МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ГОУ ВПО ЧЕРЕПОВЕЦКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Гуманитарный институт

Г. Н. Чиршева

ДВУЯЗЫЧНАЯ КОММУНИКАЦИЯ

ЧЕРЕПОВЕЦ

2004

Рассмотрено на заседании кафедры английской филологии, протокол № 4 от 30.12.03 г.

Одобрено РИС ЧГУ, протокол № 9 от 14.10.03 г.

Ч 64Чиршева Г.Н. Двуязычная коммуникация. – Череповец: ЧГУ, 2004. -

ISBN – 5 – 85 341 – 155 – 1

Монография посвящена изучению лингвистических, психолингвистических, социолингвистических и прагмалингвистических проблем двуязычной коммуникации. На материале русско-английских кодовых переключений и интерференции анализируются особенности билингвального общения детей и взрослых в различных ситуациях. Двуязычная коммуникация рассматривается как один из естественных способов общения билингвов, которые, в зависимости от уровня их компетенции в каждом из языков и параметров коммуникативной ситуации, используют единицы двух языков для достижения определенных целей.

Для лингвистов, изучающих проблемы языковых контактов, и преподавателей иностранных языков.

Р е ц е н з е н т ы : О.И. Бродович, д-р филол. наук, проф. (Институт иностранных языков СПб.); Л.П. Чахоян, д-р филол. наук, проф. (СПб ГУ)

Н а у ч н ы й р е д а к т о р : О.И. Бродович, д-р филол. наук, проф. Институт иностранных языков СПб.

2

ББКУДКЧ 64

© ГОУ ВПО Череповецкий государственный университет, 2004

ПРЕДИСЛОВИЕ

Двуязычная (билингвальная) коммуникация, в которой взаимодействуют единицы двух языков, представлена речью билингвов. Билингвами называют тех людей, которые в сравнимой степени владеют двумя языками и используют их в своей речевой деятельности.

Основными формами двуязычной коммуникации являются переключения кодов и интерференция. В речи билингвов наблюдаются также различные виды заимствований и смешения кодов. Проблемам их разграничения и выявления их специфики уделяется внимание в ряде глав данной работы.

Билингвальная коммуникация характерна для речи взрослых билингвов и детей-билингвов. Детские двуязычные высказывания дают возможность проследить развитие форм взаимодействия языков в онтогенезе в зависимости от развития билингвальности ребенка. В нашей работе они рассматриваются, главным образом, на материале речи трех русских детей (Пети, Сережи и Андрюши), которые с первого года жизни усваивали русский и английский языки в общении со своими родителями. Для иллюстрации двуязычной детской коммуникации привлекаются также примеры из речи других детей-билингвов.

Особое внимание в работе уделено функциональной и структурной специфике разных типов кодовых переключений в детской речи и особенностям проявления интерференции в онтогенезе одновременного усвоения английского и русского языков.

Значимость двуязычной коммуникации в современном обществе определяется все более возрастающей степенью билингвальности людей, которые используют единицы двух и более языков для экспрессивного выражения своих мыслей и

3

ISBN – 5 – 85 341 – 155 – 1

чувств. Для того, чтобы билингвальная речь соответствовала нормам двуязычной коммуникации и не искажала структурно-грамматические параметры единиц обоих языков, необходимо соблюдать ряд правил и следовать определенным принципам кодовых переключений. В работе рассматриваются основные концепции грамматики кодовых переключений и выявляются те из них, которые обладают наибольшей объяснительной силой.

Билингвальная речь рассматривается как особый вид коммуникации, который характеризует неофициальное общение двуязычных индивидов. Неоправданное использование билингвальной речи – в общении с монолингвами или в официальном стиле общения – может привести к коммуникативным неудачам. Поэтому знание социопрагматических аспектов двуязычной коммуникации помогает билингвам строить социально корректные высказывания.

Особенности двуязычной коммуникации рассматриваются здесь в психолингвистическом, социолингвистическом и прагмалингвистическом аспектах на материале взаимодействия русского и английского языков.

Глава 1. СТАТУСНО-РОЛЕВЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ЯЗЫКОВ В ДВУЯЗЫЧНОЙ КОММУНИКАЦИИ

1.1. Термины и понятия

Статусно-ролевые характеристики языков, взаимодействующих в билингвальном общении, различаются в зависимости от типов билингвизма индивида, от совпадения/несовпадения этих языков с окружающими билингва языками в обществе, от комплекса параметров коммуникации, в которой наблюдаются высказывания индивида.

По статусу обычно различают понятия «первый язык» (Я1), «второй язык» (Я2), «родной язык» (РЯ), «иностранный язык»

4

(ИЯ). Я1 и Я2 противопоставлены по времени (или порядку) усвоения языков либо по принадлежности к тому или иному социуму (Залевская 1999: 292).

Между Я1 и РЯ, с одной стороны, и между Я2 и ИЯ, с другой стороны, нет прямого соответствия, так как их соотношение в ходе развития билингвизма и изменения внешних условий жизни индивида может варьироваться (при смене страны проживания, утраты компетенции в одном из языков). Однако эти понятия часто совпадают, в связи с чем далее термин «первый язык» (Я1) будет использоваться и в значении «родной язык», а термин «второй язык» (Я2) – в значении «иностранный язык».

При исследовании двуязычной коммуникации принимаются во внимание понятия «доминантный язык» (ДЯ) и «недоминантный язык» (НДЯ), связанные с доминированием того или иного языка в обществе и в речевой деятельности билингва. Поскольку в онтогенезе эти понятия претерпевают изменения и во многом зависят от параметров конкретной ситуации общения, их объем не всегда совпадает с объемом понятий Я1 и Я2 в высказываниях ребенка. Доминантность языка тесно связана с особенностями формирования детского билингвизма по критерию компетенции.

При анализе билингвальных высказываний с кодовыми переключениями наиболее удачными являются различия в таких ролевых характеристиках двух (или более) языков, которые определяют их взаимодействие на разных языковых уровнях. Термины, которые используются в ходе изучения билингвальной речи, - это «матричный язык» (МЯ), или «принимающий язык», с одной стороны, и «гостевой язык» (ГЯ), или «принимаемый язык», с другой стороны. Соотношение указанных понятий определяется взаимодействием лексико-грамматических особенностей единиц взаимодействующих языков.

Понятия «родной язык», «доминантный язык» и «матричный язык» часто совпадают в речи билингва, но в онтогенезе их соотношение динамично и определяется комплексом лингвистических и экстралингвистических характеристик общения и речевого развития ребенка-билингва.

5

1.2. Родной язык

Проблемы определения родного языка решаются достаточно противоречиво в тех случаях, когда принимаются во внимание идеологические критерии в двуязычном или многоязычном обществе (языковая политика в многонациональном государстве, соотношение функций государственного языка и языков национальных меньшинств; язык обучения в школе и вузе).

Еще более спорным становится вопрос о родном языке в ситуациях одновременного усвоения двух языков ребенком, особенно в биэтнической семье: какой язык считать для него родным, если у матери и отца они разные и общаются родители с ребенком каждый на своем родном языке? Говорят о том, что у ребенка в этом случае два родных языка, а при исследовании его двуязычия термин «родной язык» обычно не употребляют.

В моноэтнической семье такая проблема не возникает, если ребенок живет в одноязычном обществе, язык которого совпадает с родным языком его родителей. В тех ситуациях, когда язык общества не совпадает с родным языком родителей, эта проблема решается неоднозначно.

По определению О.С. Ахмановой, родной язык – это «язык, усваиваемый человеком в раннем детстве путем подражания окружающим его взрослым» (Ахманова 1969: 532). Из этого определения следует, что человек может иметь несколько родных языков, если окружающие ребенка взрослые говорят на разных языках. Ю.Д. Каражаев считает, что такое определение лишено четких критериев, так как не учитывает принадлежности ребенка к своему этносу. Кроме того, приведенное выше определение является основой для понятия «второго родного языка», которое может быть оправдано лишь идеологическими причинами и ни в коем случае не отражает реальной языковой ситуации в нашей стране (Каражаев 1997: 388). Термин «второй родной язык» относится к русскому языку, которому придавали большое значение для развития национальностей в СССР. После распада СССР этот термин практически вышел из употребления.

6

При определении родного языка называют следующие критерии:

1) первоочередность усвоения языка;1) принадлежность к определенному этносу;2) язык окружающего общества;3) уровень владения языком.Первоочередность усвоения родного языка, на которую

указывали многие исследователи языковых контактов1, оспаривается редко. Однако в периоды пробуждения национального самосознания представители языковых меньшинств часто называют родным язык своего этноса. Третий критерий – язык окружающего общества – не всегда может служить основанием для выявления родного языка, так как в течение жизни человек может не раз менять страну проживания, а следовательно, и языковое окружение. Четвертый критерий тоже не является постоянным в жизни человека. Кроме того, он часто подвергается критике. Как пишет Э.М. Ахунзянов, представление, согласно которому человек в совершенстве владеет своим родным языком, - плод чрезмерного упрощения проблемы (Ахунзянов 1978: 43).

При решении этого вопроса следует принимать во внимание все указанные критерии, но степень их значимости, как нам представляется, отражает тот порядок, в котором они приведены выше. Первые два критерия – самые важные, так как они являются неизменными в жизни индивида.

Проблема выявления родного языка особенно актуальна при выборе языка образования. Чаще всего ее решают исходя из третьего критерия – языка общества. Однако в тех странах, где количество иммигрантов достаточно велико, принимают во внимание также первый и второй критерии. Четвертый критерий – степень владения – может комбинироваться со всеми другими, опираясь в большей степени на один из них или на их комбинацию. При выборе языка образования, если такой выбор существует, родители исходят из оценки того или иного языка для жизни ребенка в стране своего проживания.

1 См., в частности, работу У. Вайнрайха (1979), Weinreich 1953.7

Исследователи проблемы соотношения родного языка и языка обучения ребенка считают основой для языковой политики и лингводидактики гносеологический критерий, поскольку «главным инструментом познания всегда служит родной язык» (Костомаров, Митрофанова 1990). Этот критерий справедлив лишь в идеальной ситуации одноязычия: ребенок усваивает только один язык, его родители одноязычны, он живет в одноязычном обществе и имеет возможность обучаться в школе на том языке, который он усваивал с рождения. В педагогической и методической практике, как указывает Э.М. Ахунзянов, принцип обучения, основанный на гносеологическом критерии выделения родного языка, иногда нарушается: дети мыслят на том языке, который усвоили с рождения, а результаты этой деятельности оформляют средствами языка их обучения в школе (Ахунзянов 1978: 149).

1.3. Доминантный язык

Доминантность языка может быть абсолютной и относительной. Абсолютная доминантность устанавливается на основании выявления более «сильного» языка в речевой деятельности билингва в целом, а относительная определяется в конкретных актах коммуникации в зависимости от ведущего языка собеседников или от места (страны) общения.

Доминантность языка особенно часто бывает относительной при одновременном усвоении двух языков ребенком. Если его билингвизм формировался по принципу «один человек – один язык», доминантность варьируется при смене собеседников, говорящих с ним на разных языках. Если при становлении его билингвизма применялся локальный принцип, значимость приобретает привычная смена мест общения, которые у ребенка могут ассоциироваться с разными языками (дома говорят на одном языке, а вне дома – на другом).

При одновременном усвоении языков доминантность Я1

проявляется не во всех сферах речевой деятельности. Ребенку-билингву приходится преодолевать влияние Я1 в речи на Я2 лишь при выражении того смысла, который первично и

8

преимущественно формулировался на Я2. Отдельные сферы его деятельности могут характеризоваться доминантностью Я2, что проявляется в калькировании лексики Я2 в его речи на Я1. Доминантность Я1 при одновременном билингвизме не имеет всеобъемлющего характера, так как ребенок не испытывает постоянного влияния Я1 на этапе перехода от мысли к речепроизводству.

Доминирование того или иного языка для маленьких детей – фактор очень подвижный: при переезде в другую страну его направление меняется. Как заметила Э. Ланца, у норвежско-английских детей-билингвов после поездок в США, где они общались с родственниками матери по-английски, начинал доминировать английский язык. В частности, это сказывалось на особенностях кодовых переключений: наблюдалось меньше нарушений грамматики в использовании английского языка как матричного (Lanza 1997b).

Гносеологическая значимость родного языка одновременных билингвов, которые с самого начала осуществляют познавательную деятельность на обоих языках, начинает доминировать при поступлении в школу. Школьное образование закрепляет гносеологическую доминантность родного языка, что особенно заметно проявляется при усвоении математики. Считается, что человек производит математические действия всегда на том языке, на котором он их усвоил (Skutnabb-Kangas 1981: 18).

В семье некоторые сферы коммуникации защищены от доминирующего влияния Я1. Организация билингвального обучения оказывает дополнительную поддержку сбалансированности языков, не допуская глобального доминирования одного из них во всех сферах общения ребенка.

Доминантность языка считается одним из факторов, влияющих на развитие грамотности ребенка, что выявляется с помощью орфографических тестов (Guimarães and Parkins 1999).

Доминантный язык чаще всего совпадает с языком, функционирующим в одноязычном обществе, в котором проживает двуязычная семья. Ребенок еще не осознает, какой язык является для него родным, но в его речевом поведении уже отражается доминирование одного из них.

9

От умозрительного заключения о родном языке как несомненно доминантном в любых ситуациях исследователи переходят к изучению языкового материала, на основании которого можно уточнить соотношение понятий родной язык и доминантный язык, а также выявить критерии определения доминантности языка.

Исследование речи ребенка, одновременно усваивавшего французский и шведский языки, привело С. Шлютер к выводам о том, что доминантный язык в грамматическом аспекте демонстрирует все признаки обычного монолингвального усвоения языка, а в недоминантном языке использование таких же грамматических категорий отстает от монолингвальных норм. С. Шлютер провела сопоставление употребления личных форм глагола (категории лица и времени), порядка слов, особенностей выражения отрицания, характера согласования подлежащего, выраженного личным местоимением, с глаголом-сказуемым. Одной из особенностей проявления доминантности Я1 в речи на Я2 является то, что подлежащее может быть выражено личным местоимением на доминантном языке (Я1) (Schlyter 1993 : 297).

Эти выводы подтверждает в своей работе и Э. Ланца: девочка усвоила правила употребления отрицания, а также личного местоимения первого лица единственного числа намного раньше и эффективнее на Я1 (норвежском), чем на Я2 (английском). На основании результатов исследования Э. Ланца утверждает, что доминантность языка отражает то соотношение лингвистической компетенции в Я1 и Я2, которое сохраняется и после усвоения ребенком грамматических категорий Я2 (Lanza 1997a: 146-148).

Критерием доминантности считают также направленность смешений единиц разных языков в детских высказываниях. Этот фактор устанавливается путем количественных подсчетов кодовых переключений, в которых фигурируют содержательные или системные морфемы, при разговоре ребенка с каждым из родителей. Э. Ланца установила, что в разговорах с папой, который общался с дочерью на норвежском языке (семья жила в Норвегии), в ее высказываниях с кодовыми переключениями не встретилось ни одной системной морфемы из английского языка. В беседах с мамой, от которой она усваивала английский язык,

10

норвежские системные морфемы составили 72 % от всех переключений с английского на норвежский язык. Такие явные различия в переносе системных морфем из Я1 в Я2, но не наоборот, привели Э. Ланца к выводу, что таким образом Я1

проявляет свою доминантность в речевой деятельности ребенка-билингва (Lanza 1997a: 145). Такая же направленность характеризовала смешанные высказывания двуязычной девочки Хильдегард в 2;5, даже когда она обращалась к отцу (он общался с ней по-немецки) – в них чаще всего наблюдалась английская морфосинтаксическая рамка, так как английский язык был доминантным (Leopold 1949a).

Поиски количественных критериев доминантности отразились в измерении числа многоморфемных высказываний (multimorphemic utterances) в речевой деятельности ребенка. Этот показатель выше в том языке, на котором с ребенком говорят чаще, даже в тех ситуациях, когда присутствуют оба родителя, общающиеся с ребенком на разных языках (Genesee, Nicoladis and Paradis 1996).

При объяснении переключений кодов на раннем этапе развития детского билингвизма Й. Петерсен выдвигает гипотезу «языковой доминантности» (the Dominant Language Hypothesis). Согласно этой гипотезе, во внутрисловных переключениях системные морфемы доминантного языка могут сочетаться с содержательными морфемами как доминантного, так и недоминантного языка, а системные морфемы недоминантного языка могут сочетаться с содержательными морфемами только недоминантного языка (Petersen 1988: 486).

Одним из лингвистических показателей доминантности может служить направление появления межъязыковых функциональных эквивалентов (МФЭ) в активном лексиконе детей-билингвов. По этому показателю доминантность русского языка до 2;0 наблюдалась у Пети и Сережи. У Андрюши этот показатель свидетельствует о доминантности английского языка, однако все остальные факты указывают на обратное. Поправку в решение этой проблемы вносит другой показатель – скорость перехода английских эквивалентов в пассивный словарь. У Сережи этот процесс идет очень медленно, у Пети он начался после 5 лет, а у Андрюши – с двух лет. Следовательно, делая

11

вывод о доминантности одного из языков, нужно учитывать не только пополнение двуязычного словаря, но и длительность сохранения МФЭ после их появления.

1.4. Матричный язык

Язык играет роль матричного в высказываниях с кодовыми переключениями. В двуязычном обществе, где билингвальный тип коммуникации распространен очень широко, матричным языком чаще всего бывает язык, доминантный в бытовом неофициальном общении. Матричный язык (МЯ) играет доминирующую структурную роль в ходе переключений кодов (ПК), но он не обязательно является более престижным языком. Чаще всего МЯ – это язык, служащий для установления солидарных отношений. В одноязычном обществе МЯ совпадает с доминантным у взрослых и детей, изучающих второй язык после усвоения первого.

Дети, одновременно усваивающие два языка, используют в качестве матричного и доминантный, и недоминантный языки. Роль матричного играет тот язык, который ожидается от ребенка его собеседником. Ребенок, тем не менее, может и не оправдывать этих ожиданий, до дифференциации языков – неосознанно, а после дифференциации – с определенной целью.

Взаимосвязь ролей доминантного и матричного языков, по нашему предположению, сказывается в том, что доминантный язык, играя роль матричного, допускает меньше отклонений от правил кодовых переключений, устанавливаемых для используемой комбинации языков. По мере возрастания доминантности эта тенденция все более усиливается. Недоминантный язык в роли матричного уступает свои позиции доминантному языку, то есть его значимость в определении морфосинтаксической рамки в предложении снижается, а количество элементов доминантного языка увеличивается.

12

Cовпадение доминантного и/или родного языка с МЯ почти всегда наблюдается при появлении пиджинизированных переключений.2

Экспериментальное подтверждение реальности МЯ было выявлено в ходе проверки гипотезы о том, что билингвы интуитивно определяют МЯ как такой язык, который позволяет вносить в предложение элементы другого языка и допускает смешение языков (Myers-Scotton 1997: 70).

Матричный язык играет главную роль в высказываниях с переключениями кодов. Проблема, какой язык считать матричным, решается с помощью модели маркированности (the Markedness Model), предложенной К. Майерс-Скоттон (My-ers-Scotton 1993a; 1993b). Положения этой модели были далее разработаны в модели рационального выбора (the Rational Choice Model) (Myers-Scotton and Bolonyai 2001; Myers-Scotton 2002). Согласно этим моделям, матричным языком является тот, который в данной ситуации наименее маркирован, т.е. ожидается с наибольшей долей вероятности и выбирается коммуникантами как наиболее оптимальное средство общения.

Согласно критерию частотности, МЯ – это тот язык, морфемы которого встречаются в высказываниях с внутрифразовыми переключениями кодов чаще, чем морфемы другого языка. Установление частотности морфем предполагает учет следующих условий: 1) определять частотность на уровне дискурса, а не на уровне одного предложения; 2) исключить из количественных подсчетов заимствования реалий; 3) принимать во внимание тип языка, поскольку в некоторых языках, например, в агглютинативных, морфем гораздо больше.

МЯ может меняться во времени и даже в пределах одной беседы, т.е. роль МЯ переходит к гостевому языку (ГЯ), а место ГЯ занимает «бывший» МЯ. Это может происходить синхронно и диахронно. Синхронно – в пределах одной беседы, в особых случаях – даже в пределах одного предложения. Диахронно МЯ и ГЯ меняются ролями тогда, когда социально-политические факторы в обществе вызывают какой-либо сдвиг в сторону преобладания Я2.

2 См. главу 7.13

Психолингвисты также подтверждают возможность динамического соперничества двух языков за статус МЯ: частично этот выбор определяется усилением активизации Я1, но, достигается это главным образом, путем подавления активизации слов из Я2, что уменьшает их продуктивность в высказывании (Green 1986: 216).

Отношение к МЯ может быть позитивным или негативным, но обычно не зависит от социального или экономического престижа языка. Говорящие выбирают чаще всего общий для них Я1, даже если все знают Я2.

Смена МЯ может быть обусловлена тремя причинами.1. Значительная часть общества меняет основной язык в

большинстве сфер общения. Это особенно заметно среди иммигрантов.

1. Меняются темы или параметры ситуации, особенно в «стабильно билингвальных» сообществах.

2. Изменяется состав говорящих или какие-либо социолингвистические нормы. МЯ вносит структурные изменения в высказывание, но сам не зависит от социолингвистических факторов (Myers-Scotton 1997: 73).

В тех случаях, когда возникают трудности в определении матричного языка ребенка-билингва, необходимо опираться на экстралингвистические факторы: учитывать все компоненты коммуникативной ситуации, определяющие выбор языка, а также типологические особенности формирующегося билингвизма. В некоторых случаях определяющим фактором в билингвальном общении ребенка является доминантность языка. Особую трудность для выявления МЯ представляют собой высказывания ребенка на ранних этапах развития его билингвизма, когда он еще не усвоил грамматику ни одного из языков.

Дальнейшие наблюдения за тем, какие грамматические значения в речи ребенка начинают получать систематическое выражение с помощью соответствующих форм того или другого языка, позволяют с большей точностью установить статус каждого языка в высказываниях ребенка. Опережение в усвоении грамматики одного из языков также позволяет

14

определить, какой язык играет роль матричного в смешанных высказываниях ребенка.

Дополнительные данные о статусе языков ребенка в высказываниях с ПК можно получить с помощью сопоставления грамматик матричного и гостевого языков, в результате чего выявляется наличие тех или иных грамматических категорий и грамматических значений в МЯ и ГЯ, а также совпадение или различие грамматических форм в МЯ и ГЯ. Такое сравнение проводится с помощью контрастивного анализа (КА) для установления тех участков Я2, на которых он отличается от Я1.

Если в гостевом языке есть та категория, которая есть и в матричном языке, то между грамматической морфемой матричного языка и грамматической морфемой гостевого языка возможно согласование. Например, в речи взрослого русско-английского билингва: « … все эти skills …», где наличие грамматической категории числа в обоих языках позволило при переключении на английский язык использовать английскую системную морфему -s.

В ситуациях особенно тесных языковых контактов происходит трансформация матричного языка. Как отмечают исследователи кодовых переключений, матричным может являться не один язык, а сразу несколько; в результате этого наблюдается так называемый «составной МЯ» (Composite ML), который и строит рамку в двуязычном высказывании. При этом комбинируются и абстрактные лексические структуры двух или более языков (Myers-Scotton and Jake 2001; Bolonyai 1998).

Появление составного МЯ сигнализирует об отходе от «классического» типа кодовых переключений и недостаточной компетенции в обоих языках. Однако это не означает, что в онтогенезе, когда у ребенка еще нет достаточной компетенции ни в одном из языков, вместо одного МЯ он использует составной МЯ. При сознательном формировании детского билингвизма такому явлению препятствует продуманное отношение родителей к своей речевой деятельности и к речи ребенка: в присутствии ребенка они не допускают кодовых переключений и говорят всегда на одном языке. Кроме того, в условиях неконтактного билингвизма ребенок и от других взрослых и детей слышит только одноязычную речь. При этом

15

доминантный язык, который чаще всего играет роль матричного, усиливает свои позиции.

При неконтактном билингвизме возникают ограничения на использование матричного языка для некоторых комбинаций языков. Например, английский язык в комбинации с русским неприемлем в роли матричного в учебных ситуациях при формировании искусственного билингвизма. В русских семьях в неофициальном бытовом общении английский язык как матричный встречается лишь в речи сбалансированных билингвов и детей, одновременно усваивающих английский и русский языки.

Русский язык в России играет роль МЯ при общении билингвов в двуязычном коллективе в следующих ситуациях:

- в неофициальном общении,- в учебных ситуациях, при обозначении реалий

англоязычной культуры,- при обсуждении научных проблем с использованием

английских терминов.Матричный язык характеризуется хорошо усвоенной

грамматикой, так как он определяет морфосинтаксическую рамку в предложении. Только дети, одновременно усваивающие два языка, игнорируют эту установку на правильность, поэтому в их переключениях роль матричного одинаково активно может выполнять любой из усваиваемых языков.

Достаточно богатый материал для кодовых переключений, хотя и с нарушением многих правил и ограничений, дает последовательный детский билингвизм, сформированный в результате применения метода погружения в английский язык. По материалам наблюдений С.М. Киливнюк за русскоязычными детьми 4-5 лет, с которыми американские преподаватели занимались английским языком 20 часов в неделю, можно судить о степени влияния многих черт русской грамматики (порядок слов, оформление словосочетаний, синтаксем и т.п.) на их смешанные высказывания (Киливнюк 1998). Эти дети пользовались стратегией кодовых переключений довольно часто, но матричным языком обычно являлся русский. Это объяснялось тем, что он был раньше усвоен как средство общения, поэтому в бытовых ситуациях, где детям нравилось демонстрировать свои

16

знания английского языка, именно он определял морфосинтаксическую рамку.

* * *

Родной язык определяется на основании четырех критериев: двух постоянных и двух переменных. Постоянные критерии (принадлежность к этносу и первичность усвоения) отражаются на характере этнической самоидентификации индивида и гносеологической значимости родного языка. Переменные критерии (язык общества и совершенство владения) влияют на выбор языка обучения в школе и функциональную значимость родного языка в коммуникации индивида.

В биэтнической семье ребенок может иметь два родных языка при условии, что они одновременно усваиваются от каждого из родителей на основании принципа «один родитель – один язык». Иерархия родных языков устанавливается самим индивидом (ребенком) после дифференциации языков.

В моноэтнической семье, живущей в одноязычном обществе, ребенок, одновременно усваивающий два языка, имеет только один родной язык – «материнский» или «отцовский». Если общество двуязычно или язык родителей не совпадает с языком общества, ребенок может считать родными два языка.

Доминантность языка чаще всего определяется совпадением с языком общества, объемом инпута, основным языком образования. Доминантность родного языка обеспечивает социализацию ребенка на этом языке и усвоение разнообразных форм культуры. Недоминантный язык реализуется лишь в одном из сегментов социальной роли «сын/дочь», если ребенок усваивает его от одного из своих родителей.

Доминатный язык темпорально и функционально превалирует в коммуникации ребенка и обычно совпадает с его родным языком. После дифференциации языков совпадение родного и доминантного языков осознается ребенком в процессе его этнической самоидентификации и социализации в данном обществе. Доминантность языка может меняться при смене

17

страны проживания, а родной язык обычно не меняет своего статуса в сознании билингва.

Признаками доминантности одного из языков ребенка-билингва могут быть: опережающее развитие грамматики, больший объем высказываний и их количество; направление появления и убывания МФЭ; направленность кодовых переключений и их функциональная специфика; соблюдение правил кодовых переключений при том или ином матричном языке; частотность появления в роли матричного языка; направленность интерференции; направленность пиджинизированных переключений.

Развитие словаря и грамматики родного (доминантного) языка детей-билингвов проходит приблизительно те же этапы и характеризуется теми же особенностями, что и у одноязычных детей. Лишь отдельные явления, связанные с присутствием второго языка, вносят некоторое своеобразие в их речь. Влияние недоминантного языка постепенно становится все менее заметным, если объем инпута на нем постоянно уменьшается. После дифференциации языков дети все реже смешивают грамматические правила и модели разных языков в речи на доминантном (родном) языке. Отсутствию смешений в родной речи способствует и ориентация детей на язык собеседников, которые чаще всего говорят на доминантном в обществе языке.

Наиболее нестабильной является роль матричного языка, так как она зависит от доминантности языка в определенной коммуникативной ситуации и определяется социолингвистическим и этнопсихолингвистическим комплексом ее параметров. Соотношение Я1 и Я2 не всегда соответствует соотношению матричного и гостевого языков при кодовых переключениях, особенно в речи ребенка, одновременно усваивающего два языка.

Матричный язык имеет особый социолингвистический статус – либо в пределах одной интеракции, либо в данном социуме. Для более однозначного утверждения матричного языка (МЯ) определяется «критерий МЯ», основанный на частотности морфем: на уровне дискурса МЯ представлен большим количеством морфем.

18

Несбалансированный, а также неконтактный билингвизм способствует закреплению роли матричного за доминантным языком ребенка. Составной МЯ характерен для переходного этапа, на котором происходит смена ролей двух языков билингвального ребенка: Я2 становится доминантным, а Я1 - недоминантным. Ранние смешанные высказывания ребенка отличаются от высказываний с составным МЯ тем, что роли еще только начинают распределяться по мере того, как ребенок усваивает грамматику двух языков. Ребенок не обязательно использует Я1 в роли матричного по ряду причин. Во-первых, в тех случаях, когда он усвоил Я2 достаточно хорошо, чтобы построить морфосинтаксическую рамку. Во-вторых, ребенок не всегда стремится к правильному оформлению предложений. В-третьих, он ориентируется на язык (Я2) своего собеседника.

Глава 2. БИЛИНГВАЛЬНОЕ РЕЧЕПРОИЗВОДСТВО

Механизмы производства речи представляют собой одну из основных проблем психолингвистики.3 Производство речи, по мнению К. Майерс-Скоттон, – это быстрый и многосторонний процесс. Любой внешний сигнал может вызвать какой-либо фрагмент без его предварительного планирования (Myers-Scotton 1997: 51).

2.1. Билингвальная речь

3 Подробнее о разных моделях речепроизводства см.: Залевская 1999.19

Билингв способен участвовать не только в двух монолингвальных типах коммуникации, но и в билингвальной. Билингвальный тип коммуникации характеризуется взаимодействием языков, основными формами которого мы считаем интерференцию и переключение кодов. В этом типе коммуникации происходит неполная деактивация одного из языков на одном или нескольких языковых уровнях или чередование активности двух языков при производстве высказывания в речи билингва. При неполной деактивации одного из языков наблюдается его интерференция в речи на другом языке, что происходит и в монолингвальном типе общения, если компетенция во втором языке недостаточно высокая. Наиболее яркий пример билингвальной речи – чередование активности двух языков, обычно допускаемое билингвом в общении с другими билингвами. Это явление известно как переключение кодов (ПК).

2.2. Модель билингвальной речи

Модель производства двуязычной речи, представленная М.Ф. Гарретом, основана на модели речепроизводства, созданной В. Левелтом (Levelt 1989), и состоит из следующих трех компонентов:

- концептуализатора (conceptualizer), имеющего дело с нелингвистическим дословесным сообщением;

- формулятора (formulator), трансформирующего это содержание в лингвистическое сообщение;

- артикулятора (articulator), производящего собственно внешнюю речь (Garrett 1990).

Уточняя и детализируя эту модель, К. Майерс-Скоттон выделяет в пределах формулятора два уровня: функциональный, который регулирует семантические и грамматические отношения единиц структуры, включая информацию, поступающую от леммы, и позиционный, который устанавливает фонологическую форму и поверхностный порядок слов (Myers-Scotton 1997: 52).

20

Модель производства речи служит основой для модели рамки матричного языка (РМЯ) (Matrix Language Frame Model), характеристики которой рассматриваются ниже.

Основные положения этой модели представляют собой: 1) различие между матричным (принимающим) и гостевым (embedded, guest) языками, 2) различие между значимыми самостоятельными (содержательными) и служебными морфемами.

Матричный язык определяет морфосинтаксическую рамку (frame) в высказываниях с кодовыми переключениями. Осуществляется это на основании двух принципов: порядка морфем (the Morpheme Order Principle) и системных морфем (the System Morpheme Principle), которые определяют порядок морфем и обеспечивают предложение синтаксически релевантными морфемами из обоих языков, а также ограничивают роль гостевого языка в составе предложения.

В ходе коммуникации ГЯ может активизировать свое присутствие то более отчетливо, то более ослабленно, что и определяет большую или меньшую частотность островных переключений ГЯ.

При построении рамки из компонентов обоих языков все основные лингвистические операции определяются матричным языком, т.е. именно МЯ устанавливает порядок морфем и предоставляет синтаксически релевантные системные морфемы.

Модель РМЯ предполагает использование ряда терминов, которые требуют уточнения.

Рамка (frame) – это структура, предшествующая поверхностной реализации предложения. Рамка учитывает правила порядка следования морфем и реализации системных морфем.

Ключевые иерархические отношения при ПК устанавливаются между содержательными и системными морфемами, а также между МЯ и ГЯ как участниками рамочной конструкции.

Вариации в поверхностной структуре – это результат различных процедур, обусловленных рамкой. Это означает, что определенные аспекты конструирования предложения

21

устанавливаются задолго до применения поверхностных синтаксических правил.

Лемма (lemma), по определению В. Левелта, – это та часть лексической информации языковой единицы, которая включает семантический, синтаксический, а иногда и морфологический аспекты (Levelt 1989: 6). Леммы являются источником исходных данных для построения поверхностных синтаксических структур. Именно леммы как единицы ментального лексикона, по мнению В. Левелта, связывают понятия (conceptual informa-tion) c грамматической функцией (Levelt 1989: 162). Леммы, как уточняет К. Майерс-Скоттон, - это абстрактные лексические единицы, несущие прагматическую информацию и синтаксический потенциал (Myers-Scotton 1997: 50). Сами леммы не появляются в поверхностных структурах, но вызывают в них появление лексем.

Модель РМЯ основана на психолингвистических исследованиях, особенно – на изучении речевых ошибок (speech errors), а также некоторых типов афазии. И тот и другой источники показывают различие в том, каким способом поступают в речь монолингвов системные и содержательные морфемы. В процессе кодовых переключений учитывается также социолингвистическая природа и динамика взаимодействия МЯ и ГЯ (Myers-Scotton 1997: 46).

2.3. Системные и содержательные морфемы

Главным механизмом, используемым МЯ для установления рамки, является деление морфем на системные (служебные морфемы, функциональные элементы или форманты) (system) и содержательные (знаменательные) (content). Термин «system morphemes» взят из книги Д. Болинджера «Аспекты языка», где они определяются как флексии и функциональные слова (inflec-tional morphemes and function words) (Bolinger 1968). В процессе речепроизводства, как утверждает М.Ф. Гаррет, системные и содержательные морфемы проявляют себя по-разному (Garrett 1988; 1990). Отмечают, что одной из отличительных особенностей содержательных морфем является их способность

22

заимствоваться другими языками, но при синхронном анализе смешанных высказываний эта характеристика не имеет большого значения.

Специальное определение системных морфем впервые дается в работе К. Майерс-Скоттон (Myers-Scotton 1993). К системным морфемам относят все флексии, так как их синтаксическое поведение очень заметно отличается от поведения таких содержательных морфем/слов, как существительные и глаголы. Однако по синтаксической роли не всегда можно определить различие между системными и содержательными морфемами. Особенно сложно это бывает сделать при сопоставлении предлогов и местоимений в разных языках.

Для разграничения двух категорий слов4 были установлены три универсальные критерия. Они заключаются в выявлении наличия или отсутствия следующих характеристик:

- квантификации (дейктичность, количественность, выбор временной рамки);

- управление семантическими ролями5;- получение семантических ролей (Myers-Scotton 1997: 98-99).Системные морфемы (слова) обладают только первым

свойством. В английском языке в эту группу входят: вспомогательные глаголы и глаголы-связки; глагол do; предлог of, передающий значение родительного падежа; местоимения и местоименные наречия, выполняющие функции формальных членов предложения (dummy-pronominals); вопросительные слова; детерминанты; притяжательные прилагательные и другие слова, которые используются в препозиции к существительному (all, any, no и др.).

Содержательными морфемами (словами) являются большинство глаголов, предлогов, существительных, качественных (описательных) прилагательных и местоимений, которые их замещают.

Качественные и относительные прилагательные и наречия (содержательные морфемы) из ГЯ свободно появляются в смешанных структурах, а притяжательные прилагательные и

4 В тех случаях, когда границы слова и морфемы совпадают, мы используем их в применении к одной и той же единице.

5 У К. Майерс-Скоттон эти роли называются тематическими.23

количественные прилагательные-местоимения (системные морфемы) не обладают этим свойством. Наречия very и too - системные морфемы – не появляются в качестве единичных лексем в смешанных структурах, если они представляют ГЯ. Однако они часто являются начальными словами в пределах островов ГЯ, например, Ты знаешь об этом very well ; Я был very surprised.

Качеством «управление семантическими ролями» обладают глаголы и предлоги. Они играют ведущую роль в глагольном или предложном управлении. Например, глагол beat задает две роли – субъекта и объекта. Существительные и местоимения «получают» тематические роли от глаголов, которые ими управляют (Myers-Scotton 1997: 101). Содержательные морфемы, получающие тематические роли, или семантические падежи, занимают такие позиции, которые позволяют задавать о них вопросы, так как их можно замещать вопросительными словами who, what, how, when, where и т.д.

Среди предлогов есть и системные морфемы, и содержательные, причем их статус в разных языках может не совпадать. К группе системных морфем относятся многие локативные и темпоральные предлоги. Предлог for – содержательная морфема, так как она «управляет» семантико-синтаксическими ролями цели или бенефецианта. Содержательными морфемами также являются предлоги before, between, with и within.

Почти все местоимения являются содержательными морфемами. Исключение составляют it и there в функциях формального подлежащего и дополнения (экзистенциальная семантика) и клитики (clitics).

Местоимения гостевого языка, которые имеют статус содержательных морфем, могут появляться в смешанных высказываниях. Однако самостоятельно, в качестве вкраплений, местоимения ГЯ появляются редко. Это объясняется тем, что в МЯ соответствующие единицы могут являться системными морфемами (например, клитиками), что и блокирует появление одиночных местоимений из ГЯ. Например, английское местоимение you и испанское te неконгруэнтны, так как

24

последнее является клитикой, поэтому появление одиночного you в испанском предложении блокируется.

Осознавая разнородность содержательных и разных типов системных морфем, исследователи разделили их на группы, которые различаются по их месту в ментальном лексиконе и уровню абстракции, на котором они начинают проявлять себя в процессе порождения речи. В связи с этим дополнительно к основной модели РМЯ была создана модель 4М (the 4-M Model), основанная на выделении четырех групп морфем:

1) содержательные;2) «ранние» системные морфемы (early system morphemes);3) «поздние соединительные» системные морфемы (late

bridge system morphemes);4) «поздние внешние» системные морфемы (late outside sys-

tem morphemes) (Myers-Scotton and Jake 2001).Все системные морфемы имеют одну общую черту – они

всегда ассоциируются с той содержательной морфемой, в пределах сочетания с которой они находятся. Разграничение между группами системных морфем основано на той последовательности, в которой происходит грамматическое оформление содержательной морфемы и ее синтаксических связей. Первые две группы морфем активизируются на более абстрактном уровне, чем вторые две.

Ранние системные морфемы (early system morphemes), или напрямую избираемые системные морфемы (directly-elected), активизируются на уровне леммы одновременно с содержательными морфемами. Ранняя системная морфема может входить в состав той же леммы, что и содержательная морфема (например, если множественное число существительного выражается супплетивно), либо находится в разных леммах (например, морфема –s как флексия, выражающая значение множественного числа существительных).

К ранним системным морфемам относятся флексии, и в первую очередь те, которые проявляют себя в качестве морфологических дублетов. Системные морфемы двух других групп, «поздние» системные морфемы, получают свои структурные роли в процессе производства речи позднее, когда

25

от лемм уже даны указания на уровень формулятора (Myers-Scot-ton and Jake 2001).

Поздние соединительные системные морфемы появляются вслед за ранними. Они необходимы для построения связей между морфемами в пределах синтагмы, так как с их помощью содержательные морфемы «внедряются» в словосочетание. Примерами этой группы морфем являются показатель посессивности -‘s и предлог of для оформления отношений родительного падежа в английском словосочетании, а также артикли.

Последняя группа системных морфем – поздние внешние – отличается тем, что при их применении происходит ориентация на синтаксические связи за пределами той синтагмы, в которую входит опорная содержательная морфема. Поздние внешние морфемы опираются на информацию о структуре целого предложения. Например, выбор поздней морфемы any (а не some) в словосочетании any money зависит от наличия отрицательного наречия never в предложении He never gets any money.

Некоторые леммы содержат комплексную лексему, которая состоит из нескольких морфем, одновременно выражающих несколько грамматических значений, как, например, немецкий артикль. При этом для некоторых языков морфема, кодирующая информацию о числе и роде, - ранняя системная морфема, а морфема, кодирующая информацию о падеже, - поздняя, так как ее информация касается внешних связей – сочетания с глаголом или предлогом, которые определяют семантическую роль словосочетания в предложении.

Если лемма содержит комплексную лексему, включающую позднюю морфему, именно поздняя морфема определяет момент вхождения лексемы в состав более крупной конструкции (Myers-Scotton and Jake 2001).

2.4. Установление рамки

26

Согласно концепции К. Майерс-Скоттон (Myers-Scotton 1997), при установлении рамки наблюдается такая последовательность.

Ш а г 1. Для осуществления коммуникативных намерений говорящих выбираются леммы. На этом уровне «включаются» и социопрагматические установки выбора кода или кодовых переключений.

Ш а г 2. Производство речи начинается с построения рамки, в которую затем вставляются содержательные морфемы/слова. Если есть кодовые переключения, возникает проблема выбора языка, который устанавливает рамку. Из двух и более языков, участвующих в ПК, только один является доминирующим и наиболее активным, что проявляется в большей частотности его морфем на уровне дискурса.

Ш а г 3. С функционального уровня леммы посылают информацию формулятору, который активизирует грамматическое кодирование. Для смешанной синтагмы это означает вызов грамматических морфем только из МЯ – они строят рамку. Устанавливаются правила МЯ для системных морфем, хотя эти морфемы появляются только у поверхностного уровня. Самые значимые операции формулятора предусмотрены гипотезой МЯ и двух его принципов – порядка морфем и системных морфем. Как только началось построение рамки, активизируются и содержательные морфемы.

Ш а г 4. На поверхностном уровне возникает единая структура с фонологическими репрезентациями.

По утверждению К. Майерс-Скоттон, есть все основания полагать, что производство двуязычной речи имеет много общего с производством одноязычной речи. Однако порождение билингвальной речи идет более сложным путем, так как ей нужны дополнительные правила, активизирующие одни леммы для одного языка и другие леммы – для другого.

Двуязычная структура проходит через два комплекса процедур:

1) установление рамки с порядком морфем и системных морфем из МЯ,

1) заполнение рамки содержательными морфемами.

27

Когда содержательные морфемы избраны, все операции ПК закончены. Активизируются леммы либо из МЯ, либо из ГЯ, вызывая, соответственно, содержательные морфемы из МЯ или ГЯ.

На некоторых участках высказывания операции МЯ полностью подавляются операциями ГЯ, вследствие чего возникают острова ГЯ. В пределах острова ГЯ действуют правила грамматики ГЯ, а системные и содержательные морфемы берутся только из ГЯ (Myers-Scotton 1997: 115-119).

Когда рамка для компонентов ПК, состоящая из морфем обоих языков, установлена матричным языком, содержательные морфемы любого языка могут быть вставлены в эту рамку при условии, что содержательные морфемы ГЯ конгруэнтны со сходными содержательными морфемами МЯ.

М.Ф. Гарретт указывает на интересную зависимость: единицы с прозрачной семантикой демонстрируют мало сходства в форме, а единицы с ярким формальным показателем демонстрируют мало сходства в значении. (Garrett 1990: 160). Это разделение звуковой формы и значения предполагает, что они разделены и на уровне речепроизводства.

Если форма и значение леммы разделены до поверхностного уровня, то легче увидеть, как леммы из двух языков, участвующие в ПК и имеющие семантическое сходство, отождествляются формулятором (в билингвальной «лемма-лэнд»), даже если они имеют разные формы. Такая близость на уровне лемм благоприятствует внедрению содержательных морфем ГЯ в те ячейки (slots), которые подготовлены леммой МЯ. Это возможно благодаря тому, что «включены» оба языка билингва, даже тогда, когда они неодинаково активизированы (Myers-Scotton 1997: 56).

Главная конструирующая сила в высказываниях с ПК – различие в восстановлении (retrieval) содержательных и системных морфем. Такие различия в поверхностной структуре как связанные/свободные морфемы, нерелевантны для ограничений на ПК. Например, в английском языке существительные не становятся связанными формами только потому, что способны иметь флексии множественного числа и притяжательного падежа.

28

На основании установленных различий между статусом системных и содержательных морфем можно предположить, что, хотя в «лемма-лексиконе» могут быть и те и другие, системные морфемы вызываются для речепроизводства раньше, чем содержательные морфемы. Они раньше устанавливаются в рамке – до того, когда определены содержательные морфемы. Однако классы содержательных морфем могут быть известны раньше (например, форманты падежей указывают на появление существительных). Это не значит, что системные морфемы уже имеют фонологическую форму и другие свойства на уровне поверхностных структур.

Можно предположить, что в высказываниях с ПК существительные из ГЯ могут появиться в ячейках, которые уже отмечены формантами падежей МЯ. Такой тип ПК действительно встречается.

* * *

Билингвальное речепроизводство имеет те же уровни и процедуры, что и монолингвальное, но отличается тем, что два языка активизированы в разной степени и играют неодинаковую роль при построении высказывания. Говорящий имеет больший доступ к леммам матричного языка.

Билингвальные синтаксемы строятся на основании принципов порядка морфем и системных морфем, которые лежат в основе модели рамки матричного языка. Активизация содержательных морфем и разных типов системных морфем происходит на разных уровнях производства речи.

29

Глава 3. ПРАГМАТИКА ДВУЯЗЫЧНОЙ КОММУНИКАЦИИ

3.1. Отношение к переключению кодов и билингвальной коммуникации

Отношение к переключению кодов меняется вместе с измене-нием отношения к билингвальной коммуникации и качествам билингва. Одноязычный пуризм уступает место более реальному взгляду на разные типы общения двуязычных индивидов.

У. Вайнрайх утверждал, что идеальный билингв переключается с одного языка на другой только при изменении компонентов коммуникативной ситуации (собеседники, тема и т.п.), но не допускает этого при неизменности контекста общения и ни в коем случае не прибегает к переключениям в пределах одного предложения. Включая выражения из Я2 в речь на Я1, говорящий может оформить их как цитаты: кавычками на письме, особыми изменениями голоса и паузами в устной речи (Weinreich 1953: 73).

В 1984 году Б. МакЛафлин допускает возможность переклю-чения кодов в пределах высказывания между предложениями и синтагмами. Переключения в пределах предложения он называет смешением кодов (McLaughlin 1984: 130).

Негативное отношение к кодовым переключениям выражалось в создании уничижительных обозначений для билингвального типа общения, например, Franglais (франко-английские перек-лючения), Tex-Mex (англо-испанские переключения на Юго-Западе США). В нашей стране билингвальная речь называлась макаронической (Ахманова 1969: 223).

В настоящее время большинство исследователей билингвизма отказалось от монолингвального подхода к двуязычной комму-никации, считая, что речь билингвов с переключением кодов в пределах предложения вполне естественна для билингвального общения в двуязычных обществах и коллективах.

Э. Ланца считает, что ребенок прибегает к переключениям кодов по тем же причинам, что и взрослые; поэтому в двуязычной семье речь с кодовыми переключениями – это одна из

30

коммуникативных стратегий и взрослых, и детей. Дети пользуются этой стратегией даже тогда, когда окружающие их взрослые не переключают языки в своей речи (Lanza 1997а).

Если родители негативно относятся к переключениям кодов, то их дети, которых они постоянно исправляют, избегают билинг-вального общения. Излишняя обеспокоенность по поводу переключений выражена в совете, который Дж. Сондерс дал родителям билингвальных детей: избегайте переключений (он их называет “lexical transfers”), не считайте, что они неизбежны, тогда речь ваших детей всегда будет понятна одноязычным собеседникам (Saunders 1988: 186). Этот совет отражает пуристские взгляды на общение билингвов: они должны ориентироваться только на монолингвов, билингвальная коммуникация не признается как один из возможных типов общения. Такое отношение к кодовым переключениям, на наш взгляд, оправданно лишь на этапе формирования детского билингвизма.

Излишне строгие требования избегать переключений могут выразиться в том, что Э. Хауген называл «негативной интерференцией» (“negative interference”), имея в виду стремление не использовать в речи на одном языке тех слов, которые похожи на слова других языков (Haugen 1956: 55). В категорию «подозри-тельных» слов попадают заимствования, которые отражают реалии или новые предметы и понятия, заимствованные вместе со своими наименованиями. Например, Томас Сондерс был удивлен, когда его папа, читая книгу по-немецки, произнес английское слово ticket: Du hast “Ticket” gesagt! (4;10;1). Это заимствование из английского в немецком языке все чаще обозначает авиабилет, но ребенка старались не знакомить с этим словом в общении на немецком языке, предлагая немецкий эквивалент Flugkarte (Saun-ders 1988: 186-187).

80-е и 90-е годы характеризуются бурным развитием теории кодовых переключений. Были выявлены закономерности, правила, универсалии, положено начало составлению грамматик переключений кодов для определенных языковых комбинаций.

После того, как была принята точка зрения, согласно которой кодовые переключения характеризуют особый тип коммуникативной стратегии и требуют от билингва умения

31

совмещать две грамматики, не нарушая их правил, идеальному билингву начали приписывать способность в совершенстве владеть тремя стратегиями общения: 1) на Я1 без переключений на Я2, 2) на Я2 без переключений на Я1 и 3) на Я1 и Я2 по правилам переключения кодов, характерным для данной комбинации языков.

3.2. Параметры двуязычной коммуникации

В двуязычной ситуации общения, как и в любой другой, присутствуют все компоненты коммуникативной ситуации, но каждый из главных компонентов (говорящий, слушающий, код/коды общения, наличие/отсутствие посторонних слушающих, место и время общения) может быть осложнен.

3.2.1. Коммуниканты

Коммуниканты, участвующие в билингвальном общении, различаются уровнем компетенции в одном или двух языках, а также совпадением одного или обоих знакомых им языков.

Важной характеристикой двуязычных коммуникантов является также их возраст, национальная принадлежность, бикультуральность/монокультуральность, престижность языков, коммуникативная активность в том языке/языках, которые выбраны для общения, а также то, какие социальные роли они реализуют в своем общении на каждом из языков. Как и в одноязычной коммуникации, такие параметры, как самочувствие и настроение коммуникантов, тоже имеют немаловажное значение.

От комбинации рассмотренных факторов может зависеть, хотя бы частично, успех коммуникации.

Двуязычный ребенок, билингвизм которого формируется по принципу «один родитель – один язык», чутко реагирует на язык общения собеседника, поскольку он привыкает к тому, что с ним постоянно общаются на разных языках и ожидают от него правильного выбора языка. Поэтому он в самом начале разговора устанавливает, на каком языке к нему обращается незнакомый

32

человек, и далее старается придерживаться именно этого языка в общении с ним.

Очень чувствительным в таком вербальном поведении был маленький Сережа: по первым словам, с которыми к нему обращался новый для него человек, он решал, на каком языке с ним общаться. Иногда мальчик был чересчур педантичен в этом плане: даже если впоследствии его собеседник менял язык общения, Сережа отвечал ему на первом из услышанных от него языков. Точно так же вели себя и дети Дж. Сондерса при первом знакомстве с англо-немецкими билингвами: они выбирали тот язык общения, на котором взрослые начинали с ними разговаривать, даже если те затем переходили на другой язык (Saunders 1988: 115). Т. Элверт тоже обратил внимание на то, что билингвальные дети с самого начала выбирают тот язык, на котором с ними заговорил новый человек. Так, с немецкой няней, которая при первой встрече с детьми поздоровалась по-итальянски, они не хотели разговаривать по-немецки (Elwert 1959: 291). Даже если человек говорит по-немецки, но часто переключается на английский, считался детьми Сондерса англоязычным собеседником, потому что они делали вывод, что он не умеет хорошо говорить по-немецки (Saunders 1988: 115). Дети чаще всего неодобрительно относятся к смешанной речи и даже не хотят разговаривать с теми, кто часто переключается. На этот факт обратили внимание несколько родителей-исследователей (Ronjat 1913: 83-84; Fantini 1978b: 186; Saunders 1988: 166).

Петя использовал разные типы переключений, но если он знал, что его собеседник не говорит по-английски, то с русского (с трех лет) не переключался. Если был уверен, что по-русски его не поймут, то, как бы трудно ему ни было, он старался объясниться по-английски. В общении с мамой он редко переключался на английский, поскольку обычно разговаривал с ней по-русски.

Выбор языка маленьким ребенком часто регулируют взрослые. В норвежской семье, где с девочкой Сири мама разговаривала по-английски, а папа – по-норвежски, ей задавали вопрос: «How does mama/papa say it?» и то же самое – по-норвежски. В другой норвежской семье, если мальчик Томас делал неправильный выбор языка общения, мама повторяла сказанное им слово или словосочетание, а затем спрашивала: «What’s it called in English?».

33

Э. Ланца считает, что родительская стратегия с ориентацией на собеседника, как в семье Сири, гораздо более эффективна для того, чтобы ребенок выбрал нужный язык общения (Lanza 1997b: 305).

Как считает Ф. Гросджин, при исследовании интерференции в речи двуязычных детей всегда следует принимать во внимание, с кем общается ребенок – с одноязычными или двуязычными собеседниками. Он предполагает, что ошибки, вызванные интерференцией, чаще всего наблюдаются в общении с билингвами, так как в билингвальной коммуникативной ситуации активизированы правила двух языков. В монолингвальном типе общения дети делают меньше ошибок в речи на доминирующем языке (Grosjean 1998: 175-176).

Дети, одновременно усваивающие два языка по принципу «один родитель – один язык», реализуют в общении со своими родителями (или другими родственниками) какие-то роли на Я1, а какие-то – на Я2. Наиболее яркими показателями социальных ролей являются обращения. У двуязычных детей они регулярно реализуются как двуязычные роли: английское Dad – к папе и русское мама – в обращении к маме. Даже тогда, когда ребенок все высказывание произносит по-русски, обращение в начале этого высказывания – английское. Такие ситуации нередко наблюдались в речи Пети на этапе убывающей билингвальности. Оформляя свое высказывание не на том языке, который желателен со стороны его адресата (папы), он по-прежнему обращается к нему так, как это было всегда принято при реализации данной социальной роли, т.е. называет своего адресата по-английски. Это обращение стало привычным, и никому в семье не кажется неестественным. Возможно, именно отказ от этого обращения будет служить сигналом полного отказа от англоязычного общения с папой.

При формировании искусственного билингвизма в одноязычном обществе с четкой фиксацией ролей в обращениях ученики продолжают обращаться к своим учителям по правилам данного общества даже в речи на иностранном языке. Например, в России на занятиях по английскому языку учащиеся обращаются к учителям по имени и отчеству, что делает квазикоммуникацию на английском языке еще более неестественной. Такая ситуация

34

является отражением игры в коммуникацию, а не реальной коммуникацией.

3.2.2. Посторонний слушатель

Осложнение двуязычной коммуникации может наблюдаться в присутствии одноязычного или двуязычного слушателя, случайного или не случайного.

Дети-билингвы не всегда любят разговаривать на Я2 при посторонних людях. Однако выбор языка в таких ситуациях чаще всего определяется предметом разговора или отношением ребенка к своей билингвальности.

Петя, например, в дошкольном возрасте не любил, когда при его друзьях папа разговаривал с ним по-английски. Но позднее он и сам стремился разговаривать с папой о каких-то своих делах по-английски в присутствии других людей. В тех случаях, когда разговор был ему неприятен, а приходилось разговаривать в присутствии других, он предпочитал английский язык, который большинству взрослых и детей был мало понятным. Во время пребывания в Великобритании, для того, чтобы окружающим англоязычным людям были непонятны его личные просьбы, Петя разговаривал по-русски и с папой, и с мамой.

Таким образом, присутствие посторонних слушателей побуждает двуязычного ребенка реализовывать эзотерическую функцию выбора кода, каждый раз ориентируясь на тот язык, который с большей долей вероятности является непонятным для окружающих.

Присутствие посторонних, которые общаются на языке, ином, чем язык, используемый ребенком в коммуникативной ситуации, но знакомый ему, может вызвать активизацию второго языка. Такую ситуацию можно охарактеризовать как билингвальную, что дает возможность анализировать появляющиеся в речи ребенка отклонения от нормы как ситуативно обусловленные, если в одноязычном типе ситуации такие ошибки не встречаются.

35

3.2.3. Место общения

В одноязычном обществе ожидается, что кодом общения будет язык этого общества. Маленькие билингвы начинают это понимать, когда больше времени проводят за пределами дома. Они все чаще выбирают для общения язык общества, когда выходят на улицу, остаются в детском саду или в обществе одноязычных родственников. Двуязычным для ребенка продолжает оставаться только его дом, где один из родителей продолжает разговаривать с ним на Я2.

Практика показывает, что и в период интенсивного убывания билингвальности общение на Я2 с папой продолжает сохранять все черты реальной коммуникации, хотя ребенок довольно часто переключается на Я1. Это одна из стабильных характеристик билингвального воспитания по принципу «один родитель – один язык», которая даже в моноэтнической семье не ощущается ребенком как искусственная.

По мере увеличения объема времени, которое ребенок проводит вне дома, возрастает и количество одноязычных мест коммуникации. Тем не менее, если он много времени проводит вне дома с папой, который постоянно разговаривает с ним на Я2, ограничений на двуязычные места общения меньше.

Значимость параметра «место общения» возрастает в тех случаях, когда исследуется речь ребенка, усваивающего языки по локальному принципу. Возможно, для него устойчивая связь определенного языка и места коммуникации является стимулом для реализации одноязычной коммуникативной стратегии. Необходимость активизации другого языка может привести к речевым сбоям – интерференции «нормального» для данного места языка в непривычный для таких ситуаций язык. Например, если ребенок дома общается только на Я1, то использование Я2 в домашней коммуникации делает ее билингвальной, т.е. Я1 не деактивируется полностью. Следствием этого является потенциальная возможность интерференции Я1 в Я2.

3.2.4. Время общения

36

Обычно ограничений на время билингвального общения дома для двуязычных детей нет, если только не выбран темпоральный принцип формирования двуязычия6. Время общения на каждом из двух языков зависит от присутствия собеседников, поскольку это самый главный фактор в коммуникации ребенка, чей билингвизм формируется по принципу «один родитель – один язык». Тем не менее в будние дни общение на Я2 может быть ограничено по времени из-за объективных причин – родители отсутствуют, ребенок проводит время в одноязычном коллективе (детском саду) или с одноязычными родственниками.

Следовательно, чем больше в семье двуязычных родственников, тем меньше ограничений на двуязычную коммуникацию существует и для ребенка. Он привыкает к разному времени общения на каждом из двух языков. Если у него уже выработалась такая установка, то неожиданные изменения могут привести к одновременной активизации двух языков и появлению интерференции, возможной, но редко реализуемой в одноязычном типе коммуникации, когда активизируется только один язык.

3.2.5. Цель общения

Довольно рано двуязычные дети осознают, что в ряде ситуаций гораздо эффективнее использовать тот или другой язык, чтобы быстрее добиться определенной цели. Чаще всего для выражения своих просьб они выбирают тот язык, к использованию которого их побуждают родители.

Например, Петя как-то попросил маму, с которой обычно разговаривает по-русски, почитать ему книгу, а свою просьбу выразил по-английски, зная, что мама тоже владеет этим языком. Мама просьбу выполнила, но поинтересовалась, почему он попросил ее об этом по-английски, на что мальчик ответил, что просить родителей о чем-то лучше по-английски, так как они любят, когда он говорит на этом языке.

6 При реализации темпорального принципа билингвального воспитания один или несколько родителей чередуют периоды активизации двух языков в общении с ребенком (через день, два и т.п.) (подробнее об этом см.: Чиршева 2000).

37

Таким образом, в пресуппозицию билингвального общения ребенка постепенно входит знание о том, что выбор языка повышает иллокутивный и перлокутивный эффект их речевых актов, особенно просьб. Иногда даже присутствие посторонних слушателей помогает им в этом. Так, например, Петя хотел, чтобы мама обязательно отпустила его на тренировку, хотя предполагалось, что он не должен был, по ряду причин, туда идти. Мама в это время общалась с гостем по-английски, поэтому Петя, предварительно выяснив у папы, как правильно сформулировать свою просьбу по-английски, попросил у мамы разрешения на этом языке, хотя обычно общался с ней по-русски.

3.3. Прагматика кодовых переключений

По мере изучения ситуаций двуязычной коммуникации в разных странах происходит уточнение прагматических функций, выполняемых кодовыми переключениями. Отчасти они совпадают с теми шестью, которые были установлены Р. Якобсоном для его коммуникативной модели (Якобсон 1975). Ее адаптация по отношению к билингвальному общению дала возможность представить функциональную модель кодовых переключений (Gumperz 1982: 75-82; Appel and Muysken 1987: 118-120).

Функции коммуникации коррелируют с мотивами общения, которые сводятся к трем основным: установлению деловой связи, воздействию на другого человека, стремлению к общению. Они различаются по основному смыслообразующему мотиву, наряду с которым действует система мотивов-стимулов, усиливающих или ослабляющих влияние ведущего мотива (Тарасов 1977: 90).

Формирование функционально-прагматических особенностей высказывания – это первый шаг при порождении билингвальной речи. Кроме лингвистической компетенции участие в билингвальной коммуникации требует от детей и взрослых учета экстралингвистической ситуации. При сопоставлении функций кодовых переключений детской и взрослой речи обнаруживается

38

много общих черт в социолингвистическом поведении билингвов разного возраста.

3.3.1. Адресатная функция

Говорящий сознательно выделяет из числа адресатов тех, кому понятен избранный им язык. В таких случаях кодовые переключения используются с целью уточнить, к кому обращено высказывание. Общаясь друг с другом, незнакомые люди стараются определить качества своего собеседника, чтобы узнать его социальные роли, так как это помогает сделать предположения о его поведении (Тарасов, Школьник 1977: 174). Переключения имеют значение также для установления особой тональности общения билингвов.

Ориентированность на собеседника является самой важной функцией кодовых переключений с раннего возраста. У детей чувствительность к тому, на каком языке следует говорить и можно ли использовать переключения в речи, появляется еще до двух лет (Grosjean 1982: 204; Saunders 1988: 70).

Особенностью реализации этой функции маленькими детьми является то, что адресатами для них могут быть не только реальные люди, но и игрушки, которые, как и сами дети, либо двуязычны, либо одноязычны.

Играя с игрушечными солдатиками в американской, австралийской, немецкой и японской военной форме, сын Дж. Сондерса Томас (7;5;24) отдавал им приказы на соответствующем языке (для японских солдатиков он сам придумал «японские» слова).

В общении с воображаемыми собеседниками дети тоже ориентируются на их язык. Катрина, младшая дочь Дж. Сондерса, играя со своей куклой, вела такой разговор: Anna’s sick. Where’s my telephone? (Нашла свой игрушечный телефон.) I ringing up Daddy. Guten Tag, Bert. (Печальным голосом): Anna ist krank – und weinen (2;3;13) (Saunders 1988: 70).7

По мнению детей, животные, как реальные, так и игрушечные, могут разговаривать на разных языках, но обычно –

7 Примеры такого типа приводят и другие авторы (Ronjat 1913: 10; Leopold 1949: 62; Rūķe-Draviņa 1967: 37).

39

на том языке, на котором разговаривают все окружающие, т. е. на доминантном. Так, дети Дж. Сондерса были убеждены, что животные понимают только английскую речь, поэтому всегда переключались на английский, обращаясь к животным. Родители могут убедить ребенка разговаривать с некоторыми животными на Я2, сказав, что они не понимают другого языка.

Наблюдения Дж. Сондерса показывают, что дети размышляют о языках общения с животными. Его дочь Катрина в возрасте 5;10;10 сообщила, что с животными нужно разговаривать на том языке, на котором говорят их хозяева, и что животные в Австралии понимают английский, а в Германии – немецкий язык, а двуязычных животных не бывает, за исключением дедушкиной собаки, с которой все говорят по-английски, а папа – по-немецки (Saunders 1988: 74).

Во время прогулки по парку пятилетняя Аня, которая дома с родителями общалась только по-русски (в Австралии), обращалась к птичкам по-английски, хотя с мамой при этом разговаривала по-русски (Эйдман 1999).

У Сережи переключение на другой язык вызывается уже тем, что он видит папу, даже если тот к нему не обращается. Если мальчик в своей игре использовал русский язык, то с приходом папы он начинает разговаривать с игрушками по-английски. 8

Интерес представляет проблема выбора языка ребенком, когда он действительно разговаривает с собой, а не с воображаемым собеседником: на каком языке он беседует с самим собой, зная, что может разговаривать на двух языках? Дж. Сондерс заметил, что все его дети в таких случаях говорили по-английски (Saunders 1988: 71), т. е. на своем родном языке. Если ребенок играет, разговаривая сам с собой, но рядом есть другие люди, создающие билингвальную ситуацию (разноязычные или билингвы), ребенок может последовательно использовать сначала единицы одного языка, а затем продублировать сказанное на другом языке: Это дядя. A man (Андрюша, 2;9;9).

Одним из проявлений неосознанного общения являются разговоры во сне. Т. Элверт считает, что во сне люди не

8 Подобные наблюдения приводятся и Ж. Ронжа: язык взрослого, присутствующего, хотя и не участвующего в играх Луи, влиял на выбор языка общения мальчика с его игрушками (Ronjat 1913: 10).40

обязательно разговаривают на своем родном языке, выбор языка определяется теми же параметрами ситуации, что и в действительности, и чаще всего – языком собеседника (Elwert 1959: 331). К такому же выводу приходят В. Руке-Дравиня и Дж. Сондерс (Rūķe-Draviņa 1967: 37; Saunders 1988: 72).

3.2.3. Эзотерическая функция

Эта функция непосредственно связана с адресатной, но реализуется с иной целью: скрыть от нежелательных слушателей какие-то факты в беседе с коммуникантом, компетентным в обоих языках. Второй язык, таким образом, играет роль тайного кода.

Как отмечает А. Яровинский, дети-билингвы из смешанных венгерско-русских семей в Венгрии часто прибегают к русскому языку как к «секретному коду» среди одноязычных венгерских детей (Jarovinskij 1999: 563).

3.3.3. Предметно-тематическая функция

Переключения могут быть обусловлены темой разговора, если одни темы легче обсуждать на одном языке, другие – на другом. Когда предметом разговора на Я1 становится беседа, которая велась на Я2, или речь идет о человеке, разговаривающем на Я2, у билингва часто активизируется Я2.

Одним из проявлений предметно-тематической функции у детей и взрослых может быть незнание лексики, связанной с предметом обсуждения, или ее отсутствие в одном из языков. Лексические лакуны вызывают у некоторых билингвов привычку переключать коды. Например, на Юго-Западе США испаноязычные билингвы часто переключаются на английский язык, обсуждая финансовые проблемы (Baker 1996).

Отмечают, что предметно-тематическая функция характерна для детей-билингвов с двух-трех лет (Saunders 1988), по другим сведениям – с пяти-шести лет (Meisel 1994), когда дети приобретают прагматическую и социолингвистическую компетенцию в стратегии переключения кодов.

41

Дж. Сондерс обратил внимание на то, что все его трое детей выработали специфическую стратегию переключения на другой язык, если не знали какого-то слова на том языке, на котором они вели разговор. В присутствии обоих родителей они говорили по-английски, глядя на маму, а, посмотрев на папу, начинали говорить по-немецки. Забыв какое-то слово по-английски, они переводили взгляд на папу и произносили немецкое слово, как бы оправдывая его появление в английской речи тем, что обращаются к папе. Такие же переключения наблюдались и в тех случаях, когда быстрее вспоминались единицы из английского языка. Если же это происходило в присутствии только одного из родителей, дети делали намеренные паузы или прямо просили назвать забытый эквивалент. Иногда, сомневаясь, из какого языка он выбрал лексему, ребенок спрашивал: Then they’ll platz. Is that English? (Фрэнк, 4;6;9, в разговоре с мамой) (Saunders 1988: 57-58, 182-186).

Анализируя речь 30 шестилетних турецко-арабских билингвов в Южной Турции, исследователи пришли к выводу, что переключения кодов свидетельствуют не только о праг-матической компетенции детей, но и о некомпетентности в одном из языков, особенно если один из них доминирует в окружении ребенка (Sofu and Sire 1999). На этапе убывания билингвальности ребенок по привычке начинает реплику на "слабом" языке, но из-за лакун в его лексиконе или нежелания вспоминать слова прибегает к стратегии облегчения.

Использование этой стратегии для кодовых переключений было характерно для Пети. Например, сочиняя «песню» по-английски, Петя скакал по комнате и называл предметы, которые попадались ему на глаза, но, забыв нужное английское слово, не хотел сбиваться с ритма и вставлял русское слово:

It's a match, match, matchOn the ... электричество.It's a match (9;7).Иногда мальчик сам себя поправлял, что свидетельствует не о

незнании лексики, а о нежелании напрягать память или о потребности быстрее высказаться, например:

Папа: Рete, you didn't play the guitar today.Петя: I played, когда ты ушел.

42

Когда родители засмеялись, Петя добавил: I played when you went (10;4).

3.3.4. Фатическая функция

Эта функция очень важна для любого типа коммуникации, поскольку в человеческом обществе установлению контакта придают большое значение. Все виды приветствий, обращений, титулований направлены на приведение собеседника в состояние, благоприятное для восприятия сообщения и изменения или сохранения его поведения (Тарасов 1977: 87).

Переключения на другой язык говорящий использует для установления, поддержания или завершения контакта с иноязычным или двуязычным коммуникантом. Тем самым он демонстрирует уважение к языку и культуре собеседника, устанавливает дружеские отношения, сокращает социальную дистанцию, что позволяет с успехом осуществить коммуникацию.

Именно значимость контактоустанавливающей функции для двуязычной коммуникации объясняет первоочередность усвоения этикетных форм (приветствия, прощания, извинения и т.п.) при изучении иностранных языков. Иногда только этими формами ограничено знание иностранного языка одним из коммуникантов, однако для создания благоприятной атмосферы общения и таких знаний бывает достаточно.

Петя реализовал фатическую функцию, переключаясь на немецкий, так как знал, что родители одобряют использование им немецкого языка: Guten Tag, Dad. (8;2). Таким приветствием Петя встретил папу, когда тот приехал из командировки. Перед сном Петя желал спокойной ночи сразу на трех языках: русском – маме, английском – папе (даже когда папы не было дома) и немецком – всем вместе.

Обращения Пети к папе всегда остаются английскими (Dad), даже если он говорит по-русски или по-немецки. Русское обращение мальчик использует реже, а нежное немецкое

43

обращение по-прежнему непривычно для мальчика, который усваивает немецкий в ситуации формального школьного обучения, а не в домашней обстановке. Английское обращение для Пети имеет большую эмоциональную значимость, поэтому он подвергает его разнообразным уменьшительно-ласкательным модификациям с использованием русских словообразовательных средств: Дедюля, Дедюлькин. Поскольку в этих обращениях наблюдаются внутрисловные (пиджинизированные) переключения, в которых матричным языком является русский, они обычно становятся сигналом перехода на русскую речь.

3.3.5. Функция самоидентификации

Реализуя эту функцию, говорящий желает подчеркнуть свою этническую принадлежность, способность общаться на том или другом языке или воздействовать на выбор языка собеседником.

Сережа иногда сознательно начинал говорить по-английски с бабушкой, видимо, для демонстрации своих умений, хотя с двухлетнего возраста знал, что она по-английски не говорит. Когда бабушка сообщала ему, что ничего не понимает, Сережа радостно отвечал: Это потому, что я говорю по-английски.

Когда выбор языка определялся реализацией этой функции, Петя начинал говорить по-английски не только с папой. Демонстрируя свои умения, он переключался и на немецкий язык. Немецкие слова и выражения помогали еще быстрее привлечь внимание родителей: Папа, kommen Sie hier. Help me, please. What does it mean? (10;4).

3.3.6. Металингвистическая функция

Эта функция реализуется в комментариях о языках общения, о коммуникации и ее компонентах, об одноязычной или многоязычной стратегии общения, о лингвистической компетенции коммуникантов. Такие комментарии могут осуществляться на языке, ином, чем язык обсуждения основного предмета разговора. Металингвистические переключения наблюдаются как в пределах предложения, так и между предложениями в высказывании.

44

В речи Пети металингвистическая функция переключения кодов реализовывалась тогда, когда он по-русски комментировал то, что услышал или процитировал по-английски. Иногда причиной были трудности в подборе слов для оценки произношения и других особенностей речи. В тех случаях, когда Петя признавал, что не может выразить мысль по-английски, либо когда просил подсказать средства для выражения по-английски, он прибегал к металингвистическим единицам на русском языке.

Иногда металингвистическая функция реализуется одновременно с эзотерической. Например, сидя в вагоне пригородного поезда, Петя услышал татарскую речь, незнакомую ему. Осознавая, что его вопрос, заданный по-русски, услышат и поймут сидящие рядом люди, он задал его по-английски: What language do they speak? (10;8). Получив мамин ответ по-английски, он снова перешел на русский язык.

3.3.7. Декоративная функция

Декоративная (poetic and quotational) функция реализуется для того, чтобы украсить свою речь цитатами, каламбурами, афоризмами из другого языка. Цитирование речи других людей на том языке, на котором они разговаривали, отмечается как одна из самых распространенных функций в речи билингвов9. Эта функция наблюдается и в речи двуязычных детей, как отмечают А. Фантини и Дж. Сондерс (Fantini 1978a: 297; Saun-ders 1988: 91-98).

Декоративная функция в переключениях Пети реализуется тогда, когда в разговорах по-русски он цитирует строчки из английских стихотворений, высказывания героев английских фильмов или мультфильмов. Иногда он «цитирует» и своих знакомых. Например, сказав по-английски: Let me wash my face, он вспомнил, как говорят по-английски некоторые ребята на улице, "процитировал" их: Мой face (10;7).

9 См. об этом в работах по изучению речи норвежско-английских билингвов в США (Haugen 1953: 65), испано-английских билингвов в США (Timm 1975: 475), русско-английских билингвов в Австралии (Kouzmin 1976).

45

3.3.8. Эмоциональная функция

Эта функция реализуется иногда сознательно, иногда бессознательно. Хорошо известно, что ругательства на неродном языке звучат не так оскорбительно, как на родном, они менее выразительны для не-носителя другого языка. И, наоборот, для того, чтобы выразить эмоции, человек чаще обращается к средствам родного языка (междометиям, выкрикам и т.п.). Часто повторяющиеся английские междометия сохраняются в речи ребенка-билингва даже на этапе убывающей билингвальности. Например, в 9;0-10;0 Петя часто восклицал Ouch! от неожиданной боли.

Переключения с английского языка на русский в эмоциональных ситуациях свидетельствуют о доминантности русского языка. Так, когда папа неосторожно задел Петины игрушки, мальчик сначала воскликнул: Dad!, а потом, когда это произошло во второй раз, эмоциональнее: Ну папа! (9;0).

Переключения на другой язык в ряде эмоциональных ситуаций иногда становятся традицией. Например, на Мальте во многих семьях все хорошее сообщается детям на родном языке, а ругают их по-английски (Baker 1996).

3.3.9. Функция воздействия

Эта функция чаще всего проявляется в тех ситуациях, когда переключение на другой язык осуществляется для достижения перлокутивного эффекта – быстрее добиться чего-то от собеседника, который предпочитает этот язык общения.

Например, дети-билингвы в Венгрии, которые обычно предпочитают разговаривать на венгерском языке, для своих просьб, обращенных к русскоязычным мамам, выбирают русский язык, так как знают, что использование этого языка не просто ожидается, но и приветствуется (Jarovinskij 1999).

Билингвальный ребенок знает, что из двух языков, которыми он владеет, один имеет большую силу воздействия, чем другой, особенно если родители тоже двуязычны. В моноэтнической семье для поддержания недоминантного языка требуется много

46

усилий, поэтому ребенка хвалят, когда он говорит на Я2. Осознавая этот факт и желая добиться чего-то от родителей, ребенок использует переключение на недоминантный язык, даже когда от него этого не ждут. Так, Петя очень хотел, чтобы мама почитала ему книгу, поэтому решил попросить об этом по-английски: Mama, read me the book, please. Когда мама поинтересовалась, почему он просит об этом не по-русски, Петя ответил: Because I want you to read me the book in Russian (8;5).

3.3.10. Эмфатическая функция

Эта функция реализуется в пределах предложения для рематизации, подчеркивания коммуникативного ядра высказывания: тема выражена на одном языке, а рема – на другом. При анализе смешанных высказываний выясняется, что такая «билингвальная» рематизация наблюдается довольно часто, но не всегда осознанно.

3.3.11. Функция экономии языковых средств

Реализацию этой функции можно наблюдать в письменной речи студентов-билингвов: во время конспектирования лекций они переключаются на тот язык, в котором денотат выражен более экономно. Например, заменяют русское слово использовать английским use.

В устной речи экономия языковых средств вызывает переключения в тех случаях, когда одинаково активизированы оба языка билингва, что позволяет прибегать к стратегии облегчения и использовать первый из эквивалентов, который вспомнился, особенно если он лаконичнее.

Мастерство кодовых переключений зависит от умения учитывать все экстралингвистические и лингвистические ограничения, накладываемые на билингвальную коммуникацию. Как считает Ш. Поплак, взрослые в первую очередь должны учитывать уместность переключений, степень официальности коммуникации и этические нормы, среди которых главное место

47

занимают этнические характеристики собеседника (Poplack 1980). Дети усваивают правила и ограничения постепенно, их мастерство в этом аспекте напрямую связано со степенью билингвальности, возрастом и способом изучения каждого языка.

Изучая соотношение социолингвистических характеристик говорящих и количество кодовых переключений, К. Майерс-Скоттон пришла к выводу, что чаще всего переключаются дети школьного возраста и молодые люди, только что окончившие среднюю школу. Пожилые люди, как и люди с высшим образованием, переключаются реже (Myers-Scotton 1997: 14).

* * *

Таким образом, для билингва самое важное при общении с незнакомыми людьми – это ориентация на язык общения. Если ребенок сам не может определить эту характеристику собеседника, то либо пытается это сделать с помощью других людей, либо отказывается общаться.

Возрастные особенности кодовых взаимодействий проявляются в функциональной специфике билингвальной коммуникации ребенка: все функции общения подчинены реализации двух основных функций – адресатной и предметно-тематической.

В ситуации двуязычия взаимодействуют все параметры общения, приводя либо к успеху коммуникации, либо к коммуникативной неудаче. Дети-билингвы постепенно приобретают в качестве одного из компонентов своих фоновых знаний ориентацию на правильный выбор кода в зависимости от языка/языков, которыми владеет собеседник, места, времени и цели общения. Такая чувствительность к параметрам коммуникативной ситуации вызывается билингвальностью ребенка. Развитие этой метакоммуникативной характеристики поддерживается частыми ситуациями двуязычия. Ребенку в одноязычном обществе и особенно при моноэтническом билингвизме такую задачу решать приходится нечасто, и тем не

48

менее, как показывают наблюдения, в билингвальном типе общения он успешно справляется с проблемой выбора кода.

Если родители следуют тактике одноязычного пуризма и пресекают детские кодовые переключения, то ребенок развивает способность участвовать только в двух монолингвальных типах коммуникации. Если кодовые переключения воспринимаются как нормативные для билингвального типа общения, то ребенок учится общаться и с применением правил переключения кодов.

Глава 4. ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ КОДОВЫХ ПЕРЕКЛЮЧЕНИЙ

Кодовые переключения почти не исследовались в отечественной лингвистике. Поэтому их часто относят к проявлениям интерференции, называют ошибками и оговорками. Для того чтобы уточнить содержание этих понятий и разграничить их, необходимо подробнее проанализировать каждое из них и провести их сопоставление. Это сопоставление должно создать основы для исследования кодовых переключений в речевой деятельности билингвов.

Переключение кодов (code-switching) – специфическая способность билингва успешно участвовать в двуязычном типе коммуникации, осуществляя выбор языка в соответствии с экстралингвистическими факторами (компонентами коммуникативной ситуации), соединять в одном высказывании, предложении или словосочетании единицы двух языков, не нарушая при этом грамматические нормы ни одного из них.

По определению К. Майерс-Скоттон, переключение кодов (далее – ПК) – это использование форм гостевого языка/языков в высказываниях на матричном языке в пределах одной беседы. ПК могут локализоваться на любом уровне (между языками, стилями, диалектами/регистрами) (Myers-Scotton 1997: 3).

49

Формирование способности к ПК происходит в течение всего речевого развития ребенка, проходя этап возрастных ошибок и постепенно приближаясь к нормам грамматики кодовых пере-ключений.

Переключение языков в детской речи наблюдается с раннего возраста. На грамматическом и фонетическом уровнях правила переключений кодов формируются параллельно усвоению обоих языков. Функциональные особенности кодовых переключений определяются прагматическими характеристиками коммуникации, в которой участвует маленький билингв.

4.1. Переключение кодов, интерференция и смешение языков

Продолжающаяся в зарубежной литературе дискуссия по проблеме соотношения понятий «интерференция» и «переключение кодов» (см.: Baetens Beardsmore 1986; Gardner Chloros 1995) практически не имела отклика в отечественных работах. Даже сам термин «переключение кодов» до последнего времени встречался в отечественной лингвистике крайне редко.

В работе В.А. Виноградова (1976) эти два понятия сопоставляются по степени активизации двух языков: интерференция рассматривается как недостаточно завершенное переключение кодов, а само переключение кодов предусматривает полную деактивацию одного из языков, даже если она является кратковременной.

Е.М. Верещагин (1969) использует термин языковая мена, содержание которого совпадает с некоторыми типами переключения кодов.

Соотношение понятий «переключение кодов» и «интерференция» у В.Ю. Розенцвейга предстает как прямая (морфологическая и синтаксическая) интерференция в отличие от косвенной (Розенцвейг 1972). Не все характеристики этих явлений совпадают с теми, которые им даются в билингвологии в настоящее время.

50

Разграничивая понятия «интерференция» и «переключение кодов», Х. Баэтенс Биэрдсмор отмечает, что последнее понятие не определено до конца, а первое уже почти всеми отвергнуто. Он считает, что термин «смешение кодов», используемый вместо термина «интерференция», является совершенно неопределенным по сути и границам (Baetens Beardsmore 1986:83).

Другие термины пытались ввести и для единичных лексем гостевого языка. Например, Б.Б. Кахру (Kachru 1978) предпочитает называть смешением кодов (code-mixing) любые интрасентенциональные переключения, которые включают много лексем из гостевого языка. Другие лингвисты называют смешением кодов любые беседы с большим количеством межфразовых ПК. К. Майерс-Скоттон считает, что введение, наряду с ПК, термина «смешение кодов» вносит ненужную путаницу в проблему (Myers-Scotton 1997: 24).

Судя по основным характеристикам рассматриваемых явлений, многие лингвисты склонны термином смешение кодов (code-mixing) заменять также то, что прежде подразумевалось под интерференцией. Так, Х. Баэтенс Биэрдсмор причиной интерференции, а Ю. Майзель причиной смешения кодов считают недостаточную компетенцию, в то время как переключение кодов, как считают оба, вызывается экстралингвистическими причинами (Baetens Beardsmore 1986: 83; Meisel 1994: 414-415).

Смешение языков обычно наблюдают в речи двуязычных детей, а также при образовании пиджинов и креольских языков. Н.В. Имедадзе называет такой язык “гибридным”(hybrid lan-guage) (Imedadze 1967), а К.Р. Бергман – “мешаниной” (mish-mash language) (Bergman 1976).

Сири Хассинен считает, что при одновременном усвоении двух языков стадия их смешения длится дольше, если эти два языка являются близкородственными и имеют много сходных черт (Hassinen 1999: 111). Некоторые факты смешения языков возникают в результате того, что дети часто слышат высказывания родителей с кодовыми переключениями (Lanza 1999).

51

Термин смешение языков (language mixing) иногда используется для обозначения наиболее широкого понятия, характеризующего все виды языковых взаимодействий на индивидуальном уровне (Meisel 1994; Lanza 1997) как у взрослых, так и у детей. Однако во многих исследованиях термин «смешение» стараются не употреблять из-за его негативной коннотации.

Некоторые исследователи, однако, выделяют понятие смешения языков лишь как один из основных процессов, наблюдаемых в ходе одновременного усвоения двух языков. Например, С. Хассинен изучает 4 процесса: смешение языков (language mixing), доминирование языка (language dominance), смешение кодов (code-mixing) и переключение кодов (code-switching) (Hassinen 1999). Недостаточно четкое разграничение указанных понятий, а также их пересечение (доминирование языка, на наш взгляд, может являться фоном для всех других процессов) ограничивает применение этой концепции для исследований билингвальной детской речи.

В данном исследовании будет использоваться, главным образом, термин “переключение кодов”, а о смешении языков говорится только в тех случаях, когда правила ПК не соблюдаются из-за недостаточной компетенции. Однако и в этих случаях ошибки детей могут быть возрастными, что позволяет говорить о кодовых переключениях в динамике усвоения их правил.

4.2. Кодовые переключения и хезитация

Кодовые переключения можно рассматривать как проявление речевых колебаний в ходе использования двух языков билингвом. По определению Н.Г. Гармаш, которая изучала это явление в речи одноязычных русских детей, хезитация представляет собой задержку или изменение в формировании и реализации речевой программы. Хезитация возникает как отклонение в процессе порождения высказывания, но может

52

также отражать затруднения говорящего в процессе текстообразования (Гармаш 1995; 1997).

Среди формальных средств выражения хезитации в речи билингва можно назвать билингвальные повторы, изменения синтаксической конструкции в связи с введением единиц второго языка, паузы, метатекстовые комментарии на втором языке.

Хезитацию на уровне высказывания и текста необходимо учитывать при изучении речи билингвов, поскольку она отражает степень сформированности речевых навыков на каждом из языков, индивидуальные особенности речепроизводства, а также способность к беглой билингвальной речи.

Особенности выражения хезитации могут служить одним из показателей компетенции билингва в речи на недоминантном языке. Сопоставления этих показателей в речи на доминантном языке дают возможность проследить ход становления или убывания билингвальности ребенка на каждом этапе его речевого развития. Кроме того, интересной является зависимость типа кодового переключения и способа выражения хезитации.

4.3. Грамматика кодовых переключений

Основное внимание исследователей внутрифразовых переключений направлено на выявление определенных ограничений (constraints), накладываемых грамматиками двух взаимодействующих языков. Первоначально они были разработаны на материале англо-испанских переключений (Timm 1975; Pfaff 1979), особенно многочисленных в пограничных с Мексикой штатах США, поскольку основным типом двуязычия там является массовый контактный билингвизм, как маргинальный, так и внутрирегиональный.

В 70-80-е годы начались поиски универсалий кодовых пере-ключений для разных комбинаций языков, разработка концепций и моделей. В большинстве работ того времени признавалось, что ПК должно считаться одним из социально мотивированных

53

типов речевых умений (skilled performance) (Gumperz 1982; Heller 1988; Myers-Scotton 1993). Однако вскоре стало очевидным, что не меньшее значение имеет другая проблема: место переключения – это не случайность и не каприз говорящего и даже не привычная стратегия речевого поведения в данном языковом обществе. Исследователи начали изучать проблему ограничений на ПК, касающихся границ ПК в рамках предложения и механизмов их установления.

Ограничения на ПК были сформулированы в трех аспектах:1) на основании изучения поверхностной структуры: порядка

слов, формальных показателей или объема переключения;1) на основании тех же принципов и правил, которые

применяются для объяснения синтаксических явлений одного языка;

2) на основании сравнения способов реализации грамматических значений в двух языках.

Универсалии, которые были выведены при этом в области переключения кодов, подчиняются двум фундаментальным грамматическим и психолингвистическим концепциям: линейности (linearity) и зависимости (dependency) (Appel and Muysken 1987:123).

4.3.1. Порядок слов (Линейность)

В конце 70-х годов четыре исследовательские группы пришли к идее об ограничении на ПК, которое было сформулировано так: переключение кодов не происходит там, где в МЯ и ГЯ не совпадает порядок слов. Три из четырех комбинаций языков, на материале которых было выведено это правило, были испано-английскими.

Первоначально ограничения касались лишь частных случаев. Например, Л. Тимм предлагала пять ограничений для различных типов конструкций ПК в испано-английском материале. Она считала, что ПК не происходит между подлежащим, выраженным местоимением, и личным глаголом-сказуемым, между глаголом в личной форме и инфинитивом как частью того же сказуемого (Timm 1975).

54

Дж. Липский выдвинул гипотезу о том, что между языками, участвующими в ПК, должна наблюдаться полная синтаксическая эквивалентность на поверхностном уровне. Его версия, возникшая в результате изучения испано-английского материала заключалась в следующем: до момента переключения кодов порядок слов может быть характерным только для МЯ, но при появлении ПК, с того места, где начинается переключение, порядок слов в МЯ и ГЯ должен совпадать (Lipski 1977: 258).

Впоследствии это ограничение было названо Ш. Поплак equivalence constraint (Poplack 1980: 586). В ее формулировке это правило сводится к требованию сохранять в предложении последовательность порядка слов и в дальнейшем уточняется так: переключение кодов возможно, если порядок слов в словосочетании или предложении обоих языков совпадает, например:

English sees the house ¦ ¦ ¦Spanish ve la casa (пример из работы: Woolford 1983).

С.Н. Сридхар и К. Сридхар предложили свое правило, связанное с порядком слов. Это правило касалось ограничения на те участки предложения, где может начаться ПК, однако при этом допускалась возможность появления компонентов ГЯ, даже если их структура отличается от структуры МЯ. Сформулированный ими принцип двойной структуры (Dual Structure Principle) гласит: структура сочетания гостевого языка не обязательно должна подчиняться правилам МЯ, если его появление в предложении МЯ не нарушает правил МЯ (Sridhar and Sridhar 1980: 412).

Концепция Ш. Поплак пользовалась большим авторитетом, так как она давала возможность рассматривать исключения из правила. Ее исследовательская группа начала работу по сбору большого корпуса данных естественной двуязычной коммуникации, чтобы обосновать свои идеи на материале дискурса, а не на изолированных предложениях. Однако постепенно появлялось все больше исключений из правила, что подрывало доверие к его универсальности.

55

Дж. Гамперц предложил частное ограничение, касающееся сложных предложений: союз и следующее за ним придаточное предложение всегда относятся к одному и тому же языку. Он также предположил, что чем протяженнее переключенный компонент, тем естественнее переключение (Gumperz 1982: 88). Идея о том, что «чем больше, тем лучше», выражена и в других работах: «чем выше синтаксический уровень компонента, тем больше вероятность переключения» (Poplack 1981: 177).

Д. Шаффер предлагает два взаимосвязанных правила: а) границы переключений соответствуют границам фразы; б) язык предложения или словосочетания согласуется с его ведущим словом (Shaffer 1977: 268).

Значимость первого слова в предложении, по которому определяется МЯ, была поддержана и в других работах. Идея о возможности переключений в зависимости от разрешающей способности принимающего языка заключалась в том, что его структура признавалась ведущей при определении того, на каких участках допустимы переключения (Joshi 1985).

Постепенно некоторые ограничения на переключения кодов начали сниматься. В конце 70-х годов по поводу словосочетаний «существительное + прилагательное» Кэрол Пфафф утверждает, что порядок их представления в поверхностной структуре должен удовлетворять правилам языка, из которого взято прилагательное (Pfaff 1979: 306). Это утверждение идет вразрез с мнением о том, что в англо-испанском билингвизме переключение в словосочетании прилагательного с существительным вообще недопустимо, так как порядок следования компонентов не совпадает (Poplack 1980). Оказалось, что исключений, подобных указанным ниже, было отмечено довольно много: the blanca house, la casa white (Joshi 1985). Однако до сих пор в силе правило, не допускающее возможность переключений типа следующих: * the house blanca, *la white casa, так как здесь наблюдается нарушение порядка слов и в английском, и в испанском словосочетаниях.

Дальнейшие разработки на материале других комбинаций языков подтвердили грамматическую совместимость в тех случаях, когда порядок слов в предложении на Я1 и Я2 не

56

совпадает, например, в английском и немецком: «...haben wir on a farm gewohnt»

Для таких случаев М. Кляйн ввел понятия переключателя (trigger) и переключаемого элемента (switched element) (Clyne 1967; 1987). В приведенном выше примере роль первого выполняют предлог и артикль, роль второго – существительное. Оба элемента неразрывно связаны, поэтому переключения возможны только до или после их комбинации.

Вопрос возникал по поводу того, какое слово ГЯ может быть переключателем, а какое – нет. В связи с этим были выдвинуты две разные гипотезы. Первая принадлежит М. Кляйну (Clyne 1987: 754-755), вторая – К. Майерс-Скоттон (Myers-Scotton 1997: 26).

М. Кляйн считает, что переключателями чаще всего являются те слова, которые одинаково легко соотносятся с обоими языками (items of ambiguous affiliation): заимствования, двуязычные омофоны, имена собственные. Они совпадают по синтаксической функции и сходны по звучанию, как, например, голландское [kan] и английское [kæn] для can, которые заменяются нейтральным [k@n], вспомогательный глагол is для англо-немецкого ПК: Das is [iz] taken round the coast here (Clyne 1982: 107).

К. Майерс-Скоттон рассматривает модель линейности с позиций речепроизводства и делает вывод, что ее действие проявляется на поверхностном синтаксическом уровне, когда все конструктивно значимые единицы уже помещены в структурную рамку синтаксем на более глубинном уровне, а потому нет возможности что-либо изменить (Myers-Scotton 1997: 51). Она выдвигает Гипотезу островного переключения ГЯ (см. ниже), на основании которой дает объяснение проблеме «переключателей».

4.3.2. Переключения и типы синтаксической связи

Анализ связей между конституэнтами смешанных высказываний показал, что между типом синтаксической связи, который должен реализоваться в словосочетании или предложении МЯ, и возможностью переключения на другой

57

язык с сохранением данной связи, существует определенная зависимость.

Предполагаем, что при наличии сильной связи возможны лишь пиджинизированные переключения, так как в других случаях происходит нарушение грамматики МЯ, что недопустимо для грамматичных переключений. Слабая связь является наиболее благоприятным фактором для переключения кодов.

Предпосылка, которая лежит в основе модели управления и зависимости, заключается в том, что переключениями на другой язык не допускается разделять лексически взаимосвязанные элементы. Впервые это правило было выведено А.М. ДиСцилло, П. Муйскеном и Р. Сингом (DiScillo, Muysken and Singh 1986), а затем развито Н. Стенсоном (Stenson 1990), П. Муйскеном (Muysken 1990; 1995), Х. Хальмари (Halmari 1992; 1997), Ж. Трефферс-Даллер (Treffers-Daller 1995). Ограничения на это правило сформулированы в терминах управления (government) в соответствии с теорией управления и связывания Н. Хомского. Постулаты этой теории в отношении переключений кодов заключаются в следующем:

- переключения кодов возможны там, где нет отношений управления между соседними элементами в предложении или словосочетании, например, между обстоятельством времени и остальной частью предложения;

- переключения кодов недопустимы на тех участках речевой цепи, где существуют отношения управления, например, между личным глаголом-сказуемым и прямым дополнением;

- переключения кодов возможны, даже если есть отношения управления, в тех случаях, когда управляющий элемент и служебная морфема управляемого элемента принадлежат одному языку (Sahrimaa 1998).

Например, глагол wait требует после себя предлога for, поэтому переключение невозможно между глаголом и предлогом, но после предлога возможно. Однако и в это правило для некоторых случаев вносятся поправки. Объясняя противоречивые факты, вводят понятие нейтрализующего элемента (neutralizing element), роль которого может играть, в частности, артикль. Поэтому переключение *veo the horses

58

невозможно, а veo los horses, где los – нейтрализующий элемент, допускается (Appel and Muysken 1987: 125).

Х. Хальмари строит модель кодовых переключений исходя из двух теорий: синтаксиса, основанного на универсальной грамматике (Universal-Grammar-based syntax), и теории управления и связывания (Government-Binding Theory). Обобщая результаты тестов для проверки грамматичности кодовых переключений в финском языке США, Х. Хальмари сделала вывод, что переключения недопустимы в следующих случаях:

- если глагол на языкех требует дополнения-существитель-ного в одном падеже, а дополнение из языкау выражено существительным в другом падеже либо существительным из языкаz, в котором вообще нет категории падежа;

- если морфологические характеристики подлежащего и сказуемого в двух языках не совпадают.

Для русско-английских переключений, согласно этим правилам, неграмматичны такие предложения: «Я встретил friend»; «Они go в кино».

В первом из указанных примеров возможно лишь пиджинизированное переключение «Я встретил френда». Второй пример демонстрирует различие в выражении морфологических категорий подлежащего и сказуемого в английском и русском языках.

В применении к русско-английским переключениям, в терминах управления и связывания, переключения возможны в таких предложениях: «Они поженились in summer » или «They got married летом»; «Я помыла свой house» или «I cleaned my дом». В следующем случае, согласно этой теории, переключение недопустимо: *«Я помыла my house » или *«I cleaned свой дом». Однако многочисленные примеры подобных ПК позволяют усомниться в этом правиле.

Иногда одной лишь грамматики недостаточно, чтобы объяснить кодовые переключения – необходимо выявить все факторы и ограничения, оказывающие влияние на их особенности: типологические характеристики двух языков, прагматические особенности, социолингвистические параметры.

В связи с этим, управление как универсальное правило для кодовых переключений начинают рассматривать лишь как

59

возможную тенденцию, действующую в зависимости от типологических особенностей взаимодействующих языков, социолингвистических и прагматических параметров коммуникативных ситуаций (Halmari 1997).

Снятие универсальности правила управления в финско-английских переключениях проявляется и в количественных показателях – около 3 % всех переключений не объясняются с помощью теории управления и связывания. Несмотря на то, что подавляющее большинство примеров подчиняется действию этой универсалии, изучать необходимо и причины отклонений.

Среди этих причин в исследуемом материале финско-английских переключений отмечаются: низкий уровень владения финским языком, некоторые незнакомые для жителя США коннотации значений финских лексем, индивидуальные особенности говорящих (Halmari 1997).

На основе теории управления и связывания пытаются предсказать модели кодовых переключений в типологически разных языках. Х. Хальмари считает, что если один из взаимодействующих языков – флективный, то будет преобладать тенденция к использованию морфологических показателей одного языка в составе лексем другого (Halmari 1997).

Согласно теории управления и связывания, островные переключения обычно встречаются в синтаксически обособленных позициях, поскольку они находятся вне отношений управления. ПК возможно между подлежащим и сказуемым, но не между сказуемым и дополнением (Halmari 1997). Указывается на различие в поведении именной части сказуемого (complementizer), которая может быть взята из другого языка, и союзов, которые должны принадлежать тому же языку, что и следующая за ними структура.

А. М. ДиСцилло, П. Муйскен и Р. Сингх выводят такое правило управления для переключения кодов: если Х управляет У, то У должен быть из того же языка, что и Х (DiScillo, Myusken and Singh 1986: 7-8). Непонятным остается следующее: почему не допускается переключение детерминантов после сказуемого, если детерминант находится в поле действия другого правила и другой синтаксической связи – согласования с существительным?

60

И. Пандит предлагает такую альтернативу: ПК не должно нарушать грамматику ведущего элемента синтагмы, в пределах которого оно имеет место (Pandit 1990: 43), что уже вполне согласуется с одним из положений модели рамочной структуры матричного языка, хотя и рассматривается на поверхностном синтаксическом уровне.

Е. Вулфорд (Woolford 1983), опираясь на теорию управления и связывания, предложила почти то же самое, что и авторы правила «equivalence constraint»: если два языка имеют совпадения структурных показателей, то говорящие могут свободно перемещать лексемы из языка в язык. Она утверждает, что эмпирические данные свидетельствуют о недопустимости переключений на английский язык в испанском субстантивном словосочетании (NP). Что касается детерминантов, то, по теории управления и связывания, они принадлежат другому сету, так как в испанском и английском языках встречаются в одинаковых позициях, поэтому детерминант может быть представлен любым языком. К. Майерс-Скоттон полагает, что это положение не подтверждается фактами (Myers-Scotton 1997: 41). В глагольном словосочетании (VP), как считает Е. Вулфорд, наречие может быть и испанским, и английским, так как порядок их следования в этих языках совпадает.

К. Майерс-Скоттон указывает, что источник ограничений на ПК более абстрактный и более специфичный, чем предлагается теорией управления и связывания: он находится на недоступном наблюдению уровне структурирования сообщения, в пределах гораздо более строго регламентированной системы компонентов. Ограничения на ПК – это часть комплекса семантических и синтаксических процедур высшего порядка, которые предшествуют правилам структурирования словосочетания (My-ers-Scotton 1997: 19).

Таким образом, теория управления и связывания предлагает правила, действующие на слишком поверхностном уровне, а правила ПК должны формироваться на более глубинном уровне.

4.3.3. Уровни кодовых переключений

61

Согласно правилу свободных морфем (the Free Morpheme Constraint), предложенному Ш. Поплак (Poplack 1980: 586), коды могут переключаться после любого компонента, не являющегося связанной морфемой. Следовательно, если грамматическое значение передается аналитически в обоих языках, ограничений на ПК меньше, чем в тех случаях, когда один из языков этого не допускает (например, если аналогичное значение передается синтетически).

Как выяснилось при анализе смешанных высказываний, одни слова более склонны к переходу в иноязычные предложения, чем другие. Поэтому все слова были разделены на две большие категории: содержательные (content) и системные (system words). Состав этих категорий в разных языках не всегда совпадает. В европейских языках самой большой способностью к переключениям обладают существительные.

Ограничение на статус переключаемой морфемы вызвало оживленную дискуссию. Некоторые лингвисты обнаружили исключения из этого правила, приведя примеры с внутрисловными переключениями в агглютинативных языках. В. Левелт сделал вывод, что для носителя агглютинативного языка аффиксы имеют иной статус в его ментальном лексиконе, чем для носителя неагглютинативного языка. Таким образом, типологически разные языки реагируют на ПК по-разному (Lev-elt 1989). На другом конце оси – аналитические языки, носители которых в своем ментальном лексиконе имеют целые слова, а не основы и аффиксы, как носители агглютинативных языков. В связи с этим было установлено, что формы ПК для агглютинативных языков часто состоят из основы, выраженной на ГЯ, и аффиксов, выраженных на МЯ. При этом возникает новое слово, а не его иная форма.

Не только агглютинативные языки, но даже испано/английский материал, на основании которого Ш. Поплак сформулировала принцип свободных морфем, демонстрирует противоречивые примеры, например: eat-iendo (=eating) (Poplack 1980: 586).

К. Майерс-Скоттон в качестве решения проблемы предлагает рассматривать не качество морфемы (ее связанность/несвязан-ность), а источник связанной морфемы. В синтаксемах, состоящих

62

из морфем МЯ и ГЯ, системные морфемы должны быть из МЯ. Это означает, что связанные морфемы ГЯ допустимы только в пределах островов ГЯ (Myers-Scotton 1997: 34).

Таким образом, различие между свободными и связанными морфемами и типологические различия нерелевантны для внутрисловных ПК.

После того, как в конце 90-х годов ограничения на правило свободных морфем были сняты, начались разработки на уровне внутрисловных переключений (intraword code-switching) (Bolonyai 1998). Более того, были замечены и случаи внутриморфемных переключений.

Переключения в пределах одной морфемы наблюдаются в тех случаях, когда смена языка общения происходит слишком стремительно и практически неосознанно. Например, при произнесении предложения: Translate it as a rюпрёк, - в последнем слове частично реализован английский префикс (re-), который представлен лишь первым звуком, но его второй, узкий гласный, оказал влияние на русский префикс (у-), под воздействием английского префикса произнесенного как [ju]; вторая морфема представлена русским корнем. Подобные переключения затрагивают не только морфологический, но и фонетический уровень, что позволяет назвать их морфонологическими.

Рассмотренные случаи снимают ограничение на уровень кодовых переключений, который прежде устанавливался только для свободных морфем, т.е. для слов. Следовательно, лексический уровень не является низшим допустимым уровнем в грамматике кодовых переключений.

4.3.4. Концепции, связанные с исследованием ролиМЯ и ГЯ

За последние годы появились новые концепции, в которых центр внимания сместился с установления места для МЯ в процессе переключения кодов на выявление места ГЯ в этом процессе.

63

Особое значение в ходе ПК придается асимметрии между двумя языками, а объяснение структурных особенностей видят в характере речепроизводства. Впервые эти идеи систематично изложил А. Джоши, взяв за основу анализ речевых ошибок и предположив, что закрытый класс единиц (приблизительно соответствующий системным морфемам) должен быть представлен только элементами из МЯ. А. Джоши предлагает также организацию ПК слева направо (Joshi 1985). Две идеи А. Джоши по поводу признания асимметрии заключаются в следующем: 1) ПК характеризуется базовой асимметрией в отношении участия МЯ и ГЯ; 2) направление ПК тоже асимметрично: допускается переключение с грамматической категории МЯ на категорию ГЯ, но не наоборот (Joshi 1985: 190-192). Правило асимметрии предполагает, что компоненты сначала формулируются или даже произносятся на МЯ, а затем каким-то образом переключаются на ГЯ (Joshi 1985: 190).

Поддерживая правило асимметрии, К. Майерс-Скоттон формулирует его иначе: 1) переключения осуществляются не между категориями, а между процедурами двух языков: морфосинтаксические процедуры МЯ перестают действовать, уступая эту роль процедурам ГЯ; это происходит при образовании островов ГЯ; 2) ограничения на направление активизации процедур отчетливо не мотивированы; 3) две языковые системы не являются одинаково активными в одно и то же время: острова ГЯ – это результат подавления активности МЯ (Myers-Scotton 1997: 36).

Согласно концепции А. Джоши, переключениям не подвергаются единицы закрытого класса (детерминанты, предлоги, притяжательные местоимения, вспомогательные глаголы и т.д.) (Joshi 1985: 194). Ж. Петерсен тоже пришла к выводу, что в использовании грамматических морфем один язык является более активным, чем другой: грамматические морфемы доминантного языка могут комбинироваться с лексическими морфемами и доминантного, и недоминантного языка (Petersen 1988).

Вторая группа исследователей поддерживает ограничения на ПК без признания концепции линейности. Е. Дорон считала,

64

что из-за нарушения согласования, а не из-за нарушения порядка слов, ПК недопустимы в сочетании *seven chiquitas houses (= seven small houses) (Doron 1983: 50).

П. Муйскен предлагал сохранить ограничение по эквивалентности в комбинации с ограничением на субкатегоризацию. Эта идея сходна с моделью РМЯ. Он выявляет проблемные зоны: независимые местоимения и клитики, вспомогательные глаголы и полнозначные глаголы, прилагательные-предикативы и статичные глаголы, придаточные предложения и главные предложения (nominalizations), падежи и адпозитивы (adpositions). Его подход можно назвать типологическим: он устанавливает языки, в которых эти оппозиции не совпадают (Muysken 1991: 266).

Вопрос, на который необходимо получить ответ, формулируется так: какие механизмы поддерживают появление одних элементов на МЯ, а других – на ГЯ в процессе обычной речи?

Ранние теории ПК были основаны на сопоставлении элементов МЯ и ГЯ. Позднее правила ПК пытались вывести на основании теории управления и связывания по образцу одноязычных структур. А. Джоши (Joshi 1988) и К. Майерс-Скоттон (Myers-Scotton 1993; 1995; 1997) основывают свои концепции на иных позициях.

Ранние предложения по структурным ограничениям были описательными, так как с их помощью нельзя было объяснить механизм ПК. Эти ограничения не являются универсалиями для всех языков. Например, правило о том, что ПК недопустимы между клитиками (акцентуационно зависимыми словами), выраженными личными местоимениями в функции подлежащего, и личным глаголом в функции сказуемого, требовалось только для тех языков, где есть клитики. Слишком большое количество исключений из правил для типологически разных языков недопустимо для правила-универсалии.

65

4.4. Структурные типы кодовых переключений

4.4.1. Классификация кодовых переключений по месту появления в речи

1) Если одна из реплик произнесена на Я1, а вторая – на Я2, имеет место выбор кода (language choice, code selection). В такой коммуникации степень билингвальности может быть невысокой – для ведения диалога достаточно и рецептивного двуязычия. Собеседники А и Б избирают языки таким образом:

А: Я1. Б: Я2. А: Я1. Б: Я2.

и т.д.

Многие исследователи считают, что здесь нет переключения кодов, так как каждый собеседник использует лишь один язык. Такой выбор кода характеризует монолингвальный тип общения, но наблюдается и в коммуникации индивидов, двуязычных хотя бы на рецептивном уровне.

В тех случаях, когда один и тот же собеседник чередует языки общения (code-alternation), он должен быть более компетентен в каждом из них, например:

А: Я1. Б: Я1. А: Я2. Б: Я2.

2) Интерсентенциональные, или межфразовые (intersenten-tional) переключения локализуются между предложениями в пределах одного высказывания. Так же как и при выборе кода, взаимодействие двух языков на морфосинтаксическом уровне практически исключается. Один из партнеров по коммуникации может быть рецептивным билингвом или, будучи продуктивным билингвом, придерживаться тактики «один человек – один код», т.е. использовать лишь один из языков, например:

66

а) А: Я1. Я2. Б: Я2. или

б) А: Я2. Б: Я2. Я1.

Если оба являются продуктивными билингвами, то чередование двух языков может иметь такой вид:

в) А: Я1. Я2. Б: Я2. Я1. А: Я1. Я2. Я1. Б: Я1. Я2. Я1. Я2 и т.д.

В общении папы и сына одной из наблюдаемых нами семей довольно часто встречается вариант б), поскольку папа использует только английский язык в общении с сыном, а тот, начав отвечать по-английски, нередко переключается в пределах одной реплики на русский язык.

Интерсентенциональные переключения используются также с целью включить в беседу нового коммуниканта (В), который не мог участвовать в начале разговора, так как некомпетентен в Я1, например:

А: Я1. Б: Я1. Я2. В: Я2.

Коммуникант В может быть компетентен в обоих языках, но коммуникант А, привыкший общаться с ним на Я2, обращается к нему только на Я2. Такие переключения наблюдаются в семьях, где дети воспитываются по принципу «одно лицо – один язык».10

3) Интрасентенциональные, или внутрифразовые (intra-sen-tentional) переключения можно разделить на два вида.

а) Переключения между компонентами сложного предложения (clause-switches), в обособленных оборотах (par-enthetical switches), в присоединенных частях (tag-switches).

10 Примеры таких разговоров приводит Дж. Сондерс, чьи дети говорят с ним по-немецки, а с остальными – по-английски. Для папы они часто по-немецки повторяют то, что сказано по-английски (Saunders 1988: 60-61).

67

Между лексикой и грамматикой двух языков наблюдается некоторое, хотя и не очень тесное, взаимодействие.

б) Переключения в пределах словосочетания или простого предложения реализуются между лексическими единицами и различаются по количеству и составу, например, все предложение говорится на Я1, а один компонент в его составе – на Я2, либо несколько слов на Я1 комбинируется со словосочетанием на Я2 и т.п. В таких случаях наблюдаются два подвида: вкрапления и островные переключения (island switches).

Вкрапление представляет собой одиночную лексическую единицу (морфему или слово) гостевого языка, подчиняющуюся грамматическим правилам матричного языка. Фонетически или графически вкрапления могут быть оформлены по правилам гостевого или матричного языка. Вкрапления более всего напоминают заимствования, так как никаких системных морфем (служебных слов и флексий) из гостевого языка они не включают.

Островные переключения состоят из одной или нескольких лексических единиц и сочетающихся с ней системных морфем, например, существительное с артиклем и флексией и т.п.

4.4.2. Классификация переключений по уровню взаимодействия языковых единиц

Классификация по критерию уровня взаимодействия языковых единиц включает два типа ПК: парадигматический и синтагматический. Первый появляется в речи билингва, имеющего в более слабом языке лексико-семантические лакуны. Второй, который Ли Вей считает показателем ослабления компетенции в одном из языков, характеризует неспособность построить до конца фразу на этом языке (компетенция в этом языке утрачивается) (Li Wei 1999). На основании этой классификации диагностируется степень доминантности сильного языка и особенности убывания компетенции в слабом языке.

Парадигматический тип переключения, в целом, соответствует вкраплениям и островным переключениям, а

68

синтагматический имеет сходство с интерсентенциональными переключениями и одним из видов (3а) интрасентенциональных переключений. Синтагматические переключения отличаются тем, что их направленность характеризуется “отключением” более слабого языка и переходом на доминантный язык до конца высказывания. При интерсентенциональных и интрасентенциональных переключениях происходит чередование языков и двунаправленность переключений.

4.4.3. Типы кодовых переключений и компетенция

Отношение к разным типам кодовых переключений неоднозначно: более компетентными считались либо внутрифразовые, либо межфразовые переключения. По мнению Ш. Поплак, речь сбалансированного билингва характеризуется способностью к интрасентенциональному виду ПК (Poplack 1980).

К. Майерс-Скоттон высказывает противоположное мнение: она считает, что более высокой компетенцией в каждом из языков отличаются те билингвы, которые способны переключаться на интерсентенциональном уровне, так как это требует умения правильно строить предложения и на Я1, и на Я2. Структурная модель матричного языка не предполагает, что говорящие обязательно должны бегло говорить на гостевом языке (ГЯ), когда они используют внутрифразовые переключения кодов. Они должны знать содержательные морфемы ГЯ для того, чтобы использовать их в структуре с переключениями, но могут не владеть правилами фразообразования и системными морфемами для того, чтобы правильно оформить целое предложение на ГЯ. Для оформления островного переключения ГЯ тоже не обязательно владеть им в совершенстве (Myers-Scotton 1997: 8).

С. Берк-Селигсон придерживается особого мнения о соотношении типов кодовых переключений и уровня билингвальности. В своей работе, посвященной иврит-испанским переключениям, она сопоставляет компетенцию билингвов в каждом из языков с особенностями их переключений и делает вывод, что между этими двумя

69

характеристиками нет никакой закономерности (Berk-Seligson 1986: 334-335).

Ж. Нортье проверила указанные выше точки зрения на взаимозависимость между уровнем билингвальности и преобладанием определенных типов кодовых переключений в речи арабо-голландских билингвов в Нидерландах. Она установила, что все они отдавали явное предпочтение интрасентенциональным переключениям, а более сбалансированные билингвы продемонстрировали и более частые переключения этого типа. Тем не менее Ж. Нортье уверена, что, даже подтвердив в своем исследовании точку зрения Ш. Поплак, она не считает проблему окончательно решенной, поскольку некоторые из ее информантов показали противоречивые результаты (Nortier 1990: 95-116).

Вероятно, для обоих типов переключений кодов необходимы особые умения, так как при правильном интрасентенциональном переключении нельзя нарушать грамматических правил ни одного из языков, а это возможно тоже только при хорошем владении этими языками и правилами кодовых переключений конкретной комбинации языков.

Глава 5. СТРУКТУРНАЯ МОДЕЛЬ МАТРИЧНОГО ЯЗЫКА

Наиболее удачной из моделей, характеризующих билингвальную компетенцию и продуцирование высказываний, стала модель матричного языка, или модель рамки матричного языка (Matrix Language Frame Model) (далее – модель РМЯ) основанная на теоретических предпосылках В. Левелта (Levelt 1989) и разработанная К. Майерс-Скоттон (My-ers-Scotton 1993). В дальнейшем эту модель продолжали разрабатывать К. Майерс-Скоттон и многие другие исследователи, проверяя ее на разных комбинациях языков (My-ers-Scotton 1995; 1997; 1998; Myers-Scotton and Jake 1997; 2001;

70

Backus 1996; Bolonyai 1998; Boumans 1999; Fuller 1996; Haust 1995; Lanza 1997a; 1997b; Vihman 1998).

В концепциях кодовых переключений зарубежные ученые оперируют обычно термином «морфема», но на материале детской речи, в которой четкое разграничение слова и морфемы не всегда возможно, мы будем использовать и термин «слово», если границы морфемы совпадают с границами слова. Поэтому в ряде случаев оба термина используются одновременно (морфема/слово). Кроме того, для периода голофраз характерно использование словоформ как единого целого, т.е. если ребенок усвоил какое-то слово в определенной форме, он может в какой-то период пользоваться им недифференцированно, если определенная грамматическая категория еще не усвоена. Например, до усвоения категории рода мальчик использует формы женского рода глаголов в прошедшем времени, говоря о своих действиях: Я пошла, Я поела и т.д.

5.1. Единицы исследования в модели РМЯ

В модели РМЯ основными единицами исследования являются не предложения, а сочетания слов или морфем (constituents) в составе высказывания.

Наиболее близким по содержанию термином для выражения этого понятия является, на наш взгляд, синтаксема. Вслед за Г.А. Золотовой под синтаксемой здесь понимается «минимальная, далее неделимая семантико-синтаксическая единица» языка, выступающая одновременно как носитель элементарного смысла и как конструктивный компонент более сложных синтаксических построений, характеризуемая, следовательно, определенным набором синтаксических функций. Для характеристики синтаксической единицы существенным оказывается разграничение и противопоставление трех основных возможностей, трех функций синтаксем: (1) самостоятельное, изолированное употребление единицы; (2) употребление единицы в качестве компонента предложения; (3) присловное употребление единицы в качестве компонента словосочетания (или сочетания слов) (Золотова 1988: 4).

71

Для модели РМЯ устанавливается три основных типа синтаксем, которые различаются по составу своих компонентов и действующим в них процедурам:

- синтаксема, состоящая из элементов МЯ и элементов ГЯ (МЯ+ГЯ), морфосинтаксическую рамку в которой устанавливает грамматика МЯ;

- синтаксема, состоящая только из единиц МЯ (остров МЯ); морфосинтаксическую рамку в таком речевом отрезке устанавливает грамматика МЯ;

- синтаксема, состоящая только из единиц ГЯ (остров ГЯ); морфосинтаксическую рамку в таком речевом отрезке устанавливает грамматика ГЯ.

Эти три типа синтаксем являются основными единицами анализа билингвальной речи, поэтому исследование особенностей кодовых переключений начинается с установления типа синтаксемы.

Эти синтаксемы могут представлять собой: (1) субстантивное словосочетание; (2) предложный оборот; (3) атрибутивное словосочетание; (4) адъективное словосочетание; (5) глагольное словосочетание; (6) предикативное словосочетание.

Если словосочетания сформированы как островные переключения ГЯ, то они могут входить в качестве членов предложения в более крупный речевой отрезок (предложение), подчиняясь при этом правилам МЯ: порядок слов МЯ в предложении определяет место для острова ГЯ, выполняющего в нем какую-либо синтаксическую функцию.

5.2. Принципы и гипотезы модели РМЯ

Гипотеза матричного языка призвана объяснить различную степень активности морфосинтаксических операций МЯ и ГЯ в ходе порождения синтаксем МЯ+ГЯ. Ее суть заключается в следующем: первоначальным этапом порождения синтаксем МЯ+ГЯ является создание для них морфосинтаксической рамки МЯ. Это означает, что грамматические операции формулятора (центральной структуры в системе речепроизводства) с поверхностной структурой предложения, содержащего МЯ+ГЯ,

72

целиком основаны на правилах МЯ (Myers-Scotton 1997: 82-83). Гипотеза МЯ предусматривает также, что построение рамки предшествует внедрению содержательных морфем.

Из основной гипотезы вытекают две более частные, которые оформляются как принципы. В синтаксеме МЯ + ГЯ морфосинтаксическая рамка устанавливается матричным языком на основании двух принципов: принципа порядка морфем (the Morpheme Order Principle) и принципа системных морфем (the System Morpheme Principle).

Принцип порядка морфем гласит: на поверхностном уровне порядок морфем должен отражать синтаксические отношения МЯ, не нарушая ту последовательность морфем, которая характерна для МЯ.

Принцип порядка морфем поддерживают три основные стратегии.

1) Леммы активизируют поверхностный порядок, характерный только для морфем МЯ.

1) Леммы активизируют тот порядок слов, который в МЯ маркирован, но допустим, а для ГЯ является обычным.

2) Леммы дают указания лишь нескольким операциям МЯ, которые приводятся в действие в одноязычной речи на МЯ; в результате этого появляются «голые», т.е. неинфлектированные формы (bare forms). В то же самое время операции МЯ блокируются для того, чтобы сделать маркированными определенные семантико-синтаксические отношения, которые могли быть выражены системными морфемами. Объяснением такой блокировки может послужить отсутствие конгруэнтности между МЯ и ГЯ в выражении этих отношений (Myers-Scotton 1997: 97-98).

Согласно принципу системных морфем, все синтаксически и морфологически релевантные системные морфемы должны быть представлены матричным языком. Этот принцип является воплощением основной гипотезы МЯ: МЯ активизируется сильнее, чем ГЯ, так как только МЯ может назначать такие морфемы в синтаксеме МЯ+ГЯ.

Этот принцип не исключает появления таких системных морфем ГЯ, как флексия мн. ч. существительных. Но если существуют системные морфемы-флексии ГЯ, то должны

73

существовать и их варианты в МЯ. Поэтому в ряде случаев в формах ПК наблюдается дублированная морфология (мн. ч. выражается дважды: флексией ГЯ и флексией МЯ).

Системные морфемы из ГЯ, которые выражают внутренние для лексемы отношения (например, множественного числа) – это единственно возможные системные морфемы в отрезках МЯ+ГЯ. Все синтаксические связи, внешние по отношению к лексеме, должны выражаться только системными морфемами МЯ. Если в синтаксеме МЯ+ГЯ появляются системные морфемы из ГЯ, то это явление следует считать ошибкой речепроизводства. Например, если матричным языком является русский, недопустимы такие сочетания: *this человек и *her сумка.

Существует три стратегии поддержания принципа системных морфем.

1) Системные морфемы МЯ: для поиска системных морфем формулятор обращается только к морфемам МЯ. За исключением дублированной морфологии, никаких системных морфем, кроме МЯ, в отрезках МЯ+ГЯ не встречается.

1) Дублированная морфология: формулятор обращается не только к системным морфемам МЯ, но и к системным морфемам ГЯ, находящимся в той же ячейке леммы, что и существительное и глагол из ГЯ, либо каким-либо способом автоматически связанные с основой. На этом, однако, сходство между морфологическими дублетами заканчивается: системные морфемы ГЯ не вступают ни в какие внешние синтаксические отношения с другими словами предложения. По данным разных пар языков, самыми частыми случаями дублированной морфологии являются флексии мн. ч.

2) Содержательные морфемы ГЯ как «голые формы» (bare forms): формулятор допускает содержательные морфемы ГЯ, но блокирует операции для системных морфем МЯ. Стратегия использования слов из ГЯ без всяких флексий и функциональных слов встречается довольно часто. Возможно, это помогает избежать конфликта между порядком следования морфем, который в МЯ и ГЯ не совпадает. Иногда причиной появления таких форм слов может быть тот факт, что в МЯ отсутствует системная морфема, необходимая слову ГЯ (Myers-

74

Scotton 1997: 110-113). Например, при выражении адресата действия с помощью существительного для англо-русских переключений: Tell сосед about it. Отсутствие категории падежа в английском языке вызвало появление «голой» формы русского существительного, так как в английском языке нет соответствующей флексии дательного падежа. Такое положение характеризует те ПК, в которых роль матричного играет язык аналитического строя, а гостевым является флективный язык. Если роль матричного выполняет флективный язык, то для гостевого аналитического языка таких проблем не существует, например: Скажи neighbour об этом, где у английского существительного и не должно быть никаких флексий.

5.2.1. Дополнительные гипотезы и принципы РМЯ

В дополнение к двум основным принципам, модель РМЯ предусматривает ряд гипотез и принципов, направленных на объяснение переключений, реализующихся под воздействием глубинных процессов производства речи.

Согласно гипотезе блокирования (the Blocking Hypothesis), МЯ с помощью блокирующего фильтра (a blocking filter) препятствует появлению не только системных морфем ГЯ, запрещенных принципом системных морфем, но также и любых содержательных морфем ГЯ, если они не отвечают определенным условиям конгруэнтности по отношению к эквиваленту из МЯ. Это означает, что должны совпадать семантические и грамматические особенности эквивалентов ГЯ и МЯ. Конгруэнтность понимается автором концепции РМЯ как совпадение релевантных свойств двух лингвистических категорий (Myers-Scotton 1997: 120).

МЯ блокирует появление содержательной морфемы ГЯ в следующих ситуациях:

1) если ГЯ реализует грамматическую категорию с помощью содержательной морфемы, а в МЯ она реализуется с помощью системной морфемы;

1) если она неконгруэнтна соответствующей морфеме МЯ по своей семантико-синтаксической роли;

75

2) если ее дискурсивная или прагматическая функция неконгруэнтна аналогичным функциям содержательной морфемы МЯ.

Эта гипотеза поддерживает и усиливает действие принципа системных морфем. В терминах порождения речи это выражается так: леммы МЯ активизируются на отрезке МЯ+ГЯ, чтобы обеспечить себе поверхностные реализации. Лексемы ГЯ могут быть внедрены в рамки МЯ, только если они отвечают особенностям МЯ для этих рамок.

Первое следствие действия гипотезы блокирования проявляется в том, что синтаксически релевантными системными морфемами в синтаксеме МЯ+ГЯ считаются только те, которые являются системными морфемами в МЯ.

Если рамка МЯ сломана островом ГЯ, единственная другая альтернатива – не заполнять ячейку системной морфемы. В результате появляется неинфлектированная («голая») форма существительного или глагола. Единственный способ реализовать системные морфемы ГЯ, аналогичные системным морфемам в МЯ, - это создать остров ГЯ.

Второе следствие действия гипотезы блокирования заключается в том, что содержательные морфемы ГЯ появляются в синтаксеме МЯ+ГЯ не произвольно. Некоторые содержательные морфемы ГЯ нежелательны в синтаксеме МЯ+ГЯ из-за отсутствия конгруэнтности с содержательными морфемами МЯ по их семантико-синтаксической ролевой структуре.

Если в намерения говорящего (на любом уровне абстракции) входит внедрение лексем ГЯ, но это нарушает требование конгруэнтности согласно гипотезе блокирования, то рамка МЯ+ГЯ ломается и появляется остров ГЯ.

Гипотеза стимулирования островного переключения ГЯ (the EL Island Trigger Hypothesis) действует в тех случаях, когда появление компонентов ГЯ не подчиняется основным принципам модели РМЯ и гипотезе блокирования. Она гласит, что синтаксема, содержащая компоненты ГЯ, должна быть оформлена как остров ГЯ.

При активизации ГЯ (в островах ГЯ) действие МЯ подавляется. Билингвы способны выбирать леммы таким

76

образом, чтобы морфосинтаксические характеристики предложения принадлежали лишь одной языковой системе. То, что именно леммы ГЯ определяют строение островов ГЯ, демонстрирует их поверхностная структура. Во-первых, в них наблюдается порядок слов ГЯ (следовательно, это не синтаксема МЯ+ГЯ, где порядок слов определяет МЯ). Во-вторых, эти «острова» включают только грамматически релевантные для ГЯ системные морфемы.

Однако не все сочетания морфем из ГЯ создают острова ГЯ, например, если они состоят из комбинации прилагательного и существительного, но при этом подчиняются порядку слов МЯ. Такие сочетания, как например, good idea в русском предложении Это была good idea не являются островами ГЯ, так как в них нет ни одной системной морфемы.

Гипотеза импликационной иерархии ГЯ (the EL Implica-tional Hierarchy Hypothesis) гласит: факультативные островные переключения ГЯ появляются, главным образом, как идиоматичные сочетания или обособленные обороты, периферийные по отношению к основным синтаксическим элементам предложения (Myers-Scotton 1997: 6).

5.2.2. Дублированная морфология

Принцип дублированной морфологии гласит: если при существительном или глаголе появляются эквивалентные по семантике аффиксы как из МЯ, так и из ГЯ, аффикс из МЯ является ведущим, так как только он в данной синтаксеме контролирует синтаксические отношения с другими словами.

Чаще всего дублирование морфологических показателей наблюдается при выражении множественного числа существительных. К. Майерс-Скоттон (Myers-Scotton 1997: 134-135) дает описание поэтапного появления двойной маркировки мн. ч. следующим образом.

Э т а п 1. Появление у существительного ГЯ во мн. ч. аффикса, связанного с грамматическими отношениями МЯ, - это «ошибка доступа к базе данных» как результат одного из трех процессов:

а) в формулятор существительное попадает уже с суффиксом мн. ч. Это значит, что ГЯ относится к тем языкам, в

77

которых леммы для основы существительного обеспечивают цельную языковую единицу с суффиксом мн. ч. Это верно для аналитических языков, таких, как английский.

б) для суффикса мн. ч. ГЯ существует отдельная лемма, а в ГЯ есть операция для ее вызова, действующая независимо от аффиксации МЯ.

в) операция МЯ обеспечивает суффикс мн. ч. из ГЯ независимо от операции МЯ, поставляющей аналогичный суффикс из МЯ.

Э т а п 2. Формулятор «слеп» к тому, что произошло на этапе 1. Если суффикс мн. ч. уже есть, то МЯ в этот процесс не вмешивается.

Э т а п 3. Формулятор воспринимает лемму ГЯ и ее суффикс как единое целое.

Э т а п 4. Не обнаружив суффикса мн. ч., удовлетворяющего его особенностям, МЯ приводит в действие свою собственную операцию плюрализации.

Э т а п 5. Результат в виде существительного с двумя аффиксами, имеющими одинаковую функцию, - достигает поверхностного уровня.

Дети, как и взрослые, чаще всего дублируют морфологический показатель множественного числа существительных.11

5.2.3. Острова ГЯ

Острова ГЯ при переключении кодов представляют собой проблемные зоны. Их возникновение подчиняется определенным ограничениям, регулирующим их состав и структурные особенности. В пределах острова ГЯ действуют такие правила: (1) его единицы имеют определенные отношения внутренней зависимости; (2) он состоит как минимум из двух лексем/морфем.

Единичные формы ГЯ нельзя считать островами ГЯ, они называются в нашей работе вкраплениями и входят в состав синтаксемы МЯ+ГЯ.

11 См. примеры в работе Gergely 1997: 153.78

В русле более ранних теорий ПК островные переключения изучались мало. Исследовались, главным образом, начальные единицы островных ПК – в аспекте ограничений на эквивалентность (Poplack 1980), в русле принципа двойных ограничений (Dual Principle Constraint) (Sridhar and Sridhar 1980). Согласно этим правилам, на границе ПК должна существовать поверхностная синтаксическая конгруэнтность. Это означает, что, если на абстрактном уровне нет эквивалентности (= конгруэнтности), там происходит изменение в базовых операциях, в результате чего появляются острова ГЯ.

Несмотря на то, что для модели РМЯ острова ГЯ являются важным элементом в высказываниях с ПК, они меньше изучены, чем синтаксемы МЯ+ГЯ. Делается два обобщения относительно островов ГЯ: структурно-обоснованные и функционально обоснованные.

В структурном плане появление островов ГЯ объясняется тем, что активизация неконгруэнтной леммы ГЯ побуждает формулятор соблюдать только правила ГЯ; эти правила порождают правильно оформленный остров ГЯ. Таким образом, острова ГЯ инициируются на абстрактном уровне. На уровне, близком к поверхностному, может произойти осечка. На этой стадии острова ГЯ могут возникать двумя путями.

1) Если морфема ГЯ, характер которой предполагает порядок морфем, не свойственный МЯ, появляется как первый элемент сочетания слов, то это приводит к порождению всего сочетания на ГЯ, вследствие чего формируется остров ГЯ. Например, если первым появилось английское прилагательное, то после него появится существительное, даже если МЯ предписывает иной порядок следования (например, в романских языках).

1) Если использована любая системная морфема ГЯ или такая содержательная морфема ГЯ, которая неконгруэнтна содержательной морфеме МЯ, то операции МЯ подавляются, а весь отрезок предложения, в котором есть ГЯ, может быть оформлен как остров ГЯ.

Появление английского предлога at, который является содержательной морфемой, вызывает только английские единицы, если в МЯ данного высказывания подобные сочетания не наблюдаются (… at the usual place). Появление в предложении

79

английского указательного местоимения this, которое является системной морфемой, влечет за собой создание острова ГЯ, например: …this evening. Даже если появление this было ошибкой, остров ГЯ должен быть сформирован, когда уже нарушен порядок слов матричного языка, потому что по правилам МЯ сочетание уже не оформить.

Если появилось притяжательное прилагательное your, то, если английский язык – ГЯ, за ним должно следовать английское существительное, потому что одиночное использование притяжательного прилагательного, которое является системной морфемой, недопустимо. Острова ГЯ, состоящие из притяжательного прилагательного и существительного из ГЯ, встречаются часто, например: …our brother …; … for you …: за предлогом for должно следовать английское местоимение.

Функциональный анализ помогает объяснить, какие из потенциальных островов ГЯ способны реализоваться. Существуют два основных фактора, способствующих этой реализации: 1) сочетание слов или морфем выполняет периферийную синтаксическую функцию, 2) сочетание слов или морфем является идиомой или устойчивым выражением. Эти положения нашли отражение в гипотезе иерархии гостевого языка.

Гипотеза иерархии ГЯ (the EL Hierarchy Hypothesis) выражается в двух частных гипотезах.

1. Чем свободнее связи синтаксемы с главными аргументами предложения, тем свободнее она может появиться в виде острова ГЯ.

1. Чем теснее внутренние связи элементов структуры, тем вероятнее появление этой синтаксемы в виде острова ГЯ. Выбор любого элемента идиомы вызывает всю идиому целиком – она появляется как остров ГЯ.

Согласно гипотезе иерархии ГЯ, те сочетания, которые удовлетворяют двум указанным выше положениям, находятся на вершине иерархии и наиболее вероятны как острова ГЯ.

На основании гипотезы иерархии гостевого языка и эмпирических данных был установлен состав островов ГЯ, а также иерархия их вероятного появления и частотности.

80

1) Устойчивые выражения и идиомы (особенно предложные сочетания со значением времени и образа действия; глагольные сочетания).

1) Словосочетания, выражающие время и образ действия (сочетания с существительными и предлогами в функции обстоятельства).

2) Сочетания, выражающие количественные отношения (словосочетания с прилагательными и сочетания с существительными, особенно в функции предикатива).

3) Сочетания в функции предикатива (сочетания с существительными или прилагательными).

4) Агентивные словосочетания, имеющие в составе существительные.

5) Знаменательные глаголы в личной форме (с флексиями).Эта иерархия, в основе которой лежит идея о том, что, чем

ближе к ядру предложения, тем меньше вероятности для словосочетания стать островом ГЯ, поддерживается теориями функционализма в грамматике (Hopper and Thompson 1984; Givón 1979; 1989) и психолингвистическими экспериментами. Ядерными сочетаниями являются сочетания с существительным в функции подлежащего и глагольные сочетания в функции сказуемого.

Главные члены предложения несут основную семантическую нагрузку, поэтому они должны входить либо в остров МЯ, либо в состав синтаксемы МЯ+ГЯ, так как МЯ имеет наибольшую социо- и психолингвистическую доминантность в дискурсе. Поэтому гораздо вероятнее появление в качестве островов ГЯ таких членов предложения, которые не играют главную роль в выражении коммуникативной интенции.

Наиболее популярными для островов ГЯ являются функционально периферийные члены предложения. Однако иногда более веской причиной появления того или иного сочетания в виде острова ГЯ является не функция, а использование системной морфемы ГЯ.

Дополнения часто становятся островами ГЯ по двум причинам сразу: они часто начинаются с системных морфем ГЯ и при этом выполняют функцию второстепенного члена предложения.

81

5.3. Нерешенные проблемы в рамках модели РМЯ

Переключение кодов представляет собой специфический тип порождения речи, возможно, отчасти сходный с речевыми ошибками, особенно при появлении островов ГЯ. Однако это не означает, что ПК – хаотичное явление. Оно подчиняется правилам модели РМЯ, хотя при этом происходят и «осечки». Особенно заметными являются четыре проблемы.

1. Появление «голых» форм, т.е. существительных или глаголов без флексий и сопровождающих морфем, требуемых матричным языком. Это особая стратегия, не нарушающая двух основных принципов модели РМЯ, касающихся порядка морфем и системных морфем. Следовательно, голые формы не вступают в противоречие с моделью РМЯ. И тем не менее они представляют собой проблему по ряду причин.

- Модель РМЯ не может объяснить их появление; единственным объяснением может служить то, что таким образом содержательные морфемы ГЯ используются без нарушения правил модели РМЯ. Объяснением может стать понятие конгруэнтности: голые формы вероятны, когда нет конгруэнтности между МЯ и ГЯ в отношении системных морфем, которые должны сопровождать существительное или глагол ГЯ.

- Появление голых форм может быть вариативным, даже в пределах одной категории. Отнюдь не все члены одной категории и не всегда появляются как «голые» формы: в этом плане они ведут себя непоследовательно.

1. Условия соблюдения правил грамматики МЯ в синтаксеме МЯ+ГЯ иногда модифицируются. Элементы МЯ могут появиться в пределах острова ГЯ вопреки грамматике МЯ, так как в монолингвальных предложениях на МЯ их употребление нетипично. Подобные “ошибки” можно считать отклонениями для ПК, вызываемыми таким мощным типом взаимодействия двух языков, как интерференция. Интерферирующее влияние доминантного языка тем сильнее, чем слабее усвоены грамматические правила ГЯ и его лексикон.

82

Таких случаев недостаточно много, чтобы говорить о появлении «третьей грамматики», специально возникающей для ПК. Тем не менее некоторые черты особых синтаксических операций в синтаксемах МЯ+ГЯ начинают проявляться, когда активизируются определенные леммы ГЯ.

Отчасти эта проблема соприкасается с вопросами формирования одновременного детского билингвизма: как усваиваются две языковые системы – раздельно или смешанно, т.е. как два языка или как один?

2. Существует ряд проблем, касающихся островов ГЯ.- В пределах синтаксемы МЯ+ГЯ появляются так называемые

«внутренние острова» ГЯ. Их можно трактовать как неразрывные структуры согласно принципу согласования с управляющим словом в теории X-bar (Jakendoff 1977; Chomsky 1986).

- Некоторые острова ГЯ, особенно «внутренние», оказываются довольно популярными в ряде языковых комбинаций.

Иногда появлению островов ГЯ могут способствовать случайные сходства двух языков.

Некоторые языки, не имеющие системных морфем, которые есть в ГЯ, «запрещают» их использование в «своих» высказываниях; другие языки в таких случаях «разрешают» их использование. Гипотеза стимулирования островов ГЯ объясняет только «разрешенные», но не «запрещенные» острова.

4. Еще одной нерешенной проблемой в рамках концепции РМЯ, является возможность предсказания дистрибуции морфем МЯ и ГЯ в условиях синтаксической конвергенции. Как показывают примеры немецко/английской конвергенции, принцип системных морфем действует, а принцип порядка морфем – нет. Порядок морфем является интеръязыковым, т.е. его устанавливает МЯ, но с поправкой на ГЯ. Сможет ли этот интеръязык установить в дальнейшем свой собственный набор системных морфем, пока не ясно.

Элементы интеръязыка сигнализируют о том, что устанавливается «синтаксический компромисс», когда матричный язык частично уступает свои позиции в области

83

порядка слов гостевому языку, например, в речи немцев из Пенсильвании: Die Kich is voll ge-peil-t mit Hundsfutter.

(= The kitchen is piled full with dog food)(Enninger 1980: 345).

Вопрос, который должен быть поставлен в связи с обозначенной здесь проблемой интеръязыка и синтаксической конвергенции, можно сформулировать таким образом: способна ли модель РМЯ правильно предсказать ПК в детских смешанных высказываниях, когда элементы двух грамматик и словарей еще не дифференцированы и недостаточно усвоены? В таких случаях сначала необходимо изучить синтаксис и морфологию «детского интеръязыка» и сравнить их со средними показателями у их сверстников в каждом из языков на каждом из этапов речевого развития. Если соблюдаются оба принципа – принцип порядка слов и принцип системных морфем, - то можно говорить о раздельном усвоении двух языковых систем. Если соблюдается хотя бы один из принципов, то на некоторых этапах речевого развития это тоже не свидетельствует о смешении языков, так как усвоение отдельных грамматических категорий может идти с опережением то в одном языке, то в другом. Подробнее этот вопрос будет рассмотрен ниже.

Необходимо проверить две гипотезы, сформулированные К. Майерс-Скоттон.

1. Процедуры производства речи, проектирующие системные морфемы, не совпадают с теми, что «отвечают» за порядок морфем, так как операции с системными морфемами проделываются на более абстрактном уровне.

1. В связи с тем, что порядок морфем устанавливается на более поверхностном уровне, он склонен к изменению (Myers-Scotton 1997: 159).

Для исследования детской билингвальной речи эти две гипотезы означают следующее: на всех этапах речевого развития более устойчиво соблюдается принцип системных морфем, а принцип порядка морфем может подвергаться влиянию более доминантного языка. Для детской речи следует также сделать поправки на порядок усвоения грамматических категорий в каждом из языков, а также на

84

сбалансированность/несбалансированность их применения на определенном этапе речевого развития.

Нестабильность порядка слов наблюдается и в монолингвальном типе общения, особенно на Я2 и проявляется в синтаксической интерференции.

* * *

Принципы, вытекающие из структурной модели матричного языка, предсказывают форму ПК и логично обоснованы. Модель РМЯ учитывает и более ранние правила, которые разрозненно применялись для объяснения отдельных явлений ПК. Структурная модель рамки матричного языка обладает наибольшей объяснительной силой переключений кодов.

С ее помощью можно получить ответы на вопросы о том, каким образом распределяются роли двух языков, каким образом идет использование морфем в зависимости от их статуса – системных или содержательных, как строится синтаксема МЯ+ГЯ независимо от содержательных морфем, когда возникают острова ГЯ.

Гипотеза стимулирования островов ГЯ гласит, что острова ГЯ формируются только в определенных условиях: появление любой морфемы ГЯ, нарушающее две основные гипотезы МЯ и гипотезу блокирования, которые применимы к синтаксемам МЯ+ГЯ, заставляет формулятор порождать остров ГЯ. Если морфема из ГЯ – системная либо содержательная, но неконгруэнтная морфеме МЯ, то единственным местом ее появления в высказывании на МЯ может быть остров ГЯ.

Гипотеза иерархии ГЯ предсказывает те случаи, когда говорящий предпочитает избрать остров ГЯ. Эта гипотеза устанавливает иерархию наиболее вероятных сочетаний для островов ГЯ с точки зрения ядерности или периферийности выполняемых ими функций.

Эти гипотезы помогают решить самую главную проблему островов ГЯ: выявить, какие есть ограничения для них. Одна предсказывает, какие конструкции должны быть оформлены как

85

острова ГЯ и где они должны появиться, а другая – какие из них способны быть островами ГЯ.

Глава 6. ДЕТСКИЕ КОДОВЫЕ ПЕРЕКЛЮЧЕНИЯ

Универсалии, правила, модели и принципы, разработанные на материале кодовых переключений в речи взрослых, начинают проверяться на речевом поведении детей-билингвов со второй половины 70-х годов (Bergman 1976; Oksaar 1976; 1977; McClure 1977; 1981; Lindholm and Padilla 1978; Redlinger and Park 1980; Vihman 1982; Taeschner 1983; Petersen 1988; DeHouwer 1990; Lanza 1992; 1997; Meisel 1994; Köppe and Meisel 1995; Austin 1999; Sofu and Sire 1999; O’Brien de Ramírez 1999). Первые исследования детских переключений кодов в нашей стране проводятся в конце 90-х годов на материале комбинаций с русским языком.12 Детские переключения кодов анализируются обычно в речи детей не младше трех лет. У детей более раннего возраста (2;0-3;0) это явление начали изучать лишь в течение последних восьми лет (Lanza 1992; 1997; Meisel 1994; Köppe and Meisel 1995; Deuchar and Quay 1998; Austin 1999).

6.1. Модель РМЯ и одновременный детский билингвизм

Изучение детских кодовых переключений на ранних этапах с помощью модели РМЯ дает возможность сопоставить очередность появления четырех групп морфем (три группы системных и одна группа содержательных) в ходе порождения речи и порядок их усвоения ребенком-билингвом.

Дифференциация типов морфем по модели 4М имеет большое значение для выявления особенностей кодовых переключений в онтогенезе. В связи с этим выдвигается гипотеза: порядок

12 Единственная работа (Rusakov 1999) по переключению кодов посвящена описанию ситуаций, в которых наблюдаются цыганско-русские переключения.86

усвоения четырех групп морфем в онтогенезе соответствует очередности их участия в структурировании высказывания. Как свидетельствуют эмпирические данные, первыми в речи ребенка появляются содержательные морфемы, затем «ранние» системные морфемы. Ранние системные морфемы, кроме того, отличаются тем, что их семантическая значимость осознается ребенком раньше, поскольку выражается во многих языках достаточно регулярным способом. С другой стороны, грамматическое значение ранних системных морфем, содержащихся в одной лемме с содержательной морфемой (супплетивные формы) может и не осознаваться ребенком при их использовании в речи. Пока он не освоит систему, он может употреблять формы такими, какими он их слышит в речи взрослых, и регулярные, и нерегулярные.

В тот период, когда ребенок систематизирует грамматику, он начинает использовать регулярные показатели грамматического значения для всех без исключения единиц (например, образует формы неправильных глаголов по образцу правильных). Это означает, что он использует ранние системные морфемы, входящие в отдельную лемму, вместо ранних системных морфем, которые находятся в одной лемме с содержательной морфемой. Дифференцированное использование двух видов ранних морфем приходит позднее, с усвоением исключений из правил, т.е. при усвоении нормы.

Поздние системные морфемы, вероятно, появляются в онтогенезе в той же очередности, что и в ходе структурирования высказывания, так как поздние внешние системные морфемы необходимы для построения целого предложения, а поздние соединительные – для оформления синтаксемы.

Перед ребенком-билингвом стоит сложная задача, поскольку состав четырех групп морфем в каждом языке – разный. Для русско-английского билингвизма совпадение статуса морфем наблюдается, в первую очередь, в регулярных формах выражения множественного числа существительного.

Достаточно позднее усвоение категории рода русско-английскими билингвальными мальчиками (двое из них до трех лет использовали формы женского рода глаголов прошедшего времени, говоря о себе я поела и т.п.) свидетельствует, возможно,

87

о том, что морфемы, выражающие категорию рода, относятся ко второй группе системных морфем (поздние соединительные).

Дифференциация языков, с позиций модели РМЯ и модели 4М, приобретает еще один существенный аспект: ее можно считать окончательно завершившейся, когда ребенок усвоил и дифференцировал все четыре группы морфем двух языков, а также начал правильно использовать системные морфемы в своих кодовых переключениях.

6.2. Смешение или переключение языков

Различия в трактовке детских кодовых переключений обусловлены, главным образом, тем, какая концепция положена в основу исследования, теория постепенной дифференциации или теория раздельного развития.

6.2.1. Теория постепенной дифференциации

Сторонники теории постепенной дифференциации придавали большое значение смешению языков, находя в этих фактах подтверждение тому, что в начале билингвального развития у ребенка есть только одна система, включающая черты обоих языков. Это означало, что до дифференциации языков ребенок не способен к переключению кодов, он лишь смешивает языковые элементы, не следуя никаким правилам.

Так, например, в высказываниях на английском языке англо-французского ребенка-билингва Майкла присутствовали французские системные морфемы, что свидетельствовало, по мнению М. Свейн и M. Веше, о недифференцированности двух языков (Swain and Wesche 1975).

М. Вииман на материале эстонско-английского билингвизма своего сына утверждает, что у мальчика наблюдались смешения единиц разных языков без учета всяких правил и ограничений, которые соблюдают взрослые билингвы при переключении кодов. Эстонские существительные он использовал с английскими детерминантами, а не наоборот, как следовало бы, так как эстонский язык был доминантным и определял морфосинтаксиче-

88

скую рамку в предложениях со смешениями единиц разных языков (Vihman 1985).

По данным исследователей кодовых переключений у взрослых от 40 до 50 % переключенных слов составляют существительные или словосочетания с существительными (Pfaff 1979; Poplack 1980; 1981; Berg-Seligson 1986). Результаты исследований М. Вииман были иными, поэтому она делает вывод, что до дифференциации кодов языки взаимодействуют у детей иначе, что отражается на качественных различиях в детских и взрослых кодовых переключениях.

Выводы могли быть иными, если проверить материал с помощью более надежных моделей кодовых переключений, например, модели РМЯ.

6.2.3. Гипотеза раздельного развития

Согласно гипотезе раздельного развития, две грамматические системы разделены с самого начала их развития в онтогенезе (Meisel 1989; DeHouwer 1990; Lanza 1992; 1997; Paradis and Gene-see 1996; Quay 1996; Austin 1999).

В работах ученых этого направления тоже признаются качественные различия между ранними и более зрелыми кодовыми переключениями (Meisel 1994; Köppe and Meisel 1995), но их объясняют не наличием у детей недифференцированной системы, а возрастной некомпетентностью в грамматиках, что характерно и для одноязычных детей. Ю. Майзель предлагает гипотезу грамматической недостаточности (the Grammatical Deficiency Hypothesis), согласно которой дети учатся правилам кодовых переключений параллельно усвоению каждого языка (Meisel 1994).

Анализируя речь детей от 2 до 3;5 лет, одновременно усваивающих баскский и испанский языки, Дж. Остин выявляет следующие причины появления отклонений от правил кодовых переключений: речевые ошибки, доминантность одного из языков, недостаточная компетенция в грамматиках обоих языков (Austin 1999: 35).

На материале речи двухлетней девочки, одновременно усваивающей норвежский и английский, Э. Ланца доказывает, что

89

между кодовыми переключениями маленьких детей и взрослых билингвов больше сходств, чем различий. Используя модель РМЯ, Э. Ланца показала, что кодовые переключения ребенка подчиняются тем же правилам и ограничениям, что и у взрослых. Проанализировав факты переключений из других работ, Э. Ланца сделала вывод, что лексические смешения не свидетельствуют о нарушении грамматических правил двух языков и ограничений на переключения кодов (Lanza 1997a: 138-140; Lanza 1997b: 315).

6.2.3. Гипотеза языковой доминантности

Объясняя механизм переключения кодов на раннем этапе, Э. Ланца вслед за Й. Петерсен опирается на гипотезу языковой доминантности (the Dominant Language Hypothesis). Эта гипотеза гласит, что во внутрисловных переключениях системные морфемы доминантного языка могут сочетаться с содержательными морфемами как доминантного, так и недоминантного языка, а системные морфемы недоминантного языка сочетаются с содержательными морфемами только недоминантного языка (Petersen 1988: 486). Это положение вполне соответствует принципам модели РМЯ для двух типов синтаксем: МЯ+ГЯ и острова ГЯ.

По мнению Э. Ланца, влияние доминантного языка сказывается в направленности «смешений» языковых элементов. Она установила, что в предложения с английским языком в роли матричного дети «внедряли» не только норвежские лексически полнозначные слова, но и норвежские системные слова и мор-фемы (к английским глаголам присоединялись норвежские суффиксы и т.п.) (Lanza 1997a).

В ряде случаев, тем не менее, возникают сомнения относительно того, действительно ли смешанные высказывания детей следуют требованиям модели кодовых переключений, например, положению о системных морфемах. Как уже указывалось выше, системные морфемы в сегментах МЯ+ГЯ должны принадлежать матричному языку.

В высказываниях детей, которые приведены в работе Э. Ланца и которые она анализирует на основе модели РМЯ, присутствуют явные отклонения от ограничений модели, а также от модели

90

управления и связывания. Это проявляется в том, что в англоязычных высказываниях дети используют норвежское личное местоимение 1 л., ед. ч. jeg. По всем правилам, это место-имение в англоязычном предложении должно быть представлено английской единицей, так как является системной морфемой, а по модели управления и связывания подлежащее, выраженное личным местоимением, должно сочетаться со сказуемым на том же языке. Признавая эти положения и ограничения, Э. Ланца, тем не менее, утверждает, что личное местоимение 1 л., ед. ч. можно считать полнозначной морфемой в идиолекте отдельного ребенка, если ее употребление ребенком настолько характерно, что сходно с заимствованиями. Поскольку заимствования не подчиняются модели управления и связывания, то и нарушений правил кодовых переключений не наблюдается (Lanza 1997b).

На наш взгляд, появление и регулярное использование личного местоимения 1 л., ед. ч. характерно для такого периода речевого развития ребенка, когда он достаточно уверенно дифференцирует языки. Э. Ланца рассматривает переключения детей, как она сама указывает, четко дифференцирующих языки и даже называющих эти языки (Lanza 1997b: 303). Поэтому довольно странно, что такое явное нарушение ограничений двух моделей кодовых переключений считается нормой. Действительно, можно говорить об идиолектной норме, но нельзя считать такие отклонения нормой для правил переключения кодов.

Объяснение тому, почему количество указанных отклонений от нормы кодовых переключений при переходе детей от двусловных к многословным высказываниям не уменьшилось, а, наоборот, увеличилось, Э. Ланца находит в так называемом «восходяще-нисходящем» развитии (U-shaped development), характерном для усвоения системности языковых явлений (Bow-erman 1982; Lanza 1997a). Здесь речь вновь идет не о системности в норме, а системности в идиолекте отдельного ребенка, поскольку для языка взрослых такая системность не характерна.

Если бы доминантность понималась как абсолютный признак одного из языков двуязычного ребенка, то ряд фактов не вписывался бы в действие гипотезы Й. Петерсен. Например, в нашем материале частица to с русским инфинитивом: I want to какать (Петя, 3;4). Доминантным языком для Пети всегда

91

являлся русский, но в общении с папой у мальчика доминировал английский язык. При неизменности доминантного языка у одновременных детей-билингвов происходит регулярная смена матричного языка. Эта смена МЯ зависит от ориентации на язык общения с определенным собеседником. Следовательно, анализ высказываний с кодовыми переключениями в речи маленьких билингвов всегда должен сопровождаться изучением статусно-ролевых отношений двух языков, так как на ранних этапах развития билингвальности эти отношения особенно подвижны.

Исследуя особенности переключения на русский инфинитив, следует заметить, что здесь наблюдается «дублированная морфология»: показатель английского инфинитива – частица to – дублируется суффиксом русского инфинитива –ать. Аналогичное дублирование формантов одной и той же морфологической категории наблюдается как в детской (Petersen 1988: 488), так и во взрослой речи. Это наблюдение согласуется с предположением К. Майерс-Скоттон о том, что некоторые системные морфемы гораздо сильнее связаны с основами слов, чем другие (Myers-Scot-ton 1997: 62).

Доминантный язык связан с репертуаром социально-психологических ролей билингва: для одноязычных ролей переключения кодов практически не характерны, а с возрастом ребенка в одноязычном обществе их становится все больше. При реализации двуязычных ролей или их сегментов матричный язык постепенно все чаще начинает совпадать с доминантным. Поскольку количество одноязычных ролей и их объем постоянно возрастает, совпадение доминантного и матричного языков становится характерной чертой билингвизма ребенка. Однако в привычной для него билингвальной роли наблюдаются разнообразные формы этого взаимоотношения, которые определяются уровнем его грамматической компетенции в недоминантном языке: на тех участках, где для формирования грамматически правильной структуры его знаний достаточно, он может использовать в качестве МЯ недоминантный язык.

Правильность этого положения необходимо проверить в его динамике – на протяжении длительного периода. Выдвигается гипотеза корреляции двух аспектов развития ребенка – степени

92

его билингвальности и количественно-качественного показателя встречаемости недоминантного языка в качестве матричного: чем менее сбалансировано двуязычие ребенка, тем реже недоминантный язык будет играть роль матричного в высказываниях. Следовательно, на этапе ослабления билингвальности матричным все чаще становится доминантный язык, на стадии утраты билингвальности недоминантный язык полностью перестает играть эту роль, а переключения сводятся лишь к использованию содержательных морфем гостевого языка.

Сопоставление высказываний со смешением языков при одновременном усвоении испанского и баскского в работе Дж. Остин показало, что они чаще всего наблюдаются у детей, доминантных в одном из языков, причем направление этих смешений и переключений имеет односторонний характер: системные морфемы принадлежат более сильному (доминантному) языку (Austin 1999: 35-36). Поскольку исследование Дж. Остин проводилось на материале высказываний детей в возрасте от 2;0 до 3;5, очевидно, что и в период до дифференциации языков доминантность одного из них уже может быть определяющей чертой многих процессов взаимодействия языков.

Таким образом, указанное соотношение является одним из показателей билингвальности индивида.

6.2.4. Проблемы анализа ранних переключений

Детские кодовые переключения до дифференциации языков и усвоения основных грамматических категорий необходимо анализировать с учетом возрастных особенностей на каждом этапе речевого развития.

Ранние детские переключения могут объясняться фонологическими причинами: ребенок избегает использовать слово из того языка, на котором оно произносится труднее, и прибегает к более легкому способу выражения того, что он хочет сказать. Это одно из проявлений «стратегии облегчения»,

93

которое наблюдается у многих двуязычных детей. Например, Джейми, мальчик из Венгрии, с которым папа говорил по-английски, а мама – по-венгерски, в 2;8 знал достаточно много эквивалентной лексики, но, если перед ним стояла задача произнести английские слова со звуками /D/, /T/, /w/ или дифтонгами, то он сразу же переключался на венгерский язык (Gergely 1997: 150).13

Мы учитываем, какие типы слов и системных морфем можно ожидать в билингвальных высказываниях ребенка в том или ином возрасте.

Поскольку до 2 лет в детских высказываниях присутствуют только знаменательные слова, принцип системных морфем еще не начинает действовать. Это не означает, что в высказываниях ребенка нет системных морфем. Они присутствуют, но не реализуются системно, поскольку соответствующие категории ребенком еще не усвоены. Например, в высказывании Дай a pie (Петя, 1;7) с доминантного русского языка ребенок переключился на английский, включив существительное в двух-словное предложение. Матричным языком, вероятнее всего, является русский, представленный глаголом, а существительное с артиклем приняты из ГЯ (английского). Если бы это высказывание принадлежало взрослому, то матричным языком можно было бы считать и английский язык, так как артикль – системная морфема – принят из английского языка. С другой стороны, сегмент a pie во взрослом высказывании следует рассматривать как островное переключение. Однако для возраста 1;7 сегмент a pie нельзя считать островом ГЯ, так как на рассматриваемом этапе речевого развития артикли используются детьми как составная часть существительного, как единый комплекс. Их грамматическая и семантическая сущность осознается позднее, когда эти артикли появляются перед такими существительными, с которыми в норме не употребляются

13 Как показывают некоторые исследования речи взрослых, изучающих второй язык, проблема артикуляторной сложности стоит и перед ними. Они стараются избегать тех слов иностранного языка, которые произносить трудно (Singleton 1997: 162-163).94

(после двух лет, например, с именами собственными или вещественными: a Саша).

Предложение A book упал (Петя, 1;10) тоже представлено глаголом матричного (русского) языка, а существительное с артиклем взяты из недоминантного (английского). Ошибочная форма категории рода объясняется тем, что в этом возрасте она еще не была усвоена, а форма английского слова с закрытым слогом больше напоминает существительные мужского рода. На-рушения правил переключения и грамматик взаимодействующих языков нет. Оба примера имеют русские глаголы и английские существительные, что характерно и для «взрослых» переключений, но одно предложение начинается с русского элемента, а другое – с английского. Придерживаясь вербоцентрической модели высказывания, мы отдаем приоритет не порядку слов при определении матричного кода, а оформлению глагола-сказуемого по морфосинтаксическим правилам матричного языка. То, что в обоих предложениях присутствуют и системные морфемы (артикли) ГЯ, используемые с лексемами (существительными) того же гостевого языка, указывает на присутствие островных переключений, что не противоречит правилам кодовых переключений.

Дополнительным объяснением отклонений от «взрослых» правил кодовых переключений является наличие достаточно большого количества «голых» форм в речи ребенка. В. Леопольд отметил, что до 2;0 Хильдегард предпочитала неинфлектированные формы в обоих языках (Leopold 1949a).

6.3. Переключения и двуязычный словарь ребенка

Первые слова имеют лепетное происхождение, поэтому между ними наблюдается большое сходство в разных языках. Ребенок образует лепетные слоги с наиболее доступными его артикуляционному аппарату согласными, а именно губными, переднеязычными, носовыми (m, p, b, t, d, n), причем эта тенденция присуща детям разных национальностей (Иванова 1992).

95

Как в английском, так и в русском языке первые слова – это осмысленные лепетные слоги, в которых наблюдаются одинаковые согласные и редупликация. Слова мама - mummy, mommy, няня - nanny, папа – pappa, титя – tit, бай-бай - bye-bye, пи-пи – pee-pee, pi-pi, ням-ням – njam-njam имеют семантическое и этимологическое сходство, слова дядя, деда, тётя, баба, daddy, baby относятся к одной тематической группе – обозначению людей, некоторые слова имеют лишь отдаленное семантическое сходство в других языках на, дай, puppy.

В развитии речи ребенка сталкиваются две тенденции: 1) необходимость выбирать из своего речевого опыта новые средства для выражения нового содержания и 2) тенденция к сохранению коммуникативно отработанных средств, которая не дает образным формам (квазисловам) исчезнуть из употребления сразу и окончательно (Шахнарович 1977: 63).

Если в речи одноязычного ребенка эти две тенденции способствуют появлению номинативной избыточности на короткий период времени, то билингвальные дети привыкают к тому, что в их двуязычный словарь постоянно прибывают все новые и новые пары слов, обозначающих один и тот же объект. Это, однако, не означает, что они дольше сохраняют квазислова как дополнительные средства для выражения. По-видимому, квазислова имеют для них такой же преходящий характер, как и для одноязычных детей.

Русско-английские дети из наблюдаемых нами моноэтнических семей использовали только русские квазислова, поскольку английских не было в инпуте, который они получали от своих русскоязычных пап. Возможно, это одна из причин менее образного восприятия действительности через английский язык, что впоследствии сказалось на более бедном в эмоциональном плане англоязычном словаре. Удельный вес трех источников вербальных средств (русские квазислова, русские конвенциональные слова и английские конвенциональные слова) на первом этапе был почти одинаковым.

Значимость квазислов, или образных слов, важна во многих аспектах. На ранних этапах развития речи ребенка они

96

выполняют функции предиката (Шахнарович 1979: 182). В речи билингвальных детей русские образные слова в функции предиката появлялись как в сочетании с русскими, так и с английскими словами: Bread ням-ням (= I want to eat bread)(Андрюша, 1;6); Дети дом бай (= Дети дома спят) (Петя, 1;9).

Отсутствие английских образных слов в инпуте уже на ранних этапах сказывалось в необходимости обращаться за средствами к русским единицам и ограничивало возможности ребенка при построении первых двухсловных высказываний на английском языке.

Использование квазислов двуязычным ребенком только из русского инпута является одной из причин обращения к предикатам русского языка и на дальнейших этапах развития речи, как английской, так и русской. Примеры из речи Пети в конце второго года жизни показывают, что квазислова присутствуют лишь в русских высказываниях: Деда, пойдем ням-ням; Деда, пойдем бай-бай (Петя, 1;11).

Таким образом, одной из причин ранних кодовых переключений в речи маленького двуязычного ребенка является недостаток образных слов в раннем инпуте на английском языке.

Системные морфемы начинают появляться и систематически употребляться только с двух лет. В речи ребенка наблюдаются грамматические средства выражения отрицания, вопросительно-сти, императивы и т.п. Следовательно, высказывания двухлетнего ребенка (до 2;6) можно изучать на основании принципа системных морфем с учетом того, какие системные морфемы способны появиться и регулярно появляются в его речи.

Для контрольного сопоставления необходимо привлекать, в первую очередь, одноязычные высказывания этого ребенка на каждом из языков. Кроме того, для сравнительного анализа можно использовать данные исследования соответствующих проблем речевого развития одноязычных детей. В речи детей этого возраста вступает в действие и принцип стимулирования островов ГЯ, хотя и с учетом ряда ограничений.

97

К трехлетнему возрасту ребенок уже дифференцировал два языка и понимает, на каких языках он разговаривает и с кем. Поэтому, начиная с этого этапа речевого развития, детские билингвальные высказывания можно анализировать с применением всех принципов модели РМЯ.14

Доминантный язык трехлетнего ребенка уже нельзя во всех случаях считать матричным, даже когда вопрос определения МЯ оказывается трудноразрешимым. Осознание билингвальности и отношение ребенка к каждому из языков могут иногда стать определяющими факторами в выборе матричного языка. Если более «слабый» язык становится эмоционально более предпочтительным, он не всегда способен обеспечить соблюдение правил кодовых переключений, что может стать еще одним источником речевых ошибок.

В период устойчивой билингвальности, когда ребенок усвоил основные, необходимые ему для коммуникации грамматические категории обоих языков и активно использует их в общении, его кодовые переключения подчиняются всем правилам ПК для данной комбинации языков. Матричным языком может быть и доминантный, и недоминантный язык. Примером может служить высказывание Катрины Сондерс, обращенное к маме и произнесенное со смехом: I’m just fraging Dad something (5;6;5) (Saunders 1988: 78).

6.4. Детские переключения на этапе убывающей билингвальности

Одним из правил, действующих в ряде языков, является ограничение на переключение между личным местоимением в функции подлежащего и следующим за ним сказуемым, что на раннем этапе детского билингвизма наблюдается не всегда, если

14 Примеры смешанных высказываний мальчика в возрасте 2;8 показывают, что он в качестве матричного использовал либо английский, либо венгерский, хотя последний (доминантный) – намного чаще. Из английских системных морфем в его смешанных высказываниях был представлен лишь суффикс –ing с венгерскими глаголами, а венгерских системных морфем использовано намного больше (Gergely 1997: 150-153). В монолингвальных высказываниях на английском языке были представлены и другие системные морфемы.98

доминантность проявляется слишком явно. Однако постепенно, даже несмотря на доминантность, это правило начинает соблюдаться и продолжает действовать довольно долго. Например, в речи Пети русское личное местоимение всегда сопровождалось русским глаголом:

Dad, I don't want to read now because я устал (Петя, 9;5).Daddy, now я пойду (Петя, 9;6).Если перед русским существительным есть указательное

местоимение, то оно принадлежит тому же языку и согласуется с ним в роде, числе и падеже: Dad, do you remember ту книгу? (Петя 10;7).

При интерсентенциональном переключении происходит полная деактивация грамматики предшествующего языка:

Папа: Why did you throw the book?Петя: I didn't throw it. Она упала. (9;6).Она относится не к слову book, а замещает русское книга, т.е.

мальчик соблюдает правила грамматики русского языка (Ср. с более ранним «A book упал» в 1;10), поскольку во втором предложении МЯ – русский.

Правила переключения кодов на этапе убывания билингвальности соблюдаются не всегда. Например, на следующий день после своего дня рождения Петя сообщил: One day has исполнилось to me (10;0;1). В синтаксеме has исполнилось русский глагол в форме прош. вр. замещает английское причастие прош. вр., т.е. отсутствует грамматическая эквивалентность. Однако если принять во внимание, что у многих английских глаголов формы прошедшего времени и причастия прошедшего времени совпадают по форме, нарушений правил переключения кодов с позиций грамматики МЯ (здесь – английский) нет. С позиций модели РМЯ выявляется неоправданное использование системных морфем гостевого языка в слове «исполнилось» (показатели прошедшего времени и возвратного залога), так как рассматриваемая синтаксема – билингвальная, поэтому все системные морфемы должны быть английскими. 15

15 Аналогичный пример, но с последующей металингвистической ремаркой «Мама, не записывай, я это специально так сказал», отмечен в ответе на просьбу папы. Папа: Pete, review the poem. Петя: I have повторил

99

В тех случаях, когда грамматические категории двух языков для выражения одного и того же содержания не совпадают, происходит частичное дублирование грамматических формантов. В ответ на мамино замечание «Он просто дурачится» Петя сообщил папе, «Yes, Dad, I am дурачиться» (10;10;25). В ходе этого переключения происходят нарушения правил эквивалентности грамматических форм и модели РМЯ для классических переключений.

Синтаксемы has исполнилось, am дурачиться, таким образом, свидетельствуют о появлении составного матричного языка в речи ребенка на этапе убывания билингвальности. Слабый язык (Я2) еще продолжает в некоторых ситуациях играть роль матричного, но в двуязычной синтаксеме правила матричного языка нарушаются.

Учет типологических особенностей переключений кодов позволяет сделать более детальный анализ убывающей билингвальности ребенка. Наше наблюдение показывает, что в его речи постепенно сокращается удельный вес интерсентенциональных переключений. В качестве интерсентенциональных можно рассматривать лишь короткие предложения, которые в его идиолекте стали стереотипными. Они необходимы ему в бытовых ситуациях, но используются при условии, что грамматическое оформление предложения не вызывает затруднений. К таким фразам, которые продолжал использовать Петя, относятся многие просьбы, которые представляют собой либо прямые директивные речевые акты (Have a look! Dad, find all the triangulars), либо косвенные конвенциональные директивы (Dad, may I go for a walk? Dad, may I pass?), ответы на вопросы папы (I’m thinking. I’m doing), сообщения (I am growing wider. And you are growing thinner), восклицания-сообщения (I have caught you!), некоторые вопросы (Where are my boots?).

Среди интрасентенциональных ПК на этапе убывающей билингвальности наблюдаются как парадигматические (I просто have a rest (Петя, 10;7), так и синтагматические, но последние

(11;1;13).100

преобладают, если отключению подвергается недоминантный язык.

Синтагматические переключения сигнализируют о разной степени несбалансированности грамматик. Из первой реплики Пети в приведенном ниже диалоге можно сделать вывод о том, что он не знает, как построить до конца вопрос по-английски. Однако тут же выясняется, что он может завершить высказывание и использует правильный порядок слов, но не помнит самого нужного ему слова. Возможно, такие синтагматические переключения вызывает увеличение количества лакун в лексиконе.

Петя (12;2;21) (собирается на улицу): Dad, may I твои рукавицы надеть?

Мама: Эх, ты! По-английски не можешь сказать!Петя: Dad, may I put on your… (длительная пауза, явно забыл

слово).Мама: Mittens.Петя: Yes, mittens.Таким образом, несбалансированный билингвизм, который

характерен для этапа постепенной утраты билингвальности, проявляется, в частности, в том, что ребенок гораздо чаще использует внутрифразовые и синтагматические переключения кодов, поскольку построение предложений на более слабом языке начинает вызывать затруднения. При этом интересно, что такая картина наблюдается только тогда, когда матричным языком в беседе должен быть Я2.

В отношении внутрифразовых переключений на этапе убывания билингвальности также отмечаются некоторые особенности. Поскольку для построения островных переключений гостевого языка требуется умение строить грамматически правильные словосочетания на Я2, с использованием системных морфем/слов, в количественном отношении они уступают вкраплениям, которые используются без системных морфем (артиклей, вспомогательных и связочных глаголов и т.д.). Это означает, что на внутрифразовом уровне гораздо чаще строятся синтаксемы, построенные по правилам сильного языка с использованием содержательных морфем/слов гостевого языка. Однако для детских переключений, в которых

101

роль матричного языка играет более слабый язык, более характерны островные переключения на более сильный язык.

Важным условием сохранения билингвальности ребенка, хотя и с недостаточной компетенцией в слабом языке, является постоянное присутствие этого языка в речи взрослого, с которым ребенок привык общаться на этом языке. Несмотря на то, что ребенок сам часто переключается на более сильный язык, многие его ответные реплики продолжают привычно оформляться на Я2. Эта привычка позволяет ему использовать в своей речи наиболее прочно усвоенный репертуар лексико-грамматических средств, а также специфический порядок слов Я2. Продолжение общения на слабом языке позволяет ребенку использовать его в качестве матричного, что требует сохранения умений структурировать предложения на «убывающем» языке. Следствием того, что такое умение не утрачено полностью, является способность ребенка, в условиях пополнения его словаря на Я2, легко восстанавливать разговорные навыки на этом языке.

* * *

Детские кодовые переключения можно анализировать с помощью всех аспектов модели РМЯ только при наличии следующих условий:

- билингвизм ребенка развивается как смешанный по критерию соотнесения двух языков в его сознании,

- ребенок дифференцировал два языка,- он научился правильно использовать порядок слов в

матричном языке,- он умеет правильно для своего возраста использовать

грамматические показатели категорий в матричном и гостевом языках,

- ребенок умеет правильно, в соответствии с его возрастными показателями, строить предложения и словосочетания на матричном и гостевом языках,

102

- словарь ребенка достаточно сбалансирован для того, чтобы он имел в своем распоряжении необходимое количество эквивалентной лексики.

Переключение кодов с соблюдением правил обеих грамматик становится возможным только после дифференциации языков ребенком, когда он способен дифференцировать три типа коммуникации.

Совершенствование грамматики переключений кодов происходит параллельно усвоению правил каждой из двух грамматик. До окончательной дифференциации двух языков в переключении кодов наблюдаются некоторые нарушения грамматических правил, характеризуемые как возрастные ошибки, но, по мере усвоения грамматик, совершенствуются и правила кодовых переключений. Неравномерное усвоение двух грамматик проявляется в грамматичности кодовых переключений ребенка: билингвальная синтаксема оформлена правильно, если МЯ – доминантный язык, и неправильно, если его роль играет недоминантный язык, грамматика которого усвоена недостаточно хорошо.

Умения ребенка правильно оформлять высказывания с кодовыми переключениями развиваются по мере приобретения компетенции в каждом языке и активизации общения на них, но ослабевают при длительном отсутствии общения на одном из языков. Снижение уровня билингвальности влечет за собой ухудшение способности эффективно участвовать сначала в монолингвальной (на «слабом» языке), затем в билингвальной коммуникации. Последняя, однако, может сохраняться достаточно долго на уровне реплицирования.

Глава 7. ПИДЖИНИЗИРОВАННЫЕ ПЕРЕКЛЮЧЕНИЯ

103

7.1. Проблемы разграничения переключений кодов и заимствований

За последние 20 лет исследователи пришли к заключению, что морфологические и синтаксические подсистемы языка гораздо более открыты для заимствований, чем предполагалось ранее, и что не все лексические заимствования одинаково ассимилируются в принимающем языке. Эти работы привели к переоценке взглядов на заимствования. Делались попытки объяснить заимствования основной части словаря социолингвистической мотивацией (Scotton and Okeju 1973; Heath 1981; Mougeon and Beniak 1991); проанализировать структурные ограничения на заимствования (Moravcsik 1978; Mühlhäuser 1985); создать классификации заимствований (van Coetsem 1988). Отношения между лексическими заимствованиями и ПК рассматриваются как процесс и как результат (Myers-Scotton 1997).

Единичные формы, возникающие при использовании ГЯ, независимо от того, являются ли они ПК или заимствованиями, относятся к одному и тому же континууму. В ходе речепроизводства они подвергаются в МЯ одинаковым морфосинтаксическим процедурам (Myers-Scotton 1997: 163). Разными должны быть лексические входы ПК и заимствований, так как последние являются частью ментального лексикона МЯ, а ПК таковыми не являются.16

К. Майерс-Скоттон (Myers-Scotton 1997: 163) рассматривает два основных критерия для разграничения заимствований и ПК:

- cтепень ассимиляции в принимающем языке,- абсолютная и относительная частотность.Заимствования принимают окончательную форму под

влиянием множества экстралингвистических факторов. Внешние факторы не влияют на принцип, используемый МЯ для формирования рамки в синтаксеме МЯ+ГЯ, но они могут повлиять на выбор МЯ (направление заимствования), типы лексической формы заимствования или степень его

16 Под ментальным лексиконом понимается «хранилище информации о словах определенного языка» (Levelt 1989: 6).104

фонологической ассимиляции. Для детской речи такими факторами являются доминантность языка, условия усвоения языков, сбалансированность билингвизма.

По мнению К. Майерс-Скоттон, многие исследователи столкнулись с рядом препятствий по установлению моделей ПК, так как исключали из рассмотрения единичные лексемы и не сопоставляли их с заимствованными формами в процессе речепроизводства. Различия между ПК и заимствованиями в фонологическом, морфологическом и синтаксическом аспектах преувеличивались. В условиях интенсивных культурных контактов они имеют гораздо больше сходства, чем это признавалось ранее (Myers-Scotton 1997: 164-165).

Источником и ПК, и заимствований служит ГЯ, а реципиентом является МЯ. Донором заимствованных форм в двуязычном обществе чаще всего является язык, имеющий более высокий социоэкономический статус. Он играет роль ГЯ, т.е. на структурном уровне его значимость минимальна.

Выделяются два типа заимствований: «культурные» (cultural) и «ядерные» (core)17. Первые представляют собой обозначения реалий, объектов и понятий, новых для культуры МЯ. Вторые не заполняют лексические лакуны в МЯ и часто являются избыточными. Это означает, что на начальном этапе у них иной статус в лексиконе МЯ, чем у «культурных» заимствований.

Ш. Поплак и ее коллеги считают, что «ядерные» (в их терминологии – окказиональные) заимствования реализуются в МЯ нерегулярно и не признаются носителями МЯ как единицы их языка. Они встречаются только в речи билингвов, но не монолингвов (Poplack and Miller 1988; Poplack and Sankoff 1988). Статус и частотность «ядерных» заимствований идентичны формам ПК, поэтому сначала они используются почти исключительно теми, кто бегло говорит на обоих языках (Tref-fers-Daller 1991; Myers-Scotton 1997: 168-170).

Среди устойчивых заимствований (loans) большинство – «культурные» заимствования, а среди них большинство – существительные. «Культурных» заимствований больше, чем «ядерных». По отношению к МЯ «культурные» заимствования

17 Их называют также окказиональными заимствованиями (nonce borrow-ings).

105

находятся на конечном пункте континуума заимствований. Это означает, что «культурные» заимствования входят в словарь МЯ, если заимствованная лексема стала обозначением нового объекта или понятия в МЯ.

«Ядерные» заимствования возникают в тех случаях, когда говорящий хочет идентифицировать себя с культурой ГЯ или одного из ее аспектов. Э. Хауген считал, что заимствование всегда находится за пределами реальных нужд языка, а слова часто заимствуются как престижные или просто новые. Особенно часто это случается, если говорящие чувствуют превосходство носителей ГЯ. Заимствование какого-то слова может привести к тому, что эквивалент родного языка начинает казаться неадекватным, что постепенно выводит его из употребления. Так случилось со многими заимствованиями из англо-норманнского французского в английском и из нижненемецкого в скандинавских языках (Haugen 1953: 373; 1992: 199).

«Культурные» заимствования во многом отличаются от переключения кодов, но общее между ними то, что их провоцируют одни и те же типы контактных ситуаций.

«Ядерные» заимствования и ПК при речепроизводстве подчиняются одним и тем же ограничениям и проходят одинаковые морфосинтаксические процессы. Согласно этим ограничениям, предпочтение обычно отдается морфемам МЯ, особенно в синтаксеме МЯ+ГЯ, где, в соответствии с моделью РМЯ, МЯ устанавливает рамку со всеми системными морфемами и порядком слов. Далее вход открыт и для лексем ГЯ, и МЯ. Слова (содержательные морфемы) из ГЯ могут появиться и как заимствования, и как переключения. Однако согласно гипотезе блокирования, содержательные морфемы из ГЯ не могут столь же свободно и часто появляться в синтаксемах МЯ+ГЯ, как морфемы МЯ. Системные морфемы ГЯ появляются в синтаксемах МЯ+ГЯ только в случаях дублированной морфологии, но они регулярно встречаются в пределах островов ГЯ (Myers-Scotton 1997: 168-173).

Относительно лексических заимствований существует гипотеза заимствования содержательных морфем, которая гласит: содержательные морфемы составляют основную массу

106

заимствованных слов, так как они более конгруэнтны требованиям частных категорий (subcategorization) для определенных синтаксических позиций в МЯ (Myers-Scotton 1997: 174).

ПК – это ворота, через которые содержательные морфемы в качестве «ядерных» заимствований входят в МЯ. В любой ситуации культурного контакта между говорящими на разных языках, где ПК – обычная стратегия, «ядерные» заимствования из ГЯ легко появляются в тех же самых беседах, что и предложения с ПК. К. Майерс-Скоттон утверждает, что, прежде чем стать «ядерными» заимствованиями, эти лексемы из ГЯ были ПК (Myers-Scotton 1997: 175). «Культурные» заимствования отличаются от кодовых переключений по характеру и скорости проникновения в МЯ, но так же, как «ядерные» заимствования и ПК, они подчиняются морфосинтаксическим операциям МЯ.

7.2. Проблемы ассимиляции заимствований и ПК

Э. Хауген (Haugen 1973: 521) относит к ПК все единицы от лексемы до целого предложения и даже более крупных структур. Критерием различия ПК и заимствования он считал степень их ассимилированности в принимающем языке. Тот факт, что ассимиляция редко бывает полной, если вообще бывает, не принимался во внимание. Признаком заимствования считалась прежде всего степень ассимиляции на фонологическом уровне.

Ш. Поплак выявляет три типа ассимиляции, которую единица ГЯ демонстрирует по отношению к МЯ: фонологическую, морфологическую, синтаксическую. Лексема-переключение может иметь любой из трех следующих типов ассимиляции: только синтаксическая ассимиляция, только фонологическая ассимиляция, нулевая ассимиляция. У лексемы-заимствования есть все три типа ассимиляции (Poplack 1980). ПК и заимствования находятся на противоположных полюсах континуума, а между ними – промежуточные типы (Poplack 1981). Идеальные (unambiguous) формы ПК определяются ею как сочетания нескольких слов, которые остаются лексически,

107

морфологически и синтаксически неадаптированными к моделям МЯ (Poplack 1988b: 97).

Одним из промежуточных типов являются окказиональные заимствования («nonce borrowings»). К ним относятся те лексемы, которые морфологически и синтаксически вошли в МЯ, но фонологически не ассимилировались.

Отнюдь не все заимствования фонологически ассимилированы в МЯ. Те психо-социолингвистические факторы, которые благоприятствуют заимствованиям ядерных лексем из ГЯ, часто приводят и к отсутствию ассимиляции. Из-за более престижного статуса ГЯ речь может быть перенасыщена его единицами, что и мешает их ассимиляции в МЯ. Противодействие ассимиляции наблюдается и в том случае, если ГЯ является языком образования. Образованные билингвы практикуют «элитную закрытость» (Myers-Scotton 1990), используя в своей речи структуры, отличающиеся от тех, которыми пользуются простые люди. Поэтому в заимствованиях представителей этой элиты сознательно сохраняется исходная форма ГЯ, без фонологической адаптации к МЯ. Эти факты позволяют утверждать, что фонологическая адаптация к МЯ – не всегда конечный результат заимствования.

В литературе по заимствованиям анализировались отдельные факты, но не проводился количественный анализ. На этом фоне особую ценность приобретает исследование Ж. Бернстайн, проведенное на материале английских заимствований в языке шона. Для этого языка она разработала индекс интеграции, учитывающий два фактора: следование фонологическим правилам МЯ и включение в состав слова фонем МЯ (Bernstein and Myers-Scotton 1993).

Если заимствования попадают в словарь, то на их произнесение влияет их орфография, так как в словаре фиксируются более адаптированные формы.

Есть и такие заимствования, которые, несмотря на длительность их использования в новом языке, фонологически не интегрируются в МЯ.

Cовременные заимствования фонологически адаптируются меньше, чем на более ранних этапах истории. Этот процесс называют дезинтеграцией (Mougeon and Beniak 1991).

108

Признавая, что фонологическая адаптация не разграничивает заимствования и ПК, исследователи обращаются к морфосинтаксической интеграции.

Существительные и глаголы в синтаксемах МЯ+ГЯ ведут себя иначе, чем в островах ГЯ. Следовательно, они подчиняются разным синтаксическим процедурам. В синтаксемах МЯ+ГЯ наблюдается порядок слов МЯ и используются системные морфемы МЯ. Поэтому единичные морфемы из ГЯ всегда демонстрируют морфосинтаксические особенности МЯ. В островах ГЯ все единицы подчиняются грамматике ГЯ.

Таким образом, существительные и глаголы в смешанных синтаксемах при ПК ведут себя на морфологическом и синтаксическом уровне так же, как и заимствования. Следовательно, морфологическая и синтаксическая интеграция тоже не является критерием разграничения ПК и заимствований.

Если заимствования стали частью лексикона МЯ, то в билингвальной речи они могут выступать уже как морфемы МЯ, т.е. уже не подчиняются тем ограничениям, которые со стороны МЯ накладываются на морфемы ГЯ.

Главной причиной отклонения морфологической интеграции в качестве основного критерия, который разграничивает ПК и заимствования, является то, что и тем и другим свойственна частичная интеграция.

Заимствования демонстрируют бóльшую адаптацию на морфологическом уровне, чем ПК, но это различие по степени, а не по сути. ПК характеризуются бóльшей интеграцией, когда они локализуются в глаголах и существительных, выполняющих главные синтаксические функции в предложении. При этом они могут выполнять любые синтаксические функции (Myers-Scot-ton 1997: 184).

На современном этапе заимствования полностью не интегрируются в МЯ и морфологически. Например, в английском языке некоторые греческие и латинские слова образуют формы множественного числа не по правилам английской грамматики (datum-data и т.п.).

ПК – единичные лексемы – могут выступать и как «голые» формы. Они демонстрируют неполную морфологическую интеграцию не тем, что в них есть нерегулярные/инновационные

109

алломорфы, а отсутствием алломорфов вообще; это означает, что соответствующая системная морфема МЯ не реализована совсем. Заимствования тоже могут быть «голыми» формами.

При дублировании морфологии заимствования и ПК демонстрируют количественное различие. Например, в материале Ж. Бернстайн из всех случаев дублированной морфологии 17 % наблюдается у заимствований и 69 % - у ПК (Myers-Scotton 1997: 190).

Таким образом, проблема разграничения заимствований и ПК состоит в том, что существует не одна, а несколько моделей интеграции: (1) не все заимствования демонстрируют полную морфологическую интеграцию; (2) большинство ПК в синтаксемах МЯ+ГЯ регулярно демонстрируют почти полную морфологическую интеграцию; (3) если есть неполная морфологическая интеграция, она может относиться и к заимствованиям, и к ПК, в отличие от форм МЯ; (4) и те и другие формы демонстрируют синтаксическую интеграцию.

7.3. Предсказуемость и частотность ПК и заимствований

Появление окказиональных заимствований, так же как и ПК, непредсказуемо. И те и другие характеризуют речь билингвов. Они имеют много сходных черт и по степени морфологической интеграции в МЯ. Возникает вопрос: если они так похожи, то зачем же их различать? Различия проявляются в двух основных аспектах.

В терминах производства речи различна степень их подчинения морфосинтаксическим процессам МЯ. Количественный анализ позволяет выявить также степень встречаемости ПК и заимствований в виде отдельных форм. Например, и те и другие могут выступать в качестве «голых» форм, но ПК – гораздо чаще. Случаи дублированной морфологии в заимствованиях встречаются реже, чем при переключениях кодов. К тому времени, когда лексема становится заимствованием и принята в новом для нее языке, использование аффиксов ставится под больший контроль, в

110

результате чего аффиксы матричного языка полностью «побеждают».

Различие между заимствованиями и ПК, согласно модели РМЯ, предполагается в их отношении к ментальному лексикону МЯ. Первые являются его частью, а вторые – нет. Различие между ними наблюдается в способе входа в лемму, т.е. в характере лексической информации единицы. Согласно концепции В. Левелта, лемма строит рамочную конструкцию высказывания без учета фонологического уровня; в лемме заключена информация о слове, релевантная для построения его синтаксического окружения (Levelt 1989: 6).

В отношении к лемме существует два типа различий между заимствованиями и ПК. Заимствования имеют вход в ментальный лексикон обоих языков – МЯ и ГЯ. Эти входы не обязательно идентичны. Слово-ПК в синтаксеме МЯ+ГЯ входит через лемму ГЯ, но только в том случае, если она конгруэнтна аналогу в МЯ. Заимствование входит напрямую – через свою собственную лемму МЯ. В острова ГЯ лексемы-ПК и заимствования входят напрямую – через свою собственную лемму, так как там активизируются процедуры ГЯ (Myers-Scot-ton 1997: 192).

Можно предположить, что самое важное различие состоит в следующем. Переключение может подчиняться многим или всем морфосинтаксическим процессам МЯ, которые действуют и на заимствования, но ПК не входит в ментальный лексикон МЯ. Из этого следует, что, если структурная адаптация не является надежным критерием для дифференциации двух типов форм, нужно использовать другие критерии, во-первых, определить языковой статус говорящего (билингв или монолингв); во-вторых, установить степень предсказуемости формы.

Те формы из ГЯ, которые встречаются редко и не являются предсказуемыми, - это ПК. Как только частотность «ядерного» заимствования начинает превышать частотность лексемы из МЯ, которую оно замещает, оно находится на пути к становлению заимствованием.

111

Согласно модели РМЯ, кодовые переключения становятся заимствованиями при условии, что их часто употребляют монолингвы. Но это не значит, что все переключения становятся впоследствии заимствованиями.

Монолингвы в МЯ используют заимствования, а не ПК, что является косвенной поддержкой гипотезы, гласящей, что заимствования являются частью их ментального лексикона в МЯ, а ПК – нет.

Надежным критерием является степень предсказуемости заимствований и ПК. Заимствования предсказуемы и часто повторяются, а ПК обычно появляются один раз. Если заимствование интегрировалось в МЯ для обозначения какого-либо понятия, то его можно ожидать каждый раз, когда вновь появляется необходимость обозначить это понятие (Myers-Scot-ton 1997: 194).

Частотность затрагивает относительную активность двух языковых систем. Если более активированным является МЯ, то предпочтительнее и процедуры, свойственные МЯ.

К. Майерс-Скоттон предлагает принцип оптимального выбора: в речи билингва чаще присутствуют лексические единицы из лексикона МЯ, так как они изначально более предпочтительны. Лексические единицы из ГЯ также могут появиться в ПК на основании действия модели РМЯ, но они менее предпочтительны, а потому менее частотны.

Поскольку существенным отличием заимствований от ПК К. Майерс-Скоттон считает их повторяемость, она дает им такое определение: заимствования – это единицы ГЯ, минимальная повторяемость которых составляет 5 % по отношению к эквивалентным единицам в МЯ в тех случаях, когда обозначается соответствующее понятие (Myers-Scotton 1997: 194).

Проблемы с частотностью возникают тогда, когда ПК или заимствование встречается один или два раза. В этих случаях трудно установить их статус. Проблемы возникают и при определении относительной частотности: трудно решить, какое количество будет определяющим.112

К. Майерс-Скоттон предлагает подойти к дифференциации заимствований и ПК с позиции последних: ПК не должны повторяться, чтобы их можно было идентифицировать как ПК. Процедура состоит в следующем.

1.Согласно правилу трех появлений (a three-occurence rule),18

те слова, которые встретились три и более раз, это не ПК, а заимствования.

2.Все остальные формы рассматриваются либо как ПК, либо как заимствования. Из их числа вычитаются «культурные» заимствования, так как они сразу же получают место в лексиконе МЯ, минуя стадию ПК.

3.В остатке находятся пограничные случаи: лексемы, обозначающие основные ключевые понятия и появляющиеся не чаще двух раз в относительно большом корпусе данных. Они и будут относиться к ПК (Myers-Scotton 1997: 204-205).

Статус единиц ГЯ как заимствований или ПК может быть установлен путем сравнения частотности их появления для обозначения каких-либо понятий с частотностью появления их эквивалентов из МЯ. У «культурных» заимствований в этом плане очень высокая частотность, так как эквивалентов для них в МЯ не существует. У «ядерных» заимствований – более низкая частотность, но выше, чем у ПК.

Учитывая сходство окказиональных («ядерных») заимствований с переключениями, мы рассматриваем эти заимствования как особый вид переключений и используем для их обозначения термин пиджинизированные переключения.19

Термин «заимствование» (loan word) применяется к устойчивым («культурным») заимствованиям, вошедшим в узус в условиях языкового дефицита.

18 Число 3, как указывает К. Майерс-Скоттон, не претендует на абсолютную значимость. Важно отсутствие предсказуемости ПК по сравнению с заимствованиями. Именно эта непредсказуемость свидетельствует о том, что перед нами ПК, т.е. морфемы ГЯ, появляющиеся в рамке МЯ (Myers-Scotton 1997: 205).

19 Термин «субституция», используемый М.С. Давлетовым (1989), применяется для обозначения речевого дефицита в тех случаях, когда имеются в виду окказиональные заимствования.

113

7.4. Детские заимствования-пиджинизмы

Ранние пиджинизированные переключения являются одним из средств решения проблемы речевого дефицита. Однако речевой дефицит в онтогенезе является не статичным, а динамичным явлением, так как постоянно преодолевается ребенком по мере развития его словаря. Субституция содержательных морфем одного языка морфемами другого языка, таким образом, рассматривается здесь как частный случай кодовых переключений, совпадающий по содержанию с понятием окказиональных заимствований, или пиджинизмов.20

Многие функции пиджинизмов в детской речи совпадают с функциями любых других переключений кодов. Однако основными являются предметно-тематическая (заполнение лакун в активном лексиконе) и декоративная (языковая игра и лингвокреативная деятельность).

Пример использования пиджинизированных переключений для языковой игры приводит Дж. Сондерс. Его дети создавали пиджинизмы, соревнуясь в том, кто их больше придумает, например: Die Cops driven ihre Patrol-Cars auf dem Highway (Фрэнк, 11;1;15) (Saunders 1988: 187).

Пиджинизированные переключения обладают наибольшей степенью осознанности среди явлений смешения языков в речи билингвов. Они встречаются в речи взрослых и детей, уже дифференцировавших два языка.

В наблюдаемых нами случаях русско-английского детского билингвизма появление пиджинизированных ПК объяснялось тем, что ребенок не знал русских эквивалентов для ряда английских лексических единиц. Эти ПК были призваны заполнить лексические лакуны в его идиолекте.

20 Здесь рассматривается лишь одна из возможных сторон пиджинизации, обычно не приводящая к возникновению пиджина, но имеющая место при упрощении одного из языков: изучении Я2, в речи детей и языке нянь (baby talk), в речи иностранцев и носителей языка, разговаривающих с иностранцами (foreigner talk) (Den Besten, Muysken and Smith 1995).114

Пиджинизации подвергались целые слова (скелетон от англ. skeleton), английские корни, к которым присоединялись русские суффиксы по знакомым ребенку моделям: нейвик от англ. Knave – «валет» + суф. -ик; эйсик от англ. ace – «туз» + -ик; хафчик от англ. half – «половина» + - чик в значении «кусочек" (Петя, 6;0). У Сережи в русской речи замечен глагол баркают в высказывании: У соседей собачки баркают (3;2). В этой номинации английский корень (глагол to bark) сочетается с русским суффиксом.

Обратное направление пиджинизированных переключений (Я1®Я2) встречается довольно редко и проявляется только как субституция в речи билингвов. Однако, по нашим наблюдениям, этот процесс больше напоминает интерференцию, так как происходит неосознанно. Например, забыв слово badger, русский студент произнес барсук, фонетически адаптируя его к английскому произношению. По аналогии с bananas другая студентка образовала форму от слова ананас: To make fruit salad, we take bananas, ananasas, etc. Она просто не знала, что есть слово pineapple. Такие явления встречаются нередко, но их фиксация и изучение не привлекли пока внимания билингвологов.

В речи Пети такое заимствование было зафиксировано в 4;7: Papa, will you wash my poppy? (рус. "попа" + англ. уменьшительно-ласкательный суффикс -y). Мальчик использовал слово, чтобы рассмешить родителей и самого себя.

Пиджинизированные переключения двуязычного ребенка окказиональны и недолговечны, так как из-за их необычности родители сразу же обращали на них внимание и предлагали «правильный» вариант. Все подобные номинации появились после дифференциации языков ребенком, что указывает на сознательность и контролируемость этого процесса, следовательно, их нельзя отнести к проявлениям интерференции.

То, что реализации наблюдались в обоих направлениях (англ. ® рус. и рус. ® англ.), характеризует приблизительное равноправие лексических систем в условиях раннего билингвизма. Тем не менее преобладает характерное для заимствований направление Я2®Я1, что говорит о явной до-минантности русского языка для ребенка.

115

Специфика детских субституций заключается в том, что они вызваны не реальным отсутствием эквивалентов в родном языке, а их временным отсутствием в лексиконе ребенка. Тем не менее побудительная причина та же – найти средства выражения для обозначения нужных понятий, что и активизирует лингвистическую деятельность ребенка. Двуязычный ребенок способен без помощи взрослых справиться с задачей выражения смысла на любом из «своих» языков, творчески используя средства обоих.

Таким образом, пиджинизированные переключения можно считать одним из способов заполнения лексических лакун в речевой деятельности ребенка-билингва после того, как он дифференцировал две языковые системы.

Пиджинизмы появляются у детей-билингвов, если они не знают в Я1 какой-то лексической единицы, которая на самом деле существует, в связи с чем преобразуют эквивалентную лексему Я2 и используют ее в своей речи на Я1. Однако если рассматривать детские пиджинизмы, учитывая возрастные и индивидуальные характеристики детей-билингвов, то в боль-шинстве случаев их трудно отличить от заимствований. Так же как и заимствования, пиджинизмы заполняют лексические лакуны в вокабуляре ребенка, но иногда он использует их с целью создания стилистического эффекта.

Пиджинизированное переключение – процесс и результат сознательного использования лексической единицы одного языка в высказывании на другом языке. При этом слово обычно адаптируется к фономорфологическим нормам принимающего языка. Пиджинизация характерна для неофициального стиля общения между билингвами, компетентными в обоих языках.

В речи ребенка-билингва пиджинизация носит временный характер и не используется систематически. Появление пиджинизированных переключений свидетельствует об осоз-нании грамматической формы слов в матричном языке, поскольку, присоединяя флексии матричного языка (системные морфемы) к корням гостевого языка (содержательные морфемы), ребенок создает инновации, которые он не мог наблюдать в речи взрослых ни на одном языке.

116

Когда Сережа попросил маму: Поченьджи машину (2;0), - он использовал при этом английскую содержательную морфему в русской морфосинтаксической рамке, где системные морфемы и одна содержательная морфема взяты из русского языка. Такое оформление смешанного высказывания полностью соответствует правилам модели РМЯ и оправдано в функционально-прагматическом аспекте, поскольку мальчик всегда общался с мамой по-русски. В этом возрасте он не усвоил всю лексику на каждом из двух языков, что и вызвало необходимость внутрисловного переключения.

В приведенном ниже примере пиджинизированное переключение обусловлено тем, что рематический элемент из речи папы на английском языке ребенок поспешил передать маме, но уже адаптируя его к системе русского языка, на котором разговаривает с мамой.

Папа: Will you go for a walk with me? Get ready to go for a walk.Андрюша (подбегает к маме): Папа вокать пойдешь? (англ.

to walk + рус. -ать) (= Пойдешь гулять с папой?) (2;4).Пиджинизированное переключение может быть вызвано и

тем, что ребенок ориентируется на собеседника, которому нужно сказать по-английски то, что он только что услышал по-русски. Синтаксическая структура высказывания остается русской, а субституции подвергается лишь содержательная морфема. Приведенный ниже пример свидетельствует о речевом дефиците ребенка на грамматическом уровне, что проявилось в дублировании категории прошедшего времени (английский глагол в форме прошедшего времени broke + русский суффикс прошедшего времени -ал).

Мама: Скажи папе, кто это сломал?Андрюша: Дюша брокал (2;4).Такие случаи выявляют отсутствие системности в способах

выражения глагольных форм в Я2, но и одновременно свидетельствует о наличии системности в способах выражения аналогичных форм в Я1.

В следующем примере пиджинизм появляется в речи мальчика, обращенной к папе. Неуверенно чувствуя себя при выражении смысла по-английски, но не вспомнив русского эквивалента для услышанного от папы слова «swing», Андрюша

117

адаптирует его к нормам русского языка, произведя субституцию только содержательной морфемы глагола.

Андрюша (папе, который покачал его на ноге): Давай еще свинать! (англ. to swing + рус. суф. -ать) (2;5).

На этапе убывания билингвальности дети используют пиджинизмы ради игры слов: Мама, покажи свои буты (Петя, 10;9;28), а также в тех случаях, когда по каким-то причинам английское слово вспоминается быстрее («просто английское слово попалось на язык»): Мне нужны коины (=coins, монеты) (Петя, 11;8;13).

* * *

Разграничение заимствований и кодовых переключений осуществляется на основании следующих положений.

1. Заимствования и ПК проходят морфосинтаксические процедуры МЯ одинаковым способом: подчиняются принципу порядка морфем в синтаксеме МЯ+ГЯ, но находятся по разные стороны одного континуума, так как заимствования больше подчиняются процедурам МЯ.

1. Заимствования делятся на две основные группы: «культурные» и «ядерные» (окказиональные). «Ядерные» заимствования имеют больше сходств с ПК, чем «культурные». Они входят в МЯ через ПК и имеют почти такую же низкую степень повторяемости и частотности, как ПК. «Культурные» заимствования обозначают новые объекты и понятия, заполняя лакуны в словаре МЯ, и проникают в МЯ, минуя стадию ПК.

2. Различать заимствования и ПК целесообразно только при изучении системных морфем-заимствований.

3. Заимствования и ПК различаются по их отношению к ментальному лексикону МЯ: заимствования в него входят, а ПК – нет. Поэтому при построении рамки в синтаксеме МЯ+ГЯ заимствования используются в ней как единицы МЯ, а переключения – как единицы ГЯ.

Критерии, предлагаемые многими учеными – фонологическая, морфологическая и синтаксическая интеграция, – не способны разграничить заимствования и ПК с необходимой точностью. Особенно отчетливо это положение проявляется при изучении детских заимствований в условиях одновременного

118

усвоения двух языков маленькими детьми: недостаточная компе-тенция в каждом из языков не позволяет на ранних этапах различать большинство заимствований и кодовых переключений, особенно в аспекте наличия или отсутствия их фонологической интеграции в матричном языке.

Сходство окказиональных заимствований с внутрисловными кодовыми переключениями и процессом пиджинизации обусловило выбор термина «пиджинизированные переключения» для обозначения этого явления.

Пиджинизированные переключения в речи детей-билингвов появляются в период начала дифференциации языков или после нее и обычно осознаются ими. Направленность пиджинизированных переключений такая же, как и у заимствований – от Я2 к Я1 (корень Я2 + флексия Я1), хотя для достижения стилистического эффекта дети-билингвы способны создавать пиджинизмы и обратной направленности (корень Я1 + суффикс Я2).

Глава 8. ПЕРЕКЛЮЧЕНИЯ-ДУБЛИРОВАНИЯ

Переключения-дублирования связаны со способностью ребенка к спонтанному и намеренному переводу, а также со сформировавшейся у него ориентацией на собеседника, так как требуют умения передавать смысл сообщения сначала на одном, а затем на другом языке. Переключения этого типа возможны с началом дифференциации языков и накопления достаточного количества межъязыковых функциональных эквивалентов в двуязычном словаре ребенка. Не всегда при этом усвоены основные правила грамматики и словарь двух языков, поэтому в переключениях-дублированиях выявляются многие различия в способности ребенка передавать один и тот же смысл на разных

119

языках. Переключения-дублирования являются одним из показателей сбалансированности детского билингвизма.

Первые переключения-дублирования появляются в тот период, когда ребенок неосознанно, как считают многие исследователи, соединяет вместе эквиваленты из двух языков. Родителям рекомендуют стимулировать этот процесс на ранних этапах, повторяя вслед за сказанным ребенком словом на одном языке его эквивалент на другом языке (Dodson 1984).

8.1. Переключения-дублирования в двуязычной ситуации

Для речи маленьких билингвов переключения-дублирования особенно характерны в присутствии родителей, говорящих с ним на разных языках. Такой тип переключений, когда смысл сказанного на одном языке дублируется средствами другого непосредственно в одном высказывании, наблюдается в тот период, когда интенсивно идет процесс накопления межъязыковых функциональных эквивалентов.

Примеры таких дублирований приводятся в работе о венгерско-английском мальчике-билингве: Ott. Up; Elment. All gone (2;8). Некоторые такие дублирования были ориентированы на маму и папу в отдельности (Gergely 1997: 150-152).

У русско-английских детей-билингвов переключения-дублирования часто реализуются в период номинативной двуязычной активности, когда эквивалентная лексика появляется практически одновременно. Ребенок почти сразу называет то, что видит, лексемами двух языков. Например, Андрюша увидел у папы орехи: Nuts. Give me. Give nuts! Показывает маме: Орешки папа. (2;0).

От дублирования отдельных слов: Машинка. Car! Car, garage! (Андрюша, 1;11), ребенок переходит к дублированию своих высказываний: Broken car. Wheels are coming off. (Повернувшись к маме): Сломана машинка. Колесики упали. Нету (Андрюша, 2;1).

120

Иногда слово одного языка при дублировании находится с первым в родо-видовых отношениях: Bird [but] there! Папагай! Bird there, two men there (Андрюша, 2;5).

Смена собеседника для ребенка часто является причиной проявления хезитации в выборе адекватной лексемы. При этом происходит речевой сбой, который характеризуется нарушением произнесения слова на мамином («материнском») языке и заменой этого слова на единицу папиного («отцовского») языка или наоборот.

Пример такой хезитации наблюдался в речи Андрюши: (ест с мамой кашу): Горячий! (подходит к папе): Горя... Hot ! Hot ! (1;10)

Переключения на другой язык для дублирования высказывания на одном языке средствами другого языка часто сопровождаются паузами хезитации. Одной из причин хезитации может быть слишком быстрая смена языка, когда ребенок не успевает спланировать свое высказывание на другом языке. Кроме того, при дублировании смысла на недоминантном языке паузы хезитации вызываются и недостатком компетенции.

Андрюша ужинает: Рыбка большая Дюше кушать. Горячая рыбка. Дуть. Дюша подует. Кричит папе, который только что пришел с работы: Big , big ... (забыл слово): Big fish hot! (2;2).

По нашим наблюдениям, особенности переключений-дублирований и хезитации зависят от их языковой направленности. Если первым компонентом является высказывание на доминантном языке (направленность Я1→Я2), то во втором компоненте наблюдаются либо паузы хезитации, либо менее выразительные средства передачи смысла. Если смысл первоначально сформулирован на недоминантном языке (направленность Я2 →Я1), то паузы хезитации наблюдаются редко, а содержание высказывания при его дублировании на доминантном языке выражено более эмоционально.

Андрюша (показывает папе на себя): Andy big! (обращается к маме): Дюша большой, очень-очень большой! (2;3).

Андрюша: Truck no! Train! Поезд, поезд Дюша сделал! (2;3).Эмоциональность переключению-дублированию на русском

(доминантном) языке придают повторы наиболее значимых для ребенка слов.

121

8.2. Переключения-дублирования и прагматическая компетенция

С 1;11 прагматическая компетенция ребенка-билингва позволяет ему объединять в переключениях-дублированиях глаголы в той императивной форме, которую он чаще всего слышит от взрослых. В приведенном ниже примере Андрюша выражает свою просьбу дважды, увидев, что папа не реагирует на его русское высказывание.

Андрюша хочет достать еще игрушки и просит папу: Пойдем! Еще! Пойдем! [pa'd’om]. Поскольку папа не спешит выполнять его просьбу, ребенок переходит на английский язык: Come, papa, come! (1;11).

Направленность переключений-дублирований зависит от собеседника, к которому ребенок обращает свою речь. Повторение английского слова не было воспринято мамой, поэтому ребенок произнес более длинное русское слово, хотя и в упрощенной форме. Затем повторил его еще раз, вслед за мамой, в более «усовершенствованном» виде.

Андрюша: Bus стоит! Bus! Тоба!Мама: Автобус?Андрюша (удовлетворенно): Атобас (2;4).В период относительно сбалансированного билингвизма

переключения-дублирования отдельных слов проявляются как самоисправления ребенка. Дж. Сондерс приводит такой пример: Warum wollen sie das Frau shooten … shieÂen? (Фрэнк, 3;11;8). Мальчик обращался к папе, поэтому поспешил продублировать английскую единицу немецкой (Saunders 1988: 183).

В возрасте 2;6 Андрюша дублировал уже не отдельные английские лексемы, а их сочетания по-русски, так как сообщал все это маме. По-английски эти высказывания не всегда оформлялись грамматически правильно. В русском компоненте было больше соответствия грамматической норме. Тем не менее такие дублирования демонстрируют умение последовательно выразить одну и ту же пропозицию средствами двух языков.

122

Андрюша: There! Helicopter! Helicopter flying! Вертолет [vi-tal’ot] летит там, видишь? Вертолет (2;6).

Переключения-дублирования на этапе убывающей билингвальности показывают, что ребенок еще не полностью утратил компетенцию в Я2, поэтому их направленность – Я1 → Я2. Начав говорить по-английски, Петя переключился на русское слово, но тут же продублировал его по-английски, так как знал, что для достижения его цели предпочтительнее английский вариант: But, dad, why always спать, sleep? (Петя, 10;9;30).

Если просьба сначала сформулирована по-русски, а обращена к папе, то ребенок спешит продублировать ее по-английски для того, чтобы обеспечить ее выполнение: Папа, нужно купить шоколадку. Dad, buy a chocolate bar, please (10;4;28).

Для передачи эмоций ребенок использует направление дублирования от Я2 к Я1. В ответ на неоднократную просьбу папы пойти гулять Петя воскликнул несколько раз по-английски, а затем продублировал по-русски: I’ll go! I’ll go! Я пойду! (Петя, 10;11;22).

8.3. Грамматика переключений-дублирований

Если на этапе многословных высказываний дублируются грамматические ошибки, а направление дублирования – Я2®Я1, это указывает на особенности детского восприятия действительности, а не на интерференцию. Например, Андрюша говорит папе, показывая на окно: Little dark. (Повернувшись к маме): Мало темно (2;11;4).

Если первая часть высказывания на Я1 не имеет ошибок, то переключение-дублирование на Я2 оформлено либо правильно, либо в нем есть те ошибки, которые выявляют недостаточно усвоенные формы Я2.

Андрюша сломал машинку, засовывая в нее солдатика; показывает маме: Дядя машинку сломал. (Папе): Man broken car! (2;4).

Недостаточно усвоенные формы Я2 еще более отчетливо выявляются в тех случаях, когда первое высказывание на Я2

123

дублируется грамматически более правильно оформленным высказыванием на Я1.

Андрюша (папе): Nuts want. (Маме, после того, как папа ушел за орехами): Дюша орешки кушать будет (2;5). Английская часть высказывания демонстрирует синтаксическую интерференцию русского языка в области порядка слов и неоправданном эллипсисе подлежащего, что допустимо в русском, но недопустимо в английском предложении. Констатация того же факта на русском языке представляет собой законченное простое предложение, оформленное по всем правилам русской грамматики.

Английская часть высказывания Андрюши часто не содержит тематических компонентов, но они вербализуются в структуре русского предложения: Truck no! Train! Поезд, поезд Дюша сделал! (2;3).

На том этапе речевого развития, когда усвоение русской грамматики идет обычными темпами, переключения-дублиро-вания ребенка дают наглядное представление об отставании в усвоении грамматики недоминантного языка. Ошибки в английских предложениях (порядок слов, отсутствие структурно значимых компонентов) не дублируются, что свидетельствует о раздельном освоении двух грамматик. Примером может служить «речь» Андрюши: Papa, car go to Галя! To Галя go ! Let’s go garage! Галя little little house there. Together go - мама, папа, Дюша. (Поворачивается к маме): Мама, к Гале поедем вместе на машинке. Машинка “Ока” есть там. Давай одеваться – поедем в гараж”(2;6).

В ходе переключений дублируется рематический компонент высказывания, т.е. с точки зрения малыша передается самая важная информация на каждом языке. Что касается грамматических средств, то их использование ярко демонстрирует различие в компетенции ребенка на двух языках. Тематические компоненты очень часто не получают своего выражения в высказывании на недоминантном языке.

8.4. Семантика переключений-дублирований

124

Первые переключения-дублирования в речи детей-билингвов аналогичны одновременному использованию квазислов вместе с реальными словами одноязычными детьми. Однако двуязычные дети имеют в своем распоряжении не два наименования для одного объекта, а три. Поэтому русское квазислово часто сочетается с английским полнозначным словом. В приведенном ниже примере первым компонентом такого сочетания является английское слово, а затем оно дублируется русским квазисловом: Car биби там... (Андрюша, 1;9). Такие переключения-дублирования показывают, что ребенок соотносит два наименования из разных языков как эквивалентные. Эти лексемы являются временными функциональными эквивалентами, так как на смену русскому квазислову приходит реальное слово.

Направленность переключений-дублирований наблюдалась лишь от Я2 к квази-Я1. Квазислов из английского языка в лексиконе детей не было, поскольку они отсутствовали в английском инпуте. Сочетаний из трех элементов – лексема Я2+ квазилексема Я1+ лексема Я1 тоже не было.

Первые переключения-дублирования часто состояли из полнозначного слова на Я2 и квазислова на Я1. Пример Dirty, кака! (Андрюша, 1;9) показывает, что для квазислова (кака) характерно указание на качество объекта и запрещение трогать («грязный», то, что нельзя трогать), т.е. квазислово выполняет функцию предикации. Для ребенка оно несет основную семантико-прагматическую нагрузку на этапе первых двусловных высказываний.

На следующем этапе речевого развития, когда предикаты в русском предложении уже выражаются с помощью глаголов, их недостаток в английской части высказывания передается русскими квазисловами: Солдатики залезли высоко машинку. Man car there! Man ба - бах ! (Андрюша, 2;3).

При дублировании своего английского высказывания по-русски Андрюша передает гораздо больше информации. Например, показывая папе картинку на одном пакете, он сообщает: Piggy. Показывает картинку на другом пакете: Again piggy. Затем показывает то же самое маме: Хрюши такие. Один, два хрюши, глазки черные (2;5).

125

Дублируя русскую часть высказывания по-английски, Андрюша сокращает количество передаваемой информации. Например, он смотрит “Спокойной ночи, малыши” и сообщает маме: Зайчик маленький в шапочке. (Папе): Little little hare (2;3). За ужином Андрюша говорит маме: Рыбка большая Дюше кушать. Горячая рыбка. Дуть. Дюша подует. Затем кричит папе, который пришел с работы: Big, big... big fish hot! (2;2).

* * *

Переключения-дублирования естественны в речи маленького билингва, еще не до конца дифференцировавшего два языка, но выглядят нелепо в речи взрослых (их можно услышать в фильмах, где неудачно стилизуют речь иностранцев).

В переключениях-дублированиях проявляются все основные особенности билингвального развития ребенка: формирование двуязычного словаря, неравномерное усвоение двух языков, развитие семантико-прагматической компетенции на двух языках, наличие интерференции на разных языковых уровнях, ориентация на собеседника в двуязычном типе коммуникации, отражение семантических, грамматических и стилистических особенностей инпута, способность к спонтанному переводу.

Глава 9. ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ

В речи билингвов отклонения от нормы и узуса в освоении второго языка объясняются действием интерференции.

В процессе формирования одновременного детского билингвизма наблюдаются как возрастные отклонения от нормы и узуса в речи на каждом из двух языков, так и межъязыковые влияния структур и правил при производстве речи на каждом из двух языков. Формирование одновременного детского билингвизма предусматривает переход от двух субнорм к двум

126

или трем нормам. Третья норма, не рассматривавшаяся до сих пор лингвистами, - это норма билингвальной речи, характеризуемая нормативными переключениями кодов.

В одноязычном обществе ребенок обычно усваивает норму доминантного языка, как и все монолингвальные дети. Норма недоминантного языка может быть усвоена недостаточно полно, если утрата билингвальности начинается до достижения ребенком лингвистической зрелости. Норма билингвальной речи усваивается при условии, что роль матричного языка в высказываниях играет тот язык, норма которого усвоена ребенком. Если роль матричного языка в смешанных высказываниях играет язык, грамматику которого ребенок усвоил недостаточно полно, наблюдаются отклонения от правил билингвальной речи.

Интерференция как одна из наиболее характерных форм взаимодействия языков на уровне индивида и общества привлекала внимание всех ученых, исследующих языковые контакты. К 1984 году по этому вопросу была составлена обширная библиография (см. работу: Dechert, Brüggemeier and Fütter 1984).

9.1. Аспекты изучения интерференции

Еще в трудах Л.В. Щербы была намечена программа изучения и описания процесса, который в 1948 году учеными Пражского лингвистического кружка (Б. Гавранеком, Р. Якобсоном) был обозначен термином интерференция. Активное изучение интерференции началось в 50-е годы, после публикации книги У. Вайнрайха «Языковые контакты» (Weinreich 1953; Вайнрайх 1979). У. Вайнрайх относил к интерференции такие случаи отклонения от норм обоих языков, которые появляются в речи двуязычных носителей как результат контакта этих языков, их взаимодействия. Он считал, что интерференция всегда связана со структурой языка и представляет собой своеобразный отклик языковой структуры на проникший в нее чужеродный элемент.

Из определения У. Вайнрайха в дальнейшем выводится узкое и широкое понимание интерференции. Интерференция в

127

широком понимании представляет собой любые виды и формы взаимовлияния языков, обусловленные их структурными характеристиками (Баранникова 1972; Ахунзянов 1978). В узком понимании интерференция – это перенос норм родного языка на другой язык в процессе речи.

Большинство исследователей в нашей стране рассматривает лишь тормозящее влияние одних навыков на формирование и функционирование других. Особенно это характерно для работ по методике преподавания второго (иностранного) языка, где интерференция обычно толкуется как отрицательный перенос навыков родного языка на второй (иностранный).

Попытки выйти за пределы узкого понимания интерференции и дифференцировать особенности этого процесса нашли выражение во введении дополнительных понятий и терминов.

Э.М. Ахунзянов (1978: 88) предложил считать интерференцию положительным или нейтральным явлением, обусловленным объективными закономерностями, а факты неосознанного, ошибочного переноса норм первого языка (Я1) на второй (Я2) именовать трансференцией, которая рассматривается как отрицательное явление, порождающее избыточность в речи, создающее помехи в освоении Я2 и носящее случайный характер. Такую позицию поддерживают и некоторые другие исследователи (Назаров, Чарыяров 1989), хотя при этом замечают, что термин «трансференция» в лингвистике не укоренился.

Прямо противоположную трактовку этих же терминов дает С.Н. Тимофеев (1988). Он предлагает различать интерференцию как отрицательное явление и трансференцию как положительное.

Как отрицательный, не поддающийся контролю перенос навыков из Я1 в Я2 характеризует интерференцию А.Е. Карлинский (1980). Он считает интерференцию частным случаем речевых мутаций, заключающемся в бессознательном переносе навыков из родного языка в иностранный.

В качестве сознательно контролируемого появления речевых мутаций А.Е. Карлинский рассматривает интеркаляцию, при которой навыки переносятся в противоположном направлении – из Я2 в Я1. В своей более поздней работе (1990) он описывает и

128

дифференцирует виды интеркаляции. Так, термином инвентарная номенклатурная интеркаляция он называет заимствования, а термином инвентарная редундантная интеркаляция – окказиональные заимствования, или субституции. Два других вида в его концепции совпадают по содержанию понятий с кодовыми переключениями разных видов: фразовая интеркаляция – с интрасентенциональными переключениями (бинарные вставки, речевые кальки, иноязычные эпентезы, цитаты), интеркаляция в виде межъязыковых вклиниваний – с переключениями-вкраплениями. При этом к собственно переключениям он относит чередования предложений и сложных синтаксических целых (1990: 130-136), что не согласуется с общепринятой в лингвистике терминологией. Непривычность терминов А.Е. Карлинского затрудняет сопоставление интерференции, переключения кодов и заимствований как основных форм взаимодействия языков с теми понятиями, которые соответствуют им в его терминологии.

На уровне языка А.Е. Карлинский выделяет трансференцию (влияние Я1 на Я2) и транскаляцию (влияние Я2 на Я1), объединяя их в понятии языковые диффузии. Разграничение речевых мутаций и языковых диффузий А.Е. Карлинским отражает предложенное У. Вайнрайхом различие интерференции в речи и языке. Первые изучаются в синхронном, а вторые – в диахронном планах (Вайнрайх 1979). А.Е. Карлинский ввел еще один термин – фацилитация – для обозначения положительного переноса навыков.

Несмотря на логичность и стройность теории А.Е. Карлинского, на развитие его идей в отдельных работах21, предложенная им терминология не нашла применения в дальнейших исследованиях билингвизма. Большинство отечественных ученых продолжают использовать термин «интерференция». Сохраняется и основной аспект ее рассмотрения – методический, а преобладающая оценка этого явления – по-прежнему отрицательная.

21 Ф. К. Сагдеева (1990), в частности, рассматривает интерференцию и интеркаляцию как явления, вызываемые, соответственно, психолингви-стическими и социолингвистическими причинами.

129

Важным аспектом изучения интерференции, как и возрастных ошибок детей, является тот коммуникативный эффект, который возникает при ее появлении в речевом общении: по ее характеру делают вывод о нормативности речи говорящего, его принадлежности к определенной языковой общности. По степени понимания речи билингва носителем языка интерференцию классифицируют на следующие виды: интерференция, затрудняющая понимание; интерференция, нарушающая понимание; интерференция, препятствующая пониманию (Вишневская 1997). Эти виды называют также слабой, умеренной и сильной интерференцией (Абдыгалиев 1975; Вишневская 1997). По критерию коммуникативного эффекта различают коммуникативно-релевантную и коммуникативно-нерелевантную интерференцию (Метлюк 1986: 93).

Работы отечественных лингвистов посвящены изучению интерференции в речи подростков и взрослых. В речи дошкольников интерференцию и ее преодоление на основании сознательного обращения к языковым фактам в детском саду изучала А.И. Богуш (1969). Одну из частных проблем грам-матической интерференции в русской речи узбекских детей (от трех до шести лет) исследовал М.С. Исмаилов (1988). Две названные работы исчерпывают обращение отечественных ученых к проблеме интерференции в речи дошкольников. На материале одновременного усвоения двух языков интерференция почти не исследовалась, только из работы Н.В. Имедадзе можно узнать, что интерференция в таких условиях имеет быстро проходящий характер (Имедадзе 1979: 54).

В зарубежной билингвологии из-за негативных коннотаций, ассоциируемых с термином «интерференция», многие лингвисты отказались от его использования. М. Кляйн отверг его, в первую очередь, по отношению к лексическому уровню, заменив нейтральным, по его мнению, термином трансференция (trans-ference) (Clyne 1967)22. Начиная с 80-х годов термин «интерференция» встречается только в обзорах литературы по билингвизму и при сопоставлении с другими понятиями, такими

22 См. также обзор работ, в которых трактуются термины «интерференция», «трансференция» и др., в работе Földes 1997: 116-119. 130

как «заимствование», «выбор языка», «смешение языков», «переключение кодов», «пиджинизация».

Большинство исследователей детского билингвизма использует термин «трансференция», изучая как положительный, так и отрицательный эффект переноса (transfer) навыков из одного языка в другой. Что гораздо важнее в таких работах, так это более дифференцированное, чем ранее, объяснение причин влияния одного языка на другой на определенных участках их взаимодействия при одновременном усвоении двух языков детьми (Saunders 1988; Müller 1998; De-Houwer 1998; Grosjean 1998; Hulk and van der Linden 1998; Lanza 1998; Schlyter 1998; Tracy 1998; Treffers-Daller 1998).

7.1. Интерференция и другие явления языковых взаимодействий

Среди тех понятий, которые необходимо отличать от интерференции, называют заимствования. Л.И. Баранникова видит существенное различие между ними в том, что заимствования подчиняются законам принимающего языка, т.е. изменяются сами, а при интерференции изменениям подвергается система принимающего языка, а не те элементы, которые их вызывают. Не совпадает и область действия этих явлений: интерференция проявляется на всех лингвистических уровнях, а заимствования затрагивают лишь лексику (Баранникова 1972: 89-90).

При изучении детского билингвизма разграничение рассматриваемых понятий проводится по ряду характеристик. Процесс заимствования лексических единиц и их адаптация к фономорфологическим нормам обычно осуществляется в направлении Я2®Я1 и осознается индивидом, что не согласуется с определением интерференции как неосознанного неконтролируемого явления. Направление действия интерференции обычно противоположное: Я1®Я2.

Интерференция вызывается недостаточной компетенцией в Я2. Заимствования обусловлены другими причинами: 1) отсутствием слова в словаре Я1, особенно при обозначении

131

реалий Я2, 2) социально-корпоративными факторами, приводящими к дублированию существующих в родном языке слов и выражений, хотя и не в полном объеме их семантики; такие заимствования используются для общения в пределах определенного круга лиц, например, в сленге русских хиппи (хайр, хайры - от англ. hair), в речи русских подростков, изучающих английский язык (бедрум - от англ. bedroom).

Заимствования могут появляться в речи не только билингвов, но и монолингвов, а интерференция характерна только для билингвов.

Пытаясь дифференцировать разные явления языковых контактов, М.С. Давлетов (1989) разграничивает такие понятия, как интерференция, языковой дефицит, речевой дефицит, субституция. Субституция, по его мнению, представляет собой сознательную внутриязыковую или межъязыковую замену одного языкового элемента другим. Заметим, что в таком понимании межъязыковая субституция соответствует пиджинизированным переключениям.

Языковой дефицит выражается в отсутствии в языковой компетенции билингва некоторого элемента Я2, необходимого для выражения заданного суждения или понятия. Языковой дефицит наблюдается в случаях межъязыковой безэквивалентности и является условием появления речевых ошибок. Осознанный языковой дефицит может стать причиной использования субституции, а неосознанный провоцирует интерференцию или является ее следствием (Давлетов 1989: 15). Речевой дефицит проявляется в том, что билингв избегает речевого выражения некоторого смысла, оперируя языковыми единицами, которыми свободно владеет и использование которых не вызывает речевых нарушений. Это ведет к обеднению речи, тавтологии, снижает культуру речи (Давлетов 1989: 16).

Речевой дефицит в общении детей-билингвов на ранних этапах их развития свидетельствует не об обеднении их речи, а о том, что их активный лексикон еще недостаточно сформирован. При убывании билингвальности речевой дефицит обусловлен усилением несбалансированности их двуязычного словаря, что действительно приводит к обеднению речи на одном из языков.

132

При смешении языков проявления интерференции обладают наименьшей степенью осознанности. Интерференция характеризуется неполной деактивацией одного языка в речи билингва на втором языке (на одном или нескольких языковых уровнях). Интерференция может сопровождать и другие формы взаимодействия языков, особенно переключение кодов, если оно осуществляется без деактивации одного из языков на фонологическом уровне.

9.3. Подходы к исследованию речевой интерференции

К изучению интерференции в лингвистике известны два подхода: 1) научная предсказуемость, основанная на предварительном сопоставлении структур взаимодействующих языков, в результате которой раскрывается полное или частичное несовпадение категорий обоих языков (предсказуемая потенциальная интерференция); 2) анализ интерферентных ошибок (отрицательного материала) с последующим сопоставлением соответствующих категорий в системах контактирующих языков (фактическая интерференция)23. Первый подход основан на применении контрастивного анализа, второй – на применении анализа ошибок. Оптимальным является комплексный анализ явлений интерференции на основании двух типов анализа.

Начальный этап изучения интерференции в речи детей и взрослых характеризовался исследованием возможных ошибок и их источников на основе контрастивного анализа (КА). Основной идеей КА была идея о том, что там, где наблюдаются различия между двумя языками, должна существовать интерференция. Исходя из этого наблюдения предсказывались ошибки и проблемы в изучении Я2.

В начале 70-х годов основные идеи КА были отвергнуты на том основании, что накопленные к тому времени эмпирические данные не совпадали с предсказаниями КА: не наблюдались

23 Второй подход характеризует все большее количество исследований в нашей стране. См. например, коллективную монографию «Грамматическая интерференция в условиях национально-русского двуязычия» (1990).

133

многие из предсказанных ошибок, но появлялись некоторые непрогнозируемые.

Несмотря на то, что на КА нельзя полагаться полностью, значимость его применения на первом этапе исследования интерференции трудно отрицать24. В лучших работах по КА указывалось и на наличие иерархии трудностей при изучении Я2, которая устанавливается на основе глубокого анализа различий между двумя языками (Hatch 1978: 10).25

Другой подход к ошибкам в речи на Я2 основан на идее возникновения особой структуры, некоего нового языка, который создается самим индивидом во многом подобно тому, как ребенок сам строит грамматику своего родного языка. Дальнейшие разработки в этом направлении привели к выявлению различных источников «новой» промежуточной грамматики26. Л. Селинкер обозначил ее термином интеръязык. Интеръязык – это результат не только интерференции Я1 в Я2, но и особенностей обучения, стратегий изучения Я2, коммуникативных стратегий при использовании Я2, сверхгенерализации правил Я2 (Selinker 1972). Это означает, что особенности интеръязыка, а следовательно, и ошибок в речи говорящих на Я2, обусловлены комплексом лингвометодических, социопрагматических и психолингвистических факторов27.

При изучении ошибок в речи ребенка, одновременно усваивающего два языка, все эти факторы должны приниматься во внимание с учетом возрастных показателей ребенка в динамике его развития. При формировании моноэтнического детского билингвизма необходимо также учитывать характеристики речи взрослых, говорящих с ребенком на неродном для себя языке.

24 Контрастивный анализ активно привлекается в ходе анализа ошибок в методике обучения иностранному языку. См. работы: Исаев 1987; Tarantino 1984.

25 Подробный анализ сильных и слабых сторон КА дается, в частности, в работах А.А. Залевской (1996; 1999).

26 В.Ю. Розенцвейг рассматривал не только грамматику, но все уровни языка в «промежуточной» системе билингва (Розенцвецг 1972).

27 Особенности интеръязыка в области усвоения разных категорий активно проводились в 80-е годы, в частности, в работах: Tarone 1980; 1985; 1988; Tarone and Parish 1988; Tarone and Yule 1987. 134

Промежуточная грамматика, возникающая при изучении Я2, имеет черты пиджинизации. Как писал Д. Хаймс, она характеризуется упрощением структуры и сокращением функций языка при несовершенном владении им (Hymes 1971).

Значимость анализа ошибок и их описания отмечается многими исследователями речи билингвов.28 В методической литературе речевые ошибки при обучении иностранному языку делятся на: 1) ошибки-оговорки; 2) ошибки, возникающие из-за недостаточно прочных навыков; 3) ошибки, обусловленные неверным пониманием или застарелыми навыками неправильного говорения; 4) ошибки незнания (Вишневская 1997: 61-62).

Ошибки классифицируются по степени их влияния на успех коммуникации. Для носителей немецкого языка они распределялись (от более серьезных к менее серьезным) следующим образом: 1) выбор слов, 2) глагольные формы, 3) порядок слов, 4) род, 5) произношение, 6) падеж. Дж. Сондерс отмечал незначительное количество ошибок первых трех и пятой группы в немецкой речи своих трех детей (англо-немецких билингвов). При сопоставлении показателей, которые продемонстрировали десятилетние дети, носители баварского диалекта в Германии, он выявил, что его дети отличались более правильной немецкой речью (Saunders 1988: 193).

До 4 лет многие ошибки ребенка классифицируются как возрастные (developmental errors)29, но в условиях ярко проявляющейся доминантности одного из языков – как ошибки, вызванные интерференцией.

Мы предлагаем концептуально новый подход к исследованию интерференции на основании комплекса следующих гипотез:

1) интерференция действует на всех уровнях производства речи (концептуальном, предикатно-аргументном, морфолого-синтаксическом и фонетическом); при одновременном усвоении двух языков ребенком в моноэтнической семье интерференция

28 Щерба 1974; Леонтьев 1970; Бурденюк, Григоревский 1978; Залевская 1996; Вишневская 1997. См. также обзор этих проблем в работах Залевская 1996; 1999.

29 Н.В. Имедадзе называет их генетическими, отражающими усвоение языка в онтогенезе (Имедадзе 1979).

135

интенсивнее действует на самом абстрактном (концептуальном) и поверхностном (фонетическом) уровнях; первое объясняется отсутствием бикультуральности при билингвизме, второе – наличием акцента в речи родителей, не являющихся носителями языка, на котором они общаются с ребенком;

2) в онтогенезе одновременного билингвизма интерференция проявляется тем меньше, чем более сбалансированным является билингвизм родителей и чем более сбалансирован объем двуязычного инпута;

3) на ранних этапах одновременного усвоения двух языков проявления интерференции зависят от интервала их введения в инпут: чем позднее начинается общение с ребенком на Я2, тем заметнее интерференция;

4) в двуязычном типе коммуникации интерференция проявляется интенсивнее, поскольку активизированы оба языка билингва;

5) при формировании раннего билингвизма на возникновение интерференции влияет неравномерность в освоении системности сходных категорий в двух языках: если в Ях больше отклонений от правил, чем в Яу, то правила Яу могут оказать интерферентное воздействие на правила Ях;

6) при формировании одновременного детского билингвизма интерференция имеет двунаправленный характер: не только Я2

влияет на Я1, но и наоборот; такое явление особенно ярко характеризует сбалансированное билингвальное развитие ребенка;

7) в речевой деятельности взрослых интерференция носит двунаправленный характер только при переводе.

В отдельных работах выдвигается гипотеза о том, что регулярное появление какой-то особенности в речи билингвов на одном из языков совпадает с направлением развития данного языка при условии, что эта особенность наблюдается и в речи монолингвов. Например, отсутствие инверсии в какой-либо структуре, что относят к действию интерференции, на самом деле представляет собой закрепление этого явления в данном языке.

Таким образом, предлагается считать некоторые интерферентные явления в речи билингвов сигналом будущих изменений в этом языке (Schlyter 1998). Возможно, такое явление обнаруживается только в условиях контактного 136

билингвизма. Однако сопоставлений интерференции при контактном и неконтактном билингвизме пока очень мало, что не позволяет подтвердить справедливость выдвинутой гипотезы.

В речи ребенка, одновременно усваивающего два языка, интерференция интенсивнее проявляется после того, как он дифференцировал языки, а на более раннем этапе чаще имеют место свойственные всем детям возрастные ошибки, вызванные процессом освоения языков. Интерференция появляется в ходе возрастающей доминантности одного из языков в речевом развитии ребенка и сказывается в нарушении языковых норм недоминантного языка.

Как показало сопоставление речи трех русско-английских детей-билингвов, более позднее начало общения на втором языке является еще одним фактором, вызывающим активность воздействия доминантного языка на недоминантный. Поэтому интерференция на ранних этапах заметнее проявлялась в речи Пети и Андрюши, с которыми на Я2 начали говорить на шесть месяцев позже, чем на Я1. У Сережи, с которым общение на двух языках началось одновременно, интерференция, как и доминирование Я1, обнаружилась позднее.

Детская интерференция при одновременном и естественном усвоении двух языков характеризуется двусторонней направленностью, которая определяется доминантностью языка, как абсолютной, так и относительной.

Интерференция характеризует все три типа коммуникации, в которых участвует билингв, но интенсивнее всего – билингвальный. Параметры билингвальной коммуникации оказывают разное воздействие на проявление относительной интерференции.

При формировании моноэтнического детского одновременного билингвизма интерференция в речи ребенка может носить вторичный характер: она является отражением интерференции в речи взрослого, который говорит с ребенком на неродном для себя языке. Следовательно, исследование интерфе-ренции ребенка должно опираться на учет интерферентных особенностей речи взрослого.

Некоторые проявления интерференции обусловлены индивидуальными особенностями речевого поведения детей-билингвов. Проанализировав встречаемость одних и тех же ошибок (порядок слов в придаточных предложениях немецкого

137

языка) в речи детей, усваивавших немецкий и французский языки, Н. Мюллер сравнила их с результатами, полученными при исследовании речи одноязычных немецких детей. Выяснилось, что предполагаемые ошибки могли чаще встречаться у одних детей, как билингвов, так и монолингвов, но почти не встречаться у других. Сходство условий усвоения языков не предполагало таких различий. Объяснение могло основываться только на изучении индивидуальных стратегий детей (Müller 1998: 167).

Интерференцию в речи билингвальных детей можно рассматривать как стремление справиться с большим разнообразием правил и моделей в инпуте: ребенок стремится выбрать наиболее типичные правила, распространяя их действие на единицы обоих языков, если находит, что такое применение в отдельных случаях возможно. В то же время такую стратегию усвоения избирают не все дети. Дети-консерваторы, по мнению Н. Мюллер, избегают этой стратегии, а дети-либералы, и особенно крайние либералы, используют довольно активно (Müller 1998: 167-168)30.

А. ДеХоувер считает, что дополнительным объяснением причин более частых ошибок в речи билингвальных детей, по сравнению с монолингвальными, могут быть отклонения от правила в самом языке, которые присутствуют и в инпуте. Поэтому прежде, чем сравнивать степень встречаемости какой-то ошибки в речи билингвальных детей, необходимо исследовать степень ее встречаемости в инпуте, и только после сопоставления этих данных делать выводы о том, что эта ошибка появляется под интерферирующим влиянием второго языка (De-Houwer 1998: 174).

30 Н. Мюллер выявила три основных типа стратегий речевого поведения детей при усвоении грамматических явлений: консервативная, либеральная и крайне либеральная (extremely liberal). Те дети, которые не допускали ошибок, просто избегали использования «сомнительных» конструкций до тех пор, пока не убедились в том, как правильно говорить в таких случаях. Н. Мюллер отнесла их к «консерваторам». Дети-«либералы» не боялись использовать «сомнительные» структуры и в течение определенного периода времени (около года) применяли к ним то одни, то другие правила (parameters). «Крайние либералы» использовали разные правила для одних и тех же структур одновременно (Müller 1998: 167).138

* * *

Интерференция – процесс, характеризующий взаимодействие языковых систем в речи билингва на всех лингвистических уровнях. Она обусловлена объективными и субъективными причинами – особенностями языков и недостаточной компетенцией индивида в одном из них. Проблемы интерференции, которым так много внимания уделяется в отечественной методике преподавания второго языка, менее актуальны при одновременном усвоении языков, поскольку их возникновение больше зависит от условий формирования билингвизма, чем от характеристик усваиваемых языков.

Специфика проявления интерференции в речи билингва зависит от следующих факторов:

- типов билингвизма,- принципов формирования билингвизма,- условий развития билингвизма,- типа коммуникации и ее параметров,- индивидуальных стратегий говорящих,- наличия и особенностей интерференции в речи обучающих,- степени вариативности правил и моделей в каждом из двух

языков,- грамматических и фонетических особенностей

взаимодействующих языков.На реализацию интерференции влияет и билингвальный тип

общения, а в одноязычных ситуациях она может отсутствовать или появляться редко. На этапах становления билингвальности количество ошибок в речи ребенка на одном языке может тоже стимулироваться активизацией другого языка, в котором действуют сходные правила.

Возрастные ошибки детей в недоминантном языке могут быть как отклонением от нормы, так и отклонением от узуса. Последние объясняются недостатком инпута, а в моноэтнической семье – отклонениями от узуса и в самом инпуте. Это особенно заметно, если родитель, не являющийся носителем иностранного языка, на котором говорит с ребенком,

139

усваивал его в условиях своего общества. Отклонения от узуса на иностранном языке особенно сильны на фонетическом уровне.

Когда усвоение нормы одного языка идет более быстрыми темпами, чем усвоение нормы второго языка, в речи ребенка начинает проявляться интерференция. Поэтому, чем дольше длится стадия сбалансированного общения с ребенком на двух языках, тем ближе ребенок к усвоению двух монолингвальных норм, а иногда и третьей – билингвальной нормы.

Глава 10. Фонетическая интерференция

Фонетическая интерференция наблюдается как на сегментном, так и на сверхсегментном уровнях реализации звуковой системы в речи билингва.

10.1. Интерференция и акцент

Интерференция и акцент, по мнению многих исследователей, не тождественны друг другу (Виноградов 1976; Любимова 1988; Фомиченко 1995; Вишневская 1997).

В.А. Виноградов видит их психолингвистическую независимость в том, что интерференция локализована в говорящем, а акцент существует лишь для слушающего. Интерференция является неизбежным следствием несбалансированного билингвизма, но, чтобы найти свое выражение в акценте, она должна оказаться в сфере перцептивного восприятия слушающего. Интерференция создает

140

предпосылки для акцента, но актуализация его зависит от структурного ранга интерференции31 (Виноградов 1976: 42).

Акцент отличают и от ошибок в произношении: на уровне актуального осознания произносительных операций, на начальном этапе обучения, наблюдается вариативность отклонений от нормы, классифицируемых как ошибки; акцент наблюдается и на довольно высокой стадии владения иноязычной речью, он появляется как «устойчивый навык говорения на уровне свободной реализации смысловой программы» (Лебедева 1981: 28). В.А. Виноградов называет ошибки в произношении на начальном этапе «преходящим» акцентом, а в ситуации владения языком – «остаточным» акцентом (Виноградов 1976: 20). Понятие преходящего акцента совпадает с понятием возрастных ошибок.

Как указывает Г.А. Вишневская, различают также «типичные» и «устойчивые» ошибки, первые из которых обусловлены объективными причинами, лежащими в общих закономерностях усвоения неродного языка. Устойчивые ошибки сохраняются в речи билингва долгое время (Вишневская 1997: 62), следовательно, они обусловлены особенностями его идиолекта.

При формировании одновременного билингвизма ребенок усваивает акцент, свойственный его родителям, говорящим с ним на этих языках. Следовательно, если родители – носители тех языков, на которых они общаются с ребенком (биэтнический билингвизм), то и его речь будет безакцентной, как у монолингвов. В условиях моноэтнического билингвизма один из родителей не является носителем языка, на котором говорит с ребенком. Поэтому ребенок усваивает тот акцент, который свойствен его родителю. Е.Д. Каражаева называет его «родительским акцентом», возникающим как результат интерференции со стороны Я2, но со временем сила его уменьшается (Каражаева 1997: 396). Особенности акцента ребенка зависят от их особенностей в инпуте и от степени двуязычия окружающего общества: если ребенок имеет

31 Согласно У. Вайнрайху, высшим рангом в иерархии интерференции является фонемная недодифференцированность, а низшим – звуковая субституция (Вайнрайх 1979).

141

возможность общаться с носителями второго языка, то это оказывает благотворное влияние на его произношение. В одноязычном обществе безакцентное произношение на Я2

усвоить очень трудно.В речи активных билингвов, как взрослых, так и детей, акцент

определяется не фонологической, а фонетической интерференцией.32

В трех рассматриваемых нами случаях по-английски с детьми разговаривали их русские папы. Возможно, по отношению к усваиваемому детьми «отцовскому» английскому языку на фонетическом уровне отклонений не было, но по отношению к норме и узусу они замечались. По отзывам носителей английского языка у Пети в шестилетнем возрасте произношение было «хорошее», если его оценивать не у носителя языка. По поводу Сережи американцы сказали, что у него есть легкий акцент, какой присутствует в речи детей из иммигрантских семей в США. По-русски дети говорят без всякого акцента, так как усваивают его от русских мам в рус-скоязычном обществе.

По сведениям мамы восьмилетней девочки, одновременно усваивавшей русский и английский языки, с которой, кроме мамы (носителя русского языка), по-английски общались носители английского языка (американцы) в студии по методу погружения (20 часов в неделю), к четырем годам у нее сформировался вполне американский акцент. Американцы говорили, что ее произношение почти ничем не отличается от произношения ее американских сверстников.

Акцент в речи детей-билингвов появляется на том этапе, когда они усвоили все фонемы и их артикуляцию на каждом из двух языков и при этом способны к реализации своих коммуникативных намерений в диалогической и

32 Анализ фонологических и фонетических ошибок на материале английского языка, порожденных влиянием русского языка, проведен А.Б. Мишиным (1983). Интонационная интерференция русского языка в речи студентов на английском языке исследована в работе Н.Б. Вольской (1985). Особенности акцента русских, говорящих на английском языке (на уровне звуков и просодики), исследуются Л.Г. Фомиченко (1995). Просодическая интерференция в английской речи русских (в общих вопросах) исследуется также Т.Н. Шумилиной (1987).142

монологической речи. Все эти параметры можно наблюдать после окончательной дифференциации языков, т.е. после 4 лет. Сопоставительных исследований в становлении акцента таких детей пока мало, так как в большинстве работ говорится о безакцентном произношении.

10.2. Фонологическая интерференция

Звуковые изменения слов, затрудняющие их понимание, могут возникать как результат фонологической интерференции, так и интерференции артикуляционных укладов.33

М. Кляйн относил к фонологической интерференции случаи замены фонемы или аллофона в одном языке фонемой или аллофоном в другом языке (Clyne 1972: 9), например, в английской речи немцы могут вместо межзубного /T/ использовать немецкие звуки [s] или [t]. Русские идентифицируют английские межзубные с русскими фонемами [s], [t] или [f].

Наличие вариантов субституции одной и той же фонемы носителями одного и того же языка позволяет говорить не только об объективных предпосылках интерференции, устанавливаемых на основании контрастивного анализа, но и о субъективности выбора разными билингвами. Субъективные звуковые соответствия, устанавливаемые индивидом в ходе становления билингвизма, В.А. Виноградов вслед за Э. Хаугеном называет диафоническими.

В.А. Виноградов (1976: 52, 63) считает, что только тогда, когда билингв от диафонической переходит к фонематической системе второго языка, происходит совершенствование его владения этим языком. В этом отношении обнаруживается отчетливый параллелизм между овладением вторым языком и становлением первого языка у ребенка: диафонический период

33 Подробный анализ различий в артикуляционных укладах английского и русского языков, а также особенностей акцента, возникающего в связи с этим у активных русских билингвов в их английской речи, исследован в работах: Кулешов, Мишин 1987; Мишин 1983.

143

билингва изоморфен фонетическому (префонологическому) периоду ребенка.

Если такой параллелизм можно обнаружить в процессах становления фонологической системы взрослого и ребенка, то при формировании одновременного билингвизма детей подобный изоморфизм в развитии двух фонологических систем тем более очевиден. Однако префонологический период системы недоминантного языка может затянуться, особенно если при формировании билингвизма инпут на этом языке представлен акцентной речью.

Исследуя предпосылки фонетической интерференции, выявляют два уровня их обусловленности: сенсорный (на уровне восприятия) и моторный (артикуляционный) (Интерференция … 1987: 8-11).

Интересные выводы делаются на основании экспериментальных исследований фонематического слуха: носитель одного языка способен не только различать фонемы другого языка, но совсем не обязательно он классифицирует их как фонемы родного языка. Разные классы звуков в разной степени подчиняются унифицирующему воздействию фонологического слуха (Бондарко и др. 1987: 264-265). В связи с этим можно предположить, что наличие двух языков в инпуте ребенка с первых дней жизни расширяет возможности его фонематического слуха и позволяет ему различать и успешно имитировать звуки двух языков. Возможно также, что эти способности развивают активность его фонематического слуха при изучении третьего языка. Наблюдения за двумя русско-английскими детьми-билингвами, а также исследования других фактов детского билингвизма позволяют утверждать, что высказанное предположение действительно имеет место: дети воспринимают речь на втором и впоследствии – на третьем языке без особых трудностей.

Почти все зарубежные ученые, обращавшиеся к проблеме интерференции в детской речи, отмечали, что менее всего она проявляется на фонологическом уровне, хотя в самом начале становления билингвальной речи наблюдается короткий период смешения фонем (Leopold 1947; Rūķe-Draviņa 1967), особенно если фонемы в двух языках трудно дифференцировать. Этот 144

период значительно короче в тех случаях, когда языки общения с ребенком четко разделены.

Некоторые авторы вообще не отмечают никакой интерференции на фонологическом уровне при одновременном усвоении двух языков (Raffler-Engel 1965; Oksaar 1971), но если один из языков явно доминирует, то его влияние на другой сильнее (Burling 1959).

До дифференциации языков дети часто избегают сложных для произнесения слов на том или другом языке, поэтому наблюдается субституция трудных звуков более легкими по артикуляции. Такое речевое поведение характерно и для большинства детей-монолингвов.

Дети-билингвы избегают употребления фонологически более трудных слов на каждом из двух языков, даже если их знают. Этот факт является одним из объяснений смешения языков и переключения кодов на ранних стадиях формирования билингвизма. Однако, если такая стратегия для ребенка не характерна (например, для Сережи, который не избегал использования трудных для произнесения слов ни на одном из языков), то эта причина смешений языков отсутствует.

До двухлетнего возраста слова, произносимые русско-английскими детьми-билингвами, содержали практически одинаковые звуки. Если две фонемы имели много сходных признаков, то выбиралась более легкая по артикуляции, например, в словах с [p], [t], [k] отсутствовала аспирация, что делало их похожими на русские звуки /p/, /t/, /k/. Большинство согласных произносилось как палатальные. Английский /h/ произносился как русский [X], видимо из-за большей выразительности последнего, так как первые слова с этим звуком в 1;3 Сережа использовал в довольно эмоциональных для него ситуациях: hi! hot!

Сережа усвоил английский /r/ раньше (с 2;6), чем русский /R/, поэтому до трех лет некоторые русские слова произносил с английским звуком. До двух лет он и в английских, и в русских словах иногда произносил увулярный [R]. Для Пети была характерна та же тактика в замещении указанных звуков, что и для Сережи, однако он «опробовал» меньше вариантов, а оба звука начал произносить с четырех лет. Некоторые исследователи находят в процессе становления /r/ проявление интерференции, когда вместо апикального /r/ дети произносят

145

более легкий для артикуляции увулярный [R] (Leopold 1947; Rūķe-Draviņa 1965; Zaręba 1953). Однако дети выбирали увулярный [R] даже в тех случаях, когда его не было ни в одном из усваиваемых ими языков, например, в условиях русско-английского билингвизма, что снимает возможность интерференции. Вероятно, этот «выбор» обусловлен артикуляторной легкостью и перцептивным сходством указанных фонем34.

Влияния английской фонологической системы на русскую замечено не было. Случайные замещения отдельных звуков в русских словах были недолговечны и вряд ли соотносятся с воздействием английского языка. Опасения, которые высказывают противники одновременного усвоения языков о том, что иностранный язык ухудшает русское произношение, не оправдались: ни у одного из детей не было дефектов речи на родном языке. Наоборот, они научились чутко воспринимать особенности своей и чужой речи.

В произношении ряда русских слов наблюдалось некоторое влияние фонологического правила английского языка о том, что конечные звонкие согласные не оглушаются. Петя редко оглушал английские конечные звонкие согласные и даже неоправданно расширял действие этого правила на те слова, которые включали конечный закрытый слог в русском языке: круг (1;8), утюг (1;10). У Андрюши в первых английских словах (dog) оглушения конечных звонких тоже не наблюдалось. Нарушение этого правила у Сережи отмечалось довольно часто до 1;8, но после двух лет не было характерно и для него.

К проявлениям интерференции в области усвоения гласных следует отнести то, что признак долготы/краткости до 2;0 не соблюдался. Впоследствии дети начали больше подражать произношению взрослых и обращать внимание на исправления, что скорректировало их произношение.

После дифференциации языков возрастные отклонения в области вокализма уступают место нормативному произношению, а недостатки в этом плане были обусловлены недоразвитостью артикуляторного аппарата. Адекватная реакция детей при восприятии английской речи, в том числе и на раннем

34 Конечно, причиной может стать и дефект в речи взрослых, но в рассматириваемых нами случаях таких проблем ни у кого не было.146

этапе (до 2 лет), свидетельствует о том, что рецептивная способность на фонологическом уровне у них сформировалась намного раньше, чем репродуктивная и продуктивная.

Русское произношение детей соответствовало их возрастным нормам, никто не отмечал каких-либо необычных для русского ребенка отклонений.

10.3. Взаимодействие слоговых структур 35

Ребенок не сразу овладевает умением воспроизводить все слоги слова: в течение известного периода наблюдается пропуск (элизия) слогов. Главной причиной, влияющей на сохранение одних слогов в слове и на пропуск других, является их сравнительная сила. Поэтому ударный слог, как правило, сохраняется. Для двуязычных детей тоже была характерна тактика сохранения ударных слогов как в русских, так и в английских словах.

В большинстве русских слов дети ставили ударение правильно, сохраняли ударные слоги при упрощении слов (94 % и у Пети, и у Сережи)36. Даже семантически эквивалентные слова в двух языках, появившиеся в лексиконе Сережи почти одновременно (в 1;8), произносились со свойственной им акцентной структурой: CROcodile ['kOt’@tau] и крокоДИЛ [katа'til].

Слоговая структура лексикона на раннем этапе развития билингвизма характеризовалась также следующими особенностями.

1.Неустойчивость: закрытые слоги в английских и русских словах часто произносились как открытые. Эта особенность была больше свойственна Пете. Сережа в очень редких случаях произносил закрытые слоги как открытые, но при упрощении русских слов первый слог иногда становился открытым, если второй слог опускался вместе с последним согласным первого: ба(нка) (1;6), ша(пка) (1;7).

35 Об интерференции русского языка в английский язык на уровне слоговой структуры у взрослых см. работу: Борисенко, Медведева 1988.

36 Единичные опущения ударного слога отмечаются и у одноязычных детей (Гвоздев 1995: 16-17).

147

2.Преобладание двусложных слов в русском лексиконе (64% у Пети, 53% у Сережи), односложных – в английском (71 % у Пети, 58 % у Сережи). Однако 10 % односложных английских слов Петя произносил как двусложные, напоминающие русские слова с двумя открытыми слогами: egg ['eIk@] (1;10); puck [pök@] (1;8) и т.п. Так же поступал и Андрюша. Сережа не использовал этой тактики, а преобладание двусложных слов в его русском лексиконе объяснялось за счет упрощения трехсложных.

3.Преобладание открытых слогов: в результате различных изменений структуры слов общего лексикона увеличилось количество открытых слогов (у Пети – на 25 %, у Сережи – на 23 % по сравнению с исходной формой лексических единиц), но дети делали это по-разному: Петя добавлял конечный гласный к односложным словам, а Сережа упрощал трехсложные. В английских словах, где закрытых слогов было больше, дети активнее изменяли тип слога, приближая его к более привычному для них способу произнесения.

4.Различными были способы изменения типа слога: Пете было свойственно добавление конечной гласной и упрощение кластеров, Сереже – редупликация37, эпентетические вставки, упрощения кластеров, опущение конечного согласного.

5.Гибридных образований в речи детей до двух лет почти не было. Сомнительный случай – произнесение Петей (в 1;6) слова Москва с двумя ударениями как [a-'kau], где первый слог более напоминает русский, но с английским ударением, а второй похож на английский, но с русским ударением). Поскольку до дифференциации языков взаимодействия двух фономорфологических систем не наблюдалось, в рассмотренном случае проявилась одна из идиолектных возрастных особенностей произношения ребенка.

Единственным серьезным отклонением на раннем этапе было изменение слоговой структуры английских слов по типу русских38. Однако это явление было характерно только для Пети

37 Редупликация является достаточно универсальным способом словообразования в детской речи, ср. примеры на английском и французском у Каролины в 2;2 – 2;4: pipi, caca, tata, tonton, dodo, bobo, coucou, mimi, dumdum (gum), coka-coka (coka cola) (Celce-Murcia 1978: 48).

38 По статистическим данным, встречаемость слога CVC (закрытого) в английском и немецком языках достигает 42 % (Абдуазизов 1988: 14). В связи 148

и Андрюши, с самого начала более доминантных в русском языке. Такие преобразования касались 31 % английских слов с конечным закрытым слогом, а к двум годам прекратились.

Возможно, причиной появления таких изменений слоговой структуры были сроки введения английского языка в общение с Петей и Андрюшей: в отличие от Сережи, с которым папа начал говорить по-английски с первого месяца его жизни, папы Пети и Андрюши приступили к общению с сыновьями на английском языке только по достижению детьми шестимесячного возраста. Восприятие русской речи до 6 месяцев у Пети и Андрюши шло как у монолингва, а у Сережи постоянно – как у билингва.

Андрюша, в отличие от Пети, до 1;7 многие закрытые английские слоги произносил как закрытые. Лишь с 1;8 он начал произносить английские слова, изменяя их так, как Петя: ball ['buv@] и apple ['ep@]. Хронологически появление этих форм совпало с уменьшением объема английского инпута.

Предпочтение особенностей слоговой структуры родного языка является следствием несбалансированности билингвизма на ранних этапах его становления. У детей с более сильной доминантностью русского языка наблюдалось преобладание эмоционально более выразительных слоговых структур, которые они усваивали от матерей, говоривших с ними по-русски.39

с этим можно прогнозировать отсутствие преобразований слоговых структур в речи детей, одновременно усваивающих английский и немецкий языки. Действительно, подобные факты не отмечались исследователями этой комбинации языков.

39 К таким эмоционально наиболее ценным слоговым структурам для русского ребенка Е.Н.Винарская относит сегменты преимущественно восходящей звучности (слоги CV, т.е. открытые) (Винарская 1997), а Г.М.Богомазов отмечает преобладание слов хореической модели (типа ТАта) в лексиконе любого русского ребенка (Богомазов 1997). Позднее он дифференцирует детские «существительные» и «глаголы»: первые строятся по хореической модели (МАма, ПАпа, БАба и т.д.), а «глаголы» тяготеют к ямбической форме (пиПИ, ням-НЯМ и т.д.). Слова хореической структуры преобладают в 9-10 месяцев (номинативная функция тоже является ведущей), к 13-14 месяцам слова хореической и ямбической структуры встречаются примерно в равном количестве (помимо номинативной в высказываниях ребенка начинает ярко проявляться предикативная функция), а к 18 месяцам ямбическая структура преобладает над хореической (Богомазов 1999).

149

10.4. Просодическая интерференция

Особенно уязвимой является речь билингва в интонационном плане. С момента рождения слух ребенка настраивается на звучание родной речи, на ее интонацию (Вишневская 1997: 64-67). Некоторые исследования показали, что у ребенка интонационный слух формируется раньше, чем фонематический, что ребенок начинает раньше понимать интонации, чем слова, т.е. словесный язык начинается с просодии, а не с сегментики (Исенина 1986: 96).

В отличие от взрослых билингвов, которые при овладении неродным языком не имеют периода бессознательного овладения интонацией по аналогии с усвоением интонации родного языка, формирование одновременного билингвизма дает детям такие возможности. Однако здесь важен принцип «чем раньше, тем лучше». Значимы и сами особенности интонации на втором языке: если с ребенком разговаривает не носитель языка, то просодические характеристики его речи, обращенной к ребенку, определяют интонационные особенности речи ребенка.

Недостаточно сбалансированный двуязычный инпут на начальном этапе становления билингвизма формирует фонологичность слуха ребенка только на доминантном языке. Именно поэтому первые месяцы жизни ребенка имеют большое значение и для становления его двуязычного фонологического слуха. Родителям кажется, что говорить с ребенком на Я2 еще рано, так как он все равно ничего не понимает. Однако на Я1 с ним говорят много, и это помогает его речевому развитию, так как фонологичность слуха определяет фонологичность говорения. Поэтому формирование сбалансированного билингвизма предполагает общение на каждом из двух языков с первых дней жизни ребенка.

* * *

В период становления моноэтнического билингвизма детей интерференция на фонетическом уровне наблюдается редко, но

150

факты ее проявления в дальнейшем учащаются при ее наличии в речи взрослых, от которых дети усваивают языки.

Высокий уровень фонологичности слуха на обоих языках является одним из очевидных преимуществ одновременного билингвизма. Ребенок понимает не только речь родителей, но и речь носителей каждого языка, аудиозаписи и видеофильмы на обоих языках.

Глава 11. ГРАММАТИЧЕСКАЯ ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ

Как отмечает В.Ю. Розенцвейг (1972), в области синтаксиса наблюдается прямая и косвенная интерференция, а в области морфологии – только косвенная. Прямая синтаксическая интерференция проявляется в переносе синтаксических правил (оформление синтагматических связей, организация простого или сложного предложения, порядок слов). Косвенная синтаксическая интерференция выражается в упрощении правил преобразования глубинных структур, в построении фраз, правильных относительно исходного смысла и грамматики, но неправильных стилистически. В области морфологии прямое перенесение правил словоизменения – явление чрезвычайно редкое. Косвенная морфологическая интерференция может проявляться в замене аналитических средств выражения синтетическими и наоборот (Розенцвейг 1972: 28-41).40

11.1. Морфологическая интерференция

Билингвальный ребенок не всегда начинает использовать временные формы глаголов в каждом из двух языков параллельно, но появление системы форм хотя бы в одном из

40 То, что В.Ю. Розенцвейг понимает под прямой морфологической интерференцией, в нашей работе рассматривается как внутрисловное переключение кодов.

151

языков уже означает, что его представление о выражаемых ими грамматических отношениях уже сформировано или находится на стадии формирования. Если во втором языке формальные показатели выражения усвоенной категории встречаются в инпуте достаточно часто, то большого отставания в использовании нужных форм второго языка не наблюдается. Более того, сбалансированный билингвальный инпут позволяет ребенку усваивать средства выражения одинаковых категорий почти одновременно. Сдерживающим моментом в этом плане могут оказаться нерегулярные формы выражения значений времени. В связи с этим формы того языка, в котором они выражаются более системно и регулярно, иногда проявляют свое интерферирующее влияние на менее регулярные формы другого языка.

Интересно, что при многократной повторяемости всех видовременных форм английского языка для русского ребенка не составляет трудности усвоить те формы, которые не имеют грамматического оформления в родном русском языке. В конце второго – начале третьего года жизни вполне системно начинают использоваться неопределенные (Indefinite), продолженные (Continuous) и перфектные (Perfect) формы глаголов настоящего времени. Это можно объяснить и необходимостью таких форм в общении с папой, и тем, что грамматики двух языков развиваются раздельно, что ставит некоторые ограничения на интерферирующее влияние более сильного (доминантного) языка.

Сопоставление ошибок русско-английских детей-билингвов и англоязычных монолингвов при усвоении некоторых грамматических форм выявляет ряд совпадений. Однако дети-билингвы, усваивающие английский язык, поставлены в более сложные условия выбора, если другой их язык – синтетического строя, богатый флексиями. Бóльшее разнообразие флексий русского языка часто отвлекает их внимание от немногочисленных флексий английского языка, вследствие чего они иногда игнорируют их употребление вообще. Обычно это не касается форм настоящего времени глагола be, так как они усваиваются вместе с личными местоимениями. Для других

152

глаголов возможны разные варианты употребления, в том числе и ошибочные.

Усвоение категории множественности на ранних этапах иногда проявляется по-разному в речи на двух языках. Когда ребенок уже усвоил категорию множественности в целом, он демонстрирует адекватное использование форманта множественного числа хотя бы в одном языке, обычно – в более «сильном». В его речи на «слабом» языке способы выражения множественности могут либо отсутствовать, либо использоваться без всякой системы. Например, он может использовать формант множественного числа, хотя явно имеет в виду единичный предмет. Так, Андрюша в 2;8 достаточно правильно для его возраста использовал русские существительные в единственном и множественном числе, а в речи на английском, более «слабом» языке продолжал употреблять «застывшие» формы: показывая на одну ягодку, произносил berries.

В нашем материале были зафиксированы ошибки, похожие на те, что отмечаются у одноязычных русских детей: двами руками (Петя, 3;6). Андрюша использовал самые разнообразные виды согласования числительного и существительного, правильные и неправильные, в русских словосочетаниях: Две киски там (2;6); Два волка (2;8); Четыре волки41 (2;8); в английских словосочетаниях: Two clown; Two mamas (две фотографии мамы); в смешанных синтагмах: Василина two (две фотографии Василины); Two Саши; Two Andy (2;6).

При согласовании прилагательного с существительным на протяжении третьего года жизни ребенок часто делает ошибки, свидетельствующие о том, что в этот период грамматическая категория рода еще продолжает формироваться. Поэтому ошибки типа пузятая тяйник (=пузатый чайник) (2;6;4) (пример из работы Ященко 1998: 103)42 характеризуют речь как

41 Ср. с примерами из речи русских детей: Три окны, два галоша (Лепская 1997: 61).

42 Аналогичные примеры из речи одноязычных детей: Мама аосий (= Мама хороший), Аясий офка (=горячий ложка) (Саша С., 1;9;12) (От нуля до двух 1997:181), Аня сама нозик биляля. Пахая. Патик палезу (= Аня сама ножик убирала. Плохой. Пальчик порежу) (Аня С., 2;0;7) (От двух… 1998: 6).

153

одноязычных русских детей, так и детей-билингвов, одновременно с русским усваивающих английский язык. Подобные примеры несогласования в роде наблюдались у Сережи: Это моя гараж, Это мой машина (Сережа, 2;2).

Открытый слог иногда ошибочно сигнализирует о принадлежности существительного к женскому роду: Это большая стада43 (Сережа, 2;4). В смешанных высказываниях согласование английского существительного с русским глаголом в прошедшем времени тоже подтверждало ориентацию ребенка на тип слога: A book упай (= упал) (Петя 1;10).

Петя до 2;8 говорил о себе в женском роде: Я поела, Я пошла и т.п. Подобные ошибки встречаются в речи одноязычных русских детей и не обусловлены влиянием английского языка, где категория рода отсутствует. Они объясняются отсутствием «мужского» образца в речи папы, поскольку он говорил с сыном по-английски. Образцы для подражания по-русски мальчику приходилось брать у мамы, откуда и появились: Я пошла; Я взяла. Подобные употребления заменились правильными у Пети к трем годам. У Андрюши, который с 2;6 тоже говорил о себе в женском роде, в 3;2 это явление наблюдалось еще довольно часто, хотя и не во всех случаях. Для него, однако, характерна и более частая, чем для Пети, ориентация на открытый слог даже в тех случаях, когда в инпуте присутствуют только правильные варианты: Папа ушла.

Соотнесение английских существительных, заканчивающихся на закрытый слог, с мужским родом при использовании их в речи на русском языке, видимо, достаточно универсально, так как сохраняется в билингвальном типе общения детьми школьного возраста: Какой towel from the kitchen ? (Петя, 9;7), Мой face. (Петя, 10;7). Если же английское существительное заканчивается открытым слогом, то в двуязычной коммуникации оно устойчиво ассоциируется с женским родом:

Папа: Where is another screw?Петя: Какая screw ? (12;2;13).В период до дифференциации языков Петя использовал

формант винительного падежа с английским существительным: 43 Ср. аналогичный пример в речи одноязычного ребенка: Неба касивая

(=Небо красивое) (Аня С. 1;11;10), (От нуля до двух 1997: 39).154

(Give me) your hand-ю. Аналогичная просьба к маме по-русски звучала так: Твою ручку (2;0-2;5). Влияние русского языка несомненно, хотя такую интерференцию характеризовала кратковременность и отсутствие системности в применении. К тому времени, когда русские дети усваивают все падежные формы (3 года), а дети-билингвы дифференцируют языки, подобные случаи переноса прекращаются. Очевидно, категория падежа была усвоена Петей до дифференциации лексических систем, что вызвало перенос грамматических свойств русских существительных на английские. Это наблюдение согласуется с данными исследований речи русскоязычных детей, которые раньше других падежных форм усваивают форму дательного падежа.

Факты интерференции в английской речи Пети не обусловлены подражанием папе, поскольку русские взрослые серьезно и сознательно не склоняют английские существительные по образцу русских. Они объясняются доминантностью русского языка на отдельных участках грамматической системы, что вызывает перенос некоторых сформировавшихся навыков в английскую речь44.

Наблюдения за речью детей-билингвов на русском языке позволяют утверждать, что ошибки в использовании падежных форм объясняются не влиянием английского языка, в котором категория падежа практически отсутствует, а характерной особенностью усвоения этой категории и субстантивных синтаксем русскими детьми.

При одновременном усвоении двух языков, но опережении в усвоении каких-то грамматических структур, стратегия «оптимального выбора» вызывает интерференцию в разных

44 В отличие от одновременного усвоения языков, при котором доминантность Я1 проявляется на отдельных участках речевой деятельности, последовательное усвоение языков характеризуется доминантностью на всех участках. В связи с этим ребенку-билингву приходится преодолевать влияние Я1 в речи на Я2 лишь при выражении того смысла, который первично и преимущественно формулировался только на одном из языков или только в одной ситуации. При последовательном усвоении языков индивид должен преодолевать глобальную доминантность родного языка, поскольку все его речевые действия постоянно оформлялись только средствами этого родного языка.

155

направлениях – в зависимости от того, в каком языке эта грамматическая структура усвоена прочнее. Эту стратегию можно сравнить с действием «правила по аналогии», свойственного детям при освоении родного языка: они расширяют применение какого-то правила или модели к тем единицам, на которые распространяется другая модель, еще недостаточно освоенная ими.

Дети Дж. Сондерса, которые усваивали одновременно английский и немецкий языки, делали много ошибок в выборе правильной формы немецкого артикля, но он не считает причиной их появления влияние английского языка. Если бы это было так, то дети выбрали бы какую-то одну форму и регулярно использовали ее там, где в английском языке поставили бы английский определенный артикль. Но этого не произошло. Дети просто делали ошибки в выборе правильного артикля. Томас, например, до 6;0 чаще всего использовал формы артиклей мужского рода с существительными среднего рода и именительного падежа вместо косвенных. Фрэнк еще больше упростил систему артиклей: он использовал das для всех родов и падежей в единственном числе и die для всех слов во множественном числе. У Катрины были представлены почти все формы артиклей, но не всегда правильно и последовательно, а форму den она использовала для аккузатива всех существительных независимо от их рода (Saunders 1988: 163-165). Влияние английского языка сказывалось в применении стратегии облегчения, действие которой проявлялось в количественном сокращении форм немецкого артикля. Образцом для детей послужил английский определенный артикль, представленный только одной формой. Английский язык превалировал в инпуте этих детей, что тоже усиливало его воздействие на усвоение системы немецкого артикля.

Отсутствие артикля в русском языке влияет на возникновение трудностей в его усвоении взрослыми и детьми, изучающими английский язык. Петя усвоил правильное употребление неопределенного артикля довольно легко. До 1;8 он выделил его как самостоятельный грамматический формант, используя в конструкции It's a... Ошибочным было только включение в эту конструкцию неисчисляемых существительных и имен

156

собственных, но категория исчисляемости/неисчисляемости в раннем возрасте недоступна пониманию ребенка. Однако именно эта ошибка и указывала на то, что ребенок усвоил одну из моделей использования неопределенного артикля.

Окончание -s у существительных во множественном числе и у глагола в 3 лице ед. ч. Present Indefinite использовалось детьми сначала не во всех случаях, но с трехлетнего возраста употребляется нормативно. К этому времени многочисленные флексии в русском языке дети использовали так же, как и их одноязычные сверстники. Поэтому, как и во многих других случаях детского билингвизма, которые включали комбинации аналитического и синтетического языков, немногочисленные флексии первого оставались как бы незамеченными на фоне более богатого флексиями второго.

11.2. Синтаксическая интерференция

Отклонения в оформлении субстантивных синтаксем встречаются до 3;6 и в речи одноязычных детей и в ряде случаев объясняются индивидуальными особенностями и языковым вкусом детей. Для двуязычных детей дополнительной причиной выбора формы синтаксемы может быть интерференция, если средства выражения этой формы являются более заметными в одном из языков. В таких случаях наблюдается калькирование синтаксемы и ее перенесение в язык, где она выражается ребенком реже.

До трех лет у русских детей встречаются отклонения в использовании предлогов в субстантивных синтаксемах. К 3;6 русско-английские дети-билингвы дифференцируют два языка, поэтому, как и их одноязычные сверстники, они не допускают ошибок в субстантивных синтаксемах.

Порядок появления актантов в речи билингвальных детей в целом совпадает с порядком их усвоения одноязычными русскими детьми.45 Поскольку такой порядок характерен и для

45 Интересно, что изоморфизм в усвоении типов предложения (высказывания) наблюдается и при последовательном овладении первым и вторым языками (Федосеев 1992).

157

английского языка, то отклонений и интерференции на ранних этапах в этом аспекте не было. Различия выявлялись в характере оформления синтаксем, так как при усвоении английского языка количество и содержание их морфосинтаксического наполнения не совпадало.

Вслед за однословными высказываниями появляются двусловные. Сначала они представляют собой соединение названий отдельных элементов ситуации без выражения связи между ними (папа бай-бай, bread ням-ням), но в них уже можно увидеть начало программирования высказывания. На раннем этапе в речи детей соединялись не только слова двух языков, но и квазислова. У русско-английских билингвальных детей квазислова чаще наблюдались в русских высказываниях, так как при моноэтническом билингвизме они очень скудно были представлены в английском инпуте.

В двусловных высказываниях присутствовали русские конвенциональные слова и квазислова, а также некоторые английские слова. Несмотря на отсутствие соответствующего грамматического оформления, в них уже прослеживается предикация: Тетя ах! (=Тетя красивая); Tea ух! и Tea hot! [Xu] (= The tea is hot); Папа bye-bye (= Papa has gone away)(Сережа, 1;4); Папа, up! (= Papa, take me up) (Петя, 1;2); Bye-bye, баба!; Hi, мама! (Сережа, 1;6).

К концу второго года жизни детей-билингвов наблюдается приблизительное равновесие в длине английских, русских и смешанных высказываний, но количество квазислов в них резко уменьшилось. Этот факт свидетельствует об усвоении системных морфем, которые позволяют грамматически правильно оформить синтаксемы.

Самые ранние побуждения в речи русских детей и детей, одновременно усваивающих русский и английский языки, выражаются формами «дай» и «на» в их различных фонетических вариантах. Английские эквиваленты побуждений с использованием give и take появляются в речи билингвов намного позже.46 Даже англо-русский ребенок (Максик), с

46 Интересно, что и англоговорящие дети начинают употреблять эти глаголы после усвоения многих других. Предположительно, этот факт объясняется их артикуляторной сложностью. Однако это не означает, что 158

которым его мать, американка, разговаривала по-английски в России, в возрасте до 1;7 просьбу взять что-то произносил как и все русские дети «на».

В повествовательных предложениях вспомогательные глаголы появились и начали использоваться правильно еще до двух лет: I am eating (Сережа, 1;9). В течение года они чередовались с ненормативными I__turning steer wheel (Сережа, 1;9), но постепенно нужные конструкции были усвоены.

Подобное отсутствие вспомогательных глаголов – явление, довольно обычное для одноязычных и двуязычных детей. Ср. примеры из речи Катрины, с рождения усваивавшей английский (родной) и немецкий (неродной) языки: I__ caughting fish with my Angelrute (нем. удочка ) (2;4), (Saunders 1988: 52-53), I __ringing up Dad (2;3;13) (Saunders 1988: 70).

Структура английских специальных вопросов в речи детей, одновременно усваивавших русский и английский языки, напоминала русскую, без глагола-связки и вспомогательного глагола: Where green dog? (Сережа, 1;7), What__this? (Сережа, 1;9) Who__this? (Сережа, 1;9), Where__you went? (Сережа, 2;9). По структуре эти вопросы очень сильно напоминают русские, но их появление можно объяснить не только воздействием русского языка. Порядок слов и использование вспомогательного глагола в таких конструкциях представляет трудность и для англоязычных детей до трех лет, так как вспомогательные глаголы усваиваются позднее, чем ребенок начинает задавать специальные вопросы (Bellugi 1971: 98-102). Возможно также, что дополнительную трудность в усвоении сложных форм русским ребенком вносило и присутствие другого языка, с другими правилами, но это влияние не было определяющим.

Аналогичные структуры наблюдались в речи англо-французской девочки Каролины, которая в 2;2–2;4 задавала вопрос так: What that? Отсутствие глагола отмечено и в ее общих вопросах: Mama happy? (Celce-Murcia 1978: 43). В вопросах Томаса Сондерса, для которого английский язык

англоговорящие дети на раннем этапе речевого развития ничего не просят и не предлагают. Из дневниковых записей и бесед с англоговорящими матерями выяснилось, что первым глаголом для выражения просьб что-то им дать является want в форме wanna.

159

является родным и доминантным, отсутствие инверсии и вспомогательного глагола наблюдалось даже в 3;9: What else__ Grandma said? Порядок слов в немецких вопросах также не был инвертирован (3;10;7): Was diese Männer machen? (= Was machen diese Männer?) (Saunders 1988: 162).

Если порядок слов в двух языках отличается, он часто подвергается интерференции. За исключением тех случаев, когда инверсия поздно усваивается детьми и в родном языке, например, в английском, такая интерференция предсказывается и наблюдается при усвоении языков с различием в порядке слов, например, у англо-немецких билингвов. Это проявление интерференции замечено у детей Сондерса, но такие ошибки составляли в среднем не более 10 % от всех ошибок в немецкой речи (Saunders 1988: 165-169). Некоторое влияние немецкого порядка слов ощущалось в английских предложениях детей: Mum, I had my school jumper all day on (Томас, 5;5;2), Shane, Dad comes at eight o’clock home (Фрэнк, 5;5;23). Постоянно повторяющейся ошибкой Томаса является неправильный порядок слов после союза weil в немецких придаточных предложениях: In Hamburg ist mein Deutsch besser geworden, weil ich benutze es viel mehr (12;8;29). Дж. Сондерс отмечает, что был период (4;2-5;0), когда Томас использовал в таких случаях правильный порядок слов. Он считает, что такое «постоянство» в отклонении от нормы может объясняться тем, что в немецкой разговорной речи тоже допускается отступление от этого правила. Англо-немецкие дети-билингвы усвоили правила использования инвертированного порядка слов в обоих языках лишь в возрасте около четырех лет (Saunders 1988).

Более позднее усвоение детьми вопросительного порядка слов объясняется, в частности, отсутствием инверсии в удостоверительных (декларативных, неинвертированных) английских вопросах, часто встречающихся в неформальной английской речи. Неустойчивость использования инверсии в речи русско-английских детей-билингвов, помимо этого, усугубляет также ее отсутствие в русских общих вопросах.

Согласно Модели Общего Хранения (The Common Storage Model), предложенной М. Свейн, если в двух языках существует одинаковое или сходное правило, то оно усваивается только

160

один раз, но применяется к обоим языкам; разные правила усваиваются раздельно (Swain 1977: 30).

Некоторые факты трактуются как явные проявления интерференции именно в том смысле, в котором их можно объяснить с помощью модели общего хранения. С этих позиций интерференцию можно рассматривать в двух направлениях. Во-первых, она может возникнуть в результате неосознанного подчинения единиц одного языка правилам другого языка, когда правила в одном из языков действуют с меньшим количеством исключений. Во-вторых, ребенок иногда сознательно, но ошибочно трактует различающиеся в двух языках правила как общие для этих двух языков.

Одним из фактов интерференции первого направления является русский порядок слов и нарушение валентности английского глагола в высказываниях Сережи, характерных для периода с двух до трех лет: Give__, daddy, some water; Doesn't bite a grey wolf a car. Эти предложения напоминают русские Дай, папа, немного воды (в русских просьбах мы часто опускаем местоимение мне после глагола дай, что не характерно для употребления английского глагола give) и Не кусает серый волк машину.

Второе направление интерференции более характерно для периода систематизации грамматики на этапе возрастающей доминантности одного из языков. Объема инпута недоминантного языка становится недостаточно для систематизации его фактов, в результате чего проводятся необоснованные параллели между правилами двух языков. Особенно заметны эти обобщения в области порядка слов, совершенствование которого приходится на более поздние этапы речевого развития, когда общения на недоминантном языке становится все меньше.

В речи русско-английских детей билингвов подобные проявления воздействия русского языка объясняются не только его доминантностью. Интерференция может встречаться в речи взрослого неносителя английского языка, от которого ребенок усваивает этот язык, что позволяет говорить о вторичной, а не детской интерференции у ребенка-билингва.

161

Другой причиной интерференции в области порядка слов может быть использование стратегии «оптимального выбора», что происходит не случайно. Сравнение с детьми-монолингвами выявляет сходство с их ошибками в порядке слов. Различие наблюдается при количественном анализе ошибок: в среднем у детей-билингвов они чаще, чем у монолингвов, но если доминантный язык совпадает с языком монолингвов, то это преобладание отмечается не всегда.

Чаще всего исследователи отмечают влияние моделей доминантного языка на образование структур в речи на недоминантном. Такую интерференцию наблюдали В. Ип и С. Мэтьюз в речи китайско-английского ребенка в Гонконге на протяжении двух лет (1;6-3;6). Кантонский диалект китайского языка, который ребенок усваивал одновременно с английским в семье по принципу «один родитель – один язык», значительно преобладал по объему инпута, что повлияло на образование ряда английских структур по моделям кантонского диалекта (Yip and Matthews 1999).

С другой стороны, интерференция может действовать и в обратном направлении, что объясняется выбором стратегии облегчения, экономящей языковые усилия. В соответствии с этой стратегией двуязычным детям свойственно активизировать возможную, хотя и нетипичную структуру в Я2/Я1 на том основании, что эта структура характерна для Я1/Я2. Имея в своем распоряжении такие средства, они не смешивают языки, а делают «оптимальный выбор». Этот выбор не является случайным: на тех участках структуры, где ее оформление требует неоднозначности в применении правил Я2/Я1, наблюдается влияние Я1/Я2, если его правила для таких же структур более последовательны.

У взрослых перенос правил структурирования предложения наблюдается при переводе, особенно на начальном этапе изучения иностранного языка. Направление интерференции при этом может быть разным (Я1®Я2, Я2®Я1, Я3®Я1 или Я1®Я3). Например, при переводе с немецкого (Я3) на русский язык (Я1) порядок слов в речи студентки приемлем и в русском языке, но более характерен для немецкого: Сестра сказала, что я ее блокнот взять могу.

162

Иногда активизация Я3 может повлиять на структуру предложения Я2: It was evident that many people in the organization of this celebration took part. Такой порядок слов (сказуемое в конечной позиции) в английском предложении наблюдался в речи студентки после занятия немецким языком.

В условиях моноэтнического детского билингвизма грамматическая интерференция находит проявление в ряде специфических характеристик. Более ранняя сформированность отдельных грамматических категорий в доминантном языке может вызвать интерференцию в более слабый язык ребенка. Такое явление наблюдается при более позднем введении второго языка в общение. При одновременном усвоении двух языков и сбалансированности объема общения на них интерференция практически исключается. Однако при недостаточной компетенции взрослого, который разговаривает с ребенком на втором языке, усваивается и "взрослая" интерференция; в таком случае она вторична, так как возникает не в результате детского двуязычия, а под влиянием ошибок из инпута.

* * *

Причин интерференции в области грамматики при одновременном усвоении двух языков несколько:

1) объективные, прогнозируемые, т.е. выявляемые на основании контрастивного анализа различия двух языковых систем;

2) сходные явления в двух языках, вызывающие действие стратегии облегчения, или «оптимального выбора»;

3) вторичная интерференция как результат усвоения ребенком «взрослой» интерференции.

При параллельном усвоении языков возможна интерференция в отдельных категориях, которые в одном из языков сформировались раньше, чем в другом, особенно если в недоминантном языке эта категория отсутствует.

На этапе убывающей билингвальности интерферентное воздействие русского языка на английскую речь ребенка, билингвизм которого характеризуется сильной доминантностью,

163

несомненно. В первую очередь это влияние задевает те структуры, которые усвоены позже (сложные глагольные формы, инвертированный порядок слов и др.).

В речи взрослых синтаксическую интерференцию можно наблюдать при переводе как с родного языка на иностранный, так и в обратном направлении. Кроме того, двунаправленность интерференции вызывается большей активизацией одного из языков.

Глава 12. ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ И ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ

12.1. Взаимодействие языков на лексико-семантическом уровне

Проследить взаимодействие языков на самых ранних стадиях развития лексической системы довольно сложно, так как период ее активного становления оказывается практически недоступным для экспериментального изучения. Доступ к изучению процесса становления лексико-семантической системы открывают спонтанные высказывания ребенка и его реплики в диалогах.

В качестве одной из стратегий усвоения лексики, характерных для одноязычных детей, называют стратегию взаимоисключения (Mutual Exclusivity)47, которая заключается

47 Другие теории, касающиеся формирования словаря и усвоения семантики, например, The Whole-object Hypothesis, the Taxonomic Hypothesis (Markman 1994; Markman and Wachtel 1988) достаточно универсальны не только для одноязычных, но и для двуязычных детей, так как связаны с их когнитивным развитием. Лишь гипотеза взаимоисключения и основанная на ней стратегия речевого поведения отличает двуязычных детей. Поэтому она здесь рассматривается подробнее.164

в том, что дети стремятся избегать двух наименований для одного и того же объекта.

Дети-билингвы, как указывает Ж. Пенг, эту стратегию часто подавляют. На применение этой стратегии оказывают влияние два основных фактора: двуязычный или одноязычный тип коммуникации и контекст усвоения определенных лексических единиц. Оказалось, что реже всего стратегия взаимоисключения применяется в одноязычной коммуникации на недоминантном языке, чаще всего – в одноязычной коммуникации на доминантном языке, в двуязычном общении ее использование имеет средние показатели (Peng 1999: 169).

К выводам о том, что для детей, одновременно усваивающих два языка, нехарактерно использование стратегии взаимоисключения, пришла и К. МакКлур, которая проводила исследование действия этой гипотезы в ходе усвоения детьми английского и романских языков (McClure 1999).

Стратегия взаимоисключения характерна для одноязычных детей в период «взрыва» их номинативной активности (the nam-ing explosion), приходящийся на возраст 1;6–2;0 (Markman 1994). В активном лексиконе всех двуязычных детей в этот период начинают появляться двуязычные эквиваленты. Этот процесс тем интенсивнее, чем более сбалансированно развивается билингвизм. Стратегия взаимоисключения проявляется у детей-билингвов только в выборе более легкой для произнесения формы из того или другого языка, но в этом случае она характеризует не семантический, а фонетический (артикуляторный) аспект усвоения языка/языков.

Подавление стратегии взаимоисключения в одноязычном типе коммуникации на доминантном языке объясняется тем, что дети-билингвы привыкают ориентироваться на язык адресата речи и увереннее чувствуют себя в общении на Я1. Из трех русско-английских детей-билингвов самое активное подавление стратегии взаимоисключения наблюдалось у Сережи в монолингвальном типе коммуникации на обоих языках, а билингвальный тип коммуникации был для него не характерен. Его двуязычный лексикон отличался высокой степенью сбалансированности. Петя и Андрюша до 2;0 применяли эту стратегию довольно активно в англоязычной и билингвальной

165

коммуникации. Позднее Петя постепенно от нее отказался, а Андрюша сохранил. Поэтому сбалансированность словаря Пети увеличивалась, а в активном словаре Андрюши начали появляться главным образом русские номинации.

Активность подавления стратегии взаимоисключения двуязычными детьми позволяет сделать вывод о том, что они склонны к усвоению синонимов и антонимов, так как тактика называть один и тот же референт разными лексическими единицами для них естественна и объясняется самим процессом билингвальной речевой деятельности. Анализ двуязычного словаря детей-билингвов показал, что синонимические отношения формируются у них раньше, чем у большинства одноязычных детей48, поскольку в их речи довольно рано начинают использоваться межъязыковые эквиваленты, т.е. два названия для одного предмета. Эти разноязычные названия попеременно применяются ребенком для обозначения одного и того же понятия, причем их выбор делается вполне осознанно уже на втором году жизни. Об этом свидетельствуют переключения-дублирования и спонтанные переводы. Первые разноязычные синонимические пары для обозначения качеств появляются на втором году жизни, т.е. до дифференциации языков, в речи всех трех мальчиков. Андрюша обозначал качества до двух лет с помощью русских квазислов и английских прилагательных dirty – кака (1;7), а также с помощью лексически полнозначных слов из двух языков cold – холодно, hot - горячий (1;11). Петя использовал слова много и many (Петя 1;11); первые синонимические пары в лексиконе Сережи появились очень рано большая – big (1;6-1;7), много – many, вкусно - tasty (1;8-1;9).

Такие синонимы не указывают на степень градации качества, но в общем лексиконе ребенка они функционируют аналогичным образом,49 так как с их помощью до

48 Только у одной девочки (Ани С.) из достаточно большого количества детей, чьи высказывания зафиксированы в дневниках матерей («От нуля до двух» 1997), до конца второго года жизни отмечены первые антонимы и синонимы (Указ соч., с. 39). Возможно, хотя и маловероятно, что такие факты остались незамеченными.

49 В. Леопольд также называет разноязычные названия одного и того же денотата билингвальными синонимами (bilingual synonyms) (Leopold 166

дифференциации языков маленький билингв делает свои высказывания более экспрессивными, может замещать одну единицу другой для того, чтобы его лучше поняли. Такая активизация словарного состава способствует развитию лексико-семантической системы ребенка на каждом языке.

Антонимы в ходе усвоения двух языков тоже появляются довольно рано и могут быть представлены единицами одного или разных языков. Например, в речи Андрюши сначала появились английские слова cold и hot, а затем, в течение одного месяца (в 1;11), их русские эквиваленты холодно и горячий.

Развитие лексико-семантической системы двуязычного ребенка на более поздних этапах отражает характер развития его билингвальности. Сбалансированность билингвизма выражается, в частности, в том, насколько совпадают количественные и качественные показатели использования билингвальных синонимических и антонимических ресурсов в речевой деятельности ребенка.

12.2. Лексическая и лексико-семантическая интерференция

К проявлениям лексической интерференции часто относят другие формы взаимодействия языков – заимствования и переключения кодов.50

Лексическая и лексико-семантическая интерференция проявляются в «идентификации значений корреспондирующих слов двух языков» (Имедадзе 1971: 27). Психологическим механизмом такой интерференции, по мнению Н.В. Имедадзе, на некоторых стадиях овладения вторым языком является количественное и качественное отождествление семантического объема лексических единиц двух языков. Она выделяет два типа ошибок, возникающих в результате такого отождествления: на речевом уровне и на уровне денотатов.

Первый тип ошибок преодолевается путем объяснения того факта, что объем корреспондирующих слов в Я1 и Я2 не

1939/1954: 177).50 См., например, работу: Ахунзянов 1978.

167

совпадает. Второй тип ошибок связан с трудностями в дифференцированности восприятия денотата слова Я1, имеющего несколько коррелятов в Я2. Поэтому преодоление такой интерференции требует усвоения нового способа членения действительности (Имедадзе 1971: 28-29).

Встречаемость слов разных языков в пределах одного предложения до дифференциации лексических систем обусловлена отсутствием межъязыковых функциональных эквивалентов, а после дифференциации – развитием способности участвовать в билингвальном типе коммуникации без нарушения грамматических правил матричного языка. Эту форму взаимодействия языков, которую иногда называют лексической интерференцией (Clyne 1972: 17; Saunders 1988: 181), мы рассматриваем как переключение кодов.

На семантическом уровне, согласно М. Кляйну, существует три типа переноса, или, в его терминологии, семантической трансференции (semantic transference): 1) калька – буквальный перевод идиомы51 или сложного слова; 2) семантическое заимствование, т. е. расширение семантического объема слова в одном языке по аналогии с другим языком; 3) «ложный эквивалент», имеющий сходство в звучании со словом второго языка (Clyne 1967).

На уровне использования фразеологии, кроме калькирования, М.М. Михайлов выявляет также структурное или семантическое смешение фразеологизмов двух языков как результат недостаточного усвоения грамматики Я2, искажения по аналогии с другими фразеологизмами (без году месяц), расширения контекста употребления. М.М. Михайлов использует понятие нулевой интерференции для обозначения сознательного исключения фразеологизмов из речи на Я2 из-за боязни сделать

51 М.М. Михайлов рассматривает этот вид переноса как фразеологическую интерференцию (Михайлов 1971), а Э.М. Ахунзянов называет его семантическим калькированием (Ахунзянов 1978: 136).168

ошибку52, в результате чего страдает экспрессивность и эмоциональная насыщенность речи (Михайлов 1971: 45-46).

Если калькированию подвергается только часть слова, то результат называют полукальками (Ахунзянов 1978: 145).53

12.2.1. Лексико-семантическая интерференция в онтогенезе

На этапе становления одновременного билингвизма в речи детей не наблюдается лексической интерференции ни на речевом уровне, ни на уровне денотатов, так как членение действительности происходит одновременно с усвоением лексем, обозначающих эти денотаты. Сначала такие связи устанавливаются при восприятии речи взрослых и проявляются в виде невербальных реакций ребенка (показ и т.п.), а затем – при производстве речи. Однако это касается только объектов окружающей ребенка действительности и тех понятий, которые он усваивает по книгам и фильмам. Проблемы с обозначением недоступных его восприятию реалий культуры Я2 остаются такими же, как и при формировании искусственного билингвизма. Эта проблема объединяет моноэтнический и биэтнический одновременный билингвизм, развивающийся в одноязычном обществе.

До дифференциации лексических систем ребенок имеет в своем распоряжении общий лексикон, объединяющий английскую и русскую лексику. После дифференциации языков для взаимодействия языков на лексическом уровне характерны пиджинизированные переключения, или окказиональные заимствования (субституции).

Буквальные переводы идиомы или сложного слова встречаются в речи одновременных детей-билингвов довольно часто и в период номинативной активности являются одним из

52 Ср. со стратегией усвоения языков, избранной детьми-«консерваторами», которые избегают использовать в своей речи недостаточно усвоенные явления языка, артикуляционно трудные звуки в одновременно усваиваемых языках. Э. Хауген называет этот вид интерференции «негативной интерференцией» (Hau-gen 1953).

53 Более привычны для таких единиц является термин гибрид.169

способов заполнения лексических лакун. Ребенок знает название какого-то понятия на одном из языков, поэтому прибегает к буквальному переводу и создает семантическую инновацию. Катрина Сондерс в 5;4;2 использовала наименование ice bear, кальку с немецкого Eisbär, так как не знала английского сочетания polar bear (Saunders 1988: 170).

В пятилетнем возрасте Петя часто калькировал английские словосочетания, переводя их на русский, например: картошки в куртках от англ. potatoes in jackets. Детские номинации-кальки с английского могут казаться ребенку более приемлемыми, чем русские эквиваленты, если последние звучат в современном языке менее мотивированно, а потому хуже запоминаются. Так, пятилетний Петя, не знавший русских соответствий названиям игральных карт, обучал игре знакомую девочку: Это слуга лопаток (the Knave of Spades – «пиковый валет»), это королева дубинок (the Queen of Clubs – «крестовая дама»), а это пять сердец (the Five of Hearts – «пятерка червей») и т.д. Русских эквивалентов оба не знали, картинки на картах вполне соответствовали своим «новым» названиям, девочка играла в карты впервые, поэтому никаких проблем такой вольный перевод не составил. Причиной появления этих калек было незнание русских эквивалентов, но каждое отдельное слово было Пете знакомо, поэтому он воспользовался дословным переводом.

Калькирование для наименования карт хронологически предшествовало пиджинизированным переключениям названий карт по модели «английский корень + русский суффикс». Мальчик сменил свою номинативную тактику, обратив внимание на реакцию родителей по поводу своих вольных переводов.

Направление калькирования во всех случаях детских номинаций – от недоминантного к доминантному языку. Этот факт объясняется тем, что по каким-то причинам часть лексики не была представлена в инпуте доминантного языка, так как касалась сфер общения ребенка только с одним из его родителей.

Буквальный перевод, по свидетельству Дж. Сондерса, стал на какое-то время любимой языковой игрой его детей. Они переводили все имена собственные с английского на немецкий, особенно если их лексический состав был прозрачным: Mrs. Low, Pinewood и т.п. (Saunders 1988: 175-176). Петя сделал такое

170

замечание по поводу того, как его фамилия, Коровушкин, была написана в заграничном паспорте: Они должны были написать «Peter the Cow» (9;2;2).

Расширение семантического объема слова в одном языке по аналогии с другим языком наблюдается на этапе убывающего билингвизма. Оно проявляется в неправильном выборе тех лексико-сематических вариантов (ЛСВ), которые в период более сбалансированного двуязычия использовались в соответствии с нормой. Например, в речи Пети, когда ему было 9-10 лет, глагол give использовался в значении глагола let: “Give me to do it” – по аналогии с русским сочетанием «Дай мне сделать это». Однако после того как папа указал Пете на эту ошибку несколько раз, мальчик вновь вернулся к забытому им правильному употреблению.

На этапе формирования билингвальности при одновременном усвоении двух языков выбор неправильного ЛСВ в тех случаях, когда семантический объем полисемантичных слов в Я1 и Я2 не совпадает, наблюдается редко. Это объясняется высокой частотностью использования слов как в инпуте, так и в аутпуте.

Дж. Сондерс приводит примеры нарушения сочетаемости слов под влиянием другого языка в речи своих детей: He goes me on the nerves! (под влиянием немецкого Er geht mir auf die Nerven!) (Томас, 5;0;6), вместо He gets on my nerves! (Saunders 1988: 171).

Влияние одной из английских конструкций прослеживается в появлении предлога в русском высказывании Пети: Я молочу с молотком, а топорю с топором (Петя, 3;1). Все разговоры об инструментах Петя вел только по-английски с папой, поэтому средств для выражения аналогичных семантико-синтаксических связей на русском языке у него было недостаточно. В этой конструкции он использовал и собственные неологизмы – глаголы, образованные от названий инструментов, возможно, по аналогии с сочетанием играть игрушками, а кроме того, и по аналогии с моделями образования существительных от глаголов в английском языке. Такие употребления не характерны для речи взрослых на русском языке, но ребенок хотел рассказать маме по-русски о том, чем он занимается, поэтому воспользовался доступными ему средствами словообразования и перевода.

171

Можно предположить, что в условиях англо-русского детского одновременного билингвизма избыточное использование предлогов и других служебных слов54 в речи на недоминантном русском языке является одним из частых случаев интерференции, однако таких исследований пока нет. В речи русско-английских детей-билингвов подобные явления наблюдаются лишь в периоды относительной сбалансированности их билингвизма, когда интерференция носит двунаправленный характер.

«Ложные эквиваленты», имеющие сходство в звучании со словами второго языка, встречаются в речи как детей, так и взрослых. Этот тип семантической интерференции в речи англо-немецких детей-билингвов иллюстрируется примерами Дж. Сондерса: нем. weil было ошибочно воспринято как эквивалент английскому союзу while: I like this bread while it is very nice (Томас, 4;4;9); англ. bright повлияло на использование немецкого прилагательного breit, хотя последнее имеет совсем другое значение (“широкий”): Oh! Ich kann nicht sehen. Die Sonne ist sehr breit (Томас, 5;4;20) (Saunders 1988: 170).

Для русско-английских детей-билингвов этот тип семантической интерференции нетипичен, так как в русском и английском гораздо меньше сходства в звучании «ложных эквивалентов», чем в немецком и английском, во всяком случае, в лексике повседневного употребления, с которой сталкиваются маленькие дети.

12.2.2. Лексико-семантическая интерференцияв речи взрослых билингвов

Лексико-семантическая интерференция наблюдается в речи взрослых, изучающих иностранные языки, как перенос норм родного языка (What happened with him?) или того языка, который больше активизирован в определенный период времени (I became the tickets – Я получила билеты, где внешнее сходство английского глагола become - становиться и немецкого bekom-

54 По статистическим подсчетам в 100 предложениях на английском языке в среднем около 600 служебных слов: около 300 предлогов, 200 местоимений, около 100 других служебных слов (Бурденюк, Григоревский 1978: 4).172

men – получать повлияло на выбор неправильной лексемы в предложении на английском языке).

Влияние норм недоминантного языка наблюдается при переводе как с родного языка на иностранный, так и в обратном направлении (английское предложение She put her hat on переведено как Она надела ее шляпку).

* * *

На лексическом уровне, где при формировании билингвизма у маленьких детей интерференция практически отсутствует, по мере убывания билингвальности она все чаще появляется при выборе ЛСВ.

Словообразовательная активность ребенка-билингва проявляется в ошибочных, ненормативных номинациях, которые часто связывают с действием лексико-семантической интерференции. В номинативной деятельности ребенка-билингва калькирование является одним из способов заполнения лексических лакун в любом из двух языков и основано на способности ребенка к спонтанному переводу и сопоставлению лексико-семантического содержания слов. Оно характерно для периода, следующего за дифференциацией языков.

Направление калькирования на ранних этапах совпадает с направлением почти всех пиджинизированных переключений в лексиконе детей-билингвов – от Я2 к Я1. При последовательном билингвизме калькированию подвергаются структуры Я1, а пиджинизации – структуры Я2. Калькирование представляет собой один из видов спонтанного перевода детей-билингвов и служит для заполнения лакун в обоих языках. При специальном изучении Я2 заполняются только лакуны в Я2.

В коммуникации взрослых билингвов лексико-семантическая интерференция проявляется в тех же видах, что и у детей-билингвов, но действует преимущественно в направлении от родного к иностранному языку. Обратная направленность наблюдается при переводе, а также активизации речевой деятельности на одном из языков.

173

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В речевой деятельности билингвов и их двуязычной коммуникации два языка имеют разный статус и играют разные роли. Обычно все люди считают родным только один из языков, которым владеют. Однако если в смешанной семье с ребенком общаются на двух языках, он признает родными оба.

Степень интерферентного влияния доминантного языка на недоминантный обычно сильнее, особенно на фонетическом уровне. Тем не менее в ряде ситуаций недоминантный язык тоже может вызывать интерференцию в речи на доминантном (родном) языке: при переводе с Я2 на Я1; в период более активного использования Я2; при одновременном усвоении ребенком двух языков.

Интерферирующее влияние доминантного языка возрастает по мере убывания билингвальности ребенка, но оно не идентично тому влиянию, которое наблюдается в речи взрослых, изучающих иностранный язык. Отличие заключается в том, что два языка усваиваются параллельно и рано усвоенные формы недоминантного языка долгое время не подвергаются воздействию доминантного языка. Взрослые усваивают Я2 в другой последовательности и осмысливают его особенности с позиций своего родного языка, что на начальном этапе вызывает сильную интерференцию.

Маленькие билингвы сами определяют стратегии усвоения двух языков, поэтому в их речевой деятельности можно обнаружить больше причин для кодовых переключений, чем в речи взрослых. Смешение языков и переключение кодов на ранних этапах формирования одновременного билингвизма имеют ряд возрастных особенностей: (1) фонологически более трудные слова одного языка замещаются более легкими из другого языка; (2) переключения кодов иногда вызываются несбалансированностью инпута; (3) до дифференциации языков на ранних этапах развития речи отсутствие системных морфем не позволяет установить степень грамматичности переключений;

174

(4) роль матричного языка может играть любой из языков ребенка, при этом не всегда тот, грамматика которого лучше усвоена; (5) интерференция имеет двунаправленный характер, но преобладает влияние доминантного языка на недоминантный; (6) переключения кодов и интерференция могут быть вызваны тем, как ребенок систематизирует правила двух языков: по отношению к сходным явлениям в обоих языках он применяет правила того из них, в котором меньше исключений; (7) направление детских заимствований (пиджинизированных переключений) может быть двусторонним – в зависимости от того, в каком из языков образуются лакуны в лексиконе; (8) при переключениях-дублированиях наблюдаются расхождения в полноте передачи содержания сообщения: на недоминантном языке они формулируются в более свернутой форме и с грамматическими ошибками; на доминантном языке сообщение более экспрессивно и грамматически правильно.

Двуязычная коммуникация представляет собой общение билингвов и характеризуется (в разной степени) активизацией двух языков. На особенности протекания двуязычной коммуникации влияет наличие одного или нескольких дополнительных параметров: место, время, посторонние слушатели, тема разговора. На этапе становления детского билингвизма изменение привычной связи между языком и одним из параметров коммуникации влияет на особенности проявления и интенсивность интерференции, выбора кодов и кодовых переключений, а также их типов. Чаще всего при этом реализуется адресатная функция коммуникации, т.е. ориентация на язык собеседника.

Предполагаю, что русско-английская речь билингвов помогает им лучше понять друг друга в ситуациях неофициального общения, поскольку такая речь намного более выразительна в структурном и социопрагматическом аспектах, чем одноязычная. Следовательно, изучая билингвальную речь с кодовыми переключениями, мы выявляем один из эффективных путей межкультурной коммуникации.

175

БИБЛИОГРФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1.Абдуазизов А.А. Типология фонологической структуры слова // Типологические категории и их языковая реализация. – Ташкент, 1988. – С. 11-24.

2.Абдыгалиев С.А. Пути преодоления лексической интерференции при обучении немецкому языку: Автореф. дис… канд. филол. наук. – М., 1975. – 16 с.

3.Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. – М.: Сов. энцик-лопедия, 1969. - 607 с.

4.Ахунзянов Э.М. Двуязычие и лексико-семантическая интерференция. - Казань: Изд-во Каз. ун-та, 1978. – 189 с.

5.Баранникова Л.И. Сущность интерференции и специфика ее проявле-ния // Проблемы двуязычия и многоязычия. - М., 1972. - С. 88-98.

6.Богомазов Г.М. Контрастные-неконтрастные слоги и хореические слова детской речи // Проблемы детской речи-1997. – СПб., 1997. – С. 7-8.

7.Богомазов Г.М. Хореическая и ямбическая форма слова как фонетическое средство в противопоставлении существительных и глаголов в детской речи // Проблемы детской речи-1999. – СПб., 1999. – С. 29-30.

8.Богуш А.М. Явления интерференции при параллельном усвоении детьми двух языков: Автореф. дис... психол. наук. - Киев, 1969. – 19 с.

9.Бондарко Л.В., Белякова Г.А., Огородникова К.С., Штерн А.С., Щербакова Л.П. Соотношение универсального и специфического в механизмах фонематического слуха // Интерференция звуковых систем. – Л., 1987. – С. 188-265.

10. Борисенко Т.И., Медведева Н.Ф. О слоговом стереотипе английского языка в лингводидактическом аспекте // Функциональная стилистика и лингводидактика. – М., 1988. – С. 98-104.

11. Бурденюк Г.М., Григоревский В.М. Языковая интерференция и методы ее выявления. – Кишинев: Штиинца, 1978. – 127 с.

12. Вайнрайх У. Языковые контакты: Состояние и проблемы исследова-ния / Пер. с англ. - Киев: Вища школа, 1979. – 263 с.

13. Верещагин Е.М. Психологическая и методическая характеристика дву-язычия (билингвизма). - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969. – 160 с.

14. Винарская Е.Н. Ценностная основа слоговой структуры русской речи // Проблемы детской речи -1997. – СПб., 1997. – С. 10-11.

15. Виноградов В.А. Лингвистические аспекты обучения языку: К проблеме иностранного акцента в фонетике. Вып. 2. – М.: МГУ, 1976. – 64 с.

16. Вишневская Г.М. Билингвизм и его аспекты. - Иваново: ИГУ, 1997. – 99 с.

17. Вольская Н.Б. Релевантные признаки интонационной интерференции: (Экспериментально-фонетическое исследование на материале акцентных ошибок русских студентов в английской речи): Автореф. дис… канд. филол. наук. – Л.: ЛГУ, 1985. – 16 с.

18. Гармаш Н.Г. Хезитация в детской речи // Усвоение ребенком родного (русского) языка. – СПб., 1995. – С. 28-32.

176

19. Гармаш Н.Г. Нарушения целостности слова в детской речи // Проблемы детской речи-1997. – СПб., 1997. – С. 13-15.

20. Гвоздев А.Н. Усвоение детьми звуковой стороны русского языка. – СПб.: Акцидент, 1995. – 64 с.

21. Грамматическая интерференция в условиях национально-русского двуязычия / Отв. ред. В.В. Иванов. – М.: Наука, 1990. – 203 с.

22. Давлетов М.С. Языковой дефицит – интерференция – субституция: проблема разграничения // Билингвизм и диглоссия. – М., 1989. – С. 14-17.

23. Залевская А.А. Вопросы теории овладения вторым языком в психолингвистическом аспекте. - Тверь: ТГУ, 1996. – 195 с.

24. Залевская А.А. Введение в психолингвистику. – М.: РГГУ, 1999. - 382 с.25. Золотова Г.А. Синтаксический словарь: Репертуар элементарных

единиц русского синтаксиса. – М.: Наука, 1988. – 440 с.26. Иванова М.В. Слова лепетного происхождения в конвенциональном

языке // Детская речь: Лингвистический аспект. – СПб., 1992. – С. 164-174.27. Имедадзе Н.В. О двух уровнях лексической интерференции в процессе

усвоения второго языка // Взаимодействие языков в процессе обучения. – Вильнюс, 1971. – С. 27-29.

28. Имедадзе Н.В. Экспериментально-психологическое исследование овла-дения и владения вторым языком. - Тбилиси: Мецниереба, 1979. – 229 c.

29. Интерференция звуковых систем. – Л.: ЛГУ, 1987. – 280 с.30. Исаев М.К. Модификация фонетики английского слова в условиях

двуязычия // Проблемы вербальной коммуникации. – Алма-Ата, 1987. – С. 130-136.

31. Исенина Е.И. Психологические основы речевого онтогенеза в начальном периоде / Автореф. дис… д-ра психол. наук. – М., 1986.

32. Исмаилов М.С. Грамматические способы выражения пространственных отношений при двуязычии: (На материале узб.-рус. раннего двуязычия): Автореф. дис... канд. филол. наук. - М.: АН СССР, 1988. – 20 с.

33. Каражаев Ю.Д. Понятие «родной язык»: мифы и реальность // Нацио-нальные отношения и межнациональные конфликты. – Владикавказ, 1997. – С. 368-393.

34. Каражаева Е.Д. Детское двуязычие как онтогенез взрослого билингвизма // Национальные отношения и межнациональные конфликты. – Владикавказ, 1997. – С. 394-397.

35. Карлинский А.Е. Основы теории взаимодействия языков и проблема интерференции: Автореф. дис... д-ра филол. наук. - Киев: КГУ, 1980. – 48 с.

36. Карлинский А.Е. Основы теории взаимодействия языков. – Алма-Ата: Гылым, 1990. – 181 с.

37. Киливнюк С.М. Проблемы усвоения второго языка в дошкольном воз-расте // Проблемы детской речи-1998. – Череповец, 1998. - С. 37-42.

38. Коровушкин В.П., Чиршева Г.Н. Взаимодействие английского и рус-ского языков в речи ребенка-билингва в возрасте от 1 года до 2 лет: (Из опыта семейного обучения) // Проблемы раннего обучения иностранным языкам. - Череповец, 1992. - С. 19-21.

177

39. Костомаров В.Г., Митрофанова О.Д. Родной язык и другие языки // РЯНШ. – 1990. - № 9. – C. 3-8.

40. Кулешов В.В., Мишин А.Б. Сопоставление артикуляционных баз английского и русского языков и фонетическая интерференция. – М.: МГУ, 1987. – 118 с.

41. Лебедева Ю.Г. Пособие по фонетике русского языка. – М.: Высш. шк., 1981. – 128 с.

42. Леонтьев А.А. Некоторые проблемы обучения языку как иностранному: (Психолингвистические очерки). – М.: Изд-во МГУ, 1970. – 88 c.

43. Лепская Н.И. О метаязыковом аспекте речевой деятельности ребенка // Проблемы детской речи-1997. – СПб., 1997. – С. 36-38.

44. Любимова Н.А. Фонетический аспект общения на неродном языке (в условиях финско-русского двуязычия). – Л.: Изд-во ЛГУ, 1988. – 195 с.

45. Метлюк А.А. Взаимодействие просодических систем в речи билингва: Учеб. пособие. – Минск: Вышэйш. шк., 1986. – 112 с.

46. Михайлов М.М. Фразеологическая интерференция в русской речи учащихся // Взаимодействие языков в процессе обучения. – Вильнюс, 1971. – С. 44-46.

47. Мишин А.Б. Русский акцент в английской речи / Автореф. дис… канд. филол. наук. – М.: МГУ, 1983. – 24 c.

48. Мурашова О.В. Пути усвоения ребенком субстантивных синтаксем // Проблемы детской речи-1997. – СПб., 1997. – С. 43-44.

49. Назаров О., Чарыяров Ы. Туркменско-русское двуязычие на современ-ном этапе. - Ашхабад: Ылым, 1989. – 228 с.

50. От двух до трех: Дневниковые записи. – СПб.: Изд-во РГПУ, 1998. – 159 с.

51. От нуля до двух: Дневниковые записи. – СПб.: Изд-во РГПУ, 1997. – 215 с.

52. Розенцвейг В.Ю. Языковые контакты. - Л.: Наука, 1972. – 80 c.53. Сагдеева Ф.К. К вопросу об изучении проблемы интерференции // Дву-

язычие: типология и функционирование. - Казань, 1990. - С. 52-59.54. Тарасов Е.Ф. Место речевого общения в коммуникативном акте // На-

ционально-культурная специфика речевого поведения. – М., 1977. – С. 67-95.55. Тарасов Е.Ф., Школьник Л.С. Социально-символическая регуляция по-

ведения собеседника // Национально-культурная специфика речевого поведения. – М., 1977. – С. 174-191.

56. Тимофеев С.Н. Межъязыковая интерференция и установление конкрет-ных случаев ее проявления при контакте французского и русского языков: (На уровне звуков) // Теоретические и практические проблемы прикладной лингвистики. - М., 1988. - С. 115-136.

57. Федосеев В.А. Онтогенез предложения и последовательность в изучении типов предложения при овладении иностранным языком // Детская речь: Лингвистический аспект. – СПб., 1992. – С. 145-153.

58. Фомиченко Л.Г. Прагмалингвистика в условиях интерференции: Учеб. пособие. – Волгоград: Изд-во ВГУ, 1995. – 56 с.

178

59. Чиршева Г.Н. Функции кодовых переключений в речи детей-билингвов // Материалы XXVIII межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып. 16. Ч. 2. - СПб., 1999. - С. 71-74.

60. Чиршева Г.Н. Грамматика детских кодовых переключений // Проблемы детской речи-1999. - СПб., 1999. – С. 196-197.

61. Чиршева Г.Н. Детские кодовые переключения // Новое в методике и лингвистике. - СПб., 2000. - С. 84-85.

62. Чиршева Г.Н. Переключение кодов в речи детей-билингвов // Новое в лингвистике и методике преподавания иностранных языков в вузе. - СПб., 2000. – С.86-110.

63. Чиршева Г.Н. Введение в онтобилингвологию. – Череповец: Изд-во ЧГУ, 2000. – 194 с.

64. Шахнарович А.М. Национальное и универсальное в развитии речи ре-бенка // Национально-культурная специфика речевого поведения. – М., 1977. – С. 54-67.

65. Шахнарович А.М. Психолингвистические проблемы овладения общением в онтогенезе // Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов, А.М. Шахнарович. Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. – М., 1979. – С. 148-233.

66. Шумилина Т.Н. Просодическая интерференция при интонировании общих вопросов английского языка дикторами, живущими в условиях русско-украинского двуязычия // Фонетика устного текста. – Иваново, 1987. – С. 148-153.

67. Щерба Л.В. О взаимоотношениях родного и иностранного языков // Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - Л., 1974. – С. 338-343.

68. Эйдман М. Металингвистические способности ребенка-билингва / Неопубликованная рукопись, 1999.

69. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: "за" и "против". - М., 1975. – С. 193-230.

70. Ященко М.А. Начальные этапы овладения прилагательными детьми в возрасте от года до трех лет // Проблемы детской речи-1998. – Череповец, 1998. – С. 102-103.

71. Appel R., Muysken P. Language contact and bilingualism. - L.: Arnold, 1987.72. Austin J. Early differentiation in Basque bilingual children: Evidence for the

Separate Development Hypothesis // 8th International Congress for the Study of Child Language. – San Sebastian, 1999. – P. 35-36.

73. Backus A. Two in one. Bilingual speech of Turkish immigrants in the Nether-lands [Studies in Multilingualism 1]. – Tilburg: Tilburg Univ. Press, 1996.

74. Backus A. Evidence for lexical chunks in insertional codeswitching // B. Brendenmoen, E. Lanza. and E. Ryen (eds.). Language Encounters across Time and Space. – Oslo: Novus Forlag, 1999. - Р. 93-109.

75. Baetens Beardsmore H. Bilingualism: Basic principles. - Clevedon: Multilin-gual Matters, 1986. – 205 p.

76. Baker C. Foundations of bilingual education and bilingualism. - Clevedon: Multilingual Matters, 1996. – 446 p.

179

77. Belazi H. M., Rubin E. J. and Toribio A. J. Code switching and X-bar theory: The functional head constraint // Linguistic Inquiry. – 1994. - Vol. 25, № 2. – P. 221-237.

78. Bellugi U. Simplification in children’s language // R. Huxley and E. Ingram (eds.). Language acquisition: Models and Methods. – London; N.Y.: Academic Press, 1971. – P. 95-119.

79. Bergman C.R. Interference vs. independent development in infant bilingual-ism // G.D. Keller, R.V. Teschner and S. Viera (eds.). Bilingualism in the Bicenten-nial and Beyond. - N.Y., 1976. - P. 86-96.

80. Berk-Seligson S. Linguistic constraints on intrasentential code-switching: A study of Spanish/Hebrew bilingualism // Language in Society. – 1986. - Vol. 15. – P. 313-348.

81. Bernstein J. and Myers-Scotton C. English loans in Shona: Consequences for linguistic systems // International Journal of the Sociology of Language. – 1993. - Vol. 100.

82. Bolinger D. Aspects of Language. – N.Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1968.83. Bolonyai A. In-between languages: Language shift/maintenance in childhood

bilingualism //International Journal on Bilingualism. – 1998. - Vol. 2. - № 1. – P. 21-43.

84. Bolonyai A. The Hidden Dimensions of Language Contact: the Case of Hun-garian-English Bilingual Children / Ph.D., Columbia, SC: Univ. of South Carolina, 1999.

85. Bolonyai A. Affective Affinities: Language Contact in the Abstract Lexicon and Its Structural Consequences // International J. of Bilingualism. – 2000. - Vol. 4, № 1. - P. 81-106.

86. Bolonyai A. Case Systems in Contact: Syntactic and Lexical Case in Bilin-gual Child Language // Southwestern Journal of Linguistics, 2002.

87. Boumans L. Codeswitching and the organization of the mental lexicon // G. Extra and L. Verhoeven (eds.). Bilingualism and Migration. – Berlin: Mouton de Gruyter, 1999. – P. 281-299.

88. Bowerman M. Starting to talk worse: Clues to language acquisition from chil-dren’s late speech errors // Strauss S. and Stavy R. (eds.). U-Shaped Behavioral Growth. – N.Y.: Academic Press, 1982. – P. 101-145.

89. Burling R. Language development of Garo and English-speaking child // Word. – 1959. - Vol. 15, № 1. - P. 45-68.

90. Celce-Murcia M. The simultaneous acquisition of English and French in a two-year-old child // E. M. Hatch (ed.). Second Language Acquisition: A Book of Readings. - Rowley: Newbury House, 1978. – P. 38-53.

91. Chomsky N. Barriers. - Cambridge, MA: M.T.I., 1986.92. Clyne M. Transference and triggering. Observations on the Language Assimi-

lation of Postwar German-Speaking Migrants in Australia. – The Hague: Nijhoff, 1967.

93. Clyne M. Perspectives on Language Contact. – Melbourne: The Hawthorn Press, 1972.

94. Clyne M. Multilingual Australia. – Melbourne: River Seine, 1982.

180

95. Clyne M. Constraints on code-switching: How universal are they? // Linguis-tics. – 1987. - Vol. 25. - P. 739-764.

96. Clyne M. Pluricentric languages: Differing norms in different nations. – Berlin; N.Y.: Mouton de Gruyter, 1992. – 481 p.

97. Dechert H., Brüggemeier M. and Fütterer D. Transfer and interference in language. A selected bibliography. – Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins, 1984. – 489 p.

98. DeHouwer A. The development of the verb phrase in a bilingual child // D.M. Singleton and D.G. Little (eds.). Language Learning in Formal and Informal Con-texts. – Dublin, 1984. – P. 41-53.

99. DeHouwer A. The acquisition of two languages from birth: A case study. - Cambridge: C.U.P., 1990. – 391 p.

100. DeHouwer A. Bilingual language acquisition // P. Fletcher and B. MacWhinney (eds.). The handbook of child language. - Oxford, 1995. - P. 219-250.

101. DeHouwer A. Comparing error frequencies in monolingual and bilingual acquisition // Bilingualism: Language and Cognition. – Cambridge. – 1998. - Vol. 1, № 3. - P. 173-174.

102. Den Besten H., Muysken P. and Smith N. Theories focusing on the Euro-pean input // J. Arends, P. Muysken and N. Smith (eds.). Pidgins and Creoles: An In-troduction. – Amsterdam/ Philadelphia: John Benjamins, 1995. – P. 87-98.

103. Deuchar M. and Quay S. One vs. two systems in early bilingual syntax: Two versions of the question // Bilingualism: Language and Cognition. – 1998. - Vol. 1, № 3. – P. 231-243.

104. Discillo A.-M., Muysken P. and Singh R. Government and code-mixing // J. of Linguistics. – Cambridge. – 1986. - Vol. 22, № 1. - P. 1-24.

105. Dodson C. Living with two languages // Bilingual Family Newsletter. - 1984. - Vol. 1, № 1. – P. 2-3.

106. Doron E. On formal models of code-switching // Texas Linguistic Forum. - 1983. - Vol. 22. – P. 35-59.

107. Elwert Th. Das zweisprachige Individuum: Ein Selbstzeugnis. – Wiesbaden: Steiner, 1959.

108. Enninger W. Syntactic convergence in a stable triglossia plus trilingualism situation in Kent Country, Delaware, US // P. Nelde (ed.). Sprachkontakt und Sprachkonflikt. – Wiesbaden: Franz Steiner, 1980. – P. 343-350.

109. Fantini A. E. Bilingual behavior and social cues: Case studies of two bilin-gual children // M. Paradis (ed.). Aspects of Bilingualism. – Columbia: Hornbeam Press, 1978. – P. 283-301. – (1978a).

110. Fantini A. E. Emerging styles in child speech: Case study of a bilingual child // The Bilingual Review. – 1978. - № 3. – P. 169-189. – (1978b).

111. Fantini A. E. Language acquisition of a bilingual child: A sociolinguistic perspective (to age 10). – Clevedon: Multilingual Matters, 1985. – 265 p.

112. Földes Cs. Aspects of transference-phenomena in contact languages on the material of a minority language use // Applied Linguistic Studies in Central Europe. – 1997. - Vol. 1. – P. 114-136.

181

113. Fuller J. M. When cultural maintenance means linguistic convergence: Pennsylvania German evidence for the matrix language turnover hypothesis // Lan-guage in Society. – 1996. - Vol. 25. – P. 493-514.

114. Fuller J. Pennsylvania Dutch with a Southern Touch: A Theoretical Model of Language Contact and Change / Ph.D., Columbia, SC: Univ. of South Carolina, 1997.

115. Fuller J. Morpheme Types in a Matrix Language Turnover: The Introduc-tion of System Morphemes from English into Pennsylvania Germans // International Journal of Bilingualism. – 2000. - Vol. 4, № 1. – P. 45-58.

116. Gardner-Chloros P. Code-switching in community, regional and national repertoires: the myth of the discreteness of linguistic systems // L. Milroy and P. Muysken (eds.), One Speaker, Two Languages. – Cambridge, 1995. – P. 68-89.

117. Garrett M. F. Process in sentence production // F. Newmeyer (ed.). The Cambridge Linguistic Survey, iii. – Cambridge: C.U.P., 1988. – P. 69-96.

118. Garrett M.F. Sentence processing //D. Osherson, H. Lasnik (eds). An In-vitation to Cognitive Science, 1. – Cambridge, Mass.: M.I.T. Press, 1990. – P. 133-175.

119. Genesee F., Nicoladis E., and Paradis M. Language differentiation in early bilingual development // J. of Child Language. – 1996. - Vol. 22. – P. 611-631.

120. Gergely Z. Code-mixing in the speech of a 2;8 year-old Hungarian-English bilingual child // Applied Linguistic Studies in Central Europe. – Veszprem. – 1997. - Vol. 1. – P. 149-154.

121. Givón T. On understanding grammar. – New York: Academic Press, 1979.122. Givόn T. Mind, code, and context: Essays in pragmatics. – Hillsdale, NJ:

Erlbaum, 1989.123. Goodz N. S. Parental language mixing in bilingual families // J. of Infant

Mental Health. – 1989. Vol. 10. – P. 25-44.124. Green D.W. Control, activation, and resource: A framework and a model

for the control of speech in bilinguals // Brain and Language. – 1986. - Vol. 27. – P. 210-223.

125. Grosjean F. Life with two languages: An introduction to bilingualism. – Cambridge, MA; London: Harvard univ. Press, 1982. – 370 p.

126. Grosjean F. Transfer and language mode // Bilingualism: Language and Cognition. – Cambridge. - 1998. - Vol. 1, № 3. – P. 175-176.

127. Grosjean F. and Soares C. Processing mixed language: Some preliminary findings // J. Vaid (ed.), Language Processing in Bilinguals: Psycholinguistic and Neurolinguistic Perspectives. – Hillsdale, NJ: Erlbaum, 1986. – P. 145-189.

128. Gross S. The Role of Abstract Lexical Structure in First Language Attri-tion: Germans in America / Ph.D., Columbia, SC: Univ. of South Carolina, 2000.

129. Gross S. When Two Becomes One: Creating a Composite Grammar in Cre-ole Formation // International Journal of Bilingualism. - 2000. - Vol. 4, № 1. – P. 59-80.

130. Guimarães A.S. and Parkins E. The effects of bilingualism in the L1 spell-ing of young bilingual children // 8th International Congress for the study of Child Language / Abstracts. – San Sebastian, 1999. – P. 109-110.

182

131. Guldal T. M. Code-switching and marked voice in the playing of roles: Conversational, social and fictional oppositions in children's conversations // Interna-tional Symposium on Bilingualism / Abstracts. – Newcastle-upon-Tyne, 1997. – P. 137.

132. Gumperz J. J. Conversational code-switching // J. J. Gumperz (ed.). Dis-course Strategies. – Cambridge, 1982. – P. 55-99.

133. Halmari H. Codeswitching strategies as a mirror of language loss: A case-study of two child bilinguals // Papers in Applied Linguistics. SLRF 1992 Proceed-ings. – Michigan: PALM, 1992. – P. 200-215.

134. Halmari H. Structural relations and Finnish – English code-switching // Linguistics. - 1993. - Vol. 31, № 6. – P. 1043-1068.

135. Halmari H. Government and code-switching: Explaining American Fin-nish. (Studies in Bilingualism 12). – Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins, 1997. – 276 p.

136. Hamers J. F. and Blanc M. H. A. Bilinguality and bilingualism / transl. From French / 2nd ed. – Cambridge: C.U.P., 2000. – 468 p.

137. Harding E. and Riley P. The bilingual family: A handbook for parents. – Cambridge: C.U.P., 1997. – 155 p.

138. Hassinen S. Acquisition of Estonian-Finnish Bilingualism in Finland and in Estonia // 8th International Congress for the study of Child Language / Abstracts. – San Sebastian, 1999. – P. 111-112.

139. Hatch E. M. Introduction // E. M. Hatch (ed.), Second Language Acquisi-tion: A Book of Readings. – Rowley (Mass.): Newbury House, 1978. – P. 1-18.

140. Haugen E. The Norwegian Language in America: A Study of Bilingual Be-havior. – Bloomington: Indiana Univ. Press, 1953; 2nd edition. - Bloomington: Indi-ana Univ. Press, 1969. – 699 p.

141. Haugen E. Bilingualism in the Americas: A Bibliography and Research Guide. [Publications of the American dialect society, № 26]. – Alabama: University of Alabama Press, 1956. – 159 p.

142. Haugen E. The analysis of linguistic borrowing // E. Haugen (ed.). The Ecology of language. – Stanford, Calif.: Stanford Univ. Press, 1973. – P. 80-109.

143. Haugen E. Borrowing // W. Bright (ed.). Oxford Encyclopedia of Linguis-tics. – New York: Oxford Univ. Press, 1992. – P. 197-199.

144. Haust D. Codeswitching in Gambia. – Köln: Rüdiger Köppe Verlag, 1995.145. Heath J. A case of intensive Lexical Diffusion: Arnhem Land, Australia //

Language. - 1981. - Vol. 57. – P. 335-367.146. Heller M. (ed.). Codeswitching: Anthropological and Sociolinguistic Per-

spectives. – Berlin: Mouton de Gruyter, 1988. – 278 p.147. Hermans D., Bongaerts Th., De Bot K. and Schreuder R. Producing words

in a foreign language: Can speakers prevent interference from their first language? // Bilingualism: Language and Cognition. - 1998. - Vol. 1, № 3. – P. 213-229.

148. Hlavac J. Croatian in Melbourne: Lexicon, Switching and Morphosyntactic Features in the Speech of SeconGeneration Bilinguals / Ph.D. – Melbourne: Monash Univ., 2000.

149. Hopper P. and Thompson S. The discourse basis for lexical categories in universal grammar // Language, 1984, v. 60. – Pp. 703-752.

183

150. Huerta A. The acquisition of bilingualism: A code-switching approach // Sociolinguistic Working Paper. – 1977. - № 39. – P. 1-33.

151. Hulk A. and Van Der Linden E. Evidence for transfer in bilingual children? // Bilingualism: Language and Cognition. – Cambridge. - 1998. - Vol. 1, № 3. – P. 177-180.

152. Hymes D. (ed.). Pidginization and Creolization of Languages. – Cam-bridge: C.U.P., 1971.

153. Imedadze N.V. On the psychological nature of child speech formation under conditions of exposure to two languages // International Journal of Psychology. - 1967. - Vol. 2. – P. 129-132.

154. Jake J. Intrasentential code-switching and pronouns: On the categorial sta-tus of functional elements // Linguistics. - 1994. - Vol. 32. – P. 271-298.

155. Jake J. Constructing Interlanguage: Building a Composite Matrix Lan-guage // Linguistics. - 1998. - Vol. 36. – P. 333-382.

156. Jake J.J. and Myers-Scotton C. Codeswitching and compromise strategies: Implications for lexical structure // The International J. of Bilingualism. - 1997. - Vol. 1, № 1. – P. 25-39.

157. Jake J.J. and Myers-Scotton C. Relating Interlanguage to Codeswitching: The Composite Matrix Language // Proceedings of Boston University conference on Language Development. - 1997. - Vol. 21. – P. 319-330.

158. Jakendoff R. X-bar syntax: A study of phrase structure. – Cambridge, Mass.: M.I.T. Press, 1977.

159. Jarovinskij A. Acquiring bilingual communicative competence // Pro-ceedings of the 5th International Congress of the International Society of Applied Psycholinguistics. – Porto, 1999. – P. 561-564.

160. Joshi A. K. Processing of sentences with intrasententional code-switching // D. A. Dowty, L. Karttunen, A. M. Zwicky (eds.). Natural Language Parsing. – Cam-bridge, 1985. – P. 190-205.

161. Kachru B.B. Code-mixing as a communicative strategy in India // J.E. Alatis (ed.). International Dimensions of Bilingual Education. – Washington, DC: Georgetown Univ. Press, 1978. – P. 107-124.

162. Klavans J. L. The syntax of code-switching: Spanish and English // L.D. King and C. A. Maley (eds.). Selected Papers from the 13 th Linguistic Sympo-sium on Romance Languages. - Vol. 36. – Amsterdam: John Benjamins, 1985. – P. 213-231.

163. Köppe R. and J. M. Meisel Code-switching in bilingual first language ac-quisition // L. Milroy and P. Muysken (eds.). One Speaker, Two Languages. – Cam-bridge: C.U.P., 1995. – P. 276-301.

164. Kouzmin L. Some patterns and conditions of code-switching from Russian to English // Talanya. - 1976. - Vol. 3. – P. 107-116.

165. Lanza E. Can bilingual two-year-olds code-switch? // J. of Child Lan-guage. - 1992. - Vol. 19, № 3. – P. 633-658.

166. Lanza E. Language contact in bilingual two-year-olds and code-switching: Language encounters of a different kind? // International J. of Bilingualism. - 1997. - Vol. 1, № 2. – P. 135-162. – (1997a).

184

167. Lanza E. Language mixing in infant bilingualism: A sociolinguistic per-spective. – Oxford: Clarendon Press, 1997. – 412 p. – (1997b).

168. Lanza E. Cross-linguistic influence, input and the young bilingual child // Bilingualism: Language and Cognition. – Cambridge. - 1998. - Vol. 1, № 3. – P. 181-182.

169. Lanza E. Parental discourse and language mixing in bilingual children re-visited // 8th International Congress for the study of Child Language / Abstracts. – San Sebastian, 1999. – P. 134.

170. Lee Sh. Conversational strategies employed by British-Chinese bilingual children in Tynesyde // Abstracts / International Symposium on Bilingualism. – Newcastle-upon-Tyne, 1997. – P. 70.

171. Leopold W.F. Speech development of a bilingual child: A linguist's record: v. 1. Vocabulary growth in the first two years. – Evanston, Ill.: Northwestern Univ. Press, 1939/1954. – 188 p.

172. Leopold W.F. Speech development of a bilingual child: A linguist's record: v. 2. Sound-learning in the first two years. – Evanston, Ill.: Northwestern Univ. Press, 1947. – 190 p.

173. Leopold W.F. Speech development of a bilingual child: A linguist's record: v. 3. Grammar and general problems in the first two years. – Evanston, Ill.: North-western Univ. Press, 1949. – 200 p.

174. Levelt W.J.M. Speaking: from intention to articulation. – Cambridge, MA: M.I.T. Press, 1989.

175. Lindholm K. J. and Padilla A. M. Language mixing in bilingual children // J. of Child Language. - 1978. - Vol. 5. – P. 327-335.

176. Lipski J. Code-switching and the problem of bilingual competence // M. Paradis (ed.). Aspects of Bilingualism. – Columbia, SC: Hornbeam Press, 1977. – P. 250-263.

177. Markman E.M. Constraints on word meaning in early language acquisition // L. Gleitman and B. Landau (eds.). The Acquisition of the Lexicon. – Cambridge (Mass.): The M.I.T. Press, 1994. – P. 199-227.

178. Markman E.M. and Wachtel G.F. Children’s use of mutual exclusivity to constrain the meanings of words // Cognitive Psychology/ - 1988. - Vol. 20. – P. 121-157.

179. McClure E. F. Aspects of code-switching in the discourse of bilingual Mexican-American children // M. Saville-Troike (ed.). Linguistics and Anthropol-ogy. – Washington, DC, 1977. – P. 93-115.

180. McClure E. F. Formal and functional aspects of the code switched dis-course of bilingual children // R. Duran (ed.). Latino Language and Communicative Behavior. – New Jersey, 1981. – P. 69-94.

181. McClure K. Mutual exclusivity and infant bilinguals //8th International Con-gress for the study of Child Language/Abstracts. – San Sebastian, 1999. – P. 149-150.

182. McLaughlin B. Second language acquisition in childhood. – Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 1984. – 261 p.

185

183. Meisel J. M. Early differentiation of languages in bilingual children // K. Hyltenstam and L. Obler (eds.). Bilingualism across the Life Span: In Health and Pathology. – Cambridge, 1989. – P. 13-40.

184. Meisel J. M. Code-switching in bilingual children: The acquisition of gram-matical constraints // Studies in Second Language Acquisition. - 1994. - Vol. 16, № 4. – P. 413-439.

185. Moravcsik E. Language contact // J. H. Greenberg (ed.). Universal of Hu-man Language. – Stanford, California: Stanford Univ. Press, 1978. – P. 93-122.

186. Mougeon R. and Beniak E. Linguistic consequences of language contact and restriction. – Oxford: Oxford Press, 1991.

187. Mühlhäuser P. Patterns of contact, mixture, creation and nativization: their contribution to a general theory of language // C.-J. Bailey and R. Harris (eds.). De-velopmental Mechanisms of Language. – Oxford: Pergamon, 1985. – P. 51-87.

188. Müller N. Transfer in bilingual first language acquisition // Bilingualism: Language and Cognition. – Cambridge. - 1998. - Vol. 1, № 3, - P. 151-171.

189. Muysken P. Concepts, methodology, and data in language contact research: Ten remarks from the perspective of grammatical theory // Papers for the Workshop on Concepts, Methodology and Data. – Strasbourg, 1990. – P. 15-30.

190. Muysken Р. ‘Needed’: A comparative approach // Papers for the Sympo-sium on Code-Switching in Bilingual Studies: Theory, Significance and Perspectives. – Strasbourg, 1991. – P. 253-272.

191. Muysken P. Code-switching and grammatical theory // L. Milroy, P. Muysken (eds.), One Speaker, Two Languages. – Cambridge: C.U.P., 1995. – P. 177-198.

192. Myers-Scotton C. Elite closure as boundary maintenance: The evidence from Africa // B. Weinstein (ed.). Language Policy and Political Development. – Norwood, NJ: Ablex, 1990. – P. 25-41.

193. Myers-Scotton C. Building the frame in code-switching. Evidence from Africa // Topics in African Linguistics. – Amsterdam/Philadelphia, 1993. – P. 275-278.

194. Myers-Scotton C. Duelling languages: Grammatical structure in code-switching. – Oxford: Clarendon Press, 1993. – 262 p.

195. Myers-Scotton C. A lexically based model of code-switching // L. Milroy and P. Muysken (eds.). One Speaker, Two Languages. – Cambridge: C.U.P., 1995. – P. 233-256.

196. Myers-Scotton C. Codeswitching // F. Coulmas (ed.). Handbook of socio-linguistics. – Oxford: Blackwell, 1997. – P. 217-237.

197. Myers-Scotton C. Duelling languages: Grammatical structure in code-switching / 2nd ed. – Oxford: Clarendon Press, 1997. – 285 p.

198. Myers-Scotton C. A way to dusty death: the Matrix Language turnover hy-pothesis // Lenore A. Grenoble, Lindsay J. Whaley (eds.). Endangered Languages: Language Loss and Community Response. – Cambridge: C.U.P., 1998. – P. 298-316.

199. Myers-Scotton C. Contact Linguistics: Bilingual Encounters and Grammati-cal Outcomes. – Oxford: Oxford University Press, 2002. – 342 p.

200. Myers-Scotton C. and Bolonyai A. Calculating Speakers: Codeswitching in a Rational Choice Model // Language in Society. - 2001. - Vol. 31, № 1. – P. 1-28.

186

201. Myers-Scotton C. and Jake J. C. Matching lemmas in a bilingual language competence and production model: Evidence from intrasentential codeswitching // Linguistics. - 1995. - Vol. 33. – P. 981-1024.

202. Myers-Scotton C. and Jake J. C. Codeswitching as evidence for two types of functional elements // Abstracts / International Symposium on Bilingualism. – Newcastle-upon-Tyne, 1997. – P. 85.

203. Myers-Scotton C. and Jake J.C. Explaining Aspects of Codeswitching and their Implications // J. Nicol (ed.). Two Languages: Bilingual Language Processing. – Oxford: Blackwell Publishers, 2001. – P. 84-116.

204. Nortier J. Dutch-Moroccan Arabic: Code switching among Moroccans in the Netherlands. – Dordrecht, etc.: Foris, 1990. – 237 p.

205. O’Brien de Ramírez K. Developmental processes in bilingualism as re-flected in the code-switching strategies of young language learners // 8 th International Congress for the study of Child Language / Abstracts. – San Sebastian, 1999. – P. 162.

206. Okasha M. Structural Constraints on Arabic-English Codeswitching: Two Generations / Ph.D., Columbia, SC: Univ. of South Carolina, 1999.

207. Oksaar E. Zum Spracherwerb des Kindes in Zweisprachiger Umgebung // Folia Linguistica. - 1971. - Vol. 4. - P. 330-358.

208. Oksaar E. Code switching as an interactional strategy for developing bilin-gual competence // Word: Child Language. – London. - 1976. - Vol. 27, № 1-2-3. – P. 377-385.

209. Oksaar E. On becoming trilingual. A case study // C. Maloney (ed.), Deutsch im Kontakt mit anderen Sprachen. – Kronberg: Scriptor Verlag, 1977. – P. 296-306.

210. Pál A. Cross-linguistic lexical interference: The role of cognates in word recognition and retrieval // 8th International Congress for the study of Child Language / Abstracts. – San Sebastian, 1999. – P. 167-168.

211. Pandit I. Grammaticality in code-switching // R. Jacobson (ed.). Codeswitcing as a Worldwide Phenomenon. – N.Y., 1990. – P. 33-96.

212. Paradis M. The language switch in bilinguals: psycholinuistic and neu-rolinguistic perspectives // P.H. Nelde (ed.). Sprachkontakt und Sprachkonflikt. – Wiesbaden, 1980. – P. 501-506.

213. Paradis M. and Genesee F. Syntactic acquisition on bilingual children: Au-tonomous or interdependent? // Studies in Second Language Acquisition. - 1996. - Vol. 18. – P. 1-25.

214. Peng J. S. C. Word learning strategies of monolingual and bilingual chil-dren in different code-mixing contexts // 8 th International Congress for the study of Child Language / Abstracts. – San Sebastian, 1999. – P. 169.

215. Petersen J. Word-internal code-switching constraints in a bilingual child's grammar // Linguistics: An Interdisciplinary J. of the Language sciences. – B., etc. - 1988. - Vol. 26, № 3. – P. 479-493.

216. Pfaff C. Constraints on language mixing: Intra-sententional code-switching and borrowing in Spanish-English // Language. - 1979. - Vol. 55. – P. 291-318.

187

217. Poplack Sh. Sometimes I'll start a sentence in Spanish y termino en Es-panol: Toward a Typology of Code-switching // Linguistics. - 1980. - Vol. 18. – P. 581-618.

218. Poplack Sh. Syntactic structure and social function of code-switching // R. Duran (ed.). Latino Language and Communicative Behavior. – Norwood, NJ, 1981. – P. 169-184.

219. Poplack Sh. and Miller C. The social correlates and linguistic processes of lexical borrowing and assimilation // Linguistics. - 1988. - Vol. 26. – P. 47-104.

220. Poplack Sh. and Sankoff D. Codeswitching // A. Ulrich et al. (eds.), Socio-linguistics. – Berlin: Mouton de Gruyter, 1988. – P. 1174-1180.

221. Quay S. The bilingual lexicon: Implication for studies of language choice // J. of Child Language. - 1996. - Vol. 22, № 2. – P. 369-387.

222. Raffler-Engel W., von. Del bilinguismo infantile // Archivio Glottologico Italiano. - 1965, № 50. – P. 175-180.

223. Redlinger W. E. and Park T.-Z. Language mixing in young bilinguals // J. of Child Language. - 1980. - Vol. 7. – P. 337-352.

224. Reynolds M. and Akram M. Can we predict language maintenance or shift from code-switching behaviours? The case of Punjabi/Urdu in Sheffield // Abstracts / International Symposium on Bilingualism. – Newcastle-upon-Tyne, 1997.

225. Ronjat J. Le développement du langage observé chez un enfant bilingue. – Paris: Champion, 1913. – 155 p.

226. Rūķe-Draviņa V. Mehrsprachigheit im Vorschulalter. – Lund: Gleerup, 1967.

227. Rusakov A. Code-switching phenomena in Gypsy children narratives // 8 th

International Congress for the study of Child Language / Abstracts. – San Sebastian, 1999. – P. 184-185.

228. Sahrimaa A. [Rec. ad op.]: H. Halmari. Government and code-switching: Explaining American Finnish. (Studies in Bilingualism 12). Amsterdam/Philadel-phia: John Benjamins, 1997 // Nordic J. of Linguistics. - 1998. - Vol. 21, № 1. – P. 91-97.

229. Sankoff D. and Poplack S. A formal grammar for code-switching // Papers in Linguistics. - 1981. - Vol. 14, № 1. – P. 3-46.

230. Sankoff D., Poplack S. and Vanniarajan S. The case of the nonce loan in Tamil // Language Variation and Change. - 1990. - Vol. 2. – P. 71-101.

231. Saunders G. Bilingual children: From birth to teens. – Clevedon: Multilin-gual Matters, 1988. – 274 p.

232. Schlyter S. The weaker language in bilingual Swedish-French children // K. Hyltenstam and Ε. Viberg (eds.). Progression and Regression in Language. – Cam-bridge, U.K., 1993. – P. 289-308.

233. Schlyter S. Directionality in transfer? // Bilingualism: Language and Cog-nition. – Cambridge. - 1998. - Vol. 1, № 3. – P. 183-184.

234. Schmitt E. Overt and Covert Codeswitching in Immigrant Children from Russia // International Journal of Bilingualism. - 2000. - Vol. 4, № 1. – P. 9-28.

235. Schmitt E. Beneath the Surface: Signs of Language Attrition in Immigrant Children from Russia / Ph.D., Columbia, SC: Univ. of South Carolina, 2001.

188

236. Scotton C. M. and Okeju J. Neighbors and lexical borrowings // Language. - 1973, v. 49. – P. 879-889.

237. Selinker L. Interlanguage // International Review of Applied Linguistics, 1972. - Vol. 10, № 3. – Pp. 209-231.

238. Shaffer D. The place of code-switching in linguistic contact // M. Paradis (ed.), Aspects of Bilingualism. – Columbia, SC: Hornbeam Press, 1977. – P. 265-274.

239. Singleton D. Form and meaning in the L2 mental lexicon: A review of some relevant evidence // Applied Linguistic Studies in Central Europe. - 1997. - Vol. 1. – P. 155-169.

240. Skutnabb-Kangas T. Bilingualism or not: The education of minorities. – Clevedon: Multilingual Matters, 1981. – 378 p.

241. Sofu H. and Sire E. Code switching behavior of six year old preschool Turkish-Arabic bilingual children // 8th International Congress for the study of Child Language / Abstracts. – San Sebastian, 1999. – P. 207.

242. Sridhar S. N. and Sridhar K. The syntax and psycholinguistics of bilingual code-mixing // Canadian Journal of Psychology. - 1980. - Vol. 34. – P. 407-416.

243. Stenson N. Phrase structure congruence, government and Irish–English code-switching // R. Hendrik (ed.). Syntax and Semantics. – N.Y.: Academic Press. - 1990. - Vol. 23 (The Syntax of the Modern Celtic Languages). – P. 167-197.

244. Swain M.K. Bilingualism, monolingualism and code acquisition // W.F. Mackey, Th. Andersson (eds.). Bilingualism in Early Childhood: Papers from a Con-ference on Child Language. – Rowley (Mass.): Newbury House, 1977. – P. 28-35.

245. Swain M.K. and Wesche M. Linguistic interaction: a case study of a bilin-gual child // Language Sciences. - 1975. - Vol. 37. - P. 17-22.

246. Taeschner T. The sun is feminine. A study on language acquisition in bilin-gual children. – Berlin: Springer-Verlag, 1983.

247. Tarantino M. Error analysis and its teaching implications // Rassegna ital-iana di linguistica applicata. - 1984. - Vol. 16, № 3/4. – P. 89-103.

248. Tarone E. Communication strategies, foreigner talk, and repair in interlan-guage // Language Learning. - 1980. - Vol. 30. – P. 417-431.

249. Tarone E. Variability in interlanguage use: A study of style-shifting in mor-phology and syntax // Language Learning. - 1985. - Vol. 35. – P. 373-404.

250. Tarone E. Variation in Interlanguage. – London, etc.: Arnold, 1988. – 151 p.

251. Tarone E.& Parrish B. Task-related variation in interlanguage: the case of articles // Language Learning. - 1988. - Vol. 38, № 1. – P. 21-44.

252. Tarone E. & Yule G. Communication strategies in East-West interactions // Discourse across cultures. – New York, etc., 1987. – P. 49-65.

253. Timm L. Spanish-English code-switching: el porque how-not-to // Romance Philology. - 1975. - Vol. 28. – P. 473-482.

254. Tracy R. Transfer versus coexistent systems // Bilingualism: Language and Cognition. – Cambridge. - 1998. - Vol. 1, № 3. – P. 185-186.

255. Treffers-Daller J. Towards a uniform approach to code-switching and bor-rowing // Papers for the Workshop on Constraints, Conditions and Models. – Stras-bourg: European Science Foundation, 1991. – P. 259-279.

189

256. Treffers-Daller J. Code-switching between a case-assigner and its com-plement: The case of Turkish – German prepositional phrases // Summer School Code-switching and Language Contact. – The Netherlands, Fryske Akademy, 1995. – P. 253-263.

257. Treffers-Daller J. Ambiguity and transfer in bilingual first language acqui-sition? // Bilingualism: Language and Cognition. – Cambridge. - 1998. - Vol. 1, № 3. – P. 187-188.

258. Turčan J. Codeswitching and transference in Slovak – Serbo-Croatian bi-lingual children // Proceedings of the 5th International Congress of the International Society of Applied Psycholinguistics. – Porto, 1999. – P. 595-600.

259. Türker E. Turkish-Norwegian Codeswitching: Evidence for Intermediate and Second Generation Turkish Immigrants in Norway / Ph.D., Oslo: Univ. of Oslo, 2000.

260. Van Coetsem F. Loan Phonology and two transfer types in language con-tact. – Dordrecht: Foris, 1988. – 207 p.

261. Vihman M. M. The acquisition of morphology by a bilingual child: a whole-word approach // Applied Psychology. - 1982. - Vol. 3. – P. 141-160.

262. Vihman M. M. Language differentiation by the bilingual infant // J. of child language. - 1985. - Vol. 12. – P. 297-324.

263. Vihman M. M. A developmental perspective on code-switching: conversa-tions between a pair of bilingual siblings // International J. of Bilingualism. - 1998. - Vol. 2, № 1. – P. 45-84.

264. Wei Lee. Syntagmatic code-switching as the first sign of language attrition: Examples of two Mandarin-speaking children in Britain // 8 th International Congress for the study of Child Language / Abstracts. – San Sebastian, 1999. – P. 228-229.

265. Weinreich U. Languages in contact: Findings and problems. – N.Y.: Lin-guistic Circle, 1953.

266. Woolford E. Bilingual code-switching and syntactic theory // Linguistic In-quiry. - 1983. - Vol. 14, № 3. – P. 520-536.

267. Yip V. and Matthews S. Language dominance and transfer in Cantonese/English bilingual development // International Symposium on Bilingualism / Ab-stracts. – Newcastle-upon-Tyne, 1997. – P. 120.

268. Zaręba A. Język polski w szwecji // Język Polski. - 1953. - Vol. 33. – P. 29-37, 98-111.

190

Оглавление

Предисловие..................................................................................... 3

Глава 1. Статусно-ролевые характеристики языков в двуязычной коммуникации........................................................................................ 4

1.1. Термины и понятия................................................................. 41.2. Родной язык............................................................................ 51.3. Доминантный язык................................................................. 81.4. Матричный язык..................................................................... 11

Глава 2. Билингвальное речепроизводство.................................. 192.1. Билингвальная речь................................................................. 192.2. Модель билингвальной речи.................................................. 192.3. Системные и содержательные морфемы............................... 212.4. Установление рамки................................................................ 26

Глава 3. Прагматика двуязычной коммуникации........................ 293.1.  Отношение к переключению кодов и билингвальной коммуни-

кации....................................................................................................... 293.2. Параметры двуязычной коммуникации................................ 31

3.2.1. Коммуниканты....................................................................................3.2.2. Посторонний слушатель.....................................................................3.2.3. Место общения....................................................................................3.2.4. Время общения.....................................................................................3.2.5. Цель общения.......................................................................................

3.3. Прагматика кодовых переключений..................................... 373.3.1. Адресатная функция............................................................................3.3.2. Эзотерическая функция.......................................................................3.3.3. Предметно-тематическая функция....................................................3.3.4. Фатическая функция............................................................................3.3.5. Функция самоиндификации................................................................3.3.6. Металингвистическая функция..........................................................3.3.7. Декоративная функция........................................................................3.3.8. Эмоциональная функция.....................................................................3.3.9. Функция воздействия..........................................................................3.3.10. Эмфатическая функция.....................................................................3.3.11. Функция экономии языковых средств.............................................

191

Глава 4. Подходы к исследованию кодовых переключений....... 484.1. Переключение кодов, интерференция и смешение языков 494.2. Кодовые переключения и хезитация..................................... 514.3. Грамматика кодовых переключений..................................... 52 4.3.1. Порядок слов (Линейность).......................................................

4.3.2. Переключения и виды синтаксической связи...................................4.3.3. Уровни кодовых переключений.........................................................4.3.4. Концепции связанные с исследованием роли МЯ и ГЯ..................

4.4. Структурные типы кодовых переключений......................... 644.4.1. Классификация кодовых переключений по месту

появления в речи.............................................................................................4.4.2. Классификация кодовых переключений поуровню

взаимодействия языковых единиц................................................................4.4.3. Типы кодовых переключений и компетенция.........................

Глава 5. Структурная модель матричного языка........................ 695.1. Единицы исследования в модели РМЯ................................. 705.2. Принципы и гипотезы модели РМЯ...................................... 71

5.2.1. Дополнительные гипотезы и прнципы РМЯ.....................................5.2.2. Дублированная морфология...............................................................5.2.3. Острова ГЯ...........................................................................................

5.3. Нерешенные проблемы в рамках модели РМЯ.................... 81

Глава 6. Детские кодовые переключения...................................... 856.1. Модель РМЯ и одновременный детский билингвизм......... 856.2. Смешение или переключение языков..................................... 87

6.2.1. Теория постепенной дифференциации..............................................6.2.2. Гипотеза раздельного развития..........................................................6.2.3. Гипотеза языковой доминантности...................................................6.2.4. Проблемы анализа ранних переключений........................................

6.3. Переключения и двуязычный словарь ребенка.................... 946.4. Детские переключения на этапе убывающей билингвальности 97

Глава 7. Пиджинизированные переключения.............................. 1037.1. Проблемы разграничения переключений кодов и заимство-

ваний....................................................................................................... 1037.2. Проблемы ассимиляции заимствований и ПК...................... 1067.3. Предсказуемость и частотность ПК и заимствований......... 1097.4. Детские заимствования-пиджинизмы................................... 113

Глава 8. Переключения-дублирования.......................................... 1188.1. Переключения-дублирования в двуязычной ситуации....... 1198.2. Переключения-дублирования и прагматическая компетенции 1218.3. Грамматика переключений-дублирований........................... 1228.4. Семантика переключений-дублирований............................ 124

192

Глава 9. Интерференция................................................................ 1259.1. Аспекты изучения интерференции........................................ 1269.2. Интерференция и другие явления языковых взаимодействий 1309.3. Подходы к исследованию речевой интерференции............. 132

Глава 10. Фонетическая интерференция....................................... 13910.1. Интерференция и акцент...................................................... 13910.2. Фонологическая интерференция.......................................... 14210.3. Взаимодействие слоговых структур ................................... 14610.4. Просодическая интерференция............................................ 149

Глава 11. Грамматическая интерференция................................... 15111.1. Морфологическая интерференция....................................... 15111.2. Синтаксическая интерференция.......................................... 156

Глава 12. Лексико-семантическая и интерференция.................. 16412.1. Взаимодействие языков на лексико-семантическом уровне 16412.2. Лексическая и лексико-семантическая интерференция.... 167

12.2.1. Лексико-сематическая интерференция в онтогенезе...................12.2.2. Лексико-сематическая интерференция в в речи взрослых

билингвов.........................................................................................................Заключение....................................................................................... 174Библиографический список............................................................ 176

193

Научное издание

Галина Николаевна Чиршина

ДВУЯЗЫЧНАЯ КОММУНИКАЦИЯ

Редактор Г.В. ИвановаКомпьютерная верстка: М.Н. Авдюхова

Лицензия № 24 Г-1382 от 5 апреля 2001 г.

Сдано в набор 016.03.04 г. Подписано к печати .03.04 г.Тир. 300. Уч.-изд. л. 9,3. Усл. печ. л. 11. Формат 60´84 1/16. Гарнитура Таймс. Зак. .

ГОУ ВПО Череповецкий государственный университет162600 г. Череповец, пр. Луначарского, 5.

194