреками первых поколений дачников последующим по поводу нежелания последних копать, хрустом пенсионеров на утренней зарядке.

Виталик, как это бывало прежде с началом каждого дачного сезона, по утрам начинал целенаправленно прогуливаться вдоль забора, вглядываясь в узкие дорожки между рядами дач, так как стеснялся сам зайти к своим подружкам: Таню, как уже сказано, он побаивался, а к Лене заходить просто боялся, потому что ее бабушка была прилично не в себе. Она зачастую занималась по отношению к Лене рукоприкладством, бывало, запирала ее на чердаке и прогоняла всех гостей-мальчиков, бессмысленно угрожая личной или с привлечением подмоги расправой. Ей казалось, что они все собираются, чтобы посмотреть, как Лена моется в тазу. Это было почти полностью несправедливо: Лена, конечно, мылась в тазу, поскольку в те годы человеческие удобства на дачах еще были редкостью — преимуществовали получеловеческие, но она никогда не делала этого во время визитов мальчиков.

На третий день прогулок вдоль рабицы Виталик увидел незнакомую милую девушку в сопровождении двоюродного брата Лены и обрадовался, надеясь, что и подруга его тоже приехала, а через секунду подумал: «Фига се!!!» Толстушка Лена сбросила килограммов десять и превратилась, как выражается один известный телеведущий, в молоденькую сочнушечку. Бывшая толстушка искренне и приветливо улыбалась, потому что еще пока не знала себе цену, но уже осознавала произведенный эффект.

— Классно выглядишь, Лен, — произнес Виталик, поздоровавшись с двоюродным братом Юрасом — второкурсником Бауманки.

— Спасибо, Талик, — улыбнулась Лена, — ты как школу закончил? Куда поступать будешь?

— Я уже поступил в автодорожный.— А я в МАИ.— Надо выпить притом, — Юрас был немного странным двоюродным братом, он

вечно пил, и вкривь и вкось употреблял слова, например, наречие «притом». Он его мог поставить и вводным словом, и союзом, и междометием. «Притом давай в магазин сходи» или «Притом, погода крутая сегодня».

Юрас также постоянно употреблял три странных присказки: «Все может статься, все может быть, машина может поломаться, девчонка может разлюбить», «Потому что нельзя быть на свете красивым таким» и «Таких друзей за яйца и в музей», причем употреблял некстати как бы в ответ на какие-то свои мысли, из-за чего, бывало, ходил с синяками, потому что после нескольких алкогольных коктейлей юноши обычно не разбираются, к чему это их собеседник произносит оскорбительные фразы.

Вообще Юрас не боялся побоев и был склонен к панковскому саморазрушительному поведению. Однажды он с друзьями поймал недалеко от Бауманки автомашину «Волга», чтобы ночью куда-то доехать, но денег ни у кого не было, и он не

18

успел убежать, когда это выяснилось. А «Волга» была, оказывается, какого-то военного, который поймал пьяного Юраса, сунул в багажник и привез на территорию военной части где-то недалеко от Яузы, а там Юраса долго избивали соратники офицера и он сам — это у военных в те времена было нормальным развлечением. Чтобы отдохнуть и выпить, офицеры запирали Юраса в мусорном баке, а потом снова били, а под утро скинули с моста в Яузу. Хорошо, еще ему там было по шейку, потому что от нанесенных травм он не мог передвигаться, и ему пришлось ждать, когда его кто-то спасет из не очень злых людей, которые рано утром прогуливают домашних питомцев.

Друзья пошли к станции, к палатке и купили там по баночке страшного коктейля «3,62-клюква», который неизвестно, из чего производился, но мутил мозг так, как, наверное, не могла бы и смесь политуры с незамерзающей жидкостью. Помутившись рассудком, довольно вялые, но целеустремленные, Виталик, Лена и Юрас решили догнаться, но почему-то обязательно самогоном, видимо, молодые организмы подсказывали им, что повторять «клюкву» нельзя. Друзья пошли в деревенскую часть населенного пункта, то есть в ту, где были частные дома. Они бесстрашно входили в калитки, стучались в окна и просили самогона, но когда старушки, когда люди среднего возраста отвечали, что сами-то они не гонят, но вот там-то наверняка гонят. Поиски, как сейчас принято говорить у полуинтеллигентов, завершились фрустрацией, то есть ничем, и разочарованием, но, если взглянуть шире, это оказалось во благо, так как за время хождения мозги у ребят просветлели, а на улице стемнело, и они разошлись по домам.

На следующий день Виталик встретился с Леной вдвоем, без Юраса, и они отправились на берег грязного карьера недалеко от железной дороги, который в той местности именовался «пруд Зеркальный», или сокращенно Зеркалка. Виталик все молчал, а Лена, наоборот, что-то рассказывала, а потом обняла Виталика неловко за шею и поцеловала, и Виталик тоже ее обнял, и так они долго не слишком складно и прыщаво целовались или, как раньше говорили подростки, сосались. Была даже в юношеской среде распространена такая веселая песенка: «На горе стоит машина, у машины семь девчат: две ебутся, две сосутся, две отъебанных лежат, а седьмая у ворот в пизду палочку сует». Этот элемент фольклора хорошо демонстрирует изувеченное отношение к женщине в поколении Виталика, которое выросло не в профессорских семьях, хотя у тех, честно говоря, не лучше. О чем будет сказано ниже.

После сосания на Зеркалке псевдовлюбленные пошли гулять по бетонке. Бетонка — это известная, выстроенная поначалу в стратегических целях, дорога посередине Московской области, которую сейчас активно используют дачники. Очень романтическая трасса: по одну сторону стоял поселок и рядом дачные участки, по другую — руины какой-то недостроенной в советское время военной станции — бетонные плиты, трубы, рельсы, шпалы, неведомые железки, наполовину сгнившие и ушедшие в землю, какие-то самостройные гаражи, которые уже начали разваливаться, потому что стояли на довольно болотистом грунте.

Там, где болото заканчивалось, начиналась мрачная автобаза с манящим запахом мазута, а за ней — странный холм, полый внутри, на вершине холма — огромная труба, сквозь которую видно было внизу бетонную камеру непонятного назначения, частично заполненную водой. Возможно, когда строилась незаконченная военная база, это сооружение планировалось как секретный резервуар с топливом. В общем, места вполне усиливающие взаимные чувства. Виталик и Лена сидели на этой трубе, смотрели на поезда и опять неловко сосались. Потом Виталик купил несколько коктейлей — «Вермут-Россо» и «Ром-Кола» в коричневых банках, и они не сосались, а сосали коктейли.

После романтической прогулки Лена пригласила Виталика к себе в гараж. Это было единственное место, куда Лена могла приглашать гостей, потому что бабка с недоверием относилась к гаражу — там было много неведомых железок, да и стоял он в противоположном от дома углу участка, а самое главное — в него можно было попасть с улицы. Строение было шлакоблочное, с мансардой, и в мансарде была оборудована

19

комнатка для не уехавших пьяных гостей, где компанией ребята тусовались, когда ночь или холодно, или дождь. Виталик и Лена зашли в мансарду. Лена торжественным шагом подошла к окну и сказала в окно: «Если ты хочешь заняться любовью, я не против».

Виталик, несмотря на выпитые коктейли, начал бояться и стесняться, потому что на нем были ужасно, на его взгляд, позорные огромные салатовые трусы в клетку, но все же он ответил машинально: «Давай». Лена открыла сумочку, достала презерватив, выключила свет, показала Виталику на продавленную раскладушку, Виталик быстро снял штаны вместе с трусами и начал соображать, что же делать с презервативом, потому что эрекции у него пока не было. Тогда он стал Лену целовать и трогать за ягодицы и грудь, и эрекция постепенно появилась. Он тогда, рассмотрев на остатках света из окна, в какую сторону идет закрутка презерватива, надел его, и почти с третьей попытки совершил пенетрацию и несколько фрикций, и тут понял, что Лена плачет. Он тогда молча испуганно прекратил фрикции, прервал пенетрацию и спросил: «Ты что? Что случилось?» — «Ничего, — ответила Лена, — но ты лучше теперь иди домой». И Виталик пошел домой, а от стыда и страха с Леной больше решил никогда не встречаться.

Тем не менее, эта история позволяла ему испытывать повышенную самооценку, если не самодовольство, так как, пусть и не очень ловко — а у кого ловко с первого раза? — он стал мужчиной, ничего, что без эякуляции. Виталик мог теперь поддерживать беседы на эротические темы как со старшими товарищами, так и с ровесниками, которые, якобы или взаправду, давно вели насыщенную половую жизнь.

— Надо вообще в залупу шарикоподшипники загонять. У меня в группе в гэпухе кент загнал — теперь все бабы тащатся, — поведал старую полунебыль Картохин.

— Фигня это. Надо через залупу продевать струну гитарную — вот тогда тащатся, — возразил его друг Ромастый.

— Главное, потом хер отмачивать в фурацилине.— В чем?— В фурациллине — желтые такие таблетки, горло полоскать. Три штуки на

стакан, — предупредил Картохин.— В каком фурацилине? Не в фурацилине, а в «до и после». — В «до и после» отмачивать надо, если с трипачной без гандона, а в фурацилине,

чтоб от шарикоподшипников не было раздражения залупы.— А бабы — суки, они, блин, кончают несколько раз, — высокомерно произнес

Гарик, только что из армии, где его убедили в блядском устройстве всех женщин.— Это смотря какая баба. Некоторая баба — ты три раза кончишь, а она ни разу, —

сказал Ромастый, у которого, видимо, секс все-таки был.— Суки потому что, — в очередной раз убедился в правоте своих убеждений

Гарик.Эти диалоги, или подобные, читатели наверняка встречали и в других

произведениях, но автор этим диалогом лишь хочет подчеркнуть, что в большинстве своем мужское воспитание подростков в те годы очень сильно страдало недостатком уважения к женщине. Наверное, поэтому и сейчас многие мужчины в российских городах и весях характеризуются скифской дикостью в отношениях с противоположным полом.

Судите сами, вот довольно характерное выступление современного мужчины, которому, судя по количеству текста, не чуждо желание самовыразиться в слове, на форуме о сексе и отношениях (орфография и пунктуация сохранены): «Не буду описывать состояние, в котором я прибывал в одном из злачных мест моего городка ибо итак понятно, что человеку в здравом уме такое не предёт в голову))). Устроив с друзьями и шлюшками небольшую оргию в уютном бардельчике, я решил „взять рачком“ одну девицу… Но вот мой взгляд „упал“ под стол и я увидел гимнастический ролик… И не было предела децибелам смеха и удивления моих корешей когда я вкатил в спальню необычную „тачку“))). Я заставил её взяться руками за рукоятки ролика, сам взял её за ноги пристроившись к попе… А после ей пришлось пережить „секс со страхом“— это я

20

поставил её „рачком“ на краю крыши… И когда я совершал своё „грязное“ действо естесно слегка её подталкивал… А она боясь сорваться всё „сильнее отдавалась мне“… Вот такая камасутра))))». Конечно, это обычное вранье малограмотного фантазера, но оно, как говорят исследователи общественного мнения, репрезентативно.

Отчасти в таком положении дел виноваты и мамаши — комсомолки, которые не были опорой для своих страдающих от развитого социализма мужей, а последние не были опорой для первых. Так у женщин вырабатывался ненужно властный и склочный характер, который мы до сих пор наблюдаем у старух, а женщина с таким характером, как автору говорила знакомая психиатр — доктор наук, сильно психотравмирует детей, особенно мальчиков.

Глава 13. Пособник контрабандистов

Юноша с худым треугольным лицом, без особой надобности бритый, с кровяными точками на срезанных прыщиках, карими глазами, в которых нельзя было ничего прочесть, модельной стрижкой за семьдесят копеек, в сером болоньевом костюме «ветровка плюс брюки», какие в СССР завезли из Польши в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году по госзаказу пять миллионов штук, а также с сине-красным чемоданом для кратких командировок стоял под часами Белорусского вокзала и озирался, потому что боялся чебоксарских или казанских гопников, которые полчаса назад отняли у него рубль в переходе у Казанского вокзала.

Это был, конечно, наш Виталик. Он уже имел печальное знакомство с подходцами этих представителей Казани, Чебоксар и Набережных Челнов, в ужасных кепках и широких драповых штанах. О них в те годы ходили легенды, вели они себя гораздо отвратительнее даже люберов, и именно поэтому Виталик намеренно шел по переходу Казанского вокзала очень быстро, почти бежал, чтобы они не могли его обступить, но рубль все же пришлось отдать одному, который нагнал его и стал пугать ножом.

До этого Виталика однажды разводили на рубль, когда он покупал на Рижском вокзале шапку-пидорку, а у его друга Валерки хотели отнять куртку, но Валерка сказал, что не отдаст, так как он живет вдвоем с бабушкой, и пусть они его хоть зарежут. Тогда гопники ушли, потому что это были представители одной из республик Северного Кавказа, где развито уважение к старшим, в том числе и к бабушкам. Эти же, из Казани, Чебоксар и Набережных Челнов, обязательно бы отняли куртку, у них не было понятий, они были конченные отморозки и ненавидели москвичей. Тогда у отморозков без понятий, особенно в армии, популярна была пословица: «Ленинградцы, москвичи — педерасты, стукачи».

Вскоре под часы подтянулась супружеская чета, которой оставалось лет двадцать до среднестатистического возраста дожития, оглядела Виталика и повернулась к нему спиной. Еще через полчаса объявилась то ли провожающая, то ли сопровождающая из «Интуриста» — элегантная дама с учительским безулыбочным лицом. Потом подошли еще несколько человек, в том числе парень — примерно ровесник Виталика, с мамой и папой. Виталику стало поспокойнее, он расслабился и даже немного загордился, потому что он-то один, без мамы, перестал озираться и стал прислушиваться.

— Там три полки — одна над другой, — рассказывал кто-то об устройстве международного купе, — в целом попросторнее. Есть умывальник в купе. Я ехал на самой верхней полке из Берлина, но нормально доехал. Оттуда не ебнешься при любом желании.

— А на другой стене купе тогда чего? На фиг она пустая?— Вроде стол, стул и зеркало, умывальник, я же сказал.— А санузел больше или такой же примерно?— Насчет больше не скажу, но покомфортабельнее гораздо.Виталику досталось место рядом с туалетом, но это его не расстроило. Он уже

представлял, как будет глазеть на заграницу с третьей полки комфортабельного купе. 21

«Продолжается посадка на поезд Москва — Прага!» Провожающая распихала группу по вагонам, и Виталик отодвинул дверь. В купе два огромных человека в черных джинсах «Версаче», черных рубашках «Версаче», почти без волос складывали автоматы Калашникова и гранаты в тайник за открученной панелью внутренней обивки купе под столом. Они обернулись и посмотрели друг на друга.

— Ты что, муда, дверь не закрыл?— Ну, а чего теперь.Тот, который муда, у него почти не было черных волос, втянул Виталика в купе и

на этот раз запер купе. — И что нам теперь с тобой делать, салабон? — спросил муда.Виталик, конечно, не смог ничего ответить, да и подумать ничего не мог, у него

выделилось сразу много гормона страха кортизола, от переизбытка которого, как учил известный физиолог Ринад Минвалеев, люди перестают думать, входят в кататоническое состояние, но становятся очень внимательными.

— В окно выкинуть до Бреста? — пошутил не муда, у которого, волосяным антиподом муде, почти не было белых волос.

— Не шугай салабона, Вась, — сказал муда.— А ты накосячил, Вась, теперь думай.Так Виталик понял, что обоих монстров зовут Василиями. Василий, который

главнее, закончил складывать оружие и боеприпасы в тайник и прикрутил на место панель стены.

— Выйдем, Вась, — проговорил он решительным ртом без верхней губы, — а ты, садись, садись, салабон.

Василии вышли, закрыв Виталика в купе, побыли минут пять за дверью и вернулись, улыбаясь как бы немного расслабленные. Темный Василий открыл свою фирменную спортивную сумку и достал бутылку французского коньяка.

— Тебя как звать-то, салабон?— Виталий, — прокашлялся Виталик.— Вот и хорошо, надо выпить за знакомство.Василий налил полстакана и протянул Виталику.— Давай, давай.Виталик повиновался и выпил приятно пахнущий чем-то деревянным из детства

напиток, ему сразу стало легче, кортизол отпустил. Василий протянул ему шоколадный батончик, Виталик откусил и сказал: «Спасибо». Василий сразу же налил Виталику еще, Виталик опять безропотно выпил, испытав предрвотные сокращения пищевода, подавил их шоколадным батоном и тут же, как говорят комментаторы бокса, поплыл, то есть понемногу стал терять сознание.

— Виталик, ну чо тогда, придется нам быть в одной бригаде тогда, слышь? — сказал Василий Темный.

— Не вопрос, пацаны, — смело сказал пьяный Виталик.— Ха-ха, — сказал Василий Светлый.— Поезд отправляется, провожающих просьба покинуть вагоны!— Провожающих — хуяющих, — пошутил новоявленный гангстер-Виталик и на

какое-то время вырубился.— Предъявите билеты! — сказал аккуратный проводник, Василии растолкали

Виталика.— Ты, брат, извини, молодой наш че-то срубился! — посетовал Василий Темный.

— Где билет-то твой, Виталик?Виталик достал билет и передал проводнику со словами: «Держи, пацан», тот

осмотрел билет, ухмыльнулся и вышел.— Эй, ты чо отмораживаешь? — спросил Виталика темный Василий.— Да я не… — сонно ответил Виталик.

22

— Оставь в покое молодого, — сказал светлый Василий, — дай ему лучше бухнуть!

И Виталик снова выпил деревянным пахнущего коньяка и немного даже протрезвел от этого.

— Давай, хуячь на третью полку, — добродушно сказал темный Василий.Виталик с удовольствием взобрался туда и стал рассматривать и без того знакомые

пейзажи: леса, поля, болота и страшные станционные постройки, покуда не уснул.Проснулся он днем в Бресте. Вернее, он просыпался и раньше, но Василии,

проводив его до туалета или дав бутерброд, вливали в него еще коньяка и тихо-мирно уводили в купе. Никто даже не удивлялся — они все делали очень грамотно, и если Виталик начинал вести себя пьяно, перебивали внимание собственными громкими голосами, смехом, мерзкими выходками. Они были неплохо обучены, возможно, из ГРУ. В Бресте Темный и Светлый разбудили Виталика и сказали: «Мы идем есть мороженое в Белоруссии, салабон! И смотреть на Брестскую крепость!» Василии выволокли, не слишком грубо, но уверенно, Виталика на перрон, и там он, продышавшись, уже сам пошел за ними в здание вокзала, пытаясь переваливаться как настоящий гангстер.

Когда-то, говорят, вокзал Бреста, напоминающий средневековую крепость, был признан одним из лучших в Российской империи, он освещался электричеством от парогенератора и все такое, но войной был разрушен, и к эпохе Виталика представлял собой здание сталинского ампира с закосом под старину со звездой над куполом. На площади вокзала Василии взяли две бутылки водки, такси и поехали показывать Виталику Брестскую крепость. Виталик Брестской крепости не запомнил, потому что полбутылки ему влили еще до посещения, потом накормили мороженым и привели в поезд, когда он уже трогался, и оба Василия дружелюбно раскланялись с таможенниками и протянули им что-то, что было деньгами, неясно, в каком количестве.

Васьки еще раз напоили Виталика, сказали ему, что он нормальный пацан, и велели звонить, если нужна будет работа, и даже оставили телефон, видимо, не опасаясь ничего, кроме взятия с поличным на границе, запихали оружие в свои спортивные сумки, попрощались с проводником и вышли в Варшаве. Виталик и не сообразил толком, произошло ли все наяву или во сне. Поскольку очень болела голова, и два шурупа от стенной панели валялись на полу, он решил, что все-таки наяву.

Что касается Праги, то там Виталик в основном пил пиво, потому что Василии его поместили в первый в жизни запой, и он оттягивался пивом почти всю неделю. В столице Чехии ему понравились часы, из которых вылезает скелет, живописный мост, башенки, трамваи и старинная брусчатка, которую позже размыло большим европейским наводнением.

Глава 14. Студенческая жизнь

В сентябре, как полагается, Виталик начал посещать автодорожный институт. Ребята там были хорошие, он быстро, на почве знания водноспортивной дисциплины, сблизился с горбатым ватерполистом Саней, напоминающим фигурой лося. То есть он был не натурально горбатый, но с очень сильно искривленным позвоночником — парадоксально для пловца, а ватерполисты — что пловцы, только еще кидать мяч умеют и стоять по пояс в воде за счет работы ног. Также Виталик подружился с Серегой из Орехово-Борисово, который все время рассказывал истории про ореховскую организованную преступную группировку во главе с авторитетом по прозвищу Сильвестр.

Учебой тогда мало кто интересовался, потому что в стране происходили разительные перемены как идеологические, так и экономические. Все стали очень повернуты на деньгах, и никто не думал, что какое-то дурацкое образование будет когда-то чего-то стоить. Плоды того времени сейчас пожинаются в уродливом виде нанопроектов.

23

Именно потому, что никто не ценил образование, зато хотел быстро купить родной Levi’s, «восьмеру», обливную дубленку, цепочку и другие вещи — маркеры крутого парня, кто посмелее и посильнее, шел в бандиты, остальные — в другие места, где можно было влегкую срубить деньжат.

Виталику хоть мама с бабулей и давали денег достаточно для того, чтобы и кофе попить, и выкурить сигарету марки «Бонд» или «Вице-король», и даже залить в себя баночку одного из сотен сортов пива, которые тогда спокойно ввозили и продавали в любой палатке недорого, а в выходной купить бутылочку спирта «Рояль» или водки «Распутин», в зависимости от широты компании, он все-таки чувствовал себя ущербным по сравнению с крутыми пацанами в пиджаках и ботинках «инспектор», выходящими из «восьмер» и нагло покупающими все самое дорогое, в том числе паленый ликер «Амаретто ди Саронно».

Ущербности добавляла и одна из немногих девушек в автодорожном — настоящая принцесса, у которой папа работал в «Станкоимпорте», а молодой человек — поваром в гостиничном комплексе «Севастополь».

Виталик и Серега из Орехово-Борисово даже принялись разрабатывать план ограбления обменного пункта, но разработка зашла в тупик, когда пришлось решать проблему охранника. Друзья поняли, что оба совсем не умеют применять силу, а оружие не знают, где взять.

Тогда Виталик вспомнил Василиев из поезда, телефон которых он сохранил на память о приключении по пути в Прагу. Он долго готовился к звонку, потому что испытывал опасения, представляя себе, как Василии берут его на дело, вручают пушку и велят стрелять. Но вот, как-то между парами, по бесплатному таксофону в институте набрал номер. Прозвучали три гудка, сработал определитель номера, еще через три гудка трубку подняли.

— Да, — прорычал Василий Темный.— Здравствуйте, Василий.— Какой Василий? Ошиблись.И Василий бросил трубку, но Виталик снова набрал номер, потому что ничего не

понял. Как это: голос точно Василия, а говорит, что не Василий.— Да, — еще грознее прорычал Василий.— Василий, это Виталик из поезда Москва — Прага.— Бля, салабон, — расслабленно сказал Василий, — понял, заладил, бля, Василий-

Василий, меня Павлом зовут, фраер, лошара, а васи мы — все. Часто с кентами вспоминаем, как ты лихо попал, бля. Хэ-хэ-х. Ну, чо? Попросить чо хотел?

— Да, вы вот говорили, что, может, работу…— А, да. Слушай, ну, бля, это не сейчас, я ебта сплю, давай, позвони завтра

вечером, я сегодня с кентами перетру.— Спасибо.— Давай, проваливай, салабон.На следующий день Виталик специально просидел в институте до вечера,

пропустил любимую полупустую электричку и обрек себя на поездной час пик, который в пригородных поездах гораздо жестче метрополитенного. И все ради того, чтобы позвонить Павлу-Василию из университетского бесплатного телефона, поскольку на местности у Виталика был всего один таксофон, и когда он работал, к нему стояла огромная очередь.

— Алло! Василий, ой, простите, Павел, это Виталик.— А, салабон, слушай, ты вообще чем занимаешься-то?— Учусь в институте.— А! Ну, и учись, на хер тебе работа?— Ну как, жить-то надо.— Ладно, ну, раз в институте учишься, считать умеешь.

24

— Умею вообще.— Тогда подваливай завтра с утра к десяти в Кузьминки, ресторан «Прага» там

есть, короче, там кенты казино открывают, возьмут тебя, если ты не совсем дебил. Все, проваливай, салабон. Чтобы я тебя больше не слышал.

Глава 15. Казино

Виталик нашел ресторан «Прага» быстро, он располагался прямо на Волгоградском проспекте, в тени аллеи, а местных в те годы было не двое из десяти прохожих, а гораздо больше, и всегда быстро находился человек, который просто и точно объяснял дорогу. Охранник в черной форме проводил гостя на второй этаж, где плотно занавешенные шторами окна создавали мрак, а над зеленым сукном столов горели низко висящие металлические плафоны. Там находилось довольно много молодых людей, которые по очереди подходили к столу и довольно быстро отходили. Виталик, не знакомясь ни с кем предварительно, хотя в очереди все друг с другом переговаривались, подошел к «приемной комиссии».

— Вас как зовут?— Виталий, меня Павел прислал.— Не важно. В карты играть умеете?— Играю, конечно.— В очко?— Ну да, в буркозла, в козла тоже.— Значит, знаете правила счета. Тогда вынимайте карты из вот этой черной

коробки и раздавайте перед боксами — вот они тут нарисованы.— Хорошо.— И называйте получившееся число до двадцати одного или до перебора.Виталик начал сдавать: шесть, семь, десять; второй ряд: шесть плюс семь —

тринадцать, семь плюс четыре — одиннадцать. Для студента-автодорожника Виталика не составило особого труда это совсем не сложное задание, и его пригласили на следующий день приступить к учебе, чтобы получить престижную профессию крупье или, как тогда выражались на американский манер, дилера. Более того, его взяли учиться на самую сложную, после охранника, в казино профессию — дилера рулетки. Рулеточнику нужно уметь очень быстро считать. Кто бывал в казино, знает, как бывает: стоит на одной цифре несколько фишек разного цвета, если выпадет эта цифра, то выигрыш один к тридцати пяти, еще на половинах несколько фишек — выигрыш один к семнадцати, на четвертях еще штук пятнадцать, еще шестерные, тройные — черт голову сломит.

Коллектив на учебе подобрался хороший. Двое ребят с «Коломенской», один из которых запомнился Виталику тем, что с небольшими перерывами постоянно рассказывал про сексуальные похождения. Например, как он получил триппер, даже не совершив пенетрацию, а всего лишь, по его выражению, «отвафлиф одну телку вдвоем с трипперным чуваком». Второй заинтересовал тем, что занимался самбо, а сам Виталик тоже имел такой неудачный опыт.

Еще был Игорь из Калининграда, он постоянно вращал глазами и моргал от нервов, а за начитанность получил прозвище Гамлет. Также на учебе присутствовали милые девушки как лохушки, так и не очень. Преподавал рулетку молодой поп-панк, похожий на главного героя первой «Ассы», который ходил в шинели бельгийской армии, в необычных для той эпохи ботинках армейского типа, с тонкой косичкой, свисающей с темени, и двумя серьгами в одном ухе. Он был очень симпатичный и доброжелательный парень — познакомил Виталика с творчеством Егора Летова, научил азам рулеточной работы и общения с психологически тяжелыми игроками в том смысле, что надо не париться и сильно не противоречить никому, а то сдохнешь, потому что охранники подставляться не будут.

25

И вот настал день, когда Виталик вышел работать. Сначала его поставили чиппером — то есть собирателем фишек, чтобы он мог привыкнуть к необычной обстановке. Особенности обстановки достаточно просты и знакомы тем, кто посещал рестораны и казино в первой половине девяностых: накурено, жирные держиморды или спортивные дебилы, постоянно пьющие, орущие и спорящие с крупье, бабёшки вокруг, какие подешевле, какие подороже. И все постоянно несут какую-то белиберду о своей малокультурной жизнедеятельности, хвастаясь друг перед другом. Автор знает, бывал в казино в те годы не раз.

Виталик этих людей не боялся, потому что он с детства привык и к мату, и к громкой неконструктивной дискуссии, и к угрозам нанесения телесных повреждений. Считать в силу шизоидно-аутистичного склада психики он мог великолепно в любых обстоятельствах и быстро стал одним из лучших крупье в этом казино в «Кузьминках» под иронично звучавшим для Виталика названием «Прага». Кроме управляющего, двух администраторов, трех охранников и двенадцати крупье, к персоналу был на постоянной основе приставлен один интеллигентный представитель Люберецкой организованной преступной группировки, которая контролировала казино.

Он, его звали Егором, все время проводил с крупье — заодно и охранял, и контролировал. Егор сам был чуть старше своих подконтрольных, и ему было не скучно. К тому же его никто не звал по кличке, а за глаза крупье его называли Егор Без-Погонялова. Все вместе они играли в разные развивающие игры, например, в покер или в мафию. Смотрел за казино здоровый мужик в летах, его звали Володя по кличке Грач. По его инициативе это казино и было открыто, потому что, по его словам, в центральных заведениях вроде «Метрополя» каждый второй был из розыска, и нельзя было расслабиться. У Володи была масса наколотых перстней на пальцах, и, скорее всего, он был в законе, потому что никогда ни на кого не наезжал без дела, крупье называл ребятками и даже играл с ними в карты на интерес.

Ужинали все в ресторане, где работал полоумный повар Саша, очень похожий по резким повадкам и внешне на писателя Прилепина. Он все время орал и ругался на крупье, если они его торопили или шумели над душой. Наверное, в кармическое назидание он как-то сильно получил от люберецких, для которых что-то не так приготовил, хотя наверняка они на него имели зуб и воспользовались киевской котлетой как предлогом. Запросто никто никого не бил, если только совсем в мясо пьяный, но тогда бьющего оттаскивали.

Глава 16. Типическая ночь

Еженощно в казино было, над чем посмеяться: поскольку посетители в своей основе были пьяны и разнузданны, с ними случались разные веселые происшествия. Вот как выглядела типическая показательная ночь в казино «Прага».

Не поздно вечером пришли Володя Грач и бандит-цыган по кличке Норрис, оба с дамами. Только видно было, что Норрис с дамой, которую только сегодня подснял, а Володя с уже «хоженой». Оба сели за стол блэк-джека, где как раз карты раскладывал Виталик, который, хоть и специализировался на рулетке, и карты иной раз раскидывал, и завязали между собой интеллектуальную дуэль. Началось все с ерунды. Норрис стал воображать перед своей девой, рассказывая небылицы с использованием примитивных риторических приемов, состоящих в заострении внимания не на том, чем он на самом деле хотел похвастаться.

— Помню, зима была. Мы на карьер приехали, надо было труп скинуть. Мы лед раскололи, а Кривас разделся и давай купаться! Вот мы были в шоке.

Володя сразу расколол хвастовство цыгана, и ему такое поведение сорокапятилетнего мужика показалось смешным, поэтому он начал подкалывать своего коллегу.

26

— Суп рататуй — кругом водичка, посередине — хуй.Грач попросил карту, получил перебор на одно очко, и сказал:— Ошибся на пиздий волос!— «Пиздец!» — сказал отец, — неизящно отреагировал цыган, — зачем ты карту

брал?— Легко чужой жопой гвозди дергать, — пошутил Грач.— Смех-смехом, а пизда кверху мехом, — сказал неясно, к чему, Норрис.— Ага, а хуй — грецким орехом. Ты, давай, ходи, хуйню не городи.Цыган по кличке Норрис заметил, что напряжение растет и стал показывать

глазами Грачу, что, мол, хорош, надо прекращать, а то девушка новая, может не понять, но Грач это знал и именно поэтому продолжал. Проиграв в очередной раз, он заявил:

— Если хуй стоять не может, то и «Сникерс» не поможет, правда Норрис? — сказал Володя.

Цыган, чтобы сделать паузу, выпил рюмку и откусил от бутерброда с черной икрой.

— Что, — подмигнул Володя, — от икры гровь густеет и хуй толстеет?— С тобой поделиться, что ли? — Ебал я эти щи, хоть хуй в них полощи, — разошелся Грач и продолжил по

поводу долгих раздумий цыгана над картой, — все выгадывает: в пизду нырнет — из жопы выглядывает.

Девушка Норриса с непривычки устала слушать, а мимо ушей пропускать пока не умела, и вышла под предлогом туалета.

— Приходи, Маруся, с гусем — поебёмся и закусим, — сказал как бы про себя Володя.

— Слушай, Володя, — обиженно начал цыган, — смех-смехом, но…— Пизда кверху мехом?Явно проигрывавший интеллектуальную дуэль Норрис, не зная уже, чем бы

ответить Володе подостойнее, некоторое время думал-думал и со спокойствием философа произнес:

— Знаешь, что я тебе скажу, Володя?— Ну, что?Тут Норрис приподнял толстую жопу со стула и мощно бзднул. Однако Володя все

равно нашел, что ответить:— Бздёх — не птица, вылетит — не поймаешь. Тогда Норрис еще раз поднапрягся и бзднул менее мощно. Все засмеялись, это

разрядило обстановку и интеллектуальная дуэль завершилась. В этот момент с рулеточного стола послышалась неинтеллигентная и грубая

нецензурная брань: «Хуеглотное рыло, блядовозина! Да разъебись ты на хуй злоебучим проеблом, трипиздоблядски в жопу вздрюченная похуяренная мандопроёбина! Разъебись триебуческим поеблом трипиздоблядское промудоёбство!»

Это почетный клиент то ли по фамилии, то ли по кличке Дасаев, ничуть внешне не похожий на прославленного вратаря, а похожий на обычного некультурного уголовника средней руки, возмущался из-за большого проигрыша. С ним рядом стоял авторитетный человек Женя по кличке Щека, у него на шее на толстенной цепи висел крест и пуля от автомата Калашникова, на счастье. Его водителя — телохранителя погоняли Песцом, а сам Щека постоянно стрелял у люберецких деньги или жетоны на фарт. Он, будучи дремучим человеком, считал, что его деньги не фартовые, и все время стрелял, но, несмотря на авторитетность Щеки, люберецкая туповатая бандитская молодежь поколения развала советского спорта все время норовила ему не дать денег, поскольку так же быстро прониклась суеверием старших товарищей.

Потом Виталик как-то видел Щеку в программе «Человек и закон», посвященной уничтожению различных ОПГ: показывали облаву на сходке в ресторане «Савой», и Щека

27

со своей пулей на груди крупным планом, а вокруг — бритая шелупонь в черных костюмчиках.

— Блин, ну что это такое — две тысячи рублей? — сокрушался Щека по поводу гиперинфляции, глядя на проигрыш Дасаева. — Раньше за две тысячи рублей человека можно было убить, а сейчас что?

Но Дасаев не успокоился и пошел избивать не блатного игрока в коридор, чтобы тот не говорил под руку. Несчастный просто пытался подтвердить, что выпало «зеро», а не то, на чем настаивал пьянющий партнер по игре.

На шум к рулетке подошел бандит спортивной формации Коля, который тоже очень плохо себя вел спьяну, видимо, потому что ему постоянно приходилось жить в состоянии стресса: разборки, стрельба, рэкет, а он был тонкой душевной организации и ссыковатый. Собственно, он довольно быстро довыебывался, и вскоре погиб. Но в ту ночь с ним пришло пьяное в мясо, завешенное цепями женское существо в виде куклы Барби. Коля оставил ее у рулеточного стола, велел считать своей женой и не обманывать, а то убьет, а сам ушел играть в карты.

Жена Коли слабыми руками разгребла фишки по столу и тут же выиграла. Игорь Гамлет, который крутил рулетку, начал выдавать ей выигрыш, пуча глаза и моргая, но она уже наклонилась над столом, чтобы снова распространить по нему фишки, поэтому Гамлет попал ей выигрышем прямо за пазуху и запутался рукой в цепях. Коля посмотрел на это, ничего не сказал, потому что его наказ не обманывать был исполнен, и ушел дальше играть в покер.

Там же за покерным столом Щека пытался обмануть казино, спихивая локтем как бы случайно фишки с бокса при проигрыше или напихивая, наоборот, в случае выигрыша. Когда дилер Серега не стал платить ему за впихнутую после раздачи карт тысячу рублей, Щека стал спорить, а потом, проиграв спор под влиянием люберецких, крикнул своему водиле: «Песец! Запомни его, он мне тысячу должен!»

— Ты что, кент, орешь, как тюремщик? — спросил его пришедший только что высокий авторитет Слава Челюсть с Таганки.

В руках у Челюсти находился сурок. Челюсть имел не последнее отношение к птичьему рынку и свою криминальную карьеру начинал там, поэтому любил животных. А начало карьеры было таким. Отец дал Славику пять рублей на рыбок, но тому были нужны деньги на курево. Тогда тот думал-думал, потом ходил-ходил по птичке и — раз! — выбил как бы случайно у несчастного аквариумиста банку. Собрал дохлых рыбок, положил в свою банку, принес домой, папе сказал, что они подохли, а пятерку прокурил. Челюсть страдал запойным алкоголизмом и к вечеру всегда был никакой. Он играл мало, в основном только ходил вокруг столов, пил, курил и грубо шутил. Жена Челюсти была красавица и старалась молчать. Бандитские жены вообще, видно, привыкли не замечать грубостей, считая это чем-то вроде лая собак, и терпеливо молчали. Жена выглядела как очень ухоженная честная женщина. Однако, Славик, несмотря на это, любил, проигравшись, грубо пошутить с ней.

— Что ж, — скажет, бывало, Славик, — сейчас поедем, упадем в канаву, обоссымся, обосремся, чтобы тепло было, и будем спать, а то бы поехали в Сочи: тапочки «Найк», махровое полотенце.

Где-то в полночь пришел плюгавый майор в гражданском — завсегдатай. Это начальник Кузьминского уголовного розыска Миша. Авторитеты не любили с ним играть, потому что это еще о ту пору было западло, однако уже тогда виднелась неизбежность корректировки понятий, поскольку ни мочкануть, ни не пустить за свой стол они его не могли, хоть и в своем казино. Притом угрошник приходил всегда с женой — невыносимо вульгарной пергидрольной лохудрой из люблинской общаги, которая, имея вздутую фигуру, любила носить обтягивающее платье, и поэтому была похожа на любительскую колбасу с перевязями. Она воняла разливными духами с рынка и носила колготы фасона

28

«плач по целке». В отличие от мужа, она вела себя крайне нескромно, крикливо, нагло и особенно сильно раздражала клиентуру. В довершение всего имела рожу, как у жабы.

А как бы в противовес жабе существовал известный песонаж Куня или Куница, из сидевших, друг спортивного бандита Али. Куница все время нажирался до умопомрачения и по тюремной привычке заявлял, что хочет заниматься анальным сексом с мужчинами, которые ему чем-то не угодили. Интересно, что кроме этого он ничего не говорил, видно, что-то неизгладимое, связанное с анальным сексом, запечатлелось в его мозгу после пребывания в местах заключения.

В ту ночь Куница тоже напился и спал на стульях в пищевой зоне заведения. К четырем утра все уже разошлись, так как на следующий день предполагалась то ли сходка, то ли разборка. В казино остался лишь опер по фамилии Болтенко, его пьяная жаба с той же фамилией Болтенко, смотрящий за крупье интеллигентный гангстер Егор, а также Грач.

Вообще-то, как уже было сказано, он сначала тусил в «Метрополе», но потом перебрался в Кузьминки, поскольку в центре много розыска. Так вот, ушел человек от розыска, а тут майор Болтенко! И главное, этот майор специально сел на последнюю руку к Егору и Грачу, а садиться в приличном обществе на последнюю руку, то есть на место того, от кого зависит, какая карта придет крупье, это даже для обычного человека без особых понятий — очевидное свинство. Главное, видел же, что Грач с Егором разговаривают о своем и не хотят принимать Болтенко. Однако, Егор и Грач, хоть и посмотрели на него недружелюбно, не могли отказать.

Кроме того, что угрошник на последней руке сбил игру, не дал поговорить Егору с Вороном, так потом к нему приперлась еще и его пьяная жаба, которой надоело пить у бара и захотелось последить за игрой тупыми жирными глазами. И тут, в качестве кармического воздаяния, вслед за ней нарисовался еще не проспавшийся Куница. Он сел и стал непонимающими пока глазами смотреть на стол, иногда припадая носом к сукну. И тут жаба говорит ему зачем-то в стиле советских жен:

— Ты че пьяный такой сюда пришел, ты че сюда сел? Сука! Пьяная тварь!— Ты че, мразь? — удивился Куница и уебал жабе пощечину.Жаба немедленно упала под стол. Тут майор встал, чтобы заступиться за жену, а

Куница опять же пообещал заняться с ним анальным сексом в активной роли и зарядил разок в рыло. Майор тогда побежал к телефону, стоявшему в баре, (сотовых тогда еще почти не было), позвонил в отдел и вызвал группу, чтобы забрать Куницу и как минимум избить. Менеджеры казино стали прятать блатного Куницу: сначала в комнату руководства, где он вел себя буйно, из-за чего его пришлось запихнуть в какой-то грузовик с черного хода казино. Грач с Егором пораженно взирали на это движение, и Грач сказал:

— Беспредел. Я этого угрошника ебаного казню!Примерно так проходила среднестатистическая ночь в казино, и Виталику это

нравилось. Ровно до тех пор, пока его сначала чуть не застрелил спьяну какой-то люберецкий, у которого накануне застрелили друга, а потом чуть не подрезал какой-то чувак из Мытищ.

Если разобрать подробнее эти два случая, получается что-то такое:1. Однажды вечером после разборки со стрельбой в казино пришел грустный

бандит Гриша Зола, и всех сотрудников сразу предупредили, что его нельзя поить, потому что у него сегодня убили друга, а он, когда убивают его друзей, очень невменяемо спьяну себя ведет. После этого предупреждения все люберецкие и вообще все тут же слились от греха подальше, а Виталик с ребятами как последний зевака глазел на психотравмированного Золу, игнорируя предостережение. Зола же как-то незаметно напился, без слов достал пушку, прицелился и пальнул в зевак. Ребята быстро ретировались в свою

29

комнату отдыха, а Зола расстрелял обойму в разные стороны, пока его не забрал наряд.

2. Как-то в годовщину работы казино все сотрудники поехали на аутинг на спортивную базу «Динамо» в Мытищи. Охраняли аутинг два невысокопоставленных бандита. Сотрудники казино играли в разные развивающие игры, а потом стали жрать водку с курицей и рисом. Охранники казино, которым вечно приходилось терпеть от бандитов, нажравшись, осмелели и каким-то образом спровоцировали охраняющих шестерок. Завязалась драка. Спортсмены, не думая долго, стали сматываться, и по дороге тыкали тех, кто стоял на пути, ножом. Досталось Виталькиному приятелю Сереге, который стоял на метр ближе. Ему проткнули мочевой пузырь.

На этом можно подвести определенную черту в жизнеописании Виталика, потому что дальше начинается романтическая часть про более и менее страстную любовь.

Часть 2Где герой переживает несколько романтических любовных историй с

фрустрациями

Глава 1. Марина с юго-восточной окраины

Первым любовным увлечением Виталика, не считая прежде рассказанной читателю истории о половом акте с дачной подругой, стала девушка Марина, которая вместе с ним раскладывала карты в бандитском казино в Кузьминках, поскольку не поступила летом в высшее учебное заведение. Она происходила с юго-восточной окраины Москвы, из семьи рабочей не сказать чтобы интеллигенции, но и не последних хамов. Папа трудился на предприятии, которое вырабатывало определенные детали для космических спутников, а мама работала в ОТК на АЗЛК.

В семье совсем не пили, как было положено приличным людям в те годы, было пианино, на котором небезуспешно занималась Марина и долго еще после окончания музыкалки умела сыграть как пьесу «К Элизе», так и adagio sostenuto «Лунной сонаты» Бетховена. Пианино стояло в одной из трех комнат квартиры улучшенной планировки. Как в любой приличной советской семье, было много книг с нерасклеенными страницами. У Виталика, например, не было столько книг, потому что его родной папа их по большей части продал, чтобы купить водки и портвейна в тяжелые для себя дни между сменами на машиностроительном заводе.

От настоящей рабочей, а тем более инженерной, интеллигенции родителей Марины отличала склонность к нетерпимости и осуждению. Например, факт провала Марины на экзаменах в довольно сложном для поступления институте иностранных языков так разочаровал ее отца и мать, что даже оттолкнул их от дочери. Они никак не могли ей простить вероломства. «Мы столько в нее вложили, в эту дрянь, — жаловались родители Марины, супруги Кудрявцевы, — а она! Как она могла так поступить, эта дрянь?» Кудрявцевы настолько убедили себя в том, что Марина их предала и опозорила путем провала на экзаменах, что вовсе перестали с ней разговаривать, проводя вечера после работы перед телевизором в своей комнате за закрытыми распашными дверями, будто соседи по коммуналке. У Марины был еще и брат — Максим — краснодеревщик, хороший, но безалаберный парень, все время напивался и ходил с синяками, итогом такого поведения стала отправка на химию за кражу магнитолы.

На вид Марина привлекала простотой: блондинка, хоть и натуральная, выше среднего роста, нос неблагородный, сливой, но, с другой стороны, курносенькие тоже нравятся мужчинам, с большими зеленоватыми глазами и вполне приемлемо вырисованным ртом. Что касается фигуры, то тут у нее также было все вполне сносно —

30

не широко, не узко. Виталику, который изысканным вкусом, даже при наличии в венах благородной Кирпичевской крови, никогда не выделялся и не любил ловить журавлей в небе, сразу стал ухаживать за Мариной, делать ей комплименты и, фигурально выражаясь, пушить хвост, изображая из себя душу компании. А Марина-то на своей юго-восточной окраине с такой внешностью и без Виталика пользовалась приличной популярностью и поэтому поначалу держала Виталика на изрядном расстоянии. Не давала, попросту говоря.

А Виталик никуда и не торопился: как мог, усугублял знакомство, не стараясь форсировать отношения страстью, поскольку это был не его конек. Его коньком было завоевание доверия с помощью тщедушности и вялости манер, не внушающих девушкам страха, а потом уже, на фоне доверия —будет видно, получится или нет. Это поведение очень характерно не только для людей, но и для животного мира в целом, и по этому поводу — авторское отступление.

Авторское отступление № 1. Притча о гамадрилах, рассказанная испанским зоологом.

«Он такой… знаешь, настоящий мачо», — услышал я как-то мечтательный вздох и насторожился. Вздох был произведен моей собеседницей в супермодных тогда галифе, постпанковских сапогах и c грустным из-за несовершенства мира взглядом. Если бы сапоги были другие, или галифе валялось бы рядом, на полу, я бы проглотил последнюю реплику. Но мы сидели в общественном месте, одетые, так что ее вздох немедленно разрушил, как говорят пошляки, сладостные перспективы. 

«Настоящий мачо!» Услышишь — и ничего не поймешь. Вроде бы явно сказано в поддержку неких достоинств недосягаемого мужчины. А что у девушки в этот момент складывается в голове, какая картинка — совсем непонятно.

Вот изобретатели этого магического слова, испанцы, имели в виду, во-первых, самца какого-либо биологического вида, а во-вторых — мужчину, который ведет себя как самец человекообразного. А именно — помечает территорию, издает устрашающие гортанные вопли, пользуется всеми подряд самками в зоне влияния и вообще всячески пытается доминировать. Получается, чтобы завоевать побольше женщин, нужно просто вести себя как доминирующий гамадрил? 

Как-то не складывается. Чтобы разобраться в безусловно сложном вопросе, я даже пошел к специалисту — одному знакомому, Роберто. Он зоолог, долго жил в Кении и исследовал там группу гамадрилов в корыстных целях — чтобы защитить диссертацию. 

Роберто сам открыл мне дверь. Он почесывал по-испански волосатую грудь и смотрел на меня через толстые очки. 

— Привет, — говорю, — волосатая Испания. Как мне стать мачо? — Во-первых, — отвечает Роберто, — поясни, каким мачо: мачо-альфа, мачо-бета

или мачо-гамма? — Ты давай не умничай! Конечно, самым нормальным! — Видишь, Андрес, тут ведь сложно разобраться, какой самый нормальный мачо.

Например, раньше считалось, что мачо-альфа — наиболее крут. Оказалось, не так! Я в Кении по гамадрилам понял. Во-первых, эти парни не пользуются такой уж беззаветной любовью самок, во-вторых, не отличаются высоким уровнем тестостерона, а в-третьих, они абсолютно не такие храбрые и сильные, как мы раньше думали. Все это сплошная видимость. Эти ребята далеко не достойны медали за отвагу. На своей территории со всякими хлюпиками они, конечно, вели себя по-хамски. Но когда группе угрожал леопард или лев, эти герои использовали бицепсы и ноги, чтобы забраться повыше на пальму.Оказывается, все превосходство гамадриловых мачо заработано не выигранными боями, а умелым, скользким избеганием драк и вообще применением макиавеллевских рекомендаций.

— Ну дела! — говорю. 

31

— Наиболее доминирующие самцы, как показали наблюдения, если получали отпор, то быстро отступали — их уровень тестостерона падал чуть ли не до паралича. Наиболее сильные и отважные гамадрилы — это вовсе не мачо-альфа, а мачо-бета — особи, которые находятся на более низкой ступени в социальной лестнице гамадрилов. Просто они в силу простоты характера не рвутся в начальство. 

— Слушай, — говорю, — Роберто, друг, совсем у меня все перепуталось тогда. А кого же имеют в виду сладкоголосые и высокообразованные, с проницательным взглядом? 

— Не знаю, кого они имеют, но чтобы превратиться в успешного мачо, тебе не нужны ни свирепость, ни агрессивность. Наоборот — учись контролировать импульсы. Нужно развивать коварство и использовать его для создания необходимых коалиций, — говорит этот умник. И грудь испанскую почесывает. 

— Да мне коалиции-то зачем? Что ты привязался со своими коалициями, — говорю, — мне одна нужна коалиция: с той, которая с губами и в постпанковских сапогах. 

Роберто презрительно помычал, посмотрел на меня через очки с многочисленными диоптриями и объявил, что тогда у меня вообще шансов нет.  

— Понимаешь, гамадрилы, самые популярные среди самок, не отличались ни коварством, ни дерзостью, ни силой. Это были не мачо-альфа и даже не мачо-бета, это были обычные инфантильные обезьяны, которые думали про себя: «Зачем мне это все? Пусть эти быдланы друг с другом разбираются, а я лучше буду любезным, чувствительным существом и стану шептать подруге, какого урода она себе нашла. А за это та мне будет вычесывать блох и, может быть, даже даст. И какой смысл из-за этого тягаться со львом или с этим тупицей — соседом по джунглям?»

— Так что быть милым и любезным — вот главная тактика, — закончил Роберто. — Ты не должен быть ни выдающимся мыслителем, ни выдающимся негодяем. Более того, тебе для этого не нужны ни мышцы, ни мозги. У людей, как у гамадрилов, выходит, что главное — подсуетиться, когда женщине потребуется участие. С другой стороны, может, в этом и есть великая правда природы: пока двое разбираются, кто сильнее, дерутся, или строят козни, или совершенствуют тело, или пишут памфлеты, та, из-за кого они разбираются, уйдет с любезным, который ей быстренько передаст свои гены. А ей останется только произносить магическое слово «мачо», значения которого она не знает. А откуда она может его узнать?

В чем мораль притчи о гамадрилах? Очень просто: нет смысла углубляться в феномен «мачо». Я вот за это взялся и сглупил. Если уж зоологи объяснить толком ничего не могут, что с барышни спрашивать. Для каждой мачо все равно разный. Для некоторых вон даже тишайший Антонио Бандерас, друг Пидеро Альмодовара, — мачо. Лучше, в общем, повежливее с дамами. С другой стороны, Роберто, говорят, пил много в Кении. Может, выдумал все. Примерещилось.

Конец авторского отступления N 1.

Глава 2. Завоевание Марины

Виталик, кроме прочего, рассказывал Марине про машины. Мы уже знаем, что он обучался в автодорожном институте, и кое-что там выучил, несмотря на благоприобретенную туповатость и леность. Например, он узнал, что нет известных ему прежде марок машин «Пеугеут» и «Ренаульт», а есть «Пежо» и «Рено». Он выяснил, что значит двигатель буквой V, узнал, где висит подвеска, и как ходит ходовая. Эти, пусть малосущественные и непрактические, знания позволили ему в беседах о машинах превосходить своих коллег и даже заразиться слесарским чванством.

32

— «Аудюшка» восьмидесятая — бочечка, хорошая. Подвеска не очень, правда, зато вэобразный двигатель, — начинал Виталик, когда кто-то подъезжал к казино.

— Как это вэобразный?— Ну, значит поршни ходят не прямо перпендикулярно, а вот так, — Виталик

показывал знак «виктория» двумя пальцами.— Ну, и смысл?— Как… нуу… мощность сильнее и надежнее! — отвечал Виталик. — Потому что

под наклоном больше пространство хода поршня, и поэтому моща дает. То же самое «мерседес», как у Грача, только «мерседес» менее оборотистый. У него оборотов в секунду меньше движок дает, поэтому он более постепенный на дороге. К тому же у него турбодизель. Там из-за нашей соляры, может, надо будет то и дело менять форсунки, форкамеры, вакуумный насос, настраивать.

— Что?.. Какая камера?— Форкамера, это такое свободное место в головке цилиндра двигла. Чтобы двигло

от детонации не портилось.Марина слушала и ей нравилось, хотя было непонятно и ненужно. Если сравнивать

с современными реалиями, то так некоторым женщинам нравится смотреть футбол — они кричат, радуются и все будто бы понимают вместе со своими косыми от пяти пинт пива приятелями, которые едва видят, что происходит на поле, зато очень грамотно и громко комментируют.

Наверное, по уровню, как говорят работники индустрии моды, трендовости разговоры о машинах в те годы, когда еще и передовые в финансовом отношении люди часто пользовались ВАЗами, сравнимы отчасти с нашими разговорами об искусстве фотографии, на владение которым сейчас претендует каждый: о «заваленных горизонтах», «Ломо», «шириках-телевиках», «лейках», «среднеформатниках» и т.д. Хотя, на наш взгляд, современное массовое искусство фотографии выросло только из одного феномена — возможности снять тысячи кадров на одну флэшку и удалить неудачные.

К тому времени у Виталика уже было свое жилье, что немаловажно для развития любого романа, — комната в четырнадцать квадратных метров в хрущевке на Смольной улице на севере Москвы. Она досталась ему от двоюродной бабки Ширинкиной, которая была лимитчицей в первом поколении. Бабка умерла, и комната осталась за Виталиком, поскольку других наследников у Ширинкиной не осталось. Виталик даже и не знал, что он в этой комнате уже давно прописан, мимо промелькнуло, это как-то мама Надя устроила.

По правде говоря, в той комнате он не жил, было неуютно, в соседях — семья стариков — лимитчиков первого призыва, которая, несмотря на преклонный возраст, умудрялась пить с утра до вечера водку, устраивать скандалы и засирать все места общего пользования, включая кухню. Дед, бывало, ссался в коридоре так обильно, что заливало соседей снизу. Знали бы они, чем их заливало, когда приходили ругаться. Единственный плюс в этой приятной паре была дача, куда они уезжали на все лето, чтобы там копать, пить водку и ругаться, и тогда в комнате Виталика можно было устраивать дружеские вечеринки.

И вот однажды летом, чтобы сделать общение с Мариной более неформальным, Виталик устроил с утра, после работы, такую вечеринку. Пригласил кое-каких друзей, а главное — Марину, за которой вызвался сам заехать на метро. Друзья прибыли довольно рано, и Виталику пришлось оставить их в квартире, а самому переться на другой конец Москвы.

Друзья, пока Виталика не было, не стали себя сдерживать. Серега из Орехово-Борисово наварил макарон по-флотски, развел в чайнике спирт «Ройяль», и вечеринка, точнее утренник, началась. Пока Виталик покупал какой-то зеленый коктейль «Киви» для Марины и одну банальную розу, ждал, когда она расчешет и натянет на плойку свою

33

челочку, возвращался с Мариной на Смольную, друзья успели прилично подгулять, потому что спирт с утра не очень полезен.

Глава 3. Перелом костей носа

Виталик и Марина еще от армянской палатки у торца дома услышали тяжелый музыкальный хит группы AC/DC «Шоссе в ад» и голоса товарищей, вынужденных перекрикивать хит, чтобы общаться. Когда Виталик открыл дверь, то, благодаря особенностям архитектуры хрущевки, он смог увидеть одновременно: танцующего вокруг чайника со спиртом на столе в комнате Серегу из Орехова, а также пытающегося потушить горящую занавеску веником Вадика — Губастого — на кухне. Вадик Губастый был из района Сереги, и кроме разбрызгивания слюны при разговоре, славился любовью побить своего соседа, то есть Серегу. Виталик рванулся к занавеске, сорвал ее и выбросил в окно догорать вместе с веником, а затем попросил Серегу со стола и сделал потише свой старый, но с хорошим звучанием деревянных колонок, магнитофон «Маяк». Благодаря этим поступкам он еще больше понравился Марине, которая подумала, что он решительный и хладнокровный.

Наведя кое-какой порядок, Виталик тоже приложился к чайнику, налил Марине атомного ликера «Киви». Почему атомного? Потому что он был и на вид радиоактивный, и Марина его назвала «атомным», в те времена было такое модное словечко на окраинах Москвы, которое означало «супер», «хороший» и т.д. Хмельные друзья немного протрезвели, потом опять запьянели, слушали «Ганзу», то есть группу Guns’n’Roses, танцевали. Губастый танцевал с регулируемым по высоте висения абажуром, Виталик — с Мариной, Серега — один, а длинный Стас вообще спал около дивана. Когда дома надоело, а литр «Рояля» завершился, молодым, которые, благодаря свежей печени, быстро трезвели, захотелось пойти купаться на Канал имени Москвы. И вот пошли туда Серега, Вадик Губастый, Виталик и Марина. По дороге пили пиво, которое, наложившись на спирт, как говорится, прибило. Купались только Серега и Вадик, так как они не стеснялись купаться в трусах, а Виталик и Марина смотрели на них с берега.

— Смешные такие! — сказала Марина громким звонким голосом колхозной активистки из старого кино. — Эй, Вадик, поднырни.

— Не надо бы ему никуда подныривать, — предостерег Виталик.— Да ладно, — разошлась Марина, — Серега, ныряй и стаскивай с Вадика трусы!— Ага, — сказал Серега, занырнул и пропал на две минуты.— Утонул, наверное, вот, что ты наделала, Марина! — посетовал Вадик, который

уже знал, что Серега просто отплыл под водой и спрятался за растительностью.— О, что же вы стоите, ныряйте, подныривайте! — завопила она.Виталик в распространенных тогда белых трусах-полубоксерах с гульфиком

нырнул, вынырнул, нырнул, опять вынырнул. — Нету Сереги!— Чего нырять теперь, течением унесло! — будто бы расстроено сказал Вадик.— Еще надо нырять! А ты беги туда за помощью, к спасательной будке! —

крикнул Виталик Марине и стал дальше нырять, но сил у него было все меньше, и голова кружилась.

— Да ладно, хватит нырять, — глумливо произнес вышедший из-за кустов Серега.— Ах ты, сволочь! — заругалась Марина. — Мразь поганая!Обессиленная от нервов и воплей, она села на песок и заплакала.— Ты что творишь, скотина?! — вопросил Виталик, обращаясь к Сереге.— Ну ладно вам, извините, шутка же, — ответил он добродушно.Серега сел рядом с Мариной, чтобы получше извиниться, она стала его капризно,

но довольно сильно, отталкивать, он же, будучи пьян, пытался увернуться от толчка и задел локтем щеку Марины. Виталик увидел это, размахнулся, чтобы дать Сереге оплеуху,

34

но тот в этот момент упал, потеряв равновесие, и удар, причем самая мощная от ускорения его часть, пришлась в нос Марине, она вскрикнула и упала навзничь лицом в песок, который очень удобно впитывал в себя хлынувшую носом кровь. Виталик и Серега стали копошиться вокруг Марины, причем Виталик время от времени давал Сереге оплеуху, считая его виновником инцидента. Вадик же, ничего особо не поняв, всерьез обеспокоился и вызвал скорую, которая отвезла Марину в травмопункт. Там ей констатировали перелом костей носа, спросили, что произошло, она благородно сказала, что несчастный случай, и Виталик повез ее домой.

— Сука ты, Виталик, и скотина, тварь! — говорила по дороге голосом колхозной истерички Марина. — Как я теперь буду жить с таким носом?

— Ну, ладно, Марин, он же ничуть не изменился, они же сказали — без смещения.— Ты мне всю жизнь испортил за один день, тварь!— Почему?— А ты меня видишь? У меня половина лица вся синяя!— Ну, синяки-то пройдут, а нос у тебя и был курносый, и останется курносый.— Ах ты, скотина!Под ругань Марины Виталик доехал до ее юго-восточной окраины. По дороге он

понял, что Марина — совсем не девушка его мечты, особенно с синей рожей, поэтому он со спокойной, свободной душой возвратился на северную окраину Москвы. И его даже не слишком удивило и расстроило то, что Серега из Орехово уснул с сигаретой и не почувствовал, как в диване, а потом и в его трусах протлела дыра. Виталик залил пожарчик из кастрюли, где осталось немного прилипших макарон, и лег спать в блаженном состоянии души.

Глава 4. Преподавательница французского

Таким образом, Виталик пропустил, а точнее, дал пройти мимо своей первой любви, предмет которой оказался не очень красивым в моральном отношении. Виталик не слишком беспокоился, скорее, даже радовался, что так все получилось, а то бы пришлось ему развивать отношения с истеричкой, которая так переживает из-за ерунды — сломанного носа! «А если что-то действительно серьезное? — думал Виталик, вспоминая почерпнутые у мудрых людей изречения. — Ведь совместная жизнь полна проблем! Ведь любовь — это работа! Это хорошо, что все выяснилось в самом начале».

Его от этих размышлений охватывало чувство такой легкости, что он даже стал чаще ходить в автодорожный институт, откуда ему грозило отчисление, если бы не знакомство с инвалидом на голову математиком Иосифом, с которым, как мы помним, Виталик играл в настольный теннис. Пока работал да влюблялся, он нахватал двоек по вышке и сопромату, а это в технических ВУЗах всегда строго каралось отчислением. Однако бывший друг Иосифа — проректор, хоть и пожурил Виталика, но оставил в институте под обещание исправиться. Студент взялся за голову: нанял преподавателя недорого, купил ноотропное лекарство и стал посещать все лекции.

Кроме основных дисциплин технической направленности, Виталик изучал и общеобразовательные, в том числе французский язык, и этот предмет сыграл в его жизни романтически судьбоносную роль. Не в том смысле, конечно, что Париж — жилище славных муз, город влюбленных, а француженки всегда придерживаются правила третьего свидания, после которого обязаны дать по негласному закону. Ничего подобного. Дело было, действительно, во француженке, но во втором значении этого слова — в преподавательнице французского языка Алине Игоревне. А если еще точнее — в ее дочери.

Алина Игоревна была сорокапятилетняя молодящаяся женщина, которая выглядела на сорок пять, но не как сорокапятилетняя укладчица рельс, а как сорокапятилетняя преподавательница. В общем-то, в сорок пять лет женщина и должна так выглядеть, если

35

она не губит свою женственность укладыванием рельс или шпал либо не потребляет пятнадцать тысяч килокалорий жратвы в день. Алина Игоревна, однако, не упускала случая подчеркнуть свою моложавость и подвижность.

— Как-то в очереди на паспортный контроль в аэропорту имени Шарля де Голля в Париже, мы с мужем как раз прилетели на «Ролан Гаррос», нас обошла какая-то делегация старушек, лет по пятьдесят. Встали перед нами, мы даже сказать ничего не могли от возмущения, а они нам: «Что смотрите? Вы — молодежь, постоите!» — рассказывала кроме прочего она.

У Алины Игоревны был и впрямь молодой тридцатилетний муж, который, как можно установить путем несложных подсчетов, был моложе жены на пятнадцать лет. Она познакомилась с ним, когда преподавала французский язык в школе милиции, там они полюбили друг друга и вместе покинули это учебное заведение: муж, кстати, по имени Максим, ушел с третьего курса, а Алина Игоревна просто ушла из диссидентского порыва, когда ее попросили перевести чужое письмо. Тоже нашли бином ньютона — не могли с распространенного языка сами перевести! Одно слово — милиционеры.

После этого Алина Игоревна счастливо зажила с мужем Максимом и двумя дочерьми от двух предыдущих мужей. Первой — Веронике — было двадцать лет, а второй — Людочке — четырнадцать.

Если по порядку и по правде, то у Алины Игоревны, которая родилась и первое время — лет двадцать — двадцать пять — жила богемным образом в Ленинграде, было в общей сложности четыре мужа. С первым — отцом Вероники Виктором — она познакомилась в урологическом отделении больницы, где лечила почки, у нее было что-то с почками с самого детства, и поэтому ей приходилось периодически лежать в больнице.

— Алиночка, а давай мы — два почечника, свяжем свои судьбы, — предложил стильный Виктор, заведующий гаражом (это в те годы было очень понтовой профессией), — будем вместе соблюдать диету, ездить на воды в Кисловодск.

— Это так неожиданно для меня, — сказала Алина, — но в принципе давай.Алина в те годы любила заложить за воротник и потусить, выражаясь современным

языком, и ей было даже прикольно выйти замуж за завгара. Только вот эти два почечника не задумались, какую наследственность они передадут своему потомству, а оно вскоре появилось в виде Вероники. Когда родилась Вероника, Виктор сразу уехал, ему стало скучно и не по себе, и больше не возвращался.

Тогда Алине Игоревне предложил руку и сердце старый, но умный профессор из ЛГУ, где она обучалась на филологическом факультете. Он был вуайерист и сказал, что ей ничего не нужно будет делать, только разрешать ему подсматривать, как она будет заниматься любовью со своими любовниками. Зато он ее будет полностью обеспечивать, и у нее не будет проблем в институте. Хоть вообще может не ходить! Алина, конечно, удивилась, но ее мама говорит: «От тебя убудет, что ли? Всегда сможешь развестись!» И дочь тоже подумала: «Квартира на Невском, хорошее снабжение, любовников можно водить, фиг с ним, выйду за него». И вышла, оставив Веронику на попечение мамы — библиотекаря и папы — подводника-поэта. Это был, если анализировать психологически, импульсивный поступок, вызванный смятением в связи с исчезновением мужа Виктора.

Конечно, с профессором Алина Игоревна долго прожить не могла, так как она все-таки не была извращенкой, и подобный уклад семейной жизни ее травмировал. И тут очень кстати ей приснился сон.

Глава 5. Первый сон Алины Игоревны и его последствия

Высокий красавец с пышными усами, похожий на Никиту Сергеевича Михалкова, стоит, облокотившись на колонну, в фойе ЛГУ, и призывно глазеет на нее.

Конец сна. 36

Этот сон оказался вещим, так как на следующий день она увидела точно такого же статного мужчину с пышными усами, в кожаном пальто притом, у колонны в фойе ЛГУ. Она улыбнулась ему, а он ей, а поскольку Алина Игоревна была внешне довольно привлекательна и относительно умна, роман у них закрутился очень центростремительно, и буквально через месяц, по окончании университета, Алина Игоревна переехала в Москву и поселилась в трехкомнатном кооперативе своего нового мужа Олега Анатольевича, который заодно усыновил Веронику, ставшую таким образом не Викторовной, а Олеговной.

Олег Анатольевич работал на иновещательном пропагандистском радио СССР. Для молодежи поясню, что оно было иновещательное не в каком-то мистическом смысле, например, вещало о том, что истина где-то рядом или про инопланетян, а просто оно вещало на иностранном языке, и Олег Анатольевич как раз хорошо знал испанский язык и работал там в испанской редакции, а Алину Игоревну пристроил, соответственно, во французскую редакцию. Однако долго она там не проработала, поскольку очень скоро Олега Анатольевича отправили в Перу корреспондентом, и ей пришлось последовать за своим мужем, оставив Веронику опять на попечение мамы — библиотекаря и папы — подводника-поэта.

Олег Анатольевич был очень тяжелым человеком. Не разрешал Алине Игоревне почти ничего: ходить на свидания, проводить богемные вечеринки с подругами, курить на кухне. Поскольку от природы Алина Игоревна была очень кокетлива, Олег Анатольевич жил с постоянно черной ревностью в душе, и иногда она вырывалась в виде скандалов и даже рукоприкладства. Особенно возмутило Олега Анатольевича, что у него родилась дочь Людмила — мулатка. Он просто взбеленился после этого случая. Скандалы стали происходить чаще, когда семья вернулась в Москву, и к ним переехала Вероника от бабки уже из Санкт-Петербурга. Чаще, потому что из-за дочери — мулатки Олега Викторовича выслали из Перу, заподозрив неладное в моральном облике семьи.

— Убирайся из моего кооператива со своими непонятными дочурками! — крикнет, бывало, Олег Анатольевич.

— Не уберусь, мы тут прописаны втроем, а ты один, вот ты и убирайся.— Ах ты, вероломная сука!— Это ты сделал мне предложение, в чем же вероломство? И сам усыновил

Веронику и Людочку — свою дочь.— Ты еще издеваешься! Людочка — моя дочь?— А чья же еще, Олег, опомнись!— Так она же, блин, мулатка!— Ну, какая же она мулатка. Немного чернявенькая. У меня бабушка была тоже

чернявенькая. Это бывает. Науке известны такие генные изменения. Зря ты так разоряешься.

— Вот именно, что я разоряюсь. Где же я буду жить, по-твоему?— А мы же купили машину на командировочные деньги, купили видео и многое

другое. Вот продай и купи кооператив. Или давай размениваться.— Ах ты, сука вероломная! — хватался за голову Олег Анатольевич и бил по

голове Алину Игоревну.— Вероника, беги на лестничную клетку и проси вызвать милицию! — кричала

обиженная Алина Игоревна.— Милиция, милиция!!! Убивают!!! — кричала от ужаса, не привыкшая у бабки с

дедом к таким страстям, Вероника.Чтобы не посадили за хулиганство и не составили протокол об административном

правонарушении, гневливый и ревнивый, но с хорошей должностью Олег Анатольевич все-таки ушел. Перекантовался сначала у родителей, а потом как-то решил жилищную проблему: то ли женщину нашел с квартирой, то ли действительно продал все и купил

37

кооператив. Алина Игоревна же связала жизнь с молодым курсантом школы милиции, как уже было сказано. Поначалу дела у них в плане семейного бюджета шли не очень, зато в любовном плане все было прекрасно, а потом все наладилось. Они начали сдавать комнаты транзитникам-иностранцам с Белорусского вокзала, покуда у них в лифте не обосрался кореец, к которому приставили нож и ограбили. А потом и вовсе Алина Игоревна сосватала своего Максима каким-то из своих многочисленных друзей, и он стал бизнесменом средней руки в сфере сахароторговли.

Глава 6. Уроки французского

Краткую историю Алины Игоревны мы изложили, чтобы читателю было понятно, как вот-вот влипнет Виталик. Дело в том, что он очень понравился Алине Игоревне своим вялым нравом. Ей после Олега Анатольевича нравились люди вялые и готовые подчиняться. На самом-то деле это был не вялый нрав, а глубоко забитая злая обида, но до таких высот знания психологии Алина Игоревна не добралась. Ей была больше по душе эзотерика, а оккультизм она и вовсе считала наукой будущего.

— Как же наука будущего? Она же в самом далеком прошлом еще существовала? — наивно спросил как-то Виталик на уроке французского.

— Нет, тогда она существовала не как наука, а как знание, как традиция.— Да? А как же она теперь будет как наука?— Так, что наука дойдет до высот оккультизма и превратится в оккультизм.— Здорово!— Уже многие достижения оккультизма приняты наукой и доказаны, например,

что от человека исходят волны, и он образует биополе.— Не, ну теоретически-то мы вообще состоим из волн, — ответил студент,

который что-то читал по квантовой физике.— Тем более.— Или вот еще один момент — Махатма Ганди!— А что Махатма Ганди? Это кто? — спросил студент Серега из Орехово-

Борисово.— Хо-хо-хо, ребята, сразу видно, не гуманитарии вы. Хо-хо-хо. Это великий

освободитель Индии и миротворец, идеолог непротивления злу насилием. Но не важно. Главное, что британские исследователи установили, что он любил жевать корень раувольфии — сильный транквилизатор. Вот!

— Не очень понятно, в чем вы видите…— Ну, как же в чем? Великий учитель достигал нирваны химическим путем.

Значит, нирвана всем доступна.— Ну, в принципе, да, — сказал Серега из Орехово-Борисово, — здесь нет ничего

нового. Нирвана всем доступна по сто рублей за чек. Только долго не протянешь, как Ганди, — Алина Игоревна полюбила Виталика еще как бы в противовес дерзкому Сереге из Орехово-Борисово.

Такие оккультные беседы, зачастую вместо занятий французским, вели Алина Игоревна, Виталик, Серега из Орехово-Борисово, а также два-три других студента, которые посещали этот предмет. Удовлетворившись произведенным воспитательно-образовательным эффектом на своих адептов, Алина Игоревна произносила: «Алёр, ревёнон а но мутон». Баранами она называла иносказательно упражнения из учебника Поповой и Казаковой.

Как-то после одного из таких уроков французского Алина Игоревна, показав студентам, как нужно измерять биополе при помощи разогнутой скрепки, позвала Виталика в гости. Сереги как раз не было, и она воспользовалась этим, чтобы не приглашать обоих.

38

— Виталик, приходи к нам на чай в среду, я познакомлю тебя с дочерьми, мы побеседуем о диагностике кармы, мне кажется, тебе это очень важно сделать.

— Хорошо, — согласился Виталик.

Глава 10. Диагностика кармы

Виталик, не думая особо о предстоящем чаепитии, шел к Алине Игоревне и изучал, по своему обыкновению, местность. Местность ему была знакома — тот самый Белорусский вокзал, где он сел в злополучный поезд с контрабандистами. От выхода с радиальной он миновал палаточный ряд под Ленинградкой, выбрался на Бутырский вал, обозрел старообрядческую единоверческую церковь, на которой, в отличие от обычной православной, не было никаких призывных надписей, и побрел по правой стороне вдоль железки к указанному кирпичному дому постройки восьмидесятых. 

По адресу он обнаружил добротное, из кирпича, П-образное девятиэтажное здание с аркой и ухоженным небольшим двором, глубже от улицы стояли еще два похожих дома, а за ними — Бутырская тюрьма. Кое-какие волосатые «центровые» ребята с кольцами в ушах и носах сидели на скамейке у первого подъезда, Виталик прошел к нужному — четвертому, без всяких кодовых замков, поднялся на старомодном лифте с сетчатой дверью на пятый этаж и позвонил в дверь, из-за которой раздалось два собачьих лая: один — баритон, второй — тенор.

— Ларри, Вета, тихо! — крикнула Алина Игоревна и отперла железную, еще не повсеместную в то время, дверь.

Виталик вошел и, кроме преподавательницы, увидел красивую немецкую овчарку, а также довольно облезлого фокстерьера.

— Девочки, — улыбнулась Алина Игоревна, — ругаются.— А, — сказал Виталик, которому мама Надежда однажды обещала купить собаку,

он все лето читал книги о том, как за ними ухаживать, но в конце лета Надежда передумала. 

— Проходи, Виталик, на кухню. По нашему, по-диссидентски, — пошутила Алина Игоревна.

Виталик прошел. Кухня почему-то была обита вагонкой, как сауна у одного Виталиного друга из зажиточной семьи. Виталик удивился, потому что небезосновательно думал, что вагонка — крайне пожароопасна, учитывая к тому же, что плита была газовая. У Алины Игоревны как жены сахарного бизнесмена средней руки были все необходимые маркеры статуса: ненужная посудомоечная машина, пустая морозильная камера, молчащий кухонный музыкальный центр в виде шлема от космического скафандра. В остальном кухня вполне соответствовала позднесоветским стандартам роскоши: уголок, деревянный стол, кухонный гарнитур под дерево. На окне были повешены редкие в разных смыслах — и как предмет быта в то время, и по количеству планок — сломанные жалюзи, всегда поднятые, которые дублировали и вполне человеческие занавески.

— Вот, — как будто угадала Алина Игоревна удивление Виталика, — как нам кухню отделали. Совсем не найти работоспособных людей. Ремонт шел три месяца. Мне пришлось жить в гостинице «Юность», я в конце концов вспылила и пришла пешком сюда, в слезах. Сказала мужу: «Все, я не собираюсь больше терпеть этот ремонт».

— Вам не позавидуешь. А не легче было обои поклеить?— Ну, Виталик, у нас разные представления о ремонте.— Да, это точно.— Скоро придут мои дочери, старшая Вероника за продуктами ушла, Людочка в

театральной студии, а пока давай попьем чаю, поговорим.— С удовольствием, — сказал Виталик, — я очень ждал этого разговора про карму.

Вы же и позвали про карму говорить.

39

— Что ж, очень важно раскрыть, очень важно раскрыть причины неутешительного физического состояния людей, показать возможности и способы его изменения через коррекции тонких полевых структур, определить, что такое грамотное отношение к биоэнергетике, к развитию возможностей человека, — начала Алина Игоревна словами из книги известного диагноста кармы кэгэбэшника Лазарева.

Виталик-то его книг, конечно, не читал и поэтому подумал: «Какая умная женщина!» Это вообще очень удобный прием: не приписывать себе напрямую чужие слова, но и не закавычивать их, и, воспользовавшись тем, что собеседник не в теме, произвести впечатление.

— Видишь ли, Виталик, понимание окружающего мира, понимание окружающего мира, как высочайшая самодисциплина должна лежать в основе изменения нашего духа, души, — это сейчас обязательное условие выживания. В последние два-три года резко обострились все энергетические процессы на Земле, и сейчас то, что называется в биоэнергетике «кармой», законом возмездия, работает в десятки раз быстрее, чем раньше.

— А… А карма — это вроде что-то восточное?— Давно уже не так, давно уже не так, — Алина Игоревна повторяла первые слова

своей речи, из чего становится видно, что не чужды ей были и азы нейролингвистического программирования, — конечно, биоэнергетика впитала в себя приемы и магии, и колдовства, и восточного целительства, но сама эта наука ничего общего не имеет с этим.

— Ага! — громко, но неуверенно произнес Виталик.— Ведь смотри, ведь смотри, Виталий. Я вижу, что у тебя были семейные

несчастья, вижу, что семья твоя очень непростая! — сказала Алина Игоревна, пользуясь методом цыганки.

Казалось бы, что может быть проще для анализа: у кого в России простые семьи, если после революции всего семьдесят лет прошло, но Виталик, как человек далекий от эзотерики и не слишком далекий в интеллектуальном смысле, проглотил этот крючок, выпучил изумленно глаза и начал внимать, тогда как Алина Игоревна все расходилась.

— А что является, что является источником семейных несчастий, почему могут существовать вымирающие роды, наследственные болезни?

— Я думаю, что пьянство и гены!— Хо-хо, — высокомерно, но снисходительно выдохнула Алина Игоревна, —

совершенно, совершенно очевидно, что гены не могут быть источником этой информации, она передается только полевым путем. 

— Как это? Половым? Я говорю — гены, половым.— Хо-хо! Ну, что ты, не половым, а полевым! От слова «поле» в значении —

энергетическое поле.— А.— Так что же это за структуры, что же это за структуры, которые сохраняют и

переносят информацию из поколения в поколение? Это устойчивые информационные группировки!

— А.— Так вот! Однажды в первом меде к одному экстрасенсу обратился другой

экстрасенс…— А как они туда попали?— Работали там с пациентами, Виталий!— Как это? А врачи?— А врачи им не мешали. Так вот, оказалось, оказалось, что у больного было

разорвано энергетическое поле, и после лечения оно на непродолжительное время восстанавливалось, а потом опять появлялся разрыв.

— Круто.— Рыхлое поле больного, рыхлое поле больного неожиданно стало упругим под

скрепкой экстрасенса! — Виталик невольно пощупал себя за не слишком твердый пресс. 40

— Он почувствовал, что оно реагирует на вторжение. Он чувствовал руками мощные структуры, проходившие через место разрыва поля!!!

Алина Игоревна уже прилично распалилась и кричала, побрызгивая слюной Виталику в лицо, но он не утирался, лишь прикрыл рот для личной гигиены.

— Мгновенно, мгновенно его восприятие полностью изменилось!!! То, что ранее воспринималось как разрыв, стало устойчивой структурой, вызывающей деформацию поля, через которую происходила потеря энергии. Ты понимаешь???!!!

— Дыра в поле!— Именно! Именно! И это дыра не физическая, а полевая! Полевая дыра! Как же

она может появиться, эта полевая дыра?!— Я как-то не очень…— Хо-хо. Сглаз, порча, грех!!! Сглаз, порча, грех!!!— Ого! Значит, это все правда? У меня, помню, бабушка, Кирпичева, аристократка,

тоже говорила, что Ширинкины — порченая семейка.— Надо тебя продиагностировать.— Что, прям так?Алина Игоревна взяла разогнутую скрепку и стала медленно ходить вокруг

Виталика, изящно помахивая рукой, как дирижер во время «модерато». — Ну, не так все плохо, не так все плохо. Вот видишь? — она остановила руку в

метре от Виталика. — Это небольшое, но и не самое плохое поле. Давай-ка, проверим тебя теперь на приемлемость.

— На приемлемость чего?— На приемлемость, приемлемость даров планеты!!!Алина Игоревна сняла с руки кольцо, взяла с посудомоечной машины моток ниток,

откусила отрезок сантиметров в пятьдесят, подвесила на нитку кольцо.— Держи, держи, Виталий! Намотай на палец эту нитку и поставь локоть на стол!Пока Виталик от тревоги неловко наматывал нитку на палец, Алина Игоревна

поставила перед ним несколько стаканов и рюмок, в которые налила разные жидкости: воду, колу, пиво, водку, коньяк. 

— Давай-ка начнем с напитков, с напитков! Размещай кольцо над стаканом, и будем смотреть. Там, где кольцо не будет качаться, находится подходящий тебе напиток.

Виталик разместил кольцо над столом, а Алина Игоревна начала дергать стол, чтобы он раскачивался, не давая Виталику возможности успокоить кольцо. Она поставила под кольцо водку — кольцо продолжало качаться, Алина Игоревна загадочно улыбнулась, над коньяком — то же самое, над водой — уже меньше.

— Вот видишь, Виталя! Вот видишь, Виталя! — хищно произнесла Алина Игоревна, которая выглядела довольно комично, расшатывая стол. — Вот, как говорится, солнце воздух и вода — наши лучшие друзья! Ничего с тех пор не изменилось.

Дальше Виталик перенес кольцо на колу, оно совсем растревожилось, и на пиво… Вдруг, над пивом, кольцо остановилось, как вкопанное. Алина Игоревна стала даже подбивать стол коленом — ничего, не болтается.

— Это меня даже шокирует! — сказала Алина Игоревна. — Получатся, получается пиво — твой напиток? Надо будет посоветоваться с Николай Алексеичем. Шутовство какое-то!

Тут заблеяли собаки Ларри и Вета, именно заблеяли, а не залаяли, потому что в квартиру входили свои, и Виталик с облегчением выдохнул. Алина Игоревна своим научно-популярным напором его немного утомила, если не сказать напугала.

Глава 11. Вероника и Людочка

— Вероника, Люда, у нас гость — Виталик! — хвастливо произнесла Алина Игоревна.

41

— Ох, очень приятно, — раздался голос из прихожей, — сейчас, сапоги снимем.В кухню вошла высокая худая девушка с красными пышными от химической

завивки волосами, в куртке типа «косуха», в сексуальной майке — алкоголичке с огромным вырезом, из под которой торчал лифчик, с массой колец на пальцах и браслетов на запястьях, в джинсах — дудочках. «Неформалка», — подумал Виталик. Она, широко улыбаясь, протянула Виталику руку с длинными пальцами.

— Вероника.За Вероникой пришла Людочка — темная девушка, похожая, скорее, не на

мулатку, а на цыганку странной породы, богатая телом, с серыми глазами, пухлыми губами и эфиопским носом. Она также протянула руку для знакомства, рука ее была тоже с длинными пальцами, но пальцы не были вялыми и бесформенными, как у сестры, а генетически жилистыми, как и положено мулаткам.

— Меня, вообще-то, по-настоящему зовут Вера Беатриса Педро Мануэль Клавихо-Паррада, — гордо, но без высокомерия уточнила мулатка.

— Ого! — посмотрел Виталик недоуменно на Алину Игоревну.— Да, мне пришлось дать дочери другое имя, когда ее отец ушел от нас, чуть не

убив всех.— Ужас! Что, пил?— Нет. Ревновал.— И меня полил кипятком специально! — вступила Вероника.— Как это? Какой ужас!— Я мыла посуду, а он пролил из чайника мне на руку кипяток, — быстро сказала

Вероника.Виталик как-то застеснялся от такой внезапной откровенности, а Вероника,

чрезмерно широко улыбаясь, будто специально растягивая рот, стала, пользуясь случаем, строить ему глазки. Людочка, которая Вера Беатриса, истероидно, как актриса, захохотала, глядя на это. «Во дела! Какие интересные выдающиеся женщины!» — подумал Виталик, не зная, кого выбрать, чтобы влюбиться.

Вечер закончился тем, что Людочка — Вера Беатриса читала стихи, пела песни, хохотала, Вероника рассказывала черные истории и выражала мысли о литературе, уличая Виталика в малой начитанности, хохотала, а Алина Игоревна подхохатывала и иногда вставляла обобщающие и аналитические фразы из эзотерической сферы. Виталик же и подпевал, и подхохатывал, и делился черными историями, и краснел от недостаточной начитанности.

Глава 12. Вечер после знакомства

Виталик возвращался к себе домой с «Белорусской», окрыленный, на метро. Он к тому времени уже окончательно перебрался на «Речной Вокзал», благодаря тому, что старики померли, а с их наследниками, которым и так было, где жить, он договорился, что будет им платить разумную цену, чтобы они не сдавали никому комнату. Из каких, спрашивается, денег? А Виталик вообще был хоть и ужасно ленив, но предприимчив. Сразу после упомянутого казино, как автодорожный специалист, он пошел работать в палатку автозапчастей в Южном порту: два через два, потом торговал кое-чем, потом занялся собственным мелким бизнесом, о котором ниже. В квартире стало чисто и тихо, и было не стыдно пригласить гостя и даже, когда Виталик отпидарасил как следует желтую ванну и сменил унитаз с бачком, гостью.

На Речном жил один бывший коллега Виталика по автозапчастям — Иван Грушков, добрый, спокойный парень. Они частенько вечерами гуляли, и Иван ввел Виталика в местное районное общество. А районное общество — это очень странное и сложное социальное формирование, в котором люди лет до сорока сохраняют подростковые ценности и иерархию. Конечно, те люди, которые не выходят намеренно из

42

районного общества и не становятся ему параллельными. Районное общество — это, по сути, смесь деревни и тюремной камеры. Там все обо всех все знают, постоянно дерутся и попадают в обезьянники, разговаривают по особой фене и ведут себя по понятиям.

Поднявшись на поверхность, Виталик столкнулся с группой знакомых: Грушковым, Вованом Нелюбиным, Коляном Коробковым (он, что прикольно, с такой фамилией подбарыживал анашой) и Гудроном, которого он не знал, как зовут. Гудрон не требовал называть его по имени, хоть ему и было тридцать пять лет. Он запомнился Виталику своим ноу-хау касательно того, как можно стопроцентно вскрыть лицо, не нарушая понятий, любому человеку. «Идет, скажем, чел, — пояснил он, — ты ему говоришь: „Я твою мать имел!“ Он тебе наваривает, тут выбегают друзья из-за угла — и все. Если же он не станет тебе наваривать, то все равно выбегают друзья и говорят: „Ах ты ублюдок, не хочешь защитить честь матушки?!“— и все равно вскрывают ему лицо».

Тот же Гудрон сообщил Виталику о набирающей силу тенденции избиения человека по телу, не трогая лица, чтобы не посадили за побои. Она еще в то время не устоялась как повсеместная, но умные, кто не хотел сидеть или получать условный, этого правила придерживались. Справедливости ради стоит подчеркнуть, что из районных чуваков только Гудрон был такой отмороженный. Он не работал, после тюрьмы жил с бабушкой, много пил и спьяну предлагал всегда дать кому-нибудь пизды. Иногда товарищи по компании соглашались. Остальные, кроме Гудрона, имели работу, девушек, некоторые чем-то даже занимались помимо районной жизни. Но в тусовках на районе их что-то привлекало: детство, что ли?

Глава 13. Как Виталик отказался от легких наркотиков

— Привет, Виталик, есть кропалик? — пошутил Гудрон.— Здорово! — у Виталика кропалика не было и быть не могло, потому что он

давно бросил это дело — легкие наркотики, и стоит для вразумления молодежи рассказать, почему.

Однажды с другом Серегой из Орехова-Борисова он поехал на улицу Миклухо-Маклая и купил у нигерийцев в лумумбарии стакан африканской марихуаны. Начали курить. И их пробило на актера Кокшенова, потому что как раз по телевизору шел наитупейший, но после африканской марихуаны очень смешной фильм Эйрамджана «Бизнес по-русски». Насмеявшись, ребята прибились на Кокшенове и начали балагурить.

— Представь, — начал креативный Серега, — все фильмы бы назывались с Кокшеновым.

— Хи-хи-хи, как это? — заржал Виталик.— Ну, смотри, типа, «Крестный Кокшенов»! — Виталик сложился от беззвучного

патологического смеха. — Или там: «А Кокшенов здесь тихий», — продолжил воодушевленный Серега,

входя в роль комедианта, — «Служили два Кокшенова». — «Кокшенов против Кокшенова», — сквозь слезы смеха поддержал Виталик.— Вот именно! «Через тернии к Кокшенову».— «Семнадцать Кокшеновых весны».— «Вокруг Кокшенова за 80 дней».— «Кокшенов среди чужих, чужой среди Кокшеновых».— «Неуловимые Кокшеновы».— «Черный Кокшенов — эмблема печали, белый Кокшенов — эмблема любви».— «Последний Кокшенов в Париже».— «Броненосец Кокшенов».— «Кокшенов, золото, наган».— «Кокшенов Российской Империи».

43

— «Кокшенов уполномочен заявить».— «Ларец Марии Кокшеновой».— «Андалузский Кокшенов».— «В бой идут одни Кокшеновы».— «Астенический Кокшенов».— «Прирожденные Кокшеновы».— «Звездные Кокшеновы».— «Назад, в Кокшенова».— «Кокшенов исчезает в полдень».— «Кокшеновы тоже плачут».— «Пролетая над гнездом Кокшенова».— «12 разгневанных Кокшеновых».— «Изгоняющий Кокшенова».— «Кокшенывающий дьявола».— «Кокшенов 2. Судный день».— «Крепкий Кокшенов».— «Кокшенов дождя».— «Кошмар на улице Кокшеновых».— «На гребне Кокшенова».— «Горячий жевательный Кокшенов».— «Однажды в Кокшенове».— «Кокшенов в октябре».— «Звезда пленительного Кокшенова».— «О бедном Кокшенове замолвите слово».— «Эскадрон Кокшеновых летучих».— «Василий Кокшенов меняет профессию».— «По главной улице с Кокшеновым».— «Лихорадка субботнего Кокшенова».— «Зловещие Кокшеновы».Друзья сначала, как и положено, ржали, но через два часа восприняли игру очень

серьезно, что и называется — прибились, и играли с перерывами на жрачку и накур три дня. Когда закончились фильмы, начались книги, пьесы, потом названия групп, альбомов и песен. После этого, когда Серега уехал, Виталик не мог говорить ни с кем, не употребляя фамилию Кокшенов, поэтому ему приходилось молчать. Окружение недоумевало. По этой причине у Виталика начались панические атаки. Отпустило только через два дня. Отпаивался пивом для транквилизации. С тех пор он не курил марихуаны.

Глава 14. Посиделки на районе

— Пошли за пивом с нами, — предложил Гудрон.— Пошли, — согласился Виталик, в эйфории от предвкушаемой влюбленности.Товарищи затарились пятью сиськами очка (двухлитровыми пластиковыми

бутылками пива «Очаковское») в армянской палатке на углу Смольной и углубились во дворы пятиэтажек в поисках пустой детской площадки.

— Может, шуганем кого? — предложил Гудрон.— Слушай, ты вроде не пьяный еще, чтобы быковать, — пошутил Вован Нелюбин.Площадку быстро отыскали, расположились, начали беседу. Сначала обсудили

последние новости.— Вчера Костян Аньку, на, дефлорировал из 44-го дома, — сообщил Грушков,

которому никто не давал, и поэтому он любил говорить о сексе.— Да ладно! — возмутился Вован.— Точняк тебе говорю, — сказал Грушков.

44

— Он расскажет! — скептически произнес Вован.— А что такого?— Пиздеж, вот что, на девяносто девять процентов.— Может. Я бы ей вдул, конечно, — мечтательно согласился Грушков.Все длинно отхлебнули очка из сисек, закурили. Гудрон пошел отлить за пределы

площадки, иначе — не по понятиям.— Вчера Леха Скупин в обезьяннике сидел, — сообщил Вован.— А что?— Да потому что дебил! — вступил Гудрон. — Они тут перестрелку устроили из

газовых пистолетов с Жоркой.— Ха-ха-ха, — все засмеялись.— Дуэлянты, на, — прокомментировал Грушков.— И что?— Леха — капитан из 42-го дома отмазал. Сказал, что больше не будет отмазывать

никогда.— Правильно, хуле, — подытожил Гудрон.Беседа плавно перетекла в деловой ключ. — Слушай, Вован, а ты где работаешь?— В пре-пресс.— А это что?— Пре-пресс что такое? Ты меня удивляешь, — кичливо начал объяснять Вован, —

это допечатная подготовка, репроцентр.— А-а. А в чем она состоит?— Ну как, исправляем файлы заказчика, устраняем технические ошибки в верстке,

пишем постскрипты, цветоделением занимаемся, это ж как дважды два — четыре. — Ага, а что такое постскрипты и цветоделение?— Это долго объяснять. Цветоделение — это грамотный перевод любой картинки

из цветовой модели эргэбэ в модель смык, если совсем упростить.Вован был дизайнером, известной личностью на районе. Только все время у него

были проблемы с девушками, так как он их заводил исключительно локально, и они все друг другу про него рассказывали не всегда лицеприятные истории.

— А к нам на склад «Кровь монаха» пришла, хорошая, — заявил Грушков, который работал на винном складе.

— Чего? — спросил грубо Гудрон.— Вино «Кровь монаха», две тыщи шестого, Анапа, улица Горбу, красное,

полусухое, — отчитался Грушков.— Это круто считается? — спросил Виталик.— Нормал, это Анапский Рейнджер Кубани! Крутой дядька, тот еще подонок,

Сашка — Гроздь, — передал Грушков почерпнутые из ежедневно штудируемого винного журнала сведения.

— А еще какие вина вы могли бы порекомендовать? — с издевкой спросил Вован.— Что-нибудь из «Монастырской трапезы», например из Геленджикского района.

Дает вина от легких с ароматами весеннего луга и полевых цветов, до серьезных, выдержанных в бочках. Это белое.

— На фиг мне белое. Мне только красное!— Тогда, конечно же, «Кубанская лоза» из Новороссийска. Сорт типа тинтюрье с

красной мякотью. В Новороссийске из него делают роскошные вина с богатой структурой, «перечностью» и выраженной ягодностью, при этом очень гастрономичные.  — Ты мне херню не впаривай, — иронизировал Вован, — мне надо из замка вино, чтоб по кайфу.

— Ну, тогда, «Шато у Армена» из долины Дивноморска.— Это что, название замка?

45

— Нет.— А хуле пиздишь?— Да на хрен тебе замок?— Надо!— Тогда бери «Шатонёф у Арсена», не прогадаешь — мощь. Дагестанское, очень

сильное, сорт винограда — гренаш. А вообще тебе замок по гран-крюшной классификации?

— По хрюшиной, конечно, давай, — друзья уже начали веселиться, подыгрывая друг другу, — мне другой не надо.

— Тогда вот, что я сказал — бери.— А круто было бы самому вино по хрюшиной классификации делать! — крякнул

Гудрон.— Сейчас уже никак не получится.— Почему?— Потому что гран-крю — только те, что в тыща восемьсот пятьдесят пятом году

попали в список, перед Всемирной парижской выставкой, по приказу Наполеона Третьего.— Круто. Вот тогда наверное был разгул коррупции в винной сфере! — сказал

Виталик.— Не было ни хуя, тогда сферы-то такой не было. Французы просто первые

придумали стандартизировать и классифицировать вина, потому и стали типа самыми крутыми виноделами

— Ну, вино-то покупали, бизнес был. Русские купцы возили вина до хуя.— Конечно, возили, еще задолго до тех времен.— Ну, так я и спрашиваю: вот была выставка, а чтобы на нее попасть и стать гран-

крю, наверняка платили.— Неее, им надо было выебнуться, показать типа во какие у нас крутые вина, и

спец совет какой-нибудь, клуб знатоков, отобрал лучшие хозяйства. На фиг им было говно подсовывать иностранным гостям?

— Ну, во Франции, небось, больше вина делают хорошего, чем стали хрюшиными, так что…

Сиськи с очком закончились, и по причине буднего дня, приятели расползлись по пятиэтажкам.

Глава 15. Виталик и вешенки

Прежде чем лечь спать, Виталик заглянул в соседскую комнату, которую он снимал, с любовью осмотрел большие, как для картошки, но прозрачные мешки, набитые древесной стружкой. Там росли его домашние питомцы — сапротрофные грибы вешенки. Они были финансовой опорой Виталика вот уже несколько месяцев, с того момента, как приятель из Тимирязевской академии — одноклассник — качок Пиончик — безвозмездно сообщил Виталику технологию выращивания этих круглогодично растущих грибов.

— Ты прикинь, их можно выращивать спокойно дома! Берешь землю с торфом и навозом, берешь опилки, берешь солому… — рассказывал Пиончик, привычно поигрывая спиной и периферийным зрением следя за бицепсом.

— Подожди, как это навоз дома? — спросил Виталик.— Да ладно, там и надо-то децл навозца, а можно вообще без него. Берешь ошурки

всякие от семечек, опилки, запариваешь в горячей воде, перемешиваешь с мицелием…— С чем, с чем?— Ну, блин, с грибницей, короче, суешь в мешок и на полку.— Чо, и все?— Не совсем. Через три дня делаешь в мешке прорези — штук десять, и через две

недели уже появятся грибы.46

— Да чо там грибов-то будет? С гулькин хуй!— Сам ты — гулькин, Виталик! Потом открываешь окна и включаешь свет, они

будут расти, как фиганутые, — Пиончик не ругался матом, — четыре кило с одного мешка можно снять. Потом опять окна закрываешь, свет выключаешь, а через неделю опять попрут. Ты прикинь! Посчитай!

— А на фиг ты мне это говоришь?— Так я-то в общаге живу, а у тебя квартира, мне интересно в порядке опыта.— А что ж все не начнут выращивать эти вешенки?— Потому что у нас народ к сельскому хозяйству не приучен, вот почему.— А что я буду с ними делать?— Ха! Ну, ты меня удивляешь! Рестораны — раз, кафе — два, рынок — три,

корейцы — четыре. С корейцами могу свести. — Ну… Надо подумать, — заключил Виталик.Виталик долго не думал, потому что он в тот момент зарабатывал продажей

пакетов на книжной ярмарке в «Олимпийском». Его туда пристроил Серега из Орехова-Борисова, который реализовывал печатную продукцию. «Пакет — на рынке нет!» — неуверенно кричал Виталик свой рекламный лозунг, завернувшись в шарф, чтобы его на такой не престижной работе не узнал кто-нибудь. Это унижение три раза в неделю, пусть и довольно доходное, заставило его быстро рассмотреть предложение Пиончика и принять его. Он опять встретился с бывшим одноклассником, все записал, получил порцию бесплатного мицелия, который Пиончик нарыл где-то на тимирязевских полях, купил плотные большие пакеты и начал дело!

И, главное, все получилось, как и сказал Пиончик: каждую неделю у Виталика в соседней комнате из мешков, расставленных на стеллажах, вылезали огромные гроздья грибов. Если кто не видел, как растут вешенки, пусть представит, что стен в небольшой комнате было не видно за грибами, похожими на чешуйчатое покрытие какого-то монстра. Зрелище зловещее и пугающее для неподготовленного человека, но Виталик относился к вешенкам с большой любовью и почтением, часто навещал их и даже, бывало, разговаривал с ними или пел песни, поглаживая разветвленные семьи вешенок, будто усилием воли прорвавшие пакет и рвущиеся к захвату комнаты, а потом и планеты.

По воскресеньям Виталик сдавал урожай, обычно килограммов сто, в несколько точек: корейцу Паку, знакомому Пиончика, и на несколько рынков армянам, и получал деньги, которые позволяли ему очень неплохо для студента жить. Не только хорошо питаться, но и покупать красивую одежду, недешевую водку и пиво, бывать в кафе и клубах.

Виталик мог бы и машину купить, и квартиру отремонтировать, но он был из тех людей, о которых раньше говорили: «Шапка с заломом, а в брюхе солома». Он больше любил приодеться, подстричься у гея — Матвея на Таганке, купить ботиночки фирмы Fabi, сходить на дискотеку в клуб «Мегаполис» — то есть почувствовать себя человеком. А убогая кухня его не беспокоила.

Глава 16. Первое свидание Виталика с Вероникой

В ближайшую субботу после визита Виталика к Алине Игоревне, когда он, вооружившись секатором, умелой рукой срезал с мешков заросли вешенок, в его квартире раздался звонок телефона.

— Аллё! — сказал Виталик, красиво интонируя.— Виталик, привет, это Вероника, дочь Алины Игоревны. Как твои дела?— Привет, Вероника, — удивился Виталик, — у меня дела хорошо.— А мне мама достала два бесплатных билета на кинофильм «Маврикийский

гомосек» в Культурный центр Франции, наказала тебя позвать, потому что фильм будет демонстрироваться на французском языке с субтитрами.

47

— О, круто! — сказал Виталик. — Я с удовольствием.— Тогда давай договоримся.— Ага!— Знаешь, где Французский культурный центр?— Не особо.— Знаешь, где Библиотека иностранной литературы на Яузе?— Вроде нет.— Ну там, где высотка, «Иллюзион», на Котельнической, только с другой стороны?— Мм.— Тогда встречаемся на «Таганке» кольцевой наверху в половине седьмого,

хорошо? — предложила Вероника приятным, но гнусоватым голосом интеллектуалки.— Хорошо, конечно, как раз я там стригусь, — поддержал беседу Виталик.Он продолжил срезать букеты грибов в приятном возбуждении, как это бывает

перед первым свиданием. Потенциально влюбленный, он пока не думал о том, что это настоящее свидание, после которого все у него выгорит и закончится чем надо, а просто волновался и мечтал. Девушка из Центрального административного округа, настоящая неформалка, небось, с рок-музыкантами знакома, пригласила Виталика в кино! Это что-то значит — нет никаких сомнений! Хорошо, что Виталику нужно было заниматься грибами — взвешивать, расфасовывать, а то б он истомился.

В пять Виталик помылся, побрился, попшикался, высушил волосы феном, попшикал волосы, надел джинсы «Армани», рубашку «Армани», куртку «Армани», ботинки Fabi, попшикался, и в полшестого вышел из подъезда дома на Смольной. А в шесть пятнадцать уже мотался у выхода из «Таганской» кольцевой, поглядывая на театр. Он мучился, так как не знал: покупать цветы или нет? Вроде бы это не свидание, но девушкам нравятся цветы, так что почему бы нет? Но цветы — это признак свидания, а вдруг она не хочет иметь признак свидания в руках?

— Привет! — прервала душевные муки Виталика широко улыбающаяся Вероника. — Пойдем?

— Привет. Пойдем, — повторил Виталик, а Вероника рассмеялась, думая, что он так пошутил.

Во Французском культурном центре было много французов, которые тоже пришли посмотреть кино, а также студентов и студенток, многие гораздо милее Вероники. Атмосфера там царила доброжелательная, и Виталику было по кайфу. Вероника что-то рассказывала о том, как она уже тут была и что-то там такое смотрела или слушала лекцию, а Виталик поддакивал и давал высокие оценки. Фильм, который Вероника назвала «Маврикийский гомосек», назывался на самом деле не так — это Вероника пошутила, а Виталик не понял. Просто в фильме рассказывалось о нелегкой судьбе немолодого гея на Маврикие. Этот гей познакомился с молодым гетеросексуалом, поначалу чтобы развести его на секс, но потом они подружились, а в конце немолодой гей умер от СПИДа на руках у молодого гетеросексуала. В общем, трагедия. Виталику понравилось.

— Поехали ко мне, еще пока не поздно, сделаем пиццу, попьем чайку! — предложила Вероника.

— С удовольствием, — ответил Виталик, немного подссывая, потому что не был готов к такому повороту — он долго привыкал к людям, а тут так сразу.

— Мама в отъезде, правда, Максим дома, но он не напрягает.У Виталика немного отлегло от сердца, потому что Максим, хоть и не напрягает,

но уж предлогом не вступать, будучи неподготовленным, с Вероникой в половую связь, он будет хорошим. Вика на купленный в магазине корж накидала колбасы, ветчины, сыра, сунула в микроволновку.

— Помнишь, как у Льва Ромбаха? — и Вероника начала читать нараспев, подражая Ахмадулиной.

48

Не открою здесь секрета,Но скажу — ты наших знай,И на пиццу им ответитНаш прекрасный расстегай.

Гиляровский б прослезился,Он поесть очень любил,Многому бы удивился,Вряд ли пиццу оценил.

— А тебе какие поэты нравятся?— Ну, там, Мандельштам, ну, такие. А вообще я не слишком люблю поэзию!— Я тоже, стихов хороших сейчас не найти, — пошутила Вероника, — много

графомании. Вот дедушка у меня — знатный поэт!

Песня, сочиненная дедушкой Вероники

Девочка ушедших дней…

1.Я сегодня опять с ней,С девочкой ушедших дней Пошел гулять.С давней радостью моей и печальюВечер коротать.Предо мной бокал вина, бокал красного вина,В нем топлю себя до дна, истопляю до бела.А в душе она одна, в наказание.

Пр.И пусть годы все идут, все равно со мной ты тут.Детская любовь моя, неизмытая, незабытая.Как и прежде молода, восемнадцать как всегда.Словно ягода брусника, Вероника.

2.Вспоминаю мать твою, старый дворик, стол, скамью,Где сидели мы с тобою, Вероника, под Луною.Но ломает жизнь мечты, рано померла же ты,Время лиц всё трёт черты, но в душе моей все равно ты.

И т. д.

Тут прозвенела микроволновка. Виталик и Вероника съели вязкое нечто, которое условно было названо пиццей, а потом немного посидели в комнате, слушая музыку — последний альбом «Пинк Флойд».

— А я был на их концерте, — похвастался Виталик, — там свинья летала по «Олимпийскому», то есть даже хряк, и кровать летала.

Вероника взяла Виталика за руку и посмотрела ему в глаза. Виталик не понял, что значит этот взгляд, но решил на всякий случай ее поцеловать. Они немного поцеловались, и Виталик пошел домой, а Вероника провожала его до метро, заодно выгуливая собак. У

49

метро Виталик долго мялся, прощаясь, и, наконец, решился пригласить девушку к себе домой — выпить и все такое, и она согласилась, особо не раздумывая.

Глава 17. Дискурс…

Перед приездом Вероники, через два дня после первого свидания во Французском культурном центре, Виталик надраил туалет, надраил ванну, надраил кухню, коридор, комнату, себя, а грибную комнату запер, чтобы можно было наврать, что это соседская, а они там не живут — стоит запертая, да и все. Запер, но ключ, растяпа, оставил в двери, из-за этого потом попал в историю. 

Вероника позвонила после занятий. Она училась в университете Нестеровой, потому что, по ее словам, не смогла поступить на филфак в МГУ из-за приступа депрессии, не позволившего ей проявить талант в сочинении. 

— Виталик, привет! Я уже еду, но буду не одна, ко мне внезапно приехала подруга из Питера, искусствовед, я не могу ее бросить, посидим втроем, хорошо?

— Хорошо, я с удовольствием, жду, — сказал Виталик, пытаясь не выдать интонацией разочарования, налил стаканчик купленной для гостей водки, выпил и сел ждать.

Девушки прибыли без опозданий: Вероника в косухе и панковских сапогах с пряжками и шнуровкой и с перекрашенными в рыжий из красного волосами, ее подруга — в довольно элегантном плаще, не слишком длинном, чтобы не прятать стройные ноги, но не вызывающе коротком.

— Виталик, это — Арина, Арина — это Виталик, — сказала Вероника и по-свойски стала снимать сапоги.

Арина была черненькая, небольшая и симпатичная, как, примерно, глазастая актриса Кристина Риччи. Виталик принял у Вероники косуху, а у Арины — плащ, и проводил девушек в комнату через коридор с облезлыми обоями. Двадцать лет назад у соседей жил кот, который разодрал обои, а ремонт, конечно, никто не делал — коммуналка же.

— Хотите «Мартини»? — спросил Виталик, когда Вероника развалилась, а Арина примостилась, на диване.

— А водки нет? — спросила Вероника.— Есть и водка, и сок.— Отлично, тогда давай мутить коктейль! А лед есть?— Чего нет, того нет, но все уже давно в холодильнике, холодное!— Прекраассно! — хищно улыбнулась Вероника, довольно нагло схватила яблоко

и стала жадно его жрать.— Приятная у вас квартира, — сказала Арина.— Да ладно, скажете тоже.— Нет, я готова обосновать. Я очень люблю квартиры, где нет привкуса

мещанского дискурса. — А, — сказал Виталик, — это да.— У вас как раз нет этого привкуса.— Так я ж…— Виталик, принеси, пожалуйста, бухло! — как бы в шутку велела Вероника.Виталик взял старые бабкины недобитые бокалы, почему-то сыр, какое-то

копченое мясо, оливки, хлеб, апельсиновый сок, водку «Кремлевская», «Мартини» и все расставил на маленьком столике. Девушки между тем вели беседу, от которой у Виталика начинала кружиться голова.

— Любая попытка оправдать какую-либо, пусть даже благородную идею выставки, заканчивается постмодернистким креном, — говорила низким, как любят интеллектуальные женщины, голосом Арина, — я никогда не разделяла идею левого

50

дискурса в искусстве, несмотря на внутреннюю претензию, однако, сейчас так получается, что именно он вытесняет, к счастью, весь постмодернизм. И было бы замечательно, если бы именно левый дискурс не превратился сейчас в мейнстрим, сейчас он пока еще держится за счет региональной художественной практики.

— Я все это отношу исключительно к конъюнктурным художественным модам. У нас нет полноценного левого дискурса... — сказала Вероника.

— Мне кажется, что любая попытка левого искусства заканчивается в системе символов и знаков, что тоже является принадлежностью именно постмодернизма, как известно. К сожалению, сейчас левый художник слишком сильно связан со скрытым смыслом, от этого горько. То есть я хочу сказать, что левый дискурс — это еще один способ говорить на языке постмодернизма, который, по-моему, совершенно не применим к этой ангажированности, — пояснила свою мысль Арина.

— Я бы вообще поставила вопрос иначе: а вообще насколько для нашего художника актуальна система левых ценностей?

— Детская болезнь левизны, — вспомнил что-то похожее Виталик и тут же поймал на себе два снисходительных взгляда красивых женских глаз.

— Наши художники утверждают, что да, актуальна, но я недавно беседовала с одним художником, это был просто прорыв бессознательного какой-то, он все время рассуждал на тему, что ему все должны, причем должны в том числе и деньги. Я о том, что у нас декларативная позиция очень часто расходится с жизненной практикой, и выходит, что многие наши «левые» художники на самом деле пти буржуа. Что значит левый художник? Он должен или ему все должны? — возмущалась Вероника.

— Левый дискурс во время постмодернистской эпохи является в значительной степени постмодернистским, другой вопрос, насколько прошла эпоха постмодерна. Возможно, следует разделять «говорение» и мотивировку «говорящих». Политические, религиозные и любые другие убеждения и искусство — области не обязательно пересекающиеся. Я бы сказала, что у политического есть пределы инкриминирования, — разошлась Арина.

— Ха-ха. Я почти убеждена, — Вероника и не думала сдаваться, — что наш художник не бессребренник, это привилегия любого художника, кроме политического в России. Каждый раз сталкиваясь с возможностью любого художественного отстранения он использует политику, провоцируя таким образом неадекватное отношение зрителя-критика к тому, как он это делает. То есть существуют очевидные, знаешь, абсолютно располагающие, чтобы их отработали, политические конфликты, на которые левый художник реагирует. Поэтому вопрос кто кому должен — риторический, как мне кажется.

— Вероника, но постмодернистский в традиции современного политического художника — не совсем честная практика, нет?

— Нами говорит язык как структура, а структуры нейтральны, они не имеют этической окраски. Ты можешь назвать мне художников «быстрого реагирования» в России? Я — практически нет, разве что в последнее время есть некоторые подвижки в эту сторону. А про искренность убеждений я также молчу.

— Я вполне себе знакома с теорией, — заявила Арина, — понимаю все оговорки и все «но», но прежде всего надо говорить о локальной художественной практике, которая все же имеет свою очень даже исторически мотивированную специфику. Мы все время рассматриваем российскую художественную ситуацию и практику в идеальном контексте, давайте уже рассматривать ее в нашем, реальном, российском, наконец. Иначе это выглядит как рассказ о левом МОСХе, о людях, которые ходили по московским, питерским улицам как по парижским, ничего вокруг, кроме своих иллюзий, не замечая. Я как раз говорю, что таких художников нет, по крайней мере в Москве, Питере, Воронеже и Самаре.

— Мне кажется, что печальный финал неизбежен, — с философской светлой грустью произнесла Вероника, — несмотря на колоссальный, с моей точки зрения,

51

политический потенциал в своем первоначальном, национальном, определении. Другое дело, что художник, наш, родной, отчего-то совсем, ну никак не может адаптироваться в этом сложном пространстве. Все ведь просто и очевидно, не нужно быть особенно одаренным для этого. Помню, как Чтак рассуждал об ответственности художника, о его политическом долге. Ну а дальше-то что?

— Отрицание культуры и склонность к животному началу, базовая опция левых —плесень на любой культуре, росту которой нет преград при победившем постмодернизме. Нынешняя левота — никчемная производная постмодернистских опций вседозволенности и политкорректности. Телесная целостность, например, ею не рассматривается вовсе, — возмущенно добавила Арина.

Виталик слушал сначала с открытым ртом, пытаясь врубиться, потом расслабился и задремал, а потом от осознания того, какие крутые — красивые и умные — женщины пьют с ним водку, у него встал хуй, сам Виталик поэтому оживился, уронил стакан, прервав «дискурс», и стал обновлять коктейли: побольше водки, поменьше мартини.

Глава 18. Половой акт хотя и состоялся, но…

Девушки не расстроились из-за того, что Виталик прервал их разговор — сфера искусства любит поколдырить. Они довольно быстро залили в себя по три коктейля, запьянели, перестали использовать свой малопонятный дискурс, стали делать «музычку погромче», перекрикивать друг друга и кокетничать с Виталиком. 

Вечеринка продолжалась в приятной атмосфере ровно до того момента, как Вероника и Арина принялись эксплуатировать наркотическую тему — в ту эпоху это было довольно модно. Виталик при этом себя как-то не в своей тарелке чувствовал из-за того, что у него не было наркотических трипов — всего один, от африканской травы, описанный выше. Он из новой беседы только кое-что мог выловить, понимал не больше, чем про искусствоведение, стыдился, но меньше, так как выпил уже прилично к тому моменту.

— Ху-ху-ху, — на странную гласную смеялась Арина, — люси ин зе скааай виз даймондз!

— О да! — поддерживала Вика. — «Завтрак на траве».— Тимоти Лири!— Псилоцибин!— Том Вулф. «Роман с кокаином» Агеева!— Станислав Гроф.— Старик Кроули.— «Джанки. Гомосек».Последнее название очень развеселило Виталика, он громко захохотал, и дамы

снова обратили на него внимание. Вероника взяла Виталика за руку и повела из комнаты, а Арина деловито, но изящно, принялась стряпать себе еще коктейль. У облезлой стены коридора Вероника довольно-таки нежно и точно в рот, несмотря на выпитое, поцеловала Виталика и погладила по спине. У него от этого опять встал хуй. Молодой мужчина, к тому же подбухнувший, он уже не в состоянии был с собой совладать и подумал: «А хрен с ним, уже темно, я ее ща по-быстрому, рачком стоя! Она ничего и не поймет!» — и открыл дверь в комнату с вешенками, а свет не включил. Придвинул Веронику к свободной стене, у которой не стояли стеллажи с мешками, и продолжил целоваться, а также все страстнее лапал ее.

— А что-то у тебя тут так пахнет странно? — сказала Вероника как бы между делом.

— Да старьем каким-нибудь, не бойся, тут все чисто.И на какое-то время Вероника замолчала, петтинг был уже в самом разгаре,

возбужденный Виталик даже приспустил своей визави штаны, наслюнявил пальцы, она 52

повернулась к нему попой… и оперлась на выключатель, который ярким дневным светом осветил комнату…

В комнате, как нам уже известно, живого места не осталось от разросшихся вешенок, потому что как раз на следующий день нужно было их срезать и отвозить по рынкам корейцам для засола. Помещение было похоже на зловещую волшебную чащу, как бы все уложено опяточными гнилыми пнями, потому что мешков, из которых росли грибы, было и не разглядеть.

— Ебаный в рот! — сказала Вероника, даже не надев штанов, а, наоборот, сняв их до конца. — Да ты!.. Хуя себе! Охуеть можно!

Виталик смотрел на Веронику, потупившись, хуй у него опять упал, а Вероника тем не менее нимало не стушевалась, а как человек, любящий природу во всех ее проявлениях, стала прогуливаться по-кошачьи по комнате, трогать и нюхать грибы. У Виталика снова хуй встал от этого зрелища. Он подошел к Веронике, чтобы, как говорят спортсмены, присунуть. Она была не против, встала поудобнее, отклячилась, но при этом уперлась руками в вешенки, отломив штуки три.

Виталик ничего не сказал, но немного расстроился, что-то такое хозяйское, крестьянское в нем проснулось, ибо какая баба для крестьянина дороже урожая! Но, тем не менее он, как говорится, в нее вошел и хотел было побыстрее закруглиться, тем более что Вероника его очень приятно ласкала за жопу и тестикулы, что добавляло ему эрекции и ускоряло процесс. Правда, в какой-то момент он понял, что руки Вероники зарыты в вешенки. Кто же его за жопу и за яйца трогает? И у него хуй упал со страху. Он опасливо посмотрел через плечо. Там стояла беззвучная Арина, причем совершенно голая.

— Давай, наркобарон, еби ее, что застремался? — произнесла несносным тоном искусствовед.

Виталик сделал, как велят, продолжил ебать, тем более что страх прошел, а хуй у него от такого развития событий обратно налился кровью. Арина похлопывала Виталика по жопе, массировала ему тестикулы, целовала в ухо, по причине чего молодой человек довольно быстро эякулировал Веронике на ягодицу. Арина деловито слизнула бесхозный белок, поцеловала Веронику в губы, и, поделившись спермой, стала совершать ей куннилингус, а той, главное, как будто так и надо, она даже не удивилась!

— Давай, пыовали на ыемя, двагдиле, — грубо приказала Арина, не отрываясь от клитора Вероники, — а то фсе гхибы твои са расхуяцту.

Виталик пошел, налил себе водки побольше, выпил, чтобы все в голове улеглось, и раскинулся в истоме на диване, уважая себя, как гамадрил. «Ну это ж надо: выебал двоих!» Внутренний голос ему напоминал, что относительно Арины это слово применить нельзя, тогда Виталик подумал: «Все равно секс у меня был с двоими». С этим внутренний голос спорить не стал, а объяснять, что слово «двое» употребляется только с существительными мужского и среднего рода, ему было лень. Поэтому довольный заводчик вешенок уснул без тревожных мыслей, не дождавшись окончания коитуса своих гостий.

Глава 19. Собор планетарных кинов

На следующий день Виталик проснулся от телефонного звонка, вспомнил все, улыбнулся, самодовольно потянулся и взял желтую, пованивающую скопившимися в ней за десятилетия остатками слюней и соплей, трубку старого телефона с дисковым набором.

— Виталик, привет, это Вероника!— А, привет! — сказал Виталик, пытаясь выразить умеренное недовольство ее

вчерашней изменой с искусствоведом Ариной.— Слушай, подстава, а что ты меня вчера с этой извращенкой оставил?— Э…— Ладно, ничего, бывает. Хочешь поехать с нами на съезд кинов?

53

— Хочу, а что это? И с кем — с вами?— Со мной и с мамой.— Конечно, хочу.— Тогда приезжай, тут все тебе расскажем, это круто!Виталик посмотрел на часы — двенадцать, быстро оделся и пошел в комнату

вешенок. Несколько десятков грибов валялось на полу возле упавшего мешка. «Эх, вы, недопеки», — вспомнил грибник бабушкино слово, мысленно укоряя Веронику и Арину. Он ловко, со свистом, но без мясницкого безразличия, срезал урожай большим острым ножом, который хранил здесь же, за плинтусом. Он его использовал под настроение, а также для быстроты, вместо секатора. Собрав десять, под завязку, пакетов грибов, Виталик вышел на Петрозаводскую, которая поживее, чем Смольная, поймал машину и за два часа окучил своих корейцев и армян — они были все недалеко, самый дальний, по рекомендации Пиончика, держал три точки на Петровско-Разумовской. 

В назначенные шестнадцать ноль-ноль Виталик, облаянный собаками Алины Игоревны, прошел на кухню, исполненную в стилистике сауны, и уселся на край уголка.

— Собаки! — сказала Алина Игоревна. — Их не обманешь. Видишь, не лают на тебя! Собаки плохого человека чуют. Иногда гуляешь с ними, они на кого-то лают, хотя обычно ни на кого не лают, и сразу можно с уверенностью сказать, что этот человек — подлец.

— Как же? А они не могут ошибиться?— Ха-ха-ха, — снисходительно посмеялась Алина Игоревна, — это человек может

ошибиться, собака — никогда.— Ну, вроде собака, она же морали не понимает.— Откуда ты знаешь?— Ну животное все-таки.— Может, ты еще скажешь, что у собаки души нет? — строго спросила

преподаватель французского.— Нет, не скажу, — испугался Виталик, — а что это будет, куда вы, то есть мы

едем?— О, мон шерами, ты никогда не забудешь эту поездку. Это будет собор

планетарных кинов и кристаллическая ассамблея планетарной сети искусств. Наверняка ты слышал о ней.

— Ну, так, разве кое-что, — соврал Виталик.— Видишь ли, Виталик. Человечество должно перейти в ноосферу, должно

преобразовать Землю в творение искусства, ибо мы сейчас в кризисе, на краю. Идея Планетарной Сети Искусств недавно обрела свою волновую форму. Это всемирная организация представителей искусства и творчества во имя Мира через Культуру. Наш символ — Знамя Мира. Наши лидеры — Хосе и Ллойдин Аргуэлльес. Помнишь, наверное? Это они устроили Глобальную медитацию Мира, свершив Гармоническую Конвергенцию, которая явилась исполнением древнего майянского пророчества и вызвала мощную волну Движения за Мир во всем мире.

— Класс! — немного испуганно сказал Виталик, глядя в горящие глаза Алины Игоревны.

— Четыре года назад Аргуэлльесы открыли Закон Времени и начали Всемирное Движение за Календарную Реформу.

— Как это?— Мы должны перейти на новый гармонический инструмент времени — солнечно-

лунный Календарь Тринадцати Лун по двадцать восемь дней, иначе — смерть.Тут с жадной улыбкой Вероника вышла из санузла с журналом «Семь дней» и села,

подготавливаясь поддержать проповедь мамы.— А Знамя Мира — символ самой биосферы, колыбели культуры. А наш девиз —

Единое Время — Единая Земля — Единое Человечество.54

— А мама, между прочим, кин, — не без гордости сообщила Вероника.— А что это?— Это круто! Это так называются волшебники Земли — планетарные кины. Маму

инициировали голландцы в Солнечногорске, на первом семинаре.— А я знакома и с самими Аргуэлльесами, мы вместе ходили в экспедицию на

Алтай. Какие прекрасные светлые люди, эти Аргуэлльесы! Похожи на индейцев, не зря их признают потомками майя!

— И вот, вы кин, и что вы делаете? — резонно спросил Виталик.— Хм, — недовольно, из-за невежества Виталика, начала Алина Игоревна, но,

вспомнив, что она все-таки кин, быстро улыбнулась и дружелюбнейше продолжила, — я — начальница узла Планетарной Сети Искусств.

— Ма, ну ты скажешь тоже — начальница, — перебила Вероника.— Чтобы Виталику было понятнее.— Мама — кин московского узла Планетарной сети искусств, — пояснила

Вероника.— А что это?— Просто местная организация. Ведет просветительскую работу в антропосреде,

чтобы направить ее в ноосферу. Бесплатно! Только если на благотворительные пожертвования. Ты не хочешь пожертвовать, Виталик? — поинтересовалась Вероника.

— Я ж студент! — Знаем мы, какой ты студент, ну ладно, это дело добровольное! — хитро сказала

Вероника, намекая на грибы.— Мы проводим лекции, семинары, фестивали, а также, самое главное, Радужные

Караваны и Кристаллические Ассамблеи Планетарных Кинов.— А это как?— Увидишь, ты же едешь с нами! На семинар Волшебников Земли! На первую

Кристаллическую Ассамблею Планетарных Кинов! Галактическая медитация на пути к пророческой дате 2012 года — гармонической конвергенции! В преддверии начала пятнадцати лет тайны камня!

— А я не помешаю? — поинтересовался Виталик.— Поддерживая деятельность Планетарной Сети Искусств, — как по написанному

излагала Алина Игоревна, — распространяя знание о Законе Времени и Календаре Тринадцати Лун, каждый может осуществить свой осознанный выбор гармонии Нового Времени и стать Планетарным Кином.

— А.— И ты можешь стать кином, Виталик, но это звание обязывает, ты должен будешь

всемерно помогать планетарному движению, ибо в конвергенции все мы будем оцениваться не материально!

— Хорошо, — уклончиво сказал Виталик.— Тогда давайте возьмемся за руки.Алина Игоревна взяла за руки Виталика и Веронику, Виталик взял за руку

Веронику.— Ин лакеш! — воскликнула Алина Игоревна.— Ин лакеш! — повторила Вероника и посмотрела побудительно на Виталика.— Ин лакеш, — сказал он хрипловато от нерешительности.— Благодать! — сказала Алина Игоревна. — А теперь пойдемте в автобус. Он уже

ждет нас у арки.Автобусом, который был микроавтобусом, очень комфортабельным, управлял

сахарный делец Максим — молодой муж Алины Игоревны, рядом с ним сидела сдобная мулатка Людочка, а сзади — улыбающийся молодой человек с выдающимися зубами и горящим немного странноватым огнем, как у всех присутствовавших, кроме Виталика, взглядом.

55

— Ин лакеш! — поприветствовали они новоприбывших единомышленников.— Ин лакеш! — хором ответили те.— Что ж, едем, да поможет нам желтое самосущное семя! — сказала Алина

Игоревна.— Да поможет! — хором сказали все, кроме Виталика, поскольку он был не очень

в теме.— Познакомьтесь, Виталик, это — Денис, мой лучший друг.— Очень приятно, — сказал Виталик немного озадаченно.Микроавтобус мчался по свободным улицам центрального административного

округа столицы: проехали Тверскую в центр, повернули налево, миновали Маркса, «Метрополь», повернули направо, спустились к Китайгородскому проезду и вырулили на набережную, откуда потом — на шоссе, ведущее за город, навстречу гармонической конвергенции.

— А где это будет-то все? — спросил Виталик.— Где и всегда — в биорегионе Солнца.— А где такой?— А-а! В разных местах. В этот раз — в деревне Кропотылево, Московская

область, Каширский район. Там находится священное озеро Коровье. Это велатропа двадцать четыре — три.

— На велосипедах будем кататься?— Хо-хо-хо, — засмеялся весь автобус, особенно весело — мулатка Людочка Берта

Мария.— Не велотропа, а велАтропа — это, мой конвергентный брат, установочная

биоэнергетическая линия, которая связывает нас с планетой Мальдек пятой планетой от солнца системы Кинич-Ахау. Она была разрушена в войнах за время. Мальдек — решающее звено для озвучивания струны пятой силы Кинич Ахау. Мы должны в эпоху нестабильного камня конвергировать по этой линии дирекции.

Виталику стало тревожно, и он решил лучше сделать вид, что внимательно читает приглашение на грядущее мероприятие, надеясь, что там, в биорегионе Солнца, как-нибудь сойдет за своего и затеряется. Реклама не внушила Виталику никакой радости надежды. «Год Желтого Самосущного Семени,20 день Кристаллической Луны — 1 день Космической Луны.Программа включает:*Ритмический круг Планетарных Кинов*Практические семинары начального и базового уровня по Науке Времени*Церемонию гармонизации „Круг Звука“ в день летнего солнцестояния на берегу священного озера „Светлояр“ *Кристаллическую Ассамблею Планетарных Кинов России и СНГ*Работу в команде Галактической Синхронизации*Мистерию полнолуния в знаке Рака*Экскурсионную программуПрактические семинары начального и базового уровня по Науке Времени передаются в потоке учения „Закон Времени“ по материалам Валум Вотана — Хосе Аргуэлльеса — Завершателя Цикла и основаны на космологии, математике и календарной системе галактических майя».

Глава 20. Лирическое отступление

— У нас вообще раньше три машины было, — похвасталась Вероника, — но пришлось продавать и влезать в долги из-за квартиры, покупать подержанный вэн.

— А разве квартира не ваша?56

— Наша, но тут был все время прописан Олег, мы про него тебе рассказывали — тот злодей, который облил мне руку кипятком.

— А где?— А ты бы хотел, чтобы у меня обвар остался?— Нет, конечно.— В общем, они с мамой договорились, что ему — всю технику и машину, а нам —

квартиру, но он не сдержал обещания! А, впрочем, чего можно ожидать от человека, который бил женщину.

По словам Вероники, как-то погожим выходным днем, когда семья в составе Алины Игоревны, Максима и двух дочерей весело поедала рагу из смеси телятины и баранины, запивая недешевым испанским вином из региона Rioja, и вместе планировала отпуск: то ли старшим поехать на Мальдивы, а младших отправить изучать иностранный язык в одну из европейских стран, то ли старшим совершить круиз по Средиземному морю, а младших отправить в зарубежный молодежный лагерь на берегу моря, залаяли собаки, и спустя секунду в дверь позвонили.

На пороге стоял тот самый маньяк-кипяточник Олег, его сестра — кандидат технических наук, его отец Анатолий Акимович и странный персонаж с грузинским носом, представившийся адвокатом.

— Давайте раз и навсегда разберемся насчет квартиры, — предложил спокойно Олег, — вы знаете, что решение суда было в мою пользу, и я имею право на долю. Либо вы мне эту долю возвращаете, либо я остаюсь здесь жить — вот, вместе с коллегой Зурабом.

— Да, — подтвердил Зураб, — ну чо, в натуре, беспредел устраивать. Решение суда есть, человеку жить негде, надо понятия иметь, уважаемые.

Молодая счастливая семья, конечно, охуела. Максим сразу стал звонить старшему партнеру по сахарному бизнесу и звать на помощь. Налетчики пока расположились в комнате на диване на правах частичных хозяев.

— А сколько, сколько раз мы предлагали вам решить вопрос, Аля? И в этом ведь доме предлагали тебе двухкомнатную — тебя все не устраивало.

— Да, та квартира действительно меня не устраивала. Она для нас была мала.— А наше какое дело-то? Ты, может, сюда пять ебарей приведешь, а мы тебе тогда

пятикомнатную должны купить?— Держите себя в руках Анатолий Акимович.— В руках, в руках. Да если посмотреть в легкие твоих дочерей посредством

микроскопа, ничего же не увидишь: одни собачьи волосы и копоть от сигаретного дыма, который вы выпускаете со своими еб… гостями.

Анатолий Акимович был очень суровый человек. Ему с самого начала не понравилась партия его сына, он в ней чуял подвох. «Аля, ну признайся, что ты еврейка!» — частенько пробивал он Алину Игоревну при встрече. Кроме того, Алина Игоревна со свекром не сошлась на почве любви к животным. Свекру не нравилось, что она завела двух собак и постоянно «обновляла» их по мере гибели: у нее почему-то часто умирали собаки. То есть, точнее, ему нравилось, что они гибли, но не нравилось, что «обновляла», а еще он однажды при страстной любительнице животных Алине Игоревне треснул поленом кота, который повадился к их кошке.

— Почему вы считаете себя в полном праве, — вопрошал Анатолий Акимович, встав с дивана и употребляя назидательные жесты, — мы обставили вашу квартиру, мы отправили вас в поездку в Перу, мы сыну помогли купить кооператив. А что твой папа-адмирал? Он даже на свадьбу вам прислал два контейнера старья и один бинокль.

Анатолий Акимович обратил внимание на стопку бумаг на столе.— «Культовая лексика французского языка».— Да, это моя кандидатская, — не преминула поделиться радостью и

превосходством Алина Игоревна.57

— Что?! — возопила неприязненно молчавшая до той поры сестра Олега Анатольевича. — Какая на хуй диссертация! Всем известно, что это не ты, а я — кандидат наук!

Ситуация грозила еще сильнее накалиться, но тут приехал авторитет, которого прислал сахарный магнат. Они перетерли по понятиям с Зурабом и вынесли решение — Алина Игоревна и Максим должны Олегу Анатольевичу 30 тысяч долларов. Тогда это была приличная сумма за треть квартиры. Вот так молодая семья и осталась без трех машин, с одним подержанным вэном.

Глава 21. Вакханалия планетарных Кинов

Час спустя микроавтобус въехал в перекошенные ворота и остановился рядом с еще несколькими автомобилями на заросшей высокими сорняками бывшей волейбольной площадке. Местом сбора конвергентные кины почему-то выбрали убогую древнюю турбазу с деревянными домиками в форме треугольных призм и удобствами в лесополосе перед озером. Озеро составляло часть системы какого-то водохранилища, видно, самую удаленную и неухоженную часть. Берега заросли, вода — в тине метров на пятнадцать внутрь периметра водоема, купание, судя по всему, происходило только с длинного деревянного пирса.

Виталик разместился в трехместном домике с Вероникой и ее лучшим другом Денисом. Через полчаса после их приезда, не успели молодые люди толком осмотреться, какая-то женщина с визгливым голосом стала ходить по турбазе, стуча скалкой в тамтам, и кричать: «Ин лакеш! Ин лакеш! Клату, барада, никту!» Все участники мероприятия — их оказалось около пятидесяти — собрались вокруг дощатого стола в два круга, взявшись за руки. На стол взобрался жилистый и высокий волосатый очкарик. 

— Добро пожаловать на борт Корабля Времени Земля 2013! — начал он.— Приближаясь к вратам Завершения Цикла — Гармонической Конвергенции 

2012 года и Галактической Синхронизации 2013 года, люди Планеты призваны осознать свое духовное единство. Это необходимо также и для того, чтобы помочь самой Матери-Земле совершить ее духовное восхождение.

— Осознать единство — значит воплотить в себе призыв Нового Времени Мира: единое время — единая Земля — единое человечество. Пророчества о наступающей эпохе планетарного мира и гармонии сливаются в унисон, наполняя сердца людей радостью и готовностью совершать работу на общее благо.

— Новая наука Синхронного Порядка позволяет перенастроить свое мышление, мировоззрение из условностей исторического материализма в свободу галактической гармонии. Один из самых простых способов — изменить свою временную частоту, настроив свой ум и сердце на естественные природные циклы Земли, Солнца, Галактики.

— Радужная Наука, всецело основанная на понимании времени как творческого и созидательного принципа природы, помогает объединить все пути духовного восхождения и потоки научной мысли в едином видении Радужного Моста, обнимающего Мать-Землю.

— Ин лакеш! — завершил очкарик.— Ин лакеш! — повторили адепты.— Добро пожаловать на первый собор планетарных кинов России и Союза

Независимых Государств-гаа «Время — это искусство» на Коровьем Светлояре! Рекомендуемый необязательный взнос в счет конвергенции — тысяча триста восемьдесят девять и девяносто девять десятых условных единиц-гаа.

«Хуя себе! — подумал Виталик. — Надо бы отсюда съебаться поскорее». Виталик решил сделать это под покровом темноты, а пока разузнать пути отхода. Очень удачно для этого все конвергентные люди были общительные и улыбчивые.

— Ин лакеш! Альциона тринадцать-двадцать-гаа, — представилась бабушка в 58

панаме.— Виталик. Ин лакеш!— Вы из какого узла?— Из центрального, — придумал Виталик.— Ин лакеш!— А вы не знаете, тут станция далеко?— Да нет, совсем рядом, по прямой отсюда до дороги — и направо — сто метров

ходьбы жалкого человека-гаа.— Спасибо.— Ин лакеш! Клату, барада, никту! В восемь — первый общий круг планетарных

кинов в кине семьдесят первом синей ритмической обезьяны-гаа. Вот, возьмите программку.

«Программа Собора планетарных кинов России и СНГ, — прочел Виталик, —1 день программы — Хун21 день Кристаллической Луны Сотрудничества, Силио Кин 72, Желтый Резонансный Человек, ПГА08:00 — 09:00 Паневритмия.11:00 — 15:00 Семинар по Науке Времени (начальный уровень), первое занятие Открытие Закона Времени. Синхронограф — Календарь Нового Времени.17:00 — 19:00 Работа в Земных Семействах, занятия в творческих группах.19:30 — 21:30 Мастер-классы по игре на хрустальных чашах, варгану, пению. Танцы Всеобщего мира.22:00 — ... Вечерний обход озера Коровьего-Светлояр со свечами.

2 день программы — Ка22 день Кристаллической Луны Сотрудничества, ДалиКин 73, Красный Галактический Небесный Странник08:00 — 09:00 Паневритмия.11:00 — 15:00 Семинар по Науке Времени (начальный уровень), второе занятие Дримспелл: Путешествие Корабля Времени Земля 201317:00 — 19:00 Работа в Земных Семействах, занятия в творческих группах.19:30 — 21:30 Галактический видеоклуб "Культ про-Свет"22:30 — ... Общий круг Планетарных Кинов у ночного костра. Песни пилигримов. Танцы Всеобщего мира.

3 день программы — Ош23 день Кристаллической Луны Сотрудничества, СелиКин 74, Белый Солнечный Волшебник-Мудрец08:00 — 09:00 Паневритмия.11:00 — 15:00 Семинар по Науке Времени (базовый уровень), третье занятие Телектонон — пророчество Пакаль Вотана. Телектонон и Тайна Камня. 17:00 — 19:00 Работа в Коренных Расах, занятия в творческих группах.19:30 — 23:00 Всемирная церемония гармонизации „Круг Звука“ с участием поющих хрустальных чаш.

4 день программы — Кан24 день Кристаллической Луны Сотрудничества, ГаммаКин 75, Синий Планетарный Орел 08:00 — 09:00 Паневритмия.11:00 — 15:00 Семинар по Науке Времени (базовый уровень), четвертое занятие Рождение Радужной Науки — Проект РИНРИ

59

17:00 — 23:00 Поездка в село Троицкое. Храм Пресвятой Троицы, 17 век. Паломничество к чудотворной мироточащей иконе Казанской Божьей Матери.

5 день программы — Хо25 день Кристаллической Луны Сотрудничества, КалиКин 76, Желтый Спектральный Воин 08:00 — 09:00 Паневритмия.11:00 — 15:00 Творческая презентация Аурасома и Наука Времени.17:00 — 19:00 Работа в Солнечных Кланах, занятия в творческих группах.19:30 — 21:30 Презентация выставки Архитектура Времени — погружение в стихию Времени.22:30 — .... Общий круг. Танцы Всеобщего мира у ночного костра.

Света на Пути к Новому Времени Мира!Клату Барада Никту! Галактическая Федерация приходит с Миром!»

Виталик дочитал этот занимательный документ уже в домике.— А что такое паневритмия? — спросил он у Вероники.— Гимнастика такая — энерговременная динамическая йога с элементами цигуна.— Прикольно.— А танцы всеобщего мира?— А, ну это весело, сегодня тоже будут. — А почему они в конце слов говорят иногда «гаа».— «Гаа» значит кристаллизующее окончание — символ конвергенции. А сейчас

пойдем на мастер-класс.На средних размеров поляне, по периметру которой располагались домики,

расселись некоторые участники семинара. По тому, что рожи их не достаточно светились, можно было понять: они, так же как и Виталик, новички, разве что не собираются пока убегать. В центре, положив перед собой квадрат фанеры, сидела старушка Альциона Тринадцать-Двадцать. На квадрате стояло несколько хрустальных сосудов, главным образом бокалов, различной формы. А рядом — несколько коробок.

— Разбираем сервизы и постаменты-гаа. Ин лакеш! — сказала она.Люди неуверенно подходили к коробкам, забирали по одному бокалу из каждой, а

также фанерный квадрат из штабеля фанерных квадратов, и устраивались на траве.— Устроились, потенц-планетарные конвергентные кины-гаа. Начинаем.

Существует две техники кристаллического чашного пения: устасьмовацоцль и кусебросль. Названия произошли от майянских слов: палкоиграние и пальцевращение. Названия говорят сами за себя. Палкоиграние, — Альциона взяла в руки палочку и наиграла на бокалах подмосковные вечера, — наиболее простая техника. Повторяем за мной: винный, коньячный, рюмка, рюмка, коньячный, чаша-гаа!

Адепты вразнобой повторили. У некоторых получилась мелодия.— Пальцевращение, или кусебросль, немного сложнее, макаем палец в воду и

вращаем по верхней окружности сосуда до получения конвергентного пения. Это — основная световремясвязующая планетарная техника кристаллического пения-гаа.

«Подумаешь», — Виталик намочил палец и быстро издал звук кристаллического пения, потом из другого бокала, потом из третьего, потом сыграл «Как под горкой под горой торговал старик золой». Он научился этому еще в детстве — одно из немногих ненужных умений, переданных отцом в эпоху всесоюзного пьянства. Адепты с уважением посмотрели на Виталика, а он на них — с улыбкой, мол, фигня, давайте, тут делать-то нечего в этом кристаллическом пении.

— Уважаемые кины и светодети, прошу собраться на главной поляне для 60

совместного творческого погружения в общем кругу-гаа! — проорал в мегафон волосатый очкарик.

Участники мероприятия стянулись к большой поляне.— Ин лакеш! Раскладываемся по поляне в круг и начинаем совместное творческое

погружение в тринадцать-двадцать. Пятьдесят человек легли хороводом, взялись за руки. Уважаемые психроноедницы, завершая прошлый Цолькин, пробуждая галактическую память мистериальной работой, мы должны совместной мантровой медитацтей войти в поток нового, весьма особого, 33-го Цолькина с даты Гармонической Конвергенции 1987 года. Повторяйте за мной.

— Клату! Барада! Никту! Клату! Барада! Никту! Клату! Барада! Никту! Клату! Барада! Никту! Клату! Барада! Никту! Клату! Барада! Никту! — зловеще бубнила поляна, а Виталику слышалось, что все говорят про клад, который спрятал какой-то пират Барадо Никту.

Бубнили целый час, Виталик даже успел поспать. Он проснулся от грома: это несколько кинов сразу стали барабанить. У большинства были африканские барабаны, но некоторые били в пионерские. Посреди поляны горел костер, сложенный высоченным колодцем, активные кины танцевали, кто во что горазд, хватая друг друга за разные места, как бы резвясь и играя. Довольно быстро один из кинов завалил свою соседку, задрал ей салазки и вкорячил, тогда как к волосатому очкарику выстроилась очередь на отсос, первой сосала Вероника, после чего к ней подбежал лучший друг Денис и начал целовать.

— Дай прикоснуться к благодати. Ин лакеш! — сказал он, тогда как сзади, задрав Веронике юбку, к ней пристроился какой-то пузатый кин с бородой.

В свою очередь, несовершеннолетняя, но достигшая возраста согласия мулатка Людочка, подошла к Денису, поцеловала его в засос, сказала: «Ин лакеш, благодать во рту моем-гаа», и повернулась крепенькой жопкой к расхлябанному телом лучшему другу, и тот приступил к ее охаживанию.

— Эй, вы чо? — подполз поближе Виталик.— Ничего, — улыбнулась Вероника, изо рта которой Денис уже высосал всю

благодать, но пузатый кин продолжал ее дрючить, причем она не выражала никаких эмоций в этой связи, — это мой оккультный учитель, мы должны с ним соединиться, чтобы попасть на тринадцать двадцать-гаа.

— Ясно, — соврал Виталик.— Хочешь, ты будешь моим антиподом, и я тебе отсосу и дам в анал? Мы обретем

ощущение единства в тройной конвергенции.— Ладно, попозже, — ответил отвлеченно Виталик и удалился.Он взял неразобранную сумку и не то чтобы обиженно, а, скорее, в некотором

охуении, но все же довольно быстро, чтобы не заметили и не поймали, пошел к станции, где успел на последнюю электричку. Так произошла его вторая любовная фрустрация, а дальше их число стало расти как снежный ком.

Глава 22. Роковая наркозависимая со свадьбы

Где-то на рубеже веков, в районе миллениума, Виталика пригласила на свадьбу двоюродная сестра Лариса, которая недавно приехала в Москву из Нефтеюганска с отцом, на повышение. И мать, конечно, с ними приехала — тетя Виталика — Ольга. Отца повысили, потому что из среды нефтяников он выделялся математическим складом ума и неплохим экономическим образованием, что позволяло ему хорошо считать прибыли от нефти и не тратиться на всякую ерунду, как это любили в те времена менее образованные нефтяники.

Двоюродная сестра Лариса, поначалу не сориентировавшись на новой местности, не пробив, так сказать, поляну, познакомилась с милым молодым человеком Витей. Он был высок и худ, наврал Ларисе, что из хорошей семьи, потом оказалось, что живет с

61

мамой — торговкой с Черкизона — в однокомнатной квартире, а папа пьет где-то во Владимирской области, но было уже поздно, так как Лариса его полюбила и даже, ходили слухи, забеременела.

А нефтеюганский отец, хоть и образованный, но все же не без нефтеюганского понятийного воспитания, привез традиции сибирского пуританизма, который исключал для женщин возможность выбора, если о связи узнали родители. Лариса тоже была поначалу пуританкой, ужасно обижалась, когда ее кто-нибудь просил сделать минет или встать в коленно-локтевую позицию. Это в Нефтеюганске было страшно не по понятиям, и ее тамошние женихи никогда ее так не унижали, а Витюшка, поскольку был очень покладистый и гибкий не настаивал и довольствовался, действуя тихой сапой.

Свадьба была организована с размахом, в богатом подмосковном пансионате Управления делами президента. Дело было в конце апреля, потому что в мае выходить замуж не по понятиям. Апрель тогда выдался очень теплый. Виталик надел свой серый с отливом костюм «Армани». Как уже известно, он любил принарядиться в ущерб всему, но не знал, что девяносто девять процентов всего «Армани» в Москве — подделки, а ему и не надо было знать. Это незнание из тех, что людям обычно полезны.

Таким красавцем, с цветами, Виталик, предъявив охраннику богато оформленный пригласительный билет, пришел в административный корпус санатория, где располагался ресторан. Свадебная суета была умеренной, видно, организацию всего празднества поручили знающим людям — закаленным устроителям мероприятий комсомольской и партийной элит. Шарики надувал не абы кто, а настоящий надуватель — все ровные как по циркулю, развешивал настоящий развешиватель — гирлянды без единой щели или торчащей нитки, разбрасыватели злаков стояли у входа в богато, но, как и положено, безвкусно украшенный зал. Причем разбрасывать разбрасыватели собирались не какое-то пшено, а настоящую пшеницу и рожь, насыпанную в высокие вазоны. Раздающий номера мест выдал Виталику номер «21», а провожатый проводил к месту номер «21» — не так далеко от новобрачных для простого человека. «Это места для родственников третьей очереди, — пояснил провожатый, — общемировая практика».

Виталик подошел к своему средней престижности месту номер «21» и тут же обомлел. На месте номер «23», держа прямо спину и сосредоточенно улыбаясь, находилась девушка неземной, как тогда подумал Виталик, красоты. Она была очень поджара, даже изящна, довольно-таки высока, лицо со странно влекущими своей бессмысленностью голубыми глазами и приличным, немаленьким носом, с каре на голове, а главное, при всем при этом — грудью выдающихся размеров, которая на худом теле, вытягивая вдаль верхнюю часть пиджака брючного костюма, выглядела особенно привлекательно для потребителя. На Аллу уже поглядывали одинокие гости мужского пола и с одного, и с другого конца стола, надеясь наладить визуальный, а затем и физический, контакт после формальной части. Те, кто был со спутницами, тоже поглядывали, но украдкой, не задерживая взгляд, будто они ни при чем.

— Здравствуйте! — сказал Виталик скромно.— Здравствуйте, — широко улыбнулась красавица и состроила глазки, — меня

зовут Алла. — А меня Виталик!— Очень приятно! А вы кем приходитесь?— Я — двоюродный брат невесты.— О, значит, коллега! — пошутила Алла. — А я — двоюродная жена сестры.— Ничего себе! — подумал Виталик, не поняв шутки.— Ха-ха-хах. Двоюродная сестра жениха!Виталик почувствовал себя удобно, не как обычно при женщинах, потому что Алла

была очень обаятельная и располагала к себе. Не строила идиотских рож, выражающих знание своей цены, жестикулировала не как мумия и этим вскружила Виталику голову. Справа от Виталика под номером «19» вскоре сел веселый толстый красномордый

62

родственник и стал сыпать простонародными шутками.— А где молодожены? Может, у них уже брачная ночь, а мы тут ждем у хуя

залупы?— Нет, они сейчас, я так думаю, войдут во всем шику! — ответил Виталик.И оказался прав: почти в ту же секунду оркестр, который был до того момента

спрятан за тяжелой бархатной портьерой, взвыл Мендельсона, раскидыватели пшеницы начали нежно, чтобы не повредить гостей и молодых, делать свое дело. Все присутствующие встали, приветствуя входящих в зал Ларису, Витька, родителей, а также лилипутов из цирка лилипутов, которых в то время было модно использовать в качестве свиты.

Публика поаплодировала, села по местам, тамада произнес пространную речь в стиле передовицы «Правды» и разрешил всем выпить и начать есть. Еды на столе было, как некогда, наверное, у купцов первой гильдии. Все мыслимые российские и заморские товары разноцветными фигурами украсили стол: скалясь, серебрилась стерлядь, призывно румянился поросенок на гречневой каше, затуманенными красками напоминал о себе и оливье, из-за безликости украшенный зеленью и сердечками из моркови, дорогие бутылки стояли гордо, как башни Кремля. «Парадоксальное блюдо — паштет, — вспомнил Виталик „Шампанского брызги на белых штанах“ Белоброва-Попова, укладывая добрый кусок фуа-гра на тарелку, — на вид — говно, а вкуса наинежнейшего!» Выпив три рюмки премиальной водки и прокричав один заход кричалки «горько», Виталик оборотился, именно оборотился, а не обернулся, на свою соседку Аллу и довольно непринужденно начал беседу. Алла оказалась очень живой и активной собеседницей, которая, очевидно, знала многое о жизни и не была лишена природной мудрости. Каждую ничего не значащую фразу Виталика она забивала философским выражением.

— Я не думал, что будет так необычно, — сказал Виталик.— Как писал Андре Моруа, каждый убежден, что другие ошибаются, когда судят о

нем, и что он не ошибается, когда судит о других, — прокомментировала Алла, заставив Виталика замолчать довольно надолго и выпить еще рюмки три.

Сама Алла тоже выпила рюмки три и решила продолжить разговор, так как с соседом слева он у нее не заклеился. Она пыталась его привлечь синей размытой татуировкой на месте кругляшей от оспиной прививки.

— Посмотрите! Набивал мастер в салоне, я предварительно поинтересовалась, сколько лет мастер работает и посмотрела его работы уже готовые в фотоальбоме, потому что ведь можно и сто лет тату набивать, но все коряво, а это ведь моя кожа, мое тело, мне с этим всю жизнь ходить! Вышло не так уж и дорого — всего две тысячи рубликов. Но все это ерунда по сравнению с тем, сколько силы внутри себя почувствовала я. То, что я смогла! И через пару месяцев сбегала пирсинг в пупок сделала, самооценка моя теперь просто цветет и пахнет. Никогда бы не подумала, что я такое себе когда-либо сделаю, ан нет, у жизни крутые повороты! Теперь всем советую: «Делайте однозначно себе тату!»

Сосед на Аллу посмотрел не без тупой брезгливости неврубастого дебилоида и не стал говорить ничего на ее многословное обращение, которое он понял не полностью, а хамски возбухать в такой продуманной атмосфере не решился. Девушке пришлось вернуться душой к Виталику.

— Ах, — покачала она головой, — Я думаю о том, какая я ужасная перфекционистка. Это мешает жить мне. И окружающим меня — мешает. Потому как все время разочарована — потому как ни хрена не получается так, как хочется. Жуть какая, — произнесла Алла.

— Это да, — подтвердил Виталик.— Пойдем курить, — достаточно повелительно предложила девушка.

Глава 23. Беседа за сигаретой

63

Виталик-то не знал, что Алла торчит так крепко, что у нее даже заводские сигареты на четверть с марихуаной. Знакомый владелец табачной фабрики снабжал. Вообще, кайф любого рода она в избытке получала благодаря фигуристому телу, сисярам и доброму покладистому нраву, а также убежденности в том, что частые половые сношения спасают женщину от застоев и гинекологических проблем.

— Возьми, — предложила Алла Виталику «Кэмэл», — бери, это друг с табачной фабрики Урицкого для меня делает специально. Владелец.

— Прямо только для тебя? — удивился Виталик.— Ну не только, для друзей, короче, не занудствуй, — сказала Алла и одарила

Виталика ослепительной улыбкой.Виталик затянулся, и его сразу как-то расслабило, и расположило к визави. Он

тоже стал улыбаться.— Хороший табачок!— Блин, табачок! — непонятно подтвердила Алла.— Кабачок! — захохотал Виталик. — Кабачок, кабачок, пташечка! Канареечка

жалобно поет.— Любимых не теряют, их внутри хранят, судьбу не повторяют, забытым не

звонят… — задумчиво на выдохе с дымом хрипловато и сексуально произнесла, как бы в противовес дурацкому стишку Виталика, Алла. — Как ты думаешь, если любовь настоящая — она вернется?

— Если любовь настоящая — она не уйдет, — поймал вожжу Виталик.— Только благородные и честные люди ценят женщин, а низкие и подлые унижают

их.— Улыбнись, включи веселую музыку. Танцуй. Вспомни самые замечательные

моменты в твоей жизни и радуйся. Жизнь прекрасна! — Виталик хлопнул Аллу по плечу.— Она горда, чтоб падать на колени, даже, если до безумия влюблена, — Начала

Алла о себе в третьем лице. — Пойдет к другой, уйдет без сожаленья и даже взгляда не остановит. Начнет шутить, смеяться даже, но грусти никому не покажет. Пусть говорят, что сердцу не прикажешь, но знай, она и сердцу способна приказать.

— Мне казалось, что вместе с твоим ароматом вливалась в мою душу весенняя грусть, сладкая и нежная, исполненная беспокойных ожиданий и смутных предчувствий, — кокетливо парировал Виталик.

— Мужчины как…Тушь…Они также смываются при первом проявлении эмоций... — посетовала Алла. — Парень, который ждет первого шага от девушки, он не парень, а тряпка... И вообще, только в сказках принцесса целует жабу, и та превращается в прекрасного принца. В жизни все наоборот: принцесса целует принца, и он превращается в жабу. Как хочется «настоящего». Улыбки, взгляда, тишины, которую приятно разделить вместе, а кругом маски.

Глава 24. Свадебное веселье

Виталик задумался и восхитился глубиной мыслей Аллы. Однако долго думать ему не пришлось, поскольку в этот момент громогласный тамада как-то особенно торжественно заявил:

— Поздравить молодоженов в Москву из Нью-Йорка прибыл легендарный баянист Миша Смирнов.

Зал почему-то устроил овацию. На небольшую сцену вышел приличных размеров короткостриженый мужик в шелковой косоворотке с русской гармошкой.

— Добрый вечер, — сказал он неподходящим нежным голосом, — прежде чем поздравить молодоженов русскими народными произведениями в моем исполнении, хотел бы поправить уважаемого тамаду: я не баянист, я гармонист. А теперь, немного русского музыкального искусства, которое так ценят во всем мире. Молодоженам посвящается!

64

Зал загудел и захлопал, а Миша Смирнов, демонстрируя настоящую виртуозность, отжарил такой перебор, что гудение и хлопанье стали неистовыми. Разнообразные переборы и сложные арпеджио Миша выполнял около пяти минут, а затем запел тенором следующие произведения, почему-то повторяя их каждый раз и в английском варианте.

Ты вчера была моя,А сегодня Мишкина.Xуй у Мишки, как соснаНа картине Шишкина.

You were mine the other day,Mike's screwing you today.He is got dick as big as treesOn Piccasso's masterpiece...

У деревни, у села, прямо за околицей Парень девушку ебёт — хочет познакомиться.

Guy and girl are having sex in the country areaHe would like to ask her name but he's little bit ashame.

— Я так люблю музыкантов, и так люблю путешествовать, — заявила, хлопая в ладоши, Алла, — в каждом своем путешествии я нахожу что-то магнетическое, чарующее, что заставляет меня делать это снова и снова.

— Путешествовать — это круто! — подтвердил покрасневший от водки Виталик. — Я вот ездил в Гурзуф с другом, мы не нашли квартиру и ночевали на пляже!

Алла улыбнулась, но не стала расспрашивать Виталика о его приключении. Миша Смирнов продолжал отжигать все безумнее, как бы погружаясь в транс. Кое-какой народ пустился в свадебный уродливый пляс.

— Или Индия, — произнесла мечтательно Алла, — мудрая, строгая, красивая, полная чудес! Чувство невероятного обновления посетило меня после двух суток проведенных в кроватке, в домике, нависшем над морем.

Down the river drifts an axeFrom the town of Byron.Let it float by itself,

Fucking piece of iron.

I'm drugging to the bushes Pigeon of AmericaShe's too gorgeous to be fucked

in the parking area.

— Смешная частушка. Брутальная, — сказал Виталик.— Ты находишь? Что ж, как сказала одна поэтесса:

«Мужская логика проста и показательна, И не стесняясь дураком прослыть, Поэт сказал, что для мужчин желательно, Как можно меньше женщину любить... А я с высот не поэтичной лирики И без полета умственных глубин 

65

Скажу: Чем меньше женщину вы любите, Тем больше у нее других мужчин». «Косяка дал, — подумал Виталик, — надо реабилитироваться».

Сидит Коля у ворот и не пляшет, не поет.Он сидит ни бэ, ни мэ —

одна ебля на уме.

Girls have called me to the partyI decided not to come,It's because my jacket's dirtyAnd my dick is tiny one.

— Странный какой-то репертуар для свадьбы, — поделился сомнениями Виталик, — все же у людей радость, а тут какая-то похабщина. По-моему, как-то даже аморально.

— Моралистика — чушь, — философски отреагировала Алла и развила свою мысль до пределов невыносимых, — все всегда сложнее, чем черное и белое, чем нет и да. Крайне пренебрежительно отношусь к моралистам, как к катакехизаторам (она так и сказала — катакехизаторам), которые пытаются трактовать святое писание.

— Да я не имел в виду мораль как таковую, — испугался Виталик, — просто репертуар странный для свадьбы.

Тут сидевший грустно и молчаливо пивший дядя Витя, хотя и веселый до этого, встал, подошел, растолкав танцующих, к Мише Смирнову, и хлёстко уебал ему в ухо хорошим боковым ударом. Миша упал на гармошку, гармошка развалилась, звуковые планки от нее разлетелись по залу. Танцующие остановились, один из них, недовольный, желая продолжить драку и наказать обидчика гармониста, подошел было к дяде Вите, чтобы, в свою очередь, уебать ему, но дядя Витя взял выпавший из руки нокаутированного микрофон и, оттолкнув пьяного защитника, который быстро растворился в рядах, сказал:

— Люди! Вы что?! С ума посходили? Это же свадьба, а не публичный дом! Этот мудило из Нью-Йорка не только опошляет русскую культуру там, на сраном Брайтоне, так он еще и сюда приехал с глумливой своей харей. Вы что? Не знаете, что нельзя на свадьбе такое петь? Счастья не будет! Надо петь, как «свадьба пела», и другие добрые песни.

— Уважаемый, как вас зовут, жаль, не знаю, у меня не глумливое лицо! — очнулся и заговорил Миша. — Просто оно сосредоточенное. Зачем вы меня бьете? Что Мише заказывают, то Миша поет! Бейте заказчика. Вы — медведь, пьяница. Я на вас в суд подам!

— Да? Я сам судья, дебил! Притом международной категории.— Ты судья, — вдруг подошла молодая чернобровая женщина, жена того мужика,

которого дядя Витя вытолкнул, — молодец! А ничего, что мой муж — начальник Microsoft Украины, ничего, что на него дрочат все украинские айтишники, ничего, что у меня самый дорогой телефон в Украине, ничего, что я покупаю вещи в самом дорогом бутике Лондона?..

— Замолкни, хохлушка тупорылая, — сказал судья дядя Витя и продолжил проповедовать, уебав еще один раз Мише, но на этот раз головой, — как же вы можете, вот вы, бляди? — дядя Витя указал на какую-то женщину. — Вот вы, мудачье? — дядя Витя кивнул в сторону отвлеченно стоящего гостя. — Разве так можно? Эх!

Дядя Витя махнул рукой и довольно твердой и решительно походкой вышел из зала, глядя на людей презрительным взглядом. Мишу Смирнова подняли и отвели в отведенный для него номер люкс санатория.

— Дорогие гости! Какая же свадьба без драки?! — сказал весело тамада. — Как вам наше представление, дамы и господа? Просим прощения, если кто-то успел

66

испугаться, но на самом деле ни одного гармониста в результате этого хэппенинга не пострадало!

Люди тогда засмеялись и захлопали. Тут к столу с пультом вышел молодой пузатый диджей Слава Ясный Сокол, и все захлопали еще сильнее. Заиграла популярная мелодия из репертуара Доктора Албана, и обстановка совсем разрядилась, так как расстроенные было тишиной любители танцев под гармонь смогли продолжить их уже под пластинки.

Глава 25. Псевдоизнасилование и ночь в обезьяннике

— Как же я люблю танцевать! — обрадовалась Алла и посмотрела весело на Виталика. — Пойдем!

— Ага, — сказал Виталик.И молодые люди задрыгались в мелодиях и ритмах зарубежной эстрады. Пиджак от

брючного костюма Алла сняла, и поэтому ее груди довольно сильно колыхались, собирая вокруг танцующих нетрезвых веселых мужчин, в основном более привлекательных, с точки зрения Аллы, которая легко по наркоманской привычке оценивала по внешности уровень дохода.

Один такой танцующий мужчина умело отжал Виталика и стал скабрезно танцевать перед Аллой, которая ответила взаимным вилянием бедрами и колыханием сисек. Тогда Виталик ушел на свое место, немного погрустил, попил водки, поел икры, повеселел и удалился в свой номер, поскольку всем желающим гостям предоставлялись комфортабельные номера в этом санатории Управделами Президента, спать. Посреди ночи он проснулся от премерзких звуков женского плача, выглянул за дверь — по коридору шла Алла с растертой по харе косметикой и расхристанная.

— Что с тобой, Алла?— Он, — Алла всхлипнула, — попытался меня изнасиловать!— А, — сказал Виталик.— Что «а»?! Ты что, не мужик?— А что?— Ты должен его избить.— Не буду я его бить. Обратись лучше в милицию или к охране.— Ах так?! Тогда я сама пойду его бить, — и Алла решительно зашагала по

коридору, а Виталику пришлось пойти за ней, чтобы остановить. Однако остановить ее он не успел, потому что она вломилась в открытую дверь

номера, и Виталику пришлось последовать за ней. Партнер по танцам мирно спал. Алла начала бить его ногами по лицу, Виталик, посмотрев, от безысходности присоединился. Вскоре партнер по танцам был уже очень прилично избит, и Алла, удовлетворенная, вышла незамеченной.

А пока Виталик соображал, прибежали люди, увидели его возле окровавленного партнера по танцам, задержали, вызвали милицию, и бедолагу быстро отвезли в местное отделение, немного побив по дороге дубиной за то, что он сплюнул на пол УАЗика, поскольку было противно во рту от слезоточивого газа. Виталика посадили в обезьянник, который был почему-то пустой, скорее всего, из-за того, что день был будний, и оставили на ночь. Он лег на засаленную скамейку и уснул. Проснулся через тройку часов с больной спиной, в синяках, расстроился.

— Что, проснулся, герой? — спросил дежурный. — Что ж ты вчера сотрудника милиции избивал?

— Как же?— Так же! Пизда тебе теперь.— Я не избивал сотрудника милиции.— Хочешь сказать, что он тебя избивал?

67

— Нет.— И правильно. Давай, выходи, на опрос к участковому.Участковый — молодой парень лет двадцати четырех — не был к Виталику плохо

расположен, говорил вежливо, задавал добрые вопросы.— Как вы попали в номер к гражданину Слякину?— Пошел за Аллой.— Как фамилия?— Ее? Не знаю, она двоюродная сестра жениха.— Где вы познакомились с гражданкой Аллой?— Там же, на свадьбе.— Зачем вы туда пошли? — Пригласила сестра.— Не на свадьбу, а в номер потерпевшего Алексея Слякина.— Она хотела его избить.— Кто она?— Гражданка Алла.— И вы шли его бить?— Вообще-то нет, шел ее остановить, но не успел, и она начала его бить.— Так, а вы?— А я тоже стал его бить, боялся, что он очнется и будет нас бить.— Так-так. А зачем она стала его бить?— Сказала, что он ее пытался изнасиловать.— А вот гражданин Слякин утверждает, что он ее не пытался изнасиловать, а имел

с ней половые отношения, но нашел у нее дозу героина и выбросил в унитаз, из-за чего она и разозлилась.

— Ах вот как! Я же не знал.— А почему вы совершили нападение на сотрудника милиции Крякушу?— Я не совершал, ему, наверное, показалось. Я просто в машине плюнул, из-за

того что газ в рот попал, а он меня бил дубиной или не он, я не знаю. — Не дубиной бил, а принимал меры по обеспечению общественного порядка.

— Ну да.— Вот тут распишитесь.Виталик расписался и был препровожден обратно в обезьянник, куда к нему в

течение тридцати шести часов, которые он там провел из-за выходных, подсаживали:1) двух симпатичных бритоголовых, которых забрали за то, что они били

битами людей около рынка (отпустили через час);2) одного азербайджанца без документов до выяснения личности (дежурный

радовался, что у азербайджанца скоро начнется ломка, и он будет просить пощады);

3) алкоголика средних лет за рукоприкладство к жене (держали, пока не протрезвеет);

4) группу едва совершеннолетних, нарушавших закон о тишине (отпустили почти сразу);

5) двоих автоугонщиков лет двадцати двух (через два часа отправили в СИЗО, они сказали Виталику, что раз его так долго держат, хотят нагрузить, но пока не знают, как);

6) троих смельчаков с несколькими гранатами времен ВОВ.Женщина-дознаватель, которая пришла проводить дознание по делу Виталика,

была сухой сорокапятилетней мерзостью. Она быстрым косым глазом усмотрела в его действиях нанесение телесных повреждений средней тяжести группой лиц по предварительному сговору с отягчающим состоянием алкогольного опьянения и вызвала следователя из прокуратуры.

68

Следователь не хотел расследовать дурацкую свадебную драку, и, будучи существенно умнее, быстро от этого отмазался, забросав косую мерзость юридическими терминами. Женщина-дознаватель, однако, не торопилась выпустить Виталика. «Ой, — говорила она, — вы тут матом ругаетесь, ну зачем же!» И тогда Виталику выписывали еще один административный привод на восемь часов, потом еще и еще. Хорошо еще, некоторым в обезьянник приносили еду, и они с Виталиком делились, а еще в обезьяннике можно было курить, и сколько угодно раз ходить в туалет, и наливать воды из ржавого крана. Виталику в заключении не сказать чтобы не понравилось. Он даже почувствовал себя как-то спокойно, смирился, сидел тихо, лишнего не бубнил и не слишком почему-то переживал. В конце вторых суток его выпустили.

Тут надо отдать должное Алле, она встретила Виталика у отделения милиции. Приехала на машине со Слякиным. Они отвезли подозреваемого домой, а поскольку косой надзирательнице не удалось переквалифицировать дело в более серьезное, а у Слякина претензий к Виталику не было благодаря Алле, которая отвечала ему взаимностью два дня напролет, все закончилось благополучно. Если не считать очередной любовной фрустрации.

Часть 3. Судьбоносная поездка ВиталикаГлава 1. Возвращение Валерки

Часто поездки и путешествия, особенно дальние и необычные, меняют к лучшему человека или хотя бы его жизнь. Некоторые худеют, некоторые красиво загорают и теряют синяки из-под глаз, а другие даже знакомятся в поездках и впоследствии сочетаются законным браком. Вот и нашему маленькому лишнему человеку Виталику, как говорится, поперло после одной поездки, причем в разных отношениях.

Наш герой, если взять его в целом, был всегда не слишком мобильным юношей. Скорее всего, из-за провальной поездки в Прагу. Однажды только, как мы помним, он съездил в Гурзуф, где ему с другом Серегой из Орехово пришлось ночевать на пляже, потому что комнат не было.

И вот однажды поздней весной, когда природа благоухала, а люди много жрали алкоголя на природе, также благоухая, Виталик столкнулся на своей малой родине, в поселке лимитчиков цементного завода, со школьным другом Валеркой, который еще год назад пришел из армии, а служил не где-нибудь, а в знаменитой дивизии имени Дзержинского.

— Здорово, Виталик! — сказал элегантно одетый Валерка.— Валерка, дружище! Ты где был-то? Из армии пришел и пропал!— О, брат! Это секрет, вернее, даже тайна!— Да ладно!— Тебе расскажу, только пойдем пивка зацепим, а то меня тут зовут Валерий, и я

— пивной алкоголик.Друзья двинулись через лесопарковую зону по тропинке в сторону станции. В

ельнике виднелись нетронутые маслята — все знали, насколько этот гриб любит червь, и не пытались даже собирать. Овраг, в котором ежегодно текла весенняя река Сивка, зарос высоченной травой, в местах, где подболотило, торчали камыши, сказочно пахло природной влагой с небелковой приятной тухлецой травяного происхождения. Трехэтажная бревенчатая башенка — архитектурный изыск местного художника — изящно выглядывала через просветы в ветвях старых добродушных сосен.

— Хорошо-то как! — сказал Валерка. — А помнишь, как мы тут зимой ходили провожать на станцию пьяного Картохина, а он стоял на краю платформы и голосовал товарный поезд?

— Ужас. Спасибо, жив остался. А вот Леха-то погиб, лазил на вагон что-то воровать пьяный, встал в рост и коснулся проводов. Сгорел вообще на хуй.

69

— Знаю, пиздец.— А помнишь, мы это, — Виталик замялся, потому что сам не решил, какую

историю вспомнить, — а помнишь, как мы шли на озеро за пять километров, и все хотели есть. А я скрутил шарик из гудрона, и подбросил его в кучку овечьих какашек, взял шарик из гудрона и стал жевать, а ты развелся и говно овечье в рот засунул. Ты, правда, плюнул быстро, а помладше дурики разжевали.

— Ничего, овечье говно не такое вредное, овцы траву жрут.— Ну да. Никто не отравился вроде.— Ратанами быстрее отравишься, которых мы там ловили, на озере, мерзкие твари,

на пустой крючок ловились. — Да, на жаб похожи.— Не на жаб, а на каких-то, блин, жабьих монстров!Так, предаваясь воспоминаниям, друзья дошли до станции.— Может, по сиське «Оболони»? — предложил Валерка.— По литровой?— Да ну, смешно! По двушечке.— Давай.Ребята купили в палатке две двухлитровые бутылки дешевой украинской

«оболони», картофельных чипсов и отправились на свое любимое место — плотину на маленькой темной реке Безенке. Высокий берег густо зарос большими деревьями, некоторые ивы перегибались крепостными мостами через всю реку, было темно и загадочно, как в сказочном лесу, а с другой, необрывистой, стороны раскинулся красивый небольшой заливной луг, уже зеленый, но пока с невысокой, по щиколотку, травой.

— Красота, блин! — сказал Виталик.— Да, — подтвердил Валерка, свистнув пивными газами из бутылки.Друзья выпили по четверти содержимого неудобных емкостей.— Ну что, давай рассказывай, — сказал Виталик, отрыгнув и утерев рот от пены.— О, это было — вообще капец, — начал Виталик, — меня после дивизии

Дзержинского сразу позвали в ФСБ, короче, оттуда всех звали, потому что народу не хватало. Ну и я, дурак, блин, согласился, оперативником. Лейтенанта дали сразу зато.

Валерка рассказал довольно занимательную историю. Он, как человек не особенно тупой, попал в ОПУ — оперативно-поисковое управление, бывшее 7 Управление КГБ. Его снабдили записывающей аппаратурой, научили вести наружное наблюдение и отправили в Сочи — искать подозрительных элементов и пресекать заговоры.

— Так вот я и стал николай николаевичем, — сказал Валерка, а Виталик от неожиданности выпрыснул пиво изо рта от смеха.

— Кем ты стал?— Николай николаевичем, семеркой, топтуном.— Ха-ха-ха, что за бред? — Не бред, а так называются оперативники, которые занимаются наружным

наблюдением.— А, — уважительно теперь сказал Виталик и деловито сделал глоток.— И что вы там делали?— Наружку осуществляли. Допустим, есть подозрительный тип, мы его пасем. Или

еще я ходил по ресторанам, общался, там, знакомился, особенно с кавказцами или иностранцами. Если кто подозрительный, потом за ним осуществлял наружку.

— Прикольно. А сложно наружку осуществлять?— Вообще ниче сложного, если светло.— А на фиг она нужна?— Ну, как: с кем тусует, чем занимается, куда ходит и все такое.— Типа, если кого заподозрил?— Ну да, появился, скажем, чех незнакомый, его пасут.

70

— А долго?Валерка своими словами пересказал Виталику должностную инструкцию о ведении

наружного наблюдения.— Круто! — мечтательно произнес Виталик.— Еще бы не круто. На лыжах катаешься целый день на Красной Поляне или

купаешься в море. Только денег ни фига не давали суточных и платили мало, а так работка ниче.

— А что ушел?— А меня хотели в кабинет перевести, что я там не видел, в кабинете.— И что, просто уволился?— Фиг-то там просто уволишься, — сказал Валерка возмущенно, — там же, блин,

служба, трибунал. — Чо, скрываешься? — шепотом спросил Виталик?— Ты что, дурак? Кто же скрывается дома? Я посмотрел служебную инструкцию:

там написано, что сотрудник должен отмечаться не реже одного раза в неделю. Ну, я и перестал на работу ходить. А перед тем, как отмечаться, вот такую вот бутылочку ебану — и отмечаться. Пока не отправили в отставку, еще полгода деньги получал, прикинь? Бред какой!

— А почему в контору хотели вернуть?— А потому что любил на массу давить. Сидишь в дубле, бля, часами, в банку

ссышь, заебешься. Надо было таблетки жрать от сна, а я не люблю химию. Вот и кемарил. Пять раз упустил объект.

— А чо это за дубль?— Волга 24-ая с восьмицилиндровым мотором. Моща!Чтобы оставить в покое друзей с их долгим разговором под пиво, подытожим,

чтобы было понятно, при чем тут Валерка: за год работы оперативником ФСБ в Сочи он стал неплохо кататься на горных лыжах и следующей зимой взял Виталика с собой в Карпаты, на знаменитую среди горнолыжников старой закалки гору Тростян. А до тех пор ничего особенного с Виталиком не произошло. Он провел лето между Речным Вокзалом и домом мамы, загорал на карьере, пил по вечерам пивко, бессмысленно общался с приятелями, и все ему было по кайфу. Разве что одна только история заслуживает читательского внимания.

Глава 2. История с грубым эротическим подтекстом

Валерка и Виталик решили как-то летом расслабиться и снять с себя накопленное от жары статическое напряжение. Идею насчет того, как это сделать, подбросил Валерка. По его внутреннему убеждению, напряжение необходимо было снимать в загуле: выпустить пары, как, бывало, любили русские писатели заодно с художниками и композиторами, а именно, как выразился Валерка, «подснять проституточек».

Виталик, склонный, как мы не раз видели, поддаваться искушениям, не возразил, тем более что давно не имел ни с кем коитуса. Друзья отправились на «точку», то есть уличную стоянку проституток, одна из которых в те времена находилась на улице 2-й Брестской, той, по которой машины едут в сторону Белорусского вокзала, в самом ее начале, после арки у гостиницы «Пекин», справа.

Валерка с Виталиком, конечно, были не такие отморозки, чтобы сразу пойти на точку с проституточками. Ничего подобного. Сначала они выполнили культурную программу: сходили в кино в «Пушкинский», потом долго пили пиво на душном Тверском бульваре среди лесбиянок, а уж только после того отправились на точку с проституточками. Валерка чувствовал себя абсолютно свободно и уверенно, а Виталик мандражировал.

71

На Брестской о ту пору прохожих почти не было. Точка располагалась у разрушенного дома, на месте которого сейчас офисный центр. Бандерша лет сорока, в очках, очень похожая на библиотекаршу, располагалась на тихой проезжей части, у трех пятнадцатилетних иномарок с открытыми дверьми, из которых были видны женские ноги, некоторые — ничего себе ноги. Друзья не решились подойти к бандерше пешком, поскольку проституточку надо было забирать и везти на машине — такое у них было внутренне убеждение, и проследовали мимо до ближайшего перекрестка.

— Надо поймать машину и подъехать к ним, — сказал Валерка Виталику то, что тот и сам собирался сказать.

— Да, так, наверное, будет лучше, — легко согласился волнующийся Виталик.Друзья поймали «девяносто девятую» с белым водителем и поехали. Деньги были у

Виталика, у Валерки же был только опыт, поэтому Виталик имел больше прав выбирать. Он, бледный, вышел из машины, к нему быстро приблизилась бандерша с видом библиотекарши.

— Какую девочку желаете? У нас от семидесяти до ста долларов. Показать всех?— Ну-у… — замялся Виталик.— Девочки, построились! — приказала тоном пионервожатой бандерша.Дюжина пестро одетых женщин на вид от двадцати до тридцати лет нестройно, но

почему-то по росту, встала вдоль бордюра.— Вот, обратите внимание на эту — в полосатых штанах с полной попкой, —

доверительно сказала бандерша, — очень хорошая девочка — веселая, грамотная и, что главное — девятнадцать лет, то есть тинейджер — очень популярно сейчас.

— Это хорошо, — промолвил Виталик, которому понравилась другая — загорелая, пусть и с проплешинами от слезающего загара, с крутыми ляжками, обтянутыми в какие-то пластиковые золотистые штаны.

— А вот та, в самом начале, грамотная?— Конечно, но она за сто двадцать.Виталик не умел торговаться, поэтому промямлил что-то вроде: «Ну, это тогда

надо подумать потом», сел быстро в машину и попросил ехать к дому.— По дороге зацепим на «Соколе», — деловито произнес он.— Ну ладно, — расстроился Валерка, — смотри, ливень собирается, можем и не

зацепить.Ливень быстро собрался и пошел, и по дороге ни одной проститутки друзья не

встретили.— Из-за дождя, наверное, разбежались, — предположил виновато Виталик.— А я тебе что говорил? Ну ладно, не расстраивайся, нас всегда выручит газета

«Центр-Плюс». На дом вызовем — не так проблематично, правда, выбор более ограничен.Виталик воспрял духом. Друзья зашли в квартиру, Валерка сразу начал

вызванивать, а Виталик поспешил снимать волнение ромом с кока-колой, и довольно быстро расслабился достаточно, чтобы давать громким шепотом советы.

— Ты бери, чтобы молоденькая такая, студенточка, стройненькая! Студенточки возбуждали Виталика, потому что он уже заканчивал ВУЗ, в котором

по причине академических отпусков подзадержался, и не одна ему не дала, взамен перед сном он частенько их вспоминал, ритмично.

— Помолчи ты, Виталик. Я же вызываю будто к одному, а ты лезешь. Они сообразят, что я не один, и дороже возьмут.

Виталик жеманно приложил ладонь к губам.— Хорошо, нам такая и нужна… — договаривался Валерка, — да, адрес:

Смольная, сорок восемь, квартира три, да, хрущевка, внизу на замке подъезда нажать одновременно один, пять и девять. — И потом Виталику. — Все, договорился, теперь ждем. Давай наливай.

72

Друзья довольно быстро допили бутылку, почти не закусывая, и Виталик изрядно окосел, потому что начал в одиночку раньше. Ему не терпелось — он все еще волновался.

— А вдруг обманут — не приедут вовсе? — предположил Виталик.— Да, и такое бывает, — не успокоил Валерка. — Только какой им смысл?Проститутку доставили к двум часам ночи, явно после предыдущего вызова, а то и

двух, когда друзья уже немного поклевывали носами. Раздался звонок, и Валерка засуетился.

— Давай, давай, Виталька, быстро прячься где-нибудь. Прячься на балконе.— Ты что, здесь нет балкона.— Вот ведь! Прячься в шкафу тогда.— Там воняет и пыльно, я не могу, у меня бронхиальная астма.— Что ты будешь делать с ним! Ну, иди тогда в туалет, что ли.Виталик зашел в туалет, Валерка выключил свет и вышел в коридор отпирать

тщедушную, помнящую еще Хрущева, который, может быть, осматривал именно этот дом, когда решал жилищный вопрос, дверь с латанным-перелатанным замочным краем из-за многочисленных пьяных выбиваний. Виталик пытался подглядывать из туалета в удобно широкую дверную щель. Вот Валерка, приветливо улыбаясь, ввел в прихожую какого-то привокзального вида кексика, показал ему комнаты, кухню и даже открыл шкаф.

— Вот, можете убедиться! — засмеялся Валерка.— Да ладно уж, и так ясно, что вы один, а то пригласят к одному, а самих пятеро

гастарбайтеров, нам девочек надо жалеть, — оправдал свое любопытство кексик, который оказался достаточно туп, чтобы не заметить двух рюмок и двух тарелок.

Гость раскланялся, взял деньги, а вместо него появилась девушка с обесцвеченными волосами в летнем белом спортивном костюме, шорты от которого были натянуты на выпирающий жирненький живот и несколько отвисающий зад в форме ведра. Виталик, впрочем, был достаточно пьян, чтобы не обращать внимания на такие мелочи.

— Можно я сразу в туалет? — попросила гостья.— Ммээ, — замялся Валерка.Гостья направилась к туалету, и когда она была на расстоянии шага от двери,

Виталик исполнил театральное появление, распахнув дверь и сказав громко:— Добро пожаловать! Разрешите представиться, хозяин этого дома — Виталик!Правда, фразу эту никто не услышал, так как проститутка низким, но неумным

голосом заорала от страха почему-то на звук «о»: «О-о-о-о!!!» Валерка прибежал с подносиком, на котором была водка, помидоры и колбаса, а Виталик зачем-то опять спрятался в туалете.

— О, сударыня, — по-юношески с помпой начал Валерка, — прости… — не успел договорить.

— Я — проститутка, и шо? Теперь можно со мной как со свиньей? — сквозь слезы проныла гостья.

— Что вы! Я хотел сказать: простите моего друга за внезапное вторжение, совсем забыл сказать вам, что мы не одни.

— Да вы шо, ребята, ошалели? Я ща буду маме звонять. Шо такое? Вызвали к одному, а тута двое.

Виталик тут опять выскочил из туалета.— Никаких мам! Я потом не расплачусь тут. Маме-то, небось, самое близкое — в

Крыжополь.— Успокойся, Виталик, — примирительно спокойным тоном произнес Валерий, —

сударыня имела в виду не ту маму, о которой ты подумал, но и этой маме мы звонить не будем. Вас как зовут, сударыня?

— Я не сударыня, меня Аня звать.

73

— Вот и хорошо, Аня, давайте решим все сами: шестьсот рублей сверху за моего друга, идет?

— Ну ладно, давай.— Вот и славно.Виталик подавил жадность. Все прошли на кухню и сели. Проститутка Анна, не

отошедши еще от испуга, казалась растерянной, на вопросы куртуазного Валерки отвечала мычанием и ёрзала задом в форме ведра по стулу. Виталик, почувствовав себя неловко, шепнул Валерке, что пойдет за презервативами, и удалился. Теплая и влажная, как иное влагалище, ночь обволокла Виталика, и он, умиротворенный, потопал в круглосуточную аптеку за презервативами. «Пусть там сам эту корову разводит, а я приду, чтобы когда уже все на мази», — рассудил он мудро.

Вернувшись, Виталик обнаружил Валерку оживленно беседующим с проституткой Анной. Точнее надо сказать, что он скорее внимательно слушал, кивал, поддакивал и изредка задавал вопросы, а Анна, уже не в настороженном и обиженном тоне, а рыночно-бойко, рассказывала.

— Я раньше на рынке стояла.— В смысле, стояла? Точка там была?— Ну да, точка: на фруктах, на рыбе стояла. На рыбе очень мерзло стоять зимой,

два пальца отморозила, до сих пор болят, как погода меняется.— Ужас! Покажи, — попросил Валерка.— Да там ниче не видно. Пальцы как пальцы. А потом Светка — подруга с

Донецка — говорит, шо давай к нам, на гостиницу. Я подумала, шо не убудет, и тепло, и разнообразие. В деньгах я не потеряла, а работа на гостинице интереснее, с людьми общаешься.

— А люди интересные попадаются? — иронично спросил Валерка.— Та нее! — сказала Анна. — То есть, на гостинице были, а сейчас неее. Такие

бывают геморройщики попадаются.— Геморройщики?— Та от которых геморрои одни. Такое отколют, шо, знаешь, хоть стой, хоть падай.

Беспокойство одно.— Как это? — спросил возбужденно Виталик.— Ну, начинают, там, пальцы кидать, драться лезут чуть шо, или садисты, там,

маньячики всякие, но хуже всего менты — делают, шо хотят, а денег не платят. И по аналу лезут, и всё, а денег не платят. Вот на днях было: Светка, короче, приехала, а до этого не проспрынцевалась, а жопу как ни помой, все равно микрочастицы кала остаются. Ну, менты ей по аналу полезли, им не понравилось, они ее отдубасили, и мне пришлось потом всю ночь за двоих работать.

Валерка и Виталик слушали как завороженные, а Анна с удовольствием говорила почти без пауз, отрабатывая положенные часы.

— Шо тока не встретишь. Тут, короче, вызвал один молодой — двадцать один год. Разделся до гола, ролики обул и говорит: катай меня по квартире за член. Так вот и катала два часа, а он, пока катала, кончил три раза.

— Или, короче, вызывает один тоже дедок — семьдесят пять лет, а стоит лучше, чем у молодого. Короче, пенсию откладывал весь год, бабку на дачу. «Только, — говорит, — ты, внучка, пой, а то стоять не будет». Шо тока не бывает.

— Действительно небезынтересная работа, — сказал Виталик, пытаясь остановить дискурс проститутки Анны.

— Но лучше всего, когда постоянники вызывают, которые не первый раз, нормальные. С них и процент больше: за вас вот тридцать, а за них — пятьдесят, и так они всегда дадут на чай или на такси. А шо? Я хоть не фотомодель: живот вот после родов, но постоянников у меня хватает. Я не пью, за собой слежу, ухаживаю. Это же тело — орудие труда, надо за ним ухаживать.

74

Тут Валерка встал и говорит:— Ну, всё, Анна…Анна опять состроила испуганную физиономию.— Предварительное знакомство будем считать состоявшимся. Теперь, как

говорится, даун ту бизнес, что в переводе значит даун, к делу. Ха-ха-ха! — пошутил Валерка и увел проститутку в комнату.

Виталик обрадовался за друга. Его уже некоторое время бесило, что, болтая без умолку, проститутка Анна как бы мошенничает, обманывает их, но заявить об этом он не мог — решительности не хватало, поэтому теперь мысленно хвалил мужественного друга. «Молодец Валерка! Все у него так легко, весело, беззаботно, а я вот… даже блядь не могу снять, а эта корова даже не подумала предложить, что пора, так и сидела бы, мошенница, пули лила, вместо того чтобы отрабатывать».

Размышляя об этом, Виталик выпил треть бутылки водки — остатки из холодильника, что позволило ему окончательно осмелеть и повеселеть. «Что ее слушать, — подумалось Виталику, — брать — и поехали, чтобы за ушами трещало. А то пришла к добрым мужикам — и сопли пускает, блядища. Ничего, не на тех напала». С этой мыслью Виталик зашел в комнату, где находились Валерка и проститутка.

— Присоединяйтесь, барон, присоединяйтесь, — захохотал голый Валерка. Виталик уже не замечал особенностей дряблого тела Анны, сильно

прогрессирующего целлюлита на коротких толстеньких иксообразных ногах, висящего живота. Он превратился в мачо, в животное!

Спустя полчаса гордый полуголый Виталик и веселый Валерка сидели на кухне, покуривали, пили чай и с антропологическим интересом, теперь уже не противоречащим стремлениям либидо, слушали Анины рассказы.

— Ну, я к двоим-то вообще только первый раз. Я не вызываюсь к двоим. Вдруг геморройщики! С одним еще как-то справишься, а с двумя! Вздуешься вообще. Вот Светка, короче, один раз попала: у нее лобок был недобрит, и клиенты, двое, стали возбухать, брить, говорят, будем сами, заодно и голову побрили, чтобы в следующий раз думала. Так и ходила с бритым черепом все лето.

— Я смотрю, — затянулся Валерка, — у тебя Света — прямо анфан террибль. — Шо?— Персона нон-грата.— Шо-шо?— Серый кардинал.Анна выпучила глаза.— Блин, ну в семье не без урода.— Да эта Светка постоянно попадает, хотя и щемит вечно: приедет к клиентам, вся

ссутулится, глаза спрячет, чтобы ее не взяли, а на фига тогда на такой работе работать, я не понимаю? Если нас двоих берут, она вечно отлынивает: «я не целуюсь», «я без презерватива не минечу». Я с ней, короче, не люблю работать вдвоем. Она еще все время попадает: то воняет от нее, немытая, клиенты жалуются, то начнет капризы — побьют. Один раз на садиста нарвалась. Она все на внешность, дура, смотрит: молодой, приличный, а он ее фигачил плеткой всю ночь.

— Сурово! — сказал Виталик. — А вам такие попадались?— Такие нет, слава богу, но вот педики были, люблю педиков, с ними вообще

работы нет: вызывают, чтобы я смотрела, как они трахаются. Ну, еще мелкие маньячики: кто помочится, кто едой обмажется, чтобы с него слизывала. Тут совсем недавно один попросил поиграть с ним в козу: ведерко подставил, чтобы я ему сдрачивала.

Виталик начал понимать, что проститутка Анна все врет, но ему было так занятно, что он не стал выражать подозрений. Анна покопалась в сумке, достала «Мирамистин», который в советском народе называли «до и после», ушла в ванную комнату, а Виталик

75

уснул и не видел, как Валерка еще пару раз дрючканул проституточку, и как они вместе ушли на первое метро.

Глава 3. Начало поездки

После случая с проституткой Анной жизнь Виталика опять текла так однообразно, что описывать ее нет смысла, даже с целью раскрытия образа. Допустим, он что-то читал, включая философа Бодрияра, смотрел кинофильмы, в том числе «Полуночный экспресс» Стоуна, употреблял чебуреки, запивая их пивом, в том числе в знаменитой чебуречной в Китай-Городе: все это тем не менее не характеризует героя ни как библиофила, ни как киномана, ни как активно живущего безденежного интеллектуала. Просто потому, что это никогда никого никак не характеризует. Бывало, у Виталика на тумбочке лежал толстый том Кафки, раскрытый посередине, и он более или менее одухотворенным друзьям говорил: вот, мол, никак не дочитаю. Книга лежала открытой на одной странице полтора года. Нельзя сказать о человеке ничего по тому, что он читает, смотрит или пьет, потому что на это дело тоже есть мода и тенденции.

Наконец, настал день поездки в Карпаты, где, как известно, расположен вход в Шамбалу, но об этом позднее.

Сначала Виталик доехал до «Киевской» на недавно приобретенной «кончушке», то есть старой машине марки «Лада», позвонил приятелю по вешенкам — армянину Джорджу, который согласился забрать автомобиль за небольшую плату со стоянки и сохранить его у соплеменников в автосервисе. Потом Виталик тащился от «Макдоналдса» на Дорогомиловской до платформы Киевского вокзала с огромной сумкой в руке, набитым рюкзаком на плече, на другом плече — зачехленными древними лыжами, еще почти без карвинга, купленными на барахолке на улице Сайкина, а еще плюс собственный вес — больше девяноста килограммов, да еще две бутылки пива в карманах — от клаустрофобии в поезде. Виталик к тому времени располнел и стал страдать неврозами — всему виной была череда фрустраций, ряд из которых мы даже не затронули, а также купленный на деньги от вешенок, уже упомянутый подержанный автомобиль ВАЗ 21093, резко сокративший расход килокалорий Виталиком.

По дороге представлялась Виталику хата, крытая соломой, горилка, сало и вареники на ужин, хозяйка — ведьма, которая летает по ночам над местностью и издевается над парубками, хохотливые хохлушки — хозяйкины дочки, пляшущие гуцулы, бойцы «Галичины» с пулеметами, трансильванские замки, бледные вампиры, спускающиеся с гор на лыжах и другие картинки из малороссийских повестей Николая Васильевича, а также из популярных кинофильмов.

Из всей компании, которая отправлялась в Закарпатье на поезде «Москва—Ужгород — Бухарест», Виталик знал только своего друга Валерку Жирафеева и немного его двоюродного брата Андрюху Жирафеева — эксперта по вопросам расследования авиакатастроф. Поэтому когда он столкнулся в тамбуре вагона со здоровенным Серегой — одним из членов компании попутчиков, то подумал, что обратно может и не вернуться. Виталик буквально зассал ссаньем, каким ссыт бета-самец пред лицом альфа-самца.

Сергей по фамилии Курдюков — это был такой невозмутимый спецназовец лет сорока с обветренным ковбойским лицом и усами, как у военачальника притом. Ему не хватало только черной маски с вырезанными глазами и ртом, либо нагайки с шашкою. Виталик почему-то сразу трусливо представил, как Сергей Курдюков будет сталкивать его с отвесного спуска с целью обучения, как иногда экстремальные тренеры ребенка бросают в воду на глубине, чтобы учился сразу плавать, не желая утонуть. Но Виталик со страха обманывался: Сергей на поверку оказался заботливым и доброжелательным человеком. В пользу этого свидетельствует, например, такой факт, который упомянем, немного забегая вперед. Сергей каждое утро бегал на зарядку на берег горной реки и там перекладывал с места на место для тренировки огромные валуны, а Валерка с Виталиком тоже вызвались

76

бегать на зарядку, но добрый Курдюков ни разу их не разбудил, зная, как поздно они ушли спать в нетрезвом виде.

Свет в вагонах включили только минут через десять после того, как состав отошел от перрона, когда некоторые пассажиры заволновались и зашумели, а Виталик уже почти запаниковал. «Энергетический кризис в отдельно взятом украинском поезде!» — кто-то пошутил.

Устраиваться с лыжами — целая история, особенно когда раньше никогда этого не делал. Даже есть одна смешная история про то, как экс-президент впервые устраивался с лыжами, но она неполиткорректная. Виталик оказался в купе с незнакомыми людьми, долго соображал, куда девать лыжи. В конце концов положил их над сухоньким старичком — евреем из Киева, который уже вскарабкался на верхнюю полку. Старичок вежливо сказал, что ему не хотелось бы лежать под лыжами, как под какой-то крышкой. Тогда Виталик как вежливый человек предложил ему поменяться местами, а еврею из Киева и хорошо — путем такой простой комбинации можно не карабкаться на верхнюю полку.

Наладив необходимые связи и постелив постель заранее, чтобы потом спьяну не ковыряться, Виталик перешел в купе к своим друзьям. У них на столе уже стояли две двухлитровые бутылки «Столичной», десяток бутылок пива и бутылка виски. Это все добро Иван Иваненко, друг Валерки, купил недорого на складе — он работал региональным распространителем бухла и имел хороший доступ к этому делу. Валеркин брат Андрей — авиационный эксперт — рассказывал:

— Нет, Тростян это хорошая, настоящая гора. Там круто и к тому же бугры. Если на буграх разгонишься чуть быстрее, то уже не остановишься без падения. А упасть на бугор на скорости — это, знаете. В корыте поехать велика вероятность.

— Как это, в корыте? — спросил, как всегда испуганно, Виталик.— А запросто! Там спасатели переломанных возят в жестяных корытах с ручками.

Это хорошо, если в корыте увезут, а то еще в отличие от Эльбруса или Кировска там лес, то есть можно зарулить так, что тебя только летом найдут.

— Что-то мне не по себе становится, — сказал Иван. — Не волнуйся, там есть и попроще склоны. — А голубые есть? — спросил Виталик.— В смысле? Голубые люди?— Нет, в смысле склоны. — Тогда синие. — Ну да, точно. — Нет таких. — А зеленые?— Нет. Таких вообще вроде нет. — А красные?— Двадцать лет назад, когда я там был в последний раз, были красные. Иваненко, успокоившись, принялся читать русско-украинский разговорник, бубня

под нос: одын, два, тры, чотыры, пъять, шисть, сим, одын мильон, Скилькы цэ коштуйе?, Щоб тебе підняло та гепнуло, Дайтэ, будь-ласка, пакэт.

Новые знания он тут же отрабатывал на проводницах, тогда как добрый спецназовец Сергей Курдюков улегся читать газету, а Максим Ширинкин, еще один, последний не описанный попутчик, однофамилец деда Виталика, вдумчивый человек с прической, как у гоголевских парубков в кинофильмах, и голосом, как у Николая Николаевича Дроздова, — это при том, что он был соратником Валерки по работе в ЧОПе на Микояновском заводе, мечтал.

— А девчонки там, наверное, сноубордистки румяные! Кстати, там шваберные подъемники есть?

— Не шваберные, а бугельные, деревня, — отозвался Андрей.77

— А я деревня и есть! Ну, есть?— Есть.— Хорошо. Встану я с какой-нибудь бордершой к швабре, она обнимет меня за

талию, как они делают, чтобы не упасть, положит руку на плечо и будет тепло дышать мне в ухо, а подъем долгий, я с ней познакомлюсь — слово за слово, вечером на танцы, а потом...

— Я тоже бабу хочу, и чтобы была не жена, — сказал Валерка. — Я об этом уже полгода мечтаю.

— А проститутки там есть? — поинтересовался стыдливо Виталик.— А как же. Там же Украина! — сказал Валерка. — А, может, они все в Москве?— Ну, наверняка есть, которые и не в Москве.Под конец вечера все опьянели, потому что были после работы, и где-то за Калугой

Виталик уснул...

Глава 4. Происшествие на границе

…А проснулся он в Конотопе, так как по поезду начали шумно шагать таможенники и пограничники с противными голосами. Чтобы было веселее ждать прохождения формальностей, Виталик пошел в купе к друзьям и сел там. Таможенник взглянул на лыжи, юркнул глазами по компании, понимающе улыбнулся и пошел дальше. Виталик уж подумал что все, но главное оказалось впереди: как трое чертей из табакерки, появились украинские пограничники. Все, как на подбор, по метру шестьдесят ростом, но зато ретивые. Виталик, ничего не подозревая, пошел по коридору в свое купе, чтобы показать им паспорт.

— А что это у вас тут пассажиры ходят? — каркнул пограничник с голубыми глазами.

— А я не знаю, шо они ходят. Говоришь им по сто раз, а они шатаются пьяные, — соврала проводница по имени вроде бы Оксана.

— А вот мы сейчас ссадим его здесь, и он доходится, — сказал пограничник и положил, кокетливо улыбнувшись, паспорт Виталика в карман.

Нельзя сказать, чтобы Виталик сильно разволновался — в Конотопе он не бывал и не боялся выйти там из поезда, тем более что добрые соседи по купе его дополнительно успокоили. Так, например, попутчица — женщина, приятная во всех отношениях, лет сорока пяти, сообщила, что поступок пограничника — это блеф чистой воды, и за это никто никого не высаживает, а ему просто нужно продемонстрировать власть перед зажравшимся кацапом, а при удаче еще и содрать полтишок гривен или десяточку долларов. Виталик не знал, кто такой кацап, но из вялости ума спрашивать не стал.

Тут случилось кое-что, что отвлекло пограничника от Виталиной персоны. Из коридора донеслись удивленные возгласы. Виталик выглянул из купе — пограничник, выпучив голубые глаза в паспорт Валерки, задорно вопрошал:

— А что это у вас за дырка в паспорте, Валерий Олегович?У Валерки брови построились домиком, а глаза немного вылезли из орбит. Он

потянулся за паспортом, а пограничник отпрянул и убрал его за спину. — Не надо делать такие глаза, Валерий Олегович, это я должен делать такие глаза,

— сказал резонно пограничник с улыбкой подлеца. Двое его товарищей, подчиненных пограничников, стали весело глядеть сквозь

дырку в паспорте на плафон в коридоре. Происхождение дырки несложно объяснить: она зияла как раз на месте номера паспорта, которые в недавнем прошлом в некоторых ОВИРах была странная традиция вырезать перед выдачей нового международного документа. Валерка вместо нового паспорта взял старый, который пожалел выбросить в помойное ведро.

78

— Ну, давайте, Валерий Олегович, собирайте вещи, и на выход. — Ребят, да я свой, сам с КГБ, с ФСБ.— Ха-ха, свой, с КГБ, может, еще свой с ЦРУ, скажешь?— А где ваш главный, можно с ним поговорить? — вмешался Андрей Жирафеев,

специалист, хоть по авиационным, но все же катастрофам, а значит умеющий кое-что разруливать, многозначительно постукивая бумажником о ладонь.

Ему указали на тамбур, и он, продолжая пояснительно махать бумажником пограничникам, пошел туда. В этот момент поезд стал делать попытки тронуться, так как время, отведенное на формальности, прошло, но пограничники срывали стоп-кран, ожидая денег или жертв. Обстановка с каждой секундой накалялась, потому что срывать стоп-краны не очень-то разрешено даже пограничникам — ты или уходи вместе с нарушителем, или сам иди, а срывать ничего не надо. Голубоглазый коротышка тоже проследовал в тамбур, взяв с собой и Валерку в качестве залога. Там пограничник многозначительно посмотрел в глаза начальнику, а начальник посмотрел многозначительно в глаза пограничнику, и оба вышли, не взяв денег. И один, и другой перестарались с наполнением своих многозначительных взглядов неясным смыслом и решили, что деньги взял визави.

Несмотря на благополучное разрешение инцидента, товарищам пришлось от нервов выпить, было как раз семь утра, а потом уж и завтракать пора — выпили и за завтраком. Подытоживая этот участок пути, в Киеве они уже были такими, как накануне в Калуге. Виталик с Валеркой, проигнорировав продавцов киевских тортов и горилки за две цены, пошли осмотреть вокзальную площадь, где моментально набрели на «Макдоналдс» — и минут пять веселились, читая украинские названия бутербродов и «картофли фри», а в это время их попутчика, простодушного деревенского чоповца Максима, кинули на сотку долларов.

Глава 5. Как Макса Ширинкина кинули на сотку

Макс при своей парубковской прическе под горшок и с дроздовским голосом, к тому же пьяненький, вышел из вагона, блаженно улыбаясь, поскольку Киев встречал солнечной погодой. Вид Макса будто провозглашал на весь перрон по громкоговорителю: «Ты будешь идиотом, если не кинешь такую простодушную деревенщину!» Ближний к нему украинец без торта и горилки начал пробивать недалекого чоповца.

— Доллары по пять сорок куплю, — сказал меняла. Курс на тот момент развития украинской экономики был весьма нереалистичен, но

Макс, как человек мало знакомый с состоянием экономики Украины, ничего не заподозрил. Меняла же был, конечно, не меняла, а ломщик, либо, что бывает часто, и меняла, и ломщик в одном лице. Почему бы, действительно, меняле не срубить побольше как ломщику, а ломщику, не купить подешевле доллары, как меняле?

Он взял сто долларов у Макса, положил на кошелек — трет своим суетливым противным пальцем, вроде как проверяет подлинность. В этот момент подходит к нему якобы оперативник — бритый алкоголик в дешевой кожанке — и обещает забрать в киевскую вокзальную кутузку обоих.

Пока Макс удивленно смотрит на как будто оперативника, меняла кошелек переворачивает, а с той стороны кошелька — один доллар, Макс хватает его скорей, чтобы не попасть в кутузку, а меняла, будто бы по той же причине, убегает. Макс, наверное, не скоро бы заметил подмену, если бы не Иван, который с утра почти не пил. Ему сцена, очевидно, что-то напомнила, и он обратился к Максу с предложением осмотреть купюру.

— Так это же один доллар, эй!— Как один доллар? Что эй? — спросил Максим.— Один доллар, тебя киданули только что, вот тебе и «эй».

79

— Ой! — наконец-то понял Макс. — Ой! — и сел на нижнюю полку с ничуть не изменившимся блаженно улыбающимся лицом. — Давай только ребятам не будем говорить, а то они будут смеяться и говорить, что я лох.

— Не ссы, не будут. Наоборот посочувствуют, — резонно заметил Иван. — Но, если хочешь, давай не будем.

Как бы в дополнение Максиму Ширинкину также продали горилку вдвое дороже, чем мудрые взрослые товарищи купили ее в здании вокзала, но он, как настоящий зрелый и неплохо воспитанный человек, трагедии из этого делать не стал и в националиста не превратился. После Киева попутчики, конечно, спать не стали, потому что смысла не было, а продолжали обсуждать истории с дырой в паспорте и киданием Макса.

Фраза — «Не надо, Валерий Олегович, делать такие глаза, это я должен делать такие глаза» — стала самой популярной в компании на время поездки, а в следующей главе появится фраза, которая стала второй по популярности.

Глава 6. Рассказ про Шамбалу и неудачное склонение к коитусу женщины, приятной во всех отношениях

День друзья провели в туманном состоянии. Картинки происходящих в поезде мелких событий были такими же размытыми, как запечатлеваемые фотолюбителем Ширинкиным на мыльницу марки, которую он в шутку называл «Рептах», виды из окна едущего поезда. К друзьям заходили коммивояжеры, Виталик купил у них вибрирующую расческу: просто так, чтобы повеселиться и брата-славянина подогреть. С вибрирующей расческой, пока она не сломалась, друзья играли полчаса, прикладывая ее друг другу к разным местам.

Потом зашла пожилая меняла гривен. Товарищи продали ей полтинник, чтобы подогреть мать-славянку, а она за это красиво спела «Нэсэ Галя воду…».

— Я выбачаюсь, а шо такэ е барвынок? — спросил Иван. — Чо он вьется, в чем смысл?

— Это такой мелкий цветок, который растет обычно на кладбище — в этом и смысл. Доебался, мол, как кладбищенский неприятный цветок. Вы, наверное, думаете, что тетка ненормальная.

— Не думаем, ну что вы. Напротив. — Мои дети говорят: «Ма, ну шо ты все по поездам шастаешь». А я и заработаю

немножко, и с людьми повстречаюсь. Важная деталь: после Киева в купе Виталика осталась только женщина, приятная

во всех отношениях. Поэтому молодая часть компании затусовалась у него. Даме было лет сорок пять, скорее даже сорок восемь, но выглядела она недурно, потому что работала в салоне красоты. Она вязала что-то такое, интересно рассказывала, охмуряла пьяную молодежь. Женщина любила поговорить и к тому же увлекалась гороскопами, хиромантией и многими другими полезными псевдонауками. Она смотрела на линии рук, проверяла биополе, чем никого тогда уже нельзя было удивить, но самое главное, она знала про Шамбалу.

— А вы знаете, ребята, что, по мнению доктора Кричковского, который долго консультировал УНА-УНСО, а также последователей Житомирской школы усовершенствованного учения Рериха-Блаватской, вход в Шамбалу находится в Восточных Карпатах?

Ребята отрицательно помычали.— Да-да. Эта райская страна находится вовсе не в Тибете, как принято считать, и

даже не на Кавказе, где вход в нее искал немцко-фашистский десант, а в Карпатах, на Западной Украине, именно поэтому никто не может ее найти в Азии!

Установлено, что Калачакра-тантру выкрали у ведунов Западных Славян в IX веке, а Сучандра был не кто иной, как первый западнославянский путешественник, который

80

первым исследовал горную и степную Азию, и противопоставил мудрость шаманизма западных славян невежеству буддизма и индуизма. А дальше начались фальсификации и подтасовки. Шамбалу изобразили на тибетской карте, кто-то совершенно бредоподобно интерпретировал название как господство Сирии.

Самые просветленные и просвещенные ученые считают, что праотцы света мысли, продвигающие эволюцию, находятся в Карпатской Шамбале. И все эти бредоподобные фантазии Блаватской о том, что Шамбала — это Белый остров, на котором выжили последние выходцы из Лемурии, где находится орган управления Великой Белой Ложи, не более чем бредоподобные фантазии. А о таких жалких симулякрах, как Великое Белое Братство, я и говорить не буду.

И даже несчастный полоумный от воздействия гипоксии Рерих, пытавшийся передать самое священное слово и краеугольное понятие, писал безумства о Великом Владыке Шамбалы Ригдене-Джапо, его жена и вовсе в высокогорье дошла до того, что называла Шамбалу Твердыней Великого Знания и Света. Говорила, что она существует с незапамятных времен и охраняет эволюцию человечества. Ха-ха-ха. Только и хочется посмеяться на это, учитывая, что ученые из Жмеринской школы после длительной экспедиции по Карпатам доказали, что великим владыкой был пан Скоропецкий, которого охраняли отряды Степана Бендеры.

— А скажите, на хер нужна Шамбала? — спросил Иван.— Кому нужна, а кому нет, — подмигнула таинственная попутчица Виталику, —

не далее, чем через три года, максимум пять, вы встретите друг друга при очень странных обстоятельствах, и поймете, что вошли в Шамбалу, поймете.

Друзей скорее убаюкивал странный рассказ попутчицы, чем производил на них впечатление, некоторые уже клевали носами, а зря, поскольку эта поездка имела для Виталика и, как мы впоследствии увидим, для всех горнолыжников, самые шамбальные последствия без всякого преувеличения.

Иван не успел углубиться в знание, так как в этот момент перед окнами нарисовалась знаменитая платформа на станции Жмеринка, откуда происходит, по легенде, сам Борис Моисеев. Там всегда идет бойкая торговля вкусной украинской жратвой, поскольку поезда там проходят в обеденное время. Толпы торговцев на перроне: рыба, сало, вареники, пельмени. Все, отталкивая друг друга, атакуют со словами: «Дядь, а дядь, купи, пожалуйста» или: «Сынок, купи, пожалуйста, помоги бабушке».

Посреди платформы безухий инвалид декламировал популярные и доступные для кацапской публики стихи:

Тільки дід хотів вкусить,Чує матом хтось пиздить— Хулі ти розкрив їбалоЧмо поморщене, хуйко.Дід усрався з переляку,Вмить закрив свою ротяку.Колобок бігом стрибнувІ в ліси десь пизданув.Котить лісом круглий херТут виходить дикий звєрьОй, пробачте, я збрехав –Зайчик, йобар, прискакав.

Друзья накупили всего и опять, чтобы убить время, пили и ели до тех пор, пока Виталик Фадеев, Иван Иваненко и Максим Ширинкин не отрубились от усталости, тогда как тренированный наружным наблюдением Валерка остался бодрствовать, как оказалось, не без задней мысли.

81

Через пару часов Виталик проснулся от монотонного повторения Валеркой одной и той же фразы. Поначалу ему на верхней полке показалось, что тот бубнит во сне. Виталик посмотрел вниз. Его друг, нависнув над интересной во всех отношениях попутчицей, уламывал ее на отношения, повторяя: «Почему нет?»

— Валера, я понимаю, вы молодой человек, вы выпили, но как же вы не поймете?— Ну, почему нет? Хотя бы минет, — упрашивал Валерка.— Это поезд, Валера, наверху спит ваш друг.— Ну, почему нет? Хотя бы минет, — опять интересовался он.— Львов через полчаса, меня там ждет муж.— Ну, почему нет? Хотя бы минет.— А ну, Валерка, ты что мне попутчицу портишь? — сказал Виталик, когда ему

надоело слушать, слезая с полки. Вышло смешно, так как даже дочери попутчицы, если такие были, наверное, уже

давно были испорчены. Виталик с Валеркой вышли из купе, оставив даму, интересную во всех отношениях, и рассказали эту историю остальным, после чего второй по популярности фразой стала: «А почему нет? Хотя бы минет».

После Львова, где попутчица вышла, Виталик, Валерка и Макс пошли в вагон-ресторан, заказали водки — и потом уже ничего не помнили, тем более фразу таинственной попутчицы о том, что Шамбала им еще покажет через несколько лет. Спали до самого Славского — западно-украинского поселка, который стоит у подножья когда-то подготовленной для горнолыжников Советского Союза горы Тростян.

Глава 7. Ночной десант и первое знакомство с местностью

Благо старшие товарищи Виталика, Валерия, Ивана и Максима — Сергей Курдюков, который, как выяснилось к тому времени, работал офицером службы вневедомственной охраны МВД и ждал 45-летия, чтобы уйти на пенсию и жить, как рантье, с квартир, которые ему оставили две бабушки, и брат Валерия Андрей почти не пили, они просто читали весь день на верхних полках купленные у немых разносчиков прессы газеты «СПИД-инфо» и разгадывали сканворды.

И очень хорошо сделали, потому что поезд в Славском не останавливался, а останавливался только на следующей станции, десятью километрами ближе к Ужгороду — хер знает где. Поскольку Сергей был довольно решительным спецназовцем, а Андрей — интеллигентным авиационным экспертом, они договорились с машинистом за тридцать долларов США, чтобы тот притормозил на минутку в нужном месте. Машинист, конечно, немножко погутарил об ответственности и пытался торговаться, но все же согласился, так как ответственность не была слишком уж суровой, скорее, ее вовсе не было, а сумма — вполне ощутимой по тем временам. В итоге шесть горнолыжников, включая чайника Виталика, скинулись по пятерке с носа, с трудом успели за минуту выбросить рюкзаки и лыжи, причем двое трезвых старших товарищей прыгали уже на ходу.

Спортивное местечко Славское встретило десантировавшуюся ночью группу туристов грязью по щиколотку и темнотой, приятели вымазались, выбираясь с дорожного полотна на взгорок, где стоял дом, с хозяйкой которого по телефону договорились о размещении старшие товарищи. Это была совсем не хата, которую Виталик себе представлял, а достаточно миловидный небольшой деревянный коттедж с мезонином и четырехскатной крышей, какие бывают еще в карельских деревнях. Горнолыжники, учитывая час ночи, даже не познакомились толком с хозяйкой: она лишь показала, куда ложиться, друзья покидали вещи, переоделись в не вонючее, брызнулись парфюмами и сразу пошли искать дискотеку.

— Ну и темень, едри иху мать, — сказал Макс, который любил уснащать свою речь крепкими, но цензурными, выражениями.

82

— А чого ты хотив, друже мой Максимко, — Валерка, начиная со Львова, говорил на украинский манер, используя несколько знакомых украинских слов и коверкая русские.

— Нет, ну а где девчонки — сноубордистки розовощекие, где веселье, кураж? — спросил Иван и добавил. — Ебанина какая-то.

Вскоре друзья добрели до дискотеки, на которую указал темный (в первом значении слова) местный житель. По дороге светила пара фонарей и луна, и было видно, что когда-то поселок процветал как туристический центр: справа стояла большая гостиница в стиле советской альпийской архитектуры семидесятых, дорожки пестрели квадратами разрушающейся курортной плитки.

Даже несмотря на то, что товарищи пили сутки напролет, местная дискотека показалась им неприемлемой: духота, как в маленьком сельском клубе, где иной раз выступали с баянами Виталик с Валеркой, лысые подростки и напряженные лохушечки на сложных щах, поэтому они решили обойтись в эту ночь без развлечений, тогда еще не подозревая, что без развлечений придется обходиться и все последующие ночи. Дома они сожрали поездную курицу, запили пивом и легли спать.

Проснулись все вместе и рано, небо было затянуто тучами, но не очень плотно, солнце нет-нет, а пробивалось. Утром удалось рассмотреть кое-какие окрестности: правда, дом стоял у подножья довольно крутого склона, и из окна комнаты, где вчетвером жила молодежь, ничего не было видно, кроме прошлогодней травы. Зато из прихожей открывалась живописная панорама села и гор, которые Виталику, не видевшему их до той поры, казались могучими.

Все по очереди бегали мыться, а Виталику было неохота — он с похмелья любил грязный походить: все равно плохо, а уж потом, когда недомогание пройдет, вот тогда и помыться.

— Виталик, ты что, в душ не пойдешь? — спрашивали его то и дело. — Чистотой не воскреснешь, поганью не треснешь, — отвечал он, потому что

любил читать словари и недавно начал изучать словарь пословиц Даля, выбирая себе для оригинальности не очень популярные и выписывая их в блокнот.

Кроме употребленной выше, в том блокноте у Виталика красовались такие: «Каждый мастер свою плешь маслит» (это была на его взгляд элегантная замена более расхожих пословиц с аналогичным смыслом), «За виски да в тиски» (использовалась как присказка при распивании алкогольного напитка виски), «Прощай Русь, а я к морю потянусь» (уничижительно-завистливо по отношению к знакомым, выезжающим на отдых за рубеж), «У всякого Федорки свои отговорки» (если кто-то отказывал в чем-либо Виталику по уважительной причине). И многие другие.

Завтрак друзьям накрыли в большой кухне внизу, она же столовая. Хозяйка — улыбчивая приятная женщина около климактерических лет сердечно встретила гостей из Москвы, так как взяла с них вдвое больше действовавших в Славском цен. Она хорошо говорила по-русски и сделала им комплимент, что, мол, москали, которые из Москвы, ей нравятся, а вот из Днепропетровска и других областей восточной Украины — хамы.

Тут зазвонили колокола, и она ушла на службу в свою предательскую, на взгляд среднего российского обывателя, униатскую церковь, хотя именно такая превалировала в Галичине исторически. Скоро на завтрак спустился парень с книгой на английском языке, которую он положил названием вниз. «Значит иностранец, — шепнул бывший нерадивый оперативник ФСБ Валерка, — наш бы не прятал, а, наоборот, в середину стола сунул, чтобы все видели, какие толстые книги он на иностранном языке читает». Говорил парень практически без акцента, и лицо было для американца, а он, как оказалось, работал в американском посольстве в Киеве, довольно умное. Потом этому случайному человеку придется сыграть важную роль в судьбе нашего героя, и таким образом еще раз подтвердить слова таинственной женщины, приятной во всех отношениях, о том, что Виталик с товарищами незримо для себя войдет в Шамбалу.

83

Глава 8. Креселка

Виталик, кроме прочих своих положительных качеств, — это человек, который увешан фобиями, как елка шишками. Он боится лифтов, высоких этажей, третьего транспортного кольца, женщин-начальниц, рыбьих голов, светильников дневного света, книг, в которых упоминается нечистая сила, иеромонахов и многого другого. Это надо знать, чтобы понять, почему кресельный подъемник на украинской горе Тростяне произвел на него такое сильное парадоксальное впечатление.

До подъемника друзья тряслись ввосьмером, вместе с американцем и его другом — дебелым канадским журналистом, а также с лыжами, в древнем УАЗике — других машин там практически не было.

— Такой плохой дороги даже в России не видел я, — пожаловался Андрей на грунтовку с огромными ямами и обрывами по обеим сторонам.

Из-за похмелья, тряски, а также из-за того, что его поместили на место, где милиционеры возят задержанных, Виталик даже не очень разглядел окружающий прекрасный пейзаж, так что никаких приятных впечатлений, которые могли бы задать тон на весь день, не приобрел. Через пятнадцать минут взбалтывания пассажирских потрохов УАЗ остановился у какой-то апокалиптической постройки. В нее вел сетчатый коридор, подобный тем, по которым в цирке на арену выпускают диких зверей, либо тюремным, а из ее утробы выскакивали, болтаясь с приличной амплитудой, люди на маленьких, как на цепном аттракционе, креслах, взмывали в высоту метров на десять, уползали вверх и пропадали в тумане.

— Длина кресельной дороги — два километра семьсот пятьдесят метров, — перевел Виталик с украинского зловещие цифры из инструкции в клетке. Начал накрапывать дождик. Виталику стало нехорошо и очень не хотелось ехать на кресле. Но, спасибо Валерке, который успокоил друга своим рассказом.

История, произошедшая с Валеркой на кресельной дороге на Домбае в его бытность эфэсбэшным оперативником, записанная с его слов.

Приехал Валерка впервые на Домбай со своим другом — оперативником Брилем. Взял лыжи напрокат, дорогие, марки «К2», названной в честь самой сложной для восхождения вершины мира. Приехали они: красота, Кавказ, белые склоны, облака, воздух. Загружаются радостные на креселку. Кстати, креселка, если кто не знает, это такое примитивное сооружение — опоры, вкопанные вдоль склона, меж ними на колесах натянут трос, к которому подвешена длинная труба, на конце которой — креслице. Эти опоры, как правило, пронумерованы, и местные даже измеряют высоту по опорам. «У 17 опоры уже не дождь, а снег», — можно услышать сообщение.

Валерка к тому времени подобную креселку видел впервые, но не переживал: подумаешь, ерунда какая, креселка, как в парке аттракционов. Впереди уже уплывает его друг Бриль, а черкес из обслуживающего персонала Валерку учит:

— Ты так раком, — говорит, — к креслу присаживаешься — и все, левой рукой за трубу хватаешься — и все, а потом палку-держалку закрываешь — и все.

Валерка все выполнил: и раком встал, и за трубу взялся, только не учел, что у него за спиной большой рюкзачище, который и занял благополучно все кресло, а Валерка в свою очередь едва сумел зацепиться третью задницы за край сиденья и поехал. Растерялся сперва и не спрыгнул, а когда понял, уже было поздно: на Домбае, если кто там был, знает, прямо в начале креселки обрыв метров в тридцать глубиной, а на дне — валуны и сваленные, будто бы в фортификационные сооружения для убийства, бревна. Так Валерка и едет, одной рукой держится за трубу — в другой лыжи, которые он боится бросить, так как это дорогие «К2», взятые напрокат.

84

Черкес со своей стороны хохочет, говорит: «Во, рюкзак посадил, а сам не сел!», показывает пальцем на Валерку, вместе с ним хохочут и лыжники, как стоящие в очереди, так и возвращающиеся с горы. По надуманному мнению Валерки, едва ли народ мог так веселиться, если б осознавал опасность ситуации — скорее, думал, что это парень куражится, тем более что ему и самому смешно, а от этого силы уходят.

А оперативник Бриль впереди, кроме того, что хохочет, достал фотоаппарат и щелкает Валерку. В общем, несчастный новообращенный оперативник ФСБ пошевелиться не мог, пока обрыв не закончился. Когда стало пониже — метра четыре, он кое-как подтянулся и уселся. Это был самый страшный случай в его жизни.

Виталик, полный впечатлений после увлекательного рассказа, с трясущимися коленками, встал в полуприседе там, где кресло должно было подхватить его, оно так и сделало, и начинающий горнолыжник-любитель, раскачиваясь, с замирающим сердцем быстро поднялся к первой опоре на десятиметровую, как ему показалось, высоту. Внизу не было ничего утешительного: снег отсутствовал, бревна и камни присутствовали. Виталик трясся и потел от ужаса, даже пристегнуться боялся: мышцы со страху свело, зато хотелось сигануть вниз, как однажды сделал президент Беларуси Лукашенко в Красной Поляне.

Когда расстояние между ногами Виталика и склоном сократилось, он закрыл страховочную железку у себя на животе, и как раз вовремя, так как Валерка, который ехал на следующем кресле, начал кричать: «Виталя, вниз лучше не смотри! Я знаю, ты высоты боишься!» Виталик, конечно, тут же посмотрел, и чуть не лишился чувств: где-то внизу, как ему показалось, метрах в пятидесяти, а на самом деле в двадцати, шумел живописный горный ручей с каменистыми берегами. Виталик похолодел и решил смотреть лучше вдаль, но это не помогло: сердце колотилось от паники, голова не соображала.

Итого, в кресле пришлось сидеть минут двадцать: за это время иногда его отпускало на невысоких местах, на впадинах, наоборот, паника охватывала сильнее, от волнения он даже не заметил, в какой момент и у какой опоры дождь поменялся на снег и облепил его мокрые костюм и лицо, а кресла погрузились в облако.

«Э-эй, коллеги, отстегивайся, приехали!» — послышался из облака сверху голос авиационного эксперта Жирафеева.

За Виталиком и Валеркой высадился Макс, так же как Виталик, довольно бледный и встревоженный на вид, но у него для этого было больше причин: как оказалось, он узнал, что можно пристегнуться неочевидной страховочной железкой только после того, как Андрей громко предложил отстегиваться, а он переживал всю канатную дорогу, что ненароком упадет, и сжимал конвульсивно ручки кресла и стойку, и от этого сильно замерз.

Глава 10. На западном склоне

«Западный склон — он пологий, и бугров поменьше», — сказал предпенсионный спецназовец Серега. Остроумный Иван, к слову сказать, быстро окрестил его прозвищем «Предпенс». И вот, как человек служивый и выдающийся в плане храбрости и физической подготовки, Предпенс был склонен преуменьшать сложности, но Виталик и некоторые другие об этом пока не знали. «Мы сейчас вам направление покажем, а там уж вы сами». Предпенс таким образом ошибочно причислил Виталика, Макса и Ивана к одной группе сложности, но последние двое катались уже четыре года, а первый только дважды спускался плугом в яхромских оврагах.

Сначала все вместе гуськом тронулись по траверсе, что означает по горизонтали вдоль горы с небольшим уклоном. А Виталик забыл купить горнолыжные очки, так необходимые в горах, поэтому мокрый снег забивал ему глаза и вис на ресницах, а в облаке ничего не было видно. В первой же незначительной ямке он упал, открыв череду

85

из тысяч падений, ударившись притом о сосну. Во второй он опять упал, и так далее по всем ямкам и неровностям. С траверсой, по которой все нормальные люди едут, отталкиваясь палками, он боролся четверть часа, падая и кувыркаясь. Друзья даже успели перекурить у начала настоящего спуска.

Дальше обнаружилось то, чего такому новичку, как Виталик, уж никак нельзя было предположить: просека, ведущая круто, под углом градусов не меньше двадцати пяти, вниз, а на ней — бугры размером с волны в трехбалльный шторм. Такие бугры он видел только по телевизору в кинофильмах про морские приключения и на олимпийских соревнованиях по лыжному фристайлу. Надо отдать должное Виталику, он не повернул вспять. Возможно, из страха перед кресельным подъемником, он отправился вниз вслед за всеми.

Если кому не известно: чтобы поворачивать на таких буграх, нужно иметь технику, поэтому Виталик, не имевший техники, падал при каждой попытке изменить направление движения. Иногда он лежал и отдыхал, иногда ругался, проклинал всех, кому пришла мысль притащить его сюда, иногда шел пешком без лыж, иногда — лесенкой на лыжах, мимо проскальзывали лыжники и лыжницы, по грузному Виталику, пропитанному пивом, ручьями тек пот.

Но, как любят выражаться хранители банальностей, все когда-нибудь кончается, и бугры закончились: внизу был довольно пологий, солнечный, широкий и чистый склон, в конце которого у деревянных лачужек из неотесанной доски, где продавали еду и питье, уже стояли Макс и Ваня. Виталик подъехал к ним из последних сил, избитый, но не сломленный, как главная тема из балета Чайковского «Лебединое озеро».

— Ну что, горнолыжник? — пошутил остроумный Иван.— Ну, сложно вообще! — пожаловался Виталик.— Такая же фигня, — сознался Макс, который упал, может быть, всего-то в

полтора раза меньше раз, чем Виталик, что позволило ему быть на финише в полтора раза раньше.

— А ты не поднимайся до конца! Вот, что я придумал. А то не научишься никогда на этих буграх, — посоветовал Иван, — отцепляйся, где ровно, а то технику свою никогда не отработаешь. Технику отрабатывать надо на несложных склонах — это аксиома!

Виталик с облегчением, которое испытывает человек, когда кто-то дает ему индульгенцию трусости, малодушия или другого благородного чувства, согласился подниматься не до конца бугельного подъемника, а отцепляться там, где на пологом выкате заканчивались бугры. Макс и Иван пообещали вернуться и пообедать вместе.

Виталик спустился по легкому склону около десяти раз, у него уже стало получаться по-человечески поворачивать, тормозить, совершать виражи, и даже стало надоедать все это совершать, но Макса и Вани все не было. Тогда, с гудящими от приятной усталости ногами, он сел в кафе-лачуге из неотесанной обрезной доски на лавку, покрытую лоскутным деревенским половиком. В ассортименте этого кафе были: шашлыки, вареники, юшка грибная, пельмени, деруны, чанахи, а также чай, кофе, глинтвейн, закарпатский коньяк, горилка с перцем и без, пиво. Вокруг было людно и весело. Раздавались такие красивые слова как курва, пихва, спихварив, вигранець, ой гралися гуси, прутень, граф я тебе в писок, прутнявый, прутнелиз. Виталик заслушался иностранной речью и загляделся на облака.

— Поесть будете? — спросил, улыбаясь, высокий и худой, с таким же высоким и худым лицом, черноволосый человек.

— Спасибо, — ответил Виталик, — я друзей жду, должны сейчас спуститься.— Може, пока ждете, чаю чи глинтвейну? — спросил хозяин.— Можно чаю. Виталику подали чашку с красным напитком, и он подумал, что перепутали и

налили глинтвейну. — Это чай?

86

— Это суперчай, специально за ним еще приедете. Хозяин лачуги не соврал. Чай был удивительно вкусный, с горными ягодами.

Виталик с удовольствием громко хлебал.Гостеприимный галичанин встал перед мангалом и, вороша угли, сказал:— Я часто в Москве бываю летом. Дачи мы строим, в Одинцовском районе. — Да, там богатые дачи. Владелец соседней палатки подключился к разговору. Будто между делом, смотря

на гору, он сказал:— А я в Москве служил, в Кубинке, — сказал и искоса посмотрел, чтобы понять,

произвели ли на Виталика должное впечатление его слова. — Да, там авиационная армия, если я не ошибаюсь, одна из лучших, — поддержал

беседу Виталик, пользуясь почерпнутыми из телевизора знаниями.— Лучшая, — гордо сказал западный украинец, и, в чем как бы одновременно и

парадокс, и мудрость жизни, его гордость не была меньше оттого, что теперь эта лучшая авиационная армия другой страны.

Тут наконец прикатили Макс и Иван, усталые, но довольные. Друзья заказали шашлык из свинины, наваристый густой суп чанахи, глинтвейн и по сто пятьдесят коньяку для диджестива. Макс сидел, улыбаясь от удовольствия, и парил, в смысле, от него шел пар, от Ивана пар шел меньше, но он громче разговаривал, просто-таки орал, пытаясь почаще употребить единственный вопрос, который он мог произнести по-украински: «Есть ли лук?» Все остальные слова и фразы из разговорника он забыл как ненужные.

— Цибуля е? — спросил Ваня. Этот вопрос был очень нужным, так как он очень любил сырой лук.— Е, е! — ухмыльнулся хозяин. — Принесите, пожалуйста. — Эх, как хорошо, — сказал Макс, глядя вдаль, где на отлогом склоне стояла то ли

деревенька, то ли хутор или пастушья обитель, из пяти хаток, от которых вверх шел человек и вел лошадь под уздцы.

— У этого человека, наверное, в избушке нет телевизора и ванной, зато у него горы и небо, в которое можно ткнуться головой, — элегически, с интонациями Николая Николаевича, заявил Максим, — у него есть лошадь, собака с умной мордочкой, дети, которые давно обосновались во Львове или Ужгороде. Они, наверное, укоряют отца в том, что он не хочет изменить свою убогую жизнь, но сами скучают по бане и собаке, по лошади, и по горизонту, который всегда скрывается за самой далекой горой.

— Ну, ты даешь, поэт! — выразил удивление Иван, откусив от луковицы.— Сейчас бы еще девчонок. С женой-то я разошелся три месяца назад. Ругались

мы что-то часто. Что это за жизнь… — Макс с блаженным лицом прихлебнул глинтвейна. — Вот это — жизнь.

В ходе обеда Виталик захмелел, расхрабрился и решил вновь скатится с самого верха горы, получалось уже поскладнее, а потом и вовсе отважился попробовать себя на более сложном — северном склоне. Там он с трудом доехал до конца трассы, зато его усилия были вознаграждены замечательным открытием. Оказалось, психически травмирующими креслами пользоваться было не обязательно, а можно прямо от бугеля — это, если кто не знает, такие шваброчки, которые ставишь под задницу, и они тянут тебя на лыжах вверх, — на машине доехать до дома. Виталик наотрез отказался уезжать куда-то из этого благословенного места, а Иван решил за компанию тоже попробовать этот путь и поехал наверх предупредить остальных.

Виталик тем временем зашел в кафе согреться. В кафе гуляли громогласные быковатые белые хорваты, они часто вкрапляли в свою незалежную галицкую мову русский мат, говоря по предательски вместо пихва — пизда, а вместо прутень — хуй. Бармен обратил внимание на кацапа Виталика минут через десять и любезно, не плюнув

87

даже в его сторону, налил вина. Большинство катающихся на Тростяне молодых украинцев, кроме, пожалуй, киевлян, относились к таким, как Виталик, натуральным москалям из России настороженно, на вопросы отвечали неохотно и держали какую-то огромную, совсем не славянскую, дистанцию.

Через час Иван привез с собой всех: Валерка, Андрей, Серега Предпенс и Максим Дроздов тоже решили испытать наземный путь. Виталик, с острым страхом вспоминавший утреннее путешествие на кресле, радовался, когда погрузились в УАЗик и поехали, переваливаясь с боку на бок, над обрывом. Колеи были очень глубокие и разбитые, они переплетались и создавали сложные фигуры, по которым неловко и неуверенно двигалась машина. Все сидели бледные, а Виталику было хоть и страшно, но все же весело — потому что страх этот был земным, обоснованным, а не патологическим. Валерка же в свою очередь всю дорогу хохотал: это было истерическое — он в армии, в дивизии имени Дзержинкого, водил УАЗик и знал, насколько просто его перевернуть.

Глава 11. Украинская ночь

По возвращении друзья поочередно приняли душ и спустились на кухню. За отсутствием хозяйки накрывала на стол богатая телом молодка, как потом выяснилось, невестка хозяйки. Валерка сразу влюбился, и стал строить ей глазки, и задавать наводящие вопросы, однако она отвечала сухо — видно было, что для нее не в диковинку дурацкие недвусмысленные восторженные взгляды постояльца. К тому же, как мы знаем, кацапа.

— А где тут вино хорошее продается? — спросил Валерка для сближения.— Та везде, только осторожнее, а то тут часто ленты пускают изо рта, перепив

этого вина, — ответила остроязыкая белая хорватка, намекая на то, что не надо обжираться и блевать в доме.

После ужина все вместе пошли прогуляться. Фонарей на улице опять не было, ноги у приятелей приятно гудели, все кафе были закрыты, на дискотеке, хотя и было малолюдно, воняло не меньше, чем накануне. Ребята обратились к таксисту с вопросом: «Где тут хоть что?» Тот за десять гривен вместо ответа довез их до кафе, где, как он сказал, есть бильярд. Оно было закрыто, но он договорился, чтобы пассажиров пустили поиграть.

Наверху местные гуцулы предательски резались в русскую пирамиду, а внизу стоял пул. Беловолосый озорной парень лет десяти играл со сторожем — добродушным лысоватым мужиком, который немного косил и поэтому казался постоянно смущенным. Оба, видно, были рады гостям. Для мальчика это был повод порисоваться перед новыми людьми — он сначала не хотел уступать стол, а потом комментировал игру, воркуя на чистом и красивом украинском. В зале был еще парень лет шестнадцати, он строго одергивал малыша. От журчания украинской речи у Виталика скоро стали слипаться глаза. Друзья пошли спать, но дома у многих сон пропал, а снотворное и пиво принимать не хотелось.

Валерка вытянул из-под ботинок в тамбуре несколько газетных листов и начал читать вслух с переводом.

— Кiнах вiдзначає успiшну роботу уряду в перiод виборчої кампанiї. Кинах отметил успешную работу кабинета в период предвыборной кампании.

— Кабiнет мiнiстрiв виконав покладенi на нього завдання, попри «полiтичнi пристрастi» пiд час виборчої кампанiї, зазначив на робочiй зустрiчi з членами уряду прем'єр-мiнiстр України Анатолiй Кiнах. Кабинет министров выкинул поклажу на его заведение, попри «политические пристрастия», когда надо было предвыборной компании, зазнались бы перед рабочим устрицами с членами — урядниками премьер-министр Украины Анатолий Кинах.

88

— Як повiдомив журналiстам речник прем'єра Сергiй Нагорянський, пiд час зустрiчi в середу в Києвi А. Кiнах наголосив, що результати дiяльностi уряду за перiод з початку року вiдображенi в позитивних макроекономiчних показниках за перший квартал цього року, зокрема, у показнику дефляцiї, що склала за цей перiод 1,1%. Как сообщил журналистам пресс-секретарь премьера Сергей Нагорянский, подчас, особенно в среду, от устриц в Киеве Кинах голосил, и результаты деятельности урядников за период с рокового початка отображены в позитивных макроэкономических показателях за первый квартал, рок-н-рол, закрома ввиду инфляции за тот период склались на 1,1 процента.

— Пiд час зустрiчi обговорювалася робота уряду в перiод виборчої кампанiї. Прем'єр також зазначив, що члени уряду повиннi пiдготуватися до наступного засiдання Кабiнету мiнiстрiв, яке заплановане на 11 квiтня. Подчас устрицы огорчали робота — урядника в период предвыборной кампании. Премьер также назначил членов уряда виновными в подготовке наступающего заседания Кабинета министров, которое запланировано на 11 апреля.

Виталик вышел на улицу: звенящий воздух, звезды, горы заставили немного развернуться скомканную с детства душу Постинорчика. «А то Кинах — хуинах», — подумал он, зевнул и пошел спать, и на этот раз успешно заснул.

Глава 12. Проходное описание Максима Дроздова Ширинкина и второго дня катания, а также размышления Виталика о гибели в автомобиле «ГАЗ-166»

Член компании горнолыжников Максим Ширинкин, которого мы можем также называть по кличке «Дроздов» за его говор, кроме того, что обладал редкими интонациями великого ведущего передачи «В мире животных» и необычной прической под горшок или, как раньше говорили, в кружало, был наделен ценной особенностью — мог мгновенно заснуть в любом месте. Люди, хорошо знакомые с бессонницей, завидовали.

Знающие Максима товарищи утверждали, что сон — одно из его любимейших занятий, особенно на работе летом: когда он подолгу отсутствовал, все коллеги знали, что его надо искать в машине, где он почивал «на воздусях», с открытой дверью. Макс мог уснуть за несколько секунд: ему было достаточно опустить голову, причем не обязательно на подушку. Он спал не только ночью и днем, но и по утрам между душем и завтраком, по вечерам между душем и ужином, перед тем, как собраться на гору, после горы в ожидании душа и так далее.

Утром на второй день в комнату молодой партии вошел Андрей Жирафеев и объявил:

— Ну что, орлы, уже без пятнадцати девять!Все, кроме Макса, потянулись и зевнули. Иван закинул ногу на Валерку и пощупал

его за грудь в шутливой гомосексуальной форме, Валерка сразу вошел в тонус от возмущения и природной гомофобии. Виталик пытался из чувства ответственности за однофамильца родни будить Макса, который спал на соседней кровати, постукивая его нежно по плечу и тазовой кости.

— Макс, вставай, пора на завтрак. Макс что-то проворчал, и Виталик пошел в душ.— Макс, вставай, пора на завтрак, — напомнил он после душа, отправляясь на

завтрак.— Макс, вставай, уже завтрак остыл, на гору надо ехать, — сказал Виталик. Макс же, как и все сонливые люди приученный в экстремально короткие сроки и

есть, и одеваться, все успел, пока остальные не спеша облачались на лавке у дома. Второй день был очень похож на первый, если не считать того, что на гору

Виталик ехал отдельно от друзей на машине до бугельного подъемника, а еще того, что 89

катался он вместе со всеми на северном склоне, более крутом, с более высокими буграми, местами по пояс. Поскольку падал меньше, он узнал, что такое временный отказ мышц от усталости. Мышцы отказывали Виталику раз пять.

На обед все собрались у нижней станции подъемника северного склона. — Слушайте, орлы. Нас тут хитроумные киевляне научили чанахи по полпорции

покупать — наливают все равно почти полный горшок, а стоит в два раза дешевле, — сказал Предпенс.

— Выгодно, но стыдно, — сказал Макс, — посмотри, как здесь бедно живут. — Ничего, хохла хоть немножко обмануть — это морально, — неполиткорректно

шутканул Сергей.— Главно, шо цибуля е! — сказал Иван. За обедом разговор шел про малоискатанную трассу почти без бугров —

ответвление от северного склона. Все восхищались. — А я смогу? — спросил Виталик, осмелев от коньяка. — Сможешь, — ответил Серега, безответственный по той же причине, — там

хорошо, мягко. Насчет «мягко» Серега не соврал. Виталик там упал, специально подсчитал,

двадцать семь раз — и ни одного синяка. Серега просто показал Виталику направление и учесал, а Виталик начал падать. Просека была недостаточно широкой, чтобы ехать по ней длинными диагоналями, к тому же ноги уходили в сугробы на полботинка, поворачивать не получалось. Посреди просеки росло дерево, и, несмотря на то, что Виталик почти не ехал, а только падал, скользил на спине и вставал, ему удалось в него несильно врезаться.

Часть склона несчастный проехал на спине, часть прошел лесенкой. Моментами его охватывал страх, так как ни одного человека за все это время он не увидел, иногда казалось, что он заблудился: кругом какие-то необитаемые хаты, бурые стога. Примерно через час Виталик с определенным облегчением увидел подъемник северного склона: чтобы добраться до него, нужно было перейти ручей и преодолеть недлинный, но крутой подъем. Виталик, как и следовало ожидать, провалился в ручей и взобрался к подъемнику из последних сил, весь мокрый от пота и воды из ручья. Серега и Макс сидели за столом из нетесаной доски, попивая пивко, и беззаботно смеялись.

— Вот он, герой! — сказал ободрительно Серега. — Ты что, уже два раза там успел съехать?

— Какие два? Да я еле дополз. Спасибо тебе, Сергей, посоветовал, «нормально для новичков», — прохрипел Виталик.

— Я сказал нормально для новичков в том смысле, что мягко — вот, что я сказал. Возразить Виталику было нечего, поэтому он выпил бутылку трускавецкой

минералки и поехал к машине. На этот раз пришлось погрузиться в ГАЗ-166 — это армейский грузовик, тот самый, из которого, если едешь за ним или обгоняешь, грустно выглядывают солдатики.

Виталик сел в глубину крытого брезентом кузова и вскоре об этом пожалел, так как за ним набились молодые украинцы обоих полов, видно, с востока страны, так как говорили на рыночном русском и вели себя спесиво, подсмеиваясь над местными. На ухабах соседи по лавке наваливались на Виталика, и ехать ему было страшно: он представлял, что будет, если ГАЗ свалится с обрыва. Представлялись ему головы, оторванные железными трубами каркаса тента, пропоротые острыми палками брюхи, выколотые глаза, поломанные ноги и так далее.

Дома Виталик был, несмотря ни на что, раньше других: он пришел в хорошем расположении духа, поскольку, во-первых, не разбился, а во-вторых, к вечеру прояснилось, рассеялись тучи, и погода стояла совсем весенняя. К тому же, вылезая из машины, он ловко скаламбурил, пришпилив одну днепропетровчанку, которая очень боялась, что кто-то из выходящих стянет ее палки или лыжи, и сказала Виталику: «Не стяните случайно мои палки!» А он ей ловко, хоть и не в кассу, скорее, даже, в

90

противоположную кассу, ответил: «Боюсь, что мои палки из палок всех присутствующих меньше всего могли бы вас удовлетворить». «Получилось и остро, и в меру двусмысленно, и, что немаловажно, самоиронично», — подумал Виталик.

Около дома сидел американец — сосед. Он искренне улыбнулся Виталику. «Какой все-таки хороший парень! Не чванливый, не высокомерный, самое оно, чувак», — подумал Виталик, поздоровавшись с соседом за руку.

— Какой гора? Хорошо? — спросил американец.— Отлично, — ответил Виталик.— Мене, кстати, зовут Джейсон! — Очень приятно, а меня Виталием! И, обменявшись лучезарными улыбками, соседи разошлись. Этот мелкий и мало

заметный эпизод стал одним из череды судьбоносных для Виталика в чудесном действии закарпатской Шамбалы.

Глава 13. Старшие товарищи в преломлении социокультурных особенностей американского штата Юта

Предводители и старейшины компании — Сергей Предпенс и Андрей Жирафеев, двоюродный брат Валерки Жирафеева, — вели себя более ответственно и достойно, чем все остальные, хотя это и не мешало им привносить долю очень самобытного юмора во все мероприятия.

Андрей, как уже было упомянуто, по профессии авиационный эксперт, несколько лет жил в американском городе Солт-Лейк-Сити — столице штата Юта, что делало его для всех остальных экспертом не только авиационным, но и по Америке. Как правило, перед ужином друзья опрокидывали по две рюмки горилки, затем за ужином — еще три-пять, в зависимости от того, сколько было промилле за каждым после горы, и к чаю Андрей окончательно переходил в роль эксперта по штату Юта и готов был часами рассказывать про Солт-Лейк-Сити. Начинал он всегда с одного и того же, продолжал тем же и заканчивал тем же.

— Штат Юта, столица которого и есть Солт-Лейк-Сити — уникальный штат. Там негров нет.

— Как нет?— А вот так — нет, вообще просто нет негров. Там негров — меньше одной сотой

процента населения — в основном игроки местной баскетбольной команды «Юта-Джаз», которая раньше была «Нью-Орлеан Джаз», но тамошние негры ее прокурили на гашиш, а Юта купила. Отсюда такое парадоксальное название — «Джаз», который Юте ни к селу, ни к городу. Там негров — нет. Меньше, чем в Москве, и даже чем в Твери.

— А что там — плохо жить?— Нет, хорошо. Просто, ну нет там негров. Там негров нет. После долгих попыток слушателей вытянуть из рассказчика суть этого почти

чудесного явления, Андрей Жирафеев раскалывался.— А им там просто делать нечего. Их не принимают на работу. Под благовидными,

конечно, предлогами. Они не могут там селиться. В общем, там негров — нет. Да, там люди живут вообще! — расходился Андрей. — Стеклянные двери в домах и загородки по колено. Вот как там люди живут! Никаких гетто и преступность на нуле.

— Это потому что там негров нет?— В том числе поэтому, но и воспитание большую роль играет — там же мормоны. — Это многоженцы-то?— Очень поверхностные у вас знания о мормонах. Никакие они не многоженцы. То

есть раньше они были многоженцами, но это было вызвано необходимостью выживать. Они селились компактно, ни с кем не перемешивались, мужчин мало, поэтому в случае

91

смерти мужа, его жену брал к себе брат. Но вообще мормоны, если не лезть в религию, молодцы.

— Да этих мормонов в Сибири столько — как собак нерезаных, — заявил Иван, который по долгу службы часто ездил в командировки в Сибирь продавать спиртные напитки оптом.

— Да, это правда, — поддерживал Андрей, — у нас вот положено в армию идти в восемнадцать лет, а мормон идет прозелитизмом заниматься, причем на свои деньги и, если вы заметили, все они прекрасно говорят по-русски. Подготовка впечатляющая.

— Да, это, получается, просто какой-то тоталитарный штат. — Может быть, и так. Единственное — их же там никто не держит. Почти каждый вечер у горнолыжников была запланирована сауна, и после ужина

нужно было идти за пивом. Баню топил Славик — муж хозяйки, вдвое меньше ее размерами, тихий, миролюбивый и почти всегда пьяненький, с худым лицом. Славиком его звала сама хозяйка, хоть ему и было уже под шестьдесят. И вот один раз по дороге за пивом Валерка подговорил Макса подойти к Славику и спросить, где здесь снимаются девчонки, потому что на свои силы и находчивость уже никто не надеялся. Макс, по привычке не думая особо, подошел и спросил: «А где у вас тут девчонки снимаются, дядя Славик?» Славик, который в этот момент подкладывал в печку дрова, в ужасе отпрыгнул, как будто Макс ему самому предложил сожительствовать.

— Не знаю, — ответил он, — на дискотеке, чи в баре. — Да вы не беспокойтесь, дядя Славик, мы не собираемся их сюда приводить. Я

просто спросил, где хоть здесь девчонки гуляют. — А вы в «Перлина Карпаты» сходите. Там хорошо.— Чо?— Ну… такое… ресторан, хотел.— Чего хотел? — усомнился Макс, но друзья его вытолкали во двор, чтобы не

напрягал хозяина, потому что только такой ненаблюдательный человек мог не знать, что «хотел» означает отель.

Парились друзья долго, хоть и не в полном составе: Иван Иваненко, как оказалось, плохо переносил парную, по этой причине он остался наверху, цедил «Трускавецкую» и смотрел свой любимый сериал «Убойная сила». Главным по бане был Сергей, который знал все тонкости пребывания в замкнутом горячем пространстве и мог обосновать их с научной точки зрения или, как он говорил, «предметно».

Предпенс знал, сколько пота должно выделяться на квадратный сантиметр поверхности тела в минуту, и чем может быть вызвано недостаточное потоотделение, какие процессы происходят в мышцах, в костях, в жиру, в крови. Виталик Фадеев, вообще говоря, тоже плоховато переносил парилку, именно потому, что там замкнутое и горячее, то есть довольно агрессивное, пространство, но ему помогало пиво. Правда, прежде чем оно помогало, он вел себя очень несолидно: постоянно прислушивался к биению сердца, вскакивал, бегал туда-сюда.

— Что ты все бегаешь, Виталик, пар портишь? Ничего с тобой не будет. Сядь и сиди, расслабься, — говорил Серега.

После третьей бутылки пива Виталик послушался и замечательно пропотел. Потом Серега стал тащить всех в бассейн во дворе — яма два на полтора, выложенная камнем. Согласился только выпивший Виталик. Серега нырнул с головой, а Виталик окунулся по шейку. Кожу его начало колоть, как когда отсидишь ногу или отлежишь руку.

— Ну как, покалывание есть?— Есть. — Вот, — сказал Серега радостно. — Теперь обратно в парную — надо, чтобы

покалывание прошло. Как пройдет — можно выходить. Значит все процессы предметно идут.

92

В парилке Серега и Андрюха вспоминали, как в детстве они занимались горными лыжами.

— Конечно, я бы изобретателю современных креплений дал бы Нобелевскую премию. Раньше ведь как: упадешь — и нога наизнанку, потому что лыжа не отстегивалась. Даже в Филевском парке сплошь и рядом ломались. Когда мы тут были-то вдвоем в первый раз, Андрей? Уже получается двадцать пять лет назад.

— Да, — подтвердил Андрюха, — тогда здесь и ратраки были и трассы разные — и слалом и скоростной спуск.

— Потом появились отстегивающиеся, — продолжал Серега, — но без стопоров, поэтому чтобы не потерять лыжу, ее приходилось привязывать резинками к ноге. Бывает, упадешь, а она тебя по башке долбит. Зато не терялись, предметно.

— А вот что хорошо: негры на горных лыжах редко катаются, — добавил Андрей, добрейший человек со странной фобией.

— Ну вот. Денег-то не было, делали сами из жести крепления, ботинки были кожаные, нога болталась.

Виталика разморило, он ушел спать и не стал свидетелем прибытия девушки — соседки.

Глава 14. Внезапный квазилюбовный треугольник

На следующее утро Виталик Фадеев быстро позавтракал и, никого не дожидаясь, чтобы не уговаривали его еще раз испытать устойчивость психики на канатной дороге, пошел на другую сторону железнодорожных путей, где была центральная площадь поселка с большой спортивной базой «Динамо», от которой машины отъезжали к бугельному подъемнику. В этот раз в УАЗике он трясся с какой-то мягкой горнолыжницей в средних годах, она амортизировала, и поэтому болтало Виталика с не очень большой амплитудой. Он даже испытал определенное возбуждение, втыкаясь боками в мякоть бедер женщины. На вершине Виталик был раньше других. Первым из остальных появился Максим Ширинкин с широкой, как всегда, улыбкой и челочкой прически в кружало, свисающей с очков, натянутых на лоб.

— Где все? — спросил Виталик.— Да там, около проката, с Ленкой. А у Макса, надо сказать, была часто встречающаяся у тупых баранов, каким он был

лишь отчасти, странная привычка — называть незнакомых собеседнику людей по именам, при этом никак их не характеризуя. «А вот Ромка и говорит, а Настя пошла, а Ванька выпил стакан…»

— Да это девчонка, которая ночью приехала, Ленка Дайко.— Что дать?— Не, Ленка Дайко.— Ну, может, и даст, конечно.— Это фамилия у нее такая, прикинь, — захохотал Максим. — А когда вы успели ее поймать?— Вчера еще познакомились, да она и на завтрак приходила. — Ну и как — она на чем катается?— Да она вообще не катается, просто отдохнуть приехала. Сейчас будем ее учить. — Кто?— Я и Иван. — А-а. Ленка вскоре объявилась в неспортивном виде: повседневная коричневая дубленая

куртка по бедра, черные джинсы и утепленное кепи. В одетом виде она была вполне ничего: лицо без внешних врожденных или благоприобретенных уродств. А уж в Славском-то, где с тусовкой и знакомствами для кацапов было туго, она и вовсе

93

показалась Виталику фотомоделью, и он стал сильно завидовать друзьям, в руках которых оказалась Лена.

Обучали Ленку контактно: Ваня отдал свои палки Максу, обнял девушку сзади и таким образом вез ее вниз, с удовольствием падая вместе с ней.

Виталик от зависти предложил научить ее сначала хотя бы тормозить плугом, как делают все нормальные люди, но Иван огрызнулся, причем справедливо: на хер учить ее тормозить, тогда нельзя будет ее мять.

Лена Дайко же кричала как резаная, звала мамку, падала, раскорячивалась. Один ее спуск и потом подъем — а для того чтобы подняться на бугеле, тоже нужно крепко стоять на лыжах — занял весь катальный день. Друзья по очереди подхватывали валявшуюся под подъемником Лену и тянули дальше, последним в этом конвейере — Валерке и Андрюхе Жирафеевым — так и пришлось тащиться с ней в гору метров сто — глубокие следы их ботинок долго оставались нестертыми на гладко уезженном склоне. Главное, что и Виталику тоже досталось полапать беспомощного женского тела и выяснить, что Лена вопреки украинской фамилии живет в Зеленограде и приехала сюда заодно со своей подругой, опытной сноубордисткой, с которой по дороге разосралась и поселилась отдельно.

А вечером Лена пошла вместе со всеми в баню, надев трусы, вернее, сняв все, кроме трусов, и замотавшись в простыню. Она заняла место рядом с Виталиком, как самым на вид безобидным, и даже, улегшись на полке, положила голову и плечи ему на колени, заставив бороться с эрекцией, тогда как Валерка не без удовольствия делал ей глубокий массаж нижней части тела, которая не была лишена целлюлита. Лена немного похрюкивала, почти как поротая свинья, но это не из-за того, что она была с характером свиньи, а из-за того, что у нее был хронический гайморит.

Затем, после ужина и возлияний, в ходе которых друзья наперебой кокетничали с чувствовавшей себя королевой красоты висложопой Леной, как-то незаметно для всех Макс Ширинкин взял пальму первенства, пока Виталик сидел в туалете. Увидев это, не привыкший к борьбе за женщин Виталик, спокойно ушел спать. Через короткое время появились Валерка и Иван.

— Тут одного человека не хватает. Где же Макс? — спросил нетрезво Иван у Валерки.

— Пошел Лену трахать, — сказал Валерка. — Да ладно?!— Правда. Пошел ее до постели проводить — как это еще можно понять. — Я лично очень сомневаюсь, что он ее трахнет. — Да, — сказал Валерка, — ты прав, небось, не трахнет, лучше бы я пошел. — Ты что дурак? Она же противная, — сказал Иван. — Да мне по барабану, не такая уж и противная, бывали и хуже. Через пять минут послышались шаги Макса Ширинкина. — Точно не трахнул, — сказал Валерка утвердительно. — Ну что, Макс, трахнул? — спросили все.— Нет, не далась, — сказал Макс, раздражающе интонируя, как Дроздов. — Эх ты, шляпа! Лучше бы я пошел! — посетовал Валерка. — Чем мотивировала? — спросил Иван. — Да банальными вещами — тем, что не делает этого после первого знакомства,

что есть у нее постоянный парень. — За сиськи-то хоть подержался? — спросил Валерка. — А я за сиськи вообще не держусь, — тут комната громыхнула ржанием.— Как это, Макс? — спросил Валерка.— Ну, просто у меня есть теория, что за них вообще не надо держаться, — комната

громыхнула вдвое сильнее.— А что с ними делать-то, Макс?

94

— Целовать, — ответил романтик Дроздов.

Глава 15. Мороз и солнце — вся хуйня

Четвертое утро было столь же радостным, сколь хмурым было первое, если кто за повествованием следит. Все окрестные вершины на голубом с белыми облаками фоне демонстрировали свою приземистую не напрягающую роскошь. Тростян с белыми просеками трасс был похож гималайского медведя, который жил во второй половине девяностых в Московском зоопарке и почти всегда спал. Дорога от дома к подъемнику шла сначала вверх, а потом немного вниз, поэтому в какой-то момент, поскольку не было видно ее продолжения, казалось, будто она вливается в гору.

Настроение даже у Виталика так сильно поднялось, что он еще раз решился подниматься на кресельной канатке. Белые, будто покрытые сахарной глазурью, сосны блестели — сравнение, возможно, банальное, но точное. Накануне был снег и тепло, поэтому сегодня от мороза промокший снежный пух превратился в лед. Навстречу, хоть было совсем рано, ехали в большом числе лыжники, но Виталик почему-то не усмотрел в этом ничего странного. Ползти над соснами было не менее страшно, так как все пропасти были видны гораздо отчетливее, и почему-то все время хотелось в них прыгнуть, подобно Александру Лукашенко, спрыгнувшему так однажды, по данным информационных агентств, в Красной Поляне, как мы уже говорили.

Покрытые льдом бугры по пояс, превратившиеся в камни комья снега — вот что друзья увидели на горе. Ноги быстро заболели от долбежки. Иван наточил канты за двадцать гривен, но все равно постоянно падал. Даже Андрей Жирафеев, несмотря на опыт, ехал не намного быстрее других, обхаживая бугры, как начинающий. Друзья подолгу сидели внизу, загорали, раздевшись по пояс, и пили коньяк.

Потеряв бдительность, Виталик вновь послушал оптимистический совет Сереги, который сказал, что на центральном склоне лед разрыхлился. Возможно, Виталик заблудился по дороге, но в какой-то момент он попал на склон градусов в сорок пять, как ему показалось, крутизны, скользкий, как санная трасса. На втором же бугре он грохнулся и понесся на спине головой вниз, ударяясь спиной о кочки. Виталик подумал, что сейчас сломается его хребет, или он в ель башкой долбанется — никто и не найдет, на всякий случай прикрыл голову руками — и тут его развернуло. Виталик сделал вывод: чтобы не ехать вниз головой по склону, нужно руки заложить за голову. Одна лыжа осталась наверху, поэтому он смог прикинуть, что проехал никак не меньше пятидесяти метров. Попытки добраться до лыжи закончились тем, что он, падая, спустился еще метров на двадцать — итого семьдесят — добраться до лыжи почти невозможно.

Сел тогда Виталик, как бордер, на одной лыже и закручинился. Через минут десять наверху появились двое, они двигались медленно-медленно, и поэтому Виталик успел попросить их спустить ему лыжу. Люди помогли попавшему в беду представителю своего вида. После этого спуска Виталик так устал, что уехал, никого не дожидаясь, на час, а то и полтора раньше обычного. Приехал домой, посидел на лавке, насладился закатом, занял лучшие места на сушилке, потом один помылся, повалялся с удовольствием чистый и одинокий на кровати. Друзья появились злые и стали ругаться.

— Ну кто же так делает, Виталик? — сказал Валерка на правах друга детства.— Это же горы, кто знает, где ты? — подтвердил второй Жирафеев.— Мы тебя ждем, ищем! — добавил Иван Иваненко.— Да, нехорошо, — подытожил Максим Ширинкин.— Орел! — добавил Курдюков.Виталик сообщил, что, мол, еле доехал до конца склона, а друзья сами не

дождались его внизу, как договорились, но коллеги все равно настояли на том, что он не прав. А Виталик и не обиделся, так как грех обижаться на заботливых друзей. Подавая ужин, хозяйка, вслед за Славиком, который, очевидно, рассказал ей о том, что друзья

95

ищут девушек, рекомендовала друзьям пойти в бар в гостиницу «Перлина Карпаты», что означает «Жемчужина Карпат», за три километра, намекнув, что там очень хорошо и девчонки красивые есть. Виталик, Валерка и Иван отправились в путь. Старшие товарищи Андрюха и Серега, понятно, почему не пошли — потому что они старшие товарищи. Они по вечерам читали «СПИД-инфо», которой, как мы знаем, купили у глухонемых в поезде пять номеров и читали по очереди, а Макс спал в надежде, когда все уйдут, еще раз попытать счастья с Леной Дайко.

Глава 16. «Перлина Карпат»

Дорога была, как обычно по ночам в этой части света, темная, без единого фонаря. Рядом вдоль шоссе шумела река Славка, на другой стороне на горе были видны полоски снега, а вдалеке — металлический горб железнодорожного моста. Иногда проходили поезда — они появлялись из какой-то расщелины в горах и шли, как фантомы, по невидимым неосвещенным рельсам, будто летели вдоль горы по воздуху.

— Пейзаж и атмосфера, как в Кеми, где я служил, — начал Иван Иваненко. — Такая же серость, только еще гор нет. Только вот в Кеми, в отличие от Славского, баб — тьма, и все, в основном, дают.

— Да ты что? — проглотил слюну Виталик. — Серьезно, — говорил Иван — он уже выпил полфляжки коньяка, — видишь ли,

там такая дыра, а мы все: кто из Москвы, кто из Питера, кто из Горького. Давать нам, неоперившимся солдатикам, было их единственной возможностью вылезти из этой дыры. Многие и вправду выходили замуж и уезжали оттуда. А местные мужики, вот есть выражение — быдло, так это вот натуральное быдло. Им только самогону нажраться и морду друг другу набить, а мы-то, погранцы, в основном из институтов — восемьдесят процентов заставы было из институтов. Так бабы на нас просто вешались.

Ну вот, моей было семнадцать лет, а мой друг ходил к ее сестре — ей было пятнадцать, она потом к нему в Москву сама приехала. Он домой приходит, а она под дверью с чемоданом — так и женился. Ну, так вот мы к ним ходили. Поселок — пять километров от заставы. Летом халды-балды на сеновале, зимой — в неостывшей бане. Ходили по вечерам самоходом: из казармы в трусах, как будто в туалет, дежурному скажешь: днище пробило, надолго. А у котельной в угольную кучу закапывали гражданку в пакете. Одеваешься — и бегом — туда и обратно бегом — марш бросок, считай. Я бы на месте начальства это культивировал.

А бывало, стоишь на вышке, а она выходит в халатике, знает, что я из бинокля смотрю — халатик раскрывает, а там ничего. Вздрочнуть даже можно было.

— А граница как же?— Да какая граница, там границы-то толком не было. Кемска волость. Обманула хозяйка друзей частично. В баре «Перлине Карпаты», правда, было

очень культурно и мило, но девушек не было. Иван с Валеркой сразу пошли к стойке — глазеть на длинноволосую барвумен с мягким овалом лица и томным взглядом. Виталик съел мороженое. На том и вернулись, потому что больше никого в баре не было.

Глава 17. Принципиальный спор Валерки с Иваном

Иван Иваненко — человек, который, чтобы не влюбиться после тяжелой несчастной любви, принципиально не занимался вагинальным сексом, а давал только в рот, в первый же день, когда возвращался пьяный из душа, спустился со своего первого склона — лестницы, построенной в лучших традициях украинских строителей — практически отвесной. Есть такие горные склоны, где едешь, и не видишь, что у тебя впереди под ногами — очень похоже.

96

Иван упал и набил сильный синяк на спине, возможно, повредил немного и голову, потому что для отдыхающего он стал крайне идеологизирован капиталистической идеологией. Он все время спорил, отстаивая догму о том, что людьми правят только финансовые и карьерные интересы. Не каждый с этим мог согласиться, Валерка, например, заводился, и на этой почве друзья часто спорили.

Вечером, выпивая после неудачного похода в бар, Валерка на подоконнике кухни нашел подкассетник от альбома Эроса Рамазотти. Тогда в Украине еще слушали кассеты.

— Мне нравится Эрос Рамазотти, — признался Виталик. — Да, довольно талантливый человек, — сказал Валерка просто так. — При чем здесь талант, я не понимаю? Просто хороший бизнесмен! — заявил

Иван.— А как же голос?— Что в Италии — голосов мало, а Эрос Рамазотти — один пробился, даже на

англоязычную сцену, потому что хороший бизнесмен. — Слушай, Рамазотти — талантливый певец, и пробился он только благодаря

этому. Его просто заметили и стали вкладывать в него деньги. — Вот видишь. Потому что он талантливый бизнесмен, в других-то не стали

вкладывать, а разве мало в Италии таких рамазотти — целое Сан-Ремо.— Слушай, Иван, ну при чем здесь бизнес?— Потому что это так, и талант здесь ни при чем. — Ты, может, путаешь с совком?— Почему с совком. Это вообще не в кассу. Какой в совке бизнес? Между прочим,

была такая очень популярная группа «Милли-Ванилли» — их даже не видел никто, чистый продукт шоу-бизнеса.

— Почему же, я видел, на виниловой пластинке — симпатичные негры, — вступил Виталик.

— Вообще, при чем здесь «Милли-Ванилли»? Это совсем другой жанр — танцевальный! — горячился Валерка.

— А при том, что шоу-бизнес может делать звезд из ничего. Мало ли в Италии людей поют хорошо? Вон, целое Сан-Ремо и еще многие города, а знаменит он один.

— А Челентано? — А Челентано, между прочим, тоже бизнесмен и продюсер, у него даже и

рестораны есть. Вот в таком ключе друзья спорили некоторое время, пока не перешли на более

высокие темы, например, что есть истина. Иван видел истину в том, что люди всё делают, чтобы двигаться вперед по служебной лестнице к прибавлению зарплаты, говорил, что в этом и есть божественное предназначение рода человеческого.

— Вот ты, например, зачем в автодорожный институт пошел? — спрашивал Иван у Виталика. — Чтобы расти, получить хорошую работу и зарабатывать деньги!

— Да я бы не сказал, — промямлил Виталик, который и сам не знал, зачем он туда пошел.

— Вот видишь, мямлишь, значит, я прав! — гордо заявил Иван.Возражать Виталик не хотел, потому что в споре не участвовал. Да возражать было

бы очень сложно, так как не за что уцепиться: слабого места в этой теории практически не было. Можно было бы сказать, что, мол, пошел в институт, чтобы развиваться умом, тогда бы это было неправдой, а Иван бы сказал: «А зачем тебе интеллектуальное развитие? Чтобы развиваться по карьерной лестнице! Потому что, брат, этого требует цивилизация», — и на это бы нечего было сказать.

Глава 18. Тормоз Жирафеев и ночной поход

— Пойду в аптеку, куплю чего-нибудь к чаю. 97

— Есть! На жопе шерсть! Маленькая, редкая, зато своя!— Попутчик, в сорок третий раз послушай длинный мой рассказ.Прибаутки, подобные приведенным выше, заезженные и не очень, друг Виталика

Валерка Жирафеев любил часто употреблять и в кассу, и не совсем туда. Он вообще, выпивши, выбирал имидж унтер-офицера в отставке, каким и был, поэтому в горах, где все пили беспрестанно, хоть и умеренно, только таким его и видели. Он частенько, возвращаясь, например, из туалета, заходил в комнату, где валялись трое — Виталик, Макс и Иван, и орал: «Выходи строиться!», «Рота подъем!», «В ружье!», причем зачастую в очень неподходящее для шуток время — в час или два ночи. Наверное, соседи бывали недовольны. Его сержантский запал друзьям было легко сбить одним простым замечанием насчет того, как он собирается возвращаться домой без паспорта, точнее, с дырявым паспортом. Как известно, Валерке удалось въехать в Украину без документов, но надеяться на то, что его впустят с дырой в паспорте обратно, было бы опрометчиво. Это если кто следит за повествованием.

— А вы, гражданин, собственно, кто будете? Предъявите документик, — подшучивали над ним то и дело.

Валерка грустнел, но ничего не предпринимал. Только на четвертый день, то есть чуть больше, чем за сутки до отъезда, тормоз Жирафеев позвонил домой и попросил передать ему паспорт с проводницей поезда, на котором приехали из Москвы. Поезд, следовавший сквозь Карпаты в Бухарест, останавливался только на станции Лавочная — через одну от Славского — притом в полночь. А уезжать друзьям предстояло с той же станции, только в четыре утра. Получалось, что обратно на электричке вернуться было уже нельзя — не ходили, оставалось или сидеть там четыре часа на станции, или идти пешком — около десяти километров, как сказал Андрюха, который лет двадцать пять назад с Серегой вместе шел с этого поезда в Славское от Лавочной ночью. По его словам, они, даже нагруженные рюкзаками и лыжами, шли не больше часа — а уж налегке-то, тем более.

Приятели зашли в четверть двенадцатого в электричку с разбитыми стеклами и редко где сохранившимися деревянными скамейками. В ней ехало много бедного народа с корзинами и котомками — видно, торговали на рынке в райцентре Стрый или даже во Львове. До следующей остановки электричка двигалась минут пятнадцать, и Виталик малодушно начал сомневаться в том, что обратно они смогут дойти за час.

— Тормозит, пошли, — предложил Виталик.— Станция «блакракзицкая», — сказал невнятно машинист по громкоговорителю.— Блядь! Это еще не «Лавочная»? Будь-ласка, це «Лавочная», — лихо от нервов

обратился к местному жителю Виталик.— Нэмаэ, хлопцы, наступна зупынка, следущчая «Лавочная».— Хуя се, — затосковал Валерка.Оба друга всерьез насторожились: до «Лавочной» электричка пусть не очень

быстро, но все же ехала, а не шла пешком, еще десять минут — в общей сложности двадцать пять. То есть, если бы друзья возвращались по шпалам, им, чтобы дойти за час, нужно было бы двигаться со скоростью вдвое медленнее электропоезда — где-то километров пятнадцать-двадцать в час.

— Вот это «Лавочная», бля! — сказал Валерка.Здание вокзала было ветхим, облезлым, грязным и дурно пахнущим — сочетания

этих свойств заставляли вспоминать произведения о гражданской войне, когда люди ждали на таких станциях редких поездов и лезли в них, убивая друг друга за место. Старики, старухи, цыгане, молодые люди в левой спортивной одежде, даже женщины с детьми сидели на массивных деревянных лавках, отшлифованных до мраморного состояния людским потом, грязью и одеждой. Одеты многие в большинстве своем были бедно и необычно старомодно: если бы не левые разноцветные спортивные костюмы, можно было подумать, что и впрямь попал в начало XX века. Пахло потом и дешевым

98

табаком, некоторые с любопытством глядели на яркие одежды горнолыжников, некоторые даже не подняли головы.

Вредная проводница Оксана, которая не хотела пить с Иваном Иваненко виски на пути из Москвы и на пустом месте подставила Виталика, на этот раз выручила — передала паспорт в обмен на пару десяток гривен, и друзья стали возвращаться. Покинув населенный пункт Лавочная, они пошли в темноте, хорошо еще, что луна светила ярко: горы лежали в вальяжных позах, воздух, как говорится, был тих, голова кружилась — хотелось тоже лечь и уснуть.

— Валерка, а что, если сейчас с гор вампиры набегут? — спросил Виталик. — Да ладно, откуда набегут — тут даже замков нет. — Откуда ты знаешь?— Слушай, не надо этого, лучше пусть западенки с горилкой выбегут. — Лучше пусть на «Феррари» с горилкой приедут. — Здесь на «Феррари» не проедут. Пусть хоть на «Ленд-Ровере». — Пусть.— А вообще, Виталик, как бывший служивый тебе говорю, здесь еще с войны у

всех по фаустпатрону припрятано. Воинственный народ — бендеровцы. Так что вот.— А, на фиг мы им нужны.— Как, они же против русских, ты лучше помалкивай, а то тут слышно на сто

километров вперед.— А назад?— Хорош тупить, Виталик.— Ладно, не ссы. Галичане — добрые. Мне хозяйка говорила, что они против

пророссийских украинцев, а не против русских.— Все равно. Как ты ему докажешь?Договорившись так, друзья пошли молча, чтобы не привлечь внимание бендеровца

с фаустпатроном. Через час пути огни Славского не появились, то есть прогнозы Андрея не оправдались. Виталик и Валерка стали немного беспокоиться. Через двадцать минут — опять то же самое, нет огней. Еще через пятнадцать — та же история.

— Слушай, может, пойдем обратно, вдруг вообще к машине опоздаем, и, как следствие, к поезду, — предложил Виталик.

— Давай. Если через десять минут не дойдем, как следствие, обратно повернем. Дорога тут же изогнулась, путники обошли пригорок и увидели огни поселка. В

одной из крайних хат громко играла музыка, возле нее стояли «девяносто девятые» — деревенский шик в то время даже в Подмосковье, хлопали двери, разговаривали и смеялись люди.

— Что это тут за «вечера на хуторе» развели? — спросил Валерка.— Сегодня ж пятница, как следствие, гуляют.— Вот залить бы им за шкуру сала, как следствие, — произнес Валерка. Друзья вошли без пятнадцати два в сонное царство, упали на кровати и тут же

отключились. Через два часа старшие товарищи всех подняли. Сонные, вялые горнолыжники взяли заранее собранные сумки и пошли грузиться в УАЗик типа «буханка». Там уже сидели девушки — Лена Дайко и ее подруга, с которой они помирились, после того как Макс попытался добиться Лены. Девушки погрузились в куртки и шарфы по глаза. Кроме того, в машине расположился милый американец — предположительный шпион Джейсон. На вокзале за время отсутствия Виталика и Валерки ничего не изменилось, разве что только воздух сперло еще сильнее — это, наверное, потому что дед, сидевший на ближайшей к выходу лавке, снял ботинки и носки. Поезд пришел без опоздания: друзья быстренько загрузились, и почти тут же тронулись, выпили пива и уснули.

Глава 19. Флирт и странный секс99

На обратной дороге все было то же — те же вареники в Жмеринке, то же пиво, та же горилка, только на границе прошло все гладко. Последнюю ночь друзья пили в купе со старой знакомой Леной Дайко и ее подругой — сноубордисткой Катей, а также с американцем — предположительным шпионом Джейсоном, который, как обнаружилось, тоже почему-то ехал в Москву, а не в Киев, где, как говорил ранее, работал в консульстве.

Джейсон сидел рядом с Виталиком Фадеевым, был очень весел и дружелюбен, наравне со всеми пил горилку перцовую, улыбался, обнимал Виталика по-дружески, когда тот пытался шутить, и, в общем, производил благоприятное впечатление, несмотря на то, что у российского народа велик градус антиамериканизма. Максим Дроздов Ширинкин голосом Дроздова пудрил девушкам мозги, они смеялись. Под это дело он открыл еще две бутылки перечной горилки, которые купил на сувениры.

Лена, которую друзья мяли в бане, смотрела на Виталика особенно, а он, как любой невыдающийся мужчина, привыкший выбирать среди окружающих женщин не ту, что покачественнее, а ту, что легче даст, сразу начал с ней флиртовать и оказывать разнообразные знаки внимания: подливал горилки, называл по имени, задавал наводящие вопросы, шутил. Все это воспроизводить скучно, потому что в любой компании неизбранных такой пошлятины наслушаетесь до рвоты: «Ленуся, давай закусим! Елена Прекрасная, еще горилочки?» А Иван спел юмористическую песню из репертуара какого-то некоммерческого певца про Лену:

Поглядели мы на Лену, Боже,На Марину Влади как похожа!В профиль глянули — похожа тоже,Только похудей да помоложе.Леха говорит: «Была б мне Ленка близкой,Да нешто б я ходил тогда с Лариской.У нее сынок растет дебилом,И сама страшнее крокодила!»Жить на свете без любви не гоже.Поэтому пошел к Елене Леша.

Лена от такого внимания раскраснелась, как альбинос, села в особую завлекательную позу, строила невыносимые глазки и улыбалась, загибая уголки неестественно растянутого книзу рта, как американская актриса, которая недоучилась улыбаться голливудской улыбкой.

Посреди вечеринки Виталик будто бы случайно отсел от американца Джейсона к Лене, и Джейсон заметно спал с лица. Виталик потихоньку положил руку Лене на ляжку, начал незаметно массировать, чтобы доставить ей удовольствие, а она будто не замечала, но при этом ляжку не отодвигала. Потом они пошли покурить и в тамбуре целовались, как и положено пьяным попутчикам, которые друг другу симпатичны. Джейсон, обиженный, ушел по-английски, хоть и был американцем.

Когда Лена Дайко с подругой Катей собралась в свое купе, напившийся Макс пытался их не выпускать под предлогом шутки, и Виталик благородно вызвался проводить девушек. Он на прощанье многозначительно пожал руку Лене и посмотрел на нее, состроив глаза тоскливее, чем у спаниеля, пытаясь сказать: «Я буду скучать, приди ночью!» Но Лена едва ли поняла.

— Ну такие девчонки, — сказал Макс, когда Виталик вернулся, — в субботу обязательно приглашу их в Крылатское кататься. А потом домой.

— А у тебя что, деньги после отпуска остались? — сострил Виталик.— Нет, не остались. Но на юбилейное печенье с чаем я всегда найду. На том Макс Ширинкин уснул, а Виталик Фадеев, выключив свет, еще долго

мечтал и потирал лобковую зону в предвкушении чего-то нафантазированного. 100

Одновременно с Виталиком лобковую зону потирал и предположительный шпион — американец Джейсон. Он ушел расстроенный, потому что Виталик ему очень приглянулся, и Джейсон уже надеялся на взаимность, потому что этот русский парень был улыбчивым и непривычно неагрессивным, и поэтому казался американцу абсолютным геем, по меньшей мере в душе еще не вскрытым. И американец очень захотел его вскрыть, а Виталик повел себя так по-свински. Но Джейсон был старый, опытный педераст, хоть и выглядел молодо, и решил совершить ночную вылазку.

— Хиз шит-фэйсд! Но риск! — подумал иностранец — гей. Мол, Виталик пьяный в жопу, и он ничем не рискует.

Джейсон решительно взял пронзительно воняющую лимонным суррогатом влажную салфетку.

— Фак, шуд хэв бот май гей кит! — подумал он, мол, надо было свои педерастические приблуды прикупить.

Он вошел тихонько в незапертое купе, где на нижней полке храпел Макс, который, как мы уже знаем, очень крепко спал и не мог помешать Джейсону, а на верхней полке спал Виталик. Джейсон ловкими движениями как-то быстро отыскал несвежий член Виталика, протер его салфеткой и совершил акт орального секса, держа руку так, чтобы Виталику было не видно, кто у него сосет. А Виталик, надо признаться, не спал, а податливо совал член в рот ночному незнакомцу, так как был в полной уверенности, что это к нему пришла Лена Дайко. Так он незаметно для себя и постепенно стал под воздействием закарпатской Шамбалы превращаться в гомосексуала, что впоследствии сыграло в его судьбе выдающуюся роль.

Часть 4. ПерековкаГлава 1. На даче у мамули

Спустя три месяца после описанных выше событий Виталик лежал, зарывшись в толстую и неглубокую подмышку Лены Дайко, на ее даче, вернее, даче ее мамули — так нежно называла Лена свою мать. Это был поделенный на две части параллелепипед с крошечной верандой, в ста километрах от столицы, в чистом поле, с метровой полынью и лебедой на участке, но очень милым двориком, где располагался стол, мангал, гамак и два рваных шезлонга.

Мама Лены — ветеран советской торговли и работающая пенсионерка Альбина Ивановна Дайко, у которой гостили влюбленные, дополняла идиллию, качаясь в плетеном кресле с толстой ногой, поджатой под жопу, и книгой в руке. Она читала о раздельном питании. Это был уже тридцатый труд на эту тему из тридцати двух прочитанных ею книг. Другие две — «Приключения Шерлока Холмса» и «Вилки» (так она называла «Поющих в терновнике» Коллинза). Она не уставала удивляться уму и какой-то дьявольской прозорливости авторов книг о раздельном питании. А читала их Альбина Ивановна, так как решила прожить как минимум сто лет, не посоветовавшись предварительно с родными и близкими.

— Мусенька, — вскричала вдруг Альбина Ивановна хриплым и задиристым голосом старинного работника торговли, окончательно пробудив Лену и Виталика, которые уже некоторое время не спали, а лишь дремали в похмельном полузабытьи после вчерашнего шашлыка с водкой, — ты только послушай!

— Что ты орешь, мамуль?! — недовольно и тоже хрипло со сна произнесла Лена.— Ой, мусенька, извини, — сказала мама раскатисто, — ты только послушай, как

правильно пишут.И Альбина Ивановна начала читать с затыками, с трудом разбирая слова:— «Сто заболеваний являются следствием неправильного пищеварения. Самым

распространенным недомоганием считается скопление газов в брюшной полости. Другим распространенными симптомом является плохой запах изо рта. Причиной этого является

101

брожение в желудочно-кишечном тракте». Видишь, Мусенька, как важно правильно питаться. Все, я решила: с сегодняшнего дня перехожу на раздельное питание.

— Правильно, мама, давай. Уже в сотый раз переходит, — сказала она Виталику смрадным, с похмелья, ртом.

Рыжие, короткостриженые волосы Альбины Ивановны были примяты ночным колпаком, в котором она любила спать, чтобы не тревожить бигуди, а потом пугала домочадцев по утрам. Кресло поскрипывало, качаясь, и тяжелые бессмысленные очки то и дело съезжали на нос Альбины Ивановны.

— Мусенька, ты только послушай, как все правильно пишут. «Многие люди страдают так же от выделения зловонных газов и зловония каловых масс». Ты представляешь, а я все думаю, что у меня что-то не в порядке. Оказывается, вот в чем дело. Оказывается, доча, все от мяса, тут пишут, что мясо разлагается и тухнет в организме, поэтому выходит наружу от этого вонь, и через рот и наоборот.

Альбина Ивановна в дырявых тренировочных и обтягивающей живот белой футболке ввалилась в комнату, где дочь, чтобы не слушать маму, включила магнитолу поддельной марки SONU. Маме будто не нравилось, что до сих пор ее дочь не вышла из себя. Виталик покорно лежал под одеялом, так как при Альбине Ивановне не мог встать, ведь после отношений с Леной он не надел трусов.

— Детка, ты только послушай, как правильно все пишут. И главное с юмором, хи-хи-хи. «Еще одним симптомом является метеоризм, газ — это то, что выходит из вас, и вы начинаете озираться в поисках лица, на которое можно свалить эту неприятность». Хи-хи-хи. «Иногда выход газа настолько силен, что вы ощущаете тепло в анусе, словно от автомобильного выхлопа». Хи-хи-хи. «Почти год я употребляла свежие фрукты и соки, газы выделялись в огромных количествах, а уж запах…» Помнишь, мусенька, как в прошлом году на даче, то же самое, прямо один в один.

— Мамуля, ха-ха, ну дай мы хотя бы оденемся, — миролюбиво отозвалась Лена.— Если есть, что показать, не меньжуйтесь, — парировала Альбина Ивановна,

конечно же, в шутку, и вышла.Виталик немного нервно отыскал и натянул трусы, сразу появилось ощущение

защищенности, он лег поверх одеяла и поцеловал жирненькую спинку своей возлюбленной, которая игриво повернулась кверху жопой.

— Маась! — сказала нежно Виталику Лена, она его всегда так называла, начиная с первого соития. — Маась, а массажик?

Виталик лениво в течение минуты поводил вялой ладонью по спине любимой. Ему не очень хотелось делать ей массаж, но и некультурным выглядеть также не хотелось.

— А теперь пососи, мышечка, — попросил он в ответ.— Эх, — вздохнула Лена. Но все равно спустилась к лобковой области Виталика, поскольку буквально

восемь часов назад уверяла его, что она — целка на рот, и до него ни у кого не сосала из-за гайморита, но ради возлюбленного умудрялась дышать ртом, немного похрюкивая. И теперь отказываться было бы странно. Спустя полчаса похрюкивания Виталик кончил, и, чтобы не лежать дальше с Леной, сослался на то, что надо выходить к завтраку, а то неудобно, оделся, и его подруге ничего другого делать не оставалось, как последовать за ним.

Глава 2. Милый завтрак

Как в Лене, так и в ее маме было много положительных качеств. Например, и Лена, и мама очень необычно использовали русский язык, заставляя Виталика постоянно улыбаться, хоть он толком и не понимал, почему. Альбина Ивановна выражалась ярко, не без матерка иной раз, но им не злоупотребляла, так как ей вполне хватало цензурных крепких слов.

102

— Эй, Виталя, почему я не наблюдаю тебя в пределах зрительной памяти? — спрашивала она, если будущий зять, как она его с первого дня знакомства называла, был нужен к завтраку, обеду или к чаю.

— Как говорится, хлеб и каша — наша пища! — любила Альбина Ивановна повторять за завтраком.

— Мед — это лучшее для головы, — приговаривала за чаем.Женщина блестяще управлялась с русскими пословицами, поговорками и

фразеологизмами. «Работа не вол, вылетит — не поймаешь», «нужен он мне, как корове колесо», «буду стоять до последней капли спермы», «настали сугубые будни», «смотрит, как баран на новое корыто», «вернемся к обратной стороне нашей медали», «скрипя сердцем», «без труда не вынешь из пруда», «большая фигура громко падает», «на душе кошки нассали», «меньше слушай, больше кушай», «сколько волка не корми, у верблюда все равно больше», «хрен хуя не слаще», «противный, как чирий на пизде», «блядь, мала, меньше», «у нас в Бологом — девки кровь с молоком, хвать за сиськи — твердь», «я это место, как муж жену облазила», «жопе слова не давали», «острый хандроз замучал» — эти и другие выражения Альбина Ивановна употребляла повседневно с изяществом.

Вот и теперь она крикнула: «Дети, почему не наблюдаю вас в пределах зрительной памяти? Быстро встали и оделись — петушок пропел давно!»

— Эх, — вздохнула Лена, — Мася, надо вставать, а то не отстанет, как от жопы лист.

Она, повиливая дряблой ведрообразной жопой на ногах иксом — последнее свойство у мамы и дочки было генетическое — подошла к стулу с одеждой, села, пытаясь как можно глубже втянуть живот, который все же частично лег ей на ноги. Виталик внимательно смотрел на нее: не с осуждением, а с интересом.

— Мась, что смотришь? Это меня после спортзала развезло, — так Лена Дайко обманывала ухажеров по поводу своего веса, — бывших спортсменов всегда развозит.

— Ничего, я не о том.— Я вот раньше бегом занималась, потом в качалку ходила, — вот и результат.— Понятно, — соврал Виталик, надевая футболку с надписью «Wanna 69?».На шатком столе стояла глубокая тарелка с десятью сосисками, огурцы, черный

хлеб и водка.— Сперва опохмелка, потом тарелка, — скаламбурила Альбина Ивановна.Виталик выпил рюмку, Лена отказалась и быстро, по-спортивному съела пять

сосисок с майонезом. Виталик едва осилил две: после утренней рюмки его мутило.— Что, Виталя, хуй повесил? — поинтересовалась Альбина Ивановна и добавила,

удаляясь к уборной, с ударением на «я», — нет в тебе, Виталя, стержнЯ. Вихлый ты какой-то.

— Мамуль, ну ты чо, уже наопохмелялась? — спросила Лена. — Мась, не обращай внимания. Я к тебе отношусь лучше всего, пойми об этом. Ты думаешь, я всех к себе на дачу приглашаю?

— Ммэээ, — нашелся Виталик.— Только тебя. Пойми об этом. Потому что я к тебе отношусь лучше всего, со

свойственным изяществом, — и Лена поцеловала Виталика жирными от майонеза и сосисок губами.

Глава 3. Лена Дайко

Лена читала книги. Три. И поэтому с ней было нелегко общаться на равных: она слишком многое почерпнула.

Лена читала: сборник рассказов Борхеса, Маркеса и Кортасара, поскольку знала, что «Маркес, Борхес, Кортасар отвечают за базар», несмотря на то что у последнего ударение падает на первый звук «а» — об этом были осведомлены не многие на районе

103

Лены Дайко. И, что особенно ужасно, Лена читала книгу Ницше «Так говорил Заратустра», правда, не сам этот труд, а дополнительное небольшое, удобно разделенное на небольшие абзацы эссе «Утренняя заря».

— Эти три светила оставили на меня глубокое впечатление, особенно Ницше, — как-то призналась Лена Виталику, хотя в этом признании и не было особой необходимости, ведь условно девушка цитировала мыслителя и взад, и вперед.

Книг в доме было гораздо больше трех: целая стена была заставлена полками с дефицитными собраниями сочинений, которые доставались Лениной маме по бартеру от коллег из книжного в обмен на мясо, однако все они были девственными, со страницами, не отлепленными друг от друга после типографии.

— Лена, а что почитать посоветуешь?— Ничего, — отвечала она бойко, с юморком, — ибо, как сказал философ,

вы, любители познания! Что же до сих пор из любви сделали вы для познания? Совершили ли вы уже кражу или убийство, чтобы узнать, каково на душе у вора и убийцы? Ха-ха.

— А можно мне взять рассказы Марка Твена?— Ха-ха-ха. Будешь читать детские книги? Почему тебе это необходимо? Недаром

сказано, что опасность мудрого в том, что он больше всех подвержен соблазну влюбиться в неразумное. Возьми лучше Кастанеду.

Так вот, эти выдающиеся произведения просветлили Лену, которая, как она объяснила, из-за навязчивости советской школы прежде не слишком жаловала литературу, — она закончила Мытищинский финансовый техникум и с юных лет поступила работать в банк, где работала подруга Альбины Ивановы — также старинный работник советской торговли, бухгалтер. По словам Альбины Ивановны, «благодаря этого Лена выросла человеком».

Лена гордилась знакомством с отбросами медведковской ОПГ. «Есть степень заядлой лживости, которую называют „чистой совестью“», — комментировала она недоумение Виталика. Дружила девушка и с двумя милиционерами и другими видными представителями двора ее длинного многоэтажного дома, в том числе с владельцем шашлычной в Пирогово Араиком Карапетовым, который ездил на сто девяностом «мерсе», а также держателем двух автомоечек, ее крестным Сергеем Павловичем Кругалем, пятидесяти четырех лет — жирным, потому что пацану не западло быть жирным, но при этом и высоким человеком на «ауди».

Папу Лены, бывшего дальнобойщика, Альбина Ивановна выгнала из дома двенадцать лет назад.

— Он, скотина, — призналась она Виталику со всей циничной откровенностью бывшей заведующей мясного отдела, — сифилисом меня наградил.

— Ммээ, — не нашелся Виталик, сильно захотев пойти мыть руки.— Да, с плечевой подцепил, и меня наградил! Меня — заслуженного работника

торговли! Меня после этого не то что на мясо, даже в канцтовары не брали на работу. Десять лет сидела лифтером, а без труда, сам знаешь, и голодный не товарищ, — четко разъяснила Альбина Ивановна, прихлебывая из крупной рюмки водку.

В момент этого разговора с Лениной мамой, что было на неделю даже раньше того, как Альбина Ивановна попросила заплатить за съеденные за ужином сосиски, Виталик уже был внутренне уверен, что с Леной Дайко ему не по пути, но все как-то ленился ей об этом сказать. И вот что вышло из этого фуфлыжного поведения.

Глава 4. Кое-какая весть

Виталик вел себя с Леной в постели очень нежно, притом зрело: надевал в первое время презерватив, однако никогда не мог кончить, благодаря врожденной ширине Лениной вагины, усугублявшейся вялостью внутренней мускулатуры и обрезанием

104

Виталика. Чтобы эти мышцы были натренированны, женщине необходимо заниматься физкультурой, а Лена недолюбливала физические нагрузки, а только лишь врала, что бывшая спортсменка, а не просто жирная ленивая тварь.

Молодой человек, то есть Виталик, не без стыда тщетно пытался закончить половой акт с Леной эякуляцией, но получалось только от руки постфактум.

— Что такое, мася? — наконец, спустя месяц, обратила внимание на это Лена.— Ну, я как-то…— Что?— Не получается в презервативе, может быть, хотя бы в жопу?— Ты что, разве не знаешь, как писал Ницше, что причинять боль тому, кого мы

любим, — сущая чертовщина.— Да почему тебе должно быть больно? Сходим в секс-шоп, купим смазочку, я же

не гигант — жопорвач какой-нибудь. — Что ты говоришь такое? Нет, и все. Нельзя объять необъятное.— А, ну вот. А говоришь, любишь.— Лестница моих чувств высока, и вовсе не без охоты усаживаюсь я на самых

низких ее ступенях, как раз оттого, что часто слишком долго приходится мне сидеть на самых высоких: оттого, что ветер дудит там пронзительно и свет часто бывает слишком ярким.

— Ну хватит это читать, я так никогда не кончу, это мне наносит травму.— Я и так у тебя делаю миньет (именно так Лена произносила это слово), хотя

раньше никогда ни у кого не делала миньет, — хитро подчеркнула Лена исключительность Виталика.

— А масей тоже меня первого называешь? — съязвил Виталик.— Конечно. Я раньше всегда говорила: котя, — не раздумывая ответила его

возлюбленная.— Тогда пойду додрачивать. В рот-то ты принимать тоже не собираешься.— Погоди, мася, не торопи волну. Давай без презика.— Как же?— Я здорова, мы уже давно встречаемся, я была у гинеколога.— Я не об этом.— А! Так о том вообще не беспокойся. Я практически бесплодна.— Как это — практически?— Ну, если я забеременЕю, это будет чудо, — мне так врачи сказали. У меня матка

закручена в бараний рог.— А, — успокоился Виталик, и не пошел додрачивать, а благодаря увеличенной

чувствительности пениса смог эякулировать в лоно Лены Дайко.После этого без преувеличения судьбоносного разговора Виталик воспрял духом,

поскольку он перестал ощущать свою мужскую ущербность как человек, который не может эякулировать от трения пениса и вагины подруги.

Как мужчина воспрял, но как член пары «Виталик и Лена» он, напротив, сник. Партнерша по межполовым отношениям ему совсем перестала нравиться, он не мог выковырнуть из нее ни одной изюминки, к тому же он знал дурацкую поговорку: «Хочешь увидеть, как женщина будет выглядеть через двадцать лет, посмотри на ее мать». А мать Лены Альбина Ивановна представляла собой крайне необычное зрелище, как кино не для всех или Джульетта Мазина, только злая из-за перенесенного сифилиса и много пьющая. А самое главное — Лена достала Виталика цитатами из Ницше.

Даже несмотря на то, что возлюбленная доставала на районе таблетки «экстази» и, в стремлении похудеть, водила Виталика на дискотеки, он уже практически не мог относиться к ней без отвращения, особенно сравнивая подругу с подавляющим большинством посетительниц клубов. Чувства Виталика бестактно поддержали и друзья, назвав Лену «конченой жабой».

105

И вот Виталик выбрал подходящий, по его мнению, день, когда Лена с особо отвратительным самодовольным видом лежала под одеялом, обнажив жирные плечи, так как перечитывала брошюрку Ницше.

— Мась, — опередила она набравшего было воздуха Виталика, — ты извини, но я беременна, мась.

Виталик побледнел.— Ты что? Ты же сказала, что не можешь?— Ну, видишь, какой ты у меня оказался умелый, мась, — улыбнулась Лена опять

же очень самодовольно, как человек, у которого все на мази и все под контролем.— Знаешь что? Пошла ты на хуй! — неожиданно для себя от испуга заявил

Виталик.Лена убрала улыбку.— Мась, ты что? Разве ты забыл, что причинять боль тому, кого мы любим, —

сущая чертовщина. По отношению к нам самим таково состояние героических людей: предельное насилие. Стремление впасть в противоположную крайность относится сюда же.

— Да, да! Пошла ты на хуй! И я тебя не люблю ни хуя.— Это же ни в какие ворота не годится! — посетовала Лена.— А я сказал: пошла ты на хуй!— В твоем поступке нравственный закон стократно нарушен.— А я говорю, пошла ты на хуй.После еще пяти минут препирательств, без слез, но со злобой в душе, вся желтая,

Лена ушла, пообещав Виталику, что этот отвратительный предательский поступок ему обернется обратной стороной медали.

— Нельзя прощать тем, кто не умеет прощать, — процитировала она своего первого и последнего любимого философа в заключение сцены разрыва.

Глава 5. Необычный американский друг

Параллельно истории взаимоотношений с Леной Дайко у Виталика развивалась другая — дружба с американцем Джейсоном, тем самым горнолыжником, который при знакомстве в Карпатах сначала сказал, что работает в Киеве, а потом вместе с компанией Виталика поехал почему-то в Москву. Оказалось, что он, и правда работал некоторое время в украинской столице и решил на всякий случай соврать, чтобы запутать следы, по американской привычке. Однако потом, как он сам сказал, отдал себе отчет в том, что Виталик — добрый хороший человек, и решил раскрыть карты.

— Я, — говорит, — не Джейсон, а Том, Том Кукин, потомок белорусских евреев дореволюционной волны эмиграции, работаю в представительстве Американской торговой палаты. Приходи, Виталик, ко мне в гости, я тебя виски угощу, сингл-молт.

Виталик тогда еще не знал, что такое сингл-молт, тогда еще столица России была не такой продвинутой, и он пришел к Тому. Не сказать, что без ксенофобского любопытства: мол, что это американец меня в гости зовет, надо посмотреть, но и из желания попробовать виски сингл-молт. Кукин встретил Виталика в метро «Фрунзенская» почему-то с фингалом под глазом. Виталик из деликатности не стал расспрашивать, а если бы он обладал аналитическими навыками, хотя бы чуть-чуть выше тех, что требуются для работы html-кодировщиком, — об этой работе чуть ниже — он бы сразу понял, откуда у обычного миролюбивого до нежности, трусоватого и осторожного американца мог оказаться бланш в полрожи.

Хотя, возможно, это только нам с авторской высоты ясно, что это мелкое телесное повреждение могло появиться только у гомосексуала, который попутал.

Итак, будучи гомосексуалом и рассматривая симпатичного и нежирного Виталика в качестве потенциального партнера, Том, действуя, как большинство педерастов в

106

России, втемную, боясь раскрыться не тому и спалиться, а то и получить сильных пиздюлей или быть зарезанным, не зная не только, является ли объект сексуального влечения, пользуясь устаревшим языком, жопником, но даже есть ли у него латентная гомосексуальная ориентация, начал осторожно, будто бы по-дружески, ухаживать.

Он предлагал Виталику чисто мужские развлечения: виски, разговоры о работе, джаз, кинофильм «Сияющий» на английском языке, но все же Виталику смутно виделось в новом друге что-то не то. Например, делясь впечатлениями о своем путешествии на Байконур, американец почему-то подробно рассказывал о среднеазиатском коврике, который где-то там купил за пять долларов, и который в Америке стоит не меньше пятисот. Также удивил Виталика предложением посмотреть гей-порно про борцов вольного стиля, которые жарили друг друга на ковре, долгими подробными рассказами о своем гардеробе, особенно о костюме, сшитом на заказ у еврейского портного в Москве, а также, к концу бутылки виски и еще бутылки водки, предложением вместе подрочить.

— Давай дрочиться тугеза, — предложил заплетающимся языком Том, который весь вечер пытался напоить Виталика до сильной степени опьянения, но первым сник сам.

— Нет, что-то мне сейчас не хочется, — ответил Виталик.— Может быть, занимаемся секс? — спросил Том. — Я всегда не пробовать секс с

мущин.— Нет, Джейсон, то есть, блядь, Том, не сейчас, — вежливо ответил Виталик, — я

лучше пойду домой, а то метро закроется.

Глава 6. Пиздюли за дело

Зря Виталик не согласился, а то бы он не получил пиздюлей в тот поздний вечер. Добравшись до своего микрорайона, лежавшего за парком на противоположной Северному речному вокзалу стороне Ленинградки, Виталик нашел там приличное количество неприятного народа, собравшегося в сквере под предводительством посланной им на хуй беременной Лены Дайко.

— Ну ты, существо! — сказала злая от гормонов беременная женщина. — Возомнил выше себя? Ты — сраное посмешище и мучительный позор. Червяк отсталый, большая обезьяна. Разлад и растение.

Виталик было заслушался этими изящными ругательствами, и даже перестал бояться стоявших с Леной коренастых бритоголовых мужчин.

— Хуле ты, Землю чтишь непостижимо? Презрительно смотришь на мое тело? Ты хочешь его видеть тощим, отвратительным, голодным? — вопрошала дородная Лена. — Это душа твоя — тощая и отвратительная. Ты — бедность и грязный поток истины, не надо тут быть морем! Смотри — твой час великого подозрения!

Тут один из лысых коротко и резко ткнул Виталика кулаком в живот. Тот тут же со всхлипом сложился.

— Ты, бедность и грязь вонючая, — произнес нападавший глухим голосом бесчеловечного мудака, — жалкое довольство собою. Что, сука, когда спариваются скепсис и томление, возникает мистика?

Второй лысый бесхитростно разбил согнувшемуся Виталику ебало коленом.— В чем твой разум? В чем твоя добродетель, мудло? В чем моя справедливость,

сраный уголь? Ты хуле делаешь с бабой? Будь тем, кто ты есть! Будь тем, кто ты есть! Будь тем, кто ты есть!

Третий лысый принялся пинать почти отключившегося Виталика.— Вот тебе твой вес, твое самодовольство, вот тебе, плясун канатный! Вот тебе! А

ну, что-то я не слышу тебя восклицающим! Пусть твое самодовольство вопиет, хуеглотное рыло! Я с этой Лены, падла, сотку имел в месяц! Ничтожество твоих грехов! Будешь, сука, жопу лизать молнией языка, плясун канатный, сука. Факт всегда глуп. Факт всегда глуп. Факт всегда глуп.

107

Тут кто-то заголосил из окна, что убивают. — Старушка, ты не права, — сказал один из лысых кричащей, — мораль нынче —

увертка для лишних и случайных людей, для нищего духом и силою отребья, которому не следовало бы жить.

— Во всякой морали дело идет о том, чтобы открывать либо искать высшие состояния жизни, где разъятые доселе способности могли бы соединиться, — добавил другой лысый.

Третий лысый врезал Виталику по ушам ладонями.  — Нужны новые уши для новой музыки, — сказал он.— Не ссы, все в жизни, что тебя не убивает, делает тебя сильнее, — сказал

напоследок Валерке один из лысых.Группа людей во главе с беременной брошенной жирной Леной неспешно

удалилась на внедорожнике иностранной марки. По дороге компания оживленно беседовала о любви.

— Я вот люблю того, кто живет чисто для познания, кто хочет познавать, — признался один лысый.

— Я люблю того, кто не хочет иметь слишком много добродетелей, потому что это на хуй никому не нужно, — добавил второй.

— Мне никогда не бывает в полной мере хорошо с людьми. Я смеюсь всякий раз над врагом раньше, чем ему приходится заглаживать свою вину передо мной. Но я мог бы легко совершить убийство в состоянии аффекта, — признался третий.

— В мире и без того недостаточно любви и благости, чтобы их еще можно было расточать воображаемым существам, — подытожила беременная Дайко.

Виталик немного полежал от неожиданности, а потом его увезла скорая, но повреждений в «травме» не нашли, кроме двух надтреснутых ребер и перелома носа с незначительным смещением.

Глава 7. Emergency plan

С того злополучного вечера Виталика стали беспокоить внезапно появившиеся вызовы собственной безопасности. «Эта корова ведь не успокоится», — справедливо думал он о Лене, воспитанной заведующей мясного отдела, образованной в Мытищинском финансовом техникуме, находившейся под влиянием идеологии, почерпнутой из брошюры Ницше.

От многих мучительных озабоченностей ему не спалось. Обратиться за силовой поддержкой было не к кому: друг, который когда-то служил в ФСБ, уже давно там не служил, а больше никаких знакомых ни в правоохранительной системе страны, ни в области криминалитета, у нашего героя не было. И поэтому он изрядно подссывал и то и дело завидовал приятелю Андрею Бочкину, которому в похожей ситуации помог его друг — директор колбасного завода. Все благодаря тому, что обстоятельный Бочкин умел подбирать друзей сообразно своему плану поведения в случае опасности, который он, на американский манер, важно и с произношением называл emergency plan.

Андрей Бочкин был настолько умен, что не план составлял, исходя из знакомств и дружеских связей, а, наоборот, дружеские связи и знакомства завязывал, исходя из плана. Таким образом он сблизился со своим бывшим одноклассником, сыном офицера, который переквалифицировался в колбасники. Папа не хотел сам заниматься колбасным заводом, и дело вел друг — Петя Мухамедов. В школе последнего не очень любили, поэтому сблизиться с Петей для Андрея не составило особого труда. И как же помогло ему это сближение! Ведь если бы не Петя, едва ли Андрей смог бы выпутаться из истории, которую мы сейчас вкратце воспроизведем.

Однажды в Турции Бочкин влюбился в работавшую там парикмахером немку российского происхождения — Эльзу. Она была ничего, но сильно потертая, как Бочкину

108

и нравилось: у него первая любовь — учительница — также примерно выглядела, и психология сыграла свою роль. Бочкин вернулся из Турции на крыльях, еле дождался конца сезона, встретил Эльзу корзиной цветов в аэропорту и привез ее решительно к себе на квартиру, где быстро разгрузился, совершив стремительный половой акт.

Бочкин вместе с Эльзой не просыхал неделю, совершая стремительные половые акты, но потом его организм потребовал передышки, и Бочкин, то ли от абстиненции, то ли от разочарования, стал часто задумываться: на хуй оно ему надо? Потом обнаружилось, что Эльзин организм не заставляет ее прерывать запой, и что она прекрасно способна продолжать его и две недели, и месяц.

Позже оказалось, что она подвержена алкогольным психозам, во время которых рассказывала о том, что ее отец — тролль, неоднократно пыталась выйти из окна одиннадцатого этажа и утопиться в ванне, а еще через неделю на пороге квартиры Бочкина предстала сестра Эльзы с мальчиком — карликом, который оказался сыном любимой Андрея. Без скандалов сестра сообщила Андрею некоторые сведения, которые должны были доказать ему бесперспективность развития отношений с Эльзой, например, что она ежегодно лежит в пятнадцатой психиатрической больнице, что ее муж сидит в тюрьме, что саму ее того гляди лишат родительских прав, так как она все время бросает сына-карлика, чтобы не переживать. Все это сильно навалилось на Бочкина, и он три дня не знал, что делать, тем более что Эльза, несмотря на его просьбы, и не думала уходить.

И вот тогда-то Бочкину помог его Emergency Plan. Он позвонил другу — колбаснику, который прислал по адресу Бочкина джип с охранниками, которые вытащили Эльзу из квартиры и отвезли по адресу прописки в Орехово-Зуевский район. Вот, что значит правильный Emergency Plan, которого у Виталика не было.

Глава 8. Житье у Тома Кукина

Хорошо еще, Виталик жил невысоко, а то бы ему пришлось кисло: через две недели затворничества у подъезда он увидел троих яйцеголовых, уже без Лены, которые явно собирались на этот раз напрячь его по полной, возможно, поставить и на деньги, обосновав, чтобы не нарушать понятий, например, тем, что Лена утратила потенциальную возможность зарабатывать телом.

Наш герой легко выпрыгнул во двор с обратной стороны дома и через десять минут уже потерялся в толпе приезжих из Химкинского муниципального округа у метро. Он направлялся к американцу Кукину, так как больше пока ехать было не к кому.

Том радушно встретил Виталика. У него в гостях как раз были друзья: католический пастор, друг, занимающийся бизнесом в области космоса, молодой убежденный российский педик по профессии парикмахер, а также две девушки, страшненькие, как три локальных войны. Все ели кошерный форшмак в пите, приготовленный Томом, и запивали пивом. Атмосфера вечера была самая спокойная и располагающая.

— Сколько вам лет? — спросил пастор Виталика.— Двадцать семь, — ответил Виталик.— Мм, вы выглядите моложе, — посетовал пастор и потерял интерес к Виталику.Не считая этого краткого опроса, к нему в общем-то никто не проявлял

чрезмерного интереса, потому что по-английски Виталик говорил ниже среднего, а гости по-русски еле вякали. Виталик мог бы сыграть на межгендерном притяжении, которое заставляет общаться людей на языке обезьян, когда язык не так важен, но девушки ему не нравились. Поэтому Виталик сидел, предоставленный самому себе, пил вместо пива водку и заедал форшмаком. Внимательный Кукин заметил, что с другом что-то не так: нос набок и бледный, но предложил поговорить, когда все разойдутся. Дольше всех остался убежденный педик — парикмахер, он все что-то пищал с намеренно завышенными

109

интонациями, поглядывал на Виталика, но, видно, убедившись, что тот с ним не поедет, откланялся.

— Вит, ты нужно уехать! — твердо сказал Том, выслушав Виталика. — Есть очень криминальный обстановка.

— Ну как уехать, куда? — спросил Виталик.— Еще можно предложить эта женщина продавать ребенок американский

родитель.— Как это?— Усыновлятели будут платить.— А, — отмахнулся Виталик.— Тогда сначала живи у меня, вот — твой диван — мой диван.— Спасибо, я только пару ночей перекантуюсь, — сказал Виталик, борясь с

кашлем, который его бил из-за сломанных ребер.— Сколко надо! — великодушно произнес Том и выдал Виталику полотенце и

постельное белье. — Завтра мы идти загорать тут недалеко Кутузовский, там недалеко. Называть Лебажка. Ты будешь?

— Да можно, — зевнул Виталик и заснул спокойно впервые за две недели.Даже подумал: «Хрена се, как у геев спится хорошо!»

Глава 9. Путь к Лебяжке

Утром Виталика разбудили уютные добрые кухонные звуки и блинный запах. Он потянулся и прочапал к санузлу.

— Добрый утро! — сказал радостно гостеприимный Кукин. — Сейчас есть фирменный американский завтрак — блины с кленовый сироп.

— Знаю такое! — сказал Виталик. — Смотрел кино «Человек дождя».— А, Рэйн Мэн, хороший муви.Виталик совершил гигиенические водные процедуры, оделся под пристальным

взглядом Джейсона.— Ты тоже тольстый. У тебя есть бок, — добро пошутил Том.— Есть бок, есть, — уклончиво отреагировал Виталик.— А поэтому очень хорошо кленовый сироп — тут нет сахар.— Сахар — белая смерть.— Кленовый сироп — самый лучший, если диабет или такое, сильное жир.— Ну, у меня-то не сильное жир, — предположил Виталик.— Я шутить. Вот такой в Америке все время утром есть.После завтрака Том тщательно почистил зубы, надел шорты-бермуды,

свободную майку, чтобы не было видно американского жирового пояса на плохо тренированном теле, Виталик же под скептическим взглядом товарища отправился на пляж, в чем убежал из дома: в рубашке с длинным рукавом и серых мятых брюках с китайского рынка. Друзья доехали до метро «Щукинская» вышли из первого вагона направо по переходу. Тогда там еще не было жилого комплекса «Алые Паруса». У метро пляжники встретились со специалистом по связям с российским космическим агентством — накаченным гомосеком Стивом и двинулись вперед к реке. Стив пил пиво и курил, хотя было едва ли многим позже полудня, это расслабило Виталика, ожидавшего от американцев стереотипного презрения и к бухлу, и к табаку, и он тоже взял пивка.

Перешли на светофоре на другую сторону, пропустив битком набитый трамвай в Строгино. Обширная Строгинская пойма с зелеными берегами и бежевыми пляжами, лодками и парусами спокойно лежала под солнцем, отраженные в легкой ряби солнечные лучи то и дело приятно ослепляли. Виталика расплющило, озабоченности, связанные с вызовами собственной безопасности, ушли. После моста спустились налево к пляжу и двинулись по тропинке вдоль него.

110

— А чо? — спросил Виталик. — Хороший же пляж. Давай уже тормознем.— Там лучше, — ответил Том Кукин коротко.Через минут десять ходьбы группа уперлась в забор, точнее, закрытые ворота

водноспортивной школы, обошли огороженную территорию слева. Тропинка закончилась, но Стив уверенно пошел сквозь заросли.

— Careful with used condoms, Vit! — пошутил гомосексуал из космической сферы.

Виталик ничего не понял. Вскоре показалась вода, Стив повернул по тропинке налево, и по опушке леска странные пляжники дошагали до взгорка, за которым раскинулась чудесная поляна на маленьком полуострове, отгороженном от воды полосой деревьев. На пляже лежали разнополые люди, лишь не больше дюжины из них — в стрингах. Там хватало и синих людей: не алкоголиков, а исколотых тюремными татуировками. Один в стрингах, обрадованный, подошел к Виталику, Стиву и Джейсону, милейше поприветствовал иностранных друзей, и, кривовато посмотрев на Виталика, протянул ему вялую ладошку.

— Костик.

Глава 10. Типичный лебяжник

Все дети мечтают о будущем: кто-то хочет стать банальным космонавтом, кто-то — шпионом. Многим знаком один мужик, который в детстве очень любил икру и поэтому мечтал стать министром рыбной промышленности. А вот Костик Сдыба с самых ранних лет мечтал стать гитаристом и играть на гитаре, как Пако де Люсия. Костик Сдыба не слышал тогда его имени, но это не мешало ему. Он мечтал стать как раз таким, не хуже. Королем гитары.

На занятиях в районной музыкальной школе он слушал учителя вполуха или не слушал вовсе, и все представлял себе будущий триумф.

— На сцену выходит великий мастер, виртуоз и король гитары Костик!Огромный зал на секунду замирает и разражается оглушительной овацией. Как раз

в эти моменты Костик решил придумать себе сценический псевдоним, который бы хорошо звучал, потому что ему не нравилось фантазировать со своим настоящим именем. Поразмыслив, он решил назвать себя «Кармелон» — ему почему-то показалось, что это звучит по-настоящему, по-испански.

— Ну, давай, Костя, повторим вторую часть.Учитель любил Костю отцовской любовью. Он был хороший человек и всех своих

учеников любил отцовской любовью. И между ними ничего не было, что можно нафантазировать под влиянием педофильского лобби.

— Ну, давай, Костя, повторяем вторую часть.Кармелон своего доброго учителя не уважал. Он не был королем гитары и, значит,

ровней своему великому ученику тоже не был. Учитель после местного музыкального училища сразу пришел в школу преподавать музыку детям.

Костик Кармелон закончил музыкальную школу всего с одной четверкой — по музыкальной литературе. На экзаменах ему достался вопрос о композиторе Бетховене, который он не очень хорошо знал. О других композиторах Костик вообще ничего не знал, но он с детства был везучим. Кроме четверки за Бетховена, у Кармелона в аттестате были все тройки. Его вообще хотели отчислить из второго класса за отсутствием музыкального слуха и чувства ритма, но добрый преподаватель заступился за своего ученика — во-первых, пожалел его, а во-вторых, не хотел терять надбавку за дополнительные часы — и Костику дали доучиться.

Потом Костик поступил в местное музыкальное училище: его мама долго обхаживала председателя приемной комиссии и совала ему какие-то сбережения.

111

— Он у меня такой талантливый, такой трудолюбивый, но такой скромный — вы уж последите за ним.

Мама обманывала председателя приемной комиссии, и, вероятно, обманывалась сама: Кармелон не обладал не одним из этих даров.

Костик был красивым мальчиком с нежным лицом: постепенно отрастил себе длинные волосы, как у настоящего испанца, только соломенного цвета. Его, как настоящего гения, не интересовали ни девочки, ни мальчишеские забавы, а интересовали его только гитара и слава.

Когда Костику исполнилось семнадцать, он решил устраиваться в консерваторию. Устроиться он смог поначалу только дворником. Подметая консерваторский двор вокруг памятника, Кармелон чувствовал, как близок он здесь к музыкальному величию, и не переставал мечтать. В мечтах лучше всего проявлялось его упорство и целеустремленность.

И вот однажды, эти его прекрасные качества были вознаграждены. В консерваторском дворе Костик познакомился с немолодым профессором, который работал на кафедре народных инструментов и очень хорошо играл на балалайке.

— Доброе утро, молодой человек, вы все метете тут у людей под ногами и не даете пройти, — подкатил профессор к Костику.

Костик обезоруживающе улыбнулся. Так завязалось их знакомство. Профессор жил бобылем и вскоре приютил у себя молодого человека, а также устроил ему местечко на кафедре домры. Быстро Костик познакомился с друзьями профессора: они все были холосты и очень добры и нежны.

— Ты наш талантушко, — говорили они Кармелону на сигарных вечеринках, похлопывая его по ягодицам.

Костику понадобилось не больше месяца, чтобы как следует освоиться в музыкальной среде высокого полета, и вскоре он уже ни чем не отличался от большинства ее обитателей: говорил высоким голосом, употреблял модные слова, сделал короткую передовую стрижку, а один знакомый гитарист спьяну даже показал Костику около десяти самых последних аккордов.

Через какое-то время, довольно, стоит отметить, длительное, все-таки музыке учиться — это не щи варить, на всех вечеринках ближе к концу, чтобы развлечься, гости хором просили Костика сыграть, и тот брал дорогую испанскую гитару, которую купил себе в ЦУМе, со звукоснимателем, и бил по струнам, сильно мотая головой, вызывая добрый смех богемной публики.

На этом история почти заканчивается: через месяц-другой Костик познакомился с одним продюсером и переехал к нему жить, но что-то у них не срослось, поскольку продюсер оказался подлецом, и Кармелона не стали показывать по телевизору с гитарой в руках, а вместо него стали показывать гитариста под псевдонимом Пидюля, который с важным видам играл бессмысленные аккорды и арпеджио для неподготовленных залов.

Поскольку Костик больше ничего не умел, пришлось ему остаться в тусовке, на более низких ее ступенях. Его устроили в магазин «Калигула» на неплохую зарплату, и он смирился. Смирение — большая добродетель, которая помогает жить людям даже с такой драматической историей, как у Костика. В «Калигуле» он и познакомился с Томом Кукиным.

Глава 11. Знакомства на Лебяжке

Друзья расположились на туристических подстилках типа «пенка» поближе к воде. Стив без стеснения достал из рюкзака несколько бутылок пива. Виталик принял предложение взять одну, Том и Костя отказались. Сделав долгий глоток, новенький гость пляжа для геев осмотрелся повнимательнее. Большая часть народа здесь была лет двадцати — двадцати пяти на вид. Некоторые ходили без трусов, как нудисты.

112

— Вообще тут рядом нудистский пляж тоже, — поймал удивленный взгляд Виталика Костик, — и иногда нудисты — геи, а геи — нудисты. Нудисты пытались было вытеснить геев, стали приходить пораньше и раскладываться на нашей поляне. Но потом перемешались, и теперь не ясно, кто гей, кто нудист. Если это всех устраивает, почему бы нет?

Костик, несмотря на показную гейскую заносчивость, быстро принял Виталика как своего: все-таки эти иностранцы довольно потребительски к нему относились — лишь бы пососать или отжарить, к тому же, если что, удерут в свою Америку и будут жить как уважаемые люди, а в России хуже пидора только педофил. Кроме того, иностранные друзья, пусть и безопасные, и платежеспособные, не могли оценить творчества продавца из «Калигулы». А продавец писал, и много писал.

Когда иностранцы удалились поприветствовать компанию знакомых гомосексуалов, загоравших нагишом, Костик, пользуясь неофитской растерянностью Виталика, с серьезным лицом, будто продолжая давний разговор, произнес:

— А почему бы в Новом Году в Театре Российской Армии не поставить моего «Мастера и Маргариту» в стихах?

— В стихах? — с неопределенной интонацией, которую можно было принять и за восхищенную и за недоверчивую, уточнил Виталик.

— Ну да, в стихах. Всем же известно, что нормальный фильм по «Мастеру и Маргарите» должен быть анимационным, а нормальный спектакль — в стихах.

— А.— Ну послушай, и ты сразу поймешь. Вот, например, монолог Воланда из первой

главы. 

Простите, чтобы управлять Нужно иметь, по крайней мере, План на приемлемое время, И строго оный соблюдать. Позвольте вас спросить, способны ль Вы сами управлять собой, Когда не только на такой Срок совершенно смехотворный, Как, ну пусть в тысячу лет, скажем, У вас нет плана наперед, Но и того, что завтра ждет Вас или же сегодня даже, Вы не способны предсказать… Вот соберется человек, К примеру, съездить в Кисловодск, И дело вроде бы простое, Но даже это не способен Осуществить, а от того, Что по причине непонятной Вдруг неожиданно возьмет И, поскользнувшись, попадет У турникета аккуратно Под разогнавшийся трамвай. Ужели утверждать вы б стали Что это он вот так управил Самим собою невзначай?

113

Костик читал вкрадчиво и тихо, чтобы никто не слышал, но и чтобы с выражением. Виталика от такого чтения разморило. Костик будто бы невзначай стал поглаживать нового знакомого по спине и ягодицам. Но в этот момент мимо проходил синий, потому что весь в татуировках, вернее сказать, в тюремных наколках, голый человек с со старой елдой.

— А ну-ка, терпила, подвинься. Дай-ка я новичку сделаю инициацию.Виталик тут же встрепенулся и вскочил от испуга, посмотрев на Костика. Тот

улыбался и жестом успокаивал нового приятеля, будто имея в виду, что все нормально, этот ничего плохого не сделает, обычный добродушный полоумный дед, которому в силу несравнимого духовного опыта положено и разрешено больше, чем остальным.

— Давай, ложись на живот, не ссы, — сказал синий дед Виталику.«Ничего, если что, закричу», — подумал тот и повиновался.— Я — дед Абрикос. Меня тут все знают, понял? Щас буду, короче, тебе массаж

делать.Дед Абрикос провел двумя пальцами по позвоночнику Виталика.— Да-а, — произнес он, — пункцию делали из двенадцатого?— Да, — удивился Виталик, вспомнив, как у него подозревали менингит вместо

отита.— Ну вот, а ты мне втуляешь. Чо я, лох, чтобы мне втулять? Вижу же, что ты не

петух. А я чо, думаешь, петух?— Нет, конечно, не думаю, — ответил Виталик.— Еще бы ты думал, — сказал дед Абрикос, совершая ловкие пассы над

позвоночником Виталика.— Я просто как после пятнашки вышел, кому я нужен? Да и вообще там так уже

привык в жопу жарить, а тут кент один сюда позвал. Сами целенаправленно сосут и сами своевольно жопу подставляют, только жарь. Это же парадокс настоящий!

— Да уж, — сказал Виталик.— А по нашим понятиям, кроме всего прочего, если ты занимаешься однополым

сексом только в активной роли, ты вообще не считаешься петухом. Так что жарь их вдосталь — и не парься. Им все равно больше ничего не надо! — Короче, там за кустами — тропа любви, там сами предлагают отсосать, если чо. Там дальше жарят друг друга. Только направо не ходи, а то там, бывает, натуралы сношаются с нудистского пляжа.

Зловещую правду о том, как ошибался дед Абрикос, полагая, что «им ничего не надо», Виталику еще предстояло узнать, а пока он воспрял духом, и ощутил себя на коне, и даже был не прочь кого-нибудь отжарить. Он смело прошелся по пляжу, за следующим пригорком лежали несколько пар зрелых гомосексуалов — тех, что не искали легких романтических знакомств.

— Это, ебиху, мужья и жены, — пояснил проходящий мимо синий авторитет Абрикос, — с ними скучно: друг друга только жарят, взаимно ревнивые.

— Интересно! — ответил Виталик.— А вот туда-то, на тропу любви, можешь сходить, если отжарить кого или за

щеку завалить. Можно и рублей сто-двести с них за это. Эх, мудачье пидорское, — добро усмехнулся Абрикос, — сами отсасывают и сами платят. Ладно, мне надо десять тысяч шагов пройти для здоровья. Салют, кент.

Абрикос пошел дальше вдоль пляжа с болтающейся старой, похожей на жухлые осенние листья, видавшей виды елдой.

Глава 12. Вхождение в круг самого Герберта Гриха

Виталика ослепил луч солнца, отраженный от лобового стекла невиданного черного внедорожника, который припарковался в самом центре пляжа, похрюкивая эйсид-джазом. Через минуту с водительского сиденья ловко соскочил молодой человек в

114

плавках фасона «боксер». Большинство геев с пляжа его, видно, знали, так как вставали и либо кланялись, либо с поклоном подавали руку, если он к ним подходил.

— Герберт Грих! — сказал восторженно Костя.Человек со странным именем подошел к компании Виталика, сказал несколько

приветственных фраз на английском Джейсону и Стиву, поздоровался за руку с Виталиком и Костей, без всякого высокомерия и довольно радушно.

— Давно не виделись! — сказал Костя.— Сессия, штудирую ГК, УК и УПК, — юридически пошутил Герберт.— Такое красивое у вас имя — Герберт Грих! — восхитился Виталик для

поддержания беседы.— Да, я долго придумывал так, чтобы имелись буквы «г» и «р» — они оказывают

большое влияние могущества на судьбу.— А, — сказал Виталик.— Мы не должны носить имена, которые нас не достойны, которые дали нам

люди, часто глупые и ничтожные.— А почему Грих? На конце «х».— Хороший вопрос. Правильно было бы, конечно, «г», но относительно

талантливый человек с такой фамилией уже существовал.Немного можно сказать о Герберте Грихе — он был скрытен и намеренно

создавал вокруг себя по типу, например, Хлестакова или Чичикова, ореол таинственности. Из разных источников известно, что Герберта Гриха в родном городе звали

Михаилом Чумачком. Михаил Чумачок закончил ВУЗ по престижной специальности, переехал и сразу стал завсегдатаем ночных сигарных вечеринок в сауне у одного своего земляка — довольно высокопоставленного притом.

Грих долгое время намеревался стать писателем в соавторстве со своим знакомым Сергеем Капковым. Ему казалось, что Грих-Капков — это пара, которую ждет страна и весь мир. Но в ответ на сто страниц Капкова Грих написал пятьдесят вялых строчек, на этом писательство его завершилось.

Грих долгое время намеревался стать великим тележурналистом, но даже половой акт с известным толстяком с телевидения не помог ему исправить невыносимо чухонский стиль, с которым нельзя было ничего поделать, кроме как переписать.

Грих долгое время пытался стать ди-джеем, и даже понятия имел о том, что такое сведение, пич, тонарм, дека и кроссфейд, и даже иногда выступал на частных вечеринках. Он называл их «шоу». «Жаль, что тебя не было на моем вчерашнем шоу: настоящий рейв, полное заведение, я создаю моду на гей-хаус, программный директор в восторге, и меня уже пригласили в другое место».

Грих долгое время стремился к музыке, потому что его, как и сотни тысяч советских детей, водили поперек воли в музыкалку, которую он закончил на все трояки. Он ненавидел знаменитого композитора Эдуарда Артемьева, так как считал своим конкурентом — все же Грих был тоже на стезе электронной музыки и имел дома два синтезатора. «Артемьев понтуется своими композиторскими понтами, а абсолютный слух и у меня есть», — сказал как-то Грих.

Герберт Михаил Грих Чумачок был из тех ссыкотных творцов, которые никогда не плюнут на все вокруг и не займутся творчеством, так как в глубине души знают, что они мудаки и не способны на достижения даже в форме какого-нибудь самопожертвования. Поэтому в итоге он занял теплое место рядом с земляком и стал весьма высоким гостем на сигарных вечеринках. Он собирал гостей на эти вечеринки, о которых ходили легенды. Поэтому к нему, как к пропуску в рай, тянулись многие.

Глава 13. Жизнь налаживается

115

Виталик прижился у Тома Кукина. Сосуществовать с такой, как раньше ему казалось, нелюдью, как полуоткрытый гомосексуал, оказалось не так уж сложно. Виталик стал понимать баб, которые проживают с держимордами ради комфорта — это не такой уж большой когнитивный диссонанс, как пытаются представить его завистливые неудачники. Виталик даже умудрился, не будучи особо педерастом, вести какую-никакую половую жизнь с Томом: соглашался на совместную дрочку под гей-порно про борцов вольного стиля, давал Джейсону за щеку, жарил его иной раз в задний проход, но только в сильном опьянении, и даже давал ему промеж ляжек, без пенетрации.

В свою квартиру на «Речном Вокзале» он иногда захаживал: днем, внимательно пробивая поляну, мелкими перебежками, так как боялся мести олигофренов — ницшеанцев во главе с беременной Леной. Он убедил себя в том, что беременна она от какого-нибудь другого субъекта, и даже в том, что никогда не занимался с ней вагинальным сексом, а только оральным и анальным.

Он стал сдавать свое жилье дружной армянской семье, глава которой держал две палатки и несколько рыночных точек у метро. Это позволило Виталику не работать, к чему он стремился, как ему казалось, еще с первого класса школы. «Я бы с удовольствием после детского сада на пенсию пошел», — антиобщественно шутил он иногда. Том же работал в одном из банков. Стоял как раз очень благополучный период экономической истории, и банки платили большие деньги иностранным консультантам просто за то, что у них есть американский или британский паспорт и важная харя с пальто.

Том привязался к Виталику и, возможно, даже полюбил его любовью педика. Об этом свидетельствовало хотя бы то, что он выхлопотал для друга визу и собирался везти его в родной город Сан-Диего для знакомства с родителями. Более того, он уже строил планы совместного переезда в Вашингтон, где были кое-какие завязки в Госдепартаменте и, как следствие, некоторые мазы. Пока Том работал, Виталик, если была хорошая погода, прогуливался и загорал в Нескучном или Луже, а если плохая, смотрел «Симпсонов» и ситкомы в оригинале с целью совершенствования английского. В один из таких однообразных дней произошло то, что совершило ужасное брожение в мировоззрении главного героя и заставило его задуматься о судьбах страны, насколько он на это был способен.

А всего-то Виталик открыл святая святых Тома — древний сундук, где наряду с презервативами и анальными смазками хранилось купленное на измайловском вернисаже барахло, которое американец называл «русский искусство». Там были лоскутные одеяла, грубые и дешевые среднеазиатские ковры, столетней давности жестяные банки из-под монпасье и зубного порошка, которые поражали Тома тем, что они — почти ровесницы Соединенных Штатов Америки, маленький латунный самоварчик, лубочные картинки. Среди этой рухляди Виталик обнаружил необычный предмет — то ли стеклянный, то ли пластиковый, но точно прозрачный октаэдр величиной с ладонь, который лежал в антиударном футляре, прикрепленном к массивной папке. В папку были сброшюрованы несколько десятков листов с текстом и иллюстрациями, как это часто делают в деловых презентациях.

Глава 14. Внезапная ретроспектива

И тут у Виталика произошел, как сказал бы американец Кукин, flashback, а по-нашему — его осенило: он вспомнил до этого начисто вытесненный из памяти эпизод, а именно смерть Иоськи — философа из дачного поселка. Это тот самый Иосиф — инженер-диссидент, который жил в дурдоме, и с которым Виталик играл в пинг-понг. Когда дурдом расформировывали, наиболее тяжелых больных отправили в дурдома строгого режима, стариков — в дома престарелых, а тех, кто был относительно вменяем и имел добрых родных — распустили по домам. Иосифу некуда было идти, но хозяева дачи, у которых он летом подрабатывал по мелочам, поселили его в теплой кухне, где он

116

степенно дожидался своего возраста дожития, даже бросил писать свои непризнанные математические таблицы.

Дачники быстро стали называть Иосифа философом, поскольку он почти всегда молчал, а говорил только пословицы, перенесенные им на философский язык. Например, кто-нибудь проходит мимо, приветствует Иосифа, и бросает по-соседски:

— Может, пивка?— У меня, — говорит Иосиф, — на это амбивалентная природа нейронных

импульсов (и хочется и колется. — А. П.).— Понятно, — отвечает сосед, — а что так?— Гриллоидея занимает строго детерминированную нишу в иерархических

системах пирамидального типа (всяк сверчок знай свой шесток. — А. П.).Или соседка-старушка пытается завязать беседу.— Погодка-то устанавливается! — говорит она.— Тут ведь бинарный характер высказываний индивидуума, перешедшего в

возраст дожития (бабушка надвое сказала. — А. П.).— То жара, то дождь.— Надо признать в этом случае гомогенность вкусовых характеристик растения

семейства крестоцветных и популярной овощной культуры средней полосы России (хрен редьки не слаще. — А. П.).

— У вас, кстати, лезвица не будет? Мне бы окно от краски оттереть.— Эх, применение  язычкового клавишно-пневматического музыкального

инструмента у служителей культа православной конфессиональной принадлежности неактуально (на фига попу гармонь. — А. П.), — вздыхал небритый Иосиф.

Иосиф переложил на свой язык и многие другие поговорки: «Против закона физики пытаться повысить мелкодисперсионность оксида двухатомного водорода механическим путем вручную» (толочь воду в ступе. — А. П.), «Каждый эксперт в своей области стремится смягчить последствия алопеции эгоистично» (каждый мастер свою плешь маслит. — А. П.), «Низкий коэффициент интеллекта благотворно влияет на рост многозадачности в процессе осуществления трудовой деятельности человека» (работа дураков любит. — А.П.), «Обратная зависимость длины ороговевшего эпидермиса от объема серого вещества в черепной коробке» (волос долог, да ум короток. — А. П.), «Закономерность удвоения личностной ценности после получения травматического опыта» (за одного битого двух небитых дают. — А. П.).

Виталик любил зайти к старому приятелю, который сыграл немалую роль в его судьбе, поболтать в такой манере, хотя эти дурацкие пословицы его давно не забавляли. И вот как-то получилось, что Виталик зашел к Иосифу за час до его смерти — принес ему бутылку спирта от бабули за починку телевизора. Философ равнодушно влил в себя, не разбавляя, стакан жидкости, запил чаем, крякнул, покраснел и улыбнулся.

— Метиловый, сука! — произнес он, будто и не сходил с ума со своими математическими таблицами и пословицами. — Сейчас, наверное, помру. Вот, уже и зрение ушло.

Иосиф немного побегал по комнате, открыл все окна, потом лег и стал быстро угасать. Виталик со страха даже не сообразил, что надо бы вызвать скорую и, загипнотизированный, следил за смертью полоумного старика.

— Виталик, по жизни думай о педрическом октаэдре. Пытайся попасть в кончик педрического октаэдра, — свои последние слова Иосиф произнес хрипло, но четко, и испустил дух: дышал все мельче, мельче, пока совсем не перестал.

Эта история сильно травмировала Виталика в психической плоскости, поэтому он ее вытеснил из сознания, а теперь внезапно вспомнил.

Глава 15. Популярная магия педрического переворота

117

— Блядь! — сказал и подумал Виталик одно и то же, и начал читать брошюру.В брошюре на двух языках, русском и английском, по-американски крупно,

короткими словами, так как там авторам платят за слово, и энэлпэшно сжато объяснялась суть педрического октаэдра. На рисунках этот октаэдр был изображен с разными сечениями, стрелочками и прочей инфографикой.

Текст был такой. Корявый переводчик особенно не старался искать соответствия в русском языке.

«Россия представляет собой вызовы современной демократии».«Вызовы современной демократии создают озабоченности, которые должны быть

отвечены разными путями».«Педрический октаэдр символизирует краерезательный процесс педерастического

переворота».«Верхняя крайняя часть октаэдра составляет собой краерезательную действующую

элиту».«Нижняя крайняя часть октаэдра составляет собой кильватерный слой педерастов».«Цель проекта — поменять оконцовки октаэдра путем ряда инфильтраций для

снятия всех озабоченностей».«Физическая перетечка педерастического сечения октаэдра в элитарное происходит

по ребрам октаэдра, минуя общественные слои».«Успешные инфильтрации обеспечиваются 1 гомосеком на 100 человек».«Временные вызовы превращения элиты в пидоров не превышают 5 лет».«Педрическая элита в среде гомофобии ориентируется на краерезательные

гомосечные вызовы и озабоченности».«Педрическая элита создает тылы в силу своих озабоченностей, отвечая

внутренним вызовам».«Педрическая элита отвечает на вызовы соотечественников — гомофобов, оставляя

их в кильватере краерезательных политик».«Гомосеки отвечают озабоченностям прогнозируемости контроля».«Гомосеки соответствуют вызовам сектоподобной субкультуры, которая обладает

краерезательными чертами управляемости перед вызовами гомофобного окружения».«Глубокие традиции педрических тайных братств в стране соответствуют вызовам

историчности».«Непидоры стремятся оказаться в кильватере педрических краерезательных

политик».«Итогом переворота является полное перетекание нижнего пидорского сечения

октаэдра в верхнее — элитарное и таким путем снятие всех вызовов и озабоченностей».Каждый тезис раскрывался большим числом слов с неизменным смыслом. Понять

что-то было вроде как сложно, но при этом парадоксальным образом вся эта, казалось бы, чепуха выстраивалась в четкую логическую линию.

— Вот блядь!Виталик вдруг понял многое, что видел, слышал, но не понимал за месяцы

проживания с Джейсоном: Элтон Джон, Джордж Майкл, Дэвид Боуи, ужин с милым генералом МВД, католический священник, статуэтка жопы, Элтон Джон, Джордж Майкл, Дэвид Боуи, Фредди Меркьюри, телеведущий-ботаник с пивом у палатки на Миуссах, Гессен в журнале «Итоги» про экспатов-гомосеков, Элтон Джон, Джордж Майкл, Дэвид Боуи, Фредди Меркьюри, Рики Мартин, гомосековский клуб в подвалах музея Рублева, памятник героям Плевны, Элтон Джон, Джордж Майкл, Дэвид Боуи, Фредди Меркьюри, Рики Мартин, Нил Теннант, развращение русских солдат путем отсасывания у них в парке у проспекта Вернадского, Элтон Джон, Джордж Майкл, Дэвид Боуи, Фредди Меркьюри, Рики Мартин, Нил Теннант, на телевидении работают только блатные и геи, Элтон Джон, Джордж Майкл, Дэвид Боуи, Фредди Меркьюри, Рики Мартин, Нил Теннант, Крис Лоу, Боря Моисеев, Боря Моисеев, голубая устрица, Village People, сквер у Большого театра.

118

— Вот блядь!В этот момент звякнули ключи в двери, Виталик быстро вернул в сундук октаэдр,

который легко звякнул, задев пустые коробки из-под монпасье, и брошюру, и вышел в прихожую встретить зарубежного сожителя.

Часть 5. Учредительный съездГлава 1. На озеро

— Виталик, братка мой любовный, — торжественно начал Том Кукин, — сегодня мы ехать в озеро!

— На озеро, — поправил Виталик.— И там будет очень болшой важный тусовка.— Опен-эйр?— Типа опен-эйр, — загадочно и уклончиво подтвердил Том, — только болшой и

без дискотэка, но шоу будет.— Гейская тусовка?— Не совсем, но будут толко педорня, да.— Страшно чо-то на гейскую тусовку ехать на озеро. Не убьют? Гомофобия же

процветает махровым цветом.— О, нет беспокойства, там будет такой сильный гварды. Много болшой люди.

Весь сильно закрыто. Увидишь, что там будет. И ты должен поехать, потому что этот будет очень важный для твоя жизнь.

— Ну, поехали, раз ты так считаешь, — Виталик дал поцеловать себя в щечку.— Надо собирать немного вещчь, — сказал Том, — там будет, как это? Ночевалка?— Ночевка, — поправил Виталик со снисходительной улыбкой.— Да, ночевка в огромный шатор!— А озеро-то какое? — спросил Виталик.— Селигор? Это там, где город Стакашков.— Селигер, что ли?— Да, наверное.— Осташков город, ха-ха-ха.— Да, наверное. Надо выезжать скоро, потому что приехать утро надо, ехать ночь.— А на чем ехать?— Будет спецалный бус.Милые друзья быстро собрали небольшие рюкзаки со сменой белья, шортами,

предметами гигены. Том взял анальную смазку и кондомы.— Если что, я не собираюсь тебя жарить и жопой комаров кормить.— Ты меня обижать всегда!— Это не гигиенично.— Я отчаянный от этого.— Ну, ты знаешь, сколько там комаров? И потом, я говорил, что не собираюсь

никогда участвовать в оргиях.Виталик и обиженный Том молча доехали до Триумфальной арки, вернее до

Бородинской панорамы, где в особом рукаве Кутузовского проспекта стоял с десяток современных автобусов. У каждого — по два прокачанных молодца в толстовках и майках со знакомым Виталику изображением октаэдра. Немного поодаль, на площади перед панорамой, с блаженными, или, скорее, даже позитивными рожами расположились космический делец гомосек Стив, а также гомосеки Костя Сдыба и парикмахер, которого Виталик не помнил по имени. Приятели поздоровались.

— Пошли? — предложил Костя.— Да, нас ждут великие дела, — подтвердил парикмахер, и компания подошла к

автобусам.119

— Добрый вечер! Проходите, занимайте места, отдыхайте, — вежливо посоветовали качки с октаэдрами.

Два гомосека, один — убежденный Том, второй — конформист Виталик, сели в разных рядах, вернее, это Кукин демонстративно прошел дальше, когда Виталик разместился в центре салона. «Да и хуй с тобой, педрило-мученик», — подумал он и откинулся в кресле. Однако спать ему не пришлось, так как в тот самый момент, когда Виталик собирался закрыть глаза, в автобус ловко вскочил не кто иной, как Валерка Жирафеев. И вместо того, чтобы закрыть глаза, Виталик их, наоборот, выпучил.

Глава 2. Валеркина тайна

— Вот это, блядь, не хуя себе так не хуя себе! — произнес из полумрака салона Виталик.

Валерка Жирафеев своего друга сразу узнал.— Блядь, — неопределенно произнес он.— Садись, чо теперь блякать, запалился, гомос, — деловито, с оттенком шутки, и

тихо, чтоб никто не слышал, сказал Виталик.— А то не от гомоса слышу, — Валерка сунул небольшую спортивную сумку под

сиденье.— Ты-то как тут? — спросил Виталик.— А ты-то как тут?— Не жидовствуй вопросами, — парировал Виталик.— Ты первый в автобусе, ты и рассказывай.— А чо рассказывать, я тут в активной фазе, не отпетушенный. — Ха, я тоже, между прочим. Гомосека отодрать не западло.— Вот именно, надо их иметь, гомосеков, по полной программе.— По полной программе, — подтвердил Валерка.— Так откуда ты тут? Я вот лично с другом Томом — американцем.— А я один, по особому приглашению.— И от кого же?— От Герберта Гриха.— Хуя се! Он же вроде какой-то крутой!— Крутой, крутой. Ха-ха. Стукач мой, бля, из 13-ого отдела Ц.— Что еще за 13-й отдел Ц?— Я в ФСБ служил в 13-м отделе Ц.— И чо это за отдел?Автобус незаметно для увлеченных беседой старых друзей заполнился и тронулся.

Сопровождающий качок с октаэдром взял микрофон.— Добрый вечер, точнее, уже доброй ночи, милые соратники. Небольшое

объявление о предстоящем съезде. Итак, съезд мы для конспирации называем форумом. Форум «Городомля-2002» соберет около двух тысяч мужчин и женщин из всех регионов России и из-за рубежа в одном месте, у каждого уже есть опыт и воля для отвечания вызовам и снятия озабоченностей. Форум «Городомля-2002» — это учредительное мероприятие нашей общности, где мы утвердим руководство и познакомимся с ним, получим инструкции по работе над овладением государственными структурами, госкорпорациями и крупнейшими частными компаниями. Мы должны снять все озабоченности и ответить на все вызовы ради спасения страны и мира. Найди свое место средь избранных!

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Виталик.— А что тут понимать: пидоры рулят! Я это еще в 13-м отделе Ц понял, поэтому и

еду, не гомосек же я, в самом деле. Так только, приписан к ним был.— Что-то ты мне такого не рассказывал. А как же Сочи, наружка?

120

— Ну, Сочи были, наружки не было, каюсь. Я это, по геям работал.— Как это, по геям?— Ну, 13-й отдел Ц — это отдел по вербовке геев. — Типа, шантаж пидоров?— Типа того. Втираешься, допустим, в доверие, делаешь вид, что ты пидор, и

потом вербуешь этого, и он, считай, чо хочешь сделает, особенно если кавказец или семейный. Я особенно любил фотки делать и видео от первого лица: даешь ему в рот и снимаешь — безотказная хуйня.

— Ну, ты вообще, подлец, — пошутил Виталик.— Ну, подлец, не подлец, а отдел одним из самых эффективных считается. Многие

наши сейчас нормально во власти стоят. А все благодаря таким вот штукам.— А сюда-то тебя какой дурак позвал?— Почему дурак? Герберт Грих позвал, питерский чувак. Я его уже в Москве

вербовал.— Так ты же уже в Москве не работал.— Бывших кэгэбэшников не бывает, — уклончиво ответил Валерка, зевнул и

предложил поспать пока.

Глава 3. Правила пребывания

Не успели друзья — квазигеи толком заснуть, как прокачанный сопровождающий в толстовке с октаэдром вновь обратился к пассажирской аудитории.

— Милые соратники! Прослушайте, пожалуйста, короткие, но важные правила пребывания на форуме «Городомля 2002».

Первое: Участники Форума распределяются по отделениям и группам по номеру автобуса.

За каждой группой закрепляется инструктор. Второе:Запрещается приносить, хранить, употреблять и распространять наркотические

вещества, кроме революционного порошка.Запрещается жарить представителя другого отделения и группы.Запрещается отказывать в жареве члену своей группы и отделения без

уважительной причины.Запрещается препятствовать сборщику компромата в съемке жарева, в том числе

отворачивать лицо.Запрещается осуществлять жарево во время идеологических организационных

мероприятий и других общих мероприятий.Запрещается хамить и грубить.Запрещается пропускать зарядку и сводное жарево вокруг костра. Третье:Участники Форума должны:Называть друг друга, если не знакомы, обращением «милый».Распределить обязанности в каждом отделении: назначить менеджера отделения,

завхоза по питанию, ответственных за снаряжение для жарева — так называемых вазелинщиков. (Инструкции для вазелинщиков будут выданы на месте.)

Сообщать сборщику компромата, который будет носить особый бейдж, об известных случаях происходящего жарева.

Постоянно носить личную визитку или пропуск, выданный администрацией Форума.

Соблюдать правила личной гигиены, следить за чистотой и порядком в своем лагере, дважды в день спрынцевать анус.

Не употреблять в пищу испорченные продукты, дикорастущие растения, не пить 121

загрязненную и некипяченую воду из озера.Работу у костра, снятие и установку котлов на кострище производить в рукавицах,

а жарево — в презервативе.Справлять естественные надобности в отведенных для этого местах.Нарушители данных правил будут формально отжарены с подробной фиксацией

сборщиком компромата и исключены из октаэдра.

Глава 4. В пути обнаружился Серега Картохин

— Совсем гомосеки оборзели, — проворчал негромко Валерка, — надо теперь думать, как от жарева отмазываться.

— А жарево — это прям так серьезно?— А чо там несерьезного? Подойдет к тебе вазелинщик с каким-нибудь милым —

и все — давай, подставляй жопу. У них там быстро.— А может, наоборот.— Нет, деревня, жарево — это когда тебя жарят, а не наоборот.— Не скажи, тут все же есть дуализм, — сумничал Виталик.— Дуализм — это когда после жопы в рот, — грубо, но быстро пошутил Валерка.Виталик отвернулся к окну, напрягся и задумался. За окном мелькали заправки,

кемпинги, ночные магазины, деревни, поселки. Тут в стекле, которое отчасти отражало изображения внутри автобуса, так как снаружи было темно, появился вставший с одного из передних рядов приятный молодой человек с округлым симпатичным лицом, загорелым и гладким. Это лицо показалось Виталику знакомым, он взглянул на человека. На нем была модная изящная толстовка с капюшоном, джинсы от известного производителя и скромные на вид, но дорогие кроссовки производства французской компании «Спортивный петух».

— Картохин? — несмело спросил Виталик.Человек быстро повернулся с таким видом, что стало ясно, что он услышал именно

свою фамилию.— Да.— Серега Картохин, ну ё-маё! — уже громче сказал Виталик.— Виталик! — удивленно воскликнул Картохин.— Земеля! — старые знакомые поздоровались.— А я тебе не земеля, что ли? — вступил Валерка.— Валерка, блин!— Ты как тут?— Ща, — сказал Картохин, — отолью в туалете, и поболтаем.— Ну дела! Целая мафия собирается, блядь, — произнес Валерка.— Сильно Картохин изменился, — заметил Виталик.— Тут все меняются, — сурово подтвердил Валерка.Сергей Картохин по возвращении из уборной занял место сзади Виталика и

Валерки — тот ряд оказался свободным. И вообще автобус был полупустым, очевидно, преднамеренно, чтобы милые единомышленники не мешали друг другу.

— Просовывай сюда рожу, Картохин, между сидений, и рассказывай.— Я не могу рожу к вам просовывать между сидений. Ты видишь — прыщей нет!

Еле вылечился.— Бля! А я все думаю, что в тебе не так, Серега! — взволновался Виталик. — Ты

же был весь усыпенный, реально.— Был усыпенный, хуле, — немного с грустью произнес Картохин.— Ладно, давай, выкладывай, что там у тебя! Ты-то что на гомосековский съезд

решил?

122

— Да, чуваки, не поверите, полюбил мужчину, — пошутил Картохин и тут же продолжил, — шучу. Это все из-за прыщей.

— В смысле, из-за маленьких хуев? Ха-ха, тоже шучу, — сказал Валерка.— Не, из-за самых настоящих угрей, акне — болезни с невыясненными причинами.

Кокковая флора довела меня, чуваки.— Хорош прикалываться, Серега.— Да те зуб даю, — цепанул зуб ногтем большого пальца Картохин, — у меня харя

вся в акне, и депрессия, и баб нет, а тут Кудрявый из армии пришел. «Я, — говорит, — служил в Восточной Сибири, и, будучи родом из Средней Полосы, запаршивел там ужасно. Со снабжением медикаментами и с хорошими врачами в части было тяжело, а в больницу с такой ерундой никто бы меня не послал. И знающие люди, из дедов, которые также мучались, научили меня мазать лицо мочой, делать примочки мочи. Только этим и спасся, Серега, попробуй, и если я шучу, то провалиться мне на этом месте».

— Подумаешь! Если бы из-за уринотерапии все ехали на гомосъезд, то остров Городомля провалился бы внутрь земного шара, — съязвил Виталик.

— Ну, ты дальше слушай. Короче, немного прыщи подсохли, но чтобы совсем пропасть — нет. Встречаю Светку с пятого дома. Она говорит: «Страдала от такой же херни, стала мазаться спермой, покупала у приятеля, и все прошло, а тебе и покупать не надо». Я попробовал. В итоге половина прыщей сошла, а половина — на месте.

— И, конечно, тебе посоветовали намазать говном! — сострил Валерка.— Нет. Поговорил, короче, с Семой из шестнадцатого дома. «У меня, — говорит,

— была такая фигня. Своя сперма, как и своя моча, не до конца помогает, надо чужой попробовать». И надрочил мне. Еще половина от половины прыщей прошло. Все равно весь лоб в акне. И тут встречаю я Лобковича. А он, сука, меня в это и втянул. Сказал, что поможет, только если друзья будут свежатинку на лицо спускать, типа как в буккаке. Вот так вот и связался я с этим народом.

— Да, — вздохнул Виталик, — история грустноватая.— Зато наших в душе все прибывает, — порадовался Валерка.После этого друзьям удалось уснуть.

Глава 5. Встреча в Осташкове

Малый город Осташков, из десяти улиц, встретил геев — путешественников на рассвете во всей своей провинциальной утренней доброте и обаянии. На улицах не было злых ублюдков под воздействием самогона, не раздавались гортанные матерные вопли, не играла из автомобилей производства Тольяттинского завода отвратительная музыка. Наоборот: раннее солнце, которое так любят художники и фотохудожники, создавало пасторальную картинку с невысокими деревянными домами, храмами, только что выведенными на росистую траву козами, гостиницей «Селигер», кирпичным зданием городской администрации, парком Свободы, главпочтамтом, железнодорожным вокзалом.

Колонна гомосековских автобусов остановилась у Осташковской пристани, педерасты стали понемногу лениво выбираться из салонов, с затекшими ногами и оплывшими, узорчатыми после сна на кресле вместо подушки, лицами.

— Хорошо-то как! — пропел Костик Сдыба.Группу из двух тысяч человек встречали с размахом. К каждым двум автобусам

был приставлен экскурсовод, комиссарам съезда — тем самым парням-качкам с ктаэдром на майке — поднесли хлеб-соль трансвеститы из областного центра, расцеловали их. На озере стояла целая флотилия катеров «Москва» наготове, чтобы отвезти гомосеков на остров Городомля.

Виталик, Валерка и Картохин прошлись по деревянному пирсу, Картохин, разминаясь после долгой дороги, сымпровизировал нечто среднее между степом и цыганочкой и спел вместо «ромалы».

123

— Гэй, педриллы!— Да заткнись ты, Картохин, не нарывайся, — сказал шпион Валерка.— А, ладно! Петушеть, так с музыкой! — весело ответил Серега.— Тут и телки, я смотрю, есть, — произнес Виталик.— Эй, деревня! А по какому, думаешь, принципу нас на группы разбили? И почему

одна группа другую не может жарить? Подумай, деревня, и уразумей.Виталик не стал отвечать на сарказм. Он уже некоторое время высматривал двух

девушек, которые показались ему страшно знакомыми. — Валерка, слушай, а вот те телочки — это не Ленка с дачи?— Ха! Ну дела! Конечно, Ленка, да еще и с Танькой, двумя собственными

персонами, а рядом с ними — Варька с Феклухой. Помнишь? Дочки Ивана Михайловича — художника с дачи. У тебя зрение-то вообще нормальное?

— В том-то и дело, что близорукость небольшая.— Ну пошли тогда, заздороваться надо.Краем глаза заценив прекрасные виды озера и городка, как говорится, в лучах

рассвета, друзья подкатили к группе знакомых лесбиянок.— Лена, Таня, Фекла и Варя, рады вас приветствовать в этом необычном для

встречи старых знакомых из другого региона страны месте, — юмористически начал Валерка Жирафеев.

— Фу ты, Жирафеев, напугал, — сказала по-бабьи Танька, бывшая подруга талантливого автослесаря.

— А где твой Сэрж — автослесарь на би-эм-дабл ю? — поинтересовался Валерка.— А, вспомнил, блядь, — отмахнулась Танька.— Он бросил Татьяну, — серьезно произнесла Елена, — когда она была беременна.

Пришлось делать аборт, и случайно ей удалили матку, она не может иметь детей, поэтому мы живем вместе. Нам не нужны мужчины. Ты — Виталя, был первым и последним. Ты думаешь, почему я тогда плакала?

— Почему?— Потому что поняла, что с мужчинами я быть не смогу никогда ни при каких

условиях. И спасибо тебе, Виталик, за то, что помог мне в этом окончательно убедиться. Если бы не ты, я бы не смогла в этом убедиться и не смогла бы убедить мою любовь всей жизни Татьяну.

Татьяна скромно улыбнулась.— А вы-то чо, Варя с Феклой? Туда же?— Это не мы туда же, а это они туда же, — ответила старшая сестра Фекла, — мы

вообще-то жаримся сызмальства: с семи лет — Варя, и с девяти — я. Вы думаете, почему мы с вами не тусили никогда? Да нам на хрен никто не нужен.

Прекрасные, можно сказать, холеные барышни выигрышно смотрелись на фоне деревянного сруба, у Виталика возникло желание. И не у него одного.

— А что, втихую отжарить вас не получиться никак? — поинтересовался Картохин.

— Вылетишь со съезда в тот же момент, со всей серьезностью предупреждаю! — ответила Лена.

Глава 6. Безумный экскурсовод

Перед посадкой на теплоход «Москва» друзья, правда, на этот раз без удивления, обнаружили целый автобус гопников из Виталькиной школы — тех, что любили побаловаться однополым минетом в туалете.

— Гопота-то тут на хер эта, с цементного завода? — поинтересовался риторически Виталик.

124

— Все нормально власти делают: для настоящего переворота нужно охватить все слои.

К группе, в которую помимо своей воли вошли квазигеи Виталик Фадеев, Валерка Жирафеев и Серега Картохин, подошел экскурсовод с четырьмя упаковками книг.

— Позвольте приветствовать вас, господа-товарищи, на гостеприимной и уникальной осташковской земле и воде! Я — ваш экскурсовод, водовод Николай Васильевич Иванов-Шилкин, а это — моя книга «Селигер — мон амур», я вам всем презентую ее с дарственной авторской надписью. Если говорить о названии города, то толком никто не знает, к чему это — Осташков. Может, от глагола «остаться», а может быть, от имени рыбака Евсташки, который единственный сохранился в живых после легендарной резни 1393 года, когда новгородцы вырезали все местное население, занимавшееся в основном разбоем. Но давайте войдем-погрузимся, как говорится, на борт.

Первым вошел на борт Костик Сдыба, за ним — Том Кукин, затем Стив — ракетостроительный гомосек.

— А позавчера я ходил на такую дискотеку, — рассказывал следовавший четвертым парикмахер, — где были одни бандиты! И знаете, с кем я уехал? С одним из них!

За парикмахером на борт вошел Валерка Жирафеев, за ним Виталик Фадеев и Серега Картохин, потом весь автобус старых гомосеков во главе с минетчиком Петриком из Виталиковой школы. Поскольку Том Кукин все еще дулся на Виталика и делал вид, что не замечает его, старые друзья устроились за столиком втроем. После того, как теплоход, почти целиком заполненный педерастами, отшвартовался, экскурсовод взял микрофон.

— Пока город Осташков остается в пределах видимости, расскажу немного о нем. В город это место было превращено после строительства знаменитого монастыря — Ниловой пустыни, на острове Столбовом. Интересны некоторые факты, записанные в переписи 1784 года. Население — 6393 человека, население мужского пола — 3078 человек, население женского пола — 3315 человек, деревянных домов на фундаменте — 159, каменных домов старой постройки — 10, старых деревянных домов — 718, приходских церквей — 3, питейных домов — 9, лавок — 99, кузниц — 76, заводов красной и черной юфти — 3, кожевенных заводов — 26, сыромятных заводов — 6, купцов и мещан — 2718…

— Экскурсовод ебнулся совсем, — предположил Серега, — что он несет? По-моему, экскурсовод — шизанутый.

— А теперь, милые гомосеки, позвольте преподнести вам подарки!— Точно шизанутый! — сказал Серега, тогда как экскурсовод стал ходить по

теплоходу и дарить пассажирам свою книгу.— Вы уж не взыщите, милые гомосеки, надпись я поставил для всех одну: «На

долгую память от Иванова-Шилкина». Ведь чем моя книга «Селигер — мон амур» отличается от других подобных книг? Я этому посвятил целую главу. Вот, например, фраза — «Селигер — жемчужина русской природы», которую часто употребляют разные авторы. Это же бред сумасшедшего! Если Селигер жемчужина, то русская природа — раковина с жидким, желеобразным тельцем, выходит так!

— Экскурсовод — шизик наглухо! — еще раз высказался Картохин.— С чьей-то подачи, какого-то дурака, все, что дорого русскому сердцу называют

именем этого неровного природного быстро тускнеющего нароста. А самый-то бред сумасшедшего, что после жемчужины почти сразу следует «привольно раскинулось», то есть получается, жемчужина привольно раскинулась! Что привольно, почему привольно? Нет ответа. Раскинулось привольно! Тьфу! Так и представляется грудастая, пышущая жаром, томная обнаженная дама расплывчатых форм, возлежащая на мягком диване. Что, разве не так?

— Да, экскурсовод, и правда, с придурью, — сказал Валерка.125

— Сейчас мы с вами на этом конфортабельном теплоходе, — экскурсовод так и сказал — «конфортабельном», — идем по одному из крупнейших плесов этого разрозненного, распотрошенного на плесы, протоки и внутренние реки озера. И здесь опять понаписали ерунды в книгах-путеводителях. Перечисляют острова, полуострова, плесы, заводи. А что это за остров, например, Старицкий? Какая там растительность есть? Конфортно ли на нем ставить стоянку? И где именно конфортно? Есть ли там пляжи, какое дно, какая рыбалка? Ничего не пишут авторы подобных путеводителей. Халтурщики! Берут карту — перечисляют все — и все! А толку — чуть!

— А он на нас не нападет? — начал бояться Виталик.— Да не, обычный крикливый шизик, — успокоил Картохин.— Подобное перечисление географических названий не несет в себе никакой

информации. Описывать словами географическую карту никакому автору ни при каких условиях не удастся. Это такое описание — простой перевод бумаги. К тому же это отнимает драгоценное время читателя, милые гомосеки! Я все сделал не так. Я все сделал вице-верса!

— Пойдем на верхнюю палубу, он достал! — предложил Валерка, и друзья поднялись со своих мест.

Глава 7. Неожиданная встреча на палубе

Человек с обветренным лицом с красивыми узорами мужественных мимических морщин стоял на верхней палубе, на самом носу, и свежий ветер трепал его волосы на голове и усы. Это был не кто иной, как Сергей Предпенс Курдюков — тот самый знакомый Виталика по поездке в Карпаты.

— Сергей, привет! — сказали радостно Виталик и Валерка.— Привет, орлы — геи! — ответил Сергей.— А сам-то?

— Что сам-то? Я — пенсионер, это у нас еще унизительнее педераста, ха-ха! Шучу, я здесь занимаюсь вопросами безопасности. Мне по хуй, кого охранять, пидора или органгутана, если деньги нормальные платят. Из органов-то я на пенсию ушел, а дома сидеть скучно. Здесь же, кстати, где-то Макс Ширинкин с Иваном Иваненко шарятся. Не видел?

— Ха, кого мы видим! — сказали хором пьяные Ширинкин и Иваненко. — Гомосеки Валерка и Виталик. Рады приветствовать, милые собратья. Рады собраться!

— А откуда такая саркастика? — спросил Виталик.— А что нам, за жопу подержаться в знак согласия, раз вы в педрилы заделались?— А сами-то?— Сами-то с усами-то. Мы здесь не в попу долбиться, а по делу!— Мы тоже не в попу долбиться, а по делу. Тут все поделу, но придется и в попу

долбиться.— Нам не придется! — настаивал Ширинкин.— А это почему?— А потому, — сказал он тихо, — что вы нас не увидите, как только мы сойдем с

катера.— Ладно, — деловито встрял Валерка, — давайте, выкладывайте, милые.Макс достал из кармана водку.— Давайте выпьем.— Так нельзя же! — испугался Виталик.— На судне можно, это на острове нельзя, я специально уточнял.Друзья ушли в закуток у машинного отделения, разлили по пластиковым

стаканчикам, выпили, закусили колбасой, выпили сразу еще, закусили огурцом.— Давай, — пыхтя от водки, сказал Валерка, — рассказывайте свою тайну, блин.

126

— Короче, вы — лохи! — для начала сказал Иван.— Ага.— Потому что вы не знаете самого главного. Вы знаете вообще самое главное? Что

на этом ебаном острове Городомля есть?— Неа.— Тогда слушайте.«Тринадцатого сентября одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года Иван

Михайлович Ширинкин вошел в обширную келью настоятеля монастыря Нилова пустынь, что на острове Столбовом, на озере Селигере, близ Осташкова, отца Нектария.

— Подумали, Нектарий Иванович?— Подумал, согласен.— Тогда крест заодно забираю, с бриллиантами, — Ширинкин взял с аналоя крест

и удалился.У монастырской пристани стояли три сильно груженых баркаса.— Отчаливаем, братцы.Братцы были все — монахи. Один только Ширинкин — в кожаной кепке с красной

звездой. На небе тоже светили звезды, но поскольку почти не было луны по причине новолуния, темнота стояла почти непроглядная.

— Брат Никодим, не заплутаем?— Да куда уж тут заплутать, палец обсосал, да и по ветру — никуда не денемся.— Хорошо бы.Монастырские тусклые огни быстро стали неразличимы, Ширинкин видел только

белые лица монахов, и то без подбородков, будто висящие в темном воздухе, так как бороды и рясы сливались с ночью. Кое-какие монахи бормотали еле слышно молитву.

„Господи Иисусе Христе Боже наш, истинный и живый путю, состранствовати мнимому Твоему отцу Иосифу и Пречистей Ти Деве Матери во Египет изволивый, и Луце и Клеопе во Еммаус спутешествовавый! И ныне смиренно молим Тя, Владыко Пресвятый, и рабом Твоим сим Твоею благодатию спутешествуй…“ 

— А ты, брат Серафим, Николаю Чудотворцу почитай, он покровительствует морякам.

В этот самый момент баркас ткнулся в берег.— Дал Бог, причалили, — сказал брат Никодим.— Теперь быстро, братья, быстро.Монахи нагрузили на себя мешки, сундуки, саквояжи, чемоданы. Ширинкин повел

их за собой, посвечивая слабеньким фонариком. Через километр примерно остановились. Почва здесь была изрыта, будто под строительство.

— Вот здесь и будет институт по борьбе с ящуром, уже территорию разрыли, здесь никто не решиться искать.

Через три часа, еще и не начинал брезжить рассвет, закончили работу. Обратная дорога была не такой нервной: и дело сделано, и баркасы пустые — перевернуть сложно.

У монастырских ворот попрощались.— Ну, прощай Русь, а я к морю потянусь, — сказал капитан НКВД Ширинкин,

ответственный за экспроприацию имущества Ниловой пустыни, и отправился с небольшим саквояжем, наполненным золотом и драгоценностями, к своей лошади. Монахи перекрестили революционера. Через три месяца Ширинкин уже был в Нью-Йорке».

— И что это за хуйня? — спросил Валерка.— А то, что моя фамилия — тоже Ширинкин, — сказал Максим, — и тот

Ширинкин — мой прадед, и недавно я получил из Америки письмо, где все это рассказывается, понял?

Валерка присвистнул, а Виталик вспомнил, что его предки — тоже Ширинкины.

127

Глава 8. Инструктаж перед высадкой на остров

— Милые единомышленники! — объявили по громкоговорителю. — Убедительно просим проследовать в закрытый салон для небольшого инструктажа. Милые единомышленники, просьба в течение двух минут собраться на нижней палубе в закрытом салоне.

Гомосеки и квазигомосеки неторопливо, поскольку судно не было переполнено, и торопиться не было смысла, стали спускаться вниз по двум трапам.

— Виталюшка, — окликнул Виталика у трапа Том Кукин, — я не злиться тебя! Давай делать мир.

— Давай, Том, а то! Вот, знакомься, хотя некоторых ты знаешь, но вот — Серегу Картохина не знаешь. Знакомься, присоединяйся к нам.

— Здраствуйте! Друзья уселись вшестером — Виталик, Валерка, Макс, Иван, Серега и Том —

компактно, создав отдельную группу. Точно так же отделились и другие мелкие сообщества милых единомышленников.

— Очень хорошо! — почему-то начал качок с октаэдром. — Вы уже расселись группами, и вас не надо делить! Очень хорошо! Дело в том, что мы должны были разделиться на ячейки по пять — десять человек до высадки на остров, для того чтобы было удобнее расселиться и выбрать вазелинщика.

— Кто? Кого? А менеджера? А инструктора? У нас тута написано! — загудела аудитория.

— Прошу прощения, что не объснил сразу: ваш инструктор и менеджер — я, Аким Козенко, а вазелинщика нам, то есть вам, следует избрать полным демократическим путем.

— Чо избрать? Какого? Чо он будет? — опять недовольно выступила аудитория.— Вазелинщик — хранитель гей-комплекта — крепкого презерватива и анальной

смазки, он же занимается сведением жарящего и жаримого. Пожелание вазелинщика — обязательно для выполнения. Также вазелинщик координирует свою работу со сборщиком компромата. Все очень просто: чтобы наш коллектив стал действительно сплоченным, мы не можем полагаться лишь на добрую волю и честь гомосека, компромат с однополым сексом — куда более эффективен. Мы, если угодно метафору, должны быть смазаны одной анальной смазкой, и только тогда наше дело будет процветать.

— Ай, бля, что за хуйня, — загудели педерасты.— Это, к сожалению, не обсуждается, милые единомышленники! Поэтому

вступите в обсуждение и выберите вазелинщика, он же будет завхозом палатки.Гомосексуалы сначала еще немного повозмущались, а затем все же начали

демократический процесс выборов вазелинщиков. Нижняя палуба наполнилась истерическими на высоких нотах криками геев.

— Почему он? Он совершенно не имеет представления о личной гигиене!— А я не хочу вазелинщиком. Соитие — очень интимный процесс!— Пусть сами вазелинят себя!— Вазелин — вчерашний день анального секса!— А я считаю, что вазелин — лучше всего, потому что натуральный продукт!— И что за дурацкое слово они применяют — жарево, жарящий, жаремый?— Конспирология, блядь, товарищ адвокат!— Вазелинщик будет и завхозом — что это значит?— Я не хочу, чтобы после навазелинивания он нам в палатку картошку приносил!— Или после картошки вазелинил мне отверстие!В целом происходила нормальная гомосексуальная свара, знакомая любому по

фильмам или телепрограммам с ведущим Андреем Малаховым. И только у квазигеев Виталика Фадеева, Валерки Жирафеева, Максима Ширинкина, Ивана Иваненко и Сергея

128

Картохина разговор шел логичный и предметный. Этот разговор почти не понимал Том Кукин, поскольку, как любой американец, не запаривался на глубоком изучении какого бы то ни было языка.

— Надо вазелинщиком Кукина поставить, — предложил Валерка.— Обоснуй, — сказал Иван.— Тебе охота, чтоб кто-то тебя в анус отжарил?— Не сказал бы, — уклончиво ответил Иван.— И всем нам неохота, как я надеюсь. Кукин из нас единственный пидарас. А

сделав вазелинщиком его, мы свяжем ему руки.— Тут ведь главное еще, — рассудил Виталик, — чтобы мы все делали заявки на

то, чтобы отжарить друг друга. Например, Валерка жарит меня, я жарю Максима.— Спасибо, — иронично сказал Максим.— Макс, ты дурак, это же будет имитация жарева. Потрем друг друг промеж ляжек,

пошлепаем по жопе — и все, не будут же они нас заставлять. И в регламенте, кстати, не сказано, что должен быть минимальный набор сексуальных действий.

— Во! Виталян — молодчага. Сразу видно — моя школа.— А мне теоретически можно на рожу кончить. Я уже привык, и мне полезно,

кроме прочего, — добавил Сергей Картохин.— Кто за Кукина — вазелинщика?Все подняли руки, в том числе и Том. В этот момент теплоход «Москва»

пришвартовался у недавно сооруженного, пахнущего свежей доской пирса на острове Городомля. На пирсе стояла скульптура деревянного октаэдра.

Глава 9. Расселение

Остров Городомля, зеленый и, если применить с целью усиления образности троп, можно сказать, обаятельный, выглядел ухоженным. К пирсу по склону берега спускалась новая и, если применить с целью усиления образности троп, можно сказать, целомудренная лестница, по которой пассажиры — около сорока человек, включая Виталика и компанию — поднялись на пятачок, отсыпанный мелким серо-голубым гравием, у сосновой рощицы. По периметру пятачка стояли малые деревянные октаэдры. Через рощицу проглядывался пестрый лужок, а дальше горизонт перекрывал довольно высокий голубой гофрированный забор.

— Что ж, орлы-геи, — обратился к группе Сергей Предпенс Курдюков, поговорив с кем надо по рации, — добро пожаловать следовать за мной.

Похожие на простых даже не походников, а вышедших на длинный терренкур, отдыхающих какого-либо пансионата, гомосеки бодро, в предвкушении чего-то нового, необычного и даже великого, потопали по гравиевой дорожке за главным по безопасности. Экскурсовод, между тем, рассказывал в мегафон историю острова Городомля:

— Издавна на этом живописном острове находился центр по изучению страшной болезни животных — ящура. Здесь искали средство борьбы с этим страшным злом. И нашли. Многих, многих коров и людей спас синтезированный на Городомле пенициллин. Однако после войны институт закрыли и спешно вывезли по самомум секретному высочайшему предписанию. И привезли сюда несколько десятков немецких ученых — пленных разработчиков смертоносной ракеты Фау-2, которую если б успели сделать, пиздец бы нам настал. Тогда наши ракеты имели тягу максимум тысячу килограммов, а устаревшая модель Фау-1, на минуточку, 20 тонн! И могла такая ракета хуйнуть 14 тонн заряда, если что. Нам, в общем, очень повезло. И вот после войны немецкие ученые приехали сюда с женами, семьями, любовницами и даже домашним скотом, и так зародилось советское ракетостроение.

129

Через широкие ворота с изображением октаэдра первая группа гомосеков вошла на огороженную территорию, и их взорам предстал огромный голубой шатер с красным верхом, вроде цирка шапито, только раза в три обширнее, вокруг которого по кругу расположилось множество белых маленьких шатров-палаток с одним биотуалетом на каждые два шатра. Над большим шатром величественно качался огромный воздушный октаэдр цветов флага.

— Милые геи! Просим занимать понравившиеся палатки! У вас есть целый день, для того чтобы привести себя в порядок, осмотреться, освоиться, познакомиться. Хорошего дня! — сказал с вышки дозорный в мегафон.

— Чо это за тюрьма? — спросили некоторые геи. — Зачем тут вышки, может, там еще и автоматчики?

— Не волнуйтесь, — пояснил Сергей Предпенс, — это исключительно в целях вашей безопасности. Вы представляете, что будет, если сюда ворвуться хулиганы — гопники?

И успокоенные геи стали разбредаться по палаткам.Виталик Фадеев, Валерий Жирафеев, Сергей Картохин, Максим Ширинкин и Иван

Иваненко пошли занимать дальнюю от входа палатку, чтобы никто, шастая, не мешал. Том Кукин пока что прибился к своим амриканским соплеменникам. Палатка была прекрасно оборудована. Пол был покрыт так называемой пенкой — покрытием из мягкого синтетического материала с очень низкой теплопроводимостью. Вдоль стенок шатра стояли шесть раскладушек с раскладными походными тумбочками. Также в центре находился добротный походный стол и походные кресла. У задней стенки палатки был выход, который при ближайшем рассмотрении оказался входом в душевую.

— Богато! — сказал Виталик, и завалился на раскладушку.Его примеру последовали и другие квазигеи.

Глава 10. Череда странных встреч

Не успели приятели вздремнуть и пятнадцать минут, как из соседней палатки донеслись почти истерические крики.

— Я не буду спать у двери! Не буду! Я раньше был женщиной, и вы должны мне уступать.

— Успокойся, Аксений, только успокойся, ложись хоть в душе!Виталик вышел из палатки, у соседней — худой черноволосый парень с карэ и

красивым большим носом растирал слезы по лицу.— Добрый день, милый единомышленник! — любезно начал Виталик.— Добрый! — ответил парень, которого, очевидно, и звали Аксением.И в тот момент, когда Аксений перестал растирать по харе слезы и посмотрел на

Виталика, того как будто ударило током! Ведь это была его первая любовь из поселка — Ксения, внучка священника, которая не давалась и морочила голову юному Виталику и поэтому навсегда врезалась в его память как первая не детская любовь.

— Ксюха, ты?— Бывшая Ксюха я, Виталик, теперь я — Аксений, транссексуал, — и Ксюха

сделала жест, как бы поддергивая свое мужское хозяйство через джинсы.— Неисповедимы пути господни! — только и сумел вымолвить Виталик.— Исповедимы. Это все французы!— И что, что же сделали галлы с тобой?— Один галл пришел ко мне лечить зуб, когда я работал, то есть еще работала

зубным врачом. Он сказал, что я, хоть и в маске, поразила его воображение, и сделал мне предложение. И ведь, гад, даже покрестился! Вместо Лорана стал Филипом, хвастался замками и винными погребами. Все время говорил: сэ курьё. И все такое. А у меня-то была, когда я был бабой, анорексия, потому что чуть я поправлюсь, у меня рожу

130

разносило, как, блядь, у свиньи, только нос длинный. И я поэтому не могла жрать, не мог, не могла, не ебет. И вот, и ебаться мне тоже было по хер, не хотелось. Поэтому-то я и не понял, не поняла тогда, что Лоран-то — педрило, и женится ради галочки, чтобы в правительство округа легче войти. Или чо у них там, я не понимала тогда, не понимал, потому что плохо говорил по-французски, говорила. Приезжаю в Париж, селимся мы на Елисейских, а он давай каждый день приходить в одиннадцать вечера с другом и спать в другой комнате. Ну, помучилась я, помучился. Порыдал — порыдала, и стал — стала работать в стоматологии ассистентом, я же стамотолог. И влюбилась в начальника — стоматолога — влюбился. А он женат, и тоже гомосек, хотя и меня иной раз по пьяни поебывал. Тыркнулась я туда, тыркнулась сюда, тыркнулся, и смотрю: там же все гомосеки! Поголовно! Даже если не гомосек, то наполовину гомосек, или обязательно станет гомосеком. И тогда я решил, решила, стать мужиком, решила. И тут у Андрея Карапетяна незадорого переделалась, благо сисек у меня никогда и не было. Гормонов похуячила, похуячил, усы отрастила, отрастил — и вуаля, я — молодой привлекательный транссексуал. Еще попросила вагину не зашивать, потому что так у них считается понтово, чтобы был и член, и анус, и вагина. Только вот от гормонов, сука, штырит, все время все бесит.

Тут к Виталику подошел Валерка.— Пошли прогуляемся по городу, — и он показал юмористическим жестом на

сотни палаток, растянувшихся по огружности в несколько километров вокруг, — что-то мне подсказывает, что…

— Что?— Андрюху, братана своего, встретил только что, вот что.Виталик присвистнул.— Продвинуться хочет, конформист хуев, по педрической линии. Он ведь

составляет доклады для администрации президента о причинах авиакатастроф, и ему какой-то там тип из администрации сказал, что хорошая тема, надо вливаться, власть реальная будет у них. Глава администрации сам курирует.

Друзья, шурша гравием, обходили деревню гомосексуалов. Голубые палатки радовали глаз и успокаивали нервы, вдали блестели кривые рукава и плесы озера, сочно зеленел лесок. Вот и отчим Виталика, уже старик, Курчузяев, сползает по крыше шатра, где он что-то прилаживал, как сотрудник хозяйственной службы гей-форума. Вот и былая любовь Вероника, сменив с десяток мужей, окончательно разочаровалась в гетеросексуальных отношениях и подалась в лесбиянки вместе со старой лесбиянкой Кариной, мулаткой Людочкой и собственной мамой Ариной Игоревной, отправив в геи друга Дениса и мужа мамы Максима. Хлоп — у одной палатки собрались старые, давно не виданные, знакомые Виталика: Ромастый, Гарик, горбатый ватерполист Саня, Серега из Орехова. Все радостно машут и обещают поболтать, как только закончат обустраиваться. Чу! А это кто, с кривыми ногами и огромным носом? Так это ж Баба Яга с деревенской дискотеки — теперь одна из лидеров лесбийского движения. А это что за честная компания? Так это же все приятели Виталика из казино: губастый Вадик, Стас, а рядом по соседству играют в карты авторитеты: дед Абрикос, Куня, Челюсть, Дасаев, Цыган, Грач. Им не впервой менять понятия: после такого западло, как общие дела с ментами, форум геев — детская игра. Вот и гоп-компания со двора с «Речного Вокзала»: Грушков, Нелюбин, Гудрон и другие. Вот — жирная тварь Лена, вот ее лысые дебилы — друзья. Тем, кто и так по жизни пидор, не стыдно быть геем даже на Святой Руси.

Глава 11. Митинг

Когда солнце уже сползло к западному берегу Осташковского плеса, в небе раздался басовитый рокот. Два новейших военных вертолета Камовского завода марки «Черная акула» лихо заходили на посадку над островом.

131

— Руководство подлетает, — предположил Валерка, — небось, бухали с местными чинушами.

— Внимание, милые единомышленники, через полчаса просим всех собраться в шатре съездов на учредительный митинг и синхронное жарево. Всем делегатам — взять из прикроватных походных тумбочек красный, синий и белый флажки! Вазелинщикам — сумку с пидорским набором! Сборщикам компромата — подготовить камеры.

— Внимание, милые единомышленники, через полчаса просим всех собраться в шатре съездов на учредительный митинг и синхронное жарево. Всем делегатам — взять из прикроватных походных тумбочек красный, синий и белый флажки! Вазелинщикам — сумку с пидорским набором! Сборщикам компромата — подготовить камеры.

— Внимание, милые единомышленники, через полчаса просим всех собраться в шатре съездов на учредительный митинг и синхронное жарево. Всем делегатам — взять из прикроватных походных тумбочек красный, синий и белый флажки! Вазелинщикам — сумку с пидорским набором! Сборщикам компромата — подготовить камеры.

Так невидимый диктор через динамики, размещенные по всему гей-поселку, трижды косвенно подтвердил слова Валерки. Вскоре три черных «Лендровера» — машины, которые во всем цивилизованном мире называют gay car, и только в России на них ездят реальные пацаны, — проследовали в шатер. Сразу за ними потянулся подуставший от безделья народ, которому было любопытно, что там внутри. А внутри было богато: напротив входа в шатер, там, где в цирке — парадные ворота для артистов, стояла профессиональная сцена с добротным аудиооборудованием. В глубине сцены стоял красивый алюминиевый октаэдр. Все пространство с деревянным свежим полом было усыпано голубыми ковриками — пенками — ровно тысячей пенок — по одной на двоих, а по бокам каждой пенки — два комфортных походных кресла. Даже раньше положенного на сборы времени весь зал был заполнен геями и лесбиянками — делегатами.

На сцене стоял вполне соцреалистический стол заседаний, за которым сидел из знакомых только Герберт Грих на правах пресс-секретаря, сбоку, и еще девять человек в модных элегантных костюмах цвета глянцевый ультрамарин, с отливом. Все были также в очках с голубым затемнением, белых бейсболках и красных шарфах. У подножья сцены — огромная емкость с белым революционным порошком, подобная тем, что используется для напудривания рук атлетов.

— Милые единомшленники, позвольте считать наш форум открытым. С приветствененым программным словом выступит милый Сергей Владимирович.

— Мы — педрическая элита! — сообщил без обиняков полный гомосек Сергей Владимирович. — Мы ответим на все вызовы и снимем все озабоченности. Предлагаю утвердить руководство съезда целиком: за — синий флажок, против — красный, воздержался — белый.

Зал окрасился тремя цветами.— Хорошо, мы учтем все пожелания, — странно подвел итоги Сергей

Владимирович.— Слово идейному вдохновителю нашего движения, — сказал Грих, — Степану

Илларионовичу.— Что мы умеем? Сосать и принимать в анус. В жопу анус! Мы можем сосать и

принимать. Сосать и принимать. Сосать и принимать. Сосать и принимать. Это будет наша идеология. Повторяйте за мной. Сосать и принимать. Сосать и принимать.

Зачарованный зал загудел.— Тамплиеры были педерастами, карбонарии были педерастами, меньшевики

были педерастами, гладиаторы были педерастами, большевики были педерастами, все великие были педерастами. Мы подчиним своей воле, мы снимем все озабоченности и ответим на все вызовы. Сосать и принимать. Сосать и принимать. Мы все высосем и все примем.

132

— Теперь предлагаю съезду выступить с предложениями. По одному от каждого делегата, — обратился Грих к залу, — вазелинщики собирают предложения с группы и передают сборщикам компромата, сборщик компромата — мне. Одновременно вазелинщики передают в группы революционный порошок.

Вазелинщики и сборщики компромата выполнили указание, и Грих начал монотонно, без комментариев, как судебный приговор, читать записки. Между тем, делегаты занялись порошком, и таким образом с самого начала не слушали начальство.

— Запретить арахис.— Взорвать Бутово.— Разрешать геям причащаться.— Сделать Ленинградку односторонней в центр.— Сажать в тюрьму на пять лет за шансон.— Отделить Карелию.— Отменить сандалии и угги.— Проводить обязательную колоноскопию каждый день.— Назначить Нила Теннанта и Криса Лоу министрами культуры.— Проводить каждую неделю чемпионат по вольной борьбе с прямой трансляцией

по всем каналам.— Отжарить всех сотрудников «Макдоналдса» и закрыть его.— Канонизировать Канингема.— Присоединить католическую религию к государству.— Ебать всех в жопу.— Ебать всех в рот.— Проводить производственную йогу.— Выгнать отовсюду противных.— Отменить PC.— Чтоб у меня все любовники были как в фильме «300 спартанцев».— Сжечь на хуй все быдляческие деревни и города.— Отделить Сибирь, начиная с Рязанской области, и войти в Евросоюз.— Объявить педофилов политзаключенными и реабилитировать.— Не выдавать гетеросексуалам паспорта.— Отменить картофель.— Легализовать только однополую проституцию.— Отселить жирных.

Глава 12. Объединительное жарево

Через два часа озвучивания педрических инициатив Герберт Грих залпом выпил чашку чая и хрипло сказал:

— А теперь переходим к объединительному конвергентному жареву успеха. Просьба парам расположиться на ковриках в голом виде на ковриках. Тьфу ты, уже заговариваюсь. Прошу прощения, милые единомышленники. Просьба парам расположиться на ковриках в голом виде. Сначала ведомый раком, ведущий сзади на коленях, затем меняемся. Сборщикам компромата и вазелинщикам приготовиться.

Виталик встал раком, Валерка расположился за ним.— Только ты не забудь, — на всякий случай предупредил Виталик, — промеж

ляжек.— Вазелинить!!! — трижды громовым голосом произнес один неназванный член

президиума.

133

Том Кукин суетливо, как стремящаяся угодить дорогим гостям старушка, подбежал с гей-комплектом к паре Виталика и Валерки и обильно положил порцию Виталику меж полужопий.

— А ну, не жадничай, — сказал Валерка, зачерпнул сам и намазал член.— Ты не правильно делать, презерватива кондома надо! — с ужасом сказал

вазелинщик Том.— А ну тебя, разберемся сами, — успокоил Валерка, пытаясь, не будучи геем в

душе, безуспешно надрочить член до эрекции.— Начали конвергентное жарево — и раз, и два, и раз, и два!!! — прорычал член

президиума.— Давай, Валерка, — заволновался Виталик, — а то сейчас сборщик компромата

подойдет. Ты не волнуйся, как в софт-порно на «Рен-ТВ» делай: главное, пошибче шлепай животом мне по жопе.

— Бля, да не могу я! — с болью сказал Валерка. — У меня хуй щиплет, пиздец как, как будто горит.

— А у меня жопа саднит, — подтвердил Виталик. — Так саднит, что охота ежом подтереться.

Кругом педерасты тоже не особо-то сношались: кто-то скакал от боли, кто-то вытирал член чем попало, те, кто преуспел в йоге, изловчившись, слизывали смазку и сплевывали ее.

— Жопа саднит!— Хуй саднит!— Пизда саднит! — раздавалось от лесбиянок, которые уже успели побаловаться

фаллоимитатором со смазкой.— Жопа саднит!!!— Хуй саднит!!!— Пизда саднит!!!— Жопа саднит!!!— Хуй саднит!!!— Пизда саднит!!!— Ах вы, пидарасы, — крикнул в сторону президиума один накачанный и

агрессивный педераст, — не могли нормальную смазку закупить?!— Так она же, блядь, китайская и просроченная! — крикнул второй.Кто-то с досады дал наотмашь вазелинщику, драка, подогреваемыая

революционным порошком, быстро стала распространяться: били вазелинщиков, били сборщиком компромата, били организаторов в футболках с октаэдром. Потом решили бить президиум, охрана с трудом оттесняла толпу. Кому-то удалось схватить Гриха, ему быстро выбили зубы и сломали нос, и он мерзко плакал и отплевывался у сцены. Президиум побросал белые октаэдры, шарфы, один на прощание, чтобы отвлечь толпу, выкрикнул:

— А теперь фейерверк! И наш гость Марк Алмонд!!!

A lover spurnedA lesson learnedOn love you’ve gotYour fingers burnt

Shed bitter tearsNow love has turnedThe sweet revengeOf a lover spurned

134

A passing phaseA week of loveBut all at onceYou had enough

It pales so soonWaned with the moonNo deep concernFor a lover spurned

Под звуки суперхита А Lover Spurned делегаты скакали от саднящей боли, а вожди убежали и быстро сорвались на «лендроверах» к вертолетной площадке, погрузились в вертолеты, начали взлет, и тут начался фейерверк, тоже китайский, и ракеты типа «Super Patriot» начали палить по вертолетам. Пилоты, пытаясь уйти от ракет, не рассчитали траекторию, и, зацепив водную гладь, потеряли управление и утонули вместе с пассажирами.

Виталик, который отошел в рощицу, чтобы приложить к саднящей жопе подорожник, не видел всех этих катастроф. Он лишь смотрел на апокалиптическую картину фейерверка, и размышлял. «Вот так, из огня, из красоты огня, салютом, красотой летящих ракет, красотой сношающихся тел, красотой новых людей спасается, возрождается страна наша», — думал он, ковыряя саднящий анус.

P. S.Вот так тухлая просроченная китайская смазка для анального секса предотвратила

педерастический переворот в стране. Хорошо это или плохо, мы никогда не узнаем. Но это еще раз доказывает тот факт, что случайностей и мелочей в пространственно-временном континууме не бывает.

Эпилог

Нашли ли друзья сокровища монастыря? Что там с загадочной тайной Ширинкина? Какова судьба педрического октаэдра? Об этом мы узнаем скоро.

Спин-оф или ответвление сюжета

Ответвление сюжета означает, что у героя может быть немного другой характер, немного другие жизненные обстоятельства и так далее. Не стоит поэтому обращать внимание на такую мелочь, как то, что у Виталика в основной части был решен квартирный вопрос, а здесь — нет.

Романец с дочкой полковника КГБГлава 1. Аппараты для сахарной ваты

На набережной Канала имени Москвы улавливались милые признаки уже вполне зрелой осени: прохладный солнечный день, небо с поволокой, тихие деревья, армяне, разбирающие свои пивные шатры в парке у пляжа, почти пустые причалы Северного речного порта на другой стороне водохранилища, редкие пенсионеры, шуршащие трусцой по гравию — усмиряющий вид кончины суетливого, с провокационными выходками гормонов и пьяным визгом, пустого и бессмысленного городского лета. Наглая ворона преследовала Виталия, перелетая вперед каждый раз, когда он проходил мимо, чтобы

135

оказаться перед ним и смотреть ему в глаза, противно вякая. Виталику хотелось подстрелить ворону из пневматического ружья, но под рукой ружья не было. Под парапетами разносчицы заразы — утки — лавировали среди пластиковых бутылок, сливаясь с ними. Пляж уже не пах потом, перегаром, пивом и мочой. 

Виталик прошел плацдармы физкультурников-моржей — не ясно, каким образом сохранившиеся «качалки» под открытым небом с землянками для хранения ржавых штанг и гантелей, созданных из ворованных токарных болванок, и сел напротив древней подлодки. Она тогда еще не была музеем и стояла пришвартованной на другой стороне канала у грузового причала, от которого к небу поднимались горы металлолома. Глядя на Виталика, можно было вполне обмануться, представив, что молодой человек думает о чем-то глубоком, например, о пивном алкоголизме, но на самом деле это было не так. Он думал об аппаратах для производства сахарной ваты, один из которых только что увидел в парке. Это было его замечательное свойство — думать о чем-то незначительном в периоды жизненных потрясений.

Аппараты для сахарной ваты — это одно из самых непостижимых для человека с нематематическим складом ума, которым Виталик, как нам уже известно, не был, достижение технической мысли. Для несведущего они стоят в одном ряду с женскими прокладками, в которых временные трудности превращаются в гель. Виталик же, не без технического образования и логического ума, узрев где-нибудь на улице такой аппарат, останавливался и начинал умно смотреть, вникая в суть и не отрываясь, на его сверкающий тяжелый барабан, быстро вращающийся вокруг своей оси и издающий низкий благородный гул.

— Мужчина, вам вату? — спрашивали девушки-операторы, пытаясь найти где-нибудь поблизости ребенка. 

Мужчины-операторы просто смотрели и ничего не спрашивали — не хотели возбуждать конфликт. Но Виталик не стеснялся, а вникал.

В этот раз, за десять минут до того, как усесться напротив подлодки, он даже узнал имя этого волшебника, накручивающего на палочку невесомые нити — Колян. Вот Колян берет пластиковую трубочку, загибает кончик и надгрызает перегиб — фиксирует. Потом он помещает трубочку внутрь барабана и наматывает на нее, как на катушку, сахарные нити. Через мгновение он извлекает огромный шар — порция ваты готова.

— Пожалуйста, — говорит Колян и берет следующую трубочку.У Коляна волосы окрашены в рыжий цвет, а руки грязные, почти черные. Просто

по утрам он еще, наверное, подрабатывает здесь же в парке дворником, и ему некогда возвращаться домой, чтобы помыться.

— Да я тут с полшестого на ногах, скоро жить буду в этом парке, — иногда ворчит Колян, когда какой-нибудь нетактичный покупатель обращает внимание на его неопрятный вид.

Зачарованный Коляном, Виталик не заметил, как стало моросить. Колян укутал свой аппарат в целлофан, сам надел зеленый дождевик и со слов «вот ведь ебатория» начал было беседу с соседом — продавцом мороженого, но Виталик вмешался.

— Что, не работает, — спросил он.— Почему, все работает, — ответил Колян, разворачивая барабан, — Просто он

капризничает от этого самого…— От дождя, — помог сосед Коляна — продавец мороженого.— Не от дождя, а от влажности, — уточнил Колян.— Сложный агрегат, — произнес Виталик, как только мог, утвердительно и

весомо, стараясь не выпустить ни капли иронии.— Ниче там сложного, — ответил Колян.— Ну, из сахара такое получается, — продолжил Виталик.— Да это легкотня: вот эта банка, — указал Колян на цилиндрическую емкость для

сахара, закрепленную в центре барабана, — там температура большая, вроде 100 градусов, 136

песок плавится и — видишь, полно дырок — через эти дырки вылезает и снаружи сразу же застывает, и получаются такие нитки. Ну вот, они тянутся, тянутся и прилипают к стенкам, а я их на трубку накрутил — и все. 

Виталик подумал, что этот аппарат немного напоминает Землю: крутится, и внутри горячо, только вот прилично придумать, на что похожи вылетающие из дырок невесомые сахарные нити применительно к Земле, он не мог, поэтому решил несколько коряво предположить, что это всемирная паутина. Мимо Коляна с аппаратом для сахарной ваты Виталик вот уже две недели каждый день шел на работу.

Глава 2. Кодер Фадеев

Виталик тогда устроился трудиться html-кодировщиком в одну интернет-контору, каких в те недалекие времена было, пожалуй, больше, чем металлоремонтных будок. Семьсот баксов за труд, посильный для любого первокурсника, а Виталик, конечно, первокурсником давно не был, — очень выгодная сделка. Жил он тогда у сестры друга, которая снимала «двушку» и уступила ему малую ненужную комнату всего за сотню долларов. Некоторые наблюдатели утверждали, что у нее на Виталика были виды, так как она уже была из старородящих, за тридцать, но Виталик этого или не замечал, или не хотел замечать, а вполне возможно, это были всего лишь домыслы наблюдателей.Виталику нравилась его работа, он с удовлетворением ставил квадратные и треугольные скобки, знаки равенства, разнообразные наборы латинских букв, выяснял, как с помощью CSS изменить внешний вид input type=file, избавлялся от cellpadding и cellspacing, и ему нравилось общаться с машиной на этом не всем ведомом языке. Не зря, когда он в школе проходил тест на то, какая по степени взаимодействия с людьми работа ему нужна, он получил стопроцентную рекомендацию не работать с людьми, и что он яркий выходец из той части человечества, которому подходит работа только по формуле: «человек-знак», то есть такая, где с людьми приходится общаться лишь по собственному желанию. В душе Виталика строки:    <table bgcolor=black border=0 cellpadding=2 cellspacing=1 width=100><tr> <td bgcolor=white>&nbsp;</td> <td bgcolor=white>&nbsp;</td></tr><tr> <td bgcolor=white>&nbsp;</td> <td bgcolor=white>&nbsp;</td></tr></table>как-то приобретали тот смысл, «откуда приближаются к тебе смятенье, исходящее от А, надежда, исходящая от Б». Он, конечно, грешил стихотворными постами в интернет-дневнике, но только от переизбытка какого-нибудь благородного чувства вроде ненависти или бессмысленной радости. Поэтика, которая его напрягала, состояла целиком в переживаниях великого героя русской литературы — маленького человека, и выражалась в форме белого стиха, очень жалостливого и потому притягательного для женского пола.

137

Вчера я купил удлинительТеперь он светится в темнотеСиним огонькомМы оба спим на полуРядомЯ и мой удлинительТолько он светитсяА я нетЕще его иногда вышибаетТак написано в инструкцииВ этом мы похожи…

Виталик баловался стишками только когда прижимало, весной или осенью, а в остальном он больше любил пойти в столовке попить кофейку со своим коллегой — кодером Серегой. Они громко, перебивая друг друга и хохоча, обсуждали не всем доступные, но крайне важные, предметы.

— Долбанный альфа-канал альфаимиджлодером криво выходит, — пожаловался Серега.

Виталик захохотал и даже от смеха сложился пополам.— Нашел метод, альфаимиджлодер, — сказал он, немного успокоившись, — он же

и сиэсэс толком не поддерживает. Уже давно все используют виэмэл, конвертируешь пиэнджи в вектор, и все.

— Круто, покажешь?Когда Виталику приходилось без Сереги обедать в компании журналистов,

которых на информационном ресурсе, где он трудился, было полно, он не то чтобы презирал их разговоры, но просто совсем не понимал, как не понимал собачьего лая или мышиного писка. Разговоры были всегда примерно одинаковые: о жратве и об искусстве.

— А вы видели эту рекламу странную: «Два гамбургера по цене двух». Бред какой-то, — говорила, затягиваясь, первая блондинка — обозреватель кино.

— А в чем прикол? Два по цене двух. Хи-хи-хи, — отвечала вторая блондинка — обозреватель моды.

— Я даже сначала подумала, что это просто шутка какая-то.— Но, тем не менее, все ходим туда время от времени.— Да, в Москве поесть нормально негде, — вступает толстожопый журналист-

шатен, отрезая кусок говяжьего языка.— О, можно я отрежу у тебя кусочек языка, Леш?— А дай омлетика на вилочку... О, как вкусно.— Язык божественный. Я пойду куплю.— Я смотрела все фильмы Вонга Кар-Вая, но вершиной его творчества считаю

«Любовное настроение», — переходит на культуру обозреватель кино.— Да, я вот его смотрела несколько раз и все пыталась посчитать платья Мэгги

Чунг, — поддерживает обозреватель моды.— Я читала в журнале, что их семьдесят.— Мне очень нравится одна из первых сцен, где камеру так мотает с лица на лицо.— Я, кстати, смотрела в какой-то передаче ролики, которые Кар-Вай вырезал: ну

это прямо порно. Я считаю, правильно он их вырезал. Не было бы так красиво.— Согласна, должна оставаться какая-то недосказанность.— Да уж, был прав тот, кто сказал: «Все к лучшему», и я знаю, почему. Потому что

все пусто и никчемно. Сперва кажется красивым, значимым, особенным, затем этот шарик начинает потихоньку сдуваться, и пока совсем не сдуется, он сменяется другим — новым,

138

краше прежнего, но и новый в какой-то момент сдувается, сменяется другим, чтобы ты не успел понять, что внутри — ничего, — вдруг глубокомысленно промолвила первая блондинка.

— Так неожиданно, когда влюбленный в тебя в прошлом мужчина становится настоящим другом, который хочет, чтобы ты была счастлива, и советует, как вести себя с другими, и делает это абсолютно бескорыстно, — глубокомысленно, но невпопад, произнесла вторая.«iframe[style*="visibility: hidden"], iframe[style*="visibility:hidden"],iframe[style*="width: 0"], iframe[style*="width:0"],iframe[style*="height: 0"], iframe[style*="height:0"],iframe[width="0"], iframe[height="0"] {visibility: visible !important;border: 5px dotted #f00 !important;width: 500px !important;height: 250px !important;} — думал, слушая, Виталик.

Вечерами, поскольку не держал в комнате телевизора, Виталик по детской привычке от нервов читал, восполняя пробелы в знании современной иностранной литературы и научных теорий разных эпох. Прочел Кундеру, Уэльбека, еще многих популярных литераторов, которых и не вспомнит теперь, потому что они его оттолкнули: тем, что чередовали свою скудную поэтику и жалкую философию с порносценами в бессюжетном пространстве. Взамен понравился Юнг. Он показался Виталику искренним, циничным и немного сумасшедшим стариканом, как будто из кино «Назад в будущее», который свято верил в свою психоаналитическую теорию и продвигал ее урывками, обломками гениальных мыслей, не составленных, к счастью, в единый емкий и трудночитаемый труд. Виталик даже по детской привычке стал дружить с Карлом. Называл его когда Карл Густавыч, когда в шутку папа Карло, и говорил с ним: иногда спорил, иногда соглашался.

Глава 3. Новое увлечение и Григорий Колбаса

Кроме друга Сереги и дяди Карла, в жизни Виталика была еще и девушка Маша — журналистка из раздела «Культура». Она первое время не знала, что была в его жизни, так как встречалась с шеф-редактором портала Григорием Колбасой.

На вид Маша и шеф-редактор Григорий Колбаса как пара представляли собой один из самых криво склеенных союзов в мире: Колбаса некрасивый и неуклюжий, Маша неуклюжая, но, наоборот, красивая. (Недавно стало известно от иностранных ученых, что, оказывается, такие союзы крепче иных, потому что страшненький муж ценит жену, а жена получает большое удовлетворение и рост самооценки, сравнивая свою красоту с мужем.) 

Если попытаться психоанализировать, подобно дяде Карло, то у Маши в отношениях с Колбасой сыграло бабье стремление целиком отдаться учителю (на котором, как известно, была основана Лейпцигская система подготовки молодых спортсменок в ГДР, которых дрючила целая бригада массажистов, чтобы поднимать им гормональный фон накануне соревнований), а Григорий Колбаса как раз таки стажировал Машу, и поэтому у нее было много к нему, если верить Карлу Густавовичу, приписок и достраиваний.

Например, он ее сразил наповал шуточным словосочетанием «тяжелый случай», сказанным в ответ на признание в том, что она не курит. Еще бабе немаловажен размер мужской особи или, как говорят спортсмены, ее физика, а с этим у Колбасы было все хорошо. Он был сам с Сахалина и на медведя ходил с рогатиной и отцом. В Колбасе было много от Машиного папы, кроме, конечно, размеров, — приехал, черт-те откуда, поступил в МГИМО по деревенской разнарядке, несколько языков, не самое последнее место работы — целая лавина достоинств, но Виталик всего этого не знал, потому и не понимал,

139

что этот клубень делает с похожей на жену Астурийского принца Фелипе красавицей, пусть и с ужасно некрасивыми ногами и медвежьей походкой.

Сам по себе Григорий Колбаса представлялся хорошим парнем, но было в нем воспитанное провинциальной необходимостью пробиваться свойство, побуждающее по максимуму выдаивать антропосреду, желательно, не давая ничего взамен. Это замечательное качество в сочетании с неумением одеваться накладывает на человека кривой отпечаток. С карьерным ростом, кажется, что это свойство исчезает, но на самом деле просто закапывается глубже и становится менее заметным. Как раз это свойство Григория сыграло, как говорят спортсмены, в пользу нашего героя Виталика, потому что Колбаса вечно стеснялся выходить с Машей в свет, боялся, что она его бросит, а он останется ни с чем, к тому же у нее не было квартиры, в отличие от его бывшей девушки, к которой он благополучно вернулся, оставив Машу обижаться и коротать вечера с каким-то ассимилированным армянином, который ей не слишком нравился.

Наоборот, Виталику Маша очень нравилась. У нее были такие сверкающие глаза — оранжевые, как у злого джедая из первой трилогии «Звездных войн», они были немного более ожидаемого углублены в череп, как бы припрятаны, да и вся ее не кричащая сексуальность не бросалась в глаза. 

Глава 4. Сближение

Виталик начал с Машей мало-помалу общаться в столовке, первое время довольно бесплодно, поскольку из природной скрытности, унаследованной от башкирской бабки, она и изъяснялась крайне завуалировано и ничего не давала понять, а Виталик всегда был немногословен. Все бы так и увяло, не расцветя, если бы однажды между коллегами не произошел, как писали когда-то в «Правде», судьбоносный диалог.

— Ко многому, что происходит вокруг, я отношусь особенно, во многом я вижу знаки, и стараюсь…

— Ты видишь знаки? — восхитился Виталик, подумав, что object<strong>+css.— Я серьезно, — засмеялась Маша, — я считаю, что все, что происходит, не

случайно, и то, что важно для тебя, можно легко выделить, открыв внутренние каналы, чтобы информация не встречала препятствий.

— Так бы и сказала, что открываешь каналы.— Я не смеюсь, — смеялась она.— Я тоже не смеюсь, я тоже люблю знаки и альфаканалы, — сказал Виталик

аюбсолютно серьезно, так как шутить не умел, а шутками окружающим обычно казались его серьезные, но странные утверждения.

На почве знаков и каналов молодые люди сблизились, стали много разговаривать, Мария рассказывала про заграницу, в основном, про юго-восточную Азию, где она родилась в семье второго секретаря посольства, то есть сотрудника КГБ, еще более привлекая Виталика восточным колоритом и происхождением из советской элиты. А Виталик в ответ на это рассказывал про свою дочь от ницшеанки Лены. Он знал, что такие его рассказы в большинстве субкультур вызывали столбняк и открывание ртов, как у женской, так и мужской части.

— А… а я тоже хочу ребенка, но не как не могу найти подходящего кандидата в отцы, — от зависти искренне, заявила сраженная рассказами Виталика Маша, которая по советским медицинским раскладам уже была близка к возрасту старородящей.Недавно автору стало известно, что девушки за двадцать пять в демократической России начинают колготиться по поводу ребенка из-за того, что врачи старой школы их подначивают, употребляя это зловещее слово «старородящая». В советской медицине таковыми считались уже с двадцати шести, что было для тех лет нормально: родила — и

140

давай дальше строй социализм. Хотя мы прекрасно знаем, что в Европе и США такие матери, напротив, рассматриваются как молодые, и правильно.

После описанного случая роман пошел, как говорят спортсмены, «более стремительнее». Виталик потихоньку подобрал код к словам Маши, и завуалированность ее выражений, вероятно, воспитанная папой-шпионом, который тридцать пять лет назад приехал из Оренбуржья поступать в театральное, но поступил в МГУ, а потом был завербован в КГБ, работал в Малайзии и Индонезии, где его раскрыли, после чего он какое-то время просиживал штаны аналитиком в Битцевском лесу, где водятся не только маньяки, но и аналитики КГБ, уже не мешала ему понимать, что она имеет в виду. 

Еще не будучи любовниками, Маша и Виталик, бывало, ссорились и разыгрывали сценки ревности, которой, как известно, любовь параллельна. В скобках приводится расшифровка Виталиком вроде бы ничего не значащих реплик.

— Как дела? (Я скучал.)— Я сегодня совсем не спала и пила всю ночь. (Хотелось, чтобы ты был рядом.)— Это заметно. (Мне тоже.)— Что, очень? (Почему же ты меня никуда не пригласишь и все такое?)— Очень. (А ты мне дала хоть один четкий сигнал?)— А у тебя как дела? (Я тебе не сигнальщица, ты должен проявлять инициативу,

потому что я — девушка.)— Прекрасно. (А ты поучи отца.)— Ты что-то сегодня чересчур лаконичен. (Подхамливаешь.)— Ты находишь? (Не нужно скатываться к формализму.) Виталик, конечно, заревновал и отомстил. Очень просто, так как сложнее не умел:

ушел в буфет с другой. Ему нравилось там обжигаться о взгляды Марии. А проходя мимо ее стола, он мстительно промолвил: «Приятного аппетита!»

На следующий день в разговоре посредством компьютерной программы моментальных сообщений ICQ мстила уже она.

— Привет, — написал Виталик.— Неужели? — ответила она.— Ты видела фильм «Нет вестей от Бога?».— Видела, ничего так фильм.— Вот, а я хотел тебя пригласить.— Да я его видела еще летом, во времена Колбасы.— Что такое «времена Колбасы»?— Не знаешь — и лучше.— А зачем говорила?— Ну, не знаю, просто так.— Нет, я понял, это значит: куда ты суешься, я уже давно с Григорием Колбасой

этот фильм посмотрела.— Нет, не имела я этого в виду.— А что у тебя с Колбасой было? Серьезная лавстори?— Более чем.— Более чем — это значит с оральным сексом или с анальным?— Дурак.— Ты только что запорола косяк.— Что это значит?— Нарушение понятий.— Я не хотела тебя обидеть.— Не обидела, просто поставила на место.— Не понимаю.— Что тут не понятного?— Ладно, извини, если что не так, звони.

141

— Пока.Так вот они и развлекались. Виталику нравилось, когда она злилась. Ноздри

становились острыми, а уголки рта, узорам которого позавидовали бы архитекторы Альгамбры (хорошее сравнение! Надо будет почаще использовать.), приподнимались как у хищницы. Виталик стал много думать не html-кодами и в общем вел себя как типический влюбленный.

«Она робка, закрыта, и в этом неподражаемо восхитительна, — думал он среди прочего, — ее глаза гаснут, только когда на них смыкаются веки. Когда она улыбается, вокруг губ и на щеках появляются ямочки — по три с каждой стороны, как мозаика в калейдоскопе. Обычно довольно лишь сотой джоуля ее тепла, чтобы быть великодушным, чтобы радоваться, когда ей хорошо, как бы далеко она от меня ни находилась и как бы далеки от меня ни были ее мысли. Когда она рядом, внутри будто разворачивает крылья прекрасная птица — ощущение, будто летишь, а в груди и ниже — щекотание».

Глава 5. Дальнейшее сближение

Вскоре, воспаленный думами, Виталик пригласил Машу на каток. Она там разрумянилась и была очень красива, а вечером посредством службы коротких сообщений они выясняли, кто для кого что значит.

— Ты — все, — написал Виталик, к тому моменту ставший уже совсем как «дам экзальте».

— Мне так много не надо, — ответила Мария остроумно.— Ты — ничто.— Ну вот, уничтожил.— Ты — кое-что.— Так мне тоже не нравится.— Ты — много.— Вот на это я согласна.— Тоска подрубает.— Не тоскуй, плз.— Я сам себя прошу об этом, и сам себе не могу уступить.— Давай просить вместе.— Ладно, уломали, но тебе, Виталик, не стоит гордиться, это только ради Маши.— Нас, кстати, тоже двое, ты заметил.— Я думаю, он заметил. Вообще у меня метод такой — не гнать тоску, а ждать,

пока все вытоскуется.Следующим этапом романа стал совместный поход на премьеру нового «Бонда»,

где коллеги держались за руки, после чего Виталик решил, что пора, как говорят спортсмены, и присунуть, и с этой мыслью он пригласил Машу в загородный пансионат, не слишком дорогой, но с комфортабельными номерами. Была как раз зима, не холодная, но снежная, они выпили вина, гуляли долго в лесу, потом в номере еще выпили вина, а все это время Машина мама звонила, небезосновательно беспокоясь, что Виталик — маньяк, и дочь ее прибьет.

В общем, прочь ненужные детали, Виталик присунул, причем от долгого воздержания сделал это многократно, не обращая внимания на возможность сохранения живых сперматозоидов после одного полового акта на следующий, а также и на целостность презервативов. У Маши, видно, тоже было долгое воздержание, так как она проявляла признаки удовольствия и только часа через три решила, что пора спать.

После этого, конечно, все у них расцвело, тем более что однажды эти два почитателя знаков пошли в театр, а во время прогулки после спектакля им явился знак.

142

Такой: днем была каша под ногами и мокрый снег, а затемно подморозило, воздух подсох, тротуары тоже, а небо очистилось. Они шли по Новому Арбату. Маша по своей шпионской привычке пряталась в шарф и улыбалась глазами, Виталик тоже улыбался, но не прятался, она посмотрела на него весело, и он поцеловал ее в уголок глаза. Поскольку тротуары не только подсохли, но и заледенели, то маленький оранжевый агрегат коммунальных служб проехал мимо, бросив им под ноги белую крупу, которой растапливают лед. Выглядело это, как рис на молодоженов. Они это оба поняли и поцеловались от избытка чувств.

Глава 6. Быстрое развитие романа

Как говорят спортсмены, влюбленные стали выкладываться на сто двадцать процентов. Она часто прятала лицо на его плече и молчала, но он слышал в этом самые нежные слова, которые ей так сложно произнести, а он ездил к ней частенько — присунуть, пока родителей нет дома. Виталику это нравилось, он чувствовал себя совсем юным вечным студентом, когда надо одеться за время от момента, когда вякнет домофон от родительского электронного ключа до звяканья аналоговых ключей в замке. Правда, во времена Виталиной юности на его малой родине домофонов еще не было. Маша, бывало, рассказывала Виталию корейские сказки, поскольку она в университете специализировалась на корейском фольклоре, и таким способом она еще больше западала в душу влюбленному молодому человеку. Он с обычным для себя внутренним благоговением перед новыми знаниями слушал музыку Машиного голоса, когда она рассказывала, как мыши помогли прекратить убивать стариков:

«Прежде стариков, когда они достигали шестидесяти лет, убивали. Один сын очень любил своего отца и, когда ему минуло шестьдесят лет, спрятал его в подземелье, куда и носил ему пищу.  Однажды на дворец богдыхана напали какие-то страшные звери, величиною с корову, серые, с узкими, длинными мордами, с длинными тонкими хвостами. Все потеряли голову и не знали, что делать.  Тогда старик отец сказал:  — Надо найти восьмифунтовую кошку.  Нашли кошку в семь с половиной фунтов.  — Кормите ее, — сказал старик, — пока она не вытянет восемь фунтов ровно.  Когда кошка вытянула восемь фунтов, ее выпустили на зверей.  И вот что случилось.  Увидев ее, звери стали уменьшаться, пока не превратились в обыкновенных мышей, которых и ловят с тех пор обыкновенные кошки.  Когда император узнал, кто выручил всех из беды, то разрешил с тех пор старикам жить столько, сколько они хотят.  Так появились мыши на свете, виновники того, что стариков не убивают больше».

Или про паршивого, сопливого и трахомного:«Жили когда-то на свете паршивый, сопливый и трахомный. Один голову чешет,

второй сопли вытирает, третий — руками машет — мух от глаз отгоняет. Решили они однажды в харчевню пойти, рисовых лепешек поесть. И уговорились: чтобы пять минут никто до больного места не дотрагивался, а кто дотронется — за всех троих заплатит. Пришли они в харчевню. Взяли лепешки, едят, а сами никак не дождутся, когда пять минут пройдут. У паршивого голова зудит. Терпел он, терпел, а потом и говорит:  — Хочу я вам рассказать, что однажды со мной приключилось. Пошел я в горы, смотрю — лось, да такой чудной! И тут у него рога, и здесь рога, и там... — Говорит, а сам показывает, где у лося рога, и что есть силы кулаками по голове себя колотит. 

143

Не успел договорить, тут сопливый подхватил:  — А я бы в лося стрелу выпустил вот та-ак. — Он показал как, а заодно нос руками вытер. — Ишь разболтались! Слушать вас тошно, — закричал трахомный, замахал руками и мух от больных глаз отогнал.  Так и пришлось всем троим поровну заплатить за лепешки».

Маша даже начала учить Виталика корейскому алфавиту и звукам корейского языка, видимо, играя таким образом в незамысловатую ролевую игру, так как после уроков, как говорят спортсмены, обязательно давала присунуть. 

Глава 7. Овуляция.ру

Не прошло и месяца после начала любовных половых отношений, это ужасное изобретение человечества — тест на беременность — показало у Маши две полоски, о чем она довольно оперативно доложила Виталику, который взбледнул, ничем больше не выказав своего ужаса, и тут же от нервов присунул, как говорят спортсмены.

Потом всю ночь он исследовал сайт «Овуляция онлайн» в надежде увидеть массу отзывов о том, что тесты врут, но зря потратил время, потому что отзывов о вранье тестов было мало, а Маша на следующий же день совершила над собой ультразвуковое исследование и с гордостью показала удрученному возлюбленному горошину в усеченном конусе — эмбрион. Виталик — отец дочери от ницшеанки Лены со скромной зарплатой и нерешенным квартирным вопросом не мог быть искренне рад новому потомству. 

Маша, конечно, сказала, что она от Виталика ничего не требует, но он, как порядочно влюбленный, заявил, что будет счастлив связать судьбу со своей возлюбленной, беременной к тому же. О том, где они будут разделять быт, он пока что не задумывался, да и то, что его скромной зарплаты html-кодера на семью не хватит, тоже старался не анализировать, дабы не перегружать психику, как говорят лохушки, негативом. Пока же ему предстояло знакомство и серьезное объяснение с Машиными родителями, на котором беременная женщина очень настаивала, потому что как раз ее папаша, очень удобно, приезжал на краткую побывку из далеких стран.

Глава 8. Полковник Яицкин

Отец Марии полковник Яицкин Виктор, очень хорошо знал какой-то полинезийский язык и перевел даже на него знаменитое произведение Лермонтова, то есть, простите, Толстого, «Кавказский пленник». Как было уже сказано выше, он служил в КГБ и был в конце восьмидесятых выслан из какой-то далекой юго-восточной страны, потом работал в Битцевском лесу, где водятся не только маньяки, но и эфэсбэшники, но с распадом СССР это дело бросил и стал, как видный специалист по полинезийским языкам, преподавать и пописывать статейки туда-сюда. 

Говорят, в гэбне любили брать всяких ущербных в чем-то людей, например, у кого родителя нет, или кого во дворе били, или если человек, скажем, маму боится или не переносит таксистов. (А Виктор Петрович как раз боялся маму, никогда не видел папу и не переносил таксистов.) Подобных несчастных успокаивали гипнотическими приемами, говорили, что, мол, такие прекрасные люди Родине нужны, и забирали к себе в школу тепленькими и преданными.

Справедливости ради автор должен сказать, что и сам, хоть в школу КГБ уже попасть не успел, так как «первые отделы» в университетах упразднили спустя пару лет после его поступления, но все же уверен: его бы было легко завербовать. Автор это понял,

144

когда проходил проверку на полиграфе — детекторе лжи. Как раз эту моду ввели в холдинге, где автор трудился в разных департаментах. Начальник полиграфа задавал вопросы, мол, воровал чего, или были ли запои, или когда в последний раз курил траву, и надо было на них ответить сначала без сенсоров детектора, а потом с сенсорами. Автор все честно про себя промямлил, и начальник полиграфа не стал на него надевать провода, сказав, что верит ему и даже считает хорошим человеком, а автор, услышав эти слова, чрезмерно растаял, проникся и уже завербовался почти. В общем, вербовка, понял автор, дело плевое, главное, подходящего клиента найти.

Хотя в официальной биографии Машин папа эту самую школу в Битце решил не упоминать, но его дочь об этом не стеснялась рассказывать народу не без гордости, а поскольку всем-то нам известно, что бывших гэбистов не бывает, то мы, конечно, понимаем с какой целью он втерся в какой-то мутный фонд полинезийских языков и уехал в Полинезию преподавать этот язык аборигенам, которые предпочитали английский, больше отвечающий их уже не до конца первобытным реалиям. Параллельно папа, очевидно, вел разведработу насчет распространения «Аль-каиды» среди аборигенов, и, как уже было сказано, переводил: кроме Лермонтова еще Цветаеву и Пастернака, благо слов в языке мало, и рифмы довольно легко добиться. Что-то там такое про свечу: 

Сирак сеоранг пунакан денгарканТернуата апа демуарканИнилагу терхирканБерседих хати ханган…Или еще вроде бы что-то про вздыхающие кастаньеты:Катаката бату дихатухкан    Падададаку масих хидупканТидак апа! Суда сиап аку.Бебан иту тертахан санггупку…

И наоборот, когда он переводил полинезийских авторов, ему меньше рифмы удавались. Вот, чтобы не быть голословным, тоже два примера: 

Этот неграмотный человек,которого я зову мамой,была первой, которая учила меня:Каким бы острым ни был нож сборщика каучука —перо острее…

Второй пример:

Лодку моей судьбы бросаетИз стороны в сторону.Отец, я плыву курсом,проложенным моими стихами.Отец, мне суждено плытьпо их следам всегда…

Однажды только Виктору Петровичу удалась рифма, но тогда перевод, казалось бы, трагического стихотворения, стало возможно петь вместо знаменитой шуточной песни «На проклятом острове нет календаря»:

145

Далеко на острове любимая моя Тоскует, изнывает, ждет меня любя. Ветер гонет прау, луна над головой И в ночи сверкает перстень золотой.  Медленно била о лодку волна, Смерть отвечала: «В тебя влюблена».  Далеко на острове любимая моя Тоскует, изнывает, ждет меня любя.(На проклятом острове нет календаря,Ребятня и взрослые пропадают зря. — А. П.) Ветер гонет прау, но в дымке голубой Больше не сверкает перстень золотой. 

Глава 9. Перед визитом

Итак, Маша подзалетела, вернее, довольно серьезно забеременела от Виталика как назло незадолго до одного из редких визитов папы в Москву из Полинезии, и вполне справедливо, как любящая двадцатишестилетняя дочь, она посчитала, что, будучи порядочным, ее возлюбленный должен пойти и объясниться, хотя сам он не очень понимал, что там будет объяснять. 

— А что я скажу? — спрашивал то и дело Виталик.— Как что? То, что думаешь о нашем будущем, — гордо произносила Мария, —

для меня это важно, и ради меня ты можешь это сделать, это будет достойный уважения поступок.

— А вдруг мама меня не зауважает? Будет поить отворотным зельем?— Дурацкая шутка.— Я не шучу, — серьезно говорил испуганный Виталик, — наточит осиновый

кол...— Ты перебарщиваешь, не оскорбляй моей семьи, — несколько старорежимно

заявила Маша, — и потом, ты это делаешь для меня, а не для мамы. Для меня важно (Мария вообще любила слово «важно», наверное, Карл Густавыч мог бы из этого что-то вывести, например, что ей, наоборот, ничего не важно или что она сама чересчур важная), чтобы ты наладил отношения с важными для меня людьми.

— Я ж понимаю, — чесал руку Виталик, — только ведь с точки зрения общественной морали я очень непривлекателен. Все-таки ребенок от проститутки — ницшеанки.

— А! Забыла сказать, не говори, что от проститутки.— Нехорошо начинать знакомство с вранья.— А ты не ври, просто не говори. Едва ли маме придет в голову спросить, от

проститутки у тебя ребенок или нет.— Ладно, что ж, будем считать, что это необходимая идиотическая церемония

вроде выкупа невесты.Мария плакала и шла в туалет поблевать. Ей тяжело давались первые месяцы

беременности, видимо, она унаследовала это от матери, у которой было сколько-то выкидышей до первого успешного ребенка — Маши, да и сама Маша едва родилась после

146

того, как врачи установили, из-за чего эти несчастья происходили — какого-то несложного вещества не хватало в организме, навроде витамина В6.

Вечером накануне, как писали в «Правде», судьбоносного визита Виталик нервничал, думал и общался мысленно с другом Карлом Густавычем.

«Зачем мне тащиться к этой Зое Викторовне? Она мне кто? У меня вот завуч была Зоя Викторовна — редкая стервоза, говорила таким противным визжащим голосом. Мамаша не должна встревать в наши отношения. Маша — взрослая женщина, которая сама решает с кем ей быть и от кого рожать. Если до нее это не допирает, пусть и разбирается сама», — крутилось в голове у Виталика.

— Ты как думаешь, папа Карло? — спросил он у Густавыча.— Хундэ шайзэ. Выявлено множество неврозов, которые лишь в зрелом возрасте

проявляются или усугубляются настолько, что пациент становится полным чмом.— Не понял.— Ну, как: в таких случаях можно доказать, что уже в юном возрасте у пациента

наблюдалась патологическая зависимость от родителей и разнообразные иллюзии.— Зависимость-то, понятно, она у всех есть.— Я говорю о патологической.— Пойди теперь разберись, патологической она была или нет.— Помню, ходила ко мне одна на терапию, дочка перебежчика из «Штази». Хундэ

шайзэ. С мужем развелась, потому что он ей, видите ли, холодильник не наполнял. Это она считала совершенно неприемлемым проявлением беззаботности и наплевательского к себе отношения. Нет бы самой за продуктами смотаться.

Глава 10. Знакомство с мамой

Без четверти одиннадцать следующего дня Виталик мялся у заветного подъезда. Проживала Машина семья в панельном доме для гэбистов средней руки в столичном районе Зюзино в трешке улучшенной планировки на тринадцатом этаже, и это последнее прямо-таки убивало Виталика. Он, как житель пригородный, боялся находиться на таком расстоянии от почвы, в этом смысле он был своего рода почвенником, вот и мялся, не решаясь подниматься.

То, что время подтягивалось к назначенному, его еще сильнее нервировало, и без семи одиннадцать он все-таки решительно пошел и купил фляжку коньяку для храбрости, а также уничтожитель запаха — мускатный орех. Первый глоток встряхнул, второй раздвинул сосуды, и Виталик смело вошел в лифт. На тринадцатом этаже он наткнулся на свою возлюбленную, довольно бледную, то ли от волнения, то ли от анемии, вызванной беременностью.

— Привет, а ты куда? — поинтересовался Виталик.— В магазин, не хочу присутствовать.— Как мама?— Так, средненько, испанский учит.— А.— Вы только не подеритесь.— Как это? Мама может начать меня бить?— Ну, я в фигуральном смысле.— А.И она закрылась в лифте, а ему ничего больше не оставалось, как позвонить.

Поскольку перед нами тут появляется мама, посвятим ее жизнеописанию пару абзацев. Как уже сообщила Мария, мама в свои пятьдесят изучает испанский язык, что само по себе характеризовало бы ее с хорошей стороны, если бы она уже десять лет не работала

147

учителем испанского в спецшколе с углубленным изучением испанского языка. А как раз незадолго до визита Виталика ее позвал какой-то общий знакомый работать в школу для олигархов, где ее жалких знаний, которые не стыдно передавать бесплатным ученикам, не хватило бы и ее бы быстро оттуда попёрли. Поэтому она и ходила в институт Сервантеса, являющийся культурным центром Испании в России, повышать квалификацию.

О людях, подобных Зое Викторовне, уж столько раз сказано, что выдумывать что-то не имеет смысла, поэтому возьму цитату из близлежащей книги. «Это была небольшого роста высохшая дама в пенсне (в нашем случае — в очках), незаметная в смысле наружности, а также в смысле душевных качеств. Не привыкшая работать, она прожила двадцать пять лет за спиной мужа, и у нее было только и делов, что распорядиться насчет обеда и сшить себе новый капот. За двадцать пять лет она едва родила двоих детей да сделала один аборт. Вот и все, что она делала в жизни. В остальное время она ничего не делала. Впрочем, в молодые годы она бурно ревновала своего мужа к каждой даме, закатывая сцены, истерики и драмы… Она понимала свою женскую долю как такое, что ли, беспечальное существование, при котором один супруг работает, а другой апельсины кушает и в театр ходит».

Так вот она жила до сорока лет, пока не распался Советский Союз и не начал разлагаться Комитет Государственной Безопасности, откуда мужу пришлось ретироваться и начать новую жизнь, что для него было не сложно, так как он все-таки был ценным специалистом и бывшим полковником, а для нее затруднительно. Но и она в итоге пристроилась в спецшколу недалеко от дома и с горечью вспоминала длительные командировки в Полинезию без дочерей, оставленных бабушке, иностранные спиртные напитки, чеки в «Березку», «Шарп» три семерки (этот аппарат в свое время не мог не поразить воображение, и однажды мой старший приятель взял у своего друга такой якобы послушать, воспользовавшись нетрезвостью владельца, а сам, как радиолюбитель, взял и разобрал его, и тут приходит протрезвевший друг, видит разобранный «Шарп», и падает в обморок), югославскую мягкую мебель. Учеников своих Зоя Викторовна считала сволочами и не стеснялась так же их и называть. 

Муж Виктор, пососав первое время сопли с женой-неудачницей и потом попробовав себя в службах безопасности и аналитических отделах, ушел в науку, в МГУ. Там строчил статьи и даже целые книги, изменил свою жизнь и в смысле личных, так сказать, привязанностей — начал жить на две семьи, увлекшись какой-то сослуживицей. Зоя Викторовна обиделась, увлеклась пасьянсами и воспитанием уже взрослых дочерей, поскольку свой плачевный пример почему-то считала важным жизненным опытом. И вскоре от Русского фонда полинезийских языков Виктор Петрович отправился в Полинезию, и все как-то встало на свои места. Он жил там один с удовольствием, в качестве хобби ловил скорпионов, принимал пару раз в год в гости дочерей и жену, и сам раз в год бывал в Москве.

Зоя Викторовна открыла Виталику дверь и суховато, нервно поздоровалась, что не было удивительно или обидно: от женщины с такой сухой, как говорят спортсмены, физикой, трудно было ждать жизнелюбивого или хотя бы ироничного — ну вот, мол, явился, разбойник — приветствия. Зоя Викторовна была гораздо суше необходимого, у Виталика в голове сразу родилось прозвище «Сушеная Лакедра». Если более или менее нормальный человек обычно снабжен какими-никакими мышцами, а также должен иметь определенный процент необходимого жира, то вот Зоя Викторовна была по телосложению, скорее, похожа на кожистую костлявую кошку породы канадский сфинкс.

Глава 11. Дело жизни бабушки

Мама Маши была не из простых: ее родительница Валентина Сергеевна Кобзарь трудилась, как писали в «Правде», на культурной ниве — была заместителем директора ДК Института инженеров транспорта в Марьиной Роще. Она очень прославилась в

148

девяностом году, когда в том ДК известный режиссер ставил свою первую знаменитую антрепризу «Вишневый сад» с разными замечательными актерами. 

Так вот, когда спектакль, телеверсию которого снимали там же, закончился, актерам нужно было еще раз отыграть несколько сцен по просьбе режиссера телеверсии, но Валентина Сергеевна Кобзарь тут вышла на сцену посреди народных и заслуженных артистов СССР и закричала: «Я не позволю! Безобразие! Аренда оплачена только до двадцати двух!» — и выключила свет. Все, конечно, обалдели, а Валентина Сергеевна радовалась, что дала жидам просраться. Не нравилось ей, как они глумились над великой пьесой и героями — аристократами Чехова, хотя в другом исполнении она ее прежде не видела, текст не читала, и уж тем более не знала, с каким презрением к героям-аристократам относился сам Чехов.

В «Огоньке», который тогда выходил миллионными тиражами, вышла большая рецензия знаменитого журналиста под названием «Секрет», в которой автор развил тему о том, что этот подлец и лизоблюд Яшка всех победил, сожрал, и в подтверждение своих слов привел историю с участием Валентины Сергеевны, сказав: «Все было бессильно перед этой Яшкиной внучкой, дочкой Шарикова». Но Валентина Сергеевна не спасовала, она состояла в антисионистском комитете, и не собиралась спускать жидам, тем более что юрист антисионистского комитета поддержала обиженную, предложив пойти в суд защищать ее честь и достоинство.

И Валентина Сергеевна написала иск, где кроме прочего, с полной серьезностью заявила: «Называя меня дочкой Шарикова, автор явно указывает на мое песье происхождение, тогда как я — дочь Запорожской казачки и русского интеллигента дворянского происхождения». Журналист, конечно, долго потешался и отправился в суд, захватив с собой режиссера, в полной уверенности в победе.

— Я не хотел ее обидеть, — говорит журналист, — я ведь ей хотел объяснить, почему такая эстетическая глухота? Нельзя прерывать творческий процесс, это как прервать половой акт. 

— Ответчик пишет о Яшке, что тот хам, лизоблюд, невежа, циник, а ее называет внучкой Яшки, и, характеризуя так деда, переносит на нее его качества, — отвечает юрист Валентины Кобзарь.

Судья, не думая чрезмерно, выносит решение: «Иск удовлетворить, признать порочащими и несоответствующими действительности сведения о том, что истица — Яшкина внучка. Напечатать опровержение в журнале „Огонек“».

Адвокат сел за кассационную жалобу. Он написал, что иск удовлетворили незаконно, так как живой человек не может быть близким родственником литературного персонажа, а главное: нарушен принцип всесторонности и полноты рассмотрения дела. Что в иске-то написано? В иске написано, что истица — дочь Шарикова, а в решении суда о Шарикове ничего нет. Где всесторонность, где полнота, если про отца забыли? Как же так? Нельзя так откровенно попирать процессуальный закон. Где полнота и всесторонность в исследовании? Где Шариков? Нет Шарикова! Один Яшка гуляет, дедушка, который был до революции, а папа где? «Ходатайствую о возвращении в процесс Полиграфа Полиграфовича, потому что эту родственную связь суд абсолютно не исследовал». 

И суд отменил решение, акцентируя внимание на том, что нарушен принцип полноты и всесторонности, и действительно должны были быть исследованы родственные отношения истицы Валентины Сергеевны Кобзарь с Полиграфом Полиграфовичем Шариковым, то есть не только с дедушкой, но и с отцом. Дело было возвращено в предыдущую инстанцию.

— Валентина Сергеевна Кобзарь напрасно обижается, — говорит там адвокат. — Она пишет, что автор, называя ее дочкой Шарикова, указывает на ее песье происхождение, но тут существует явное противоречие, так как Шариков был не псом, а человеком, и автор произведения недвусмысленно дает понять, что в Шарикове

149

проявились черты совсем не Шарика, а Клима Чугункина — человека. Если же истица считает, что родство с псом Шариком ее порочит, то она тоже неправа, поскольку Шарик-то как раз у Булгакова — милый чудесный пес, и родство с Шариком, таким образом, никак не может опорочить. 

Журналист на протяжении недолгого заседания вскакивал и, не в силах сдерживать то ли смех, то ли приступы острой деперсонализации от всего происходящего, говорил: «Прошу суд постановить удалить меня отсюда, я не могу слышать все, что здесь происходит!» Но мучиться ему пришлось недолго, поскольку довольно скоро решение изменили на противоположное, и иск был отклонен. Вот так Валентина Сергеевна Кобзарь, хоть и осталась в дурах, но продолжала считать себя героиней и жертвой сионистского заговора и часто по дороге на работу плевала в сторону еврейского общинного центра, который, как известно, расположен напротив ДК МИИТ.

Глава 12. Беседа об эмбрионе

— Здравствуйте, Зоя Викторовна.— Что ж, проходи, Маша в магазин побежала зачем-то, хотя холодильник полон,

видимо, решила оставить нас вдвоем.— Э, — разулся Виталик, — да, я с ней столкнулся. — Проходи на кухню, тапок нет, но ламинат чистый, а пол на кухне теплый.— Удобно.— Да, это мой друг детства нам помог, влюблен в меня до сих пор, вот и помогает.— Удобно, — удивился Виталик внезапной откровенности.— Садись, — указала на икейский стул Зоя Викторовна, а сама села напротив

перед книгами, — вот, образование повышаю.— Да, мне Маша рассказывала, это внушает респект, выражаясь молодежным

языком.— Хм. Ну, так о чем ты хотел со мной поговорить? — немного расслабилась

Лакедра. — Чай будешь?— Спасибо, выпью.— Ну, так о чем ты хотел со мной поговорить? — еще раз спросила Зоя

Викторовна.— Эээ, — начал Виталик.— Сейчас, вот чай, вот печенье.— Спасибо.— Ну, так о чем ты хотел со мной поговорить? — по новой спросила Зоя

Викторовна, перекладывая учебники и погрызывая очки.— Видите ли, — начал по заученному Виталик, откашливаясь через каждые два

слова, — я счел своим долгом встретиться с вами, чтобы рассказать о том, как я вижу наши отношения с Машей. Мне очень сложно говорить: это первый в моей жизни подобный разговор, поэтому извините, если буду сбивчив.

— Да, наломал ты дров, — произнесла Зоя Викторовна, посматривая на Виталика въедливыми, но пустоватыми глазами, хотя добрый человек мог увидеть в них тревогу и растерянность.

— Прекрасно понимаю, каким ударом была, то есть есть... есть вся эта... ситуация. Наверняка вы справедливо мечтали об иной судьбе для своей дочери, не скрою, и я никак не предполагал, что моя жизнь может повернуться... измениться... повернуться... так круто. Но раз уж это произошло, я считаю, ничего не поделаешь — надо двигаться дальше. Более того, я Машеньку очень люблю, и не исключал, что когда-то у нас могут появиться дети, почему бы не сейчас.

150

— М-м-м.— Что касается моего предыдущего ребенка от прости... господи, понимаю, это

самый неприятный в данном случае вопрос, тем более что у меня есть ребенок. — Ребенка жалко.— Да, конечно. Ребенок очень важен для меня. Но я считаю, что слепить брак

ребенком — это порочный путь, и непосильная ноша для детей, — опять по заученному парировал Виталик.

— Это какая-то империалистическая пропаганда, — пошутила Зоя Викторовна, — а мама твоя знает?

— Что? — удивился Виталик и даже начал злиться. — А при чем тут моя мама?— Ну как же!— Так я уже сам не один год папа. Вы же не думаете, что я должен у нее просить

благословения? Я осознаю, возможно, даже лучше чем кто бы то ни было, всю неоднозначность, с точки зрения бытовой морали, того, что произошло. В любом случае, идея моя такова: снять квартиру и жить там с Машей.

— Ребенку нужен отец, и не приходящий.— Откуда вы знаете, что нужно моему ребенку? — искренне спросил Виталик.— Что-то я тебя не очень понимаю. У мужчины есть обязательства: как мужа, как

отца, как мужа, как отца, как мужа, наконец…— Тут какая-то логическая ошибка, а что тогда будет с ребенком Маши?— Ладно, а ребенок-то, кстати, кто?— Девочка.— А фотографии у тебя есть?— Нет, — сказал Виталик, порывшись в кошельке, — хотя нет. Вот, нашел.«Что это она, — подумал сватующийся, — проверяет, нормальное ли я потомство

даю?»— Мон дьё, какая симпатичная, — улыбнулась Зоя Викторовна.— Что? — спросил Виталик. — Кто мандьё? Сами вы мандьё.— Что ты сказал?— Ничего, — это вы первая сказали.— А правда? — заволновалась Зоя Викторовна.— Что правда?— Что… Вот Маша говорила, что ты тут мимо ездишь в центр психического

здоровья.— Ну... в общем... это правда. Правда, не совсем правда, вернее, наоборот, это

правда, я посещаю очень хорошего психиатра, но, просто я хочу сказать, что у меня ничего серьезного, неврозы, какие у миллионов, или, скорее, которые даются немногим. Абсолютно ничего серьезного. Началось все с той ночи, когда я захотел задушить дедушку — нет, не родного, конечно, а просто дедушку, с которым я лежал в одной палате на обследовании по подозрению в бесплодии, хотел задушить я его. За то, что он громко храпел ночью и совершенно не давал уснуть. 

Зоя Викторовна особо сильно прикусила дужку очков и немного откинулась на стуле, чтобы оказаться дальше расстояния вытянутой руки. Виталик понял, что зря разоткровенничался и решил сменить тему.

— Я все хотел у вас спросить, правда, что ли, испанцы вместо «когда рак на горе свиснет» говорят «когда жабы станцуют фламенко»? Я знаю, что вы испанский преподаете.

— Да, испанцы и вправду странные, именно так и говорят.— Что ж, ты посиди, а я начну готовить, потому что Витя сегодня приедет, уже

через час должен быть в аэропорту, а у меня его любимые свиные пятачки не готовы. Он так любит свиные пятачки, жаренные в масле — чтобы подсолнечное со сливочным пополам, с гречкой. Такие хрустящие пуговки получаются — объедение.

151

— Да, поросенок с гречкой всегда в России елся, я слышал.— Да-да. Вот, помню, жили мы в Калькутте. И жарила я там Вите, то есть Виктору

Петровичу, свиные пятачки, а они с тухлинкой были, а он, Коленька, любит, чтобы с тухлинкой. У него желудок буквально луженый. А младшенькая наша дочурка Полинушка, ей тогда всего два годика было, слямзила один пятачок и скушала. Ха-ха-ха. И давай по полу валяться, кричать. А я думала — истерика, поджопник ей, другой, а она все валяется. Ну, я хожу себе спокойно, переступаю через нее, чтобы неповадно было истерить. Ну вот, а она, несчастная, зеленеет. Еле откачали. В посольской больнице в реанимации двое суток валялась. С тех пор у нее животик слабоват. Ха-ха. Зато самая стройная везде. 

— Да, — поддержал Виталик, — плохо, когда детки болеют.    

Глава 13. Появление сестры

Тут раздался звонок в дверь, а Зоя Викторовна за секунду до этого подняла крышку со сковороды, и с нее в кипящее масло со свиными пятачками стекли несколько капель конденсата, из-за чего сковорода взорвалась злобным шипеньем и горячими брызгами, и не давала хозяйке, которая обожглась летающими каплями жира, ничего слышать.

— У вас пятачки горят? — громко спросил Виталик.— Нет, не горят, а становятся хрустящими, но при этом тающими во рту.— Кажется, кто-то в дверь позвонил!— Ой! Кто же это? У Маши ключи есть.Зоя Викторовна на нетвердых ногах отправилась открывать, а Виталик тайком

отхлебнул еще коньяку из фляжки, чтобы не нервничать под давлением ситуации: мало ли, кто там приперся! Он сидел спиной к прихожей и ему было, с точки зрения общественной морали, неудобно крутить головой, но взамен своими удачно оттопыренными ушами молодой влюбленный услышал приятный женский голос.

— Маша будет через пять минут. Сегодня тепло, а вот березы что-то еще не распустились, ах, как страстно хочется в Куала-Лумпур.

— Ну, ты у меня шутница, Полюшка, — хохотнув, сказала Зоя Викторовна.Виталик понял, что это Машина сестра, и на всякий случай еще отхлебнул из

фляжки и сразу откусил от мускатного ореха, который, как уже было сказано, взял с собой отбивать запах. Это его еще отец — жертва эпохи всесоюзного пьянства — в раннем детстве научил. Он очень кстати припрятал мускатный орех в карман, потому что мать и дочь вошли в кухонное помещение. 

— Познакомьтесь, это Степан, Машин… — замялась Зоя Викторовна.— Очень приятно, — быстро протянула руку, чтобы избежать неловкой паузы,

похожая внешне на пакистанкскую модель Полина.В тот момент, когда Виталик усаживался, галантно познакомившись с дамой, в

двери загремели ключи — вернулась Мария со свертком в руках.— Программа «Почти пока все дома»! — остроумно и громко сказала беременная,

разоблачаясь. — Отлично, я как раз купила набор с играми, там есть интересная испанская игра «Парчис».

— Парчис? Знаю такую, — сумничала Зоя Викторовна.— Да, ну, тогда ты нас и научишь, — сказала Полина.— Нет, я только знаю, что есть такая игра, я не знаю, как в нее играть.— Я так и знала.— Ну, не начинайте, там есть инструкция, — сказала Мария, проходя на кухню.Она раскрыла коробку с играми, вызвав неожиданный громкий смех Зои

Викторовны. Виталик закашлялся.— Мама, что с тобой? — спросила Полина.— Ничего, — продолжала хохотать Зоя Викторовна, — так, вспомнила.

152

— Расскажи же, вместе посмеемся.— Хорошо. Так вот. Была у меня знакомая, работала в отделе пособий для

кормящих матерей, и пришел туда однажды на прием юноша невиданной красоты, как Джонни Депп, примерно.

— В каком фильме? — уточнила Полина.— Ну какая разница, в каком фильме, вам же нравится Джонни Депп.— Ничего так, да.— Так вот. У нее все расцвело, конечно. Она влюбилась в него, но не знала, что это

ее сводный брат по отцовской линии.— Мама, сводных братьев по материнской линии не бывает! — уточнила Полина.— Лови блох в своей голове. Так вот. — Мама, зачем ты постоянно говоришь «так вот»?— Потому что ты меня постоянно перебиваешь!— Не надо ссориться, — сказала Мария, — ну, мама, и что?— Продвигалось у них все, правда, пока без секса: флирт, кино, эмоциональный

контакт. И тут у него день рождения. И дарит она ему на день рождения упакованный в подарочную бумагу и перевязанный шелковой лентой парчис!

— Да ну?! — съязвила опять Полина.— Так вот! — по-учительски повысила голос Зоя Викторовна. — Он начал

разворачивать парчис, а она тут же в обморок. Что такое? В чем дело?— Ого! — сказала Полина, а Виталик вздохнул, желая глотнуть коньяку.— Ха! Так вот. А дальше, вернее, наоборот, раньше: она просто поняла, что это ее

брат, поскольку у них у всех в семье по отцовской линии была генетическая особенность — наматывать подарочные ленты на мизинец левой руки.

— Ну и ну! — промямлил Виталик.— Да! — с торжествующим видом подтвердила Зоя Викторовна. — И она ушла в

монастырь, а он сделался бенедиктинцем.— А бенедиктинец — это не монах, что ли? — съерничала Полина.— Так вот. Неординарные обстоятельства создают неординарные люди, —

промолвила чье-то чужое изречение Зоя Викторовна. 

Глава 14. «Бигплачет»

Не знаю, насколько такое характерно для всего русскоязычного общества. Для украинок и прочих приезжих точно характерно, а вот насчет всего русскоязычного общества, не знаю. Для высшего света из нефтегазоносных районов тоже точно характерно. Скажем так: для представителей многих слоев русскоязычного общества это характерно. «А что это?», — может возникнуть резонный вопрос.

А вот что: где бы и при каких обстоятельствах то ни происходило, под «то» имеется в виду какой-то вид общения людей, обязательно рано или поздно разговор перейдет на плач о проблемах. Не важно, кто будет плакать и о чем: какой-нибудь держиморда о подлецах — детях или о тупых строителях, приезжий средний класс — о тяжелом кредитном бремени, ритейлеровый предприниматель — о поборах, сухая телка о том, как не может бросить курить, представитель золотой молодежи тоже проноет что-нибудь, что кто-нибудь не дал или машину поцарапал, даже иной спортсмен скажет, мол, чуть сердечный приступ от кокаина не поймал.

Наверное, это происходит потому, что у нас культура посещения психотерапевтов недоразвита, вот и плачутся все друг другу. Один друг из Невады назвал эту российскую привычку плакаться на смеси английского и русского: «бигплачет». Вот и наши знакомые, сидя за парчисом, начали бигплачет.

— Кстати, я вам не рассказала кошмарный сон, который увидела во время приступа нарколепсии, — вступила Полина.

153

— А я вот перебиваюсь частными уроками, а ученики все — сволочи, дети газовиков, хамы, — вставила сразу Зоя Викторовна.

— Папа вот — профессор в Куала-Лумпуре и не вернется сюда. Ему здесь ничего не надо, — добавила Полина.

— А меня тошнит постоянно и рвет, — пожаловалась беременная Мария.— А Али-баба-то, азербайджанец, звонит тебе? — ехидно поинтерсовалась Зоя

Викторовна у Полины. — Или после Канар так и не звонит?— Не Али-баба, а Султанбек. А тебе даже папа не звонит.— Папа занят.— А Султанбек тоже занят, у него две жены.— Ах! Что ты говоришь такое?! — деланно удивилась мамаша.— Да, гандон, — произнесла Полина.— Ну, хотя бы съездила на Канары! — успокоила Маша.— Хотя бы... От тебя-то тоже Колбаса ушел, так что не воображай. И Сережа —

сын посла в Нигерии — нормально тебе голову поморочил, а уехал туда с кем?— Полина, прекрати. Он был демонической личностью.— Ха-ха, теперь там третьим секретарем демоническая личность, кокосы лопает.Виталик воспользовался неловкостью, которую он испытал, как предлогом, и

удалился в туалет, чтобы заодно там сделать еще глоточек-другой, так как ему такой разговор не нравился. Он вышел, заглянул для вида в ванную комнату, будто и впрямь мочился, и вернулся к дамам, которые теперь спорили о фрикадельках из шведского мебельного магазина.

— Это же полное говнище! — возмущалась Полина. — Как вы можете их есть!— Не у всех же поджелудочная подсажена, — сострила Зоя Викторовна.— К тому же там, в мебельном магазине, где продают фрикадельки, очень весело

проводить время, там много всего, — добавила Маша.— Мы любим, любим, любим шведские фрикадельки. Мы любим, любим, любим

шведские фрикадельки, — спела Полина на мотив «Мы едем, едем, едем…». Тоже мне досуг — поехать в мебельный магазин и поесть фрикаделек.

— Это у тебя зависть, надеюсь, белая, а не черная, — нежно огрызнулась Зоя Викторовна.

Подбухнувший Виталик решил, как говорится, дать мужика и остроумно прервать бесконечный бабий спор.

— Черный, черный! — попытался он скаламбурить. — Мне, пожалуйста, черный, Зоя Викторовна, я зеленый не пью. Кстати, у вас нет, случайно, мате?

— Мате? А вы фанат Че Гевары, что ли? — спросила язвительная Полина. — Может, вам еще сигарку тут задымить?

— Нет, конечно, — стушевался Виталик. — Просто мате очень бодрит без увеличения частоты сердечных сокращений, я недавно в журнале прочел.

— Нет, к сожалению, мате нет, может быть, в институте Сервантеса можно купить, раз он такой полезный?

Активная Зоя Викторовна любила заниматься самообразованием, саморазвитием и самооздоровлением. В разные периоды жизни она: брала на двоих со своим папой уроки аккордеона, состояла поводырем в обществе почти слепых, записалась в общество потребителей сои и получила бесплатно книгу со ста рецептами из «этого безопасного продукта», научилась основам нейролингвистического программирования и даже посещала некоторое время уроки стрипдэнса.  Полина, очевидно, пытаясь перебить маму, включила телевизор. На экране появились кладбищенские кресты.

— В Тамбове местные власти прописывают людей на кладбище. Второе поколение семьи Тарасовых растет в окружении могил и крестов, — заговорил корреспондент.

— О! — сказала Анна и сделала погромче.154

— Прописаться на кладбище — для семьи Тарасовых не грубая констатация смерти, а обычный штамп в паспорте. С такой жуткой отметкой живут и их дети. В свидетельствах о рождении так и написано: Тамбов, Воздвиженское кладбище, дом 4, — продолжил корреспондент.

— Ну, какое здесь развлечение для детей: игры среди могил в прятки, да смотреть на похороны, — сообщила интервьюируемая представительница кладбищенской семьи.

— Тарасовы как очередники десять лет пытаются получить квартиру, но чиновники шутят: родились на кладбище, там и умрете, — заявил корреспондент.

— Фу! Давай не будем, — вмешалась Мария, и Полина переключила канал.— А между прочим, у индусов на похоронах самые тусовки, — сказала Полина, я

вот на Бали была...— С Али-бабой на Бали, — съерничала «Лакедра» Зоя Викторовна.— Мама, ну уже не смешно. Так там, когда местные несут кого-нибудь хоронить,

все испляшутся, а покойник в специальном гробу из папье-маше в виде какого-нибудь животного, и они крутят его, вертят, подбрасывают...

— Зачем же они его так? — удивился Виталик.— Чтобы домой дорогу не нашел, наверное.Пятачки уж подернулись застывшим жирком, борщец поигрывал яркими

холестериновыми бляшками, но на стол не накрывали — ждали папу.— Когда же он приедет? — вопрошала то одна, то другая.— Звонил два часа назад, должен вот-вот быть, — отвечала третья.— А ведь пока мы тут без папы — совсем распустились, забыли, что такое

настоящий обед. Машка вон, одни бутерброды кушает, да еще и в чай их макает, как деревня, — весело сказала Зоя Викторовна.

— Мы пойдем пока в картишки перекинемся, — сказала Мария и потянула Виталика за плечо, — чтобы не толпиться тут.

Глава 15. Буркозел

Влюбленные расположились на ламинате в комнате, решив сыграть в несложную карточную интеллектуальную игру — смесь буры и козла.

— А это диван что, из «Икеи»? — спросил Виталик, осматриваясь.— Да.— А шторы?— Ага.— О, и стол компьютерный из «Икеи»!— Слушай, да вся хуйня здесь из «Икеи»! Давай, сдавай, — сказала мужественно

Мария.Виталик раскидал карты, Марии стало тут же везти, что влюбленного, бывшего

азартного казиношника, довольно сильно злило.— Опять она копит сидит, вечно все копит и копит.— У меня четыре козыря.«Ну надо же. Прямо задушил бы, как она играет», — подумал Виталик, а сам обнял

Марию и положил голову ей на грудь. — Так выросла!— Да, и теперь я даже смогу с тобой кое-что сделать, — кокетливо сообщила

беременная.— Что же ты сможешь сделать?— Чего раньше не смогла бы.— Ну, что же?— А зажать кое-что.— О, я хочу. Давай скорее уедем.

155

— Неудобно. Папа же приезжает проездом.— Ах да, папа же приезжает проездом.— Как только я ему расскажу обо всем?— А почему вы его так все боитесь?— Не знаю — отец.— Не зря же...— Нет. Он прекрасный человек, сказки нам, девочкам, на ночь рассказывал. В

театр водил. По выходным — в парк. — А почему живет там один?— Работа хорошая.— Тем более: почему один?— Мы к нему ездим, и он в отпуск приезжает.— Понятно.— А давай не скажем ему ничего.— Почему?— Просто. Скажем потом, а то вдруг мы разжопимся через полтора месяца.— А что будет через полтора месяца?— Папа в отпуск приедет надолго.— Ты программируешь расстаться?— Да с чего ты взял?— Это правда, и поэтому ты злишься. Ты готова порвать со мной, чтобы тебя папа

не наказал.— Бред какой-то. Ладно, пойдем пить чай.— Не сердись.— Не сержусь. Я тебя так люблю, что у меня внутри все болит. И мне так нравится

с тобой целоваться. И вообще с тобой я стала больше себя любить.— Ну ладно, тогда пойдем пить чай в добрых чувствах.Виталик и Мария вернулись на кухню, тогда как оставшиеся женщины

расположились в большой комнате на креслах вокруг аквариума, проводя медитативный сеанс. Они давно пытались добиться так называемого autofecondation interieure — внутреннего самооплодотворения, о котором им рассказала подружка — психолог, но толком не пояснила, что это значит. Сказала только, что можно это делать путем аквариумной медитации. Психологи — мошенники, вообще-то, еще те! Может, наврала, чтобы пыль пустить в глаза и привлечь побольше дремучих клиентов.

16. Появление папы, Ёна и Бёна

Не успели Виталик с Марией окрасить кипяток мерзотным «липтоном», раздался новый звонок в дверь, который заставил засуетиться медитировавших женщин.

— Ох, это Витенька! — воскликнула Зоя Викторовна.— Папа! Папа! — закричали Полина и Маша.В квартире появился короткий худой человек с огромными усами под

феноменальных размеров носом на худом лице, а также с лысиной, расходящейся от макушки. За ним появились два естественно одинаковых для европеоидного глаза китайца. Справедливости ради сразу отметим, что для китайцев европеоиды тоже кажутся одинаковыми. С другой стороны, европейцы, в отличие от китайцев, не прибегают так часто к пластическим операциям по сужению глаз, округлению лица и сокращению роста, как китайцы к пластическим операциям по расширению глаз, удлинению лица и увеличению роста.

— Здравствуйте, здравствуйте, родные мои. Долго ехали, в Москве не дороги, а ад

156

какой-то, не такси, а ад какой-то. Ничто не исправит такси в Москве, да и вообще в России. Удивительный феномен. Вот, познакомьтесь сразу, мои ученики из Полинезии: это Ён, а это Бён.

Одинаковые Ён и Бён заулыбались и раскланялись. Виталик обалдел немного: он и папу-то боялся встретить, а тут еще два китайца! Пришлось ему снова незаметно выпить коньяку и откусить от мускатного ореха, прежде чем пойти ко всем толкаться в прихожую.

— Папа, познакомься, это — Виталий, — вывела Маша Виталика на первый план.Папа и Виталик пожали друг другу руки, сообщив, что им очень приятно. При этом

Виктор Петрович пронзил Виталика тараканьим взглядом и подумал: «Это еще что за гусь? Ладно, разберемся».

— Что это у вас воняет чем-то на всю квартиру? Всю квартиру провоняли. Ха-ха-ха, — пошутил Виктор Петрович, проходя с Ёном и Бёном в гостиную, то есть большую комнату. — Вот, дочурки, я вам, кстати, и женихов привез, будущих тайконавтов... Правда, Ён, Бён? Ха-ха.

Ён и Бён опять заулыбались и часто закивали.— Точь-в-точь как герой моего сна, который я видела во время нарколепсического

припадка в лифте, — интеллектуально пошутила Полина, — только по сюжету он меня трахнул и съел.

— А помнишь, Поль, как тебя в одиннадцать лет чуть какой-то маньяк не изнасиловал в лифте? Вот смеху-то было, — вспомнила Зоя Викторовна.

Зою Викторовну не стоит порицать за этот смешок, потому что своими циничными историями о собственных детях в жанре черной комедии, она, очевидно, пыталась избавиться от чувства вины за то, что не уберегла дочь от маньяка и еще много, за что. Виктор Петрович тем временем продолжал по-тараканьи приглядываться к Виталику: белокожий, непочтительно скроен, явно не в масть, все признаки вырождения на лицо. Наверняка тяжелое детство, дружки, неблагонадежная наследственность.

— Виталик, — нежно начал гэбист Виктор Петрович, — расскажи о себе, я вижу, парень ты хороший.

— Ммэээ, — начал Виталий.— У него ребенок, — съязвила Полина.На несколько секунд повисла вонючая тишина.— Ну, так что ж, — продолжил нежно гэбист, — бывает, ошибки молодости. Не

ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Я вижу, парень ты хороший.— Да не считаю я своего ребенка ошибкой, — сказал Виталик горделиво,

достаточно осмелев к тому моменту от коньяка.— А ты, случаем, не еврей ли? — вдруг встрепенулся Виктор Петрович. — А то

они детей любят больше, чем государство. А то мы евреев не жалуем, поднасрали, как говорится, по полной программе, и если бы не мы! А еще этот старый сумасшедший Солженицын!

— А Солженицын-то что? — спросила Полина.— Тоже туда же.— В смысле?— В смысле вредительства. Много он причинил вреда русскому языку, — перешел

в шутку Виктор Петрович. — С ними заодно. Мы вот не любим их. Ладно, не будем ссориться из-за ерунды в такой замечательный день. Виктор Петрович взял газету и стал читать, будто не при делах и не только что приехал, а сидит тут уже две недели.

18. Детская травма

157

Когда Марии было пятнадцать лет, она с папой гостила на южном Урале у бабки — фанатичной староверки с пятьюдесятью абортами. Они гуляли вечерами, теплыми и гулкими, вдоль реки Сакмары, и горы вырисовывались спящими животными против заката, было тепло и спокойно, но Виктор Петрович сказал тогда вдруг впервые, что мама — самая большая ошибка в его жизни. Это было как гром и молния, как конец света. Это Марию будто подломило, она ссутулилась и спряталась, ей стало страшно, и земля уходила из-под ног, и она не знала, как жить дальше. К тому времени она уже давно предчувствовала это, но не хотела верить, ведь им всем было так хорошо вместе.

А потом Виктор Петрович стал развивать тему, рассказывать все в деталях, говорил каждый день со старанием, успокаивая Машу тем, что одно лишь его радует, что такие замечательные дочери выросли. Он тогда оправдывался тем, что у него нет друзей, и ему не с кем об этом поговорить, кроме дочерей. Не с кем. И Маша, а потом и младшие, стали винить себя в том, что у Виктора Петровича нет друзей, он говорил и говорил: как вынужден был ради семейного благополучия работать в постылом КГБ, где хорошо платили, как он не мог порвать с мамой из-за того, что дочери и на работе заругают.

После этого, конечно, от Марии нельзя было ждать ничего приличного в любовных взаимоотношениях. Однако Виталик-то не знал этого, а даже если бы знал, его эмоциональное состояние не позволило проанализировать бесперспективность любого союза с Марией.

19. Китайцы

— Ён, Бён, как ваш русский? — решила поддержать светскую беседу Мария.— Йа вась льубльу, сывозэ боль, — начал Ён и запнулся.— Сито йа могу есё скасать, — добавил Бён.— Да. Курс русского для иностранцев невероятно опошлил это творение поэта, —

съязвила Полина.Китайцы довольно закивали.— Йа вась льубльу, сывозэ боль, — начал Ён и запнулся.— Сито йа могу есё скасать, — добавил Бён.— А, кстати, давно хотел у знающих людей спросить: что такое Дао? — спросил

подвыпивший Виталик. — Скажи мне, китаец, в чем Дао?— Да, да! — весело сказал Ён, узнав знакомое русское слово.— Что, да?— Да, да! — повторил Ён.— Вы не поняли: не «да», а что такое Да-О?— Дао кхэ дао, фэй чан дао, — сказал Бён, который, видно, был посмышленее Ёна.— Что? Переведи, китаец, пожалуйста, — попросил Виталик.— Это значит: Дао, которое можно объяснить, не Дао, — сказала начитанная

Полина, — да и вряд ли кто-то из них знает, что такое Дао. Им что — лишь бы продать чего-нибудь, денег нажить, толпой походить по великому пути. Я прожила на Тайване пару лет. Эта часть Китая наименее пострадала от коммунистов, но, должна вам сказать, наплевать им на ваше Дао, впрочем, как и почти на все остальное. Как стадо, на работу, как стадо, с работы, как стадо, в бар, и так далее, и никаких отклонений, а то, как бы чего ни вышло. В полседьмого в ресторан не войдешь — потому что после работы все ужинают — а в семь уже пусто. Да вот еще в борделях любят потрахаться, правда, не трахаются, потому что боятся, что посадят. А с русскими — так это предел всякого Дао.

— Полина, хватит умничать, — вступила Мария, — посмотри, какие они милые и не быдло на вид, не следует харчами перебирать.

158

— Да я и не перебираю, — цинично заявила Полина, хватая Ёна рукой в области паха.

— Они такие милые. Они такие застенчивые, — она то же самое сделала с Бёном.— Ну, давайте потанцуем, — томно произнесла Полина, обнимая Ёна, и сдобно

добавила, — китайское танго.— Чайнизь таньга, — сообразил Бён.— Я, правда, больше люблю китайское фламенко. Сестра Маша занималась,

правда, слоновья болезнь не дала закончить. Но, ладно, давайте, — продолжила издеваться Полина, — только где же мы возьмем танго из пяти нот?

— Ты знаешь, Бён, тут у нас все такие пошлые. Вот у меня были и русские, и азербайджанцы, и евреи, и армяне... Да кого только не было. Но все они — ничего не стоят. Я в этом смогла убедиться. Ничего не стоят по сравнению с вами, — злобно кокетничала Полина. — Недавно был один. Я его у его девушки отбила, а он к ней вернулся — вот подлец. Как после этого не потерять веру в мужчин, в любовь.

— Йа вась любил сивозэ боле, — сказали китайцы.

20. Попытка вербовки

Авторское отступление номер 2.Пожалуй, необходимо разбавить долгий драматический диалог бессмысленным

авторским отступлением. Итак, между тем, господа (помню, одна пучеглазая женщина проявляла тонкое чувство языка, постоянно вопрошая после этого наречия: «Между чем и чем?»), ужасные суши я сейчас съел по дороге, зная, что ничем приличным в этом кафетерии с вайфаем точно не накормят. Теперь вот думаю, сколько еще протяну. Да еще, по той же причине, сожрал сдуру в метро слоеный пирожок.

Я могу показаться вам постылым космополитом, но это не так. Я — представитель древнейшего народа на территории России, родившийся в шестьдесят шестом году от торжества Синьхайской революции. А космополитом я кажусь, только когда понервничаю в метро: у меня метрофобия, так как не очень приятно, когда в вагон набивается несколько сот человек с рожами висельников, а запах точно такой, будто они уже несколько дней провисели, и все норовят толкнуть и пощупать.

Конец.Виктор Петрович очень повернулся на восточной всяческой дребедени и дочерей

воспитывал в восточном духе, прививал истины великого Хучана, как то: «Дабы сохранить карму, засунь ее в жопу, но и последнюю держи в неприкосновенности», «Чакры пробивай только березовой киянкой», «Еженощно для прочистки каналов совершай дефекацию, глядя на Восток» и так далее.

Однако Мария сызмальства загибала свою индивидуальность. Виктор Петрович и Зоя Викторовна, конечно же, мечтали выдать дочерей за сотрудников посольства, чтобы не ниже третьего секретаря, чтобы в Африку их взяли, как минимум, чтобы они жили там счастливо, интриговали, издевались над техперсоналом. Однако своевольная Мария даже на биофак хотела поступать, но папа вовремя сказал ей: «Изгоем сделаю, смотри!» Тогда Маша, будучи парадоксально и своевольной, и зависимой, испугалась, и пошла в ИСАА, правда, полинезийский все равно не стала учить — заартачилась, выбрала корейский.

— Смотрите только, какую умную вещь написала пишущая братия, — увлекательно начал Виктор Петрович, — оказывается, размеры двигателей для космического корабля зависят от размеров задниц римских лошадей.

— Ой, Витюнюшка, ты всегда называешь меня как-то по-особенному, нестандартно, — прокудахтала Зоя Викторовна, — и всегда сделаешь какое-нибудь заявление, и никто не поймет, шутка это или факт.

159

— Да, я таков... — шутливо изобразил важность Виктор Петрович. — А почему бы вы думали, происходит подобная зависимость? А вот почему: двигатели надо было везти к месту сборки на поезде через тоннель, ширина которого зависит, как известно, от ширины железнодорожной колеи, а эта ширина в США равна ширине трамвайных путей, которая равна ширине конки, которая равна ширине колеи на английских дорогах, которые прокладывали римляне, у колесниц которых длина оси равнялась, что естественно, ширине двух лошадиных задниц — так-то.

— А-а-а, — произнесла Зоя Викторовна.— А ну-ка, Зоенька, что у тебя там за пятачки получились, давай-ка отведаем. Вы,

небось, без меня тут совсем распустились: обеды не готовите, первое-второе-компот не подаете, как у нас в столовой, в Битце, бывало.

Зоя Викторовна принесла почему-то одну тарелку с гречкой и пятачками. Виктор Петрович подцепил пятачок вилкой, с целью создания комического эффекта посмотрел через ноздри пятачка на свет из окна, запустил деликатес в рот и хрустнул им десять раз, после чего отправил за ним вилку гречки.

— Ну, что ты нашла в этом ничтожестве, Мария а? Ха-ха. Шучу. Ты, Виталька, не серчай, я уже старый шпион, раскрытый, могу говорить, что думаю. Вот какой ты моей Машеньке спутник жизни? Какой? А, молчишь. А я тебе отвечу: хреновый ты моей Машеньке спутник жизни, никудышный. Она, конечно, поскольку молодая дурочка, сама этого пока не осознает, а для этого и существуют родители. Для чего же еще.

— Да я... — попытался начать оправдываться Виталий.— Да ты, я вижу, вижу, парень-то хороший, только вот не завербовали тебя

вовремя, вот ты и пошел по извилистой дорожке проб и ошибок, а завербовали бы — был бы сейчас как я — крепко стоящий на ногах полковник, работающий не где-нибудь, а в По-ли-не-зии! Это, кстати, тропик Рака. Ты вот, кто по гороскопу? Рак? Вот. Твое место. А Машенька наша Козерог, у нее другой тропик — противоположный, так что вам не соединиться никогда.

— Это уже что-то будто бы из любовных романов, Виктор Петрович, — возмутился Виталик.

— А я бы посоветовал тебе не иметь ничего против любовных романов. Я их перевел сто двенадцать штук в свое время и ничего дурного там не нашел. Все, как и нужно.

— Там все двухмерно.— Где ты понабрался этих диссидентских словечек? Что значит, двухмерное? Это,

брат, ты понабрался чепухи. А зря. К таким отношениям, как в этих романах, и надо стремиться. А еще читать Гришку Климова на ночь, чтобы жизнь знать.

Тут Виктор Петрович поднялся и подошел к полке, которую наполовину занимали творения плодовитого писателя — исследователя деградации и обличителя вырожденцев Григория Климова. Он взял один небольшой томик, пролистнул несколько страниц.

— Ну, вот хотя бы: «По статистике доктора Кинси 52 процента взрослых американцев занимается ротовым сексом, но это показатель, так сказать, среднего класса населения. У крестьян же будет лишь 5 процентов подобных дегенератов. Среди рабочих их будет уже больше, 10–15 процентов. В основном это алкоголики. Ну а если мы возьмем высший класс, то среди них будет уже 90 процентов таких дегенератов. В Советском Союзе в результате всевозможных чисток процент дегенератов на верхах общества будет пониже, но всегда важно помнить, что дегенерация идет с верхов общества…

Как же определять дегенератов? Хороший способ — взять на заметку тех, кто состоит в смешанных браках с евреями. Например, Брежнева, чей культ уже разрушился в связи с гласностью и перестройкой. Теперь уже всем известно, что он был женат на еврейке, а значит, есть основание предположить, что у него был беспорядок в штанах».

Или вот еще, — увлекся Виктор Петрович, — «А теперь вспомните странную 160

особенность сталинских чисток, когда арестовывали целыми семьями, когда жены отвечали за мужей, дети за родителей и так далее. Тогда это казалось вам крайней несправедливостью. Теперь же некоторые из вас задумываются: а может быть, Сталин был по-своему и прав? Может быть, старый революционер Сталин знал некоторые секреты, которых вы не знаете? И еще одна загадка. Почти все эти диссиденты, несогласники и инакомыслящие так или иначе связаны с евреями. Как правило, это или евреи, или смешанные браки с евреями, или продукты этих браков — полуевреи и так далее. Включая Сахарова и Солженицына». Вот! Видишь, Виталий?

— Ерунда какая-то, а вы что ротовым сексом не занимаетесь?— Конечно, нет, как это возможно? Это только евреи — гады и извращенцы,

гомосексуалисты, а бабы ихние в рот берут и анальным сексом занимаются. Тут вечно несогласная Полина подошла к другой книжной полке, на

противоположной стене, и взяла оттуда другую книгу.— Папа, я тут недавно перечитывала книгу, которую ты мне на пятнадцатилетие

лет подарил, помнишь? Анаис Нин. Там есть сцена забавная: «Пока шла остальная часть шоу, Анита в этом одеянии совершала тур по ложам. Там по просьбе любого мужчины она опускалась перед ним на колени, расстегивала брюки, брала в свои украшенные ювелирным искусством руки член и с точными движениями, с ловкостью, с нежностью, всегда отличающей женщину, сосала его до тех пор, пока мужчина не получал полного удовлетворения. Обе руки не уступали в активности рту.

Прошедший через такое испытание чуть ли не терял сознание: мягкость пальцев, изменчивость ритма, переходы от крепкого объятия древка к чуть осязаемым прикосновениям к головке, от энергичного сжимания всех частей к легкому порханию по волосам лобка, совершаемые к тому же на редкость красивой и дышащей сладострастием женщиной в то время, когда все внимание публики обращено на сцену. Зрелище члена, поглощаемого этим великолепным ртом с поблескивающими зубами, ощущение тяжелых полушарий на своих коленях — за такое удовольствие не было жалко никаких денег».

— Так, дочка, ты что, не поняла? — удивленно и даже обиженно вопросил Виктор Петрович. — Я же это все вам для воспитания, чтобы вы впитали отвращение! Не для чего больше. Помнишь, Зоюшка, мы с дочурками порно смотрели, которое я привез из Таиланда? Вот. Помните, как вы хихикали и говорили, что это противно.

21. Спор о китайцах

Виктор Петрович докушал пятачки и приблизился к китайцам Ёну и Бёну, которые робко жались на диване, делая вид, будто смотрят российское телевидение. Он похлопал их то ли, чтобы приободрить, то ли, чтобы вытереть руки после пятачков, по спинам, нежно улыбнулся под усами и обратился к Виталику.

— Истина — она в китайцах. Я об этом и дочуркам своим всегда говорил: если бы не китайцы, в Полинезии не произошло б такого экономического чуда...

— Мне кажется, вы порядком идеализируете китайцев, — ответил Виталик.— Нет, не скажи, Дао-то с ними.Виктор Петрович прошелся по комнате, думая, казалось, о чем-то важном.— Так меня сегодня разозлил один таксист — скотина, быдло, — сказал он, — все

они, впрочем, таксисты, быдло, и даже в Полинезии. Я частенько, по старой привычке, стучу на таксистов начальникам парков, чтобы их увольняли. Один на меня даже, было дело, с кулаками полез, а я встал так крепко на ноги, смотрю на него — и все. Потому что тренирую Дао. А потом позвонил в его парк, стукнул — и все. Душа спокойна, свободна.

— Что это вы таксистов так не любите? — Вижу, хороший ты, Виталик, парень, к тому же моего деда тезка. Так вот: была

у меня в бытность мою студентом хорошая краля, прекрасная, статная, не то, что эта кикимора, — последние слова Виктор Петрович сказал тихо, заговорщицки, — любил ее

161

до невозможности, так вот ушла она от меня с каким-то таксистом. Как я в Битцу поступил, так сразу и ушла. Говорит: у меня чекисты полсемьи уничтожили. А я-то причем? С таксистом от такого парня, как я, с образованием, перспективного. И с кем ушла-то — с таксистом, с быдлом. Вот. А эта потом, на волне горести, подвернулась. Не послушал я мамочку тогда — уж так она меня отговаривала.

Виктор Петрович как бы в подтверждение рассказанной истории запел: «A big yellow taxi took my girl away... They paved paradise and put up a parking lot... Yeah. They paved paradise and put up a parking lot... Yeah».

— А где родился ты, Петр?— Где на четырех высоких лапах колокольни звонкие бока поднялись, где в поле

мятный запах, и гуляют... Только я не Петр.— А-а. Значит, как говорится, деревенщина Ермил, да посадским бабам мил. Твои

стишки?— Нет, Ахматовой. И притом я — Виталик.— А у нас Поля тоже стихи пишет и однажды даже перевела негромюзикл в

стихотворной форме. Вот что я скажу тебе, Петруха, — продолжил ошибаться полковник, — парень ты, я вижу, хороший, замечательный, наш. Ничего, что ты с Машкой согрешил. Я же, между нами говоря, и сам не дурак насчет клубнички, ха-ха-ха. Не дурак я насчет этого. По гейшам знаешь, как мы прохаживались в Корее. О, как мы ходили по гейшам в Сеуле. Там ведь прямо в ресторане, в отдельном номере — все дела.

В юбках, эдакие розанчики, а под юбками — ну, сам понимаешь. Ягодички крепенькие, все сбрито. Сидишь, кушаешь — настоящий кайф. Они тебя кормят с палочки, поят, поют, тут же массаж. Набухались там, помню, под пульгоги — это такая корейская жратва, танцевали, в караоке пели, все дела. Так что, не думай, что я тебя осуждаю, но просто семья — это святое. На кой черт тебе моя Машка, у нее же не все дома, она влюбляется каждый месяц — навсегда. Плюнь ты на нее. Возвращайся в семью, за ребенка не беспокойся — воспитаем. А если откажешься — и надавить можем, ты имей в виду. Рицинчику вколем — волдырями пойдешь, тебе это надо? Уверен, что не надо.

22. Перевербовка

— А теперь я, пожалуй, уединюсь в туалете, абстрагируюсь, — заявил бесстыдно Виктор Петрович, — дефекацией заниматься не буду, а сяду просто на стульчак и буду газетку читать, чтобы отвлечься от суеты. Надо Дао поправить, а то что-то тут народу много. Это мой санктуарий. Я люблю, знаете ли, эдак понюхать освежитель, поанализировать...

Виктор Петрович отвернулся от Виталика, позволив ему, порядком уже обалдевшему, сделать еще пару глотков из фляжки, и отправился в сторону уборной, напевая по-английски на мотив «Наша служба и опасна и трудна».

Our service is both dangerous and hardAt first sight it can't be seen by anyone.If some bastard doesn't want to live in truthSometimes and somewhere.

Виктор Петрович специально перевел эту песню для своих полинезийских студентов и пел с ними вместо «Гаудеамуса». Он больше хотел переложить «Не думай о секундах свысока», но перевод как-то не пошел, пришлось заняться «Хаджи-Муратом»

162

Толстого — получилось актуально ввиду международного терроризма. По дороге в уборную Виктор Петрович будто бы случайно столкнулся с Марией.

— Маша, доченька, вот, что я тебе скажу: ты должна отделаться от него, и как можно быстрее. А то заботиться не буду — в Полинезию дорогу придется забыть.

— Но я люблю его, я с ним счастлива, и рожу от него малыша.— Так сделай так, чтобы ты не была с ним счастлива. Не зря же учил вас с детства

искусству провокации. А плод его мы перевоспитаем, все гены вышибем... Давай, давай. Выполняй.

23. Чаепитие

Зоя Викторовна появилась в гостиной, которая в советских семьях до сих пор называется большой комнатой, с чайником и подносом.

— Так. Все дружной семьей собираемся пить чай. Я заварила прекрасный, печеночный, — сообщила Зоя Викторовна и в подтверждение продекламировала:

Если желчь не гонит печень, Думаешь: «Помочь уж нечем...»Ты, скорей всего, не прав — Пей прекрасный чай из травУстранит он воспаленья, И начнется выведеньеШлаков и песка, камней...Нет пути тебе верней.

— Зоенька, прости меня за все и навсегда, — с едва заметной иронией начал Виктор Петрович. — Я так тебя недооценивал. Ты — талантливейшая поэтесса. Тобой будет гордиться Россия. Я возьму тебя на фестиваль поэзии в Полинезию, чтобы все знали, что поэзия в России — не умерла. Чтобы Россия гордилась своими поэтами.

— Что ты говоришь, Витя, это же просто дурацкая надпись на коробке.Бывший разведчик развернул свою любимую «Полинезийскую правду». Как

известно, девяносто процентов информации разведка получает из открытых источников, а к другим Виктора Петровича, если честно, и не подпускали. На первой странице красовалась заметка: «Президент африканской страны Малави отверг слухи о том, что его правительство якобы заключило тайную сделку с вампирами о сдаче человеческой крови для международных агентств в обмен на продовольствие. Подобные слухи ходят в южных провинциях Малави уже в течение нескольких недель, причем находятся люди, утверждающие, что стали жертвами вампиров. Президент осудил происходящее, заявив, что ни одно правительство не может пить кровь своего народа». Виктор Петрович грустно крякнул.

24. Внезапный разрыв

Между тем Мария отправилась исполнять приказ отца.— Ты знаешь, Виталик, мне как-то страшно с тобой. Я чувствую, что ты ни в чем

не уверен, — сразу взяла она быка за рога.— Да, я никогда не бываю уверен. А в чем я не уверен?

163

— В нас ты не уверен, в своем отношении ко мне, но это было бы ничего, но ты совсем не заполняешь холодильник, чтобы кормить меня. К тому же ты все время раздражаешься и злишься.

— А ты все время или молчишь, или рассказываешь про своих прежних ухажеров.— А ты издеваешься надо мной, говоришь мне гадости.— Прости. Мне просто очень больно, мне нужна поддержка, а ты всегда молчишь.— Да. А я беременна. А ты не заполняешь холодильник, плюешь на меня, не

говоришь мне, что любишь!— Ты что, обалдела?— Вот видишь, ты еще и хам. — Извини.— Я уже давно хотела поговорить с тобой. Мне не нравится то, что происходит. Я

не готова это терпеть. Я чувствую отношения. Я вижу. Вот с прошлым своим ухажером я рассталась, потому что он меня не пустил в сауну на день рождения к подруге. Это, по-моему, о многом говорит. И сестра с мамой мне сказали: правильно.

— И правильно. Твоя сестра, мама и сама ты — очень зрелые, состоявшиеся женщины.

— Не надо иронизировать. Ты знаешь, о чем я говорю.— Конечно, знаю. И, глядя на твою маму, сомневаюсь, что ты когда-нибудь

заговоришь по-другому.— Теперь мне все стало ясно о тебе. Человек, который может сказать ТАКОЕ

беременной любимой — ничтожество. Между нами все кончено.— Маша, подожди. Прости, что я сказал-то? Но Маша, одевшись, не прощаясь, выскочила из квартиры.«Я ее потерял. Все. Я не смогу. Я — труп», — подумал Виталик.

25. Убийство в состоянии аффекта

Виктор Петрович с довольной физиономией, легко поняв по Виталику, что его перевербовка удалась, и задание выполнено, с газетой в руках, будто не при делах, прохаживался туда-сюда по комнатам.

— Вы только послушайте, товарищи! — начал он. — «Все тела умерших от атипичной пневмонии в Китае подлежат обязательной кремации в специально отведенных печах, при этом церемония прощания с усопшими запрещена, а прах родственникам выдаваться не будет. Кремацией занимаются два лицензированных похоронных бюро. Трупы, которые предварительно подвергаются дезинфекции, перевозятся на специальных машинах». Так. Вот это Дао! Китайцы вновь и вновь подтверждают, что они — второй полюс мира.

Зоя Викторовна тем временем была очень довольна и добра. Ей казалось, что все хорошо, и даже Виталик не казался таким уж одиозным.

— Петя, пойдем на балконе постоим, а? — кокетливо предложила она.— Что? — спросил уже порядком пьяный Виталик. — Я Виталик, во-первых, а во-

вторых, с удовольствием.— Да в этих их ухажерах запутаешься, — отшутилась Зоя Викторовна.Уничтоженный Виталик проследовал за Зоей Викторовной на балкон, который

каким-то чудом остался незастекленным.— Ну, что ж, Петя, хорошо, ты условно принят нами, теперь, чтобы не быть

отвергнутым, зарабатывай себе жирные плюсы, — сказала Зоя Викторовна с улыбкой, закуривая и предлагая Виталику.

— Да не Петя я, а Виталий.

164

— Да, точно, это прошлого звали Петр. Виталий взял зачем-то сигарету, хотя не баловался этим с пятнадцати лет,

прикурил, и его тут же прибило почти совсем наглухо.— Извини, Виталик. Видишь ли, я считаю, и это, естественно, истина, что мужчина

— он весь проявляется в отношении к женщине. Если он жадный — то он жадный, если он злой — значит он злой. Если он жадный — значит он жадный, если он злой — значит он злой, и так далее. Так что зарабатывай себе жирные плюсы: не жадничай, не злись, не жадничай, не злись, и так далее, потому что любовь — это огромная работа.

— Что за чушь? — спросил раздраженный Виталик, к тому же находящийся в полушоковом состоянии от разговора с Машей и с мутной головой от трэшового коньяка и сигарет. — Где вы, лохушки, таких истин набираетесь? Из поколения в поколение, что ли, передают, по дурацкой линии.

— Петр! Что ты сказал? — строго, по-учительски, вопросила Зоя Викторовна.— Я — Виталий.— Вот и жаль-то, что ты — Виталий. Поэтому я тебя плохо знаю, остальных-то ее

ухажеров, как облупленных, Петра, например. Так что, без жирных плюсов и не появляйся, — попыталась пошутить Зоя Викторовна.

«А ну, покажи-ка ей жирные плюсы. Устрой ей ухажеров», — послышались Виталику голоса. Он побил себя по ушам. «А ну, покажи-ка ей жирные плюсы!!!», — громче сказали голоса. Виталик бросил сигарету, нервно залез в карман, вынул фляжку, быстро выпил остатки коньяка.

— А ты не алкоголик, случайно, Петя? — спросила Зоя Викторовна.Знала бы Зоя Викторовна, что этот вопрос был для него, как красная тряпка для

тореро. Его мамаша Надежда, надо — не надо, выпьет Виталик бутылку пива или вовсе не выпьет, любила напоминать ему о том, что он генетический алкоголик, хотя таких не бывает, строила злобную рожу и бубнила что-то под нос. Тут же неприязнь к мамаше Виталик перенес на Зою Викторовну, и крышняк у него совсем съехал.

«А ну, покажи-ка ей жирные плюсы. Устрой ей ухажеров», — приказали Виталику голоса еще раз. Тогда он резко взял худую несчастную женщину сзади за штаны, как борцы берут друг друга за пояс, приподнял… Несчастная Зоя Викторовна даже не успела ничего сказать, как он перекинул ее через перила, и она полетела с тринадцатого этажа.

Молодой человек моментально ужаснулся содеянному, но страх за свою судьбу, которая может быть испорчена тюрьмой, пересилил раскаяние, поэтому Виталик, воспользовавшись тем, что никого нет в прихожей, оделся, обулся и убежал, забыв закрыть дверь на балкон.

— Холодно что-то, — поежился вскоре Виктор Петрович и пошел к источнику сквозняка, — Зоюшка, что это ты балкон распахнула, преешь?

Он подошел к балкону, не отрываясь от газеты и бубня: «В Хорватии 12 годовалых воспитанников яслей искусали своего ровесника с головы до ног. Врачи насчитали на его теле 30 серьезных ран». Да, фашизм поднимает голову в Хорватии. Тут бывший полковник сам поднял голову, увидел тапки Зои Викторовны, наполовину свисавшие на улицу, поанализировал, что бы это могло значить, вышел на балкон, и посмотрел вниз.

— Ого себе! — тонким голосом удивился Виктор Петрович. — Вот это Дао! Дочки, дочки, скорее сюда!

Дочки с китайцами ввалились в кухню.— Смотрите, какой ужас!!!Дочки с китайцами рассредоточились у перил балкона и стали смотреть на землю.— Ах, мама распласталась там внизу так красиво, у нее такое блаженное лицо. Она,

наверное, в Полинезии сейчас, — сказала Полина.— Па, а можно я с Бёном займу вашу комнату, ты все равно редко приезжаешь, к

тому же без китайцев нас все равно ничего хорошего не ждет, — попросила Мария.

165

В этом диалоге нет ничего предосудительного. Мы часто мы начинаем скорбить только после того, как решим практические вопросы — венки, гробы, наследство.

— Дао, — сказал Бён.— Дао, — поддакнул Ён.Тут к Зое Викторовне подъехала машина с жирными красными плюсами, ее

погрузили и увезли с мигалкой.

26. Короткое расследование

— Это же я даже не знаю, как обозначить, каждый день — одно и то же, каждый божий день, — возмущенно, с трудом подыскивая слова от волнения, говорил дворник Анатолич, из старой, доузбекской плеяды, участковому Серегину, матерясь через слово, — каждое утро — полный пакет. Это же хулиганство какое-то, этот самый, вандализм.

Анатолич протянул участковому пакет, вызвавший его гнев — участковый быстро убрал руки за спину, явно не хотел смотреть, но для приличия все же взглянул краем глаза внутрь.

— Да, это надо постараться так насрать. Быдлота. Явно, охранник из «Связного», их там на ночь закрывают и пакеты дают, — сказал участковый Серегин, потом громко и длинно харкнул, стараясь выбить мокроту с пылью из самой глубины горла, достарался до позыва к рвоте, издал громкий утробный звук, средний между икотой и отрыжкой, и плюнул под ноги.

После этого участковый Серегин подкрался сзади к раскладывавшей на лотке газеты и журналы крашеной в каштановый цвет девице и по-армейски, как он любил, проорал ей прямо в ухо:

— Так, гражданочка, а разрешение на торговлю у нас есть?Девица вздрогнула и выронила из рук тяжелый глянцевый журнал.— Фу ты, Колька, горластый какой, напугал, зараза. Ну, ты как после вчерашнего?— Да ладно, чего там мы выпили-то, — участковый со значением вздохнул. —

Потом зайду еще, — он почесал бритый затылок, подняв фуражку. — Насчет вечера потереть.

— Ну ладно, будем ждать, — ответила газетчица, состроив глазки, и кокетливо улыбнулась.

В тот же самый момент у Серегина зазвонил телефон.— Серегин? — голос майора.— Да, товарищ майор.— Сходи в седьмой дом, проведи проверку доследственную, там самоубийство,

похоже.— Иду, — уныло сказал Серегин и положил трубку, — блин, не живется им

спокойно, зиловцам. Быдлота!Ровно через пять минут он позвонил в квартиру Яцкиных.— Квартира Яицкиных? — спросил Серегин у Виктора Петровича, открывшего

дверь.— Да, — жеманно промолвил бывший полковник.— Что это у вас люди из окон выпадывают? — поинтересовался участковый.— Не выпадывают.— Как же не выпадывают? Вот, увезли в институт Склифосовского гражданку,

которая скончалась по дороге. Именно выпадывают. Кем вам приходится гражданка?— Женой, приходилась, — тихо ответил Виктор Петрович.— Так, при каких обстоятельствах произошел несчастный случай.— Она на балкон вышла покурить, мы были в комнате, ничего не видели.

166

— Так, ясненько-понятненько. Кто еще в квартире находится?— Дочери. Дочери! — сначала ответил, а потом позвал Виктор Петрович.Заплаканная Полина, зелено-желтая Мария с непроницаемыми лицами вышли

вместе с китайцами к участковому.— Так, гражданочки, провожу доследственную проверку, участковый Серегин. Что

можете показать по факту смерти Яицкиной Зои Викторовны?— Ничего мы не можем показать, не видели мы, — ответила Полина.— Мама вышла покурить на балкон, а потом… — начала Мария, но разрыдалась.— Так, а вы можете что-то показать? — спросил Серегин у китайцев.— Йа вас лублу сывозэ боле, — сказал Бён.— Что-что? — уточнил Серегин.— Ничего они не могут показать, они с нами были, да и по-русски не говорят, —

объяснил Виктор Петрович.— Ладно, доследственную проверку закончил, примите мои сочувствования, —

попрощался Серегин.Доследственную проверку Серегина подтвердили и результаты экспертизы,

которые не показали следов борьбы или насилия. Основная версия — самоубийство — подтвердилась, а про Виталика никто и не вспомнил. Правда, с Машей, несмотря на устранение мамы, у него все равно не заладилось. Она стала жить, сперва платонически, а потом и как положено, с Бёном. Виталик позвонил несколько раз, но женский голос одним и тем же тоном повторял ему: «Не звони больше по этому телефону». Он даже не успевал спросить, по какому телефону надо звонить, если не по этому? Когда ребенок родился он пришел, принес кое-какие подарки, хотел посмотреть на малыша и заодно собирался поинтересоваться, по какому же ему звонить телефону? Но ему не открыли, сказав: «Пошел на хуй».

167